Si 'sta voce te scéta 'int' 'a nuttata, mentre t'astrigne 'o sposo tujo vicino, statte scetata, si vuó' stà scetata, ma fa' vedé ca duorme a suonno chino. Nun ghì vicino ê llastre pe'ffà 'a spia, pecché nun puó' sbaglià, 'sta voce è 'a mia. E' 'a stessa voce 'e quanno tutt'e duje, scurnuse, nce parlávamo cu 'o "vvuje". Si 'sta voce te canta dint' 'o core chello ca nun te cerco e nun te dico, tutt' 'o turmiento 'e nu luntano ammore, tutto ll'ammore 'e nu turmiento antico. Si te vène na smania 'e vulé bene, na smania 'e vase córrere p' 'e vvéne, nu fuoco che t'abbrucia comm'a che, vàsate a chillo, che te 'mporta 'e me? Si 'sta voce, che chiagne 'int' 'a nuttata, te sceta 'o sposo, nun avé paura. Vide ch'è senza nomme 'a serenata, dille ca dorme e che se rassicura. Dille accussì: "Chi canta 'int'a 'sta via o sarrà pazzo o more 'e gelusia. Starrà chiagnenno quacche 'nfamità. Canta isso sulo, ma che canta a fà?"

Если голос мой тебя встревожит, Когда твой муж тебя целует нежно, Не спи, коль ночь навеять сон не может, Но притворись, что спишь ты безмятежно. И не смотри напрасно в даль ночную, Ведь знаешь ты, что это я тоскую, Что так звучал мой голос той порою, Когда ещё на "Вы" я был с тобою. И если ночью ты услышишь пенье, Услышишь в сердце прежней боли звуки, Знай, в песне той – моей любви мученье, Знай, песня та – наследье давней муки. И если кровь, чей жар течёт по венам, Зовёт к любви желаньем неизменным, И если страсть твою сжигает душу, Ты в тишине полночный голос слушай! Но если слышать песню ты не рада, Боясь, что мужа голос мой разбудит, Скажи, что это – просто серенада, Что это сон, который он забудет! Скажи ему: «Бездомный под балконом, Какой-то нищий, слух терзает стоном. Наверно впал в безумье и страдает, Поёт в ночи. А что поёт – не знает…

Все, что ни происходит - все к лучшему.
Вслед за папой-коммерсантом, свое решение огласил и всевышний, а, может быть, и Святой Януарий, покровитель Неаполя, дал ему пару советов. Престарелый новобрачный не пережил такого счастья и отправился в лучший мир через несколько месяцев после свадьбы.

Как бы кощунственно это ни звучало, но все были счастливы - Анна стала богатой наследницей, папа снял свои возражения, Эдоардо получил любимую жену, а мы с вами - изумительную песню...





Песня настолько популярна, что было очень трудно выбрать ролики.
Для тех, кто будет копаться в альбоме, обращу внимание на «оперные» исполнения – Франческо Альбанезе, Джузеппе ди Стефано, Хворостовский и, особенно, на запись Фернандо де Лючия (Fernando de Lucia) 1911 года. Можно получить представление о том, как звучал голос певца, ради которого неаполитанцы отвергли другого своего земляка – Энрико Карузо.

Брак Эдоардо Николарди и Анны Росси стал счастливым и плодотворным в самом буквальном смысле этого слова - у них родилось восемь детей.



А теперь вторая история. Точнее, истории нет, а есть просто песня.
Я даже не знаю, в каком году Эдоардо Николарди написал строчки "Dove vaje chi sape niente." ("Куда идете, те кто ничего не знает?").

Это стихотворение замечательно тем, что его можно легко ассоциировать с любой страной и с любой эпохой - да хоть с сегодняшним днем.

Не удивительно, что, когда Пеппино Гальярди подбирал поэтический материал и писал музыку для своего "исторического" диска 1974 года, роясь среди неаполитанской поэзии разных эпох, у Николарди он выбрал именно это стихотворение.

Мне представляется, что стихотворение Николарди связано с эпохой появления фашизма.
Фашизм пришел в Европу из Италии и первоначально был восторженно воспринят массами.

Мало кто мог предвидеть, к чему это приведет. Манифест антифашистов-интеллектуалов, опубликованный в 1925 году Бенедетто Кроче, был поддержан лишь узким кругом интеллигенции, но "далеки они были от народа". Для подписавших манифест наступили не самые приятные последствия.
Для народа, впрочем, тоже. Но - позже.

Вот так звучит эта песня, написанная через 20 лет после смерти одного из ее авторов.



Addo' vaje? Chi sape niente... (Edoardo Nicolardi, Peppino Gagliardi)

Addó' vaje? Chi sape niente... Chesti bbrutte ventecate, tutt' 'e ffronne gialliate, fanno, 'a ll'árbere, cadé. Addó' vaje? Chi sape niente... Faje tu pure 'o muleniello, fronna, fronna 'e stu lauriello, dint'a ll'uorto, 'e faccia a me. E tu saglie, saglie e vuole e faje ciento capriole. Nun appena sbatte 'nterra, n'ata réfola t'afferra. Addó' vaje? Chi sape niente... Chi 'o ppò ddí, chi mme risponne? Addó' vanno tanta fronne, vaje tu pure. E' overo o no? Addó' vaje? Chi sape niente... Se cuntrastano duje viente e te mméscano cu ciento e s' 'a pigliano cu te. E tu vaje, saglie e vuole e faje ciento capriole. Nun appena sbatte 'nterra, n'ata réfola t'afferra. Addó' vaje? Chi sape niente... Addó' vanno tanta suonne, gialliate comm' 'e ffronne, ch'hê sunnato comm'a me? Addó' vaje? Chi sape niente... Addó' vanno tanta cose, cchiù gentile o cchiù preziose? Vanno e addio. Chi sape addó'? E tu vaje, saglie e vuole e faje ciento capriole. Nun appena sbatte 'nterra, n'ata réfola t'afferra.

Куда идете? Те, кто не понимает ничего… Жестокий ветер все желтые листья с деревьев сдул Куда идете? Те, кто не понимает ничего… И тебя превратил в водоворот, листья, листья этого маленького лавра в саду напротив меня. и ты поднимаешься, поднимаешься и взлетаешь и делаешь сотню кувырков. и уже не ударяешься о землю и новый порыв ловит тебя. Куда идете? Те, кто не понимает ничего… Кто может это сказать, кто мне ответит? Куда летят все эти листья, туда же и ты. Разве не правда? Куда идете? Те, кто не понимает ничего… встречаются два ветра и ты смешиваешься с сотней и забираешь их с сообй. И ты идешь, поднимаясь и взлетая и делаешь сотню кувырков. и уже не ударяешься о землю и новый порыв ловит тебя. Куда идете? Те, кто не понимает ничего… Куда уходят многие мечты, пожелтевшие как листья, которые мечтали как ты? Куда идете? Те, кто не понимает ничего… Куда уходят многие вещи, самые благородные и самые дорогие? Идут и исчезают? Кто знает куда? И ты идешь, поднимаясь и взлетая и делаешь сотню кувырков. и уже не ударяешься о землю и новый порыв ловит тебя.

Прошло сорок лет семейной жизни Анны и Эдоардо.



Подходила к концу страшная война. Муссолини был арестован, потом освобожден, снова пойман и казнен. Итальянцы уже не знали на чьей они стороне. Бунт против немцев в Неаполе привел к четырем дням страшных уличных боев, геройству и жертвам среди неаполитанцев всех возрастов.

Потом прибыл американский флот, и война для Неаполя была закончена. Пепел извержения Везувия сыпался на палубы кораблей американского флота. Шел 1944 год.



Американские солдаты и матросы заполонили город, став на ближайшее десятилетие идолами местных мальчишек и ... тайной мечтой многих местных девушек, а иногда и замужних женщин. Среди американских солдат было немало чернокожих.

Тут это не было в диковинку. Ведь по россказням историков еще в античности византийский полководец Велизарий пригнал сюда первых пленных из Африки для пополнения населения, сильно поредевшее вследствие предыдущего вторжения в город все того же Велизария.

Эдоардо Николарди в течении 40 лет (!), с 1910 по 1950, занимал пост административного директора больницы Лорето Маре, что, впрочем, не мешало ему заниматься поэзией.

Однажды, в 1945-м году, в больнице принимали роды у молодой неаполитанки. Сильно нервничавший муж мечтал о мальчике - наследнике. Родился мальчик.

Чернокожий.

Весь квартал напрягся, ожидая реакции мужчины. Когда шок прошел, он произнес сакраментальную фразу: "Ладно. Мы пережили норманнов и швабов, анжуйцев и арагонцев, австрийцев и испанцев. Как-нибудь переживем и американцев."

У управляющего больницей Николарди был свояк и хороший друг, тоже журналист и поэт, а еще и композитор, скрывший за знаменитым псевдонимом E.A.Mario свое истинное имя Джованни Эрмете Гаэта. Энциклопедия неаполитанской песни Этторе де Мура приписывает ему авторство 2400 песен, одна из которых чуть не стала новым гимном Италии.



E.A.Mario

Друзья Эдоардо и Джованни Эрмете были истинными неаполитанцами, а в Неаполе любое более-менее значимое событие не может не найти своего отражения в песне. По поводу щекотливого события - рождения чернокожего Чиро - друзьями была написана весьма деликатная песня - Черная Таммуриата (Tammuriata Nera).

Про неаполитанский барабан-тамурру, про песни-"таммуриаты", исполняемые под его ритм, я рассказывал в этом посте.

Самые известные таммуриаты собраны в этом альбоме.

Перевод "Черной Таммуриаты" я позаимствую с сайта Наташи Чернега.

Io nun capisco, ê vvote, che succede E chello ca se vede Nun se crede! Nun se crede! È nato 'nu criaturo niro, niro E 'a mamma 'o chiamma Giro! Sissignore, 'o chiamma Giro! Seh! Gira e vota, seh! Seh! Vota e gira, seh! Ca tu 'o chiamme Ciccio o 'Ntuonno, Ca tu 'o chiamme Peppe o Giro, Chillo, 'o fatto, è niro, niro, Niro, niro comm'a che! 'O contano 'e ccummare chist'affare: " 'Sti fate nun sò rare, Se ne contano a migliare! Ê vvote basta sulo 'na guardata E 'a femmena è restata, Sott' 'a botta, 'mpressiunata". Seh! 'Na guardata, seh! Seh! 'Na 'mpressione, seh! Va' truvanno mo chi è stato C'ha cugliuto buono 'o tiro. Chillo, 'o fatto', è niro, niro, Niro, niro comm'a che! Ha ditto 'o parulano: "Embè, parlammo, Pecché, si raggiunammo, Chistu fatto nce 'o spiegammo! Addò pastine 'o ggrano, 'o ggrano cresce, Riesce o nun riesce, Sempe è ggrano chello ch'esce". Meh! Dillo â mamma, meh. Meh! Dillo pure a me. Ca tu 'o chiamme Ciccio o 'Ntuonno, ca tu 'o chiamme Peppe o Giro, chillo, 'o fatto, è niro, niro, niro, niro comm'a che.

Иногда я не понимаю, что происходит И тому, что видишь, Трудно поверить! Трудно поверить! Родился малыш чёрный-чёрный, А мамаша назвала его Чиро! Да, назвала его Чиро! Что ж! Всё так, как и должно быть! Что ж! Иначе и быть не могло! Называй его Франческо или Антонио, Называй его Джузеппе или Чиро, Но он, всё равно, чёрный-чёрный, Чёрный-чёрный, как никогда! Об этом шепчутся акушерки: "Такое не редко бывает, Можно насчитать тысячи случаев! Иногда, достаточно одного взгляда И женщина вмиг Увлечена". Что ж! Один взгляд, что ж! Что ж! Одно увлечение, что ж! Интересно узнать, кто это был, Кто так ловко наследил. Но он, всё равно, чёрный-чёрный, Чёрный-чёрный, как никогда! Сказал огородник: "Давай обсудим, Потому что, если рассудить, Это явление можно объяснить! Куда бросишь зерно, там зерно и вырастит, Удастся или не удастся, Зерно всегда такое, какое получается". Ну! Скажи об этом мамаше! Ну! Скажи об этом и мне! Называй его Франческо или Антонио, Называй его Джузеппе или Чиро, Но он, всё равно, чёрный-чёрный, Чёрный-чёрный, как никогда!

Израильская певица Noa (Achinoam Nini) нередко и, на мой взгляд, весьма удачно интерпретирует неаполитанскую музыку.



Группа N.C.C.P. (за аббревиатурой скрыто "новая компания народной песни") сделала свою версию, несколько дополнив песню Николарди - E.A.Mario.
Я не уверен, что этот вариант понравился бы авторам оригинала, хотя, кто знает?
В конце концов, из песни слова не выкинешь, а из истории не выкинешь песню.

Дополнения N.C.C.P. к оригиналу Николарди уже не столь деликатны, тут все идет открытым текстом.

"Девушки из Каподичино занимались любовью с маррукино" - уже первая добавленная строка требует комментария. И если топоним Каподичино хорошо известен (так сейчас называется аэропорт Неаполя), то вот "маррукино" - марокканцы, но не совсем, и история оказывается скорее страшной, чем пикантной...

В июле 1943-го, на севере Италии еще оставались фашисты, а юг уже был освобожден войсками союзников при участии гумеров - нерегулярных наемных войск с севера Африки. В Неаполе гумеров называли marocchine ("марокканцы").

Итальянские генералы ошибочно посчитали древний монастырь на горе Кассино опорной точкой гитлеровской "линии Густава", препятствовавшей продвижение на Рим.
Массированные бомбардировки превратили в груду камней стены монастыря, за которыми монахи много веков описывали, а, возможно, в чем-то и сочиняли историю южной Италии.
То, что сегодня можно видеть вдали из окна поезда Рим - Неаполь, было отстроено заново после войны.

После взятия линии Густава гумерам позволили покуражится над мирным населением окрестных сел. Их ночные набеги несли местным жителям, в основном, женщинам - от подростков до старушек - смерть, изнасилования, венерические болезни, нежелательные беременности. Насилию подвергались и юноши, а мужчин, пытавшихся защитить свои семейства, ждала смерть. Что могли мирные итальянские крестьяне противопоставить стаям озверевших африканских самцов с французским оружием в руках?

Число жертв "мароккината" составило тысячи, а, возможно, и десятки тысяч - разные источники дают очень разные цифры.

Разгул прекратился после вмешательства французского генерала Де Голля, гумеров перебросили на германский фронт, но и там их повадки не сильно изменились.

К музыке "Черной Таммуриаты" N.C.C.P. добавила фрагмент песни "PISTOL PACKIN' MAMA", которая была лидером американских хит-парадов в октябре 1943-го. "Lay that pistol down" ("Положи свой пистолет") напевали американские солдаты на улицах Неаполя.

В тексте, помимо всяко-разного и не во всем приличного, добавилось кредо американского вояки в Неаполе - "Сигаретку для папы, карамельку для мамы, пирожное - бамбино, пару долларов - синьорине".

Американским солдатам в Неаполе тоже была предоставлена определенная свобода поведения, но у них все происходило уже по обоюдному согласию.




Эдоардо Николарди прожил со своей женой Анной 45 лет. Когда она умерла в 1949 году, он был на грани самоубийства. А через пять лет отправился вслед за любимой.



Свое "Testamente" - "Завещание" Николарди написал еще в середине жизни. Начиналось оно такими строфами:

Quanno mor'io, chiagnìteme nu quarto d'ora e basta. Che m'atterrate all'ùnnice? Salute e bbene! 'e ddoie menàte 'a pasta. Se sape, 'a vita solita, cchiù o meno, su per giù. E allora fosse 'a ridere: pecchè so' morto nun magnate cchiù? Facìteme n'esequia semplice quanto maie: 'o carro 'o municipio; te mmòccano 'int' 'o carro e te ne vaie....

Когда умру, поплачьте вы Четверть часа – и баста! В одиннадцать на кладбище? Пока и счастья! В два готовьте пасту. Вы знаете, жизнь целая - Вверх-вниз, то стыд, то честь. Теперь могу и пошутить: Я умер – что же, вам теперь не есть? Свершая погребение, Попроще поступайте. Отволоките в ратушу, Раз поцелуете и по домам ступайте...