Откройте свой Мир!

 
Памятью будем живы...
     
       Краткий автобиографический очерк написан был десять лет назад, как предисловие к итоговой книге стихов "Берега". С тех пор много произошло событий. Умерла мама. Ушли из жизни последние старики родной деревни. Рука  автора не касалась этого очерка долгое время, пока не пришла мысль опубликовать его в блоге. Кто знает, может быть я так и не соберусь издать свою последнюю книгу. "Тихая моя родина" - первая глава автобиографического очерка. Далее загружу другие: "Мы все учились понемногу", "Я мальчуганом был большой поэт", "Любовь и юности изломы", "Служу Советскому Союзу", "Золотое кольцо", "Карелия", "Газета", "Глава района", "Все дороги ведут в храм", и заключительная - "Собирать камни". Последняя глава  "Собирать камни" не может быть законченной по двум причинам. Во-первых, я еще существую и повесть о моей жизни должна продолжаться.  Во-вторых, я не успел еще рассказать о некоторых эпизодах своего бытия последних временных отрезков.  Думаю еще над этим.  Пока загружаю что есть. Может быть кое-что подправлю, может нет.



     Книга стихов "Берега" состоит из нескольких книжек: "Синие зайцы", "Разрешите представиться", "Чужой огонь", "Просека", "Молитва", "Меж светом и болью", "Акварели", "Угол", "Сегодня", "Камешки", "В людской реке" - венок сонетов, и поэмы "Легенда о Совеге".

                                                                   
                        
                                                                 В то бабье лето, от щедрот жнивья,
                                                                 Закат резвился в полумраке пряном… 
                                                                 Ворвался я настойчиво, упрямо, 
                                                                 В простую неизбежность бытия! 
 


       Это не эпиграф.   Стихотворение первоначально состояло из нескольких строф, и в них фигурировало слово «мама». Затем автор, то бишь – я, отказался от всяких  продолжений и остановился на одном четверостишии. Оно называется: «1952 год».  Год моего рождения. А если точнее, я родился 3 сентября 1952 года в деревне Скрипино  Чухломского района Костромской области. Деревня расположена на берегу реки Вига, которая впадает в реку Унжа, а  та – в Волгу. На древнем языке наших  предков «ви» означает - маленький, «га» - река.   Слово «земля» слышится, как слог «ма». Чухлома -  земля чуди. Финно-угорский народ. Кострома. «Ма» - два раза. Мама. Вот из каких истоков вытекает выражение родина-мать.
      Волга – большая река. Вига – маленькая река. Маленькая? Видели бы вы ее весной в половодье! От берега до берега метров   триста- четыреста. А еще, Скрипино - самый край Чухломского района, дальше на юг уже Антроповский  и Галичский районы Костромской губернии. Пятнадцать километров от районного центра по бездорожью, километр от центральной усадьбы совхоза,  села  Коровье. Сам Чухломской район расположен на севере Костромской области, севернее только Солигаличский район. Далее, на север -   Вологодская область.       Юная мама. Это сейчас я знаю, какой молодой и красивой она была тогда, когда я был маленьким. А тогда,   просто  - мама. Небольшого роста, немного полненькая, вернее сказать – крепкой закваски. Несветлые волосы, черносмородинные глаза. Черные брови, яркие губы, нежные, сухие от работы и шершавые от мозолей, руки.



МАМА


       В первоначальном варианте, приведенного  выше стихотворения, слово «мама» в стихе звучало. Наличие этого понятия подразумевается в нем и сейчас, и всегда, и в начале… 
      В начале было слово.
      Почему «закат», а не восход? Конечно, восход и рождение - понятия почти тождественные. Но резвился все-таки закат. Потому, что за прошедший день он вобрал в себя и рождение, и солнцестояние, и все существо мироздания. И росу, и детский утренний сон, и свет, и родное земное притяжение. Вобрал все запахи бытия. В нем есть все. Он созрел для новой жизни.  Закат уходил, чтобы вернуться, он знал, что является предвестником восхода, рождения, обновления, и потому резвился в своем пряном, еще почти летнем, полумраке.
      Закат еще и потому, что   жизненная тропинка    ведет     всех нас, без исключения, к закату. А так хочется в определенный Творцом час заплыть вместе с солнцем за горизонт бытия и воскреснуть вместе со светилом в существе восхода. Вновь ворваться в мир чувств, света и звука.

Тихая моя родина



      Мама моя, Щербакова Анна Ивановна, урожденная деревни Чечулино, что недалеко от деревни   Воронцово, в девичестве - Шорохова, родила меня вторым. Первой была сестра Валя, тремя годами раньше, третьей -  сестра Маша, тремя годами позже. Отец - Щербаков Александр Михайлович. Каким же он был для меня тогда высоким и сильным. На самом деле отец был немного выше среднего роста. Он не отличался атлетическим телосложением,   как  и все деревенские мужики,  был сухощавым и жилистым.   Характер отец имел   добрый, иногда необычайно добрый. По моему мнению, все Щербаковы - добрые люди, но  иногда вспыльчивые. Мои вспышки гнева, например, улетучиваются через несколько секунд.   Из детства помню мягкие, как шелк, волосы отца. У мамы волосы жестче.   Родился   папа в деревне Костино. Где такая деревенька, представления не имею. Зрительно представляю себе примерное место, но разве найдешь старое пепелище в зарослях елошника и ельника. Где-то  на востоке от Скрипина, за деревней Тимошино, за Троицей. Именно там.
       Фамилия Щербаков,  встречается весьма часто. От Карелии, до Сибири. Справочники относят нашу фамилию к монголо-татарскому слову: «щербак», то есть сборщик дани, во времена покорения Руси   кочевыми племенами Батыя.
     Не сомневаюсь, что в нашем роду течет много крови этих кочевников, как и крови финно-угров.  В нашей местности, с незапамятных времен, проживали финно-угорские племена, чудь и меря. Некоторые историки считают, что это одно и тоже. Якобы, мерян новгородцы  называли чудью. Колонизация новгородцами Чухломского края началась в девятом веке и продолжалась несколько столетий. Воевать новгородцы ходили чудь. Затем, - монголо-татары. Только Казанское ханство, начиная с 1485 года и по год 1563, совершила на чухломские земли пятнадцать набегов. А сколько таких набегов было раньше? До сих пор, за селом Коровье  есть место, на берегу реки Виги, которое называют Верхней  Пустыней. Это где-то совсем рядом от Скрипина. И эту пустыню, якобы, сделали пустошью пришедшие к нам из дальних степей кочевые племена. Пятьюдесятью километрами южней Чухломы расположился древний город Галич, ранее его называли Галич Мерьской. В Чухломе обосновалась чудь, и озеро у нас Чудское, а в  Галиче – меря, и озеро -  Мерьское. Современных поселений древних племен там нет, но   до сих пор, существует татарская слобода в городе Галиче, и живут в слободе той нынешние потомки воинов Чингисхана и Батыя. Я не верю в то, что наша фамилия произошла  от названия   сборщиков дани для татар. Скорее всего, предки  называли нас по состоянию зубов. Щербинка, щербатый, Щербатов, Щербаков. Что же касается крови нашей, по моему мнению, это коктейль. Чуть-чуть – чуди мерьской, чуть-чуть -  русичей, чуть-чуть - монголо-татар. Других пришлых не знаю. Внешний облик Щербаковых соответствует моей гипотезе. Характеры у нас «нордические», то есть, северные – покой нам только снится; глаза самую малость раскосые, «арийские»; волосы, от русых  - до темных. «Да,  скифы мы…!»


СЕСТРА ВАЛЯ, БОРИС ЕВГЕНЬЕВИЧ АРТЕМЬЕВ, НИНА ИВАНОВНА АРТЕМЬЕВА, БАБУШКА ШОРОХОВА АННА АЛЕКСАНДРОВНА, МАМА, ПАПА, САНЬКА ЩЕРБАКОВ, ЖЕНЬКА АРТЕМЬЕВ. СЕСТРА МАША, ВАЛЕРКА АРТЕМЬЕВ

      По данным переписи кустарно-ремесленного производства 1914 года в деревне Скрипино и деревне Костино, где родился отец, процветал столярный промысел, а в Скрипине еще было производство рыболовных снастей. Принимая во внимание отходнический образ жизни мужчин, уход их от крестьянской жизни  на работы в Питер, профессии моих предков по мужской линии, я  в затруднении определить свое происхождение. Крестьянское оно у меня, или пролетарское? Да, из крестьян я!
      Родился я, как и сестры,  родных братьев у меня нет, в деревенской избе, роды у мамы   принимала единственная на всю округу фельдшерица Федотова Клара Ивановна.
      Кроме родных сестер, у меня есть двоюродная сестра Людонька Шорохова и  два двоюродных брата Женька и Валерка Артемьевы.
      Деревня Скрипино – деревушка совсем маленькая. Происхождение названия деревни доподлинно никому неизвестно. Сомневаюсь что от слов: «скрип», «скрипка». Скорее всего, от слова: «скреп». 

СКРИПИНО, РОДИТЕЛЬСКИЙ ДОМ

      Девять домов  стояло в то время в нашей деревне. Все избы под одной крышей с дворами для скота и сеновалами. Ходкины, Розановы, Артемьевы, еще Розановы, Щербаковы, Щербаковы-Сергеевы, Барашковы-Котовы и, пустой, самый красивый дом в деревне, некогда раскулаченных  Королевых. Существовал еще один дом, недостроенный, и если мне не изменяет память, его называли дом Дубовых. Туда со временем переехали Артемьевы, конечно, предварительно достроив его. Десятого дома уже никто из нас -  детей, не видел, оставалась только единственная береза под бывшими окнами дома героя Советского Союза  Овчинникова. В книге о героях Союза чухломичах написано, что на месте дома Овчиниковых установлен бюст герою. Наглая ложь. Никого бюста или памятника в нашей деревне нет, и не было. 
       Все деревенские избы – окнами на юг. Все - окнами на реку. Кроме одной. Дом Розановой Елизаветы,   Сережкиной мамы, построен особняком, окнами на закат, передом на наши окна, которые глядели на восток и которые были основными «смотрелками» из нашей избы. Других строений, кроме небольшой  колхозной конюшни, амбара Королевых и нескольких бань на второй волне  древней ледниковой горы, что еще ближе к реке, в деревне нет.   Нет, неправда, «высилось» еще одно полуразрушенное сооружение. Между старым домом Артемьевых и домовладениями Ходкиных. По всем признакам деревенской архитектуры,   по расположению развалин, на месте этом полагается быть избе, значит, эти развалины когда-то  являлись   домом и в нем давным-давно жили люди. Рядом располагался огороженный забором огород Сережки Розанова мамы. Тетя Лиза Розанова и ее мать Анна, пилили старенькие бревна на дрова и то строение, что я сейчас вспоминаю, быстро исчезло. Видимо, когда-то в старину эти руины  являли из себя  их родовое гнездо.
      Почти у каждого дома росли березы, черемуха, сирень. В начале деревни  произрастали древние липы, вперемешку с березами. Несколько куртин тополевых. Весенними утрами, мы ведрами таскали домой от этих берез сок. Тогда мама на березовом соке в огромной деревянной кадке делала хлебный квас. В пору же созревания черемуховых ягод, детвора часами сидела на крепких сучьях черемух, набивая рот маленькими плодами с косточкой до  появления оскомины. Около амбара, на берегу маленького пруда высилась одинокая    и могучая ель. Королёвская елка. Рядом с домом Королёвых.  Такие же ели росли в деревне Волково и некоторых других деревнях округи. Обязательно одна ель на деревню и возрастом  лет за сто. Полагаю, что для людей, которые взрастили эти ели в деревнях, данное дерево что-то значило. Думаю, что традиция такая возникла в языческие времена, а сейчас, и  даже в раннее детство мое, ее смысл утрачен.   В Карелии такой обычай тоже существовал, во многих старинных карельских поселениях, старики помнят, одиноко высилась обязательная  ель.
      Сегодня в деревне осталось несколько жителей – стариков, доживающих свой век, как деревенские липы, березы, черемухи, тополя  и ель. 

ПОСЛЕДНИЙ МУЖИК ДЕРЕВНИ Николай Николаевич Розанов

       Моя деревня Скрипино в запустении, заросла сорняками и бурьяном. Тогда же, деревня была полна детей. Трое Щербаковых. Двое Артемьевых. Герман, Райка и Игорь Розановы. Сережка Розанов. Нинка и Люська Ходкины. Поскольку у каждой семьи в деревне и других деревнях нашего края жили родственники в Ленинграде, летом количество детворы в  округе удваивалось. Больше всех питерцев приезжало в дом к Барашковым. Да, их всех величали питерцами, а мы - «чивокалками», так как вместо нашего деревенского, вопросительного: «чаво?», они говорили: «чиго?». Детского шума, криков, смеха в те времена летние в деревне было предостаточно.
      Семейство наше состояло из двух домов. В одном, под горой, на начале второй земляной волны, некогда ледникового потока, жили моя бабушка Щербакова  Мария Ивановна, в девичестве Сергеева, ее мама – моя прабабушка Катя, двоюродный дед Сергеев Николай Иванович. В деревне их называли Подгорными, Кулёшиными. В другом  доме  проживала моя семья – отец Щербаков Александр Михайлович и мы. Валя, Маша, я,  мама и двоюродная бабушка отца -  Александра Миронова. Прабабушку Александру помню слабо. В памяти  осталась лежанка за перегородкой в старом доме, рядом с ней сундук, бледное худое лицо, темные одежды прабабушки, гроб, похороны и поминки.



БАБУШКА МАРИЯ ИВАНОВНА ЩЕРБАКОВА, ПРАБАБУШКА СЕРГЕЕВА ЕКАТЕРИНА ПАВЛОВНА, ПАПИНА ТЕТКА МИРОНОВА АЛЕКСАНДРА

       Рядом с нами жила мамина сестра Нина Ивановна Артемьева, их мама, моя бабушка по материнской линии, Шорохова Анна Александровна, в девичестве Лебедева.  Тетя Нина  является моей и моих сестер крестной матерью.
КРЕСТНАЯ МАМА АРТЕМЬЕВА (ШОРОХОВА) НИНА ИВАНОВНА


      Об этом я узнал недавно. Всегда думал, что моя крестная - бабушка Клава Котова или бабушка Шура Шило, потому, что именно их, мы все назвали коконьками. Семья Артемьевых и, конечно, их глава дядя Боря всегда были рядом с   нашей семьей. Их двор располагался сзади нашего дома метрах в тридцати, через дорогу.  Именно там появились два моих двоюродных  брата, погодки Женька и Валерка. 
      На краю деревни, в совсем маленьком домике, жила    бабушкина сестра  Котова Клавдия Ивановна – коконька, вместе  со старенькой бабушкой Катей Барашковой. Она переехала в Скрипино, после смерти ее мужа Геннадия, когда мне исполнилось лет, этак, пять-шесть. Раньше она жила в деревне Илюнино, верст за семь от нас. Про Котова Геннадия не знаю совершенно ничего, кроме того, что вырезал из дерева изумительные рамки для семейных фотографий.
      Я, в определенной степени, - «Ванька», не ведающий родства. Позорно и стыдно. По отцовской линии, знаю деда Михаила Александровича, он пропал без вести в годы войны.  

Щербаков Михаил Александрович, 1907 года рождения. Волховский фронт. 364 стрелковая дивизия. 1212 стрелковый полк. Рота минометчиков. ПРОПАЛ БЕЗ ВЕСТИ февраль - март 1943 года.

      Нечто, подобное похоронке, хранит сестра   Маша. Вживую я его не мог видеть, видел только на фотографиях. Питерский отходник. В наших местах все мужики в старину были отходниками и работали зиму в Питере, весной возвращались в деревню, осенью опять уезжали. Были ли у них вторые семьи в Питере, никто не знает. Но, не исключаю, что в Ленинграде есть  наши прямые кровные родственники. Зов плоти, однако, большая сила. Знаю, что прадеда звали Щербаков Александр. По профессии столяр. Жил, в основном, в Питере, на Фонтанке, недалеко от Московского вокзала. Раньше я думал, что в роду Щербаковых, по линии мужчин было не более двух имен, Мишка и Сашка. Теперь знаю, что у деда Михаила были братья Дмитрий и Петр. Мать прадеда Александра, либо мать прабабушки Александры, звали Акулиной. Это моя прапрабабушка. Возможно, Акулина была матерью Сергеева Ивана. Отец бабушки Мани, Сергеев Иван, так же жил в  Ленинграде, в Сосновке, за заводом «Светлана», умер в блокадном Ленинграде, похоронен на Пискаревском кладбище. Именно прадед Иван был участником штурма Зимнего дворца. В нашей семье до сих пор хранится черная шаль, принадлежащая ранее кому-то из членов царской семьи. Прадед Иван подарил эту шаль своей дочери, мой родной бабушке Мане. Сейчас эта реликвия принадлежит старшей сестре Валентине. Прадед Иван Сергеев был подлинным сыном своего времени, революционером и безбожником. В деревенской округе его звали Иван Жирный. Подлинно не знаю его историю жизни, сохранилось лишь несколько писем Ивана из блокадного Ленинграда, полные любви к Родине и любви к своей семье.




ПРАДЕД СЕРГЕЕВ ИВАН, ПРАБАБУШКА ЕКАТЕРИНА, БАБУШКА МАРИЯ ИВАНОВНА, АЛЕКСАНДРА ИВАНОВНА

       В Питере  жила    родная бабушкина  сестра Шило  Александра Ивановна. Бабушка Шура и папина двоюродная сестра тетя Лида Миронова пережили Ленинградскую блокаду в годы войны.   Муж Александры Ивановны, Шило Тарас Терентьевич, являлся самым настоящим хохлом, но русской заварки. По профессии повар. Сказывали, что работал в Питере в каком-то элитном ресторане. Приезжая в деревню к бабушке Мане, он запрещал всем женщинам заниматься приготовлением пищи. Делал все сам. Чрезвычайно вкусно. На этой почве, в детстве у меня имелась мечта стать поваром. Со временем мечта испарилась, но готовить я умею. Во всяком случае, при наличии минимума продуктов, сам себя накормлю. «Молоко, да курочка – стряпает и дурочка».
      Когда бабушка Шура, тоже коконька, приезжала из Питера, она всем внукам привозила гостинцы. Тарас Терентьевич Шило, как настоящий хохол, одаривал нас  всяческими прибаутками, играл с нами. Между прочим, в семье в то время происходили разговоры о  том, чтобы меня бабушка Шура забрала в Питер. Бабушка Шура и Тарас Терентьевич выражали желание усыновить меня маленького. Родители не отдали. Да и я особенного желания не испытывал. Деревня – был мой мир.  Гостей из Ленинграда мы всегда ждали. Бабушка Шура и умерла в Скрипине, и похоронена на Коровском кладбище. Не захотела она на закате своих лет жить в питерской квартире. Ездила в Ленинград один раз в год за получением пенсии.  
      Из трех сестер Сергеевых (Щербакова Мария, Шило Александра, Котова Клавдия), дети были только у бабушки Мани,  кока Клава и кока Шура были бездетными. У бабушки Мани было пять или шесть детей. Выжил только один отец. Про его младшего брата знаю, что утонул. И то,  потому, что в детстве говорили: «Не ходи к реке, там Лёнюшка утонул».   
       По материнской линии знаю, но никогда не видел, и не мог видеть, деда Шорохова Ивана Яковлевича. Рассказывают, что сгинул в тюрьме, еще до войны. Нет, не политика. По рассказам бабушки Анны, однажды ночью забрался ее муж Иван на  колхозную пасеку и покусился на общественный мед или просто похулиганить захотел в деревне Аверьково. Проказником дед Иван был большим, особенно во хмелю. По рассказам знаю, что зачастую скидывал с саней или колымаги жену свою Анну и заставлял бежать за повозкой, и как только Анна приближалась к транспортному средству, следовал хлыст по заду лошади.  И так, от Чухломы до Воронцова или Чечулина. При бегстве  с пасеки от пчел Шорохов Иван потерял свой пиджак с документами. Так его и вычислили. Судили, посадили, пропал.



ДЕД ИВАН ШОРОХОВ

       В деревне Чечулино у семьи Шороховых был добротный дом. Время, после тридцатого года двадцатого столетия. Может быть, тридцать второй год. Объявили о политике сселения деревень. Пришли комиссары накануне зимы, сломали в доме печь и заставили переезжать семью в деревню Воронцово, что   километрах  в двух от Чечулина располагалась. Мама рассказывала, что «новый» дом был холодный и гнилой, а старый, теплый и просторный. Чечулинский дом пришлось продать     за мешок картошки.
      Бабушкина девичья фамилия была Лебедева.



БАБУШКА НЮША. ШОРОХОВА АННА АЛЕКСАНДРОВНА

      Ее отца звали Александр Поликарпович, а маму Анна Григорьевна.   Одного из родных братьев бабушки звали Никанор. Другого -  Иван. Была еще сестра. Судьбы двух последних не знаю. Никанор женился на ссыльной полячке Ядвиге Ивановне Войновской. Приехала в Чечулино семья Ядвиги из  Латвии. Город Либава, ныне – Лиепая. Отца Ядвиги звали Иван Франтович. Тетя Ядя, так ее называет до сих пор мама моя.  Потом семью Никанора выслали в город Магнитогорск.   Сын двоюродного прадеда Никанора, Константин Никанорович Лебедев    живет в Петрозаводске.
      Папина двоюродная сестра, тетя Лида Миронова,     пережила в Питере блокаду, как и коконька Шура Шило, вышла замуж, но не за хохла, а за армянина и стала Лидией Маргарян. Умерла тетя Лида в городе Уральске в 1988 году. Своих детей у неё не было. Сын Ашота Ивановича Маргарян, от первого его брака  Гамлет, живет в Ереване.
      По линии Сергеевых - Щербаковых у меня есть родственники  и в  городе Челябинске. Помню имя  - Михаил, помню профессию – зубной врач.
      И, все! Когда было, кого спросить о своей родословной, спрашивал, но не записал. Да и рассказы те были скупые, создавалось впечатление, что бабушки опасаются рассказывать. Сегодня думаю, что опасения те были не напрасны, недалеко ушли годы репрессий, а мы дети, могли многое разболтать кому не нужно. А сейчас из памяти разговоры те стерлись, а переспросить некого. 
      Так и живу «Иваном», плохо знающим свое родство, да еще на чужбине. И строки эти пишу для детей своих, на память о родословной  семьи нашей, о жизни своей  непутевой.
      Первые воспоминания детства. Их совсем мало. Помню люльку. Люлька – это спальное место младенца. Фанерное, овальное гнездышко для малыша, подвешенное к жердочке, которая закрепляется в стальное кольцо на потолке. От люльки тянется веревочка в любое место, для того, чтобы, дергая за нее, качать ребенка. Каким образом я забирался в люльку, увы, не припомню, но однажды этого не удалось, в люльке отсутствовало дно. С тех пор я спал в кровати и меня уже никто и никогда не качал. Помню свою соску-пустышку – «моньку». Запомнил только потому, что ее мазали горчицей, для того чтобы отучить парня от безвредной привычки что-то сосать. Помню стол, под который ходил пешком. Помню, как мама рожала младшую сестру Машу. Кстати, ее в детстве звали Муськой, иногда Муркой, а меня Шуриком. 



СЕСТРА ВАЛЯ И САНЬКА ЩЕРБАКОВ

      Старшая сестра Валя в то время казалось мне большой и взрослой, В этом «авторитете» всю жизнь и почитаю ее. Но, по большому счету, «авторитетов» по жизни не терпел. Дрался, с сестрой Валей, и Машкой младшей сестрой, но больше всех я дрался, не с Сережкой Розановым, единственным на деревне парнем кроме меня, года на три старше, у меня от его кулака горбинка на переносице, а с Нинкой Ходкиной. Эта тощая «заноза» предпочитала верховодить деревенской детворой. Она была почти ровесницей Валентины, может быть чуть-чуть помладше, но гораздо старше меня. Помню, бились с ней в деревенской конюшне, чуть  не до крови. Не могу терпеть над собой начальников. Так и прожил почти всю жизнь самостоятельно.     
      Жили мы бедно, но не голодно. Дом у нас был старенький, полугнилой. Спустя несколько лет, отец с помощью родни, выстроит на его месте новый дом, с белой драночной крышей, которая, увы, не сохранилась до настоящего времени.  Коровы-кормилицы у нас в ту пору не было. Семья держала несколько овец романовской породы и две козы. Коз звали Милька и Розка. Не люблю козье молоко, не могу пить, а тогда – за милую душу. Из другой живности было десяток кур, с неизменным красавцем петухом во главе, утки и гуси. Вокруг дома располагался, хорошо удобренный навозом огород. Там, на солнечной стороне, стояли несколько пчелиных ульев – пасека отца. Такое, почти натуральное хозяйство, вели все в округе.
       Колхоз, затем   совхоз, в котором работали все жители Скрипина и соседних деревень, кроме бумажных трудодней, прибыли не приносил. От своего же хозяйства, на столе  появлялись: мясо, яйцо, молоко, овощи, мед. Не голодали, но и не жирели. Совсем не помню когда, но это произошло, в семье появилась корова Первинка. Рыжая и самая блудливая на все деревенское стадо. Молока давала вдоволь. Неприятностей, в силу своей природной шкодливости, приносила не меньше. Словом, корова-рекордсменка. Вымя у нее висело огромное и пятнистое, и если мне память не изменяет, с пятым соском.  Папа умел доить корову, правда на дойку иногда надевал на голову косынку, чтобы Первинка его не лягала, девки,   думаю, что тоже умели доить, про маму я не говорю, а меня почему-то не научили.  Первинка очень любила хлеб с солью и чужие огороды. Из деревенских разносолов, которые обилием своим и разнообразием не могут составить обширное меню ресторанов, вспоминаю рыхлые, слегка солоноватые, драчёны. Их готовили, как правило, весной, в каждом доме, в период отелов. Часть молока шла на корм новорожденному теленочку, а часть на изготовление драчён. Запах и вкус драчёны помню  до  сих пор.  
      У реки Виги один берег крутой, другой пологий. Все населенные пункты в округе располагались на крутых ее берегах. Либо на этой, либо на другой стороне.  Берега образовались в ледниковый период. Деревень имелось великое множество. Правда, у нас нет больших  деревень. Домов на восемь-десять.    Сейчас же в округе  одно запустение. А в то время, по правую руку от Скрипина, на расстоянии прямой видимости, по отношению друг к другу, жили своей обыденной жизнью деревни Волково, Репехтино, Аристово, Леушино, Куликово, Коконыгино, Водово, по левую руку – Агипкино, Лихачево, Тимошино,  Маланьино и другие. Напротив Скрипина, через речку, виднелась бывшая барская усадьба Нескучное, с великолепным пихтовым садом и дубами, за ней деревни Бараново, Широково. Сзади Скрипина, тоже на расстоянии прямой видимости, раскинулось старинное село Коровье с  двухэтажным собором Пресвятой Богородицы, переоборудованным под колхозный склад и красной кирпичной начальной школой.
      Вига – не Волга, которая катит свои неторопливые воды на юг, и даже не Унжа. Когда-то, лет пятьдесят назад, Вига была сплавной рекой, по ней весной в большую воду сплавляли лес. Тогда  дети и даже взрослые жители деревни, наблюдали за сплавом, как и за ледоходом на реке, с высокой горы над бродом. Вига - речка неторопливая, но извилистая, создавшая своим течением большое количество замысловатых мысов. Весной в половодье их заливает талой водой, а летом эти луга зеленятся обильной травой и представляют собой   хорошие пастбища и покосы. Когда большая вода скатывается в берега, на лугах в ямах остаются меленькие озерца, лягушачьи царства. Многоголосое кваканье, горы лягушачьей икры, потом головастики… В детстве ходили рассказы о том, что если умоешься лягушачьей икрой, то с лица исчезнут веснушки.  И мы все, весной с веснушками на носах полоскали свои маленькие рыльца в белой и чистой икре с   черными пятнышками в середине каждой икринки. Летом в реке в изобилии растут желтые кувшинки, на длинных стеблях. Стебли кувшинок ломкие, а зеленая ткань вокруг стебля не позволяет им окончательно переломиться. И мы из этих  метровых, двухметровых стеблей делали бусы с  цветком на конце. Растут в Виге и другие кувшинки, белые, мы их называли лилиями. Теплыми днями над водной растительностью парят, как маленькие вертолетчики, разноцветные стрекозы, а речную гладь рассекают, будто фигуристы на льду, водомерки. Иногда, помимо мелких кругов на воде от рыбьего малька, может проявиться всплеск крупной рыбы. Была рыба в реке. Старики рассказывали о щуках размером с бревно.
БЫЛА РЫБА В РЕКЕ. ДЯДЯ БОРЯ АРТЕМЬЕВ. ВИГА. СЕРЕЖКИ РОЗАНОВА БАНЯ. НАША ПОЛЕННИЦА.

     Отец приносил домой окуней весом не менее килограмма. Я сам  мальчишкой однажды, случайно поймал  крупного язя, килограмма на два весом. Годов до семи я один на речку не ходил, страшился русалок и выдры, о которых много говорила бабушка Маня. К деревенскому колодцу тоже не подходил, там в его глубине жил Лизун. Мыс Мельничный, с глубоким омутом в том месте, где давным-давно была водяная мельница. Мыс Прямой, что как раз напротив деревни под горой, с бродом, где купались маленькие дети, где жирные, усатые пескари щекотали и мои детские ножки, где однажды моя младшая сестра Машка, испугавшись чего-то, упала на дно и лежала там без движения  долго-долго, и я инстинктивно вытащил ее бедняжку на берег; где вечерами раки выползали на прибрежный песок; с Корчажкой, где, ощущая свое собственное превосходство над малышами, плескались подростки; бочагом, куда позволено было нырять только взрослым. Мыс Круглица, мыс Лопатка. ВИГА



      А дальше, почти до самого Агипкина – Барские луга. Сейчас Барские луга полностью заросли лесом, берега реки -  зарослью ольхи, которую у нас называют елохой.  Заливные луга не выкашиваются, по ним уже не бродят некогда многочисленные деревенские стада и зарастают  низины  разной негожей и жесткой травой.   Маленькая река  Вига мелеет и скудеет.
       Внутреннее помещение дома, в котором я родился и жил, помню постоянно наполненным солнечным светом, теплом. Сердце и основа избы - это русская печка, в нашем новом доме ее сложил печник  дядя Митя Румянцев. До сих пор стоит. Русская печь –  основа деревенского быта. Поэм и песен заслуживает это сооружение, это уникальное изобретение наших предков. Печка русская, не только приспособление для приготовления пищи для людей и скота. Русская печь, не только устройство для получения тепла. Это очаг, мир, уют  в глобальном смысле. Основа деревенского быта.
      Русская печь занимает примерно шестую-седьмую часть  избы, выражаясь современным языком – приличное количество жилой площади. Маленькая кухонька, заставленная чугунами и баками, небольшая обеденная комната  со столом и лавками, затем, так  называемый, зал и одновременно спальная комната родителей, с комодом, столом и горкой для посуды,  спаленка для детей. Две кровати с блестящими дужками и панцирными сетками. Дом не запирался. Во-первых, в деревне и округе не было воров. Во-вторых, в доме воровать было нечего. Электричества и радио в деревне тогда мы не знали. В зале избы висела керосиновая лампа «Молния», в прихожей маленькая и тоже керосиновая лампа  на стене  с блестящим светоотражателем.
      Изба - только часть дома, вернее, жилая его часть. Начнем с крыльца. Несколько больших лестничных ступеней, по-моему, их было пять, и ты на площадке крыльца, огороженной дощатой стенкой в метр высотой. Думаю, это было сделано отцом для нашей детской безопасности. Кувырнуться с такой высоты – мало не покажется. Дальше - вход в коридор, разделяющий  двор и избу. Коридор с другой стороны имеет еще один  черный вход. В коридоре дверь направо  - на сеновал и чердак, дверь налево -  в другой маленький коридорчик. Там, прямо – вход в избу с утепленной дверью, направо – большой чулан, налево – маленький. Большой чулан, мое летнее  ночное пристанище, с кроватью, затянутой марлей от комаров. В большом  чулане хранились наши съестные припасы. Кадки с мясной солониной,  квашеной капустой, соленье, варенье и прочая снедь, в зависимости от сезона. Летом, например, там, в шкафу, отлично сохранялось молоко. Именно к этому шкафу, летом, мы маленькие прибегали изголодавшись.  Чулан меньшего размера, это отцовская вотчина. Шкафчик для боеприпасов, ружье, рыболовные снасти, пчеловодческий, плотницкий инструменты и бидоны с медом. Картофель на еду, и семена хранились в подвале, там же зимой жили в своих ульях пчелиные семьи. Сеновал зимой в деревне, у рачительных хозяев, всегда полон сена. Для того чтобы прокормить корову и нескольких овец требовалось более трех тонн сена. Сено скотине подавалось через специальные дырки в полу сеновала над яслями.   Теленка и ягнят осенью, с началом морозов, забивали на мясо. Весной корова приносила теленочка нового, а овечки  ягнят, иногда достаточно много. Куры жили и зимой и летом на своем насесте в коровьем отделении скотного двора. Там же для них были устроены специальные гнезда, куда рябы откладывали яйца. Уток и гусей наша семья разводила недолго. Эти птицы повадились на  реку плавать и заплывали далеко от дома. И вот однажды один горе-охотник, по прозвищу Колдун, фамилия у него была Романов, из деревни Репехтино… Дальше рассказывать, наверное, нету смысла. После этого уток еще иногда несколько голов на лето заводили, а гусей уже никогда.
      Но, вернемся в избу. Печка, полати. На просторной теплой печи помещалась вся семья. Конечно тогда, когда дети были совсем маленькие. Долгими зимними вечерами, при свете керосиновой лампы, отец  часто читал нам вслух. Запомнился  Гоголь, особенно «Вечера на хуторе близ Диканьки». Мы, включая маму, сидели тихо, прижавшись, друг к другу и слушали с  замиранием сердец все эти странные  и страшные истории. Отец читал понемногу, примерно, час-два в вечер, непременно оставляя самое интересное на следующий день. А, русские сказки, их в семье любили все. Мой одноклассник Сашка Беликов рассказывал, что его отец  Павел Иванович не разрешает ему читать сказки,  потому что   там все неправда. Я был весьма удивлен этим. Наш отец, отдыхая, порой на печи,  сам читал детские книги и сказки,  в том числе.  Знания отца, его начитанность, меня до сих пор поражают, Когда он успел столь много познать, перечитать, запомнить, при его образовании в четыре класса?



ЩЕРБАКОВ АЛЕКСАНДР МИХАЙЛОВИЧ

  У мамы же образование имелось,     пять классов и бухгалтерские курсы. Но, в детстве, она сама признавалась, прочитала только две книги: сказки братьев Гримм и «Робинзон Крузо». Не до чтения ей было в детстве, с малых лет батрачила   в няньках.  Как-то недавно проезжая по новой дороге в обход Галича, на город Буй, мне встретился дорожный указатель с названием деревни, где кто-то из наших жил в няньках. Это за Галичским озером. А вот название деревни забыл.
       Конец пятидесятых и начало шестидесятых годов двадцатого века – в деревне время перемен. В Коровье, в  помещении церкви запустили дизельную электростанцию. Скрипинские мужики, и всего-то их имелось: папа, дядя Коля Розанов, дядя Витя Ходкин, дядя Боря Артемьев, дедушка Коля Сергеев, заготовили столбы, установили их на протяжении целого километра  и провели в деревню электричество. Ярко запомнился вечер, когда в избе впервые загорелась лампочка. Так  же ярко загорелась, как и воспоминание об этом. Мы, дети, расположившись на печи,  долго хохотали над мамой которая, при появлении в избе такого обилия света, сразу бросилась с тряпкой убирать проявившуюся по углам паутину. Незадолго до этого в деревню провели радио. В избе, почти в красном углу, появилась черная тарелка с регулятором громкости в центре. Тарелка висела высоко и я,  маленький, вставал на табурет и порою часами слушал радиопередачи. 
      В 1960 году отец вступил в партию и вынес все иконы из избы на чердак. Тогда дух атеизма долетел и до нашего края. Во всех газетах, журналах, а папа выписывал  их много, в том числе красочный журнал «Крокодил», атеистическая пропаганда была просто оголтелой. Многие карикатуры на Церковь и священников из журнала «Крокодил» помню до сих пор. Был ли мой первый серьезный грех   в том, что я неразумный мальчишка, устраивал перед деревенской детворой, на помосте сеновала что-то вроде спектакля, где по обезьяньи пародировал верующих, при этом выносил с чердака иконы и фактически глумился над ними. Настоящей веры, из всех деревенских, ни в ком не помню,  кроме  бабушки Мани. В ней, до сих пор так считаю, из нутра святилось смирение и  причастность к чему-то божественному. Маленького роста, худая, она своим обличием напоминала иногда монастырскую послушницу, иногда сестру милосердия. Бабушка меня учила креститься, она пыталась надеть мне на шею медный крестик, она говорила мне  что-то о Боге.
      Я, как все – не верил. Но именно бабушка Маня, положила первый камешек веры в мою детскую, но уже развороченную порочной идеологией коммунистов, душу. Крепко и надолго зачернили ее, но не загадили вовсе атеистические времена. Видимо деревня спасла и сохранила мою душу для Господа.  Хотелось бы верить в то, что написал.
      Три храма помню из детства. Троица, километрах в семи от нашей деревни на восток, разрушена до основания, кирпичи, конструкции разворованы и растащены. Храм Христа Спасителя в селе Серапиха, где я учился в восьмилетней школе, в то время представлял  собой руины. Церковь Пресвятой Богородицы в селе Коровье стоит и до сих пор, правда разграбленная, без полов и окон, дверей, но стоит. Сохранилась только по тому, что нужна была колхозу, затем совхозу, как помещение. Я заходил несколько раз внутрь этой церкви, когда там располагался зерновой склад на верхнем этаже и склад колхозного добра на первом.   Совсем малышом заходил и   подростком, когда  в школьные каникулы трудился в совхозе на разных работах. Тогда еще до  полного разграбления  не дошло. Иконы, росписи и позолота, сохранился  ли алтарь – не помню, не понимал тогда, что это такое. Главный колокол храма, в детстве так говорили, покоится в коровском омуте реки  Виги. Может и врут.


КОРОВЬЕ

      Когда я был совсем маленьким, папа работал, где-то далеко, на лесозаготовках в населенном пункте под названием Моховатка. Затем в плотницкой бригаде совхоза. Мама  сначала хозяйничала дома, нас с сестрами оставить было не с кем, а затем, когда мы немного подросли, пошла в совхоз на разные работы. Бабушка Маня трудилась уборщицей в начальной школе.



АЛЕКСАНДРА ИВАНОВНА ШИЛО. НИКОЛАЙ ИВАНОВИЧ СЕРГЕЕВ. МАРИЯ ИВАНОВНА ЩЕРБАКОВА
КОТОВА (СЕРГЕЕВА) КЛАВДИЯ ИВАНОВНА



      Бабушка Маня была единственная из семейства, кто получал зарплату в рублях. В шестидесятых годах, я помню, она получала сорок рублей. Пенсия у дедушки Коли была, или девять, или семь рублей в месяц. Дедушка Коля был глухонемой и поэтому к общественной работе непригодный. 



ДЕДУШКА СЕРГЕЕВ НИКОЛАЙ ИВАНОВИЧ. СЗАДИ ДЕРЕВНЯ ВОЛКОВО.

      Но он был не только мастер на все руки, но и великолепный каталь валенной обуви. Все жители соседних и дальних  деревень приносили деду  овечью шерсть и поголовно зимой щеголяли в его валенках. Объяснялись с дедом жестами, особенно хорошо с ним «разговаривали» бабушка Маня и отец. Например, чтобы сказать слово «рыба», необходимо было ладонью показать движения рыбы в воде. Ко мне дедушка относился замечательно, водился со мной, а однажды весной, построил для меня настоящую игрушечную водяную мельницу, она стояла на потоке талой воды в весеннем ручье и крутилась. Но, все-таки, настоящей любимицей деда была лохматая собака Дунька. Он в ней души не чаял, и она служила ему, как настоящий друг.   Когда Собака Дунька жила долго и счастливо, но, к сожалению всех, умерла от старости, дед переживал, как никогда. Он унес Дунькино тело в лес и там похоронил, где – не знает никто. Мы, дети, звали дедушку Колю Сеся, потому, что он, для того, чтобы привлечь внимание, мог произносить звуки: «Се..се..се!».
ДЕДУШКА СЕРГЕЕВ НИКОЛАЙ ИВАНОВИЧ, СОБАКА ДУНЬКА И САНЬКА ЩЕРБАКОВ

      Прабабушка Катя   была прикована к постели, болела. У нее происходили тяжелые приступы астмы,  примерно раз в месяц она звала, нас правнуков, прощаться с ней. И так, много лет подряд. Зрение у нее  потерялось давно, и она могла видеть только свет. Но даже в таком положении бабка Катя чувствовала себя полной хозяйкой, командовала в доме не хуже ротного прапорщика. Бабушка Маня и дедушка Коля беспрекословно слушались ее. Любимое занятие   прабабушки -  прослушивание радиопередач, а  затем, по-свойски, по-деревенски, с высоты своего житейского опыта и возраста, комментирование разные события. Она могла выдать такие перлы в отношении руководителей  нашей партии и правительства, что многие, слышавшие это, «умирали» от хохота. Но в   остротах  прабабушки не было зла, по моему мнению, она просто разговаривала с известными людьми при помощи радиоприемника, по-деревенски и запросто.  
      В каждом хозяйстве в деревне держали корову, теленка, по несколько овец с ягнятами. Свиней, если держали, то гулять не выводили. Уделом и жизненным пространством этих животин являлся двор. В общей сложности деревенское стадо насчитывало приличное количество голов и хвостов. Необходимость обеспечить такое поголовье  пастбищем и пастухом приходила, как всегда, неожиданно, в зависимости от прихода весны.
      Скотину пасли по очереди. И мне пастушонком приходилось бегать. Видимо, такое положение всем надоело и, однажды, все мужики собрались, заготовили неимоверное количество столбов и жердей и за пару недель возвели вокруг деревни, от Мельничного мыса до Лопатки забор. С одной стороны река, с другой – забор. В середине - деревня и пастбище. Коровы, телята, овцы бродили по деревне, сами искали, что покушать,   самостоятельно ходили к реке на водопой. В жару  скотина забиралась в места, где росли деревья, и там, в тени, спасалась от слепней и мошкары. На краях деревни росли тополя, такими небольшими куртинами, где всегда была тень. Однажды в тополиную куртину у нас из дома ушла курица, жила там и нанесла много яиц. Видимо готовилась стать наседкой. Но, ваш покорный слуга, выследил блудницу, кушать-то она приходила домой, и реквизировал яйца в доход семьи.
       Покосы и заготовка сена на зиму - дело особенное, трудоемкое. Большие и культурные площади сенокосов принадлежали совхозу. Частники, так называли владельцев личных подворий, перебивались неугодьями и местечками, где невозможно было заготавливать сено с помощью техники. Количество заготовленного сена строго контролировалось совхозной администрацией, так как половину заготовленного надо было сдать в совхоз. Сенокос -  время короткое, жаркое, потное. Совхозные контролеры, оводы, мошкара, комары. Одним словом – страда. Страдать, так страдать. 




СЕНОКОС НА ПЕРЕДНЕМ ПЛАНЕ ОТЕЦ


      Есть было за что. И для того, что бы есть. Покосы нашей семьи были в деревне Бараново, что за рекой и барской усадьбой и в перелеске под Богородицей. Родители начинали косить траву затемно, чтобы успеть маленькую толику накосить, до работы в совхозе. К полудню на покосы шли дети и ворошили траву деревянными граблями. Грабли для всей деревне, для всей округе и, даже для работников совхоза, делал дедушка Коля. Для нас малышей он изготавливал маленькие грабельки. Погода в те времена отвечала требованиям сезона. Июль. За день трава превращалась в сено. Вечером его складывали в копны и стог. Таким образом, надо было заготовить минимум тонн шесть. Конечная стадия сенокоса – уборка сены на сеновал. Родители укладывали, а мы, дети растаскивали его охапками по углам и трамбовали пушистую массу. Сено на сеновале – жди зиму смело.
      Деревенский уклад жизни. Он прост потому, что выверен и вымерен веками. И любая, даже мелкая, деталь,   выдернутая из деревенского уклада, разрушает его до основания. Вот почему сейчас в деревнях наших разброд, запустение, пьянство, воровство и смрад тления. Уклад деревенский разрушен до основ. Первым, из него изгнали православие. Потом порушили нити общинности. Затем,  «убедительно» убедили в том, что домашнее хозяйство не конкурент коллективному. В связи с чем и предлагали пить колхозное молоко, воняющее навозом и силосом. А своих коров – под нож. И кое-кто пил  эту гадость. А дальше, пошло, поехало…   Далее, многие крестьяне перестали держать скот. Затем разленились,  а когда поняли, что не туда зашли, возвратиться обратно уже не смогли.
      После сенокоса деревня не отдыхает. Работает на урожай. Трудится на зиму, чтобы зимой вкалывать на весну и лето. Огород, пчелы, ягоды, грибы, веники… Все нужно, все надо успеть. За ягодами, особенно малиной, ходили всей семьей. Малину сушили, варили из нее варенье, эмалированными ведрами. Когда не было денег для покупки сахара, варенье делали на меду. Отец иногда вслух жаловался на цену приемки меда государством. За килограмм меда давали копейки. Папа приводил в пример Англию, где в то время цена меда была в шесть раз выше стоимости сахара. Грибы   сушили и солили. Мне всегда нравился   лес. За грибами  я   всегда большой охотник. Особенно чудно   собирать рыжики на местах покосов, в ельниках. Этот гриб, и для жарки, и для соленья чрезвычайно вкусен.  А белые грибы в наших местах тогда были в редкость, но я все-равно находил их.                                            Деревня умела тогда не только хорошо работать, но и хорошо гулять. Первого августа в нашей деревне праздник. 
          
                                                                                                   
ЕЩЕ НЕ ПЛЯШУТ.НО СКОРО БУДУТ
ГАРМОНЬ ЗАИГРАЛА
РОДИТЕЛЬСКИЙ ДОМ. ИГРАЕТ ВИКТОР ХОДКИН.
ИГРАЕТ ШОРОХОВ ВЛАДИМИР ИВАНОВИЧ, РЯДОМ МОЙ ОТЕЦ

      Первого августа день Преподобного Авраамия Городецкого. Основателя Чухломского монастыря. Сподвижника и ученика Сергия Радонежского. Сказывают, Авраамий обошел свой монастырь в радиусе шестьдесят верст и сказал: «Не будет тут ни одного гада!» И, действительно, в наших местах не водится змей. Шестьдесят километров в любую сторону – есть, у нас – нет. По крайней мере, раньше не было. Сейчас, говорят, гады начитают появляться. Слишком греховно люди жить стали. Редкое появление змей в наших местах – это знак.
      Накануне праздника в каждом доме – великая стряпня, начиная от пирогов и кончая киселями. Детвора устраивала место для гулянья, то есть, круг для танцев, которые продолжались почти всю ночь. Деревянные струганные лавки вмещали всех жителей и гостей. Скошенная, неоднократно прогребленная, площадка не давала возможности запнуться в танцах. Дети в этот день и ночь, в основном, были представлены сами себе. Куда мы денемся. Но наряд   на всех одевали праздничный. В каждом доме  царил дух веселья. В каждую семью гостей  приваливало человек по десять-двадцать.  Застолья начинались чуть за полдень. К вечеру из окон лилось: «Когда б, имел златые горы…». Спустя немного, песни уже не пели, а орали песни. А потом на круг. Усаживались на лавки. Гармонисты налаживали звук. Кто-то из заводил начинал командовать. Под гармонь танцевали русскую кадриль. У нас она называлась «Козуля». Гармонист объявлял: «Первая!», и пошли: «Ох, ты сени, мои сени…». В нашей семье  славился великолепным гармонистом  младший мамин брат дядя Володя Шорохов. Самоучка и  деревенский виртуоз. На гулянке одного гармониста   мало и не солидно. Как правило, их приходило человека три-четыре. Звуки гармони, шум гулянья, смех, песни, частушки,   слышались замечательным, красивым эхом в соседних деревнях. На утро, опохмелялись и поголовно все купались в реке. На следующий день купаться  нельзя. Олень хвост в воде обмочит, и поэтому вода в начале августа становилась холодной. А второго августа  - Ильин день, престольный праздник в деревне Никоново, в деревне, где жил дядя Володя Шорохов. Таким образом, наш деревенский праздник постепенно и плавно перетекал в праздник никоновских жителей. «Вторая!», - объявлял гармонист, и пошли: «Вдоль по улице метелица метет…».
      Обязательно надо сказать, что наши прежние деревенские праздники не представляли собой заурядных пьянок. Пьянство вообще в деревнях не было принято. От праздника до праздника люди не прикасались к спиртному. Не до того  – работать надо. В праздники «отрывались», но в меру. Правда, не без эксцессов, кое-кто, бывало, и блевал под забором. Кое-где, бывало, и подерутся, подобьют глаз, другой, товарищу. Наутро выхаживались, отпивались огуречным рассолом, и в - поле.
      Конец лета и осень - время праздников.  Урожай собран, запасы на зиму сделаны. Можно и расслабиться. Далее, подготовка к зиме. Устройство помещений для скота. Копка или вспашка огорода к следующей весне. Ремонт, ремонт… Даже такая мелочь, как плетение корзин и норотов. Норот – это такое приспособление для ловли рыбы зимой, Представляет  собой два плетеных из ивовых прутьев конуса, помещенных друг в друга и с отверстиями на концах. Один маленький, другой большой. Рыба забирается внутрь, а обратно ей никак. Река перегорожена еловыми лапами, проход рыбе только в норот. Вынул норот из полыньи, вытряхнул.   Налим, сорога. Нормально, крестьянский стол разнообразился. А еще поздней осенью рыбу кололи острогой. Плавательное средство – корытины. Из осины выдалбливали два корыта, длинною метра  три, скрепляли их друг с другом, между ними приколачивали доску шириною сантиметров сорок. На носу корытин прикрепляли металлическую «козу», в которую клали смоленую древесину. Темной ночью, в «козе» горел костер, в его свете прекрасно  видно спящую рыбу. А дальше дело мастерства. Река Вига не широкая, местами мелкая. Лодка с веслами там велика. Корытины с шестом в самый раз. Весной, правда, спустя пару-тройку недель после того, как спадет большая вода, деревенские мужики брали бредень и, от бывшей деревни Водово, до Скрипина протаскивали его по реке. Плесы. В бочаги не лезли. Я и сам участвовал в ловле рыбы бреднем. Действительно, если бродишь в воде только по пояс, не замерзнешь. А только намочил грудь, все вылезай, иначе простудишься.  Плесы от Водова до Скрипина большие,   общей сложностью километров  шесть-восемь, со всеми речными изгибами. Рыбы налавливали килограммов пятьдесят, а то и более.   Плотва, мелкие щучки. Крупная рыба попадалось редко. Ловили рыбу и удочкой, но в основном дети. Клевали: окунь, сорожка, уклейка, пескари и даже раки. Раков в реке водилось великое множество. В июльские летние дни, можно   пешком ходить по реке с ведром и собирать их. Не мелких рачков, а солидных с крепкими и сильными клешнями. Зачастую вечерами, варили раков прямо на берегу в этом же ведре. Разводили костер, в ведро добавляли соли и,  до кипения. Объедались – до пуза. Некоторые думают, что раки вкуснятина – сиди да ешь. Нет. Чтобы добраться до рачьего мяса, действительно  вкусного и нежного, надо знать, где оно находится.  Мы знали, и шелушили красных вареных раков, как семечки. Ведрами.
     Рыболовство и охота так же являлись частью деревенской жизни, но небольшой частью. Отец иногда охотился, у него имелось двуствольное ружье. Приносил домой кряковых уток, красивых, огромных  птиц с ярко-красными бровями. Дядя Боря Артемьев считался охотником на несколько порядков выше. Он белковал. Беличьи шкурки сдавал в заготовительную контору и прилично на этом зарабатывал. У дяди Бори  так же имелось ружье,  не старенькое, как у отца, а красивое, новое, блестящее, словом, отличное ружье, по-моему, выписанное из самой Тулы, и две  хорошие собаки лайки. Каким-то образом, бил он  эту несчастную белку,  прямо в глаз, дабы не портить шкурку. Двоюродный брат Женька пошел, видимо, в отца и стал, со временем,   неплохим охотником.
      Это я сейчас знаю, что эпилепсия болезнь многих гениальных людей. Являлся ли отец гениальным – не  могу сказать, но я  считаю, и многие со мной соглашаются, что папа был умнейшим человеком.   Отец болел эпилепсией. Иногда он падал  в припадке. Страшное зрелище. Излечил свою болезнь он сам. Несколько лет отец работал совхозным пчеловодом. Для того чтобы заведовать пасекой, он окончил специальные курсы пчеловодов в Костроме. В заброшенной деревне Зыково, что тоже располагалось на берегу Виги, совхоз создал солидную пасеку. Несколько сотен  пчелиных семей обживали эту территорию. Папа часто брал меня на работу, ходьбы-то было полтора километра от Скрипина. Рассказывал мне, что пьет маточное молочко, и что именно от него в его здоровье происходят перемены. Последний приступ отцовской эпилепсии   я помню, когда мне было лет двенадцать. Больше приступов не было.
      Отец желал, чтобы я вырос  правильным гражданином.  Не помню за что, за какие непослушания, но  его широкий ремень частенько прохаживался по моей спине и ниже. Бывало, он ставил меня в угол на колени. Помню последнюю порку. Опять же, не помню за что.   Порол меня ремнем. Лет двенадцать было мне. Он лупит, а я говорю: «Бей!». Он сильнее, а я опять: «Бей!». С тех пор отец меня не трогал. Был ли я плохим или хорошим ребенком – не знаю. Ну, воровал у отца порох и папиросы «Прибой», или «Север». Покуривать начал лет в тринадцать. С тех пор, курю, курю, курю, осознавая пагубность и вредность этой привычки.   Конечно,  как и многие мальчишки, я  рос проказником и непослушным ребенком и заслуживал тех наказаний. Но не сохранилось в моей памяти каких-либо  серьезных детских прегрешений,  за которые мне   сегодня стыдно. Отец сам рос без отца, воспитывался в женском коллективе, и у него, видимо, возникали сложности  управления нами вредными и непослушными деточками.  
      Мир, в котором я начал жить, оказался совсем небольшим, но просторным. Первоначально он  оставался ограниченным стенками люльки и мамиными руками. Затем, горница. Далее, огороженная забором, деревенская территория. В реке, упаси Боже, там русалки, там папин младший брат Лёнюшка утонул. Ноги бегали только до забора, Дальше – табу. Но даже в этом,  крохотном мирке, свободы, равенства и братства хватало. Свободу можно было просто глотать, свободой можно было  упиваться без всяких ограничений. Я до сих пор чувствую эту свободу и тоскую о ней. Идя по жизни, мы понадевали на себя столько цепей, столько вериг, что с каждым последующим шагом они становятся все  весомее и тяжелее, и гнут нас к земле. И будут дальше гнуть, пока мы в   землю свою  не уткнемся носом. Когда это будет, придавят ли нас тяжелые камни и железные путы, или  обретем вновь необузданное ощущение свободы, не нашего ума  загадка.
      Года четыре исполнилось мне, когда мама купила у кого-то с рук детский трехколесный велосипед. Лето, тепло и сухо. Я всего несколько часов покатался на улице на нем. Заигрался и куда-то убежал, оставив велосипед на тропинке. Надо было в этот момент такой беде случиться, что через деревню проехал трактор и раздавил мою любимую и  не состоявшуюся игрушку. Детская обида, по этому поводу, жила во мне лет десять. Кататься на взрослом велосипеде я учился  долго. Не получалась. Падал. Ребята смеялись надо мной. А я все падал. Сложности были, ездить надо было под рамой, поскольку на раме ноги не доставали до педалей. Суть моих неудач оказалась проста. Я, оказывается, при поездке смотрел на колесо, а надо смотреть вперед. Как только я  направил свой взгляд куда нужно, поехал,  «во всю головушку». Как-то летом, в двенадцать-тринадцать лет, я убежал из дома. Доехал до города Галича. Дальше собирался в Кострому к сестре Вале, она училась в медицинском училище. В Галиче меня поймали. Отец на совхозной машине с дядей Колей Розановым приехали за мной и возвратили домой. На следующий день мне купили новый взрослый велосипед, за пятьдесят рублей.
      Читать я начал до пяти лет. Первой моей учительницей стала бабушка Маня. Мы с ней разучивали стихи. Не какие-нибудь. «Раз  в крещенский вечерок девушки гадали…». Классика. С четырех до пяти лет спать ложился с букварем. Отлично помню первый рассказ, который прочитал самостоятельно. А потом, большей частью моей жизни стали книги.
      Фотографий из детства совсем немного. В основном их сделал дальний родственник Артемьевых, приезжавший в Скрипино на отдых из Москвы. Имя не помню. Но в деревенской памяти московский гость, наверное, существует и сейчас. Именно он, впервые привез в наши края спиннинг и дал ему звучное русское, ненормативное название. Однажды на чей-то детский вопрос, как называется эта удочка, москвич ответил: «Хуеплёт». Так и пошло с тех веселых пор. И вся деревенская округа ловит   щуку в глубоких бочагах Виги  хуеплётами, оснащенными инерционной катушкой «Невская». 
     Фотографии детства. Молодые мама и папа.      Сестры в пестрых ситцевых платьях. Красивые.  Нарядные. Река, удочка за моей спиной. Глупый. С собакой Дунькой в обнимку. Счастливый. Дивный мир.  Мир безмятежного, сладкого детства. Мир, который никогда не вернется. Как не вернуться в наше время названия потерянных и погибших деревень и, конечно же, никогда  уже в эти деревни не возвратиться жизнь и чье-то детство.  



МОЛОДЫЕ МАМА И ПАПА



     Мир, который никогда не вернется... Тем не менее, в начале   моего мира, в начале моего начала и уюта,  всегда должно звучать правильное единственное слово: «Мама». В начале было слово…
      Сложно  словами написать портрет. Портреты мамы, папы, сестер, составить вообще не возможно. Они все в моей памяти разные, в зависимости от времени.  

Мы все учились понемногу

      В школу Коровскую начальную, мальчика Щербакова Сашу отдали, его не спросясь. Он уже умел бегло читать, коряво писать и неплохо считать. Первую свою учительницу, убейте меня, не помню. Ее существование в моей жизни было мимолетным и не оставило впечатлений, которые бы врезались в детскую память. Я имею в виду первые уроки и первые знания, которые должны были осесть в моей неразумной голове. Какая-то молодая девушка, приехала, побыла немного с нами -  детьми, и уехала. Настоящей учительницей моей, думаю, первой учительницей, нужно считать  Ренскую Серафиму  Владимировну. Весьма запомнились костяшки  ее пальцев, которые   больно стучали по черепу. «Тут-тук, откройся, неразумная головушка!» Обиды на такие телесные наказания не было в детстве, и сейчас нет. Откуда взялась эта женщина в наших краях, после смерти Сталина, после войны, ни кто не знает. Похоронена  на нашем Коровском кладбище, и я не слышал, чтобы кто-то из родственников интересовался ее судьбой. После нее, никакого наследства не осталось, кроме  книг вождей мирового пролетариата.
      Немногое, что я могу рассказать о Ренской Серафиме Владимировны, мне известно со слов бабушки Мани, которая была уборщицей в нашей школе. Серафима Владимировна была первой  курящей женщиной, которую я видел в своей жизни. Сейчас я  даже не могу определить ее возраст.  Не старушка. Но, значительно старше мамы и папы. У нее были проблемы со здоровьем, происходили какие-то приступы, она теряла сознание,   падала на  пол, и моя бабушка вырезала из бумаги крестики и сыпала на тело Серафимы Владимировны. Рассказывала баба Маня   дома об этом, говорила что помогает. 
      Ничего примечательного в моей жизни за время обучения в начальной школе не было. Все было просто и обыденно. Девятьсот метров от дома до школы, через овраг и мимо моей любимой разлапистой сосны, на суках которой я иногда «прогуливал» уроки. Каждый день туда и обратно. В первом классе учили буквы и читать. Мне это было неинтересно, я давно умел читать. Учили считать. Считал. Учили писать цифры. Я их все знал, и в то время, когда все дети выводили перьевой ручкой, цифру восемь, я пририсовывал восьмерке   глазки, ротик, носик и, получал двойки. НАЧАЛЬНАЯ ШКОЛА КОРОВЬЕ

      Сегодняшние школьники не знают условий в классах, в которых учились их бабушки и дедушки. Парта, за которой я провел несколько лет, была удобна и уютна. Это не  дешевый нынешний стол, за которым можно искривить позвоночник и испортить зрение.  Писали мы тогда чернилами, ученической ручкой с пером «Звездочка». Прямая палочка – с нажимом, переход – без нажима. Получалось красиво, сейчас так не пишут и не могут писать. Написанный текст, чтобы не смазался, накрывали специально вложенным в каждую тетрадь, листом промокательной бумаги, «промокашкой». Что это такое, нынешнее поколение не разумеет. Чернильница была установлена в специальном гнездышке в середине парты, чтобы оба ученика могли ею пользоваться.
      В первый класс я пошел в школьной форме. Серая гимнастерка, широкий ремень, фуражка с лакированным козырьком, ранец. 1959 год. 

1960 ГОД. С ОТЦОМ. НА МНЕ ШКОЛЬНАЯ ГИМНАСТЕРКА

     Через год школьную полувоенную форму отменили. Помню себя октябренком, со звездочкой портретом молодого Володи Ульянова на груди. Пионер, с красным галстуком на шее. В комсомол меня в школе не приняли по тому, что я всем заявлял, что пойду учиться в духовную семинарию, хотя и не собирался этого делать, но демонстративно носил на шее медный крестик. В комсомол меня приняли по настоянию военкомата, перед уходом на срочную службу в армию.
      Школа, как школа. Будни, двойки, утренники по праздникам, баба Маня строгий контролер. Ну, разбил валенком стекло, ну, бабу Маню уколол пером ручки...
      Сестра Валя училась на три года раньше. Все ее учебники по истории, географии, биологии я читал и перечитывал и материал знал на три года раньше и лучше сестры.  Знал много, читал постоянно, а учился  же, ни шатко – ни валко. До университетской скамьи, я полностью  игнорировал систему оценки знаний, с малых лет. Мне безразлично было, какую оценку запишет в журнал учитель. Иногда я знал больше того человека, который ставил мне двойку. Конечно, только иногда. Порою, просто говорил, что не знаю урока, когда учитель вызывал меня к доске.
      Яркое единственное событие в начальных классах, это космический полет Юрия Гагарина. 1961 год. Мне девять лет. Огромный громкоговоритель на столбе, около совхозной конторы  возвестил о полете Гагарина.   Слышно было даже в Скрипине. Я в то время шел в школу.  Массовое возбуждение человечества. Ликование, гордость за державу. А год назад, летом, я видел над лесом, на юго-западе от нашей деревни, яркую вспышку и небесный гриб, очень похожий на взрыв атомной бомбы. Судя по масштабу, взрыв было где-то далеко, может быть, несколько сотен километров от нас. Но, это было.
        Годы обучения в начальных классах пролетели быстро. Восьмилетняя школа располагалась в селе Серапиха, что более восьми километров от нашей деревни, у Спаса, как говорили бабушки. Потому, что там был когда-то храм Христа Спасителя. Я помню его руины.  При школе в Серапихе имелся интернат, где на следующие четыре года я обрел, не скажу что дом, а ночлег. В понедельник утром часов в шесть, с котомкой, в которую мама клала продукты на неделю, шли мы в любую погоду в Серапиху. Обратно, в субботу, уже с пустой котомкой, чуть ли не бегом домой, на выходной. Дома, первым делом, пить молоко с черным хлебом и малиновым вареньем или медом.
      Школьный интернат представлял собой две большие комнаты с прихожей, кухней и столовой. В здании интерната жила и повариха, которая готовила детям. До отбоя в помещениях всегда присутствовала дежурная учительница. Чаще всех воспитательской работой занималась Разгуляева Мария Константиновна, учительница географии. Интернат располагался за мостом через реку Вигу, в стороне от села, ближе к лесу. Семь километров через этот лес на юг – деревня Рамешки, родина комедийного артиста Михаила Пуговкина. Дети из этой деревни тоже жили в интернате. Серапихская восьмилетняя школа имела два этажа, зимой выстуживалась, и в классах становилось холодно. 
ВОСЬМИЛЕТНЯЯ ШКОЛА СЕРАПИХА

      По переменам дети жались к печам, отогревая застывшие руки. С пятого класса полагалось преподавание иностранного языка, у нас был немецкий. Учителя немецкого в школе не было. Преподавала все та же Мария Константиновна. «Геен лезен, Щербаков», - это, мол, иди к доске, засранец. Затем немецкий язык преподавала нам выпускница Чухломской школы, вчерашняя десятиклассница, Ира Рей. Таким образом, мой иностранный язык «хромал на обе ноги», а если бы у него было три ноги, то он бы и на все три «хромал». Выручала память, наизусть выучивал тексты, особенно стихотворные, и делал себе пятерку, закрывая, накопившиеся двойки. Физику, математику, геометрию, химию и другие предметы этой группы, не любил. Хорошо усваивал историю, литературу, географию, биологию и,  даже астрономию.  Астрономия не является гуманитарным предметом, но она мне нравилась, так как я удивительно много читал фантастики, где  про все уголки вселенной, про ее законы, про звезды и галактики, давно уже   мне рассказано писателями фантастами. Не хочу обидеть учителей Серапихской школы, многих из них нет в живых, но даже предметы, которые я любил, преподавались слабо, безлико и интереса у меня  эти уроки не вызывали. Есть с чем сравнивать. В девятый класс я пошел в Чухломскую среднюю школу. Истории там преподавали Борис Дмитриевич  Июдин и Виктор Иосифович Галкин, литературу - Мария Николаевна Молокова. Воистину, мастера своего дела. Если в Серапихе, в школе мне было скучно, то в Чухломе чрезвычайно интересно. Наш десятый «а». О  нашем классе, его дружбе, в Чухломе до сих пор слагают легенды. Волейбольная площадка. Театральный кружок. Однажды в Карелии на рыбалке на берегу реки Шуя у меня получилось маленькое стихотворение о моем классе. За отсутствием бумаги я его написал на березовой бересте ножом. Под настроение, я эти стихи пою.
       Одноклассники. Сашка Апушкин, до его смерти я не знал, что у него искусственный глаз.  А ведь мы с ним сидели на одной парте. Генка Русков и Юрка Колевытых, Сашка Павлов, Сашка Хробостов, Коля Лебедев, Вовка Попов. Танька Спасебо, Танька Смирнова из деревни Аверьково, маленькая Танька Смирнова из Чухломы, Томка Плотникова, Ирка Перминова, Зойка Воронцова, Нинка Махина, Валерка Харламов, Коля Козлов, Люська Мартьянова….   
СРЕДНЯЯ ШКОЛА (Справа видна кованная ограда, бывшая ограда Коровского храма)
  ВЫПУСКНОЙ 10а КЛАСС 1970 ГОД

 Чухлома. Провинциальный городок, с населением в пять тысяч человек. С историей, подбирающейся к тысячелетию. В 1970 году закончил я Чухломскую среднюю школу, получил права тракториста широкого профиля и удостоверение шофера. Вернулся в свое родное Скрипино.  
      Совхоз  в то время носил звучное название «Луч». Каждое лето, начиная с каникул, после окончания шестого класса, я шел в совхоз работать. Директором совхоза, «барином», - так его называли, работал тогда Василий Васильевич Горячев. «Барин» объезжал свои владения верхом на лошади, имел покладистый нрав,   большой живот и многодетную семью. Разные работы, то есть труд на полях с вилами, граблями, под мешками, на сеялках, на тракторных и конных граблях, с лопатой на зернотоке. Там на совхозных полях я научился управлять трактором. В основном порулить получалась на посевах. Со мной в совхозе часто работали мои одногодки Толик Карепин, Колька Белых.  В обязанность сеяльщиков, то есть нас - пацанов, входило загрузить сеялки зерном, стоять на них, когда трактор колесит по полю, предупреждать трактористов об окончании зерна. Мы прекрасно знали, сколько кругов надо было сделать трактору по полю, чтобы пополнить сеялку и не катались на приступках сеялки. Мы лежали на мешках и ждали, когда трактор подъедет. Когда поле было большое, наши трактористы принимали решение, что лежать на мешках, сподручнее им, и не нам молокососам. Нас сажали  за руль, или рычаги трактора и, понеслось… Моим учителем тракторного дела, и управления трактором, был   Николай Михайлович Егоров из деревни Конеево. К восьмому классу я умел управлять всеми видами тракторной техники, которая существовала в совхозе, заводить ее с пускача, выполнять работы по техническому уходу, пахать в свал, и в развал. А еще я, тринадцатилетний мальчишка, мог, наравне с взрослыми, таскать тяжелые мешки с зерном на второй этаж церкви. А лет в пятнадцать я  уже умел запятить тракторные сани или прицепную телегу,  в узкие ворота любого складского помещения. Это сейчас на любом производстве два выходных. Тогда, особенно в страду, рабочий день был органичен только световыми рамками, а про выходные, и проходные, и отпускные, люди не знали.
     Первый мотоцикл в деревне появился в начале шестидесятых годов.  Сперва завел это чудо дядя Витя Ходкин, вторым дядя Боря Артемьев. 
БОРИС ЕВГЕНЬЕВИЧ АРТЕМЬЕВ, СКРИПИНО,  ДОМ РОЗАНОВЫХ

      Свои заработанные рубли на полевых работах в совхозе я в конце сезона отдавал маме. Все, до копейки. Последний год работы школьником в каникулы, между  девятым и десятым классами, я заработал где-то около четырехсот рублей. Большие, по тем временам, деньги. Каково же было мое удивление, когда, где-то в начале октября, на квартиру, где я жил в Чухломе, отец привел новенький, голубой, с мягкими сиденьями, мотоцикл. Он специально приехал в город, ни сказал мне ничего, сам купил «Минский» и, как велосипед, привел его к дому. Это было для меня так неожиданно и приятно, что чувство благодарности живо до сих пор.  
     Вечерним пристанищем деревенской молодежи всей нашей округи, центром досуга, являлся Коровский сельский клуб. Простое незатейливое деревянное здание с двумя залами, киноконцертным и танцевальным. Рядом с клубом была построена специальная будка киномеханика, в которой для киносеанса заводился двигатель, и работала динамо-машина для подачи тока. С двумя входами, с разных сторон, такими, что можно было въехать в клуб на мотоцикле в одно крыльцо и выехать из другого. Однажды, я это сделал. Рядом с клубом располагалась волейбольная площадка, устроенная молодежью. Достопримечательностью клуба являлось зеркало в танцевальном зале, которое занимало всю стену. Маленькая комната увеличивалась вдвое, и количество людей, соответственно, тоже. Предполагаю, что данное зеркало было изъято из барской усадьбы Нескучное. Основным музыкальным инструментом, под который устраивали танцы, была гармонь. Устраивали не только танцы, но и различные игры. Нынешней молодежи все это, думаю, показалась бы неинтересным, но нам тогда было - «в кайф». Водку мы не пили, про наркотики представления не имели, иногда разве выпивали перед походом в клуб бутылку красного крепленого вина на пятерых, четверых.  Я уже говорил, и повторю, что пьянство вообще в нашей деревне, и в соседних деревнях, и  в селе, тогда не было принято. Выпивали только по праздникам. Мужчины пили водку или самогон, гранеными стопками или стаканами, женщины красное вино    из  той же, но поменьше,   граненой посуды. Красное плодовое вино тогда в деревнях набирало популярность, видимо  претворялся в жизнь лозунг Никиты Хрущева: «Обеспечим трудящихся дешевым плодово-ягодным вином!». Я не вижу в этом   истока  пьянства, которое захлестнуло  сегодня всю Росиию, но начало  всеобщему питию тем, и тогда, было положено. Продавщицу сельского магазина Марию Ивановну Маркову звали: «Марья Иванна, - руб. шесть». Именно столько, стоила тогда бутылка самого дешевого  крепленого вина, с большим слоем осадка.     
ПАПА И МАМА  

Глава района


      После проигрыша на выборах 1994 года на должность главы Пряжинского района я не собирался   еще раз участвовать в какой-либо выборной компании. Семья   переехала в Петрозаводск. Я успешно занимался адвокатской практикой. Дом в Пряже мы постоянно посещали, практически по всем выходным. Баньку истопить, попариться. По регистрации я значился жителем поселка Пряжа.  ЗДАНИЕ АДМИНИСТРАЦИИ РАЙОНА.  СИДОРОВА ТАТЬЯНА АЛЕКСЕЕВНА МОЙ ПОМОЩНИК В ВЫБОРНУЮ КОМПАНИЮ И ВЕРНЫЙ ТОВАРИЩ  В ТЕЧЕНИИ ДВУХ ЛЕТ ПОСЛЕ ИЗБРАНИЯ ГЛАВОЙ РАЙОНА.   
      В начале весны 1998 года в Петрозаводске, около здания городского суда, я встретил давнего своего знакомого, бывшего компаньона по малому бизнесу, Федькина Валерия Михайловича. Хороший человек, жить бы и жить, но рано ушел из этой жизни. Сгубили, по моему мнению, частые и длительные запои. Прекрасный специалист в области жилищно-коммунального хозяйства. Писал, как и я, стихи. Плохенькие, но от души. Не графоман. В ту встречу, Валера прямо попросил меня не участвовать в выборах.  Рассказал, кто претендует на должность главы района. Узнав о кандидатах, я почему-то ответил Валерию Михайловичу, что пойду и выиграю выборы.
      Так оно и случилось. Кандидатами на должность главы местного самоуправления Пряжинского района, кроме меня, Валерия Михайловича, были Изотова Татьяна Николаевна и Кибицкий Владимир Ильич. Федькина В.М. поддерживала команда действующего главы Пажлакова Василия Александровича и коммерческая структура Андрея Прохорова и Александра Пажлакова, занимающаяся реализацией продуктов питания и, в большей степени, водки. Несколько фирм, большая сеть магазинов. Большие деньги. Однако, Пажлаков Василий Александрович несколько отстранился от участия в выборах и его административный ресурс переплыл от кандидата Федькина,  к кандидату Изотовой. Мне кажется, он сам не верил в победу Федькина, как весьма непопулярного человека в районе.  Врач Кибицкий В.И. шел на выборы при поддержке фирмы «СК», большого денежного и личного ресурса не имел, и серьезной конкуренции не представлял. В те времена при проведении местных выборов деньги большой роли не играли. Практически без денег шли на выборы Изотова Т.Н. и я. Но именно эти кандидаты, были основными конкурентами. Изотова Татьяна Николаевны имела административный ресурс, так как являлась вторым человеком, после Пажлакова В.А. в администрации местного самоуправления. Её влияние на сельские и поселковые администрации было весьма велико. Директора   школ так же были сторонниками Татьяны Николаевны. В период избирательной компании в среднюю школы поселка Чална меня вообще не пустили. Сельские библиотеки и культурные центры на селе вели пропаганду за Изотову. Действующий в те времена Председатель правительства Карелии Виктор Николаевич Степанов, бывший ранее первым секретарем Пряжинского райкома КПСС, был личным другом Татьяны Николаевны. Директора двух звероводческих хозяйств района, «Святозерского» - Улич Антон Иванович и «Пряжинского» - Колоушкин Валерий Петрович, также являлись крепкой опорой моего главного конкурента.   Колоушкин В.П., к тому же, был депутатом Законодательного Собрания Карелии и так же личным другом главы республики Степанова В.Н.   Директор  животноводческого племенного совхоза «Ведлозерский» Сергей Михайлович Попов, не стесняясь, приказывал своим подчиненным голосовать за Изотову. Директор совхоза «Эссойльский»,  крупнейшего в республике производителя молока и картофеля, депутат Законодательного Собрания Александр Михайлович Леккерев, так же, горой стоял за кандидатуру Татьяны Николаевны. 
      Вот, против такой махины, мне пришлось выступить. На выборы я шел «одиноким волком», не примыкая ни к каким партиям и движениям. Всего несколько человек помогали мне. Сидорова Татьяна Алексеевна, которая затем  получила должность управляющей делами администрации. Меркоева  Светлана Ивановна – мой будущий первый заместитель.  МЕРКОЕВА СВЕТЛАНА ИВАНОВНА.  МОЙ ПЕРВЫЙ ЗАМЕСТИТЕЛЬ.  ОНА МНОГОМУ НАУЧИЛА МЕНЯ 

      Эти дамы работали в избирательную компанию самозабвенно, практически бесплатно, за обещанные им должности. Через два  года после победы   они  предали меня. Были и еще предатели, но их, в силу мелкоты личностей, я упоминать в собственной биографии не хочу.
       Хотеев Александр Сергеевич, директор   малого предприятия «Намедни» и его друзья работали днями, разъезжая по району и назначая мне встречи с избирателями, и ночами, развозя и расклеивая листовки. Эта бригада трудилась замечательно. В отличие от избирательной компании 1994 года, в выборную пору 1998 года я объехал практически весь район. Повстречался с тысячами людей. Денег на избирательную компанию у меня совсем не было, в основном работа доверенных лиц, агитаторов и наблюдателей производилась за «спасибо», то есть по порыву души помощников. В день выборов система контроля над избирательными участками позволила моей команде выявить результаты голосования  много раньше, чем из получила районная избирательная комиссия.  Таким образом, 26 апреля 1998 года, ваш покорный слуга, выиграл выборы на должность главы Пряжинского района   и   5 мая 1998 года  стал главой местного самоуправления огромного по территории района на юге Карелии.  В середине между Онежским и Ладожским озерами. 9 МАЯ 1998 ГОДА. ДЕНЬ ПОБЕДЫ. 

      Площадь территории Пряжинского района составляет 6389 квадратных километров. Водной поверхности – 268 квадратных километров. 604 озера. Реки: Шуя, Святрека, Сяпся, Чална и множество маленьких рек и речек.  Протяженность территории с севера на юг – 93 километра, с запада на восток – 95 километров. 13 сельских и поселковых администраций. 49 садоводческих товариществ, 4758 садовых участков. 14 общеобразовательных школ,   шесть детских садов и яслей. Шесть Домом культуры, двадцать библиотек, одиннадцать клубов, школа искусств, музыкальная школа.
       Центральная районная больница. Три участковые больницы. Дом сестринского ухода. Одна врачебная амбулатория. 15 фельдшерско-акушерских пунктов. Санаторная школа-интернат. 83 населенных пункта. В 1998 году в районе было зарегистрировано около  двадцать тысяч человек. В летний дачный период население района утраивается.
      Основу экономики района тогда составлял лесопромышленный комплекс и сельское хозяйство. Бывший леспромхоз, ныне ЗАО «Шуялес», с расчетной годовой лесосекой в 320 тысяч кубических метров. Соседний леспромхоз, ныне ОАО «Олонецлес», с расчетной лесосекой  более 60 тысяч  кубическим метров. На юге, в районе Колатсельги, хозяйничал бывший Суоярвский леспромхоз, который в 1999 году вырубил более 100 тысяч кубических метров древесины, в счет недорубов прошлых лет. Два государственных лесхоза.  В 1999 году расчетная лесосека района, с учетом недорубов прошлых лет, составила более 700 тысяч кубических метров. Это почти десять процентов  расчетной лесосеки Республики Карелия.
      Почти пятьдесят процентов молока производимого в республике давал Пряжинский район. Почти двадцать процентов картофеля производилась на наших землях. КАРТОФЕЛЬНОЕ ПОЛЕ СОВХОЗА "ВЕДЛОЗЕРСКИЙ" ПОПОВ СЕРГЕЙ МИХАЙЛОВИЧ
ШВЕДСКОЕ ПОЛЕ. КОГДА-ТО ЗДЕСЬ БЫЛА БИТВА. СЕГОДНЯ БИТВА ЗА КОРМА.              
 ЗВЕРОСОВХОЗ "СВЯТОЗЕРСКИЙ" РУЧНАЯ ЛИСА    
 КАРТОФЕЛЬ В ТАКИХ ХРАНИЛИЩАХ СОХРАНЯЕТСЯ ВСЮ ЗИМУ ЕЖЕГОДНАЯ РАЙОННАЯ ЯРМАРКА    
 ПРЕДСТАВЛЯЕМ РАЙОН В СТОЛИЦЕ РЕСПУБЛИКИ          КАРТОФЕЛЬ И МОЛОКО  ОСНОВА СЕЛЬСКОГО ХОЗЯЙСТВА РАЙОНА  
      Два сельскохозяйственных, крупнейших в республике, предприятия, ЗАО «Эссойла», и совхоз «Ведлозерский». Два звероводческих хозяйства, ЗАО «Пряжинское» и ЗАО «Святозерское». Завод ЖБИ. Эссойльская ПМК, частные лесопромышленные предприятия ЗАО «Алви», ООО «Свят», 41 фермерское хозяйство. Достаточное количество мелких торгово-закупочных предприятий.
      Долго можно рассказывать о районе, который я принял, о районе, который я передал. Но, самое важное, что хотелось бы отметить, что Пряжинский район я получил из хороших рук, из рук Пажлакова Василия Александровича и, относительно того времени, по сравнению с другими районами, в нормальном состоянии, если не считать громадных долгов. ПАЖЛАКОВ ВАСИЛИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ

      В других районах долгов было гораздо больше и ситуация ужасная.   Надо признать, что в начале своей работы в должности главы района, я холодно относился к своему предшественнику, но, спустя непродолжительное время, осознал его роль и значение его труда. Именно от осознания заслуг Пажлакова В.А., у меня возникла идея о создании  портретной галереи руководителей района. Я сделал это. И портреты всех руководителей района, с начала его снования, были помещены на специальный стенд в актовом зале администрации местного самоуправления.
      Смешная история, но мой преемник,  Паюсов Анатолий Витальевич  поместил мой портрет в эту галерею, только под большим давлением общественности, и более чем   через два года после моей отставки.  
      Доселе руководителем я никогда не был. Мне, на первых порах работы главой района, было чрезвычайно трудно. Чего стоила первая планерка? Сколько «крови» и нервов  забрали у меня настоящие «бои» в  районном Совете местного самоуправлении? Старый аппарат не желал сдаваться на милость победителя. Изотова Татьяна Николаевна  и ее друзья желали реванша.  Смысл их потуг был в том, чтобы сделать местный Совет независимым от главы района и чтобы этим органом управляла Изотова.   Я победил. В соответствии с действующим Уставом района, я отказался от права собственного «вето» на решения Совета, вошел в Совет шестнадцатым его членом  и  автоматически  стал председателем  районного Совета местного самоуправления. ГЛАВА МЕСТНОГО САМОУПРАВЛЕНИЯ РАЙОНА, ГЛАВА АДМИНИСТРАЦИИ, ПРЕДСЕДАТЕЛЬ СОВЕТА
      В начальный период моей работы на должности главы района мне часто задавали один и тот же вопрос, зачем и почему я пошел на эту работу. Тем более, с адвокатских заработков, на полунищенскую муниципальную зарплату. Точно до сих пор сам себе на такой вопрос ответить не могу. Предпосылок имелось несколько. Которая из них стала основной, не знаю. Во-первых, имелось желание попробовать себя в чем-то другом, новом, неизведанном. Круг забот главы района гораздо шире и объемнее, чем адвокатский. Во-вторых, как не банально сие звучит, в глубине моей души до сих пор живет дух патриотизма и стремление сделать жизнь людей лучше, чем она есть. Наивно думал, что зло победю в отдельно взятом районе и  построю справедливое общество. Честолюбивые помыслы. В-третьих, хотелось возвести в районном центре настоящую церковь. Не каждому дано строить храмы, а вот меня Господь сподобил. Горжусь своей причастностью к строительству храма  и   благодарен Творцу за  то, что допустил меня грешного к этой стройке.
     В нынешние лихие времена многие идут во власть для удовлетворения собственных потребностей. Достаточно людей, которые идут туда просто  воровать. В наглую, попирая неписаные и писаные законы. Беспредел. За четыре с лишним года у руля власти  в моей собственности ничего  не прибавилось. Наоборот, материально я проиграл. По окончанию моего срока работы, один из бывших руководителей крупного лесопромышленного хозяйства района, мне прямо в глаза попенял, что же ты, мол, о себе не позаботился, не заимел дачи, земли, не стал соучастником прибыльного предприятия.  Я бы мог назвать   этого человека, но  его имя слишком известно, а его история, мысли и дела  - не мой рассказ. Что я мог ответить  ему?  Разве то, что мы разной крови, а зов воровской крови мне непонятен. 
     Пока я принимал район, Карелия готовилась ко второму туру выборов главы республики, тогда эта должность называлась председатель правительства. Между собой сражались Степанов Виктор Николаевич и Катанандов Сергей Леонидович. Я принял сторону Катанандова и даже   участвовал в выборных акциях его команды. Пряжинский район являлся  бывшей «вотчиной» Степанова и поэтому, только большими усилиями удалось, хоть не на много, но  увеличить количество избирателей отдавших свои голоса Катанандову. «Шубу с барского плеча» Сергей Леонидович мне за это, конечно, не подарил, но району, в меру сил и возможностей, всегда помогал.
      К серьезным испытаниям на крепость, помимо «боев за власть», отношу  пожар в поселке Чална. Случился он в первые дни моей работы на выборной должности. Тогда более десятка семей осталась без жилья. Прямо скажу, я даже запаниковал. Неожиданно и очень результативно помог исполняющий обязанности главы республики Сергей Михайлович Яскунов. Он подписал постановление о выделении денег для приобретения  квартир погорельцам. Не оперативно, но спустя некоторое время, мы всех пострадавших обеспечили жильем.
      Ой, лихое время было! В казне, -  «шаром покати». Долгов – море. Долги района  более, чем в два раза превышали доходную часть годового бюджета. Врагов и недоброжелателей – кучи.
      На первой планерке, все еще сопротивлявшийся аппарат, в лице управляющей делами Падистовой Раисы Венедиктовны, не желал дать мне на подпись распоряжение о вступлении в должность. Пришлось оставить всех собравшихся в кабинете, а Раису Венедиктовну  отослать печатать документ, предварительно разъяснив ей, что такое саботаж. Спустя полчаса первое распоряжение было подписано. А через некоторое время, обязанности управляющей делами были  вменены помощнику главы местного самоуправления Сидоровой Татьяне Алексеевне. Падистова Раиса была отстранена от дел, от влияния на аппарат управления и, со временем, тихо, без особого шума, уволена по сокращению.
      Будучи не слишком одаренным человеком, не особенно грамотная, Сидорова Татьяна,  активно участвовала в моей избирательной компании и в то время была предана нашим общим целям, в том числе и мне. Отдавая ей в подчинение аппарат управления, я был уверен, что  «подводных камней, в море чиновничества» не будет. Конечно, тут требовался большой контроль с моей стороны, и он был. Именно поэтому, Сидоровой больше всех «доставалось»  от меня за большие и малые  огрехи в работе. По количеству дисциплинарных взысканий она  у меня была «лидером».
      Вторым распоряжением, обязывался начальник жилищно-коммунального хозяйства района вывести из центра поселка многолетний мусор, оставшийся от сгоревшего многоквартирного дома.  Хлам вывозили все лето. На этом месте, осенью был заложен первый камень  фундамента церкви. Храма Покрова Пресвятой Богородицы.
      На первой же планерке, коллективу и району была представлена Меркоева Светлана Ивановна, мой первый заместитель. Опытная в управлении персоналом, волевая, честолюбивая и умная женщина. Я многому у нее научился. Хотя Светлана Ивановна и имела достаточное количество негативных, на мой взгляд, качеств, но в то время она была нужна району, и замены ей я не видел, и даже не предполагал. Конечно же, не предполагал и того, что со временем мы станем врагами. В 2002 году    Меркоеву Светлану Ивановну я отправил в отставку.  Но мы много доброго вместе в ней сделали.  «Поставив», в следующей избирательной компании на  другого человека, Меркоева, конечно же, лично выиграла и, вновь стала заместителем главы района. Но выиграл ли от этого район?
      Со временем, финансы района удалось передать в хорошие руки. Начальником финансового отдела была назначена Корнилова Галина Васильевна.МИНИСТР ФИНАНСОВ КАРЕЛИИ КОЛЕСОВ А.С.    НАЧАЛЬНИК  РАЙФО  КОРНИЛОВА Г.В.

      Каждую собранную копеечку мы с ней тратили с умом. Именно поэтому район финансово разительно отличался в год моей отставки, от того района, который я принял.
      Заместителем главы района по экономике и жилищно-коммунальному хозяйству стал Миронов Иван Петрович. МИРОНОВ ИВАН ПЕТРОВИЧ
      Достойно Иван Петрович занимал свою должность заместителя главы и совмещал ее с должностью начальника отдела экономики. От обязанностей не бегал, а наоборот, искал себе работу. Его не надо было заставлять трудиться, он и его отдел, делали все, что надо было делать. Определенное влияние на Ивана Петровича со стороны одного частного  лесопромышленного предприятия я старался не замечать, а в некоторых случаях, его лоббирование   даже и поддерживал. А вот с начальником районного отдела образования, мне кажется сейчас, что я совершил ошибку. Не в том плане, что назначил на эту должность Сеппенен Татьяну Павловну, а в том, что освободил от этой должности Корвачеву Людмилу. Последняя была более волевым и требовательным человеком и могла бы лучше «держать в узде»   педагогические коллективы.
      Чтобы учиться, получать информацию о делах в Карелии, каждый понедельник я приезжал на планерные заседания правительства республики, а во вторник проводил собственные планерки. Установил, что раз в месяц в районе должны проводиться расширенные планерные заседания, с участием  всех руководителей подразделений администрации, хозяйствующих субъектов, федеральных и региональных структур. Много ездил по району. Чем больше объем информации, которой обладаешь, тем легче работать.
      Первостепенная задача, которую я ставил перед собой, а именно, сформировать  работоспособную команду, «замкнуть» руководство районом не на себе, а на команде, была выполнена где-то к осени 1998 года. Образно выражаясь, мне хотелось, чтобы механизм районного руководства «крутился и вертелся» даже в том случае, если глава отойдет от «руля». Идеального «вечного двигателя» не получилось, да идеал   невозможен в принципе, но более-менее, всё «крутилось и вертелось» так, как надо. Во всяком случае, я мог планировать собственный отпуск в 1999 году.
      Интересно было наблюдать, как те или иные люди воспринимали меня в качестве первого лица района, особенно те, кто был не моим сторонником. Например, директор крупнейшего в республике совхоза, животноводческого и  картофелеводческого направления, Леккерев Александр Михайлович. На первых порах он выступил ярым сторонником Изотовой Татьяны Николаевны. Затем, когда я «ушел» Изотову из аппарата управления, Александр Михайлович долгое время сторонился меня. Однажды его прорвало. На почве приемки объектов коммунального хозяйства от совхоза в муниципальную собственность, он связался со мной по телефону и громко что-то орал в трубку. Такой уж у него был   характер, и я прекрасно знал о таких проявлениях его норова.   Внимательно выслушав все его крики, исполняемые под русский матерок, я внятно сказал: «Александр Михайлович, вот когда я буду вашим бригадиром, тогда орите на меня, сколько хотите.  А сегодня, если вы меня не уважаете, пожалуйста, уважайте должность, которую я занимаю и, впредь, разговаривайте со мной нормально». С тех пор Александр Михайлович со мной был «сама вежливость». Через год он стал заместителем председателя Карельского парламента, и мы с ним сблизились, а потом и подружились. КАРЕЛЬСКАЯ ГОРНИЦА. ВТОРОЙ СЛЕВА ЛЕККЕРЕВ АЛЕКСАНДР МИХАЙЛОВИЧ     
       Будучи депутатом республиканского уровня, а затем вторым человеком в Законодательном Собрании Карелии, Леккерев помогал району, как только мог. Строительство районной больницы, Верхневажинская ЛЭП, финансы, топливо, школы… Список его добрых дел можно продолжать долго. В 2002 году  Александр Михайлович, как и я, проиграл выборы. Уверен, что Пряжинский район, в его лице, много потерял, особенно Эссойла. Именно, с тех пор, крупнейшее сельскохозяйственное предприятие республики, ЗАО «Эссойла» стало значительно утрачивать объемы производства, сокращаться и разваливаться. Это хозяйство, таким как было, уже не станет никогда. Совсем  недавно в 2013 году Александр Михайлович умер. Мир стал меньше на одного порядочного человека.
      Нормальные рабочие отношения удалось достаточно быстро установить с руководителями  практически всех хозяйствующих субъектов района, несмотря на их  неприятие нового руководства района на первых порах. ЗАО «Шуялес», бывший леспромхоз.  Директор Пладов Андрей Викторович. Для предприятия, для его собственников, он определил правильную стратегию развития. Практически полностью освободил хозяйство от социальной сферы, передав его, убогого, в муниципальную собственность. Для района, для населения бывших леспромхозовских поселков, такая политика оказалось жуткой бедой. Бизнес может иметь иногда звериное лицо. Муниципальная власть тогда еще не была готова  (она и сейчас не готова) к обеспечению, полученной от леспромхоза социальной сферы, жилого фонда, жизненно необходимым. На этой почве, с Андреем Пладовым и его отцом Виктором Пладовым, происходили нелегкие разговоры. Олигархи районного значения, что с ними поделаешь. До абсурда доходило, отказывались обеспечивать дровами своих же работников. В лесу люди жили без дров. И до сих пор положение в бывших лесных  поселках такое же. Сейчас я уверен, что отношения со всеми руководителями лесопромышленного комплекса района строил правильные. Это были и помощь с моей стороны, особенно в части выделения лесосек, и серьезные претензии.
      С директором совхоза «Ведлозерский» Сергеем  Михайловичам Поповым строить отношения было очень сложно. Помимо того, что Попов был директором государственного предприятия, он еще являлся депутатом районного Совета местного самоуправления, и  всегда оппозиционно был настроен к исполнительной власти. МЫ НЕ БЫЛИ ДРУЗЬЯМИ, НО ОБА ОДИНАКОВО ЛЮБИЛИ СВОЙ РАЙОН И КАРЕЛИЮ

      Руководителем Сергей Михайлович считался хорошим. Так оно и на самом деле. На все и вся он имел собственное мнение. Провести нужный вопрос на сессии районного Совета, без положительного мнения Попова практически было невозможно. Познав характер и особенности Сергея, мне удалось нормально существовать с ним. Правда, с разными полярными знаками.   Сергей не был врагом главы района, моим личным врагом, но и не стал  единомышленником. Неординарный человек. Чувство уважения к нему у меня сохраняется до сих пор. И я не жалею, что неоднократно направлял  ходатайства о награждении Сергея Михайловича правительственными наградами. Через несколько лет после моей отставки, новое руководство района жестоко поступило с оппозиционным директором. От руководства совхоза он бы отстранен. А совхоз был смыслом его жизни. Умер Сергей Михайлович совсем молодым. Только-только за пятьдесят. Мы с ним почти одногодки.
      Четыре сельскохозяйственных «генерала» не желали, чтобы я выиграл выборы. Улич Антон Иванович. Колоушкин Валерий Петрович. Попов Сергей Михайлович. Леккерев Александр Михайлович. В апреле 1998 года это было объединение четырех авторитетных командиров. Мне удалось их «раздружить». Леккерев Александр Михайлович из недруга превратился в соратника. Попов Сергей Михайлович, хоть  подчас оппозиционно, но активно работал на благо района, значит и на благо исполнительной власти.
      Улич Антон Иванович директор звероводческого ЗАО «Святозеркое», в прошлом знаменитость. Его имя гремело по всей территории СССР, в области звероводства. Но звезды, тоже со временем гаснут.   Хозяйство Улича находилось в упадке. Руку помощи от местного самоуправления он не принимал. Довел совхоз до плачевного состояния. Пришлось вмешаться. Вскоре акционеры на общем собрании отстранили Антона Ивановича от руководства и избрали  директором молодого, перспективного Вадима Шалгунова. Через нескольких месяцев Вадим трагически погиб. Улич Антон Иванович, как и многие из руководителей, был так же депутатом районного Совета, а с принятием новой реакции районного устава, стал  его председателем. Непродолжительное время на сессиях районного Совета мы вместе с ним решали вопросы жизни района, но соратниками не стали. Считал ли Улич меня личным врагом, не знаю. Я же к нему неприязни не имел, а испытывал, в большей степени, жалось.  После моей отставки в 2002 году, «Святозерское» еще немного держалось «на плаву».
      Директор ЗАО «Пряжинское» Колоушкин Валерий Петрович считался учеником Улича. Многолетний депутат республиканского масштаба. В народе его величают Колотушкиным. В работе он превзошел своего учителя и  сохранил крупное звероводческое предприятие. Умножил его активы, путем получения материальных ценностей из гибнущих и погибших  звероводческих совхозов Карелии. В отношении меня Колоушкин и Улич, это ядро блока непримиримых. На первых порах своей работы на должности главы района, я упорно и неоднократно пытался наладить с ними взаимоотношения или хотя бы направить общие усилия на благо района. Не получалось. На взаимоотношения, именно с Колоушкиным, «подбрасывала ветки в огонь» Светлана Ивановна Меркоева.     «Товарищи» не скрывали своей цели убрать меня из района через четыре года, и достигли ее. На выборах весной 2002 года Колоушкин даже пожертвовал своим именем, ради победы надо мной. Именно он был избран главой района, но не стал им, так как и не собирался. И вот на выборах осенью, его электорат плавно был передан моему приемнику. Хитроумная комбинация, в купе с грязной избирательной компанией, которым я, увы, противостоять не смог.  
        Хозяевами ЗАО «Алви» и ООО «Свят» являлись Зайцевы Александр и Сергей Кимовичи, братья. Александр занимался финансами холдинга, Сергей прямой хозяйственной работой.  Ребята только-только «вставали на ноги» и им жизненно необходима была помощь, особенно в получении площадей для заготовки древесины. В обмен на обещание построить церковь в Пряже, они получили лес. Достаточно много, чтобы развиваться и богатеть. Председатель лесосырьевой комиссии республики, занимающийся распределением лесосеки, Масляков Виктор Николаевич, тогда заместитель председателя правительства, упорно и долго сопротивлялся натиску  главы местного самоуправления  Пряжинского района. Много кабинетов было исхожено, много бумаг понаписано. Помог решить проблему Катанандов, и то не с первого раза. Для того чтобы братьям было легче работать, они были представлены в высоких кругах республики, познакомлены с большими начальниками. Неоднократно, вместе со мной, они представляли район на правительственных приемах, праздниках и мероприятиях. Получали награды, кредиты. Братья брались за сельское хозяйство, за туризм, спорт, вкладывали в эти проекты  бешеные деньги. Когда, кто-нибудь из них, приходил ко мне с очередной идеей, я часто спрашивал: «А пупок не развяжется?»  Но всегда помогал. Если бы они так же мне помогали в избирательную компанию 2002 года, то может быть, я и одолел бы Колоушкина, с его командой. Закат холдинга начался  почти сразу после моей отставки. Деньги,  «медные трубы» и мое отсутствие в качестве руководителя района, сгубили холдинг братьев Зайцевых.  Такое положение дел предрекал в  начале 2002 года Артур Мяки, тогда депутат Государственной Думы и бывший первый секретарь райкома комсомола Пряжинского района. Строительство церкви – отдельный рассказ. Сейчас   Александр и Сергей  Зайцевы раздружились. Некогда крепкое братство, распалось.  ЗАО «Алви» перестало существовать,     комплекса  «Сосновый бор» нет, свиноводческое хозяйство продано. Многое, что построено и приобретено, уже братьям не принадлежит. Не сбылись мечты Александра стать депутатом Законодательного Собрания Карелии. Район  же потерял приличный «ломоть» налоговых поступлений,  богатых  и не скупых спонсоров традиционных и национальных мероприятий.
      Лихое время испортило многих работников бюджетной сферы, особенно учителей. Если раньше предметом беседы большинства педагогов были дети, новые методики в образовании, то в 1998 году, основным предметом разговоров стали деньги, количество часов. Районные работники культуры как-то «крутились», зарабатывали «копейку» - тут, «рубль» - там, то педагоги не могли этого себе позволить. Они смотрели на местное самоуправление и ждали,  когда оно, «родимое», выдаст им давно заработанные деньги. Бастовали, возмущались, писали грозные петиции. Года два пришлось работать в таких условиях, пока задолженности по заработной плате бюджетникам не были ликвидированы. Несмотря на некоторые негативные явления в педагогической среде, в целом школьные коллективы района были замечательными. Мы каждый год давали республике золотых и серебряный выпускников. ВРУЧЕНИЕ НАГРАД ВЫПУСКНИКАМ МЕДАЛИСТАМ
      Золотых медалистов я сами возил в правительство республики для вручения наград, а серебряных чествовали у меня в кабинете. Каждый золотой и серебряный медалист фотографировался в кресле главы района, за моим рабочим столом. Мы каждый год постепенно ремонтировали школьные здания и приводили в порядок классы. А какие сады и огороды расцветали возле школ. Сколько детей накормлено собственными овощами. Не знаю почему, но до всего мне было дело, даже до этой приусадебной картошки. Если в районной казне было полупусто, то последние копейки я направлял в школы. Многие директора школ, заведующие детскими дошкольными учреждениями,  стали моими друзьями и соратниками. Я всегда с удовольствием ездил в образовательные учреждения. И принимали там меня соответственно. Особенно мне нравилось бывать в Святозерской школе, где директором была Матикайнен Зинаида Викторовна. СВЯТОЗЕРО.  ЗИНАИДА ВИКТОРОВНА МАТИКАЙНЕН УЧИТЕЛЬ С БОЛЬШОЙ БУКВЫ

      Святозерская школа - настоящая сельская школа, такая домашняя и уютная. С большим приусадебным участком. Вся в зелени и цветах. Чистенькая, прибранная. Но чаще всего, все-таки посещал Эссойлу, Чалну и Ведлозеро, там было больше всего проблем.
РЕМОНТ ЧАЛНИНСКОЙ ШКОЛЫ. ДИРЕКТОР ДОЛГОВА НИНА ЯКОВЛЕВНА. СПРАВА ДИРЕКТОР ЗАО "ШУЯЛЕС" ПЛАДОВ АНДРЕЙ ВИКТОРОВИЧ. РАЗГОВОР О ПОМОЩИ ШКОЛЕ.

      Единственная школа, где мне трудно было работать, это Пряжинская. Тяжелый коллектив, чехарда с руководством, влияние на педагогов Валерия Петровича Колоушкина, делали отношения коллектива школы и местного самоуправления напряженными.
      Национальный карельский район, национальная культура. Карелы, русские, белорусы, финны, вепсы. Все это требовало деликатного, специфического отношения и повышенного внимания. 
          Органы местного самоуправления соседних государств   Финляндии  и Швеции живо интересовались делами в Карелии и районе, устанавливали культурные и экономические  связи. Пришлось несколько раз посетить Финляндию и один раз Швецию. ШВЕЦИЯ
США
 ФИНЛЯНДИЯ   
      По линии проводимого в Карелии и районе эксперимента по работе муниципальной милиции, на пару недель  оказался командирован в США. Я по жизни боюсь летать на самолетах, но тут стойко перенес многочасовой перелет.
       Отдел культуры района возглавляла Иванова Вера Яковлевна. Мы с ней сразу сработались. ВЕРА ЯКОВЛЕВНА ИВАНОВА  С ДРУЖЕСКИМ ВИЗИТОМ В ФИНЛЯНДИИ

       Она нормально справлялась со своим хозяйством, под присмотром моего первого заместителя. Я, Вере Яковлевне, помимо основных обязанностей «втюхал» работу по развитию и пропаганде туризма. Как и педагоги, работники культуры сельского района -  особое племя. Практически на нищенскую заработную плату они  самоотверженно делали все возможное для повышения престижа района, престижа той местности, в которой жили и работали. В каждом культурном центре у нас имелись самодеятельные коллективы, уровень которых позволял направлять их на гастроли по России и за границу. Особенное место в культурной жизни района занимает праздник карельского юмора в старинной деревне Киндасово.  КИНДАСОВО
     Десятки тысяч гостей приезжало. Главным героем праздника является киндасовский мужик, коренной карел, изобретатель крыльев из бересты, труженик, земледелец, рыболов и, с виду, дураковатый юморист. На самом деле, мудрый человек. К примеру, белую рыбу киндасовский мужик ловит в Белом море, черную – в Черном море, и постоянно просится на подледную рыбалку за красной рыбой на  Красное море. А сам без рыбы не сидит, тем более что полноводная река Шуя со знаменитым онежским лососем под боком.
      О жилищно-коммунальном хозяйстве района, которое мне досталось, можно сочинять романы и легенды, в большей степени, трагические. Одним словом – рухлядь. Еще большую рухлядь принимали мы от хозяйствующих субъектов, во исполнение соответствующего Указа Президента. Каким чудом удалось четыре зимы не заморозить район, не знаю. Однажды, за несколько часов до нового 2000-го года, чуть ли не своими телами отогревали трубы на котельной Чалнинской школы вместе в директором образовательного учреждения Долговой Ниной Яковлевной. Подвигов в сфере жилищно-коммунального хозяйства  я не совершал. Как и других героических поступков. Отдаю должное руководителям коммунальщиков покойному Федькину Валерию Михайловичу, Махову Владимиру Ивановичу и Кудрявцеву Василию Андреевичу. Это они тянули на себе чудовищную ношу. С их помощью и большим трудом удалось пустить в эксплуатацию новую финскую котельную в Пряже, которая могла работать на торфе, щепе и  мазуте. ТОРЖЕСТВЕННЫЙ ПУСК НОВОЙ КОТЕЛЬНОЙ В ПРЯЖЕ      
      По большому счету, именно Махову Владимиру Ивановичу и моему заместителю Миронову Ивану Петровичу районный центр обязан наличием чистой воды.       Когда я вышел в отставку, не был избран на второй срок, то по прошествию времени, часто ловил себя на мысли о том, как хорошо ежедневно не думать о топливе, трубах, воде, морозах, помойках и других «прелестях» коммунальной жизни.
      Районное здравоохранение находилось в ведении главного врача районной больницы Гусака Анатолия Владимировича. 
В ЦЕНТРЕ СЕППЯНЕН ТАТЬЯНА ПАВЛОВНА И ГУСАК АНАТОЛИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ

      Анатолий Владимирович нормально справлялся со своими обязанностями и самоотверженно «волок свою лямку». На своем месте работал человек.       Кроме всей сети учреждений здравоохранения, мне в «наследство» досталось полуразрушенное здание строящейся районной больницы, похожее на средневековый замок. Один из высокопоставленных чиновников Карелии на первом посещении развалин сказал, что это сооружение лучше взорвать, чем реконструировать.   Решение все же принял Сергей Леонидович Катанандов. Строить. Мне же Сергей Леонидович сказал: «Ты строишь, я помогаю». На самом деле строила республика, а я помогал.  Крови эта стройка попортила мне много. Первый предмет для критики работы главы местного самоуправления. Тем не менее, принял я развалины, оставил своему приемнику красивое компактное сооружение, с коммуникациями и кровлей. Жаль, что кому-то другому довелось  «перерезать ленточку». 
      Круг забот главы местного самоуправления до такой степени широк, что невозможно перечислить обязанности, ответственность. Это глобальное всё. Начиная, от кажущихся мелочей, в виде направлений поздравительных открыток юбилярам, до   планов развития района. И каждый день, в определенной степени, работа над ошибками, вплоть до самопожертвования. Ошибками прошлых лет, чужими ошибками и собственными, в том числе.
      Как и в каждом районе, в Пряже, еще в начале коммунистического «вчера», была создана местная газета. В 1998 году она называлась «Наша жизнь», а на карельском языке  - «Мейян элайгу». В условиях «рыночной экономики», скудного бюджетного финансирования, газета едва влачила существование. Редактором газеты трудилась Богданова Тамара Ивановна. Несмотря на ее опасения, на прошлые разногласия между мной – редактором оппозиционной газеты  «Намедни» и местной прессой, отношения сложились деловые. Я сменил бы редактора районки   непременно, если бы не трудоспособность, компетентность, преданность газете и  явные  проявления независимости Тамары Ивановны. За четыре года в редакции районной газеты, и в самой  районке, произошли существенные изменения. Компьютеры, способ печати, объем печати, тираж, юбилей «Нашей жизни». Наверное, если бы сам не был издателем собственной газеты, не знал бы что такое газета изнутри,  то   такого бы внимания районной прессе не уделял. Много сам передал в газету  статей и заметок о районной жизни. Даже критические материалы, в отношении местного самоуправления, под псевдонимом Лев Зайцев. Кстати, последние были оценены многими читателями с положительной стороны.
      Сегодня, вспоминая прошлое, связанное с руководством районом, я не могу понять, было ли у меня  вообще время думать о себе, своей семье, о родных и близких людях? Если и было, то совсем мало. Все личное почему-то тогда было на втором, или еще более дальнем, плане. Конечно, я отдыхал, ездил в отпуска. А вот рыбалка, мое любимое занятие на досуге, на четыре года исчезла из моей жизни. Работа определяла сознание.  
      Трудно далась мне победа в войне с «водочной мафией». Незаконная реализация спиртосодержащей продукции   в 1998 году была поставлена почти на промышленной уровень. Несколько частных фирм, руководимых одними и теми же людьми, просто заливали район спиртным. У них были свои люди в администрации, в правоохранительных и налоговых органах. Война такому положению дел была объявлена сразу же. Без сожаления пришлось расстаться даже с начальником  районного отдела милиции, другими чиновниками. Потери со стороны местного самоуправления тоже были. Например, сожженные дотла два магазина муниципального торгового предприятия. Доходило до угроз физической расправы. Ничего, справились. Правда, в современных условиях, такое зло полностью победить невозможно, но при желании пресечь его крупномасштабные проявления можно.
      Особая история связана с переводом районного суда из подвального помещения в апартаменты бывшего райкома партии. Полученное еще от мамы, уборщицы районного суда в Чухломе, уважение  к суду, закрепленное моей  все-таки адвокатской сущностью, заставило меня освободить от чиновников третий этаж здания администрации местного самоуправления и передать площади под размещение суда. Воя, стонов и стенаний от чиновничества наслушался много. Надо было не только освободить помещения, но и подыскать для государственных и муниципальных служащих другие. Таким образом, в прямом и переносном смысле, судебная власть в Пряжинском районе оказалось на высоте. Кабинет председателя суда расположился прямо над кабинетом главы района.  
      Компьютеры, которых практически не было в районе, в том числе и школах, мобильная связь, новые телефонные станции, ремонт и строительство дорог, приобретение транспорта медикам, школам, хорошего ковра, к примеру, в детский садик, холодильника, события вроде малозаметные, то с моей точки зрения, значимые. Из таких, незаметных на первый взгляд, событий и  должна состоять работа местного самоуправления  и его главы. А что стоит, опять же, к примеру, принять на своей территории президента Адыгеи, или обеспечить возможность пойти за ягодой морошкой Наине Ельциной, организовать концерт Юлиана в сельском клубе? Сделать так, чтобы у района был свой герб и гимн.АВТОР ГИМНА ПРЯЖИНСКОГО РАЙОНА САВЕЛЬЕВ АЛЕКСАНДР ЯКОВЛЕВИЧ 

     Работа интересная, многоплановая и расставаться с ней в 2002 году, скажу откровенно, было жалко.  
      Я предчувствовал, что выборы 2002-го года проиграю. Слишком много непопулярных решений напринимал, слишком много завел себе недругов. Но в «драку», тем не менее, ввязался. Колоушкин Валерий Петрович думал наоборот. Именно поэтому, в апреле кандидатура Паюсова была снята, а против меня встал сам Петрович. Мне против Колоушкина устоять было невозможно. Надо признать, что его многолетняя популярность в районе и республики была на порядок выше моей. Выиграв выборы, хитроумный Валера не стал принимать район. В связи с чем, новые выборы были назначены на осень. Летом я ушел в отставку, а осенью проиграл выборы Паюсову. В избирательную компанию в грязи был вывален по уши. Неоднократно и  подолгу. Правда, такая грязь долго на человеке не держится.  

КОМАНДА. ЖАЛЬ ЧТО НЕ ПРИШЛОСЬ СДЕЛАТЬ БОЛЬШОЙ ОБЩИЙ СНИМОК ВСЕЙ  СВОЕЙ КОМАНДЫ.

Все дороги ведут в храм   

      Именно так было написано на некоторых моих предвыборных листовках в 1998 году. Я говорил о необходимости строительства церкви в районном центре. Прихожане строго наказывали мне сделать это, в случае победы на выборах. Цель была ясная, пути ее достижения неисповедимы. На самом деле, я не знал, как и на какие средства стану выполнять свое предвыборное обещание. Обещание, данное не только избирателям, но и себе, и своей семье. Действительно, Господь сподобил. 1998 ГОД. ВЛАДЫКА МАНУИЛ. СТАРОЕ ЗДАНИЕ ПРАВОСЛАВНОГО ПРИХОДА
1998 ГОД.  СТАРЫЙ ХРАМ     
      Эскизы храма, по фундаменту в виде креста, нарисовал прихожанин Мишичев Владимир. По этим эскизам, была заказана проектная документация. Деньги на нее собирали всем миром. Через некоторое время у меня на столе появились две пухлые папки с чертежами. Проект был неполным, много в нем нахватало, но при строительстве мы выкрутились. Приходской батюшка, отец Виктор Трукшанин присмотрел в Петрозаводске, на каком-то заводе уже изготовленные маковки с крестами и купол. Рассказал, что заводское руководство пыталось переоборудовать какое-то здание под церковь, но не смогло. Отец Виктор, пользуясь сложившейся ситуацией, получил эти вещи в подарок  приходу. Оставалось заказать трейлер и вывезти. Оперативно мы с ним это все сделали. Маковки и купол на два года переехали на базу ЗАО «Алви». 
      Директором коммунальщиков в то время был назначен Василий Кудрявцев. После того, как был вывезен мусор с горелого места, Василий Андреевич организовал свой коллектив на обустройство котлована под фундамент. Руководитель  Эссойльского завода железобетонных изделий Нестеров Анатолий Александрович пожертвовал блоки, в достаточном количестве и вывез их из Эссойлы в Пряжу. На фундаменте решено было не экономить.   Фундамент изготовила частная строительная фирма «Мона». Именно ее владелец  Виктор Морошкин и предложил мне усилить фундамент, сложив блоки друг на друга, по четыре. Основа храма получилась мощная. Как говорят строители, нулевой цикл, был готов через год. Многие люди не верили, что церковь будет построена, говорили мне это прямо в глаза. И даже когда был готов фундамент, осталась прежняя настороженность. 1998 ГОД. ЭТА ЯМКА - НАЧАЛО НОВОГО ХРАМА
       Фундамент был освящен, и настало время встретиться с братьями Зайцевыми, и сказать, что их час пробил.  1999 ГОД. НАЧАЛО СТРОИТЕЛЬСТВА

       Действительно,     звездный час Сергея и Александра наступил. Не зря, думаю, что заказал и поставил в иконостасе церкви, с одной стороны преподобного Сергия, а с другой - Александра Невского. Надо отдать должное ребятам, они свое обещание выполнили. Заслужили видеть своих святых на иконостасе. На возведении храма работали лучшие строители. Недостатка  в строительном материале не было. Хороший брус, отличные доски. Дело спорилось. Возводился не только храм, но и гостевой домик, сторожка.  Всё, в деревянном исполнении. Руководил стройкой Виктор Васильевич Шалгунов, отец трагически погибшего директора совхоза «Святозерский» Вадима Шалгунова.       
Мы говорили с ним о том, что работаем на стройке не только по сподобию Господнему, но и в память о безвременно  ушедших  наших сыновьях. По ходу работ  выяснилось, что проектом не предусмотрена звонница.  Подумали, почесали затылки, и звонница появилась.       
      Финляндская православная церковь пожертвовала на храм белую краску и лаки. Вывозили эти лакокрасочные материалы контрабандой, туристическими автобусами, каждый турист по банке либо ведру. Сергей Зайцев   вывез из Финляндии целый колокол. Братья вошли во вкус строительства и оказались в центре внимания, не только в районе, но и в Карелии.  Газеты, телевидение, радио. Архиепископ Мануил внимательно следил за строительством, освятил начало стройки, и приезжая в Пряжу, обязательно посещал строительную площадку. Глава республики так же всегда интересовался ходом строительства.

      Открытие храма наметили на праздник Покрова Пресвятой Богородицы 14 октября 2001 года. Но кроме стен и куполов, необходимо было и внутреннее убранство. В то время в Пряжу был прислан новый священник отец Сергий. Пробыл он в приходе недолго и был отправлен владыкой Мануилом туда, откуда приехал. Но его время совпало с окончанием строительства и открытием храма. Тогда мой рабочий день начинался с посещения стройки. В отличие от отца Виктора, от Сергия помощи мне не было. Многое пришлось делать самому. Даже список предметов внутреннего убранства церкви, алтаря, список образов для иконостаса, пришлось составлять, изучив храмы в Петрозаводске. Как я жалел тогда, что в Пряже не было отца Владимира. Насколько все можно было бы сделать с ним лучше.
      В Питере есть филиал предприятия православной церкви «Софрино», который занимается изготовлением и реализацией церковной утвари, предметов убранства храмов. Мне удалось наладить связь с этим филиалом, познакомиться с его руководителем и  установить сумму средств необходимую для приобретения того, что первостепенно нужно было иметь в храме. Дело оставалось за малым: найти   деньги. Тогда в моем лексиконе и  стали появляться новые слова: престол, паникадило, купель… Престол изготовили местные столяры.  Руководители предприятий бизнеса с трудом расставались с деньгами, и стоило большого труда что-то у них взять. Тем не менее, даже ЗАО «Пряжинское» выделило немного денег, а самую крупную сумму пожертвовало ЗАО «Шуялес». Купель пришлось купить на собственные семейные накопления.   Одновременно удалось собрать немного денег и выделить немного средств из бюджета и для Эссойльской Никольской церкви. После открытия Покровского храма, братья Зайцевы построили часовню на берегу реки Шуя в Киндасове. Через пару лет братья Зайцевы к церковным сооружениям охладели. Видимо сказался кризис холдинга.   Обещано было многое. И вот,  в одну из суровых зим, Сергей Зайцев забрал из Покровского храма почти все батареи отопления. Чем меня весьма  разочаровал и опечалил.  Ведь зимой в церкви очень холодно. Мы планировали обогревать храм электрическими батареями, приобрести тепловую пушку, а расходы на электроэнергию обещали взять на себя ЗАО «Алви» и ООО «Свят». Приходу самостоятельно такие расходы не осилить.  Кто-то сказал: «Если хочешь рассмешить Бога, расскажи Ему о своих планах!».    Хотели, как лучше, а получилось, как всегда. Это выражение тоже не я придумал.
      Также не получилось, и по времени не успел, построить жилой дом для священника. Место  было отведено, рядом с храмом, соответствующие документы подписаны. Даже договорился с Эйсойльским заводом  ЖБИ  на счет получения блоков на фундамент дома. Сделал поручение одному из работников администрации местного самоуправления о вывозке этих блоков. Он этого моего наказа не выполнил.  Однако наступило время уйти с должности.
      Освящал Покровский храм владыка Мануил. На церемонию приехали практически все первые лица республики, во главе с Сергеем Леонидовичем Катанандовым. ОСВЯЩЕНИЕ ХРАМА. ПОЧЕТНЫЕ ПРИХОЖАНЕ. КАТАНАНДОВ СЕРГЕЙ ЛЕОНИДОВИЧ


ВЛАДЫКА МАНУИЛ
      Такого скопления народа, представителей средств массовой информации, я ранее не наблюдал на каких-либо других мероприятиях в Пряже. Разве  что, на киндасовских праздниках.  В последствии «медные трубы» долго  гремели во славу строителей, братьев Зайцевых. Я сам способствовал этому. Мне  самому почему-то не надо было стороннего внимания и почета. Я до сих пор удовлетворен осознанием того, что Господь сподобил меня строить, и более ничего.  Через год после моей отставки  патриарх Алексий наградил меня, по представлению владыки Мануила, орденом Преподобного Сергия Радожеского.

       
      При вручении награды в храме Александра Невского на мои  глаза неожиданно навернулись слезы. Я ужасно горжусь этой наградой. А больше у меня и нет, кроме знака «За заслуги перед Республикой Карелия» и   звания «Заслуженный юрист Республики Карелия». У меня до отставки не было даже Почетной грамоты района, как ее не было в свое время у Пажлакова Василия Александровича. Как-то в личной беседе он прямо мне сказал, что возглавлял район много лет, имеет ряд правительственных наград, а  Почетной грамоты района не имеет. Я  восстановил справедливость. Между прочим, в появлении Эссойльской Никольской церкви есть доля труда и Василия Александровича.
       Пряжа. Березовая роща. Белая церковь. Золотистые маковки с крестами.                 
      Напротив, через улицу, школа. Я всегда проезжаю этой дорогой, чтобы перекреститься на храм. Давно не бывал  на службах. Изредка просто захожу в храм, когда бываю в Пряже, свечки поставить, лоб перекрестить. А вот мимо «белого дома», где находится резиденция главы района, мне почему-то ездить не хочется. 

АРХИЕПИСКОП ПЕТРОЗАВОДСКИЙ И КАРЕЛЬСКИЙ МАНУИЛ

      Храм Покрова Богородицы в Пряже действует.  В нем тепло и уютно.  Сам же я почти не бываю в Пряже. Помолится, свечки поставить хожу в церковь в городе Петрозаводске, а так же все чаще и чаще приезжаю в маленькую деревенскую Никольскую церковь, что в поселке Эссойла.  

Собирать камни

      Всему свое время, и время всякой вещи под небом. Время рождаться, и время умирать; время насаждать, и время вырывать посаженное. Время разбрасывать камни, и время собирать камни...
     Последний раз мой старший сын Ярослав звонил мне по телефону на 23 февраля 2000 года. Он был с женой и звонил из Костромы, по-моему, с почтамта. Мы не договорили, он дал мне какой-то номер телефона, чтобы я позвонил на почтамт. Когда я дозвонился, Ярослав уже ушел. Больше я никогда не слышал его голоса и не услышу. Почему-то я, безалаберно замешкался, и не сразу начал  набирать тот злополучный  номер. Но ничего не предвещало беды.

           
       Природой предназначено чтобы дети хоронили родителей. Наоборот, нельзя. Наоборот, противоестественно. Это только говорят, что время лечит раны. Не  тот случай, видимо. Не лечится, до сих пор.
      Пятидесятилетний свой юбилей я отмечал на своей малой родине в Чухломе. Вся родня, одноклассники. Глава Карелии Катанандов Сергей Леонидович прислал правительственную поздравительную телеграмму, за что огромное спасибо его помощнику Воробьевой Валентине Романовне.   Сестры до самого торжества скрывали от меня это поздравление.  Маленький городок. Правительственная телеграмма. И кому? Нашему Саньке!             
      Будут ли новые  юбилейные даты? Если будут, то  празднований не будет. И не было, когда мне "стукнуло"  шестьдесят. Что-то надломилось во мне после пятидесяти. Если раньше я жил на будущее, то после юбилея стал, в большей степени, «обитать» в прошлом. Если раньше я не прочь был «погулять» за столом, то сейчас мне лучше любой гулянки общение с природой. Вроде как  вытекает из меня активный интерес к жизни, и становится более близким созерцание ее. Поэтому  еще больше стал увлекаться рыбалкой. Говорят, что время, проведенное на рыбалке, в счет жизни не зачитывается. Там я провожу практически все свое свободное время. Но устаю ужасно от этого «отдыха».
      По жизни получилось так, что не довелось мне сохранить друзей, которые были у меня. Сашка Беликов, Толик Карепин, Колька Белых, это друзья из детства, Сашка Апушкин и Сашка Павлов – школьные друзья, Генка Рукавишников - армейский товарищ, Валерка Голубев – друг по творческим, литературным и поэтическим дорогам, Володька Чернятьев – коллега.   Растерял приятелей и друзей я, топая по большаку жизни. Да и сама жизнь раскидала нас в разные края и стороны.  
      Не накопил я по жизни денег. Не стал владельцем земель и заводов. Смешно кому сказать, держа в руках   земли целого района,   участка под дачу не заимел. Вроде бы и завещать наследникам нечего.   Пусть же эта книга останется им после меня. Черновиков не будет. Останутся электронные варианты последней книги стихов и большого автобиографического очерка. Этот же формат автобиографии весьма краткий. Обнародовать полную повесть обо мне любимом еще рано. Может еще сколько-то проживу, может произойдут иные важные события… А глава посвященная семье вообще еще не написана.         
     Время искать, и время терять.                  
     Два года назад ушла из жизни мама. Тихо, как будто вышла из дома, и осторожно притворила дверь. С ее уходом свет в моем окошке стал другим. Смерть мамы, начало моего окончания!
      А в моем начале было слово. И слово то было: «Мама».

      "Берега" - такое название я дал итоговой книге стихов. Сохранится это название или нет, сказать не могу. Подберу лучшее - заменю.    Книга стихов "Берега" состоит из нескольких самостоятельных книжек: "Синие зайцы", "Разрешите представиться", "Чужой огонь", "Просека", "Молитва", "Меж светом и болью", "Акварели", "Угол", "Сегодня", "Камешки", "В людской реке" - венок сонетов, и поэмы "Легенда о Совеге".



                                                 МОИМ СТИХАМ
                              
                                      В чистом поле плывет табун
                                      По траве голубой от рос…
                                      Моим стихам не звучать с трибун.  
                                      Я по-русски тих, и по-русски прост.

                                      На небесном, ночном холсте
                                      Вышью я  крас-узор из звезд…
                                      Моим стихам шелестеть в листве
                                      Белостволых от зим берез.

                                      Мои стихи, мой крестьянский сын
                                      Будет петь средь лесов и трав.
                                      Будет петь их по-костромски,
                                      В глубине молодых осин,
                                      В беспокойной глуши дубрав.

                                      И путь где-то, ветряк-свистун
                                      Надрываяся голосит…
                                      На моей Руси, не с эстрад-трибун,
                                      Мой негромкий стих
                                      Будет петь мой сын!

                                                        *   *   *

                                            Не смотри, не высмотришь,
                                            В берегах елоховых,
                                            Нет на Виги пристаней!
                                            Не смотри и пристально,
                                            Хорошо ли, плохо ли,
                                            Нет на Виге пристаней,
                                            В берегах елоховых!



                                                  СИНИЕ ЗАЙЦЫ

                                                                          сыну Ярославу

                                   Танцуют на поляне красные медведи,
                                   Синие зайцы, в голубой стране.
                                   Сплю я на диване, в далеком детстве.
                                   Коврик самотканый висит на стене.

                                   Вышивка простая. Красные медведи.
                                   Синие зайцы в голубой стране.
                                   Пестрые  Жар-птицы по небу летают.
                                   Коврик самотканый висит на стене.

                                   Словно не заметил, пролетело детство.
                                   Иль не мне сегодня видятся во сне,
                                   Красные медведи с птицами в соседстве,
                                   Синие зайцы в голубой стране.

                                   Я себе на память их навек оставил,
                                   Коврик самотканый, вышивку весны...
                                   А тебе веселый и хороший парень,
                                   Пусть всегда приходят солнечные сны.

                                   Танцуют на поляне красные медведи,
                                   Синие зайцы в голубой стране.
                                   Сплю я на диване, с маленьким сыном.
                                   Коврик самотканый висит на стене.


                                                             * * *
 
                                              Скоро снова меня заманит
                                              В край березовый коростель.
                                              И тогда моя бабушка Маня
                                              На повети  застелет постель.

                                              На повети, где мятный запах,
                                              Где сквозь крышу полынь плывет,
                                              Кот ученый на мягких лапах
                                              Сказки мне говорить придет.

                                              Лягу навзничь, сквозь дырки в крыше
                                              Будет литься, лишая сны,
                                              Молоком цвета майских вишен
                                              Молодая совсем луна.

                                              Лягу навзничь, и буду слушать
                                              Байки бабкиного кота…
                                              Лишь под утро вольется в уши
                                              Сонным облаком дрёма та.

                                              Ночь минутой всплеснет в тумане,
                                              И, почуяв рассвета медь,
                                              Сатаною петух загорланит,
                                              Забуянит  на всю поветь.

                                              Солнце утро опять обманет – 
                                              Край покажет и в миг уйдет…
                                              В чистой горнице бабки Мани
                                              Буду пить молоко и мед.

                                              … Если снова меня заманит
                                              В край березовый коростель,
                                              Мне всегда моя бабка Маня
                                              На повети застелет  постель.



                                                            *   *   *

                                              Ах, гармонь, моя гармонь,
                                              Планки разговористы.
                                              Ах, не тронь меня, не тронь,
                                              Ужасти и горести.

                                              Не кручинь меня тоска,
                                              Сердце не вытаскивай.
                                              Ах, девчонка, обласкай,
                                              Губками да глазками.

                                              Не жалей меня судьба,
                                              Бей по рылу каменем,
                                              Чтобы кровушка текла
                                              На глазенки мамины.



                                                       *   *   *
       
                                        Какое небо! Тонут в вышине,
                                        Глядясь в реку, улыбчивые звезды.
                                        И, кажется, что вечером морозным,
                                        Они поют неведомое мне.
                                        Неслыханная музыка плывет…
                                        И сердце, запульсировав, пружинно,
                                        Горящею, искрящейся снежинкой,
                                        Взлетает в высь, и падает на лед.






                                                  БАБКА АКУЛИНА

                                    Упруго дождь хлестал, как из бадьи.
                                    Кряхтел октябрь, кидая листья о земь.
                                    Промокшая в лесах бродила осень,
                                    Последние отсчитывая дни.

                                    Я брел устало, грязный и сырой,
                                    Меся обувкой липнущую глину,
                                    В ту сторону, куда тянулся клином
                                    Висящий в небе журавлиный строй.

                                    Куда они? А я, не чуя ног,
                                    Войду в деревню, сяду подле тына…
                                    …Потом, седая бабка Акулина,
                                    Мне скажет:
                                    - Что же, заходи, сынок.

                                    Войду в избу.
                                    А бабка снова мне:
                                    - Давай, парнек, с озябки, с медом чаю!
                                    Да, сам-то чей?
                                    Да, как хош, величают?
                                    …И у меня такой же,
                                    На войне…
                                    И батька там, явонный, я одна.
                                    Ишшо крепка, - и в огород, и в поле…
                                    А вечерами кланяюсь Николе,
                                    Чтоб никого не тронула война.
                                    Я три войны не заплетала кос,
                                    Свою родню сама не хоронила…
                                    И, тут  же, словно камень, уронила:
                                     - А кто меня проводит на погост?!

                                    Потом, поправив уголки платка,
                                    Положит, молча, руки на колени…
                                    И будет слышно, как трещат поленья
                                    В убогой печке, около шестка.

                                    И будет слышен гул, и шум в трубе,
                                    И бряк дождя по обветшалой крыше…
                                    А бабка снова:
                                     - Как же это вышло,
                                    Что я одна сиротствую в избе?

                                    Зачем же люди ненависть плодят?
                                    И бомбы все готовят друг на друга?
                                    Ведь, землю?
                                    Все, едино, – пашут плугом!
                                    И хлеб един уж тыщу лет едят?!

                                     - Война, она не по людским законам,-
                                    Закончит бабка Акулина речь.
                                    Я потихоньку заберусь на печь.
                                    Она же в угол  подойдет, 
                                    К иконам…






                                                     *   *   *

                                  Весна. Иду по праздничному лесу.
                                  Ружье несу без дела на плече.
                                  Иду. Пою. Повеса, не повеса.
                                  И сам не знаю, кто я есть, и чей?

                                  Иду, весну руками задевая.
                                  В стволы загнав патроны, сгоряча,
                                  Охотничьим желанием сгорая,
                                  Я целюсь в молодого косача.

                                  А он, расправив крылья, ходит кругом.
                                  И песню разудалую свою,
                                  Не хуже соловья, поет подругам.
                                  А ну-ка дай, тебе я подпою.

                                  Мое ружье давно лежит в сторонке.
                                  Я сам сижу, на теплом, мшистом пне.
                                  Сижу. Пою. Эх, были бы девчонки!
                                  Они бы славно подтянули мне!






                                               ЗАТЕРЯЛОСЬ ЛЕТО

                                         Серые, холодные рассветы.
                                         Черная, озябшая вода.
                                         Кажется, что скоро будет лето.
                                         Кажется, не будет никогда.

                                         Затянуло небо. Тучи. Тучи.
                                         Дождь по лужам беспрестанно бьет.
                                         В тучи забирается все круче,
                                         Под дождем промокший самолет.

                                         Грязная, разбитая дорога.
                                         Плохо мне, застрявшему в пути.
                                         Кажется, вот-вот, еще немного…
                                         Лето, где ты? Как тебя найти?

                                         Серые холодные рассветы.
                                         В небо тянут руки провода.
                                         Лето затерялось ныне где-то.
                                         …Черная, озябшая вода.




                                                            *   *   *

                                 Из сыромятной кожи, да в пару жил,
                                 Делает конюх Никита гужи.
                                 Сколько не жилься, рви и вяжи,
                                 Не оборвешь, не искрутишь гужи.
                                 Оглобли берут, как тиски, в зажим…
                                 Славные шьет Никита гужи.
                                 Уздечку с поводьями закажи, -
                                 Не то, что рвать, не берут ножи.
                                 Из сыромятной кожи, да в пару жил,
                                 Конскую сбрую Никита шил.







                                                           КОРА

                                           Я-то знаю, очень скоро,
                                           Прилетит большая птица.
                                           Покружится, приземлится.
                                           Здравствуй Кора, 
                                           Речка Кора!
                                           На безлюдье скинет дрему,
                                           Быстрым зверем обернется,
                                           Суматошно окунется
                                           В молоко твоих черемух.
                                           А потом, взмахнув крылами,
                                           Не земной блестя красою,
                                           Станет радугой-дугою, 
                                           С расписными рукавами.
                                           И студеною водицей,
                                           Брызнув с неба, каплю грусти,
                                           Синим облаком опустит
                                           Мне оттуда, царь-девицу.
                                           Я девчонкины ладони
                                           Поднесу к щекам горящим,
                                           Станет солнце настоящим,
                                           И помчатся чудо-кони.





                                             ЛАЗОРЕВЫЙ ЦВЕТОК

                                     Уж много лет брожу я по лесам,
                                     Как неприкаянный, мечту свою лелея,
                                     Найти в зеленом царстве Берендея,
                                     Лазоревый цветок, цветок,  - цветам.

                                     Я знаю, алый, сказочный цветок,
                                     Дается в руки лишь добро творящим.
                                     В полях кричащих, и тишайших чащах,
                                     Ищу я цвета радостный исток.

                                     Свой каждый день, я ухожу в луга,
                                     Искать в траве лазоревое диво.
                                     Цветным узором радуга-дуга,
                                     Ведет меня, бродягу, молчаливо.

                                   …Был знойным полдень. С грозной высоты,
                                     Ударил гром необычайной силы.
                                     В моих лугах,  по-русскому красивых,
                                     Вдруг зацвели,  лазоревы цветы.

                                     Тугое солнце тихо меркнуть стало,
                                     Дрожал от ветра каждый лепесток.
                                     И сердце, как лазоревый цветок,
                                     Невидимо в груди затрепетало.



                                                        *   *   *

                                            Лишь почуяв запах зари,
                                            Петухи суматошно поют.
                                            А на севере косари
                                            Раньше их, до зари встают.

                                            Еще солнце за лесом где-то,
                                            Над лугами росы настой.
                                            Но не ждут косари рассвета,
                                            Год - за годом, из лета -  в лето,
                                            Начинают свой день простой
                                            Сенокосно и незаметно.

                                            На востоке рассвета вязь.
                                            Петухи вдруг горланить стали.
                                            Выйду я и скажу, смеясь:
                                            - Петухи, вы опять проспали!







                                                        НА ВИГУ 

                                    Давай, махнем на Вигу, порыбачим!
                                    Там, в зарослях густого ивняка,
                                    Пристроимся, и лихо околпачим
                                    По парочке лещей, наверняка.

                                    Нам не под стать пролеживать бока,
                                    Давай, проверим счастье и удачу!
                                    Пойдем-ка, накопаем червяка,
                                    Махнем с утра  на Вигу, порыбачим!

                                    Там, может быть, весенний день украсит
                                    Хороший клев речного пескаря.
                                    …Таких с тобой надергаем орясин,
                                   Что нами залюбуется заря.

                                   Дешевым запасемся табачком,
                                   И для сугрева кое-чем, тем паче…
                                   Давай с утра, от жен своих тайком,
                                   Махнем на речку Вигу, порыбачим!

                                   Красивым тостом за тройной ухой
                                   Почтим с тобой рыбацкую науку.
                                   И вот, когда я буду «несухой»,
                                   Тогда тебе поведаю про щуку…







                                               ПЕСНЯ ЕМЕЛИ

                              Ходит, ходит над горою месяц ясный.
                              Стелет белый снег пуховую перину.
                              Ох, напрасно, ох, напрасно, ох, напрасно,
                              Полюбил я раскрасавицу Арину.

                              Мели, Емеля,
                              Твоя неделя!

                              Третий день хожу за ней, четвертый, пятый…
                              А она с другими, – в клуб и, даже в кина.
                              Ох, ребята, ох, ребята, ох, ребята,
                              На Арине свет сошелся алым клином.

                              Мели, Емеля,
                              Твоя неделя!

                              Я  не ем, не пью, ослаб, лежу на печке,
                              А она опять хохочет у овина.
                              Ну, скажи мне, ну, скажи мне, хоть словечко,
                              А не то помру, красавица Арина.

                              Мели, Емеля,
                              Твоя неделя!

                              Я для храбрости отведал браги с хмелем.
                              Повстречал свою девчонку возле тына.
                              Мне она сказала: «Глупый ты, Емеля!»,
                              И пошла со мной красавица Арина.

                              Мели. Емеля,
                              Твоя неделя!







                                                    НА ОХОТУ

                                   Еще не  встало красным диском 
                                   Солнце. И не рассвело.
                                   Я, прихватив с собой ружьишко,
                                   Иду  с  собакой   за село.
                                   Скрипят, скользя по снегу лыжи.
                                   И тихо, даже слышно как,
                                   Снежинки падают на крыши,
                                   Да за спиной шуршит рюкзак.
                                   С горы, к опушке подъезжаю,
                                   Собаки слышу звонкий лай.
                                   Нашла кого-то, дело знает,
                                   Зовет меня: «Иди, стреляй!»
                                   Там на опушке стог «дымится»,
                                   Мне говорили, что к нему,
                                   Приходит рыжая лисица
                                   Ловить мышей. И потому
                                   Ведет туда меня тропинка.
                                   Вспорхнули стайкой снегири.
                                   Над лесом красная косынка,
                                   Веселой утренней зари.







                                                      *   *   *

                                       Осеннюю не троньте тишину.
                                       Ходите тихо по лесным дорожкам.
                                       И вы услышите, как осторожно,
                                       Поют деревья, отходя ко сну.
                                       Осеннюю не троньте тишину.

                                       Опавший лес, недавно был другим.
                                       Движенье времени… И, эта перемена…
                                       Прислушайтесь, вы слышите Шопена?
                                       Осенней грусти, запоздалый гимн.

                                       Осеннюю не троньте тишину.
                                       Не мните листьев музыку ногами.
                                       Мотивы сна, они умрут в шуму,
                                       Замрите в буйном, развеселом гаме.
                                       Осеннюю не троньте тишину.




                                                    ОСЕННЯЯ ГРОЗА

                                         Уже сентябрь закатами сгорел.
                                         Каленый дождь хлестнул мне по щеке.
                                         И вывел ветер, словно на расстрел,
                                         Березу к замерзающей реке.

                                         Как выстрел ахнул где-то небосвод,
                                         Тяжелою  грозою полыхнул,
                                         Печальных птиц унылый хоровод
                                         Взлетел, и  в сером небе утонул.

        

                                               ПУТЬ К ДОМУ

                                                        1.

                                   О, как я свято верил в эту Русь,
                                   В незыблемые земли наших предков.
                                   Мои леса, тропинки и отметки
                                   На наших избах знаю наизусть.

                                   Отметки прошлого, отметины войны,
                                   Заметины, - чтоб, где не заблудиться…
                                   Все помню, как родительские лица,
                                   Все знаю, из предавней старины.

                                   Я веровал в российский наш уклад,
                                   Пусть чем-то даже дикоазиатский,
                                   Но препростой, и более чем братский, -
                                   Все русское и все на русский лад.

                                   И воздух наш, и дым, и сенокос,
                                   И щи по-нашему, из нашей русской печи,
                                   И косы девичьи, и дрогнувшие плечи…
                                   (Таких мне больше не увидеть кос!)

                                   Я свято верил, далеко уйдя,
                                   Что возвращусь, хотя бы ненадолго
                                   К себе домой, за Кострому, за Волгу;
                                   Под тихий плач осеннего дождя.

                                   Или в жару, когда в лесах парит,
                                   И запах прели нежно щиплет ноздри.
                                   Или зимой, когда мороз обозлен
                                   Иль снег валит, по-щедрому валит.

                                   Моя деревня где-то вдалеке,
                                   Еще тиха, без огонька, без звука…
                                   Чем ближе к ней, тем чувственней разлука,
                                   И грусть светла, и… капля на щеке…


                                                            2.

                                       Но вот, пришел.
                                       Усталость, как года,
                                       Не сбросишь с плеч, увы, не полушубок.
                                       Здесь дуб…- пенёк? И здесь пенёк – поддубок …
                                       Кругом мелиорации гора.

                                       Такие трубки, рыжие, как ржа,
                                       На месте, где оставил я дубраву…
                                       Суперфосфат рассыпался отравой,
                                       Мешком на муравейнике лежа.

                                       Вздохнешь – не легче.
                                       Лад или не лад?
                                       Издержки, думаешь, и улыбнешься криво.
                                       В моей реке, замызганная «Нива»?
                                       И кто-то моет ее белый зад?

                                       Какой-то черный?
                                       Нет! Не наш мужик.
                                       А рядом с тряпкой - это наша баба.
                                       Течет река лениво, как-то слабо,
                                       Мазутными прожилками кружит.

                                       Я прохожу. Они уж далеко.
                                       Под птичий гомон песни захотелось…
                                       ...И, словно серп, проехался по телу,
                                       В российской роще слышу: «Сулико-о-о…»






                                                      *   *   *

                                      Пшеница на рассвете зацветает.

                                      Туманным облачком поднимется пыльца.
                                      И тихо.
                                      Незаметно сумрак тает.
                                      Ярило, вдруг, с небесного крыльца,
                                      Выходит и живительным теплом,
                                      Зацветшие колосья наливает…

                                      Мне кажется все это колдовством.
                                      …Пшеница на рассвете зацветает.





                                                         *   *   *

                                         Такая ночь окаянная.
                                         Такая весна бесшабашная.
                                         Падают снежные башни
                                         В нашем дворе, как пьяные.

                                         Я и сам, будто браги отведавши,
                                         Шлепаюсь, тут и там, этим вечером.
                                         Ветер ластится так доверчиво,
                                         Хоть поэму о нем пиши.





                                                           СЕНОКОС

                                                     Свист косы.
                                                     Роса на сене.
                                                     Пот соленый на спине.
                                                     Русский Север!
                                                     Жаркий Север!
                                                     В сенокосной стороне!

                                                     На траве роса густая.
                                                     На спине соленый пот.
                                                     Батька, 
                                                     Спину  не сгибая,
                                                     По траве литовкой бъет.

                                                     Солнце жарит!
                                                     Солнце парит!
                                                     Пар столбом от мокрых спин.
                                                     Я, с отцом, 
                                                     Шагаю в паре.
                                                     Я, с отцом, непобедим!

                                                     Шум стоит,
                                                     Каких не слышал
                                                     Этот старый мокрый луг.
                                                     Косы свищут!
                                                     Солнце пышет!
                                                     Жаром дышит все вокруг.

                                                     Батька встал.
                                                     Поправил кепку.
                                                     Вытер пот со лба платком.
                                                     - Все!
                                                     И вдруг, ругнулся крепко,
                                                     Старым русским матерком.

                                                      Застеснялся.
                                                      - Вот оплошка!
                                                      Объяснил загадку мне:
                                                      Ноет, мол, 
                                                      Осколок пошлый,
                                                      Что с войны сидит в спине.

                                                      - Ты, сынок,
                                                      Прости солдата.
                                                      Это знать дала жара,
                                                      Дело было,
                                                      В сорок пятом…
                                                      Ну, да ладно, нам пора.

                                                      Мы идем с покоса
                                                      Рядом.
                                                      Говорим, о сем, о том…
                                                      Я во всем люблю порядок,
                                                      Про войну
                                                      Спрошу потом.







                                                          * * *

                                            Городскую скину блузку.
                                            Мне рубаха по плечу!
                                            Дайте браги!
                                            Я по-русски
                                            Покуражится хочу!

                                            Шире круг!
                                            Здесь я начальник,-
                                            Соловей-соловушка!
                                            Как притопну хромачами!
                                            Как встряхну головушкой!

                                            Что вы, девки, сидитё!
                                            Гармонист, повеселей!
                                            Эй, которая смелей?
                                            Выходи на пору-тё!

                                           Отступись ты, участковый,
                                           Здесь все знают – кто и чей!
                                           Оторвем, давай подковы
                                           У казенных  кирзачей.

                                           Гармонист, прибавь нагрузки!
                                           А не то ведь закричу!
                                           Русский я, или не русский!?
                                           Веселей,
                                           Плясать хочу!







                                                       *  *  *

                                          Я опять лечу в деревню,
                                          Повидаться с соловьями.
                                          Там, как прежде, пашет землю 
                                          Дед на солнечной поляне.

                                          Под сохою, быль и небыль,
                                          Просто сказка эта пашня.
                                          Молоком и свежим хлебом,
                                          Только здесь так сладко пахнет.

                                          Чуть слышна вдали речонка.
                                          Там за ней, и тихим громом,
                                          В белом омуте черемух,
                                          Ждет меня моя девчонка.







                                                         *  *  *

                                        Эх, надену красную рубаху!
                                        Дед, Савося, скинь-ка мне с печи,
                                        Батьковы, в гармошку, хромачи.
                                        Я пойду, а  ты не хохочи,
                                        Завлекать соседскую деваху.

                                        Эх, деревня, натерплюсь я страху.
                                        В городе, под ручку и пошел,
                                        И в обнимку, – тоже хорошо.
                                        А в деревне засылают сваху.

                                        Вот иду, как будто бы на плаху,
                                        Даже, зная, - где-то у плетня,
                                        Эта девка дюже ждет меня.
                                        И, завидев красную рубаху,
                                        Руки мне протянет, как родня.







                                                         *   *   *

                                         Уж отбродило лето босиком.
                                         Уже потухло клеверное поле.
                                         И только осень принесла в подоле,
                                         Веселых листьев золоченый ком.

                                         И вспыхнули   невиданным огнем,
                                         Мои леса, поля и перелески.
                                         Бродяга ветер, колыхает клен,
                                         В окне предзимья, желтой занавеской.







                                                         С Т А Н С Ы

                                                                              «С каждой избою и тучею,
                                                                               С громом готовым упасть,
                                                                                Чувствую самую жгучую,
                                                                                Самую смертную связь…»
                                                                                                                          Николай Рубцов

                                                                1.

                                        Сойду незамеченным возле опушки.
                                        Автобус помчится дальше в поселок.
                                        Встречай меня, милый сердцу, проселок.
                                        Долгую жизнь накукуй мне, кукушка.

                                        Тропкой нехоженой лет два десятка,
                                        Вскинув на плечи изделье сапожника,
                                        Буду шагать по листам подорожника,
                                        Чувствуя землю голыми пятками.

                                                               2.

                                        Низко, от ветра ли, может встречая,
                                        Ветви, как руки, дают мне деревья.
                                        Падает под ноги цвет Ваньки-Чая.
                                        Пчелы жужжат, простоту величая.
                                        Дикие пчелы, в старой деревне.

                                                               3.

                                       Я мальчуганом был Большой Поэт.
                                       Мне лист в пруде казался лодкой Ноя.
                                       Мне розовым казался  белый свет.
                                       И не коней, Пегасов гнал в ночное,
                                       Великий, но Непризнанный Поэт.
                                       … Спроси его, чего теперь я стою?

                                       Я был Поэт! В заляпанной рубахе,
                                       Гонял Жар-птиц, а не грачей на пашне.
                                       И будто саблей ржавой кочергою,
                                       На смерть сражался с Бабою Ягою,
                                       И было мне ни капельки не страшно.
                                       За это попадало, уж не скрою,
                                       Яга была соседскою козою,
                                       С загадочной и странной кличкой Сашка.

                                                               4.

                                        А вечерами, приткнувшись у лампы,
                                        Слушал я Василису Прекрасную,
                                        И ее распрекрасные сказки.
                                        Василисой была моя мамка.

                                                               5.

                                      Мой старый дом. Тепло под берестой
                                      Хранит сосну от вездесущей гнили.
                                      Дощатый стол, просторный и простой,
                                      Пушист и сед от перезрелой пыли.

                                      И лавки у стены, - то след отца.
                                      Ухват над печью, - мать, ее забота…
                                      И в сердце повернулось что-то, 
                                      И вздрогнули ресницы, неспроста.

                                                               6.

                                           Мой старый дом, я вернулся.
                                           Я дома!
                                           Завывает в трубе печной.
                                           Пахнет высохшею соломой,
                                           И ядреной, смольной, сосной.
                                           И сверчок верещит знакомо.

                                           Красный свет керосиновой лампы
                                           На  старинных обоях замер.
                                           Со стены улыбается мамка,
                                           Черно-смородинными глазами.






                                                            * *  *

                                                Я уже не деревенский.
                                                Увело меня, умчало…
                                                Не Рубцов, а Вознесенский
                                                Стал души моей причалом.

                                                Позабросил я печали,
                                                Тихий сон родного дома,
                                                И все ближе привечаю
                                                Шум своих аэродромов.

                                                Позабыл глаза любимых,
                                                Завлеченный в бег вселенский…
                                                Пролетаю, мимо… мимо…
                                                …Я уже не деревенский!

 

                                               Андрею Вознесенскому

                                                                             «Как я тоскую по поэтическому сыну
                                                                                     класса ТУ-144 или 707 «Боинга»…» 

                                 Где уж мне думать об усыновлении великим,
                                 С полетом моим класса березового листа.
                                 Андрей Андреевич, кусочек блика
                                 Вашего витража  подайте, ради Христа!

                                 Так уж пришлось в этом жестком веке,
                                 Испинали критики по бокам.
                                 Подайте поэтическому калеке
                                 Запить обиду стиха бокал!

                                 Отвратите от бесконечного круиза,
                                 Где литпоэты пинают в пах.
                                 Мама мио, мадонна Лиза,
                                 В твоей улыбке витальный страх.

                                 Тахикардия бьется в аорте, 
                                 Муза моя головою вниз…
                                 В очередном принудительном аборте
                                 Вегетативный развился криз.

                                 Ах, от гинекологов редколлегий
                                 (Их очень много, их больше ста)
                                 Спасите поэтического калеку,
                                 Спасите, ради Христа!

                                 Вы же знаете, им не нужен
                                 Живой уродец, способный стать…
                                 А голос мой уж давно застужен,
                                 И брошена в угол стихов тетрадь.

                                 А, пусть земля под ногами плавится,
                                 И гематомы пусть рдят с боков…
                                 Андрей Андреевич, разрешите представиться –
                                                                                       Щербаков!


                                 



                                             Рондель неизбежности

                                      Понявши вкус запретного плода,
                                      Не будешь ты уже таким, как прежде.
                                      Течёт, течёт времённая вода…
                                      И никогда уже не будет вешней.

                                      Иду, иду, осилив холода,
                                      Почти святой, до содроганья – грешный,
                                      Понявший вкус запретного плода,
                                      И  возжелавший оставаться прежним.

                                      А в черном небе, будто бы небрежно,
                                      Качается последняя звезда…
                                      …Уже и сердце холоднее льда…
                                      Но где-то, где-то теплится надежда,
                                      Понявши вкус запретного плода.




                                                 Рондо печальному

                                     Взгляни на жизнь свою со стороны,
                                     Печальный образ в черно-белом цвете.
                                     Коснись гитары басовой струны
                                     И спой мне песнь о развеселом лете.

                                     Взгляни на жизнь свою со стороны.

                                     Смотри, смотри, какие наши дети?
                                     Проказники они, говоруны!
                                     Печальный образ в черно-белом цвете,
                                     Взгляни на жизнь свою со стороны!






                                             Роднель необходимости

                                       Не проходите, прошу вас, мимо,
                                       Если видите, что беда.
                                       Остановится необходимо.
                                       Да!

                                       Боль любая ведь разделима,
                                       С бедою легче вдвоем всегда.
                                       Не проходите, прошу вас, мимо,
                                       Если видите, что беда.

                                       Станет солнце светить в садах,
                                       Будет радость в глазах любимой,
                                       Добротою на всех делимой.
                                       Если видите, что беда,
                                       Не проходите, прошу вас, мимо!





                                                 Одинокий сонет
                                                      (плохой)

                                      Опять сонета воздвигаю храм.
                                      Во что ж облечь извечность идеала?
                                      Скинь, камнетес, с Венеры покрывало
                                      И подари гармонию стихам!

                                      И, суеты отбрасывая хлам,
                                      Увижу блеск из рудного отвала…
                                      И пусть его в пустой породе мало,
                                      В нем суть труда, дарованного нам.

                                      В труде, в стараньях жизнь свою спалив,
                                      О чем ты скажешь на предсмертном ложе?
                                      Уверен в том, что все же  был счастлив?

                                      Ах, брось, приятель, вылезать из кожи.
                                      Пойми, что смерть похожа на разлив,
                                      Смывает то, что на земле негоже!





                                          ПРОЛОГ. ЭПИЛОГ. НЕКРОЛОГ.

                                          1.Сонет без последней строки

                                                              «Есенинская поэзия.., есть мужик…
                                                             Он даже может повеситься на чердаке от
                                                              внутренней душевной пустоты.»
                                                                                                  Н.И. Бухарин

                                     Вплету строку в изысканность сонета,
                                     Как ложку дегтя брошу в спелый мед.
                                     Не циник я, и кто меня поймет,
                                     Не станет сильно упрекать за это.

                                     Привет тебе, расхристанное лето,
                                     Твой дождь в глаза озерные плюет.
                                     Земля моя, куда свой мчишь полет?
                                     И, как всегда, останусь без ответа.

                                     Вплету строку в изысканность сонета.
                                     Куда тебе, гнусавенький верлибр,
                                     Измятый, как бумажка для клозета.

                                     Нам не пристало выбирать калибр,
                                     Петля,- она, годится для поэта.
                                     ……………………………………….



                                          2.Сонет с лишней строкой

                                                                           «…Бухарин…он первым зазвал
                                                                                Пастернака великим, его подведя этим 
                                                                                самым нечаянно…»
                                                                                                                        Евг. Евтушенко

                                          Неизменно в истории судьб
                                          Наступают иные пределы.
                                          И вершится над судьями суд.
                                          Но свеча на столе отгорела.

                                          В приговоры поправки внесут.
                                          Дай то Бог, и отменят расстрелы.
                                          Человечья изменится суть.
                                          Но свеча на столе не горела.


                                                                                  «Спите любимые братья,
                                                                                      в свете нетленных гробниц…»
                                                                                                                      Сергей Есенин

                                          Чтобы спросить, почему и как?
                                          Не дозовешься вас, клич, не кличь.
                                          У каждой смерти особый знак.

                                          Есенин Сергей Александрович.
                                          Борис Леонидович Пастернак.
                                          Бухарин Николай Иванович.


                                                          *  *  *

                                             Извлеку из сонета строку.





                                                   ПОЭТУ

                                                      «Свеча горела на столе, свеча горела…»
                                                                                                        Борис Пастернак

                                  Без ощущенья жеста и промашки,
                                  Без чувств великорусского стыда,
                                  Простой букет, из полевой ромашки,
                                  Кладу к ногам Великого жида.




                                               61-й сонет Петрарки

                                 Восславлю день, восславлю месяц, год,
                                 Тот самый миг, судьбой благословленный,
                                 Когда мой край, благой и сокровенный,
                                 Твоих очей отпраздновал приход.

                                 Восславлю боли вожделенный плод,
                                 Амура выстрел в сердце вдохновенный,
                                 И трепет раны необыкновенный,
                                 И рока неизбежный поворот.

                                 Восславлю песни, что я пел сквозь стоны
                                 Моих желаний и надежд моих,
                                 Созвучных с тихим именем Мадонны.

                                 Восславлю каждый величавый стих,
                                 Вплетенный мной в изящество канцоны,
                                 Моей любовью спетый для двоих.




                                                      66-й сонет Шекспира

                                Я смерть зову. Мне мысль о ней мила.
                                Измучен я глядеть на нищету,
                                На мерзкие, подлючие дела 
                                Имущих власть, и мнущих красоту.

                                Закрыть глаза на наглость и разврат?
                                А ведь кругом – поруганная честь!
                                И адский смех из царственных палат,
                                И дряхлость душ, и  блудословья спесь.

                                Тут трезвой мысли крепко рот замкнут,
                                А тупость над ученостью царит,
                                Над правотой посвистывает кнут,
                                И доброта в прислугах состоит.

                                Ушел бы я отсюда в мир иной,
                                Но ты готов последовать за мной.


             
                                                    77 «З» Игорю Северянину

                                                                "Чуждый чарам, чёрный чёлн…"
                                                                                                               К. Бальмонт

                                           Звезда зазябшая звенит.
                                           Заря завязла в позолоте.
                                           И кто-то зло забил в зенит,
                                           Как гвоздь зеленый самолетик.

                                           Грозой закрывшийся закат,
                                           Изведав заземленность грома,
                                           В душе заглохшей незнакомо
                                           Заставил зреть завядший сад.

                                           Ознобом зимним засквозил
                                           Озона вздох, разрезал воздух…
                                           И кто-то злой, и кто-то поздно
                                           Издалека заговорил:

                                           «Зачем загадано извлечь
                                           Из  зазеркалья звучных залов,
                                           Совсем забытую, казалось,
                                           Мою измученную речь?

                                           Зачем разбужен я, всерьез,
                                           Среди забот застывшей дряни?
                                           Я, гений, Игорь Северянин,
                                           Уж отзвучал в забавах грёз!

                                           Ведь здесь, сегодня – я изгой.
                                           В дымах заводов звон мой замер.
                                           Такой поэзии гекзаметр
                                           Не предназначен жить грозой.

                                           Пусть завтра зной заставит свет
                                           Забиться в зареве затиший,
                                           И позовет к звезде зависшей
                                           Меня задумчивый рассвет».




                                                          *   *   *
                                     Я понимаю все, что есть на свете.
                                     Я понимаю голоса зверей и птиц.
                                     Я чувствую все отзвуки зарниц,
                                     Лесов и трав зеленый трепет.
                                     Я чувствую, я вижу, понимаю,
                                     Всем слабым телом, всей нетронутой душой,
                                     Весь этот мир рассветный и большой,
                                     Мой мир, который Русью называю.
                                                                               

                                                   ЧУЖОЙ ОГОНЬ

                                      Стою один, и вспомнить не могу…
                                      Завис на небе месяца рожок.
                                      Дорога спит, укутавшись в снегу.
                                      Горит огонь.
                                      И кто его зажег?
                                      Стою один, и вспомнить не могу…
                                      Качается полночная метель.
                                      Горит огонь, потрескивает ель.
                                      И тень огня на голубом снегу.
                                      Стою один, и вспомнить не могу...
                                      Дорога заворочалась во сне.
                                      И видится, и видится ясней
                                      Чужой огонь на голубом снегу.
                                      Стою один, и вспомнить не могу…





                                                        Я НЕ ПОЮ…

                                          Я не пою того, чего уж нет.
                                          Синтементальной   грустью не подавлен.
                                          Не стану плакать в стиле стародавнем,
                                          И слог сгонять в классический сонет.

                                          Увы, мои собратья по перу,
                                          Ведь в Средней полосе, в Замоскворечье
                                          Давным-давно не растопляют печи
                                          И не гремят гармошки на пиру.

                                          Давно уже топленым молоком
                                          Не пахнут избы, не зовут нас в гости…
                                          И все кричат о прекультурном росте,
                                          А в банях, все же, ходят босиком.

                                          Кругом одно движение вперед,
                                          И все одеты по последней моде.
                                          За хлебом в город из деревни ходят,
                                          Как будто хлеб в деревне не  растет.

                                          Мы слышим крик: «Давай тяжелый рок!..»
                                          И не пойму, где рокер, и где бройлер...
                                          И русский стих, с есенинскою болью,
                                          Не слышен в лжи кривоэстрадных строк.

                                         Да, мы уже привыкли слушать ложь,
                                         И в мелочах,  свою воруя совесть,
                                         То пьем взахлеб,  - о том не беспокоясь,
                                         А то ругаем нашу молодежь.

                                         Но я уже, уже по горло сыт,
                                         Мне больно слышать, я хочу отместки...
                                         А ветер бьет по желтой занавеске
                                         И дождь противно где-то моросит.

                                         А я хочу, однажды по утру,
                                         Собрав котомку, выбежать из дома,
                                         От грома улиц, - да к раскатам грома,
                                         К пастушескому теплому костру.

                                         И там неторопливый разговор
                                         Вести без лжи, без псевдоэтикета,
                                         В себе узнать знакомого поэта,
                                         И просто быть, небытию в укор.

                                         Хоть на мгновенье быть самим собой,
                                         А там пускай…   и душу -  на застежки…
                                         И вновь шагаю по своей дорожке
                                         В загадочный и призрачный покой…






                                                ПТИЦА В СТЕКЛЕ

                                        Мое окно мороз разрисовал.
                                        Мне видится, что вмерзла птица в лед,
                                        Большой груди серебряный овал,
                                        Не бьет в стекло, не ринется в полет.

                                        Застыла мощь заиндевелых крыл,
                                        Чтоб разорвать оковы изо льда,
                                        В студеный вечер, я окно открыл.
                                        - Лети же, птица, ну, лети сюда!






                                                        * * *

                                       Положу между рамами ягоды,
                                       Красные числа рябиновой осени.
                                       Заготовлю их на зиму загодя,
                                       Пока листья рябины не сбросили.

                                       Положу между рамами вечное.
                                       Почитаю Сергея Есенина.
                                       Вспомню детство свое беспечное,
                                       Как приход мимолетной тени.






                                                        *   *   *

                                                                                               «В горнице моей светло…»
                                                                                                                     Николай Рубцов

                                           Мы, с тобою, до рассвета,
                                           Голубей в поднебо пустим.
                                           Где плывет над сонной Русью
                                           Песня вольного поэта.

                                           Выйди, солнце! Вспыхни лето,
                                           Сбрось свой тихий сон в тумане.
                                           Беспокойная планета,
                                           Ты куда меня заманишь?

                                           Ой, куда так неприметно,
                                           Улетели птицы-гуси?
                                           …И плывет над сонной Русью
                                           Песня вольного поэта.

                                           Вспыхни солнце! В нашем стане,
                                           Встрепенись, умойся светом.
                                           Мы пойдем в тот край заветный,
                                           Где пирует ветер ранний.

                                           Все отлично. Запах мятный,
                                           Тихо стелется на росы.
                                           Томно, сладко и приятно
                                           Дышат свежестью покосы.

                                           Солнце. Росы. Ветер. Лето.
                                           Места в сердце нет для грусти.
                                           И плывет над сонной Русью
                                           Песня вольного поэта.






                                                          ЛИСТЬЯ

                                              На асфальте листьев слой.
                                              Дождь прибил их крепко-крепко.
                                              Шелестящею листвой
                                              Не качаться им на ветках.
                                              Их сминают каблуки
                                              Проходящих тут прохожих.
                                              В тихой роще, у реки,
                                              Слышу топот детских ножек.
                                              Детский сад идет гурьбой,
                                              Топчут маленькие дети
                                              Этих листьев толстый слой,
                                              Память дней о прошлом лете.






                                                  ОТСУТСТВИЯ

                                     1-е    

                                     Не будем вдаваться в подробности,
                                     Рассмотрим отсутствие первое.
                                     Идет длинноногою стервою
                                     Любовь из-за области облачной.

                                     Любовь, первозданная, первая,
                                     Все с тем же, чуть вздернутым, носиком…
                                     В душе не распаханной просекой
                                     Задергалась жилочка нервная.

                                     А сердце, осталось всё каменным,
                                     Лишь разум взметнулся в  стыдливости…
                                     Не будет мне вербости-ивости,
                                     Остались лишь шрамы на памяти.

                                     Любовь первозданная, первая,
                                     Не надо мне тела упругости,
                                     Ни ласки продажной, ни грубости,
                                     Не надо мне песен под вербою.

                                     2-е

                                     Моменты, детали отброшу я.
                                     Суду не подсудна поэзия.
                                     Как остро отточенным лезвием,
                                     Мне душу вспороло бездушие.

                                     Судебное дело бумажное, 
                                     Листы протоколов под номером…
                                     Уж лучше бы, лучше бы, помер он, 
                                     Имеющий душу загаженной.

                                     Не совесть, глаголю я, - душу ведь!
                                     Тут напрочь отсутствие совести.
                                     Наверно, печальнее повести
                                     Не выдумать мне, и не вышуметь.

                                     Все страшно, что вижу и слышу я.
                                     Достоинство с честью в отсутствии,
                                     Животными изгнаны чувствами…
                                     И, вот наказание, высшее…

                                     Не буду читать здесь молебны я.
                                     В суд дверь для поэзии заперта,
                                     А если зайдет, так и – замертво…
                                     Увы,  тут палата судебная.

                                      3-е

                                      Плачевно, а плакать не хочется.
                                      Смешно, а улыбка искусственна.
                                      Бездарность поэзией мочится,
                                      Романы слагает… за кустиком.

                                      Какими словами измерены,
                                      Каким диалектом прооканы,
                                      Романы про сивого мерина,
                                      Стишки про бычка белобокого?

                                      Не первое это отсутствие,
                                      Таланта из пальца не высосешь…
                                      Сказал бы сейчас я напутствие…
                                      Скажу, если здорово выпросишь!

                                      И, русское, слышишь, отборное,
                                      Что прямо в отсутствие просится…
                                      …Стихи отнесем мы  в уборную,
                                      В романах используем просветы!





                                                                        *   *   *

                                              Катилась по щеке слеза.
                                              По небу звезда падала.
                                              Верни, мое сердце назад.
                                              Верни, мне его надо.

                                              Брось мое сердце, верни,
                                              Пусть затуманится небо,
                                              Как бросают в сытые дни,
                                              Черствые корки хлеба.

                                              Я подберу, как голодный пес,
                                              Разбитое на осколки,
                                              Сердце, брошенное всерьез, 
                                              Так и не ставшее шелковым.

                                              Подберу, и пойду назад.
                                              А может бежать не надо?
                                              …Как по чей-то щеке, слеза,
                                              По небу звезда падала.







                                                          *   *   *

                                    Зима приходит.
                                    Это неизбежно.
                                    Теченье времени не повернется вспять.
                                    Десятки лет, растраченных небрежно,
                                    Повторно не удастся разменять.

                                    И чтобы дни,
                                    Как ржавые монеты,
                                    На склоне лет мне не пришлось тереть,
                                    Себя хочу я называть поэтом.
                                    Поэты вправе время не иметь.

                                    Зима приходит.
                                    Тихо, незаметно.
                                    Казалось, еще лето за плечами.
                                    Какие песни стали петь поэты?
                                    Откуда в них такой обвал печали?





                                                         ЗВЕЗДА

                                             Звезда, дарованная мне,
                                             И я, тебе  звезда, дарован.
                                             Ты мне явилась не во сне,
                                             В моих лугах, моих дорогах.
                                             Звезда, дарованная мне,
                                             Гори, звезда, в свои полнеба,
                                             Не затухай, когда я в небыль,
                                             Уеду, и не на коне.
                                             Когда с домашнего порога,
                                             Меня к порогу из камней 
                                             Проводят, ты гори сильней,
                                             И не гляди на землю строго,
                                             И оставайся в вышине,
                                             Звезда, дарованная мне.
                                             Не падай, я прошу, не падай,
                                             И будь кому-нибудь отрадой,
                                             Когда-нибудь в тяжелом дне,
                                             И оставайся в вышине,
                                             В моих лугах, моих дорогах…
                                             За что я был тебе дарован,
                                             Звезда, дарованная мне?!







                                                           *   *   *

                                        В любви нельзя подсчитывать итог,
                                        И спорить о ее предназначении.
                                        Я видел, как в спокойное теченье
                                        Река вонзает бешеный поток...






                                                          *   *   *

                                         Томно, тихо, над белым озером.
                                         В мягком свете туманы нежатся.
                                         В берег сходятся струи свежие,
                                         Как разливы зеленой озими.

                                         Берег мой, без звезды, без отсвета,
                                         Я к тебе, по веленью ветера,
                                         Свою лодку причалю вечером,
                                         Ощущая душою родствие.






                                                          *   *   *

                                                                                           Валерию Голубеву

                                                 Весною умерла зима.
                                                 Дождями стали снегопады.
                                                 Горит луна пустой лампадой,
                                                 Сквозь тучи тухлые, сама!
                                                 Сама! 
                                                 Никто ее не зажигал.
                                                 Медальной плиткойшоколада,
                                                 Висит и светится прохладой.
                                                 Увы, Валера,  сдох наш бал.
                                                 Ручьями потекли снега, 
                                                 Ветрами  выдуло метели…
                                                 А начиналось все в апреле,
                                                 Как из травы метут стога,
                                                 Так из растаявшей зимы,
                                                 По Волге льдами зазвенели
                                                 Все наши русские капели,
                                                 На юг от старой Костромы.
                                                 Весною умерла зима.
                                                 Дождями стали снегопады.
                                                 Но, почему весне не рады,
                                                 Ни ты, ни я, ни Кострома?






                                                           *   *   *

                                         Белый свет.
                                         Белый снег.
                                         Это было, как будто во сне.
                                         Среди черной убогости ночи.
                                         Белый свет.
                                         Белый снег.
                                         Не грусти о весне,
                                         Мое сердце, горячий комочек.

                                         Первый снег.
                                         Понесло, понесло.
                                         Так роняет листки календарь.
                                         Скоро, бывший далеким, январь.
                                         А сегодня какое число?

                                         А сегодня тот самый момент,
                                         Ощутить на висках своих просинь,
                                         Отошла, застоялая осень,
                                         И, сегодня - пора перемен.

                                         Снег несет,
                                         И седеют дома.
                                         Без упрека, без крика, без вздоха.
                                         Лето.
                                         Осень.
                                         Зима.
                                         Лето. Осень. Зима.
                                         Но зима,- это тоже неплохо.





                                            19 января 1971 года

                                                                                    «Я умру в крещенские морозы…»
                                                                                                                       Николай Рубцов


                                  Мороз, казалось, впрямь остервенел.
                                  Лупил наотмашь в старенькие избы.
                                  И кружевные птицы на карнизах
                                  Не чувствовали выструганных тел.

                                  Тянулся дым из поседевших труб.
                                  Ворочались, раскалываясь, бревна.
                                  А ночь была непостижима темной.
                                  И боль стихов не чувствовала губ.

                                  В тяжелом небе серый месяц плыл.
                                  Лизнув оскал застывшего металла,
                                  Нелепо звезды тишина глотала.
                                  И пес бездомный за погостом  выл.

                                  Ударил гром и темный свет поник.
                                  Окровенившись, обломилось слово,
                                  Забилось хрипло, словно из  былого:
                                  «Россия, Русь, храни себя, храни…»

                                  Мороз, казалось, что остервенел.
                                  Умы и души стыли леденея.
                                  Товарищи, не надобно елея.
                                  Ведь белый снег так нестерпимо бел.







                                                
                               

                                                      1952-й

                                  В то бабье лето, от щедрот жнивья,
                                  Закат резвился в полумраке пряном…
                                  …Ворвался я, настойчиво, упрямо,
                                  В простую неизбежность бытия.






                                                    МОЯ ЗВЕЗДА

                                                                                    «Кому дано быть поэтом,
                                                                                          а кому просто, дано быть…» 
                                                                                                        

                                         На краю, неизвестного мне
                                         Созвездия,  скромного и вечного,
                                         Моя звезда, в моей  тишине,
                                         Вечную ночь для меня высвечивает.

                                         Неброская, совсем незаметная,
                                         Висит себе на окраине.
                                         Звезда моя, ты заветная,
                                         Одна такая в небесной тайне.

                                         Только мне она кажет путь.
                                         Светит над головой бедовую.
                                         Но точно знаю, когда-нибудь,
                                         Вспыхнет она сверхновою.






                                           ШТРИХИ АВТОПОРТРЕТА

                                    Я просто есть! А кто сказал, что нет?
                                    Не буду выводить свой нос и уши,
                                    Овал лица, и глаз болотный цвет…
                                    То все детали, мой автопортрет
                                    Рисунком Ню, изображает душу.

                                    Ругал  себя:  «Вот этакий одмен!»,
                                    И в зеркало смотрел, какая рожа!
                                    Моих веществ неправильный обмен,
                                    Не сможет даже распознать рентген,
                                    Но душу  я вам выверну наружу.

                                    Я просто есть! А кто сказал, что нет?
                                    И, не смеясь, нисколько не красуясь,
                                    Природы зауряднейший предмет,
                                    Я, сам художник, свой автопортрет,
                                    Немного погодя, вам нарисую.

                                    Ах, говорят, что истина в вине?
                                    Я много пил, про  истину болтают.
                                    В моих стихах неистовой волне,
                                    Она, увы, не повстречалась мне,
                                    И я не знаю, где она летает.

                                    Какая мерзость, право, пить вино.
                                    А истина, она такого рода:
                                    Познать себя, увы, нам не дано,
                                    Но человек, воистину, давно
                                    Забыл, что он частица от Природы.

                                    Забыл, себя, провозгласив Царем,
                                    На самодержье появилась мода.
                                    Про вечность душ себе мы только врем,
                                    И все умрем, когда-нибудь умрем,
                                    И станем вновь частицею Природы.

                                    Но, где же, право, мой автопортрет?
                                    Не буду выводить свой нос и уши,
                                    Овал лица и глаз болотный цвет…
                                    Я просто есть! А кто сказал, что нет?
                                    Я вам свою, свою рисую душу. 

                                    Жалею тех, кто взялся за перо.
                                    Себя кляну за эту же промашку.
                                    Попробуй выворачивать нутро.
                                    Чтоб где-то, кто-то выказал добро,
                                    Сдери с себя последнюю рубашку.

                                    А что любовь? Ее придумал я,
                                    Пока еще развратом не испорчен.
                                    Любовь, она как песня соловья…
                                    Но баб продажных ненавижу я
                                    В их эротично-сексуальных корчах.

                                    А дальше то, что я интеллигент,
                                    Меня нетрудно распознать по роже,
                                    В какой-то исторический момент,
                                    Под славный шорох зачерненных лент,
                                    «Какая пакость!»- скажите вы,- «Боже!»

                                    И вот опять с собою тет-а-тет,
                                    Рука дрожит под трепетанье пульса.
                                    Штрихи ложатся на бумажный свет.
                                    Но, где же, где же, мой автопортрет?
                                    Одни штрихи, по белому конвульсят.






                                                   МОЙ ПРИЧАЛ

                                         - Где живешь? -
                                         Меня не спросишь ты.
                                         Ветер ветки раскачал.
                                         На людской безлюдной просеке
                                         Мой находится причал.

                                         Видишь  - там,
                                         За третьим корпусом,
                                         Тишиной окон крича,
                                         Старый дом
                                         Тихонько горбится
                                         Позвонками кирпича?

                                         Там живу.
                                         Ко мне наведайся.
                                         Видишь, тихих окон всплеск?
                                         А не то хожу по бедам все…
                                         За душою темный лес.

                                         - Где живешь? –
                                         Меня не спросишь ты.
                                         Ветер ветки раскачал.
                                         На людской безлюдной просеке
                                         Мой находится причал.






                                                       АКРОСТИХ

                                            Ах, какое жестокое лето!
                                            Небо в тучах без признака звезд.
                                            Неужели две капельки слез
                                            У тебя на ресницах всерьез?

                                            …………………………………..
                                            Шепот странный задумчивых веток
                                            Канул в темень, и  ветер унес
                                            Еле слышное слово ответа…






                                                        АХ, ВЕСНА!

                               Алексей-с-гор-вода,
                               Евдокия-забрызгай-порог,
                                                                      Ваш черед наступил,
                               Забродила весна сладь-березовым соком.
                               А какими мы были вчера, -
                                                                  только с боку припека!
                               А сегодня, - беда, разлюбились
                                                                      в назначенный срок!
                               Алексей-с-гор-вода!
                               Евдокия-забрызгай-порог!
                               Щепка к щепке в ручьях прилипают, слюбясь
                               Щеки красит в багрец
                                                         макияж необузданной страсти…
                               Алексей-с-гор-вода,
                               Ну, какой разговор о ненастье? 
                               Если, юбку задрав, Евдокия танцует, смеясь!

                               Алексей-с-гор-вода,
                               Напои ты моих голубей.
                               Раскидай по земле, где горстями, а где и поболе,
                               Чтобы пахло весной плодоносное русское поле,
                               Раскидай, Алексей, миллион  животворных 
                                                                                            любвей!






                                                                           В.Ш.
                                              
                                         1.

                                         С тобою спорить не хочу,
                                         Поскольку знаю, ты не здешний,
                                         Не слышал нашей песни вешней…
                                         С тобою спорить не хочу.
                                         Мой мир ты видишь только внешне,
                                         А о душе я помолчу,
                                         Поскольку спорить не хочу
                                         С тобою, ты же, ведь, не здешний.

                                         2.

                                         Словами мне не пояснить
                                         Того, что ты так и не понял.
                                         Была весна, и мчались кони…
                                         Словами мне не пояснить.
                                         Все это надо просто помнить,
                                         И просто-напросто сравнить.
                                         Словами мне не пояснить
                                         Того, что ты так и не понял.

                                         3.

                                         С тобою спорить не хочу.
                                         К другому тянет твое сердце.
                                         Другой оркестр, другое скерцо…
                                         С тобою спорить не хочу.
                                         Не быть тебе единоверцем,
                                         А о душе я помолчу,
                                         Поскольку спорить не хочу,
                                         К другому тянет твое сердце.





                                                      *   *   *

                                                                                   «Каин, где брат твой Авель?»
     
                                      Менты всю ночь ловили понятых,
                                      Луна алела крово-бурым цветом,
                                      И протокольно скалился наветом.
                                      Тяжелой тучи запыхалый дых.

                                      А труп лежал, костяшкою ножа,
                                      Белея меж заугленных лопаток…
                                      И слабый ветер, будто виноватый,
                                      В листве холодной тихо дребезжал.

                                      Поодали, с глазами из камней,
                                      Сидел убийца, звякая железом…
                                      А рядом с ними, в пальтеце облезлом,
                                      Стояла мать беспутных сыновей.

                                      Стояла и скулила, из нутра
                                      Побитою собакой подвывая…
                                      …Распутно ночь, со временем играя.
                                      Уже вскормила эмбрион утра.







                                                           *  *  *    
             
                                                                                   Гостинице «Центральная»
                                                                                                                  города Иваново
            
                                     Упал листок на неасфальт бульвара,
                                     Неоном  затухающим расцвечен.
                                     Пронизан чуть бензиновым угаром,
                                     Дождем закапан  этот странный вечер.

                                     Ячейки окон затухали, словно,
                                     Невидимый волшебник дул на свечи,
                                     И, спрятавшись в квартирах, человечки 
                                     Шептались сонно.

                                     Не спорить не хотелось, не перечить.
                                     Скрипел рояль фальшиво, но не старо.
                                     И сыпался, как пепел от сигары,
                                     На землю тихо шепот человечий:

                                     «Ну, будем спать, а завтра встанем рано…»
                                     И целовались скучно, и не глядя…
                                     Как вши по телу расползались б..ди
                                     Из пахнущего брюха ресторана.

                                     С пластинкой где-то лаялась гитара,
                                     Бессонницей соседей обеспечив.
                                     И сыпался, как пепел от сигары.
                                     На землю снова шепот человечий:

                                     «Ну, будем спать, а завтра встанем рано…»
                                     Затем еще какой-то возглас резкий?
                                     Потом затихло.… Только вздох дивана,
                                     Да колыханье грязной занавески.

                                      В окне луна – засаленный пятак.
                                      Упал со стула томик – Достоевский.
                                      Я не поднял – валяется и так.






                                                         * * *

                               Давно, не помню, сколько лет назад,
                               Я был с земли подобран облаками.
                               Я здесь давно, и не спускаюсь в сад,
                               Где  рыцарей считают чудаками.

                               Скажи мне, друг, скажи мне, кровный брат,
                               За что растоптан злыми сапогами
                               Мой дух добра? Беги же, Россинат,
                               Красивый конь, с костлявыми боками.

                               Мой славный конь, беги пока один,
                               От воли, задыхаясь и пьянея.
                               Скажи, что жив я и непобедим,
                               Пусть поглядит на небо Дульцинея.






                                                      ДОРОГА

                                                  Едут в вагоне
                                                  Разные люди.
                                                  Разные мысли,
                                                  Разные судьбы.
                                                  Разные лица.
                                                  Разные,
                                                  Разные
                                                  Люди, собравшиеся тут.
                                                  Разные станции
                                                  Ждут их.
                                                  Разве что
                                                  Все одинаково,
                                                  Едут.






                                                        *   *   *

                                      Мне сегодня приснилось страшное.
                                      Я увидел войну во сне.
                                      Водонапорная падала башня
                                      На голову мне.

                                      Грохотал кирпич и бетон,
                                      Полыхали над городом крыши.
                                      Собственный плач, собственный стон,
                                      Я слышал.

                                      Запах гари ко рту прилип.
                                      Смешалась с ним крови слюнность.
                                      Падало небо на зелень лип
                                      И на мою юность.

                                      Кто-то воздух на части рвал.
                                      Горела на мне рубашка.
                                      Я умирал и, опять, вставал.
                                      Падала башня.

                                      Корчились липы в гнилом огне.
                                      Солнце кривилось вчерашнее.
                                      Я увидел войну во сне.
                                      Мне сегодня приснилось страшное.






                                                          *   *   *

                                               Нету с осенью слада.
                                               Снег опять растаял,
                                               Как губная помада
                                               Ночью с девичьих губ.
                                               И чернеет земля простая.
                                               Так ли надо?
                                               Так надо!
                                               Мне этот мир,
                                               Несказанно люб.






                                                        *   *   *

                                     Ни травинки, ни жухлого кустика,
                                     Только озимь кидается зеленью.
                                     По рубцовским дорожкам, от Устюга,
                                     Я пойду от селенья, к селению.

                                     По рубцовским тропинкам нетореным,
                                     Потихоньку до Толшмы потопаю,
                                     Знаменитыми нашими топями
                                     И немного банальными зорями.






                                                      *   *   *

                                       И все, и всюду, красивый ряд,
                                       С легкой руки о хлебе пишут.
                                       - Слышите? Слышите? Колосья шумят?
                                       Тише, пожалуйста, тише!

                                       О хлебе писать не всем дано.
                                       Шепчи о любви в полголоса.
                                       - Смотрите! Смотрите! Лежит зерно,
                                       В тугом перезрелом колосе!

                                       Я хлебом своим с тобой поделюсь.
                                       В ладони ломоть шершавиться.
                                       - Слышите? Слышите? Дышит Русь!
                                       Кушайте все! Вам нравиться?!






                                              Мистерия-не-Буфф

                                Мой странный сон.… Как будто на войне…
                                Скрипела сталь, и латы скрежетали,
                                И разум мой, закованный в металле,
                                Тяжелым грузом лег на плечи мне.

                                Стремилось небо опрокинуть миг,
                                Металась звезд испуганная стая,
                                Из недр веков, спиралью нарастая.
                                Сверхновой болью скатывался крик…

                                Упал. Диалектически смешно.
                                В живом насквозь рассыпался трезвонно.
                                Взрывные волны, клюнув слой озонный,
                                Ко слову «жизнь», влепили слово «но».

                                Гигантский взмах разрезал Млечный Путь.
                                Планета стратосферою взорала.
                                Слезой скатилась глубина Арала,
                                Безвестно пав галактике на грудь.

                                Потом, земля чернобыльно дохнув,
                                Взметнула дым,  и ядрами распада,
                                В садах черешня покатилась градом,
                                Сыграв свою Мистерию-не-Буфф…

                                Бетон плотин и нежный вкус воды
                                Забились в совместимости полярной,
                                Закашляли закаты Паанаярви,
                                Предчувствуя неотвратимость дыб.

                                Запутался отрезок временной,
                                Вчера упало, за сегодня канув,
                                В холсте Квадрат, не запылав экраном,
                                Стал серой безугольною стеной.






                                                        

                                           СТИХИ НАСКВОЗЬ

                     Я не пошел, хотя долго меня зазывали на праздник,
                     И не пойду в этот дом под цветами акаций.
                     Солнце скатилось за угол земных безобразий,
                     Сердце задергалось в такте вселенских пульсаций.

                     Небо встревожено плавало в омуте млечном,
                     Звезды плескались, ну будто бы в заводи рыбы.
                     Господи Боже, и кто мне закинул за плечи
                     Эти вериго-могильно-пудовые глыбы?

                     Где я, охотник до плясок и девушек вольных?
                     Где мои бальные, светлые-светлые залы?
                     И почему же, совсем мне сегодня не больно,
                     Плакать навзрыд на поминках своих запоздалых!?



                                                        *   *   *

                                             Поэма глаз,
                                             Дарю тебе глаза.
                                             Такие, как у каждой россиянки.
                                             Такого цвета,
                                             Что не рассказать.
                                             Веселые,
                                             Как музыка тальянки.
                                             Грустящие,
                                             Как музыка тальянки.
                                             Огромные,
                                             Как наши небеса.

                                             Я вижу их, во сне и наяву.
                                             Они, как солнце, плавят мою душу.
                                             То вдруг к себе отчаянно зовут,
                                             А то мой мир, до основанья, рушат.

                                             Поэма глаз,
                                             Дарю тебе глаза.
                                             Безглазою не может быть поэма.
                                             Тебе иначе нечего сказать.
                                             Иначе ты - беспомощна и нема.
                                             А мне тебя нельзя не написать.

                                             Молчать поэту права не дано.
                                             Смотреть и видеть,
                                             Вот святое право.
                                             Так пой, Баян,
                                             Как не певал давно!
                                             А слава что?
                                             Пустое место слава.

                                             Так пой, Баян!
                                             Я подпевать берусь.
                                             Ведь мне совсем,
                                             Совсем немного надо.
                                             Жила бы вечно
                                             Солнечная Русь
                                             В моей душе,
                                             С моей поэмой рядом.

                                             Поэма глаз,
                                             Дарю тебе глаза.
                                             Глаза живого, тихого поэта.
                                             Какого цвета?
                                             Не могу сказать.
                                             Их глубина бессонницей задета…
                                             Так пой, Баян!
                                             Сегодня наше лето!
                                             Звучи поэмы чистая слеза!

                                             Эй, солнце,
                                             Слышишь?
                                             Света!
                                             Больше света!



                                                          *   *   *

                                         Смрад асфальта и гул городской
                                         Больше видеть, увы, не могу.
                                         Убегу, заночую в стогу.
                                         А не то, захлебнусь я тоской.

                                         Дорогая, родная моя,
                                         Сердце просит покоя чуть-чуть.
                                         Собирайся в неведомый путь,
                                         Будем слушать, как дышит земля.

                                          И босыми ногами траву
                                          Будем мять, упиваясь росой.
                                          Я тебе на полянке лесной
                                          Незабудок веселых нарву.




                                                       *   *   *

                                      Сегодня не скажешь,  спасибо, мне,
                                      Хороший, испытанный друг.
                                      Некошеный светится луг,
                                      Вдали за речными изгибами.

                                      Роса паутинкой серебрится.
                                      Коса не коснется травы.
                                      Вокруг моей хмель-головы,
                                      Туманное утро колеблется.

                                      Не знал, и не ведал, не чаял я,
                                      Что встречу, придя на луга,
                                      Ту девушку, что дорога,
                                      Которую любим отчаянно…

                                      Сегодня не скажешь, спасибо, мне,
                                      Хороший испытанный друг.
                                      Некошеный светится луг,
                                      Вдали за речными изгибами.



                                                       МОЛИТВА

                             Снова приснился мне князь Святополк Окаянный.
                             Княже, как долог твой путь в переулках вселенной?
                             Денно и нощно молюсь я за всех убиенных…
                             Княже, давно заросли все погосты бурьяном.

                             Княже, скажи, я пойму, я почувствую совесть,
                             Как бы там ни было, не опущусь до проклятий…
                             Сердце и так едва бьется от горестных вмятин,
                             Разум предчувствует новую смертную повесть.

                             Княже, душа вопиёт от страданий и боли,
                             Глазынькам больно смотреть, что содеяно с Русью!
                             Боже Всевышний, неужто разора допустишь?!
                             Не отвернись! – хотя знаю, что вольному – воля…




                                                          БОМЖ

                                       Презренный русич постучал в избу.
                                       Он был без шапки и обличьем тёмен.
                                       Во мгле мороз, чуть-чуть касаясь брёвен,
                                       Студёную завинчивал резьбу.

                                       Небесный ковш в ушате ночи стыл,
                                       Крещенскую разбрызгивая брагу.
                                       Всесвятский месяц рыскал по оврагам,
                                       Цепляя рогом  сонные  кусты.

                                       Снега белели древней стариной 
                                       (Мои снега, и вовсе же не снеги),
                                       Незваный гость сказал, что печенеги
                                       Опять на Русь надвинулись войной.

                                       …И я его видения узрел,
                                       Хотя об этом и не подал вида.
                                       И всполох ночи, звездами Давида,
                                       Рассыпал жала оперённых стрел.

                                       Я слышал явно мерный цок коней,
                                       Протяжный клич неузнанных кочевий.
                                       Их волчий вой мне больно падал в череп,
                                       И бил по мыслям глыбами камней.

                                       Над мрачным миром разносился тлен
                                       Иных времен в неведомой мне вере.
                                       …Хрип Сергия Святаго в Англетере,
                                       И бесконечность зачерненных лент.

                                       И вдруг мой гость, чуть разомкнув уста,
                                       Глотнув стакан рябиновой настойки,
                                       Опять сказал, что видел на востоке
                                       Иудин лик над образом Христа.

                                       Презренный русич из последних сил,
                                       Трясясь в горячке исхудалым телом,
                                       Крестясь, шептал чего-то неумело.
                                       Я слышал только: «Господи, спаси…»




                                                          * * *

                                             Наливались яблоки в саду,
                                             Зеленели, зыбью отзываясь, 
                                             Словно неприкаянные маясь.
                                             К солнцу – в лад, а с ветром не в ладу.

                                             К солнцу – в лад, а с ветром не в ладу,
                                             Лопались, разбрызгивая соки…
                                             В самом центре грандиозной стройки
                                             Наливались яблоки в саду.

                                             В центре мироздания всего,
                                             На вершине из витков вселенной,
                                             Лишь они, казались мне нетленны,
                                             Лишь они, и  больше ничего.

                                             Наливались яблоки в саду, 
                                             Розовые впитывая кольца…
                                             Лозунги  таскали комсомольцы,
                                             Призывая к бодрому труду.

                                             Глыбился зловонный котлован,
                                             Пахло пряно сваркой и цементом,
                                             Цинк от крыш закручивался лентой,
                                             Башенный покачивался кран…

                                             Как мужик,- уже в приличной «дозе»,
                                             Двигался, по-пьяному кряхтя,
                                             Символ века и страны дитя,
                                             Мятый и облупленный бульдозер.

                                             …Что в себе, а что и на роду,
                                             Так и будет, где ж искать виновных?!
                                             …На ветру, покачиваясь ровно,
                                             Наливались яблоки в саду.




                                                           ОБЛАКА

                                  В глубину твоих глаз заглянуть я пытался,
                                  Под осенним дождем был промокший слегка,
                                  И губами волос осторожно касался,
                                  А в глазах у тебя облака, облака.

                                  Облака, облака, по широкому небу,
                                  Как плоты, по  весне переносит река,
                                  В ту далекую даль, где ни разу я не был,
                                  Ветер гонит вперед облака, облака.

                                  То, весенним дождем, тихо землю обмыло.
                                  И холодной щеки не коснулась рука.
                                  Все забыл, все забыл, не припомню, что было…
                                  Лишь остались одни облака, облака.

                                  Облака, облака, вы все дальше несетесь,
                                  Вам простор и полет дан судьбой на века.
                                  Я себя лишь во снах ощущаю в полете,
                                  А вокруг все плывут облака, облака.                                                          


                                                      *   *   *

                                      Птица добрая,
                                      Птица лебедь,
                                      Подари мне крылья и стать.
                                      Я хочу научиться летать,
                                      В беспокойном и синем небе!

                                      Птица добрая,
                                      Птица лебедь,
                                      Погляди с поднебесья вниз?
                                      Видишь, тянется к солнцу в близь,
                                      Головы мой слабый стебель?

                                      Я хочу за тобой взлететь,
                                      И с ветрами играть, и спорить.
                                      И взирать на людское море.
                                      И любимые песни петь.

                                      Лебединые льются пусть,
                                      Эти песни над миром вешним.
                                      Пусть  крылами взмахнув, безгрешно,
                                      Я на землю низвергнусь, пусть!

                                      Птица добрая,
                                      Птица лебедь,
                                      Подари мне крылья и стать.
                                      Я хочу научиться летать,
                                      В нашем синем, бескрайнем небе!




                                                       *   *   *

                                                 Стоит человек.
                                                 Кто он?
                                                 Не знаю.
                                                 Стоит человек
                                                 И в небо смотрит.
                                                 Что он там видит?
                                                 Птичью стаю,
                                                 Змея воздушного
                                                 Перелеты?

                                                 Долго стоял.
                                                 Будто кто обидел,
                                                 Нашарив клюшкой,
                                                 Асфальт горячий,
                                                 Ушел,
                                                 Качнув головой
                                                 Незрячей…
                                                 Он, что-то видел?
                                                 Он, что-то видел!

                                                 А мы, порою,
                                                 С глазами люди,
                                                 В мирских заботах,
                                                 В кипенье быта,
                                                 Не видим даже,
                                                 Что есть…
                                                 А будет?..
                                                 Глаза открыты?
                                                 Глаза открыты!


                                                  ТАКОЙ СНЕГ

                                        Белый свет.… Первый снег…
                                        Это было как будто во сне,
                                        Среди черной убогости ночи.
                                        Белый снег.… Первый след…
                                        Не грусти о весне,
                                        Мое сердце – горячий комочек.

                                        Первый снег.… Понесло.… Понесло…
                                        Так роняет листки календарь.
                                        Скоро (бывший далеким)  – январь.
                                        А сегодня, какое число?

                                        А сегодня, тот самый момент –
                                        Ощутить на висках своих просинь.
                                        Отошла запоздалая осень.
                                        И, сегодня, пора перемен.

                                        Снег летит, и седеют дома.
                                        Ни упрека, ни крика, ни вздоха…
                                        Лето… Осень… Зима…
                                        Лето… Осень… Зима…
                                        Но зима!?
                                        Это тоже неплохо!




                                                          * * *

                                           Ты уходишь, а мне скучать.
                                           И зима -  для души отрада.
                                           Далеко за осенним садом
                                           В вышине журавли кричат.

                                           С златокосых моих осин
                                           Облетели остатки листьев.
                                           Крыши дождь обмывает, чистит,
                                           И в окне все косит, косит…

                                           Ветер станет всю ночь качать
                                           Облаков непослушных стадо.
                                           Далеко за осенним садом
                                           В вышине журавли кричат.



                                                         ЧЕЛОВЕК

                                       Ты появишься, словно из НИ…
                                       С первым криком и вздохом первым
                                       Удивит ощущение жизни
                                       И, как током, пройдет по нервам.

                                       Удивит ощущение центра,
                                       И всеобщность со всеми нами,
                                       И как будто бы перфолента
                                       Вдруг в тебе развернется память.

                                       Память предков проснется в теле,
                                       Ты почуешь ее всю разом.
                                       И, как легкая тень,- на темя,
                                       Встрепенувшись, очнется разум.

                                      Солнце светом над миром брызнет,
                                      (Этим светом вы ночь измерьте)
                                      Удивит ощущение жизни,
                                      Ужаснет неизбежность смерти.

                                      Звездным эхом из сна вселенной,
                                      Где ничто, где все время пусто,
                                      Вдруг забьется, как кровь, по венам,
                                      В твоем Я вдруг забьется чувство.     

                                      Человек, вот пришлось родиться,-
                                      Путь начертан, итог – означен.
                                      В книге судеб одна страница
                                      Тоже может чего-то значить.

                                      …Все пройдёт до гроша, до цента,
                                      А потом, на пороге тризны,
                                      Удивит ощущение центра,
                                      Удивит ощущение жизни.

                                                       
                                                  МОЯ МОЛИТВА
                                       
                                 Прости, Господь! Я слишком мало жил,
                                 Чтобы понять истоки мирозданья.
                                 По кругу бытия, и  ожиданья,
                                 Расстрига ветр мой разум раскружил.

                                            И грешну душу источила ржа,
                                 И тлен соблазнов опрокинул нервы,
                                 И, сделав шаг, наверное,  неверный,
                                 Я стал  как блик  на лезвии ножа.

                                 Прости, Господь! А где прощенья нет, -
                                 Молю, Мой Святый, отврати от бездны!
                                 Из под груди, истерзанно-болезный,
                                 Мой вопль в Тебе уже пронзает свет!

                                 А в сердце стынет слабый стон стиха,
                                 Слезами убиенных колоколен,
                                 И замолчать я более не волен,
                                 Хотя с годами все же стал стихать.

                                                        В СУДЕ

                                         Когда нервы сплетаются в узел,
                                         Когда небо наклонно и плоско,
                                         Когда  от первозданного лоска
                                         Остается полоска иллюзий,

                                         Я ступаю походкой вороньей
                                         По ступеням судебной палаты,
                                         Будто в чем-то всерьез виноватый,
                                         Будто именно я - беззаконье.

                                         Я шагаю неверно и шатко,
                                         Уходя от себя в беспредельность…
                                         То подённо, а то понедельно,
                                         На губах моих горько и сладко …

                                         Чтоб не щуриться больше от света,
                                         Закрываю глаза я ладонью,
                                         Ощущая меж светом и болью,
                                         Промежуток не более метра.

                                         Расстоянье от сердца до пальцев,
                                         Каждым кубиком крови измерив,
                                         Осознав себя змеем из змеев,
                                         Не желаю смотреться страдальцем.

                                         Боль чужая впивается в тело,
                                         Распирает сознанье и душу…
                                         Я иду, договор не нарушив,
                                         На твое подрасстрельное дело.




                                                          *   *   *

                                               Я веду разговор
                                               Сам с собой.
                                               Сердце опять не на месте,
                                               Плачет,
                                               Как в бреду.
                                               До сих пор перебой
                                               Я испытываю по части
                                               Удачи.

                                               Я не туп,
                                               Не бездарен.
                                               Конечно – лентяй.
                                               И в дополнение к этому,
                                               Мальчик довольно-таки не пай,
                                               Но возомнивший себя
                                               Поэтом.

                                               И бреду
                                               Напролом.
                                               И иду,
                                               Локтями работая.
                                               Больно, что-то?
                                               Что это я?
                                               Искры из глаз!
                                               Опять – лбом.




                                                        *   *   *

                                  Я не трус.
                                  Что говорить об этом.
                                  Страхом сердце не было налито,
                                  Да же в миг, когда в руке бандита,
                                  Смерть в меня смотрела пистолетом.
                                  Страшно не было,
                                  А было только странно.
                                  Лунный свет, как холодок железа,
                                  Блеск клинка, и мне шинель разрезал,
                                  Хулиган рассерженный и пьяный.
                                  Я не трус.
                                  Но я боюсь, поверь мне,
                                  Ты меня забудешь, непременно.
                                  Где они, старинные поверья,
                                  В жизни все идет попеременно.





                                                     УЛЫБКА

                                      Сижу в своем убогом кабинете.
                                      Пишу бумаги, важные бумаги.
                                      Гляжу в окно и вижу: на планете
                                      Цветут в садах огнем горячим маки.

                                      Весной умытые, обласканные солнцем,
                                      Они горят, как праздник Первомая.
                                      И, наглухо закрытое оконце,
                                      Я настежь в кабинете открываю.

                                      А под окном, как девушка, сирень.
                                      И где-то далеко скворцы запели.
                                      И я запел. И, помню, в этот день
                                      Мне улыбнулся со стены
                                                                           Железный Феликс.

                                      Плохой начальник на меня смотрел сердито,
                                      Я снова перепутал все на свете…
                                      Но у меня опять окно открыто
                                      И странная улыбка на портрете.






                                                  Сонет чинуше

                                      Ни капли, знаю, совести своей
                                      Уж, не отдам разменным автоматам.
                                      И будь я даже трижды виноватым,
                                      Душа чиста, как снег среди полей.

                                      А что ты знаешь о душе моей,
                                      В дешевой юбке, унтер Пришибеев?
                                      В груди моей она свернулась змеем 
                                      И жалит сердце все больней, больней.

                                      Какой кошмар,- чиновный бюрократ,
                                      В словах сплошное диво из морали, 
                                      На деле - извращенное стократ...

                                      Я вижу мир,  в котором все украли?

                                      В лесах моих, ни вечером, ни днем,
                                      Мне говорить не приходилось с пнём.





                                                     ОПРАВДАНИЕ

                                          Постановят судьи приговор,
                                          С диким треском лопнет обвиненье.
                                          Странною уродливою тенью
                                          Вывалится туча из-за гор.

                                          В глубине березовой листвы
                                          Справят свадьбы солнечные зайцы.
                                          Побелеют сомкнутые пальцы.
                                          Получив оправданность судьбы.

                                          И в просвет полуказенных штор,
                                          Словно бы от выстрела, пригнувшись,
                                          Удалится, глупо улыбнувшись,
                                          Старый, лупоглазый прокурор.

                                          Солнце, не предчувствуя закат,
                                          Будет плавать в небе родниковом.
                                          Воздух в горле поперхнется комом,
                                          И бумаги бросит адвокат.

                                          Расстегнет наручники конвой.
                                          Уходя, протопают подковы.
                                          Как тогда.… В начале было слово…
                                          …Дождь упал из тучи грозовой.





                                                  ВОРОВКА

                                           Вагон  ревел,
                                           Как улей встревоженный.
                                           Свет 
                                           Под низким мигнул
                                           Потолком.
                                           А на полу
                                           Кто-то коржик
                                           Творожный,
                                           В суматохе,
                                           Примял каблуком.

                                           Старуха,
                                           Лицо, как яйцо,
                                           С верхней полки
                                           Спрыгнула ловко.
                                           Кричала,
                                           Брызжа тебе в лицо:
                                           - Воровка!
                                           Воровка!
                                           Воровка!

                                           Ужас,
                                           Увидеть подобный сон,
                                           У старой пропала
                                           Рублевка.
                                           Вопила старуха,
                                           Шипел вагон:
                                           - Воровка!
                                           Воровка!
                                           Воровка!

                                           Толпа напирала,
                                           Ажиотаж,
                                           Рвался на части
                                           В легких.
                                           Каждый дрожал
                                           За свой багаж
                                           И за свои рублевки.

                                           Ты же,
                                           Синие пальцы стиснув,
                                           Не понимая, 
                                           Глядела в толпу…
                                           В тамбуре дверь 
                                           Распахнулась свистом...                                       
                                           Тень мелькнула
                                           В пустую тьму...

                                           И красные лица
                                           Отпрянули
                                           От образовавшейся
                                           Пустоты.
                                           Бегом назад.
                                           И не глянули
                                           Туда, где тьма,
                                           Туда, где ты.

                                           Расселись,
                                           Совестливо по местам,
                                           Согласно билетов,
                                           Купленных в кассе.
                                           Как тут и были.
                                           Не зная,
                                           Что там, 
                                           В пустоте,
                                           Тебя колеса
                                           Зарезали насмерть.

                                            Нашлась у старухи  
                                            Рублевка.
                                            Ее беда оказалась
                                            Ложной.
                                            Коржик лежит на полу
                                            Творожный…
                                            И колеса стучат:
                                            - Воровка!
                                            Воровка!
                                            Воровка!






                                                     *   *   *

                        Мне опять довелось поругаться в суде с прокурором
                        И кидать словеса на замшелую чашу Фемиды.
                        На каких небесах поселилась при сердце обида,
                        И в каких облаках заплутался душевный мой норов?

                        Никому не скажу, и никто никогда не узнает,
                        Что такое – кричать, когда звук прилипает к гортани,
                        Стиснув зубы, молчать, если ноты не ведают грани,
                        И смеяться тогда, когда грудь, разрываясь, рыдает.

                        Мне сегодня пришлось заступиться за тело убийцы,
                        Ибо душу спасать не удел адвокатских стараний.
                        Приговор оглашен. Будет выстрел не во поле брани?
                        Будет свежая кровь по бетонному полу струиться?





                                                      ОСУД

                                    На краю всепрезренной скамьи,
                                    Под язвительный шепот конвоя,
                                    Изваянье сидело живое,
                                    Обхвативши колени свои.

                                    В пустоту голубели глаза,
                                    Из-под спуда казенной косынки,
                                    В глубине их блестели росинки...
                                    Прокурорно гремела гроза.

                                    Не скупец, этот хрыч, прокурор,
                                    Запросил у суда пятилетку.
                                    По-ударному, хлопали ветки
                                    О сиренево-синий забор.

                                    Словно тучи метались в ночи,
                                    Будто небо рассыпалось градом…
                                    Рог  обломанный  месяц точил.
                                    Бес обнюхивал брошенный ладан. 

                                    Приговором рассыпанных фраз,
                                    Правосудно слюнявя в бумаге,
                                    Изливался судья, педераст,
                                    О тюремно-общественном благе.





                                        Рубикон судебной палаты
                                          (провинциальная по…э, ма..)

                               А судьи кто?
                               Я знаю все троих.
                               Мне ведомы их мысли и печали.
                               Вот жил без бед – да «черти  накачали»,
                               Сужусь, сержусь и лажу новый стих.

                               Ответчик - я, увы, суров закон.
                               К тому ж  наврать «три короба» не скоро...
                               Но даже вредный голос прокурора,
                               Мне тоже удивительно знаком.

                                А кто же он? Скажу (туда-сюда!),
                                Что рыбачишко никуда не годный,
                                И слаб до  баб, и носит галстук модный,
                                В отличь от  председателя суда.

                                Их секретарша соком налита,
                                Не обделил обличием создатель,
                                И «старый ёж» - народный заседатель,
                                В уме с ней спит, слюнявя угол рта.

                                Другой, как сыч, с  глазами алкаша
                                (Я пил с ним как-то в будень бормотуху),
                                Ума в нем нет, как не было и нюху
                                На водку, - пьет, в  ней мякиши кроша.

                                Мои братки, меня хотят судить?!
                                Судья пусть помнит, что мне должен трешку.
                                Пусть прокурор почесывает «рожки» -
                                Его не трудно было наградить.

                                А судьи кто?
                                И как суров закон?
                                И как их всех мне на «кривой» объехать?
                                …И вот уже, в душе давлюсь от смеха,
                                Какой тут, к бесу, вшивый Рубикон!





                                                   *   *   *

                                        Прокурор времен застоя
                                        Сексуально не обижен.
                                        Может лежа, может стоя,
                                        Может в дырочку пониже.

                                        Может толстую судьиху.
                                        Секретаршу  тоже может 
                                        Взять за  титьки тихо-тихо,
                                        И куда-нибудь, -  на ложе.

                                        Прокурор времен застоя,
                                        Самого закона крыша.
                                        Может лежа, может стоя,
                                        Может в дырочку повыше.





                                                        *   *   *

                                         Растирая слезы кулаченком,
                                         Девочка стояла над котенком.

                                         Мимо об асфальт, сдирая шины,
                                         Громыхали грузные машины.

                                         Все кругом шумело и рычало.
                                         Что-то всем девчушка та кричала.

                                         Пах бетон бензином и резиной.
                                         Девочка рученкою грозила.

                                         - Доченька, не надо, бесполезно,
                                         Сделаны машины из железа!





                                                       САМОСУД

                                       Судьбы моей составлен приговор,
                                       Вот-вот его провозгласит всевышний.
                                       То - «пятый угол», а то вроде – «вышку»,
                                       Уж требует небесный прокурор.

                                       Все им известно до мельчайших брызг,
                                       От рождества и до черты последней,
                                       Чей сын я был, и чей я стал наследник,
                                       Каков я трезв, ну и какой я «вдрызг».

                                       Общественность гундосит про застой,
                                       Что этот факт, увы, почти доказан.
                                       И выступает пятнами проказа
                                       Через стихов неравноценный строй.

                                       Стихи мои, однажды ввечеру
                                       Служили вы растопкою для печки…
                                       Но жизнь, вернувшись, потекла далече…
                                       Теперь не знаю, скоро ли помру.

                                       И вот стою. И бьет в глаза, как встарь,
                                       Сухая дробь из литер приговора.
                                       Качается в руках у прокурора
                                       Чудной такой казенный инвентарь:

                                       На чаше медной - скопище грехов
                                       (Рыдает где-то обо мне осина),
                                       А на другой -  всего моих два сына,
                                       Да тоненькая рукопись стихов.




                                                     *   *   *

                                       Слышал по радио я намедни,
                                       Заповедников тьма и все хороши.
                                       Но каким указом создать заповедник,
                                       Заповедник счастья моей души?!

                                       Охотовед рассказывал, как медведи
                                       Живут графьями в лесной глуши.
                                       Ни стрессов им, ни смешных комедий,
                                       Наелся вдоволь, гуляй, пляши.

                                       Кризисы, темы, сплетни, бредни,
                                       Ужас дыма и рев машин…
                                       Где ты, где ты, мой заповедник,
                                       Заповедник счастья моей души?!





                                                                      

 

                                                          *   *   *

                                                 Жизни учусь.
                                                 Сам по себе –
                                                 Школьник.
                                                 Вот научился
                                                 Писать стихи,
                                                 Что ли?
                                                 В мысли своих
                                                 Захожу
                                                 Штольни.
                                                 В мыслях моих,
                                                 Мне самому
                                                 Больно.

                                                 Слово мое
                                                 Стало уже
                                                 Складно.
                                                 А за окном
                                                 Дождик идет.
                                                 Ладно.
                                                 А за окном,
                                                 Мокрый асфальт.
                                                 Гадко.
                                                 А на окне,
                                                 Стопка вина.
                                                 Сладко.
                                                 А на душе,
                                                 Горький туман
                                                 Боли.
                                                 Мне бы сейчас
                                                 Водки стакан,
                                                 Что ли?

                                                 Падает дождь.
                                                 Светит фонарь 
                                                 Тускло.
                                                 Что так вокруг,
                                                 Что так везде,
                                                 Пусто?
                                                 Светят во мгле
                                                 Желтые дни
                                                 Окон.
                                                 Вижу вдали,
                                                 Пасмурный лик
                                                 Блока.


                                                        *   *   *

                                             А мне не надо ничего.
                                             Мой мир спокоен.
                                             Пустой загон, кривой вагон,
                                             Костюм неладно скроен.
                                             Не надо, белый потолок,
                                             А выше крыши,
                                             Седого неба котелок
                                             И звезды вышек.
                                             Не надо, блеск чужих антенн,
                                             Походным строем.
                                             Не нужно громких перемен,
                                             Мой мир спокоен.


                                                         *   *   *

                                         Болею вдрызг.
                                         Увы, с ума схожу.
                                         Не в силах разум мой 
                                         Постичь чужие дали.
                                         Бросаю прочь  походные сандали. 
                                         Гоню машину ближе к гаражу.
                                         И вот,
                                         Сижу.
                                         Лежу.
                                         Гляжу
                                         На этот мир в поганенькой обложке,
                                         В дешевом переплете из сатина.
                                         Страницы рассыпаю серпантином
                                         И сыплю буквы на пол, словно крошки.

                                         А за окном, блевотою загона,
                                         Не наше небо корчится вечерне.
                                         И бродит революционной чернью,
                                         Великий призрак квадросамогона.

                                         А кто сказал,
                                         Что я с ума схожу?
                                         Да здравствуют поэты
                                         И писатели!
                                         Зализывайте язвы.
                                         Только кстати ли.
                                         Я мир неизлечимым нахожу.


                                                      *   *   *

                                  Был строй поэтов, как строй солдат.
                                  На белом коне – полководец Пушкин.
                                  И мы, пацаны, обгоняя, друг дружку,
                                  Бежали сзади, и всяк был рад.

                                  Давно это было, но помню ясно.
                                  В нашем селе тот полк ночевал.
                                  В свой дом на постой, тоже помню, звал
                                  Красивого парня в рубахе красной.

                                  Но был этот день, на грех, развесний.
                                  Разбойницы девки: «Уйди, не ври!»,
                                  Забрали парня. Я слышал песню,
                                  Что где-то выткался свет зари.

                                  Уж солнце затихло в закате рваном.
                                  В мой дом на постой никто не шел.
                                  …Мне снился ночью гром барабанов
                                  И тысяч знамен кумачовый шелк.


                                                       ЖИЗНЬ

                                     Как коротка, как непонятна жизнь.
                                     Вчера смеялся,  завтра – на погосте…
                                     Вчера один, а вот сегодня – гости.
                                     Вчера – в галоп, а вот сегодня – в рысь.

                                     Как коротка, как непонятна жизнь,
                                     Какая все же бешеная  скачка!
                                     … И хочется,  и хочется  до плача,
                                    Сойти с коня и по земле пройтись.
                                                      

                                                  Залетная птица

                                 Мне нечего делать с билетом измятым
                                 В плацкартном вагоне, вагоне девятом,

                                 Я загнан ветрами в дорогу жестко,  
                                 Залетная птица всегда одинока.

                                 Я словно в пустыне, из мира изъятый,
                                 В плацкартном вагоне, вагоне девятом.

                                 Не вижу конца я, не помню истока…
                                 Залетная птица всегда  одинока!


                                                 И ВСЕ ПОТОМ

                                             … И все потом…
                                             И все на заднем плане.
                                             И тихо, как в замедленном кино.
                                             …Лишь Русь, да я…
                                             Ночи вздыхает пламя.
                                             Но это, в общем,
                                             В целом – все одно.
                                             …Потом, лишь я…
                                             А остальное где-то.
                                             И воздух, обжигая ртом,
                                             Гляжу наверх,
                                             Где провода и ветки…
                                             Но это – там…
                                             И, все-таки, – потом.
                                             Я  все, я все до капли понимаю 
                                             И, чувствуя ликующую дрожь,
                                             К губам иссохшим
                                             С брагой подымаю
                                             Из кадки ночи
                                             Звездно-медный ковш.
                                                  

                                                     *   *   *

                                  Когда утратил я покой и все оставил,
                                  Из равноденствия земного уходя,
                                  Свернулся шаром мир, под птичьей стаей,
                                  Сквозь слабый стон пернатого вождя.

                                  Закат давился неба позументом.
                                  Дожди упали, как-то разом, вдруг.
                                  Из траурно-печальной птичьей ленты,
                                  Глубоким криком вниз свалился  звук.

                                  Давно упало за Европу солнце,
                                  В ночи поплыл туманный материк.
                                  А в небе, только, журавли и…стронций…
                                  Под небом я. А между нами, - крик.


                                                          * * *

                                          Мелькну, уйдя.
                                          Исчезну, словно тень
                                          Рожденного огнем метеорита.
                                          И лягу тихой пылью на орбиту,
                                          Росой метеоритного дождя.

                                          Пройдут года.
                                          Помчатся в даль свою
                                          Фотонные земные исполины…
                                          В их светлые, просторные кабины
                                          Войду, влечу,
                                          И музыку волью.


                                                        *   *   *

                                      - Мне билет!
                                      А, на рейс? Любой!
                                      Я устал в тишине квартирной. 
                                      Собеседником, сам с собой,
                                      Так вести диалог противно.
                                      Мне б пристать к сумасшедшему берегу,
                                      Пить травы огневой настой.
                                      - Мне билет!
                                      Я лечу на Совегу!
                                      И не слышу  ничье:
                                      - Постой!
                                      Там в деревне, к моим тополям
                                      Подойду и спрошу:
                                      - А где же?
                                      Недопетая песня моя?
                                      Недопитая мною свежесть?


                                                         *   *   *

                                          Мне ли петь песни печальные.
                                          Осень пришла так негаданно.
                                          В небе висит, в небе качается
                                          Распоследняя чудная  радуга.
                                          Мне  ли петь песни печальные.

                                          Осень пришла так негаданно.
                                          Затуманилось солнце тучами.
                                          Засверкали леса нарядные,
                                          Расфуфырившись в краски лучшие.

                                          Мне ли петь песни печальные.
                                          Мне ли плакать о лете прожитом.
                                          Нескончаемо изначальная,
                                          Станет осень теперь дороже мне.
                                          Мне ли петь песни печальные.


                                                      *   *   *

                                        Мне ли плыть в туманах грез,
                                        И летать под небесами!?
                                        Я залез в чужие сани,
                                        Как в телегу без колес.

                                        Ты куда меня занес,
                                        Ветер осени залетный?
                                        И куда витою плеткой,
                                        Гонишь вьюгу сквозь мороз?

                                        Мне ли плыть в туманах грез?
                                        Снег сечет в лицо крупчаткой.
                                        Заслоню глаза перчаткой,
                                        От метели и от слез.



                                                    *   *   *

                                        Мне на все наплевать.
                                        Я в хорошей деревне скрылся.
                                        Буду в грядках капустных рыться.
                                        Стану огурцы поливать.
                                        Мне на все наплевать.
                                        Полежу на пахучем сене.
                                        Затолкаю в кадушку веник.
                                        Погоняю им мошек рать.
                                        Буду огурцы поливать.
                                        Мне на все наплевать.
                                        Не приходите ко мне со свитой.
                                        У меня огурцы неполиты.
                                        Надо огурцы поливать.


                                                    МОЙ СОСЕД

                                       Почему не любят моего соседа?
                                       Он хороший!

                                       Только молчаливый, 
                                       Бородой заросший.
                                       Он частенько пьяный
                                       Матом кроет «в душу»,
                                       И стучит в окошки
                                       По ночам к старушкам.
                                       Спит, бывает «в стельку»,
                                       Под забором в стужу…

                                       Мой сосед, еще не сед.
                                       На войне был мой сосед
                                       Ранен
                                       И контужен…


                                                           ПОЭТ

                                                Летит он над миром,
                                                Сверкающим шаром.
                                                Подобный Икару.
                                                С расплавленной лирой.
                                                И бьются бурунно,
                                                Рождая нам звуки,
                                                Горящие руки,
                                                По огненным струнам.
                                                Звон песнею вещей,
                                                Ложится на душу,
                                                И любо послушать,
                                                Как сердце трепещет.


                                                        *   *   *

                                          Ты приходи сегодня вечерком.
                                          Ты приходи, и посидим за чаем,
                                          С топленным в русской печке молоком.
                                          Потом, вдвоем газету почитаем.
                                          Ты приходи сегодня вечерком.
                                          Поговорим о том, что есть на свете,
                                          Без спора, без натяжек, все ладком.
                                          И выкурим по длинной сигарете.
                                          Ты приходи сегодня вечерком.
                                          Мы помолчим с тобою у печурки
                                          О чем-нибудь, а может быть, о ком,
                                          На огонек, поглядывая юркий.
                                          Ты приходи сегодня вечерком.


                                                     Ты, скажи…


                                  Пусть будет больно,
                                                         пусть ветер свинцов,
                                  Я правду тебе 
                                                                    скажу в лицо.
                                  Пусть будешь прав ты,
                                                                          а я, не за,
                                  Я правду тебе
                                                                    скажу в глаза.
                                  Пусть станет плохо,
                                                                    и пусть гроза,
                                 Я правду тебе
                                                                    скажу в глаза.
                                 Пусть станут твои
                                                                     глаза – ножи...
                                 А ты мне, правду свою,
                                                                                скажи.



                                                      ЧТО ЖЕ?

                                       Эй, скажи мне, друг любезный,
                                       Что же там – за небом синим?
                                       Кто костер мой бесполезный
                                       Распалил на керосине?

                                       Кто сырые ветки бросил
                                       На огонь, чадящий ныне,
                                       Кто придумал эту осень?
                                       Что же там – за небом синим?


                                                       *   *   *

                                         Что ты, Саша, приуныл, какая
                                         В голове твоей забилась жила?
                                         Та ли, что в зеленом платье мая,
                                         Встретила тебя и раскружила?
                                         Милый, Саша, скоро будет лето,
                                         А весна туманами растает.
                                         Уже пахнут мятою рассветы
                                         И неслышно календарь листают.


                                                     Э Т Ю Д

                                          Губы соленые, влажные
                                          Мятою пахнут опять…
                                          Что-то уж очень важное
                                          Тебе я хочу сказать.

                                          Волосы мягкие, белые
                                          Стелются по плечам…
                                          Где вы, слова несмелые,
                                          Прячетесь  по ночам?    

                                                   ЭСКИЗ

                                           Сенокосье.
                                           Вечер спрятал
                                           Все стога на берегу.
                                           Этим дивным ароматом
                                           Надышаться не могу.

                                           Всплеск русалки.
                                           Сонный омут.
                                           Где-то бьет копытом лось.
                                           Тихим-тихим летним громом
                                           Небо вдруг отозвалось.