Вы не можете комментировать, т.к. не авторизованы.
|
|
02-06-2008 20:16 (ссылка)
02-06-2008 20:27 (ссылка)
Melissa Melistan
Синопсис сценария фильма. Автор -- Виктория Берёзка
"Сюжет для семейной комедии".
Живет в Киеве обычная украинская семья: мама, папа, сын-подросток. Есть теща. Она живет отдельно.
Все у них, вроде, нормально: обеспеченные люди, у обоих супругов хорошая работа (он ¾ бизнесмен, она ¾ языковед), но они к этому относятся как к само собой разумеющимся вещам.
У них в семье есть постоянный, не иссякающий конфликт: мама очень любит чистоту, порядок, она ухаживает за вещами, а сын и муж слегка неряшливы: разбрасывают вещи по квартире, не кладут их на место. Это постоянно раздражает маму (нашу главную героиню). Она все «драит – моет – стирает – готовит» и т.д., и т.п. И при этом еще умудряется заниматься научной работой. И все это ¾ на фоне мелких конфликтов. До тех пор, когда случается конфликт крупный.
Во время домашнего празднования по поводу защиты ее диссертации в присутствии близких друзей, тещи, ее начальника, сослуживцев, Она, не задумываясь, мимоходом, делает мужу бестактное замечание по поводу его поведения за столом. Возникает неловкая ситуация, муж бурно реагирует, происходит скандал. Она убегает на кухню вся в слезах, гости начинают расходиться, муж напивается, а ее лучшая подруга (по совместительству ¾ секретарша ее начальника) старается Его успокоить. А наша героиня рыдает в кухне на плече у мамы. Мама молча ее обнимает, гладит по голове, по плечам, а потом, глядя в глаза, говорит ей только две фразы: «Доченька моя, пойми, наконец, в этом мире никого нельзя изменить. Можно изменить только себя». Новый взрыв рыданий героини.
На следующий день Она идет на работу, но перед глазами у нее ¾ вчерашние сцены скандала. Чувствует он себя паршиво. Ей стыдно за вчерашний скандал перед коллегами.
А в это время ее начальник со своей секретаршей обсуждает предстоящее выступление с докладом на международной конференции по украинскому языку, которая на днях должна состоятся в Киеве. Тема конференции совпадает с темой диссертации нашей героини, а, следовательно, ее выступление и присутствие на конференции очень важно. Но начальник очень настроен сам выступить вместо нее. Однако он понимает, что его прямое вмешательство в ситуацию может вызвать конфликт и ищет благовидный предлог убрать конкурентку. И секретарша ненавязчиво подкидывает ему идею, что неплохо было бы, на фоне вчерашних не приятных событий, отправить эту самую конкурентку куда-нибудь отдохнуть: в Ялту, в Крым ¾ в санаторий по профсоюзной линии (в качестве подарка от коллег по случаю удачной защиты диссертации). Начальник выражает сомнения по поводу способа, с помощью которого можно добиться ее согласия на отъезд. Но секретарша, она же лучшая подруга, берет эту задачу на себя.
Тем временем, героиня приходит на работу. Ей неловко общаться с сослуживцами. Те делают вид, что ничего не произошло и от этого ситуация стает еще более неловкой.
В конце концов, героиня встречается в курилке женского туалета со своей подругой-секретаршей и, ожидая пока подруга курит, поправляет перед зеркалом макияж, жалуясь на мужа. Подруга «подогревает» ее обиду и советует взять отпуск, чтобы поехать отдохнуть. А неблагодарные муж и сын пусть попробуют обойтись без нее.
Распаленная обидой и жаждой мести, героиня идет к начальнику просить об отпуске. Тот, опережая события, притворно ей сочувствует по поводу вчерашнего скандала, делает сочувственные замечания по поводу ее уставшего вида и т.п. Она совсем «раскисает» и начинает плакать. Начальник предлагает ей «горящую» путевку в санаторий в качестве подарка от коллектива: там она сможет отдохнуть, подлечить свои расшатанные нервы (море, солнце, природа и т.п. сделают свое доброе дело). Она вспоминает о предстоящей конференции, но аргументы начальника о том, что нужно себя любить, жалеть, беречь, его сочувствие ¾ берут свое и героиня сдается, соглашаясь уехать.
Она приходит домой, собирает свои вещи в чемодан. Перед уходом берет в руки фотографию мужа с сыном, стоящую на одной из полочек в кухне, машинально вытирает с рамочки пыль и говорит, глядя на нее (как бы обращаясь к мужу и сыну) и держа ее в руках: «А теперь, мои милые, вам придется заботиться о себе самим!». Ставит ее на стол и поворачивается, чтобы уйти. Раздается стук. Она оглядывается через плечо и видит, что фотография лежит (упала) на столе. Героиня не поправляет ее, а, вздохнув, молча уходит. Дверь захлопывается. Фотография лежит на столе.
Дальше начинаются странные события: вещи приобретают способность говорить и требуют от мужа и сына героини, чтобы те о них заботились, отказываясь служить им. Начинается настоящая борьба между людьми и вещами. Вначале муж и сын думают, что им все это только мерещится, но постепенно эта борьба приобретает угрожающие формы. Мужское упрямство и желание игнорировать происходящее постепенно переходят в растерянность.
Муж героини получает от нее сообщение на домашнем автоответчике о ее отъезде в санаторий.
Тем временем, власть вещей распространяется на наших героев не только в пределах их квартиры, но и в офисе, в школе, в магазине и т.п. При этом люди посторонние, никак не связанные с их семейством, этого влияния не замечают, отмечая лишь странное поведение наших персонажей. А вот секретарша-подруга, проникнувшая в дом с целью стать любовницей мужа героини, становится объектом недоброжелательного внимания вещей к ее персоне. Они не принимают ее на своей территории и, осмеянная и напуганная ими, она вынуждена бежать.
Тем временем, теща пытается выяснить у наших героев куда подевалась ее дочь. Она приходит к ним домой, но муж и сын героини всячески стараются не допустить ее в квартиру, стараясь скрыть проблему «живых» вещей.
Хотя посторонние люди в транспорте, офисе, школе, магазине не замечают влияния предметов на себе, наши герои все чаще попадают в нелепые ситуации из-за своих «неадекватных» реакций. А вещи приобретают все большую власть над людьми. Они «жмут на кнопки» и управляют поведением героев.
Мы видим цветение крымской природы: пейзажи ботанического сада.
Героиня в задумчивости идет на высоких каблуках по пустынному каменистому пляжу в том самом костюме, в котором мы видели ее на работе. Отсутствующим взглядом она тоскливо смотрит впереди себя, и холодный ветер треплет ее волосы на фоне высоких волн Черного моря.
Героиня робко стучит в дверь, на которой табличка с надписью «Психотерапевт» и, получив ответ: «Да, да! Входите», входит в кабинет и в нерешительности останавливается.
Молоденький психотерапевт, явно недавний выпускник ВУЗа, (лет на 10 моложе нашей героини) приглашает ее присесть в кресло, знакомится с ней и, не вникая особо в ее проблему, начинает «петь» о Фрейде, Юнге, сублимации, либидо и прочей ахинее.
Она постепенно перестает его слушать (мы слышим музыку) и отстраненно наблюдает за его мимикой и жестами, понимая, что он пытается с ней флиртовать. Эти картинки вызывают в ее памяти другие: «ее подруга-секретарша у них дома вовремя вечеринки рядом с мужем героини», «героиня и подруга в курилке», беседа с начальником…
Внезапно героиня прерывает психотерапевта резким «Извините» и убегает, оставив его в недоумении.
Киевский аэропорт. Прилет самолета. Героиня бежит по территории аэропорта.
Героиня прибегает домой. Заходит в квартиру. Муж и сын отсутствуют. Героиня обнаруживает, что в ее доме, который она так тщательно обустраивала, вещи командуют всем и вся. Но поначалу героине в это не верит, а думает, что сошла с ума.
Поначалу домочадцы ничего не сообщают ей о домашнем феномене ¾ говорящих вещах. А она, в свою очередь старается скрыть это от них. Она следит за ними, они ¾ за ней, все пытаются выяснить, что же происходит.
Однажды героиня подслушивает разговор мужа с сыном и понимает, что все это началось с того момента, когда она уронила их фотографию. Она пытается понять как ей решить ситуацию. В ее сознании «прокручиваются» варианты способов «укрощения» вещей. (Зрителю кажется, что все это происходит с героиней на самом деле.): «Переговоры с вещами» ¾ не срабатывает; «Героиня крушит мебель» ¾ «не подходит», не устраивает героиню; «Вещи «берут верх» ¾ героиня сидит в кресле связанная и с кляпом во рту.
Когда ситуация достигает апогея, раздается звонок в дверь. Мы видим героиню, сидящую на стуле в кухне. Не связанную, но очень настороженную. Она поворачивает голову в сторону входной двери. Дверь сама со скрипом отворяется, и мы видим, что в квартиру входит кошка. Она медленно, принюхиваясь, проходит по квартире, и кажется, что под ее взглядом предметы теряют свои ненормальные свойства, вновь подчиняясь необходимости служить людям. Кошка проходит в кухню, запрыгивает на стол и они с героиней внимательно и долго смотрят в глаза друг другу.
Договорятся ли они?
Титры на глазах героини.
Re: ВНИМАНИЕ УЧАСТНИКАМ! ЛИТЕРАТУРНЫЙ ТЕСТ КОНКУРСА.
Melissa Melistan
Синопсис сценария фильма. Автор -- Виктория Берёзка
"Сюжет для семейной комедии".
Живет в Киеве обычная украинская семья: мама, папа, сын-подросток. Есть теща. Она живет отдельно.
Все у них, вроде, нормально: обеспеченные люди, у обоих супругов хорошая работа (он ¾ бизнесмен, она ¾ языковед), но они к этому относятся как к само собой разумеющимся вещам.
У них в семье есть постоянный, не иссякающий конфликт: мама очень любит чистоту, порядок, она ухаживает за вещами, а сын и муж слегка неряшливы: разбрасывают вещи по квартире, не кладут их на место. Это постоянно раздражает маму (нашу главную героиню). Она все «драит – моет – стирает – готовит» и т.д., и т.п. И при этом еще умудряется заниматься научной работой. И все это ¾ на фоне мелких конфликтов. До тех пор, когда случается конфликт крупный.
Во время домашнего празднования по поводу защиты ее диссертации в присутствии близких друзей, тещи, ее начальника, сослуживцев, Она, не задумываясь, мимоходом, делает мужу бестактное замечание по поводу его поведения за столом. Возникает неловкая ситуация, муж бурно реагирует, происходит скандал. Она убегает на кухню вся в слезах, гости начинают расходиться, муж напивается, а ее лучшая подруга (по совместительству ¾ секретарша ее начальника) старается Его успокоить. А наша героиня рыдает в кухне на плече у мамы. Мама молча ее обнимает, гладит по голове, по плечам, а потом, глядя в глаза, говорит ей только две фразы: «Доченька моя, пойми, наконец, в этом мире никого нельзя изменить. Можно изменить только себя». Новый взрыв рыданий героини.
На следующий день Она идет на работу, но перед глазами у нее ¾ вчерашние сцены скандала. Чувствует он себя паршиво. Ей стыдно за вчерашний скандал перед коллегами.
А в это время ее начальник со своей секретаршей обсуждает предстоящее выступление с докладом на международной конференции по украинскому языку, которая на днях должна состоятся в Киеве. Тема конференции совпадает с темой диссертации нашей героини, а, следовательно, ее выступление и присутствие на конференции очень важно. Но начальник очень настроен сам выступить вместо нее. Однако он понимает, что его прямое вмешательство в ситуацию может вызвать конфликт и ищет благовидный предлог убрать конкурентку. И секретарша ненавязчиво подкидывает ему идею, что неплохо было бы, на фоне вчерашних не приятных событий, отправить эту самую конкурентку куда-нибудь отдохнуть: в Ялту, в Крым ¾ в санаторий по профсоюзной линии (в качестве подарка от коллег по случаю удачной защиты диссертации). Начальник выражает сомнения по поводу способа, с помощью которого можно добиться ее согласия на отъезд. Но секретарша, она же лучшая подруга, берет эту задачу на себя.
Тем временем, героиня приходит на работу. Ей неловко общаться с сослуживцами. Те делают вид, что ничего не произошло и от этого ситуация стает еще более неловкой.
В конце концов, героиня встречается в курилке женского туалета со своей подругой-секретаршей и, ожидая пока подруга курит, поправляет перед зеркалом макияж, жалуясь на мужа. Подруга «подогревает» ее обиду и советует взять отпуск, чтобы поехать отдохнуть. А неблагодарные муж и сын пусть попробуют обойтись без нее.
Распаленная обидой и жаждой мести, героиня идет к начальнику просить об отпуске. Тот, опережая события, притворно ей сочувствует по поводу вчерашнего скандала, делает сочувственные замечания по поводу ее уставшего вида и т.п. Она совсем «раскисает» и начинает плакать. Начальник предлагает ей «горящую» путевку в санаторий в качестве подарка от коллектива: там она сможет отдохнуть, подлечить свои расшатанные нервы (море, солнце, природа и т.п. сделают свое доброе дело). Она вспоминает о предстоящей конференции, но аргументы начальника о том, что нужно себя любить, жалеть, беречь, его сочувствие ¾ берут свое и героиня сдается, соглашаясь уехать.
Она приходит домой, собирает свои вещи в чемодан. Перед уходом берет в руки фотографию мужа с сыном, стоящую на одной из полочек в кухне, машинально вытирает с рамочки пыль и говорит, глядя на нее (как бы обращаясь к мужу и сыну) и держа ее в руках: «А теперь, мои милые, вам придется заботиться о себе самим!». Ставит ее на стол и поворачивается, чтобы уйти. Раздается стук. Она оглядывается через плечо и видит, что фотография лежит (упала) на столе. Героиня не поправляет ее, а, вздохнув, молча уходит. Дверь захлопывается. Фотография лежит на столе.
Дальше начинаются странные события: вещи приобретают способность говорить и требуют от мужа и сына героини, чтобы те о них заботились, отказываясь служить им. Начинается настоящая борьба между людьми и вещами. Вначале муж и сын думают, что им все это только мерещится, но постепенно эта борьба приобретает угрожающие формы. Мужское упрямство и желание игнорировать происходящее постепенно переходят в растерянность.
Муж героини получает от нее сообщение на домашнем автоответчике о ее отъезде в санаторий.
Тем временем, власть вещей распространяется на наших героев не только в пределах их квартиры, но и в офисе, в школе, в магазине и т.п. При этом люди посторонние, никак не связанные с их семейством, этого влияния не замечают, отмечая лишь странное поведение наших персонажей. А вот секретарша-подруга, проникнувшая в дом с целью стать любовницей мужа героини, становится объектом недоброжелательного внимания вещей к ее персоне. Они не принимают ее на своей территории и, осмеянная и напуганная ими, она вынуждена бежать.
Тем временем, теща пытается выяснить у наших героев куда подевалась ее дочь. Она приходит к ним домой, но муж и сын героини всячески стараются не допустить ее в квартиру, стараясь скрыть проблему «живых» вещей.
Хотя посторонние люди в транспорте, офисе, школе, магазине не замечают влияния предметов на себе, наши герои все чаще попадают в нелепые ситуации из-за своих «неадекватных» реакций. А вещи приобретают все большую власть над людьми. Они «жмут на кнопки» и управляют поведением героев.
Мы видим цветение крымской природы: пейзажи ботанического сада.
Героиня в задумчивости идет на высоких каблуках по пустынному каменистому пляжу в том самом костюме, в котором мы видели ее на работе. Отсутствующим взглядом она тоскливо смотрит впереди себя, и холодный ветер треплет ее волосы на фоне высоких волн Черного моря.
Героиня робко стучит в дверь, на которой табличка с надписью «Психотерапевт» и, получив ответ: «Да, да! Входите», входит в кабинет и в нерешительности останавливается.
Молоденький психотерапевт, явно недавний выпускник ВУЗа, (лет на 10 моложе нашей героини) приглашает ее присесть в кресло, знакомится с ней и, не вникая особо в ее проблему, начинает «петь» о Фрейде, Юнге, сублимации, либидо и прочей ахинее.
Она постепенно перестает его слушать (мы слышим музыку) и отстраненно наблюдает за его мимикой и жестами, понимая, что он пытается с ней флиртовать. Эти картинки вызывают в ее памяти другие: «ее подруга-секретарша у них дома вовремя вечеринки рядом с мужем героини», «героиня и подруга в курилке», беседа с начальником…
Внезапно героиня прерывает психотерапевта резким «Извините» и убегает, оставив его в недоумении.
Киевский аэропорт. Прилет самолета. Героиня бежит по территории аэропорта.
Героиня прибегает домой. Заходит в квартиру. Муж и сын отсутствуют. Героиня обнаруживает, что в ее доме, который она так тщательно обустраивала, вещи командуют всем и вся. Но поначалу героине в это не верит, а думает, что сошла с ума.
Поначалу домочадцы ничего не сообщают ей о домашнем феномене ¾ говорящих вещах. А она, в свою очередь старается скрыть это от них. Она следит за ними, они ¾ за ней, все пытаются выяснить, что же происходит.
Однажды героиня подслушивает разговор мужа с сыном и понимает, что все это началось с того момента, когда она уронила их фотографию. Она пытается понять как ей решить ситуацию. В ее сознании «прокручиваются» варианты способов «укрощения» вещей. (Зрителю кажется, что все это происходит с героиней на самом деле.): «Переговоры с вещами» ¾ не срабатывает; «Героиня крушит мебель» ¾ «не подходит», не устраивает героиню; «Вещи «берут верх» ¾ героиня сидит в кресле связанная и с кляпом во рту.
Когда ситуация достигает апогея, раздается звонок в дверь. Мы видим героиню, сидящую на стуле в кухне. Не связанную, но очень настороженную. Она поворачивает голову в сторону входной двери. Дверь сама со скрипом отворяется, и мы видим, что в квартиру входит кошка. Она медленно, принюхиваясь, проходит по квартире, и кажется, что под ее взглядом предметы теряют свои ненормальные свойства, вновь подчиняясь необходимости служить людям. Кошка проходит в кухню, запрыгивает на стол и они с героиней внимательно и долго смотрят в глаза друг другу.
Договорятся ли они?
Титры на глазах героини.
Комментарии запрещены
02-06-2008 20:37 (ссылка)
Re: ВНИМАНИЕ УЧАСТНИКАМ! ЛИТЕРАТУРНЫЙ ТЕСТ КОНКУРСА.
ТЕМЫ НОВЫХ
фильмопроектов на АТ
в рубрике: продолжи историю
МАСТЕР НЕЗАКОНЧЕННЫХ
ИНТЕРМЕДИЙ Полина шкляева
Ну вот скоро и исполнится год, как я последний раз влюбилась. Забавно. Их было двое: худенький вечный студент и бандит-здоровяк. Как раз те типы мужчин, которые меня никогда не интересовали. Утро начиналось с прочтения их писем, а ночь - смсок. Тогда я убедилась, что влюбленность и любовь - очень разные вещи. А еще убедилась в том, что все мужики не сволочи, а дети. Ранимые, нежные, милые дети, которые, какими бы крутыми не были на вид, внутри очень одиноки. И так им мало надо! Просто искренне интересоваться их жизнью, ворчать по поводу недолеченного насморка, отвечать на их вопросы глупыми ответами. Но хотели мы друг от друга разного: я новых ощущений, а им было необходимо, чтобы их кто-то принимал и понимал - любил вобщем. Все-таки мужчинам любовь более необходима, чем женщинам. А новые ощущения заканчиваются быстро. Ну, конечно, все кончилось не так, как они хотели. У них было право обвинить меня в эгоизме, вампиризме и т.д. и т.п, но, несмотря на то, что это были два очень разных человека, прощаясь оба сказали примерно одно и тоже, что я ни в чем не виновата...
В рубрике: НЕОЖИДАННЫЙ ПОВОРОТ...
В рубрике: ПАРАДОКС...
В рубрике: НЕОБЫЧНОЕ В ОБЫЧНОМ, ОБЫЧНОЕ В НЕОБЫЧНОМ...
В рубрике: НИКОГДА НЕ ПОВЕРЮ....
В рубрике: СКАНДАЛ....
В рубрике: А ВСЕ ОКАЗАЛОСЬ СОВСЕМ НЕ ТАК, КАК МЫ ДУМАЛИ...
фильмопроектов на АТ
в рубрике: продолжи историю
МАСТЕР НЕЗАКОНЧЕННЫХ
ИНТЕРМЕДИЙ Полина шкляева
Ну вот скоро и исполнится год, как я последний раз влюбилась. Забавно. Их было двое: худенький вечный студент и бандит-здоровяк. Как раз те типы мужчин, которые меня никогда не интересовали. Утро начиналось с прочтения их писем, а ночь - смсок. Тогда я убедилась, что влюбленность и любовь - очень разные вещи. А еще убедилась в том, что все мужики не сволочи, а дети. Ранимые, нежные, милые дети, которые, какими бы крутыми не были на вид, внутри очень одиноки. И так им мало надо! Просто искренне интересоваться их жизнью, ворчать по поводу недолеченного насморка, отвечать на их вопросы глупыми ответами. Но хотели мы друг от друга разного: я новых ощущений, а им было необходимо, чтобы их кто-то принимал и понимал - любил вобщем. Все-таки мужчинам любовь более необходима, чем женщинам. А новые ощущения заканчиваются быстро. Ну, конечно, все кончилось не так, как они хотели. У них было право обвинить меня в эгоизме, вампиризме и т.д. и т.п, но, несмотря на то, что это были два очень разных человека, прощаясь оба сказали примерно одно и тоже, что я ни в чем не виновата...
В рубрике: НЕОЖИДАННЫЙ ПОВОРОТ...
В рубрике: ПАРАДОКС...
В рубрике: НЕОБЫЧНОЕ В ОБЫЧНОМ, ОБЫЧНОЕ В НЕОБЫЧНОМ...
В рубрике: НИКОГДА НЕ ПОВЕРЮ....
В рубрике: СКАНДАЛ....
В рубрике: А ВСЕ ОКАЗАЛОСЬ СОВСЕМ НЕ ТАК, КАК МЫ ДУМАЛИ...
Комментарии запрещены
02-06-2008 20:52 (ссылка)
Re: ВНИМАНИЕ УЧАСТНИКАМ! ЛИТЕРАТУРНЫЙ ТЕСТ КОНКУРСА.
ЛИТ. ТЕСТ. "О ЧЕМ ПИШУТ АВТОРЫ?" Сравни истории, предложи версию фильма.
Калябяська
Писатель и Читатель.
...Писатель не знал, что он Писатель. Писатель не писал книг, писатель писал мысли, мысли у него были разными, иногда он мыслил о каких-то воображаемых людях, мыслил об их бытие, об их жизни, об их проблемах...Он садился за стол, прикуривал сигарету и начинал быстро стучать клавишами старенького компьютера. Когда в окнах брезжило утро, писатель устало откидывался на спинку стула, закрывал глаза и неудовлетворенно морщился - писатель всегда был неудовлетворен. Он привык к этому. Ему было странно от того, что кто-то нахваливал его в безликом интернете, что какие-то люди платили ему деньги за его мысли, что абстрактные почитатели покупали в магазинах его книги... Писатель просто не мог не писать. Он писал не для кого-то, он писал не для себя. Он просто писал и не задумывался о том, для чего и зачем он пишет. Он никогда не хранил дома своих книг, мысли и так всегда были с ним, зачем же ему хранить их в старом платяном шкафу, если на это есть голова?...
Писатель писал правду. Свою. Он писал мир широкими мазками, именно так, как он видел его сквозь призму своего образования, своих долгих скитаний по всему бывшему союзу, своих взаимоотношений с соседкой, которая вечно пыталась заманить его к себе в логово на ужин с продолжением... Людей писатель побаивался. Ему было хорошо наедине с собой. За многие годы своей нелегкой жизни, люди порядком наскучили писателю, у него хватало прототипов, образов, мыслей... Писатель недоуменно принимал деньги от издательств, складывал их в жестяную коробку на антресолях и никогда не думал, что ему с ними делать. У него не было времени на то, чтобы думать об этом. Писатель думал о жизни. Думать и писать у него получалось синхронно. За это его где-то любили, где-то ненавидели, где-то считали странным, а где-то необычным. Писатель не знал о том. что о нем создавали сайты, фан-клубы, что люди до пены у рта обсуждали его тексты...Писатель был далек от этого. Вечерами он выходил на старенький обветшалый балкон, наливал себе чаю, прикуривал сигарету и смотрел на закат. Его воображение рисовало ему картины, кто-то будто на ухо нашептывал: Видишь, корабли? Куда они плывут? Правильно, они везут чьи-то души..." Писатель слушал голос, а когда голос становился невыносимо громким и от него начинало стучать в висках, писатель садился за компьютер и начинал писать...
У писателя был Читатель. Вернее, у писателя было много читателей, людей, которые способны были увидеть мир точно таким же, но им не хватало храбрости, не хватало голоса, не хватало чего-то еще, и потому они были читателями, а не писателями. Они удивлялись тому, как схожи были их мысли с писательскими, как тонко и правдиво писатель видел жизнь. Они тихо ночами читали его не слишком популярные книги, и, захлопнув книгу, забывали о писателе. у них была своя жизнь. Они должны были видеть сами, иногда читателей раздражало, что мир за них видит кто-то другой. И когда они были готовы увидеть его сами, они просто отдавали книги кому-то еще, так что книги писателя хоть и не выходили большим тиражом, их читали многие.
Но у писателя был Читатель. Читателю было примерно столько же лет, его жизнь заключалась в скучной работе в лаборатории, хотя в молодости он мечтал стать великим ядерщиком. Но стал читателем. Жизнь, порой, не видит наших желаний, и дает нам взамен то, что ей кажется самым приемлемым. Читатель жил в маленькой коммунальной квартире, раз в неделю читатель позволял себе испить водки, испить сполна, чтобы забыть о том, как он мечтал стать ядерщиком. Но память вещь непредсказуемая, и часто ходит под руку со Злостью. Когда читатель выпивал свое мнимое забвение, память принималась глумиться над ним и зло хихикать в его дышащее перегаром лицо. Читатель винил весь свет в своей неудавшейся, по его мнению, жизни, громко бухал кулаком по кухонному столу и уходил искать правду. Правду он обычно находил в первой же подворотне, где его, разбушевавшегося, сначала словами, а потом и гулкими ударами пытались отрезвить случайные прохожие. Читатель возвращался домой, ронял скупую слезу. замазывая йодом ссадины на лице и принимался читать. Читал он только книги Писателя. Иногда он перечитывал их по много раз, шепотом произносил предложения и удивлялся, как писатель точно выкладывает черными буковками узор его, читателя, правды.
Читатель познакомился с Писателем случайно. Однажды, бездумно слоняясь по парку, читатель заметил на скамье забытую кем-то книгу. Или выкинутую. До этого читатель не был Читателем. Нет, он конечно читал в школе. читал в институте, но в основном техническую литературу. А тут с первых строк в душе читателя поднялась такая буря - ему хотелось читать еще и еще, хотелось жарко соглашаться с писателем, хотелось пожать ему руку, хотелось просто высказаться...
Читатель был одинок. Писатель тоже был одинок, но ему было комфортно в своем одиночестве. Писателю было легче - у него был Голос, у него были картинки во время заката, у него были мысли и был компьютер. Раньше, когда у него не было компьютера, он записывал картинки и мысли в толстые тетрадки, писал везде, в скверах, в кофейнях, в троллейбусах...Однажды в таком вот троллейбусе он забыл свою тетрадь. Писатель не горевал, он всегда подробно подписывал свои тетради, его адрес и телефон были указаны, он ждал, что тетрадь вернут. Ну а если не вернут - у писателя были мысли, их он потерять не мог. Через три дня тетрадь вернули, тоненькая женщина в высоких сапогах вручила ему его тетрадь и представилась редактором. Так писатель стал Писателем. Редактор Татьяна приходила раз в три месяца и уносила с собой его рукописи, писателю всегда было странно от этого. Рукописи она возвращала и приносила ему деньги. А однажды подарила компьютер и писатель стал писать на компьютере, хотя ручка и бумага всегда были роднее. Но со временем, писатель понял, что ручка не всегда может угнаться за его мыслями, а компьютер - может, он научился быстро печатать и бешеная гонка мысли и слова перестала быть для него проблемой.
После прочтения первой книги, Читатель стал покупать все книги писателя. Читатель проглатывал их, словно кит заглатывает планктон, и удивлялся схожести своей с писателем. Постепенно, читателя стало что-то беспокоить, он копошился, старался понять, морщил лоб, и, наконец понял. Он понял, что писатель видит все так. все правильно, но...Но немного искаженно. А он, читатель, как раз знал, как надо. Его мучила мысль о том, что писатель живет в своем мирке, в своей правде, и никогда не узнает, что во многих вопросах он не достаточно прав, а в некоторых и вообще ошибочен. Читатель часами ходил по комнате, цитировал строки писателя наизусть и чем больше он повторял их, тем больше они казались ему абсурдными... Он не знал, как найти писателя, но он был уверен, что ему обязательно надо ВЫСКАЗАТЬСЯ, рассказать писателю то, о чем тот и не подозревал...
Однажды, читатель ехал с работы домой и читал в метро излюбленную, практически до дыр затертую книгу. Рядом с ним сидел гражданин и что-то писал в толстую тетрадь. Читатель неловко повернулся и задел гражданина, отчего из рук гражданина выпала тетрадь, а из рук читателя - книга. Они одновременно нагнулись, каждый взял свое. На губах гражданина появилась легкая улыбка.
- Это моя книга - просто сказал он и снова уткнулся в свою тетрадь.
- Нет, это моя книга - немного возмущенно ответил читатель.
Гражданин оторвался от своей тетради и немного растерянно уставился на читателя. Он, казалось, медленно возвращался откуда-то обратно, сюда, в вагон метро.
- А, ну да - сказал он с застенчивой улыбкой - Книга ваша. Просто я ее написал. - и снова уткнулся в тетрадь.
Читатель с минуту сидел неподвижно. Медленная волна чего-то неописуемого поднималась от ног к голове. Читатель внимательно рассматривал гражданина - потертый плащ, аккуратный, но старый - еще Советских времен, авоська, которой давно не было видно на Московских улицах, сквозь широкую сетку высвечивался батон, кефир и банка килек в томате. Гражданин щурил глаза за толстыми стеклами очков и продолжал жадно что-то записывать.
- Так вы...Писатель???? - наконец вымолвил Читатель.
Писатель снова отрешенно уставился на него.
- Да, - все так же просто ответил он и снова окунулся в тетрадь.
Оставшийся путь Читатель и Писатель ехали молча. Писатель был погружен в свои мысли, что-то записывал, иногда смешно ерошил волосы, Читатель же напряженно думал о том, как завести разговор с Писателем, и решил дождаться, когда тот соберется выходить, чтобы выйти вслед за ним.
Писатель вышел на конечной станции, он неуклюже засунул тетрадку в ту же авоську, где покоились батон и кильки, и, поправив очки, спешно пошел к выходу. Читатель бросился за ним. У выхода из метро он догнал его, и стал нервно теребить его за рукав.
- Послушайте...Я ваш Читатель. Слышите? Я ваш Читатель! - быстро говорил он.
Писатель удивленно уставился на Читателя, потом лицо его прояснилось - он вспомнил о недавнем диалоге в вагоне.
- Да... - сказал он - Хорошо. - и снова стал уходить.
- Послушайте, - читатель не отставал ни на шаг, - Я прочитал все ваши книги! Я должен с вами поговорить, выслушайте меня!
Писатель смотрел на читателя с нескрываемым удивлением. Он явно не понимал, чего от него хотят. Ему надо было идти домой, скоро закат начнет рисовать свои рисунки.
- Вы неверно пишите! Неправильно, понимаете? Вы не правду пишите, а надо знаете как писать? Надо писать правду, чтобы все понимали, что вы правы! - Читатель явно волновался, говорил сбивчиво и все еще продолжал дергать писателя за рукав.
- Мне надо домой, извините - сказал Писатель. Он никак не мог понять, чего от него хочет этот странный человек.
- Ну вы же должны выслушать мое мнение? Я ЖЕ ВАШ ЧИТАТЕЛЬ!
- Ну я же выслушал - растерянно ответил Писатель.
-И теперь вы станете писать правду? Я не успел вам просто рассказать, что у вас именно не так. Если вы выслушаее меня, я сейчас вам все объясню...
- Вы извините, - смущенно прервал Писатель, - мне правда надо домой... - Он улыбнулся и большими шагами быстро пошел вперед.
Читатель был обескуражен...Читатель был опустошен. Он столько лет копил в себе слова, веря, что когда нибудь он выплеснет их, что к нему прислушаются, что ему скажут: "Спасибо, друг Читатель"... А его не просто не выслушали, ему плюнули в лицо, его отбрили, словно отрезали пуговицу гульфика, давящую на пополневшую шею...
Читатель начинал тихо ненавидеть Писателя. За что, он и сам не мог толком объяснить...Вероятно, за то, что писатель не захотел открыть дубовую дверь в свой мир, за то, что столько лет Читатель считал его единственным другом, а на деле все оказалось совсем не так, за то, что Читатель долгое время нес и копил в себе ту ПРАВДУ, на которую Писатель не удосужился взглянуть хотя бы одним глазком...
Читатель тайком проследил за писателем до самого дома. Он хорошо запомнил подъезд, и даже этаж. Он вычислил, где находится окно Писателя и долгими ночами простаивал под ним, глядя на теплый свет ночника и слушая скрежет собственных зубов. Несколько раз он пытался заговорить с Писателем, но Писатель был на столько погружен в себя. что даже не узнавал его, и каждый раз знакомился с ним будто бы заново. Тогда Читатель стал приходить по утрам, рано, до работы, и стал писать свою Правду на стенах у двери писателя, выкрашенных масляной краской. Он писал Писателю целые послания, подробно описывал, в чем писатель не прав. давал советы, как надо делать и что надо добавить, что убрать...
Писатель, выходя вечерами в парк, засунув толстую тетрадь в глубокий карман плаща, не замечал этих надписей. Он был погружен в себя, он слушал Голос. Стряхивая капли дождя с потертого зонта, он улыбался, разглядывая узор, которым они легли на подъездную плитку, и видел в них корабли...
Через три месяца к писателю пришла издатель Татьяна, за очередной рукописью. Татьяна была немного взволнована:
- Что случилось в вашем подъезде? - с порога спросила она.
- А что случилось? - Писатель оторвался от тетради и приспустил очки.
- Да у вас же все стены в подъезде исписаны, начиная с вашей квартиры и до первого этажа!
- Да? Не замечал. - Писатель снова обратился к тетради.
- И между прочим, все записи адресованы вам! - заметила Татьяна, вставляя диск в компьютер, дабы перенести на него все записи.
Писатель пожал плечами и продолжил свое занятие.
- Вы не знаете, кто бы это мог быть? - через некоторое время спросила Татьяна, бойко открывая какие-то папки в компьютере писателя.
- Кто? - через некоторое время откликнулся Писатель.
- Ну тот, кто на стенах пишет!
- Ааа...Нет, понятия не имею...
- Странный вы человек - как бы про себя заметила Татьяна. Она по-свойски прошла в коридор, села в маленькое кресло и положила к себе на колени дисковой телефонный аппарат.
- Алло, милиция? - деловито осведомилась она...
Писатель ничего не слышал. Голос громко звучал в его голове, заглушая все звуки.
На следующий день, у входа в подъезд Читателя поджидала милиция. Читатель давно перестал работать, он проводил все дни напролет в подъезде Писателя, он писал ему ПРАВДУ. Милиция взяла Читателя, что называется, с поличным. Читатель отбивался, громко озвучивал милиции ПРАВДУ и на чем свет стоит ругал Писателя. На зрелище высыпали посмотреть все жильцы, кто-то высунулся из окна, кто-то вышел на улицу.
- Петров, тут скорую надо, у него крыша окончательно съехала! - крикнул один милиционер другому и грязно выругался - Фанат что ли, тут, говорят, писатель какой-то живет...
...Писатель удивленно приподнял брови, когда за окном послышались звуки сирены скорой помощи, несколько секунд бездумно посмотрел в стену, и снова нырнул в компьютер. Голос сегодня было слышно отчетлевей, чем обычно.
Калябяська
Писатель и Читатель.
...Писатель не знал, что он Писатель. Писатель не писал книг, писатель писал мысли, мысли у него были разными, иногда он мыслил о каких-то воображаемых людях, мыслил об их бытие, об их жизни, об их проблемах...Он садился за стол, прикуривал сигарету и начинал быстро стучать клавишами старенького компьютера. Когда в окнах брезжило утро, писатель устало откидывался на спинку стула, закрывал глаза и неудовлетворенно морщился - писатель всегда был неудовлетворен. Он привык к этому. Ему было странно от того, что кто-то нахваливал его в безликом интернете, что какие-то люди платили ему деньги за его мысли, что абстрактные почитатели покупали в магазинах его книги... Писатель просто не мог не писать. Он писал не для кого-то, он писал не для себя. Он просто писал и не задумывался о том, для чего и зачем он пишет. Он никогда не хранил дома своих книг, мысли и так всегда были с ним, зачем же ему хранить их в старом платяном шкафу, если на это есть голова?...
Писатель писал правду. Свою. Он писал мир широкими мазками, именно так, как он видел его сквозь призму своего образования, своих долгих скитаний по всему бывшему союзу, своих взаимоотношений с соседкой, которая вечно пыталась заманить его к себе в логово на ужин с продолжением... Людей писатель побаивался. Ему было хорошо наедине с собой. За многие годы своей нелегкой жизни, люди порядком наскучили писателю, у него хватало прототипов, образов, мыслей... Писатель недоуменно принимал деньги от издательств, складывал их в жестяную коробку на антресолях и никогда не думал, что ему с ними делать. У него не было времени на то, чтобы думать об этом. Писатель думал о жизни. Думать и писать у него получалось синхронно. За это его где-то любили, где-то ненавидели, где-то считали странным, а где-то необычным. Писатель не знал о том. что о нем создавали сайты, фан-клубы, что люди до пены у рта обсуждали его тексты...Писатель был далек от этого. Вечерами он выходил на старенький обветшалый балкон, наливал себе чаю, прикуривал сигарету и смотрел на закат. Его воображение рисовало ему картины, кто-то будто на ухо нашептывал: Видишь, корабли? Куда они плывут? Правильно, они везут чьи-то души..." Писатель слушал голос, а когда голос становился невыносимо громким и от него начинало стучать в висках, писатель садился за компьютер и начинал писать...
У писателя был Читатель. Вернее, у писателя было много читателей, людей, которые способны были увидеть мир точно таким же, но им не хватало храбрости, не хватало голоса, не хватало чего-то еще, и потому они были читателями, а не писателями. Они удивлялись тому, как схожи были их мысли с писательскими, как тонко и правдиво писатель видел жизнь. Они тихо ночами читали его не слишком популярные книги, и, захлопнув книгу, забывали о писателе. у них была своя жизнь. Они должны были видеть сами, иногда читателей раздражало, что мир за них видит кто-то другой. И когда они были готовы увидеть его сами, они просто отдавали книги кому-то еще, так что книги писателя хоть и не выходили большим тиражом, их читали многие.
Но у писателя был Читатель. Читателю было примерно столько же лет, его жизнь заключалась в скучной работе в лаборатории, хотя в молодости он мечтал стать великим ядерщиком. Но стал читателем. Жизнь, порой, не видит наших желаний, и дает нам взамен то, что ей кажется самым приемлемым. Читатель жил в маленькой коммунальной квартире, раз в неделю читатель позволял себе испить водки, испить сполна, чтобы забыть о том, как он мечтал стать ядерщиком. Но память вещь непредсказуемая, и часто ходит под руку со Злостью. Когда читатель выпивал свое мнимое забвение, память принималась глумиться над ним и зло хихикать в его дышащее перегаром лицо. Читатель винил весь свет в своей неудавшейся, по его мнению, жизни, громко бухал кулаком по кухонному столу и уходил искать правду. Правду он обычно находил в первой же подворотне, где его, разбушевавшегося, сначала словами, а потом и гулкими ударами пытались отрезвить случайные прохожие. Читатель возвращался домой, ронял скупую слезу. замазывая йодом ссадины на лице и принимался читать. Читал он только книги Писателя. Иногда он перечитывал их по много раз, шепотом произносил предложения и удивлялся, как писатель точно выкладывает черными буковками узор его, читателя, правды.
Читатель познакомился с Писателем случайно. Однажды, бездумно слоняясь по парку, читатель заметил на скамье забытую кем-то книгу. Или выкинутую. До этого читатель не был Читателем. Нет, он конечно читал в школе. читал в институте, но в основном техническую литературу. А тут с первых строк в душе читателя поднялась такая буря - ему хотелось читать еще и еще, хотелось жарко соглашаться с писателем, хотелось пожать ему руку, хотелось просто высказаться...
Читатель был одинок. Писатель тоже был одинок, но ему было комфортно в своем одиночестве. Писателю было легче - у него был Голос, у него были картинки во время заката, у него были мысли и был компьютер. Раньше, когда у него не было компьютера, он записывал картинки и мысли в толстые тетрадки, писал везде, в скверах, в кофейнях, в троллейбусах...Однажды в таком вот троллейбусе он забыл свою тетрадь. Писатель не горевал, он всегда подробно подписывал свои тетради, его адрес и телефон были указаны, он ждал, что тетрадь вернут. Ну а если не вернут - у писателя были мысли, их он потерять не мог. Через три дня тетрадь вернули, тоненькая женщина в высоких сапогах вручила ему его тетрадь и представилась редактором. Так писатель стал Писателем. Редактор Татьяна приходила раз в три месяца и уносила с собой его рукописи, писателю всегда было странно от этого. Рукописи она возвращала и приносила ему деньги. А однажды подарила компьютер и писатель стал писать на компьютере, хотя ручка и бумага всегда были роднее. Но со временем, писатель понял, что ручка не всегда может угнаться за его мыслями, а компьютер - может, он научился быстро печатать и бешеная гонка мысли и слова перестала быть для него проблемой.
После прочтения первой книги, Читатель стал покупать все книги писателя. Читатель проглатывал их, словно кит заглатывает планктон, и удивлялся схожести своей с писателем. Постепенно, читателя стало что-то беспокоить, он копошился, старался понять, морщил лоб, и, наконец понял. Он понял, что писатель видит все так. все правильно, но...Но немного искаженно. А он, читатель, как раз знал, как надо. Его мучила мысль о том, что писатель живет в своем мирке, в своей правде, и никогда не узнает, что во многих вопросах он не достаточно прав, а в некоторых и вообще ошибочен. Читатель часами ходил по комнате, цитировал строки писателя наизусть и чем больше он повторял их, тем больше они казались ему абсурдными... Он не знал, как найти писателя, но он был уверен, что ему обязательно надо ВЫСКАЗАТЬСЯ, рассказать писателю то, о чем тот и не подозревал...
Однажды, читатель ехал с работы домой и читал в метро излюбленную, практически до дыр затертую книгу. Рядом с ним сидел гражданин и что-то писал в толстую тетрадь. Читатель неловко повернулся и задел гражданина, отчего из рук гражданина выпала тетрадь, а из рук читателя - книга. Они одновременно нагнулись, каждый взял свое. На губах гражданина появилась легкая улыбка.
- Это моя книга - просто сказал он и снова уткнулся в свою тетрадь.
- Нет, это моя книга - немного возмущенно ответил читатель.
Гражданин оторвался от своей тетради и немного растерянно уставился на читателя. Он, казалось, медленно возвращался откуда-то обратно, сюда, в вагон метро.
- А, ну да - сказал он с застенчивой улыбкой - Книга ваша. Просто я ее написал. - и снова уткнулся в тетрадь.
Читатель с минуту сидел неподвижно. Медленная волна чего-то неописуемого поднималась от ног к голове. Читатель внимательно рассматривал гражданина - потертый плащ, аккуратный, но старый - еще Советских времен, авоська, которой давно не было видно на Московских улицах, сквозь широкую сетку высвечивался батон, кефир и банка килек в томате. Гражданин щурил глаза за толстыми стеклами очков и продолжал жадно что-то записывать.
- Так вы...Писатель???? - наконец вымолвил Читатель.
Писатель снова отрешенно уставился на него.
- Да, - все так же просто ответил он и снова окунулся в тетрадь.
Оставшийся путь Читатель и Писатель ехали молча. Писатель был погружен в свои мысли, что-то записывал, иногда смешно ерошил волосы, Читатель же напряженно думал о том, как завести разговор с Писателем, и решил дождаться, когда тот соберется выходить, чтобы выйти вслед за ним.
Писатель вышел на конечной станции, он неуклюже засунул тетрадку в ту же авоську, где покоились батон и кильки, и, поправив очки, спешно пошел к выходу. Читатель бросился за ним. У выхода из метро он догнал его, и стал нервно теребить его за рукав.
- Послушайте...Я ваш Читатель. Слышите? Я ваш Читатель! - быстро говорил он.
Писатель удивленно уставился на Читателя, потом лицо его прояснилось - он вспомнил о недавнем диалоге в вагоне.
- Да... - сказал он - Хорошо. - и снова стал уходить.
- Послушайте, - читатель не отставал ни на шаг, - Я прочитал все ваши книги! Я должен с вами поговорить, выслушайте меня!
Писатель смотрел на читателя с нескрываемым удивлением. Он явно не понимал, чего от него хотят. Ему надо было идти домой, скоро закат начнет рисовать свои рисунки.
- Вы неверно пишите! Неправильно, понимаете? Вы не правду пишите, а надо знаете как писать? Надо писать правду, чтобы все понимали, что вы правы! - Читатель явно волновался, говорил сбивчиво и все еще продолжал дергать писателя за рукав.
- Мне надо домой, извините - сказал Писатель. Он никак не мог понять, чего от него хочет этот странный человек.
- Ну вы же должны выслушать мое мнение? Я ЖЕ ВАШ ЧИТАТЕЛЬ!
- Ну я же выслушал - растерянно ответил Писатель.
-И теперь вы станете писать правду? Я не успел вам просто рассказать, что у вас именно не так. Если вы выслушаее меня, я сейчас вам все объясню...
- Вы извините, - смущенно прервал Писатель, - мне правда надо домой... - Он улыбнулся и большими шагами быстро пошел вперед.
Читатель был обескуражен...Читатель был опустошен. Он столько лет копил в себе слова, веря, что когда нибудь он выплеснет их, что к нему прислушаются, что ему скажут: "Спасибо, друг Читатель"... А его не просто не выслушали, ему плюнули в лицо, его отбрили, словно отрезали пуговицу гульфика, давящую на пополневшую шею...
Читатель начинал тихо ненавидеть Писателя. За что, он и сам не мог толком объяснить...Вероятно, за то, что писатель не захотел открыть дубовую дверь в свой мир, за то, что столько лет Читатель считал его единственным другом, а на деле все оказалось совсем не так, за то, что Читатель долгое время нес и копил в себе ту ПРАВДУ, на которую Писатель не удосужился взглянуть хотя бы одним глазком...
Читатель тайком проследил за писателем до самого дома. Он хорошо запомнил подъезд, и даже этаж. Он вычислил, где находится окно Писателя и долгими ночами простаивал под ним, глядя на теплый свет ночника и слушая скрежет собственных зубов. Несколько раз он пытался заговорить с Писателем, но Писатель был на столько погружен в себя. что даже не узнавал его, и каждый раз знакомился с ним будто бы заново. Тогда Читатель стал приходить по утрам, рано, до работы, и стал писать свою Правду на стенах у двери писателя, выкрашенных масляной краской. Он писал Писателю целые послания, подробно описывал, в чем писатель не прав. давал советы, как надо делать и что надо добавить, что убрать...
Писатель, выходя вечерами в парк, засунув толстую тетрадь в глубокий карман плаща, не замечал этих надписей. Он был погружен в себя, он слушал Голос. Стряхивая капли дождя с потертого зонта, он улыбался, разглядывая узор, которым они легли на подъездную плитку, и видел в них корабли...
Через три месяца к писателю пришла издатель Татьяна, за очередной рукописью. Татьяна была немного взволнована:
- Что случилось в вашем подъезде? - с порога спросила она.
- А что случилось? - Писатель оторвался от тетради и приспустил очки.
- Да у вас же все стены в подъезде исписаны, начиная с вашей квартиры и до первого этажа!
- Да? Не замечал. - Писатель снова обратился к тетради.
- И между прочим, все записи адресованы вам! - заметила Татьяна, вставляя диск в компьютер, дабы перенести на него все записи.
Писатель пожал плечами и продолжил свое занятие.
- Вы не знаете, кто бы это мог быть? - через некоторое время спросила Татьяна, бойко открывая какие-то папки в компьютере писателя.
- Кто? - через некоторое время откликнулся Писатель.
- Ну тот, кто на стенах пишет!
- Ааа...Нет, понятия не имею...
- Странный вы человек - как бы про себя заметила Татьяна. Она по-свойски прошла в коридор, села в маленькое кресло и положила к себе на колени дисковой телефонный аппарат.
- Алло, милиция? - деловито осведомилась она...
Писатель ничего не слышал. Голос громко звучал в его голове, заглушая все звуки.
На следующий день, у входа в подъезд Читателя поджидала милиция. Читатель давно перестал работать, он проводил все дни напролет в подъезде Писателя, он писал ему ПРАВДУ. Милиция взяла Читателя, что называется, с поличным. Читатель отбивался, громко озвучивал милиции ПРАВДУ и на чем свет стоит ругал Писателя. На зрелище высыпали посмотреть все жильцы, кто-то высунулся из окна, кто-то вышел на улицу.
- Петров, тут скорую надо, у него крыша окончательно съехала! - крикнул один милиционер другому и грязно выругался - Фанат что ли, тут, говорят, писатель какой-то живет...
...Писатель удивленно приподнял брови, когда за окном послышались звуки сирены скорой помощи, несколько секунд бездумно посмотрел в стену, и снова нырнул в компьютер. Голос сегодня было слышно отчетлевей, чем обычно.
Комментарии запрещены
2 комментария
Свернуть
02-06-2008 21:00 (ссылка)
Re: ВНИМАНИЕ УЧАСТНИКАМ! ЛИТЕРАТУРНЫЙ ТЕСТ КОНКУРСА.
ЮРИЙ ХРУЩЁВ
ЗАЧЕМ ТЫ МУЧАЕШЬ МЕНЯ, ЛЮБИМАЯ МОЯ, ТАНЯ…
В Москве в этот раз мне пришлось пожить около месяца. Как раз под Новый год. Именно пришлось, потому, как находился я там не на отдыхе. Мне необходимо было быть рядом с близким человеком, которому в одной из Московских клиник была проведена сложная внутриполостная операция.
Жил я у знакомых людей, помогавших мне, как говорится, и словом, и делом. Простые добрые люди, разделившие со мной случившееся несчастье.
Как-то утром проходя через парк с хозяйкой московской квартиры Ангелиной Михайловной, мы на секунду приостановились, смотря на белочек прыгающих по елям с ветки на ветку. «Обратите внимание вон на ту странную особу, закутанную в широкую белую шаль, свисающую до пояса поверх черной норковой шубки» – тихо сказала мне Ангелина Михайловна. Я тут же посмотрел вправо. По параллельной аллее медленно шла женщина средних лет довольно приятной наружности. «Что же в ней странного?!» – недоумевая, спросил я, то и дело оборачиваясь – глядя вслед уходящей по заснеженной дорожке незнакомке. Взяв меня деликатно под руку, Ангелина Михайловна шепнула мне на ухо: «Пойдёмте, пойдёмте, я Вам дома о ней всё расскажу…»
Вечером за чаем, Ангелина Михайловна неторопливо с некоторым придыханием начала свой рассказ.
– …Татьяна с семьёй жила раньше в нашем доме. – Писаная красавица, муж Сергей кандидат философских наук и их прелестные годовалые детки – двойняшки Ромка и Машенька. Сергей часто выезжал по работе в заграничные командировки читал лекции по философии. Умница, каких поискать надо! Ах, а Татьяну свою до чего ж любил, да баловал! То сапоги ей модные, как у актрис голливудских, – из Америки привезет, то пальто дорогущее, то шубу из голубого песца. Денег в их семье всегда было, как говорится, хоть отбавляй. И все они были в руках у Татьяны. Сергей-то ведь параллельно с основной работой ещё и бизнес свой кожевенный наладил. Танюша, понятно, не работала, только с детишками и занималась. Прогуливалась обычно с ними к цирку на Цветном бульваре и дальше по кругу мимо Петровки, Каретных переулков – шла домой. Счастливый Сергей в семье своей – души не чаял! Надумал он дом большой за городом отстроить. Место хорошее – экологически чистое по знакомству в мэрии выхлопотал, в общем, нанял бригаду, развернул нешуточное строительство.
Бывало, сидим мы бабки соседки на лавке, гуторим у подъезда и Танюшка с детками тут же рядом с нами. Сергей подъедет на своей богатой иностранной машине, подойдёт, жену при всех приласкает, и Ромку с Машенькой по очереди взяв на руки, расцелует. Что там говорить, многие люди им завидовали.
Но стали мы – соседки замечать, что что-то в душе Татьяниной происходит такое, чего она, судя по её выражению лица, и сама-то толком ещё не понимает. Другая она какая-то стала. Нет, не зазналась, и гордыню никогда не проявляла, чего не было – того не было, лгать зря не буду. Взгляд у неё, понимаете ли, стал совсем другой, – озабоченный какой-то сделался взгляд. А о чём ей спрашивается заботиться, при таком-то муже?! Ну, а потом уж всё выяснилось, земля-то слухами полнится…
Стали знакомые почти каждый день видеть следующую картину. – Стоит наша Татьяна с детьми у станции метро рядом с сидящим в коляске инвалидом, просящим подаяние. Только одна рука у этого несчастного и двигалась. Вот в эту его руку Татьяна и клала каждый Божий день приличные долларовые купюры. Люди, привозившие этого калеку к станции метро, очень даже этим были довольны. У всех таких инвалидов кто побирается на улицах, своё начальство имеется, места свои, касса денежная. В общем, с пол года так вот продолжалось. Все уж знали, что Танька с немым калекой любовь завела, один только Сергей не догадывался, всё денежки для семьи зарабатывал. Но нашлись люди «добрые», намекнули Сергею, что женушка его умом тронулась. Выследил он её. Без детей Татьяна в тот день к своему любовнику пришла. Поговорила о чем-то с ним немного, а потом покатила его на коляске по улице да по закоулкам к одному из домов. В этом доме, видать, они уж не первый раз от глаз людских прятались. Сергей наблюдал за всей этой картиной из своего автомобиля.
Вечером, конечно, Сергей не вытерпел, и давай высказывать любимой женушке, всё, что он о ней от людей слышал, и что сам сегодня видел. Татьяна даже оправдываться не стала, сказала только, что безумно любит Алексея, и жизни своей дальнейшей без него не представляет. Повёз её тогда Сергей силком к хорошему психологу, всё надеялся, что жена одумается и придёт, наконец, в себя, но и врач не смог ничем помочь. Любовь у неё видно настоящая – сказал тот психолог Сергею, и всё тут. Сергей умолял супругу не ходить больше к калеке Алексею, предлагал даже заплатить ему сразу несколько тысяч долларов, лишь бы он убрался навсегда из их района. Но Татьяна настояла на разводе.
После развода с Сергеем у Татьяны осталась квартира и часть имущества, а детей Ромку и Машеньку она оставила на воспитание бывшему мужу и его родителям. Объяснив в суде это тем, что с двумя малыми детьми и одним почти недвижимым инвалидом она одна просто физически не справится.
Вскоре прежнюю квартиру Татьяна обменяла на другую и привезла Алексея жить к себе, запретив «друзьям» вывозить его по утрам на работу к метро – просить милостыню для их сообщества. Говорят, скандал был нешуточный, но Татьяна расплатилась с этими так сказать – «сутенерами» – сполна и те от них отстали. Татьяна купила Алексею новую германскую суперсовременную инвалидную коляску и стала вывозить его вымытого и выбритого на прогулку. Она периодически лечила Алексея в дорогих клиниках Москвы и Санкт-Петербурга. Но вылечить Алексея полностью было невозможно.
Упав в шестнадцать лет из окна четвертого этажа, он в нескольких местах сломал позвоночник. После чего чудом выживши, остался навсегда не ходячим и немым калекой, от которого тут же отказалась родная мать, сдав сына в дом инвалидов.
И только одна правая рука могла потихоньку двигаться. Этой рукой Алексей как мог, ухаживал за собой. Этой рукой он обнимал Татьяну, когда та вывозила его подышать воздухом в сквер. Сама же она, боясь надолго оставлять Алексея одного, бежала в магазин за продуктами. По утрам и вечерам – ежедневно Татьяна делала Алексею массаж всего тела, целуя его обнаженного с головы до ног. А у него при этом текли из глаз слёзы.
Каждый раз на леченье уходили крупные денежные средства, сохранившиеся у Татьяны ещё от брака с Сергеем. И в самый неподходящий момент деньги закончились совсем. Врачи института все же решились прооперировать Алексея. На операцию и всё последующее лечение необходимо было 50 000 американских долларов. Татьяна не знала, что делать, где взять такую огромную сумму денег. Вспомнив, что, прожив с Алексеем восемь с половиной лет, она уже в общей сложности истратила на его лечение в разных клиниках более 55 000 тысяч долларов. В панике Татьяна позвонила Сергею, слёзно прося у него нужную сумму. Выслушав бывшую жену, Сергей спокойным голосом спросил: «А про родных своих детей ты ничего не хочешь у меня спросить? Они уже выросли, ходят в школу. Приезжай, Татьяна, я дам тебе эти деньги, но не, потому что продолжаю любить тебя, а потому что ты просишь на святое дело».
На следующее утро деньги на операцию были, и Татьяна поехала в институт договариваться о дате помещения Алексея в стационар. Когда в институте всё было обговорено, она счастливая с надеждой в сердце как на крыльях любви летела домой.
Войдя в квартиру, Татьяна увидела, что Алексей пытается что-то написать в тетради. Татьяна всегда оставляла ему тетрадь и карандаши, чтоб он мог как-то разрабатывать свою руку. Посмотрев на кривые размазанные строчки, Татьяна заплакала горючими слезами. Это было первое и последнее письмо – ей – от самого любимого на всей Земле человека. Из всех предложений написанных ужасными каракулями на пяти листах она разобрала лишь одно: Зачем ты мучаешь меня, любимая моя, Таня…
На следующий день Татьяна пошла в церковь. Она неустанно молилась на коленях перед Святыми образами, прося Бога лишь об одном, чтоб молитвы помогли поднять на ноги любимого человека. Она надеялась. Она ждала свершенья чуда. Но чудо, к несчастью, – не произошло. Наоборот, произошло горе. Алексей умер. Умер сразу же, как только Татьяна ушла помолиться в Храм.
Придя из церкви, домой, Татьяна увидела сидящего неподвижно с открытыми глазами Алексея. Ей показалось, что он смотрит прямо ей в глаза. «Что с тобой, Лёшка?!» – с улыбкой спросила она. Алексей молчал.
ЗАЧЕМ ТЫ МУЧАЕШЬ МЕНЯ, ЛЮБИМАЯ МОЯ, ТАНЯ…
В Москве в этот раз мне пришлось пожить около месяца. Как раз под Новый год. Именно пришлось, потому, как находился я там не на отдыхе. Мне необходимо было быть рядом с близким человеком, которому в одной из Московских клиник была проведена сложная внутриполостная операция.
Жил я у знакомых людей, помогавших мне, как говорится, и словом, и делом. Простые добрые люди, разделившие со мной случившееся несчастье.
Как-то утром проходя через парк с хозяйкой московской квартиры Ангелиной Михайловной, мы на секунду приостановились, смотря на белочек прыгающих по елям с ветки на ветку. «Обратите внимание вон на ту странную особу, закутанную в широкую белую шаль, свисающую до пояса поверх черной норковой шубки» – тихо сказала мне Ангелина Михайловна. Я тут же посмотрел вправо. По параллельной аллее медленно шла женщина средних лет довольно приятной наружности. «Что же в ней странного?!» – недоумевая, спросил я, то и дело оборачиваясь – глядя вслед уходящей по заснеженной дорожке незнакомке. Взяв меня деликатно под руку, Ангелина Михайловна шепнула мне на ухо: «Пойдёмте, пойдёмте, я Вам дома о ней всё расскажу…»
Вечером за чаем, Ангелина Михайловна неторопливо с некоторым придыханием начала свой рассказ.
– …Татьяна с семьёй жила раньше в нашем доме. – Писаная красавица, муж Сергей кандидат философских наук и их прелестные годовалые детки – двойняшки Ромка и Машенька. Сергей часто выезжал по работе в заграничные командировки читал лекции по философии. Умница, каких поискать надо! Ах, а Татьяну свою до чего ж любил, да баловал! То сапоги ей модные, как у актрис голливудских, – из Америки привезет, то пальто дорогущее, то шубу из голубого песца. Денег в их семье всегда было, как говорится, хоть отбавляй. И все они были в руках у Татьяны. Сергей-то ведь параллельно с основной работой ещё и бизнес свой кожевенный наладил. Танюша, понятно, не работала, только с детишками и занималась. Прогуливалась обычно с ними к цирку на Цветном бульваре и дальше по кругу мимо Петровки, Каретных переулков – шла домой. Счастливый Сергей в семье своей – души не чаял! Надумал он дом большой за городом отстроить. Место хорошее – экологически чистое по знакомству в мэрии выхлопотал, в общем, нанял бригаду, развернул нешуточное строительство.
Бывало, сидим мы бабки соседки на лавке, гуторим у подъезда и Танюшка с детками тут же рядом с нами. Сергей подъедет на своей богатой иностранной машине, подойдёт, жену при всех приласкает, и Ромку с Машенькой по очереди взяв на руки, расцелует. Что там говорить, многие люди им завидовали.
Но стали мы – соседки замечать, что что-то в душе Татьяниной происходит такое, чего она, судя по её выражению лица, и сама-то толком ещё не понимает. Другая она какая-то стала. Нет, не зазналась, и гордыню никогда не проявляла, чего не было – того не было, лгать зря не буду. Взгляд у неё, понимаете ли, стал совсем другой, – озабоченный какой-то сделался взгляд. А о чём ей спрашивается заботиться, при таком-то муже?! Ну, а потом уж всё выяснилось, земля-то слухами полнится…
Стали знакомые почти каждый день видеть следующую картину. – Стоит наша Татьяна с детьми у станции метро рядом с сидящим в коляске инвалидом, просящим подаяние. Только одна рука у этого несчастного и двигалась. Вот в эту его руку Татьяна и клала каждый Божий день приличные долларовые купюры. Люди, привозившие этого калеку к станции метро, очень даже этим были довольны. У всех таких инвалидов кто побирается на улицах, своё начальство имеется, места свои, касса денежная. В общем, с пол года так вот продолжалось. Все уж знали, что Танька с немым калекой любовь завела, один только Сергей не догадывался, всё денежки для семьи зарабатывал. Но нашлись люди «добрые», намекнули Сергею, что женушка его умом тронулась. Выследил он её. Без детей Татьяна в тот день к своему любовнику пришла. Поговорила о чем-то с ним немного, а потом покатила его на коляске по улице да по закоулкам к одному из домов. В этом доме, видать, они уж не первый раз от глаз людских прятались. Сергей наблюдал за всей этой картиной из своего автомобиля.
Вечером, конечно, Сергей не вытерпел, и давай высказывать любимой женушке, всё, что он о ней от людей слышал, и что сам сегодня видел. Татьяна даже оправдываться не стала, сказала только, что безумно любит Алексея, и жизни своей дальнейшей без него не представляет. Повёз её тогда Сергей силком к хорошему психологу, всё надеялся, что жена одумается и придёт, наконец, в себя, но и врач не смог ничем помочь. Любовь у неё видно настоящая – сказал тот психолог Сергею, и всё тут. Сергей умолял супругу не ходить больше к калеке Алексею, предлагал даже заплатить ему сразу несколько тысяч долларов, лишь бы он убрался навсегда из их района. Но Татьяна настояла на разводе.
После развода с Сергеем у Татьяны осталась квартира и часть имущества, а детей Ромку и Машеньку она оставила на воспитание бывшему мужу и его родителям. Объяснив в суде это тем, что с двумя малыми детьми и одним почти недвижимым инвалидом она одна просто физически не справится.
Вскоре прежнюю квартиру Татьяна обменяла на другую и привезла Алексея жить к себе, запретив «друзьям» вывозить его по утрам на работу к метро – просить милостыню для их сообщества. Говорят, скандал был нешуточный, но Татьяна расплатилась с этими так сказать – «сутенерами» – сполна и те от них отстали. Татьяна купила Алексею новую германскую суперсовременную инвалидную коляску и стала вывозить его вымытого и выбритого на прогулку. Она периодически лечила Алексея в дорогих клиниках Москвы и Санкт-Петербурга. Но вылечить Алексея полностью было невозможно.
Упав в шестнадцать лет из окна четвертого этажа, он в нескольких местах сломал позвоночник. После чего чудом выживши, остался навсегда не ходячим и немым калекой, от которого тут же отказалась родная мать, сдав сына в дом инвалидов.
И только одна правая рука могла потихоньку двигаться. Этой рукой Алексей как мог, ухаживал за собой. Этой рукой он обнимал Татьяну, когда та вывозила его подышать воздухом в сквер. Сама же она, боясь надолго оставлять Алексея одного, бежала в магазин за продуктами. По утрам и вечерам – ежедневно Татьяна делала Алексею массаж всего тела, целуя его обнаженного с головы до ног. А у него при этом текли из глаз слёзы.
Каждый раз на леченье уходили крупные денежные средства, сохранившиеся у Татьяны ещё от брака с Сергеем. И в самый неподходящий момент деньги закончились совсем. Врачи института все же решились прооперировать Алексея. На операцию и всё последующее лечение необходимо было 50 000 американских долларов. Татьяна не знала, что делать, где взять такую огромную сумму денег. Вспомнив, что, прожив с Алексеем восемь с половиной лет, она уже в общей сложности истратила на его лечение в разных клиниках более 55 000 тысяч долларов. В панике Татьяна позвонила Сергею, слёзно прося у него нужную сумму. Выслушав бывшую жену, Сергей спокойным голосом спросил: «А про родных своих детей ты ничего не хочешь у меня спросить? Они уже выросли, ходят в школу. Приезжай, Татьяна, я дам тебе эти деньги, но не, потому что продолжаю любить тебя, а потому что ты просишь на святое дело».
На следующее утро деньги на операцию были, и Татьяна поехала в институт договариваться о дате помещения Алексея в стационар. Когда в институте всё было обговорено, она счастливая с надеждой в сердце как на крыльях любви летела домой.
Войдя в квартиру, Татьяна увидела, что Алексей пытается что-то написать в тетради. Татьяна всегда оставляла ему тетрадь и карандаши, чтоб он мог как-то разрабатывать свою руку. Посмотрев на кривые размазанные строчки, Татьяна заплакала горючими слезами. Это было первое и последнее письмо – ей – от самого любимого на всей Земле человека. Из всех предложений написанных ужасными каракулями на пяти листах она разобрала лишь одно: Зачем ты мучаешь меня, любимая моя, Таня…
На следующий день Татьяна пошла в церковь. Она неустанно молилась на коленях перед Святыми образами, прося Бога лишь об одном, чтоб молитвы помогли поднять на ноги любимого человека. Она надеялась. Она ждала свершенья чуда. Но чудо, к несчастью, – не произошло. Наоборот, произошло горе. Алексей умер. Умер сразу же, как только Татьяна ушла помолиться в Храм.
Придя из церкви, домой, Татьяна увидела сидящего неподвижно с открытыми глазами Алексея. Ей показалось, что он смотрит прямо ей в глаза. «Что с тобой, Лёшка?!» – с улыбкой спросила она. Алексей молчал.
Комментарии запрещены
03-07-2008 17:36 (ссылка)
Re: Высылайте материал для экранизации на ЛИТЕРАТУРНЫЙ ТЕСТ К
Павел Барин
Прости родная.
Сегодня. I
Толи первый луч солнца, толи всхлип от вчерашних слёз, разбудил Машу. Она так и не поняла. Проснулась, но не пошевелилась. Не открывала глаза. Только ровное дыхание и стиснутый в кулачке уголок одеяла говорят, что она жива. Не хочется входить в тот мир, где она живет. Не хочется больше плакать. Не хочется жить. А жить нужно. Жить необходимо. Жить ради других. Ради тех, кому её жизнь продлевает свою.
Она прислушалась. Маша точно знала, Сергей рядом. Он всегда её опора. Всегда помогает своим жизнелюбием преодолевать трудность, отворачивая её от действительности. Да, он рядом. Дышит. Спит или притворяется? А не все ли равно. Сегодня и для него не лучший день календаря. Сегодня они должны сделать шаг. Должны сделать всё по правилам. Но так же сложно идти по правилам. Как хочется идти в обход, придумать себе другие правила и перерисовать мир заново.
Маша родилась. II
Андрей бежал с букетом красных гвоздик и авоськой творога и молока в десятый роддом. Он находился недалеко от их общего дома, и если раньше они гуляли недалеко от него и посмеивались над другими новоиспеченными отцами, то сегодня он уже был на их месте. Бежал неуклюже, то прибавляя шаг, то чуть успокаиваясь. Сегодня утром жену забрали в роддом на скорой помощи. В шесть утра она разбудила его и радостно сообщила что пора. Да не просто пора, а срочно вызывай неотложку. Андрей, проснувшись, не мог найти правильные слова, чтобы сообщить о случившемся, и поэтому через каждое слово говорил: "Скорее приезжайте!" Весь день на работе он не находил себе места. Точно знал, что все случится сегодня, но все ли пройдет хорошо? Директор сжалился над передовиком производства, недавно вступившим в партию, и отпустил его пораньше.
И вот уже крыльцо приемного покоя. Взлетая туда, он тут же подбежал к окну регистратуры и, заикаясь, спросил у вязавшей носок немолодой женщины в белом халате.
- Девушка, девушка. Фролова родила? А? Мария Фролова? А? - тараторил он.
- Списки на стене, - не отрываясь от вязания, отрубила медсестра.
- А? На стене? Какой стене? Где это? - Озираясь, причитал Андрей, стараясь говорить как можно тише, но четче, от чего почти визжал. - Тут, да? А, да нашел! Вот. Ой. Да! Дочка у меня! Дочка, три пятьсот! Пятьдесят два! Вот это да! А это хорошо? Как увидеть-то её?
- Там же написано, какая палата. - Королева регистратуры оторвалась от любимого занятия и выстрелила взглядом крупнокалиберной пушки в сторону вопрошающего. Но Андрей даже не заметил этого.
- А, да, палата номер десять. Все! Понял. Вот, это все Фроловой Марии Ивановне, тысяча девятьсот пятьдесят четвертого года рождения, от Рождества Христова. - Выпалил он, вспомнив, что он уже месяц как в партии, невпопад добавил. - Комсомолке Фроловой.
- Все в корзину. Цветы нельзя. Но я их врачу отдам, - командовала медсестра и добавила уже снисходительно. - Иди на ту сторону здания и жди. Скажу я твоей комсомолке, чтобы халат теплый одела и выглянула в окно. Жди.
Уже через минуту Андрей стоял на посту перед окном на третьем этаже, в котором лейкопластырем сияла цифра десять.
Её лицо он узнал сразу, хоть оно было бледно, и как будто похудевшее, но оно так светилось счастьем, что Андрей не удержался и запрыгал на месте.
- Мария! Мария! Я все уже знаю! Я рад! Я люблю тебя! Ты рада? А? Да, глупый да? Я тоже! - Он говорил и говорил. Не давая ей ответить, боясь, что она крикнет и простудится, и он себе это не простит. - Мария, а я домой сейчас. Полы мыть буду, а завтра с Ольгой Ивановной из профсоюза пойду за кроваткой. Она деньги выделяет от профкома! Ура, да?
А как назовем девочку? А? Марой? Что? Машей? Ура! Мне то нравится! Маша, ты родилась! Мы счастливы!
Первый класс. III
Андрей стоял в прихожей с букетом белых хризантем и нервно барабанил по полу правой ногой.
- Мария, Маша, ну вы торопитесь? Опоздаем же. Там сейчас линейка будет и напутствие секретаря райкома.
Мария навязывала семилетней Маше огромный второй бант.
- Еще минуточку и все. - Нравоучительно произнесла Мария. - Это первый день в школе у Машеньки, так что нужно быть безупречной. Машенька, ты боишься?
- Нет, не чуточке! - звонко ответила она. - Васька соседский уже во второй класс ходит, и очень гордый ходит. Деловая колбаса.
- Ну, вот теперь ты тоже будешь колбасой. Бегом туфли одевать. - Сказала Мария и незаметно смахнула слезу со щеки.
- Мария, ну вот, тебя еще нужно ждать? - Возмущался Андрей, и вручил дочке цветы в руки, что бы самому завязать ей шнурки.
- Я уже почти одета. - Парировала жена и исчезла в аромате клубов пудры и духов.
Все первоклашки по своим классам выстроились у парадного входа школы буквой "п". Играл школьный духовой оркестр. И яркое солнце освещало транспарант, растянутый на втором этаже: " Заветы двадцатого съезда КПСС - в жизнь!" Маша еще плохо читала, поэтому ей казалось, что там все написано про неё. И что все ужасно рады этому событию. Ей нравилось все. И учительница. Женственная и чуть испуганная. И папа напыщенно важный, который уже работает в каком-то райкоме, каким-то инструктором, и что там чинит не понятно. И ребята вокруг, как и она все нарядные, улыбающиеся и важные. От этого слова секретаря райкома звучали сами по себе, а мысли Маши летели сами по себе. И вот все ручейком потекли в школу, навстречу новому повороту жизни.
Выпускной. IV
Андрей Анатольевич сидел в кресле и наблюдал за суетой в квартире. Он уже был давно готов. А стоявший рядом в вазе огромный букет алых роз, он обдавал его ароматом чистоты и страсти. Он жадно вдыхал его, наслаждаясь цветом и формами цветов.
- Ну, не суетитесь. Девочки. Спокойнее. Уже все позади. Сейчас диплом в руки и на бал. - Размеренно говорил он.
- Папа, какой бал, это бесследно устарело. На дискотеку. Сегодня Васька соседский сказал, что привезли новые диски из-за за бугра Чистый винил! Там такое! - Восторженно говорила Маша, поправляя локоны в прическе.
- А с Горкомом согласованно? - Повысил тон отец.
- Вот ты там и согласуешь. - Нежно осадила его жена и добавила. - Ты же не пропустишь всего зрелища?
- Нет уж, увольте. Я готов торжественную часть отсмотреть, концерт, тоже посмотрю, но буги-вуги в темноте не хочу видеть. А вот ты, Мария, обязательно все проконтролируй. Чтоб все по-людски там было. А то потом еще на ковер вызовут. - И он многозначительно поднял указательный палец вверх.
- Хорошо, хорошо! - Успокоила его жена. - За то, что ты школе новый спортинвентарь выписал, они вообще с Машеньки глаз не сведут. Так, все готовы? Идем.
Уже было за полночь, когда от ритмов диско и света разноцветных прожекторов, веселая ватага выпускников вышла во двор школы и направилась к центральной площади города гулять. Среди них была и Маша Фролова. Счастливая и уверенная в последующих победах. Она не отличалась особой красотой, но и не была уродлива. Она еще не встречалась с мальчиками тайком, но у всех была на устах. Она было той девушкой, которая шла уверенной дорогой к счастью.
Первый удар. V
Мария сидела на кровати дочери и гладила утешительно её по голове. По лицу текли слезы. Маша рыдала, уткнувшись в подушку. Она не раздевалась. Просто произнесла фразу. Громко. На всю квартиру. Вбежала в детскую и упала на кровать в рыданиях.
- Что? Что она крикнула? - Входя бормотал отец. - Что это? Что она сказала?
- Я больна лепрой! Папа, ты оглох! Я больна лепрой! - Вскрикнула дочь и с еще большим визгом уткнулась в подушку.
- Как это лепрой? Откуда лепра? У нас никто не болеет лепрой, и не болел? Где ты ею могла заразиться? - Причитал Андрей Анатольевич, разводя руками. - Нет. Не может быть. Это ошибка. Знаешь, как сейчас учат? Они там все двоишники. Они экзамены покупают. Нет. Сейчас поедим.
- Куда, куда ехать? - С нотой надежды всхлипнула Маша.
- К профессору Збруеву, он все знает, он у себя на дому принимает, это лучший венеролог города. - Успокаивал отец скорее сам себя, чем дочь. - Одевайся. Сейчас машина придет и едем. Я на работу сегодня не пойду. Мария, позвони в Горком, скажи, что я на совещании в Обком вызван. Пусть все отменят.
- Я поеду с вами. - Всхлипнула жена.
- Да, да. Маша, мы сейчас, мы быстро. - И он бросился к телефону вызывать с обеда служебный автомобиль.
- Откуда ты взяла диагноз-то такой? - Одеваясь, всхлипывала Мария.
- Справку медицинскую в институт делала. Форма восемьдесят шесть. Там кровь еще нужно сдавать. На все, - сквозь слезы рассказывала дочь. - Так вот у меня три раза брали. Я думала что-то не то. Ну, может гемоглобин низкий, или сахар. А потом мне дали направление на постановку на учет. Если я в течение трех дней не явлюсь в диспансер, меня арестуют.
- Я им арестую. Я сам кого хочешь, арестую. Все, через десять минут машина будет у подъезда. Поехали.
Профессор принял их у себя. Внимательно выслушал и, взяв кровь на анализ, он попросил выйти девочку в другую комнату, а сам остался наедине с родителями.
- Андрей Анатольевич и Мария Ивановна. Я, кажется, все понял. Похоже все симптомы на лицо и реакция положительная. Она действительно больна. Но её жизнь не закончится сразу завтра. С этой болезнью живут очень долго, - ровным голосом говорил он. - Сейчас в вопросе этой болезни медицина продвинулась очень далеко. На земле не только люди болеют этой болезнью. В частности, очень часто ей болеют Австралийские Броненосцы. И потому количеству, какому Советский Союз выписывает их на опыты, уверен, что скоро найдут лекарство от неё.
- Но как нам жить с этим? - Взвыл Отец, хватаясь за голову. - Бедная девочка. За что? Кто виноват?
- Простите, но никто не виноват. Должно сложиться тысячи обстоятельств, чтобы заболеть этим. Врачи и ученые всю жизнь работают бок обок с инфицированными пациентами, и не заболевают. - Все в той же манере продолжал Профессор. - Я советую перевести её в Астраханский лепрозорий. На берегу Каспия. Морской воздух, хорошее внимание, высочайшего уровня персонал. Ей будет там лучше всего.
Новый дом. VI
Маша вошла в комнату и бросила сумку на кровать. Комната была просторной и чистой. Вазочка с полевыми ромашками на столе пыталась исправить ощущение больничного корпуса, но это не удавалось. Конечно, Маша её обживет, исправит по-своему и обставит ее так, как ей этого хочется. Потому, что ей тут жить долго, может быть всегда.
- Ты кто? - Спросил писклявый голос из щели между дверью и косяком. - А?
Маша внимательно всматривалась в рыжее, десятилетнее существо и поняла, что она не может определить пол его.
- А ты кто? - спросила она.
- Я первая спросила.
- А так значит ты девочка. Прикольные веснушки. А я думала, что тут все безносые и страшные. - Съязвила Маша.
- Такие тоже есть. Там. В глубине сада, - девочка вбежала, не снимая ботинок, влетела на чистую кровать, прыгая и размахивая руками. - Но они сюда не ходят. Им туда еду носят. Я там была. Пойдем, покажу?
- Нет, спасибо, я еще к этому не готова.
- А, боишься?
- Фу! Какая ты не воспитанная для девушки, - сморщилась Маша.
- Я не девушка, я Кошмарик. Меня тут все так зовут. А ты какая-то странная. - Девочка спрыгнула с постели, прилепив жвачку к краю стола, выбежала из комнаты.
"Вот и познакомилась с местным Кошмариком - девочкой с мальчишечьим именем". Улыбнулась сама себе Маша, расставляя крема у зеркала.
- Тук-тук. Привет. Я Сергей. Видел, как Кошмарик выбежал у тебя из комнаты. Не чего не натворил? - Сказал парень в двери. На вид ему было лет двадцать пять. Спортивного телосложения и выцветшими на солнце волосами. Голубые глаза его источали внутреннюю чистоту, а резкие скулы говорили о мужестве. - Можно войти.
- Вы уже вошли. - Улыбнулась Маша и протянула руку. - Маша. А Кошмарик вообще-то девочка, а вы её как мальчишку зовете.
- Нет, Кошмарик - это нечто среднее между цунами и смерчем. Не советую оставлять её в комнате одну. А так её Даша зовут. Просто когда её родители узнали о диагнозе, то сразу сдали сюда, и забыли о ней навсегда. Вот так она обозлилась на весь мир и живет теперь по своим законам. В школу не ходит, в комнате своей не живет.
- Школа? - Переспросила Маша. Она всегда мечтала стать учителем литературы. - И много классов?
- Нет. Нет их вообще. Это так называется игровой кабинет. На территории города только пять детей школьного возраста. И один учитель, он тоже из жителей "Лепрограда". - Сев на край стала, рассказывал Сергей. - Юных, еще двое, с нами четверо: Ира и Клава. А остальные двести сорок три человека старики. Многие тут всю жизнь.
- Город?
- Да, город. Здесь есть кинотеатр, он в яблочном саду, три магазина, ресторан, производственный корпус и больничный корпус. Так что почти город. Везде работаю обитатели города, но есть и пришлые работники. Они в белых халатах, сразу поймешь.
- Да уж. Я думала тут все в печали и депрессии. - Взбодрилась Маша.
- Нет. Мы не умирать сюда отправлены, а лечится, продлевать жизнь и наслаждаться отпущенным временем. - Улыбнулся Сергей, и в этой улыбке Маша нашла искру нежности и заботы. Она точно уже знала, что встретила свою первую любовь. Образовавшаяся пауза в диалоге не мучила тягостью обоих, а будто бы давала передохнуть сердцам, что бы начать биться с особым ритмом, чуть быстрее и слаще. В ритме любви, в ритме вечности.
Маша наконец-то смутилась и перевела взгляд на чемоданы.
- Ой, извини. Я тебе помешал. Ну ладно, до вечера. Я на ужин за тобой зайду, можно? - последнюю фразу он произнес почти шепотом.
- Можно. - В том же тоне ответила девушка.
Фейерверк чувств. VII
Они седели под яблоней. Никто не знает, кто сколотил тут скамейку, но красивее места не было во всем саду. Яблоня стояла большая, раскидистая и густая, и на редкость усыпана большими, вкусными плодами. Сергей и Маша с первых дней совместной дружбы облюбовали это место. Будто два голубка, после процедур и анализов слетались сюда, что бы набраться сил и наговориться. Даже Кошмарик, которая из вредности любила обтрясти все деревья, на мазать скамейки чем чем-нибудь,, не решалась подходить к этому дереву и скамейке.
- Маша, милая. Милая моя девочка. По всем традициям мы не должны сегодня видиться. - Сергей лукаво улыбнулся. - Ну, там мальчишники всякие, девичники.
- Какой там девичник. Кошмарик превратила бы все в хлевушник. Что ее, не знаешь что ли? Я взяла с неё честное слово, что завтра она весь день будет ходить причесанная и в юбке, будет держать на церемонии фату, и не будет подпевать батюшке во время венчания.
- Какую же цену она запросила за это? - с неподдельным любопытством спросил жених.
- Не обиделся? - Прищурив глаза, спросила Маша.
- Нет, конечно, нет. А! Хотя я догадываюсь! Нет! Нет! Ту не могла так со мной поступить! - И он наигранно вскочил с места. - Она запросила себе весь свадебный торт!
- Да! - И она, захлопав в ладоши расхохоталась.
- Да? Чертенок её имя. Ладно, ради того, что бы завтра все прошло, так как мы мечтаем, я готов заплатить любую цену. Я люблю тебя. Я готов на всё, даже на подвиг не съесть торт на собственной свадьбе.
- Съешь, маленький. Я звонила маме, просила её привести с собой маленький торт для тебя лично. - Успокоила невеста его.
- Хорошо. Для нас, мы съедим его вместе. - И он прижал широким объятием девушку к себе.
- Милый, ты раздавишь меня. - Она улыбнулась и положила голову на его плечо.
Еще миг, и они целовались. Страстно. Крепко. И только чистота их мыслей не давала случиться большему. Они все хотели по-настоящему. Так, как бывало всегда перед любящими и чистыми сердцами, чья духовная близость побеждала физическую, оставляя страсть телесную на потом. На то время, когда это будет незабываемо красиво.
Новое чувство. VIII
Маша сидела в кабинете главного врача, не открывая глаз. Она знала этот кабинет как свою комнату. Была тут тысячу раз. И поэтому зашла сюда с закрытыми глазами, желая, оградится от действительности и возможно ужасного разговора. Она беременна. Она сдала все анализы. Она собрала все справки, теперь профессор должен вынести вердикт. Должен сказать, что и как в её жизни. Может ли она родить, и здоров ли ребенок.
Профессор переворачивал листок за листком, не обращая на девушку никакого внимания. Вчитываясь внимательно и возвращаясь то в начало. То в конец папки. Затянувшиеся пауза уже наскучила Маше, она открыла глаза. Профессор неизменно продолжал листать. Потом поднял на неё глаза и заговорил спокойно, уже смотря декушке в глаза.
- Вообще-то мы не приветствуем такие выкрутасы. Больше того, мы запрещаем всяческие половые общения между пациентами. Но исходя из вашей ситуации, где вы являетесь мужем и женой мы бессильны. - Монотонно цедил он. - Могу вас обрадовать, ваш ребенок развивается абсолютно в норме. Он абсолютно здоров. И не наследует никаких аномалий.
При этих словах Маша подскочила на месте и, закрыв лицо руками, зарыдала во весь голос. Присев, она пыталась взять себя в руки.
- Успокойтесь и выпейте воды, стакан и графин справа. - Даже не взглянув на пациентку, говорил профессор. - Ваш организм так же может спокойно выдержать роды, а мы в состоянии их принять. Но мы должны вас предупредить, что после родов ребенок не может находиться на территории Лепрозория. Вы обязаны передать его вашим родителям на воспитание. Вы будете видеться с ним только раз в год через стекло. Всю жизнь. Вы готовы на это?
- Да! - Вскочила Маша. - Да, я готова, буду рожать! Я согласна, не лишайте меня возможности стать матерью. Я не знаю, сколько мне осталось, но я готова дать ребенку жизнь.
- У вас еще есть время прекратить беременность. - Не унимался профессор. - Роды отнимут часть вас, и часть вашей жизни. Это осень высокая цена.
- Да. Эта та цена которую я готова заплатить. - Девушка встала и подошла к двери. - И еще. Вы можете мне сказать, кто это будет?
- Девочка.
Маша выбежала из медицинского корпуса и побежала вдоль аллеи к заветной яблоне. Там, нервно ходя вокруг, дожидался Сергей. На скамейке сидела Кошмарик и грызла ногти.
- Не грызи ногти, заразу подцепишь. - Сделал замечание он девочке, даже не глядя на неё.
- И умру? - Язвительно спросила она. - Сам перестань тут маршировать, тогда и я перестану нервничать.
- Что она там так долго? - Спросил Сергей скорее сам себя, чем девочку.
- Чего, не знаешь? Мозг ей сейчас зомбируют. Придет без мозга, но беременная. - Хихикнула она.
Сергей подскочил и хотел отвесить ей подзатыльник, но она уже отпрыгнула на несколько метров, пятясь назад громко заявила: - А ну вас. Я пошла на кухню, в кастрюлю компота через окно плевать, и то интереснее будет.
- Девочка! Милый! У нас будет девочка! Она здорова! - Кричала Маша, глядя как муж, увидев ее, рванул навстречу. - Она здорова! Я буду рожать, и ты станешь отцом!
Он подхватил её и закружил, хохоча от радости.
Вход и выход. IIX
- Сергей, Маша, вы Кошмарика невидали? - Спросила подошедшая к обедающей чете заведующая детским отделением. - С утра её не найду. Ни анализов не сдавала, ни в классе не была. Даже не жаловался на неё сегодня никто.
- Не жаловался?! - Сергей поднялся. - Маша, ты у яблони посмотришь? У нас Анастасия Павловна уже девятый месяц, а я сейчас сад оббегу. Маш, у яблони и сиди, я туда приду.
- Хорошо. - Ответила девушка. - Сам голову не снеси себе.
- Скажешь тоже! - Дожевывая бутерброд на ходу, выкрикнул Сергей и исчез в дверях.
Маше, конечно, было тяжело ходить, но ежедневные прогулки по саду с мужем не дали сухожилиям застоятся, и она достаточно скоро уже была под яблоней. На скамейке никого не было. Послеобеденное солнышко и вкусный обед разморили её, и она присев закрыла глаза от удовольствия. Хруст ломающейся ветки вывел её из нирваны
Открыв глаза она увидела висевшую между двух больших стволов Кошмарика и нервно брыкающую ногами.
- Ты? Даша, что ты там делаешь? - Удивленно спросила Маша. - Тебя все ищут с самого утра.
- Идиоты, я тут застряла со вчерашнего вечера, а меня только к обеду спохватились! Вот уроды! - Стонала девочка.
От этих слов Маша звонко рассмеялась, но огромный живот с ребенком и сытый желудок не давали воспроизвести нормальней смех. И поэтому все напоминало хрюканье, перемешанное с повизгиванием, что на крик испуганно, сломя голову прибежал Сергей.
- Что случилась? Милая! Я бегу. - Орал он, но было уже поздно.
- Милый все! - Сквозь смех кричала беременная девушка. - Она на дереве, а у меня воды отходят!
- Помогите мне! Уроды! Мало того, что я тут всю ночь просидела! Мало того, что я есть хочу! Так ещё эта безмозглая писает подомной! Я этого не выдержу! - Визжала девочка на дереве.
- Сейчас, сейчас. - Метался возле жены Сергей, тяня её за руки к медкорпусу.
Но на крики и визг уже бежали санитары. И уже через несколько минут Машу на носилках уносили в медицинский корпус.
- Не, ну вы! Лепродолбанные! Блин! Помогите мне слезть! А то я вам точно всем тут такое устрою! - Орала всеми забытая Кошмарик. Но садовник уже бежал ей на помощь. Он нес с собой пилу.
Сегодня. IX
- Мама! - Вскрикнула Маша, когда медсестра открыла дверь приемного покоя. В углу, на кушетке сидела Мария Ивановна и Андрей Анатольевич. При виде входящих родители привстали и не решительно пошли навстречу.
- Маша, Сергей! Какая чудная малышка! - Причитала Мария Ивановна, смахнув незаметно слезу со щеки, попыталась улыбнуться как можно правдоподобнее. - Вы чудная пара! Вы чудные родители. Можно я присяду с внучкой на руках?
- Мама, подожди. - Сдерживая слезы, прошептала Маша. - Мы еще не простились с ней.
- Да. Простите.
- Мария, будь тактичнее. - Поправил жену Андрей Анатольевич.
Маша села на кушетку и взяла новорожденную из рук Сергея. Девочка сосала соску и смотрела на мать огромными, синими глазами. Глаза не выражали ни радости, ни горя. В них светилась чистота и полное доверие окружающим.
- Дашенька, милая моя доченька, мы назвали тебя в честь Кошмарика. В честь девочки с очень сильным характером. Мы с папой хотим, что бы ты выросла без нас очень сильной, смелой и честной. Мы хотим, чтобы ты была счастлива и здорова. Мы очень, очень любим тебя, и будем любить вечно. - Шептала на ушко дочери Маша. Потом прижалась к её щечке губами и застыла на минуту. Сергей присел на корточки с другой стороны и поцеловал дочь в свободную щеку.
- Мы всегда будем пересказывать ваши слова ей. Мы воспитаем её в понимании и любви к вам. - Шептала Мария Ивановна и громко шмыгала в платок. - Все будет хорошо, все будет хорошо.
Маша передала дочь матери и не спеша пошла к выходу. Она еще была слаба после родов, а прощание отнимало еще больше сил. Сергей передал папку с документами Андрею Анатольевичу, бросил последний взгляд на дочь, и поспешил поддержать жену подрубку.
Кончено, они недолго были втроем. Но они на вечно остались втроем в своих сердцах. Вписывая себя в легенду большой любви. Читой любви, которая теперь имеет продолжение в наших сердцах.
Завтра. X
Сергей и Маша сидели под яблоней, обняв друг друга. С гордостью всматриваясь в большую фотографию дочки. Улыбающееся создание в розовом фоне бесконечно наполняла их жизнь любовью. Дерево, под которым миловалась пара, лишилось огромной ветки при освобождении Кошмарика. Её спилил садовник. Поэтому тень почти не попадала на скамейку, но чете не мешало полуденное солнце.
- У неё трои глаза. - Мурлыкала Маша.
- А твои губы и нос. - Вторил ей Сергей.
- И мои уши! - Взвизгнуло что-то сзади. - А что, смотрите какие красивые, ваши-то глянь какие уродские!
- Кошмарик! - Хором сказали они.
Бог с ними, а значит, есть надежда
Прости родная.
Сегодня. I
Толи первый луч солнца, толи всхлип от вчерашних слёз, разбудил Машу. Она так и не поняла. Проснулась, но не пошевелилась. Не открывала глаза. Только ровное дыхание и стиснутый в кулачке уголок одеяла говорят, что она жива. Не хочется входить в тот мир, где она живет. Не хочется больше плакать. Не хочется жить. А жить нужно. Жить необходимо. Жить ради других. Ради тех, кому её жизнь продлевает свою.
Она прислушалась. Маша точно знала, Сергей рядом. Он всегда её опора. Всегда помогает своим жизнелюбием преодолевать трудность, отворачивая её от действительности. Да, он рядом. Дышит. Спит или притворяется? А не все ли равно. Сегодня и для него не лучший день календаря. Сегодня они должны сделать шаг. Должны сделать всё по правилам. Но так же сложно идти по правилам. Как хочется идти в обход, придумать себе другие правила и перерисовать мир заново.
Маша родилась. II
Андрей бежал с букетом красных гвоздик и авоськой творога и молока в десятый роддом. Он находился недалеко от их общего дома, и если раньше они гуляли недалеко от него и посмеивались над другими новоиспеченными отцами, то сегодня он уже был на их месте. Бежал неуклюже, то прибавляя шаг, то чуть успокаиваясь. Сегодня утром жену забрали в роддом на скорой помощи. В шесть утра она разбудила его и радостно сообщила что пора. Да не просто пора, а срочно вызывай неотложку. Андрей, проснувшись, не мог найти правильные слова, чтобы сообщить о случившемся, и поэтому через каждое слово говорил: "Скорее приезжайте!" Весь день на работе он не находил себе места. Точно знал, что все случится сегодня, но все ли пройдет хорошо? Директор сжалился над передовиком производства, недавно вступившим в партию, и отпустил его пораньше.
И вот уже крыльцо приемного покоя. Взлетая туда, он тут же подбежал к окну регистратуры и, заикаясь, спросил у вязавшей носок немолодой женщины в белом халате.
- Девушка, девушка. Фролова родила? А? Мария Фролова? А? - тараторил он.
- Списки на стене, - не отрываясь от вязания, отрубила медсестра.
- А? На стене? Какой стене? Где это? - Озираясь, причитал Андрей, стараясь говорить как можно тише, но четче, от чего почти визжал. - Тут, да? А, да нашел! Вот. Ой. Да! Дочка у меня! Дочка, три пятьсот! Пятьдесят два! Вот это да! А это хорошо? Как увидеть-то её?
- Там же написано, какая палата. - Королева регистратуры оторвалась от любимого занятия и выстрелила взглядом крупнокалиберной пушки в сторону вопрошающего. Но Андрей даже не заметил этого.
- А, да, палата номер десять. Все! Понял. Вот, это все Фроловой Марии Ивановне, тысяча девятьсот пятьдесят четвертого года рождения, от Рождества Христова. - Выпалил он, вспомнив, что он уже месяц как в партии, невпопад добавил. - Комсомолке Фроловой.
- Все в корзину. Цветы нельзя. Но я их врачу отдам, - командовала медсестра и добавила уже снисходительно. - Иди на ту сторону здания и жди. Скажу я твоей комсомолке, чтобы халат теплый одела и выглянула в окно. Жди.
Уже через минуту Андрей стоял на посту перед окном на третьем этаже, в котором лейкопластырем сияла цифра десять.
Её лицо он узнал сразу, хоть оно было бледно, и как будто похудевшее, но оно так светилось счастьем, что Андрей не удержался и запрыгал на месте.
- Мария! Мария! Я все уже знаю! Я рад! Я люблю тебя! Ты рада? А? Да, глупый да? Я тоже! - Он говорил и говорил. Не давая ей ответить, боясь, что она крикнет и простудится, и он себе это не простит. - Мария, а я домой сейчас. Полы мыть буду, а завтра с Ольгой Ивановной из профсоюза пойду за кроваткой. Она деньги выделяет от профкома! Ура, да?
А как назовем девочку? А? Марой? Что? Машей? Ура! Мне то нравится! Маша, ты родилась! Мы счастливы!
Первый класс. III
Андрей стоял в прихожей с букетом белых хризантем и нервно барабанил по полу правой ногой.
- Мария, Маша, ну вы торопитесь? Опоздаем же. Там сейчас линейка будет и напутствие секретаря райкома.
Мария навязывала семилетней Маше огромный второй бант.
- Еще минуточку и все. - Нравоучительно произнесла Мария. - Это первый день в школе у Машеньки, так что нужно быть безупречной. Машенька, ты боишься?
- Нет, не чуточке! - звонко ответила она. - Васька соседский уже во второй класс ходит, и очень гордый ходит. Деловая колбаса.
- Ну, вот теперь ты тоже будешь колбасой. Бегом туфли одевать. - Сказала Мария и незаметно смахнула слезу со щеки.
- Мария, ну вот, тебя еще нужно ждать? - Возмущался Андрей, и вручил дочке цветы в руки, что бы самому завязать ей шнурки.
- Я уже почти одета. - Парировала жена и исчезла в аромате клубов пудры и духов.
Все первоклашки по своим классам выстроились у парадного входа школы буквой "п". Играл школьный духовой оркестр. И яркое солнце освещало транспарант, растянутый на втором этаже: " Заветы двадцатого съезда КПСС - в жизнь!" Маша еще плохо читала, поэтому ей казалось, что там все написано про неё. И что все ужасно рады этому событию. Ей нравилось все. И учительница. Женственная и чуть испуганная. И папа напыщенно важный, который уже работает в каком-то райкоме, каким-то инструктором, и что там чинит не понятно. И ребята вокруг, как и она все нарядные, улыбающиеся и важные. От этого слова секретаря райкома звучали сами по себе, а мысли Маши летели сами по себе. И вот все ручейком потекли в школу, навстречу новому повороту жизни.
Выпускной. IV
Андрей Анатольевич сидел в кресле и наблюдал за суетой в квартире. Он уже был давно готов. А стоявший рядом в вазе огромный букет алых роз, он обдавал его ароматом чистоты и страсти. Он жадно вдыхал его, наслаждаясь цветом и формами цветов.
- Ну, не суетитесь. Девочки. Спокойнее. Уже все позади. Сейчас диплом в руки и на бал. - Размеренно говорил он.
- Папа, какой бал, это бесследно устарело. На дискотеку. Сегодня Васька соседский сказал, что привезли новые диски из-за за бугра Чистый винил! Там такое! - Восторженно говорила Маша, поправляя локоны в прическе.
- А с Горкомом согласованно? - Повысил тон отец.
- Вот ты там и согласуешь. - Нежно осадила его жена и добавила. - Ты же не пропустишь всего зрелища?
- Нет уж, увольте. Я готов торжественную часть отсмотреть, концерт, тоже посмотрю, но буги-вуги в темноте не хочу видеть. А вот ты, Мария, обязательно все проконтролируй. Чтоб все по-людски там было. А то потом еще на ковер вызовут. - И он многозначительно поднял указательный палец вверх.
- Хорошо, хорошо! - Успокоила его жена. - За то, что ты школе новый спортинвентарь выписал, они вообще с Машеньки глаз не сведут. Так, все готовы? Идем.
Уже было за полночь, когда от ритмов диско и света разноцветных прожекторов, веселая ватага выпускников вышла во двор школы и направилась к центральной площади города гулять. Среди них была и Маша Фролова. Счастливая и уверенная в последующих победах. Она не отличалась особой красотой, но и не была уродлива. Она еще не встречалась с мальчиками тайком, но у всех была на устах. Она было той девушкой, которая шла уверенной дорогой к счастью.
Первый удар. V
Мария сидела на кровати дочери и гладила утешительно её по голове. По лицу текли слезы. Маша рыдала, уткнувшись в подушку. Она не раздевалась. Просто произнесла фразу. Громко. На всю квартиру. Вбежала в детскую и упала на кровать в рыданиях.
- Что? Что она крикнула? - Входя бормотал отец. - Что это? Что она сказала?
- Я больна лепрой! Папа, ты оглох! Я больна лепрой! - Вскрикнула дочь и с еще большим визгом уткнулась в подушку.
- Как это лепрой? Откуда лепра? У нас никто не болеет лепрой, и не болел? Где ты ею могла заразиться? - Причитал Андрей Анатольевич, разводя руками. - Нет. Не может быть. Это ошибка. Знаешь, как сейчас учат? Они там все двоишники. Они экзамены покупают. Нет. Сейчас поедим.
- Куда, куда ехать? - С нотой надежды всхлипнула Маша.
- К профессору Збруеву, он все знает, он у себя на дому принимает, это лучший венеролог города. - Успокаивал отец скорее сам себя, чем дочь. - Одевайся. Сейчас машина придет и едем. Я на работу сегодня не пойду. Мария, позвони в Горком, скажи, что я на совещании в Обком вызван. Пусть все отменят.
- Я поеду с вами. - Всхлипнула жена.
- Да, да. Маша, мы сейчас, мы быстро. - И он бросился к телефону вызывать с обеда служебный автомобиль.
- Откуда ты взяла диагноз-то такой? - Одеваясь, всхлипывала Мария.
- Справку медицинскую в институт делала. Форма восемьдесят шесть. Там кровь еще нужно сдавать. На все, - сквозь слезы рассказывала дочь. - Так вот у меня три раза брали. Я думала что-то не то. Ну, может гемоглобин низкий, или сахар. А потом мне дали направление на постановку на учет. Если я в течение трех дней не явлюсь в диспансер, меня арестуют.
- Я им арестую. Я сам кого хочешь, арестую. Все, через десять минут машина будет у подъезда. Поехали.
Профессор принял их у себя. Внимательно выслушал и, взяв кровь на анализ, он попросил выйти девочку в другую комнату, а сам остался наедине с родителями.
- Андрей Анатольевич и Мария Ивановна. Я, кажется, все понял. Похоже все симптомы на лицо и реакция положительная. Она действительно больна. Но её жизнь не закончится сразу завтра. С этой болезнью живут очень долго, - ровным голосом говорил он. - Сейчас в вопросе этой болезни медицина продвинулась очень далеко. На земле не только люди болеют этой болезнью. В частности, очень часто ей болеют Австралийские Броненосцы. И потому количеству, какому Советский Союз выписывает их на опыты, уверен, что скоро найдут лекарство от неё.
- Но как нам жить с этим? - Взвыл Отец, хватаясь за голову. - Бедная девочка. За что? Кто виноват?
- Простите, но никто не виноват. Должно сложиться тысячи обстоятельств, чтобы заболеть этим. Врачи и ученые всю жизнь работают бок обок с инфицированными пациентами, и не заболевают. - Все в той же манере продолжал Профессор. - Я советую перевести её в Астраханский лепрозорий. На берегу Каспия. Морской воздух, хорошее внимание, высочайшего уровня персонал. Ей будет там лучше всего.
Новый дом. VI
Маша вошла в комнату и бросила сумку на кровать. Комната была просторной и чистой. Вазочка с полевыми ромашками на столе пыталась исправить ощущение больничного корпуса, но это не удавалось. Конечно, Маша её обживет, исправит по-своему и обставит ее так, как ей этого хочется. Потому, что ей тут жить долго, может быть всегда.
- Ты кто? - Спросил писклявый голос из щели между дверью и косяком. - А?
Маша внимательно всматривалась в рыжее, десятилетнее существо и поняла, что она не может определить пол его.
- А ты кто? - спросила она.
- Я первая спросила.
- А так значит ты девочка. Прикольные веснушки. А я думала, что тут все безносые и страшные. - Съязвила Маша.
- Такие тоже есть. Там. В глубине сада, - девочка вбежала, не снимая ботинок, влетела на чистую кровать, прыгая и размахивая руками. - Но они сюда не ходят. Им туда еду носят. Я там была. Пойдем, покажу?
- Нет, спасибо, я еще к этому не готова.
- А, боишься?
- Фу! Какая ты не воспитанная для девушки, - сморщилась Маша.
- Я не девушка, я Кошмарик. Меня тут все так зовут. А ты какая-то странная. - Девочка спрыгнула с постели, прилепив жвачку к краю стола, выбежала из комнаты.
"Вот и познакомилась с местным Кошмариком - девочкой с мальчишечьим именем". Улыбнулась сама себе Маша, расставляя крема у зеркала.
- Тук-тук. Привет. Я Сергей. Видел, как Кошмарик выбежал у тебя из комнаты. Не чего не натворил? - Сказал парень в двери. На вид ему было лет двадцать пять. Спортивного телосложения и выцветшими на солнце волосами. Голубые глаза его источали внутреннюю чистоту, а резкие скулы говорили о мужестве. - Можно войти.
- Вы уже вошли. - Улыбнулась Маша и протянула руку. - Маша. А Кошмарик вообще-то девочка, а вы её как мальчишку зовете.
- Нет, Кошмарик - это нечто среднее между цунами и смерчем. Не советую оставлять её в комнате одну. А так её Даша зовут. Просто когда её родители узнали о диагнозе, то сразу сдали сюда, и забыли о ней навсегда. Вот так она обозлилась на весь мир и живет теперь по своим законам. В школу не ходит, в комнате своей не живет.
- Школа? - Переспросила Маша. Она всегда мечтала стать учителем литературы. - И много классов?
- Нет. Нет их вообще. Это так называется игровой кабинет. На территории города только пять детей школьного возраста. И один учитель, он тоже из жителей "Лепрограда". - Сев на край стала, рассказывал Сергей. - Юных, еще двое, с нами четверо: Ира и Клава. А остальные двести сорок три человека старики. Многие тут всю жизнь.
- Город?
- Да, город. Здесь есть кинотеатр, он в яблочном саду, три магазина, ресторан, производственный корпус и больничный корпус. Так что почти город. Везде работаю обитатели города, но есть и пришлые работники. Они в белых халатах, сразу поймешь.
- Да уж. Я думала тут все в печали и депрессии. - Взбодрилась Маша.
- Нет. Мы не умирать сюда отправлены, а лечится, продлевать жизнь и наслаждаться отпущенным временем. - Улыбнулся Сергей, и в этой улыбке Маша нашла искру нежности и заботы. Она точно уже знала, что встретила свою первую любовь. Образовавшаяся пауза в диалоге не мучила тягостью обоих, а будто бы давала передохнуть сердцам, что бы начать биться с особым ритмом, чуть быстрее и слаще. В ритме любви, в ритме вечности.
Маша наконец-то смутилась и перевела взгляд на чемоданы.
- Ой, извини. Я тебе помешал. Ну ладно, до вечера. Я на ужин за тобой зайду, можно? - последнюю фразу он произнес почти шепотом.
- Можно. - В том же тоне ответила девушка.
Фейерверк чувств. VII
Они седели под яблоней. Никто не знает, кто сколотил тут скамейку, но красивее места не было во всем саду. Яблоня стояла большая, раскидистая и густая, и на редкость усыпана большими, вкусными плодами. Сергей и Маша с первых дней совместной дружбы облюбовали это место. Будто два голубка, после процедур и анализов слетались сюда, что бы набраться сил и наговориться. Даже Кошмарик, которая из вредности любила обтрясти все деревья, на мазать скамейки чем чем-нибудь,, не решалась подходить к этому дереву и скамейке.
- Маша, милая. Милая моя девочка. По всем традициям мы не должны сегодня видиться. - Сергей лукаво улыбнулся. - Ну, там мальчишники всякие, девичники.
- Какой там девичник. Кошмарик превратила бы все в хлевушник. Что ее, не знаешь что ли? Я взяла с неё честное слово, что завтра она весь день будет ходить причесанная и в юбке, будет держать на церемонии фату, и не будет подпевать батюшке во время венчания.
- Какую же цену она запросила за это? - с неподдельным любопытством спросил жених.
- Не обиделся? - Прищурив глаза, спросила Маша.
- Нет, конечно, нет. А! Хотя я догадываюсь! Нет! Нет! Ту не могла так со мной поступить! - И он наигранно вскочил с места. - Она запросила себе весь свадебный торт!
- Да! - И она, захлопав в ладоши расхохоталась.
- Да? Чертенок её имя. Ладно, ради того, что бы завтра все прошло, так как мы мечтаем, я готов заплатить любую цену. Я люблю тебя. Я готов на всё, даже на подвиг не съесть торт на собственной свадьбе.
- Съешь, маленький. Я звонила маме, просила её привести с собой маленький торт для тебя лично. - Успокоила невеста его.
- Хорошо. Для нас, мы съедим его вместе. - И он прижал широким объятием девушку к себе.
- Милый, ты раздавишь меня. - Она улыбнулась и положила голову на его плечо.
Еще миг, и они целовались. Страстно. Крепко. И только чистота их мыслей не давала случиться большему. Они все хотели по-настоящему. Так, как бывало всегда перед любящими и чистыми сердцами, чья духовная близость побеждала физическую, оставляя страсть телесную на потом. На то время, когда это будет незабываемо красиво.
Новое чувство. VIII
Маша сидела в кабинете главного врача, не открывая глаз. Она знала этот кабинет как свою комнату. Была тут тысячу раз. И поэтому зашла сюда с закрытыми глазами, желая, оградится от действительности и возможно ужасного разговора. Она беременна. Она сдала все анализы. Она собрала все справки, теперь профессор должен вынести вердикт. Должен сказать, что и как в её жизни. Может ли она родить, и здоров ли ребенок.
Профессор переворачивал листок за листком, не обращая на девушку никакого внимания. Вчитываясь внимательно и возвращаясь то в начало. То в конец папки. Затянувшиеся пауза уже наскучила Маше, она открыла глаза. Профессор неизменно продолжал листать. Потом поднял на неё глаза и заговорил спокойно, уже смотря декушке в глаза.
- Вообще-то мы не приветствуем такие выкрутасы. Больше того, мы запрещаем всяческие половые общения между пациентами. Но исходя из вашей ситуации, где вы являетесь мужем и женой мы бессильны. - Монотонно цедил он. - Могу вас обрадовать, ваш ребенок развивается абсолютно в норме. Он абсолютно здоров. И не наследует никаких аномалий.
При этих словах Маша подскочила на месте и, закрыв лицо руками, зарыдала во весь голос. Присев, она пыталась взять себя в руки.
- Успокойтесь и выпейте воды, стакан и графин справа. - Даже не взглянув на пациентку, говорил профессор. - Ваш организм так же может спокойно выдержать роды, а мы в состоянии их принять. Но мы должны вас предупредить, что после родов ребенок не может находиться на территории Лепрозория. Вы обязаны передать его вашим родителям на воспитание. Вы будете видеться с ним только раз в год через стекло. Всю жизнь. Вы готовы на это?
- Да! - Вскочила Маша. - Да, я готова, буду рожать! Я согласна, не лишайте меня возможности стать матерью. Я не знаю, сколько мне осталось, но я готова дать ребенку жизнь.
- У вас еще есть время прекратить беременность. - Не унимался профессор. - Роды отнимут часть вас, и часть вашей жизни. Это осень высокая цена.
- Да. Эта та цена которую я готова заплатить. - Девушка встала и подошла к двери. - И еще. Вы можете мне сказать, кто это будет?
- Девочка.
Маша выбежала из медицинского корпуса и побежала вдоль аллеи к заветной яблоне. Там, нервно ходя вокруг, дожидался Сергей. На скамейке сидела Кошмарик и грызла ногти.
- Не грызи ногти, заразу подцепишь. - Сделал замечание он девочке, даже не глядя на неё.
- И умру? - Язвительно спросила она. - Сам перестань тут маршировать, тогда и я перестану нервничать.
- Что она там так долго? - Спросил Сергей скорее сам себя, чем девочку.
- Чего, не знаешь? Мозг ей сейчас зомбируют. Придет без мозга, но беременная. - Хихикнула она.
Сергей подскочил и хотел отвесить ей подзатыльник, но она уже отпрыгнула на несколько метров, пятясь назад громко заявила: - А ну вас. Я пошла на кухню, в кастрюлю компота через окно плевать, и то интереснее будет.
- Девочка! Милый! У нас будет девочка! Она здорова! - Кричала Маша, глядя как муж, увидев ее, рванул навстречу. - Она здорова! Я буду рожать, и ты станешь отцом!
Он подхватил её и закружил, хохоча от радости.
Вход и выход. IIX
- Сергей, Маша, вы Кошмарика невидали? - Спросила подошедшая к обедающей чете заведующая детским отделением. - С утра её не найду. Ни анализов не сдавала, ни в классе не была. Даже не жаловался на неё сегодня никто.
- Не жаловался?! - Сергей поднялся. - Маша, ты у яблони посмотришь? У нас Анастасия Павловна уже девятый месяц, а я сейчас сад оббегу. Маш, у яблони и сиди, я туда приду.
- Хорошо. - Ответила девушка. - Сам голову не снеси себе.
- Скажешь тоже! - Дожевывая бутерброд на ходу, выкрикнул Сергей и исчез в дверях.
Маше, конечно, было тяжело ходить, но ежедневные прогулки по саду с мужем не дали сухожилиям застоятся, и она достаточно скоро уже была под яблоней. На скамейке никого не было. Послеобеденное солнышко и вкусный обед разморили её, и она присев закрыла глаза от удовольствия. Хруст ломающейся ветки вывел её из нирваны
Открыв глаза она увидела висевшую между двух больших стволов Кошмарика и нервно брыкающую ногами.
- Ты? Даша, что ты там делаешь? - Удивленно спросила Маша. - Тебя все ищут с самого утра.
- Идиоты, я тут застряла со вчерашнего вечера, а меня только к обеду спохватились! Вот уроды! - Стонала девочка.
От этих слов Маша звонко рассмеялась, но огромный живот с ребенком и сытый желудок не давали воспроизвести нормальней смех. И поэтому все напоминало хрюканье, перемешанное с повизгиванием, что на крик испуганно, сломя голову прибежал Сергей.
- Что случилась? Милая! Я бегу. - Орал он, но было уже поздно.
- Милый все! - Сквозь смех кричала беременная девушка. - Она на дереве, а у меня воды отходят!
- Помогите мне! Уроды! Мало того, что я тут всю ночь просидела! Мало того, что я есть хочу! Так ещё эта безмозглая писает подомной! Я этого не выдержу! - Визжала девочка на дереве.
- Сейчас, сейчас. - Метался возле жены Сергей, тяня её за руки к медкорпусу.
Но на крики и визг уже бежали санитары. И уже через несколько минут Машу на носилках уносили в медицинский корпус.
- Не, ну вы! Лепродолбанные! Блин! Помогите мне слезть! А то я вам точно всем тут такое устрою! - Орала всеми забытая Кошмарик. Но садовник уже бежал ей на помощь. Он нес с собой пилу.
Сегодня. IX
- Мама! - Вскрикнула Маша, когда медсестра открыла дверь приемного покоя. В углу, на кушетке сидела Мария Ивановна и Андрей Анатольевич. При виде входящих родители привстали и не решительно пошли навстречу.
- Маша, Сергей! Какая чудная малышка! - Причитала Мария Ивановна, смахнув незаметно слезу со щеки, попыталась улыбнуться как можно правдоподобнее. - Вы чудная пара! Вы чудные родители. Можно я присяду с внучкой на руках?
- Мама, подожди. - Сдерживая слезы, прошептала Маша. - Мы еще не простились с ней.
- Да. Простите.
- Мария, будь тактичнее. - Поправил жену Андрей Анатольевич.
Маша села на кушетку и взяла новорожденную из рук Сергея. Девочка сосала соску и смотрела на мать огромными, синими глазами. Глаза не выражали ни радости, ни горя. В них светилась чистота и полное доверие окружающим.
- Дашенька, милая моя доченька, мы назвали тебя в честь Кошмарика. В честь девочки с очень сильным характером. Мы с папой хотим, что бы ты выросла без нас очень сильной, смелой и честной. Мы хотим, чтобы ты была счастлива и здорова. Мы очень, очень любим тебя, и будем любить вечно. - Шептала на ушко дочери Маша. Потом прижалась к её щечке губами и застыла на минуту. Сергей присел на корточки с другой стороны и поцеловал дочь в свободную щеку.
- Мы всегда будем пересказывать ваши слова ей. Мы воспитаем её в понимании и любви к вам. - Шептала Мария Ивановна и громко шмыгала в платок. - Все будет хорошо, все будет хорошо.
Маша передала дочь матери и не спеша пошла к выходу. Она еще была слаба после родов, а прощание отнимало еще больше сил. Сергей передал папку с документами Андрею Анатольевичу, бросил последний взгляд на дочь, и поспешил поддержать жену подрубку.
Кончено, они недолго были втроем. Но они на вечно остались втроем в своих сердцах. Вписывая себя в легенду большой любви. Читой любви, которая теперь имеет продолжение в наших сердцах.
Завтра. X
Сергей и Маша сидели под яблоней, обняв друг друга. С гордостью всматриваясь в большую фотографию дочки. Улыбающееся создание в розовом фоне бесконечно наполняла их жизнь любовью. Дерево, под которым миловалась пара, лишилось огромной ветки при освобождении Кошмарика. Её спилил садовник. Поэтому тень почти не попадала на скамейку, но чете не мешало полуденное солнце.
- У неё трои глаза. - Мурлыкала Маша.
- А твои губы и нос. - Вторил ей Сергей.
- И мои уши! - Взвизгнуло что-то сзади. - А что, смотрите какие красивые, ваши-то глянь какие уродские!
- Кошмарик! - Хором сказали они.
Бог с ними, а значит, есть надежда
Комментарии запрещены
ЖЕЛТОЕ ВИНО
Ее звали Илга. Мы познакомились месяц назад. Я просто шла по улице и вдруг увидела девушку из моих снов: густые черные волосы до плеч, слегка вздернутый нос, приоткрытые тонкие губы, желтые глаза и ветка мимозы в руках.
- Ненавижу мимозу, - вспомнила я.
- Думаешь, я её люблю? - она остановилась напротив меня.
- Мне показалось, что я ничего не говорила вслух.
- Тебе показалось, - она улыбнулась. - А мимоза - просто под цвет моих глаз. Пойдешь ко мне?
- Да, конечно. Ты всегда так знакомишься?
- Нет. Первый раз. Так мы идем? Я живу недалеко.
- Конечно.
Она жила в обычной квартире. Я знала, что не попаду в логово ведьмю, но...
- Проходи. У меня есть вино. Я сама его сделала.
- Не отравишь?
Она смеется:
- Надеюсь, что нет.
Вино желтого цвета.
- За знакомство!
Я выпила полстакана и почувствовала: как будто кто-то сдавил мою голову. Последнее, что я видела — это глаза Илги: зрачок стал в форме вращающейся спирали. Мне показалось, что он засасывает меня, и я потеряла сознание.
Я проснулась утром на Илгином диване. Она сидела рядом и гладила меня по голове.
- Как ты?
- Нормально. Что со мной было?
- Не знаю. Наверное, ты была голодной и сразу опьянела.
- Со мной такое впервые.
- Ты сердишься на меня?
- Нисколько.
- Тебе ничего не снилось?
- Нет, - почему-то соврала я.
Мне снилась осень. Бездонное голубое небо, цветной листопад, легкий южный ветер, запах грибов и последних цветов. Я шла по узенькой тропинке, наслаждаясь тем, что меня окружало. Вдруг навстречу вышла Илга.
- Так вот ты где! Я давно тебя ищу. Полетаем?
- Я не умею.
- Я тебя научу. Смотри!
Она легко подпрыгнула вверх, изогнулась змейкой, вытянулась, протянула руки вперед и полетела. Я попыталась сделать то же самое: подпрыгнула, но тут же опустилась на землю. Илга наблюдала за мной свысока, наконец, приземлилась рядом.
- Забудь, что ты не умеешь летать. Ты умеешь. Оттолкнись от земли. Почувствуй, как она сама отталкивает тебя. Ну, попробуй.
У меня ничего не получалось, и я уже начинала психовать, но вдруг вспомнила, как летала во сне в детстве: я разбегалась и плавно взлетала.
- Подожди, Илга. Сейчас у меня получится.
Я побежала по тропинке. Легко, как в детстве, и вдруг почувствовала, что земля отпускает меня. Я подняла вверх руки, вытянула их вперед и полетела. Рядом появилась счастливая Илга. Она взяла меня за руку. Ее пальцы переплелись с моими, и я почувствовала, что стала сильной. Энергия выливалась из меня от переизбытка. Мы летели над землей и плакали от счастья.
Илга накрывала на стол.
- А мне приснился удивительный сон: мы с тобой летали. — Она пристально посмотрела мне в глаза. — Мне кажется, что сон не был сном. Что ты об этом думаешь?
- Бред. Мне пора домой. У меня - муж.
- А завтрак?
- Спасибо. Не хочется.
- Придешь еще?
- А надо?
- Не знаю.
Я жила прежней жизнью. Ходила на работу, кормила мужа, сплетничала с подругами, но не могла забыть Илгу. Я искала ее повсюду. Конечно, можно было просто пойти к ней домой, но я боялась, что Илга существует только в моем воображении. Я боялась, что дверь ее квартиры откроет кто-то чужой и скажет, что Илги никогда не было. Я боялась, что Илга - мой сон и больше ничего.
А снилась мне она каждую ночь: мы болтали, купались в реке, гуляли по лесам и летали, А днем сердце разрывалось от тоски по ней. Через месяц я не выдержала и пошла. Она открыла дверь сама.
- Я ждала тебя, - улыбнулась она. - Я ждала тебя целый месяц. Почему ты не приходила?
- У меня не было времени, - соврала я.
- Останешься сегодня у меня? - спросила Илга.
Я не могла отказаться.
Мы пили все то же вино, но я не пьянела и не теряла сознание.
- А из чего вино, Илга?
- Из мимозы.
- Разве бывает такое?
- Бывает, раз мы его пьем.
Ее глаза наполнились слезами.
- Что с тобой?
- Сегодня что-то случится. Что-то такое, чего я не хочу.
- Глупости, Илга. Тебе надо лечь.
Я уложила ее в кровать, легла рядом. Она быстро заснула, но еще долго всхлипывала во сне. Наконец я тоже провалилась в сон, и оказалась на берегу озера. В воде плавала Илга.
- Выходи на берег! - позвала я ее.
- Не могу, - она засмеялась. - И не хочу. Плыви ко мне.
Я подошла к воде, но мои ноги онемели, и я не смогла идти дальше.
- Я не могу.
Илга посмотрела на меня удивленно. Из ее красивых глаз полились слезы.
- Но почему?! - ее крик пронесся над всем озером, и я поняла, что спрашивала она не меня, а кого-то другого.
- Мне надо домой, - моим голосом ответил кто-то. - Кормить мужа, рожать детей.
- Прощай, - она отвернулась, взмахнула красивым русалочьим хвостом и исчезла в воде.
Я ждала, но она не вернулась.
Я проснулась дома. Рядом спит муж. Я встала, оделась и побежала к Илге. Что я ей скажу? Что? Не важно. Лишь бы она была. Лишь бы я знала, что она есть.
Я нажала на звонок. Никто не открыл. Я заколотила по двери кулаками. Наконец защелкали замки. На меня уставился заспанный мужчина.
- Вы знаете, сколько сейчас времени? — спросил он недовольно.
- Нет, — честно призналась я.
- Пять часов утра. Что вы хотите?
- Мне надо увидеть Илгу.
- Какую Илгу? — мужчина удивился. — Вы перепутали адрес. Здесь ее никогда не было.
И тогда я сделала то, чего от себя никак не ожидала: я оттолкнула его и ворвалась в квартиру. Все было по-другому. Все было чужое.
- Господи, - взвыла я. — Мы же были здесь сегодня ночью.
- Девушка, я вызываю милицию, — испуганно пригрозил хозяин.
- Не надо милицию. Я уйду сама. Простите.
Я пошла к двери, еще раз оглянулась и вдруг увидела засохшую веточку мимозы.
- Можно, я возьму это?
- Что?
- Цветы.
- Откуда они взялись в моей квартире?! Забирайте, только уходите побыстрее.
- Так вы не знаете, откуда они у вас?
- Понятия не имею.
Я поставила веточку в вазу, и она ожила. Я сделаю из нее вино. Желтое вино. Не знаю, как, но сделаю...