Откройте свой Мир!

Уважаемый читатель!В самом начале того времени, которое впоследствии назовут «перестройкой» я заболел и оказался в рядовой советской больнице.
К счастью, стараниями врачей, и благодаря запасу нерастраченного иммунитета я поправился.
Но время, проведённое в больничных условиях и испытания, которым я там подвергся, оставили неизгладимый след в моей памяти.
Желая сохранить для истории эти мои впечатления, я, прямо в палате, на клочке бумаги, написал стихи, которые и предлагаю вашему вниманию.
Прошу читающего, отнестись снисходительно к этому творческому порыву непрофессионального «поэта» и сделать скидку на его, не совсем ещё здоровое в тот момент, состояние. Написаны эти стихи за один присест от начала к концу, без какой-либо последующей обработки на одном, так сказать вдохновении.

РАЗМЫШЛЕНИЯ НА БОЛЬНИЧНОЙ КОЙКЕ О ПЕРЕСТРОЙКЕ

Больничная койка! Больничная койка!
Грохочет вдали от тебя перестройка
Не помня тебя в бытовой круговерти,
Мы всё же с тобой, от рожденья до смерти.
Я знаю больницы, лечился в них сам,
Но в них "загреметь" не желаю врагам:
Мрачны их облезлые старые стены,
Не скоро коснутся до них перемены.
Бывает и новая, в семь этажей,
Но те же проблемы гнездятся и в ней:
В палатах по восемь и больше больных,
За сутки настолько устанешь от них;
С утра и до ночи стучит домино,
Там есть телевизор, но сломан давно
На двадцать палат санитарка одна,
И дует нещадно сквозь щели окна.
В больницах тех есть тараканы, клопы.
Здесь все для народа простого - толпы;
Для тех, кто к несчастью туда попадает,
Чего-то всегда, как на зло, не хватает:
Кроватей, подушек, простынь, одеял –
И в том не всегда виноват персонал.
Им просто не дали лекарств и пинцетов,
Стерильных иголок, стерильных ланцетов,
На всех не хватает бинтов и рентгена—
Вертится, как может, врачебная смена.
И чаще всего в тех больницах бывает?
Больной сам себе в той беде помогает:
Родная подушка и простынь из дома,
Все близко и дорого, все так знакомо.
Белье принесли мне из дома друзья,
В домашнем халате и тапочках я.
Лежат в коридорах больные,
Им судно приносят родные.
Сестра без рубля не подаст писсуар,
Лишь только за мертвым придет санитар.
Лекарства для вас раздобудут друзья –
Без блата прожить там и суток нельзя.
То нету рентгена, то игл для шприца...
Да что там! Воды не всегда есть напиться.
Еду принесет вам жена или мать –
С больничной еды можно душу отдать:
На завтрак - замазка с названием «каша»,
Как уксус, прокисшая простокваша,
Куски подгоревшего, черствого хлеба...
Кто это не ел, тот в больнице-то не был.
Будь крепким, больной, терпеливым и стойким,
Лежи, не вертись, на продавленной койке...
Пусть вам не покажется, что я сгущаю,
На собственной шкуре я все это знаю'
Увы, приходилось мне много лечиться,
Я очень боюсь там опять очутиться!
Больничная койка! Больничная койка!
Не скоро коснется тебя перестройка!

Но есть и больницы, где все по-иному:
В них вам улыбнутся, как будто родному,
И сразу помоют, и сразу уложат,
И вашим родным состоянье доложат;
Обследуют за день, ну максимум в два,
Для каждого теплые сыщут слова,
Лекарства пропишут, которые лечат,
Хирурга пришлют, что вас не покалечит.
На дни выходные отпустят домой,
Там лечащий доктор у каждого свой.
Палаты окрашены в радостный тон,
И в каждой палате стоит телефон;
В палате две койки и даже одна,
Приветливый сад у большого окна.
Там есть телевизор, обычно цветной,
У каждой кровати светильник ночной.
Там утром приносят журналы, газеты,
В буфете всегда дорогие конфеты.
Кипит изобилием этот буфет,
В нем все есть, чего и на свете-то нет.
Дежурит в больнице профессор седой.
Проблемы там нет с минеральной водой.
Ковры в коридорах и всюду уют,
И кашу на масле на завтрак дают,
На ужин там фрукты, икра - на обед;
Проблемы с помывкой в больницах тех нет:
Есть душ и, представьте, - с горячей водой,
И есть, где вам руки помыть пред едой.
По первому зову бежит к вам сестра,
Сиделка дежурит всю ночь до утра,
Любой препарат, если надо, найдут,
Укол неотложный хоть ночью введут.
Там сделать рентген не составит проблемы,
За пульсом следят электронные схемы,
Там сердце заменят, ушьют селезенку,
От частых банкетов подлечат печенку,
Китайскими иглами нервы исправят,
Потом на курорт поправляться отправят.
Там ласковы сестры, внимателен врач...
Не то, что у нас: не услышат, хоть плачь!

Там лечатся люди, держащие власть.
Простому народу туда не попасть!

Больничная койка! Больничная койка!
Когда же к тебе забредет перестройка?
Когда же и нам доведется лечиться,
Как лечатся люди в особой больнице?

Пока же - совет!
Никогда не болейте,
Поменьше курите и вовсе не пейте.
К еде, относясь с надлежащей культурой,
Дружите с природой,
с водой,
с физкультурой!

Привычкам своим учини перестройку,
Тогда и забудешь больничную койку!
Чекмарёв К.В. 1988г

Благодарю вас Уважаемый читатель за то, что вы снизошли до прочтения этого корявого опуса, и проявили терпимость к, не совсем литературным, приёмам и оборотам в тексте.
Предлагаю вам задуматься.
Что и как, изменилось с тех далёких времён, в отечественной медицине.
Тут есть, над чем поразмышлять.

С УВАЖЕНИЕМ, АВТОР.

Я не лежал в окопах подо Мгой,
Не шел в прорыв у Пятого посёлка.
И из моей груди хирург седой,
Не вынимал фашистского осколка.

Про хлеб блокадный знаю из кино.
Я вой сирен и пули свист не слышал.
Родиться в мирный день, мне было суждено.
И за меня, другой, дежурства нёс на крыше.

Но каждый год, как настаёт весна,
И просыпается от сна природа,
Я прихожу туда – где тишина,
Где спят герои нашего народа.

Звездой увенчан скромный обелиск,
На нём одни фамилии и даты.
То, память вечная, о тех, кто шли на риск,
Их называли – Родины солдаты!

Качает ветки лёгкий ветерок,
Склонившейся над холмиком берёзы,
С её ствола струится в землю сок,
Как матери скупые слёзы.

Весенний солнца луч, ласкает и не жжет.
Покой священный я ничем не нарушаю.
Стою и мысленно – здесь сердце не солжет
Я клятву верности Отчизне повторяю.

Мы помним вас – Отечества сыны!
Вы грудью нас от смерти защитили.
Пред вами мы в долгу, что в дни войны,
Вы жизнью за ПОБЕДУ заплатили!

Уходят в прошлое лихие времена,
Но вас мы никогда не забывали
Вам гордым памятником будет вся страна,
Которую в боях вы отстояли!!!

К.Чекмарёв

По улице моей
Который год
Звучат шаги
Мои друзья уходят…

***
Добро надо делать сразу
Тянуть и откладывать - скверно.
Возможно, другого раза
Судьба не представит наверно.

Отца рассказы послушать,
Хоть он многословен порою.
И мать приобнять рукою,
Согреть теплотой её душу.

Жене сказать доброе слово,
Нет лести в словах комплимента.
Нет в этом чего-то такого,
Что не было сказано кем-то.

Не грех, приписать ей свойства,
Которыми не обладает.
Утешить и снять беспокойство,
Что платье не налезает.

Что волос седой и морщины,
Что формы не как у модели,
Что вслед не глядят мужчины,
А раньше, бывало, глядели.

С любовью вручи ей букетик,
Почувствует пусть отраду.
Скажи - Всех ты лучше на свете!
И большего ей не надо.

И с другом, за рюмкой чая,
Не грех просидеть до полночи.
Помочь, поддержать в отчаянии
Послушать, чего он хочет.

О чём он сейчас мечтает,
Что мучит его, и что гложет,
Как выход найти, не знает,
Совет твой, ему поможет.

Порой в суматохе будней,
В занудной серости быта,
Родные и близкие люди,
Бывают нами забыты.

Подарок простой и слово,
Всё вовремя делать надо.
Всё это известно, не ново,
Но мы привыкли откладывать.

Откладываем, забываем,
Слов добрых сказать не умеем,
Так часто не успеваем,
Потом запоздало жалеем.

Мне, сыну артистов, часто задавали вопрос - почему я, выросший фактически за кулисами театра, имеющий такого талантливого отца и, с малых лет, наблюдавший всю театральную кухню с короткой дистанции, не проникся духом театрального творчества и не стал продолжателем семейных актёрских традиций. По мнению задающего этот вопрос такое следование по стопам родителей является естественным и самым простым путём к достижению жизненного успеха.
Действительно почему?
Много раз я и сам задавал себе этот вопрос. И каждый раз по мере взросления ответы были различными, но чаще всего содержали несколько основных аргументов, как за, так и против.

Первый и главный

С раннего детства, имея перед глазами отца, как образец для подражания, я постепенно убедился, что он человек незаурядный и талантливый. Его авторитет для меня с течением времени стал непререкаемым. Видя, как ответственно он относится к делу всей своей жизни. Сколько нервов и сил он тратит на подготовку и воплощение на сцене очередного образа. Та требовательность к себе в исполнении любой даже самой незначительной роли, то упорство, с которым он репетировал каждую фразу, каждый жест и каждую мизансцену, вызывали у меня невольное восхищение. Я невольно примерял к себе эту работу и каждый раз убеждался сколь тяжела эта «шапка Мономаха». Планка, установленная отцом, была настолько высока, что любая моя попытка посягнуть на эту высоту, была заведомо обречена на провал. Для того чтобы решиться ступить на это поприще, надо было поставить перед собой ещё более высокий барьер и, достигая его, превзойти отца. Я понимал, что как бы я не старался проявить свою индивидуальность, мне не избежать сравнительной оценки критиков и просто досужих болтунов. Приняв эту семейную эстафету, я должен был добиться большего и каждый день подтверждать, что мой выбор не следствие «отцовского лифта», а закономерное развитие собственного таланта. Слов нет, какие-то задатки к лицедейству, какие-то способности имели место, но главным был, конечно, талант, в наличии которого у себя, я, не без оснований, серьёзно сомневался. Необходимые свойства характера, как трудолюбие, стремление к достижению поставленной цели и упорство, вся предыдущая, непростая жизнь во мне воспитала. Можно было, опираясь на эти качества, попытаться компенсировать отсутствие таланта упорным трудом и чего-то достичь. Примеров тому в истории искусств не мало. Я не буду конкретизировать, но у всех перед глазами и на слуху известные в прошлом фамилии, которые продолжают звучать и поныне, принадлежа детям и внукам кумиров прошедших лет. Иногда, увы, очень редко, восторги, источаемые многочисленными поклонниками и, чаще, поклонницами новоявленных «звёзд», можно считать вполне заслуженными. Но в большинстве своём эти «звёзды» сияют отраженным светом предшественника или предшественницы. Они эксплуатируют инерцию человеческих и зрительских привязанностей. Глядя на их жалкие потуги в стремлении доказать собственную значимость при отсутствии таланта сразу понимаешь, что без энергичного стартового пинка, рекламной и финансовой поддержки родственника, у них вряд ли что-нибудь вышло. Но подсаженная родительской рукой на незаслуженно высокую ступень, с которой этой же рукой убраны менее «родовитые» (хотя и от природы талантливые) конкуренты, новоявленная «звезда» начинает задирать нос и считать себя незаурядностью безо всяких на то оснований. Даже если потомственный «талант» в глубине души осознает свою несостоятельность и поймёт бесплодность своих попыток утвердиться на сцене или на экране, как самодостаточная творческая личность, он не в состоянии уже отказаться от этого пути. Обычно процесс этого прозрения затянут во времени и когда мысль о тщетности своих попыток окончательно сформируется в голове наследника славы родителей уже поздно что-либо предпринимать радикальное. Учиться и осваивать другую специальность непросто. Успех на новом поприще проблематичен и непредсказуем, а хочется именно успеха и всенародного признания и известности. Надо иметь огромную силу воли, чтобы решиться всё изменить. Не многие на это способны. А тут ещё толпы небескорыстных льстецов окружающих такого новоявленного «гения» нашептывают ему на ушко (или во всеуслышание) – «Ты талант! Ты неподражаем! Ты достойный продолжатель талантов родителей и даже лучше их!». Легче продолжать действовать по инерции в надежде, что всё как-нибудь образуется. Часто в таких случаях актёр начинает компенсировать отсутствие таланта искусственными эпатажными приёмами, кривлянием на потребу непритязательной публике, употреблением простонародных и ненормативных выражений. Это имеет успех у определённой части зрителей из среды малокультурных нуворишей, которым льстит, что работник искусства, мало чем, отличается по культурному уровню от них самих всплывших, как известное вещество, внезапно наверх по воле случая. Они всячески поддерживают такого «гения» и финансово и психологически подавляя, таким образом, трезвый самокритичный внутренний голос жертвы.
Слаб человек и спустя какое-то время он начинает думать, что так и должно быть. Возникает беспочвенная уверенность в собственной неповторимости и таланте. Это и называется на современном языке «раскрутка». Но думающие и понимающие, что к чему, зрители, сокрушенно качают головами и с горечью констатируют, что потомок, безжалостно эксплуатирующий славу предшественника, используя его фамилию, таким образом, унижает и наносит непоправимый вред его памяти.
Относясь с огромным уважением к таланту отца, я не счёл для себя возможным встать на этот, казалось бы, естественный и простой путь жизненной карьеры.

Второй и тоже важный

Наблюдая из «за кулис» театральную, а позднее киножизнь, присутствуя и иногда принимая участие в неформальных встречах друзей и коллег отца по цеху, я постепенно понял, сколь не простое дело быть творческим работником в нашей тогдашней стране. Увы, не только талантами (или отсутствием оных) у участников творческого процесса определялся, в конечном счете, успех или провал спектакля или фильма. Культура и искусство в социалистической стране были предельно политизированы. Театр и кино работали в жесточайших рамках цензуры, политических установок и находились под прессом идеологических органов. Ни один спектакль или фильм не мог выйти на широкого зрителя без высочайшего дозволения. Да что там выйти, даже читка новой пьесы или сценария не санкционированная парткомом, рассматривалась, как вопиющая крамола и могла стоить карьеры рискнувшему режиссёру. Даже если материал впрямую не содержал намёков на какие либо параллели с реальной жизнью нашей страны и относился к событиям во времени и географически от нас совеем далёким, отсутствие его в утверждённом свыше списке разрешенных (и рекомендованных) к постановке прерывало полёт любой творческой фантазии. Для людей искусства в большинстве своём чувствительных и ранимых такое положение вещей было тягостным и трудно переносимым. Ещё более трудным было постоянно ощущать рядом с собой или над собой некомпетентное и недремлющее око управляющих творческим процессом партийных органов. Специфика заключалась в том, что на эти должности удивительным образом подбирались самые одиозные и порой карикатурные личности. Вмешательство в творческий процесс таких фигур, как правило, было подобно «слону в посудной лавке». Сколько гениальных актёров и режиссеров, сколько представителей других творческих профессий пали жертвами этого вмешательства.
Некоторые из них, не выдержав давления, ломались, уходили во внутреннюю эмиграцию или в алкоголизм. Другие ломали себя через колено и, принимая навязанные условия игры, пытаясь сохранить достоинство, работали в этой обстановке, как на минном поле. Я не говорю о тех, чьи идейные установки согласовывались с генеральной линией. Их карьеры были, как правило, успешны, а жизнь удавалась. Поскольку контролирующие и управляющие культурой органы одновременно являлись и главными арбитрами при оценке труда творческого работника, то ряды обладателей высоких званий и титулов в искусстве, как правило, пополнялись из упомянутой мною третьей категории. Иногда в тех случаях, когда талант очевиден и задвигать его не удаётся, звания получали представители второй и даже (в редчайших случаях) первой группы, но это были исключения. Что характерно зрительские симпатии при оценке работы творцов совершенно не принимались во внимание. Мы знаем большое количество подлинно народных артистов, самой высокой пробы, не имеющих никаких официальных званий и регалий и не меньшее (даже большее) количество «титулованных» по партийной, так сказать, линии.
Сколько раз в разное время я слышал от отца и его друзей сетования на вмешательство и диктат идеологов от искусства в процесс творчества. Способов противодействия этому диктату творческий цех выработал не малое количество. Почти все они сводились к той или иной «фиге в кармане». Когда это удавалось драматург режиссёр, актёр, музыкант или работник пера получал огромное удовольствие, смеясь, в узком кругу единомышленников, над глупостью надзирателей.
Заметив моё детское увлечение наукой и техникой, отец всячески поддерживал и развивал его, надеясь, что на этом пути я не столкнусь с глупостью и диктатом товарищей из «руководящей и направляющей силы общества». В чём-то он был прав, но в главном, несомненно, ошибался. Я не пошел по пути отца, по пути художественного творчества, выбрав творчество техническое в надежде избежать диктата дилетантов и волюнтаристов. Уже позднее я понял, сколь всеобъемлющей была эта диктатура. Да! Отменить или изменить законы природы они были не в силах (хотя неоднократные попытки предпринимались), но управлять наукой и техникой в своих целях партия научилась превосходно. Учёные и инженеры постоянно ощущали на себе кнут и узду в руках бестолковых, но амбиционных кучеров.
Но всё это я узнал лишь тогда когда, окончив ВУЗ, стал работать инженером в одном оборонном НИИ, именовавшимся по традициям тех времён - «почтовый ящик».

Третий - тоже существенный

Многим из непосвящённых в таинства театра и кинопроизводства, кто судит о жизни участников этого процесса по внешним проявлениям, кажется, что их жизнь непрекращающийся, безоблачный праздник, достаток и благополучие. Уверяю, что это далеко не так и прошу мне поверить на слово. Я видел эту жизнь так сказать изнутри во всём многообразии проявлений. Почитайте мемуары известных в прошлом актеров и актрис жизнеописания режиссёров, писателей, сценаристов и драматургов и вы убедитесь, что я не лгу и не выдумываю. Мои воспоминания лишь ничтожная часть событий, описывающая жизнь отдельной семьи артистов, в которой мне было суждено родиться и вырасти. Вся эта жизнь предстаёт чредой столкновений со всякого рода трудностями, среди которых самыми сложными всегда были финансовые. Вы скажете, что я не оригинален в том смысле, а у кого их нет? Да это действительно так! Но самое большое количество всякого рода легенд имеющих хождение в народе так это о достатке известных в прошлом работников искусств. Если бы это было на самом деле, не пришлось бы собирать по крохам средства на скромные похороны кумиров сцены и экрана недалёкого прошлого. Не пришло бы в голову великой русской артистке Марии Гавриловне Савиной организовать «Убежище для престарелых сценических деятелей» ещё до революции.
Вы думаете, оно (под названием «Дом ветеранов сцены») пустовало при советской власти? Как бы не так! Только разрасталось и действует оно пока и по сей день. И живут в нём (вернее доживают свой век) те, которые, как считали досужие болтуны, купались в роскоши и достатке. Да нет же и нет!! Им рукоплескали переполненные залы, им к ногам ложились горы цветов, но материально, их несущий людям радость труд, оплачивался весьма скромно и до революции и при советской власти и не знаю, как сейчас. Наверное, и сейчас ситуация не намного лучше.
В мои планы не входит анализировать сегодняшнее положение работников нового искусства. И ситуация в стране другая и критерии оценки их труда деформировались.
Я принимал свои решения, определяющие мой жизненный путь, в условиях нашей страны середины прошлого века. А суровая реальность того момента была такова, что даже известные актёры получали столь смехотворную зарплату, что вынуждены были постоянно искать дополнительного приработка на стороне. И это притом, что сборы в театрах были не плохие, а в отдельных театрах даже очень хорошие. Но доход, приносимый театрами и кинофильмами, почти никак не отражался на размерах поощрения творческих коллективов. Я не беру с расчёт отдельные «показушные» театры и личности. Исключения, как говорят в науке, только подтверждают закономерность.
Стране нужны были ученые, инженеры и техники, а работники культуры были отодвинуты в конец распределительной очереди. «Что-то физики в почёте. Что-то лирики в загоне…» - писал поэт о том времени.
Не сразу и не без раздумий я принял решение податься в «физики» - то есть в инженеры.

Интерес к технике проснулся у меня рано можно сказать в раннем детстве. Железная дорога, которая была местом нашего обитания, являлась сосредоточием техники разного рода, начиная с вагона в котором мы жили и кончая паровозом – верхом технического совершенства того времени. Паровозы притягивали меня, как магнит. Я внимательно наблюдал за взаимодействием колёс и рычагов. Отец постоянно был вынужден отвечать на мои многочисленные вопросы относительно названий и назначения тех или иных частей механизмов. Надо отдать должное, отвечал он на мои детские вопросы по взрослому доходчиво и толково. Никогда не отмахивался от моих назойливых просьб объяснить, что это такое и зачем. Не обладая техническим образованием, тем не менее, он никогда не опускался в своих объяснениях до примитивизма, называл элементы и детали механизмов грамотными техническими терминами. Откуда он черпал свои технические познания, не знаю. Полагаю, что источником его эрудиции являлся постоянный заинтересованный контакт с окружающими его людьми. Он никогда не стеснялся задавать вопросы и всегда уважительно и внимательно выслушивал ответы специалистов. А память, натренированная работой на сцене, у него была отменная.
Я уже не раз отмечал, что отец умел и любил работать руками. Каких только работ и вещей ему не приходилось делать: реквизит для театральных постановок, ремонт мебели и бытовой техники, изготовление рыболовных снастей и снаряжения для охоты. Построить и окрасить лодку – с удовольствием, разобрать и починить мотор – пожалуйста. Каждый раз, когда отец принимался за новое дело, он обязательно привлекал к нему меня.
Лопнула пружина патефона и я тут как тут. Устройство разобрано, извлечён механизм. Последовательно, деталь за деталью, разбирается мотор. Это шестерёнки привода, это центробежный регулятор оборотов. Вот и вынута пружина. Обломился самый конец, держащийся за выступ на барабане. Отец показывает, как восстановить крепление на выступе и предлагает мне собрать механизм в обратном разборке порядке. Внимательно следит за моими действиями и вмешивается только в крайнем случае. Патефон собран и запущен. Звучит музыка причём не только из ящика. Музыка звучит внутри меня самого. Я справился! Теперь я смогу это делать сам!
Отец понимает моё состояние и улыбка блуждает на его губах. Его похвала – высшая награда за успех.

О наших опытах с электрическим конструктором в гостиничном номере Свердловска я уже рассказывал.
Когда мы поселились в новой квартире в Перми (тогда Молотове) первое что я сделал это, устроил макет электрической железной дороги на широком подоконнике моей комнаты. Были тут и рельсы со шпалами и два вокзала с промежуточной платформой и светофоры и даже тоннель. Электровоз и вагон я вырезал из дерева и раскрасил. Электромоторчик из конструктора был спрятан в одном из концевых вокзалов. Он приводил в движение состав с помощью нитки проложенной между рельсами. Дойдя до конца путей, поезд переключал мотор и двигался обратно, включая по пути светофор. Это движение могло продолжаться до тех пор, пока позволял заряд батарейки. Увы, батарейки были слабенькие, да и купить их не всегда удавалось.
Именно эти слабые и дефицитные батарейки познакомили меня с ещё одной областью техники, которой я тогда ещё не знал – радиотехникой. Тогда я и сделал первый шаг в профессию, которой посвятил всю свою жизнь.
Произошло это так.
Ко мне часто заходил мой школьный товарищ Лёша Васильев мы вместе занимались всякими самоделками. Именно с ним я освоил все приёмы фотографии. Отец привёз из Ленинграда и подарил мне фотоаппарат «Смена». У Лёши такой аппарат уже был и он умело им пользовался. Всем своим навыкам он обучил меня и мы вместе просиживали часами в затемнённой ванной комнате проявляя плёнки и печатая фотографии.
Увидев на моём окне железную (деревянную) дорогу он похвалил мою выдумку и мы долго наблюдали за движением состава пока он не стал на полпути. Батарейка в очередной раз кончилась на самом интересном моменте. И тогда Лёша посоветовал сделать устройство, которое позволяло бы получать нужное напряжение прямо от домашней электросети. О том, что такое устройство должно существовать в природе я знал. Но мысль о том чтобы его изготовить самому мне пока не приходила в голову. Лёша сказал, что сам он не знает, как сделать. Он познакомил меня с человеком, который смог научить и помочь. Этим человеком оказался старший брат нашего одноклассника Толи Бойченко. Лёва так звали брата, уже тогда серьёзно занимался радиолюбительством. Он оказался очень дружелюбным компанейским парнем. Несмотря на разницу в возрасте мы с ним подружились на долгие годы.
Вопрос, с которым мы к нему обратились, вызвал у Льва неподдельный приступ смеха. Он как истинный одессит обладал врождённым и обострённым чувством юмора. Для него в этой задаче вообще не было проблемы. Он тут же сел и нарисовал электрическую схему нужного нам устройства. Так я впервые увидел схему и присутствовал при творческом процессе её создания. Трудность заключалась в другом. Схема это рисунок на бумаге, а собрать её надо было из конкретных деталей: трансформатора, лампы, конденсаторов и резисторов (или как их тогда называли – сопротивлений). Так вот с деталями была самая большая загвоздка. Их просто негде было взять, не продавали. Практически всё, задуманное радиолюбителем, упиралось в то, что было трудно или невозможно найти нужную для схемы деталь. Изобретатели использовали самые разнообразные способы добычи необходимых деталей: обмен, покупка на барахолке, извлечение из безнадёжно сломанной аппаратуры, поиски на свалках… вплоть до вступления в прямой конфликт с законом. Скажу откровенно, что реализация моей задачи потребовала применить весь арсенал упомянутых средств. Сесть за паяльник и собрать свой первый аппарат я смог спустя почти год. До этого момента я уже многое понимал в простейшей радиотехнике. Лёва оказался хорошим учителем. Приходя к нему, я наблюдал, как он паяет и перепаивает, модернизируя, свой передатчик. Как, одев на голову наушники, отрешенно шарит по трещащему и шипящему эфиру, ловя слабые сигналы единомышленников по увлечению, как лихорадочно стучит ключом, посылая очередное сообщение.
К сожалению (или к счастью) занятие радиосвязью меня не увлекло, как Льва. Я больше был заинтересован созданием, а не эксплуатацией аппаратуры. Да и откровенно, что за интерес узнать, какая погода допустим в Австралии и, как зовут оператора, с которым удалось связаться с таким трудом в два часа ночи. Другие темы радиосообщений жестко пресекались всесильной комиссией радиоконтроля нашей тогдашней страны. Товарищам, пасшим наших энтузиастов-радиолюбителей, всюду мерещились изменники родины и иностранные шпионы.
Так получилось, что товарищем Льва по увлечению оказался мой сосед по лестничной клетке Юра, младшая сестра которого Таня Плохих училась вместе со мной Лёшей и Толей в одном классе. Юра тоже собирал радиоприёмник. Передатчик он сделал, но что-то не заладилось с настройкой и он оставил это занятие. Приёмник у него получился хороший и, с помощью него, удавалось поймать те радиостанции, которые не ловились на имевшийся у него приёмник «Рига ВЭФ». Это были станции названные впоследствии обобщающим названием «голоса». В передачах этих станций было много современной джазовой музыки, которую невозможно было услышать в нашей, закрытой «железным занавесом», стране. Юра был музыкальным подростком. Он играл на аккордеоне и на тромбоне. Для него и ещё одного нашего соседа по дому Володи Гусельникова прослушивание джазовой музыки было чем-то вроде наркотика.
Меня же интересовала техническая сторона дела. Как, и с помощью, каких схемных и конструктивных решений, ему удалось добиться такого хорошего качества приёма и такой чистоты и силы звука.
Узнав о моём новом увлечении, отец одобрил его и стал по мере сил помогать мне в этом деле. Я писал ему в Ленинград о том, какие детали мне нужны, а он, несмотря на сильную занятость, ухитрялся, выкроив время, приобрести (или как тогда говорили – достать) их и привезти или прислать. Однажды он привёз мне большую толстую и очень содержательную книгу «Юный радиолюбитель». Счастью моему не было конца! На долгие годы она стала настольной моей книгой и учебником радиотехники. Даже учась в институте, я частенько заглядывал в неё, освежая в памяти основы.
Увлечение радиотехникой помогло мне ещё в одном занятии. Я ходил в городской Дом пионеров заниматься судомоделизмом. Всё что связано с водой и мореплаванием привлекало меня. Начитавшись книг про путешествия по морям, про удивительные приключения мореплавателей прошлого и фантастики - Жуль Верна. Я мечтал о дальних странах и таинственных островах. В создании моделей кораблей я находил временное утешение невозможности осуществить свои мечты в реальности. Последней моделью моего изготовления была полуметровая копия крейсера «АВРОРА». При её создании мне во многом помогло то, что я дважды побывал на борту легендарного корабля во время своих визитов в Ленинград. При содействии руководителя кружка на модель было установлено недавно полученное радиоуправление отечественного производства РУМ-1.
Аппаратура и питание к ней были громоздкими и разместить её в других моделях кружка было невозможно (места не хватало). Так что мне в известной степени повезло. Модель получилась очень удачная. Корабль, управляемый по радио, величественно совершал маневры по пруду в городском парке, на глазах у многочисленной публики и партийного руководства города. Пропагандистский эффект такой демонстрации был чрезвычайно велик и не остался незамеченным. Руководители Дворца пионеров получили поощрение за хорошую работу, а я был награждён путёвкой в «Артек».

Вернувшись из лагеря, я твёрдо решил посвятить свою жизнь радиотехнике. В своём личном дневнике я сделал запись – план относительно своих дальнейших действий.
Выглядел он так: школа – радиозавод – вечерний институт – НИИ по разработке радиоаппаратуры.

По прошествии многих лет я с удовлетворением констатирую, что все, что было задумано тогда, выполнено полностью. При этом приятно сознавать тот факт, что это сделано своими руками и головой. Это моя судьба моя жизнь.

Я счастливый человек!

Вот как это было у меня.
Весна. Уже тепло. За окном на ветках первые листочки, а у нас урок химии.
Учительница строгая, требовательная, в классе тишина «муха пролетит»….
Вдруг, посреди урока, слышим как в коридоре возник и начал быстро нарастать шум крики, беготня… Мы сидим, ёрзаем на стульях, но под строгим взглядом «Молекулы»
(так мы называли нашу химичку за маленький ростик) не смеем даже шептаться.
Впереди экзамены и не хочется портить отношения с преподавательницей.
Дверь приоткрывается, заглянувшая голова со счастливым, радостным выражением лица, кричит в тихий класс – «Что вы тут сидите? Там в космос человек полетел! Гагарин!!!»
«Молекула» строго взглянув на вестника, произносит ледяным, как она это умела,
тоном, по-учительски чётко разделяя слова
– «А у нас урок ХИМИИ! Закройте дверь и не мешайте!!!»
Но сообщение уже сработало, класс оживился, зашевелились, переглядываемся ..
У всех на лицах радость, удивление, восторг!!
С трудом досидели урок и, как только учительница покинула класс,
выскочили толпой в шумный коридор. Присоединились к общему веселью.
Ребята из параллельных классов старшеклассники уже провели агитационную работу.
И все собрались ехать в центр. Куда угодно, где можно было бы выразить свой восторг и переполняющие нас чувства, на Неву на Невский проспект, на Дворцовую площадь…
Покинув школу, на дребезжащей «тройке», бесплатно (кондуктор нас поняла) доехали до Кировского проспекта на Петроградской (метро тогда ещё до Чёрной речки не ходило),
и присоединились к шумной весёлой радостной толпе, идущей прямо по проезжей части проспекта к Марсову полю. Редкие тогда машины, автобусы и троллейбусы приветствовали гудками и осторожно проезжали сквозь толпу. Никаких взаимных претензий и недовольства не наблюдалось, все разделяли общую радость.
Это была стихийная демонстрация, окончившаяся митингом на Дворцовой площади.
Впервые, может быть, со дня снятия Блокады людей никто не собирал,
не организовывал, не строил. Народ сам организовался и поддерживал порядок.
Милиционеры не только не возражали, они были с нами в одной колонне и радовались вместе со всеми. Такого единого порыва я не видел никогда позже, вплоть до 90х годов.

Учился я в то время (50е годы) в школе №2 города Молотова (ныне Пермь)
Школа, была хорошей и время учёбы в ней оставило в моей душе самые лучшие воспоминания. Конечно же, за этот, довольно длительный, период было много разных событий: хороших и плохих, весёлых и грустных, интересных и поучительных, а порой бестолковых и глупых. Всё это укладывалось в понятие жизнь во всех её проявлениях. Признаюсь откровенно, я не являлся украшением и гордостью этого учебного заведения. Учился я, так скажем, не на одни пятёрки (и даже не на одни четвёрки). И поведением, не блистал, доставляя порой много хлопот преподавателям. До самого конца своей учёбы я так и не понял, почему в классе должно быть слышно летящую муху. Ведь учёба это живой процесс, а жизнь это движение и сопутствующие ему звуки. Гробовая тишина уместна только на кладбище. Но мои преподаватели такую мою точку зрения не разделяли и часто напоминали мне об этом расхождении. Иногда следы таких конфликтных ситуаций находили своё отражение на полях моего школьного дневника, что очень расстраивало мою маму. Отец часто и подолгу отсутствовал на съемках, а в те редкие счастливые времена, когда он появлялся дома, ни мне, ни маме не хотелось огорчать его какими-то замечаниями и плохими отметками в моём дневнике. Сейчас я понимаю что, наверное, мог бы учиться и вести себя получше, но тогда…
Как-то на уроке, кажется, был русский язык, учительница которого особенно любила слушать, как летают по классу мухи, мне не повезло в очередной раз. У меня с парты упала ручка. Движимый естественным порывом я тут же полез под парту за ней. Когда я вылезал, крышка парты предательски стукнула. Этого было достаточно, чтобы рассерженная любительница слушания жужжания мух выгнала меня из класса до конца урока. Наказание явно не соответствовало содеянному и я обиженный встал за дверью прислоняясь к ней спиной. Так можно было слышать, о чём говорится на уроке и не особенно заметно со стороны коридора, так как дверь углублена на толщину стены. Попадаться, кому-либо на глаза мне не особенно хотелось. До конца урока ещё далеко. Стою я себе и стою. Вдруг слышу по коридору шаги группы людей и негромкий разговор. По голосу узнаю директора. Этого ещё не хватало!
Я, насколько это возможно, вжался в проём двери и замер, стараясь быть по возможности незаметным. В этот момент мне хотелось стать той самой жужжащей мухой. Или мне это удалось или идущие были увлечены своим разговором, но, проходя около двери, они меня не заметили. Я вздохнул с облегчением. Мимо прошли директор завхоз и учитель труда. Попадись я на глаза любому из них и мне не сдобровать. Мне стало любопытно, куда же они идут и о чём, так увлечённо, беседуют.
Группа остановилась в конце школьного коридора напротив большого портрета И.В.Сталина. Портрет был очень большой и занимал всю торцевую стену коридора, закрывая расположенное на ней окно. На очень известном в те времена портрете был изображен наш любимый Вождь и Учитель с маленькой девочкой на руках. Сталин ласково, по-отечески, смотрел на девочку, а девочка, с чёрными волосами и короткой стрижкой, улыбалась ему в ответ. В коридоре перед этим портретом проводились наши общешкольные пионерские линейки. Перед ним мы хором клялись «Быть верными делу Ленина – Сталина! Хорошо учиться и стать достойными гражданами своей социалистической Родины!» а на призыв пионервожатой – «К борьбе за дело Ленина-Сталина будьте готовы!» хором отвечали – «Всегда готовы!!!». Это когда нас принимали в пионеры. Это ему мы отдавали пионерский салют по праздничным дням. Это место в нашей школе было чем-то вроде святилища.
Трое мужчин постояли ещё немного перед портретом и потом я услышал из уст директора резанувшую меня по ушам и по сердцу фразу – «Ладно! Нечего тянуть. Скоро звонок. Снимайте его к такой-то матери!!!». В моём детском пионерском мозгу промелькнула страшная мысль – «Так вот оказывается, как выглядят «враги народа», о наличии которых, я знал с раннего детства! О которых рассказывали на уроках истории и пионерских сборах! Оказывается, они ловко прикидываются обычными директорами школ, завхозами и учителями труда!». Но, рано или поздно, их разоблачают и наказывают, посылая строить железную дорогу на Дальнем Востоке. И поделом! Ведь они посягают на самое наше святое, на память об умершем не так давно товарище Сталине! Я не рискнул выскочить в коридор – «А вдруг они вооружены, как и положено врагам?». Я решил наблюдать и запомнить все, что происходило на моих глазах.
А происходило нечто ужасное!
Завхоз и учитель приподняли с боков массивную и тяжелую раму с портретом и сняли её со стены. Затем завхоз, взяв руками за раму, матерясь при этом от натуги, выдавил коленом из неё портрет. Отодрав полотно от подрамника, он свернул его в большой рулон рисунком внутрь. При сворачивании раздавался сильный хруст и образовалось облако пыли. Теперь все трое мужчин стали материться, отряхиваясь и отмахиваясь от пыли. Я и не знал что эти уважаемые (по незнанию их истинного лица) люди нашей школы, тоже могут произносить слова, как пьяницы у пивного ларька! Директор махнул рукой и все трое пошли в мою сторону по коридору. Учитель нёс раму с подрамником, завхоз рулон а директор ничего не нёс, он продолжал отряхивать пыль с костюма и что-то бубнил себе под нос. Что? Я не расслышал. В страхе я весь сжался в комочек и присел низко в дверном проёме, стараясь быть незаметным. Теперь я особенно старался. Ведь кто расскажет всем о произошедшем, если они меня заметят и наверняка убьют. Конечно, хорошо быть пионером-героем, когда твои портреты, с описанием подвига, висят в пионерских комнатах всей страны. Но умирать почему-то не хотелось. И потом, убив меня, они могут незаметно скрыться и унести (украсть) священный для всех нас портрет Вождя. Это как похитить знамя и лишить солдат символа их борьбы. Мне удалось остаться незамеченным и в этот раз. Группа врагов быстро прошла совсем недалеко от меня и клубящаяся за ними пыль попала мне в глаза и в нос. Невероятным усилием воли я сдержался от чихания и тем самым спас себя. Шаги затихли в конце коридора. Злоумышленники свернули на лестницу. Осторожно, стараясь не топать, я побежал за ними. Сквозь просвет между перилами я видел, как они спустились в школьный подвал. Зазвенели ключи и скрипнула открываемая дверь подвала. Всё ясно они спрятали святыню в подвале, чтобы ночью унести. У меня появилось время для каких-то решительных действий. Каких, я ещё не придумал, но был уверен что, посоветовавшись с друзьями, непременно найду правильные. До решения этой задачи, ни о каких учебных занятиях, в этот день, не могло быть и речи. Вернувшись к опустевшей стене, я рассматривал место преступления. Было видно, что портрет висел здесь несколько лет. За портретом стена была окрашена в другой цвет и обильно покрыта пылью и паутиной. Стёкла окна были совершенно матовыми от пыли, а на подоконнике лежал её толстый слой и какие-то бумажки, обгорелые спички, кусочки мела и тряпки.
Начитавшись книжек «про шпионов» я ничего не трогал, чтобы не уничтожать улик и отпечатков пальцев. Даже близко не подходил, так как на пыльном полу могли быть следы преступников. В голове вертелась только одна мысль кому первому доверить свою страшную тайну. Конечно же - Лёше Васильеву. Он настоящий друг и умный, даже учится лучше меня и из класса его не выгоняли никогда. Я был в нём уверен, не подведёт и что-нибудь придумает.
Внезапно прозвенел звонок с урока. От неожиданности я даже вздрогнул. Захлопали двери классов и коридор стал наполняться шумной толпой засидевшихся учеников. Наш класс открылся одним из последних. Вышедшая учительница, строго посмотрев на меня, спросила – «Ну что Чекмарёв? Осознал свой проступок? В следующий раз будешь сидеть тихо и не будешь мне мешать вести урок». Она ещё что-то говорила, но до меня, её слова почти не доходили. Какое поведение? Какой урок? Какое замечание в дневнике и вызов родителей, когда произошло страшное преступление, по сравнению с которым всё блекло. И тут я поймал себя на мысли, что я не могу с ней поделиться своей тайной. Ведь если директор школы!! – враг, то может быть, и они все тоже заодно и только притворяются? Ведь вот учитель труда вроде хороший человек и фронтовик (он прихрамывал) и учит нас всяким рабочим премудростям и на токарном станке давал мне выточить детали для модели «Авроры». А вот оказался враг и заговорщик я сам тому свидетель. Я слушал, понуро кивая головой, стараясь не выдать своё волнение. Она же поняв моё поведение как знак глубокого раскаяния, смягчилась и отпустила с миром. Я тут же побежал искать Лёшу Васильева, чтобы поделиться с ним своей тайной.
Искать долго не пришлось. Как настоящий товарищ он был поблизости и только ждал когда уйдёт учительница и можно будет выразить мне своё сочувствие. Правда рядом с ним был и Сашка Василевский - мой сосед по лестничной площадке, которому я интуитивно не доверял и наша дружба, если назвать её таковой, носила в основном характер соседских контактов. Было в нём что-то такое, что не располагало к полному доверию. Как говорят – «В разведку я с ним бы не пошел». Отозвав Лёшу в сторонку и избавившись от назойливого и любопытного Сашки, я зашептал, оглядываясь по сторонам. На моё удивление, сообщенная мною страшная тайна, не произвела на него почти никакого впечатления. Я недоумевал. Может быть, мой умный друг не понял, свидетелем какого важного события я оказался? Нет! Он всё понял, но его вялая реакция объяснялась проще – он знал что-то такое, чего не знал я. Теперь уже Лёша, оглядываясь по сторонам и шепотом поведал мне то, что он случайно узнал вчера ночью и ещё не успел сообщить мне.
Лёшин папа, который был председателем областного Совета профсоюзов, т.е. очень важной городской фигурой того времени, пришел вчера домой очень поздно и в подавленном состоянии. Лёшина мама никак не могла из него вытянуть, что случилось. А случилось что-то из ряда вон выходящее. Папа угрюмо молчал, курил и не желал поделиться. Только ночью, когда он считал что Лёша и его маленькая сестра уже спят, сел с женой на диван и начал рассказывать. Сестра, конечно, спала ей было всего год, а вот заинтригованный Лёша только притворялся.
Вот что он услышал.
Оказывается, накануне на имя Васильева пришел секретный пакет из самой Москвы. Вскрыв его, он прочёл специальное письмо ЦК КПСС «О преодолении последствий культа личности товарища Сталина». Оказалось что недавно умерший наш любимый Вождь и Учитель, Лучший друг всех детей и Профсоюзов (которые он называл Школой Коммунизма) ко всему ещё и «Культ Личности». Что это означает, Лёша так и не разобрал, но понял что это очень плохо. Иначе, зачем бы на прошедшем съезде об этом отдельно и долго говорил Никита Сергеевич Хрущёв. Собственно, что говорил Главный коммунист страны, никто не знал и только в письме, о котором рассказывал Лёшин папа, были отдельные намёки на очень серьёзные обстоятельства. Там же рекомендовалось убрать излишние портреты и памятники умершему и развенчанному Вождю. Переименовать города и заводы колхозы и другие предприятия и многое, многое другое. Все эти действия именовались преодолением последствий культа личности.
Собственно изменения я почувствовал еще, когда мы жили в Свердловске. Вдруг стало опасно ходить по улице, так как была амнистия и появились выпущенные на волю уголовники. Помню пышные многолюдные похороны, убитого ими комсомольского активиста из учебного заведения находившегося рядом с гостиницей «Большой Урал». Я наблюдал за этим из окна коридора гостиницы и слышал, как многие выступающие говорили о несвоевременности амнистии для всякой шпаны и её пагубных последствиях для нормальных людей. Это было начало наступления времени, которое в последствии назвали оттепелью.
После сообщения моего друга произошедшее событие уже не выглядело таким мрачным.
Остался лишь неприятный осадок, что мы все превозносили не совсем хорошего человека, которым оказался Сталин. И что будет теперь, было не ясно. Одно я понял, что никуда бежать не надо и подвиги отменяются. Было даже немного жалко, что не удалось показать этим учителям, что я не совсем уж такой плохой, как им иногда кажется и способен на хорошие поступки если надо.
Одно меня утешало, что учитель труда, который мне помогал, оказался действительно хорошим человеком, а никаким не врагом. И директор тоже не враг, но уж очень строгий и, как бы, не совсем хороший в моём понимании, но ведь не враг, а это уже хорошо. Про завхоза сказать ничего не могу, я его совсем не знал.
Так бесславно для меня закончилась вся эта история. Я тогда ещё не понимал, какие грандиозные события начались в стране. То, что я увидел в этот день, был лишь слабый отголосок процессов, происходящих в нашем обществе. На всю оставшуюся жизнь я сохранил в душе непередаваемое ощущение предвкушения подвига, с которое я пережил в те тридцать минут стояния за дверью в школьном коридоре.

Помню нам, студентам лучшей группы ЛЭТИ были поручены портреты членов политбюро (около 10шт за это был обещан зачет по М Л философии). Они были площадью около 10 кв. м! на рамах, которые передвигались на велосипедных колёсах. На каждый портрет 4 студента по краям рамы (портрет стоял на ней вертикально, как прямой парус).
Везли потихоньку от самого института на Петроградской стороне, не легко это было в толпе демонстрантов. Расстояние не малое, да ещё Начальник колонны всё время покрикивал и командовал
– «Поровнее! Соблюдайте положенное расстояние!!!
Аккуратнее на поворотах!....»
Дошли до Дворцового моста - дальше уже только площадь. Всё было нормально и мы уже предвкушали отдых, но тут на открытом мосту, налетел леденящий балтийский ветер. Вся стройность колонны смешалась. Нас неудержимо потащило на площадь! Сдержать катящуюся с уклона моста тележку стало совсем невозможно, даже с помощью милиции и солдат оцепления!!!
Строй и расстояние было тут же нарушено.
Перед входом на площадь мы налетели на хвост другой колонны!!
Получилась куча-мала из портретов сцепившихся друг с другом.
Еле раскатили и построились, но, как потом выяснилось, не совсем в том порядке как было раньше.
Так, выкрикивая УРА! в ответ на вопли из многочисленных динамиков
– «Да здравствует советское студенчество – надёжный резерв советской,
самой передовой в мире, науки!!!»
и проехали быстро мимо трибун заполненных тепло одетыми и «подогретыми» в подтрибунном буфете городскими руководителями, у Зимнего дворца.
Уже потом, на улице Халтурина, бросили где попало ненавистные телеги с портретами и ушли домой по Кировскому мосту.
Все мы страшно замёрзли и проголодались.

РЕЗУЛЬТАТЫ.

- начальник колонны - партийный выговор с занесением
- секретарь института получал клизму в Смольном
(нарушение порядка следования "членов" было принято
за некий знак-намёк на грядущие изменения в статусе.
Романов (секретарь обкома и "член") оказался позади какого-то,
менее важного «члена» в их иерархии)
- зачётов мы не получили, а на экзамене, препод. по фамилии Тулин
(он очень гордился, что эта фамилия была одной из партийных подпольных кличек Ленина) зверствовал, как никогда!!!

Вот такой был "спектакль"!!!
Провались они все пропадом эти "члены" с их партийными тараканами!!!
Хорошо, что нынешние студенты не имеют этой ежегодной политической обязаловки!

Раз или два, точно уже не помню, отец ездил по каким-то делам в Москву.
Поездки эти были продолжительными и мы очень скучали. Утешало нас с мамой только одно обстоятельство, из этих поездок он всегда возвращался с подарками. Ожидание этих подарков будило наши самые невероятные фантазии. Хотелось чего-нибудь необычного и, как правило, отец не обманывал наших ожиданий. У него было необыкновенное чутьё на всякие новинки, особенно по части бытовой техники и обустройства нашего скромного быта.
Вот и из последней поездки он вернулся с полным чемоданом всяких подарков, и для меня, и для мамы, и даже для соседей, друзей, сослуживцев.
В далёкой, почти сказочной Москве можно было купить всё, там были магазины полные разных, неизвестных для жителей остальной страны (а Дальнего Востока, тем более) товаров и продуктов. О том, как выглядят такие сказочные дворцы торговли, я уже видел в киножурналах
«Новости дня» и «Кинохроника», которые демонстрировались перед началом художественных кинокартин. И хотя ленты кинохроники были чёрно-белые, всё равно, их просмотр оставлял неизгладимое впечатление, резко контрастировавшее с той реальностью, которую мы наблюдали в повседневной нашей жизни.
Но, я отвлёкся.
Из потёртого дорожного чемодана отца уже появились на свет красивая коробка конфет, не менее красивая и невероятно вкусно пахнущая большая коробка с печеньем, кусок яркой ткани (как сказала счастливая мама – отрез) для маминого будущего праздничного платья, красивые чёрные блестящие ботинки на шнурках (в которых я осенью должен буду пойти в школу), довольно толстая, интересная и полезная книга «Умелые руки» - для меня, множество мелких красивых и полезных безделушек…
Уже был извлечён, завёрнутый в холстину, необычной формы, запечатанный красным сургучом, старинный кувшинчик тёмно синего цвета с надписями не на нашем языке, подарок отцу от мамы, бабушки Шуры. О нём непременно надо рассказать позднее.
А с лица отца не сходило таинственное, заговорщическое выражение, предвещавшее какой-то совершенно необычный подарок-сюрприз.
И вот, наконец, на самом дне чемодана остался только большой и тяжелый свёрток!
Развернув множество газет, использованных в качестве упаковки, отец торжественно извлёк
и продемонстрировал нам сияющее никелем чудо современной техники – электрический утюг с длинным проводом!!!
Такого не то чтобы я, но и мама, никогда и нигде не видели, даже в кино.
Это был один из первых утюгов, выпущенных недавно советской электропромышленностью для продажи населению. Отцу невероятно повезло, он оказался в московском магазине электротоваров именно в тот самый момент, когда первую партию этого чуда отечественной техники «выбросили» на прилавок. Именно «выбросили», так всегда называли это событие и работники советской торговли, и сами покупатели. Оказаться в этот момент неподалеку от прилавка было везеньем или даже счастьем, что собственно одно и то же.
После короткой схватки между покупателями, товар исчезал с прилавка почти так же мгновенно, как и появлялся. Те неудачники, которые появлялись минутами позднее, расспрашивали друг друга, что тут было и глазами, полными неприкрытой откровенной зависти, провожали последних счастливцев.
Не могу сказать, что мой восторг от созерцания этого блестящего предмета был таким уж большим. Да, он напоминал своим видом сияющий корабль, точнее катер, только чёрная пластмассовая ручка сверху немного портила мою фантастическую картину. Я бы с большим удовольствием воспринял, например, такие же блестящие коньки с ботинками, какие я видел у одного мальчика на берегу Амура. Он катался по береговому льду, а его мама, одетая в шубу полная дама, металась по заснеженному берегу и кричала, чтобы он не отъезжал далеко, а то провалится. Какой там провалится, прозрачный метровый почти лёд был крепок. Просто все мамы такие шумные паникёры, моя мама тоже не была исключением.
И на сей раз, мамина реакция на этот подарок была такой же восторженной и бурной.
Обнятый ею папа был буквально зацелован!
Когда же стихийная радость уже пошла на спад, на лице у мамы отразилось озабоченное недоумение. Она, держа в одной руке утюг, а в другой конец электрического шнура, оканчивавшегося вилкой, растерянно водила глазами по стенам нашей комнаты,
оно и понятно, розетки, куда можно было бы воткнуть для проверки подарочный утюг, не было предусмотрено, а потому, и не имелось!
Её радость была омрачена основательно.
Отец сразу понял её настроение и поспешил утешить, не дожидаясь потока слов с претензиями.
Лёгкая на язык и скоропалительные суровые оценки, мама никогда не лезла в карман за словом.
Эту черту её характера отец (и я тоже) это прекрасно знал. Он тут же пообещал маме, что в самое ближайшее время решит эту в общем-то несложную задачу.
Обещание он сдержал, но всё оказалось не так просто, как казалось сначала.
В реализацию этого решения, вмешались обстоятельства, которые он первоначально просто упустил из виду и не учёл, приобретая утюг.
Проблема эта оказалась настолько непростой для условий послевоенного Благовещенска, что решая её, пришлось вступить в конфликт с тогдашними законами.
Электростанция, имевшаяся в городе и работавшая на привозном угле Райчихинского месторождения, была маломощной, и хотя особо энергоёмких заводов и фабрик в городе почти не имелось, даже простого освещения домов и улиц она не могла обеспечить. Перебои с подачей электричества в дома жителей были нередки, мы к ним даже привыкли. Стеариновые свечи и керосиновые лампы в каждом доме находились всегда в доступных для поиска впотьмах местах.
Были они и у нас. Отец тщательно меня инструктировал относительно использования открытого огня в те частые случаи, когда мы оставались одни. Баловаться спичками мне даже не приходило в голову. Пожары в городе случались не редко и мы с мальчишками бегали смотреть.
Что остаётся от дома, после такого события, я видел не раз и понимал серьёзность слов отца.
Особенно осторожным надо было быть с лампой «летучая мышь», висевшей на стене около выходной двери. Лампа зажигалась только тогда, когда надо было «сбегать на двор», так именовалось посещение туалетного домика находящегося на огороде поодаль от дома и выхода в сарай за углём и дровами, если они вдруг кончались. Но это было не часто. Дрова и уголь в достаточном количестве обычно приносились на кухню загодя и засветло. Да оно и понятно,
Топливо должно быть сухим, тогда и не будет проблемы с растопкой после школы. Я очень рано начал понимать эти простые бытовые проблемы. Во времена моего послевоенного детства дети рано взрослели. И к электричеству отец, понимавший в нём толк, учил относиться с уважением.
Так вот об электричестве, утюге и розетке для его включения.
Контроль, за экономным использованием электроэнергии гражданами Благовещенска, был вменён в обязанность горэлектронадзору. Его уполномоченные периодически обходили все дома и придирчиво осматривали электрохозяйство. Внутридомовую проводку, её состояние, соответствие утверждённой схеме, они и проверяли, не появилось ли посторонних подключений, не внесённых в схему проводов, розеток, лампочек и внимательно разглядывали надписи на баллонах электролампочек, на предмет соответствия их мощности той по которой мы оплачивали расход. Электросчётчиков в квартирах тогда не ставили, их просто не было в природе. Оплата велась по суммарной учтённой мощности лампочек. Никаких других электроприборов у граждан не подразумевалось.
Вот такие были интересные времена!

У нас на учёте были две лампочки 100Вт – в комнате и 60Вт на кухне.
И вдруг какой-то утюг!! Да ещё как на нём было написано «220В 800Вт»!!!
Но подарочный утюг, а вместе с ним и мама ожидали решения проблемы включения и использования. Отец всегда отличался большой технической сметкой и изобретательностью.
Некоторое время, (несколько дней) он пребывал в состоянии творческого поиска и, наконец, решение было найдено. Он достал свой неизменный инструмент – охотничий нож и приступил к осуществлению замысла. Я, конечно же, с интересом наблюдал за его священнодействием, вникал и усваивал.
Довольно быстро, из подходящего куска дерева, отец выстрогал аккуратный цилиндрик с выступом. Затем нарисовал на его торце два пятнышка, соответствующие, по размерам и расстоянию между ними, штырькам контактов вилки на проводе утюга. Затем, раскалённым в печи гвоздём прожег в этих местах два отверстия. Никаких сверлилок в нашем хозяйстве не было и ему пришлось прибегнуть к такому старинному, но надёжному, дедовскому приёму. Получилось неплохо. Вилка утюга легко входила и выходила в отверстия деревяшки.
В каждое отверстие отец вставил по металлической трубочке-контакту.
Он изготовил их, согнув на гвозде кусочки жести, вырезанные из консервной банки.
Затем на свет появился металлический цоколь от давно разбитой лампочки. Он был плотно надет на выступающую часть деревяшки и проволочками соединен с контактами.
Получилась вот такая штуковина.




И вот настал торжественный момент испытания и изготовленного устройства и нового утюга.
Отец вынул висевшую на проводе под абажуром лампочку и ввернул на её место деревяшку с дырочками. В её отверстия была вставлена вилка провода от утюга, стоявшего на столе.
Тут уже и мама, заинтригованная нашей вознёй, присоединилась к нам и с интересом стала наблюдать за действиями отца. Отец повернул выключатель на стене и мы все собрались у стола. Вначале ничего особенного не произошло. Только утюг начал издавать лёгкие щелчки.
Затем по комнате распространился характерный запах нагретого металла и сгорающей смазки.
Мама привычным движением взяла со стола утюг и, смочив слюной палец, как она всегда делала во время глажки, коснулась им блестящей его подошвы.
Тотчас раздалось характерное шипение.
Утюг работал!!! Победа!
«Ну, ты Витя жулик-изобретатель!!!» - С восхищением в голосе произнесла она.
Так это вырвавшееся слово и стало названием изготовленного отцом, полезного бытового предмета – «Жулик».
Все мы прекрасно понимали, что придуманное решение проблемы, мягко сказать, не совсем в ладах с законом, и пользоваться этим устройством можно будет лишь украдкой.
Тут срабатывала наша, чисто российская, народная отговорка, сформулированная
в расхожую фразу – «Если нельзя, но очень хочется – то можно!»
По лицу отца бродила довольная улыбка. Он и сам был рад, что всё так удачно получилось.
На первый раз, для пробы, пока не остыл выключенный утюг, был наскоро выглажен мой носовой платок. Скользил по ткани и гладил утюг просто великолепно! Не надо было бояться, что горячие угольки выпадут из дырочек (так это было в нашем старом, тяжелом чугунном утюге) и прожгут ткань. Теперь не надо будет, набирая из печки совком горящие угли засыпать их в утюг и долго размахивать им стоя на крыльце дома, как всегда делала мама перед началом глажки, чтобы утюг разогрелся. В нашем быту появился новый, современный, очень удобный предмет, облегчающий жизнь. Подарок отца и его техническая находка были оценены по достоинству! Маме это облегчало и без того трудный быт, а у меня появилась дополнительная, важная для семьи, задача. Обеспечивать безопасность этого занятия.
Заключалась она в следующем.
Когда возникала необходимость в глажке и мама, постелив на стол старенькое байковое одеяло, доставала спрятанный, до поры до времени, утюг и «жулик» - папина самоделка (её хранили отдельно в другом месте). Я отправлялся на улицу и, играя около ворот, внимательно следил за нашей улицей. Задача состояла в том, чтобы загодя, ещё на дальних подступах увидеть идущего инспектора электронадзора, контролирующего дома на нашей улице (мама и наша соседка между собой его называли «электробог») и предупредить маму, чтобы она прекращала своё полезное, необходимое, но неразрешенное, занятие, на всякий случай, вдруг он зайдёт к нам. Появлялся инспектор всегда внезапно, без всякого расписания и мог устроить скандал и наложить штраф!
Осуществлять этот «дозор» было довольно несложно. Во-первых, прохожих и праздношатающихся на улицах было мало, а во-вторых, у нашего «электробога» была характерная, полувоенного образца, одежда чёрного цвета, толстая полевая сумка на боку
(на лямке через плечо) и самой главной приметой был подвёрнутый и закреплённый булавкой рукав. Он был инвалид-фронтовик и левую руку потерял на недавней войне.
Так, всё время пока мы жили в Благовещенске, я исполнял эту «особую» миссию, исполнял добросовестно и ни разу не пропустил появления «электробога».
Вот так мы жили в послевоенном Благовещенске на Амуре.

Анонс!

ГРАЖДАНЕ ПИТЕРЦЫ!
Вам не надоели эти бесконечные, плохо организованные митинговые страсти?
Мы первые,
не только в нашем городе, но и во всей стране!
Давайте придадим цивилизованный вид нашим протестным мероприятиям.
Покажем всему миру нашу организованность и культуру!
За нами последуют другие города России.
Чем мы хуже тех же англичан, с их убогим Гайдпарком?

Уважаемые жители нашего города, а так же его гости и прочие временно пребывающие.
Идя навстречу многочисленным пожеланиям, следуя установившимся около ста лет назад традициям,
а так же, для создания культурной атмосферы и удобства граждан,
администрация города и ЦПКиО начинает осуществлять новую акцию,
которая может стать хорошей городской традицией.
Спешите принять участие!
После окончания холодов и просушки аллей
в нашем городском ЦПКиО (бывшем им. Кирова)
согласованном с администрацией места проведения общегородских митингов-гуляний
для всех желающих организуются, по выходным дням,
мероприятия-митинги под названием
«Мы протестуем!»,
в виде народных гуляний.
Протест может быть выражен по любому, в настоящий момент актуальному,
общественно или социально значимому, поводу.

Все три входа открыты для посетителей любой ориентации и политической направленности.
Причём, в целях безопасности, противоборствующие
и взаимно несогласные (и друг другом недовольные) стороны
проходят на территорию парка
с разных входов.
Одни со стороны Старой Деревни,
другие со стороны Крестовского острова
(ближайшие станции метро именуются так же).
Для VIP-персон, народных депутатов, миллионеров и олигархов (на личном транспорте)
будет организован въезд со стороны бывшего острова Трудящихся, а ныне Каменного).
Охраняемая стоянка у входа платная. Разрешен и въезд, но за отдельную плату.
Имеются отдельные проходы (проезды) для людей с ограниченными возможностями
и посетителей с детьми в колясках.
Участники прибывающие на муниципальном транспорте, проходят по билетам,
приобретаемым в кассах парка и городских театральных кассах.
На сайте парка возможен предварительный заказ и приобретение билетов на групповые посещения.
Билеты имеют цветовые и оформительские различия для разных категорий митингующих, снабжены соответствующей символикой,
имеют булавку для использования его в качестве опознавательного бейджа.
При заказе билетов заранее, эти предпочтения непременно оговариваются.
Примечание
- на время проведения мероприятий обычные льготные категории посетителей свои льготы утрачивают,
в целях стимуляции протестной активности.

На территории парка будут организованы несколько площадок
с трибунами для выступлений ораторов.
Трибуны оснащены звукоусилительной техникой, которая (после оплаты её работы организаторами)
будет включаться на оговоренное (и оплаченное) время.
По желанию организаторов (и соответствующей оплате), в отдельные дни, вся территория парка может быть предоставлена одной из протестующих (митингующих) групп.
В этом случае входы будут украшены символикой и плакатами митингующей группы
и тогда, радиотрансляция будет подключена к аппаратуре главной трибуны.
И вы можете принимать участие в своём митинге, находясь в любом уголке парка.
Вы никогда не пропустите главные и наиболее важные слова ваших любимых ораторов.
Техника современная, высококачественная сделана в вандалоустойчивом исполнении.
Так же будут организованы места проката митингового инвентаря –
плакатов, флагов, лозунгов, портретов действующих и оппозиционных лидеров различных политических и общественных движений…
На любой вкус и любой направленности.
Активисты протестных движений, а так же просто желающие публично поголодать в знак протеста, могут
это проделать без вреда для здоровья на специально организованной удобной площадке с навесами и лежаками.
На площадке всегда дежурит опытный медперсонал, готовый в любой момент оказать врачебную помощь.
Желающие демонстративно выразить своё сочувствие (или негодование) голодающим, могут это сделать со специальной дорожки, проходящей в непосредственной близости от площадки и отгороженной от неё решетчатой прочной оградой, воизбежание нарушения покоя протестующих.
На специальных пунктах проката вы можете получить палатки, спальные мешки и другой необходимый инвентарь для исполнения ритуала круглосуточного протеста, на отведённых для этой цели газонах парка.
Газоны засеяны видами трав устойчивых к полеганию и поддерживаются в эстетически приятном виде садовниками парка, регулярно подстригаются и освобождаются от накопившегося за день мусора.
В разных местах парка созданы удобные оборудованные лужайки для снятия митингового стресса и релаксации.
На лужайках установлены чучела (муляжи) типичных представителей действующей власти и силовых структур
в подобающей их рангу, положению и должности форме (спецодежде).
(фигуры исполнены вандалоустойчивыми, в материале способном выдержать любые проявления протеста)
на которых любой из митингующих (даже женщина или подросток) могут выместить накопившуюся негативную энергию и, таким образом, предотвратить возникновение у него острых нервных заболеваний.
Для этой цели на лужайке разложены различные предметы от традиционного «булыжника пролетариата» разного веса и размера, до модных ныне арматурных прутьев и бейсбольных бит.
Каждый сможет подобрать себе орудие протеста по своему вкусу и предпочтению.
На прудах парка имеются станции проката лодок и водных велосипедов,
которые, по желанию, могут быть украшены символикой и флагами протестующего.
Таким образом, взяв на прокат лодку (или велосипед), вы совместите приятное катание
с выражением своего протеста
не оторвётесь от своей группы протестующих, даже во время катания.
По многочисленным и протяженным аллеям парка могут быть организованы марши протеста.
Имеется возможность предоставить услуги духовых оркестров для сопровождения шествий
и поднятия настроения митингующих.
Во многих местах работают многочисленные киоски по продаже пищи и прохладительных напитков.
Имеются и стационарные учреждения питания с горячей пищей.
(горячительные напитки в нашем парке запрещены).
Во многих местах установлены мобильные платные туалеты (следуйте указателям на столбах).
За попытку проноса спиртных напитков и прочих запрещённых предметов (как-то сосудов с горючими жидкостями),
виновный в парк не допускается и подлежит наказанию в административном порядке!
Ваша безопасность гарантирована!
Рамки контроля установлены на всех входах в достаточном количестве.
На территории парка установлены камеры наблюдения, позволяющие контролировать всю его площадь, действуют летучие (на лошадях) и пешие отряды поддержания общественного порядка.
У входов в парк постоянно дежурят отряды ОМОН и «автозаки», так что безопасность митингующих полностью гарантирована. По территории курсируют автомобили «Скорой помощи».
На акватории Большой и Средней Невок, вокруг ЦПКиО, несут постоянное дежурство
катера речной милиции и спасатели МЧС.

Специально для тех, кто захочет пройти на мероприятие «Митинг протеста» с детьми,
на время проведения будут организованы охраняемые площадки для детей, где с ними будут работать опытные педагоги-воспитатели. Они займутся вашими детьми, проведут весёлые красочные и полезные развлекательные мероприятия, пока их папы и мамы, бабушки и дедушки спокойно предаются своей митинговой страсти.
Там же, будут установлены платные аттракционы для разных возрастов детишек.
Катание на пони, паровозик с вагончиками, качели карусели…

После окончания митинговых мероприятий состоятся концерты, викторины, конкурсы на темы
« Знай свой город, знай и помни свою историю!»
Приходите в наш парк и митингуйте без вреда для здоровья!
Превратим митинги протеста в традиционные праздники новой демократии!!!
Желаем вам провести эти дни с пользой для общего дела и удовольствием!
Удачного и радостного вам самовыражения, наши дорогие посетители.
Оттянитесь и отдохните по полной!

АДМИНИСТРАЦИЯ
-----------------------------------------------------------------------------------------------
Примечание.
Если такой способ проведения протестных мероприятий приживётся,
то вполне возможно превратить его в круглогодичный, естественно,
с поправкой на климатические условия нашего северного региона.

Проводы бабушки Шуры.

Бабушка Шура (Александра Александровна - мать моего отца) умерла, не дожив до своего столетия всего неделю, умерла тихо спокойно, как говорилось в прошлом – отошла.
Не болела, не страдала. Она просто тихо ослабела и угасла (от старости),
сохраняя до последней минуты здравый рассудок и посильную активность.
В Астрахань, где она проживала последние годы со своей дочерью, моей тётей Марусей
(Мария Константиновна – старшая сестра отца), я полетел на следующий день.
Отец в это время (уже второй год) тяжело болел, перенеся инсульт
и мы не стали сообщать ему эту печальную весть.
Прибыл в город, я к вечеру и появился в доме уже в темноте.
Встретила меня заплаканная пожилая тётя Маруся и сразу провела в единственную комнатку их маленькой квартирки на первом этаже старинного астраханского дома. Несмотря на августовскую уличную жару, в комнате было довольно прохладно, даже как-то зябко, это работал подаренный отцом и им самим вставленный в оконную раму кондиционер.
Знакомая по прошлым посещениям комната была погружена в полумрак и только свеча, горящая в изголовье стоящего на столе посреди комнаты гроба с телом бабушки, немного рассеивала эти потёмки. Бабушка лежала со спокойным выражением на благородном лице как будто спала. Удивительно, но её спокойствие разливалось по комнате и проникало в душу каждого вошедшего. И при жизни она была таким источником спокойствия и мудрого благоразумия.
Тётя на своей маленькой кухоньке напоила меня чаем с дороги, поведала события последних дней, расспросила о состоянии отца и обрисовала программу следующего дня. День похорон обещал быть нелёгким и насыщенным событиями, надо было отдохнуть перед всем этим. По этой причине, мы не стали засиживаться до полуночи, а тут же пошли спать. В маленькой комнатушке мебели было немного и тётя устроила меня на раскладушке около стола с бабушкой. Удивительное дело, присутствие в комнате покойницы совсем не смутило меня, хотя это происходило впервые в моей жизни. Бабушка была при жизни такая добрая, ласковая и спокойная, так умела в любой ситуации налаживать мир и гармонию, что даже сейчас, лёжа в гробу, она продолжала влиять на нас умиротворяющее.
При колеблющемся свете пламени свечи, поёживаясь от непривычного для лета холодка, я незаметно для себя крепко заснул.
Разбудил меня стук в дверь, доносившийся с веранды, которая служила прихожей этой маленькой квартиры на первом этаже.
Проснувшаяся раньше меня тётя, открыла и на пороге появилась фигура молодого плотного мужчины, в котором я, спросонья не сразу узнал своего двоюродного племянника Виктора Бекназарова, с которым мы переписывались, но не виделись уже лет 15.
Он прилетел из Москвы ночным рейсом, но, по молодости, был бодр и деятелен.
Его отношение к усопшей прабабушке и двоюродной бабушке Марусе было особенно трепетным. В его взращивании с пелёнок, все они, вместе с его мамой (моей двоюродной сестрой Ириной) и бабушкой Раей (старшей сестрой отца) принимали самое активное участие, поскольку в то время и бабушка Шура, и тётя Маруся проживали в Москве.
Он попросту не мог себе позволить не отдать последний долг нашей общей прародительнице.
Я и Виктор (он был на 10 лет моложе меня) были единственными родными мужчинами, оставшимися от некогда многочисленного и разветвлённого древа рода Чекмарёвых.
За завтраком, которым нас накормила хлопотливая тётя Маруся, состоялся краткий, но содержательный, мужской совет.
А предстояло нам проделать всё что в обстановке больших городов брали на себя специальные организации за очень немалые деньги. По целому ряду причин, мы такими средствами не располагали. Так что рассчитывать на постороннюю помощь не приходилось.
Позавтракав, мы, в сопровождении тётиной знакомой, дребезжащим трамваем отправились на тогдашнюю окраину Астрахани, где располагалось старинное городское кладбище.
Около небольшой деревянной церквушки, расположенной на возвышении в середине главной аллеи кладбища мы, найдя маленькую конторку, оформили с помощью тётиной знакомой все необходимые документы. Никаких рабочих поблизости не оказалось и, заполучив на время две лопаты, кайло и лом, сопровождаемые конторщицей, мы пошли на поиски могилы. Это оказалось непросто. Кладбище было «заселено» плотно и хаотически. Старенькая тётина подруга долго путалась, но, наконец, всё-таки вывела нас в нужное место. За невысокой металлической оградкой посреди площадки 3х3 метра покрытой густой травой, высохшей уже на летнем жарком солнце, стоял каменный памятник, представлявший собой вертикальную массивную стилизованную «кафедру», на наклонной верхней части которой были рельефно изображены лежащие, раскрытая библия и большой массивный резной крест. Такие или очень похожие на него памятники были видимо традиционным стандартом тех далёких времён и, в обозримом пространстве, среди чахлых кустиков и деревьев, просматривались на других соседних могилах. Доска, закреплённая на фронтальной стенке памятника, сообщала нам, что в сей могиле погребены Сиротины (такова была девичья фамилия нашей усопшей бабушки). Кроме того, надписи с именами и фамилиями были и на боковых вертикальных поверхностях памятника.
За долгие годы в этом месте нашли последний приют многие наши предки по бабушкиной линии. Последнее захоронение (на котором присутствовала старенькая тётина подруга) имело место более 40 лет назад, иначе мы бы не получили разрешения на подзахоронение, таковы были правила.
С разрешения служащей кладбища, мы приступили к работе, а она ушла, оставив нас у памятника. Сопровождавшая нас старушка обстоятельно разъяснила нам, что предстоит сделать.
Оказывается, могилу рыть нет необходимости, памятник установлен на крыше расположенного под землёй склепа. Фактически, весь огороженный участок это та самая крыша, присыпанная сверху полуметровым слоем грунта, с вырастающей на нём травой и цветами. Вход в склеп находился перед калиточкой ограды участка, почти на дорожке. Вот до него нам и предстояло добраться, выкопав в этом месте яму, достаточную по размерам для вноса гроба.
Утреннее солнце уже достаточно припекало и, раздевшись до минимального приличия, мы приступили к работе. Смущённая нашим видом, старушка покинула нас и отправилась обратно к дому бабушки на Красной набережной, где в затенённом дворе под аркой должна была состояться краткая, ввиду жары, скромная церемония прощания. Она предупредила нас, что не позднее, как через три часа всё должно быть готово.
Летняя жара навязывала жесткий график процедуры, не оставляя времени на раздумья.
Высушенная южным солнцем глинистая кладбищенская почва была подобна крепкому цементному раствору. Кайло и лом, в наших неумелых, пусть и сильных руках, оставляли лишь маленькие лунки в дорожке. Надо было спешить и мы с остервенением начали молотить землю. Наконец удалось, немного взрыхлив наиболее прочный поверхностный слой, углубиться примерно на метр и расширив яму лопатами, мы увидели кирпичную кладку. Это придало нам силы и вскоре, продвигаясь по сантиметрам вглубь, вдоль обнажавшейся стены склепа, мы создали около неё яму, достаточную для того, чтобы встать в ней в полный рост и пусть с небольшим наклоном, но попытаться внести гроб. Теперь пришлось работать по очереди, спускаясь в яму.
Время приближалось к полудню, солнце уже палило во всю и наши вспотевшие тела покрылись прилипшей пылью. Теперь мы почти ничем не отличались по виду от древнеегипетских рабов на постройке чуда света – пирамиды. Да и сам труд этот мало чем отличался от каторжного, разве только над нашими спинами не свистел подгоняющий кнут надсмотрщика. Очень хотелось пить. Взять с собой воды мы в спешке не догадались.
Пока я ковырялся в яме у стены, Виктор отправился на поиски вожделенной влаги.
Оставшись один, я почувствовал, как во мне проснулся дух археолога.
Сразу в памяти всплыли недавно прочитанные страницы из книги «Боги, гробницы, учёные»
К.В.Керама о работах известных открывателей древних гробниц.
Я стал внимательно исследовать очищенную стену склепа. Кладка из крепких, красных, качественных старинных кирпичей была ровной и гладкой и только по цвету скрепляющего раствора, можно было догадаться, что посредине стены имеется проход, заложенный позднее.
Вот он то нам и был нужен.
Острым концом лопаты я прочистил промежутки между кирпичами и пошевелил один в верхнем ряду. Он нехотя и не сразу подался и после изощрённых усилий пополз наружу.
И вот он у меня в руках, в стене темнеет зияющая дыра. Она так и тянет заглянуть, но ни фонаря, ни даже свечи, у меня нет, а после яркого солнечного света темнота внутри склепа кажется ещё более кромешной и даже пугающей. Никаких запахов и звуков из отверстия не исходит. Ничего, т.е. совершенно НИ ЧЕ ГО!! И тем не менее!
После недолгих раздумий, начинаю извлекать один за другим остальные кирпичи закрывающие проход. Дыра понемногу увеличивается, и вот уже в неё может пройти голова,
немного позднее плечи…
Наступает самый важный момент всей процедуры, я, наконец, решаюсь заглянуть внутрь.
Скажу сразу – я атеист и совершенно не суеверен, но предстоящее действие, где-то в глубине души меня сильно напрягало. В этом состоянии было всё смешано и первобытный страх наших далёких прародителей, и острое молодое любопытство учёного-исследователя.
Преодолев сомнения и колебания, я наконец, решаюсь и пролезаю в дыру до пояса.
Понемногу глаза привыкли к полумраку, моё дыхание и учащённое сердцебиение (единственное, как мне кажется, что нарушало гробовую тишину) приходит в норму.
Подобно Картеру, заглянувшему первым в только что вскрытую гробницу Тутанхамона,
я вижу то, что никто (уже более 40 лет) не видел! Из ныне живущих, так уж точно.
Но в отличие от известного учёного к чувству первооткрывателя примешивается ещё одно,
совершенно необычное чувство, его мало кому из моих современников довелось испытать.
Я как бы пришел «в гости» к своим далёким предкам, к родственникам! Это состояние трудно передать и описать словами. Невольное желание поздороваться и извиниться за неподобающее торжественности события одеяние, вернее - почти полное его отсутствие! По спине и ногам, припекаемым полуденным южным солнцем текут ещё ручейки пота, а голова, грудь и руки покрываются мурашками от ощутимой могильной прохлады (возможно и не только от неё)!
И что же я вижу?
Небольшое помещение (2х2м) накрытое сверху сводчатым кирпичным потолком, с которого свисают многочисленные известковые сосульки и паутинки, кирпичные неоштукатуренные стены с беловатыми потёками и пятнами высохшей плесени, пол покрытый слоем пыли со следами обуви, оставленными нашими предшественниками.
Справа и слева вдоль стен штабелями, один на другом уложены гробы, по три штуки с каждой стороны. Гробы как гробы, традиционной формы и отличаются только отделкой. В нижнем ряду, прямо на полу стоят тёмные деревянные, вероятнее всего дубовые, неотделанные (даже неокрашенные) массивные домовины самых первых «поселенцев» этого мрачного обиталища скорби. Согласно надписи на памятнике, это мои прадед и прабабушка Сиротины.
К стыду своему, я только гораздо позднее узнал имя прадеда, найдя в семейном архиве его фото.
Звали его Александр Захарович, а вот прабабушкино имя я так и не смог узнать, жаль!
Верхние гробы уже более поздние были обтянуты материей три (два справа и один слева средний) красного цвета разных оттенков, а один сверху слева синей. Синий, по всей видимости, был самым последним из них. Красная материя местами уже обветшала и, лопнув, разошлась, открывая потемневшие небрежно оструганные шершавые доски. Традиционным украшением всех были складчатые полоски кружевной белой ткани, зажатые крышками и выступавшие по контуру наружу.
Ткань на верхних наклонных плоскостях слегка припорошена пылью.
Но самым удивительным и трогательным был небольшой букетик цветов, лежавший на верхней крышке синего гроба поближе к изголовью.
Цветы совершенно высохли, но, при этом, почти сохранили изначальный цвет и форму.
Последний подарок ушедшей навсегда женщине!
В том, что внутри этого гроба лежал прах именно женщины, у меня сомнения не возникало.
Скорее всего, это была одна из сестёр моей бабушки Шуры.
Вот и она присоединится к этой компании совсем скоро…
Из состояния этого углублённого размышления над бренностью нашего земного бытия меня внезапно вывело осторожное прикосновение человеческой руки к моей голой спине, торчащей их пролома в стене склепа. Я невольно вздрогнул всем телом и одним резким движением вылез наружу. Яркий солнечный свет на мгновение ослепил меня и я не сразу разглядел стоящего рядом со мной Виктора.
- «Фу! Ты! Напугал меня!!!» - произнёс я внезапно охрипшим голосом.
Виктор и сам понял, что напугал.
Извиняясь, он тихим голосом спросил – «Ну! Что там?»
Я посторонился, уступая ему место у пролома. Он заглянул внутрь осторожно, не залезая, как я, по пояс. Полученное впечатление отразилось на его мгновенно помрачневшем лице
– «Да а а!!» -произнёс он всё тем же почти шепотом.
Только тут я увидел, что мой родственник-напарник посвежел и отмыт от глиняной пыли, выглядит вполне прилично и бодро. Я окончательно вернулся к реальности и вспомнил,
что Виктор ходил за водой, жажда мгновенно напомнила о себе. Витя протянул мне небольшой отпотевший алюминиевый бидончик с холодной водой. Я жадно припал к нему и за один приём залпом выпил почти половину. Пока я утолял жажду, напарник рассказал мне, как он нашел кран с водой, напился, помылся и даже получил от дежурной служительницы кладбища этот бидончик и ещё старое ведро и лопаточку – мастерок, которые нам пригодятся, когда надо будет заделывать пролом в стене.
В ведре была вода. Мы набросали в неё куски глины, извлечённые с самого дна ямы, и оставили намокать. Поручив Виктору окончательно подготовить проход и яму к церемонии, я отправился к крану по указанному им направлению. Действительно, около домика дежурной я быстро нашел торчащую из земли трубу, оканчивающуюся медным краном. Земля вокруг трубы была обильно смочена водой и даже стояла небольшая лужица, из которой с жадностью лакала какая-то местная бродячая собака непонятной породы. Я не стал её прогонять, подождал, пока она напьётся и, приоткрыв кран, набирая в подставленные под струю ладони, наскоро обмыл грязь с тела и пот с лица. Сразу стало гораздо легче. Назад я шел бодрее, обсыхая на ходу, полотенца у нас тоже не было. Когда я уже подходил к месту, меня по дорожке объехал похоронный автобус и остановился впереди, там уже стоял Витя.
Вместе с тётей Марусей, одетой в тёмное, приехали человек 10 родных и знакомых, двое пожилых мужчин и остальные – старушки в возрасте нашей тёти. Водитель открыл заднюю дверь автобуса и мы с Виктором извлекли из него гроб с телом бабушки. Нам помогали ещё двое мужчин. Одного из них я знал по прошлому приезду с отцом. Это он, давал нам свой катер для поездки на рыбалку в дельту Волги, его фамилия была Герасимов, а второй был мне не знаком.
Процедура окончательного прощания была скорой, жара диктовала свои условия. Все были в тёмной одежде, а для пожилых людей это особенно чувствительно. Постояли недолго в молчании у раскрытого гроба, запечатлели в памяти спокойное, умиротворённое, доброе лицо бабушки Шуры. И, закрыв крышку, прихватив её гвоздями, понесли к могиле. Бабушка и при жизни не отличалась полнотой, а перед смертью ещё и похудела, так что нести её нам труда особого не составило.
Повозившись немного у входа, мы внесли гроб в склеп. Я, как самый подготовленный по одежде, вошел в расширенный Виктором проход задом, неся перед собой изножье гроба. Подошвы моих сандалий оставили чёткие следы на пыльном полу погребальной камеры. Было довольно тесно в этом маленьком помещении втроём, но мы с Витей, изловчились и, приподняв повыше, установили гроб поверх трёх, стоявших справа от входа почти под самый свод.
Бабушка Александра Александровна Чекмарева закончила свой земной путь и нашла вечное успокоение в семейном склепе. Покой тебе, добрая бабушка и вечная память!
Но! Нет! Покой ещё не настал!
Виктор передал мне довольно толстую восковую свечу и коробок спичек. Я установил её в нише на противоположной входу стене и зажег. Это был не церковный ритуал, как мне потом объяснили, (бабушка, хоть и крещёная, но в бога не верила, отпевания над ней, по её просьбе, не совершалось),
свеча, догорая в замурованном помещении, сжигала кислород и тем самым, способствовала созданию необходимой атмосферы в склепе. Мудрая практика, пришедшая из далёкого прошлого.
Кажется всё! Можно приступать к заделке входа.
Для этого подготовлены кирпичи и глиняный раствор. Пожилые люди мучительно ждут завершения церемонии, их надо пожалеть.
Произнеся про себя, в полной тишине прохладного склепа, последние слова прощания, направляюсь к выходу. На мгновение задерживаюсь напротив упомянутого мною ранее букетика сухих цветов в желании запечатлеть в памяти эту благостную картину…
В этот самый момент за моей спиной происходит нечто,
от чего моя атеистическая кровь холодеет в жилах!!!
В могильной тишине раздаётся громкий сухой хруст и треск, сопровождаемые звуком, подобным звуку выдоха очень уставшего слона и помещение наполняется мельчайшей пылью!!!
Стремительно оборачиваюсь! И вижу…
Стопка гробов под бабушкиным существенно понизилась, за счёт того, что один из средних гробов не выдержал, сломался и просел почти на треть. Доски, удерживаемые тканью обивки,
не рассыпались и гроб просто стал более плоским, чем ранее, раздавшись в ширину.
Целостность его нарушена не была и из него ничего не выпало.
У Ф Ф Ф! Кажется, для одних суток, впечатлений более чем достаточно!!!
Пора наверх, из этого царства мёртвых! Нервы и так на пределе.
Выбираюсь наружу, зажмурившись опять от яркого света. Только тут понимаю, что меня бьёт озноб и не только от прохлады подземелья.
Прихожу в себя под внимательными взглядами собравшихся.
Надо завершать работу.
Быстро, в четыре руки, укладываем на место кирпичи, покрывая их глиняным раствором.
Они ложатся на свои места так же ровно. В последнюю щель бросаю взгляд на горящую ровным пламенем свечу и освещаемую её желтоватым светом стену.
Всё, склеп замурован до появления нового поселенца.
Это будет не так скоро и уж конечно не с моим участием.
Вылезаю наверх из ямы и вдвоём с Виктором, привычно уже работая лопатами, засыпаем её.
На дорожке у калиточки остаётся лишь небольшой рыхлый бугорок.
Со временем, под дождями он просядет и сровняется, время закроет следы нашего вторжения.
Оглядываю в последний раз могилу и памятник.
Приехавшие на автобусе провожающие не теряли времени и, как могли, привели в порядок могилу. Площадка внутри ограды очищена от сухой травы и даже подметена. Привезённые цветы и небольшой веночек аккуратно уложены у подножья памятника, там же,
установлена фотография бабушки, наклеенная на картонку.
Всё прилично и скромно, соответствует событию.
На память приходят слова, выбитые на одном из гранитных памятников,
мемориального кладбища в Ленинграде,
на которые обратил моё внимание отец во время экскурсии –
- «Не тревожьте, не топчите,
Погребенный здесь мой прах.
Я ведь здесь навечно дома,
Это вы, пока в гостях!»

Надо ехать обратно. Забираю свои вещи и выхожу на дорожку,
где стоит наш транспорт, в тени которого, на лёгком ветерке,
пожилые люди прячутся от солнца, не решаясь залезть в раскалённое нутро автобуса.
Едем обратно.
У домика конторы делаем короткую остановку, возвращаем с благодарностью инструменты,
ведро, бидончик. Тётя Маруся передаёт нам свёрток для любезной работницы кладбищенской конторы. В свёртке, ещё тёплом на ощупь, кусок любимого бабушкиного пирога с судаком,
это наше поминальное блюдо. Бабушка как истинная астраханка очень любила пироги с рыбой.
Женщина с благодарностью принимает наш скромный подарок.
Едем по улицам.
Я ехал, как был, просто сложил свою одежду на сидение.
Дома надо будет помыться, прежде чем одеть чистое.
Смотрю в окно. По улицам идут по своим делам люди, проезжают редкие тогда машины…
Город живёт своей обычной жизнью, ему нет дела до того, чем мы занимались в течение этого времени. У всех свои заботы и свои житейские проблемы.
Дома уже готов скромный поминальный стол. О нём позаботились те, совсем уж пожилые женщины, которым не по силам было добраться до кладбища
и выдержать на жаре утомительную процедуру.
Пока я привожу себя в порядок, люди степенно рассаживаются
и проходит, обычная на Руси, церемония застольного поминовения.
Очень жаль, что тогда у нас не было магнитофона, не говоря уже о видеокамере.
Какие интересные разговоры, рассказы я услышал за этим поминальным столом!
Все припоминали давние события, связанные с бабушкой Шурой, вспоминали её добрый нрав,
её мудрость, которой она щедро делилась за свою долгую жизнь, со всеми, с кем сводила её судьба.
Да! Редкой души человек ушел от нас.
Все в один голос жалели, что не удалось отпраздновать её столетие, к которому готовились не только все присутствовавшие, но даже городские власти того времени.
Это было не таким уж частым событием для Астрахани.
Но! Всё произошло так, как произошло и ничего тут не изменить!
Уже ближе к полуночи, мой помощник Витя вызвал такси, откланялся и уехал в аэропорт.
Он должен был опять лететь ночным рейсом, этого требовала его ответственная работа.
Я же, остался ночевать и уехал на следующий день на поезде,
оставив грустную старенькую тётю Марусю на перроне вокзала.

Так закончилась долгая земная жизнь моей любимой бабушки
Александры Александровны Чекмаревой.

Да простит меня мой старый друг – пенсионер художник из Перми по имени Лев,
но я решил поместить на свой блог отрывок из недавно отправленного ему письма.
Это был мой ответ на его жалобы на здоровье, бессонницу и нарастающий кризис жанра.
Краски есть, холст натянут на подрамник, кисти ждут работы соскучившись, а не идёт работа.
Нет подходящей темы и сюжета.
Хочется ему чего-то необычного (он у меня современный авангардист),
а в жизни ничего такого у него не происходит, что дало бы творческий пинок (пардон – толчок)
к всплеску творческой фантазии и энергии.
Возраст сказывается (он меня немного постарше) исписался (ударение на А).
Мне фантазии не занимать, да и жизнь моя пенсионная (я ещё и работаю) не даёт расслабиться.
Ему сложно, я его понимаю и жалею. У него ведь одна радость жена заботливая,
да вот ещё недавно собаку завёл. А у меня ни жены, ни собаки…
Короче решил помочь, святое дело – помочь другу!
Тем более что это оказалось не так сложно.
И вот собственно вся преамбула.
А дальше – текст моего письма.
-------------------------------------------------
……………
Жалею я тебя Лёва, но у тебя хоть «муза» есть и собаку завёл.
А у меня никто не завёлся, только котята (общественные, ничьи) на лестнице подросли.
Помнишь я тебе писал о кошке которую мы всем подъездом опекали пока она не разродилась.



Было их пятеро, все разные. Троих сердобольные соседи пристроили по друзьям, а двое так и остались пока, мамаша их куда-то сгинула, а мы их подкармливаем. Бегают они никого не боятся,
с собаками живущими у квартирах подружились. Симпатичные живые твари всех встречают задранными хвостиками приветствуют, под ногами вертятся, только и смотри чтобы не наступить ненароком, теперь ещё норовят проникнуть, прошмыгнув под ногами,
в квартиру при открывании дверей.
Раз даже на работу чуть не опоздал, отлавливая этих агрессоров в комнатах по утру,
это когда их ещё четверо было.
А на той неделе совсем чудесный случай приключился.
Вечером погас в доме свет, обычное дело, (хорошо, что у меня ИБП сработал) компьютер не обвалился. Свечки всегда под рукой, по старой советской ещё привычке.
Я со свечкой выглянул на лестницу, темно.
Решил не особенно заморачиваться и подождать развития событий, электриков вызвали соседи.
Сижу при свечке в темноте и тишине, размышляю о странностях российского бытия.
И ВДРУГ!!!
По моей ноге прошлось что-то бесшумное, мягкое и пушистое!!!!
По спине побежали крупные мурашки!
Домовой!!!
Но я же – дипломированный атеист и материалист, ёлы-палы!
Во всякую фигню с чертовщиной, согласно красного диплома, принципиально не верю!
Взял себя в руки и взглянул на пол. Под ногами вертелся котёнок!
Тьфу! Пропасть! Прошмыгнул в темноте, я его и не заметил.
Напугал подлец!
Я взял непрошенного гостя за шкирку и вынес на лестницу.
Вернулся и стал думать.
Котят на лестнице обитает двое светлый полосатый и чёрный.
Полосатого я выдворил, а где же чёрный?
Перспектива искать в тёмной квартире, со свечкой…. ЧЁРНОГО КОТА!!!
Это не смешно. Решил, что не стоит.
Плюнул и лёг спать.
На утро свет был, кота нет, но сон всё же был тревожным.
А ты говоришь – бессонница замучала.
Вот сюжет! Вот фабула для триллера!!!
Дарю безвозмездно!
Нарисуй картину - «Поиск чёрного кота со свечкой».
Малевич отдыхает! Да он и не справился с такой сложной задачей.
Ведь его квадрат – всего лишь момент, когда свечка погасла.
А народ дурью мается, всё решает, что же он такое изобразил?!!!
Акрил чёрный, надеюсь, у тебя найдётся, ну и чуть желтенького?
Холст я давно подарил.
Кисть тебе в обе руки!
Твори!

Я был ещё молодой, но уже любил воду и катера.
Свой первый самодельный катерок «Дельфин» со стареньким подвесным мотором,
«Москва» я держал на водной станции ДОСААФ.
Каюты на катере тогда не было и, уходя домой, я закрывал кокпит
(открытую часть где сидения) специальным куском брезента, от дождя.
В ямке этого брезента (он посредине слегка провисал) любил спать клубный кот Васька. Каждый раз приходя на катер, я заставал его там спящим, будил и выгонял на берег.
Он всегда был страшно недоволен и нехотя покидал удобное лежбище.
В тот памятный день я, придя в клуб, ещё издали заметил,
что любимое место кота пустует.
Подошел к месту причаливания и, не торопясь, закурил.
Постоял немного, потом шагнув на качающийся на волнах катер,
наклонился к брезенту, чтобы поднять его.
Замечу, горящая сигарета была в зубах.
Только я взялся рукой за край брезента, как услышал, сзади за спиной,
истошный кошачий вой (почти крик)!!!
Я мгновенно выпрямился и оглянулся.
На берегу, напротив катера, стоял на задних лапах кот и,
глядя в мою сторону, разевал рот в крике.
Озадаченный я шагнул к нему на берег.
Кот тут же перестал орать и спокойно отошел вглубь берега.
Но только я вернулся на катер, крик опять повторился с прежней силой.
Я снова вышел на берег и, сплюнув почти догоревшую сигарету,
спросил – «Ну чего тебе Васька? Что ты орёшь? Понимаю, что тебе нравится на брезенте, но мне надо ехать».
Кот выслушал, развернулся и спокойно ушел по своим делам, как будто ничего и не было. Я снова шагнул на катер.
Поднял брезент и в нос мне ударила могучая волна бензинового запаха.!!!
Оказалось, что полная канистра неплотно вчера закрытая, приготовленная на этот день,
от качки на волнах, упала и пролилась внутрь катера!!!
Если бы я поднял брезент с горящей сигаретой во рту, полыхнуло бы не слабо!
Кот фактически спас меня и катер!
Катание на этот раз не состоялось. Почти весь день я, задыхаясь от бензинового запаха, собирал тряпкой в ведро разлитое горючее, а потом долго проветривал открытый катер.
Авральная приборка получилась генеральной, катер изнутри сиял, как новенький.
С тех пор я относился к Ваське, как к спасителю
и всегда приносил ему что-нибудь вкусненькое.
Мы подружились.
Но странное поведение кота мне до сих пор осталось не понятным.
Я – атеист и в мистику не верю.
Тем не менее!

(Попался мне как-то вот такой вопрос)
как можно научить морскую свинку трюкам?
каким и как?
такие ответы как
подколы-плавать наливаешь в ведро воду и она сама научится плавать
или не как
или первый раз слышу
НЕ ПРИНИМАЮТСЯ!!!

Добавлено 6 месяцев назад
у моей подруги умеет а мне подруга говорит что забыла как ее учила
------------------------------------------------------------------------------------------------------------
Лучший Ответ (не берусь судить логику автора вопроса)
морские свинки как хомячки....их врятли чему то можно научить....слышала наркотиками накачивали хомяков....но это думаю, вам не подойдет, еще как собак электрошоком....это просто живодерство
не мучайте животное....
максимум чему можно научить морскую свинку - своей клички, чтоб она подходила когда ее зовут, и по моему больше не чему....по крайней мере у меня получилось только это, в свое время....
---------------------------------------------------------------------------------------------
Другие ответы

А у подруги что умеет делать свинка?
Если ОКД или ЗКС то вряд ли, а по команде брать вкусняшу из ваших рук, наверное можно)))) лишь бы "няма" понравилась....
У меня свинка с ладошки брала семечки и так прикольно передними лапками держала и щелкала))))
---------------------------------------
Это же не собака....
-----------------------------------------
зачем тебе это надо??
-----------------------------------------------
Можно ,но нужно прикладывать к этому много усилий и времени
----------------------------------------------
Невозможно
------------------------------------------
нельзя...
-------------------------------
Я как всегда, ответил обстоятельно и по делу. Даже успел забыть об этом своём ответе.
И вдруг!
Спустя почти 7 месяцев!!! Получаю сообщение, читаю и недоумеваю -
==============================================================
Ваш ответ
«После войны, по рынкам и барахолкам бродили мужички, которые предсказывали судьбу за деньги всяким, кто пожелает. Для этой цели использовалась морская свинка (или хомячок).
Зверёк сидел в деревянной коробочке висящей на ремне через плечо. В коробочке небольшое отверстие, напротив которого располагался лоточек со свёрнутыми в трубочку «судьбами» написанными на бумажках.
За 15-20 копеек, уплаченных мужичку, он слегка постукивал пальцами по крышке коробочки
и называл имя свинки
– Машка! Работай! Предскажи судьбу женщине!
Из отверстия показывалась мордочка «предсказательницы» она обнюхивала бумажки
И, взяв зубами бумажную трубочку, клала на протянутую ладонь соискательницы «счастья».
Развернув в сторонке бумажку, женщина узнавала, что её ждёт.
Как утверждают – иногда сбывалось. Спросом такая услуга пользовалась.
Вот такой «бизнес», основанный на дрессировке морской свинки.
Кстати, милиция этих прорицателей гоняла нещадно! Хотя она вообще всех тогда гоняла.
На рынках и барахолках торговали чем попало, процветало воровство и прочие уголовные дела.
Время было такое.»
удален модератором.

Это произошло по причине несоответствия ответа Пользовательскому соглашению и «Кодексу правил» проекта Ответы@Mail.ru.

Для справки. С проекта удаляются ответы:
• Бессмысленные, не дающие никакого ответа на вопрос. Например, «Не знаю», «А какая разница», «Купи словарь», «Не скажу» и т.п.
• Содержащие грубые оскорбления или нецензурную брань.
• Обращения и призывы к модераторам (пишите им напрямую http://help.mail.ru/faqs/ot...) и администрации (пользуйтесь формой обратной связи).

Если Вы считаете, что Ваш ответ удален ошибочно, обратитесь напрямую к модераторам. Подробнее
Правила проекта
http://otvet.mail.ru/
----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
Получил я это сообщение и остался в недоумении.
Что же такого из Кодекса ПРАВИЛ
или Пользовательского соглашения Проекта Ответы я нарушил???
Смысл есть, мой ответ вразумителен и показывает, что научить можно, хотя бы такому простому, но целенаправленному, действию, как вытаскивание произвольной бумажки.
Не думаю, что мужички эти, все как на подбор, таланты, как дрессировщик Дуров.
Да и животное не производило впечатление забитого и затравленного.
Вполне симпатичная усатая мордочка.
Ни брани, ни нецензурщины в моём ответе не наблюдается.
И уж тем более, политических или иных,
оскорбительных для кого-нибудь слов и намёков нет.
Да! Было такое занятие, оно ничуть не хуже нынешних экстрасенсов,
гадателей и прорицателей, которых сейчас пруд-пруди!!!
Всё это наводит на грустные размышления.
Ведь несколько накопившихся подобных удалений
могут иметь печальные последствия для автора ответов.
А мне уже приходили удаления ответов на вопросы, на которые я ВООБЩЕ не отвечал!!!
«Не ладно что-то в королевстве Датском!»

Из баньки выйду, наглотавшись пару
Приму стопарик. Я давно хотел.
Сниму с гвоздя любимую гитару,
Чтоб отдохнуть душой от всяких дел.

Едва коснусь я струн её певучих,
Как мысленно уйду под небеса.
Друзей своих припомню самых лучших.
Их хриплые от ветра голоса.

Мы пели хором и поодиночке.
Высоцкий нам подсказывал слова.
Какие были славные денёчки!
И утром не болела голова.

Бывало ночь горланим под гитару
И девочки довольные визжат,
А утром никакого нет угару
Я снова весел, молод и крылат.

Потом настало времечко другое.
Однако куролесил я всю ночь.
Но утром состояние больное.
Рассол уже не в силах был помочь.

И вот теперь. Ни девочек, ни песен.
С утра – кефир, под вечер – валидол.
И женщинам я стал не интересен.
Хотя был раньше О-ГО-ГО! Орёл!

На утро морда - будто пил нещадно.
И голос хриплый. Но клянусь – не пел.
И девочки не снятся. Ну и ладно.
Насколько помню, я и не хотел.

С тоски приму ещё стопашек пару.
И перед тем, как лечь спокойно спать,
На гвоздь повешу я свою гитару.
На ней я сроду не умел играть!

Написано мною в больнице, куда я попал в самом начале "перестройки"
Вышел живой, но не благодаря "бесплатному" лечению,
а исключительно по природной крепости организма.
Вопреки!


РАЗМЫШЛЕНИЯ НА БОЛЬНИЧНОЙ КОЙКЕ О ПЕРЕСТРОЙКЕ

Больничная койка! Больничная койка!
Грохочет вдали от тебя перестройка
Не помня тебя в бытовой круговерти,
Мы всё же с тобой, от рожденья до смерти.
Я знаю больницы, лечился в них сам,
Но в них "загреметь" не желаю врагам:
Мрачны их облезлые старые стены,
Не скоро коснутся до них перемены.
Бывает и новая, в семь этажей,
Но те же проблемы гнездятся и в ней:
В палатах по восемь и больше больных,
За сутки настолько устанешь от них;
С утра и до ночи стучит домино,
Там есть телевизор, но сломан давно
На двадцать палат санитарка одна,
И дует нещадно сквозь щели окна.
В больницах тех есть тараканы, клопы.
Здесь все для народа простого - толпы;
Для тех, кто к несчастью туда попадает,
Чего-то всегда, как на зло, не хватает:
Кроватей, подушек, простынь, одеял –
И в том не всегда виноват персонал.
Им просто не дали лекарств и пинцетов,
Стерильных иголок, стерильных ланцетов,
На всех не хватает бинтов и рентгена—
Вертится, как может, врачебная смена.
И чаще всего в тех больницах бывает?
Больной сам себе в той беде помогает:
Родная подушка и простынь из дома,
Все близко и дорого, все так знакомо.
Белье принесли мне из дома друзья,
В домашнем халате и тапочках я.
Лежат в коридорах больные,
Им судно приносят родные.
Сестра без рубля не подаст писсуар,
Лишь только за мертвым придет санитар.
Лекарства для вас раздобудут друзья –
Без блата прожить там и суток нельзя.
То нету рентгена, то игл для шприца...
Да что там! Воды не всегда есть напиться.
Еду принесет вам жена или мать –
С больничной еды можно душу отдать:
На завтрак - замазка с названием «каша»,
Как уксус, прокисшая простокваша,
Куски подгоревшего, черствого хлеба...
Кто это не ел, тот в больнице-то не был.
Будь крепким, больной, терпеливым и стойким,
Лежи, не вертись, на продавленной койке...
Пусть вам не покажется, что я сгущаю,
На собственной шкуре я все это знаю'
Увы, приходилось мне много лечиться,
Я очень боюсь там опять очутиться!
Больничная койка! Больничная койка!
Не скоро коснется тебя перестройка!

Но есть и больницы, где все по-иному:
В них вам улыбнутся, как будто родному,
И сразу помоют, и сразу уложат,
И вашим родным состоянье доложат;
Обследуют за день, ну максимум в два,
Для каждого теплые сыщут слова,
Лекарства пропишут, которые лечат,
Хирурга пришлют, что вас не покалечит.
На дни выходные отпустят домой,
Там лечащий доктор у каждого свой.
Палаты окрашены в радостный тон,
И в каждой палате стоит телефон;
В палате две койки и даже одна,
Приветливый сад у большого окна.
Там есть телевизор, обычно цветной,
У каждой кровати светильник ночной.
Там утром приносят журналы, газеты,
В буфете всегда дорогие конфеты.
Кипит изобилием этот буфет,
В нем все есть, чего и на свете-то нет.
Дежурит в больнице профессор седой.
Проблемы там нет с минеральной водой.
Ковры в коридорах и всюду уют,
И кашу на масле на завтрак дают,
На ужин там фрукты, икра - на обед;
Проблемы с помывкой в больницах тех нет:
Есть душ и, представьте, - с горячей водой,
И есть, где вам руки помыть пред едой.
По первому зову бежит к вам сестра,
Сиделка дежурит всю ночь до утра,
Любой препарат, если надо, найдут,
Укол неотложный хоть ночью введут.
Там сделать рентген не составит проблемы,
За пульсом следят электронные схемы,
Там сердце заменят, ушьют селезенку,
От частых банкетов подлечат печенку,
Китайскими иглами нервы исправят,
Потом на курорт поправляться отправят.
Там ласковы сестры, внимателен врач...

Не то, что у нас: не услышат, хоть плачь!
Там лечатся люди, держащие власть.
Простому народу туда не попасть!

Больничная койка! Больничная койка!
Когда же к тебе забредет перестройка?
Когда же и нам доведется лечиться,
Как лечатся люди в особой больнице?

Пока же - совет!
Никогда не болейте,
Поменьше курите и вовсе не пейте.
К еде, относясь с надлежащей культурой,
Дружите с природой,
с водой,
с физкультурой!

Привычкам своим учини перестройку,
Тогда и забудешь больничную койку!

1988г

Полезно это знать, прославляющим прошлые времена!

Самым главным и долгожданным праздником был, конечно, Новый Год! В этот день на праздничном утреннике Дед Мороз всем раздавал подарки (опять же сладости). Бумажный мешочек с подарком, получаемый от доброго Деда после чтения стихотворения, исполнения песенки или танца, воспринимался как высшая награда и очень ценился. Содержимое мешочка исследовалось сразу же после получения. Терпеть до окончания праздника сил и воли не хватало. Дух захватывало, когда ты обнаруживал в подарочном мешочке кроме ожидаемых подушечек и печенья, ещё и пряник (розовый или белый мятный) яблоко, мандарин и две-три шоколадные конфеты в обертке. Фантик от конфеты и «золотая» фольговая бумажка являлись самостоятельной ценностью и бережно сохранялись.
Как это часто бывает в жизни, чудо праздника Нового Года рухнуло для меня однажды и навсегда. Я уже был в старшей группе и на утреннике читал стихотворение Некрасова «Однажды в студёную зимнюю пору…». Читал с выражением и, как я полагаю неплохо, чем заслужил аплодисменты присутствующих. Дед Мороз был растроган и при вручении подарка наклонился, чтобы поцеловать меня в знак особой благодарности.
И тут!!!
Я почувствовал известный мне с младенчества запах духов «Красная Москва» и увидел под бородой деда знакомый рисунок ткани платья! Такой запах и такой рисунок были только у одного человека - у моей мамы! Волшебный Дед Мороз – это моя МАМА!!! По просьбе руководства детсада она актриса театра исполняла эту роль уже не первый раз.
Исполняла профессионально (даже голос я не узнавал) но…!!!
Я расплакался, повторяя, мама! Мама!
Меня быстро увели, чтобы не срывать праздник и, ожидая конца утренника в игровой комнате, я понял, что сказка ушла из моей жизни и детство кончилось! Условность театрального действия я - актерский ребёнок понимал уже давно. Но то был театр с его особой атмосферой представления, а тут жизнь и добрый дедушка Мороз был её частью. Что жизнь это тоже своего рода театр я понял, увы, очень рано.
В то время дети быстро не по годам взрослели. Не миновала эта судьба и меня.

Незаметно подошел новый 1954год.
Город был засыпан снегом и украшен многочисленными ёлками. В новогодние каникулы у родителей была горячая пора. Все артисты театра вместе, группами и в одиночку участвовали в проведении праздников для детей и взрослых по предприятиям и детским учреждениям города, а также, в городах и посёлках области. Отца и маму в эти дни я видел не часто даже по ночам из-за выездных спектаклей.
Мне достался билет на новогодний праздник во Дворце пионеров.
То, что я там увидел, заслуживает долее детального описания.
Школьники, небольшими группами в соответствии со своими возрастами, сопровождаемые взрослыми, приходили в назначенное на билетах время к главному парадному входу дворца. Там их встречали сказочные скоморохи и уводили внутрь. Сопровождающие оставались на улице и на три часа были свободны.
За высокими дубовыми дверями дворца прямо с красочно оформленного гардероба начиналась сказка. После того как вся группа разделась, привела себя в праздничный вид и настроение, перед ней распахивались двери первого зала.
Оформление этого зала создавало полную иллюзию дремучего леса. Входящих радостно встречает натуральный леший и с прибаутками ведёт к большому пню посреди зала. Он залезает на эту лесную трибуну и обращается к детям с вопросом «Кого из сказочных обитателей леса вы знаете?». Сыплются ответы: русалки, водяные, лесовики, чертята …
Леший доволен и награждает активных крупными и красными, как лесные ягоды карамельками из корзинки. Когда называют русалку, то в тёмном углу зала медленно появляется свет и его луче видна сидящая на сломанном дереве названная нечисть.
Слышен громкий крик «УХ! УХ! УУХ!!». «Кто это кричит?»- спрашивает леший.
«Филин!!» - хором кричат дети. В другом углу сперва появляются большие светящиеся глаза, потом свет фонаря выхватывает из темноты сидящего на ветке огромного филина.
Так продолжается некоторое время пока кто-то из детей не говорит дрожащим громким шепотом «Баба Яга!!». Леший радостно бьёт себя по лбу «Как это я забыл про свою подругу Ягу? Идёмте к ней в гости. Она, наверное, скучает без вас!» и, соскакивая с пня, бежит к следующей двери закрытой занавесками, имитирующими густую листву.
Распахивает дверь и приглашает в следующий зал. Там уже другие декорации изображающие осенний лес. Навстречу из-за дерева выходит, опираясь на клюку, сгорбленная старая Баба Яга. Ребята в нерешительности останавливаются у входа. Но Яга какая то не очень уж страшная и к тому же улыбается и говорит довольно ласковым, хотя и хрипловатым скрипучим голосом.
Она обращается к пришедшим детям с просьбой о помощи:
«Старая я стала, соображаю плохо и память никуда не годится, есть хочу, а чтобы поесть надо попросить волшебную печку приготовить пирожки. Просить то я прошу, а печка просто так не печёт. Надо отгадать её загадки. Эти-то загадки я не могу отгадать. Помогите мне и тогда она угостит нас всех».
В зале стоит большая сказочная русская печка. Передняя часть её очень напоминает широко улыбающееся лицо. Ртом этого лица является большой сводчатый под, закрытый заслонкой. Печка как будто даже тёплая от неё исходят соблазнительные запахи сдобных печёностей. Яга ковыляет к печке и все за ней, однако, на некотором расстоянии из опаски (яга всё-таки). Подойдя, все дети трижды просят печку накормить пирожками. Баба Яга тоже просит и при этом дирижирует хором с помощью клюки.
Печка откликается низким потусторонним голосом и просит отгадать её загадки. Загадки не очень сложные, но надо подумать. Наконец совместными усилиями все ответы найдены, заслонка открывается и Баба Яга проворно достаёт из печи горячий противень с пирожками, картофельными ватрушками-шаньгами и небольшими булочками с изюмом. Обходя детей, она предлагает взять, что захочешь. Никто не был обижен. Последний пирожок Баба Яга взяла сама. Мне досталась шаньга. Она оказалась горячей и очень вкусной. Как я потом узнал, что этот вариант выпечки является традиционным для Урала. Мы расселись на лежащих брёвнах и ели горячие пирожки, шаньги и булочки с огромным аппетитом. Съев свой пирожок, Яга поблагодарила нас за помощь и пригласила ещё приходить в лес, не боясь никого. Потом мы все хором поблагодарили печку. И, ещё более подобревшая, Баба Яга проводила нас в следующий зал.
Там в зале вся обстановка представляла зимний лес (очень правдоподобно). В нём царила белая (но не холодная) Зимушка-Зима. По виду она очень напоминала большого снеговика, но только женского рода, т.е. снежную бабу. Зима попросила рассказать стихи или спеть песенки о зиме. Подкрепившиеся в предыдущем зале дети охотно откликнулись на её предложение. Я с удовольствием прочёл памятные мне с детского сада стихи про Мороз Красный нос. Успех был полный. В награду я, как и все другие участники этого импровизированного концерта, получил приз - небольшой бумажный мешочек, в котором лежали несколько ёлочных игрушек (плоские из картона они изображали птиц и зверей выкрашенных «золотой» и «серебряной» краской) и ещё небольшая шоколадка. До сих пор у нас хранятся эти первые награды в коробке с другими ёлочными украшениями. Они мне очень памятны и потому дороги. Когда в нашем доме украшается ёлка, они непременно вывешиваются на видное место.
Так постепенно переходя из зала в зал сказочного дворца, мы побывали в разных интересных местах и везде нас встречали персонажи легенд былин и сказок Бажова.
Здесь были и богатыри (они просили проявить ловкость и силу) и Данила – Мастер. Он показывал свою работу - чашу из камня и просил рассказать, какие драгоценные и поделочные уральские камни мы знаем. Я ответил неплохо (рассматривал коллекции камней в Горном музее и «Учколлекторе») и получил «Рубин» (это красный кристалл из сахара на палочке, как известные петушки с рынка). Многогранный прозрачный и блестящий он выглядел очень красиво и я его долго не решался съесть всё хранил дома.
Было ещё много залов и много персонажей. Рассказываю то, что запомнилось мне больше всего.
В одном из залов около старой избушки сидел старичок Какованя и рассказывал сказы Бажова, подыгрывая себе на гуслях. На крыше избушки стоял олень Серебряное копытце и в такт музыкальным звукам гуслей бил копытцем по коньку. От этих ударов по крыше рассыпались и как бы скатывались вниз десятки цветных лампочных огоньков. В полумраке зала это было феерическое зрелище.
В конце концов, мы оказались в совершенно невероятных по убранству чертогах Хозяйки Медной горы. Она восседала на высоком красивом троне и была одета, как царица, только ещё великолепнее, так мне казалось. У неё было красивое, но суровое лицо и горделивая осанка. Оробев, мы плотной кучкой остановились перед троном. Приятным бархатным грудным голосом Хозяйка стала расспрашивать нас школьников, как мы учимся и слушаемся ли родителей и учителей. Я почувствовал себя не очень уютно. Многие особенно девочки хвастались своими пятёрками и хорошим поведением. Что я мог ответить со своими тройками в четверти. Пришлось понуро стоять сзади и ждать конца этого неприятного для меня допроса, стараясь не привлекать внимание грозной Хозяйки медной горы.
Увы, от внимательного взора царицы подземного царства всего Урала укрыться было невозможно. Она жестом подозвала меня к трону. Я шел на «ватных» ногах предвкушая страшный позор перед всеми. Но царственная особа видимо решила, что тут одни успевающие ученики и ей стало неинтересно узнавать о хороших отметках. К моему удивлению и счастью она вдруг стала расспрашивать меня о том, что ещё кроме школьных занятий меня интересует. Я воспрял духом и рассказал ей, что кроме уроков я с отцом занимаюсь опытами по электричеству. На непроницаемом до этого момента лице царицы отразилось удивление. «Электричество!? Это же опасно!» произнесла она с недоверием к малолетнему школьнику. Пришлось коротко рассказать, что это за опыты. Она немного успокоилась и, как бы завершая беседу, спросила меня - «Наверное, твой отец опытный инженер-электрик?». После моего ответа о роде занятий моего отца Хозяйка настолько была удивлена и даже обрадована что, повернувшись на троне, извлекла откуда-то сзади альбом в красивом переплёте и вручила его мне со словами
– « Хорошим делом ты занялся отрок, проводи свои опыты дальше. Может быть, когда-нибудь они окажутся полезными людям. Учись и ты станешь хорошим человеком! Только не отступай и будь осторожнее!». Я замер. Передо мной в этот момент восседала настоящая Хозяйка Медной горы, а не актриса её роль исполняющая на детском утреннике. Произведённое на меня впечатление реальности было настолько велико, что я на всю жизнь запомнил её слова и старался им следовать в дальнейшем.
Что происходило на празднике дальше, мне уже было не так интересно. Все группы детей в конце концов сошлись вместе у главной ёлки. Надо отдать должное и Дед Мороз и Снегурочка и многочисленная их свита из зверушек и даже огромная ёлка, которая была установлена в главном парадном зале дворца, были великолепны. Традиционно были песни, пляски, хороводы вокруг ёлки. По мановению волшебной палочки огни на ёлке зажглись к всеобщей радости детворы. Но я, находящийся под впечатлением разговора с Хозяйкой-царицей, воспринимал всё как бы во сне. Даже полученный при выходе из дворца «подарок» (довольно объемистый мешочек со сладостями), раскрыл, только придя в наш номер гостиницы. Папы и мамы не было. Они были очень заняты и мне не удалось, в тот вечер, поделиться с ними своим восторгом и счастьем. Вскипятив на плитке чайник, я попил чаю с вкуснейшим печеньем из подарочного мешочка и, убрав запрещённый электроприбор, лёг спать.
Во сне мне снилось подземное царство и его многочисленные обитатели во главе с Хозяйкой.
Много лет спустя, я узнал от отца продолжение этой истории. Одна из ведущих актрис театра, взахлёб рассказывала сослуживцам о встрече на празднике новогодней елки, где она исполняла роль Хозяйки Медной горы с необычным мальчишкой, который, будучи ещё совсем малолеткой, проводит опыты с электричеством.
«Нет! Вы представляете! С ЭЛЕКТРИЧЕСТВОМ!!!»
При этом ему помогает отец, который по его словам – артист!!!
«Вот ведь какие фантазёры эти мальчишки! Надо же придумать артист-электрик!!»
Она с детства, оказывается, боялась электричества и не допускала мысли, что третьеклассник не только не боится, а ещё и поделывает какие-то опыты.
Заслуженный артист-электрик РСФСР стоял рядом слушал и помалкивал.
Он видел подаренный ею мне альбом с красивыми иллюстрациями по сказам Бажова и знал о ком идёт речь. Отец в новогоднюю страду был занят в репертуарных спектаклях, а ещё его приглашали в разные взрослые коллективы на заводы и учреждения. Он своими глазами видел и встречался с множеством бывших мальчишек-фантазёров ставших в последствии руководителями науки и производства, инженерами и классными рабочими.
-----------------------------------------------------------------------------------------
Это отрывок из моих воспоминаний о детстве.
Полностью эти воспоминания помещены на сайте
«Виктор Чекмарев – официальный сайт»
http://vchekmariov.narod.ru...

Желающие
могут ознакомиться с моей свежей публикацией
в альманахе "Русский Миръ".
http://www.russkymir.org/do...
Возможно, для кого-то из тех,
кто помоложе,
это будет открытием,
а для людей постарше,
толчком к личным воспоминаниям
на эту животрепещущую тему.

О Еве и Евах

Моё шутливое понимание этой истории.
---------------------------------------------
Много тысяч лет назад
Бог, спросонья, невпопад
Из ребра сварганил деву
И назвал ту деву - ЕВА.

Если б знал Господь тогда,
Сколько всякого вреда,
Породил он вместе с нею,
То не взялся б никогда.

Ну да что уж говорить,
Продолжают Евы жить.
Имена теперь другие
Только суть не изменить.

И за много тысяч лет
Через них не мало бед
Претерпели все Адамы
И конца тем бедам нет.

Съеден был один лишь плод
А страдает весь народ
Да она бы подавилась
Если б знала наперёд.

Но ругать той Евы племя,
Вроде как, теперь не время…
Знай крутись и поздравляй
Даром время не теряй!!!

Тёплым весенним утром я возвращался домой из командировки в Москву.
Уже завершилась посадка в ТУ104.
Но трап не отводят и стюардессы стоят у открытой двери.
Мы ждём в салоне, поглядывая время от времени в иллюминаторы.
На улице тепло, вентиляция не работает и постепенно в салоне становится душно.
Среди пассажиров возникает и усиливается ропот.
Чувствуется, что возникла какая-то нештатная ситуация.
По салону начинаются разговоры, подёрнутые мрачным юморком,
о всяких сложностях, порой возникающих, при полётах на этом типе самолётов.
Кто-то даже напел в полголоса, куплет из популярной в то время бардовской песенки,
на мотив похоронного марша –

« ТУ 104 – САМЫЙ ЛУЧШИЙ САМОЛЁТ!
ТУ 104, НИКОГДА НЕ УПАДЁТ!...»

На милых личиках стройных стюардесс, застывших у входного люка,
напряженное каменное выражение,
Они никак не реагируют на оживление в пассажирском салоне.
Наконец всё проясняется.
По лётному полю, к трапу подкатывается кавалькада чёрных «Волг», возглавляемая шикарной представительской «Чайкой» - стандартным для тех времён «членовозом».
Длинная, громоздкая, бронированная машина остановилась точно напротив трапа
и замерла. Находившиеся в нашем салоне пассажиры, прильнули к иллюминаторам, стараясь не упустить малейшие нюансы, происходящего на поле представления.
А происходило, на наших глазах, следующее.
Из машин сопровождения суетливо выскочили четыре человека в необычной чёрной длиннополой одежде, с островерхими шапочками на головах, тоже чёрного цвета. Хорошо отрепетированным маневром они выстроились у боковой задней двери главного автомобиля, по двое с каждой стороны образовав некое подобие живого коридора к трапу самолёта.
Ещё двое сопровождающих, вынув из багажника «Волги» свёрнутую в рулон ковровую дорожку, сноровисто раскатали её от автомобиля до трапа. На трапе уже лежала, ниспадая волнами, повторяющими ступени, похожая по виду дорожка, но другого оттенка красного цвета. Ещё при посадке, я обратил внимание на это украшение трапа, но тогда подумал, что это ещё одна новинка сервиса Аэрофлота. Теперь стало ясно, что к этому визиту готовились заранее и трап, был подготовлен, отнюдь не для нас, рядовых пассажиров.
Наконец наступил момент, которого все мы напряженно ожидали у иллюминаторов.
Один из стоящих у машины сопровождающих распахнул заднюю дверь салона автомобиля и застыл, придерживая её, склонив голову в почтительном поклоне. Остальные трое тоже опустили головы. Из двери сначала показалась рука держащая длинный посох, увенчанный золотым шаром размером с хороший кулак, из верхушки которого торчал усыпанный бриллиантами крест. Яркое утреннее солнце, рассыпавшись на гранях камней, создало вокруг креста фантастический радужный ореол. Впечатление, произведённое этой феерией, было настолько неожиданным и сильным, что по салону пронёсся вздох восхищения. Среди пассажиров, столпившихся у иллюминаторов, было не мало женщин, которые, в этот момент, не смогли сдержаться.
Представление, тем временем, продолжалось. Следом за посохом, из темноты салона показалась волосатая седая голова, покрытая высоким цилиндрическим головным убором, ослепительно белого цвета, нижняя часть которого была оторочена длинным шлейфом из лёгкой, такой же белой, полупрозрачной ткани. Бриллиантовый крестик, нашитый спереди на убор, так же брызнул всем в глаза радужными брызгами. В салоне разнёсся второй вздох.
И, наконец, показался тот, кому принадлежала рука с посохом и седая голова.
У раскрытой двери «членовоза» во весь свой высокий рост распрямился солидный полноватый мужчина, в длинном, до пят, одеянии свободного покроя, с большими широкими рукавами раструбами. Из-под широкой, белой, слегка кудрявой бороды его, на красивой ажурной цепи висел массивный крест и от него до самого низа платья, выбегала пунктирная дорожка из блестящих золотых пуговок.
От фигуры так и истекало, распространяясь вокруг, благородство и умиротворение.
Чёрные фигурки служителей эскорта, в сопоставлении с этим живым памятником, стали как бы ещё меньше и невзрачнее, ещё ниже опустили свои головы и даже согнули спины, всем своим видом выражая почтение.
Представшая перед нами всеми личность поворотом головы осмотрела самолёт, затем, воздев руку свободную от посоха, широким плавным жестом троекратно перекрестила сиявший на солнце летательный аппарат. Затем опустила руку, с вяло повисшей кистью, вниз на уровень пояса и к ней по очереди стали быстро подходить сопровождавшие его люди в чёрном. Не поднимая своего лица, они слегка приседали, сгибая колени, и губами прикладывались к этой руке, унизанной перстнями. Так же, не разгибаясь, они отступали назад, предоставляя место другому. Во время такого отхода над головой каждого совершалась короткая, отработанная до автоматизма,
процедура крещения-благославления.
Все походившие, вновь заняли свои места и только тогда, главная фигура, плавно сдвинувшись с места, направилась по ковровой дорожке к трапу. Собственно движение воспринималось со стороны, как некий плавный полёт над ковром. Лишь когда лёгкий ветерок зашевелил длинные полы одеяния, при каждом шаге стало видно, что это всё-таки шаги, а не полёт. У нижней кромки подола появлялись поочерёдно носки чёрных лакированных туфель.
Приблизившись к нижней ступени трапа, человек совершил ещё одно крестное знамение и степенно начал подниматься по ступеням. Стюардессы, стоявшие наверху, невольно напряглись по стойке «смирно» и даже дежурные улыбки на их лицах, приняли застывшее почти кукольное выражение.
Поднявшись на верхнюю площадку, фигура всем телом развернулась, и, осмотревшись по сторонам, вновь широко перекрестила на три стороны, и здание аэропорта со шпилем, и находящиеся поблизости самолёты, и автомашины, и людей в чёрном, стоящих в каменных позах на прежних местах.
Торжественная часть церемонии окончилась.
Человек развернулся, намереваясь войти внутрь самолёта. Нас, всех присутствовавших и наблюдавших это, необычное для советских людей, зрелище, остро интересовал один вопрос. Как этот высокий человек, да ещё в таком головном уборе, сумеет пройти низкий и узкий входной люк, перед которым даже пассажиры среднего роста наклоняли голову.
Всё решилось до удивления просто. Не выпуская из руки посоха, человек привычным движением снял свой высокий убор, обнажив при этом голову, покрытую густыми седыми, слегка вьющимися, длинными волосами, без малейшего намёка на лысину, наклонился и, слегка присев, шагнул внутрь. При этом, он в одной руке держал свой белый цилиндр с ниспадающим шлейфом, а рукой с посохом ловким жестом подобрал переднюю часть своей длинной одежды, так же изящно, как это делают светские дамы на торжественном приёме.
Оказавшись во входном тамбуре, он распрямился, осмотрел нашу толпу, замершую в проходе между рядами кресел. Все наши лица, обращённые к вошедшему, выражали напряженное внимание и острое любопытство. А зрелище, увиденное нами, стоило этой гаммы чувств.
Горделивая, почти царственная посадка его седой головы, уже одним видом своим показывала, что обладатель её очень важная церковная фигура. Внимательный, строгий и в то же время доброжелательный взгляд его, коснулся каждого из нас и оставил в душе
какое-то, трудно объяснимое, чувство благодати.
На худощавом лице его, как бы сошедшем с канонической иконы, отразилось некое подобие простой человеческой улыбки. Он, наверное, понял наше состояние и, желая разрядить обстановку, освободил правую руку от убора, придержав его рукой с посохом, плавным размашистым движением перекрестил всех нас, насладился произведенным впечатлением и, развернувшись в тесноватом тамбуре, шагнул в носовой салон и скрылся за занавеской, торопливо задёрнутой стюардессой, скользнувшей следом за ним.
Непривычное оцепенение, охватившее нас пассажиров, в подавляющем большинстве своём людей неверующих, медленно разрядилось. Оживлённо обсуждая всё увиденное, мы разошлись по своим местам. Если бы не внутренний интерьер, чуда современной отечественной техники «ТУ 104», то можно было подумать, что все мы стали свидетелями и участниками какого-то фантастического представления, разыгранного на наших глазах, талантливыми актёрами, одетыми в костюмы, характерные для прошлого века. Было что обсудить между собой.
Вторая стюардесса, повозившись у входного люка, закрыла его, отряхнула и одёрнула свою форменную одежду. Коротким взглядом, посмотрелась в висящее на стене тамбура небольшое зеркало, поправила на голове синюю пилотку и с традиционной улыбкой шагнула в наш салон. Лица всех пассажиров, обращённые к ней, были полны ожидания разъяснений. Она поняла наше любопытство и после традиционного аэрофлотовского приветствия, наконец, внесла ясность.
«Уважаемые пассажиры – сказала она, едва сдерживая восторженные интонации – Вместе с нами в Ленинград совершит деловую поездку глава Русской Православной церкви его святейшество патриарх Алексий (Симанский)!» (впоследствии его именовали не иначе как Алексий Первый)
«Обычно, для таких поездок, ему предоставляется отдельная машина со специальным экипажем, но ввиду срочности и важности визита в город Ленина, его святейшество счёл возможным воспользоваться обычным рейсом наравне с рядовыми советскими пассажирами. Для нашего экипажа Коммунистического труда –
далее следовали не запомненные мною фамилии, должности и звания членов экипажа, отмечу только, что и командир и второй пилот были лётчиками первого класса, а командир, к тому же, кавалер ордена «Трудового Красного Знамени» -
это большая честь и знак особого доверия.
Аэрофлот и наш экипаж приносит вам свои извинения за доставленные неудобства и небольшую задержку рейса. В воздухе мы постараемся наверстать её. Просьба проявить понимание и сохранять спокойствие»
В этот момент самолёт дрогнул и начал плавное движение на буксире.
Я бросил взгляд в иллюминатор. Трап давно отошел.
Но на поле ещё стояли автомобили и чёрные фигурки провожающих. Красной ковровой дорожки уже не было.
В салоне вновь зазвучал приятный голос нашей стюардессы.
«По прибытии в аэропорт назначения город Герой Ленинград, высадка будет производиться не у здания аэропорта, как обычно, а немного поодаль. К вокзалу вас доставит специальный автобус, встречающие уже предупреждены. Свой багаж, у кого он имеется, вы получите своевременно в зоне ожидания»
И последние её слова – «Просьба пристегнуть ремни. Желаем вам приятного полёта!» - потонули в мощном гуле запускаемых турбин.
И что интересно. Обычной на взлёте, напряженности в поведении пассажиров, которая была подмечена мною в моих предыдущих полётах, не было и малейшего следа. По лицам то и дело проскальзывали улыбки, попутчики оживлённо обменивались впечатлениями и комментировали всё увиденное. Мрачный юмор ожидания, сменился почти весельем, то и дело, в разных частях длинного салона, слышались вспышки жизнерадостного смеха. Уже никто не вспоминал песенку, наводившую на тоскливые размышления полчаса назад.
Незнакомые до этого люди просто нуждались в общении. Всех распирала потребность поделиться личными ощущениями от пережитого.
Мой сосед, грузный полноватый мужчина старшего возраста, явно какой-то опытный и пробивной снабженец, наклонился к моему уху и стараясь перекрыть шум вошедших в стартовый режим двигателей прокричал – «Вот теперь-то, мы можем совершенно не беспокоиться о благополучии нашего полёта. Сам господь позаботится о том, чтобы всё было по высшему разряду. С таким важным попутчиком можно лететь хоть во Владивосток, хоть в Америку. На худой конец, если техника подведёт, то в такой кампании нас примут на том свете с распростёртыми объятиями! Этот дедушка с господом, наверное, ежедневно общается!»
Он весело рассмеялся и огляделся по сторонам, ожидая реакции соседей по салону, но слышал его шутку только я, самолёт набирал скорость по взлётной полосе и двигатели буквально ревели. Сменив выражение своего лица на серьёзное, он закончил фразу.
– «Да что там с богом, он даже лично со Сталиным, почти два часа беседовал!!!
Осведомлённость соседа в вопросах Православной религии была неисчерпаемой, за время короткого часового полёта, я, совершенно до этого далёкий от этой темы молодой студент вечерник, узнал много нового и весьма любопытного.
Я с самого первого полёта полюбил этот, необычный для будничной жизни, процесс и всегда предвкушал впечатления от него, как некий приятный аттракцион. И даже сознание того факта, что, в определённой степени, этот аттракцион не вполне безопасен, щекотало мои молодые нервы и доставляло приятное возбуждение. При этом, мне было особенно приятно, расположившись у иллюминатора, наблюдать все фазы полёта начиная с первых толчков движения по дорожке, кончая той секундой, когда замолкали выключенные после посадки могучие двигатели и воцарялась необычная после долгого шума тишина.
Особенно мне нравился взлёт, когда мелкая, учащающаяся дробь и вибрация от колёс, несущихся по полосе, вдруг прекращалась, начинался собственно полёт с крутым набором высоты. Мои тренированные уши водолаза, совершенно спокойно переносят быстрое изменение воздушного давления и не доставляют никаких неприятных ощущений, как большинству сидящих в салоне, я просто не замечаю этих перепадов, всецело поглощённый созерцанием, открывающейся перед моим взором картины. В этот момент, никакая сила была не способна оторвать меня от прозрачного, слегка выпуклого наружу, круглого окна.
Стремительно уходящая вниз земля, наземные строения аэропорта, отдельные деревья, сливающиеся в рощи, и аккуратные многоугольники скверов и парков, дороги и улицы, с ползущими по ним автомобилями, квадраты полей и пропадающий в туманной дымке беспредельно расширяющийся горизонт. Жаль только, это зрелище продолжается не так долго, самолёт ныряет в облака и, подрагивая на воздушных завихрениях всем своим корпусом, вплоть до концов крыльев, пронизывает их. Облака так же быстро отходят вниз и, ослепительно белым в лучах высотного солнца ковром, закрывают ставшую тёмной картой земную поверхность.
Только в тех, редких для наших широт, случаях, когда полёту сопутствовала ясная безоблачная погода и можно было на всём протяжении маршрута видеть землю, я любил, разглядывая землю с большой высоты, проверять свои познания в географии и память на характерные детали рельефа: реки, озёра крупные водоёмы, ориентироваться, представляя себя в роли если не лётчика то, как минимум, штурмана несущего меня самолёта.
Тем временем, наш полёт, начавшийся столь необычным образом, продолжался.
Мой сосед слева, почувствовав во мне заинтересованного свежего слушателя, распалялся в красноречии. Сыпал событиями фактами истории и теми деталями церковной жизни и быта, узнать которые, в наше пронизанное атеизмом время, было невозможно, да и не от кого.
Не отрывая взгляда от окна, я слушал его льющуюся потоком речь, изредка поддакивая или задавая короткие вопросы- реплики.
Оказывается, что Алексий, ещё будучи митрополитом, всё время блокады прожил в осаждённом Ленинграде. В холодном, нетопленном, освещаемом только светом лампад и тоненьких, редких в то страшное время, свечек кафедральном Никольском соборе, проводил он богослужения, проповедями и молитвой поддерживая ленинградцев, призывая к стойкости в борьбе с захватчиками. И что удивительно, несмотря на всю антирелигиозную пропаганду, проводимую советским правительством, в храме всегда было много народу, иногда даже заходили люди в военной, чаще морской, форме. За эту патриотическую деятельность в дни блокады Алексий был награжден медалью «За оборону Ленинграда».
Интересное это явление, разговоры в дороге. Сосед, которого я про себя назвал - «снабженец», совершенно не знал меня, видел впервые, мы даже не представились друг другу, но та откровенность, с которой он осыпал меня, известной ему, совершенно необычной мне, молодому советскому студенту, информацией, очень подкупала и располагала к определённой симпатии.
А знал он, действительно много, и слушать его было очень интересно, поскольку мои познания, в этой специфической области, были весьма скудны. Слушая попутчика, я невольно сопоставлял льющийся из него поток информации, с тем, что мне было известно о религии до этого дня.
В нашей семье отношение к религии всегда было нейтральным. Даже от бабушки Шуры прожившей 100 лет я никогда не слышал, чтобы она проявляла какую-то религиозность. Отец знал православные традиции и канонические тексты, но это скорее по природной любознательности (просто, как культурный русский человек). Никаких обрядов у нас не практиковалось. Бабушка Евдокия (мамина мама) в молодости имела какой-то серьёзный конфликт со священнослужителем ещё в царской гимназии. Это послужило поводом к отвращению её от церкви на всю жизнь. Как бы ей не было трудно в жизни, она никогда не уповала на бога. А жизнь была нелёгкая, пятеро детей и мужа нет, умер. Естественно и моя мама, мои тёти и дяди никогда не считали возможным перекладывать свои жизненные проблемы на потустороннюю силу. Мама находила возможность решать свои многочисленные проблемы, не прибегая к молитве, своими руками и головой. Правда пасху и куличи она делала мастерски, но только, как традиционное лакомство.
Мой интерес к религии, и ко всему, что с нею связано, проявился в четвёртом классе.
До этого момента, я имел о ней весьма смутное представление, поскольку среди моих родных и знакомых не оказалось ни одного верующего. О том, что существует такое явление я был осведомлён, но, как и большинство советских детей, считал это пережитком далёкого прошлого, не имеющим никакого отношения к сегодняшнему дню.
В 1954 году я впервые приехал в Ленинград. Поездка, длившаяся почти месяц (гастроли Свердловского театра), позволила мне посетить большинство музеев города и пригородов.
Я был предоставлен самому себе, родители были очень заняты (спектакли утром и вечером).
Посещение музеев, в то время, было свободным и бесплатным, а потому, никто и ничто не препятствовало удовлетворению моего любопытства. Я ходил по разным музеям с утра и до вечера, иногда даже забывая об обеде, за что мне не раз делали выволочки мои, уставшие за день, родители, возвращавшиеся в квартиру, что нам была снята на время гастролей.
От обилия новой информации, буквально «лопалась голова». Но в этом «море» увиденного, особо выделялись вещи связанные, так или иначе, с религией. Причём не только с православием, но и с другими конфессиями. Величественные храмы, статуи, художественные произведения, музейные экспозиции – всё это, не могло не воздействовать, на мою молодую голову.
Я пристраивался к экскурсиям и буквально ловил каждое слово экскурсоводов. Задавал много вопросов, чем немало утомлял их. В одном из залов Эрмитажа, где было много картин на библейские и евангельские сюжеты, я настолько замучил своими вопросами немолодого экскурсовода-искусствоведа, что он, в конце лекции, отвёл меня в сторонку и доброжелательно посоветовал сходить в Казанский собор и задать мои вопросы там. Он справедливо полагал, что специалисты религиоведы будут более подробны и основательны в своих объяснениях сюжетов. Его советом я воспользовался на следующий же день. До этого, я ещё не знал, что в этом огромном храме на Невском, расположен такой интересный музей. Удобным оказалось и его расположение, он был ближайшим от места нашего временного проживания на канале Грибоедова.
Два дня, я буквально не вылезал из музея и прослушал несколько экскурсионных лекций, с разными сопровождающими. Содержание этих рассказов было остро заточено на антирелигиозную пропаганду и в моём, не омрачённом ничем до этого, детском сознании оно улеглось основательно и надолго. Кое что, из того, что рассказывал мой сосед по полёту, было мне известно,
но большинство информации, особенно о Русской Православной Церкви было совершенно для меня новым, ранее неизвестным, а потому вызывало интерес.
Полёт наш, между тем, близился к завершению. Двигатели изменили тон и началось снижение.
По внутренней трансляции вновь попросили прекратить перемещение по салону, занять места и пристегнуть ремни. Крылатая машина, подрагивая всем корпусом, пробила по-ленинградски низкую облачность. Вновь показалась земля. Под крыльями вначале просматривались поля и перелески пригородов. Мы перелетели ленту Невы и на малой высоте обогнули город с севера, пролетая над районами новостроек «Гражданки», вновь оказались над водной гладью Финского залива, курсом на аэропорт Пулково. Самолёт тряхнуло, вышли шасси, и, спустя минуту, их колёса коснулись бетонной полосы.
Всё это время я, увлечённо приникший к иллюминатору, совсем забыл о соседе, не слушал его.
Лишь когда аппарат, свернув с посадочной полосы на боковую, дорожку замер и заглушил двигатели, до меня донёсся громкий смех и голос соседа.
«Ну вот! Долетели, с божьей помощью!!!»
К нашему самолёту оперативно был подан заранее пригнанный трап, на ступенях которого ковровой дорожки не было, всё было как на обычных рейсах. Пассажиры потянулись к выходу.
Пошли и мы с соседом. Проходя мимо зашторенного переднего салона прикрываемого улыбающейся стюардессой, я услышал звон стекла и посуды, там происходила дорожная трапеза. Оживлённой толпой, покинув машину, все мы плотно разместились в подошедшем автобусе, а самолёт поплыл мимо нас буксируемый в другое, более почётное, место, к низкому зданию старого ленинградского аэропорта.
Автобус высадил нас у лёгких навесов, которыми обозначалась в те времена,
зона прилёта и выдачи багажа.
Подъезжая к аэровокзалу, мы могли наблюдать из окон финальный акт спектакля,
свидетелями и невольными участниками которого, мы все стали.
На площадке со стороны лётного поля перед вокзалом стояли многочисленные чёрные автомашины, У выстеленных по асфальту красных дорожек толпились люди в чёрном и белом одеянии, а по трапу, тоже покрытому ковром, величественно спускался наш попутчик, поддерживаемый под руки двумя слугами в чёрном. Процедура повторялась в обратном порядке.
Те же крестные знамения на все стороны, целования руки и троекратные поцелуи с встречающими в белых одеждах. Сверкания бриллиантов не наблюдалось, погода была наша, ленинградская, пасмурно, ветер и низкие мрачные тучи, сплошь перекрывшие небо. Хорошо хоть господь не устроил дождя, смилостивился к своему полномочному представителю на земле.
Багажа у меня никакого не было, одна сумка через плечо (командировка была краткосрочная) и я, минуя ожидавшую толпу встречающих, устремился на рейсовый автобус, курсирующий до города.
Необычное путешествие для меня закончилось.
Но нет!
Судьбе было угодно напомнить мне о нём ещё раз.
Уже при подъезде к городу наш автобус вдруг свернул на обочину и остановился. Спустя минуту-две мимо нас, в направлении к городу, по пустому Московскому шоссе
пронеслась многочисленная кавалькада чёрных машин с сиренами и мигалками.
Патриарх Алексий Первый, видимо, очень спешил по своим божественным делам!
Так мои пути, на короткое время, пересеклись, и даже совпали,
с одним из почитаемых ныне «святых» нашей церкви,
самой Православной (правильно славящей Господа) церкви на всей земле!

К.В.Чекмарев

Москва - Ленинград
1965г.

Бабушка Шура. (рассказ)
О странностях модерации на сайте ОТВЕТЫ.
День седьмого ноября, красный день календаря! (рассказ-воспоминание)
Сюжет для друга (отрывок из письма другу)
Счастливый мистический случай.
«ЖУЛИК» рассказ о послевоенном семейном быте.
Больничная койка Поэма воспоминание
День Космонавтики или как я узнал о полёте Гагарина
О Еве и Евах Стихи
После баньки Стихи
Как я перестал верить в Деда Мороза. Отрывок из воспоминаний
Новогодний праздник в Свердловске. Рассказ
Как я чуть не стал пионером-героем. Рассказ
Память о войне Стихи
Не опоздай! Стихи
Становление инженера Биографическое эссе
Профессор Мокрухин Рассказ

Самолётный спирт-коктейль в учебном комбинате



В самом конце пятидесятых, начале шестидесятых годов, министерство просвещения СССР, под давлением правительства и других министерств, решило радикально реорганизовать учебный процесс во всех советских школах. Генеральным направлением был выбран курс на всеобщее политехническое обучение. Заводам и фабрикам нужны были в большом количестве молодые и обученные рабочие кадры. Уж слишком многие желали получить высшее образование. Конкурсы в ВУЗы страны достигли небывалых высот. Партию, то бишь КПСС пугало такое явное нежелание сразу после школы вступать в ряды самого передового в мире рабочего класса. Надо было заставить молодёжь пополнить опору режима новыми силами. Заставлять и принуждать у нас умели прекрасно. Опыт предыдущей истории страны тому подтверждение. Так поступили и на этот раз. Во всех школах страны было введено одиннадцатилетнее обучение с обязательным освоением школьниками старших классов рабочих профессий. Это касалось как мальчиков, так и девочек - различия тут не делалось. А уж склонность к гуманитарным дисциплинам не принималась во внимание вовсе. Каждая школа была прикреплена к ближайшему заводу или фабрике. На базе учебных структур этих предприятий проводилась подготовка будущего молодого пополнения рабочего класса. Там, где таких структур не существовало, наскоро создавались школьные Учебно-производственные комбинаты.
Этот процесс во многом повторял существовавшую ещё с довоенных времён систему РУ-ПТУ. Но она к тому времени себя уже почти изжила и дискредитировала. Только самые безнадёжные школьные двоечники вливались в ряды ПТУшников. Но их количество было не таким большим, как требовалось. «Ремеслухой» школьные учителя пугали нерадивых учащихся – «Вот будешь так наплевательски относиться к учёбе, плохо себя вести на уроках - тебе прямая дорога в ПТУ!!!» - звучало на уроках и педсоветах, где прорабатывали отстающих и нарушителей школьных порядков.
Короче – потребность у государства созрела. Надо было решительно действовать. Никаких всенародных обсуждений школьной реформы и не подразумевалось. Что тут обсуждать? Партия, её Политбюро, а стало быть, и Родина решили - так и будет! Народ хорошо отучили роптать ещё в довоенные достопамятные тридцатые годы.
Эта радикальная реформа, естественно, не вызвала восторга, ни у школьников, ни у их родителей. Всенародное обсуждение ее, конечно, велось, но, как это было тогда принято, на кухнях при закрытых дверях и без посторонних. Многие, если не большинство, старших школьников видели себя в будущем инженерами, учеными, но отнюдь не рабочими. Эту же перспективу для своих чад лелеяли и их родители. Причём не только «гнилые интеллигенты», они-то понятно, но и рабочие. Эти-то, точно знали цену рабочему хлебу и желали своим детям лучшей доли. Но выбирать не приходилось.
Хорошо если шефом школы оказывался крупный, более или менее оснащённый современным оборудованием, завод. Обычно это были предприятия оборонной направленности, так называемые «почтовые ящики». Там действительно можно было получить и хорошую подготовку и в последствии приличную работу. А если поблизости ничего стоящего, кроме захудалой фабричонки, с допотопным оснащением, выпускающей никому уже не нужную давно устаревшую продукцию, не находилось?
Было, над чем, задуматься, и ученикам и их родителям. Просматривалась довольно мрачная перспектива, отучившись, лишний год на рабочую специальность, сразу после получения аттестата «загреметь» на три (а то и больше) года в армию. Да после такого перерыва, вернувшись, домой с головой забитой всяким мусором, вроде армейских Уставов, пытаться поступить в ВУЗ, пройдя «реанимацию» на подготовительных курсах. Не многим этот подвиг удавался. Служба в армии хорошо отбивала у молодёжи интерес к продолжению учёбы. А вот навыки слесаря или токаря можно было восстановить без особого труда и после армейских тягот и лишений. А дальше обзаведение семьёй, дети и прочие жизненные проблемы. Тут уже не до учёбы и человек остаётся рабочим до конца жизни. Прощай мечты о высшем образовании. Это собственно и требовалось Родине в лице Политбюро нашей Партии (КПСС).
Вот под эту-то административную метлу подвернулся и я. В определённой степени мне и моим одноклассникам повезло. Наша 62я школа Приморского района, где я тогда должен был учиться в девятом классе, по вышеозначенной программе реформирования обучения, была прикреплена к, расположенному поблизости, крупному оборонному заводу.
«Северный завод» - он тогда обозначался как п./я.493, был расположен около станции железной дороги «Новая деревня». Его огромная территория включала в себя, пустынное тогда и огороженное колючим забором, большое лётное поле, именовавшееся «Комендантским аэродромом». Оно и понятно, завод был авиационным. До войны, а потом и после, готовая продукция покидала территорию этого завода своим ходом с этого аэродрома. К тому времени, которое я описываю, завод был уже перепрофилирован и готовые «изделия» вывозили в больших товарных вагонах по имевшейся ж. д. ветке. «Изделия» были самыми современными для международной обстановки «холодной войны» и крупносерийный выпуск их имел очень важное значение для обороны страны. Вот мы школьники, а в дальнейшем, пройдя обучение, – квалифицированные рабочие и должны были помочь решать задачу увеличения серийности этих «изделий».
«Эта важная народно-хозяйственная и оборонная задача ляжет на ваши молодые плечи!» - так, или примерно так, выражался в своей пафосной вступительной речи заместитель директора завода, начальник отдела подготовки кадров ОПК товарищ Белорусцев Сергей Александрович, когда выступал перед нами, собранными по случаю начала учебного года, в актовом зале.
«Партия и правительство доверяет вам – молодым, ковать надёжный щит мирного неба над нашей необъятной Родиной!! Цените это доверие. Хорошо учитесь и постигайте глубже тонкости нашей рабочей науки» - и далее в том же духе.
Я слушал и думал, а что говорят такие же начальники в других актовых залах страны. А если единственная в маленьком городке фабрика по производству керамической сантехники?
Отец недавно посещал такой городок «КРАСНОФАРФОРНЫЙ» с шефским концертом. Вернувшись, он рассказывал, как необычно решало местное руководство вопрос укрепления береговой линии в черте городка. Городок, расположенный на возвышенном береговом холме окантован, белым издали, валом, состоящим из бракованных и разбитых унитазов, писсуаров и умывальных раковин. Волхов не в состоянии, даже в весеннее половодье, разрушить это экзотическое и гигантское защитное сооружение. Но выйти на берег, не повредив обувь, было невозможно. О ходьбе босиком не только по берегу, но и по улицам и дворам речи вообще не шло. Повсюду были видны коварные острые белые осколки.
Интересно, как и какими словами, мобилизует на хорошую учёбу старшеклассников своего городка директор унитазно-писсуарного завода?
Но товарищ Белорусцев закончил призывать и начал стращать. Он говорил нам о технике безопасности при посещении территории и цехов завода. О рабочих специальностях, которые нам предстоит освоить, прежде чем мы определимся с выбором конкретной профессии. И в конце, доверительно понизив голос, посуровевшими глазами оглядывая зал, поведал нам, как я понял, самое главное.
«Завод наш оборонный, а потому – секретный» - сказал начальник ОПК. Слово «секретный» он произнёс каким-то зловещим шепотом. От этого по спине поползли мурашки. «Это значит» - пояснил замдиректора – «что далеко не каждому и всякому Родина может доверить ковать щит своего неба. Это надо ещё заслужить. Надо, во-первых, хорошо учиться, а во-вторых, пройти соответствующую проверку на «допуск»».
Как я понял значительно позднее это «во-вторых», гораздо важнее всего прочего.


После торжественного собрания для нас состоялась небольшая экскурсия в цеха завода.
Четырёхэтажное новое здание учебного центра ОПК вплотную примыкало к высокому, украшенному поверху колючей проволокой, глухому забору завода. Через небольшую, охраняемую часовым с винтовкой, дверь в заборе нас провели, пересчитав, на запретную территорию предприятия.
Экскурсию проводил пожилой мастер производственного обучения, представившийся нам, как Зуев Павел Алексеевич. В последствии мы называли его сокращённо Палсеич. Он не возражал против такой фамильярности. Это был, как говорится, «простой рабочий человек». По его разговору сразу можно было понять, что его университетом был вот этот самый завод. На всю жизнь запомнились нам его характерные словечки и технические термины: скоростя, поверхностя, плоскостя, лямень - (алюминиевый сплав), шпендэль –
- (главная деталь станка) и многие другие.
Он работал на этом заводе с довоенных времён и знал производство, как свой родной дом.
И его, похоже, знали все. Каждый встреченный нами работник уважительно здоровался с мастером. Рабочие с удивлением и любопытством разглядывали нашу пёструю группу.
«Вот привёл вашу будущую смену» - пояснял любопытным наш сопровождающий.
В глазах встречных читалось недоверчивая усмешка – «Ну-ну. Посмотрим, что это за смена. Небось, разбегутся после школы кто, куда только не на завод».
Опытные рабочие в своих предположениях были недалеки от истины. На наших лицах отражалось всё кроме радости, смятение, испуг, удивление, но не радость от встречи с действующим заводом.
Ещё на улице, прямо на ходу, «экскурсовод» поведал нам, что эта территория славного «Северного завода», находящаяся у впадения Чёрной речки в Малую Невку, является площадкой, на которой размещено вспомогательное производство. Завод на этом месте был создан очень давно. «Здесь конечно тесновато, но уютно» - нахваливал родное предприятие старый мастер – «Главная площадка, которая находится около железнодорожной станции, конечно более просторная и современная. Но там из цеха в цех можно ехать на машине, а здесь всё рядом. Оборудование в этих цехах конечно устаревшее, но надёжное»
Мы и сами видели, что эта территория «кузницы шита Родины» больше похожа на музей старого дореволюционного производства знакомого нам по кинофильмам.
Территория завода была тесно застроена старыми кирпичными корпусами цехов.
Корпуса эти давно не ремонтировались. По их обшарпанным, закопченным стенам можно было прочитать историю многих десятилетий завода с дореволюционных времён. Проходы, между цехами и между оборудованием внутри них, были завалены различными заготовками, незавершенными деталями, отбракованной продукцией, какими-то ржавыми бочками и ящиками.
В большом механическом цеху, куда нас привёл нас Палсеич, было сумрачно и очень шумно. В воздухе чувствовался сильный запах горячего металла и машинного масла. На улице стоял солнечный сентябрьский день, но свет слабо проникал сквозь запылённые и никогда не мытые большие окна. Только у станков и верстаков полумрак рассеивался светом небольших лампочек. В пятнах этого местного освещения мелькали лица рабочих занятых своим повседневным делом. На наше появление никто не реагировал.
По проходам между станками туда сюда ходили вспомогательные рабочие. Посторонившись, мы пропустили тележку, нагруженную деталями, которую катил молодой, одетый в серую замасленную одежду, рабочий. Присмотревшись, мы убедились, что в такую же форму одеты все находящиеся в цеху. Даже наша, столь нелюбимая нами, школьная форма, выглядела здесь празднично. Особенно нелепо в этой обстановке выглядели наши девочки в белых передниках. В воздухе вилась пыль, а под ногами хрустела металлическая стружка.
Палсеич подвёл нас к большому токарному станку. Бережно погладив его, не очень аккуратно окрашенный в зелёный цвет бок, он, обернувшись к нам, сказал. Вот на этом «ДИП 300» я проработал много лет, начав ещё до войны. Мы с ним старые друзья. Он и сейчас, как новенький. Вы не смотрите, что он выглядит старым и несовременным. На этом станке и по сей день, точат самые ответственные детали.
Водя нас от станка к станку, Палсеич рассказывал и рассказывал. О своём родном предприятии он был, наверное, способен говорить бесконечно.
Не знаю, как другим моим товарищам, но мне было интересно и разглядывать, и слушать. Всё было новым и необычным. На наших глазах из невзрачных заготовок рождались вполне симпатичные блестящие детали. Движения рабочих были экономны, мастерски отточены и даже виртуозны.
У одного из токарных станков мастер обратил наше внимание на действия рабочего. Тот, захватив щепотью из маленького ящичка, стоящего на станке, какое-то вещество - порошок белого цвета, начал посыпать вращающуюся деталь, наподобие того, как делает хозяйка на кухне, соля суп. Действия рабочего, в самом деле, были странными и необычными для ситуации цеха. Отметив наше удивление, Палсеич пояснил – «Рабочий изготавливает ответственную деталь из специального лёгкого сплава. В этом сплаве много магния. При нагревании, в процессе обработки, магний может воспламениться и вся деталь очень быстро сгорит, да ещё и попортит станок, так как температура горящего магния очень высокая. Так вот процесс воспламенения и горения останавливается посыпанием специальным порошком. Надо только вовремя его применить».
Из школьного курса химии мы уже знали, как горит магний. Учительница Клавдия Ивановна, по прозвищу «молекула», демонстрировала нам такой опыт. Магний горел ярким белым пламенем, разбрасывая искры. От кусочка проволоки в пробирке оставался только белый порошок. И вот теперь мы стали свидетелями конкретного применения знаний по школьному курсу химии. Так что несомненная польза от этой короткой экскурсии на завод была.
Покинув цех, мы прошли по территории к главной проходной и, поблагодарив нашего «экскурсовода», расстались с ним. Нас выпустили через калиточку, около которой стоял пожилой охранник в форме и с револьвером в поясной кобуре. Конечно же, нас опять пересчитали. Все были на месте, никто не заблудился в лабиринте цехов, не отстал.
По дороге домой мы некоторое время шли молча, обдумывая услышанное и осмысливая увиденное. Как водится, молчание нарушили девочки и сразу загалдели, перебивая друг дружку. Суть их бурной реакции сводилась к тому, что они ни за что не будут работать на заводе, рабочие условия на котором, они характеризовали, как - «Ад вонючий! Грязь и ужасный шум!». Главное, на что они обратили внимание, это серая и невзрачная рабочая одежда. «Это что же? Всю жизнь ходить в этом тряпье? Да ни за что на свете! Уж лучше в магазине торговать, чем до конца дней своих возиться с этими железяками!»
Мальчики были более сдержаны в своих комментариях. Предметом их разговоров были различные механизмы увиденные в цехах.
Но какие разговоры бы не велись, у каждого было своё мнение и свои планы. Делать нечего, надо будет продолжать ходить в школу, а, стало быть, и учиться рабочим профессиям. В конце концов, будущее покажет, кому это пригодится, а кому просто пойдёт на пользу, как эффективный стимул к продолжению учёбы. Так сказать агитация «от противного».
В следующий четверг мы пришли в учебный центр ОПК, взяв с собой, как и полагалось, рабочие халаты и обязательные береты, девочкам полагались косынки, под которые они были обязаны убрать свои длинные волосы. Этого требовали правила техники безопасности при работе на металлорежущих станках. Но до работы к станкам нас ещё долго не допускали. Нас поделили на группы и развели по учебным классам. Началась будничная учебная работа. Сначала первые несколько занятий были посвящены теории. И проходили они в классах очень похожих на школьные. Отличие состояло лишь в том, что сидели мы не за школьными, изрядно надоевшими, партами, а за столами и все стены классов были увешаны плакатами. Слушая лекции, мы вертели головами, разглядывая устройство станков и различных механизмов. На ярких цветных картинках были изображены все стадии обработки деталей. Очень доходчиво было показано, как правильно и безопасно надо работать на станках. Всё было ново и интересно. Всё было по-взрослому. И преподаватели обращались к нам, как к взрослым. Вежливо и уважительно. Не было назидательности и менторства, свойственных большинству школьных учителей. Никто не требовал полной тишины, а наоборот приветствовалось активное участие в учебном процессе. Вопросы можно было задавать почти сразу, как только они возникали. Полный и содержательный ответ следовал немедленно. Чувствовалось, что преподают, не сухие теоретики, а люди знающие и любящие своё дело, а главное все они были мужчины. Для обычной школы мужчина – преподаватель был довольно редок. Решения партии и правительства были не пустым звуком для руководства завода. Оно поручило в целом мужскому коллективу ОПК готовить из нас рабочую смену всерьёз и по настоящему. Надо сказать, что это во многом удалось нашим учителям – мастерам. Спустя небольшое количество занятий нам (многим из нас) стало даже интересно посещать классы и мастерские ОПК. Особенно этот интерес усилился, когда мы приступили к практическим занятиям. Соприкоснулись по-настоящему с инструментом и металлом.
В самом начале практики нам преподали основы слесарного дела. Занятия вёл довольно молодой мастер Васильев. Под его руководством, каждый из нас (и даже девочки) изготовил, из круглого куска стали, настоящий слесарный молоток. Молоток по чертежу был квадратным в сечении. Каждому из нас пришлось потратить не одно занятие, чтобы превратить заготовку в окончательное изделие – блестящий гранёный молоток. Поверхности граней были с особой тщательностью доведены до зеркального блеска шлифовальной шкуркой. За эту работу всем были выставлены оценки, причём четвёрок не было – только пятёрки. Молотки, нами же самими, были насажены на деревянные ручки (изготовленные также своими руками) и торжественно подарены каждому (каждой), для пополнения домашнего инструмента. Надо было видеть удивлённые и радостные лица родителей держащих в руках нашу работу. Некоторые из них даже не поверили своим глазам. И только вручённая каждому справка, об окончании зачётной работы с оценкой, помогла рассеять все сомнения.
Сказать по правде этот молоток до сих пор служит в нашем доме верой и правдой. Вид у него уже, конечно же, не такой блестящий, как в начале. Но он мне дороже любого покупного.
Обучение наше проходило по плану и, наконец, настал момент, когда нас допустили к самостоятельной работе на станках. Мне сначала доверили работать на фрезерном станке.
Спустя какое-то время я уже вполне сносно мог обращаться с этим довольно сложным оборудованием. К слову сказать, изготовление того же молотка с использованием возможностей фрезеровки занимало уже не две недели, а всего два часа. И плоскости получались идеально ровные гладкие и взаимно перпендикулярные. Вот что значит настоящий заводской инструмент и оборудование. Изредка подходивший мастер делал если нужно замечания и, если ему нравилась работа, то хвалил. Похвала старого опытного рабочего воспринималась совсем иначе, чем пятёрка в школьном дневнике.
Освоив фрезерование, я был переведён на токарный станок почти такой же, как мы видели в первый день только немного поменьше ДИП200. Постепенно освоил его и я. Мастер был очень доволен моей работой. Он лично обучал меня вытачиванию шара. Эта работа у токарей считается проверочной на степень подготовленности ученика. Я выдержал экзамен с честью. Вручая мне после контрольных обмеров мой «пробный шар» Палсеич расплывшись в улыбке сказал –«Ну, что, Кистинтин!» - он почему-то обращался ко мне только так –«Я знаю, что ты собираешься после окончания школы поступать в институт. Дело это хорошее и я одобряю. Учись. Инженеры они тоже нужны. Только что стоит инженер, если он не может своими руками ничего путного сделать? Тебе моя учёба может пригодиться. Ну, мало ли как сложится твоя жизнь, у тебя всегда будет специальность, которая тебя выручит в трудное время. Покажи в любом отделе кадров, любого завода, этот шар и тебя примут без колебаний»

Не пригодился мне этот шар. К стыду своему вынужден признать, что он пропал. Скорее всего, его «заиграл» мой подросший сынишка, а жаль!
Не стал я профессиональным рабочим. По окончании обучения, я, как и все мои товарищи, получил свои первые в жизни три диплома-удостоверения о присвоении рабочих квалификаций: слесаря, фрезеровщика и токаря. По всем трем специальностям мне, в отличие от других, присвоили третий квалификационный разряд. Это было очень высокой оценкой для школьника. Это удостоверение государственного образца, да еще со всеми печатями уважаемого «Северного завода», с достоинством принималось на любом другом предприятии но!!!
Я выбрал для себя другой путь, стал инженером-конструктором. Тем не менее, я помнил полученные мною трудовые премудрости и навыки, всегда мог без колебаний встать к станку и изготовить деталь, разработанную и вычерченную самостоятельно перед этим на кульмане.
Спасибо! И низкий поклон моим учителям!

Но продолжу о нашей учёбе и о заявленной в заголовке теме спирта.
Время от времени некоторым из нас поручались работы не связанные непосредственно с программой нашей рабочей подготовки, но тоже необходимые и полезные в плане расширения нашего технического кругозора. Как это бывало, накануне откуда-то с головной площадки «Северного завода» приезжал грузовичок и привозил какие-то деревянные обитые железом ящики, окрашенные в военный зелёный цвет. Мы разгружали машину и переносили их, складывая на слесарном участке. Уже заранее мы предвкушали интересную и необычную работу. В один из последующих дней мастер слесарного дела, отобрав из общего состава нескольких ребят, объявлял, что сегодня они будут выполнять спецзадание. За этим таинственным словом скрывалось изготовление наглядных пособий и стендов для учебных центров и мест подготовки лётчиков и наземного технического персонала аэродромов. Часть этих стендов и пособий уходила прямой дорогой в аудитории и лаборатории авиационного института.
В ящиках находились упакованные для длительного хранения авиационные приборы. Все они были тщательно завёрнуты в вощёную бумагу, аккуратно вложены в ячейки и снабжены сопроводительной документацией. Это всё и было предметом нашего труда.
Следуя указаниям мастера, мы распаковывали приборы и приступали к «делу».
Каждый однотипный прибор, а их в ящике было по нескольку штук, мы тщательно разбирали на отдельные части и последовательно укрепляли проволочками на больших фанерных щитах до последнего винтика и шайбочки. Разбирать было не так-то просто. Авиационная техника делалась исключительно надёжно и крепко. В отдельных случаях чтобы извлечь нужную деталь приходилось ломать соседние или распиливать ножовкой корпус. Но поскольку приборов в ящике было много, а стенд мы делали один, это было не страшно. В результате получался очень хорошее наглядное пособие, разглядывая которое можно было составить полное представлении о том, как устроен и как работает прибор. Самое интересное состояло в том, что и мы сами становились знатоками по части авиационных приборов. Устройства оказались довольно сложными и очень для меня интересными. Через наши руки прошли почти все приборы, которыми были оснащены кабины самолётов. Теперь, видя в кино или на фотографии пилотов сидящих о кабине за штурвалом, я мог не только назвать любое устройство, но и знал, что у него внутри и как всё это работает. Разглядывая сопроводительную документацию, я научился воспринимать сложные чертежи и, читая тексты, понимать взаимодействие элементов механизмов. Польза от этой работы была несомненная.
Я настолько проникся этим новым для себя знанием, что решил после школы поступать не куда-нибудь, а в ЛИАП - Ленинградский институт авиационного приборостроения, так он тогда назывался. Я понимал, что лётчиком мне всё равно не стать, по состоянию здоровья, но самому разрабатывать новые приборы для авиации и космоса мне очень хотелось. Так мои учителя, сами того не подозревая, вместо желаемого рабочего, подготовили будущего инженера-конструктора. Ещё и ещё раз спасибо им за это!
Вынужден снова отвлечься.
Не стал я приборостроителем. По совершенно тривиальной причине. Сдав четыре вступительных экзамена, а тогда их было пять, на пятерки, я «завалил» последний – литературу. Желая, чтобы за сочинение тоже была пятерка, хотя по проходному баллу конкурса хватило бы и четверки, я написал настоящее сочинение. Это было действительно сочинение – почти научная работа-исследование творчества М.Шолохова. Здесь было все и «Тихий Дон» и «Поднятая целина» с их многочисленными героями и персонажами и даже короткие рассказы. Сочинение было содержательным и «идеологически выдержанным» но!!!
На восьми листах я ухитрился сделать шесть ошибок.
На двойку вполне хватило! Никакие апелляции к приемной комиссии со ссылками на содержательность и полноту раскрытия темы не возымели действия. Им хватило бы одной странички списанной со шпаргалки, но без ошибок. Конкурс в тот год был 12 человек на одно место. Очень многие молодые романтики желали внести свой посильный вклад в освоение космоса.
Один из членов комиссии сказал мне в доверительной беседе – «Ну зачем вы расписывали все эти образы? Кому здесь это интересно? Писали бы короткими предложениями и попроще. В техническом ВУЗе некому оценивать вашу работу, а вот считать до шести они умеют прекрасно. Если бы вы поступали на литературный факультет, то можно было побороться за оценку. Приходите на будущий год и будьте благоразумнее».
Я был очень раздосадован и обижен. На следующий год я поступил в ЛЭТИ. Сочинение мое было очень коротким. Это теперь на пенсии я снова распоясался и пишу много. Пусть любезный читатель оценит, есть ли в этом смысл.
В результате авиационная промышленность не получила творческого конструктора приборов. Ну и поделом, зато электроника не прогадала. Я ни о чем не жалею.

Так вот – по теме.
В один из дней грузовичок привёз необычные ящики продолговатой формы. На этот раз в них оказались не навигационные и штурманские приборы, а детали гидравлических приводов самолётных механизмов. Из них тоже предстояло изготовить наглядные пособия. Сложность этой задачи как нам объяснил мастер состояла в том, что устройства эти хранились в полностью готовом виде и были предназначены для быстрой замены, вышедших из строя, в полевой обстановке. А стало быть, они уже заправлены соответствующей рабочей жидкостью. Жидкость эта крайне агрессивная и ядовитая. Она даже подкрашена в красный цвет – цвет опасности.
«Прежде чем приступать к разборке» - пояснял мастер - «Необходимо сначала очень осторожно слить жидкость вот в этот сосуд не пролив ни капли»! Мастер поставил на верстак пузатую стеклянную бутыль ёмкостью литра на три. «Для этого вот вам стеклянная химическая воронка. Отворачиваете аккуратно ключом вот эту маленькую пробочку. Наклоняете над воронкой и сливаете всю до капли жидкость. Если капля попала на руки, то надо сразу вытереть пораженное место ветошью. И при разборке надо так же ветошью протирать каждую деталь, чтобы удалить малейшие следы этой отравы. После окончания работ бутыль сдать мне, а самим тщательно вымыть руки с мылом. Всё поняли?»
Мы поняли всё. Чего уж тут не понять. Тем более, что первый механизм на наших глазах сам мастер опорожнил в литровую стеклянную банку. Затем, со всеми предосторожностями, унёс куда-то, как он сказал – «для анализа».
Работу мы выполнили, как сказано и долго после этого плескались в умывальнике, приводя в порядок свои руки. Я мыл очень тщательно и, наверное, поэтому задержался с уходом. Наспех вытерев, сияющие чистотой руки, я бросился догонять ушедших товарищей. Я их уже почти нагнал около Военно-Морской Академии, как вдруг обнаружил, что в спешке забыл на вешалке свою любимую кепочку. Кепочки я носил с раннего детства и настолько привык к ним, что не представлял себе, как можно выйти на улицу без этого головного убора. Развернувшись, я помчался обратно, боясь, что мастера уйдут и гардероб закроют. Уже в коридоре учебного корпуса, поняв, что не опоздал, я перешел на спокойный шаг и, спокойно пройдя в раздевалку, снял с крючка свою кепочку.
Направившись к выходу, я обратил внимание на полуоткрытую дверь в кабинет мастеров и преподавателей. Сквозь широкую щель я увидел картину, которая повергла меня в изумление и почти шок.
В комнате за столом сидели два наших мастера и преподаватель по ТБ Виктор Васильевич и громко беседовали. На столе были разложены бутерброды, а посредине возвышалась, отсвечивая красным цветом, знакомая бутыль. Перед каждым из собеседников стояли стаканы, в которых на треть тоже светилась красная ядовитая и агрессивная жидкость. Я просто остолбенел. Мастера без всяких мер предосторожности пили эту отраву и закусывали бутербродами. Никаких признаков неизбежной при этом смерти на их лицах не наблюдалось. Более того, лица были довольные улыбающиеся и раскрасневшиеся. Палсеич, как обычно курил свой «Беломор» и громким голосом рассказывал какой-то случай из своей, полной интересными событиями, жизни. Я понял, что я чего-то не понял. Мне ничего не оставалось, как тихонько ретироваться на улицу.
До дома я шел в глубочайшем раздумье. На память приходил давний случай с Денатуратом на барахолке. Но тогда это был всё-таки спирт и алкоголик инвалид, а здесь хорошие уважаемые нами люди пили тягучую красную жижу и при этом смеялись. Никаких вредных последствий на них это рискованное занятие не имело. В следующий раз, когда мы пришли на занятия, я специально внимательно вглядывался в лица мастеров, но никаких отклонений от нормы не заметил.
Спустя неделю, я, зайдя в кабинет мастеров за резцами, углядел за верстаком злосчастную бутыль с остатками красного зелья, заткнутую туго свёрнутой газетной пробкой. На донышке было около полулитра не более.
Так что не только опытные и грамотные, но и к тому же «железные» люди приложили свои таланты к моему воспитанию и образованию. Помню их всех как сейчас.
А жидкость? Что жидкость. Много позднее, я узнал, что это был всё тот же спирт, но с добавкой глицерина и красителя. Обычный состав в авиационной гидравлике. Не полезный для здоровья, конечно, но и не смертельный.
Вот такая школа жизни.

Становление инженера

Мне, сыну артистов, часто задавали вопрос - почему я, выросший фактически за кулисами театра, имеющий такого талантливого отца и, с малых лет, наблюдавший всю театральную кухню с короткой дистанции, не проникся духом театрального творчества и не стал продолжателем семейных актёрских традиций. По мнению задающего этот вопрос такое следование по стопам родителей является естественным и самым простым путём к достижению жизненного успеха.
Действительно почему?
Много раз я и сам задавал себе этот вопрос. И каждый раз по мере взросления ответы были различными, но чаще всего содержали несколько основных аргументов, как за, так и против.

Первый и главный

С раннего детства, имея перед глазами отца, как образец для подражания, я постепенно убедился, что он человек незаурядный и талантливый. Его авторитет для меня с течением времени стал непререкаемым. Видя, как ответственно он относится к делу всей своей жизни. Сколько нервов и сил он тратит на подготовку и воплощение на сцене очередного образа. Та требовательность к себе в исполнении любой даже самой незначительной роли, то упорство, с которым он репетировал каждую фразу, каждый жест и каждую мизансцену, вызывали у меня невольное восхищение. Я невольно примерял к себе эту работу и каждый раз убеждался сколь тяжела эта «шапка Мономаха». Планка, установленная отцом, была настолько высока, что любая моя попытка посягнуть на эту высоту, была заведомо обречена на провал. Для того чтобы решиться ступить на это поприще, надо было поставить перед собой ещё более высокий барьер и, достигая его, превзойти отца. Я понимал, что как бы я не старался проявить свою индивидуальность, мне не избежать сравнительной оценки критиков и просто досужих болтунов. Приняв эту семейную эстафету, я должен был добиться большего и каждый день подтверждать, что мой выбор не следствие «отцовского лифта», а закономерное развитие собственного таланта. Слов нет, какие-то задатки к лицедейству, какие-то способности имели место, но главным был, конечно, талант, в наличии которого у себя, я, не без оснований, серьёзно сомневался. Необходимые свойства характера, как трудолюбие, стремление к достижению поставленной цели и упорство, вся предыдущая, непростая жизнь во мне воспитала. Можно было, опираясь на эти качества, попытаться компенсировать отсутствие таланта упорным трудом и чего-то достичь. Примеров тому в истории искусств не мало. Я не буду конкретизировать, но у всех перед глазами и на слуху известные в прошлом фамилии, которые продолжают звучать и поныне, принадлежа детям и внукам кумиров прошедших лет. Иногда, увы, очень редко, восторги, источаемые многочисленными поклонниками и, чаще, поклонницами новоявленных «звёзд», можно считать вполне заслуженными. Но в большинстве своём эти «звёзды» сияют отраженным светом предшественника или предшественницы. Они эксплуатируют инерцию человеческих и зрительских привязанностей. Глядя на их жалкие потуги в стремлении доказать собственную значимость при отсутствии таланта сразу понимаешь, что без энергичного стартового пинка, рекламной и финансовой поддержки родственника, у них вряд ли что-нибудь вышло. Но подсаженная родительской рукой на незаслуженно высокую ступень, с которой этой же рукой убраны менее «родовитые» (хотя и от природы талантливые) конкуренты, новоявленная «звезда» начинает задирать нос и считать себя незаурядностью безо всяких на то оснований. Даже если потомственный «талант» в глубине души осознает свою несостоятельность и поймёт бесплодность своих попыток утвердиться на сцене или на экране, как самодостаточная творческая личность, он не в состоянии уже отказаться от этого пути. Обычно процесс этого прозрения затянут во времени и когда мысль о тщетности своих попыток окончательно сформируется в голове наследника славы родителей уже поздно что-либо предпринимать радикальное. Учиться и осваивать другую специальность непросто. Успех на новом поприще проблематичен и непредсказуем, а хочется именно успеха и всенародного признания и известности. Надо иметь огромную силу воли, чтобы решиться всё изменить. Не многие на это способны. А тут ещё толпы небескорыстных льстецов окружающих такого новоявленного «гения» нашептывают ему на ушко (или во всеуслышание) – «Ты талант! Ты неподражаем! Ты достойный продолжатель талантов родителей и даже лучше их!». Легче продолжать действовать по инерции в надежде, что всё как-нибудь образуется. Часто в таких случаях актёр начинает компенсировать отсутствие таланта искусственными эпатажными приёмами, кривлянием на потребу непритязательной публике, употреблением простонародных и ненормативных выражений. Это имеет успех у определённой части зрителей из среды малокультурных нуворишей, которым льстит, что работник искусства, мало чем, отличается по культурному уровню от них самих всплывших, как известное вещество, внезапно наверх по воле случая. Они всячески поддерживают такого «гения» и финансово и психологически подавляя, таким образом, трезвый самокритичный внутренний голос жертвы.
Слаб человек и спустя какое-то время он начинает думать, что так и должно быть. Возникает беспочвенная уверенность в собственной неповторимости и таланте. Это и называется на современном языке «раскрутка». Но думающие и понимающие, что к чему, зрители, сокрушенно качают головами и с горечью констатируют, что потомок, безжалостно эксплуатирующий славу предшественника, используя его фамилию, таким образом, унижает и наносит непоправимый вред его памяти.
Относясь с огромным уважением к таланту отца, я не счёл для себя возможным встать на этот, казалось бы, естественный и простой путь жизненной карьеры.

Второй и тоже важный

Наблюдая из «за кулис» театральную, а позднее киножизнь, присутствуя и иногда принимая участие в неформальных встречах друзей и коллег отца по цеху, я постепенно понял, сколь не простое дело быть творческим работником в нашей тогдашней стране. Увы, не только талантами (или отсутствием оных) у участников творческого процесса определялся, в конечном счете, успех или провал спектакля или фильма. Культура и искусство в социалистической стране были предельно политизированы. Театр и кино работали в жесточайших рамках цензуры, политических установок и находились под прессом идеологических органов. Ни один спектакль или фильм не мог выйти на широкого зрителя без высочайшего дозволения. Да что там выйти, даже читка новой пьесы или сценария не санкционированная парткомом, рассматривалась, как вопиющая крамола и могла стоить карьеры рискнувшему режиссёру. Даже если материал впрямую не содержал намёков на какие либо параллели с реальной жизнью нашей страны и относился к событиям во времени и географически от нас совеем далёким, отсутствие его в утверждённом свыше списке разрешенных (и рекомендованных) к постановке прерывало полёт любой творческой фантазии. Для людей искусства в большинстве своём чувствительных и ранимых такое положение вещей было тягостным и трудно переносимым. Ещё более трудным было постоянно ощущать рядом с собой или над собой некомпетентное и недремлющее око управляющих творческим процессом партийных органов. Специфика заключалась в том, что на эти должности удивительным образом подбирались самые одиозные и порой карикатурные личности. Вмешательство в творческий процесс таких фигур, как правило, было подобно «слону в посудной лавке». Сколько гениальных актёров и режиссеров, сколько представителей других творческих профессий пали жертвами этого вмешательства.
Некоторые из них, не выдержав давления, ломались, уходили во внутреннюю эмиграцию или в алкоголизм. Другие ломали себя через колено и, принимая навязанные условия игры, пытаясь сохранить достоинство, работали в этой обстановке, как на минном поле. Я не говорю о тех, чьи идейные установки согласовывались с генеральной линией. Их карьеры были, как правило, успешны, а жизнь удавалась. Поскольку контролирующие и управляющие культурой органы одновременно являлись и главными арбитрами при оценке труда творческого работника, то ряды обладателей высоких званий и титулов в искусстве, как правило, пополнялись из упомянутой мною третьей категории. Иногда в тех случаях, когда талант очевиден и задвигать его не удаётся, звания получали представители второй и даже (в редчайших случаях) первой группы, но это были исключения. Что характерно зрительские симпатии при оценке работы творцов совершенно не принимались во внимание. Мы знаем большое количество подлинно народных артистов, самой высокой пробы, не имеющих никаких официальных званий и регалий и не меньшее (даже большее) количество «титулованных» по партийной, так сказать, линии.
Сколько раз в разное время я слышал от отца и его друзей сетования на вмешательство и диктат идеологов от искусства в процесс творчества. Способов противодействия этому диктату творческий цех выработал не малое количество. Почти все они сводились к той или иной «фиге в кармане». Когда это удавалось драматург режиссёр, актёр, музыкант или работник пера получал огромное удовольствие, смеясь, в узком кругу единомышленников, над глупостью надзирателей.
Заметив моё детское увлечение наукой и техникой, отец всячески поддерживал и развивал его, надеясь, что на этом пути я не столкнусь с глупостью и диктатом товарищей из «руководящей и направляющей силы общества». В чём-то он был прав, но в главном, несомненно, ошибался. Я не пошел по пути отца, по пути художественного творчества, выбрав творчество техническое в надежде избежать диктата дилетантов и волюнтаристов. Уже позднее я понял, сколь всеобъемлющей была эта диктатура. Да! Отменить или изменить законы природы они были не в силах (хотя неоднократные попытки предпринимались), но управлять наукой и техникой в своих целях партия научилась превосходно. Учёные и инженеры постоянно ощущали на себе кнут и узду в руках бестолковых, но амбиционных кучеров.
Но всё это я узнал лишь тогда когда, окончив ВУЗ, стал работать инженером в одном оборонном НИИ, именовавшимся по традициям тех времён - «почтовый ящик».

Третий - тоже существенный

Многим из непосвящённых в таинства театра и кинопроизводства, кто судит о жизни участников этого процесса по внешним проявлениям, кажется, что их жизнь непрекращающийся, безоблачный праздник, достаток и благополучие. Уверяю, что это далеко не так и прошу мне поверить на слово. Я видел эту жизнь так сказать изнутри во всём многообразии проявлений. Почитайте мемуары известных в прошлом актеров и актрис жизнеописания режиссёров, писателей, сценаристов и драматургов и вы убедитесь, что я не лгу и не выдумываю. Мои воспоминания (см. http://vchekmariov.narod.ru) - лишь ничтожная часть событий, описывающая жизнь отдельной семьи артистов, в которой мне было суждено родиться и вырасти. Вся эта жизнь предстаёт чредой столкновений со всякого рода трудностями, среди которых самыми сложными всегда были финансовые. Вы скажете, что я не оригинален в том смысле, а у кого их нет? Да это действительно так! Но самое большое количество всякого рода легенд имеющих хождение в народе так это о достатке известных в прошлом работников искусств. Если бы это было на самом деле, не пришлось бы собирать по крохам средства на скромные похороны кумиров сцены и экрана недалёкого прошлого. Не пришло бы в голову великой русской артистке Марии Гавриловне Савиной организовать «Убежище для престарелых сценических деятелей» ещё до революции.
Вы думаете, оно (под названием «Дом ветеранов сцены») пустовало при советской власти? Как бы не так! Только разрасталось. Действует оно, пока, и по сей день. И живут в нём (вернее доживают свой век) те, которые, как считали досужие болтуны, купались в роскоши и достатке. Да нет же и нет!! Им рукоплескали переполненные залы, им к ногам ложились горы цветов, но материально, их несущий людям радость труд, оплачивался весьма скромно и до революции и при советской власти и не знаю, как сейчас. Наверное, и сейчас ситуация не намного лучше.
В мои планы не входит анализировать сегодняшнее положение работников нового искусства. И ситуация в стране другая и критерии оценки их труда деформировались.
Я принимал свои решения, определяющие мой жизненный путь, в условиях нашей страны середины прошлого века. А суровая реальность того момента была такова, что даже известные актёры получали столь смехотворную зарплату, что вынуждены были постоянно искать дополнительного приработка на стороне. И это притом, что сборы в театрах были не плохие, а в отдельных театрах даже очень хорошие. Но доход, приносимый театрами и кинофильмами, почти никак не отражался на размерах поощрения творческих коллективов. Я не беру с расчёт отдельные «показушные» театры и личности. Исключения, как говорят в науке, только подтверждают закономерность.
Стране нужны были ученые, инженеры и техники, а работники культуры были отодвинуты в конец распределительной очереди. «Что-то физики в почёте. Что-то лирики в загоне…» - писал поэт о том времени.

Не сразу и не без раздумий я принял решение податься в «физики» - то есть в инженеры.

Интерес к технике проснулся у меня рано можно сказать в раннем детстве. Железная дорога, которая была местом нашего обитания, являлась сосредоточием техники разного рода, начиная с вагона в котором мы жили и кончая паровозом – верхом технического совершенства того времени. Паровозы притягивали меня, как магнит. Я внимательно наблюдал за взаимодействием колёс и рычагов. Отец постоянно был вынужден отвечать на мои многочисленные вопросы относительно названий и назначения тех или иных частей механизмов. Надо отдать должное, отвечал он на мои детские вопросы по взрослому доходчиво и толково. Никогда не отмахивался от моих назойливых просьб объяснить, что это такое и зачем. Не обладая техническим образованием, тем не менее, он никогда не опускался в своих объяснениях до примитивизма, называл элементы и детали механизмов грамотными техническими терминами. Откуда он черпал свои технические познания, не знаю. Полагаю, что источником его эрудиции являлся постоянный заинтересованный контакт с окружающими его людьми. Он никогда не стеснялся задавать вопросы и всегда уважительно и внимательно выслушивал ответы специалистов. А память, натренированная работой на сцене, у него была отменная.
Я уже не раз отмечал, что отец умел и любил работать руками. Каких только работ и вещей ему не приходилось делать: реквизит для театральных постановок, ремонт мебели и бытовой техники, изготовление рыболовных снастей и снаряжения для охоты. Построить и окрасить лодку – с удовольствием, разобрать и починить мотор – пожалуйста. Каждый раз, когда отец принимался за новое дело, он обязательно привлекал к нему меня.
Лопнула пружина патефона и я тут как тут. Устройство разобрано, извлечён механизм. Последовательно, деталь за деталью, разбирается мотор. Это шестерёнки привода, это центробежный регулятор оборотов. Вот и вынута пружина. Обломился самый конец, держащийся за выступ на барабане. Отец показывает, как восстановить крепление на выступе и предлагает мне собрать механизм в обратном разборке порядке. Внимательно следит за моими действиями и вмешивается только в крайнем случае. Патефон собран и запущен. Звучит музыка причём не только из ящика. Музыка звучит внутри меня самого. Я справился! Теперь я смогу это делать сам!
Отец понимает моё состояние и улыбка блуждает на его губах. Его похвала – высшая награда за успех.

О наших опытах с электрическим конструктором в гостиничном номере Свердловска я уже рассказывал.
Когда мы поселились в новой квартире в Перми (тогда Молотове) первое что я сделал это, устроил макет электрической железной дороги на широком подоконнике моей комнаты. Были тут и рельсы со шпалами и два вокзала с промежуточной платформой и светофоры, и даже тоннель. Электровоз и вагон я вырезал из дерева и раскрасил. Электромоторчик из конструктора был спрятан в одном из концевых вокзалов. Он приводил в движение состав с помощью нитки проложенной между рельсами. Дойдя до конца путей, поезд переключал мотор и двигался обратно, включая по пути светофор. Это движение могло продолжаться до тех пор, пока позволял заряд батарейки. Увы, батарейки были слабенькие, да и купить их не всегда удавалось.
Именно эти слабые и дефицитные батарейки познакомили меня с ещё одной областью техники, которой я тогда ещё не знал – радиотехникой. Тогда я и сделал первый шаг в профессию, которой посвятил всю свою жизнь.
Произошло это так.
Ко мне часто заходил мой школьный товарищ Лёша Васильев мы вместе занимались всякими самоделками. Именно с ним я освоил все приёмы фотографии. Отец привёз из Ленинграда и подарил мне фотоаппарат «Смена». У Лёши такой аппарат уже был и он умело им пользовался. Всем своим навыкам он обучил меня и мы вместе просиживали часами в затемнённой ванной комнате проявляя плёнки и печатая фотографии.
Увидев на моём окне железную (деревянную) дорогу он похвалил мою выдумку и мы долго наблюдали за движением состава пока он не стал на полпути. Батарейка в очередной раз кончилась на самом интересном моменте. И тогда Лёша посоветовал сделать устройство, которое позволяло бы получать нужное напряжение прямо от домашней электросети. О том, что такое устройство должно существовать в природе я знал. Но мысль о том чтобы его изготовить самому мне пока не приходила в голову. Лёша сказал, что сам он не знает, как сделать. Он познакомил меня с человеком, который смог научить и помочь. Этим человеком оказался старший брат нашего одноклассника Толи Бойченко. Лёва так звали брата, уже тогда серьёзно занимался радиолюбительством. Он оказался очень дружелюбным компанейским парнем. Несмотря на разницу в возрасте мы с ним подружились на долгие годы.
Вопрос, с которым мы к нему обратились, вызвал у Льва неподдельный приступ смеха. Он как истинный одессит обладал врождённым и обострённым чувством юмора. Для него в этой задаче вообще не было проблемы. Он тут же сел и нарисовал электрическую схему нужного нам устройства. Так я впервые увидел схему и присутствовал при творческом процессе её создания. Трудность заключалась в другом. Схема это рисунок на бумаге, а собрать её надо было из конкретных деталей: трансформатора, лампы, конденсаторов и резисторов (или как их тогда называли – сопротивлений). Так вот с деталями была самая большая загвоздка. Их просто негде было взять, не продавали. Практически всё, задуманное радиолюбителем, упиралось в то, что было трудно или невозможно найти нужную для схемы деталь. Изобретатели использовали самые разнообразные способы добычи необходимых деталей: обмен, покупка на барахолке, извлечение из безнадёжно сломанной аппаратуры, поиски на свалках… вплоть до вступления в прямой конфликт с законом. Скажу откровенно, что реализация моей задачи потребовала применить весь арсенал упомянутых средств. Сесть за паяльник и собрать свой первый аппарат я смог спустя почти год. До этого момента я уже многое понимал в простейшей радиотехнике. Лёва оказался хорошим учителем. Приходя к нему, я наблюдал, как он паяет и перепаивает, модернизируя, свой передатчик. Как, одев на голову наушники, отрешенно шарит по трещащему и шипящему эфиру, ловя слабые сигналы единомышленников по увлечению, как лихорадочно стучит ключом, посылая очередное сообщение.
К сожалению (или к счастью) занятие радиосвязью меня не увлекло, как Льва. Я больше был заинтересован созданием, а не эксплуатацией аппаратуры. Да и откровенно, что за интерес узнать, какая погода допустим в Австралии и, как зовут оператора, с которым удалось связаться с таким трудом в два часа ночи. Другие темы радиосообщений жестко пресекались всесильной комиссией радиоконтроля нашей тогдашней страны. Товарищам, пасшим наших энтузиастов-радиолюбителей, всюду мерещились изменники родины и иностранные шпионы.
Так получилось, что товарищем Льва по увлечению оказался мой сосед по лестничной клетке Юра, младшая сестра которого Таня Плохих училась вместе со мной Лёшей и Толей в одном классе. Юра тоже собирал радиоприёмник. Передатчик он сделал, но что-то не заладилось с настройкой и он оставил это занятие. Приёмник у него получился хороший и, с помощью него, удавалось поймать те радиостанции, которые не ловились на имевшийся у него приёмник «Рига ВЭФ». Это были станции названные впоследствии обобщающим названием «голоса». В передачах этих станций было много современной джазовой музыки, которую невозможно было услышать в нашей, закрытой «железным занавесом», стране. Юра был музыкальным подростком. Он играл на аккордеоне и на тромбоне. Для него и ещё одного нашего соседа по дому Володи Гусельникова прослушивание джазовой музыки было чем-то вроде наркотика.
Меня же интересовала техническая сторона дела. Как, и с помощью, каких схемных и конструктивных решений, ему удалось добиться такого хорошего качества приёма и такой чистоты и силы звука.
Узнав о моём новом увлечении, отец одобрил его и стал по мере сил помогать мне в этом деле. Я писал ему в Ленинград о том, какие детали мне нужны, а он, несмотря на сильную занятость, ухитрялся, выкроив время, приобрести (или как тогда говорили – достать) их и привезти или прислать. Однажды он привёз мне большую толстую и очень содержательную книгу «Юный радиолюбитель». Счастью моему не было конца! На долгие годы она стала настольной моей книгой и учебником радиотехники. Даже учась в институте, я частенько заглядывал в неё, освежая в памяти основы.
Увлечение радиотехникой помогло мне ещё в одном занятии. Я ходил в городской Дом пионеров заниматься судомоделизмом. Всё что связано с водой и мореплаванием привлекало меня. Начитавшись книг про путешествия по морям, про удивительные приключения мореплавателей прошлого и фантастики - Жуль Верна. Я мечтал о дальних странах и таинственных островах. В создании моделей кораблей я находил временное утешение невозможности осуществить свои мечты в реальности. Последней моделью моего изготовления была полуметровая копия крейсера «АВРОРА». При её создании мне во многом помогло то, что я дважды побывал на борту легендарного корабля во время своих визитов в Ленинград. При содействии руководителя кружка на модель было установлено недавно полученное радиоуправление отечественного производства РУМ-1.
Аппаратура и питание к ней были громоздкими и разместить её в других моделях кружка было невозможно (места не хватало). Так что мне в известной степени повезло. Модель получилась очень удачная. Корабль, управляемый по радио, величественно совершал маневры по пруду в городском парке, на глазах у многочисленной публики и партийного руководства города. Пропагандистский эффект такой демонстрации был чрезвычайно велик и не остался незамеченным. Руководители Дворца пионеров получили поощрение за хорошую работу, а я был награждён путёвкой в «Артек».

Вернувшись из лагеря, я твёрдо решил посвятить свою жизнь радиотехнике. В своём личном дневнике я сделал запись – план относительно своих дальнейших действий.
Выглядел он так: школа – радиозавод – вечерний институт – НИИ по разработке радиоаппаратуры.

По прошествии многих лет я с удовлетворением констатирую, что все, что было задумано тогда, выполнено полностью. При этом приятно сознавать тот факт, что это сделано своими руками и головой. Это моя судьба моя жизнь.




Я счастливый человек!

Кто хочет почитать - приглашаю!