Откройте свой Мир!

18+Праздники
выдумывают буржуи. От нехуй делать, скорее всего.


Раньше, вот,
заебись было: два больших праздника в году. Новый Год и Восьмое Марта имени
Розы Люксембург. И с развлечениями всё понятно: на Новый Год поблевать салатом
оливье с балкона, и покидать соседям в почтовые ящики китайские петарды, а на
Восьмое Марта получить пи8дюлей от любящего супруга. А потом кто-то, блять,
начал х*йнёй страдать: Валентинов день какой-то придумали, сердечки-валентинки,
романтические ебли под индусские благовония, и Хеллоуин до кучи.


Какой Хеллоуин в
России, а? Вы пробовали в конце октября выползти ночью на улицу с тыквой на
роже, постучать в первую попавшуюся дверь, и запеть: «К
вам детишечки пришли, тыкву нахуй принесли, дайте быра нам канфет, а не то
дадим в *блет»?


И не пробуйте.
Россия – не Америка. Канфетами у нас по ночам просто так никто не
разбрасываецца. А вот п*зды дадут определённо. В общем, буржуйские развлекухи
нашему российскому менталитету чужды. И лично мне – в особенности. Я вообще
празники не люблю, ибо всегда потом почему-то отмываю посуду и хату до августа.


А Хеллоуин просто
ненавижу.


***


Телефон исполнил
песню «Подруга
подкинула проблему, шлюха», и я подняла
трубку:


- Чо нада?


- Бабла, мужиков
с большими хуями, пару ящиков пива, и голую китайскую хохлатую сабачьку. –
Серьёзно ответила в трубке Ершова, а потом заорала: - Чо за вопросы?! «Чо
нада»… Шоколада!
Ты меня ждёшь? Я уже стою у твоего подъезда, и не знаю кода! Говори немедленно,
на улице ледниковый пириод.


Старость не
радость. Сначала начинаешь забывать, што ждёш гостей, потом впадаешь в маразм,
и начинаешь ссать в штаны, а потом смерть, и браццкая могила на ассенизаторских
полях в Люблино.


- Нажимай
четырнаццать, потом ключ…


- Где тут ключ?!


- В п*зде, Юля!
Он там нарисован на кнопочке!


- Я нажала. Там
гудки вначале пошли, а потом какой-то дед сказал, что щас меня помоями обольёт
с балкона… Говори нормальный код!


- Не хватало
бабке горя – так купила порося… Стой на месте, щас спущусь.


Спускаюсь вниз,
забираю околевшую Ершову с улицы, и тащу её домой.


- Ты нашла
пу-пу-пушыстую мишуру? - Стучит зубами Юлька. – А шшшшшшортики блестящие?


- Где я, блять,
найду тебе мишуру с шортами?! Я похожа на Верку Сердючку?


- На дуру ты
похожа. – Лифт приехал на четвёртый этаж. Выходим. – Я знала, что ты нихуя не
запасливая баба, поэтому привезла тебе мишуру, шортики, и красный лифчик
третьего размера. Вата у тебя есть?


- Нету. У меня
есть Тампаксы и прокладки Олвейз «от уха до уха». Дать?


- Взять, блин! В
лифчик чего тебе пихать будем?


- А… - Вспоминаю,
зачем приехала Ершова, и вздыхаю: - Носки махровые пихну. Вспомню деццтво
золотое.


- Да-да. Напихай
носочков своих полосатеньких, Буратина бля. Лифчик, напомню, кружевной!
Прозрачный! Надо чонить такое, сисечного цвета. Что у тебя есть сисечного
цвета?


- Ну… - Задумалась.
- Ну, уй ево знаит… Колготки есть. Бронзовые.


- Однако, ты
высокого мнения о цвете своих сисек. – Ершова заржала. – А синие колготки у
тебя есть?


- А то. – Я
обиделась. – Цвета тухлова ливера. Но это спешал фо ю, Ершова. Охуенно подходят
к твоему лицу. Кстате, будеш тут выёбываться – ваще никуда не пойду.


- Пойдёш. –
Махнула рукой Юлька. – Там же будет Дима Пепс.


- Это шантаж,
Юля.


- Нет, это
за*бись, Лида.


***


*За месяц до
описываемых событий.*


- Празника
хочецца чота… - Ершова потянулась всем телом, и хрустнула шеей. – Празника.
Феерии. Пьянства с алкоголизмом. Куража. Ебли, в конце концов, празничной.
Какой там у нас следующий празник?


- Празник
сенокоса.


- Говно празник.
Как-то с куражом не ассоциируецца. Што ещё?


- Новый Год в
декабре.


- Долго. Это
очень долго ещё. Вспоминай, чо там ещё есть.


- Пошла ты в
жопу. Сама вспоминай.


- Сентябрь,
актябрь.. – Ершова напряглась.


- Ноябрь 
- Ноябрь потом..
– Посказала я.


- Иннахуй. Сама
помню. Слушай, а чо в октябре у нас? Вот в башке крутицца празник какой-та – а
вспомнить нимагу.


- День рождения у
Димы Бород


- Блин,
Бородулькин меньше всего похож на празник. Есть ещё чота… Слышь, как эта моча
называецца, когда надо наряжацца в блядей, и ходить по улице с тыквой?


- Хеллоуин. А
почему именно в блядей?


- А в кого ты ещё
хотела бы нарядицца? В Красную Шапочьку? В Белоснешку? В Василису Прекрасную?
Посмотри на себя. Или на меня. Наше с тобой вечное амплуа – это портовые шлюхи.
Это карма, Лида. Смирись. Забудь, что четверть века назад ты очень удачно
сыграла роль Снежинки в яслях. Это было давно. Времена меняюцца. Теперь ты –
старая блядь в красном лифчике. Всё.


Да похуй в
общем-то. Блядь так блядь. Чо такова? Хули там Белоснешка или Василиса? Это
каждая дура может напялить пласмассовую корону и своё свадебное платье, которое
лет пять как валяецца в мешке на балконе. И всё. И вот вам Василиса
белоснежная, дрочите на здоровье. А вот нарядицца блядью, да ещё пройтись так
по ночной улице – это нужно быть сильной, отважной, незакомплексованной, и
полной дурой. В общем, права Юлька – эта роль чотко для нас.


Осталось дождацца
октября и Хеллоуина.


И тогда мы с
Ершовой блеснём своими актёрскими способностями так, што все эти Василисы
о*уеют.


Воистину.


***


- Ну, во! –
Ершова сделала шаг назад, и восхищённо поцокала языком: - Красавица! Настоящая
про*лядь! Щас только на левый глазик ещё блёсточек добавим… И вот сюда, на
волосы… Всё, можешь смотреть!


Поворачиваюсь к
зеркалу.


- Мама!!!!!!


- Впечатлило? –
Ершова гордо откинула со лба завитую прядь волос, и подтянула сползшие чулки с
люрексом. – Я старалась.


- Я заметила. –
Первая волна ужаса уже стекла холодным потом мне в трусы, и я посмотрела в
зеркало ещё раз. – Юля, я так на улицу не пойду.


- Зассала, да? –
Глумливо крикнула Ершова, и начала на меня наскакивать: - Ах ты ссыкло старое!
Мы ж с тобой, сволочь, договорились уже! Чо ты ссышь, жаба?! Кто тебя ночью
увидит-то?! Шубу напялишь, в такси сядешь – и впирёд, к алкоголизму!


- В шубе жарко… -
Я ещё как-то силилась оправдать свой неконтролируемый порыв паники. – Вспотею…


- А и похуй! –
Отмахнулась Юлька. – Шлюхи – они завсегда потные, у них работа такая. Ну, чо ты
такое ебало пластилиновое сделала? Всё пучком! Щас тока блёсточек на правый
глазик добавим…


- Пошла в п*зду!
– Я отпихнула Юлькину клешню, с зажатой в ней кистью, и вылетела из комнаты. –
Хватит блёсточек! Я и так, блять, как в алмазной пещере! Нихуя не вижу, одно
северное сияние перед глазами! Едем уже, пока не передумала!


Перед выходом я
ещё раз посмотрела на себя в зеркало, и перекрестилась. Хорошо, если меня на
улице просто вы*бет случайный прохожый. А если менты? А если загребут? Из
одежды на мне был только красный лифчик, набитый колготками, лаковые
шорты-трусы, и чулки в сеточку. А, и на голове ещё ободок с розовыми заячьими
ушами и такая же розовая бабочька на шее. И туфли, похожые на ходули. Их,
вместе с лифчиком и прочей бляццкой атрибутикой, принесла запасливая баба
Ершова. Сама Ершова, покачиваясь на таких же туфлях, гордо выпячивала свою
грудь, тоже вылепленную из колгот, и задрапированную сверху мишурой. Чулки и
джинсовая юпка длиной в дваццать сантиметров делали её похожей на подругу
дальнобойщика. Видимо, так оно и было задумано.


- Один у нас с
тобой недостаток – уж больно красивые! – Довольно резюмировала Юлька, и,
отвесив мне несильного подсрачника, выпихнула меня из квартиры. – А теперь –
вперёд! За Родину, за Сталина! Команда «Газы» дана
для всех!


Я закрыла входную
дверь, и повернулась к лифту.


- Здрасьте…


Я вздрогнула, и
подняла глаза. На лестнице стояли и пытались открыть дверь, мои соседи. Рома и
Вика Ковалёвы. То ли сектанты, то ли религиозные фанатики – х*й их разберёт.
Вечно ходят в каких-то робах, читают мне лекции о конце света и спасении души,
и периодически рожают детей дома, в ванной. Пятерых уже нарожали. И все до сих
пор живы, что странно. Врачей к беременной Вике Рома не подпускал
принцыпиально. И роды сам принимал. Она там орала на всю квартиру, а Рома орал
ещё громче: «Это
бесы тебя терзают, супруга моя возлюбленная! Не теряй веры, Виктория! Иисус
любит тебя! Не подавайся соблазнам, прихожанка! Излей младенца на свет Божий!»


Как там она
изливала младенцев – я, слава труду, не видела. Но Ковалёвых побаиваюсь.


- Здрасьте. –
Ответила я на приветствие, и тут же отвернулась.


- Иисус любит
тебя.. – Несмело сказала Вика, и с завистью посмотрела на мои празничные
ходули.


- Спаси свою
душу, отринь бесовские происки, воспротивься им! – Вдруг повысил голос Роман. –
Бог есть в каждом!


- Спасибо. – Я с
силой дрючила кнопку лифта, и косилась на Ершову.


- Я никуда не
пущу тебя! – Вдруг закричал Рома, и распластался на дверях лифта. – Спаси себя!
Не торгуй плотью своей, сестра! Читай шестнадцатый псалом немедленно!


- Святой отец! –
Ершова плечом отпихнула Рому от лифта. – Идите нахуй! Идите туда, и не
возвращайтесь. А мы тогда спасём вашу жену. И детей. Мы сводим Вику на мушской
стриптиз, купим вашим детям комиксы с Человеком-Пауком, и научим их ругацца
матом.


- Бесы! –
Заверещал Рома. – Всюду бесы! Виктория, неси святую воду!


- Лида, пиздуем
пешком. Я жопой чую – нам хотят испортить празничный макияж… - Шепнула Юлька, и
резво поскакала на своих туфлях-костылях вниз по лестнице. Я бросилась за ней.


- Соседи у тебя
жуткие. – Пыхтела подруга. – Бесами ещё пугают, уроды. Я чота их забоялась
даже.


- И правильно
делаешь. – Я толкнула подъездную дверь, и мы с Юлькой выпали в холодную ночь. –
У меня самой, когда я их вижу, очко играть начинает. Ты, кстати, ещё не видала,
как Рома по ночам по подъезду с кадилом ходит. Не знаю, чо за сушоный кал он в
него кладёт, но утром в подъезд выйти нельзя. Говнищем пасёт на весь квартал.


- В дурку их
сдать нужно. – Юлька подняла руку, пытаясь изловить такси.


- Не выйдет. – Я
плотнее запахнула шубу, и поправила заячьи уши. – Рома нашему участковому
машину бесплатно освятил, и табельный пистолет.


- Сплошная
коррупцыя. – Блеснула эрудицией Ершова, и сунула голову в окно остановившейся
девятки:


- На Декабристов.
Едем? Лид, залезай.


Водитель девятки
с интересом разглядывал Юлькины ноги в сеточку, и празничный мэйк ап.


- Вас у метро
высадить?


- Да. – Отрезала
Юлька, и сердито натянула на колени куртку.


- А дальше вы
куда?


Сука любопытная,
блин.


- Коту под муда.
– Ответила Ершова, и заметно занервничала.


- В гости к
мальчикам, наверное?


Шофёр мне
нравился всё меньше и меньше. Юльке, кстати, тоже.


- И к девочкам.
На детский утренник. – Ершова пошла пятнами. А это хуёвый знак. Значит, жопой
чует какую-то шляпу.


- А документы у
вас есть? – Вдруг спросил шофёр, и съёхал на обочину.


Всё. Вот она –
шляпа. Приплыли, девки – сливайте воду.


- А какого хуя… -
Начала Ершова, но тут шофёр вытащил красную книжечку, махнул ей перед нашими
ебалами, и быстро спрятал её запазуху.


- Документы!


Я быстро полезла
в сумку, и уже открыла рот, чтобы объяснить дяде, что мы вовсе не продавцы
собственных пёзд, но Ершова, извернувшись, просунула руку назад, между
сиденьями, и больно ущипнула меня за ногу. Я истолковала её жест правильно, и
захлопнула сумочку. И рот заодно.


- Парниша, может,
договоримся, а? – Ершова расплылась в улыбке, и погладила дядьку по коленке. –
В честь праздничка бесплатно. Да, Клеопатра?


Я не сразу
поняла, к кому это Юлька обращаецца, и молчала.


- Да,
Клеопатрочка, блять?! – Уже с нажимом в голосе снова повторила свой вопрос
Юлька, и я сориентировалась:


- О, да,
Жоржетта.


Юлька хрюкнула,
продолжая улыбаться, а дядька обернулся:


- Клеопатра? Ну
вы, девки, чувство меры поимели бы хоть. Клеопатра, блин… Псевдоним надо брать
объективно. Машка Шняга например.


- Чо?! – Я не
выдержала, и заорала: - Ты себя-то в зеркало видел, узбек чукотский?! В штанах
у тебя шняга, пи8ор ты дермантиновый! Юлька, ёбни ему!


На слове «Юлька» Ершова
вцепилась дядьке когтями в яйца, и укусила его за ухо. Я, не растерявшись,
вытащила у себя из-под жопы трехкилограммовый справочник «Жёлтые
страницы. Все адреса Москвы», и несильно
шлёпнула обидчика по еблу. Сильно у*бать не получилось: крыша низкая, размах не
тот.


- Беги! –
Завизжала Ершова, ещё раз укусила дядьку за щеку, и вывалилась из машины. Я
вывалилась следом, и осталась лежать в луже.


- Я сказала беги!
– Наступила мне на руку каблуком Юлька, я взвигзнула, и поскакала вдоль дороги
на карачках, путаясь в шубе, и сбивая заячьими ушами гандоны с придорожных
кустов.


- Во дворы, во
дворы уходи, каркалыга!


Я сменила галоп
на рысь, и свернула в какой-то двор.


Через десять
минут, когда я упёрлась лбом в чугунную урну, и остановилась, сзади послышалось:


- Ушли.


- Точно?


- Стопудово.


- А это кто был?


- А я ебу? То ли
мусор, то ли не мусор. Один хуй – паспорт в такой ситуации показывать нельзя,
запомни. Я как-то уже показала сдуру. Забрали в отделение вместе с паспортом, и
там ещё ебало мыть пришлось, чтоб на свою собственную фотку быть похожей. А то
мне уже дело шить начали.


Вопросы у меня
закончились. Я повернулась к урне жопой, и села на землю, переводя дыхание.


- Ну что? – Юлька
сбоку тоже отдышалась. – К тебе?


- Нет, блять. В
клуб. К Диме Пепсу.


- Ладно, не ори…
Чо я, виновата штоле? – Ершова нахохлилась, и полезла в сумку за сигаретами.


- А знаешь,
Ершова, – Я тяжело поднялась, и и облокотилась на урну, – какая у меня на тебя
песня стоит на мобиле?


- Шалава
лава-лава-лава? – Предположила Юлька.


- Почти. – Я
отряхнула руки, и отвесила подруге пинчища. – «Подруга
подкинула проблему…»


- Шлюха!
– Хором закончили мы с Ершовой, и заржали.


- Не, Лидка.
Хеллоуин мы вот так просрать не можем. Потом ещё долго следующего празника
ждать.


- Я никуда больше
не пойду. И не уговоривай.


- Не.. –
Поморщилась Ершова. – Я сама никуда не пойду. Я о другом. У тебя есть чёрный
спортивный костюм?


- Дедушкин.


- О! То, что
доктор прописал! Уши свои ослиные не проебала? Мы щас их каким-нить хреном
намажем, чтоб чёрные были, а ещё нам нужен пояс от халата. Это будет хвост.


- Ершова, ты чо
задумала?


- Хеллоуин, Лида.
Самый лучший день для всякой нечисти. Ну, сечёшь?


- Нет.


- Кодовое слово «бесы». Ну?


- Юля, только не
говори…


-
Ковалёвы-ы-ы-ы-ы!! – В кровожадной улыбке расплылась Юлька. –
Ковалёвы-ы-ы-ы-ы!! Щас мы, блять, им покажем, как с проститутками нас
перепутывать, и концом света пугать. Короче, сценарий такой…


…Две женские
фигуры в грязных шубах, громко и зловеще хихикая, растворились в ночи. ( С )