[ Читать далее... → ]

Однажды вечером американский внук разговаривал со своим дедом о текущих событиях.
Внук спросил деда, что он думает о современной жизни.



Дед ответил:

Я родился раньше изобретения:
телевидения, пенициллина, прививки против полиомиелита, замороженных продуктов, ксерокса, контактных линз, фрисби, привилегий, IPhones ...

Когда еще не было:
кредитных карт, лазерных лучей, FM радио, магнитофонов, компакт-дисков, электрических пишущих машинок, йогуртов, шариковых ручек ...

Человек еще не изобрел:
колготки, кондиционеры, посудомоечные машины, сушилки для одежды, а одежду вывешивали сушиться на свежем воздухе ...
И человек еще не побывал на Луне ...

И семейная жизнь была совсем другой:
твоя бабушка и я поженились впервые, а затем жили вместе, и в каждой семье были отец и мать,
парни не носили серьги, пока мне не исполнилось 25, я называл каждого человека старше меня "сэр", но и после того, как мне исполнилось 25 лет, до сих пор я так называю полицейских и всех остальных, мы не знали о правах геев, или что такое компьютерные знакомства, детские сады и групповая терапия.

Наша жизнь регулировалась 10 заповедями и здравым смыслом, мы ходили в церковь каждое воскресенье, нас учили наши родители и священники отличать правильное от неправильного,
и учили брать на себя ответственность за свои действия, служить стране было привилегией,
проживание в этой стране было большой привилегией ...
Мы слушали биг-бэнды, Джека Бенни и выступления президента на нашей радиостанции.

Теперь о покупках:
Pizza Hut, McDonalds и растворимый кофе были неслыханным делом, у нас были магазины, где можно было реально купить вещи на 5 и 10 центов, мороженое, телефонные звонки, езда на трамвае и Pepsi стоили копейки, можно было купить новый Chevy Coupe за $ 600 ... но какой школьник мог позволить себе одну? газ был 11 центов за галлон ...

В моей молодости:
"Трава" была тем, что косили, "Кока" был холодным напитком, "Котел" был тем, в чем ваша мама готовила еду и "Рок-музыка" - это была колыбельная вашей бабушки, "СПИД" - это были помощники в кабинете директора, "Чип" означал кусок дерева, "Hardware" можно было найти в магазине, а "Software" - такого слова даже не существовало, «Junk» - это было все, что «сделано в Японии», и мы не знали ничего, что было бы сделано в Китае, "Иметь серьезные отношения" означало ладить со своими двоюродными братьями, "раздельное время" означало, что семьи проводили время вместе по вечерам и в выходные дни, а не покупку кондоминиумов, мы думали, что "фаст-фуд" - это то, что люди ели во время Великого Поста ...

И мы были последним поколением, которое действительно верило, что женщине необходим мужчина, чтобы иметь ребенка.

Неудивительно, что люди называют нас "старыми и смешными" и говорят, что есть громадный разрыв между нашими поколениями ...

Ну, и как ты думаешь, сколько мне лет?


Готовы к ответу? Ему всего 59 лет!

Ты сколько угодно можешь писать для главных интернет-изданий страны, вывешивать в своей фейсбучной хронике ссылки на собственные колонки с тысячами просмотров, французские и американские статьи с собственным участием в самых крутых изданиях мира,
но для твоих родителей ты по-прежнему будешь неизвестным и когда-то в прошлом подававшим надежды человеком.

Для моих родителей слово "ин-тер-нет" не значит ничего.
Это где-то там, у вас, в Москве, в компьютерах.
Интернет - это что-то эфемерное, как пар из кастрюли, и невидимое, как электричество, бегущее по кабелю. Мои родители - медики.
Им в повседневной жизни интернет совершенно не нужен, и у них нет времени или необходимости учиться им пользоваться.
Поэтому слова "Look at me", "Сноб", "Большой город" и даже РИА Новости им не говорят ничего.


Мои родители смотрят телевизор.


И если бы я работала на ВГТРК, в программе "Вести", тогда они бы точно знали, чем я занимаюсь.
Они могли бы показывать на мой жидкокристаллический лик и говорить: "Наша девочка".
Звонить бабуле, чтобы она включила телевизор, и бабушке в Винницу, и дяде Мише в Коломну, и тете Гале в Мамоновку.

И даже не важно, что именно я говорю там про стабилизацию и удои, стоя по пояс во ржи.
"Пусть все смотрят на нашу Сашу!"
Они бы очень радовались.

Папа бы кричал из спальни: "Ира! Опять показывают! Беги скорей!" Мама бы бросала недоваренный компот и шарлотку с голубцами и бежала бы по коридору, шлепая тапочками, с криком: "Иду!". А после каждого сюжета мои родители звонили бы мне и пересказывали, что видели.

Даже строгая тетя Таня, которая считает меня пропащей душой после того, как я бросила работу в крупной медиакорпорации, наверняка смягчилась бы ко мне.
Может быть, даже мой двоюродный брат, наконец, вспомнил о моем существовании и спросил, как у меня дела. "Как там у вас, на телевидении?"

Потому что телевидение - это настоящее.
Видимое.
Осязаемое.
Всем понятное.

Не важно, что ты там делаешь или говоришь: если тебя показывают по телевизору, значит, ты существуешь.

Моему другу Лене повезло. Он существует. Потому что Леня - зарубежный корреспондент федерального канала. "Леня, - спрашиваю я. - Тебя родители по телевизору смотрят?" "Только родители и смотрят, - отвечает Леня. - Причем не только мои".

Да Бог с ним с телевизором!
Вот даже если бы я писала статьи в газету "Московский комсомолец", которую читает мой папа, я уверена, они могли бы мной гордиться.
Потому что газета "Московский комсомолец" - тоже вполне осязаемая и настоящая.
Она лежит на кухне. На коричневой табуретке, задвинутой под стол.
Папа читает ее не потому, что она лучшая или самая интересная, а потому что папа читает "МК" уже 20 лет.

Вот если бы папина и моя фамилия, и впрямь, появилась между письмом Минкина "О мировом б-стве" и вечно живой рубрикой "Срочно в номер" о вечно мертвых, тогда я бы пользовалась в своей семье большим и неподдельным уважением.

А пока - нет.

* Несмотря на то, что мне уже почти 30 лет, и я давно живу отдельно от родителей, мой папа каждый раз снисходительно интересуется, нужны ли мне деньги.
* Мама дает мой телефон пациенткам-сценаристкам, чтобы они, наконец, научили меня уму-разуму, то есть как сочинять фильмы для телевидения.
* Доказать, что у меня есть работа, и даже, в некотором роде, хорошая, практически невозможно.

Мой друг, который несколько лет отдал телевидению, а потом ушел в интернет-издание, рассказывает то же самое.
Его мама живет в Туле и раньше могла с гордостью рассказывать соседям, что ее мальчик работает "с Малаховым".
А что теперь ей говорить соседям?
Что он "в интернетах"?
И даже пусть он получает в два раза больше, чем шеф-редактор на Первом канале, для мамы это не аргумент.
Ведь мама смотрит телевизор и очень любит Малахова.


Конечно, у наших родителей совершенно другие ориентиры, другие ценности и другие представления о престижной работе.
И я пока что не могу их изменить.
Я показываю маме интернет-издания, для которых пишу, распечатываю свои статьи, но для нее это что-то совершенно далекое, как будто написанное на другом языке.
"И это кто-то читает?" - удивляется она.


С другой стороны, мои телевизионные знакомые нет-нет, да и вздохнут, что никто из друзей не может оценить их работу.
Похлопать по плечу.
Поблагодарить: "Отличный репортаж!"

Ну кто в наше время смотрит телевизор?
Да и о работе на некоторых телеканалах сказать стыдно.
Говорят так туманно, сидя, скажем, в "Жан-Жаке": "Работаю на телевидении".
И повисает неловкая пауза.

Видимо, цифровая эра прошла водоразделом точно между моим поколением и поколением моих родителей.
Они остались в аналоговом мире, а я - уже в цифровом.

*** Все быстро меняется, и каждый год появляются все новые и новые специальности, о сущности которых даже у моих ровесников весьма расплывчатые представления: коллекторы и оптимизаторы, битиэльщики и эсэмемщики, аккаунт-менеджеры и евангелисты.

Такое ощущение, что тип нашей культуры незаметно изменился.

Американский антрополог Маргарет Мид классифицировала культуры по типам отношений между старшими и младшими: когда младшие учатся у старших, когда учатся у сверстников и когда взрослые учатся у своих детей.

Родители, вынужденные просить детей подключить им модем - это уже третий тип культуры, к которому мы все пришли.

И, видимо, придется к этому привыкнуть - технологии меняются так быстро, что через десять лет уже нам придется учиться у наших детей овладевать пятнадцатым айфоном.

А может быть, дело вовсе не в цифровом разрыве между поколениями.
Может, действительно, получить одобрение и признание одновременно и родителей, и сверстников в равной мере невозможно?
Может быть, также как и я, мучился Пушкин - ведь вряд ли Арина Родионовна или его родители читали журнал "Современник".

Нельзя сказать, что мне не хватает признания.
Мои статьи читают, меня хвалят, я никогда не ищу работу - она находит меня.
Но мне, как и в детстве, хочется, чтобы меня похвалили родители.
Мне это важно.

Странно, но до сих пор хочется, чтобы они гордились мной.
Чтобы знали, чем я занимаюсь, когда не приезжаю к ним в гости и не беру телефон.
Знали, что я не зря окончила факультет журналистики, что я не только рассуждаю на кухне о гибели капиталистической парадигмы, но и умею работать.

Почему-то хочется, чтобы похвалили.
Разделили мою радость.
Каждый мой маленький успех - пусть даже и "в интернетах".


Александра Шевелева

*** *** ***
...Руки мои дрожали.
Ногтем указательного пальца я подчеркнул только что расшифрованный мною текст.

Восемь греческих слов. Иисус говорил на арамейском, но послание свое оставил нам на греческом. Благородный язык.
Язык мудрецов.
Я не занимался греческим уже более десяти лет, поэтому мне пришлось несколько раз перечитать фразу. Но понадобилось совсем немного времени, чтобы я понял наконец смысл послания.

Такое оно было простое.
Совсем не теологическое.
Не мистическое откровение.
Не догмат.
Не закон.
Не наказ.
Обычная сентенция.

Я с улыбкой повторил эту фразу.

Ен то космо есмен монои пантаксои тес гес.
Я мысленно перевел фразу на привычный язык: мы одни во вселенной.

Тридцати трех греческих букв хватило, чтобы передать нам столь простую и вместе с тем самую главную тайну.

Такой была абсолютная истина Христа, на протяжении двух тысячелетий сокрытая в сердце камня. Знание, которое сделало его единственным в своем роде.
Он знал.

В этом ли ответ на основной наш вопрос?

В этом ли тайна нашей печали?
Единственное, что мы не узнаем никогда, невзирая на все наши успехи в науках и искусствах.
Как узнать, ждут ли нас в бесконечной вселенной другие существа?
Как ответить на этот вечный вопрос?

Теперь я это понимал.
Знать, что мы одни, — в этом и состоит абсолютная истина.

Ибо мы никогда ничего не откроем в бесконечной вселенной.

Это единственный вопрос, на который никогда не найдем ответа.

Я не знаю, подлинное ли это послание.
Как узнать?
И даже если оно подлинное, ничто не доказывает правоту Иисуса.
Был ли он благородным визионером, получившим абсолютное знание?

Но сейчас я понял, что это не имеет никакого значения.
Подлинная или нет, эта фраза изменила мою жизнь.

Более того, она придала ей смысл.

Ибо впервые в жизни я согласился с тем, что эта истина может быть абсолютной.
Я согласился с тем, что мы, вероятно, в самом деле одни.
Одни во вселенной.

Я осознал, что это ставит под вопрос все. Что это меняет все наши перспективы.

Вопрос по-прежнему остается открытым.
На протяжении столетий человек жаждал обнаружить во вселенной кого-то еще. Богов, пришельцев, духов…
Хоть кого-нибудь.
Чтобы не быть одному.
И мы продолжаем искать.

Для многих это даже единственная надежда.
Но не отдаляет ли нас эта надежда от того, что мы действительно должны искать?
Бегство к другому, к неизвестному — не это ли освобождает нас от ответственности?

А если вдруг сомнения отпадут?
Если в одно мгновение мы согласимся с этим простым посланием, пережившим века?
Если прислушаемся к наставлению этого необычного человека?
И сомневаться будет уже нельзя?
И поиски других лишатся всякого смысла?

С тех пор я постоянно размышляю о нашей ответственности. О смысле наших жизней, которые обрели уникальность. О важности каждой из них. Важности для нас самих и для всей вселенной. Я постоянно размышляю о значении человечества. Нашего человечества. Нашего присутствия здесь.

Потому что, если мы одни, мы не имеем права исчезнуть.
Мы не имеем права на ошибку.
В этом все.
Мы не имеем права допустить, чтобы нас уничтожили.
С того дня, как было переведено послание Иисуса, я не могу не думать о его жизни.
О смысле его наставлений.
Отныне все кажется мне совершенно иным.

Я вспоминаю слова Софи, которая, между прочим, не верила в Бога. Она говорила примерно так: «Одно из главных наставлений Христа, «любите друг друга», предназначено лишь для того, чтобы подготовить людей к посланию».
Каждый день эта фраза звучит у меня в голове.
Я не знаю, какими будут последствия нашего открытия.
Мой отец полагал, что Иисус не желал вручать послание своим современникам, считая их неготовыми к нему.
Но истинный вопрос вот в чем: готовы ли к этому мы?

Как будут реагировать люди?
Подвергается ли в этом послании сомнению само существование Бога?
Готовы ли люди согласиться с тем, что они одни?
Что нет ответа в каком-то другом месте?
И что нет спасения в каком-то другом месте?

И что мы должны искать ответ в нас самих.
И что можем верить лишь в человека.
И что для этого мы должны стать достойными нашего собственного доверия.

Обладаем ли мы достаточной зрелостью, чтобы понять значимость этого послания?
Я не знаю.
Пока же я думаю только об одном. Надо жить. И это будет первым шагом.
...

Лёвенбрюк Анри - Завещание веков.