Блуменфельду повезло в том отношении, что он получал творения гения «из первых рук», в момент создания, в складывающемся при авторе стиле исполнения и, следовательно, сам участвовал в установлении исполнительских традиций. Влияние личности Мусоргского было огромным. Модест Петрович был выдающимся пианистом-аккомпаниатором. От него Блуменфельд воспринял тонкое чувство партнера, богатейшую красочность звучания фортепиано, яркую образность, «зримость» каждой музыкальной интонации.
Современники ставили Блуменфельда в ряд первых петербургских музыкантов:
«...Таких аккомпаниаторов я видел во всю свою жизнь только трех: Антон Рубинштейн, Мусоргский и вот теперь — Феликс!!» Любопытно сопоставить эти слова Стасова с мнением
Александры Николаевны Молас, много певшей с Рубинштейном и находившей, что «несмотря на высокую виртуозность игры, он аккомпанировал хуже Мусоргского и Блуменфельда». К слову сказать, Антон Рубинштейн присутствовал на выпускном
экзамене Феликса и, как только тот закончил программу, «великий певец фортепиано» (так современники называли Рубинштейна) громко, на весь зал провозгласил: «Пять!»
Художественный совет консерватории присудил двадцатидвухлетнему Феликсу золотую медаль, а в экзаменационных книгах сохранился отзыв: «Выдающийся во всех отношениях; сверх того, приятная, интересная и симпатичная личность».
С 1905 по 1911 год он занимал должность дирижера Мариинского театра и заслужил высокую оценку главного дирижера и композитора Э.Направника, а также известных композиторов А.Рубинштейна и Н.Римского-Корсакова, чьи оперы он с успехом
поставил в театре. Большой заслугой Ф.Блуменфельда была вервые поставленная в Большом зале Петербургской консерватории опера М.Мусоргского "Борис Годунов", которую Н.Римский-Корсаков переоркестровал и несколько перередактировал.
В 1904 г. оперу "Борис Годунов" поставили в Мариинском театре.
Дирижировал Феликс Блуменфельд, партию Бориса пел восходящая звезда Федор Шаляпин. Опера имела огромный успех.
Феликс Михайлович выступал с Шаляпиным и в публичных концертах.
Среди шедевров Мусоргского, спетых Шаляпиным под аккомпанимент Блуменфельда, были ария Досифея из оперы «Хованщина», Полководец и Трепак из цикла «Песни и пляски смерти», знаменитая «Блоха», монолог царя Бориса из «Бориса Годунова». Блуменфельд и Шаляпин мечтали увидеть эту великую
оперу на Мариинской сцене, но судьба распорядилась иначе.
В мае 1907 года в цикле русских симфонических концертов, состоявшихся в парижской Grand Opera, парижане услышали отрывки из опер «Князь Игорь» Бородина, «Снегурочка» Римского-Корсакова и «Борис Годунов» Мусоргского.
Партии Бориса Годунова и Владимира Галицкого пел Шаляпин.
Дирижировал Блуменфельд. Успех концертов был настолько велик, что дирекция театра и организатор концертов С.П.Дягилев решили показать в следующем сезоне «Бориса Годунова» целиком. «Когда было объявлено, что опера Дягилева будет играть «Бориса», парижская пресса заговорила о русском сезоне, как о «сезоне-гала»,— вспоминал впоследствии Шаляпин. — «Никогда не забуду, с какой любовью, как наэлектризовано относились к работе на репетициях хористы и оркестр Большой оперы. Это был праздник!»
19 мая 1908 года С.Дягилев пригласил Ф.Блуменфельда продирижировать оперу "Борис Годунов" в Париже.
С триумфом роль царя Бориса исполнил Шаляпин, потрясший публику
гениальным исполнением роли. В Grand Opera под управлением Блуменфельда состоялось семь спектаклей «Бориса Годунова» с Шаляпиным в главной роли.
Опера имела небывалый для Парижа успех. Все билеты на все представления были проданы.Открытая генеральная репетиция прошла под несмолкаемый гром аплодисментов, к которым присоединился оркестр Grand Opera



Единодушна была и парижская пресса.
Авторитетные французские критики писали с восхищением
и о «виновнике торжества» Ф.Шаляпине, и о Ф.Блуменфельде
как о «совершеннейшем музыканте» и дирижере
«самого точного и сознательного таланта»,
и об интерпретации шедевра Мусоргского «превосходившей всё,
что мы привыкли до сих пор слышать».
Не менее восторженно описывали событие и парижские корреспонденты русских газет, а художник спектакля Александр Бенуа впоследствии так вспоминал о своих впечатлениях:
«Всё было волнующе прекрасно, исполнено шекспировско-пушкинской подлинности. Безупречно было оркестровое исполнение под руководством незабвенного Феликса Блуменфельда».
В эти же дни в Театре Французской Комедии шла опера Римского-Корсакова «Снегурочка».
Сообщая композитору об успехе его «Снегурочки» и «Бориса», Блуменфельд восклицал:
«В двух театрах Парижа две русские оперы на одной неделе!!! Жаль, Стасова нет! Вот бы кто восчувствовал всё сие!!! Не дожил старик, а ведь много камней им положено в основание этого памятника русской музыке».
В фортепианном классе Блуменфельда студенты играли Балакирева, Мусоргского,Глазунова, Рахманинова. Многие из сочинений этих композиторов Феликс Михайлович слышал в авторском исполнении,
и потому его собственная игра и комментарии обладали особой силой воздействия.
Те, кто весной 1921 года находились в актовом зале Киевской консерватории,
на всю жизнь запомнили, как исполнением Третьего фортепианного
концерта Рахманинова в сопровождении Блуменфельда и «Картинками с выставки»Мусоргского закончил консерваторию блуменфельдовский ученик, семнадцатилетний Владимир Горовиц.Здесь же в Киеве развернулась творческая деятельность и Генриха Густавовича Нейгауза, которого Ф.Блуменфельд пригласил к себе вести класс фортепиано.
В 1922 году, по приглашению А.В.Луначарского, Блуменфельд переехал в Москву, где занимался, в основном, педагогической деятельностью.Последний раз Феликс Михайлович встал за дирижерский пульт на торжественном концерте, посвященном памяти В.В Стасова. Феликс Михайлович умер в январе 1931 года. Скоропостижно.Смерть застала его врасплох, когда он был полон сил и творческой энергии.
Воспитанный «Могучей кучкой», обязанный «кучкистам» своим ростом, успехами, своим художественным мышлением, Феликс Михайлович Блуменфельд полностьювыполнил по отношению к ним свой долг, оставаясь до конца жизни пылким энтузиастом русского музыкального искусства.



ВЛАДИМИР ВЛАДИМИРОВИЧ СОФРОНИЦКИЙ

Истинным ценителям " благородного, нервного, неровного, гениального дарования" (Генрих Нейгауз-младший) Генриха Густавовича Нейгауза был Владимир Софроницкий.



Владимир Софроницкий родился в семье учёного-физика, его мать была внучатой племянницей известного художника Владимира Боровиковского.
В 1903 году семья переехала в Варшаву, где Софроницкий несколько лет спустя начал учиться игре на фортепиано сначала у А. В. Лебедевой-Гецевич,а потом у лучшего профессора варшавской консерватории Александра Михаловского.





В 1916 году поступил в Петроградскую консерваторию
в класс профессора Леонида Николаева.
Среди его однокурсников были Дмитрий Шостакович и Мария Юдина.
Вот как сам В.Софроницкий вспоминал о годах обучения в классе Л. Николаева:
"
«По-настоящему меня никто не учил. Л.В. Николаев прекрасный музыкант... В мои же занятия он почти не вмешивался. Он задавал мне вещи, скажем, «Карнавал» Шумана. Через неделю-две я приходил в класс и играл «Карнавал».
В классе бывало много народу обычно. После исполнения Николаев подходил ко мне, хвалил, пожимал руку, благодарил и задавал какую-нибудь другую пьесу..Я ему особенно благодарен за широкое знакомство с литературой, мы много играли с ним в четыре руки, переиграли всевозможные произведения, симфонические и камерные... Хорошо помню, как я кончал консерваторию.
Мне было тогда восемнадцать лет, я играл с каким-то особенным подъемом. Так играешь один раз в жизни, это врезается в память.
Я играл Сонату Бетховена op. Ill, Фантазию C-dur Шумана, Сонату h-moll Листа, Двадцать четвертую прелюдию d-moll Шопена. Когда я кончил играть и ушел в артистическую, первой ко мне прибежала одна старушка, преподавательница консерватории, и сказала, что Глазунов — он был для меня царь и бог в музыке — сидел и плакал, не скрываясь. А придя ко мне в артистическую, он сурово
и безразлично промычал своим басом: «Что же это ты, братец, в репризе фа-бемоль взял — там же чистое фа».

Стремясь к дальнейшему совершенствованию, Владимир Софроницкий
в 1928 году совершил турне в Париж. Его концерты сопровождались полным признанием его выдающегося таланта и мастерства.
В Париже его имя, как артиста мирового масштаба, стало столь же популярно, как на Родине.
Там он подружился с Сергеем Прокофьевым и Николаем Метнером.



С 1942 года Владимир Софроницкий был профессором Московской
консерватории. В том же году он получает звание заслуженного деятеля искусств.
Его концерты проходили в основном в Москве, а после войны и в Ленинграде — в эти годы его признали лучшим пианистом России.
Владимир Софроницкий — один из подлинных романтиков пианизма.
Он не только преданно служил музыке - он сгорал вместе с ней всякий раз, когда брался играть то или иное произведение, - сгорал без остатка.
Именно поэтому его отчаянно страстный, мятущийся Шуман, утонченный,меланхоличный Шопен, мистический, почти что потусторонний Скрябин прочно овладевают нашим воображением.

Шопен. Прелюдии ор.28



Одухотворенный романтик во внутреннем и внешнем облике,
Софроницкий более всего ценил исповедальность в искусстве
и ненавидел фальшь, натянутость. Если личность исполнителя
не говорила с ним, он отвергал такую игру.
Такой же он был и в жизни.
Из окружающих его музыкантов он чаще всего общался с Г.Г. Нейгаузом, всегда восторженно говорил о его игре.
Любил вспоминать проведенные вдвоем молодые годы.
Время от времени они встречались, переговаривались по телефону.
Часто вместе вспоминали двадцатые-тридцатые годы.
Нередко он делился с Нейгаузом новыми находками в своем увлечении:в сочинении палиндромов — фраз-перевертышей, которые читаются одинаково с конца и с начала.
Вот некоторые из его палиндромов: «Не пошл Шопен»,
«А Лист — сила!», «Хил, худ он, но дух лих», «Лёша на полке клопа нашёл», «Он пел о Киле великолепно», «Аргентина манит негра», «Велика Анна аки лев»,
«Но невидим архангел, мороз узором лег на храм, и дивен он»,
«Велик Оборин, он и робок и Лев», и многие другие.
Прежде они иногда устраивали концерты пополам - по отделению.
И почти всегда присутствовали на концертах друг друга.
Генрих Густавович с улыбкой вспоминал, как Владимир Владимирович,побывав однажды в Ленинграде на одном из его концертов, отправил родным в Москву телеграмму приблизительно следующего содержания:
"Был на концерте Гарри. Счастлив, что живу в одно время с таким гением!"
Из воспоминаний А.В. Софроницкого.
(Выдержка из письма В.В. Софроницкого к жене,
Е.А. Скрябиной от 9 октября 1938 года):

"Концерт Гарри меня глубоко взволновал. Сонату Брамса он играл
гениально. Какая сила, сколько градаций в pianissimo, какой железный и гибкий ритм! К сожалению, не все было на такой высоте. Шуберт прозвучал вяло, и нехорошо играть его после Брамса. Не удовлетворила меня Баркарола Шопена. Зато как хорош был Ноктюрн Fis-dur (Шопена, Г.Н.)
и Fis-dur'ная поэма (Скрябина, Г.Н.). Изумительно прозвучал Дебюсси".
Их музыкальные взгляды на исполнение того или иного произведения обнаруживали подчас большое сходство. Много общего было и в отношении к стилям, приемам звукоизвлечения, прочтению фразы (например, шопеновской).
Вообще когда речь заходила о конкретных фортепианных проблемах,
они были очень близки. В общих же музыкальных и исполнительских вопросах взгляды часто не совпадали. Это в последние годы привело к уменьшению их встреч. И все же их музыкальная близость сохранялась до самого конца.
7 января 1961 года Г.Г. пришел на концерт Софроницкого в Музей Скрябина. Эта встреча оказалась последней."
А вот как описывает эту последнюю встречу Н.Г. Ширяева:
"На его концерт в Музее Скрябина 7 января 1961 года, оказавшийся последним, должен был прийти Г.Г. Нейгауз. О своем намерении быть на втором отделении
концерта, чтобы послушать Восьмую сонату Скрябина, Г.Г. сообщил В.В. накануне, когда программа концерта была уже полностью сделана, причем Восьмая соната на этот раз должна была завершать собою первое отделение.
Расстроенный, В.В. рассказал мне об этом в машине по пути на концерт. "Сгоряча" я предложила поменять отделения местами. Он ужаснулся:
- Как Вы можете так говорить?!
В концерте он "на ходу" переставил Восьмую сонату во второе отделение, играл,волнуясь, и, может быть, менее удачно, чем обычно. Мешала ему и сильная боль в боку, которая появилась у него уже тогда. В тот вечер я не торопилась в артистическую, где сидел "высокий гость".
О том, что произошло, я узнала от В.В. по пути домой, на наш дальний Сокол,куда, так и не поймав такси, мы добирались поездом метро.
- Я думал, что он меня любит! - растерянно проговорил В.В. уже на углу Новопесчаной улицы. - В консерватории он меня так обнимал, так целовал!
Я поняла, что речь идет о Нейгаузе.
- Так он действительно Вас любит.
- Нет. Теперь я знаю, что нет.
Оказалось, что придя после концерта в артистическую к В.В., который "ради него испортил всю программу", переставив Восьмую сонату во второе отделение, и который играл "для него", Г.Г., очевидно, по какому-то вдохновению, воскликнул:
- Знаешь, как сегодня играл Ашкенази!..
Через минуту, он, конечно, забыл и об этом пианисте и о его концерте, с которого, как оказалось, он приехал в музей. А В.В. мучился несколько дней:
- Я думал, что он меня любит!
И Г.Г. действительно его любил."



ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.