Откройте свой Мир!

https://bugerave.wordpress.com/2022/02/22/заметки-о-быстротекущих-событиях/

Заметки о быстротекущих событиях

Видео

https://bugerave.wordpress.com/2020/12/03/проблема-сущности-человека/

26 ноября 2020 г., в 14-16.00 по московскому времени, на Уфимском межвузовском научно-методическом семинаре по социально-гуманитарным дисциплинам состоялся доклад профессора кафедры философии БГАУ А. И. Столетова «Проблема сущности человека в диахроническом и синхроническом аспектах». Немножко и я выступил.

https://bugerave.wordpress.com/2020/11/09/израильская-отказница-от-призыва-хал/

«Меня воспитали, — говорит Халлель, — на ценностях свободы, сострадания и любви. Борьба за порабощение другой нации противоречит этим ценностям. Слишком долго добрые люди Израиля соглашались участвовать в зверствах, совершаемых оккупацией. Хотя я знаю, что мой отказ ничтожен и личен, я хочу, чтоб осуществилось то изменение, которое хочу видеть в мире, и стремлюсь показать, что возможен другой путь. Маленькие люди вносят большие изменения. Пора кричать: нет таких вещей, как хорошие репрессии, нет такой вещи, как оправданный расизм, и больше нет места для израильской оккупации ».

https://bugerave.wordpress.com/2020/03/26/коронавирус-глобальное-потепление-и/

Коронавирус, глобальное потепление и уничтожение лесов капитализмом: как все это взаимосвязано

https://bugerave.wordpress.com/2020/02/06/январь-2020-г-в-ворохе-новостей/

Январь 2020 г.: в ворохе новостей
выделяем важное, но не всегда громко звучащее.

https://bugerave.wordpress.com/2019/11/07/в-годовщину-великой-пролетарской-рев/

В годовщину великой пролетарской революции идет забастовка железнодорожников во Франции

Для того, чтобы люди во всем мире перестали болеть трахомой, достаточно было бы тех средств, которые потрачены на строительство лишь одного миллиардерского дворца или одной миллиардерской яхты

https://bugerave.wordpress.com/2019/09/12/о-яхтах-и-глазных-болезнях/

Лас-Вегас вреден людям, в социалистическом обществе он будет заброшен

https://bugerave.wordpress.com/2019/03/22/поможем-роману-левину/

ПРОСЬБА РАСПРОСТРАНИТЬ ЭТО ВИДЕО КАК МОЖНО ШИРЕ

Новости о Романе Левине и Камале Зидане: https://bugerave.wordpress.com/2019/05/16/новости-о-романе-левине-и-камале-зидан/

Вторые Сиротинские чтения

состоялись 9 января в Сахаровском центре:

https://bugerave.wordpress.com/2019/01/10/вторые-сиротинские-чтения/

9 января – день ухода из жизни социал-демократа и правозащитника Владимира Сиротина, активиста Левого социалистического действия и Союза демократических социалистов. В этот день ЛевСД и Молодежный университет современного социализма проводят чтения, посвященные правам несовершеннолетних. Одним из важных аспектов этой проблемы является взаимоотношение детей и подростков с религиозным мировоззрением.

https://bugerave.wordpress.com/2018/12/11/керченские-маневры-власть-имущих-why-the-russian-ukr/

Керченские маневры власть имущих. — Why the Russian-Ukrainian clash in the Kerch Strait?

"Забастовка пользователей против «закона Яровой». Положение данного закона, обязывающего производить сбор и хранение данных людей без их согласия, антиконституционны.

По оценкам Эдварда Сноудена и других экспертов принятие закона (сбор и хранение данных) обойдётся примерно в 33 миллиарда долларов США. И это в то время как деньги на лечение больных детей в РФ собирают «всем миром».

Если мы ( пока) не в состоянии добиться отмены этого закона, то хотя давайте хотя бы накажем участников и инициаторов рублём.

Смысл забастовки заключается в сокращении расходов на интернет и другие виды связи, в том числе и переходом на более дешёвые тарифы и частичные тарифы. При этом возможно пользование бесплатными Инернетом в местах общего доступа (вай-фай в метро, парках, библиотеках,школах и вузах и др.)

Участники осознают, что не удастся принять участие в забастовке, при этом не ограничив пользование Интернетом и средствами связи. Но здесь следует помнить о том, что кушать хочется всем и , но иногда приходится объявлять голодовку. Мы хотим общаться, но мы не хотим, чтобы за нами шпионили за наши же деньги!

Наиболее радикальные участники забастовки полностью отказываются от пользования Интернетом и телефонией как в личных, так и в служебных целях.

"С 01 июля 2018 года объявляется забастовка пользователей против положений «закона Яровой» , обязывающей операторов связи, интернет компании и сервисы хранить звонки и сообщения абонентов и пользователей сроком до 6 месяцев. Также интернет-компании и сервисы должны хранить и передавать спецслужбам: псевдоним, дату рождения, адрес, фамилию, имя, отчество, паспортные данные, языки, которыми владеет пользователь, список его родственников, текст сообщений, аудио- и видеозаписи, адрес электронной почты, дату и время авторизации и выхода из информационного сервиса, наименование программы-клиента.

Цель забастовки: нанести экономический ущерб участникам слежки (операторы , интернет-компании и сервисы теряют часть прибыли) и инициатору (государство теряет часть налоговых поступлений от компаний, теряющих прибыль)

Действия бастующих: ограничить расходы на коммуникации, в том числе и ограничением пользования средствами связи и интернетом. "

С. Шенфилд. Чем туги хуже других религий? (на англ. яз.)

http://bugerave.wordpress.com/2014/08/09/поможем-леониду-михайлову/

Леонид Юрьевич Михайлов, возивший на Восточную Украину гуманитарную помощь из России, сейчас сидит в СИЗО г. Вольнянска Запорожской области. Ему инкриминируют статью 258-3, часть 1 «пособничество терроризму» (от 8 до 15 лет лишения свободы) . . .

http://eretik-samizdat.blog...

Здесь люди будут дарить свои научные и научно-практические идеи просто так, бесплатно и не требуя ссылок на себя и на ресурс. В общем, не требуя никакой благодарности. Следите за обновлениями . . .

....А точнее короткометражка  ЭСКИЗЫ    2011
режиссер Alex Messe


сюжет повествует о художнике и его фантазии.
Музыка:

• The Doors - Queen of the highway (jazz version)

• Summers almost gone (перепевка)

• The Doors - Awake

прекрасный музыкальный короткий метр
если ты ценитель дорзов, то стоит посмотреть по-любому
да и вообще любителям концептуального кино сам Бог велел

http://www.youtube.com/watc...

Кто будет на вокале на концерте Монзарека и Кригера в Москве?

Джим Моррисон жив?
 Добавил admin_wife 4-03-2010, 19:51

 


 
        Смерть популярного рок-музыканта Джима Моррисона, участника группы The Doors была, вроде бы, фактом свершившимся. Однако, его опровергает коллега Джима, клавишник этой же группы Рэй Манзарек. Он считает, что легендарный Моррисон сейчас отнюдь не на том свете, а совсем в другом месте, которое тоже вполне можно назвать раем, только на земле. Это райское место – Сейшельские острова. Манзарек утверждает, что у него есть основания считать именно так, потому что Моррисон когда-то в беседе с Рэем заметил, что неплохо было бы устроить так, чтобы все думали, что он умер. А самому уйти от суеты и укрыться где-нибудь в красивом месте, например на Сейшелах. Через год после этого разговора, в 1971, Моррисона нашли мертвым в столице Франции, где он отдыхал вместе со своей девушкой. Из людей, которые хорошо знали рок-идола, только Памелла Курсон, так звали эту девушку, лично видела его мертвым. Больше труп Моррисона не показывали никому. Сама Памелла умерла через три года, отравившись наркотиками, поэтому она уже ничего не сможет ни подтвердить, ни опровергнуть. Причиной смерти Моррисона до сих пор считают сердечный приступ. Однако ходят упорные слухи, что Джима в процессе борьбы с развитием движения хиппи, ликвидировали специальные службы. Эти слухи вокруг смерти рок-звезды и стали причиной появления мнения, уже о том, что Моррисон все-таки жив. И сейчас Рэю Манзареку удалось ещё больше их разворошить.
 


 
        «Я считаю, что смерть Джима Моррисона была просто хорошо спланированным и удачно поставленным спектаклем», - сказал Манзарек в своем интервью для DailyMail. – «Джим всегда был неугомонным, активным, не терпящим статичной жизни человеком, он постоянно стремился к чему-то новому. Даже долгих шесть лет всемирной славы нашей группы, и сопровождавшего её несдержанного образа жизни, ему было мало. Приблизительно за год до того, как его нашли мертвым, он подошел ко мне с брошюрой в руках. На ней были изображены Сейшельские острова. Моррисон тогда сказал: «Вот это классное место для жизни после того, когда все думают, что ты умер!».
В это поверить, естественно, трудно, однако возможно. Не так ли?

Если бы двери восприятия были очищены, все явилось 
бы человеку таким, как есть – бесконечным.
У. Блейк

Интервью Джима Моррисона журналу Rolling Stone 26 июля 1969 года 
[ Читать далее... → ]

Вдео - здесь http://www.youtube.com/watc...

Ученые создали портрет Джима Моррисона в старости
Ученые шотландского университета Сэнт-Эндрюс создали фотографию Джима Моррисона, демонстрирующую лидера TheDoorsв старости, сообщает BBCNews. 8 декабря 2008 года Джиму Моррисону исполнилось бы 65 лет; он скончался 3 июля 1971 года в Париже в возрасте 27 лет.

При моделировании лица музыканта специалисты использовали собственную разработку - компьютерную программу PerceptionLab. По словам ученых, программа способна воспроизвести натуральные эффекты старения и принимает во внимание изменения в структуре кожи, цвете и линии волос.

Шотландские ученые уже не впервые создают на основе PerceptionLabснимки знаменитостей, не доживших до наших дней. Так, в прошлом они смоделировали портреты Мэрилин Монро, Джеймса Дина, Джона Леннона и дважды Элвиса Пресли, в возрасте 68-и и 70-ти лет.

6 декабря Джим позвонил по телефону, который дал ему Джек Холзман,
и

поговорил со звукоинженером, который создавал студию “Elektra”.

- Послезавтра у меня день рождения, - сказал ему Джим, - и я
хотел

бы записать на плёнку стихи.

8-го они были в “Village Recorders”, в двух кварталах от бара,
куда

Джим частенько заглядывал, учась в УКЛА - “Lucky U”. Прежде,
чем

войти в студию, он выпил с Фрэнком и Кэти, Аланом Ронеем и шведкой.


Когда же они добрались до студии, звукоинженер вручил Джиму бутылку


ирландского виски. Джим начал читать стихи и пить.

Как и его “Американская молитва”, большая часть того, что Джим


начитал в тот вечер, напоминала по форме заклинания. Четыре часа


Джим листал толстую стопу аккуратно отпечатанных листов бумаги,


становясь всё более и более пьяным.



Окрылённый этой записью, Джим снова согласился на выступления в Далласе
в

пятницу 11 декабря и в Новом Орлеане на следующий день.

В Далласе был триумф. За этот единственный вечер “Doors” и Джим доказали


себе и своим оппонентам, что они были ещё очень даже в силе, чтобы


списывать их со счетов. Они продали билеты на два концерта в шеститысячном


зале, и после каждого концерта дважды выходили на бис. Джим был в хорошем


настроении, а группа выглядела собранной и сильной. Они представили


вос-хищённой публике “Едущих в грозу”. После второго концерта за кулисами


четверо “Doors” провозглашали тосты за успешное возвращение.

Новый Орлеан, тем не менее, оказался трагедией. Если Даллас был хорош,
то

Новый Орлеан стал концом. Тем вечером Рэй видел, как Джима покинула
его

душа. “Все, кто был там, это видели, парень. Примерно в середине

выступления он растерял всю свою энергию. Он повис на микрофоне, и
энергия

просто выскользнула. Вы действительно могли видеть, как душа покинула
его.

Он был истощён”. Будто бросая вызов своей слабости, Джим поднял

микрофонную стойку и ещё раз ударил ею о сцену, ещё, ещё и ещё, пока,


наконец, не послышался звук треснувшей древесины. Он бросил стойку
в

оглушённую аудиторию, повернулся, упал на барабанную установку и сел
там

неподвижно.

Вчетвером “Doors” никогда больше не выступали.

По возвращении в Лос-Анджелес состояние Джима улучшилось, после того,
как

вернулась из Парижа и Памела. Ей было приятно узнать, что Джим в её


отсутствие немного сошёл с ума, но она говорила друзьям, что и у неё
не

всё было гладко. Она говорила, что была рада вернуться на Нортон Авеню,


даже при том, что Джим всё ещё оставался в “Chateau”. Как он говорил,
ему

нужно было место для деловых встреч. Памела знала, что довольно скоро
Джим

вернётся и в её постель, и за её стол.

Когда за несколько дней до Рождества Джим явился в офис “Doors”, Кэти


Лишьяндро, жена Фрэнка и секретарь “Doors”, сказала, что на столе его
ждёт

записка.

Записка и в самом деле была. “Я в городе, - прочитал он. - Позвони
мне.

Патриция”. Записка была приколота к столу ножом.

Джим не видел Патрицию Кеннели после Майами, и не приехал поддержать
её,

когда она делала аборт. Она оставила номер телефона Дайаны Гардинер,


бывшей журналистки “Doors”. Джим узнал этот номер, потому что Памела
жила

этажом выше Дайаны и, не имея собственного телефона, пользовалась

телефоном Дайаны. Патриция остановилась у Дайаны.

Джим позвонил через полчаса. “Doors” решили записывать альбом в

репетиционной комнате под офисом, и Джим пригласил Патрицию на запись.
Она

отказалась, заметив, что запись ей скучна... а почему бы ему не зайти
к

ней? Он сказал, что придёт, но не пришёл.

Через четыре дня, на Рождество, Патриция сняла трубку телефона Дайаны,


звонили Памеле. Патриция решила подняться к Памеле. Она достаточно
долго

избегала конфронтации. Патриция мельком видела Памелу на вечеринке
в

гостинице “Hilton” в Нью-Йорке, и после того, как Памела поговорила
по

телефону, у них начался свой разговор. Памела была уже очень под кайфом,


так что Патриция курила за компанию довольно много травы, используя


полдю-жины наркотиков. Они пили вино и говорили около трёх часов. Не


возникало болезненных ощущений, и не было противостояния. Памела сказала


Патриции, что они с Джимом не были в действительности женаты - это
она

редко себе позволяла, разве что близким друзьям, называя себя миссис


Моррисон, даже когда звонила в офис “Doors”. Патриция рассказала Памеле


про аборт, но не упомянула о колдовской свадьбе.

- О, здорово, - сказала Памела, - это замечательно. - Она сделала паузу.
-

Но было бы даже ещё замечательнее, если бы ты любила Джима достаточно,


чтобы иметь ребёнка.

Патриция отрезала:

- Я предпочитаю думать, что я любила Джима, себя и этого ребёнка

достаточно для того, чтобы не иметь его.

- Да, но если бы у тебя был ребёнок, ты могла бы уехать и жить в деревне.


Конечно, Джим никогда не стал бы посылать тебе никаких денег, потому
что в

этом случае он...

Послышался лай Сэйдж, собаки Памелы. Джим возвращался с прогулки. Патриция


вытянулась, а Памела смертельно побледнела, рванувшись наружу, чтобы


встретить его со словами:

- Джим, Джим, не ходи туда. Не ходи туда. Это только Дайана...

Джим смеялся, поднимаясь по лестнице в квартиру Памелы. Сама Памела


вернулась в квартиру Дайаны и безумными глазами взглянула на Патрицию:

- Что мне делать? Джим меня убьёт. Он знает, что я была здесь и говорила
с

тобой, он знает, что это была ты.

Затем она отправилась наверх вслед за Джимом.

Джим спустился вниз один и обратился к Патриции с обаянием и

благосклонностью, налив ей вина, говорил с чувством и кивал, извиняясь,


когда она заметила ему, что в Майами он заставлял её чувствовать себя
как

группи. Он сказал ей, что это было просто неудачное время, из-за суда
и

всего остального.

- Но ты одна из всех это поймёшь, - сказал он. - Ты была там...

К тому времени, когда вернулась Памела, в комнате было полно людей.
Дайана

привела с собой гостей. Джим и Патриция сидели на полу, сильно пьяные,


шумно играя в карточную игру “War”. Джим раздал и Памеле, и обыграл
их

обеих двадцать раз подряд.

Через некоторое время Памела попыталась забрать Джима с собой наверх.
Он

сказал “нет” и остался там, где был. Конфликт привёл всех в

замешательство. В конце концов Дайана дала Памеле немного амилнитрата
и

отвела её наверх с полудружеской-полуюношеской опекой.

Позже, когда все остальные отправились спать, Джим просил Патрицию
поехать

с ним в “Chateau”. Потом он передумал, сказал, что слишком пьян, чтобы


вести машину, что он снова любит её, и предложил спать на полу. Патриция


пожала плечами. Они нашли какое-то одеяло, завернулись в него и уснули


посреди комнаты.

В десять утра Памела спустилась вниз и постучала в дверь Дайаны. Дайана


вышла из своей спальни, приоткрыла дверь и сказала Памеле: “Я не собираюсь


отрицать, что он здесь”.

Памела вошла внутрь и встала над Джимом и Патрицией, которые всё ещё


спали, обнажённые, под одеялом Дайаны. Это выглядело как французский
фарс

- так нелепо, так противно и так смешно одновременно, что никто не
знал,

то ли смеяться, то ли плакать, то ли кусаться и рычать.

- Я могу сказать тебе только одно, - нараспев произнесла Памела, -
и я

скажу это перед всеми этими людьми: Джим, чёрт тебя побери, ты испортил


мне Рождество. Ты портишь мне его каждый год. Это уже четвёртый год,
как

ты это делаешь. Я просто не могу больше это терпеть!

Джим усмехнулся; Патриция, которая сразу поняла, что этот момент -
одна из

высших точек её жизни, прикусила губу, чтобы не рассмеяться, и попыталась


быть тактичной.

- Памела, это не то, на что это похоже, я тебе обещаю...

Теперь перебила Дайана.

- Памела, что тебе нужно, так это несколько витаминных таблеток и

апельсиновый сок. Пойдём со мной на кухню.

Памела покорно последовала за ней, и Джим стал натягивать штаны.

- О Господи, - проворчал он, - я никогда не мечтал услышать конец этого...

- О, пожалей меня, Джим, - сказала Патриция, смеясь над ним. - Ты хотел,


чтобы это случилось. Чья была идея остаться здесь?

- Да, да. Ты права - как обычно.

Когда Памела и Дайана вернулись с вином, они все вместе сели, скрестив


ноги, и снова напились.

- Не переживай из-за этого, - сказал, наконец, Джим Памеле, обняв её
за

талию. - Это всё семейное.

В итоге преданность и терпение Памелы склонили его на её сторону, и


большинство ночей в январе и феврале 1971-го года Джим провёл в постели


Корсон. Казалось, он наконец-то стал получать удовольствие от домашнего


спокойствия.

Той зимой он работал одновременно над четырьмя большими проектами в


четырёх интересовавших его жанрах искусства: поэзии, кино, музыке и


театре. Во всех четырёх проектах Джим был не только автором, но и

исполнителем. Макс Финк вёл переговоры с “Elektra” о небольшом авансе
на

запись альбома со стихами. Возобновились встречи с Ларри Маркусом,


сценаристом, который хотел теперь видеть Джима на киносъёмках в Италии.
Он

встречался также и со своим другом, “Филармоническим Фредом” Майроу,


обсуждая спектакль, в котором Джим должен был играть вьетнамского

военнопленного.

Наиболее успешным проектом был новый альбом “Doors”, который записывался
у

них в офисе в репетиционной комнате, обозначенной как “Мастерская

“Doors””. Они делали этот альбом сами, с помощью своего давнего

звукорежиссёра Брюса Ботника.

- Наконец-то, - говорил всем Джим, - я записываю блюзовый альбом.

Это была правда. Вернулись песчаные, грубые “Doors”, с их брехтианской


остротой и кошмарной карнавальностью ранних “Doors” времён их работы
в

“Whiskey”.

Группа борцов с наркотиками из общества “Сделай Это Сейчас” всю свою


энергию направляла на замедление, если не на прекращение тревожащего
роста

злоупотреблений наркотиками (амфетаминами) в Америке. Для выполнения
этой

задачи они привлекали различных молодёжных лидеров, которые давали


согласие публично выступить в радиопередачах из серии “Амфетамин убивает”,


в том числе Фрэнка Заппу и некоторых других “именитых” рокеров. Джим


несколько месяцев не обращал внимания на просьбы этого Общества, пока


однажды, отвечая в офисе “Doors” на телефонный звонок, он не узнал,
что в

этот день согласился записать своё выступление против наркотиков.

Присутствовавшие при разговоре удивились, когда Джим дал своё согласие.

- Ну, а почему нет? Амфетамин - как червь в ваших ушах. Я знаю эту
цацу,

которая считает, что может разговаривать с вами без голоса - я не хочу,


чтобы мои фаны слушали мою музыку и воспринимали её обесцвеченными
и

отравленными мозгами.

Было, однако, понятно, что Джим никогда не позволил бы использовать
себя,

чтобы влиять на своих почитателей - любым образом, в любое время и
по

любым причинам. Почему вдруг такой неожиданный поворот?

- Я подумал - ты говорил, что хотел бы, чтобы твои фаны думали своей


головой, Джим? - спросил Денни Салливан. Денни всё ещё занимался фанатской


почтой Джима, и стал поистине фиксатуаром в офисе. Джим раньше говорил


Денни о вреде сильных наркотиков.

- Да, чёрт возьми, но из-за этого дерьма они не могут думать. Это всё


жуткий яд. Кроме того, кто назначил тебя распорядителем моих дел? -
Джим

шутил, но он одновременно был и серьёзен. Амфетамин был большим злом,
и он

это знал.

Когда, наконец, приехал представитель “Сделай Это Сейчас” с магнитофоном,


чтобы сделать 60-секундную запись, Джим сел за стол и любезно предложил


ему место напротив, в углу. Репортёру явно хотелось понравиться.

- Итак, мы хотим, чтобы ты сказал так, - начал репортёр, волнуясь.
- “Это

Джим Моррисон из “Doors””, а потом просто... м-м-м, своими словами
скажи

им, что амфетамин убивает.

Джим немного подумал и согласился.

- Ну хорошо, он стоит на начале? Проверь, проверь... Ты лучше перемотай


его назад, убедись, что он работает. Мне бы не хотелось всё это сделать,
а

потом обнаружить, уже слишком поздно, что ты упустил свой единственный


шанс.

Магнитофон перемотали, проверили и снова перемотали на начало.

- Готов, Джим?

- Готов.

- Ну, теперь поехали.

Джим немного подумал и начал говорить.

- Привет, ваши задницы высунулись наружу, слушая радио, вместо того,
чтобы

заниматься домашними делами, это Джим Моррисон из “Doors”...

Представитель “Сделай Это Сейчас” остановил магнитофон. Джим подмигнул


Денни.

- Что ты делаешь? - спросил он репортёра. - Я ещё не закончил!

- Пожалуйста, Джим, мы сможем уложиться в минуту, если ты будешь говорить


проще. Помни, что это запись публичного выступления.

Джим внимательно его выслушал и кивнул.

- Кажется, понял. Я могу попробовать ещё?

Магнитофон снова включили на запись.

- Эй, как поживаете? Это ваш старый приятель Джим Моррисон, я пою в


группе, которая называется “Doors”, вы, должно быть, её слышали. Мы


сделали несколько песен, но я никогда не написал ни одной песни под


амфетамином, вот чертовски пьяным - это да-а-а...

Рассерженный представитель сказал Джиму:

- Пожалуйста, ты должен понять, что нам нужно. Фрэнк Заппа шутил. Ты
тоже

можешь шутить, но ты должен и быть серьёзным.

Джим, казалось, понимал его.

- Хорошо, так. Включай технику. На сей раз всё получится. Я обещаю.


Привет, это Джим Моррисон из “Doors”. Я только хочу вам сказать, что


вкалывание амфетамина вредно, поэтому нюхайте его.

Магнитофон был выключен, а репортёр сидел неподвижно. В комнате была


полная тишина.

- В чём дело? Всё нормально?

Репортёр только покачал головой. Джим встал и положил руку ему на плечо.

- Эй, парень, мне очень жаль, давай, перемотай его назад. Мне

действительно жаль. Я сделаю всё проще, для тебя. Честно.

Репортёр взглянул на Джима.

- Ты обещаешь?

Джим был серьёзен.

- Обещаю.

Магнитофон перемотали и включили на запись.

- Привет, это Джим Моррисон. Не колите амфетамин. О Господи, ребята,


курите траву.

Репортёр поднял глаза.

- Я думаю, мы приблизимся к цели, Джим, если ты заменишь последние


несколько слов.

- Я точно знаю, что ты имеешь в виду, - уверил его Джим. - Ещё раз,
давай.

На этот раз Джим формально представился, предупреждая, что вкалывание


амфетамина “не такое горе, вкалывание амфетамина убивает идиотов, если
вы

вколете идиоту целую ампулу амфетамина, этот идиот навсегда съедет
с

катушек”.

Человек из “Сделай Это Сейчас” окончательно потерял терпение и был
почти в

слезах. Джим упрашивал его:

- Давай, парень. Мне жаль, я просто шутил, ты знаешь, на этот раз мы
всё

сделаем правильно, я обещаю.

- Я не знаю, Джим, - репортёр покачал головой. - Я не могу просидеть
здесь

весь день.

- Один последний раз, - настаивал Джим.

- Хорошо, но если ты и на сей раз не сделаешь всё правильно, то всё.

- Извини. Это будет идеальный дубль - ты знаешь, что такое идеальный


дубль?

Джим бережно держал в руке микрофон. Он сделал паузу и начал:

- Привет, это Джим Моррисон из “Doors”, я хочу вам кое-что сказать.
- Джим

улыбнулся репортёру, который с надеждой улыбнулся в ответ. - Не колите


амфетамин. Амфетамин убивает. Пожалуйста, не колите амфетамин, попробуйте


транквилизаторы, да, транквилизаторы, барбитураты, транквилизаторы,


барбитураты, они гораздо дешевле, и...

Магнитофон всё ещё крутил плёнку, но репортёр уже дошёл до ручки. Он


встал, надел пиджак и, схватив магнитофон, вышел из офиса. Комната


взорвалась от смеха. Джим записал своё выступление таким образом, что
его

невозможно было отредактировать.

- Что с ним случилось? - спросил Джим. - Я слышал, Элис Купер сказал,
что,

если бы ему попался кто-нибудь, кто колет амфетамин, он повесил бы
этого

слабака. Я не сказал ничего подобного.

Общество “Сделай Это Сейчас” так никогда и не смогло сделать запись


выступления Джима Моррисона против наркотиков.

Джим целую вечность не появлялся в местной прессе. Даже больше - с
тех

пор, как дал местным журналистам согласие на эксклюзив.

Джиму нравилась “Los Angeles Free Press” своей непринадлежностью к


истэблишменту, и ещё потому, что, как он считал, она была “частью жизни


каждого” - он посвятил музыкальному обозревателю газеты Бобу Корушу


достаточно времени, чтобы тот сумел взять хорошее интервью, а сам он
ещё

раз продемонстрировал свои интеллектуальные способности. Когда его


спросили о мятежности ранних концертов “Doors”, Джим сказал, что

рок-концерты тогда были формой “человеческого столпотворения, передающего


неудобства давки”, большего, чем в среде насекомых и подобных видов


животных. “Я ещё не до конца в этом разобрался, - убеждённо говорил
он, -

но, я думаю, что-то из этой области”. Некоторые из его ответов были


афористичны: “Я думаю, что в искусстве, и особенно в кино, люди пытаются


утвердить своё собственное существование”, и о Чарли Мэнсоне: суд был
“для

общества способом показать ужасное событие”.

Тема выпивки всплыла случайно, когда Джим сказал, что он пропустил
много

хорошей музыки с тех пор, как его и Бэйба выкинули из “Troubadour”.


Журналист задал вопрос. Джим сделал паузу, поднял голову, подкручивая


кончиками пальцев свои пышные усы.

- Я пережил время, когда много пил, - наконец сказал он. - У меня было


много неприятностей, и я не мог справиться с их давлением. - Джим снова


сделал паузу. - Я думаю также, что пьянство - это способ выдержать


существование в толчее окружающего мира, а ещё это - продукт скуки.
Я

знаю, что часто люди пьют от скуки. Но я получаю от этого удовольствие.


Выпивка делает людей менее застенчивыми и порой способствует хорошему


разговору. И это... я не знаю, это как авантюра какая-то. Понимаешь?
Ты

всю ночь пьёшь и не знаешь, что будет с тобой к концу следующего дня.
Это

может быть к лучшему, а может оказаться гибельным. Это как игра в кости.


Все курят траву. Я думаю, ты не считаешь это больше наркотиком? Но
три

года назад была волна галлюциногенов. Я не думаю, что кто-то в состоянии


всю жизнь выдерживать подобные эксперименты. Затем ты привыкаешь к


наркотикам, один из которых - алкоголь. Вместо того, чтобы думать,
ты

пытаешься убить мысль - алкоголем... героином и транквилизаторами.
Они

убивают боль. Я думаю, это то, к чему привыкают люди.

Джим говорил как человек, наблюдавший американское общество начала
1970-х,

но он должен был говорить также за себя и за Памелу. До сих пор она


держала в тайне от него то, что периодически употребляла героин, но
он

знал - то, что она называла “транквилизаторным капризом”, было примерно


тем, что он называл алкоголизмом. Хотя “Free Press” он сказал, что
уже

перестал сильно пить, его знакомых поражало количество употребляемого
им

алкоголя.

Разговор о пьянстве Джим закончил даже ещё более небрежно, чем начал.

- Мне нравится алкоголь, - сказал он, - потому что он традиционен,
а,

кроме того, я ненавижу глубокие последствия. Понимаешь? Я терпеть не
могу

этот грязный сексуальный инстинкт у людей под действием наркотиков,


поэтому я никогда этого не делал. Вот почему мне нравится алкоголь.
Я могу

спуститься в любой магазин на углу, это прямо через дорогу.

В самом деле, все дела шли так хорошо, что Джим больше не пил от скуки.


Как в юности, он пил до одури. Он пил, чтобы напиться пьяным.

Однажды он явился в магазин к Памеле, горланя что есть мочи “Человека


чёрного хода”, в компании двух собутыльников, с которыми он только
что

познакомился, взглянул на Денни, который помогал в магазине Джуди,
сестре

Памелы.

- Продай молодым людям что-нибудь из одежды, - невнятно произнёс он
и

повернулся к покупателям. - Что бы вы хотели? У нас много прекрасных


тканей и несколько превосходных готовых изделий, разработанных нашей


собственной фабрикой пигмеев в Швейцарии. Можете быть уверены, что
их

умелые руки и зоркие глаза создают великолепную продукцию.

Вдруг он рухнул на стул, голова свесилась на грудь. Голос превратился
в

храп.

Когда Джим проснулся, пришли его друзья, и с ними старшая сестра Денни.


Денни представил её.

- Это твоя сестра? - спросил Джим. - Ты никогда не говорил, что у тебя


есть такая сестра. У-рррр-а-а! Посмотрите на эти сиськи!

В этот момент в магазин вошла замужняя женщина лет пятидесяти, с хорошей


фигурой. Решив, что замечание Джима относилось к ней, она бросилась
на

него со своей дамской сумочкой и стала гонять его вокруг прилавка с


ювелирными изделиями, и отстала от него только после того, как дала
ему

две или три затрещины.

- О Господи, - вздохнул Джим после инцидента. - У меня не было подобной


тренировки с тех пор, как отец гонял меня бейсбольной битой по кухне.

В другой раз Джим завалился в магазин, врезался в одежную вешалку,
повалил

её и сам рухнул на рубашки. В этот раз здесь оказалась Памела и, конечно,


она разозлилась:

- О Господи Иисусе, чёрт, Христе! Он пьян! Чёрт тебя побери, Джим

Моррисон, сукин ты сын!

- Пьян? - сказал Джим, медленно поднимаясь и невинно улыбаясь. - Нет,


мадам. Я споткнулся. Это было случайно.

Затем в магазин зашёл Бэйб и увёл Джима пьянствовать в “Palms”.

Той же ночью в “Chateau Marmont” Джим проделал акт Тарзана. Он залез
на

крышу и попытался влезть в окно своей комнаты с водосточной трубы.


“Единственное, почему он не разбился, - говорит Бэйб, - он упал на
крышу

сарая, который примыкал к задней стене его коттеджа. Это нужно было


видеть, парень”.

Джим пил всё подряд: джин - виски вчера, виски и напоследок стакан
пива

сегодня, “Black Russians” завтра, “Singapore Slings” или какой-нибудь


другой тропический фруктовый напиток, когда бывал голоден. Только

результат был один и тот же: полное опьянение.

Здоровье у него было не в порядке. От случайных сигарет, подаренных
ему на

концерте, он доходил до трёх пачек “Marlboro” в день. У него был резкий


кашель. Однажды, как он рассказывал Робби, кашель с кровью.

Его голос ещё сохранял свою грубоватую хриплую сексуальность, но был


непоправимо испорчен. Джек Холзман, услышав первые рабочие записи

“Лос-Анджелесской Женщины”, подумал: ”Я слушаю последний альбом

Джима-вокалиста”.

Он пил, и весил 80 кг - на 18 кг больше, чем в то время, когда первые


рекламные фотографии подчёркивали его гибкое тело. Ел он плохо, поглощая


большое количество калорий с алкоголем. Теперь у него было обрюзгшее
тело

пьяницы.

В декабре бросил пить Майкл МакКлюр, и он написал об этом Джиму, предложив


ему попробовать сделать то же самое. Джим так и не ответил. Когда он


пригласил на ланч Майкла и его помощницу Сильвию Романо, Сильвия объяснила


правила игры:

- Я думаю, - сказала она, - мы все согласимся с тем, что, независимо
от

того, сколько нам лет на самом деле, внутри, глубоко внутри, мы чувствуем


определённый возраст и думаем, что все люди видят нас именно такими.

Майкл сказал, что он никогда не был старше одиннадцати.

Сильвия призналась, что в душе она всегда считала себя девятнадцатилетней.

Джим, которому всего несколько недель назад исполнилось двадцать семь,


мрачно заметил, что он чувствовал себя на сорок семь.

На первой неделе января 1971-го года Джим как-то сидел у себя за столом,


читая “Rolling Stone”. Он с удивлением обнаружил, что одному из ведущих


критиков журнала понравился последний альбом “Doors”, “13”.

Этажом ниже остальные “Doors” продолжали запись. Вместе с ними в студии


находились также басист Элвиса Пресли Джерри Шефф и ритм-гитарист Марк


Бенно. Джим убивал время, ожидая сигнала, что всё готово для записи


вокала. В качестве вокальной будки он собирался использовать крошечную


ванную комнату. На большинстве песен Джим пел живьём вместе с остальными.


Всё шло легко. Через десять дней всё уже было положено на плёнку, и
только

в двух из девяти песен (десятой была “Л’Америка”, записанная несколько


месяцев назад для “Забриски Пойнт”) вокал Джима накладывали отдельным


дублем.

Материал был хорош и разнообразен, предоставляя всем членам группы
равную

возможность проявить себя. Джим решил спеть один из блюзов Джона Ли


Хукера, песню из раннего репертуара “Doors” “Ползущая королевская змея”.
В

другом - новом - блюзе “Машины шипят мимо моего окна” Робби ввёл

характерную гитарную линию в стиле Джимми Рида, а Джим заимствовал
вокал

из чёрных блюзов, и в конце песни создал голосом вполне приличное

впечатление блюзовой гитары. Странное чувство юмора Рэя проявилось
в

середине “Гиацинтового дома”. После того, как Джим спел абсурдную строчку


“Я вижу, в ванной комнате светло”, Рэй сыграл мелодическую фразу из


Шопена, известную как “До конца времени”. “Едущие в грозу” получились


песней чистой и яркой, мрачной и полной надежды. “Люби её безумно”,
песня

Робби, которая выйдет на их первом сингле ровно через год, оказалась


праздничной и карнавальной, напоминающей более ранних, более неопытных,
но

и чрезвычайно коммерческих “Doors”.

Стихи Джима снова стали лучше, особенно в длинных песнях -

“Лос-Анджелесской Женщине”, “Едущих в грозу” и в долго писавшейся “The


Wasp”:

Негры в лесу,

С ярко раскрашенными перьями;

Говорят:

“Забудь ночь.

Живи с нами в лесах

Лазурных. Вне

этого места

нет звёзд; вне

этого места мы окаменели -

незапятнанные”.



И потом, в той же песне: “Я скажу тебе это: нет такой награды, что


восполнит нам потерю рассвета”.

Каждая из этих песен показывала всё возрастающее желание Джима сбежать,


исчезнуть. Джим заявлял, что Mr. Mojo Rising’ в “Лос-Анджелесской Женщине”


был не только анаграммой его имени, но и именем, которое он будет

использовать для контактов с офисом после того, как “уедет в Африку”.


Никто не воспринял это всерьёз.

“Так долго был в депрессии” имело своим заглавием и припевом: “так


чертовски долго был в депрессии, / Что это казалось мне весельем” из
книги

Ричарда Фаринья с примерно таким же заголовком и содержало в себе немного


мужского шовинизма:

Я сказал: Baby, baby, baby,

Не падёшь ли ты на колени?

Давай, милая малышка,

Давай, отдай мне свою любовь.



Это же самое мужское превосходство появилось и в песне Джона Ли Хукера:

Давай, ползи,

Давай, ползи,

Выйди отсюда на четвереньках, baby,

Ползай по мне всюду.



По настоянию Денни Джим своим крупным, как у ребёнка, неразборчивым


почерком составил для Дэйва Марша из “Cream” описание альбома, а затем


коснулся и автобиографических моментов. Он назвал альбом своим видением


Лос-Анджелеса как микрокосма Америки. Он сказал Дэйву, что изначально


приехал в Лос-Анджелес снимать фильмы и случайно оказался в музыке.
Он

описывал многие из своих проектов, было и длинное эссе о процессе в


Майами. Своё письмо он закончил так:

Я не сумасшедший.

Меня интересует свобода.

Удачи,

Дж. Моррисон.





Одинокая полноватая фигура в мятом потрёпанном пиджаке и джинсах с
большой

головой и бородатым лицом медленно двигалась по голливудским улицам.
День

за днём Джим гулял, рассматривая оштукатуренную страну чудес будто
в

последний раз, возвращаясь всё время в квартиру на Нортон Авеню.

Большинство ночей и много дней в январе и в первой половине февраля
было

проведено “дома” с Памелой - Джим читал, Памела придумывала модели
одежды

для “Themis”. Иногда Джим садился на пол и начинал выть вместе с их


собакой.

- М-м-м-м-м-м-а, х-м-м-м-м-м-м.

Сэйдж отвечал в полной гармонии:

- М-м-м-м-м-м-м-м-м-м-м-м.

Джим повторял, и Сэйдж снова брал нужную ноту.

К ним присоединялась Памела, и Джим жаловался, что она нарушала гармонию.


Иногда они спускались вниз к Дайане Гардинер и говорили с ней о поездке
во

Францию. Они решили. Они действительно решили это осуществить - пожить,


как изгнанники, в Париже месяцев шесть или больше. Памела была в восторге.


Даже Джим казался успокоенным.

Отъезд Джима из Лос-Анджелеса был неизбежен и, возможно, поэтому он


собирался в Париж. Последний альбом “Doors” был уже почти закончен,
и

больше ни им, ни “Elektra” он не был ничем обязан. Это было слишком
резко,

но он отчаянно хотел сменить направление, и пришёл к выводу, что слишком


долго оставался в Калифорнии, с людьми и в местах, с которыми ему так


долго было хорошо - хотя всё это останется главной силой в его жизни.
У

Джима не было настоящих врагов - ему приходилось бежать от своих друзей.

Париж был естественным выбором. Алан Роней постоянно говорил об этом


городе и ежегодно его посещал. Фред Майроу тоже жил там и тоже рассказывал


Джиму романтические истории. Важным фактором была также и сохранившаяся


любовь Джима к Рембо, Селину и Бодлеру. Кроме того, Париж был традиционным


выбором американских писателей и влюблённых. “У него была своя идея
по

поводу Парижа, которая действительно казалась невероятной, - говорит


журналист Салли Стивенсон, который видел его перед отъездом. - Он думал,


что это было такое место, где он мог быть самим собой и где не было
людей,

преследующих его и превращающих его жизнь в цирк, загоняющих его в
тот

образ, которым он не был”.

Его не задерживал ни один из работающих проектов. “HWY” то ли находил
себе

покупателей, то ли нет, но присутствие Джима в Лос-Анджелесе дела не


меняло; с этим мог справиться Фрэнк. Решение обложки для книги его
стихов

можно было прислать по почте. Ларри Маркус, казалось, почти вздохнул
с

облегчением, когда Джим предложил приостановить работу на шесть месяцев;


Маркус получил заказ на написание сценария для Артура Пенна. Альбом
со

стихами мог подождать, или же его могли закончить остальные “Doors”
в его

отсутствие, как они заканчивали без него другие альбомы.

В Париже Джим надеялся продуктивно творить, писать, и, думая об этом,
он

просил своих литературных агентов выяснить, заинтересуется ли кто-нибудь,


по их мнению, импрессионистской автобиографией. Его просили положить


кое-что на бумагу, хотя бы в форме письма к издателю.

Джим сказал Памеле, чтобы она как можно скорее ехала в Париж и искала
там

жильё.

- Ну, Джим! Ты не можешь ехать в Париж, когда ты выглядишь как

старик-горец.

Дайана Гардинер говорила о густой бороде Джима. Она, Памела и Джим
пили

вино в квартире Дайаны. Памела согласилась, что без столь мощной

растительности Джим выглядел бы симпатичнее.

- Нет, - сказал Джим, - я... я не хочу этого делать. Так я чувствую
себя

лучше. - Он, ссутулившись, сидел на стуле.

- Ну, - сказала Дайана, - Памела так не думает, и если ты не доверяешь


мнению Памелы, то чьему ты можешь доверять?

“Он всё-таки залез на мой обеденный стол, - вспоминает сегодня Дайана,
-

Памела подрезала бороду и усы, и теперь он действительно отлично

выглядел”.

В последние дни перед отъездом Памелы они посетили её родину, городок
Вид,

проехав в мерседесе восемьсот миль на север к родителям Памелы в Оранж,
и

там оставили Сэйджа. 14 февраля Джим отвёз Памелу в аэропорт. На следующий


день в холодном, дождливом Париже она остановилась в “Georges V Hotel”,
в

том самом отеле, который, по рассказам Джима, напоминал “бордель из


красного плюша”.

- Теперь ты можешь приехать, - сказала в телефонную трубку Дайана.
- Она

уехала.

Дайана говорила с Патрицией Кеннели, которая две недели назад приехала
в

Лос-Анджелес и мельком видела Джима. Теперь она остановилась у подруги.


Дайана сказала, что Джим только и ждал отъезда Памелы, чтобы позвонить
ей

- почему бы ей не приехать и не встретиться с Джимом?

- Ну, - сказала Дайана после того, как приехала Патриция и на стол


поставили бутылку вина, - наша дорогая подруга Грэйс Слик говорит,
что ты

получила больше, чем кто-либо. Только подумай о Джиме как о мужском


воплощении Джастины.

Вскоре приехал Джим и поднялся в квартиру Памелы. Вся мебель была

упакована, кроме тюфяка, битком набитого книжного шкафа, телевизора,


маленького стеклянного столика и большого пурпурного кресла. Патриция


выждала лишь несколько минут и постучала в дверь. Когда Джим открыл,
она

сказала:

- У меня есть бутылка вина, которую я не могу открыть, и я подумала,
что,

может быть, ты...

Он обнял её, и она осталась на неделю.

Патриция вспоминает последний день. “Это был чистый ад. Всё началось
в

четыре часа в каком-то стриптиз-баре, где мы выпили так много текилы
и

пива, что каждую третью порцию бармен наливал бесплатно. Последняя,


которую я ещё помню, была четырнадцатой. Затем мы поехали на запись
с

Джимом и ещё одной подругой, которая стала заигрывать с Джимом. Я была
в

бешенстве и сказала ей: “Меня не волнует, что будешь делать после того,


как я уеду домой, но, по крайней мере, было бы вежливо этого дождаться””.

Джим, однако, привык к полигамии, а подруга была весьма соблазнительна,


так что ему легко было поддаться. Они находились в “Poppy Studios”,
где

микшировали альбом “Doors”, и подруга была там вместе с ними. Через
пять

минут Джим ушёл. И ещё через пять минут Патриция нашла их обнимающимися
на

уличном газоне.

- Встать! - рявкнула Патриция, - стоя над ними.

Джим снизу вверх взглянул на неё, полусонно улыбаясь.

- Ну! Встать! Оба! Встать!

Подруга потянулась и свалила Патрицию на землю. Несколько мгновений
три

тела боролись и толкались. Наконец, Патриция взяла себя в руки и твёрдо


сказала:

- Позволь мне поговорить с Джимом наедине.

Подруга ушла, и Джим сказал:

- Послушай, милая, ты знаешь, я слишком пьян, чтобы сегодня трахаться,


просто позволь мне спать с ней.

- Но, - сказала Патриция, - это мой последний вечер в Лос-Анджелесе.


Завтра я уезжаю домой и, возможно, я никогда больше тебя не увижу.

Джима рассердило её собственничество.

- Я не собирался провести с тобой ещё одну ночь.

- Прекрасно. Но ты достаточная сволочь, чтобы не вздумать провести
её с

ней.

Вернувшись домой, Джим начал рыться в буфете и выдвижных ящиках на
кухне.

Девушки спросили, зачем.

- О, - сказал Джим, - я ищу ножи и ножницы, а то вы кастрируете меня.
Одна

получит мой член, другая - моё тело.

- Кто получит твою душу, Джим?

- О, её я оставлю себе, если вы не против.

Девушки наблюдали, как Джим собрал все острые вещи, положил их под
кушетку

в комнате. Потом он лёг на неё и уснул.

“Он казался восковым, страшно неподвижным, - вспоминает Патриция. -
Он

казался уже мёртвым, лёжа на кушетке, которая обрамляла его как гроб.
Я

знала, что никогда больше не увижу его живым”.

На следующий день Патриция вернулась в Нью-Йорк, а после восьми месяцев


пребывания в Лондоне вернулся Том Бэйкер. С тех пор, как Джим и Том


виделись в последний раз, прошло по меньшей мере столько времени. Теперь


они встретились почти как братья, и к концу дня Джим стал опять так
пьян и

противен, что их выставили из какого-то клуба на бульваре Санта-Моника.

Пока Памела была в Париже, Джим играл роль беспечного холостяка. Он


вернулся к проститутке, которую называл “Лос-Анджелесской женщиной”,
чтобы

несколько раз с нею попрощаться. Он стал бывать в новом клубе Маршалла


Бревитца, в “Palms” и в “Phone Booth”, как правило, вместе с Томом,
Бэйбом

и Фрэнком.

Скорость увеличилась после того, как Джим встретил одну из своих старых


подруг, сделавшую аборт (он просил, чтобы она оставила ребёнка, но
она

отказалась), и провёл следующие четыре ночи по одной ещё с четырьмя


подругами; он также позвонил по всем телефонным номерам, которые

обнаружил, разбираясь на своём столе в офисе “Doors”.

3 марта “Elektra” устроила вечер по поводу открытия в Лос-Анджелесе
своего

расширенного офиса, и, появившись там чисто символически (“Я заплатил
за

вход и тоже могу поприсутствовать”), Джим отправился к Фреду Майроу,
где

они пили и разговаривали, снова и снова обсуждая идеи своего спектакля.

- Мы хотели выразить в определённой форме и запечатлеть, - вспоминает


Фред, - переходный момент, когда мы все очень остро ощущаем себя в


Лос-Анджелесе конца шестидесятых - начала семидесятых. Как сказал Хаксли:


“Между вечнозелёными и гаражами есть что-то тайное”. Это было фатальное


окружение. Лос-Анджелес - какое бы дерьмо он ни означал - это именно
то,

что мы собирались сделать темой нашего спектакля. Лос-Анджелес в мыслях


военнопленного с порядком съехавшей крышей и достаточно развитой

подкоркой, чтобы охватить сразу тайное и явное, очевидное и менее

очевидное в этом городе, который не был городом. Основа спектакля была


такова: как будто вы видите что-то хорошо знакомое, вернувшись после


долгого отсутствия, будто вернувшись из смерти.

Они небрежно написали наброски спектакля, занявшие четыре страницы.
Джим

по-прежнему утверждал, что ему надо ехать в Париж.

- Послушай, - сказал он в конце концов, когда Фред опять стал настаивать,


чтобы Джим остался, - завтра я еду либо в Париж, либо в Каталину.

Джим и Бэйб на той же неделе уехали из дома в лодке “Doors”, совершив


однодневный круиз вдоль берега в Палос Вердес. 4 марта с двумя девушками


они поехали в Каталину. “Вся поездка была очень тяжёлая, - писал Бэйб
в

своём дневнике. - Ни наркотиков, ни алкоголя. Следующее утро было

замечательное, ясное, а окна нашего гостиничного номера выходили на


Авалонский залив. Мы отправились в “Big Mike’s” и отменно позавтракали


яичницей, колбасой, ветчиной, сардинами, мясом с чесноком и зеленью,


картошкой, красным перцем, холодной вырезкой, жареным хлебом и пивом!


пивом! пивом!”

Джим провёл с Бэйбом и последующие дни, однажды он прекратил начавшуюся
в

бассейне драку, посетил боксёрский поединок Мухаммада Али-Джо Фрэзьера,
а

больше - гулял по венецианскому пляжу. На пляже они как-то зашли на
пирс

Санта-Моника, чтобы перекусить и, как писал Бэйб, “дурачились по всей


галерее, а затем вернулись в город”.

На следующий день Джим уехал в Париж.









Глава 12




Памела впоследствии идиллически рассказывала историю их краткого


пребывания в Париже. Удалось избавиться от давления, которое


загоняло Джима всё дальше в тупик. Он почти перестал пить. Он
писал

множество новых, волнующих стихов, книгу о процессе в Майами
(или

автобиографию - она рассказывала по-разному), а кроме того, они


слушали оперы, симфонии. Джим и Памела чувствовали себя будто


молодожёнами, им было хорошо вместе, как никогда раньше.

Это - фантазия Памелы.

Одну историю она особенно любила рассказывать - об их путешествии
в

Марокко. “Однажды утром я проснулась и увидела в гостиничном


бассейне симпатичного человека, разговаривавшего с двумя молодыми


американцами.



Я сразу же влюбилась в него. Потом я поняла, что это Джим. Я не узнала


его. Он рано встал, сбрил бороду и, потеряв много веса, он был такой
худой

- он казался другим человеком. Это было так здорово - опять влюбиться,


заново, в человека, в которого я уже была влюблена”.

“Дома” в Париже, иногда в “Georges V Hotel”, чаще - в трёхэтажном домике


на Правом Берегу, было прежде всего спокойно. Основную массу времени
они

проводили в большой солнечной квартире в Ле Марес - старом известном
жилом

районе около площади Бастилии. Они взяли её в субаренду и платили 300


франков в месяц.

Эту квартиру снимала молодая французская фотомодель Элизабет (Зозо)


Ларивьер и её друг, американский телепродюсер, но они собирались вскоре


уехать - он возвращался в Америку, где у него была семья, она собиралась


ехать на юг Франции, чтобы сниматься в кино - так что они предложили


Памеле одну из двух свободных спален, сказав, что после их отъезда
она и

Джим смогут поселиться в квартире как минимум на два месяца.

Две недели, до 10 апреля, Зозо оставалась в квартире, наблюдая за этой


странной парой, привыкающей к Парижу и заново приспосабливающейся друг
к

другу. Зозо их отношения казались странными. Когда бы она ни разговаривала


с Памелой, Памела говорила только о Джиме и о том, какой он удивительный,


“всё было Джи-и-им, Джи-и-им, Джи-и-им”. Но потом, когда Памела оставалась


ночевать у кого-нибудь из своих французских друзей, например, у богатого


графа, утром по телефону она умоляла Зозо солгать: “О, пожалуйста,
скажи

Джи-и-иму, что я всю ночь была у твоей подруги и вернусь к двенадцати”.


Она всегда использовала меня, чтобы сказать это "Джи-и-иму”.

Джим молча готовил завтрак для себя и Зозо, относил его ей в постель
и

оставался поболтать за едой. Иногда по утрам он отправлялся в самую


маленькую из трёх спален в квартире, куда он передвинул маленький столик


Зозо, сидел там и писал - или рылся в одной из картонных коробок с


бумагами, записными книжками, плёнками, газетными вырезками, фотографиями,


фанатской почтой, рукописями, которые он привёз с собой, рылся в реликвиях


и пластинках своего прошлого, пытаясь точно определить, чего это стоит.
В

конце дня, когда начинало темнеть, он иногда переходил со своими записными


книжками за обеденный стол. Иногда же по утрам он уходил и подолгу
гулял в

одиночестве.

Часами он бродил по парижским улицам, сначала по одной, потом по соседней


- точно так же, как он делал это в Голливуде. Он отправлялся на север
по

своей улице - узкой, без деревьев улице Ботрейлис - в квартале жилых


домов, мимо агентства новостей, книжного магазина, трёх маленьких

ресторанов, клуба дзю-до, мужской парикмахерской; затем на запад по
улице

Св.Антуана, мимо мясного рынка под открытым небом с висящими кроликами,


россыпью красной вишни, переполненными лотками с рыбой и креветками,


цветной капустой размером с баскетбольный мяч; так он медленно приближался


к одному из тысячи привлекательных и знаменитых мест в городе. Джиму


особенно нравилось в Лувре - это было следствием его юношеской любви
к

искусству.

По утрам он также часто отправлялся на юг по улице Ботрейлис и всего
через

пять кварталов попадал в Иль Сент-Луи, который стал одним из его самых


любимых районов во всём Париже. Это там, на Ке д’Анжу, он посетил

гостиницу “Hotel de Lauzun”, ставшую когда-то местом встреч любимого


Бодлером и Готье Гашишного клуба.

- Там так здорово, - говорил он Зозо или Памеле, вернувшись домой.
- Они

выбросили светокопию после того, как сделали этот город.

Но вопреки фантазии Памелы Джим всё ещё пил - и сильно. С превеликим


удовольствием он открыл для себя два наиболее распространённых во Франции


типа баров: винные бистро и кафе на тротуаре. Ещё Голливуд, Хемингуэй,


Фитцджеральд проявляли к Парижу дружелюбие иностранцев. Остановиться
в

бистро или кафе было не просто естественно, это было de rigueur; и
совсем

не для богохульного тоста.

Своё богохульство Джим проявил однажды на первой неделе апреля в

“Astroquet”, маленьком клубе на бульваре Сен-Жермен. Он получил своё


название от французского слова “troquet” (кафе) и американского слова,


обозначающего космическое пространство (вне земной атмосферы) “astro”;


интерьер был выдержан в духе карикатуры на “Buck Rogers”.

Джим пил один, когда его внимание привлекли несколько молодых людей,


которые вошли с гитарными чехлами. Через какое-то время он подошёл
к их

столику.

- Ребята, вы американцы?

- Да. Ты откуда? - Его никто не узнал.

- Из Калифорнии.

- Я тоже. Ты где учился?

- Хм... в УКЛА.

- Здорово, я тоже! А когда?

Джим немного подумал и сказал, что в 1964-м и 1965-м. Молодой американец


снова сказал:

- Здорово, я тоже! На каком факультете?

- Хм, кинематография.

Молодой американец сделал паузу. Это была игра “Двадцать вопросов,
или Чем

я занимаюсь?”

- Хм... хм... ты поёшь? С группой?

Джим согласился.

- О, здорово, Господи, я в растерянности, я даже не...

Джим купил им спиртного, крепкого виски с пивом - то же самое, что
пил он

сам. Молодой человек представился.

- Фил Трэйнер. Эти ребята - мои друзья, у нас группа “Clinic”, мы все


американцы, мой отец работает здесь в американском посольстве.

Несколько часов они пили, а ближе к рассвету достали гитары, и Джим
спел

“Ползущую королевскую змею”. Он рассказал своим новым друзьям, что
эта

песня записана на новом альбоме, который на этой неделе выходит в Америке.


Он постоянно курил, и его голос был тяжёлым и грубым. Между песнями
они

говорили о музыке и “звёздах”. Джим сказал им, что он взял отсюда всё,
что

мог взять. Они поразились, когда он сказал, что 250 раз употреблял


кислоту. Ещё раз Джим произвёл на них впечатление, рассказав о ночи,
когда

он разгромил студию звукозаписи. Он сказал, что действительно любит


остальных “Doors” и считает, что Робби Кригер никогда не удостаивался


такого внимания, какого он заслуживал.

К рассвету ушли все, кроме Джима и Фила. Джим много курил и так глубоко


затягивался, что у него начинался бронхиальный кашель. Фил тоже был


певцом, и он говорит об этом так: “Казалось, Джим разрывал грудь и
горло.

Он курил с сигаретами такие сильные наркотики, Боже мой, парень, если
бы

мне пришлось описывать его образ того времени в моих глазах, то это


глубокая затяжка, и потом - кх, кх, кх”.

Оба они были страшно пьяны; когда ранним утром они, шатаясь, вышли
из

клуба, Джим расстегнул штаны и стал мочиться. “Трахни испуганную курочку,


- сказал Джим, - трахни испуганную курочку”. Потом, застегнувшись,
он

предложил поймать такси и поехать поискать Памелу. “Трахни испуганную


курочку”.

Когда выяснилось, что Памела не вернулась домой в Марес, Джим знал,
куда

идти - к Лотену Картеру, женскому фотографу. Он позволил себе войти
(он

знал, где ключ) и обнаружил, что Памела спит с фотографом, после чего


напал на запасы спиртного. Сначала водка. Потом ром. Потом всё подряд,


прямо из бутылки, не запивая, не смешивая. Через час он отправил Фила


разбудить Памелу.

В ближайшем кафе Памела заказала Джиму на завтрак спагетти и стакан


молока, чтобы наполнить его желудок. “Ты ведь не будешь больше пить,
да,

Джим?” Памела начала уговаривать его: “Джим?”

Джим сидел молча, глядя на оживлённый бульвар. “Трахни испуганную

курочку”, - сказал он наконец.

Через несколько дней они наняли машину и отправились на юго-запад по


французским винным районам - через Орлеан, Тур, Лимож и Тулузу, переехали


через Андорру в Испанию, посетили в Мадриде Прадо, где Джим нашёл “Сад


наслаждений” Иеронимуса Босха, авторскую работу мастера - с таинственным


портретом, о котором думали, что это автопортрет самого Босха. Оттуда
они

поехали на юг в Гранаду, где наибольшее впечатление на Джима произвели


Альхамбра, Муришский дворец, который считают наиболее значительным


образцом сохранившихся по сей день остатков западной Мохаммеданской


архитектуры: крепость с освещёнными солнцем арками и изысканными голубыми


изразцами.

Джим и Памела жили хорошо, почти так же хорошо, как она потом хвасталась.


Совместное времяпровождение в течение долгого времени в машине и в


небольших гостиничных номерах вызывало мелкие ссоры, но раздражение


возникало часто и по совершенно непостижимым поводам. Даже когда их
на

сотню долларов обманул англоговорящий араб, пообещавший им большую
порцию

хэша, ни Джим, ни Памела сильно не расстроились.

Из Танжера они поехали вдоль атлантического побережья на юг в Касабланку,


затем вглубь материка, в Марракеш1?

. Они хорошо ели, пили местные вина и снимали всё на кинокамеру “Super-8”,


которую купили перед отъездом из Парижа. Сдав машину, на первой неделе
мая

они прилетели обратно в Париж после трёхнедельного отсутствия.

Несколько дней их квартира была занята, и поэтому они переселились
в

“L’Hotel”, прекрасную гостиницу на Левом Берегу, двадцать пять шикарно


обставленных номеров которой пользовались большим спросом у приезжих


рок-звёзд, которых привлекало то, что однажды здесь останавливался
Оскар

Уайльд. Вскоре последовали рассказы ещё одного собутыльника Джима и


падение из окна “L’Hotel”. Вероятно, он приземлился на крышу машины,
один

раз подскочил и, отряхиваясь, будто ничего не произошло, пошёл по улицам
в

поисках места, где можно выпить.

Жизнь на Левом Берегу, таким образом, возвращала Джима на бульвар

Санта-Моника, где находились все знаменитые бары. “Cafe de Flore” и
“Deux

Magots”, где однажды пили Сартр и Камю. “La Coupole” с работами Пикассо,


Кле, Модильяни, и ещё больше у колонн (“Art Deco heaven”), где однажды


останавливались Скотт и Зельда. (Джим говорил, что тамошняя кухня

напоминала кухню Рэтнера в нижней части Нью-Йорка - на Восточном

Побережье). Для французской толпы “au courant” недавно были открыты
самые

хипповые “андеграундные” клубы “Le Bulle” и любимая Джимом серия

подвальчиков под названием “Rock’n’Roll Circus”.

Шесть из восьми предыдущих месяцев “Circus” был парижским клубом подобно


лос-анджелесскому “Whiskey”: громкий, с хорошими группами и хорошей


аппаратурой, со спиртными напитками, который посещали “низы шоу-бизнеса”.


Но уважаемые “Led Zeppelin”, Ричи Хэйвенс и Джонни Уинтер играли здесь


джем, так же, как и участники “Beach Boys”. К весне 1971-го года, однако,


клуб стал местом торговли героином, которое часто посещали профессионалы


“дна”: проститутки, воры, сутенёры. Диск-жокей, который в начале года


крутил записи в клубе, а затем перешёл в “Le Bulle”, американский эмигрант


по имени Камерон Вотсон, описывал “Circus” как “остывшую индейку на


танцплощадке”. Джиму это, конечно, нравилось. От мнимой до реальной
грязи.

Для Джима это не всегда было шагом вниз.

В конце первой недели мая, в пятницу 7-го числа, Джим был в “Circus”
-

пьяный, агрессивный, яростный, он бросался подушками и ломал мебель.
Его,

очевидно, не узнали - схватили и выставили за дверь. Молодой французский


студент по имени Жиль Йепремьян увидел Джима, когда тот пытался

перекричать клубного вышибалу.

- Не-е-егр-р-р...

Джиму надоело кричать, и он пошёл ловить такси. Машина уехала. Он подошёл


к другой машине, но ему снова отказали. Он снова начал кричать. Жилю,


который почти не понимает по-английски, показалось, что Джим кричал
“Я

хочу мяса! Я хочу мяса!”

Жиль узнал Джима и подошёл к ещё одному такси, уговаривая взять их.
Но как

только машина переехала Сену, Джим заставил их выпустить его. Ему

захотелось искупаться. В предрассветном тумане прогуливались двое

полицейских, их накидки и шляпы выглядели до боли знакомым силуэтом.

- Ё... свиньи! - плюнул Джим. Затем он крикнул: - Ё... свиньи!

Полицейские продолжили свой обычный путь, не реагируя, а Жиль впихнул


Джима в другое такси и отвёз его на квартиру своего друга, Эрве Мюллера,


который жил в семнадцатом аррондисменте рядом с Этуалем. Таксист остался


недоволен чаевыми, и Джим бросил ему пригоршню монет. Когда они одолели


пять лестничных пролётов, Джим сказал: “Ш-ш-ш-ш-ш... Пора бы

остановиться”.

Приятная миниатюрная эмигрантка из Чехословакии по имени Ивонна Фука


открыла дверь.

- Да?

- Я привёл тебе одного типа, которого встретил у “Rock’n’Roll Circus”,
-

сказал Жиль.

Ивонна мимо Жиля всматривалась в помятую фигуру, перевесившуюся через


перила. В то время она была художественным редактором одного из ведущих


французских журналов “Best”. Её друг Эрве, с которым она жила в этой


большой однокомнатной квартире с кухней и ванной, был журналистом того
же

издания. Она узнала Джима и разрешила Жилю ввести его в квартиру.

Джим, шатаясь, вошёл в дверь, его голова слабо раскачивалась из стороны
в

сторону, ударяясь обо всё подряд, в поисках кровати. Над кроватью он
опять

покачнулся и упал. После этого он проспал почти до полудня, тогда все
и

познакомились.

В холодильнике было почти пусто, так что Джим предложил всем остальным


быть его гостями в одном из известных ему ресторанов. Это был “Alexander”


рядом с “Georges V Hotel”, с подходящей кухней. Джима узнали как

постоянного посетителя, который всегда расплачивался и свободно давал


чаевые, но сказали, что в ресторане не готовят завтрак. Может быть,
они

подождали бы ланч?

Ланч Джима начался с двух порций “Blood Mary”, а потом он заказал бутылку


шотландского виски “Chivas Regal”. Через час он был пьян и оскорблял
слух

окружающих французских бизнесменов репликами на языке, который они,
к

счастью, не понимали:

- Вы похожи на идиотов... Скажите мне, вы - motherfuckers? Вы - задницы?

- Он пил вдвое больше других, - грустно говорит Эрве. - К концу ланча
у

нас осталось две бутылки коньяка, и мы спросили его, какую он хочет.
И он

просто схватил одну из них, сорвал крышку и поднёс горлышко ко рту.
Потом

он стал просить Ивонну найти ему девушку. “Ты не можешь найти мне

курочку?” Через какое-то время он расплатился за всё кредитной карточкой.


Нас было пятеро, и это обошлось в 700 франков.

Они направились к машине; Джим шёл, тяжело опираясь на Ивонну.

- Ты должна увести меня отсюда, - настойчиво говорил он ей, - ты должна


увести меня отсюда.

Всего через пятьдесят метров он сказал, что не может идти дальше, что
ему

нужно отдохнуть. Они посадили его на скамейку, и Эрве пошёл искать
машину.

Джим пришёл в ярость, когда Эрве вопреки его воле втащил его на пятый


этаж. На пол-пути он упал и стал сопротивляться тому, чтобы его тащили


выше.

- Оставьте меня! - говорил он, сидя на какой-то лестничной клетке.
Потом

он замычал: - Вы motherfucking не-е-егр-р-р-ры!

В конце концов Ивонна и Эрве доставили его в свою квартиру и положили
на

кровать, где он сразу же уснул. Было три часа дня в субботу.

Эрве и Ивонна потом ещё раз встретились с Джимом. На этот раз он был
с

Памелой. Они обедали у Эрве и Ивонны и говорили о поэзии и кино. Джим


сказал, что он привёз с собой во Францию копии “Праздника друзей” и
“HWY”

и хотел бы показать им. Он также подарил Эрве экземпляр “Американской


молитвы”, и Эрве спросил, нельзя ли ему перевести её на французский.


Ивонна сказала, что хотела бы сделать иллюстрации. Джим заинтересовался


таким возможным сотрудничеством.

Чуть позже тем же вечером, выпив немного вина, Джим объяснял Ивонне,


почему он в Париже.

- Меня так тошнит от всего. Люди продолжают считать меня звездой

рок-н-ролла, и я не хочу ничего с этим делать. Я не могу больше это


терпеть. Я был бы так рад, если бы люди меня не узнавали. Кто такой,
по их

мнению, Джим Моррисон, так или иначе?

На следующей неделе Джим и Памела уехали на Корсику. Сначала они улетели
в

Марсель, где Джим потерял свои водительские права, паспорт и бумажник,


из-за чего им пришлось вернуться в Париж, чтобы получить дубликаты
в

американском посольстве. Потом они снова прилетели в Марсель и, наконец,
в

Аяччо - главный порт острова и его столицу, родину Наполеона. Корсика


известна также огромным количеством рекрутов, которые обеспечивали
мощь

парижской полиции; своими высокими красными выступами скал, изящными


деревушками у подножия гор, таких же пугающих, как и любая часть Скалистых


гор или горной страны Французских Альп; заплаканными глазами рыбацких
вдов

в чёрных одеждах; нехваткой молодых людей; острым запахом корсиканского


maquis - травы, которую ест скот и которая затем проявляется в мясе,
сыре

и молоке. Джим и Памела путешествовали по острову десять дней. Все
дни,

кроме одного, шёл дождь. Памела говорила, что это была идиллия.

“Doors” официально расстались с “Elektra”, отношения с которой длились
4

года и 10 месяцев. На той же неделе были выпущены последний альбом
Джима

“Лос-Анджелесская Женщина” и предпоследний сингл “Люби её безумно”,
и тот,

и другой стали быстро подниматься в чартах. Фотография на обложке

“Лос-Анджелесской Женщины” изображала группу, уделяя при этом равное


внимание каждому из её участников. Фактически, Джиму отказали в попытке


сделать так, чтобы уделить ему меньше внимания, чем другим! Кроме того,


поскольку никому не удалось уговорить Джима побриться, он в первый
раз

появился на обложке альбома с густой бородой и демонической, хитрой


улыбкой на лице. Джим отыгрался за обложки “13” и “Absolutely Live”.

Критики были единодушны, расхваливая “Лос-Анджелесскую Женщину”. Это
было

продолжение реакции критики на “Morrison Hotel”. Сомневающиеся и

критикующие были повержены - “Doors” определённо вернулись. Со временем


альбом достигнет пятого места, а сингл - седьмого. Индустрия грамзаписи


распространяла сведения о том, что “Doors” ведут переговоры с “Atlantic”
и

“Columbia Records” о беспрецедентной сумме денег. Джон, Рэй и Робби
время

от времени играли джем в репетиционной студии (пел Рэй), нарабатывая


материал к предстоящему возвращению Джима.

Это было примерно в то время, когда Джим, который мало что знал, если


вообще знал об этих успехах, позвонил в офис и сказал Биллу Сиддонзу,
что

у него в голове снова крутится новая музыка, но он хочет отдохнуть
ещё. В

конце той же недели он позвонил Джону Денсмору и спросил его, как

продвигаются записи. Когда Джон сказал, что альбом и сингл хорошо

продаются и что прессе записи очень нравятся, Джим пришёл в восторг.
“Если

им нравится это, что же будет, когда они услышат то, что крутится у
меня в

голове для следующего диска”, - сказал он Джону.

Джим выглядел несколько более здоровым, чем обычно. Он был чисто выбрит,


немного потерял в весе, а кроме того, изменился его гардероб. В его


отсутствие Памела выбросила его привычные джинсы и видавший виды пиджак,


толкая его в университетское прошлое. Теперь он носил рубашки с кнопками,


штаны цвета хаки и свитер с V-образным вырезом. Остались лишь изношенные,


почти сгнившие ботинки.

По возвращении с Корсики он нанял частного секретаря - высокую стройную


блондинку из Канады, которая бегло говорила по-французски - Робин Вертль.


Робин была хранителем документов, агентом и стилистом модного фотографа.


По её воспоминаниям, они познакомились, когда фотограф на пару месяцев


уехал из Парижа, “что освободило меня, так что я согласилась работать.
Ни

Джим, ни Памела не говорили по-французски, так что им было порой

трудновато”.

По плану работа включала в себя “наблюдать за квартирой - от обеспечения


прихода уборщицы до подготовки писем, звонков в Америку, покупки мебели,


найма машинистки, попыток заключения Джимом договоров на показ одного
из

его фильмов”.

Джим, казалось, делал определённые соз

http://www.ex.ua/view/1337490?r=2,23775

Фильм без перевода на русский язык в более-менее приличном качестве

Доброго времени суток!
Вчера занесло на страничку в ЖЖ http://antispamnow.livejour...
почитала, но увиденное потрясло больше ( хотя может я слишком впечатлительная...)

Фото: призрак Джима Моррисона


Фото: призрак крупным планом


Что вы об этом думаете?