Художественный образ – это символ самой жизни, в отличие от самой жизни. жизнь заключает в себе смерть. Образ же жизни или исключает ее, или рассматривает ее как единственную возможность для утверждения жизни. сам по себе художественный образ – это выражение надежды, пафос веры, чего бы он ни выражал – даже гибель человека. Само по себе творчество – это уже отрицание смерти. Следовательно, оно оптимистично, даже если в конечном смысле художник трагичен. Поэтому не может быть художника-оптимиста и художника-пессимиста, может быть лишь талант и бездарность.

Воля к творчеству определяет художника, и черта эта входит в определение таланта.

Что такое истина? Понятие истины? Скорее всего, нечто настолько человеческое, которое даже не имеет эквивалента с точки зрения объективной, внечеловеческой, абсолютной. И раз человеческое, значит ограниченное, нераздельно подавленное рамками человеческой среды, материи. Связать человеческое с космосом немыслимо. Истину – тоже. Достигнуть в своих рамках (эвклидовских и ничтожных в сопоставлении с бесконечностью) величия – значит доказать, что ты всего-навсего человек. Человек, который не стремится к величию души – ничтожество. Что-то вроде полевой мыши или лисы.

В силу бесконечных законов или законов бесконечности, которые лежат за пределом досягаемого, Бог не может не существовать. Для человека, неспособного ощутить суть запредельного, неизвестное, непознаваемое – Бог. В нравственном же смысле Бог – любовь.

Идеал недостижим, и в этом понимании его структуры – величие человеческого разума. Попытаться в виде идеала изобразить нечто достижимое, конкретное – значит лишиться здравого смысла, сойти с ума.

Если нельзя объять необъятного, то кроме Бога человек ничем не оправдал своего существования. Религию, философию, искусство – эти три столпа, на которых удерживался мир, – человек изобрел для того, чтобы символически материализовать идею бесконечности, противопоставить ей символ возможного ее постижения (что, конечно, невозможно буквально).

Гениально придумана идея бесконечности в сочетании с кратковременной человеческой жизнью. Сама эта идея бесконечна. Правда, я не уверен в том, что мерилом этой конструкции человек. А может, растение? Нет мерила. Или оно всюду – в самой мелкой частице вселенной. Тогда человеку плохо. Придется ему отказаться от многого. Тогда не нужен он природе.

Пессимизм к искусству имеет слишком мало отношения. Настоящее искусство религиозно. Оно дает надежду перед лицом чудовищно жестокого мира. Пусть надежда обман, но она дает возможность жить и любить прекрасное. Без надежды нет человека. В искусстве можно показывать ужас, в котором живут люди, только в том случае, если найден способ в результате выразить веру и надежду. Во что? На что? В то, что человек полон доброй воли и чувства собственного достоинства. Даже перед лицом смерти. На то, что он никогда не изменит идеалу – фата-моргане, миражу – своему человеческому призванию.

Человек создан как совокупность противоречивых возможностей. История же доказательно демонстрирует, что развивается она по самому негативному пути. Или человек не в силах ею управлять, или, управляя ею, способен только толкнуть ее на путь самый страшный и нежелательный. Люди не способны управлять людьми. Они способны только разрушать. И материализм – оголтелый и циничный – довершит это разрушение.

Несмотря на то, что в душе каждого живет Бог, способность аккумулировать доброе и вечное, в совокупности своей человеки могут только разрушать. Ибо объединились они не вокруг идеала, а вокруг материальной идеи. Человечество поспешило защитить свое тело. И не подумало о том, как защитить душу. Церковь (не религия) сделать этого не смогла.

На пути истории цивилизации духовная часть все дальше отделялась от животной, материальной, и сейчас в темноте бесконечного пространства мы еле видим огни уходящего поезда – это навсегда и безнадежно уносится наша вторая половина существа. Пока еще мы калеки в результате страшной болезни под названием бездуховность, но болезнь эта смертельна.
Как ничтожны, жалки и беззащитны люди, когда они думают только о хлебе, не понимая, что этот образ мыслей приведет их к смерти.

Единственное, что нам остается – научиться умирать достойно. Цинизм еще никого не спасал. Он – удел малодушных.

Как быстро человек отказывается от бессмертия. Неужели действительно органическое состояние его – скотское? Отказ от духовного способен породить лишь чудовищ. Сейчас, как никогда, следует отстаивать все то, что имеет к духовному хоть какое-то отношение.

_____________________________________________________________________________________________

Спастись можно только в одиночку
Снова говорили с Сашей Мишариным о "Достоевском". Это, конечно, следует прежде всего писать. Не думать о режиссуре. Вряд ли есть смысл экранизировать Достоевского. О самом Ф.М. нужно делать фильм. О его характере, о его Боге и дьяволе и о его творчестве. Толя Солоницын мог бы быть прекрасным Достоевским. Сейчас нужно читать. Все, что написал Достоевский. Все, что написали о нем, и русскую философию - Соловьева, Леонтьева, Бердяева и т. д. "Достоевский" может стать смыслом всего, что мне хотелось бы сделать в кино. А сейчас "Солярис". Пока все идет мучительно и через силу, ибо "Мосфильм" определенно вступил в стадию кризиса (30 апреля, 1970).
Читаю очерки о Японии Всеволода Овчинникова в "Новом мире" - "Ветка сакуры". Замечательно! Тонко и умно. Хорошо, что мне удалось прочесть их перед поездкой в Осаку (27 августа, 1970).
Также вызывают жалость т. н. художники, поэты, писатели, которые находят, что впали в состояние, при котором им невозможно работать. Зарабатывать - внес бы я уточнение. Для того чтобы прожить - немного надо. Зато ты свободен в своем творчестве. Печататься, выставляться, конечно, надо, но если это невозможно, то остается самое главное - возможность создавать, ни у кого не спрашивая на то разрешения. В кино же это невозможно. Без государственного соизволения нельзя снять ни кадра. На свои деньги - тем более. Это будет рассмотрено как грабеж, идеологическая агрессия, подрыв основ. Если писатель, несмотря на одаренность, бросил писать оттого, что его не печатают, - это не писатель. Воля к творчеству определяет художника, и черта эта входит в определение таланта (3 сентября, 1970).
Для человека, чтобы он мог жить, не мучая других, должен существовать идеал. Идеал как духовная, нравственная концепция закона. Нравственность - внутри человека. Мораль - вне, и выдумана как замена нравственности. Там, где нет нравственности, царит мораль - нищая и ничтожная. Там, где она есть, - морали делать нечего...
Жизнь никакого смысла, конечно, не имеет. Если бы он был, человек не был бы свободным, а превратился бы в раба этого смысла, и жизнь его строилась бы по совершенно новым категориям. Категориям раба. Как у животного, смысл жизни которого в самой жизни, в продолжении рода. Животное занимается своей рабской работой потому, что чувствует инстинктивно смысл жизни. Поэтому его сфера замкнута. Претензия же человека в том, чтобы достичь абсолютного (5 сентября, 1970).
Случайно прочел в "Новом мире" "Казанский университет" Евтушенко. Какая бездарь! Оторопь берет. Мещанский Авангард. В свое время Северянин был в тысячу раз талантливее. А что от него осталось? "Ананасы в шампанском"? И презрительные улыбки. Жалкий какой-то Женя. Кокетка. Однажды пьяный подошел ко мне в ВТО:
- Почему ты такой жестокий, Андрей?
Молчу.
- Знаешь, ты похож на белого офицера, участвовавшего в Ледовом походе...
По хорошим временам я мог бы быть миллионером. Снимая по две картины в год с 1960 года, я мог бы снять уже 20 фильмов... С нашими-то идиотами снимешь! (7 сентября, 1970).
Спастись всем можно, только спасаясь в одиночку. Настало время личной доблести. Пир во время чумы. Спасти всех можно, спасая себя. В духовном смысле, конечно. Общие усилия бесплодны. Мы - люди, и лишены инстинкта сохранения рода, как муравьи и пчелы. Но зато нам дана бессмертная душа, в которую человечество плюнуло со злобной радостью. Инстинкт нас не спасет. Его отсутствие нас губит. А на духовные, нравственные устои мы плюнули. Что же во спасение? Не в вождей же верить, на самом деле! Сейчас человечество может спасти только гений - не пророк, нет! - а гений, который сформулирует новый нравственный идеал. Но где он, этот Мессия? (9 сентября, 1970).
Как я боюсь похорон! Даже когда мы хоронили бабушку, жутко было. И не потому, что она умерла, а оттого, что кругом были люди, которые выражали чувства. Даже искренние. Это выше моих сил - когда близкие мои выражают чувства (14 сентября, 1970).

Сегодня совершилось грехопадение: купил себе две пары ботинок. Истратил на это 130 тысяч (итальянских лир. - Прим. ред.). Безобразие. И зачем? (22 мая, 1980, Рим).
Странно живут люди. Будто бы они хозяева положения - и не понимают, что им дан шанс - прожить ее так, чтобы воспользоваться возможностью быть свободным. В этой жизни все ужасно, кроме принадлежащей нам свободы воли. Когда мы соединимся с Богом, тогда мы уже не сможем ею воспользоваться, она будет у нас отнята. Я понимаю, почему А.А. Ахматова так странно вела себя тогда. Ее грызла ностальгия по этой жизни - ужасной, плотской, духовной и свободной, если вдуматься в ее смысл (22 июня, 1980).
Из любопытства читаю Ефремова - "Лезвие бритвы". Боже! Неужели ему так никто и не сказал, что он графоман; неужели он так и умер в неведении относительно своей бездарности?! (7 июля, 1980).
В доме ни копейки денег. Вчера приходила женщина из Мосэнерго и требовала оплаты счетов за электричество. Завтра мой день рождения - Лариса (Лариса Кизилова (Тарковская) - жена Андрея Тарковского. - Прим. ред.) обзванивает всех знакомых с тем, чтобы не приходили, т. к. празднование отменяется...
Сейчас пришли из Мосэнерго и отключили электричество (3 апреля, 1981).
Пожалуй, я маньяк от свободы. Я физически страдаю от отсутствия свободы. Свобода - это возможность уважать в себе и других чувство достоинства (4 июня, 1981).
Боже, как жить дальше? Надо выкупать вещи из ломбарда, а денег нет и взять негде. А долг в ломбарде - около двух тысяч рублей (3 ноября, 1981).
Почему я чувствую себя таким одиноким? Конечно, прежде всего оттого, что я действительно одинок. И всегда был одинок. И буду. Пора бы знать и не забывать этого (13 февраля, 1982).
Я никогда не желал себе поклонения (мне было бы стыдно находиться в роли идола). Я всегда мечтал о другом, что буду нужен (28 февраля, 1982).
Итальянцы приезжают 3-го из Парижа. Визы у них до сих пор нет. Сизов заявил мне, что Кайданов ский невыездной. Врет. Его оформляли на картину Соловьева в Колумбию. Студия уже дала ему характеристику. У него уже был заграничный паспорт для поездки в Австралию вместе с Купченко и каким-то чиновником из Госкино или "Совэкспортфильма". Они не поехали оттого, что им австралийцы отказали в визе. Теперь вдруг оказывается, что Кайдановский "невыездной". Слово-то какое! Ложь! Явная ложь... Но что они хотят? Чего добиваются? Ясно, что хотят сорвать мне картину ("Ностальгия". - Прим. ред.), но как именно? Сделав Кайдановского невыездным? Они и это могут. Они все могут. Я жду, все время жду какого-то подвоха. Когда все это кончится, Господи? Когда я вырвусь из этой тюрьмы? (1 марта, 1982).
Меня иногда пронзает чувство прямо-таки громыхающего счастья, сотрясающего душу, и в эти гармонические мгновения мир, окружающий меня, получает истинное - стройное и целесообразное обличие, где внутренний, душевный уклад, строй соответствует внешнему, среде, вселенной, и - наоборот. В эти минуты я верю, что я всемогущ: любовь моя способна на любой воплощенный подвиг, и я верю, что все преодолимо, горе и тоска будут разрушены, страдание обращено в победу мечты и надежды (16 апреля, 1982).
Ночью снился Сталин. Моложавый, черноволосый. Я говорил с ним о важности быть верным традициям. Я испытал восторг - верноподданнический - и страх. Проснулся, умылся и прилег на пять минут снова (15 июня, 1982).
Человек живет и знает, что он умрет рано или позже. Но не знает, когда, и поэтому отодвигает этот момент на неопределенное время (15 декабря, 1985).
Читаю "Колымские рассказы" Шаламова - это невероятно! Гениальный писатель! И не потому, что он пишет, а потому, какие чувства оставляет нам, прочитавшим его. Многие, прочтя, удивляются - откуда после всех этих ужасов это чувство очищения? Очень просто - Шаламов рассказывает о страданиях и своей бескомпромиссной правдой - единственным своим оружием - заставляет сострадать и преклоняться перед человеком, который был в аду. Данте пугались и уважали: он был в аду! Изобретенном им. А Шаламов был в настоящем. И настоящий оказался страшнее (13 января, 1986, Париж).
Я снова в клинике Сарсель. Палата лучше - большая. Будут мучить меня неделю (26 января, 1986).
Болят, зябнут ноги.
Читаю гениальную "Анну Каренину" (13 февраля, 1986).
Очень плохо (27 февраля, 1986).
Последний день химиотерапии (10 июня, 1986).
Снять "Евангелие" и кончить на этом?! Как? Как снять? (25 октября, 1986, Porto S. Stefano).
Негатив, разрезанный почему-то во многих случайных местах... (15 декабря, 1986).

Посмотреть ролик