Откройте свой Мир!

Здесь и в
других новеллах («Оставайся в детстве», «Испытание холодом», «В предчувствии
любви», «Сквозь родовой канал и дальше» и др.) 
я принял другое летоисчисление. Двухтысячный год здесь стал нулевым.


В моем
летоисчислении 1999 становится – 1-ым, а год моего рождения (1958) – 42-ым до
новой эры.


Я принимаю
двухтысячный за начало новой эры потому, что в этом условном отрицательном
времени все те, кто были со мной, еще живы, здоровы, молоды и даже еще не
родились. Так всем, кто умер в нулевые, десятые и двадцатые, я дарую новую жизнь,
а кто еще не умер – молодость!


Мой отец родился в 74-ом,
мать – в 68-м, брат – в 48-м, а жена за год до меня – в 43 году до новой эры.


………………………………………………………………………………...


Ту, мою мечту, еще
одну, которая могла бы стать женой – звали Зина. Если бы я был хоть на год
взрослее, то есть таким, каким был, когда встретил Татьяну из «Иронии судьбы»,
все могло бы сложиться иначе.


Зина была этническая казашка и настоящее ее имя было
Зейнеп, что в переводе с арабского означает «украшение», «свет». Но имя это распространено и у турок, и у казахов, и у
других народов.


Да! Она излучала свет и была настоящей драгоценностью.
Она могла украсить жизнь любого мужчины.


Родилась она в Ангарске, где ее родители жили и
работали долгие годы, пока на старость лет не вернулись на родину в Казахстан,
оставив своих трех дочерей в трехкомнатной квартире. Они все были уже взрослые,
а старшая сестра Зины была замужем за русским, имела от него ребенка и тоже
была очень красивой женщиной.


Зинуля была русской девушкой, практически не знавшая
родного языка, воспитывалась в русской культуре, жила среди русских. Не знаю в
какого бога она верила, но думаю – ни в какого, как и я! В СССР молодые люди в
бога не верили.


Это событие – знакомство с ней, было большое, восхитительное
и очень сильное событие в моей жизни. Возвращаясь к тем прекрасным дням,
неделям, месяцам, я иногда думаю, что тогда я нашел и почти сразу потерял свое
настоящее счастье.


За год до встречи с Татьяной в июне 1978-го, так же
после сдачи экзаменов, я узнал эту короткую и яркую любовь.


Я закончил первый курс Иркутского политеха и в тот
период времени больше дружил с моими одногруппниками по Ангарскому техникуму –
Мишей Беспаловым и Юрой Чернышовым, поэтому часто приезжал в Ангарск.


Итак, июнь 1978 года. Я приехал в Ангарск к Юрке,
который, в отличие от остальных моих друзей, не учился в институте. У него рано
умерли родители, была только старшая сестра, у которой был маленький ребенок,
но не было мужа. Залетела… Но был какой-то очень рослый мужик, который за ней
ухаживал, она отвечала взаимностью, но Юрка втихаря обзывался на него,
издевался на ним, ведь он был почти вдвое старше его сестры. Но, мужик этого не
замечал.


Мы с ним пошли искать приключений, и дорога привела
нас к кафе «Щелкунчик». Это, наверное, было лучшее в то время кафе в городе.
Удивительно, тогда все рестораны и кафе в субботу, а их в стране советов было
очень мало, и в Ангарске тоже, были всегда полными. Но нам повезло, мы зашли в
него на пару часов раньше, чем обычно собирается много посетителей, и
«Щелкунчик», самый популярный, был почти пустым. Сели за стол, заказали что-то,
разумеется, и водку, стали смотреть по сторонам.


Через столик от нашего, сидели две девушки. Когда я
первый раз на них посмотрел, то чуть не умер. Правда, чуть не умер. Там сидела
девушка не земной красоты. Она была азиатка, а ее милая, но не очень красивая
подруга – русская. Черные волосы, карие глаза, красивый раскосый взгляд, губы,
маленький носик, все лицо, все-все было сложено так, как бывает у одной на
миллион. Не все было видно, стол закрывал нижнюю часть, но я уже знал, что вижу
совершенное женское существо.


Верно говорят, красота в глазах смотрящего. Уверен,
что многие парни и мужчины могли бы сказать про нее – симпатичная, и не более.
Но я был совершенно потрясен ее красотой. Я не мог не думать о ней и постоянно
смотрел. Юрка не сразу заметил, но потом тоже стал смотреть туда, и, конечно,
он смотрел на нее, а не на подругу.


Взгляды наши не остались не замеченными. Они, кажется,
не выпивали, что-то ели, сладкое, сок… Не знаю.


Нам, наконец, принесли, мы выпили раз, второй и я
решил, что преодолею свою трусость.


Как только началась музыка, я сразу пошел, чтобы не
дай бог, никто не опередил меня. Я не красивый, не складный, ну просто гадкий
утенок – решился на это. Я тогда был сильно закомплексован во всем, но мне
безумно хотелось верить, что это знакомство возможно. Не помню, как я начал, но
мы танцевали, она не отказала. Это было чудо! Она, красавица, а я рыжий,
конопатый, худой пацан.


Но видимо она так не считала. И про себя, наверное, не
думала, что очень красива. Возможно потому, что азиатка…


Мы танцевали опять и опять. Садились, выпивали уже за
одним столом. Потом опять танцевали. Юрка не был сначала так впечатлен Зиной, и
танцевал с ее подругой. Юрке надо было только одно – секс. Он, конечно, смотрел
и видел Зину, но я уже был с ней, опередил его, и он не лез. Принял подругу, но
потом, он почти что выл от зависти.


В тот вечер все просто завертелось! Мы с Зиной в
первую же ночь были вместе, у нее на квартире, где жила еще и младшая сестра,
но ее тогда не было дома. Где был Юра, и подруга Зины не знаю, но в середине
ночи он приперся и стал стучать в дверь. Был сильно пьян, и ему казалось, что
можно и вдвоем Зину полюбить. Мы не открывали, она даже сильно испугалась. Но
Юрка вскоре ушел, потому что разбудил соседей, и кто-то из них вышел. До драки
не дошло, и он ретировался, а я остался у Зины до утра.


Как было потом? Почти постоянно мы были вместе с ней
или вместе с ее подругой и Юриком. Друг мой смирился с тем, что это сокровище
досталось мне. А я упивался общением с ней.


Как-то мы сидели в кинотеатре и смотрели французский
фильм «Великолепный» с великолепным же актером Жаном Полем Бельмондо в главной
роли. И фильм был чудесный, и Зина! Я смотрел на ее голые ноги в красивых
сандалиях со множеством ремешков, и думал, что такое со мной не может быть. Что
тут какая-то ошибка, ведь она почти богиня, а я…


Но, нет. Отношения продолжались.


Однажды мы с ней вдвоем пошли купаться на Китой в
место, которое называлось «Старица». Там были отличные не большие песчаные
пляжи и лес. Я уже сидел на песке, а она только вышла из воды. Подошла и легла
на живот, уперевшись локтями. Мокрый, потяжелевший купальник отвис и открыл ее
грудь. Она заметила это и посмотрела на меня. Мне было неловко глазеть, но я не
мог не смотреть на эту красоту. Зина смеялась. Мы стали целоваться.


………………………………………………………………………………...


Теперь «Старица» вся застроена коттеджами. И в одном
из них жил и в 2014 году умер мой лучший друг детства – Костя Машаров.


Новое время стерло место нашей встречи.


………………………………………………………………………………...


Зина была старше меня на два года и это казалось мне
устрашающим. Она уже работала лаборантом в Ангарском научно-исследовательском
институте – НИПИнефть. Ангарск – это город нефтехимиков, но теперь института
больше нет.


А кто я? Студент политеха, окончивший первый курс.
Взрослый отрок...


Ее подруга тоже работала, кажется, там же, и от этого
они обе казались мне уже довольно взрослыми женщинами.


Это чувство не давало покоя. Меня тянуло к ней
безмерно, но она старше, казашка, взрослая, работающая женщина. Как тут
жениться? И я гнал от себя эти мысли. Как страус прятал голову.


Подруга Зины занималась какими-то пищевыми эссенциями
и, однажды, мы собрались попьянствовать… Мы с Юркой наварили самогона, а они
принесли флакончики с эссенциями. На бутылку хватило три-четыре капли, чтобы
изгнать самобытность запаха нашего напитка. Пили с удовольствием, попробовали
несколько вкусов… Но, извините, отрыжка оставалась самогонной.


Болели мы сильно, но пили то мы с Юркой, а они только
пробовали.


На другой день я был еле живой, а Юра – ничего, он
более привычный и крепкий, как и сам алкоголь.


У нас с Зиной была договоренность встретиться на
следующий день, кажется, часов в пять или шесть, а я не мог пойти. Лежал
отравленный.


Пришлось просить друга, а то она могла бы подумать бог
знает что. Она, как это не странно, уже привязалась ко мне…


Юра поехал к назначенному месту и вернулся вместе с
ними обеими. Когда я увидел ее, все похмелье как рукой сняло. Я поднялся,
привел себя в порядок, и мы пошли гулять по Ангарску все вместе. Стояло лето,
теплынь, долго было светло… Потом мы разошлись по парам. Мы с Зиной сидели в
парке нефтехимиков и разговаривали. Сестра ее была дома, но это не имело
значения. И так было слишком хорошо. Мы целовались в парке. Начало темнеть, но
мы сидели на скамейке в сумерках и целовались. Я отлично помню этот вечер. Я
кайфовал только от поцелуев, голова кружилась от наслаждения. Так я никогда и
ни с кем не целовался.


Рассказывая о Ларисе в первой главе моих сборников
новелл, я упоминал об океаническом сексе, когда я почти терял сознание.


С Зиной я терял сознание от поцелуев. Мы наслаждались
друг другом до середины ночи. Никогда и ни с кем у меня это не повторилось.
Такое, наверное, случается один раз в жизни.


Мы встречались постоянно, когда только это было
возможно.


В августе я слетал к родителям в Хабаровск, но в этот
раз пробыл там совсем мало. Они напичкали мои сумки всяческой снедью, и я
полетел обратно к моей мечте. Встречу отмечали в квартире на жиркомбинате с
моим другом и ее подругой. Выпивали, ели икру и рыбу, и я читал им свои
юношеские рассказы. 


Потом мы с Зиной спали в кухне на матраце, а наши
друзья в комнате на моей тахте.


Над ней была широкая полка, сделанная из части тахты,
прошитая белой тряпкой снизу, а сверху обтянута красной тканью, той же, которой
была покрыта тахта. С нижней стороны все, кто ночевал у меня когда-либо, да и я
сам, записывали там свои мысли или какие-то фразы. Среди прочих была надпись –
«дороги, которые мы выбираем». Я тогда читал О. Генри, и мне понравилось
название этого рассказа.


Я сам тогда писал рассказы и один из них назывался
именно так: «Дороги, которые мы выбираем». И я читал моим гостям свои рассказы.


………………………………………………………………………………...


Последняя наша встреча состоялась в начале октября. Мы
поссорились, потому-то она хотела от меня ответа. Она хотела выйти за меня
замуж, а я не мог ей ничего сказать, не мог решиться.


Она обиделась и стала собираться домой, но и я не
хотел оставаться один. Мы оделись и поехали на вокзал. Я все еще думал, что это
не серьезно и пока мы едем она улыбнется и скажет: «ну, ладно. У тебя еще есть
время подумать». Но она молчала. Мы оба почти все время молчали. На вокзале
сидели рядом, но уже как чужие. Щемило сердце и было страшно. От волнения я не
находил возможности все исправить.


Потом в электричке сели напротив друг друга. У нее в
руках был пакет, которые тогда только появились и заменяли сумки. На нем было
много рисунков – девушка и парень целуются, другая пара идет в обнимку… Рисунки
про молодость и счастье, которое уплывало из моих рук.


Мы все же немного разговаривали. Я стал фантазировать:
«ты бросаешь, быть может будущего писателя». Она ухмыльнулась. Рассказы мои он
слышала…


Чернó было на душе, хотелось остановить этот каток,
который уже покатился и подминал под себя все – так Зина приняла решение. Наверное,
она поняла, что я просто еще молод, мальчишка, не зрелый, не самостоятельный. А
ей хотелось сильного мужчину.


Сейчас я, вспоминая, как она холодно и решительно со
мной говорила, могу сравнить ее с Ларисой. Когда мы с ней расставались, она
была такой же необратимо решительной.


Так было и тогда, холодным октябрьским вечером с
Зиной, моей любимой и утраченной, которую остановить я уже не мог. Я пацан,
сидел напротив зрелой женщины, и она меня уже не видела.


Женщины только кажутся мягкими и теплыми. Если женщина
приняла решение против тебя, жалости не жди. Возможно и ее сердце разрывалось
на части, но…


Мы вышли из вагона и сели в один автобус, но уже не
рядом. Как совершенно не знакомые люди.


Я ехал к Юрке, чтобы напиться…


………………………………………………………………………………..


У меня была только одна фотография Зины. Отличная
фотография. Она на ней была собой, такой красивой, какой была и в реальности.


Но глядя на фотографию после того, как мы расстались,
я страдал.


В то время я еще продолжал вести дневник и однажды, не
отдавая себе отчета, подложил ее фото под страничку дневника и стал рисовать
карандашом. Я очень старался и не спешил. А когда потом стал смотреть,
оказалось очень похоже. Она была узнаваема.


Костя Машаров, мой друг, знавший ее, сказал, чтобы я
порвал фотографию, иначе страдать придется долго. Она тебя не отпустит. Да,
Костя знал мой характер и совет дал правильный. Я порвал.


Я часто приезжал в Ангарск в надежде на случайную
встречу. Удивительно, но в начале зимы мы встретились случайно на автобусной
остановке, где неподалеку жил мой приятель, тот самый Юра. Я от него
отправлялся домой в Иркутск.


Зина была в шубке и зимней шапке из нутрии и выглядела
совсем взрослой женщиной. Заговорили. Она сказала, что выходит замуж, но ничего
про своего жениха не рассказала. Не знаю, но кажется она соврала.


Говорила она со мной прохладно, мы ни о чем не
вспоминали, как будто и не было ничего. Неужели у нее все было так просто?


Она была все такой же красивой и желанной для меня, но
было абсолютно ясно, что и пытаться что-то исправить и повернуть вспять уже
невозможно. Она хотела выйти замуж, хотела семью и детей и я, как кажется, ей
нравился. Зина спросила меня однажды, когда мы были еще в отношениях: «ты
женишься на мне?» Значит, хотела быть со мной навсегда.


Но мне надо было учиться еще четыре года. Жить негде,
доходов нет. Ну как тут жениться?


Я очень жалел, что порвал ее фотографию. Оставался
лишь рисунок в моем дневнике.


Прошел год. Он не вылечил меня, и я постоянно думал о
ней.


Один не верный шаг и ты сам меняешь свою судьбу так,
словно поезд пустил под откос.


Конечно, я был молод и верил в будущее, я верил в
счастливое «потом», но никогда это «потом» не наступило...


Без Зины оно и не могло наступить!


Все это время, пока я был с ней и после, я встречал и
свою будущую жену Таню в автобусе номер восемнадцать, на котором мы ездили на
учебу в политех.


Потом мы поженились. Мой дневник попался на глаза
Татьяне и она, увидев рисунок Зины, его порвала. Не осталось и рисунка.
Ревновала к моему прошлому. Понятно. Каждая женщина хочет, чтобы любили ее и
только ее.


………………………………………………………………………………..


Когда мы жили в Братске с семьей и приезжали в отпуск
в Иркутск, я несколько раз ездил в Ангарск и после пяти (шести?) часов вечера
ждал Зину у проходной НИПИНефть. Но, видимо, она уже там не работала. Никогда я
больше ее не увидел. Никогда!


………………………………………………………………………………..


Как бы пошла жизнь, если бы я женился на Зине? Что бы
во мне и моей жизни осталось, как и в этой, нынешней, а что бы изменилось?  


Мои родители, брат, друзья – они все бы остались. И
поэтому, какая-то часть меня осталась бы прежней.


Добавилась бы неприязнь со стороны родителей и брата,
потому что она инородна, она не русская, из другой культуры, чуждой нам. И
брат, да и мать, наверняка использовали бы это обстоятельство, чтобы укусить
лишний раз. Даже Татьяна, будучи наполовину татаркой, раздражала их.


Но это бы я пережил.


Похоже, в этой части особо ничего бы не изменилось.


А изменилось бы, пожалуй, вот что.


Мы все подвержены влиянию нашего окружения, как и
сами, влияем на тех, кто рядом с нами. Поэтому жизнь с Зиной, ставшей моей
женой, и духовная, и интимная, ее жизненный опыт, перенесенный на меня, сильно
изменили бы меня.


У нас были бы другие дети. И их бы я также любил, не
меньше, но они были бы иные, а не те Ксюша и Катя, которых я знаю. Значит и сам
я был бы другой.


Вся атмосфера в нашей с Зиной семье, которая
складывалась бы из множества тонких нюансов: разговоров, мечтаний, проявлений
любви к детям и друг другу, обид, раздоров и много чего еще – была бы совсем
другой.


Ее родители, уехавшие еще тогда на свою родину, и две
сестры, жившие в Ангарске, поневоле были бы в моем окружении. Наверное, мы
ездили бы в Казахстан к ее родителям. Дружба народов – это то, чем мы
отличались в советское время, но на уровне лозунгов. А представить, чтобы хоть
неделю жить в гостях, и выходить на прогулки в чужом городе… Мне было бы трудно
и возможно, это бы внесло разногласия в нашу с Зиной жизнь.


Пошел бы я по той стезе, что выбрал, или мой путь
изменился бы? Я бы защитил кандидатскую диссертацию, а потом докторскую? Кем бы
я стал, кем бы работал? Было бы интересна мне эта работа?


А изменял бы я ей?


Ясно одно, я бы стал другим человеком, одновременно
оставаясь собой.


Депрессии бы остались. Я бы возможно не заболел
ковидом, и у меня не было бы осложнений. Мы могли бы не жить в Братске. Я не
учился бы в Томске. Я не жил бы в той квартире в Иркутске, в которой живу
теперь.


………………………………………………………………………………...


Шло время. Мы с Мишей Беспаловым учились и с Юрой
общались все реже. Он начал много пить. Нашел собутыльника – своего дядьку,
который был чуть постарше его. С ним они и бухали.


Когда я жил с семьей в Братске, он приехал в гости и
пару дней занимались тем же. Потом он уехал.


Костя Машаров работал в Ангарске начальником одного из
СМУ и взял Юрку на работу. Но тот долго не продержался, пил на работе, и Костя
его уволил.


После этого ни я, ни Костя ничего о нем не знали.


Сгинул. Видимо спился.


 

          В
наших местах есть две природные жемчужины: Великое Озеро и Тункинская долина.


          Если
мы едем из Иркутска, то преодолев 90 километров прибываем в поселок Култук,
стоящий на берегу Озера в южной его части. Здесь в Култуке есть развилка. Поедешь
прямо – то твой путь к Байкалу. Можно доехать почти до самого севера – в
поселок Усть-Баргузин и далее до Чевыркуйского залива. Но если свернешь
направо, то впереди дорога на Монголию, и через двести километров ты приедешь в
последний поселок России – Монды. Там государственная граница и в него просто
так не въедешь.


          Наши
приключения с любимой – это дороги к Озеру и к окраине России.


………………………………………………………………………………………


Я был старше
своей возлюбленной на семнадцать лет, но ее это не смущало. Мы познакомились уже
давно, подружились и стали любовниками.


Она и сейчас живет
на белом свете, но теперь ей сорок девять, и она уже на восемь лет старше меня тогдашнего,
поэтому не девушка, а зрелая и умная женщина с хорошим, покладистым характером.
Деловая женщина.


Мы оба в те годы были
супругами, но других людей. Увы, так очень часто бывает в жизни.


У нее был сын, но
не от мужа, с которым она живет и сейчас. Был парень, за которого она
собиралась замуж, но его убили. Она рожала одна.


А я был женат и у
нас были две дочери.


Вот при таких
обстоятельствах мы подружились.


Когда наши
отношения стали интимными, то для меня не было на свете женского существа,
которое вызывало бы во мне такое сильное чувство. Связь была не только
плотской, но и духовной и я не знаю, что было сильнее.


Не часто нам
удавалось быть вместе, а уж путешествовать, пусть даже вблизи Иркутска –
доводилось совсем редко.


На «Переемной».


Моя жена отдыхала
в Аршане и мне некуда было спешить. Но Насте, надо было вернуться домой одним
днем, и к тому-же не слишком поздно.


«Переемная» – это
речка, впадающая в Байкал, и течет она рядом с поселком Танхой. А еще есть деревня
на его берегу и рядом с железной дорогой, которая стоит примерно на семь
километров дальше в сторону Бурятии. Именно это место рядом с деревней я очень
любил и люблю сейчас. События, которые происходили там во время первой поездки
с друзьями и очарование этого места навсегда сохранились в памяти и мне очень
хотелось показать Насте это чудесное место.


Мы выехали очень рано
утром в будний день, и я гнал как сумасшедший, но она, тогда еще имевшая только
опыт пассажира, совершенно не боялась, была спокойна, полностью полагаясь на
меня. А я всегда хорошо владел машиной (уроки, полученные в детстве от
солдата-водителя моего военного отца) и тоже был спокоен и счастлив. Потому что
был с ней.


Дорога за
Слюдянкой начинает «вихлять» – то вверх, то вниз, а то сплошные повороты,
местами затяжные и крутые. Но дорога федеральная, поэтому почти вся покрыта
хорошим асфальтом и это позволяло ехать быстро. И я гнал. Тоже самое делали
остальные. И все шло хорошо, как вдруг за правым поворотом со стороны почти
отвесной скалы неожиданно появился стоящий на обочине колесами вверх шикарный
джип. Я резко сбавил скорость, и мы разглядели эту картинку…


Впечатление было
такое, словно кто-то могучий взял автомобиль и бережно перевернул, поставив его
«вверх ногами».


Рядом стоял
мужчина лет тридцати – сорока, одетый в очень хорошую и чистую одежду, и холеный.
Его внешность не вписывалась в ситуацию. Но когда мы приблизились, то поняли,
что человек этот в состоянии ступора. Бледное лицо, безумные глаза, дрожащие
губы…


Он был в шоке:
ехал себе, полный уверенности в себе, своем будущем, в своей успешности – ну
просто хозяин жизни и вдруг такое! Мир вверх тормашками. Почти как у Булгакова:
«человек смертен, но иногда он еще и внезапно смертен»…   


Но этот был жив и
не пострадал, поэтому он нас даже рассмешил своим очумелым видом. Для меня он
теперь как символ самодовольного человека, столкнувшегося с «не преодолимой
силой», мгновенно превратившей его в жалкое, маленькое многоклеточное существо.
Но он не пострадал, поэтому мы не стали останавливаться.


Впрочем, я сбавил
скорость, пока дорога не стала прямой.


Других
происшествий не случилось, и мы все 232 километра одолели к полудню.


Узкий пляж из
песка и округлых не больших камней, плеск ласковых волн, теплая вода,
наклоненные могучие кедры, корни которых подмывали шторма – райское, чистое и до
сих пор любимое мною место.


Мы искупались и
присели погреться на солнце. Потом оделись и прилегли на покрывало отдохнуть. Достали
снедь, поели, выпили бутылку легкого вина, потом стали целоваться… Людей вокруг
не было никого и нечего было стесняться. Потом уснули вместе как по команде и
проспали часа полтора. Счастливые минуты и часы.


Когда проснулись,
опять принялись целоваться, но уже пора было ехать назад. Хмеля в моей голове
не было, мы собрались и тронулись в обратный путь. Так же быстро, чтобы успеть
засветло. Иначе ей пришлось бы придумывать что-то и врать мужу. Впрочем, она
умела это делать.


Сначала мы
говорили много и о разном, но потом устали. Ехали молча. Это молчание нас не
смущало. Так хорошо было вместе молчать…


Все обошлось. Мы
приехали в город, я подвез ее к дому, и она ушла. Я знал, что поездка ей
понравилась. И мне, конечно, тоже.


Несколько часов
счастья!


Поездка в Аршан.


Тункинская долина
– это узкая и довольно длинная полоса степи с редколесьем и обрамляющими ее
двумя горными хребтами. Если ты едешь в сторону Монголии, то слева –
величественный Хамар-Дабан, а справа, еще более величественные Саяны. Даже
летом на гольцах обоих хребтов местами лежит снег, но в нижней части гор –
сплошная тайга, кедры, сосны, ели, брусничные и черничные плантации, как будто
посаженные кем-то специально для промысловых людей. Я сам бывал в разных местах
этих великолепных творений природы и собирал и ягоду, и колотил кедровые шишки
и, конечно, грибы. Там есть все, но прежде всего – красота!


Еще одна
особенность Тунки – это ее подземные источники термальных вод. Эта долина
древних вулканов, давно потухших, наверное, еще в те времена, когда образовался
тектонический разлом, заполнившийся водами рек за сотни тысяч лет и ставший
Байкалом, так хорошо нам знакомым.


В трех местах,
как минимум, выходят на поверхность эти целебные воды: в поселке «Аршан», в
поселке «Жемчуг» и дальше к границе – в поселке «Ниловой Пустыне». Везде в этих
местах есть санатории и массы людей со всей страны посещают их ежегодно. А мы,
Иркутяне, каждый год приезжаем туда и не по разу.


В Тункинской
долине на всем ее протяжении течет Иркут. Река с мутной водой, потому что
местность степная и река сильно заилена. Но только не в ее верховьях. Там она
прозрачна и из года в год цвет реки меняется.


Но об этом в
другом путешествии.


Рядом с «Аршаном»
есть несколько малых вулканов, которые выглядят как простые холмы. Но эти
«крошки» когда-то извергали Земную магму и есть ее остатки – пористая пемза.


Мы с Настей
выехали пораньше, так как в запасе был только световой день.


Дорога к Монголии
– это тоже федеральная трасса и она поддерживается в хорошем состоянии,
поэтому, когда мы выбрались из Култука я притопил «гашетку», и мы «полетели» со
скоростью 120 и даже 140 км/час. Дорога прямая, машин мало и ничто не напрягает
тебя.


Впрочем, вдоль
дороги довольно много бурятских поселений, а буряты – скотоводы. Поэтому
местами на дороге стоят коровы, жуют свою жвачку и, конечно, гадят. Приходится
притормаживать и объезжать их. Да и сами коровьи лепешки, если свежие,
представляют опасность. Скользкие…


Сто километров, и
мы в Аршане. Речка «Кынгырга» с чистой бирюзового цвета водой протекает прямо
через поселок.


Мы переехали
мостик через нее и оказались в местном Дацане, который расположился в окружении
красивейших и очень мохнатых кедров. Отличное место выбрали Ламы.


Мы погуляли по
окрестностям, покрутили «хурдэ» – священные барабаны, загадали желания. Я
помолился: «Ом мане падме хум»…


Дальше мы
побродили по местному рынку, попили целебной водицы, посидели в кафе,
прогулялись по поселку и поехали обратно, чтобы посмотреть на местные вулканы.
Я предварительно изучил маршрут, и мы быстро нашли один из тех, к которому была
дорога.


Когда подъехали,
то испытали разочарование: когда-то небольшой, но все же вулкан, местные жители
сровняли с землей. Там они добывали пемзу для ремонта местных дрог. Поэтому все
дороги вокруг испускали черную пыль от крошившейся пемзы во время езды.


В этот раз мы не
поехали дальше к границе, а повернули назад. По дороге мы заехали в лес и одно
из желаний, которое я загадал, мы с Настей исполнили.


К вечеру мы были
уже в Иркутске.


Так прошел еще
один мой счастливый день.


Река «Осиновка».


В одну из наших
поездок в сторону Озера, мы свернули к нему в незнакомом мне месте и поехали
вдоль речки «Осиновка».


На этот раз у нас
в распоряжении было почти трое суток, и я взял палатку и прочее снаряжение. Мы
запаслись едой и вином, и вообще всем необходимым.


Я раньше не был в
этом месте и свернул потому, что видна была хорошая дорога и она явно вела к Байкалу.


Сначала все шло
хорошо, пока мы вынужденно не повернули в лес и поехали вдоль берега Байкала,
где дорога не только стала скверной, но ее еще пересекала какая-то не большая
речушка. А я тогда ездил на жигулёнке и мне это место показалось непреодолимым.
Я опасался лечь на брюхо.


Однако, навстречу
шла «плоская» иномарка и это свидетельствовало, что проехать можно и что там
таких как мы много. Посмотрел, как встречный проскочил через речушку и сомнения
отпали.


Мы сели в машину,
и я надавил на газ. Надо было пойти ее «ходом», как говорят бывалые водители.


Все прошло
благополучно, но дальше дорога становилась все хуже.


Наконец мы
добрались до места, где был виден Байкал и стояло много палаток. Однако все палатки
были далеко от берега. Место было каменистое и никто не решался подъехать
ближе. Мы остановились, и я стал осматриваться. Не хотелось поселиться в скученном
соседстве с другими людьми. Нам нужно было интимное место…


На расстоянии
метров пятьдесят я заметил песчаный островок среди камней. Показал Насте, и она
одобрила. Как я потом понял, это место привлекало многих.


Можно было
попробовать проехать, поэтому я приспустил шины, что бы на них появились поверхности
для хорошего контакта с камнями. Я прибегал уже к такому способу, но там был
песок и там все получилось.


Что ж, рискнем,
там видно будет! Настя полагалась на меня и не спорила. Она тоже не любила
скоплений людей.


Я отъехал назад и
набрал скорость. Люди вокруг с интересом смотрели на нас, и я почувствовал, что
они знали, чем это кончится.


Увы, они
оказались правы. Мы проехали метров десять, и машина зарылась в камнях. Слишком
малыми были мои колеса, а камни – наоборот, большие.


Я осрамился. Мне
было стыдно. Настроение упало. Стыдно было перед Настей и всеми зрителями.
Вышел из машины и услышал: «здесь на джипах люди пробовали, а ты на своей
«шушлайке». Куда там? Спросил бы сперва».


Что ж? Делать
нечего.


Мы с Настей
достали все необходимое, нагрузили это на себя и бросив машину, пошли пешком к
песчаному островку. Собрали дров, развели костер, поставили палатку и все
поправилось. Настроение стало опять хорошим, ведь мы были вместе. А как
вытаскивать машину завтра я и думать не хотел…


Это был чудесный
отдых. Мы наслаждались друг другом, много разговаривали и спать легли только
под утро.


Утро выдалось
солнечным, на Озере был штиль. Мы поели немного, выпили кофе и пошли купаться.
Потом загорали, опять ели и любились… Мы были далеко от остальных.


За полдень мы
решили возвращаться домой. Собрали палатку, собрали вещи и отнесли все обратно,
но грузить в машину не стали.


Я подошел к
мужику, который меня вчера пожурил за глупость с просьбой помочь. Он не
отказал, свистнул и подошли еще три – четыре парня. Я сразу понял, что возможно
еще вчера или позавчера, они уже выталкивали такого же оболтуса. И выглядел я
перед ними, как тот «очумелый» на перевернутом джипе.


Сел за руль,
запустил двигатель, а они уперлись в «морду» моего жигулёнка и начали толкать.
С их помощью машина пошла и вскоре я выполз на прочную почву. Поблагодарил
ребят, накачал колеса, и мы с Настей поехали обратно. Речушка в лесу уже не
вызывала тревоги.


Пока мы ехали,
останавливались в нескольких местах и целовались. Времени у нас на этот раз
было с избытком.


В одном месте над
рекой «Выдренная» стоял красивый арочный ж/д мост. Я там уже был и решил
показать его Насте.


Этот мост
соединял два стороны глубокой губы при строительстве кругло-байкальской
железной дороге в начале 1900-х при Николае-II. Решили не строить еще
один тоннель и поставили мост. Но потом его разобрали (мост был собран на
заклепках, тогда еще сварка не была так развита как теперь), сделали
дополнительный тоннель, а мост по частям перевезли на «Выдриную». И он служил
долгие годы.  Ж/д путь с него сняли лет
15 - 20 назад: мост оставили, а рельсы и шпалы убрали. Он оставлен как памятник
железнодорожникам России. На нем даже есть памятная табличка.


Есть чем
гордится. Если спуститься под него и посмотреть по нижним балкам вдоль них, то
он абсолютно прямой! И у него всего две опоры на левом берегу – одна, на правом
– вторая.


Вот вам и
отсталая царская Россия...


Мы с Настей
прошли по нему в одну сторону, а вернулись по арке – там есть решетчатая
дорожка. Высоко и страшновато, но зато, какой вид с такой высоты!


И мы обратили
внимание. Новые два современных моста, пристроенные рядом, имели по 4 опоры.


Пошли прогуляться
и сразу за «железкой» увидели не высокий холм-скалу, на самом верху которого
стояли памятники. Я знал, что это, так как был там и раньше.


Мы залезли на
верх и стали смотреть. Это были памятники (не могилы) местным рыбакам,
утонувшим в Байкале в разные годы. Среди памятников один был женский.


Да. Байкал суров.
И множество людей сгинули в его водах.


Путешествие заканчивалось
и надо было возвращаться. Мы тронулись в путь.


Это был период,
когда я любил мою Настю до самозабвения.


В Анчуке.


Когда выезжаешь
из Култука и едешь в сторону Тункинской долины, то на двадцатом километре
переезжаешь мост через таежную речку «Большая быстрая», а еще через три –
четыре – переезжаешь мостик через «Малую быструю». Воды этих рек не впадают в
Байкал. Это уже бассейн Иркута.


На седьмом
километре от Култука есть своротка направо, маленькая и плохая, заброшенная
дорога, которая когда-то приводила к турбазе.


В одной из
поездок мы с Настей решили посмотреть, что там. Я до этого там не был.


По ухабам и
большим лужам мы подъехали к бывшей турбазе. Что это скорее всего было турбаза
мы заключили из того, что слева и справа стояли полу разрушенные кирпичные дома,
выстроенные когда-то по рядам, а не случайным образом. Были там и другие
постройки, указывающие на нашу догадку.


Чуть дальше
справа располагалась мини деревня из пяти - шести домов, в которых теплилась
жизнь. Они не были брошенными.


Далее по ямам и
лужам мы, наконец, доехали до места слияния двух «Быстрых» и тут-же, чуть
поодаль, обе речушки впадали в большой, по сравнению с ними и грязный Иркут.
Там, на противоположном берегу Иркута отвесной стеной нависал его левый берег.
На вершинах сопок росли кедры. Это настоящая тайга, малодоступная для людей.


Место было
особенным. Все мошки и мушки, кузнечики и червячки, прочая таежная насекомая дичь,
живущая в тайге по берегам этих речушек и впадающих в них ручейков, падала в
большом количестве в водный поток и уносилась в Иркут. Рыба не могла подняться
по этим быстрым рекам вверх, и дожидалась корма здесь, в месте слияния. Поэтому
повсюду были рыбаки. И когда я и в другие годы приезжал сюда, всегда здесь шла
рыбалка.


Нам рыба была не
нужна, и мы поехали дальше. Метров через двести подъехали к берегу Иркута,
дороги дальше не было.


Здесь была
глубокая заводь. Мы спустились к воде, она оказалась теплой, хотя совсем рядом в
Иркут впадали две холодные горные речки с истоками в Хамар-Дабане.


Настя разделась, и
голой, не обращая внимания на возможность, что кто-то мог ее увидеть, нырнула.
Стала плавать, смеялась, звала меня к себе. Но я стоял на страже и купаться не
стал.


Она вышла из
воды, я протянул руку, прижал ее к себе и накрыл полотенцем. От нее веяло
свежим телом молодой женщины. Запах женщины…


Мне трудно было
сдерживаться, но все же мы не стали делать то, что хотелось обоим.


И так было
хорошо.


На этом поездка
не закончилась. Чуть дальше своротки на Анчук, был еще съезд на старый
монгольский тракт, и я знал, как его найти, хотя он практически не заметен с
трассы. Когда-то еще студентом по этому старому тракту (новый еще не построили)
я ездил со своим тестем-таежником в поисках брусники.


Мы приехали в то
самое место, где было живописное ущелье с очень крутыми сопками и здесь текла
еще одна речка «Култушная» с чистой и холодной водой. Но она текла к Байкалу.


В этом ущелье был
небольшой ледник, но он рано стаивал и что бы увидеть его надо туда приезжать в
мае. В июне от него оставались только маленькие клочки.


Место было не
людное. И оно восхищало своей красотой.


Здесь мы с Настей
и постелили покрывало …


Потом была дорога
домой и расставание на долгое время. Эти наши поездки были очень редкими, да и
встречи в городе тоже случались не часто.


Тем слаще они
были…


К большому леднику.


Это дорога через
Тункинскую долину на Монды к границе России. Не многие из нас, живущих в
огромной стране бывали на ее границе, хоть в каком-нибудь месте. Да, мы летаем
за границу, но пересекаем ее по воздуху, а находясь на земле, нет. Не многие. А
я был. И это необычное чувство. Не верится, что там, через двести метров уже чужая
земля. Те же сопки, тоже небо, облака общие, но они плывут от них и становятся
нашими, а если наоборот, то – чужими, хотя только что были наши. Россия нам
кажется бескрайней, и это так, но география учит нас другому обратном.


Я был в Мондах
еще тогда, когда пункт пропуска со шлагбаумом находился в самом конце поселка.
Я подъезжал к границе максимально близко и этим вызвал вопросы пограничников. Я
сказал, что испытываю совершенно новое чувство, что там кончается наша страна.
Ребята заулыбались. Им это странно, они привыкли. Да и Монголия – это не совсем
страна и уж точно не враждебная.


Мы с Настей в
этой поездке располагали бóльшим временем. Моя жена гостила у своей сестры в
Култуке, там у нее дом, а у Насти муж работал тогда посменно и его не должно
было быть предстоящей ночью дома. Поэтому было ощущение свободы, и мы не
торопились.


Дорога до Култука
была скучной – слишком много раз я ездил по ней. Но мы говорили и в частности,
тогда у нас родилась идея о совместной жизни. Она нас пугала, но и манила тоже.
И не один раз мы с Настей ее обсуждали…


Но, так и не «срослось»…


Когда в Култуке
мы свернули в Тунку, стло интереснее: там просторы, лесистые горы и отличная
прямая дорога. Особенно хороша природа после Аршана. Здесь и сопки Хамар-Дабана,
и гольцы Саян становились все более высокими, величественными. Но в Аршан мы в
этот раз решили не заезжать, так как ехать к «мондовскому» леднику было еще
долго.


Следующим пунктом
был «Жемчуг», небольшой бурятский поселок, где из-под земли била струя горячей
целебной воды.


Мы ехали туда по
дороге, окруженной с двух сторон цветущими красными маками. В других местах у
нас в Сибири я вообще маков не встречал. Только там. Красота неописуемая.
Правда дорожная пыль портила гармонию этого солнечного дня.


На месте мы
быстро нашли источник, я был там раньше и на этот раз не полез в бассейн. А
Настя пошла.


В нем по колено в
воде, стояло много людей и подставить свое тело под струю было не просто. Была
очередь. Но ей удалось принять эту процедуру.


Ниже за бассейном
стояли люди и намазывали себя грязью. Там был сток из бассейна, и заиленная
земля считалась целебной. Некоторые намазывали все тело и даже лицо и были
похожи на негров.


Накупавшись, она
пришла, свежая и розовая.


Обсохнув и уже в
одежде, она села в машину, и мы поехали дальше по продуманному маршруту. До
ледника оставалось еще километров семьдесят.


Пока мы ехали по
долине, то время от времени с правой стороны в поле зрения попадал Иркут. Это река
с мутной, заиленной водой все время была рядом, и текла она в противоположном
направлении.


Оставалось не
более десяти километров, и мы решили свернуть на минутку к реке. Я знал, что в
этом месте Иркут совсем другой и мне хотелось показать его Насте.


Подъехали и увидели
чистую, прозрачную и зеленую воду реки. В этом месте долина уже закончилась, степная
часть осталась позади, и река была уже таежной, с истоком в предгорьях Саян.


Мы в городе знали
Иркут как грязную реку, впадавшую в Ангару, а здесь, он сам нес воду прозрачную
и чистую, словно из Байкала.


Теперь уже Иркут
был зеленым, но совсем маленьким.


Не далеко от
ледника справа стояла высокая отвесная скала, с которой иногда падали огромные
камни. Что-то не продумали здесь строители и на хороший новый асфальт валились
эти глыбы и разрушали дорогу. Поставленные бетонные заграждения не спасали
положения, их камнями отбрасывало в стороны.


Проехать и в этот
раз, и раньше, когда я бывал здесь, было на просто. Пришлось осторожно
объезжать завалы и бояться, а вдруг сейчас что-то упадет на нас.


Метров сто и вот
он – ледник.


Мы свернули с
шоссе и подъехали как можно ближе.


Было это в начале
июня, ледник был уже не таким большим, но несмотря на то, что он лежал на
противоположной стороне Иркута, куда стекали ручейки от таявшего льда, когда мы
вышли машины, на нас повеяло холодом, словно мы открыли дверцу морозильной
камеры. Солнце палило, но воздух вокруг был холодный и нам пришлось одеться.


Сначала мы поели,
а уж потом отправились вниз к реке. Лед кое-где был и на нашей стороне. Не
смотря на холод растительность буйствовала. Разнотравье, чебрец, курильский
чай, еще какие-то знакомые травы и сосны с кедрами, а в воздухе «висел» ястреб.
Он кружил кругами высматривая добычу.


Мы ходили по
окрестностям, я фотографировал все, что было красиво. Но самым красивым было человеческое
существо – моя Настя.


Выше по реке высаживались
какие-то люди и вытаскивали множество всяких вещей и предметов. Мы не сразу
поняли, что это байдарочники.


«Вот чудики»,
сказал я. «Как они намереваются здесь плыть? Река-то мелкая». Мы стали
наблюдать и примерно через полчаса семь или восемь байдарок были спущены на
воду и поплыли в нашу сторону. Не смотря на валуны, которые почти полностью
перекрывали им путь, ребята справлялись и преодолевали свой путь довольно
шустро. Стало ясно, что они здесь не в первый раз.


Через десять
минут они все ушли за поворот, а машина, которая их привезла, поехала вслед за
ними, и мы опять остались одни.


День заканчивался
и надо было собираться в обратный путь.


Речка «Усть-Уда».


Это путешествие
было самым первым.


Недалеко от
Хомутово, это километров двадцать от Иркутска, есть грязная маленькая речка
Усть-Уда. Место степное, леса нет, лишь кустарники и редкие деревца. Сравнения
нет с теми местами вокруг Байкала, где я бывал много раз.


Мы с Настей
решили покататься на машине. У меня тогда была Волга, та еще машина…


Ехать далеко не
было времени, а хотелось побыть вместе.


Поехали на
Усть-Уду.


Свернули влево и
через двести метров нашли редкий островок леса, где можно было спрятаться от
людей. Проехали этот островок и повернули направо, а там были кочки. Но надо
было спрятаться поглубже и я проехал по этим кочкам метров десять. Мы
расположились, но не успели даже прилечь, как появилась телега с лошадью и два
мужика, сидевших на телеге.


Сорвалось, блин.
Они приехали косить траву, которая росла здесь сочной, так как под кочками было
болотце.


Ну, что делать,
не повезло. Я стал разворачиваться и понял, что мне не повезло гораздо больше…


Машина встала и
заглохла. Колеса застряли между кочками и ни с места.


Я пошел к мужикам
просить о помощи, но они уже и так все поняли. Старший выпряг лошадку и
прицепил ее к моему авто. Настя и второй мужик начали толкать сзади, я газовал,
а первый управлял лошадью. И все вместе мы вытащили «волжанку» на ровное место.



Я поблагодарил,
предложил денег, но они отказались. Мы сели и поехали в деревню. Денег они не
взяли, но от водки точно не откажутся.


Нашли магазин, я
купил бутылку, и мы вернулись к ним. Они как раз присели перекусить, а тут я с
пузырем. Мужики не отказались и даже сильно благодарили меня. Не видел, но зуб
даю, что бутылку эту они опустошили и как им потом работалось – одному богу
известно.


Мы с Настей
переехали через мост на другую сторону речки, где деревьев не было вовсе, но
были кусты, хотя и редкие. Зато в этой части местности были ямки и весьма
глубокие. Если лечь в ямку, то ничего видно не будет. И, кстати сказать, когда
мы выбирали местечко получше, мы заметили, что многие ямки были уже заняты таким
же парочками. Но нашлось и нам место. Подъехали, разделись и легли, вроде как
загорать.


«Позагорали» мы
отменно. Целовались и любились вдоволь. Хотя мне приходилось время от времени
осматриваться…


………………………………………………………………………………………


Были и другие
поездки.


На Усть-Уду мы
приезжали еще как-то раз. Было пасмурно. Только перекусили, пошел дождь, и мы
под дождем, совершенно голые занимались любовью. Потом грязные и мокрые
второпях собирались по-быстрому, чтобы не увязнуть в грязи.


Еще одно наше приключение
связано с рекой «Белая», которая похожа на Китой и Иркут. Там на берегу в
густом лесу мы решились на соитие, хотя было много комаров. И как я не спешил,
всю мою спину и задницу они искусали так, что я потом чесался неделю. Вот она –
цена любви…


Как хорошо и
интересно было тогда жить. Когда любишь – жизнь прекрасна.


 







































































 


 

Анатолий
Нижегородов

















Летом
93-го мы с женой Таней и двумя нашими дочками
одиннадцати и пяти лет, Ксюшей и Катей, гостили у моего друга детства на даче.


Костя Машаров и
его жена Ольга были радушными и гостеприимными. Оба отлично образованные и
хорошо воспитанные в своих семьях, они от рождения получили и хорошую
наследственность – были умными, доброжелательными, сердечными и обладающими «тонкой
кожей» людьми. И очень любили друг друга.


Вот только детей
им не дал бог… Впрочем дело не в боге, а в аборте. Но это другая история…


Поэтому они
всегда были рады и нам и, особенно, нашим девочкам. Ольга, да и Костя, конечно,
любили их как родных.


Дача
располагалась в одном из немногих великолепнейших мест Иркутска на берегу залива
Иркутского водохранилища с чистейшей водой Байкала.


У кости был катер
«Прогресс», который, когда сам Костя был еще мальчиком, купил его отец – дядя Валя,
так мы все его называли, и перестроил его настолько, что он стал длиннее на
полтора метра и в нем появился отсек для стационарного двигателя от «Волги» и
водомета. Не много находилось в тех местах катеров, которые могли бы посостязаться
в скорости с этим усовершенствованным плавсредством. Сам дядя Валя катером уже
не пользовался – у него была простая лодочка для рыбалки, а Косте следить за
ним было недосуг.


Мы приехали к ним
во второй половине дня, расположились, растопили баню, накрыли шикарный стол на
веранде, готовили шашлыки, парились, потом голожопыми купались в заливе, ели шашлыки,
пили водку, потом опять купались, разговаривали, травили анекдоты, опять пили
водку и так почти до утра.


Утром мы с Костей,
конечно, болели с похмелья, но тогда мы были молоды, нам было по тридцать с «хвостиком»,
и это не слишком портило настроение.


Отоспавшись, мы
завтракали, выпивали немного, а потом начиналась рыбалка.  


Самым удачливым был
Костин отец. Он был опытен и ловил много, ну а мы больше разговаривали, купались,
ныряя прямо с катера, но и рыбку тоже таскали.


Постепенно
рыбалка надоела, да и жарко слишком было на воде, поэтому часам к шести мы с
Костей вернулись на дачу с хорошей добычей. Вслед за нами приплыл и его отец с
ведром полным «сорожки».


Он поставил
коптильню и занялся рыбой, а наши жены и Костина мама – тетя Ида, с нашей помощью,
стали накрывать на стол. Через час все было готово. Запах свежей копченой рыбешки
растекался по округе чудесным ароматом.


До глубокой ночи
мы сидели за столом и темы для разговоров не кончались.


Наступило утро, и
оно опять было солнечным. Ну просто райская погода.


Мы позавтракали,
выпили немного и обнаружили, что водки у нас больше нет. Посидели, покурили, погрустили.


Ехать в город
было не далеко, каких-нибудь двадцать километров, но это было опасно. На дороге
в то время был стационарный пост ГАИ и там очень часто останавливали машины.
Ясное дело, люди едут с дач, где они отдыхали и, конечно же, выпивали. Вот
тут-то их и «прижимали». Попались, голубчики…


Этот вариант
отпадал, и мы решили добираться до города, к ближайшему микрорайону «Солнечному»
по воде.


Горбачевские
времена прошли, закончилась эта дурь под названием «борьба с пьянством и
алкоголизмом» и алкоголь продавался повсеместно.


Но наша
задуманная деловая поездка вызвала негодование жен и детей. Им тоже захотелось
покататься на катере с ветерком. Костя дал добро, жены остались довольными, а
девчонки наши так просто прыгали от восторга.


Поплыли.


Голубая и чистая
вода за бортом, брызги, лес по берегам, ветерок, развивающий волосы, солнце и
ровный, уверенный рокот мотора – все это вызывало чувство восторга и радости.
Жизнь казалась прекрасной!


Плыли мы примерно
сорок минут, потом причалили к берегу и отправились в магазин. Прикинули, что
пару бутылок водки для нас и бутылку вина для дам будет достаточно. Детям
купили по шоколадке и отправились в обратный путь.


Полдень, самое
пекло. Даже встречный ветер не охлаждал, да и находиться под ветром долго было
опасно, не ровен час, простудишься.


Костя растянул тент,
не полностью, как при дожде, но под ним можно было отдохнуть от палящего
солнца.


В эти дни в
Иркутске прибывал наш первый президент Борис Николаевич Ельцин вместе со своим «другом»
– Хельмутом Колем. Они приехали посмотреть Байкал. В связи с этим и по городу и
даже здесь, на воде, было так называемое «усиление». Повсюду ездили милицейские
машины, стояли дополнительные посты, а по водохранилищу туда и обратно сновали
моторные лодки и катера, в которых сидели ребята в плавках, но с автоматами.


Одна их таких лодок,
шедшая встречным ходом, посигналила нам остановиться. Они подплыли, осмотрели
катер, спросили, кто мы и куда плывем. Мы им все честно рассказали и нас отпустили
с богом.


Примерно на пол
пути двигатель нашего катера заглох. Попытки запустить его не увенчались
успехом. Мы с Костей открыли моторный отсек, стали смотреть, что могло
случиться. Масла и топлива было в достатке, зажигание работало. Проверили все,
что можно, но причину не нашли. Стало ясно, что случилась серьезная поломка в
механической части. Скорее всего «накрылся» клапан или толкатель системы газораспределения.
А это на воде не отремонтируешь.


Мы находились как
раз по середине водохранилища, течения там практически не было и катер наш
просто дрейфовал.


Солнце палит, жара,
прячемся в тени тента, но все равно очень жарко. Что бы немного остыть, стали окунаться
в воду, детей тоже поплескали. Но это мало что изменило.


И Катя, наша
младшая, и Ксюша начали бояться. Они поняли, что происходит что-то необычное и
это пугало их. Но мало того, и нас это тоже стало напрягать. Плыть еще очень
далеко. А как?


Делать нечего,
взялись за весла, но без особого оптимизма. Костя мужик был крепкого сложения,
не то, что я. Он начал грести, но катер был тяжелый. Одна человеческая сила
против семидесяти пяти сильного мотора – ничто. Двигались мы медленно, но все
же плыли. Время от времени я его заменял, брался за весла, но надолго меня не
хватало.


Так мы гребли
часа три-четыре. Дело шло к вечеру, а мы были еще слишком далеко.


Приходила мысль
позвать на помощь. Моторок было не так и много, но все же они проплывали по
соседству. Однако, когда мы махали руками и кричали, никто не отзывался.


Солнце уже начало
садиться.


Мы выбились из
сил, а «воз и ныне был там».


Наконец, на наши
призывы одна моторка откликнулась. Мы увидели, что лодка начала поворачивать в
нашу сторону. Ура! Кажется нам повезло.


Когда ребята
подплыли к нам, оказалось, что это те самые, которые нас проверяли. Они
спросили, что за проблема, мы рассказали.


Денег у нас было
мало, чтобы предложить им, а вот бутылка водки (одна из двух) – это то, что им
понравилось. Им было явно скучно целый день торчать без дела на воде под
палящим солнцем


У них была «Казанка»
с подвесным мотором, а мы были группой на удлиненном и тяжелом «Прогрессе».
Тянуть им нас было трудно. Мы привязали лодки веревками, они дали полный газ и
процесс пошел. Мы плыли. Но медленно. Это как легковушкой буксировать грузовик.


Однако через час
они притащили-таки нас к нашему заливу.


«Дальше не можем»,
так они сказали. И это было понятно – ведь тогда бы они не смогли
контролировать само водохранилище.


Но главное было
уже сделано. Костя снова сел на весла, и мы минут через двадцать подошли к
берегу нашей дачи.


Дети отошли от
мучившего их напряжения, и они уже радовались этому приключению, а вот родители
Кости сидели на берегу на скамейке и ждали нас. Они переживали, понимая, что
что-то с нами случилось.


Но обошлось.
Тревога, мучавшая и их и нас прошла.


Оказалось, что
пока мы плавали, в гости к Машаровым приехали их родственники – семейство Чагиных.
Они были в доме, и мы не сразу их заметили. Серега, дядька Кости, его жена Вера
и сын Серега маленький. Мы хорошо знали этих ребят и все были рады встрече. К
тому же Чагин большой привез водки с собой, и много…


И опять понеслось!


……………………………………………………………………………………….


Было лето 1993
года, оно было теплое и море воды вокруг, березы, трава по пояс, стрекот
кузнечиков, щебетание птиц…


Мы были в отпуске,
были молоды, любили…


И это было вчера…



Куда все это
делось?


Нет уже Кости,
нет и Чагина. А у детей свои взрослые дети.


 

Это вопрос модератору. Я уже размещал эту новеллу, но видимо она не прошла цензуру? Были и еще попытки опубликовать. Хотелось бы понимать, почему нет публикации? Обратная связь нужна.Написал здесь, так как не нашел адреса для связи с модератором.

Лечу в самолете из Томска в Братск, глаза слипаются, дремлю…


Начинается рассвет. И вдруг, вижу, падает метеорит. Горит всеми цветами
радуги. Краски не земные. Ощущение величия вселенной, проявившееся в этом
трехсекундном падении.


……………………………………………………………………………………….


          Годы
учебы в аспирантуре (15 – 9 г.г. до новой эры) вспоминаются как самые
счастливые. Куда более счастливые, чем годы в институте. Мне повезло с
руководителем, он был талантливым человеком, и я многому у него научился.


          Сначала
было трудно. Мне не просто было привыкнуть к новым людям, к новому месту, так
уж я устроен и вообще, я домосед. Каждая поездка давалась не легко. Поклажи
много и все тяжелое. Я уже упомянул, что время было трезвое, спасибо нашему
лидеру – товарищу Горбачеву. Каким же глупым надо было быть человеком, чтобы
уверовать в то, что своими ограничениями он-то наконец сможет эту пагубную
привычку, а я бы сказал – традицию, искоренить в народе. Все уже было в
истории, но история, глупых, не учит.


В Братске с
водкой было немного проще, да и заочники всегда готовы были помочь. Где-то
доставали талоны, некоторые их вообще сами печатали.


Я собирался в
Томск и загружал несколько бутылок, иногда штук по восемь, если там у кого-то
намечался день рождения или еще что.


В «Падунских
порогах» я садился в поезд и ехал до «Тайшета». Это уже был Транссиб, но
станцию эту я не любил, хотя она была оживленная и даже веселая, не такая как
«пороги», и через нее ходило много поездов.


Там снова в поезд
и до станции «Тайга». Эту станцию, наоборот, я очень любил. Большой вокзал,
огромный зал ожидания, много касс и места, где стоять в очереди за билетом. И
был там еще ресторан. Хорошая станция. Она интересна хотя бы тем, что ее вокзал
находился внутри множества железнодорожных путей, окружавших ее в двух сторон.
С одной стороны приходили товарняки, с другой – пассажирские.


На ней я опять
пересаживался и вперед, до Томска.


Пьянствовали все
вместе, научный руководитель – Петр Янович, не чурался, был прост в общении и
тоже выпивал с нами. Ростом он был примерно 1,9 метра. Человек с высоким
уровнем культуры, с огромным кругозором, талантлив в своем деле и большой
говорун и импровизатор. Во всем не обычный человек.


Я многому у него
научился, спасибо судьбе, что свела меня с ним.


Долго, наверное,
с год-полтора, я не мог настроить свою «радиостанцию» на прием сигналов его
«передатчика». Он говорил много, перлы заворачивал такие, что хрен поймешь. Как
потом оказалось, а это знали его аспиранты-очники, он нес много ерунды и надо
было научиться отделять зерна от плевел.


Прошло время, я
научился, прозрел, стал понимать и отделять, а в один из приездов я рассказал
ему нечто такое о результатах своих экспериментов, что он замолчал, посидел пол
минуты, переваривая услышанное, и молча ушел, а я остался в растерянности. Что
бы это значило?


Один из наших
ребят, который слышал наш разговор сказал мне: «Яныч понял, что ты показал ему
что-то новое. Ты показал нечто, чего он не ждал от тебя. И поэтому у него
случился шок». Со временем и я заметил, что мой «шеф» был ревнивым к чужим
достижениям.


С этого момента
Петр Янович стал относиться ко мне более серьезно. Он увидел, что я вырос…


Да, я многому
научился и слава богу, что тогда Мишка Беспалов меня обманул. Иначе я мог бы не
познакомиться с этим замечательным человеком и не стал бы его учеником, а
поступил бы к Елисееву в Иркутск, а это совсем другой человек…


Но, вернусь к
мытарствам.


В один из
приездов после, как кончилась моя водка, кто-то праздновал день рождения.
Кинули жребий и нам троим выпало идти в магазин.


Должен сообщить,
что за несколько лет до описываемых событий, еще до «сухого закона» от Горбача,
Томской областью руководил известный персонаж – Егор Кузьмич Лигачев. Он-то и
падал идею Горбачеву приучить российский люд к безалкогольному образу жизни. Не
знаю кто из них догадался вырубить все виноградники, но Егор придумал такой
эксперимент. Было выбрано восемь городов, где «зеленому змию» просто перекрыли
кислород. Один их них, конечно же, был его любимый город Томск. В городе с
населением более четыреста тысяч населения, было семь или восемь магазинов. И
открывались они в пять часов вечера, а закрывались – в восемь. За три часа надо
было купить.


Мы отправились
заранее, но народу уже было множество. Я и не представлял, что увижу.
Магазинчик располагался на окраине, на задворках самых «складских и подсобных»
помещений политеха, на каком-то склоне. И сделан он был так, что заходить в
него даже не предусматривалось. В кирпичной стене было проделано окно 40 на 40 см. на уровне груди среднего роста человека, и что бы сказать что-то
продавцу, надо было нагнуться или присесть и вставить голову туда.


Потом ты подавал
кому-то деньги, а этот кто-то выдавали тебе две бутылки.


Но это бы еще
ничего. Никто и не рассматривал это как издевательство над человеком, хотя это
было именно издевательством. Не случайно же окно располагалось на таком уровне.


Главное даже не
это.


Вот что главное.
Подход к этому заветному окну был огорожен змеевидным коридором из плотно
уложенных труб, тщательно проваренных между собой. Крепость. Если ты оказался
внутри шеренгой в три человека, ты уже не мог выйти, потому что вокруг этой
«змейки» плотно напирало: «чудище, обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй»…
(Радищев). Это было страшно. Я такого никогда не видел.


За двадцать минут
до пяти приехали три-четыре «воронка» с ментами и с автоматами в руках. Это
выглядело серьезно, но и обыденно одновременно. Они не приехали стрелять, но
для возможного сопротивления у них было оружие. И, как мне показалось, я просто
нутром почуял, что преценденты были.


По мере
продвижения к заветному окну все ближе и ближе, все больше пьяных
«соловьев-разбойников» физически забрасывалось их друганами в стройные рады
праведных, смиренных и даже интеллигентных людей, находящихся внутри лабиринта.
Она лезли буквально по головам, втискиваясь и извиваясь всем телом, чтобы
вставить себя в очередь и стать ее законным участником. Но, увы… Удавалось не
всем. Менты работали. И вытаскивали этих уродов, заворачивали им руки, в
наручниках упаковывая в клети воронков…


Мы все-таки
купили шесть заветных бутылок, но, мне уже ничего не хотелось. Только отмыться
от этого дерьма.


……………………………………………………………………………………….


В другой мой
приезд случилось совпадение: все аспиранты вместе с Янычем уезжали в Омск на
конференцию. Что мне оставалось. Поехал с ними и я.


Поселились в
гостинице, но еще было рано. А Томичи знали, что Омск – это город нормальных
людей. Мы пошли в магазин. Огромный отдел, время часов восемь или около того.
Людей много, но и отдел широкий, водки полно, никто ни на кого не лезет. Три
очереди и три продавца. Дают в руки сколько попросишь…


Поверить
невозможно. И в Братске, и в Иркутске я не видел такого рая. Везде надо было
бороться…


А здесь. В
очереди не более семи-восьми человек. Подождал, купил. И все!!!


Ну есть же люди
на свете. Ведь это те же люди, той же партии, но они не изуродовали свой город
и свое население.


Идиотизм царил в
СССР при Горбачеве. Сколько же тупиц, уродов, идиотов надо было пережить
советским людям, что бы наконец пришел и встал у руля Путин.


Я уже не говорю о
Горбачеве-политике. Он же отдал наши завоевания. Миллионы русских и других
народов и народностей СССР погибли в Великой отечественной войне. ГДР – это наш
оплот в Европе. А они просто так отдал его… За обещания.


Тупой,
несчастный, жалкий, Михаил «меченый».


……………………………………………………………………………………….


Томичи несколько
лет, готовясь к праздникам, снаряжали экспедиции за водкой, вином, шампанским
до Омска. Люди наполняли сумки и чемоданы, а потом в соответствии со списками
выдавали товар своим коллегам. Ездили туда и наши аспиранты, от них я знаю эту
историю.


………………………………………………………………………………………



Ближе к концу моего
обучения случилась со мной запоминающаяся история. Изрядно «намытарившись»,
выполнив всю намеченную программу и получив новые, весьма, впрочем, размытые
наставления от моего гиганта-учителя, я с легкой душой отправился домой.


«Хорошо, что есть
на свете, это счастье путь домой» … Слова их этой песни я всегда напевал, когда
возвращался домой, к жене, к детям.


Была зима и мороз
был изрядный. Томск – это Сибирь, хоть и Западная, но не теплее Восточной, где
я жил. Путь был не близкий и уже первое, что насторожило меня – это
переполненная электричка. За ней через пару часов шел пассажирский поезд,
обычно я ездил на них, но мне уже скорее хотелось уехать. К жене сильно тянуло,
к дочкам.


Почти три часа в
электричке. Приехали, вышли и кто-куда. Из Тайги люди разъезжаются по четырем
направлениям, но… вокзал один. И какой бы он не был хороший…


Господи, ведь я
здесь был всего неделю назад!


На вокзале
затеяли ремонт, и это зимой. Зал ожидания, где стояли автоматические камеры
хранения, куда можно было бы сбросить тяжести, был закрыт, а ручных камер
хранения на вокзале не было.


Там, где прежде
был широкий и чистый зал с билетными кассами, оснащенный скамейками, все было
завалено отбитой штукатуркой, лежавшей где только можно, а на ней, на
штукатурке, подстелив все, что было под руками, лежали люди, ослабшие, или
старые и обессиленные. И какие-то бичи, что пришли греться.


Впрочем, здесь
было тепло, но так, наверное, как у селедок в бочке. Посмотреть расписание было
нельзя – его просто не было, кроме как на самих кассах. Работали несколько касс
и в каждую очередь на три-четыре часа. Все это стоя. Отойти нельзя, да и
незачем. Сесть было негде.


Я уже был
измученный. Время около десяти - одиннадцати вечера.


Занял очередь с
остервенением в сердце. Очереди стоят без движения. Никаких продаж. Нет
поездов, от которых поступило бы сообщение о наличие мест. И так час-полтора.
Отпросился у соседей сзади и спереди выйти покурить, что бы не позабыли и
впустили обратно. Все же там на улице просторно, не пыльно… но холодно. Курнул
немного и опять в тепло. Но тепло это относительное. Со временем охолодели
коленки, потом все, что могло еще.


Наконец начали
продавать, подходил поезд. Только не для меня. Продажи шли на запад, а мне надо
на восток. Однако очереди задвигались и народ немного стал убавляться. Куда
подевались, поезд-то еще не пришел. Люди изнемогли и выходили на улицу
мерзнуть… Лишь бы не быть в этой бочке.


Я стоял еще часа
три и, наконец, восточный, пассажирский, кажется до Читы.


Вокруг оживление,
гомон, а хватит ли всем?


Пришел-таки и мой
черед, сую деньги, дают купе, наверху, конечно, но какая разница! Радость на
душе. Я был обилечен кассиршей. И деньги еще остались. Жаль, только поезда еще
ждать почти три часа.


Когда я томился
на ногах в очереди, я видел, как выходили счастливые, выпившие люди из
ресторана. В полутьме, за шторами в ресторане был совсем другой мир. Я пару раз
отходил и заглядывал туда. И думал, что если повезет, то я тоже туда попаду.


С билетом в
кармане и поклажей на руках, меня пустили в пости пустой, огромный зал. Какое
счастье было быть там. Я наконец то сел и вытянул уставшие ноги. Да что ноги,
все тело. Я полулежал. Там было тепло, пахло едой. Люди ели и выпивали.
Рестораны – это были оазисы времен Горбачева.


Ждать поезда было
долго и надо было сделать все, чтобы дотянуть. Слава богу официант долго не
подходил. Ночь, они тоже уставшие…


Но все же поезд
подходил еще дольше, намного дольше.


Заказываю
какой-то суп, что там обычно дают, в таких ресторанах? Ах да, солянку! Есть!
Солянки мне. Еще салат… И второе с мясом, много мяса. Водки триста грамм и не
важно, какой.


Жду. Дремлю.
Проходит время и по поезда только два часа.


Принесли и я
принялся за работу. Есть хотелось сильно и всю еду я смял минут за двадцать и
только в конце второго затормозился. Каждый кусок смаковал – тянул время.


Наелся, выпил,
стало хорошо и тепло. Заказал еще пирожное и чай. И тоже тянул как мог.


Оставался почти час
до поезда, а там за стенами тот же кассовый зал, переполненный, пыльный,
душный, а на улице мороз.


Наконец настало
время уходить. По крайней мере я был сыт и пьян. Уже легче. Решил сходить в
туалет, все-таки времяпрепровождение. Туалеты на таких станциях – на улице в
«домиках». А там внутри – «сральники», как в общежитии Ларисы, Я уже писал о их
очаровании в первой части в новелле «Лариса».


Наконец,
объявляют, приходит поезд.


Иду по мостикам
над путями к нужной платформе. Собираются люди, но какими-то клочками. Там
много, здесь – два-три человека. Я там, где много.


Пришел.


Считаю вагоны.
Мой десятый. …семь, восемь, девять… одиннадцать, двенадцать. Слышу ропот. А где
десятый-то?


Десятого не было.
Сердце заныло…


Все, кто хотел со
мной в этот вагон, пошли туда, где он должен был быть, к месту стыка девятого и
одиннадцатого.


Помните юмореску
Задорного про два десятых вагона? Все как у нас, только наоборот.


Конечно, ничего
интересного мы там не нашли. Вагона не было.


Одиннадцатый
вагон вообще не открывался, а проводница девятого ничего не знала о десятом.


«Идите к
начальнику поезда, он в седьмом вагоне» – вот что она сказала. Мы пошли.
Седьмой был открыт, народу не было. Попросили проводника вызвать начальника. Он
спал, но все же вышел и сказал: «не знаю, ждите». Все кто хотел сесть уже были
в своих вагонах, укладывали вещи и готовились ложиться спать.


Мы ждали и не
знали, что еще можно предпринять. Уже настало время отправления, но поезд
стоял.


Тоска зеленая у
всех на душе…


Вдруг видим,
подходят два мужика, отцепляют девятый от одиннадцатого и локомотив увозит
первые девять вагонов. Тут мне стало даже смешно. Не только мы, но и те, кто в
остальных вагонах – пролетаем…


Впрочем, я
догадался, что происходит.


К нам стал приближаться
отъехавший состав, но уже в нашим десятым вагоном.


В нем было тепло,
уютно, нас ждали. Вагон быстро заполнился, дали отправление, и мы поехали, кто
куда, каждый за своей судьбой.


Много разных
приключений случилось со мной в эти аспирантские годы. Время было такое,
счастливое: интересная работа, интересная учеба, наука, молодость, желанная
жена, любимые дети. Живи и радуйся.


























 



















































































 

Анатолий Нижегородов
К
книге «Те, кто были со мной».


 


Пока наши дети маленькие – они одно целое со своими родителями. Мы для
них все, целый мир. И они для нас все и нас связывают вместе тысячи невидимых
нежных духовных нитей. Все это – любовь. Особенно сильная связь становится в те
годы, когда они начинают замечать мир и людей вокруг себя и стремительно познают
это. Тут мы постоянно нужны. Никто кроме мамы и папы не объяснит, что и как в
этом мире. И эти годы – лучшие в жизни каждого нормального человека.


Но очень скоро они взрослеют, и эта нежная связь родственных душ
слабеет, а потом и полностью разрушается. Дети становятся почти как чужие. Они
уже не смотрят внутрь семьи, им интереснее там, за ее пределами. Ты уже ничего
не можешь им дать. Мы говорим им что-то, но они не верят или им не интересно. И
чем больше ты стареешь, тем меньше эта прежняя связь. Духовные нити
истончаются, а с этим уходит любовь. Не сразу, конечно, но постепенно уходит.


Чем больше мы старимся, тем более неприятными становимся для всех – и
окружающих чужих, и для своих, родных. Потому-что чужие старики и старухи
побоку, их можно не замечать, они от тебя ничего не хотят. А вот родные, если
они стали старыми, да еще и не приятными внешне, имеют скверный характер, полны
претензий, требуют внимания, смотрят с укоризной, – они особенно раздражают. Да
и времени у детей на нас нет. Они ведь тоже стареют и боятся этого, и борются с
этим как могут. У их детей ломаются характеры – они ведут себя как идиоты, им
изменяют мужья (жены), или пьют, или и то и другое, а возможности повлиять нет.
А ты, старик, тоже идиот, и стоишь с другой стороны…


Их можно понять.


Вот только один пример.


Я был в санатории – «Ниловой пустыне», когда приехала в гости дочь. Мы
не виделись год, созвонились и договорились, что они с матерью приедут в Аршан
на пару дней. А я приеду на выходные к ним на машине.


Первую ночь мы спали все вместе в одной большой комнате, я, дочь и
жена. Я выпил и храпел. Они, как рассказали утром, почти не спали из-за этого.
И ближе к вечеру, дочь попросила меня уехать, хотя я собирался вернуться
обратно в «Ниловку» только завтра утром. Мне хотелось остаться и побыть еще с
ними.  Но я уехал вечером, чтобы дать им
спать. Понятно же, спать надо. Но, как было обидно, когда тебя прогоняют, хоть
и вежливо. Тогда мне было 64 года. А как будет, если будет, когда мне стукнет
75 лет? Или 80?


Поэтому уходить надо раньше, пока еще ты не стал гадким, вонючим
куском…


………………………………………………………………………………………


Мы делаемся равнодушными, холодными, безразличными, скучными, нудными.
Всего не перечислишь. Кто мы, когда делаемся стариками? Вот ответ, который дал
29-ти летний Чехов в «Скучной истории».


……………………………………………………………………………………


«Теперь я экзаменую себя: чего я хочу? Хотел бы еще пожить лет десять…


Дальше
что? А дальше ничего. Я думаю, долго думаю и ничего не могу придумать. И
сколько бы я ни думал и куда бы не разбрасывались мои мысли, для меня ясно, что
в моих желаниях нет чего-то главного, очень важного. В моем пристрастии к
науке, в моем желании жить, … во всех мыслях, чувствах и понятиях, какие я
составляю обо всем, нет чего-то общего, что связывало бы все это в одно целое.
Каждое чувство и каждая мысль живут во мне особняком, и во всех моих суждениях
о науке, театре, литературе, учениках и во всех картинках, которые рисует мое
воображение, даже самый искусный аналитик не найдет того, что называется общей
идеей или богом живого человека.


          А коли этого нет, то, значит, нет и
ничего. … все то, что я прежде считал своим мировоззрением и в чем видел смысл
и радость своей жизни, перевернулось вверх дном и разлетелось в клочья.


Когда в человеке нет того, что выше и сильнее внешних влияний, то
достаточно насморка, чтобы потерять душевное равновесие и начать видеть в
каждой птице сову, в каждом звуке – собачий вой.


Я побежден. Если так, то нечего же продолжать…».


……………………………………………………………………………………


Все тоже самое происходит и со мной. Нет единого целого в моем
существе. Я хочу собрать все вместе, но не получается. Я не знаю ответов на
простые вопросы.


 Чехову было 29 лет, но как о
точно описал все человеческие чувства 60 -летнего героя «Скучной Истории».
Значит все это он и сам испытывал и в двадцать девять и раньше. Значит мы все
такие?


Или нет?..


 

 


Зачем
я взялся писать эту книгу?


А вот зачем…


 Я не уверен, что при изложении своих записок
мне удастся сказать что-то совсем новое. Наступил период, когда хочется все что
было, в чем я участвовал, осмыслить, почувствовать и пережить вновь, «разложить
по полочкам», что бы лучше узнать себя, понять какой я, зачем родился, что
сделал в жизни, была ли значима моя жизнь, любил ли я, был-ли любим сам… Этих
вечных вопросов много, некоторые люди задаются ими, а я, так всю жизнь.
Ответить на них сложно, да и ответив, уверены мы, что ответы верны?


Но не стоило бы
и трудиться, если б писал я только об этом. И уж точно, не стоило бы выносить
это в мир людей. Просто я знаю, что о тех, кто были со мной и кто дорог мне, не
напишет никто. И когда придет их время умереть, они исчезнут без следа. А так,
след останется. Я сохраню их следы. Ведь это реальные люди, а персонажи.


Не хочу никого обидеть из тех, о
ком пойдет речь. Пишу я правду, но она у каждого своя, да и память… она
странная. Она искажает действительность, как бы правдивы мы не стремились быть.
Два человека, вспоминая одно и тоже, говорят иногда совершенно разное. Это
научно установленный факт. Но если кто-то на меня обидится, я заранее смиренно
прошу у них прощения.


Кто это прочтет, не знаю, ведь
готовой аудитории у меня нет. Пусть это будет послание в мир, подобное тем,
которые астрономы посылают в пространство вселенной в надежде, что кто-нибудь
да узнает о человечестве, о том, что мы есть.


Некоторые имена пришлось изменить. Я пишу о
тех, кого знал и любил, знаю сейчас, о ком помню, и кто знает или знал меня,
пока не умер. Ведь у них есть жены, мужья и дети, или были, и они хранят память
о них. Некоторым из тех, кто были со мной, или тем, кто с ними сейчас,
написанное может не понравиться…


И
так…







Заканчивается день, один из череды похожих
друг на друга. Солнце заходит и начинает смеркаться. Я на диване с босыми
ногами и постоянной, ставшей привычной, и все же мучающей меня болью в разных
частях стоп. Это хроническая демиелинизирующая полинейропатия – последствие
тяжело перенесенного три года назад ковида. Мне тогда не повезло – заразился от
жены, и теперь приходится с этим жить каждый день. Болезнь прогрессирует, но
стопы не снимешь с ног, как тапочки. А как бы хотелось!


Впрочем, многим другим не повезло больше,
они умерли.


Начало сентября, но в комнате уже темнеет,
хотя за окном «умирающее» солнце еще светит, пытаясь зацепиться за край земли.
Не удастся. Экклезиаст не велит.


По телевизору рассказывают о спецоперации на
Украине. Первая война в моей жизни. Я всегда думал, что наше поколение проживет
без войн. Как же нам повезло! Был, правда, Афганистан и две чеченские войны –
локальные конфликты, но теперь мы вновь воюем с фашистами – бандеровцами и
настоящими зверями, взрощенными американцами за тридцать лет «свободной
Украины». С учетом санкций и сильнейшего давления западных стран и прежде всего
США, которое они оказывают на нас, это настоящая, масштабная и страшная война.
Война на истребление нашего народа. Я знаю, что далеко не все думают так.
Некоторые вообще не думают и стараются не замечать войну. Но для меня это война
– вторая Великая Отечественная и она еще только началась.


Правым глазом я выделил в легком сумраке
комнаты красное свечение электронных цифр моих часов. Повернул голову и
посмотрел. Часы показывали: 1958.


На самом деле, как и все другие часы, они
показывали время, поэтому двоеточие располагалось внутри – 19:58. Оставалось
две минуты до восьми вечера, но в голове были не часы с минутами, а год. 1958
год. Это год моего рождения. И такая интерпретация, сделанная мозгом, меня
заинтересовала. Почему год, а не время?


Это сочетание цифр я, возможно, видел не
раз, но вот сейчас они были считаны мозгом как год рождения. А может я ни разу
и не смотрел на часы, когда на них была такая комбинация цифр, ведь она длится
всего минуту. Сколько таких комбинаций в сутках? Да ровно столько, сколько
самих минут – 1440.


Раньше не задумывался, как их мало, ведь
сутки – это целый жизненный цикл: трижды успеваем поесть, а до этого
приготовить еду, привести себя в поря-док утром, выполнить те или иные
процедуры, сходить на работу и поработать там, сходить в магазин, вечером
посмотреть телевизор, подготовится ко сну и поспать, кто сколько сумеет. И
многое, многое другое. Но все это укладывается в 1440 минут.


Интересно было бы попробовать день
расписать по минутам и оценить долю


каждого
действия и бездействия в объеме прожитого дня. Оценить его наполнение смыслом,
делом… Если таковые вообще есть.


Итак, 1958 год. Уже не только в штатах, но
и в СССР были стратегические бомбардировщики и баллистические ракеты с ядерными
зарядами. Мир только входил в новую эпоху ядерного противостояния. Родившись,
вошел в нее и я, и жил потом всю жизнь, мало осознавая масштаб опасности для
всего человечества и моей собственной жизни. И, слава богу, так было не
страшно, хотя мы все сидели на пороховой бочке.


И вот опять мы на пороге масштабной и
страшной войны. Она уже идет, уже гибнут наши люди. Но Украина – это пока лишь
бои местного значения. Главная война впереди и, думается мне, что нам ее не
миновать. Идея этой войны зародилась в головах англосаксов США и
«мелкобритании», еще в сорок пятом. Они составили несколько планов по
уничтожению Советского Союза, но мы успевали их догнать, и они не решались. Об
этом сейчас даже не знают многие из нас.


Уже больше, чем полгода, как мне 65 лет.
Верно сказал Лев Толстой: «…старость – это самая большая неожиданность в
жизни». Не поспоришь. Но всерьез я начал обращать внимание на свою старость
только когда заболел, когда глубоко осознал свою болезнь и с тех пор я живу с
этой мыслью – я старик и это уже не исправить. Но я работаю, не смотря на все
горести. Преподаю, учу студентов, пишу статьи в научно-технические журналы,
изобретаю и делаю прочие жизнеобеспечивающие дела. Работа не дает обмякнуть,
раскиснуть, опустить руки и жить в борьбе с перемежающейся депрессией,
дожидаясь смерти.


Я стал чем-то похож на «старого профессора
Николая Степановича, тайного советника и кавалера…» из самой интересной, на мой
взгляд, повести А.П. Чехова «Скучная история». Только ему там шестьдесят, и он
значительно моложе меня сегодняшнего. Впрочем, в то время и жизнь людей была
короче.


Так вот он сетует на то, что жизнь стала
скучной, не интересной, и что у него нет учеников. Соискатели ученой степени
приходят к нему «искать готовой темы» для диссертации, и никогда не предлагают
своих идей.


Я тоже профессор и все его сетования мне
знакомы. Я уже больше не занимаюсь аспирантами. Эти затеи кончались тем, что я
сам писал за них их «опусы», но они ничего не могли там понять. Защит не было.


И я тоже, как и главный герой скучной
истории, живу в состоянии меланхолии. При Чехове диагноза «депрессивный эпизод»
еще не было.


Депрессии мне знакомы, и они очень разные.
Сохрани бог от них! Это очень странные и тяжелые состояния.


Кстати, 65 лет – это всего лишь 23725 дней
и если сравнить день с рублем, то, что такое 23 тысячи рублей? Это так мало!


Боль в ногах можно снимать водкой, и я
иногда делаю это. И тогда я почти счастлив, и не только потому, что боль
утихает. Главное, что в этой пьяной эйфории мысли о старости и приближающейся
смерти слабеют и исчезают. Тогда думаешь о разном и даже мечтаешь…


Кстати сказать, что раньше я многие свои
изобретения создал в пьяном состоянии. Одурманенный этанолом мозг становится
смелее и легко рождает образы объектов, о которых ты думаешь. Теперь этого уже
нет.


Как и упомянутый Николай Степанович, я
живу с ближайшей подругой – моей бессонницей. О, если бы не бессонница! Как
хорошо было бы жить. Но, увы. Ложишься в одиннадцать или около того, спишь
три-четыре часа, а потом не уснуть. Еще б ничего, если утром не идти на работу.
Но без нее совсем скоро все кончится. И так всегда, взвешиваешь. В одной чаше
весов – выпивка, в другой – плохой сон и разбитость в течение всего дня.





Пока эти мысли заполняли мою голову,
минута на часах перенесла меня в 1959 год. Он бы не значил ничего, ведь в нем я
еще дитя. Но, как потом оказалось, в этом году родился мой лучший друг, с
которым мы познакомились позже через 1825 дней, когда я уже начал ходить в
школу в первый класс. Я проходил по двору перед его окном на первом этаже
нашего дома в Ангарске – городе моего детства и ранней юности. Жили мы в одном
доме, но в разных подъездах.


Была зима, я возвращался из школы, и в
этот прекрасный вечер, а тогда они все были прекрасными, Котька, так его все
называли, постучал в свое окно и позвал меня. Машаров, это была его фамилия,
болел простудой, и ему было скучно. Я зашел, и с этого началась многолетняя
пожизненная дружба.


Сейчас его уже нет. Он умер через 20285
дней после того, как родился, девять лет назад в возрасте 55-ти лет и был он
тогда на десять лет моложе меня сегодняшнего. Он убил себя сам, но не
буквально, конечно!


В детстве он был жирдяем, но, когда подрос,
взялся за себя и стал плотным, мускулистым, сильным и, потому, уверенным в себе
человеком. Даже самоуверенным. Он, как тогда говорили, «качался» – занимался
культуризмом. Я тоже, глядя на него. Мы даже вместе тренировались. Но я вскоре
понял, что корм не в коня. Так и остался худым парнем. А он окреп.


Шло время.


С возрастом он опять начал толстеть, много
ел и пил, постоянно курил и жил при этом в хорошем достатке и с замечательной,
душевной, красивой и умной, но бездетной женой Ольгой, которую он сам такой и
сделал, отправив еще до свадьбы на аборт. Так он искалечил ее на всю жизнь. Она
могла бы достаться какому-то другому человеку, и могла бы родить. Но у них
случилась любовь и за нее она заплатила своими не родившимися детьми.


А чем за это заплатил он?


Любовь всегда дает осложнения, иногда
очень тяжелые, ведь в жизни среднего человека белого и черного поровну, но это
в лучшем случае. У многих белого


вообще
нет. Кто наблюдает жизнь и людей, тот знает.


«Ребята» из ИГИЛ, отрезающие головы людям,
абсолютно черные, исчадья ада. Не лучше и украинские «людоеды», калечащие наших
пленных. И таких было множество и во все века.


А совершенно белые в душе, «люди света»
есть? Я слышал только об одном, и это – Исус Христос.


Костя и Оля любили друг друга, женились,
были счастливы, и конечно, надеялись. Врачи, гадалки, прочая муть… Все было
перепробовано, но безрезультатно. Он даже как-то раз, по пьянке, рассказывал
мне свою догадку о том, что яйца у мужиков, это антенны. Их надо только
правильно настроить.


Серьезная идея, многообещающая! Только вот
аборт был у Ольги.


Время текло, ничто не менялось и со
временем надежда ушла. А рядом с ним поселилась и постоянно жила его большая
лень. Он стал толстым и ленивым, ни спортом, ни даже гимнастикой уже не
занимался.


И где-то после 50-ти случился инфаркт, и
весьма обширный. Однако, ему повезло: инфаркт случился в день медицинской
профилактики.


Косте поплохело, но его тут-же взяли в
оборот врачи. Он служил начальником, поэтому был в приоритете. «Откачали», и он
сравнительно быстро оклемался и, начал было, отыгрывать назад.


Много воды утекло с тех пор, когда он был
мускулистым. Мускулы истончились, обросли жиром, и постепенно стало ясно – уже
поздно. И тогда он опять пил и ел, ел и пил, и курил, курил, курил… Так и дожил
до инсульта. В 55 лет в поездке на отдых случился инсульт, Костя упал прямо на
трапе самолета.


Он снова оклемался, стал себя хорошо
чувствовать, но на бок кривило губу, добавилась сильная боль в ноге из-за грыжи
в позвоночнике, ведь он весил тогда почти сто двадцать килограмм. Костя
продолжал работать. Но он понимал, что звоночек уже прозвенел. В конце концов,
он осознал и принял тот факт, что скоро наступит конец. Выкуривал по две пачки
дорогих сигарет и выпивал по бутылке или две в день дорогих и крепких напитков.
Что он делал с собой? Он понимал? Я разговаривал с ним и могу сказать, что да,
все понимал.


И делал он это нарочно: пошел в разнос.
Придумал хороший, замаскированный способ самоубийства.


Когда то, теперь уже четырнадцать лет
назад, я рассказал Косте, как умер мой старший брат. Он повесился у себя дома
от ставшей уже невыносимой боли. Не мог больше носить в себе разросшиеся
метастазы.


Костя тогда сказал: «слабак»! Это резануло
мне по ушам и немедленно в голове промелькнула мысль – посмотрим, что будешь
делать ты, если что-то подобное случится у тебя. Может мне еще придется это
узнать.


Теперь я знаю. Я даже злорадствовал, хотя
это и глупо, и стыдно.


Теперь он сам оказался в похожем
положении. Ему предстояло уйти из жизни, и он планировал это, но так, чтобы
всем, кто его знал и любил, показалось бы, что умер он от простого перепоя. Все
знали, что он бухает, и это всем было привычно. У него не было нестерпимой
боли, как у брата…


Ну, бог ему судья.


Я больше не злорадствую, но жалею его. А
про себя думаю, как придет мой конец? Жизнь всем нам гарантирует только одно –
смерть. Поэтому важно, чем ты ее наполнишь, свою жизнь, как ты ее проживешь, и
как ты ее, свою смерь, встретишь. Уйти достойно очень, очень трудно. Слабые мы…
Все слабые, даже те, кто думает, что сильные.


Как он все устроил?


В один сентябрьский день он пил на работе
в своем кабинете, а потом еще заглотил бутылку в машине, в собственном
«крузере», пока водитель вез его домой из Иркутска в Ангарск, где он жил в
своем роскошном коттедже. Его привезли, он вышел из машины, упал и сразу умер.
Так, по крайней мере, рассказывала его жена. Меня там не было.


Двадцать четвертого сентября 2014 года он
«исчез с поверхности Земли».


Но Константин узнал, что он почти уже
мертв, значительно раньше, когда его детородный орган отказался работать. Еще
бы. Он весил почти вдвое больше, меня, а ростом был, как и я – 1,76 м.


Я догадался об этом во время одной из
последних встреч с ним года за полтора-два до его смерти. Мы беседовали, и я
рассказывал ему, как познакомился с интересной и красивой женщиной,
рассказывал, как она мне нравится (мы тогда уже не «спали» с женой). Но он
резко и раздраженно оборвал разговор: «Думаешь, у меня баб нет»?


Если бы было так, то мои слова не вызвали
сильного раздражения. Осознание, что он стал беспомощным и больше уже не мужик,
сильно изменило его сознание и поведение.


Так он заплатил за любовь и аборт.
Кончается почти у всех плохо…


Я был на похоронах и видел его могилу. Она
была рядом с общей могилой его родителей.


Все проходит, прошло и это. Нет его
больше, и никогда не будет. Мир без не-го опустел. Я любил этого человека, хотя
и получил от него не мало неприятностей. Он был для меня другом номер один. И
все, что я могу теперь сделать для него, это написать о нем. Все и честно. И
плохое, и хорошее. Он был наполовину белым, наполовину – черным. Впрочем, как и
большинство из нас.


Кроме меня о нем никто не напишет.


Целая жизнь промелькнула в моей голове,
пока на часах не появился двухтысячный – 2000! На часах 20:00. Они не умеют
показывать 19:60 и 19:61.


А как же мои 40 лет жизни до этого
перехода в новое тысячелетие? Списать, как растраченные деньги? Нет! Но об этом
потом.


В нем, в 2000-ом мне 41 и почти сразу 42
года, так как я мартовский. Это еще


молодость,
много энергии, все интересно, я полон жизни и мечтаю о разном. Жена еще молода,
по-прежнему стройна, женственна и желанна. Старшей дочери Ксюше – 18, младшей
Кате – только 12. Первая уже познала секс, вторая была пока еще ребенком.
Теперь одной сорок один, другой совсем скоро будет тридцать пять.


Счастливым было то время. Позади проклятые
девяностые, времена Ельцина, разрушителя страны, моей родины. Вспоминать не
хочется. Послал же бог нам этого выродка, эту тварь, родившуюся когда-то через
анус, а с ним и Чубайса, и Гайдара и прочую сволочь. Это они разобрали великую
державу на части. Про Гайдара его родная дочь рассказывала по ТВ, что он был
куплен спецслужбами США. Уверен, что и многие другие тоже.


Все помнят, как наш президент-подлец,
выступая в штатах перед конгрессом, произнес: «Боже, храни Америку», а потом
спохватился… «и Россию тоже». Так мог сказать предатель. Он и был им.


Но пришел 2000-ый и с ним пришел Путин.
Тьма отступила. Началось очень медленное созидание. Медленное, потому что
последышей Эльцера (так Машаров называл первого президента), осталось
множество, а привычку воровать можно искоренить только умерщвлением. И все же
за двадцать лет при нем страна начала возрождаться. Жизнь изменилась
неузнаваемо, магазины и рынки ломятся от еды, кафе и рестораны повсюду,
автомобилей больше, чем взрослых людей, медицинские услуги, не доступные ранее,
есть все. Но все равно, есть и недовольные и они не довольны всем.


Я не из их числа.


Двухтысячный! Это был год начала моей
новой и сильной любви! При живой то жене. Это грех, но так уж случилось. Жизнь
гарантирует только смерть, все остальное мы делаем сами, в том числе и грешим.
Это наш выбор. Это был и мой выбор. Но я утешал себя тем, что так у многих,
очень многих, почти у всех!


Белая полоса, длившаяся несколько лет.


Но сначала кое-что о жене.


 

Лечу в самолете из Томска в Братск, глаза слипаются,
дремлю…


Начинается рассвет. И вдруг, вижу, падает метеорит.
Горит всеми цветами радуги. Краски не земные. Ощущение величия вселенной,
проявившееся в этом трехсекундном падении.


……………………………………………………………………………………….


          Годы
учебы в аспирантуре (15 – 9 г.г. до новой эры) вспоминаются как самые
счастливые. Куда более счастливые, чем годы в институте. Мне повезло с
руководителем, он был талантливым человеком, и я многому у него научился.


          Сначала
было трудно. Мне не просто было привыкнуть к новым людям, к новому месту, так
уж я устроен и вообще, я домосед. Каждая поездка давалась не легко. Поклажи
много и все тяжелое. Я уже упомянул, что время было трезвое, спасибо нашему
лидеру – товарищу Горбачеву. Каким же глупым надо было быть человеком, чтобы
уверовать в то, что своими ограничениями он-то наконец сможет эту пагубную
привычку, а я бы сказал – традицию, искоренить в народе. Все уже было в
истории, но история, глупых, не учит.


В Братске с
водкой было немного проще, да и заочники всегда готовы были помочь. Где-то доставали
талоны, некоторые их вообще сами печатали.


Я собирался в
Томск и загружал несколько бутылок, иногда штук по восемь, если там у кого-то
намечался день рождения или еще что.


В «Падунских
порогах» я садился в поезд и ехал до «Тайшета». Это уже был Транссиб, но
станцию эту я не любил, хотя она была оживленная и даже веселая, не такая как
«пороги», и через нее ходило много поездов.


Там снова в поезд
и до станции «Тайга». Эту станцию, наоборот, я очень любил. Большой вокзал,
огромный зал ожидания, много касс и места, где стоять в очереди за билетом. И
был там еще ресторан. Хорошая станция. Она интересна хотя бы тем, что ее вокзал
находился внутри множества железнодорожных путей, окружавших ее в двух сторон.
С одной стороны приходили товарняки, с другой – пассажирские.


На ней я опять
пересаживался и вперед, до Томска.


Пьянствовали все
вместе, научный руководитель – Петр Янович, не чурался, был прост в общении и
тоже выпивал с нами. Ростом он был примерно 1,9 метра. Человек с высоким
уровнем культуры, с огромным кругозором, талантлив в своем деле и большой
говорун и импровизатор. Во всем не обычный человек.


Я многому у него
научился, спасибо судьбе, что свела меня с ним.


Долго, наверное,
с год-полтора, я не мог настроить свою «радиостанцию» на прием сигналов его
«передатчика». Он говорил много, перлы заворачивал такие, что хрен поймешь. Как
потом оказалось, а это знали его аспиранты-очники, он нес много ерунды и надо
было научиться отделять зерна от плевел.


Прошло время, я
научился, прозрел, стал понимать и отделять, а в один из приездов я рассказал
ему нечто такое о результатах своих экспериментов, что он замолчал, посидел пол
минуты, переваривая услышанное, и молча ушел, а я остался в растерянности. Что
бы это значило?


Один из наших
ребят, который слышал наш разговор сказал мне: «Яныч понял, что ты показал ему
что-то новое. Ты показал нечто, чего он не ждал от тебя. И поэтому у него
случился шок». Со временем и я заметил, что мой «шеф» был ревнивым к чужим
достижениям.


С этого момента
Петр Янович стал относиться ко мне более серьезно. Он увидел, что я вырос…


Да, я многому
научился и слава богу, что тогда Мишка Беспалов меня обманул. Иначе я мог бы не
познакомиться с этим замечательным человеком и не стал бы его учеником, а
поступил бы к Елисееву в Иркутск, а это совсем другой человек…


Но, вернусь к
мытарствам.


В один из
приездов после, как кончилась моя водка, кто-то праздновал день рождения.
Кинули жребий и нам троим выпало идти в магазин.


Должен сообщить,
что за несколько лет до описываемых событий, еще до «сухого закона» от Горбача,
Томской областью руководил известный персонаж – Егор Кузьмич Лигачев. Он-то и
падал идею Горбачеву приучить российский люд к безалкогольному образу жизни. Не
знаю кто из них догадался вырубить все виноградники, но Егор придумал такой
эксперимент. Было выбрано восемь городов, где «зеленому змию» просто перекрыли
кислород. Один их них, конечно же, был его любимый город Томск. В городе с
населением более четыреста тысяч населения, было семь или восемь магазинов. И
открывались они в пять часов вечера, а закрывались – в восемь. За три часа надо
было купить.


Мы отправились
заранее, но народу уже было множество. Я и не представлял, что увижу.
Магазинчик располагался на окраине, на задворках самых «складских и подсобных»
помещений политеха, на каком-то склоне. И сделан он был так, что заходить в
него даже не предусматривалось. В кирпичной стене было проделано окно 40 на 40 см. на уровне груди среднего роста человека, и что бы сказать что-то
продавцу, надо было нагнуться или присесть и вставить голову туда.


Потом ты подавал
кому-то деньги, а этот кто-то выдавали тебе две бутылки.


Но это бы еще
ничего. Никто и не рассматривал это как издевательство над человеком, хотя это
было именно издевательством. Не случайно же окно располагалось на таком уровне.


Главное даже не
это.


Вот что главное.
Подход к этому заветному окну был огорожен змеевидным коридором из плотно
уложенных труб, тщательно проваренных между собой. Крепость. Если ты оказался
внутри шеренгой в три человека, ты уже не мог выйти, потому что вокруг этой
«змейки» плотно напирало: «чудище, обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй»…
(Радищев). Это было страшно. Я такого никогда не видел.


За двадцать минут
до пяти приехали три-четыре «воронка» с ментами и с автоматами в руках. Это
выглядело серьезно, но и обыденно одновременно. Они не приехали стрелять, но
для возможного сопротивления у них было оружие. И, как мне показалось, я просто
нутром почуял, что преценденты были.


По мере
продвижения к заветному окну все ближе и ближе, все больше пьяных
«соловьев-разбойников» физически забрасывалось их друганами в стройные рады
праведных, смиренных и даже интеллигентных людей, находящихся внутри лабиринта.
Она лезли буквально по головам, втискиваясь и извиваясь всем телом, чтобы вставить
себя в очередь и стать ее законным участником. Но, увы… Удавалось не всем.
Менты работали. И вытаскивали этих уродов, заворачивали им руки, в наручниках
упаковывая в клети воронков…


Мы все-таки
купили шесть заветных бутылок, но, мне уже ничего не хотелось. Только отмыться
от этого дерьма.


……………………………………………………………………………………….


В другой мой
приезд случилось совпадение: все аспиранты вместе с Янычем уезжали в Омск на
конференцию. Что мне оставалось. Поехал с ними и я.


Поселились в
гостинице, но еще было рано. А Томичи знали, что Омск – это город нормальных
людей. Мы пошли в магазин. Огромный отдел, время часов восемь или около того.
Людей много, но и отдел широкий, водки полно, никто ни на кого не лезет. Три
очереди и три продавца. Дают в руки сколько попросишь…


Поверить
невозможно. И в Братске, и в Иркутске я не видел такого рая. Везде надо было
бороться…


А здесь. В
очереди не более семи-восьми человек. Подождал, купил. И все!!!


Ну есть же люди
на свете. Ведь это те же люди, той же партии, но они не изуродовали свой город
и свое население.


Идиотизм царил в
СССР при Горбачеве. Сколько же тупиц, уродов, идиотов надо было пережить
советским людям, что бы наконец пришел и встал у руля Путин.


Я уже не говорю о
Горбачеве-политике. Он же отдал наши завоевания. Миллионы русских и других
народов и народностей СССР погибли в Великой отечественной войне. ГДР – это наш
оплот в Европе. А они просто так отдал его… За обещания.


Тупой,
несчастный, жалкий, Михаил «меченый».


……………………………………………………………………………………….


Томичи несколько
лет, готовясь к праздникам, снаряжали экспедиции за водкой, вином, шампанским
до Омска. Люди наполняли сумки и чемоданы, а потом в соответствии со списками
выдавали товар своим коллегам. Ездили туда и наши аспиранты, от них я знаю эту
историю.


………………………………………………………………………………………



Ближе к концу
моего обучения случилась со мной запоминающаяся история. Изрядно
«намытарившись», выполнив всю намеченную программу и получив новые, весьма,
впрочем, размытые наставления от моего гиганта-учителя, я с легкой душой отправился
домой.


«Хорошо, что есть
на свете, это счастье путь домой» … Слова их этой песни я всегда напевал, когда
возвращался домой, к жене, к детям.


Была зима и мороз
был изрядный. Томск – это Сибирь, хоть и Западная, но не теплее Восточной, где
я жил. Путь был не близкий и уже первое, что насторожило меня – это
переполненная электричка. За ней через пару часов шел пассажирский поезд,
обычно я ездил на них, но мне уже скорее хотелось уехать. К жене сильно тянуло,
к дочкам.


Почти три часа в
электричке. Приехали, вышли и кто-куда. Из Тайги люди разъезжаются по четырем
направлениям, но… вокзал один. И какой бы он не был хороший…


Господи, ведь я
здесь был всего неделю назад!


На вокзале
затеяли ремонт, и это зимой. Зал ожидания, где стояли автоматические камеры
хранения, куда можно было бы сбросить тяжести, был закрыт, а ручных камер
хранения на вокзале не было.


Там, где прежде
был широкий и чистый зал с билетными кассами, оснащенный скамейками, все было
завалено отбитой штукатуркой, лежавшей где только можно, а на ней, на
штукатурке, подстелив все, что было под руками, лежали люди, ослабшие, или
старые и обессиленные. И какие-то бичи, что пришли греться.


Впрочем, здесь
было тепло, но так, наверное, как у селедок в бочке. Посмотреть расписание было
нельзя – его просто не было, кроме как на самих кассах. Работали несколько касс
и в каждую очередь на три-четыре часа. Все это стоя. Отойти нельзя, да и
незачем. Сесть было негде.


Я уже был
измученный. Время около десяти - одиннадцати вечера.


Занял очередь с
остервенением в сердце. Очереди стоят без движения. Никаких продаж. Нет
поездов, от которых поступило бы сообщение о наличие мест. И так час-полтора.
Отпросился у соседей сзади и спереди выйти покурить, что бы не позабыли и
впустили обратно. Все же там на улице просторно, не пыльно… но холодно. Курнул
немного и опять в тепло. Но тепло это относительное. Со временем охолодели
коленки, потом все, что могло еще.


Наконец начали
продавать, подходил поезд. Только не для меня. Продажи шли на запад, а мне надо
на восток. Однако очереди задвигались и народ немного стал убавляться. Куда
подевались, поезд-то еще не пришел. Люди изнемогли и выходили на улицу
мерзнуть… Лишь бы не быть в этой бочке.


Я стоял еще часа
три и, наконец, восточный, пассажирский, кажется до Читы.


Вокруг оживление,
гомон, а хватит ли всем?


Пришел-таки и мой
черед, сую деньги, дают купе, наверху, конечно, но какая разница! Радость на
душе. Я был обилечен кассиршей. И деньги еще остались. Жаль, только поезда еще
ждать почти три часа.


Когда я томился
на ногах в очереди, я видел, как выходили счастливые, выпившие люди из
ресторана. В полутьме, за шторами в ресторане был совсем другой мир. Я пару раз
отходил и заглядывал туда. И думал, что если повезет, то я тоже туда попаду.


С билетом в
кармане и поклажей на руках, меня пустили в пости пустой, огромный зал. Какое
счастье было быть там. Я наконец то сел и вытянул уставшие ноги. Да что ноги,
все тело. Я полулежал. Там было тепло, пахло едой. Люди ели и выпивали.
Рестораны – это были оазисы времен Горбачева.


Ждать поезда было
долго и надо было сделать все, чтобы дотянуть. Слава богу официант долго не
подходил. Ночь, они тоже уставшие…


Но все же поезд
подходил еще дольше, намного дольше.


Заказываю
какой-то суп, что там обычно дают, в таких ресторанах? Ах да, солянку! Есть!
Солянки мне. Еще салат… И второе с мясом, много мяса. Водки триста грамм и не
важно, какой.


Жду. Дремлю.
Проходит время и по поезда только два часа.


Принесли и я
принялся за работу. Есть хотелось сильно и всю еду я смял минут за двадцать и
только в конце второго затормозился. Каждый кусок смаковал – тянул время.


Наелся, выпил,
стало хорошо и тепло. Заказал еще пирожное и чай. И тоже тянул как мог.


Оставался почти
час до поезда, а там за стенами тот же кассовый зал, переполненный, пыльный,
душный, а на улице мороз.


Наконец настало
время уходить. По крайней мере я был сыт и пьян. Уже легче. Решил сходить в
туалет, все-таки времяпрепровождение. Туалеты на таких станциях – на улице в
«домиках». А там внутри – «сральники», как в общежитии Ларисы, Я уже писал о их
очаровании в первой части в новелле «Лариса».


Наконец,
объявляют, приходит поезд.


Иду по мостикам
над путями к нужной платформе. Собираются люди, но какими-то клочками. Там
много, здесь – два-три человека. Я там, где много.


Пришел.


Считаю вагоны.
Мой десятый. …семь, восемь, девять… одиннадцать, двенадцать. Слышу ропот. А где
десятый-то?


Десятого не было.
Сердце заныло…


Все, кто хотел со
мной в этот вагон, пошли туда, где он должен был быть, к месту стыка девятого и
одиннадцатого.


Помните юмореску
Задорного про два десятых вагона? Все как у нас, только наоборот.


Конечно, ничего
интересного мы там не нашли. Вагона не было.


Одиннадцатый
вагон вообще не открывался, а проводница девятого ничего не знала о десятом.


«Идите к
начальнику поезда, он в седьмом вагоне» – вот что она сказала. Мы пошли.
Седьмой был открыт, народу не было. Попросили проводника вызвать начальника. Он
спал, но все же вышел и сказал: «не знаю, ждите». Все кто хотел сесть уже были
в своих вагонах, укладывали вещи и готовились ложиться спать.


Мы ждали и не
знали, что еще можно предпринять. Уже настало время отправления, но поезд
стоял.


Тоска зеленая у
всех на душе…


Вдруг видим,
подходят два мужика, отцепляют девятый от одиннадцатого и локомотив увозит
первые девять вагонов. Тут мне стало даже смешно. Не только мы, но и те, кто в
остальных вагонах – пролетаем…


Впрочем, я
догадался, что происходит.


К нам стал
приближаться отъехавший состав, но уже в нашим десятым вагоном.


В нем было тепло,
уютно, нас ждали. Вагон быстро заполнился, дали отправление, и мы поехали, кто
куда, каждый за своей судьбой.


Много разных
приключений случилось со мной в эти аспирантские годы. Время было такое,
счастливое: интересная работа, интересная учеба, наука, молодость, желанная
жена, любимые дети. Живи и радуйся.


























 



















































































 








 


 


 





 

                                     


Сострадание – это одна из
граней любви.


Любовь многогранна. Любовь
к женщине. Любовь к детям. Любовь к друзьям. Любовь к Родине…


          Почему
мы любим женщину? Мы ищем и если находим, то любим такую, которая, даст нам
обоим хорошее и здоровое потомство. Это, как писал Шопенгауэр в работе
«Метафизика половой любви», подсознательная работа мозга. Если мы, говоря
по-простому, нутром чуем, что эта женщина родит хороших, а значит и любимых
детей, то мы и любим ее. Значит любовь к женщине, жене, переносится на детей,
которые родит ее лоно. Почему мы с таком сладострастьем ласкаем влагалище
любимой в моменты интимной близости? Возможно, и потому, что так мы благодарим
ее за любимых детей…


Со многими я дружил. Но
любил только двоих.


В мои двадцать лет я
безумно любил прекрасную девушку с именем Зина. Да, была сильная любовь,
сильное влечение и подлинная духовная близость. У нас могли бы родиться
прекрасные и счастливые дети, любимые дети.


Но не случилось, хотя это
был верный вариант. Не случилось лишь в силу того, что я был младше на два года
и учился только на втором курсе института. Нелепо. Но мы расстались. Я всю жизнь
жалел об этом и жалею сейчас. А она? Не знаю и не узнаю теперь уже никогда.


Вторая большая любовь –
Настя, это моя взрослая любовь. Мне было немного за сорок, а ей двадцать
четыре. Я полюбил ее тогда, когда у нее уже был не мой ребенок, а у меня были
не ее дети. У нее мальчик, а у меня – девочки, даже уже почти девушки. Но
любовь то была.


И в ней я видел ту женщину,
которая могла бы родить детей со мной, и эти дети были бы любимы, потому что
они плод нашей любви. Раз не было перспективы у нас на рождение детей, то все и
закончилось. Это потеря надежды и жизненных смыслов. Поэтому так тяжело было
жить без нее много лет.


Были и еще две
замечательные женщины, Ирина, а потом и Лариса, которых я любил, но они пришли
в мою жизнь слишком поздно. Сила, сближающая мужчину и женщину с возрастом,
ослабевает. Время рождения детей ушло, и большая любовь не смогла развиться.
Поэтому, новые поздние браки еще более короткие и еще более не счастливые.


И, наконец, жена – Татьяна.


Она была похожа на героиню
фильма «Ирония судьбы или с легким паром». Из этого судьбоносного фильма она
пришла ко мне…


Мне она нравилась, мы
познакомились, женились, родили двух дочерей. С ней я прожил огромную часть
своей жизни. Дети наши любимы мной до сих пор, хотя они сами уже давно взрослые
женщины.


Но вот большой любви не
случилось. Увы.


………………………………………………………………………………………


Я находился в лечебном
учреждении и наблюдал.


Женщина привела на
обследование девочку лет шести. Она была из детского дома, а женщина, видимо,
это ее наставница и она записывала ее на прием к врачу.


Девочка стояла тихо и
молчала. У нее было грустное лицо и смирение было написано на нем. Я смотрел на
нее и мое сердце щемило от тоски. Несчастная, не знающая родительской любви и
заботы, она была одна во всем мире. Ее никто не любил, не хотел прижать ее к
себе, обнять, поцеловать. Никто не хотел поговорить с ней, а она никому ничего
не могла рассказать о себе, о своих мыслях, у нее никого не было, кто бы послушал.
К тому же она чем-то болела. Если они со своей наставницей и разговаривали, то
только об этом.


Какая-же это тоска, какое
несчастье быть одиноким маленьким, почти ничего еще не знающим об этом мире
ребенком. Кажется, что надежды ни на что и никакой. Как жалко мне их.


Я сравниваю их жизнь со
своим детством. У меня были родители, отец был военным, мы жили в достатке. Мое
детство было счастливым.


……………………………………………………………………………………………..


Был такой странный период в
моей жизни, когда я не работал в политехе и вообще нигде не работал. Саша
Шахматов, мой свояк предложил мне попробовать себя в качестве журналиста. У
него была газета – «Родная Земля», которую, впрочем, никто не читал…


Это было в конце
девяностых. Он попросил меня съездить в детский дом в небольшом поселке под
Иркутском. Сделать репортаж и хоть немного поднять имидж газеты. Писать я умел
и не только научные статьи. Я поехал, познакомился с воспитателями и
руководством и, разумеется, с детьми.


Они проводили какие-то
мероприятия, и я просто разговаривал с ними. Одна девочка лет пяти или шести
мне очень понравилась. Она была живая, разговорчивая, и совсем не грустная. Мы
с ней разговаривали и разном, и она казалась мне более взрослой и умной.


Целый день среди детей
произвел на меня сильное впечатление. Когда я ехал домой, то думал, а что, если
нам с женой ее удочерить. Хоть одному несчастному ребенку дать радость иметь
семью. Наши то были уже взрослые. Мы смогли бы ее вырастить, обуть-одеть, потом
дать образование. И она бы почувствовала настоящую любовь. Меня бы она называла
Папа, а жену – Мама.


Я изложил за ужином эту
идею своей жене. Но сначала рассказал о самой девочке, о том, какая она замечательная,
жизнерадостная...


Реакция жены была резкой.
«Ты с ума сошел? Идиот. Мы и так без денег живем». Ну и так далее.


Да и сам я был ли готов к
такому повороту? Мы действительно жили тогда довольно бедно.


Ну, да, бедно. А как же она?
Постоянное одиночество. Пока маленькая, а дальше, когда повзрослеет?


Поездка эта оставила след в
моей жизни. Я все время потом вспоминал эту милую девочку, которая могла бы
стать моей дочкой.


……………………………………………………………………………………………...


          Когда-то
давно по местному телевидению показывали репортаж из школы слепых и
слабовидящих детей. Там были и маленькие ребятишки, и дети постарше, лет по
двенадцать и даже семнадцать. Их спрашивали о чем-то, они отвечали, а я даже не
мог понять смысла этих расспросов. Я видел из глаза…


          Глаза
слепых и даже слабо видящих людей, они совершенно другие. Смотреть на них
страшно, хочется спрятаться. Они волнуют, от них щемит сердце, ком подкатывает
к горлу. Я долго сдерживался, но все-таки разрыдался… Даже жена прибежала из
другой комнаты, чтобы понять, что со мной.


Бесконечная жалость и
чувство полного бессилия помочь им раздавили меня, взрослого мужика. Я не мог
перестать и плакал, плакал…


Сколько же горя вокруг нас.
И чаще всего мы бессильны помочь.


Но я чувствовал, что должен
хоть что-то сделать.


Я позвонил директору школы,
представился.


Тогда я не работал в
политехе. У меня была маленькая фирма – «Квалитет», где я пробовал себя в
качестве бизнесмена.


Я спросил: «Чем помочь»?


«Если сможете, помогите с
остеклением. Окна в школе все старые. Хотя бы одно пластиковое окно. Нам уже
помогают, мир не без добрых людей. Но и от вашей помощи мы не откажемся».


Я созвонился с какой-то
фирмой и рассказал ситуацию. На одно окно денег я мог найти.


Работу сделали, и я получил
письмо, в котором директор школы благодарил и нашу фирму и меня лично за помощь
школе.


Но все это было не то… Я не
был удовлетворен.


Подходило время нового
года, и я решил накупить фруктов и конфет, чтобы отвезти этим несчастным
ребятишкам. Это, конечно, не то, что им было действительно нужно, но я был
бессилен помочь.


Тогда мы еще дружили с
Настей, моей возлюбленной, и мы вместе поехали в школу. Нас встретил директор,
мы познакомились теперь уже очно.


Я передал работникам школы
коробки, наслушался благодарностей, и мы с Настей уехали. На душе было хорошо,
но это только потому, что рядом была она, моя любимая.


Хорошо было не долго. Снова
стало свербеть в душе от осознания, что все это жалкие потуги…


Помочь им было нельзя.


Теперь я избегаю смотреть
такие программы. Незачем рвать сердце. Сострадание хорошее чувство, но если не
можешь помочь…


Через год мы с Настей
расстались навсегда.


 


 

[ Читать далее... → ]

[ Читать далее... → ]

Ей уже не хочется, закрашивать, пробивающую седину у висков. Зачем? Для кого? Может скрыть свой возраст, выглядеть моложе, нравится мужчинам, таким, как она, переступившим, ту черту, за которой терпеливо всех ждет старость.

По утрам умываясь в ванной, она мельком вглядываясь в зеркало ловит отражение своего лица: усталый взгляд из под набрякших век, уголки губ уныло опущенные вниз. Теперь ее не огорчают и не волнуют новые появляющиеся из неоткуда морщинки возле глаз и рта, теряющая упругость кожа.

Она уже не помнит те времена, когда весело смеялась, как радовалась наступающим праздникам, делала сюрпризы своим родным и принимала подарки от них. Все осталось позади, словно это происходило не с ней, а с другим человеком - веселым, позитивным, счастливым.

Рассеянность и забывчивость стали ее постоянными спутниками и это волнует ее. Выходя из дома, она по привычке ищет ключи, проверяет не оставила ли включенной плиту, затем медленно спускается по ступенькам, держась за перила.

Приближение старости, ее дыхание ощутит каждый, когда придет его время. От него не возможно ни увильнуть, ни спрятаться, просто стоит принять его, как неизбежность и радоваться, каждому дню, отпущенного тебе судьбой...

Здравствуйте. не знаю кому и куда писать, поэтому пишу здесь. в общем последние несколько дней здесь в сообществе каждый пост отображается по 8-10 раз. и только и делаешь, что листаешь эти задвоенные посты. причем это касается каждого такого размещенного поста. изредка может попасться 1 или 2 которые в единственном экземпляре, все прочие по 8-10 раз. я так понимаю что это какой-то баг. поэтому можно это исправить, а то напрягает и грузит долго. с уважением, Алиса

    История эта произошла в дождливый
ноябрьский вечер 1992 года. Я вернулся с работы в тот день пораньше. Новых
больных в хирургическое отделение областной больницы, где я тогда работал, не
поступило. Я договорился с коллегой о моей подмене на завтра и с пятницы по
вторник я был совершенно свободен! Правда во вторник будет сложный операционный
день, и запланирована серия полостных операций, но это будет во вторник...   


    В течение дня стояла тихая по осеннее солнечная
погода. Ни чего не предвещало дождя и тумана. И потому я сказал своей жене
Ирине, что собираюсь поехать на дачу.


    Мы, в своё время, также как и многие другие
семьи поддались «фазендному» ажиотажу времён «позднего Горбачёва» и «рабыни
Изауры». И, не без труда вступив в садово-огороднический кооператив
медработников, получили участок в «целых» четыре сотки в километре с небольшим
от Хаджибейского лимана. Не мешкая, мы наняли рабочих, шабашников из Молдавии,
которые построили нам уютный небольшой домик с небольшой кухней и маленькой комнатой.
Я перевёз туда и вместе с сыном смонтировал свой старый гараж. И за пять лет мы
неплохо обжились там! Мне нравилось ездить туда, на природу. Тишина. Свежий
воздух. Рыбалка. Благо машина, хоть и старенькая, но резвая и ухоженная
«копеечка» у нас была, и поездка на дачу не составляла особых проблем. Единственное,
что с бензином было плохо. На заправках он практически отсутствовал, и его
нужно было «доставать».


    Вот и в тот ноябрьский день я предложил
жене, что поеду прямо сейчас. Прогрею и просушу дом. Благо печь с варочной
чугунной плитой в доме есть! Завтра, в пятницу насобираю в лесопосадке
валежника и половлю бычка в лимане. А в субботу она утренним автобусом доедет
до нашего поворота, а я там её подберу на машине. Определились со временем
встречи. На том и порешили!


    Я загрузился провизией и не только, и
отправился в путь. Как только я миновал автовокзал, и поехал по киевской
трассе, небо вдруг заволокло плотными тяжелыми тучами, посыпал унылый осенний
дождик и спустился редкий туман. Но возвращаться я не хотел. В домике были
припасены сухие дрова, которых на один вечер хватит с лихвой, на заднем сидении
лежал маленький переносной телевизор, укутанный в старое одеяло. В торбе с
продуктами имелся шкалик водки и пару бутылочек пива. Одним словом были
приготовлены все условия для отличного междусобойчика!


    - Только, Витя, - напутствовала меня перед
отъездом жена, - будь осторожен на дороге! Сам знаешь, что там теперь творится.
 


    Я ехал не торопясь, так как видимость была
не очень хорошая, да и впереди был пост гаи. Удачно миновав его, я, было, хотел
прибавить газу, так как туман почти рассеялся, но возле ограды алтестовского сельского
кладбища рядом с пустой автобусной остановкой увидел женскую фигуру,
голосовавшую у кромки дороги. Первое, что мне бросилось в глаза, что она была
как-то не по сезону одета. Светлая кофточка с коротким рукавом, тёмная короткая
юбка и босоножки на высоком каблуке. И следует учесть, что всё ещё моросил
промозглый осенний дождь. Обычно я на дороге ни кого не подсаживаю. Но её мне
вдруг стало жаль. Так легко не по сезону одета да ещё под дождём. Я притормозил
возле неё. Она открыла заднюю дверь и уселась, закрыв за собой дверь, и тихим
голосом произнесла:


    - До «Чайки» подвезёте? – и откинулась на
спинку сидения.


    - Конечно, подвезу, - ответил я, - ведь по
дороге же!


    Кафе «Чайка» располагалась не далеко, за
мостом возле трассы. Тут и пешком можно было дойти за полчаса. Но сыпал мелкий
осенний дождик, а одета она была легко. Возможно, она там работает. Такие мысли
проносились у  меня в голове.


    - У вас есть сигареты? – вдруг заговорила
она, и я утвердительно кивнул, - Подкурите мне, пожалуйста!


    Я подкурил сигарету и передал ей.


    Я сосредоточился на ведении машины, так как
мы приблизились к мосту. Там как всегда была пробка и тянучка. Машину пришлось
остановить и двигаться короткими рывками. Машинально я глянул в салонное
зеркало заднего вида, но попутчицы не увидел. Я остановил машину и обернулся.
Её в салоне не было. Но на её месте было нечто антропоморфное состоящее из
плотного сигаретного дыма! Дым полностью соповторял контуры человеческого тела.
Даже черты лица можно было разглядеть! Я изумлённо смотрел на человеческий
объёмный силуэт из сигаретного дыма, который не развеивался, но продолжал
медленно клубиться в невидимых границах контура человеческого тела. Мне стали
сигналить машины находившиеся сзади меня. Я вернулся за руль и поехал. Проехав мост
и тянучку, я вырулил на стоянку подле придорожного кафе «Чайка». Как только я
открыл дверцу машины, что бы выбраться из неё как дымный силуэт тут же рассеялся
и вылетел из салона и маленьким компактным облачком понёсся к придорожному
кафе. Я открыл заднюю дверцу и осмотрел заднюю часть салона. На полу возле
сидения всё ещё дымилась недокуренная пассажиркой сигарета. На сидении остался
влажный оттиск от странной пассажирки. Я выбросил окурок из салона, вскочил за
руль и поехал дальше на свою дачу. По дороге я решил обдумать всё это
непонятное для нормального и трезвого ума происшествие. Из машины, не заметно
для меня она выскочить ни как не смогла бы. Но недокуренная сигарета на
резиновом коврике подле заднего сидения доказывала мне, что пассажирка всё же
была и она мне не показалась и не померещилась! Нормального объяснения её
исчезновения не было. Ладно! Тогда будем искать не нормальные. Начнём с самого,
что ни наесть начала. Я подобрал её сразу за автобусной остановкой Алтестово,
прямо у кладбищенского забора. Она ещё попросила подвезти её к «Чайке». Возле
моста она пропала прямо на ходу, но появился этот странный «человек» из
сигаретного дыма. Следовательно, она и стала тем «человеком» из клубов дыма! И
тут меня как разряд небесного электричества осенила догадка! А чего тут
собственно удивляться?! Она, эта странная пассажирка не человек! Она призрак
девушки! Или фантом, если угодно. Я в этих эзотерических фантасмагорических делах
не силён. Вот тут как раз всё хорошо и укладывается! И кладбище, и лёгкая
летняя одежда, и то, как дымный фантом унёсся к «Чайке» - ведь ей туда и надо
было!


    Одно могу сказать точно: этот из ряда вон
выпадающий случай ни как нам с женой тогда не испортил выходных! Мы отлично
провели время, насобирали грибов, много гуляя и наслаждаясь прекрасной
солнечной ноябрьской погодой! Я наловил тогда много бычка и окуня и побаловал
супругу свежее наловленной жареной рыбкой, которую она просто обожает! Но с тех
пор я никого, и никогда не подбираю на дороге, что бы там ни было. 

    Случилась эта история очень давно. Ещё в
первой половине восьмидесятых годов прошлого двадцатого века. Работали мы тогда
на раскопках на территории Молдавии, которая тогда называлась МССР. Раскапывали
средневековое молдавское укреплённое поселение с прилегающим к нему средневековым
же могильником. Я был тогда ещё молодым и весьма амбициозным специалистом,
который только год как закончил своё университетское обучение, учился в
аспирантуре и пребывал с твёрдым  и
непоколебимым намерением посвятить свою жизнь науке, и построить блистательную
научную карьеру. И случилась у нас вот какая, можно сказать весьма «забавная»
история. А вернее будет сказать, две истории, которые развивались параллельно
друг другу, и очень плотно переплелись. Одна история, условно говоря «забавная»,
но вторая светлая и очень романтичная, ибо она о большой настоящей Любви. Но
обо всём по порядку.


  
 В один из жарких июльских одинаковых
и однообразных экспедиционных дней, ближе к вечеру, к нашему лагерю подкатила
грузовая бортовая машина ГАЗ – 53. Из кабины выбрался полноватый коротышка на
вид лет так сорока с «хвостиком», председатель местного колхоза, утирающий свежим
носовым платком взмокший от июльской жары лоб. Портфель под мышкой, шляпа и усы
– всё, как положено председателю колхоза было при нём.


    - Добрый день, молодые люди! - поздоровался
он с сильным молдавским акцентом, - Мне нужен ваш начальник, - и практиканты тут
же указали ему на последнюю в ряду, самую большую выцветшую на солнце брезентовую
палатку.


     - Спасибо! – поблагодарил он студентов, и,
обернувшись к машине, крикнул двум местным парням, сидевшим в кузове, - Что
сидите?! Выгружайте!


    Пока председатель о чём-то разговаривал с
Михалычем в его палатке, колхозники выгрузили из машины два бидона с вином,
один с красным, другой с белым, и множество различной ароматной
свежеприготовленной еды. Наш экспедиционный народ в недоумении сгрудился вокруг
угощения, алчно поедая всё это кулинарное великолепие глазами. Увы. Наша
полевая экспедиционная кухня не могла в силу множества причин баловать рабочий контингент
экспедиции такими разносолами. Наше полевое меню было весьма ограниченно, хотя наша
повариха Маша старалась в меру своих скромных сил, как могла, но выше головы,
как известно не прыгнешь! 


    - Григорий, - позвал меня Михалыч из своей
палатки, - подойди ко мне на пару минут. А молодёжь пусть ест и пьёт, но не
забывает, что завтра с утра пораньше на раскоп!


    Я направился к палатке шефа. Как только я
вошел и уселся просто на землю, председатель как мог, изложил нам суть дела.


    - Дело, собственно, в том, - начал он свой
диалог с мягких акцентом на звуке «Л» свойственной жителям Молдовы, - что я уже
много лет добиваюсь того, что бы к нам в село провели хорошую дорогу,
соединённую с трассой республиканского значения. В наше село сможет заезжать
рейсовый автобус, и сообщение с Кишиневом будет налажено по высшему разряду! От
нас до трассы всего пятнадцать километров, если по прямой. И вот, наконец, я
добился своего! Средства выделены, и заключён договор с дорожниками. Даже
составлен проект! Но вот только есть одна неприятная закавыка, - он с досадой
прихлопнул руками себя по бёдрам, - новая трасса пройдёт по старому сельскому
кладбищу! Мало того! Кладбище будет снесено полностью вместе с холмом, на
котором находится! И обойти его ни как не получается - по обе стороны будущей
дороги глубокие овраги! На этом кладбище не хоронят уже лет тридцать. Я
посмотрел по документам в архиве колхозной конторы. Последнее захоронение было совершено
ещё в начале пятидесятых годов! Так что по закону все погребения можно смело
эксгумировать.


    — Это всё хорошо, - благодушно отозвался
Михалыч на пламенную речь председателя, пока тот утирал вспотевший лоб, - но,
извините, причём тут мы? Мы археологи и могилы тридцатилетней давности нас,
мягко говоря, совсем не интересуют.


    - Я связался с судебными медиками в
Кишинёве, - продолжал председатель, как бы ни заметив ремарки шефа, - но они
сказали, что смогут провести эксгумацию не ранее чем через год! У них очень
малый штат сотрудников…


    - Ага! Теперь я, кажется, начиная понимать,
- проговорил Михалыч, - а дорожники столько ждать, конечно же, не будут. И в
итоге вы останетесь без дороги и всего что с ней связано. Я правильно вас
понял?


    - Совершенно верно! - бодро отозвался и
приободрился председатель, - Вот я и подумал, что вы можете нам помочь и хорошо
заработать при этом! Согласно положениям, - он тут же раскрыл свой объёмный
портфель и, выудив из него нужный документ, передал его Михалычу, - эксгумация
может проводиться только в ночное время. Я организую дизельный генератор и два
прожектора с лампами по 200 свечей каждый. Вся ваша задача будет заключаться в
том, что бы раскопать могилу, извлечь гроб или останки и переложить их на
тракторный прицеп. И всё! Далее ими займутся работники ныне действующего
кладбища. Если у покойных ещё остались родственники, то пусть перезахоронят их
по своему разумению и желанию. Ну а если таковых нет - будут захоронены в
коллективной могиле. За каждое перенесённое погребение ваша команда будет
получать пятьдесят рублей! Видите, на какие расходы я иду ради новой дороги!


    - Ну, что, Григорий, - Михалыч в упор
посмотрел на меня, - хочешь подзаработать?


    - Почему бы и нет! - ответил я, особенно
долго не раздумывая, - Я всё равно работаю на могильнике. Так что работа нам
привычная! Я думаю, что нет особой разницы, пять сонет лет покойнику, сотня или
тридцать лет…


    - А сколько там примерно могил, - обратился
Михалыч к председателю, - на том вашем старом кладбище?


    - Этого точно ни кто уже не знает, -
ответил тот, снова утирая потный лоб, - нашему селу порядка полторы сотни лет,
и сколько тут умерло жителей за это время, ни кому, конечно же, неизвестно. Но
наше село ни когда не было сильно большим – пару сотен дворов максимум. А вот
документация сохранилась только с 1918 года. Тогда Румыния оккупировала
Бессарабию. Предыдущая документация сгорела в огне тогда же. Да и много мужчин
погибло на разных войнах…


    - Понятно, - ответил Михалыч, - Когда
ребята могут приступать к эксгумации останков?


    - Прямо сегодня и начинайте! - председатель
переключился на протирание потной шеи, - я ещё с утра отдал распоряжение
расчищать старое кладбище от зарослей кустарников. Время поджимает меня! Очень
поджимает! Желательно дней за десять перенести все могилы! Очень желательно!!!
Через неделю дорожники начнут подгонять свою технику…


    - Всё понял, Григорий? – спросил меня
Михалыч, и я кивнул в знак согласия, - Тогда иди и набирай себе команду на своё
усмотрение. Да, и не забудь предложить этой важной питерской дамочке поработать
с останками. Она ведь всё-таки палеоантрополог, и ей это вполне возможно будет даже
интересно!


    Я вышел из палатки начальника экспедиции и
направился к месту спонтанного коллективного пиршества. Проглотить стакан
прекрасного местного вина и кое-чего вкусненького было бы далеко не лишним. Уже
подсев к «общему столу», я волей проказника случая оказался рядом с "важной
питерской дамочкой" Альбиной. Положа руку на сердце, она мне очень сильно
нравилась! С первого дня, как мы с лаборантами приехали сюда из родного
Николаева, и я её впервые увидел, я понял, что пропал! Но у неё был такой
неприступный вид, что я робел только от одной мысли о попытке «подъехать» к
ней. Статная, красивая, высокая, стройная, длинноногая и длинношеяя блондинка с
равномерно загорелой кожей и с синими огромными глазищами буквально очаровывала
меня, практически лишив меня былого волевого потенциала. Её стройная пропорциональная
сложенная фигура и идеальные черты лица просто сводили меня с ума! Но до сих
пор я смотрел на неё только как кот на сметану в стеклянной банке - издали и
облизываясь. У меня ни как не хватало смелости подойти к ней и просто
заговорить. А тут вот представился такой удобный и случай, и повод! Как говорят
футбольные комментаторы: «Он получил пас в ноги!!!» Вот я и решил взять бразды правления
ситуацией в свои руки, используя удобный и весьма подходящий для этого момент.


    - Привет, Альбина, - заговорил я с ней
самым, что ни на есть глупым образом, вдруг осипшим от волнения голосом.


    - Привет! - отозвалась она, с аппетитом
уплетая пирожок с капустой и грибами, - решил присоединиться к нашему
пиршеству?


    - И к пиршеству тоже, - с умным и слегка загадочным
видом ответствовал я, прочистив горло - да и пиршество это не просто так,
конечно же. Тут дело такое!


    И я вкратце, понизив голос и немного
подавшись корпусом к ней, ближе к её  уху,
и изложил ей всю ситуацию, связанную со старым сельским кладбищем. Она слушала
с нескрываемым интересом, правда, не забывая, при этом с наслаждением и
аппетитом есть.


    - Ну как? Ты со мной в бригаде? - я с подавляемым
мизерными остатками воли внутренним трепетом смотрел в её синие озёра с тайной
надеждой на её согласие.


    - Ты ещё спрашиваешь?! - Альбина была явно
заинтересована и заинтригована моим необычным предложением, - налить тебе вина?


    - Из твоих прекрасных рук приму даже смертельный
яд! – неожиданно сам для себя вдруг «галантно» пошутил я.


    - Ух, ты! Даже так! – она рассмеялась, мило
склонив голову к плечу, и я невольно залюбовался ею, ибо она была прелесть как
хороша, - Ну, тогда держи стаканчик красного. Но должна предупредить тебя сразу,
что к «славному» роду Медичи, я совершенно ни какого отношения не имею, и,
следовательно, травить тебя не собираюсь!


    - И на том спасибо! – я слегка поклонился ей
и принял из её рук стакан красного как рубин вина, и тут же тихо добавил – У
меня прямо сейчас спонтанно созрел тост! Пусть наше экспедиционное сотрудничество
плавно перейдёт в крепкую и продолжительную дружбу!


    - Пусть! – она едва заметно  кивнула головой, а два ярких голубых озера
благосклонно посмотрели на меня. Мы тихонько чокнулись краями классических граненых
стаканов, и выпили по несколько глотков ещё прохладного прекрасного натурального
вина. Она охотно шла на близкое общение со мной, и это меня очень радовало и
обнадёживало!


    Но нужно было ещё кое-что уладить. Нужно
было срочно набирать команду эксгуматоров, в которую принимались, что вполне естественно
только добровольцы. Я осмотрелся по сторонам и стал подзывать своих ребят, в
которых был уверен. Когда они собрались подле меня, я вкратце изложил им суть
вопроса. Все как один тут же изъявили желание поработать и подработать на
переносе старых могил. И их можно понять – тут дело было даже и не в деньгах,
хотя, как всем хорошо известно, денег лишних не бывает. Тут, в этом месте была
просто отчаянно страшная скукотища! До Днестра было не менее километра, да ещё
и вниз по склону. Обратно приходилось идти в гору. Понятное дело, что весь
эффект от речного купания терялся пока ты по жаре, да с языком на плече, весь
взмокший от пота, да по пыльной дороге добирался обратно в лагерь.  Да и в самом селе нашей молодёжи делать было тоже
совершенно нечего. Местная молодёжь сторонилась, как могла приехавших учёных –
землероек, которые зачем то копались в древних могилах. Три раза в неделю в
местном клубе шли старые фильмы, которые все уже знали, чуть ли не наизусть. Мы
с Михалычем конечно старались разнообразить досуг наших практикантов и
лаборантов научными и около научными беседами, но им наши учёные потуги быстро
набили оскомину. Единственное, что разнообразило наш полевой быт, была как раз сама
работа.


    - Тогда поступим так, - я решил подвести  итог нашей короткой «планёрке», - все идите
отдыхать, и если получится, постарайтесь поспать. Потому, что как дело пойдёт к
ночи, мы идём на старое кладбище и копаем как можно больше. Это в наших
интересах и в интересах заказчика. А  прямо с кладбища, как только забрезжит
рассвет, мы идём на раскоп. От работы на поселении и могильнике нас ни кто не
освобождает! – я с наслаждением допил рубиновое вино, крякнул от удовольствия и
поднялся на ноги, - Ну а я пойду на старый погост и осмотрюсь там. Ознакомлюсь,
так сказать с ситуационной обстановкой на месте. Потом в темноте много не
увидишь…


    - Гриша, а можно и мне с тобой, - робко спросила
Альбин, поднимаясь с травы, - честное слово я, не уставшая, и совсем не хочу
спать!


    - Конечно можно! – живо откликнулся я, - Буду
только искренне рад такой попутчице! Пошли.


    По дороге мы с Альбиной обсудили состав
нашей эксгумационной бригады и сошлись на мнении, что пять человек будет вполне
достаточно. Две штыковые и две совковые лопаты позволят нам раскапывать по две
могилы в один раз. Если гробы ещё не развалились от времени, мы их будем
аккуратно извлекать при помощи верёвок и грузить на тракторный прицеп. Если же
гроб не сохранился и рассыпался, Альбина будет перекладывать останки в ручном
режиме в плотные картонные короба, которые обещал подвести председатель.


    Так за разговором мы и пришли к старому
кладбищу. Место тут было просто потрясающее! Между двумя глубокими и широкими оврагами
с пологими краями, заросшими колючими кустарниками и дикорастущими фруктовыми
деревьями расположилась слабая естественная возвышенность, к которой тянулась,
едва заметная в густой высокой траве грунтовая дорога. На верхушке той
возвышенности и был расположен старый сельский погост. Мы миновали заросший
колючими кустарниками каменный квадрат – все, что осталось от сельской кладбищенской
церквушки и увидели  бригаду людей
выкорчёвывающих кустарники и сухостои, обнажая несколько рядов старых каменных
крестов и просто земляных бугорков, которые едва угадывались в траве. Осмотрев
наше будущее рабочее место, я вернулся к остаткам церкви.


    - Что
ты тут хочешь увидеть? – спросила Альбина.


    - Мне не даёт покоя вот эта россыпь камней
с торца руины церквушки, - принялся объяснять я, - Вот хорошо видно, где был
вход в храм. А что это тогда?


    - Ну, мало ли, - Альбина провела в воздухе
рукой, - тут могло быть что угодно.


    - Вот именно! – я с сарказмом в голосе
кивнул головой, - Это кладбищенская отпевальная церковь и сельский погост, следовательно,
тут освященная земля! И вот как раз «чего угодно» тут быть и не могло, -
продолжал я развивать свою мысль, - первое, что напрашивается после детального
анализа, это то, что тут вполне могла быть родовая семейная усыпальница местных
помещиков. Отдельно от могил простонародья и непосредственно возле церкви. По-моему
вполне логично! Как ты считаешь?


    - Вполне согласна с тобой, - Альбина
кивнула головой, - очень даже вероятно!  


    В этот момент к нам подкатил пыльный уазик
председателя колхоза. Поскрипев тормозами он, подняв в воздух облако серой
пыли.


    - Знакомитесь с местом проведения будущих работ?
– с улыбкой поинтересовался он через открытое окно в дверке машины, -
Похвально!


    - Да, - коротко ответил я, - хорошо, что вы
подъехали. Меня интересует вот эта груда камней. Вернее будет сказать, меня
интересует, чем она была ранее. У нас тут возникло предположение, что это
родовой склеп местных  помещиков. Если мы
не ошибаемся, то там, ниже уровня земли должна быть родовая усыпальница. Было
бы не плохо сгорнуть бульдозером эту кучу каменного лома в овраг, а при случае
мы осмотрим остатки этого сооружения.


    - Очень даже может быть! – отозвался на мои
слова председатель, - при первой же возможности удалим эти камни. Всё равно всё
это надо будет сносить. Весь этот бугор будет срезаться полностью!


    С этим он и укатил далее по своим делам. Мы
же с Альбиной, благодаря узкой дорожке протоптанной крупным и мелким рогатым
скотом между кустарниками дикорастущего шиповника и глота пошли к лагерю
окольным путём вдоль овражного склона, касаясь друг друга плечами и локтями. По
пыльной просёлочной дороге обратно идти не хотелось, председатель своим уазиком
поднял глинистую желтоватую пыль до небес!


      Достигнув лагеря, мы разошлись в разные
стороны – пора было собираться на «ночную вахту». Я отобрал в хозпалатке нужный
раскопочный инвентарь. Подклепал и подточил 
лезвия лопат. Взял свою полевую наплечную сумку и погрузил в неё фонарь,
бутылку с водой и на всякий случай свой старый шерстяной свитер, на тот случай если
вдруг ночью будет холодно. Бывало по ночам, с Днестра натягивало холодного
сырого воздуха, и было довольно таки холодно. Пора было выступать. Я созвал
всех своих «эксгуматоров», и мы отправились в сторону старого погоста, пока ещё
что-то было видно под ногами. Съехать на пятой точке в глубокий овраг, поросший
колючими кустарниками, как-то не хотелось…


    Летняя июльская ночь вступала в свои права.
Отовсюду раздавались стрекотливые трели всевозможных цикад и прочих ночных
обитателей зарослей. В небе загорелись первые звёзды, а над горизонтом повисла
кроваво-красная Луна.   


    Ещё на подходе к старому погосту мы
услышали уханье филина из развалин церкви, и весёлый гомон разговоров на
молдавском языке. Выйдя на очищенную от зарослей просеку, мы поздоровались с
местным контингентом, состоявшим из двух человек, которые тут же запустили
дизельный генератор и загорелись два ярких прожектора средней величины. Честно
говоря, я даже удивился, насколько хорошо они очистили часть старого погоста
для предстоящих работ. Даже травы почти не было!


    - Где вам установить прожектора? – спросил
один из местных, явно старший по возраст и по должности.


    - Вон возле тех двух самых крайних могил с
каменным крестом, - сразу же ответил я, - судя по тому, что они ближе остальных
расположены к церквушке, они самые старые. С них и начнём.


    Работа закипела. Мы быстро обкопали
периметр могил и зачистили небольшой раскоп. Сразу же в грунте обозначились пятна
могильных ям, благодаря перемешанному грунту. Мы стали методично слой за слоем
углубляться. Работа была «до безобразия» привычная. Вот и тумба с крестом легла
на борт раскопа, и нам вчетвером едва удалось извлечь её из ямы. Альбина тут же
уселась на неё, обняв себя руками. Как я и предполагал Днестр "поделился"
своей прохладой с окрестностями, и воздух значительно посвежел. Даже лёгкий
парок при выдохе изо рта появился. На Альбине же были надеты только серая майка
без рукавов, да тонкие спортивные штаны и ей, конечно же, было холодно. Я живо
выскочил из недокопаной могилы и, достав из наплечной сумки свой старый
испытанный многократными экспедициями и полевыми разведками свитер, встряхнул его
несколько раз и надел на слегка сопротивляющуюся девушку.


    - Так будет лучше, и не спорь! –
констатировал я, и, спрыгнув в раскоп, снова ухватился за лопату.


    - Спасибо, Гриша! – тихо проговорила
Альбина, удобнее упаковываясь в несколько великоватый для неё свитер.


    - Ты Гриша прямо сама Забота! - не громко
проговорил с хитрой улыбкой на губах наш лаборант Игорь, мой напарник по
раскопу, - Так и влюбиться не долго!


    - Похоже, что уже, - едва слышно ответил я.


    - Ух, ты! – опять же не громко восхитился
Игорь, - Тогда в добрый путь, приятель! Она того стоит…


    - Потом поговорим! – оборвал я тихо его,
заметив, что Альбина смотрит в нашу сторону. На её губах играла, едва заметная
задумчивая улыбка.


    - Понял! – ответил Игорь, подмигнув мне.


    Между тем мы уже хорошо углубились. Грунт
тут был песчано-глинистый без крупных камней и копался очень хорошо. При
очередном углублении на штык лопаты, лезвие моей лопаты обо что-то скребануло.
Мы заработали интенсивнее, но осторожнее. И через время мы расчистили две
каменные плиты, перекрывавшие весь периметр могилы. Это был старый подземный
склеп. Я когда-то читал про такие погребальные сооружения, но вот на практике
встретил впервые.  


    - Похоже, что придётся повозиться! –
констатировал Игорь, - теперь нужно подкопать с углов и поддеть плиты, что бы
поднять их.


 
  Но у местных ребят на тракторном
прицепе оказался буксировочный трос с крючком, и с его помощью мы быстро
подняли плиты перекрытия. В разверзнувшейся полости малого склепа оказалось два
старых гротескных дубовых гроба, стоявшие один на другом.


    - Вот это улов! – проговорил Владик, один
из моих «эксгуматоров», - А вообще-то странно!


    - Что же тут странного? – поинтересовался Игорь,
ухмыляясь, - Наличие гробов в склепе?


    - Нет, не это странно. Почему два гроба в
одной могиле? Ведь на кладбище же места много! А они в одну яму двоих заселили.


    - Может родственники, - высказала своё
мнение Альбина, - или супруги. Вот захотелось им быть и после смерти рядом! Вот
их вместе и положили.


    - Весьма вероятно! – поддержал я Альбину, -
ну да ладно: время не ждёт! Потом обсудим личные впечатления. У нас очень много
работы! Будем извлекать.


    Вскоре два старинных гротескных гроба
стояли на платформе тракторного прицепа. Старший по возрасту из местных парней
прикрепил к ним сопроводительные бумажки. Мы тем временем продолжили работу. Мы
с Игорем начали раскапывать погребение с поломанным каменным крестом. Через
четверть часа и Владик с напарником добрались до гроба. Но он был в плачевном
состоянии, и, разобрав его остатки, к делу подключилась Альбина. Она быстро
переложила останки пожилого мужчины, у которого при жизни была ампутирована
правая нога,  в картонный короб. Дело
спорилось! Мы с Игорем раскопали очередную могилу, и на наше счастье гроб
оказался цел.


     Часа
за три ударной работы мы выкопали все видимые могилы и перенесли все останки.
Ещё в двух ямах были погребены по два человека один над другим. Делать было уже
нечего. Но один момент меня очень даже смущал.


    - Вот смотрите, - обратился я к своей
бригаде, - этот погост явно системного характера, что и не удивительно. Могилы
идут рядами начинающиеся от одного склона оврага и через холм к другому оврагу.
Вот даже просматривается «центральная алея» и проходы между рядами могил. Всё
предельно просто – могильник системный. Но меня смущают вот эти два пропуска в
каждом ряду. Интуиция мне подсказывает, что там есть могилы, просто от которых
не осталось на поверхности видимых ориентиров. Давайте-ка снимем дёрн над этими
местами и углубимся на пол штыка! Если там есть могилы, мы их увидим по цвету
грунта.


    Так и поступили. У меня с Игорем сразу же
показался контур могильной ямы, но маленького размера. У Владика и Сергея тоже
обозначилось погребение, и даже были обнаружены обломки довольно таки
массивного каменного креста.


    - Гриша, твоя интуиция оказалась на высоте!
– Альбина от восторга даже хлопнула в ладоши.


    - Ни чего особенного, Альбиночка! Всё в
порядке вещей и здравого смысла, - отозвался я, орудуя лопатой, - могильник
системный? Системный! – сам себе ответил я, - А любая система, как известно не
терпит пропусков и пустот! Вот и весь секрет…


    Мы с Игорем быстро откопали небольшой детский
старинный гробик, и аккуратно перенесли его на прицеп. Со временем и Владик с
напарником добрались до крышки гроба. Гроб оказался просто огромный! Мы его еле
вытащили из могилы. Даже пришлось привлекать местных ребят и Альбину в придачу.
С такими же коллективными усилиями мы его, не без труда подняли на прицеп. Этот
старинный гроб был изготовлен из дуба, весь резной, а крышка была прикручена мощными
бронзовыми окислившимися болтами!


    - Ну, что, друзья мои, - обратился я к
своей бригаде, - Мы сегодня перенесли пятнадцать могил. Вернее пятнадцать
гробов. Очень даже хорошо! Как для первого дня работы, то просто отлично! Но пора
нам и в лагерь возвращаться! Вон уже Восток алеет! Пока дойдём, то в аккурат к
завтраку и поспеем. Ребята, при возможности, - обратился я к местному рабочему контингенту,
- передайте председателю, что бы как можно больше площадей освобождали от
растительности. Счастливо оставаться!


    Мы направились к лагерю, прихватив  с собой весь свой раскопочный инвентарь.


    - Можно я буду держаться за твою руку, -
спросила Альбина и тут же взяла меня за руку, - боюсь споткнуться и упасть в
темноте…


    - Конечно можно! Хоть всю жизнь держись за
неё! – на одном дыхании ответил я, и тут же прикусил себе язык. Но слова уже вылетели
из моих уст, и достигли обожаемого мной адресата. Я почувствовал, как покраснел
до корней волос. Хорошо, что ещё было темно, и она этого не заметит.


    - Мысль очень интересная! – ответила тихо
девушка, и сжала мою руку, - я подумаю над твоим предложением на досуге и на
свежую голову.


    Какое-то время мы шли молча. Остальные
ребята значительно ушли вперёд. Молодцы! Догадливые.


    - Гриша, - вдруг заговорила Альбина, - а ты
всегда такой робкий и малословный?


    - Да, всегда, - коротко ответил я, - а это
плохо?


    - Как раз наоборот! – Альбина сжала мою
руку между своих тёплых ладоней, но её длинные тонкие аристократичные пальцы
были холодными, - говорят, что из робких парней получаются верные и заботливые
мужья!


    Мне нечего было на это сказать, и я по
своему обыкновению пожал плечами и промолчал. Альбина тихо засмеялась и,
изловчившись, поцеловала меня в щеку. Горячая волна непередаваемых эмоций
захлестнула меня.


    - Ой, ты колючий! -  сказала она, крепче сжимая мою руку.


    - Извини Альбиночка, но я не знал, что ты
будешь меня целовать, - приложив всю силу воли, выдавил я из себя более или
менее связанное предложение, стараясь не запинаться от волнения, - иначе
побрился бы в обязательном порядке!


    - Какой же ты хороший, Гришка! – Альбина завела
мою руку себе за спину и положила себе на талию и также обняла меня за талию.
Мы так и шли, прижавшись, друг к другу.


    - Ты же меня совсем не знаешь, - ответил я,
чувствуя, как крепко Альбина пустила корни в моём сердце и в моей Душе, и,
поддавшись моментальному импульсу, быстро, но со вкусом поцеловал её в губы.


     - Теперь знаю! – тихо ответила она, крепче
прижимаясь ко мне, - я с первого дня, как ты приехал, к тебе приглядывалась, и
поняла, что ты очень серьёзный и дисциплинированный человек. Такие люди сейчас
редкость. Но то, как ты  сегодня
молниеносно отреагировал, едва завидев, что я замёрзла, и тут же позаботился
обо мне, говорит о тебе лучше всяких слов!


    Так мы не торопясь пришли к пробуждающемуся
лагерю и быстро несколько раз поцеловавшись, разошлись по своим палаткам.


    Я не чувствовал земли под ногами от
счастья! Я быстро умылся и побрился. Даже переодеваться не пришлось. Я
направился к нашей полевой импровизированной столовой. Ещё на подходе я увидел,
как Альбина машет мне рукой, подзывая меня к себе. Я, не раздумывая, направился
к ней.


    - Я уже взяла тебе завтрак! – сказала
Альбина.


    Я поблагодарил её и приступил к еде.
Аппетит мы за ночь, конечно, нагуляли не малый! Поглощая с удовольствием ещё
горячую манную кашу, я то и дело ловил на себе взгляды лаборантов и
практикантов. Но, как ни странно мне было наплевать на их мысли в отношении нас
с Альбиной. Если она не стесняется наших с ней отношений, то с какой стати мне
их стесняться?! Мы оба с Альбиной были прикомандированы к этой экспедиции, и с
окончаниями этих работ уедим кто – куда. Меня сейчас больше интересовал другой
момент: наше с Альбиной совместное будущее. То, что я намерен в скором времени
сделать ей серьёзное предложение, я уже и не сомневался! Я всеми фибрами души
прочувствовал, что это моя женщина, моя вторая половинка, и расставаться с ней
я не собирался ни при каких условиях и обстоятельствах! Эта ночь, проведённая
на старом сельском погосте, стала некой чертой, неким «Рубиконом» разделившей
мою жизнь на «до» и «после». Благодаря этой ночи в мою жизнь мягкой поступью
вошла Альбина, и это было для меня самое значимое и важное событие, на данный
момент. Но была и одна очень серьёзная закавыка. Я был из Николаева, а она из
Ленинграда. Но я пойду на всё, что бы быть рядом с ней. На всё! Теперь я и не
мыслил своей дальнейшей жизни без неё, моей дорогой синеглазки!  


    Отработали мы до полудня и на древнем
могильнике. Я при каждом удобном случае поглядывал на Альбину, и многократно
ловил на себе её синий взгляд.


    Солнце жгло просто беспощадно. Да и чего,
собственно удивляться? Середина июля - верхушка лета, однако! Самые жаркие дни
в году. Мы с Альбиной шли с раскопа, держась за руки. Нам было наплевать на
мнения всех и на июльскую жару в том числе.


    - Знаешь, что Гришка? - вдруг заговорила
Альбина, - А ведь мы с тобой пропащие люди!


    - Как это? Поясни, - ответил я, пристально
посмотрев в синие глаза своей возлюбленной.


    - Теперь я не смогу жить без тебя, - мы
остановились и, взявшись за руки, смотрели друг другу через глаза в самую Душу,
- а ты не сможешь жить без меня! Я это чувствую. И мы пропадём от тоски в дали
друг от друга…


    Она замолчала, сжав плотно губы, подбородок
её задрожал, и она, опустив голову, прижалась ко мне. Я на подсознательном
уровне нежно обнял её.


    - Ты знаешь, дорогая моя синеглазка, - я
говорил тихо, что бы только она меня слышала, - есть простой и совершенно естественный
способ, как решить эту проблему раз и навсегда. Не смотря на то, что у нас наши
с тобой близкие отношения так быстро и стремительно завертелись буквально
вчера, - я немного замялся, но тут же волевым усилием взял себя в руки, и
твёрдым голосом сказал, -  Ну, в общем,
так! – я судорожно сглотнул сухой ком в горле, - Выходи за меня замуж! Будь
моей единственной и неповторимой возлюбленной, а по совместительству любимой
законной женой и матерью моих детей! Нарожаешь мне целую ораву голубоглазых
светловолосых сорванцов, и я буду самым счастливым семейным мужчиной на всём белом
свете! – но на последней фразе мой волевой потенциал иссяк, и от волнения у
меня пропал голос, и я замолчал в попытке тихо прочистить горло. 


    - Ой, Гришка! - она встала на цыпочки и
крепко поцеловала меня в губы, слёзы счастья катились по её красивым щекам, - Какой
же ты у меня хороший! Как же я тебя люблю!


    - Это понимать как "ДА"? Или как-то
иначе? - я заглянул в её лазоревые глаза, которые просто светились от счастья.


    - Конечно, да!!! - ответила она, - Но вот
только будет одно единственное условие, - она украдкой утёрла слёзы с лица.


    - И, интересно какое же это условие? –
спросил я, - Просто сгораю от нетерпения узнать его!


    - Мы будем жить в Ленинграде, и это не
обсуждается!


    Я тихо засмеялся и прижал её к себе. Я взял
её лицо в свои ладони и страстным голосом проговорил:


    - Да я за тобой, моя ласточка, моя любимая синеглазка
на край света пойду! – говорил я, покрывая её загорелое лицо поцелуями, - На
Таймыр, на Камчатку, к папуасам в Новую Гвинею – да куда угодно! Лишь бы ты
была рядом! Потому, что люблю тебя!!!


    - Ой, Гришка! - она страстно поцеловала мои
губы, - как же я счастлива!


    Как только мы подошли к лагерю, в нашу
сторону обратились глаза буквально всех. Должно быть, даже со стороны было
видно, как сильно мы влюблены  друг в
друга! Все шушукались и пошленько так хихикали. И я волевым решением вознамерился
положить этому конец раз и навсегда.


    - Как твоё отчество? - спросил я у Альбины
едва слышно.


    - Николаевна, - так же тихо ответила она
мне, вопросительно глянув на меня.


    Я заговорщически подмигнул ей и, подняв
руку вверх, для привлечения к себе внимания громким голосом сказал:


    - Слушайте все, и не говорите, что не
слышали! Во избежание всякого рода ненужных сплетен и пересудов, я во
всеуслышание ответственно заявляю! Я сделал Альбине Николаевне официальное предложение
стать моей законной женой, и она благосклонно дала на это своё согласие!
Спасибо за внимание!


    Последовала немая сцена, но тут же
переросшая в жиденькие овации и редкие поздравления с пожеланием семейного
счастья.


    - Ой, Гришка! Что ты сделал?! Ты что с ума
сошел?! - Альбина легонько толкнула меня в бок, даже через плотный загар было
видно, что она покраснела до корней волос, - Теперь объясни мне, что это сейчас
такое было? - она со счастливой улыбкой на губах смотрела мне в глаза. Но, не
смотря на её внешнюю бурную реакцию, было видно, что мой спонтанный поступок
доставил ей неожиданное удовольствие.


    - Теперь всё в порядке дорогая! - я взял
под руку свою невесту, и повёл её к её же палатке, - теперь мы им перестали
быть интересны. Всё, интрига исчерпана до дна!


    Я, не скрываясь, поцеловал её в губы. На
нас уже ни кто и не смотрел. Подумаешь диво, какое. Жених целует свою невесту, свою
будущую жену. Что тут такого?


    - А теперь, моя дорогая, ложись и
хорошенько выспись! - я нежно провёл рукой по её загорелому плечу, - нас ночью
ждёт работа на старом погосте. Не забыла?


    - Помню, конечно, - ответила она, проведя
рукой по моей щеке, - Иди и ты поспи. Я тебя разбужу на обед. Хорошо?


    Так мы и втянулись в сложный график дневной
и ночной работы на древнем могильнике и старом сельском погосте. Самое
замечательное в этом было то, что мы с моей синеглазкой были всё время вместе. Практически
круглосуточно! В выходной день, когда на раскопках поселения и древнего могильника
мы не работали, мы с Альбиной, отоспавшись, решили пойти к Днестру. Но к лагерю
лихо подкатил уазик председателя, подняв в воздух пыльную куреву. Он,
выбравшись с машины, разговорился с Михалычем. Завидев меня, он резко поменял
тему разговора:


    - Григорий, - он жестом подозвал меня к
себе, - помните, вы говорили о той куче камней, возле развалин церкви? Так вот
я распорядился разобрать её. Там и в самом деле просматриваются остатки стен
сложенных из пиленого камня и несколько ступеней ведущих вниз. Может, хотите
посмотреть? Я сейчас как раз туда и еду.


    - Гриша, а меня с собой возьмёшь? - Альбина
с просьбой в глазах смотрела на меня.


    - Конечно, садитесь и вы! - председатель
открыл вторую дверку своего уазика.


    - Игорь, 
- крикнул я своему лаборанту, - бери штыковую и совковую лопаты и дуй на
погост!


    Мы за пару минут доехали до старого кладбища.
При дневном свете я его последний раз видел, когда мы только запланировали на
нём работы. Зрелище, конечно же, было ещё то! Работники расчищали последние
ряды старых могил. Всюду зияли раскопанные пустые могильные ямы и холмики
выкопанной из них земли. Мы с Альбиной выбрались из машины и направились к
руинам старой сельской церквушки. И в самом деле, после разборки груды камней
проступили квадратные контуры основания стен и квадратный проём в середине
пола. И даже одна ступенька хорошо просматривалась. Местами между куч мусора
просматривалась старинная красивая керамическая плитка, некогда покрывавшая пол
часовенки над семейным склепом. Я, молча, не теряя зря времени, приступил к
выбиранию больших обломков камней из проёма вручную. Ко мне присоединилась
Альбина, не обращая внимания на мои категорические протесты. Через десяток
минут пришел запыхавшийся от быстрой ходьбы Игорь с лопатами, и работа пошла в
нормальном темпе. Примерно через час - полтора мы полностью расчистили приямок
с каменной лестницей, упиравшейся в мощные двустворчатые, порыжевшие от
ржавчины чугунные двери. Двери были закрыты на массивный ржавый замок, который
можно было вскрыть только с помощью автогена. Вскрывать дверь мы предоставили местным
властям. Наше дело было откопать! Вот мы и откапали.


    Мы выбрались из приямка и осмотрели плоды
своих трудов.


    - Да, Гриша, - заговорил Игорь, - ты и тут не
ошибся. Это и в самом деле родовой склеп местных помещиков! По крайней мере,
очень на это похоже. И, судя по целому замку, не разграбленный в суровом прошлом
мародёрами. Идём в лагерь, начальник? Наша миссия, на данный момент на этом
заканчивается.


    Мы вдвоём с Альбиной, не заходя собственно
в сам лагерь, направились сразу к Днестру, что бы смыть известковую пыль,
которая щедро налипла на наши вспотевшие от работы тела. Мы до вечера купались
и резвились в воде как дети, чередуя забавы с нежными объятиями и страстными
поцелуями. Нам было очень хорошо вместе. Когда солнце склонилось к закату, мы
отправились в лагерь. Нам предстояло ещё отработать очередную ночь на старом
погосте.


  
Эта ночь оказалась последней в плотном ряду из девяти рабочих ночей по
эксгумации останков сельчан. Именно в эту ночь и произошло то «забавное»
происшествие. Мы уже здорово поднаторели в выкапывании могил. Да и грунт тут
был лёгкий, немного песчанистый и без камней. Копался легко и быстро. На этом
участке кладбища шли сравнительно «свежие» погребения пятидесяти, сорока и
тридцати летней давности. Мы уже успели извлечь несколько гробов, и как только
мы с Игорем приступили к очередной могиле, из тьмы в свет прожекторов  вышел большого роста широкоплечий мужчина,
крепкого сложения, в пиджаке и широкополой фетровой шляпе. На вид ему было лет
шестьдесят. В руках он держал пятилитровую канистру. Не трудно было догадаться,
что канистра с вином, что меня несколько озадачило – ночная попойка на кладбище
в наши планы совсем не входила. Я твёрдо вознамерился за эту ночь покончить с
этим фронтом работ. 


    - Доброй вам ночи, молодые люди! – приятным
бархатным басом заговорил мужчина, - Меня все местные называют дядя Петя. А в
этой вот могиле, - и он указал рукой на крест могилы, к которой мы только
приступили с Игорем, - лежит моя бабка. Ох, и стерва же была старая при жизни,
прости меня Господи! И он не снимая шляпы, перекрестился, - Так я поприсутствую
при переносе, если вы не против.


    - Нет, не против, - сразу же ответил я, -
только не мешайте. Нас сроки поджимают.


    Мы с Игорем 
обозначили ровиком будущий раскоп и начали углубляться. Между тем, дядя
Петя извлёк из карманов пиджака полиэтиленовые пакеты со стаканами. Двое
местных работников почуяв дармовую выпивку, тут же оказались рядом с ночным
гостем. Мы, не отвлекаясь на мелочи, продолжали активно работать. Вот раздался
глухой звук удара лопаты по крышке гроба. Пошла более аккуратная работа. Когда
гроб был обкопан, дядя Петя вдруг предложил нам выпить по стакану вина в память
о покойнице.


    - Только по одному стакану! - резким начальственным
тоном сказал я, - У нас ещё очень много работы. Нужно добить этот ряд, и
останется ещё один, последний! И баста!


    Мы выбрались из ямы и, выпив по стакану
вина, завели под гроб верёвки. Когда мы извлекли гроб на поверхность, дядя Петя
попросил опустить его на землю возле тракторного прицепа. Мы не стали спорить и
сразу же перешли к следующей могильной насыпи без креста. Дядя Петя заговорил
своим бархатным басом о чём-то с местными рабочими на родном молдавском языке.
Они рьяно от чего-то отказывались, но через пару стаканов вина ударили по
рукам. И вот тут и произошло совсем неожиданное и непредвиденное действо.
Местные ребята взяли в руки инструменты и стали отдирать крышку гроба.


    - Эй, ей, ребята! Вы что это там удумали?!
- громко крикнул я в их адрес, - не смейте беспокоить покойника! Имейте
уважение…


    - Ни чего страшного, парень, - пробасил
дядя Петя, - это я их попросил. Всё нормально. Хочу взглянуть на свою бабку
через пятьдесят лет после её смерти. Мне было десять лет, когда она умерла.


    Мы все собрались подле гроба. Альбина
встала у меня за спиной, обняв меня на уровне живота и выглядывая из-за моего
плеча. Как ни странно, но гроб выглядел очень презентабельно. Обивка его
сохранилась почти полностью, разве что выцвела и стала практически бесцветной.
Древесина трещала как свежая! Гвозди со скрежетом выходили из досок.   


    - Дорогая, может, ты не будешь на это
смотреть? - тихо обратился я к своей невесте.


    - Гришка, дорогой ну пожалуйста! -
попросилась она прямо мне в ухо, и легонько игриво укусила меня за мочку уха, -
мне же тоже интересно.


    - Да, что там может быть интересного? -
проговорил я,  поглаживая руки любимой у
себя на животе.


    Пока работники боролись с крышкой гроба, я
обратился к дяде Пете:


    - Дядя Петя! Вот скажите мне, пожалуйста,
мне очень интересно. Вот сейчас ночь. Солнца нет, но не холодно, а вы в шляпе!
Почему так? - Альбина легонько ткнула меня под рёбра.


    - Молдаван без шляпы, что справка без
печати! – изрёк дядя Петя своим бархатным басом, подняв правую руку над головой
с указующим в небеса перстом. Все разом засмеялись, забыв, что стоят над гробом
с покойником глухой ночью на старом кладбище.  


    Между тем крышку гроба, наконец-то отодрали
и опустили рядом с гробом. Мы были готовы увидеть что угодно, но не то, что
увидели. В гробу лежала аккуратная такая бабуля со старорежимной
литографической иконой в морщинистых руках. Белый платочек  на голове, и седые пряди волос, выбившиеся из
под него. Цветастая длинная юбка и жилетка из овчины мехом наружу поверх молдавской
вышиванки. На ногах кожаные тапочки. И что было самое удивительное, так это то,
что не было ни малейших следов тления или разложения мягких тканей покойницы.
Сложилось такое ощущение, что бабулька просто спит! Ни как не верилось, что
покойница провела под землёй пол столетия.


    Вдруг дядя Петя резко пнул ногой гроб! Да с
такой силой, что гроб даже немного подпрыгнул. От неожиданности Альбина
вскрикнула и плотно прижалась ко мне, на подсознательном уровне ища у меня
защиты.


    - Даже черти тебя не забрали, стерва
старая! - забасил дядя Петя, - Сколько крови ты выпила у всей нашей семьи! Как
же ты изводила всех своими придирками и замечаниями, коряга старая! Как же ты
только не издевалась над всеми своими близкими! – он в сердцах взмахнул рукой и
плюнул себе под ноги, - Заколачивайте её обратно, парни! Не буду хоронить её
рядом с родителями! Передумал! Пусть себе лежит в общей могиле!


    Следует заметить, что дядя Петя между
русскими словами вставлял, и крепкие идиоматические выражения на родном молдавском
языке. Хорошо, что Альбина ни слова не понимала на молдавском жаргоне! По всему
было видно, что эта бабуля конкретно так «доставала  и строила» всю свою семью при жизни! Такие
типажи мелких домашних деспотов, сатрапов и тиранов в одном стакане и в наше
время, к сожалению, не редкость.


    Местные работники, не мешкая, быстро
заколотили гроб и одним махом забросили его на платформу тракторного прицепа. Естественно,
что после такой моральной встряски мы заработали как заправские землеройные механизмы!
Только земля полетела по сторонам!


    Едва на Востоке забрезжила заря нового дня,
а мы уже устало и не торопясь шли в направлении нашего лагеря с чувством хорошо
исполненного долга. Эксгумация тел сельчан была окончена и даже на один день раньше
срока!


    - Ты знаешь, Гришка, - Альбина, одетая в
мой старый верный свитер забралась ко мне под руку, - теперь эта бабулька будет
сниться мне по ночам!


    - Не будет, уверяю тебя, дорогая! - тихо, но
уверенно ответил я, - Я думаю, что найду, чем с тобой заниматься по ночам часто
и много. Не до бабули тебе будет, обещаю! - мы остановились и крепко «по-взрослому»
поцеловались, ни как, не ограничивая движения своих шаловливых рук.


    На следующий же день я получил от местного
председателя полный расчёт за проведённые нами эксгумационные работы на старом сельском
погосте и честно поделил все деньги между всей командой поровну. Должен
заметить, что деньги, по тем временам вышли не малые! Свой заработок и
заработок, Альбины я тут же объединил в единую денежную пачку и вложил ей в
руки. Ведь мы теперь были семьёй, и это был наш общий стартовый семейный
капитал.


    С тех пор прошло уже много лет. Мир
кардинально поменялся и, к моему глубокому сожалению, далеко не в лучшую
сторону. Но мы с Альбиной прожили долгую и плодотворную счастливую совместную
жизнь. Мы создали великолепную крепкую дружную семью и даровали жизнь, троим
детям, которых правильно воспитали, дали им хорошее образование и надёжный
старт в самостоятельную большую жизнь. Все они уже взрослые и имеют свои
собственные семьи, порадовали нас внуками и живут своей собственной полнокровной
жизнью. Старший сын и младшая дочь пошли в науку подобно своим родителям.
Средний сын стал известным тележурналистом, правда живёт в Москве, но часто
навещает нас с красавицей женой и прелестными внуками. Да и с научной карьерой
у нас с женой тоже всё сложилось весьма хорошо! Я успешно защитился и вот уже
много лет преподаю древнюю историю в одном престижном питерском вузе. Альбина
работает старшим научным сотрудником в академическом научно-исследовательском
институте. Возглавляет палеоантропологическую лабораторию. Успешно защитила кандидатскую
и докторскую диссертации. Написала много научных статей и монографий. Участвовала
во многих отечественных и международных научных конференциях! Была награждена
государственной премией "За выдающиеся научные достижения". Одним
словом наша семейная жизнь удалась на славу!  


    Часто по вечерам сидя у телевизора и держа
за руку свою, по-прежнему, горячо любимую жену, я с нежностью смотрю на свою
супругу, а она на меня. И с ощущением тёплой ностальгии и лёгкой приятной
грусти в душе мы вспоминаем ту, уже такую далёкую во времени археологическую экспедицию,
в далёкой, и теперь уже чужой и враждебной нам Молдавии. Экспедицию, которая так
круто изменила наши с Альбиной судьбы, соединив их в одну общую. Одну Судьбу на
нас двоих.

                                                                                                                                                             


           Судьбу можно повернуть и круто
изменить в любом возрасте. Две жизни , как два полюса судьбы : рай и ад заживо.
А между ними множество дорог и тропинок, по которым бегут , не останавливаясь
ни на миг, множества людских судеб. Вспомним 
Ассоль  у Александра Грина :
встретилась в лесу со старым добрым сказочником , и он рассказал Ассоль  об 
алых парусах, что приплывёт к ней её принц. И сказка стала  судьбой девочки.


         А ещё есть  легенда , где умер один святой , к пещере ,
где он жил , стеклись множество зверей и птиц ,как будто понимавших общую
утрату. Когда же тело опустили в могилу и стали засыпать землёй ,  каждая 
из  бессловестных  тварей 
издала печальный глас , отдавая последнюю почесть угоднику Божию. Судьба
подарила этому святому  жизнь  во имя людей 
и даже звери отдали  дань
уважения  человеку.


           Как 
невидимая нить  судьбы ведет нас к
цели , несмотря на болезни , потери близких и другие невзгоды жизни. В недавно
прочитанной книге  о Великой
отечественной войне описан случай : Был ясный день , когда на колону грузовиков
налетели немецкие самолёты и начали прицельно расстреливать .Бомбы падали прямо
на дорогу , машины кидались от них  в
разные стороны, но ехали. «И вдруг  так
оглушило меня , что не знаю -жив ли ,- вспоминает солдат-. Ничего  не вижу , как тёмная ночь. И в этой ночи –
появилась мама . « Ой мамочка моя , веди меня!» Мама идёт , а  я еду за ней .Она пропадает  , я останавливаюсь. И тут же  падает бомба. Потом  мама 
изчезла , а появилась невеста моя , и тоже повела меня вперёд, как и
мама.»Милые мои !Вы две уж спасёте меня!»-думаю. Темно. Вокруг одни ямы. А  я еду. И вывели меня ! Изо всей колонны  только две машины и уцелели».Солдат поверил
любимым и уцелел , да  видно судьба была
благосклонна к солдату.


          «Всё пережить и всё-таки жить»,-
написал Фёдор Тютчев , поседевший за одну ночь , когда умерла его жена
Элеонора. С тремя маленькими детьми она плыла к нему на пароходе , когда ночью
случился страшный пожар , Ни в силах его потушить ,капитан выбросил  корабль на мель .Пассажиры кое-как  выбрались на 
берег. Мать , спасая детей , вела себя как героиня. Значит не судьба
погибнуть в огненном пекле.


           В детстве мы зачитывались  «Приключениями Робинзона Крузо»- Даниэля
Дефо. А ведь  человек  попал в страшную  ситуацию. В одну ночь лишился налаженной
жизни , друзей , да ещё  выброшен на
необитаемый остров. Если представить ,что 
Робинзон , обхватив голову руками , сел на песок и заплакал бы ,
вспоминая родных , жалел себя , ругал капитана корабля. Через  месяц он сошёл  бы с ума. И это была бы другая история. И
другая судьба… Но – Робинзон , отдав 
время отчаянию и слёзам , сразу  начал думать о будущем. И - действовать. Вспомним
как  на полузатопленном  корабле он нашёл  горсточку зерна , он не сварил их тут  же , чтобы поесть. Он их сберёг , а потом
посеял. Построил хижину , научился 
охотится  и судьба  подарила Робинзону жизнь.


      Или вот эти заманчивые строки:


  «Не 
гляди на меня с  упрёком ,


          Я призренья к тебе не таю,


         Но люблю я твой взор с поволокой


        
И лукавую кротость твою .


        Не тебя я люблю , дорогая,


        Ты лишь отзвук , лишь только тень.


        Мне в лице твоём  снится 
другая,


       У 
которой глаза – голубень .»


Такие  откровенные стихи мог написать только Сергей
Есенин. Какие женщины любили  белокурого
поэта России.! А какие стихи  писал  Есенин!. Судьба  подарила нам замечательного поэта, стихи
которого  мы многие знаем наизусть .Стихи
Есенина продолжают волновать нас.


         Открывая книги по истории , можно   понять , почему войны , веками  уничтожающие народы, не смогли истребить
крестьянство ,на чьих землях и шли эти битвы. Деревенские жители обладали
мудростью выживания. Даже бедствуя , они не трогали припрятанный надёжно
семейный запас. И каждую весну засеивали поля, люди понимали: надо думать о
будущем.


Мы  немножко отошли от этого умения жить в ладу с
природой, Где всему есть место : и нелёгкому труду , и грусти , и холоду потерь
, но в итоге СУДЬБА и ВЕРА жить 
побеждает.


        Но даже самые лучшие предсказания
всегда показывают нам только одну дорожку нашей судьбы из многих возможных.


      В книге  
можно найти  ответы на многие
вопросы , узнать  об  удивительных судьбах . Ведь герои там -это мы
с вами ,  только имена другие.