Откройте свой Мир!

Диптих: Средь льдин. I. Типичная не геометрия*

Из поэтического цикла
 “Монологи с Андреем Макаревичем”
http://makarevich.synnegoria.com/

                                      “Не торопясь, все дальше друг от друга.
                                      И вот уже не слышен голос мой,
                                      И...
                                      ...  белая зима на белом свете.”
                                                                      Андрей Макаревич


Круг сузился до собственного “я”.
Приходится работать над собой.
Учусь, не соглашаться, не гнобя.
Пытаюсь осознать, что мрак – не сбой.
Пытаюсь не теряться в темноте
и не вести пустых “бесед за жизнь”…
Над синим отблеском на кухонной плите,
не соглашаясь, чайник дребезжит.

Но выпит чай. Смотрю на синий круг.
Дрожит он, как смятение и грусть.
И понимание, что в Мире всё не вдруг,
меня подталкивает вновь вступить в Игру.
Смотрю на дверь: за нею я и снег,
и белая зима – часть забытья.
И хочется, но поздно о Весне,
и круга нет. Лишь точка. Может, я?

Я никого специально не бросал.
Я не пойму, зачем случилось так.
В моих глазах не Божья роса…
Всё это сотворил Кляйнзак**?.. Клик-Трак.
Набор фигур достаточен вполне.
Отмерит циркуль бледность февраля.
Но примерещится мне парус на волне.
Такое вот, Кляйнзак мой, Вуаля.

< 20 марта 2014 года >

*- намёк на моё же стихотворение “Нетипичная геометрия”
**  - Кляйнзак – персонаж песенки Гоффмана из оперы
    Жака Оффенбаха “Сказки Гоффмана”. Песенка начинается
   словами:  “В стране мышей жил некогда карлик Кляйнзак.”


[ Читать второе стихотворение Диптиха: Средь льдин... → ]




[ Видео ко второму стихотворению Диптиха ... → ]

Там, за речкой, за далёкою,
где прилёг туман в излучине,
проживает моя лёгкая,
и из всех на свете лучшая. 

В птичьих криках будто зов её.
Только смежу очи - вот она.
 
Голова моя садовая
ой, кручиною измотана.
 
Петь-плясать - никто не ровня ей.
Выйдет в круг - народ от искр ослеп.
 
И теперь враги мне кровные,
на неё кто глянет искоса.
 
Смех её, что колокольчики.
Светел лик, хоть в красный угол ставь.
 
Не даётся, хоть и хочется
приобнять, да целовать в уста.
 
До рассвету подымается,
да ведёт хозяйство справное.
 
Два сезона долгих маюсь я,
опоили будто травами.
 
Я, как есть, как был горячечный -
утонул в озёрах глаз её.
 
А она - завидит - прячется.
 
Только знаю, что - согласная!
 
Из-под век полуопущенных
замечал я взгляды синие.
 
От того огонь всё пуще мой.
 
И согласья не спросив её,
я гребу во все  уключины
вдоль по речке, за излучину
сватать девку, ту, что лучшая.
***
Ту, что так меня измучила.

Дорогой Александр Моисеевич - с юбилеем.
Здоровья и только здоровья - всё остальное
у Вас, надеюсь есть!

Трава, проросшая из плаца

        Александру Моисеевичу Городницкому
        с любовью в день восьмидесителетия


Мой старший друг - немного капитан.
А за глаза я говорю, что и учитель.
Он невзначай открыл немало тайн
мне, говоря при этом: - Вы учтите…
Их разгадать пытались мудрецы,
и по дорогам к ним ломали шеи
и те, кто в шторм умел рубить концы,
и те, кто быстро принимал решенья.

Так говорил он, гладя пятерней
седеющих волос упрямый ежик,
а за окошком мартовский парной
накрапывал, поддакивая, дождик.
Я им внимал, чуть приоткрывши рот,
как сотню лет тому… юнцом безусым,
но слышал из разверзшихся широт:
- Малыш, умелей… умеряй искусы.

Его истории “Истории” под стать
чуть слышно шелестят, как шестеренки.
И осознание приходит неспроста,
а знания мираж дрожит в сторонке.
Печаль снимает тайную печать,
как и трава, проросшая из плаца…
Мой старший друг… Уменьем замечать
во мне открыл уменье удивляться.

< 20 марта 2013 года >

Ещё не кончился ноябрь,
но утром рано
в окно своё увидел я:
земля без ранок -
покрыта белым полотном
в холодных искрах.
 
Ноябрь не завершился, но
уходит.
Быстро...
 
Заиндевели на ветру
слова и мысли.
Аккорды мокрых медных струн
в снегу закисли.
Холодный белый жгучий кляп
во рту валторны.
И впрямь зима! Ты только глянь!
Ноябрь покорно,
без противленья, сдался в плен
пурге-вояке -
она ему на ушко в "ля"
без всяких яких
три дня, три ночи напролёт
завывно пела.
Он был вначале удивлён,
казался смелым,
пытался дождиком размыть
снежинок веер,
но подчинился (вот ведь стыд!) -
зима резвее!
 
Снегов победное пятно
сквозь вечер мглистый.
***
Ноябрь не завершился, но
уходит.
Быстро...

В нашем городе метель почти по Пушкину.
Завывает, ноет ветер шумно крайне...
Бродит-ходит вьюга-сторож с колотушкою.
Острый холод небу в ночь вскрывает раны...
 
Источают раны неба лимфу снежную.
Календарик-диагност собрал анамнез:
трио месяцев холодных - неизбежное -
как в полёте без крыла паденье камнем.
 
В нашем городе ноябрь чего-то скуксился.
Бедный численник худел и был отрывист...
Скис ноябрь, замаринован будто в уксусе,
а житья ему - листок. И тот на выезд.
 
Ветер злостно рвёт с листов цифирь бумажную.
Снег устелет  простынёй земель ансамбли.
Длань зимы схоронит к утру осень заживо -
не указка ей с числом последним табель...

На пике июльского кряжа
день нынешний тихо застыл.
Заглядывать в численник даже
не нужно, приметы просты:
уже не светает в четыре
и крови не пьют комары.
У дня кто-то вражески стырил
почти целый час средь жары.
Свалили, конечно, на Павла
с апостолом равным Петром.
Червонец спокойно поставлю,
что к августу некий пророк
часа полтора схороводит,
в своей колеснице скрипя.
Олени помочатся в воду
зарёй, что взойдёт только в пять.
Не нужно тащиться к гадалке,
понятно ведь - ныне и впредь
купальник не нужен (а жалко!) -
по(д)писан олений запрет!
Потом кабачки с огурцами
измучают бедных крестьян,
цепочки и клинья на саммит
зимовочный ушелестят.
Блеснёт на испуганных лицах
гусей нелетающих жир,
спасительный в цельсий за тридцать,
что вниз от нулёвой межи.
***
Но радость!
Нам дней так пятнадцать
всем вместе (а можно поврозь!)
ещё предстоит наслаждаться
блаженнейшим временем гроз!

Давай же, март, не думая, плесни
в лицо мне снег твой тёплый, ненормальный.
Он мне как песня тысячи шарманок,
сгоняющая зимний сон с ресниц.
 
За песню можешь плату ты взимать.
О ней мечтает люд любого ранга!
А я согласен быть твоею Вангой,
пророча: скоро кончится зима!
 
И зеркала, что скрыты под шугой,
откроют вскоре нам свои владенья:
мелькнёт там Ихтиандра привиденье,
в упор посмотрит сам Ларошфуко.
 
Качнут солнцеворотные весы
той чашей, где насыпан ворох света;
посыплются грачи горохом с веток,
покатятся ручьи, как в масле сыр.
 
Такой воображения Грааль,
пока я рот на тёплый день разинул.
 
А снегом март - обманывает зиму.
А та ему не верит ни на грамм...

В первый день весны выпал снег, которого у нас ждали всю зиму.

Друзья.

Почти год назад я показывал вам одно стихотворение,
не совсем обычное для меня... Немножко выпадающее
из моего амплуа и моей тональности.... Что ж - у каждого
случается...

Весь год я мысленно к нему возвращался - не нравилось
мне первое четверостишие - казалось ГРУБЫМ, неотёсанным,
я бы даже сказал вульгарным... Но совсем не тем словом
"котрого нет", совсем не им, а скорее второй строкой...

Короче - сейчас, завершая работу над компоновкой 8-го
сборника я "поговорил" с самим собой и "мы" пришли к
согласию... В общем - если без иронии - я переделал
первые 4 строки. Так как стихотворение уже было -
прячу под кат.

[ Когда нет слова в языке (новая редакция) → ]

Я однажды плыл на танке
по не мерянной реке,
где смеялись кильки в банке
над аршином в парике. 
 
Танк старался быть хорошим,
не беда, что на пути
в срок тотошу прикокошив,
сам же третий срок схватил.
Выл мотор, обвитый тиной
как монашка в домино,
марш бравурный, но противный
в двухоктавном до минор.

В камышах виднелись рожки
всех обманутых мужей,
перекормленных окрошкой
после взлёта в ле бурже.
Их не вытянуть оттуда,
тяжелы. А всех жирней
муж, плативший фунтов груду,
за "манчестер сен жермен".

 Кружка пива проплывала,
торопясь на стадион,
где паяц леонкавалло
бил веслом селин дион.
Он услышал песнь «титаник»,
с яхты плюнув на ла манш,
и одной спортсменке тане
дров с испугу наломал.

 Пара северных индейцев
на тандеме из галер
шла пристёгнутая к кейсам,
как к медали кавалер.

Под бурливою стремниной,
матерясь на свет и тьму
плыли брассом буратины.
Только брассом почему?
По-другому не умели.
Не могли не матерясь.
Сел кораблик их на мели,
о брусчатку днищем – хрясь!

А ещё скрипела лодка
без уключин и ветрил.
В ней сидели, сбившись плотно
бармалея тридцать три.
А на каждом бармалее
ехал злющий айболит.
Бармалеи, правда, злее.
Айболитов это злит.

Стая бешеных селёдок
громко лаяла в тиши
на арбитров изподлёдных,
чей рассудок лыком шит.
Их учил уму намедни
год не брившийся фигляр:
шайбу вбрасывать – не вредно.
И не видеть гол – фигня.

В общем, плыли параллельно
вдоль по глади по речной
газ, украденный в котельной,
небольшой завод свечной.

Только не пересекались
параллельные миры.
Кто держался вертикали.
Кто широты в ил зарыл.

Мокли роскоши останки,
как под ливнем полова.

Мне-то что?
Ведь я на танке
в это время проплывал.

Друзья!
Вчера, когда я написал стихотворение
про "Изнанку", я хотел дать эпиграфом строку
"не отрывая ручку от бумаги" - из моего же
более старого стихотворения. Но... к удивлению
не нашел оного... После некотрых раздумий и
повторных поисков я "сообразил", что а его-то
и нет... Что оно лежит в черновиках в зачаточном
состоянии... и опубликовал вчерашнее как есть.
Но сегодня, разогретый сел и дописал "пропавшее".

Глаза моих ночей

Не отрывая ручку от бумаги
я проживаю жизни как в кино.
Возникнет орхидеей из коряги
влюбленность, как японка в кимоно.
Точёная, изящная брюнетка –
та, о которой столько лет мечтал.
Останется в пруду лежать монетка.
Мне хорошо, хоть вспомнился Тантал.
Мне хорошо, хотя и очень зябки
раскосые глаза моих ночей…
Стучит в окошко ветер лёгкой цапкой.
Я вчитываюсь в стук до мелочей.
Рука устала. Точка стала жирной.
Пора уже продолжить карнавал.
Струна строки взведённою пружиной
дрожит. Я вновь не тех короновал.
Ах, грань… Ей Б-г велел остаться тонкой.
Любимые, я всех в охапку сгрёб,
и всё равно повсюду взгляд японки
меня преследует. Тоска как небоскрёб
растёт. Как этажи мелькают кадры.
Я улыбнусь и назову её Печаль,
и рассветёт. И поплывёт эскадра.
Я вглядываюсь в тающий причал,
в полутона размытой акварели.
Японочка моя кричит – Вернись!
И машет веткой орхидеи еле-еле
заметной. Дует тёплый летний бриз.

< 2009 - 30 января 2012 года >

Давно известная изнанка
или неопадающий лист

Ну вот, всё и закончилось, Старик!..
Вчера слетел последний жёлтый лист.
Когда бы мог – я б не надел парик
на эту рощу. … Материалист
(пусть хренов). Да – всему приходит срок.
И правда в том, что лист слетит опять,
но может не случиться этих строк,
а может и случиться и впаять
в сознание вселенскую тоску,
а то наоборот – один кураж.
А лист себе готовится к броску,
как я к сезону снов и мелких краж.
Я как карманник пробую таскать
сам у себя восторги прошлых дней.
О чём стрекочет жилка у виска?
Украл. И?.. Не богаче, не бедней.
Старик, ты понимаешь – я постиг
законы бытия и тайны душ,
теперь назад мечтаю обрести
незнание, приняв холодный душ.
О, нет! Я не наивен. … Отрезвлён!
Я притворюсь начавшим этот путь
и стану как бы равноудалён
от скрытых слёз и от желанья пнуть
сметённую листву… Да будет так!
На вид приняв условия игры
листва лежит. В лесу ни ветерка.
Листва лежит – отчаянья бугры.
Всё так, Старик. Открытия смешны.
Смешно решать кто прав, а кто не прав.
И я не пробурчу “меня тошнит”.
И я не подожгу пожухлых трав.
И сим притворством я не обреку
себя страдать, что дескать стал лжецом.
По “нехочу” вобью в базальт кирку
и сталь сверну вокруг заподлицо.
Старик, прости, я не могу молчать.
Я понял – у всего изнанка есть.
Сказал!!! И что? Сюжет не стал мельчать.
Не разнеслась в момент благая весть.
Одно с другим срослось как два и два:
летящий лист с гниеньем и весной.
Иллюзия, как чёрная вдова,
всё загрунтует неба белизной.
И остаётся взять и написать -
Старик, опять попадала листва…
Я лясы (лишь бы) не люблю чесать –
прекрасней нет в природе естества.
А то, что вот за этой красотой
банальность, бренность скрыты? Не смеши.
Старик!... Опять листу кричу – Постой!
Чего кричу? Лист падать не спешит.

< 30 января 2012 года >

Дорогие друзья.
Эти строки, вернее образы, родились в одну секунду,
когда я узнал, что скончался Александр Николаевич
Житинский, когда я увидел как сотни и сотни людей отовсюду,
слились в своей скорби, когда я увидел (хотя всегда это
осознавал) как много он делал, как воплощал свои идеи,
какое огромное количество людей связывал... Массу людей.
Муравейник людей... Вот тогда стихотворение и вспыхнуло...
Но я был не готов его записать. Я боялся что оно исчезнет,
но мне повезло - я его сохранил. Вернулся к нему через пару
дней и за час собрал из осколков в сознании.

Я бы никогда не решился подписывать посвящение,
если бы не прочитал это интервью. Прочитав - решился.
Вот оно. Читать Интервью А.Н. Житинского

Человек, строящий муравейники

              “Не мешайте ему, он занят.”
                               Юрий Левитанский

              Памяти Александра Николаевича
                                                      Житиского

Человек лежит и строит муравейник.
Он лежит себе и строит муравейник.
Он лежит себе
                    на животе.
Под сосной
               на берегу
                           над морем.
Человек неведающий горя.
До поры неведающий горя.
                                Под сосной
                                     себе на берегу.

1.
Человек берёт одну иголку,
а потом берёт ещё иголку,
и ещё одну берёт иголку
человек, лежащий под сосной
“Ах, ну почему иголки колки?!”
Человек иголками исколот,
но кладёт иголки друг на дружку,
муравейник строя под сосной.

Муравей куда-то убегает.
Человек его едва поймает
и опять поверх кладёт иголки…
“Муравей! Тебе я строю дом.”
Облака над морем набегают.
Человек прекрасно понимает,
если мама сладко обнимает –
время уходить.
                    И он, с трудом
сдерживая слёзы, обещает,
что когда он съест омлет и щавель,
что когда допьёт компот
                                  и после
                                    отоспит как надо
                                               два часа…
Он вернётся
                 и тогда
                          достроит
муравейник –
                 дело-то простое:
на иголку класть ещё иголку.
Очень просто.
                  Через
                         два часа.

[ Читать далее... → ]

Дорогие друзья!

Я закончил большую работу. Как и многие (из недавних) -
я писал эти два стихотворения долго. Это - с марта 2010-го.
Именно тогда я впервые услышал Концерт для двух скрипок
с оркестром Андрея Дидоренко. Концерт захватил меня, как
впрочем и другая музыка Андрея. Но концерт буквально занял
в моем сознании и душе все место. Я много раз его слушал и
неожиданно сел и записал (слушая в Энный раз) вот прямо
походу - то что стало первой частью моего диптиха.
Случайность. Когда я писал, то был уверен, что пишу
подстрочник для стихотворения (ритм котрого уже
вырисовался, но на тот момент один только ритм).

Вторая часть "поддалась" только позавчера. Я писал ее
последние три дня и три ночи (не волнуйтесь - я спал,
хотя и мало). Первая часть - она как бы отражает впечатления
и образы от всего концерта, а вторая, хотя она "рождалась
из первой" - как-то ближе к третьей части концерта Андрея
Дидоренко.


Первая часть длинная - это стихи в прозе, она спрятана под кат.
На Видео я начитал только вторую, а ниже под катом я выложу
ссылки на концерт Андрея Дидоренко, вдохновивший меня.

ДИПТИХ С КАПЛЕЙ

Навеяно Концертом для двух скрипок
                  Андрея Дидоренко.

                  Андрею Дидоренко


I. Ощущение капли

[ ... читать первую часть диптиха → ]


II. В ожидании капли

Я с самим собою спорю. Вам виднее - чья берёт.
Я смотрю в грозу над морем (это значит, что вперёд).
Я как Ойстрах и Менухин(*) уступаю… Кто второй?
Мне бы врезать оплеуху или сделать ход турой.
Далеко ли? До обрыва. Мир, мной созданный - скалист.
Сдерживать учусь порывы у штормов. Да… приколист.
У меня в воображенье Мир сужается в утёс,
где вокруг идёт сраженье молний, чаек, брызг и звёзд.
Где над ним из чаши неба сумерек стекает страх.
Фары вспыхивают чаще слов в пылающих кострах.
Росчерками искр к тучам, тучным чайкам на прокорм.
Чайкам… так и ждущим случай задираться с ветерком.

От подобной мешанины стихнет самый лютый шторм.
Меж летающих машин я цепь окон создам: без штор,
без домов, без стен. Квадраты. Перекличку перфокарт.
(Слышал я неоднократно – не к добру такой азарт).
Мало, что машины могут у меня парить в ночи –
Звёзды, лижущие йогурт, остаются здесь ничьи.
Я, расхаживая цаплей, раскачаю тот утёс
в ожиданье первой капли так давно текущих слёз.
Капля… Мириады капель. Знаю – движется одна,
знаю – вырезает скальпель коридор от звёзд до дна
океана, чтоб, вращаясь, вся в огнях, как НЛО,
капля плавно опускалась, чайки зацепив крыло.

Растопырив к небу пальцы - ветви дерева зимой,
я дотронусь до скиталицы, словно шар беру земной.
Вздрогнет капля и исчезнет. Только сердца громче стук.
Сквозь решетку молний бездне угрожать нам недосуг.
Страх исчез. Свет фар длиннее. Всё вращается быстрей.
Окна – звёзды зеленее. Восприятие – острей.
Белой шалью, белой мантой чайки сбитое перо
замечаю доминантой… Дирижер или Пьеро?
Чу. Ужели я помешан. Средь затишья пара глаз
самой неземной из женщин, чайкой ринувшейся в пляс.
В них мелькает свет продольный, звёзды - окна в них рябят,
и в внезапной вспышке молнии возникаю в них и я.

Я с самим собою спорю. Вам виднее…
Я с самим собою спорю…
Я…

< 10 марта 2010 – 26 января 2012 >

[ Картинка, вернее набросок иллюстрации → ]


(*) Однажды великий скрипач Давид Ойстрах спросил
другого великого скрипача – Иегуди Менухина, какой
по его мнению он – Ойстрах - скрипач. Менухин, не моргнув
глазом, ответил, что второй. Ойстрах в замешательстве спросил,
кто же тогда первый. Первых много, уточнил Менухин.
(Другой источник утверждает, что Ойстрах задал этот
вопрос Исааку Стерну…)

Также я слышал, что однажды Менухин и Ойстрах
исполняли Концерт Баха для двух скрипок и, чтобы
никому не было обидно, в процессе игры менялись
партиями первой и второй скрипки. Как они это делали,
я (не имея музыкального образования) не поясню,
но сам факт такой многократной рокировки бесспорен.





[ Концерт Для двух скрипок и камерного окестра андрея Дидоренко → ]

И всё-таки город…

                     К 90-летию Юрия Левитанского


Как томик стихов,
                       постоянно лежащий
                                                   у края стола,
открою наш город,
                        хотя наизусть помню
                                                     двери и окна.
Я вырасту
            на перекрестке печалей
                                              листом из ствола.
Ты штору слегка отодвинь…
                                    Не узнала?
                                                Промокли волокна.
Дрожу.
        И никак не унять мне дрожанья,
                                                     и тем дорожу.
Дороже сейчас
                    не сыскать днём с огнём мне
                                                             меж строчек дорожек.
Из прутьев дождя,
                        из несказанных слов
                                                      возникает ажур,
и в выпавших сумерках
                                 через него
                                                примерещатся рожи.
Так вот почему
                    затаившимся гномом
                                                 во взгляде испуг?
Родная… Не слышит.
                           Я томик захлопну
                                                  в припадке отчаянья,
и город сотру,
                  и вгоню в черноземы
                                                свой девственный плуг.
Но память не даст
                        (как ни хлопай об стол)
                                                        изменять окончания.
И все-таки город…
                       Он был. И исполнен он
                                                       мной и тобой.
Наш томик созвучий
                            немым доказательством
                                                              зыбкого края.
Не сумерки. Память.
                           Охота на тигров.                     
                                                 Во льдах китобой.
Я помню, что было.
                          Мне хочется мокнуть,
                                                      где окна сверкают.

<  22 января 2012 года >

Плиссе (А что ещё?)

Вода плескалось о каменья,
луна плыла над морем вдаль,
и заменял местоименья
цветущий за спиной миндаль.

Звук. Запах. Запад. Заиканье.
Волна в движеньях завралась,
но воды…
            неба не зеркальней,
чувств прежних отражая власть.

Слились спокойствие и ропот,
и на плиссе лёг лепесток –
корабль, откроющий Европу
и следом призрачный Восток.

Тарелкою лежат полмира
и ждут. И ждут… Луною полн
сон,.. от Пальмиры до Пальмиры
дрейфующий по воле волн.

А чувства? Видимость бесспорна:
промеж стихий дрожащий шёлк,
луны разбившимся фарфором,
присыпанный. А что ещё?

Давно знакомые сомненья
переродившие печаль,
изгнавшие местоименья
и научившие встречать.

< 17 января 2012 года >




[ Неожиданная находка → ]

Пуантилизм

        Памяти Виталия Калашникова


Это было буквально вчера.
Я любил и я знал, что любим.
Улюлюкали в ночь кучера:
- Ты, приятель, непо
                            колебим.
И счастливый, летя через лес,
повторяя слова наугад,
в саму вечность по плечи бы влез,
как бесёнок... Не ради наград,
ради чьих-то чуть слышных “Ау”,
ради слез, позволяемых смыть.
Прутик медленно месит золу.
Я – мечты, и сердца, и умы.
Я так жду, что опять в спину мне
Вечность, долг возвратя, прокричит:
- Эй, приятель... И ночь не темней,
и совсем не скуднее харчи.
Ну и что: нет карет да ракет.
Есть дороги, и память, и та
разобравшая неба паркет
неподвластная, но красота.
Звёзды сложены в цепь домино.
Звёзды в пригоршнях, словно пшено...
Я придумаю дом, пусть иной.
Я приду. Раз сказал - решено.

Это было. Давно. И со мной.
Я забыл, но я знал, что любим.
За стеною сопит стременной.
Конь свободный пасется.
                               Рябин
красный пу
              антилизм режет слух:
- Ты, приятель, непо…
                           Тает дым.
Я опять заслужил оплеух.
Я бы мог оказаться седым.
Щелкнет эхом под пяткой сучок
или кучера хлыст (не фантом),
непопавшихся в детский сачок...
Эй, по курсу: Любовь за бортом!..

Подобрать? Ну а вдруг не твоя…
Не тревожься: ей вплавь – не впервой.
Всем поможет добраться маяк.
Только сердце, как небо - открой.

< 15 января 2012 года>



[ О Виталии Калашникове → ]

C НАСТУПАЮЩИМ НОВЫМ 2012 ГОДОМ,
                  ДРУЗЬЯ!!!!!!!

Потомкам Гондваны. (Неотектоника)

Города вырастают, как мы, вылепляясь из камня.
Города вырастают из нас, словно мох из скалы.
Оказалось, вчера раскололась неслышно Гондвана,
но не зная об этом, я вёз за удачу калым.

Всё, что было отдал позабыв заложиться на случай,
и швырнул нас разлом врозь, ресницы слегка опалив.
Мне достался большой материк без руля и уключин...
Так внезапно приходит вполне регулярный прилив.

С полусогнутых рук брызги волн от локтя до запястья,
побегут на песок и осока ужалит ступни.
Капли тихо сползутся в одну и неназванной страстью
мир проявится сквозь, как позднее - зима из лепни.

Там где мир, там и город, всходящий под пристальным взглядом:
от локтя до запястья. Ладони взывают к снегам.
Капли к каплям стремятся: числа нет отважным отрядам.
Я припрячу одну. Я не жадный. Я город отдам.

День за днем. Зародятся дома и поселятся люди,
привнося головастиков чувств и микробы надежд.
Город, словно пирог на волшебном базальтовом блюде.
Вместо сахарной пудры - снежинки с потупленных вежд.

Отросли - пуще прежних - за сотни столетий ресницы.
Потому ли над крышами царствует снова метель?
С боку на бок вращается тот, кому это приснится.
Тишину нарушая, хрустит откликаясь постель.

День за днем мир и город дозреют до Нового Года.
Невзирая… сработает шифром удачным геном,
и удачною названа будет такая погода,
и не сон это будет, а таинств встревоженных сонм.

Дети камня, потомки Гондваны, творцы и сатрапы -
мы теряем и строим, и мхом порастает наш путь,
непонятно зачем поделённый, как кекс, на этапы.
Час поздравить, дождаться отлива и камень копнуть.

< 2009 - 29 декабря 2011 года >

Сегодня тихо на белом свете.
Сорит снегами народ небесный.
Не знаю даже что делать с этим -
"обратный скорый" есть только в песнях.
Хочу, конечно, надеждой тешить
себя: мир целый, хоть был расколот.
Мол, глянь: всё так же, вокруг все те же.
 
Король вот только по-датски голый...
 
Пух воробьиный на спинах будней.
Недвижность мыслей три тонны весит.
 
Ты сном хорошим хоть раз побудь мне.
А там... Кто знает?
Ведь мир-то - тесен!

Про…

Господи, сколько проседи я получу без спроса,
как грант от Фонда Сороса,
прежде чем до меня дойдет,
что никто не ждёт,
ни что я поумнею,
ни когда подарю камею,
ни когда посмею…

Никогда?...

Toy…

Постой…

Вишлист, он как стол пустой,
хотя на столе беспорядок, который месяц.
Перекрой все проемы покрытых обрывками лестниц,
ведущих к малюсенькой клетке с прозрачным окном…
Пусть грязным, но все же прозрачным хотя бы для света…
О, боже не дай… Да, не дай мне просить. Не давай мне совета…
Вот если какой-нибудь знак,  что я вычеркнул нужный вопрос…

А Сорос пусть гранты дает самым умным ученым.
Мой грант – быть в любимых глазах навсегда увлеченным
И странным - в любимых и…
                                  в разных случайно скользящих ….
                                                                                 I see you. O 'Kей

Мне так застывать не впервой, углядев на руке
созвездие из мириады незримых былинок…
Созвучие,
                  соизмерение замшевых спинок,
пустующих кресел и тщетных попыток бежать
вприпрыжку и шепотом, плавно скользя между листьев,
взрывающих  почки и залпом слетающих вниз.
Отдельных,
                присевших на миг на тот самый карниз
окошка той самой площадки, с которой не видно
ошибки побед и победы ошибок
                                                  и снег
и окна кофейни, внизу и счастливых влюбленных,
а может несчастных любовников…
                                                   Пыльно вокруг…

Воркуют

Площадка в проеме под самою крышей,
а может, чуть ниже …
                             резонно – не выше.
                                                         Нервишки.
Усталость. Желанье связать, и сказать, и молчать…

О, Господи, нам не дано замечать, понимая…
Я знаю,
         я знаю, я знаю,
                             я знаю,
                                          я знаю,
что честным не веря, что умных держа за не тех,
лишаю не только себя… и не только утех…


***

И все же не те,
                  говорящие мудро,
                                              ведут…
Ведут… Может быть, мы и сами в охотку введемся…

Слонята, а хвостика не было… 
                                               Нет значит нет.

Но где то окошко, сквозь пыль нам несущее свет.
Я, кажется, сам попросил перекрыть все подходы…
                                                                            Резонно.

Да мне все равно из подъезда на волю к озону…
Хотя он почище в грозу, а я вышел на снег…
О господи, но почему мне так стыдно краснеть,
Краснеть от того, что мне стыдно.
                                                  Мне стыдно?
                                                                   Мне стыдно…
Ведь было бы хуже с обратным порядком вещей

Откуда такое желанье?
                                     …
                                       похлеще…
Я вам не мерещусь? И Вы мне совсем не мереще…

Я сам (было дело) просил не давать мне совет

***

Я утром,
           собравшись с умом
                                       запишусь в дураки.
Не надо истерик, усмешек,
                                          советов…
                                                  Отвечу лишь - Дудки.
(С нуля так с нуля).
                         Не они протрубят мне побудку?
Кто крайний? Где бланк? Не подскажете, как заполнять?
Я снова один?
                    У кого же я буду учится?

О, Господи, только, пожалуйста,  вновь промолчи. Я сам отыщу, как других задевать за живое…
Я слышу, как кто-то за стенкой утробно так воет…
Я очень надеюсь, что это сегодня не я…

Вам не показалось?
                           Хм, хм?
                           Немного Бледнее?       

А что в кулачке?
                  В кулачке?
Для кого-то камея.
Кому-то былинки.
Кому-то бардак на столе.
Кому-то окно и кафешка внизу и в ней двое….
Не слушай меня, не скрывай, я найду и отмою
(вот только не стану гадать, кто те двое внизу)…
Вот только не стану  себя я учить наизусть.
Вот только искать то окно я, увы, не устану…
А Сорос?
Он тут не причем, не с него – с меня спрос…

И стих этот просто о про…
(и совсем не про проседь).

< 9 декабря 2011 года>