Откройте свой Мир!

 
Меня всё больше окружают старики. Пытаются взять живьём. В плен. В полон свой.
 
Ещё вчера, кажется, их была всего-лишь постоянно убывающая стайка. Зато сегодня они повсюду. Костлявые пальцы,  фиолетовые ногти, без начинки зубов дистрофичные щёки... И эти прозрачные глаза, пронзившие время.
 
Асхат проснулся с чётким пониманием цели сегодняшнего дня. Умыться, позавтракать, одеться - всё это ерунда... Главное, чтоб донести трамблёр зятю. У него "четверка", а трамблёр от Нивы подходит. Главное, что почти новый.
 
Подъезд сиял холодом недавнего ремонта, но чувства Асхата не обманывали. Вот на этой ступеньке споткнулся грузчик, уронил стропу, и пианино Левсии Андроновны спело такое изумительное "соль", что она никак не могла его повторить за всю свою сценическую карьеру. Асхат погладил щербинку на выступе бетонной ступеньки.
 
Вот перила.... Об эти перила опёрся Лёха Снег, известный бандюган, перед тем, как перемахнуть в лестничный пролёт вечности от неразделённой любви и настырной облавы. Асхат погладил перила.
 
Вот дверь, которую сто раз ремонтировал Сеня, любовник известной округ Зинаиды Грюп, муж которой ежедневно выламывал эти самые врата любви, в попытках вразумить супругу, но натренировал лишь рога, и стал доподлинно несворотим. Позднее он стал депутатом какой-то из дум местного разлива.
 
Асхат вышел на белый от вчерашней метели снег.
 
&n

 
С неба падают камни,
Метеориты бренные.
Их обходят молчанием
Лазерные военные.
 
Их, военных, тоже обходят молчанием,
Словно камни они печальные.
 
Словно по Солнечной системе колобродят,
Военные люди, другой какой-то природы...
 
Может быть от катастрофы
Они нас всех избежали.
Ну, тогда не вопрос -
Мы бы им руку пожали.
 
Заинтервьюривали бы,
Сфотографировали
В таблоидах ежедневных.
 
Потому существует секьюрити
У лазерных военных...
 

 
Грусти, грусти
Моя тоска,
Грызи себе локти,
Кость Луны канюча...

Моя печаль
Так глубока,
Нелегка эта ноша.
От случая к случаю...
***
Зима. И белый от стужи ветер скрутил мне крылья за унылую спину. Мне бы раствориться в синем, притвориться бы кем-то таким же.
Увы. Летят пулями хлопья сверху, мнут ресницы наивных глаз. Не рассмотреть звёзд на небе, значит их нет там, где синее стало белым.

 
Лето-щенок.
Радуется хвостом,
Валяется в пыли,

Мокрым носом
Будит меня.
Пахнет мёдом и молоком.
 
Щенок-лето...

 
Давным-давно, ещё почти в детстве, её утащил к себе Водяной. Она просто наклонилась над лопухом кувшинки, а он ухватил её за косы и потянул в прохладный свой омут. Она даже не испугалась. В омуте было хорошо - спокойно и тихо. Ни откуда не летела пыль, которую надо было бы вытирать влажной салфеткой. Никто не топтал полы, не грохотал сапожищами среди ночи. Маму было жалко, и она несколько раз приплывала к ней, к самому почти дому, вот только в окошки подглядеть не удавалось - дом стоял на пригорке. Иногда там вспыхивал свет, иногда открывалась дверь и звучал полный тревоги и надежд мамин голос.
 
Она уплывала тогда. Плакать не получалось. Да и глупо лить слёзы под водой - всё равно никакого моря из старого пруда не получится, только глаза будут красные.
 
Водяной её не обижал, хоть и заставлял читать книжки из потонувшего поза-позапрошлой весной портфеля. Книжек было три, а ещё были тетради и дневник, но чернила смылись и прочитать что-нибудь в них было невозможно.
 
У неё выросли груди, а косы стали совсем как шёлк. Ещё она научилась светиться по ночам.
 
Дел никаких почти не было, разве что насобирать тритонов и сварить варенье из них. Очень Водяной уважал тритоновое варенье, особенно с пиявками под лягушачьей икрой. Так она и жила. Пасла плотвичек и уговаривала бестолковых щук не хвататься зубами за блёсны.
 
Однажды, не старого ещё Водяного придавило бортом баржи к столбу причала и выбрали нового. Он дал всем утопленицам, как водится, волю.
 
- Пойду я, пожалуй. - сказала тогда она.
 
- Куда ты? - закудахтали остальные. Ну чисто - куры!
 
- Молока хочу топленого из печки, чтоб с коричневой корочкой сметаны.
 
И ушла на берег. Хвост отпал, получились ноги. Нарвать захотела она травы себе на сарафан, да только с первого раза, по неопытности, да с перепугу, угодила в крапиву, обожгла руки и... впервые за много лет, заплакала. Тут и нашёл её он.
 
То, что нашёл её именно он, она ничуть не сомневалась и пошла с ним в дом к его матери. Та дала ей белую рубаху, хоть и сжала сухие губы в тонкую ниточку.
 
Стала она тихо жить в маленькой комнатке, учиться помогать по хозяйству и всякое, а осенью сыграли свадьбу.
 
Понятное дело, что не всё сразу получалось как следует. Как-то раз захотела она отличиться, насобирала по старой памяти тритонов и сварила из них варенье. Вот только пиявок нашла всего две маленьких ложечки, а икры лягух и вовсе не раздобыла...
 
Свекровь тогда долго гладила её по шёлковым косам, шептала что-то и часто вытирала свои глаза огромным и несуразным платком в синюю с белым клетку.
 
 

 
1. Как Петя начал просыпаться рано утром

В сентябре Петя собрался пойти в школу. Как и большинство будущих первоклашек, он с неясными чувствами разглядывал каждую новую цифру календаря по утрам, но так и не разобравшись в себе как следует, честно пил своё молоко и шёл во дворе. Мама и папа сразу начинали о чём-то между собой беспокоиться, но Петя не прислушивался, а прямиком шёл к цыплятам и начинал ловко кидать им ядрицу сквозь рабицу. Родителям видно было его из любого окна кухни. Он - спокоен. Он - уверен в себе. Он - второй мужчина в доме. Беспокойство за его спиной начинало медленно стихать и обёртываться нежностью. А чуть позже, когда светло-зелёная, вся в жёлто-цыплячьих пятнах волна затевала истаять и стечь вниз, Петя разворачивался и быстро бежал обратно. Папа крепко обнимал его при встрече, тёр гладким и вкусным подбородком по щекам и убегал в гараж, выгонять мамину мазду вон, а сам прыгал в свою чёрную бестию и мчался на работу первым.
 
Мама целовала его повторяясь, каждый раз внимательно рассматривая и, чему-то там, невесомо удивляясь что-ли.

2. Как Петя однажды уже был первокласником

Пете исполнилось восемь лет, а не семь, как остальным, с кем осенью пойдёт в одну школу. Один раз он уже пробовал стать первокласником, но всё это плохо кончилось. Не в школе дело, так всё совпало, но Петя попал тогда в больницу. А уже там обнаружилась его болезнь. Пришлось там, где и обнаружилась, поселиться. Жизнь в больничной палате кого хочешь сделает задумчивым, Петя не стал исключением.

3. Как Петя стал ждать бабушку

Как-то утром всё пошло не так. Он уже убежал к основательно подросшим за лето цыплятам, но кто-то позвонил на домашний номер, мама сняла трубку и Петя не обнаружил за спиной привычного беспокойства. Он так ни разу и не обернулся, пока бросал корм кому попало из куриц, хотя ничего почти не видел, его любимица, скорее всего обиделась, а потом маленькая ивовая корзинка совсем опустела. Только после этого он побежал. Папа и мама совсем не умели скрывать новости. Это их делало растерянными и значительными. Скоро приедет бабушка, чтоб приглядеть за Петей вне школы. Всего и делов. Петя стал ждать бабушку.
 
 
 

 
Быть лягушкой хорошо в умеренных кочкарниках, где на кочки светят светила, а водка продаётся напёрстками, наплевать тебе в водку, ты  чучело из изда-ё-маё, которое ничего не хочет от меня, а ю  ибн ай нехочу от тебя и подавно.
 
Ладддна, гуляй... пока я купальник не надела. И это немногие из эфемизмов, хотя есть и более прямые.
 
Удачи тебе с зонтиком над моими веками, пока я буду гулять по кочке... Могу поймать, а могу и схлопотать стрелу по-самое сердце моё между глаз.
 
Всякое в жизни бывает, вдруг задница, а вдруг загляденица? А?
 
 

 
***
Любви мне всегда хотелось больше, чем земного, ведь это была бы любовь. Знаете-ли вы, колючие ежата-горожане, что это для меня значило?

Ничего вы не знаете, а это была бы песня, стон пули в голову, оглушительная капель самой крови того самого волшебства, что рвётся со льда обыкновенной сосульки. Необязательно вниз, может, если постарается и вверх упасть.

И солнце чтоб припекало тушку кота на подоконнике, а улапистые ели чтоб палили из своих золотых пушек во все вокруг стороны. И самовар чтоб пел, а на окошке колдовали тенями мои, связанные руками занавески.

Это была-бы кривая банька, потолок, что осиновых досок гроб. Последние ласки моих объятия, и шелест дождя по осоке чтоб...

"Матушка- игуменья! А бочка, где держат русалку, совсем прохудилась. Одной киновари и дубовых полен в сажень потребуется на рупь с полтиною."

***
 
 

 
 

 
Нет.
Не потяну
Эту я партию.
Не человечески
Виртуальную.
 
А если и потяну
Белое дно
До горлышка,
То всё равно
К дну...
 
Всё!
 
 

 
Я стану старше
И мудрей,
Конечно стану...

Когда устанет
Соловей
И я устану.

Ну а пока
Моя весна
Играет трели

Не жди меня,
Всю ночь не жди!
Не помудрею...

 
Представь себе, что ты держишь в руках некий шар. Он скользкий, неудобный и очень хитрый. Шар ослепительно сияет. По поверхности его скользят манящие узоры из облаков, пламени, струй воды, туманных вихрей и причудливых линий. Они всегда разные, за ними угадывается нечто более конкретное. Хочется вглядется, раствориться, побыть с ними, понять что-то, но делать этого никак нельзя, ведь нужно держать шар. Всё внимание концентрируется только на этом. Только держать и всё.
 
Представь, что ты всё знаешь и про него, и про себя. Твоё дело - держать. Его - упасть и расколоться. Никаких других целей не стоит. В этом и красота фокуса с тобой и шаром, который ты держишь. Ведь он тоже знает всё - и про себя, и про тебя.
 
Ты, например, знаешь, что шар - тухлое яйцо вселенной. Если его разбить, то испортится какой-то сложный рецепт и придётся вылить всё содержимое кастрюльки, в которой много чего уже понамешано, на помойку. И, может быть, начать всё сначала. Но только предварительно вымыть всю посуду и проветрить помещение. Обладая таким знанием, становится не очень важно, что думает по этому поводу сам шар.
 
Тебе даже вредно знать такое, ведь это может привести к потере внимания и шар тогда выскользнет. Что произойдёт вслед за этим - не имеет никакого значения. Одно из предназначений будет выполнено, а другое - нет. Но именно это и происходит сейчас, пока ты держишь в руках свой ослепительный шар...

 
 
Деньги, выделенные под конец света, снова растворились в бескрайностях наших черных дыр финансирования... 

Отсюда всеобщая разнополётность душ. Души, которым хотелось внимания неба, плюхнулись рядом в сугробы, чумазые от сгоревших бензинов.
 
Чёрные пятна разочарования почти не заметны на жирной саже.
 
Лысые, рахитичные крылья надежды некоторых, позволили им перелететь сугробы и рухнуть на химически активный асфальт. И там их, если не успели сожрать агрессивные реагенты, расплескало грязными каплями по сторонам колёсами бешеных грузовиков.
 
Дальше всех улетели, конечно те, кому дали пинка - их мотивация предельно яростная и энергетически-насыщающая - позволила этим избранным душам перелететь серую ленту отравленных блужданиями устремлений, и достичь такого-же заплёванного сугроба, но только уже на той стороне.
 
Аэропорт временно закрылся. Ближайшее полётное окно откупорится не ранее, чем через неделю.
 
У всех есть шанс!
 

 
Из меня уже и так,
Признаться неловко,
Осень свила верёвку.
 
Уже привязала
Рыжими кудрями
К осеннему своему делу,
 
Словно морковку
С оранжевым телом,
С зелёной косой
 
До хрусткой попы.
Что ты? что ты?
Давно пора на покой.
 
Снегов - по колено!..

 
В корабле, как в ржавой бочке, пусто - гулкое отражение собственной походки перепрыгивает со стальных стен на не менее стальные потолки. Все оттенки стали в белом, неприхотливом к напряжению в сети, свете. Каюта - рубка - камбуз.
 
Маршрут рутинный. Хлопнуться-бы в анабиоз, закатиться-б на худой конец амнезипамом с алкоголем и перестать шляться по коридорам... Каюта - рубка - камбуз. Но кто-то должен рулить, заполнять журналы, выходить на связь  и эта кто-то - я.
 
Вообще-то, корабль огромный. Грузовая посудина с возможностью переброса десанта не может быть крохотной. Тут есть кинотеатр и игровой зал, есть спа и тренажёры, есть даже сад, но мой маршрут выверен: КРК и обратно.
 
Позади меня тысяча стотонных контейнеров со льдом - человечество потихоньку разбирает кольца Сатурна - впереди меня Луна, с которой убрались, наконец-то, пришельцы.
 
Вот только в корабле нас оказалось вдвое больше заявленного...
 
Где-то посреди пути, в Пустоте Галлаксена, я нашла чайный пакетик на мойке камбуза. Из него ещё сочилась кровь  - чай. Он был ещё тёплым. От проверхности его отслеживались струйки пара.
 
Наверное, это Норман оставил, надо будет напомнить, чтоб убрал - я на миг забылась, что одна - и вернулась к  маршруту... Как это?.. Стоп! стоп! Стоп...
 
Проверять помещения, имея в виду Нормана, оказалось легче, чем в отсутствие его, но это моё дело...
 
Норман не баловал-бы следами, а тот, кто пил чай, несомненно присутствовал на корабле и оставил испитый пакетик на моей мойке. Его не было в записях видеонаблюдения, но пакетик его присутствовал, и следовало всё выяснить.
 
Неожиданно гулкие коридоры обрёли своё назначение. Тело бочки, не переставая гукать, приняло отключение гравитации, как должное. Лазерный излучатель почти не даёт отдачи, а значит меня не отбросит к стене, когда я выстрелю в того, кто  разбрасывает где попало чайные пакетики...
 
 

 
 
Новый снег...
Из крыльев небьих
Только перья,
Пыль и пух.
 
Осыпается,
Залеплен,
Языками злых
Старух.
 

 
 
***

маленькая, меньше меня,
обнимает стол.
маленькая, меньше меня,
комкает разговор.
 
 
она меньше, чем я
легче чем я,
на ладошке
у меня помещается.
 
 
она красавица
и нравится, что
в неё каждый третий влюблён,
а второй... второй.
 
 
пусть не парится,
вспоминает, что она
маленькая, меньше меня,
любят её... ей прощается.
 
 
***