Откройте свой Мир!

 
Источник: Панк-рок от А до Я



Punk — так раньше называли на уличном жаргоне проституток. В этом значении слово встречается в пьесе У. Шекспира «Мера за меру». В Америке в начале XX века его относят уже к заключённым — «шестеркам». Позже слово вошло в основной лексикон и сегодня употребляется в значении «грязь», «гнилье», «отбросы». Панк-рок 60-х годов принято называть «гаражным роком». Он появился в США в 1964 году, где под влиянием Beatles и Rolling Stones возникло огромное количество местных ансамблей. То, что они играли, заметно варьировалось в зависимости от регионов, местных музыкальных традиций, но в основном это была смесь блюзовых, белых народных мотивов с элементами доморощенной музыки скиффл. Значение этого события трудно переоценить — впервые с конца 50-х годов у американской молодежи появилась «своя» музыка.



Респектабельные и совершенно безобидные пай-мальчики типа Бобби Ви или Пола Анки, которыми фирмы грамзаписи подменили бунтовщиков-рок-н-рольщиков на рубеже 60-х годов, испугавшись, как бы рок-революция не зашла слишком далеко, были немедленно забыты. Они уступили свои позиции кумиров молодежи лихому напору свежей энергии, разбудивших в юных сердцах дух свободы помыслов и действий. Спустя пару лет это мощное всеамериканское движение вошло в историю рок-музыки под вышеупомянутым названием «гаражного рока». Откуда появилось такое странное название? Все объясняется очень просто: любительские группы репетировали в основном в гаражах — больше им просто некуда было деваться. «Гаражные» панки пели в свое удовольствие, не строили меркантильных планов и были известны только в среде своих родственников, друзей и соседей. Их творческие поиски отвечали на запросы не массовой, а локальной аудитории (школы, колледжа, района).



Среди сотен непрофессиональных ансамблей тех лет едва ли наберется два десятка записавших на студии хотя бы одну грампластинку. Но в музыке они нашли самовыражение, почувствовали возможность раскрепоститься от заложенной обществом и родителями закомплексованности, хотя бы ненадолго стать самими собой, и поэтому вкладывали в произведения все накопившееся чувства, всю душу. Сегодня судить о «гаражном роке» можно только по немногим уцелевшим записям тех лет.



Все же эра совершенно игнорируемых шоу-бизнесом панк-групп 60-х годов была непродолжительной. Это объясняется быстрым ростом числа музыкальных групп и расширением границ рок-музыки, переходом к прогрессивному року, а также развернувшимися как раз в тот период поисками новых стилей и направлений, которые были предопределены стремительным прогрессом в области музыкальной и звукозаписывающей техники. К концу 1967 года все панк-группы в США либо распались, либо оказались вовлеченными в прочие музыкальные течения. В дальнейшем, до середины 70-х годов течения, идейно близкого гаражному року, не существовало.



Однако стремление играть простую, агрессивную рок-музыку с элементами эпатажа не покидало отдельных представителей молодежной субкультуры, тех, кому самодеятельная бескомпромиссность гаражного рока пришлась по душе. А зерна этого стиля оказались щедро разбросаны по всей Америке. Всходы, правда, появились лишь местами: в Нью-Йорке, Чикаго, Детройте, где во второй половине 60-х годов возникли группы MC5, Velvet Underground и Iggy and the Stooges. Эти ансамбли со временем стали общепризнанными предтечами панк-рока 70-х годов.



MC5 (Motor City Five — «Пятерка из города моторов», то есть Детройта, центра автомобильной промышленности США) обладала громким, жестким саундом. Яростный антиобщественный настрой музыкантов выражался в текстах песен и поступках исполнителей. Их деятельность в общих чертах очень походит на классический вариант более поздней панк-группы, за исключением маленькой детали: MC5 в духе 60-х годов были уверены, что рок-н-ролл способен изменить в мире все, что угодно…



Velvet Underground возводили уродство в ранг красоты и были еще более удивительным ансамблем для своего времени. В пору расцвета культуры хиппи и лозунгов типа «непротивления злу насилием», они поднимали в своих произведениях темы, на которые было наложено табу: половые извращения, растущее потребление наркотиков, социальное отчуждение, жестокость общества, полная безысходность и разочарование в будущем среди молодежи. Эти проблемы усиленно обходились всеми, хиппи просто предлагали уйти от них в мир собственных иллюзий. А в музыке и текстах песен Velvet Underground явственно слышалось разрушающее действие современной цивилизации, звучал, что называется, набат.



Stooges олицетворяли собой третью составную часть панк-рока — визуальную. Лидер ансамбля Игги Поп бесился и бесчинствовал на сцене: он мог спокойно снять штаны во время концерта или расцарапать себе грудь до крови, или плюнуть в публику, набрав в рот побольше слюны. Первое выступление Iggy Pop & the Stooges в 1967 году в городе Эрр Арбор (штат Мичиган) описывается американскими критиками таким образом: «Игги извивался всем телом, испуская нечленораздельные вопли, размазывал по голому торсу кровавые куски мяса, делал вид, будто режет себе кожу куском стекла, потом с разбега прыгал в зрительный зал. Все действо совершалось под примитивный и очень громкий рок».



К счастью или к сожалению, но в те годы заряд ненависти, выплеснутый в эйфоричную среду полунаркоманов, прошел мимо цели. Большинство слушателей тогда не приняли ни музыки, ни идей MC5, Velvet Underground и Stooges. Мнение было общепризнанным: хуже не бывает. Однако среди американской элиты нашлись-таки немногие, кто по достоинству оценил работы этих групп. Среди них были вполне известные в США личности: например, авангардист, художник поп-арта, кинорежиссер Энди Уорхолл, который на первых порах взял «под свое крылышко» Velvet Underground. Может быть, богемные «мальчики» просто пресытились роскошной и беззаботной жизнью и решили вкусить чего-нибудь эдакого? Вполне вероятно. Но может быть и другое: интеллектуальная богема оказалась в состоянии первой почувствовать обострение застарелого кризиса в развитых странах мира, особенно в США: кризиса морали, человеческих и общественных взаимоотношений, кризиса власти. Волна наркомании, захлестнувшая Америку как результат субкультуры хиппи, осознание полного провала вторжения во Вьетнам, попытки разрядки, которые так и не привели к уменьшению противостояния двух сверхдержав, поскольку Россия по прежнему не желала расстаться с идеей о «мировой революции», жестокий экономический кризис, разразившийся в начале 70-х годов, и, наконец, Уотергейт — вот вехи разочарования молодежи в собственном обществе и в тех кто им управляет.



Факел, зажженный «гаражниками» и пронесенный сквозь 60-е в 70-е Игги Попом, подхватывают в 1973-1974 годах вполне образованные молодые люди из Нью-Йорка. Они собираются по вечерам в двух клубах — «CBGB» и «Max’s Kansas City». Кумиром этой молодежи становятся новые группы: Talking Heads, New York Dolls, Ramones, которые представляются теперь первыми панк-музыкантами второй, настоящей волны панк-рока. Пока деятельность американских панков не выходит за границы клубных вечеринок. Они остаются в рамках приличия, практикуясь в основном в музыке и авангардистской литературе — символизме, футуризме. В общем, интеллигенция развлекается. Ничего страшного. Так все и думали, пока гроза панк-рока не грянула над Великобританией два года спустя — в 1976 году.



Англичане точно скопировали американцев — и ошеломили респектабельную Англию. То, что прошло в США не очень заметно, подняло за океаном бурю. А всему зачинщиком стал не очень известный содержатель лондонского магазина супермодной одежды и побрякушек Малькольм Макларен. В самом конце карьеры New York Dolls он подвизался у них в качестве менеджера, тонко уловил основные тенденции нью-йоркского прото-панка и решил использовать этот опыт на родине. Результат получился ошеломляющим. Назывался он — Sex Pistols.



Несмотря на то, что многое в британском панке действительно воспринимается с трудом, кажется диким, необузданным, подчас каким-то животным порывом, он видится закономерным явлением как в жизни современного общества, так и в рок-музыкальной субкультуре. Панк стал реакцией «поколения без будущего» не только на нелегкие условия жизни и невозможность полной реализации духовных сил, но одновременно с этим и потребительско-мещанской сущности на интенсификацию общественно-политических и информационно-технологических процессов. Очень быстро он превратился в протест — форму, подходящую для любых столкновений на любой почве: идеологической, социальной, музыкальной.



Поначалу напуганные власть имущие объявили панков хулиганами. Но когда хулиганят сотни тысяч, это называется по-другому — бунт. Причем бунт этот возник из трансформированного конфликта «отцов и детей». Поразительно: детей не устраивали те отцы, которые когда-то, 20 лет назад, повздорили с собственными родителями. Вспомните появление рок-н-ролла. А теперь уже новоявленные панк-бунтари из группы Generation X пели: «Пытаюсь выкинуть из головы всякое воспоминание о вашем поколении. Использую любую возможность для этого. Цель оправдывает средства. Ваше поколение ничего для меня не значит.»



Однако теперь все было куда сложнее. Старые мечты рухнули — новым никто не верил. Пришло время отчаяния, полного неприятия окружающего мира и нигилизма. При изобилии материальных благ ни у общества, ни у конфликтующей с ним молодежи не оказалось достаточно прочных моральных качеств для того, чтобы воспользоваться ими во благо себе и всему человечеству. Это тоже послужило причиной возникновения панк-бунта. В начале 1976 года добропорядочным англичанам показалось, что британская молодежь сошла с ума. Улицы наводнили толпы отвратительного вида подростков. В кожаных куртках и нарочито разорванных джинсах на коленках, со шпильками в ушах и кольцами в носу, бритоголовые или ощетинившиеся разноцветными шевелюрами, с размалеванными краской лицами и унитазными цепочками, перекинутыми через плечо на манер шарфа, они оккупировали подворотни, местные пабы и кафе. Они хулиганили в кинотеатрах, вызывающе вели себя по отношению к полицейским и задирали прохожих. Таким способом они спешили выразить свой протест миру, в котором родились и выросли. Философия панков была философией «потерянного поколения», простой до предела: в свинарнике лучше и самим быть свиньями. Они окончательно решили, что изменить мир к лучшему нельзя, и поэтому на жизни и карьере в старом понимании этого слова был поставлен крест.



Мир потерял смысл. Жизнь потеряла смысл. Будущего не стало. Об этом, например, пели Sex Pistols: «Боже, храни королеву! Ведь это фашистский режим. Он сделал из тебя болвана — потенциальную водородную бомбу. Боже храни королеву! Ведь она не живое существо. И нет будущего в мечтах англичан. Нет будущего, нет — для тебя. Мы — цветы в мусорном ящике. Мы — яд человечества. Мы — будущее. Ваше будущее.»



Определяющим стало наплевательское отношение к окружающим и самим себе, установка всегда совершать только то, что хочется сию минуту. Мораль оказалась повернутой на 180 градусов: все, что считалось аморальным у нормальных людей, на улице становилось внешним проявлением «нравственности». Это отчетливо выразила группа Slits в песне «Враг номер 1»: «Если тебе нравится белый цвет, я буду черной. Если ты любишь черный, я буду желтой. Если ты ценишь все разумное, я буду безрассудной. Если ты дорожишь рассудком, я буду сумасшедшей. Если ты любишь мир и цветы, я принесу ножи и цепи.» Этакий дух противоречия встает за этими строками.



Высмеять все привычное и устоявшееся, разрушить создаваемое веками, раз оно на пользу не всем, а лишь тем, кто в бриллиантах, — так и пробила себе дорогу идеология панков — идеология противления злу насилием… над собой и окружающими. Но здесь важно отметить, и об этом еще будет сказано ниже, что нового внес панк-бунт в молодежный рок-протест по сравнению с предыдущими годами и даже «первой рок-революцией». Удар наносился не только и не столько по знакомым «мишеням» — религии и так называемой буржуазной морали, что обычно выливалось в пропаганду секса и свободной любви, но и по основным общественным устоям вообще — истеблишменту, милитаризму, королевской семье и т. д. Это, например, звучит у The Clash. Вот слова из песни «Белое восстание»: «Вся власть у тех, кто в состоянии купить ее. Мы ходим по улицам, как цыплята… И все делают то, что им говорят. Я хочу, чтобы восстали люди с белым цветом кожи. Белое восстание — мое восстание.»



Итак, предыстория панк-рока закончилась. 6-го ноября 1975 года началась вторая рок-революция. В этот день в Лондоне в Колледже искусств Святого Мартина состоялось первое публичное выступление ансамбля с вызывающим названием Sex Pistols. Группа исполнила всего пять композиций собственного сочинения, после чего напуганный сотрудник колледжа вырубил электричество. Концерт длился 10 минут. Несмотря на неудачи, о Sex Pistols заговорили. В основном благодаря скандалам, которые сопутствовали появлению музыкантов в любых местах. Их ругали и костили, как никого еще не ругали и не костили в рок-музыке. «Мелоди Мейкер», ведущий английский еженедельник, обрушился на них с разгромной рецензией. Ответственный работник корпорации грамзаписи «WEA» Дейв Ди в интервью дал им такую оценку: «С музыкальной точки зрения это просто немузыкально. В том, что они исполняют, нет дисциплины — поэтому у меня не может проснуться любовь к ним. Я не думаю, что у этого направления есть хоть какое-нибудь будущее». А великий труженик рок-музыки Фил Коллинз небрежно отмахнулся: «Да у них просто нет таланта». Конечно! И даже больше: у них не только не было таланта — они играть-то на музыкальных инструментах умели кое-как. В этом и заключалась идея панк-рока! Они играли свои песни не ради музыки, или развлечения, или денег, а ради таких же, как они сами, уличных мальчишек и девчонок. Они одевались так же, думали так же, действовали (читай: хулиганили) так же. Плоть от плоти — улица (между прочим, так начинали многие рок-борцы: Beatles выходили на сцену с унитазными сиденьями на шее, Who разламывали каждый вечер дорогостоящую аппаратуру, Rolling Stones выгоняли из ресторанов и отелей за внешний вид — они были героями своего поколения. Они одевались так же, как все, были рядом и доступны. Это покорило молодежь. Равенство и братство — наивно и немного романтично, но, возможно, так оно и было. А кто же еще мог стать во главе молодежи, у которой остался лишь один лозунг: «Бороться против всего»?



Нон-конформизм рок-н-ролла давно уже был забыт. Рок-ансамбли увязли в тоннах электроинструментов и другой аппаратуры, их опусы в домашних условиях невозможно было воспроизвести, как когда-то песни Beatles или Rolling Stones. Рок-музыканты 70-х из Yes, Genesis, Deep Purple, Led Zeppelin, Pink Floyd превратились в бизнесменов и жили в особняках, разъезжали в лимузинах под охраной телохранителей. У них уже не осталось точек соприкосновения с молодежью, 12-минутные гитарные соло или диско-танцы под фонограмму не имели никакого отношения к уличным подросткам или молодым безработным. Поэтому-то панк и предложил создать свой собственный альтернативный мир рок-музыки, который не требует десятков тысяч долларов на покупку дорогостоящей аппаратуры, не нуждается в контрактах с солидными звукозаписывающими компаниями, не заинтересован в продаже пластинок миллионными тиражами. Все, что требуется этой самодеятельности, — пара дешевых гитар да ударная установка: каждый, обладающий минимальными музыкальными способностями (хотя и это необязательно), может организовать ансамбль под крышей собственного дома. Вехой в становлении британского панк-рока стал фестиваль, прошедший 20/21 сентября 1976 года в лондонском клубе «100». К этому времени лидер Sex Pistols Джонни Лайдон уже взял себе псевдоним Джонни Роттен (англ. Rotten — прогнивший) и превратился во «врага общественности номер 1», став одновременно лидером «потерянного поколения».



Первая же песня Sex Pistols, получившая известность, стала эталоном для всех подражателей: «Анархия в Соединенном Королевстве». В диком темпе Роттен словно плевался словами: «Я антихрист, я анархист! Не знаю, чего я хочу, но знаю, как этого добиться. Я хочу уничтожать прохожих, потому что желаю быть самой анархией!»



Ненависть к общественному устройству так и рвалась у него наружу. Он говорил: «Я хотел бы взорвать весь этот мир. Грязный, отвратительный мир…» Выступая по национальному телевидению, музыканты Sex Pistols сквернословили во время интервью, говорили гнусности. Добропорядочная, чопорная Англия была шокирована. На фестивале атмосфера была запанибратская. Выступали все основные группы, успевшие народиться за последние полгода под влиянием Sex Pistols: The Clash, Subway Sect, Siouxsie & the Banshees, Damned, Vibrators, Buzzcocks. Из Франции специально приехали Stinky Toys. У этих ансамблей музыка и тексты во многом были похожи. Песни, как правило, не продолжались более двух минут, исполнялись в очень быстром рок-н-ролльном темпе с однообразной басовой партией, подчеркивающей ритм. Многие старались звучать нарочито резко, немелодично, певцы хрипели, давились, орали, визжали в микрофон. Зачастую песни производили впечатление сырого, недоделанного материала. И все же это не помешало известному и очень популярному в те годы рок-гитаристу Крису Спеллингу сказать: «Они выглядели и звучали хорошо. Большинство групп скучны, а панк — нет. Они пришли в самое время. Я не понимаю, почему некоторые их критикуют… Очевидно, они плохо слышат»



Из выступавших на фестивале ансамблей наибольший успех сопутствовал Sex Pistols. Из других групп лучше всего смотрелись Clash и Damned. Subway Sect не имели ничего своего за душой. Утверждая: «Мы говорим, что хотим», музыканты во всем повторяли Sex Pistols. У них не было собственной аппаратуры и места для репетиций, поэтому они неотступно следовали за Clash и, как только те отставляли в сторону свои гитары, «сабвэйсектовцы» немедленно «пользовались моментом» и начинали репетировать. Правда, отсутствие аппаратуры — общая беда «подпольных групп»: их участники были, как правило, очень бедны. В связи с этим на фестивале произошла одна символичная история, о которой необходимо упомянуть. Для выступления группы Siouxsie & the Banshees потребовалась ударная установка и гитары. Договорились с добряками Clash, что те дадут им свои. Но когда «клэшевцы» увидели, как Сиукси напяливает себе на руку повязку со свастикой, они тут же отказали ее группе в аппаратуре. «Мне кажется, она не совсем понимает, что делает, — сказал менеджер Clash Бернард Родз. — Мы не хотим иметь ничего общего с ЭТИМ».



Среди песен, звучавших два вечера в клубе «100», были всякие. Но общий настрой можно представить себе по названиям: «Скука», «Лондон в огне», «Я сражался с законом…» Панки пели о самих себе: о нищете и очередях за пособием по безработице, о детской преступности и неумолимом подорожании жизни, о жестокости на улицах и о наркомании, хаосе и анархии, о существовании вместо жизни, о нежелании подчиняться чужой воле и жажде быть свободными. Их песни были наполнены смутным недовольством, обделенностью и полной безнадежностью. Сокрушающий нигилизм сквозил во всем, словно панков тошнило от собственной жизни. В первый год о панк-роке много писали и говорили как о музыке безработных, высказывались мысли об атаке на систему. Но даже в среде самих панков особых иллюзий на сей счет не было. Джо Стаммер из Clash говорил так: «Рок-н-ролл — совершенно бесполезен. Никто из нас ничего не изменит. Пройдет несколько лет, и все будут, как и прежде, копаться в дерьме, а в свободное от этого занятия время пойдут и купят четвертый или пятый, а может быть, к тому времени и шестой альбом группы Clash. Рок ничего не в силах изменить. Но после того, как я это сказал — а я это сказал только для того, чтобы вы поняли, что у меня нет особых иллюзий, — я все же хочу попробовать что-то изменить. Главное, за что я борюсь — за персональную свободу. За право выбора».



В 1977 году в Великобритании счет панк-группам шел уже на тысячи. Быстро создавалась новая так называемая «независимая» система рок-индустрии. Появлялись маленькие частные фирмы грамзаписи — индиз («independent labels»), начали выходить самиздатовские журналы — фанзины — с информацией о панк-роке. Но это все, даже мысли о возможной конкуренции, не волновали «большой» мир. Он испугался самой панк-революции и боялся только ее политического итога. Важно было привести его к нулю. В задачу входило погасить в панке его социальный, вернее, антисоциальный заряд и выпустить пар вхолостую.



Прибегнули к испытанному средству — поп-индустрии. Из панка сделали доходный бизнес. Поначалу знаменитые фирмы грамзаписи отвергали его: в ноябре 1976 года фирма «ЕМI» подписала контракт с Sex Pistols на 40 000 фунтов стерлингов, но в январе следующего года указала им на дверь. В марте «А&М» предложила 150 000 фунтов стерлингов, но уже на следующей неделе расторгла соглашение. А в мае их подобрала компания «Virgin», теперь уже окончательно. Эта молодежь оказалась сделанной из того же теста, что и все общество потребления: как скоро на горизонте забрезжили крупные деньги, барыши, панк погиб. Те, кто год назад с ненавистью грозили кулаком вслед разъезжающим в лимузинах рок-звездам, теперь уже сами мечтали о подземных гаражах. Атрибутика стиля панк вошла в моду и производилась на конвейере. Индиз получили отдельную колонку в хит-парадах ведущих музыкальных изданий Великобритании. Обработка общественного мнения пошла в том направлении, что, дескать, в любой системе нет ничего хорошего, пока ей не противостоит антисистема. Эта угроза просто необходима, чтобы доказать жизнеспособность самой системы и ее правильный путь развития. Панк — такая антисистема. И если бы система была плоха, панк смел бы ее. Раз ему это не удалось, значит, система прекрасна. Молодежь — это наше спасение, нечто вроде сторожевой собаки. Панку подкосили ноги тем, что его разрешили и вывели из подполья. Никто больше не запрещал турне Sex Pistols, не отменял их концертов, не арестовывал тиражи готовых пластинок. Панк пустили на телевидение и эстрадные подмостки любых залов, помахивая перед носом пачками денежных купюр. Отсюда началась New Wave — «новая волна». Панк-рок начал деформироваться, изменяться, расчленяться по самым разным музыкальным, политическим, эстетическим направлениям. Появились десятки новых стилей со своими концепциями, новым художественным мышлением, видением мира, иными целями. Панк раздробился, как в свое время прогрессивный рок…



 
 

Панк-рок дресс-код от Ben Weasel

Автор: Ben Weasel
Перевод: noname
Опубликовано: 15.09.2004 21:54
Источник: MaximumRocknRoll

Ты выглядишь как полный придурок.

Я советую тебе обратить самое пристальное внимание на то, что я сейчас скажу, потому что это может очень сильно изменить твою жизнь. Без дальнейших излишних предисловий я представляю официальный панк-рок дресс-код (далее — П.Р.Д.К.).

1. Бейсболки. Бейсболки — хорошая штука, у меня самого есть пять кепок. Я частенько напяливаю свою кепку «Cubs» или «USA: AMERICAN AND PROUD», когда иду на почту или в магазин. Но на панк-рок шоу я скорее одену феску, чем бейсболку. Для бейсбольных кепок нихуя нет места в панк-роке (хотя сам по себе бейсбол, как спорт, занимает довольно важное место в панк-роке — к этому вопросу я еще вернусь, в другой раз). Так что отныне, любой, кто придет на шоу в кепке — ебанутый придурок.

2. Ширштаны. Ширштаны никаким боком не относятся к панк-року. Мешковатые широкие шорты и штаны — это продукт хип-хоп сцены; там они и должны оставаться. Никому не охота лицезреть твою измазанную дерьмом задницу и обоссаные трусы. Никто нихера не впечатлен этой дурацкой цепочкой на твоем бумажнике, свисающей на полтора метра вниз. Если ты не сможешь запомнить эту статью к следующему шоу, просто запомни вот это: ширштаны=придурок. БЕЗ ИСКЛЮЧЕНИЙ! (Впрочем, у меня есть особое мнение по поводу мешковатых маек. Те кто носит такие майки не обязательно придурки, потому как фактически у них часто нет выбора. Слишком многим группам приходится держать для продажи в своем вэне футболки размера XL, таким образом вынуждая добропорядочных панков в конечном счете выглядеть как придурки. НАХУЙ любую группу которая не продает футболки размером L вместе [а лучше вместо] с футболками размером XL).

3. Рюкзаки. Рюкзаки — для школьников и/или туристических походов. Не для панк-рок шоу. Как правило, панк-концерты не проходят в очень уж отдаленных местах, которых не найти на карте. Рюкзаки эстетически непривлекательны, а кроме того, нет никакой обоснованной практической необходимости приходить с ними на панк-шоу. Все, что не помещается в карманы твоей кожанной куртки, тебе по всей видимости попросту не нужно.

Что ж, мы пришли к наиболее важной части П.Р.Д.К.: что тебе следует носить.

Перво-наперво, если ты думаешь, что ты панк и у тебя нет кожанной куртки «косухи» — ты не панк. Самые жалкие из вас подумали про себя: «да мне плевать, я не хочу, чтобы меня классифицировали как панка.» Заткнитесь и идите домой. Настоящие панки носят настоящие кожанные косухи. Настоящие панки носят настоящие кожанные косухи БЕЗ дурацких шипов, булавок, заплаток и наклеек, на которых написаны названия их любимых групп. Если ты панк, твоя косуха украшена несколькими нацепленными на отворот куртки значками — и все. Так как мы вынуждены принять во внимание климатические условия, никто не требует от тебя, чтобы ты приходил на каждый концерт в косухе. Однако, если ты не носишь кожанную куртку по меньшей мере 65% времени, что ты проводишь на улице — ты не панк.

Во-вторых, обувь гораздо более важна, чем ты мог бы предположить. Если ты носишь Dr. Martens — ты просто сосунок. Любой другой вид ботинок вполне приемлем. Среди кед и кроссовок есть один единственный брэнд — Chuck Taylor Converse All-Star hi-tops. Теперь я знаю, что ты это знаешь, но ты не знаешь, что панки НЕ НОСЯТ красные Сonverse, Christmas Converse, клетчатые Converse и любые другие виды Converse, кроме черных. Хехе, так было до последнего времени. После того, как я пообщался со Стивом из ныне несуществующей банды Devil Dogs и разузнал, что группе Samiam платили за то, чтобы они носили черные Chuck Taylor Converse по меньшей мере 50% времени на сцене, я пришел к выводу, что Converse стали частью мейнстрима и в данный момент крайне неприемлемы. Я знаю, что ты сейчас думаешь. Ты думаешь: «Эй! Но почти любой мэйнстримовый артист носит кожанную куртку, а ты сказал, что косуха — это самая важная составляющая П.Р.Д.К.» Пошел-ка ты нахер, я знаю, что я сказал. Фишка в том, что косуха не является символом мэйнстримовой альтернативы/панка. А черные Converse являются.

Так как данные выводы появились не так недавно, то тебе дается трехмесячный срок со дня публикации этой колонки, в течение которого тебя не будут считать окончательно ебанутым идиотом, если заметят как ты щеголяешь в черных Converse. Однако, по прошествии трех месяцев твои Converse должны быть белыми. Никаких других цветов, никаких прикольных шнурков или надписей на кедах, просто девственно чистый белый цвет. И не пытайся спорить по этому поводу, потому что я тщательнейшим образом обдумал каждый аргумент. По другому никак.

Ты уже узнал, что ширштаны — для придурков. Несмотря на это, в выборе брюк у тебя есть некоторая свобода для маневра, хотя было бы гораздо лучше, если бы ты просто носил синие или черные джинсы (строго Levi’s! Никаких Gap, Wrangler, Toughskins, Jordache, Sergio или что ты там еще, блять, вспомнишь).

В принципе все. И специально для того тупого ублюдка из Венгрии, который в ярости уже точит карандаш, чтобы накалякать злобное письмецо — расслабься. Мой П.Р.Д.К. — это просто выдача желаемого за действительное (хотя те из вас, кто воспримут его всерьез, впоследствии скажут мне спасибо).

И позволь-ка, панк, мне сказать тебе кое-что еще о панках. Если ты не согласен с тем, что Ramones были величайшей группой, когда-либо игравшей на планете Земля — ты не панк, ты нихуя даже близко не стоял. Тебе абсолютно незачем играть в группе, делать фэнзин или показываться на шоу. Если ты ставишь какую-либо другую группу выше Ramones — ты просто идиот.

Примечание переводчика: словосчетание dress code в английском языке обозначает written or unwritten rules of what should or should not be worn by a group of people — писанные или неписанные правила о том, что можно и что нельзя носить определенной группе людей. Адекватного и лаконичного перевода этому dress code я не нашел (тем более словосочетание дресс-код употребляется и в русском языке) — поэтому название статьи оставлено как есть.

Значит так, я долго думала о том, как его назвать. Это всегда сложно - особенно с работой, в которую по-настоящему вкладываешь душу, т.к в ней есть все - и твои страхи, боли и огромная доля счастья от самого удовольствия от того, что ты пишешь. были и банальные варианты, были и неформальные, но в конце концов я просто напечатал две буквы, которые значат для меня больше, чем все, что есть в моей жизни. две буквы, которые до сих пор возвращают меня к жзни в самые трудные моменты.
Я понимаю, многим это покажется бредом, но я надеюсь, что и другая половина сумеет разглядеть в этом рассказе частичку себя.
Ведь мы все очень похожи, хоть по натуре все убежденные одиночки.
JD


Джонатан проснулся рано утром и подумал о своем сне. Ему опять снились мосты, мосты… их было много. И все они в конце сна рушились. Вспомнились слова старой песенки… Перевернувшись на другой бок, парень с грустью заметил, что погода практически не изменилась. Свинцовые тучи все так же висели на небе. Все напоминало картинку из фильма ужасов… Снизу вдруг послышался громкий звук радио.

Откинув одеяло, Джон встал и подошел к окну. Асфальтовые дороги Бейкерсфилда, обычно пыльные и грязные, блестели от только что закончившегося дождя. Роса на траве около дома также блестела. С тоскою поглядев в сторону школы, парень взглянул в зеркало. Высокий, тощий и обросший, он вдруг передернулся от скрипа двери.

- Джонни, ты что так запаздываешь? А ну иди кушать! – едко улыбаясь, пролепетала его мачеха.

В сотый раз взглянув ей в глаза, Джонатан вздрогнул снова. Очки, тонкие, постоянно дрожащие губы и пестрый халат. Джонатан сделал бы все, лишь бы она куда-нибудь ушла. Как в сказке – просто ушла и не вернулась.

- А что, Рита, папочка уже приехал? – спросил Джонатан, косясь на постер Дюран Дюран, чувствуя как ненависть к мачехе превращается в комок и поднимается к горлу.

- Приехал, Джонни. Мальчик мой, иди кушать, - снова зло улыбнувшись, сказала она.

Дверь захлопнулась с такой силой, что Джонатан не выдержал и упал на колени. Слезы, полные безысходности, снова подступили к глазам, но взглянув на портрет Риты, он усилием воли поборол плач.

Быстро умывшись, парень спустился вниз и увидел отца.

- Джонни, как же ты вытянулся! Ну, привет, мальчик мой, привет, - улыбнулся отец, обнимая сына.

Джонатан взглянул на своего отца. Вся его фигура, черты лица, манера говорить, привычки казались парню такими расплывчатыми, что парень иногда с удивлением открывал для себя, что этот человек – его настоящий отец.

- Привет, папа, - улыбнулся парень в ответ, пытаясь не замечать мачехи.

Завтрак прошел на удивление быстро. Отец обменивался с Ритой нежными взглядами, что изрядно выводило Джона из себя. Еле-еле прожевав тост с маслом, парень встал из-за стола.

- Куда это ты, Джонни? Съел только тост и немножко чаю выпил! А ну иди, съешь еще чего-нибудь, и так уже худой, как смерть, - пролепетала Рита.

«Поздравляю, уже лучше получается, сволочь», - подумал Джонатан и с неохотой снова сел за стол, одарив мачеху колким взглядом.

- Действительно, сынок, ты чего-то слишком много скинул, - сказал отец, косясь на сына.

Джонатан убрал уже довольно длинную прядь волос с лица и промолчал.

- Милый, я волнуюсь, - загадочно прошептала Рита, но Джонатан, обладающий отменным слухом, все расслышал.

- Что случилось, Рита? – спросил папа, отрываясь от своего бутерброда.

- У моего мальчика до сих пор нет друзей, - грустно сказала мачеха.

«Мой мальчик»… Скорее всего именно это Джонатан ненавидел больше всего. Каждый раз, когда она это говорила, ему хотелось перерезать ей глотку.

Отец, предварительно дожевав кусок тоста, делая ожидание невыносимым для Джона, недовольно сказал: «Какие там друзья? Тебе уже пора девушку привести домой. Вон ту блондинку сексуальную из школы вашей, - усмехнулся отец (Джонатану показалось, что его ударили в живот), - только вот если ты до сих пор любишь эту свою идиотскую, намалеванную рок-группу, вряд ли у тебя получится соблазнить даже какую-нибудь ботанку!»

Мачеха, увидев, что ситуация накалилась, добавила:

- И хватит уже отращивать эти патлы, которые ты не моешь уже который день, мальчик мой!

Подняв голову, Джон посмотрел сначала в глаза мачехе, а потом на равнодушное лицо отца и, не выдержав, скинул тарелку со стола и закричал, чувствуя, что еще чуть-чуть и он по-настоящему вставит нож ей в горло:

- Не трогай меня, не трогай, слышишь, не трогай!!! Ты никто в моей жизни!!! И тебя не касается ничто, что связано со мной! Я тебя ненавижу!!! Убирайся отсюда, убирайся подальше и не приходи!!!

И Джонатан побежал вверх по лестнице. Захлопнув дверь своей комнаты, парень упал на пол и закричал. Он впервые закричал с такой силой. Ему уже было наплевать, что сделает отец. Ему просто хотелось исчезнуть… Исчезнуть навсегда и появиться где-то далеко отсюда. Там, где не будет ни Риты, ни отца, ни всех остальных червей, кто его окружал. Он один…

Кто-то забарабанил в дверь. От каждого нового стука тело Джонатана вздрагивало.

- А ну открой дверь, паршивец!!! Быстро открывай дверь, сукин ты сын!, - Джонатан сквозь свой плачь, услышал и фальшивые рыдания Риты.

Отец же, на минутку прекратив барабанить, услышал плачь сына и завелся еще больше.

- Плачешь, сынок? Какая же ты баба, на хрен! Открой, тебе говорят!!! Тряпка чертова, а не сын!!! А ну открывай, слабак поганый!!!

Тихие рыдания парня перешли в громкие, нестерпимые крики.




Джонатан медленно шел в школу, ногами пытаясь поднять листья в воздух. Он уже давно не помнил такого случая, чтоб ему хотелось туда, в тюрьму, из которой ему хотелось просто убежать.

«Последний год… последний год унижений… и конец» - тихо проносилось в голове.

В животе была такая же пустота, что и в сердце. Страх и боль, причиненные отцом и мачехой, куда-то улетучились. Словно все ушло с последним криком, вырвавшемся из его уст. Эту ночь он не спал. Просто тупо смотрел в стену. В голове проносились воспоминания из детства… Такие далекие, но одновременно такие яркие и живые, словно все произошло только вчера, такие мрачные и темные, но дающие ему силы жить дальше, заставляя ненавидеть. Уже ничего не хотелось. Он просто делал то, что делал всегда: шел в школу, возвращался из школы, запирался в комнате и слушал музыку. Музыка… наверное единственное, что делало его сильным. Начиная с той замечательной песни, которую его бабушка сыграла на волынке, заканчивая Дюран Дюран. Способ самовыражения, борьбы и восприятия…

Черт, как же хотелось есть… Сегодня он очень рано встал и ушел, прежде чем рассвело, лишь бы избежать встречи с разъяренным отцом. Пообедать и поужинать вчера тоже не получилось, да и не хотелось. Ненависть к мачехе вовсе не ушла после его откровений, напротив, стала еще сильней и серьезней.

то перечное масло… проклятое перечное масло… ты должен сжечь все это, мой мальчик…

Заткни пасть, заткни пасть!

- Эй, Стив, ну подожди!!!

Джонатан вздрогнул. Вначале мимо него пронесся велосипед, на котором гордо восседал парень, примерно его возраста с короткими черными волосами. Затем также быстро промчалась девушка, блондинка. Но, заметив, что они кого-то чуть не сбили, немного убавила скорость. Она обернулась и улыбнулась Джонатану, поспешив за Стивом. Девушка была на удивление хорошенькой.

«Боже, как она похожа на Мэг…» - промелькнуло в голове.

Мэг… он помнил ее до сих пор. Он помнил ее большие голубые глаза, курносый нос и пухлые красивые губы, всегда такие блестящие…

Сердце защемило и снова захотелось кричать. Кричать от боли, которая так и не исчезла до конца. Он вспомнил, как она улыбалась ему, словно осознавала все то, что он чувствовал. Он вспомнил, как пытался измениться ради нее, ходил на гимнастику, отрезал волосы, только ради того, чтоб ее обнять… нет, не просто обнять… скорее, чтобы понять, что он тоже может быть любим. Да, здорово же она его обломала… словно одну из его тонких, непрочных, вялых костей… Он помнил, как заметил ее с тем ублюдком, который все время над ним издевался, он что-то ей говорил на ухо, нет, скорее целовал ее. После этого девушка перестала улыбаться Джонатану…

Он тряхнул головой, отгоняя воспоминание, словно демона. Парень и не заметил, как дошел до серого здания школы.

Подняв голову, Джонатан посмотрел на название

Highland High School

Боже, в каком глупом заведении, полном ублюдков он учился…

Только сейчас поняв, что он опоздал, Джонатан поспешил в класс.

Чудом избежав встречи с дежурным, он нырнул в класс, в котором как назло

а когда было не назло?

шла контрольная, к которой он совсем не готовился из-за отца и мачехи.

- Мистер Дэвис, вы как всегда вовремя, - пугающе спокойно прошептала учительница.

- Я… я проспал… извините, миссис Джексон, - потупился Джон.

- А вы когда-нибудь нормально спите, мистер Дэвис?

« С тех пор как мой отец привел эту сволочь домой, нет», - грустно подумал парень.

- Я спрашиваю, вы когда-нибудь спите, Джонатан? Вам уже 16 лет, вы должны понимать, что значит ответственность, молодой человек.

- Я знаю, что такое ответственность, - ответил Джонатан, вспоминая отца и поблекший образ матери.

- Гомик, - послышалось с передних парт.

У Джонатана снова что-то сломалось, как бы он пытался не замечать их, они его задевали, задевали в самых болезненных и больных местах.

я тоже хочу быть таким же особенным как ты, я тоже…

- …хорошо, мистер Дэвис, если вы еще раз опоздаете хоть на минуту, я поставлю в известность ваших родителей, я говорю серьезно! Садитесь и пишите тест.

- Спасибо, миссис Джексон, я больше не позволю себе…

гомик

опоздать, - сказал Джонатан, одновременно косясь с ненавистью на Майкла и забирая лист бумаги из рук миссиcДжексон.

- Придурак намалеванный, - усмехнулся здоровый парень, сидевший на задней парте.

- Заткнись, - прошептал Джонатан, пытаясь унять внезапную дрожь.

- Какие мы храбрые, - зло улыбнулся Майкл.

- Отстань от него, - услышал Джонатан чей-то нежный голос.

Джонатан посмотрел, то ли в надежде, то ли в уверенности, что это Мэг, но увидел велосипедистку, которая чуть не наехала на него утром. Странно, видимо новенькая, раньше он ее не видел.

Красивая, вблизи она еще лучше…

Интересно, какого хрена нужно переходить из школы в школу на последнем году обучения?

Мосты падают вниз, вниз… Мэг… таким же особенным

- А что ты мне сделаешь?! – обернулся Майкл, все так же противно усмехаясь.

- ДЖОНАТАН! – не выдержала миссис Джексон. - Вы не просто пришли в школу тогда, когда все уже спокойно писали тест, так вы еще и отвлекаете одноклассников!

- Простите, миссис Джексон, я нечаянно, - извинился Джон и поспешно уселся за парту и достал из сумки карандаш.

Ну вот, очередной трояк, удовлетворительно… Учеба в последнее время его совсем не интересовала. Он с трех лет числился в людях, которые проигрывали везде и всегда. Черт, скорее бы домой, в свою комнату…

ты должен сжечь все это дерьмо, мой мальчик…

нет, не домой, куда-нибудь подальше от дома, подальше от разъяренного отца, подальше от сумасшедшей мачехи… туда, где он будет один…

Засунув учебник по истории в шкафчик, Джонатан вздрогнул, услышав все тот же нежный, но довольно громкий голос:

- Мне очень нравится, как ты одеваешься. Интересно и не так как все, – приятно улыбнулась девушка.

- Такой уж у нас город… тут каждый день Хэллоуин…

- Про тебя все болтают, говорят что ты фрик…

- Да… фрик…

- Любишь рок-музыку? – неожиданно поинтересовалась девушка.

- Да, а что? Ты тоже? – оживился Джонатан.

- Мне нравятся Аэросмит…

- А мне Дюран Дюран…

- Так вот почему ты такой прикольный мэйк-ап на лицо накладываешь и носишь платья! – улыбнулась девушка, подправляя свою пепельную прядь.

- Да… фанат есть фанат…

- Здорово! Слушай, ты прости за то, что мы тебя со Стивом чуть не задавили на дороге, мы просто обожаем гонять то на велике, то на скейте по всему Бейкерсфилду…

- Да? Что ж молодцы…

- Неужели у тебя вообще нет друзей из школы? – спросила девушка. Джонатану оставалось только удивляться, как быстро она сменяет темы разговора.

- Нет… уж слишком больно такие друзья делают… Больно и и… слишком много сомнений они… то есть, просто я… короче, нет и все, - запнулся Джонатан. Как же он ненавидел, когда он не мог выразить свою мысль, был словно в клетке своих же идей и образов.

- Джонатан, а пойдем как-нибудь покатаемся вместе. Я, ты и Стив. Идет?

Джонатан на секунду был готов сказать нет, отказать ей и отказать самому себе, только чтобы снова не страдать так, как он страдал по Мэг…

ту соблазнительную блондинку из вашей школы

лишь бы избежать той же самой боли, режущей и медленно убивающей… Он вдруг вспомнил, как один раз порезал себе вену. Странно, мысль о том, что он обрывает себе жизнь тогда его совсем не пугала. Да и разве пугает она его сейчас? Он вспомнил, как каждый раз кричал, когда вспоминал о том, что она ему сказала. Сказала тогда, когда он спросил у нее, что случилось и почему она его словно не замечает.

НЕТ! Не вспоминай, иначе ты заорешь прямо перед этой белобрысой девчонкой, которая и так всем своим видом напоминает тебе ее!

Он просто подошел и спросил у нее, очередной раз подправляя лямку длинного платья, спадающего на боты.

не надо, болван! НЕ НАДО!!!

«Просто я не собираюсь общаться с грязным, вялым, тощим, хилым и накрашенным как баба фриком, Джонатан. Сделаешь одолжение, не подходи ко мне ближе, чем на километр! Свали, а то еще заразишь лузерством!» И она его просто оттолкнула, а он чуть не упал.

Упал… Ведь ты всегда падаешь, Джонни, разве нет? Когда в последний раз ты вставал? Или хотя бы пытался прекратить эту хрень, а?

Лишь бы только не чувствовать этой боли, не понять заново, что он никогда не получит того, чего он так хотел, что ему так было нужно. И поэтому он откажет… он откажет и на этом точка….

Несмотря на это он все-таки сказал:

- Хорошо, с радостью.



Джонатан тихо притворил дверь и взбежал вверх по лестнице, пытаясь не скрипеть. Вряд ли отец сейчас дома, скорей всего на заднем дворе. А Рита… наверное, ушла за продуктами. Ну, наконец-то долгожданная ручка двери его комнаты. Ему вдруг показалось, что он не жил весь этот день, он спал. А очнулся только здесь – в своей конуре. Он почти захлопнул дверь, но услышал громкий голос отца:

- Джонатан Хаусман Дэвис, чего это вы так спишите?

Джонатан вздрогнул.

- Слушай, Джонни, - сказал Рик Дэвис, поднявшись наверх, - давай поговорим на чистоту, как отец с сыном.

«Прям как в кино» – подумал парень, пытаясь понять, какие именно чувства его обуревали.

- Да папа, что? – он вдруг заметил, что совсем не дрожит и не боится отца, как это частенько бывало.

- Знаешь че, ты мне все расскажи, чего это ты так взъелся на Риту? Или по мамаше своей скучаешь? Так это вовсе не проблема, ты, если хочешь, можешь спокойно к ней ехать на недельки, а да к черту, хоть на сто лет….

- Чтобы опять видеть рожу ее муженька? – выпалил парень, поздно спохватившись.

- Хех, - отец усмехнулся, явно радуясь чему-то, - ну а что Рита? Неужели она хуже?

- Пап, давай оставим эту тему. Просто скажи ей, чтоб ко мне не липла, - он вдруг удивился своей же храбрости, наверное, эта девчонка на него так действует.

- А она к тебе липнет? Ты в последнее время действительно слишком вольно себя ведешь. Носишь какие-то идиотские затраханные костюмы, которые я запретить тебе никак не могу, от тебя прет, как от потного слона, волосы стал отращивать, не говоря уже о косметике. Мне это не нравится, Джонатан. Очень не нравится. И мне совсем не по душе, что ты до сих пор увлекаешься рок-музыкой.

- Папа….

- Слушай меня, я понимаю, что это я сам дал тебе повод. На волынке научился играть, на ударных пытаешься. Но, это не твое будущее, сынок…

Джонатан вдруг задумался о прошлом. Задумался о том, когда его отец не просто поощрял его любовь к музыке, а даже восхищался им. Вдруг вспомнил тот музыкальный магазин, в котором он долго выбирал пластинки, вспомнил волынку, барабаны. Ему вдруг стало очень тоскливо. Показалось, словно он живет в каком-то дерьме. Откуда ему никогда не выбраться. Серая, обычная, суровая реальность, до боли скучная и однообразная. Мачеха, отец, внезапно ударившийся в религию, и он. Одинокий и сломанный. Какое здесь к черту будущее…

- …тебе нужно хорошо учиться. Чего ты явно не пытаешься делать.

Вдруг возникла долгая и какая-то кровососущая пауза. Отец молчал и обсматривал комнату сына. Джон же просто не смог найти слова.

Внезапно отец продолжал уже более будничным тоном:

- Так, я завтра снова улетаю в Бостон. Запретить малеваться я тебе все равно не смогу, проверял уже. А вот насчет твоего идиотского костюма… Умоляю тебя, сними его или хотя бы простерни… А Риту… не донимай, понял?

- Я.., - Джонатан подумал о том, что бы началось, если бы он снова начал высказывать свое мнение или признался бы в своих переживаниях насчет Риты, да и не только ее, - хорошо…

- Ну… так то лучше… - сказал Рик, похлопав сына по спине.

Джонатан, по-настоящему обессиленный и обескураженный, зашел в свою комнату и, свалившись на кровать, сразу уснул.




В субботу Джонатан чаще находился в своей комнате, нежели на улице или с отцом и Ритой.

Встав утром и спокойно, без лишних слов съев свой тост с джемом, он отправился в свою конуру.

Он лег на кровать и уставился в потолок. Он вдруг задумался над тем, что он будет делать дальше, если отец все-таки отрежет его путь к музыке. Бизнес?,

не-а, слишком скучно и нудно.

Юриспруденция…

фу…

Медицина…

еще лучше.

Политология?…

ДЗИИНННЬЬЬ!!!!!
Джонатан взял трубку.

- Алло?

- Джонни, это ты?

- Я, а…

- Кто это?

- Ну да.

- Это я, Сэм! Ты что уже успел забыть?

- Сэм?!

- Ой… ты же не знаешь, я ж забыла тебе сказать, балда такая! Ну та девчонка, которая про твои увлечения спрашивала, на велике предлагала кататься. Забыл?

"Ага, забудешь тут" – подумал Джонатан и неожиданно для самого себя улыбнулся.

- Вспомнил, как… как у тебя дела?

- У меня все хорошо, так ты сегодня сможешь с нами покататься?

- На чем?!

- На скейте. А что, что-то не так?

- Нет, я, - Джонатан задумался, куда он закинул свой чертов скейт, - я с удовольствием. А кто мы?

- Всмысле?

- Ну… кто едет?

- А… ты сегодня намного живее кажешься, не то что в школе. Я, Стив и ты, идет?

- Идет, - улыбнулся он.

- Прямо сейчас у школы, хорошо?

- Хорошо.

И она повесила трубку, а он побежал искать скейт в гараже.

Покопавшись в гараже минут пять и все-таки отыскав доску, Джонатан быстро побежал к школе.

По пути он заметил, что впервые за всю его школьную жизнь бежит к школе. Странно, чего это он такой радостный? И нафиг он ей вообще показал, что хочет куда-то идти?

Увидев ее он снова вспомнил Мэг. Черт, а все-таки что-то в ней есть. И рядом тот парень с черными волосами.

- Ой, Джонни, привет. А скейт-то у тебя старперский, ужас!!!

- Привет, чувак. Джонатан, если не перепутал? – приятно улыбнувшись и подав руку для пожатия, сказал Стив.

- Да, Джонатан. А ты Стив? Я слышал, когда вы на велике гнали в школу.

- Мне Сэм про тебя рассказывала. Дюран Дюран любишь?

- Ага. Фанат. А вы че?

- А нам по душе Секс Пистолс и все остальное.

- А…

Опять эта чертова пропасть в общении
- Ну ладно, ты на скейте сколько уже катаешься? Просто один раз мы катались с одним парнем, а он каааак грохнулся и все тут. Мы со Стивом еле-еле его домой дотащили, - улыбаясь, сказала Сэм.

Он только сейчас заметил как легко с ней общаться.

- Умею, катался года два до того как 16 стукнуло, - чистосердечно сказал Джонатан. Он и вправду увлекался скейтом, но после приезда мачехи и истории с Мэг ему вдруг вообще расхотелось выходить на улицу. Вообще странно, что он сейчас стоит здесь.

- Ну лана погнали покатаемся, а потом гамбургеры поедим в забегаловке какой-нибудь, идет? – спросил Стив прежде всего у Джона, нежели у Сэм.

- Ага, давайте.

И они втроем погнали.

Да уж давно ты не катался, Джонни. Вон посмотри как этот черноволосый гонит, а про девчонку я вообще молчу…

Проехав один квартал и чуть не упав один раз, Джонатан вдруг неожиданно для себя спросил:

- А вы брат и сестра, да?

- Нет, мы… как бы друзья, - улыбнулся Стив.

- Но почти как брат и сестра, я его с класса пятого знаю. Вместе развлекаемся, гоняем, курим и пьем, - то ли в шутку, то ли всерьез сказал Сэм.

- Че после школы собираетесь делать?

- Наркотой торговать, я по натуре не скинхед, так что к ним присоединяться не собираюсь, а ты? – спросил Стив, явно говоря несерьезно.

- Я хочу…

А чего он хочет?! Играть в банде, быть рок-звездой и наплевать на всех, включая и отца, вот чего он хочет...

- В медицину, - вдруг ляпнул он.

- В медицину?! – удивленно переспросила Сэм.

- А чего там, действительно, интересного? – также удивленно спросил Стив, остановив скейт. За ним остановилась и Сэм, а позже и Джонатан.

- Не знаю, но другого выхода я не вижу.

Он всегда удивлялся, почему внутри себя самого самые трудные вопросы он решать не мог, но стоило произнести это вслух, ответ приходил сам собой. У него просто нет выхода… А куда ему еще идти?! Торговать наркотой он точно не будет. К скинхедам не присоединится ни за какие шиши, уж такой он по натуре. А что еще можно делать в Бейкерсфильде??? Писать стишки?! Играть в группе? Туда его путь закрыт просто навсегда.

А почему именно медицина, Джонни?

"Просто так ляпнул, первое попавшееся", - ответил сам себе парень, внезапно уяснив, что скоро белая полоса закончится и начнутся сплошные черные дни ссор с отцом и мачехой.

Какая к черту белая полоса, чувак? У тебя таких начиная с 3 лет, как не бывало.

Ах да, и правда…

- …разве что санитаром в морге работать, - услышал он смех Стива откуда-то издалека.

А что, хорошая идея… Ему осталось только наняться заведущим в каком-нибудь гей-клубе и отрываться там всю жизнь напролет, наблюдая за свадьбами счастливых гомосексуальных пар.

- Ну ладно, отстань от него, Стив! Поехали, съедим по гамбургеру, а то я сейчас умру, - улыбнулась Сэм, окинув Джонатана взглядом, от чего он вдруг вздрогнул. – Ты тощий, как смерть!!!

Джонатан улыбнулся. Ему вдруг захотелось ее обнять.

Он отогнал эту мысль куда подальше…

Доехав до забегаловки Baker’sBurgers, они зашли внутрь.

Единственная в своем роде забегаловка в Бейкерсфильде, где можно было нормально перекусить, а не курить в туалете и ошалело смотреть на двух мужчин, целующихся за столом на двоих, представляла собой большой зал с красными столами и диванами. Типичное американское кафе серии быстрого питания. Здесь отшивалось много школьников разных возрастов, начиная с семилеток, заканчивая ребятами одного с Джонатаном возрастов. Странно, сейчас никого не было, что очень порадовало парня.

- А я тоже долго мучилась по этому поводу, - сказала Сэм, когда они сели за самый крайний столик в пустом зале.

- По какому? – спросил Джонатан, улыбаясь.

- Ну… где мне работать. Где я буду чувствовать себя в своей тарелке. Учусь я неплохо, но экономист или юрист из меня ну… никакой. Я хотела было посвятить себя музыке, научиться на гитаре лабать, такой панк-принцессой стать, но…

«У тебя бы получилось», - подумал он, замечая, что он с нее глаз не сводит.

-… нет сказали. А теперь я, наверное, рисовать буду или уеду отсюда к черту. Здесь не так уж и весело, как мы думали. Тебе так не кажется, Джонни?

- Да уж, город у нас… Каждый раз, когда я куда-то по улице иду, старикан один так и норовит спросить, а что Хэллоуин уже не 31 празднуют, да?

- А чего ты к платьям привязался и вправду? – встрял в разговор Стив.

- Не знаю, мне в них спокойно. Я такой, какой я есть. - задумался Джонатан. А ему и правда было спокойнее. Он не знал почему, да и знать не очень то хотел.

- А у тебя есть девушка? – внезапно спросила Сэм, даже слишком внезапно.

- Нет, - ответил Джонатан.

- Почему? – невинно моргнув, поинтересовалась Сэм.

"Просто я тупой, закомплексованный и накрашенный как баба фрик, Сэмми", - подумал он.

- Не знаю, - улыбнулся он, откусывая малую часть гамбургера. Она почему-то тоже не сводила с него глаз. Словно маленький ребенок не сводит глаз с красивой форфоровой куклы, улыбающейся за витриной.

- Ладно, давайте спросим у Стиви, чего он хочет от своей жизни, - заполнив паузу собой, обиженно произнес Стив.

- Так чего же ты хочешь, мой бедненький Стиви? – улыбнулась Сэмми, наконец, оторвав от Джона свой взгляд.

- Я хочу стать… а я даже не знаю, кем я хочу стать… Хотя мне хотелось бы играть в театре или в кино, если повезет, - загадочно улыбнувшись, прошептал Стив.

- Да ты бы видел, как он играл Серого Волка в нашем школьном театре, моя мама глаз не могла оторвать!!! – засмеялась Сэм, при чем засмеялась так, что желание ее обнять у Джонатана стало еще сильнее.

- Моя мама работала в местном театре, - грустно сказал Джонатан, вспоминая мать, которую он уже год как не видел.

- Да? – удивленно моргнув, спросила Сэм.

- Да, - улыбнулся Джонатан. Не очень-то он и любил рассказывать о своей семье.

- А почему ты сегодня без мэйк-апа? Мне он очень нравится, - загадочно, даже с оттенком обиды спросила Сэм.

- Отец дома. А он мне за это по роже даст, - улыбнулся он, вспоминая слова отца сказанные им вчера вечером.

- А у тебя родители такие строгие? – невинным, детским тоном спросила Сэм.

- Строгие, такие строгие, что ты себе даже не представляешь!

- А меня тоже предки не подарок, но к музыке, которую я слушаю, претензий не имеют. Конечно, их раздражает, что я все время на улице с Сэм, но и с этим нужно мириться, - усмехнулся Стив, взглянув в глаза девушки.

- А вы, кстати, где раньше учились? Вы ведь в Школе Фальшивок не долго, да? – спросил Джонатан, внезапно почувствовав прилив ревности.

- В Школе Фальшивок? Это ты сам придумал прозвище? – спросила Сэм. У него сложилось впечатление, будто она смотрит на него, как трехлетний ребенок смотрит на длинноволосого парня с проколотым носом, объясняющим ей, что такое гитарный риф.

- Там просто действительно много людей, которые врут сами себе, пытаясь соответствовать правилам общества, - проскандировал Джон. Еще бы не скандировать, когда эта фраза вертится на языке, но произноситься никак не хочет.

- Вау! Даже лучше, чем Роттен сказал, - сделал комплимент Стив.

- Ага! А мы тоже фальшивки, Джонатан? – спросила Сэм, моргнув.

«Если ты еще раз так моргнешь, у меня встанет», подумал он.

- Нет, вы не фальшивки. Не знаю, как это объяснить, но я это чувствую, - чистосердечно ответил он. Они и вправду не были фальшивками.

- Это хорошо, что мы не похожи на Майкла, - улыбнулась она.

Он вдруг остро почувствовал, что все бы отдал за то, чтобы Стива здесь просто не было. Он и эта сексуальная блондинка из Школы Фальшивок. Они одни.

- Кто такой Майкл? – резкий вопрос Стива перебил мечты Джонатана. Он вдруг заметил, что девушка снова пристально на него смотрит.

- Еще одна фальшивка, еще один клоун, - объяснил Джон, не отводя глаз с Сэм.

- Ну… ты спрашивал насчет того, где мы учились раньше? – спросил Стив, явно чувствуя, что он тут лишний.

- Да… Да, спрашивал, - дернувшись и оторвав глаза от Сэм, подтвердил Джонатан и улыбнулся Стиву.

- Мы из Мэна. Там красиво, озера, жаркое лето, детишки маленькие, но уж слишком скучно для таких, как мы. Наши семьи давно дружат, отцы работают в одной фирме. Так уж получилось, что не только нам надоело торчать в Дерри. Родители поднакопили достаточно денег, чтобы купить себе дом, - начал рассказывать Стив, но Сэм его перебила.

- Моим предкам тоже надоели озера Западного Мэна, вот мы и перенеслись сюда, в Бейкер, - улыбнулась она, явно говоря с Джонатаном, а не с парнем, которого знала с пятого класса.

- Здорово, нравится в Бейкере? Здесь, по-моему, не так уж и весело, как вам кажется, - подавив смешок, сказал Джон.

- Мне не очень, но тут не так скучно, как в Дерри. Ой ладно, пойдемте, покатаемся, пока не потемнело, а то меня дома убьют, - сказала Сэм, вставая.

Джонатан вдруг вспомнил, что ничего не сказал Рите, но потом быстро отогнал мысль, как злого призрака. Пусть злится.

- Пошлите.

Катались они не долго, можно сказать вообще не катались… Стив уехал, как только солнце начало садиться и окрасило все в неестественно-багровый цвет, включая и их скейты.

Оставшись с Сэм наедине, Джонатану не стало легче, скорее наоборот девушка его сконфузила. Не сама девушка, а скорее ее поведение. Ее энергия струилась рекой, в которой он тонул.

- Ты такой застенчивый, - улыбнулась она и как бы невзначай коснулась его руки.

- Нет, я не застенчивый, я… я просто не очень люблю разговаривать, слишком раздражительный… иногда… бываю раздражительным, - пролепетал Джонатан, ненавидя себя за этот тупой барьер в общении.

- Джонни, да расслабься ты, наконец! - она улыбнулась. - Ты такой смешной, когда не знаешь, что сказать, - теперь она уже взяла его под руку. Он не сопротивлялся,

а надо было бы

она его привлекала, тянула.

- Ты… твой дом уже близко? – едва нашелся он.

- Близко. Еще два квартала и все.

- Хорошо.

Он посмотрел на нее. Джинсы, облегающие длинные ноги, цепь, явно намекающая на предпочтения в музыки, кеды, оранжевая футболка и топик в сеточку сверху. Длинные, до плеч, пепельные волосы и аккуратно подведенные черным карандашом голубые глаза. Ухо, проколотое в области хрящика. Красивая… чертовски красивая. Это тебе не Мэг, она другая.

Да, другая, только внутри все та же пустота…

Нет, нет в ней никакой пустоты… Она другая, совсем другая…

Ему вновь захотелось ее обнять. Прижать к себе и плевать он хотел на боль, пустоту и потерянность, которые он будет чувствовать, просто обнять.

- О чем ты думаешь Джонни? – поинтересовалась Сэм, возвращая его к суровой реальности. Он не сможет ее обнять, даже если очень сильно захочет.

- Да не о чем. Просто так…

- Ты сильно переживаешь из-за того, как к тебе относятся в школе?

- Сильно, - чистосердечно сознался он.

- Бедняжка, - она сильно сжала его руку.

- Нет, это они бедняжки. Они каждый день приходят в школу и играют роль, которая чаще всего не приносит удовольствия. Они боятся, что когда-нибудь они останутся одни. Боятся, что их оставят позади не с чем. Я страдаю не из-за того, что я не такой как все. Мне больно из-за того, что меня не понимают.

- Я тебя понимаю, - улыбнулась она, крепче сжав его руку.

Он посмотрел на нее. Смотрел долго, минут, наверное, десять, как ему показалось. Он даже не заметил, что они остановились. Она вдруг резко отпустила его руку и прижалась к его груди. От неожиданности он вздрогнул и только потом понял, что тоже ее обнимает. Он был выше нее на добрых две головы.

Черт, надо было простирать это долбанное платье.

Но она, скорее всего, ничего не заметила.

- Почему ты такой дерганный? Все время дрожишь, вздрагиваешь… Тебя бросила девушка, да Джонни? Ведь у тебя же была девушка! Она тебя предала? – шептала Сэм, все сильнее утыкаясь ему в грудь.

- Не девушка, подруга.., - ответил он, чувствуя ее на удивление приятные и знакомые духи.

- Подруга? – она запрокинула голову и снова по-детски моргнула, глядя ему в глаза.

Он улыбнулся. Она улыбнулась в ответ.

Губы, какие же у нее красивые губы, - промелькнуло в голове.

Они улыбались друг другу, словно маленькие дети, пока Сэм не взглянула на дом сзади него и не прошептала, медленно, чуть ли не нежно отпрянув от него:

- Ой, а мы уже возле моего дома, - усмехнулась она.

- Я… я тебе позвоню, - прошептал он, отпуская ее.

- Я буду ждать, - сказала она, побежав домой. Перед тем, как распахнуть парадную дверь, она ему помахала.

Он помахал в ответ.





- Какого хрена ты уходишь, ничего не сказав мне, Джонатан? – кричала мачеха, только он переступил порог. Все мысли были заняты только Сэм.

- Я уже положил скейт на место, Рита, - спокойно ответил он, проигнорировав тон мачехи – сейчас ему было на все наплевать.

- Слушай меня, гаденыш, если ты еще раз устроишь мне такое при отце, я тебя…

- Спокойной ночи, Рита.

Он направился к себе.

Закрыв комнату на ключ, Джонатан лег на постель.

Черт, он опять попал в очень большую передрягу.

Да ладно, Джонни, она другая. Она не Мэг, и никто не сказал тебе, что такая же боль будет со всеми девушками. Радуйся, она тебя обняла. Ты ее чуть не поцеловал, чего ты переживаешь…

Всю ночь он думал только о ней. Он помнил, что тоже самое он чувствовал после первой встречи с Мэг.

Но Джонатан, Сэм другая. Ты ведь видел, как она на тебя пялилась!

Видел…
Ну и?
Она красивая…
Она панк…
Ну и что?!
Она скорее выберет Стива, нежели тебя…
Не думаю…
Тогда действуй, Джонатан, не сиди на месте. Пригласи ее в кино, в кафе, на концерт, откуда я знаю???

Он перевернулся на другой бок и подумал, что он точно шизофреник. Как только эта мысль стала вроде фона к сексуальной блондинке из Школы Фальшивок, он уснул.

Он проснулся ровно в шесть и пошел завтракать, мысленно моля Бога о спокойном сне Риты.

Выпив кофе и съев тост, он снова вернулся к себе в комнату. На улице лил дождь.

«Готика…», - пронеслось в голове.

Ты обещал ей позвонить, забыл?

Я же даже ее фамилии не знаю.

Ну так узнай.

ДДДЗЗЗИИИННЬ!!!
Это она, Джонатан…
Он кинулся к телефону.

- Алло?

- Алло, Джонатан? Как ты там? – голос отца слышался с треском, не характерным для Бейкерсфилда.

- Я нормально… папа, - разочарованно ответил Джонатан.

- А почему ты такой кислый?! Как Рита?

- Спит.

- А ты чего не спишь?

- Не знаю, не спится.

- Уже позавтракал?

- Да.

- Ладно, когда Рита встанет, скажи, чтобы позвонила сюда, понял? Я ей номер давал.

- Да, папа, понял, - Джонатан только сейчас заметил, что один постер немного съехал в сторону.

- Хорошо. Ты себя нормально ведешь?

- Да, нормально.

Джонатан положил трубку на место, еще раз с грустью подумав о своем будущем.

Дверь в его комнату открылась с еще более раздирающим скрипом, нежели в первый раз. За дверью стояла только что проснувшаяся Рита, в бессменном пестром халате и толстых очках.

- Кто звонил, мой мальчик? – улыбнулась она.

хорошее настроение, повезло

- Папа, просил перезвонить, - словно от надоевшей мухи отмахнулся парень.

- Он уже в Бостоне?

- Да.

- Ладно, позвоню с телефона на кухне. Рик мне давал номер, куда надо звонить, я его, по-моему, на холодильнике оставила. Пошли завтракать.

- Я уже поел.

- Что? – она обернулась, улыбка моментально слетела с лица.

упс…

- Я уже поел, - улыбнулся он. Ему доставляло радость наблюдать за ней, когда она злится.

ты шизофреник
- Слушай меня, Джонни, - она прикрыла дверь, хотя никто их услышать не мог, даже если бы она захотела, - я понимаю, что у нас не очень хорошие отношения и порой мы с тобой переступаем грань, но…

- Но что? – улыбнулся он, подобрав под себя ноги.

- Давай обойдемся без ссор хотя бы сегодня.

- Обходиться без ссор нужно было тогда, когда мне было 13, - улыбаться уже не было сил.

- А что было, когда тебе было 13, гаденыш?! – Рита переходила на крик так резко, но он видимо уже привык.

Я думал, что ты нормальная. Черт побери, я думал мы будем хорошими друзьями, какой же я был дурак. Вот что было, моя мамочка.

перечное масло… перечное масло…

- Забудь, Рита. Позвони отцу, - заводить такой разговор он не видел смысла.

- Гаденыш, тебе что, не хватило той ссоры? – звонить отцу она, в ближайшие пятнадцать минут, явно не собиралась.

- Нет, мне хватило перечного масла.

Она улыбнулась. Эту улыбку он видел и будет видеть в своих снах еще очень долго. Она также улыбалась, когда он впервые ее увидел. Он ее ненавидел, в этом он не сомневался. Но от этой улыбки ему становилось страшно. По-настоящему страшно. Ему было также страшно, когда он был маленьким ребенком, когда никто не приходил на помощь, когда он был беспомощен и брошен, как никогда. Но порой ему казалось, что все то, что с ним случилось, отображается в этой чертовой улыбке. Мэг… и она там была, какая-то тысячная доля. Клоуны там были тоже. Отец, отрицающий его увлечения музыкой, тоже каким-то образом попал туда.

скоро там будет Сэм, уж поверь…

Он взглянул на нее. Мачеха все также улыбалась. Какой-то сверхъестественной улыбкой. Ужасной улыбкой. У него внутри что-то упало.

- Слушай меня, Джонни, - не переставая улыбаться, сказала она, - сейчас же пойдешь в супермаркет и купишь масла.

перечного?…

- Сливочного масла, - сказала она, читая его мысли. А в том, что она это может, он уже не сомневался.

Он молчал, пытаясь не дрожать. Даже не вздрагивать. Не вздрагивай. Он посмотрел на постер, съехавший в сторону. Странно, но ему почему-то стало легче. Намного легче.

- Ты меня слышишь, мальчик мой?

- Да слышу, - улыбнулся он.

- Ну так иди.

- Сейчас, только поправлю постер.

Он был даже рад, что выходит из дома. Воздух был свежим. Он дрожал. Дрожал не от холода, не характерного для Бейкера. От страха.

ты ее боишься, да?

Нет.

ты дрожишь…

Ну и что?!

ее улыбка. Ее чертова улыбка…

Почему она не уходит? Либо она уходит, либо я ее трахаю, как последнюю дрянь на этой изгаженной земле. Когда я смогу, наконец, изнасиловать и грохнуть эту сучку?! Когда?!!!

Он вдруг с ужасом заметил, что произносит все вслух.

шизофреник

Точно, дружок, ты попал точно в цель.



Супермаркет Бейкерсфилда представлял собой несуразное здание, находившееся недалеко от дома Джонатана. Маленькие ограбления здесь происходили так часто, что многие уже и не удивлялись, разве что продавец шевелился и шел в полицию в раз год, но на этом ограничивался.

Открыв дверь, он услышал приятный звон колокольчика.

- Чего те надо, наркоман? Здесь дурь не продают! – рявкнул продавец, разглядывая Джона.

- Мне нужно сливочное масло, Гарри, - вздохнул он, к циничным и грубым шуткам в Бекерсфильде он уже давно привык.

- Ну так иди и возьми, стеллаж «Молочные продукты» видишь?

- Вижу.

- Вон там масло и возьмешь.

- Ага.

- Эй, Джон, - воскликнул он. Джонатан вздрогнул снова.

- Чего?

- А че ты сегодня не накрашен, а? Значит, завтра точно снег пойдет, - усмехнулся продавец.

еще один клоун, еще одна фальшивка

Он аккуратно взял ледяной прямоугольник вспотевшими от ужаса руками и подошел к кассе.

- Такая херь, сдохнуть можно. Такой кусок масла раньше меньше четвертака стоил, а обожраться можно было на весь год, а теперь..., - проворчал Гарри и пробил молочный продукт по базе.

Джонатан вытащил нужную сумму и протянул продавцу.





Держа в руках пакет с тающим маслом, он окинул Бейкерсфилд беглым взглядом. Острое чувство тоски вдруг скрутило живот. Бывает такое, что хороших полос нет, один мрак. Дом для него превратился в поле боя, школа – в страх и унижение, смешанные с чувством того, что он слишком мал, чтобы доказать всем клоунам, что они гниют изнутри, друзья – их у него не было. Он с удивлением обнаружил, что при каждом шаге в правом кармане его ветровки что-то шуршало. Он вытащил оттуда сложенную в три раза бумажку, на которой черными, расплывчатыми буквами было написано его самое первое стихотворение.



























Он перечитал его заново и про себя отметил, что получилось далеко не банально.

Он опустил руку в другой карман и с чувством грусти, перемешанным с безысходностью, обнаружил, что там нет даже одной жалкой монетки. Джонатан уныло зашагал к своему дому, а тем временем Бейкерсфилд продолжал жить своей унылой жизнью, и не задумываясь о том, сколько разных чувств могут томиться в душе каждого из его обитателей.

так.. по словам Лены 16 марта METAL-концерт. В клубе Lido. Не важно какие группы, поэтому перечислять не стану)). Их просто не так много в нашем городе и выступают одни и те же.. Кто идёт поднимите руки :). Цена стандартная... 800... (а ведь когда то 600 былооо).

Короче, друзья, у кого-нибудь есть картинки то есть фото Роба Флинна из Machine Head лучше его обнаженного.
Девчонки он такой секси это жесть................ АААААА............ Ну вот терь забываем Рибейро из Мунспелл и перехдоим на Машин Хэд. Ну кто-нибудь помогите мне, дайте его фотки. Позязя!!!!!!!!!!!

я думаю, у каждого из вас есть любимые группы, предлагаю делать их посты-обзоры) можно (и даже желательно)) указать, как вы начали их слушать, первая их песня, которую услышали или чем вас вообще они цепляют.
плюс - вашу любимую их песню (можно и пару, только не очень много, максимум две-три, не потому что я жадина, а просто обычно, когда хочешь что-то послушать в первый раз величина выбора путает)) , если любимых уж слишком много, то хотя бы самую вами часто прослушиваемую)
в общем, главное, чтобы было читабельно))
только не повторяться, если кто-то уже написал про них - пишите про кого-нибудь другого. можно и не слишком уж любимые группы, а хотя бы те, которые нравятся.
я начну))

в общем, я порылась, порылась и не нашла ничего о Scary Kids Scaring Kids на русском. поэтому пришлось переводить небольшую статью. перевод мой, так что - что есть то есть)) немного коряво, но я старалась))

[ Scary Kids Scaring Kids → ]

Я понимаю, вопрос не относится к сообществу. Но все же здесь ведь сидят самые светлые головы - неформалы. ;) Так вот, у нас седня вышел спор: "Зачем люди используют маты?" или "Зачем разговаривать матами (именно - не ругаться, а разговаривать)?" Помучив свой (и не только) умишко, я не нашла ответа, удовлетворяющий здравый смысл или логику. Люди, никто не задумывался над тем, что это дает и откуда они произошли? может хоть вы ответите? :)

Кто из вас, дорогие неформалы кого и когда и за что любил (хотя настоящая любовь не бывает за что-то)? И рассказывайте, было ли это тяжело или наоборот - КРУТО?????????