Прекрасная в своей простоте мелодия, вроде бы понятные слова. В отличие от Jesce Sole, тут нет никаких версий-расхождений - и музыка и текст у всех исполнителей практически одинаковые.

Tu m'aje prommiso quatto moccatora oje moccatora, oje moccatora! Io sò benute se, io so benuto se me lo vuò dare, me lo vuò dare E si no quatto embé, dammene ddoje oje moccatora, oje moccatora! Chillo ch'è 'ncuollo a tte nn'ò robba toja me lo vuò dare me lo vuò dare

Ты обещал мне четыре платка. Ой платка, Ой платка, Я пришла, ведь… Я пришла, ведь ты хочешь их мне отдать, их мне хочешь отдать И если не четыре, дай мне хотя бы два! Ой платка, Ой платка, Но те, которые на шее у тебя, Они ведь не твои... их мне хочешь отдать их мне хочешь отдать

Вомеро - холм в центре Неаполя, возвышенная часть города, куда сегодня ведут три "фуникулера" из разных точек города. Современные неаполитанские фуникулеры - это не подвесные дороги и не те вагончики, которые когда-то по рельсам поднимались на Везувий и про которые Луиджи Денца и Джузеппе Турко сочинили в 1880 году знаменитую "Фуникули-Фуникуля".

Сегодня фуникулеры похожи на мини-поезда метро, конструктивно приспособленные к движению по круто поднимающимся рельсам.



Рядом с центральной станцией фуникулера на Вомеро стоит дом, где жил исполнитель только что прозвучавшего ролика Роберто Муроло, а ранее - его отец поэт Эрнесто Муроло, автор десятков неаполитанских песен.



Аккуратные улочки и переулки Вомеро разительно отличаются от узких, длинных и темных "виколо" нижней части города. Многие из них носят имена композиторов – Скарлатти, Чимароза, Россини, Доницетти, Пуччини, Фальво, Масканьи, Тости.

Изображенные на Таволе сооружения Вомеро появились около 1325 года, во время правления Роберта Мудрого, внука Карла Анжуйского. Они были воздвигнуты столь монументально, что доминируют над Неаполем и поныне.



В нашу эпоху под сводами монастыря Сан-Мартино находится великолепный музей.



А с крыши обители Сант-Эльмо открывается панорама Неаполя, в центре которой неудержимо притягивает взгляд зеленая крыша церкви Санта Кьяра, тоже заложенной при Роберте Мудром под присмотром его жены Санчи.



Церковь носит имя святой, которая, вслед за Святым Франциском, следовала парадоксальному (особенно в наши дни) принципу, что бедность - это не недостаток, а привилегия, которую еще нужно заслужить.

С анжуйских времен Церковь дважды меняла свой облик. В середине 18 века, как бы в насмешку над принципами Святой Клары, церковь перестроили в модном, пышном и богатом стиле барокко. А когда ее стены рухнули от немецкой бомбы в 1944-м, восстановить ее было решено в исконной, строгой и аскетичной готике.



Роберт Мудрый, пожалуй, был самым адекватным королем из почти двухвековой династии Анжу в Неаполе. Он не был чужд наукам и искусствам. Это ему Петрарка читал отрывки из своей поэмы "Африка" и из его рук получил лавровый венец лучшего поэта эпохи. А Боккаччо во время своего пребывания в Неаполе был влюблен в Марию д'Аквино, по слухам, внебрачную дочь Роберта, пусть и замужнюю даму.
Отец отправил Бокаччо учиться банковскому делу, но юноша быстро охладел к дебетам и кредитам и влился в кружок склонной к искусствам молодежи, собирая новеллы для будущего Декамерона, в который входила и Мария, ставшая его музой.

В Декамероне Боккаччо вывел ее под именем Фьямметта.


«Фьямметта» - портрет кисти англичанки Эммы Сандис (1843-1877).

Именно устами Фьяметты в Декамероне рассказана история незадачливого Андреуччо, приехавшего в Неаполь по торговым делам, где с ним как бы случайно познакомилась девушка, которая убедила Андреуччо, что приходится ему родной сестрой. В результате женского коварства Андреуччо провалился по горло в нечистоты, а все его средства перекочевали к красавице и ее друзьям. Впрочем, закончилась история вполне благополучно.

С этой новеллы начинается фильм, снятый режиссером Пазолини. И именно Песню Прачек напевают неаполитанские "скуньицци" 14-го века, ожидая пока попавший впросак Андреуччо вывалится со второго этажа, и можно будет идти делить его состояние...



На самом деле, мне не известно надежное свидетельство того, из какого века пришла к нам эта песня. Мне она представляется менее старой, чем 13-й век, куда ее иногда относят.

Но ее неизменно считают "песней протеста" - протеста простого неаполитанца против очередной заморской власти, явившейся поживиться на эти благодатные земли.

Дело в том, что "маккаторе" - это не только платок, но и, иносказательно, маленький надел земли, настолько небольшой, что только-только позволял свести концы с концами.

Получается, вот о чем думали прачки, напевая эзоповым языком про четыре платка: "Ты обещал мне четыре надела. Я буду твоей, если ты мне их дашь. Нет четырех - ну дай хоть два. Но и те, что пользуешься сам, не принадлежат тебе."

Возможно, песня действительно пришла из анжуйской эпохи.
После того, как Карл Анжуйский в 1268 году казнил Конрадина и окончательно овладел Сицилийским королевством, он перенес столицу из Палермо в Неаполь. Стратегически выгоднее, да и ближе к родному Провансу.

В новой столице Карлу стало тесновато в древнем нормандском замке Кастель д'Ово (Замок Яйца) и он начал строить "Новый замок" - Кастель Нуово, который еще называют Mascio Angioino - "Анжуйский мужчина".

Оба этих замка изображены на Таволе, но они не очень похожи на свой современный вид.

Замок Яйца, получивший название по легенде о чудодейственном яйце, зарытом тут Вергилием, был неоднократно перестроен. Островок Мегариде, на котором он воздвигнут, стал ближе к береговой линии - Неаполь успел отвоевать кое-какое пространство у моря.

По той же причине стены "Нового" Замка на Таволе непривычно спускаются прямо в море, нет сегодняшней широкой полосы суши с идущим по ней шоссе.



Тут уместно вспомнить жуткую легенду, рассказанную Александром Дюма,

Если при посещении Кастель Нуово вы попросите показать вам темницу, носящую название Крокодиловой ямы, привратник прежде всего подведет вас к скелету гигантского ящера, пойманного когда-то, согласно легенде, в этой яме и давшего имя темнице; затем он проведет вас через дверь, над которой помещен скелет, к потайной дверце, выходящей на лестницу в двадцать две ступени, а та ведет к третьей двери, сделанной из цельного дуба и она-то, наконец, отворится в глубокую темную пещеру.

Посреди этой гробницы, нечестивого творения рук человеческих, этой ямы, вырытой людьми для того, чтобы хоронить в ней живые трупы себе подобных, натыкаешься на гранитную глыбу с пронизывающим ее железным брусом, который служит рукояткой. Эта гранитная глыба закрывает колодец, сообщающийся с морем. Во время бури волна плещет о стены колодца и выбрасывает пену сквозь щели вокруг глыбы, плохо подогнанной к каменному полу, соленая вода заполняет пещеру и преследует узника, загоняя его в самые дальние углы его тюрьмы.

Через это устье бездны, как гласила мрачная легенда, когда-то и проникало сюда из морских глубин мерзкое пресмыкающееся, давшее яме свое имя.
Почти всегда оно находило здесь для себя человеческую добычу и, пожрав ее, снова погружалось в пучину.

При Карле Анжуйском Неаполь встал вровень с европейскими столицами как торговый и дипломатический центр. Но содержание пышного королевского двора и многочисленной знати, освобожденной от налогов, легло тяжким бременем на население.
Еще хуже было на Сицилии, вдруг превратившейся из столичного региона в провинцию. Знать отстранили от власти, налоги на крестьянство выросли многократно.
Под тем предлогом, что Фридрих II был отлучен от церкви, Карл объявил его указы незаконными, что стало лицемерным поводом для конфискации земель и передачи их французам.

Возможно к тем временам и относится песня про "четыре платка" - четыре надела земли, которых так не хватало....

Амалия Родригес


Угнетение сицилийцев анжуйцами продолжалось не очень долго. В 1282 грянул взрыв - восстание "Сицилийской вечерни", которое раскололо королевство надвое, отдав власть над островом Сицилия Арагону.

За сценой этого события стоял престарелый Джованни ди Прочида, бывший личный лекарь Фридриха II. Джованни мстил анжуйцам за детей своего патрона, за убитую жену и поруганную честь дочери, за утраченные владения (остров Прочида был когда-то дарован ему императором). Действуя тонко и самоотреченно, он сплел нити заговора из ненависти сицилийской знати, страха византийского императора, алчности французского папы, родственных чувств Педро Арагонского, женатого на внучке Фридриха, и из свободолюбия народа Сицилии.

На переднем плане восстания был гениальный флотоводец средневековья Руджеро Ди Лаурия, не меньше ди Прочиды пострадавший от власти Анжу.
Он захватил 27 галер Неаполя, которые сдались без боя, а потом сумел сжечь 80 транспортных кораблей Неаполя, снаряженных для крестового похода на Иерусалим.
«...Господи, если ты решил низвергнуть меня, то позволь хотя бы сойти вниз мелкими шагами...» - произнес Карл по этому поводу.

Потом адмирал арагонского флота выманил из Неаполитанского залива и уничтожил флот Неаполя под командованием Карла Хромого (сына Карла Анжуйского и отца Роберта Мудрого). Сын короля попал в плен, в котором проведет четыре года.
«Кто теряет дурака — не теряет ничего. Почему он не погиб, раз ослушался нас?» - сказал Карл о сыне...



И давайте послушаем еще такой вариант, который в высшей степени убедительно доносит, как страстно хочет наша современница все-таки заполучить те несчастные четыре, нет, ну хотя бы два платка....



Другие исполнения песни - в этом альбоме