На какой-то период в Московском государстве было установлено такое «иго иудейское», по сравнению с которым власть Орды выглядела даже вполне невинно.

Россия – единственное государство на планете, где только официально юридически закрепленное рабство существовало после Орды четыреста лет, вплоть до второй половины XIX века!

Ведь это оттуда крик простолюдина:

«Суди нас не по закону, а по справедливости!»

К справедливости взывают тогда, когда нет закона или действуют такие законы, которые направлены против народа. Как, например, в современной Российской Федерации.

А справедливость – это этическая доминанта в русском характере и это обусловлено страшной историей России. Не случайно так были живучи легенды о "праведной земле». Не привольной, не изобильной, а именно праведной. Где люди живут «по правде», хотя может быть и не вполне сытно.

Обстоятельства складывались так, что во второй половине XV века Новгородская феодальная республика стала клониться к упадку оттого, что власть в ней захватили несколько знатных фамилий, отчетливо злоупотребляя ею.

РЕЛИГИЯ В ОБЩЕСТВЕННОЙ ЖИЗНИ РУССКОГО ОБЩЕСТВА ТОГО ПЕРИОДА ИМЕЛА ОГРОМНОЕ ЗНАЧЕНИЕ – И ВОТ ФИАСКО НОВГОРОДА – НОВГОРОДЦЫ ТОЛПАМИ БЕГУТ В СОСЕДНЕЕ ВЕЛИКОЕ КНЯЖЕСТВО МОСКОВСКОЕ К МИТРОПОЛИТУ – ЗА ПРАВДОЙ!

(Ни у кого это не вызывает никаких ассоциаций? Например с обращениями в Страссбург, в Европейский суд по правам человека, например?)

Лучшего повода для вмешательства Великого князя Московского в новгородские дела придумать сложно!

И вот Новгород уже вынужден выкупать свою независимость. Мера страшная и лучше всего демонстрирующая Москве слабость Новгорода.

Ситуация резко обострилась в конце 1470 года после кончины новгородского архиепископа Ионы. Новгородская феодальная республика того периода имела тесные торговые связи с западными соседями и кроме этого часть новгородской знати тяготела к более развитому в культурном и экономическом отношении Великому княжеству Литовскому, не входившего прежде в ордынскую политическую систему.

Намерения новгородской знати одинаково тревожили (разведка работала!) как Великого князя Московского, так и московского митрополита.

После кончины архиепископа Ионы новгородцы пригласили к себе на княжение литовского князя Михаила Олельковича (обычная практика вече), но еще и было решено направить в Литву к митрополиту-униату Григорию на поставление Феофила, избранного новгородским духовенством на место Ионы.

В течение нескольких веков до этого русские княжества в политическом отношении были частью Ордынской системы, но в идеологическом – вся Русь была отдаленной поздневизантийской епархией.

После заключения византийцами Унии (Союза) с Ватиканом на Ферраро-Флорентийском Соборе 1438 – 1439 годов, признавшего главенство католической церкви (что не принесло Византии никакой практической пользы как военной, так и политической) и особенно после захвата турками в 1453 году Константинополя, на Руси постепенно все большую силу стала набирать уверенность, что отныне только Москва может претендовать на роль центра истинной православной веры, а следовательно и всего мирового христианства.

(Спустя столетия эта безумная идея не давала покоя Ф.М.Достоевскому)

Падение Константинополя расценивалась в XV веке на Руси как расплата за измену православию, а в современности, кроме историков, уже мало кто помнит, что к середине XV века от прежней огромной Византийской империи под контролем Константинополя собственно и осталось всего несколько сот квадратных километров в окрестностях столицы Византии и незначительная деспотия Морея на юго-западе Пелопоннеса).

Потому-то приглашение на княжение в Новгород литовского князя Михаила Олельковича и особенно в сочетании с поставлением на новгородское архиепископство ставленника униатов (резко углубляющее экспансию Ватикана в русские земли) были расценены в Москве как намерение порвать традиционные государственные связи с Великим княжеством Московским и были объявлены изменой православию.

У этого конфликта была давняя предистория и межконфессиональный религиозный конфликт был всего лишь идеологическим прикрытием действительной сути обострившегося конфликта:

К XIV – XV векам большинство земель ранее входивших в Киевскую Русь оказалась в составе разнородных государственных образований – Великого княжества Литовского и Великого княжества Московского.

Присоединение бывших земель Киевской Руси Литвой и Москвой происходило параллельно и в конце 1360-х годов Москва и Вильно (современный Вильнюс) были вынуждены вступить в конфликт.


Перемирная грамота Ольгерда Гедиминовича и Дмитрия Ивановича Московского (фрагмент подлинника, ЦГАДА)

Походы Ольгерда на Москву (1368, 1370, 1372) были отбиты и это продемонстрировало, что на восточном направлении Литва достигла своих пределов.

Что любопытно, но и Вильно, и Москва претендовали на воссоздание не просто государства, но именно Русского государства!

Литовские князья называли себя «Великими князьями литовскими и русскими», а московские князья носили титул «Великий князь Московский и Всея Руси». Впрочем, титул «Великий» московским князьям нужно было получать ярлыком (леном) в Ордынской системе. Русская знать успешно ассимилировала потомков татаро-монгольских ханов, но ордынские ханы внимательно манипулировали претензиями русских князей.

Таким образом речь шла не о борьбе Великого княжества Литовского с Великим княжеством Московским за захват наибольшей территории, а о воссоздании на этих территориях Великого Русского государства, империи, наследницы Киевской Руси. В летописях сохранился проект создания единой державы на землях древнего Киевского государства выдвигавшейся в 1358 году Ольгердом и Кейстутом.

Литовские летописи содержат легенду об основании династии Гедиминовичей неким Палемоном, родственником римского императора Нерона из династии Юлиев, и несколько своеобразно аргументируются претензии Литвы на роль правопреемницы Киевской Руси. Так в летописи говорится, что русские князья «не сохранили» свою землю, допустив, чтобы их разбила Орда. А потому, по этой логике, Литовское государство, успешно сопротивлявшееся Орде, получало все права и на земли и на преемственность власти от древней державы.

Противоборство Литвы и Москвы было процессом центростремительным (борьба двух альтернативных центров с перспективой их дальнейшего объединения под властью победившего), но в 1385 году литовский князь Ягайло изменил вектор этого процесса на центробежный, поскольку победа Дмитрия Донского над ханом Мамаем в 1380 году изменила соотношение сил, а Польшей в 1385 году были предложены Ягайле более привлекательные условия.

А ситуация в Литве тогда была и вовсе неспокойной.

После смерти Великого князя Литовского Ольгерда Гедиминовича в 1377 году, у него осталось от первой жены пятеро детей и от второй семеро. Самый старший, Андрей, был князем Полоцким. Дмитрий Ольгердович правил в Брянске. Далее был Константин. В Киеве правил Владимир и свой удел был у младшего Федора.

Все дети Ольгерда от второй жены, Тверской княжны Ульяны Александровны, носили литовские языческие имена: Корибут, Скиригайло, Ягайло, Свидригайло, Коригайло, Минигайло, Лугвений. В этом проявилось противостояние Литвы и Москвы – Ольгерд демонстративно намекал этим Константинопольскому Патриарху, что не намерен уступать идеологическую власть в своем государстве Московскому митрополиту и настаивает на создании в Литве отдельной митрополии, иначе униаты распространят свое влияние на Литву.

Был жив и брат Ольгерда Кейстут, у которого тоже было немало взрослых детей. Вскоре после смерти Ольгерда Скиригайло ввел свою дружину в Киев и выслал своего единокровного брата Владимира под стражей из города и стал сам править в Киеве.

Вскоре был убит и Великий князь Кейстут Гедиминович, перебиты его бояре и слуги, а его сын Витовт бежал из Литвы к немцам.

В Псков с просьбой об убежище прибыл Андрей Полоцкий и псковичи посадили его на свое княжение. Поскольку Дмитрий Донской должен был выразить свое согласие (или несогласие) с действиями псковичей, то Андрей Полоцкий явился в Москву.

Договор был заключен и был скреплен договорной грамотой. Этот документ не сохранился, но еще в XVII веке московские дьяки и подъячие (обыкновенно выполнявшие функции нотариусов) видели ее и упоминали о ней в перечне древних великокняжеских грамот, известном как Опись 1626 года. «Опись» упоминает «…грамоту докончальную Великого князя Дмитрия Ивановича с Великим князем Ондреем Ольгердовичем». Называя его «Великим князем» московская грамота тем самым подтверждала его права, как старшего сына Ольгерда, на Великий Литовский стол.

Четких правил престолонаследия в Литве не существовало, власть наследовалась по прихоти Великого князя Литовского любимым из его сыновей, и Дмитрий Донской в своей «докончальной грамоте» открыто в своей дипломатии отдавал предпочтение новому своему союзнику перед Ягайло и его братьями.

Впоследствии Андрей Ольгердович Полоцкий, прежде немало насоливший Москве с Кейстутом Гедиминовичем и Витовтом, будет в 1380 году сражаться с Мамаем в войске Дмитрия Донского. А дочь Витовта Софья станет женой Василия, матерью Великого князя Московского Василия Темного.

Суровые обстоятельства той эпохи требовали от людей умения мыслить и поступать, сообразуясь в первую очередь с собственным опытом, решительно и без оглядки. И русские князья, и духовенство, и простые слобожане и крестьянство все они вместе и каждый сам по себе жили заботой о Домостроительстве, с мыслями о малой и великой русской Семье, которая только и может дать всем защиту.


В.М. Васнецов
Фрагмент росписи алтарной части собора св. Владимира в Киеве.
Изображены:
преподобный Феодосий Печерский; святой Алексий, митрополит Московский; святой Стефан Пермский; святой Петр, первый митрополит Московский. Работа В.М. Васнецова была настолько выразительна, что в 1989 году я даже перефоторгафировал для себя в лаборатории экспертов-криминалистов эти репродукции из журнала «Наше наследие», издававшегося Советским Фондом культуры.

И даже не в кровном происхождении было дело. Ведь не у себя на родине прославился Феофан Грек из Византии. Он привез на Русь свою энергию и талант. Стефан Пермский и Епифаний Премудрый, Сергий Радонежский и митрополит Алексей, инок Лаврентий и Андрей Рублев – вот лишь небольшое число имен, которые всегда будет помнить Россия. Но эта мечта о великой русской семье, которая только и может дать всем защиту так и осталась мечтой из-за своей утопичности.

Сколько бед и страданий выпало народам России, пока укрепилась государственность империи!
В последней четверти XIV века до этого было еще далеко:

В 1385 году Ягайло отказался от своего первоначального проекта – антиордынского московско-литовского союза, скрепляемого династическим браком с дочерью Дмитрия Донского и подписал с Польшей соглашение – Кревскую Унию, скрепленную женитьбой на польской королеве Ядвиге и тем самым стал одновременно Великим князем Литовским и Польским королем.


Ягайло Ольгердович

ТО ОБСТОЯТЕЛЬСТВО, ЧТО ВНУК ТВЕРСКОГО КНЯЗЯ АЛЕКСАНДРА ЯГАЙЛО СТАЛ КОРОЛЕМ ПОЛЬШИ, - ОФИЦИАЛЬНАЯ ПОЛЬСКАЯ И РОССИЙСКАЯ ИСТОРИОГРАФИЯ УПОРНО «НЕ ЗАМЕЧАЮТ» ПО ИДЕОЛОГИЧЕСКИМ ПРИЧИНАМ.

Спустя два года, в 1387 году Дмитрий Донской выдал свою дочь Софью за Федора, сына рязанского князя Олега Иоанновича, хитрая политика которого в 1380 году обманула Ягайло и хана Мамая и помогла Дмитрию Донскому победить в Куликовском сражении. Так что напрасно некоторые современные историки необоснованно обвиняют Олега Рязанского в предательстве русских интересов в русско-ордынской «замятне».

Дмитрий Донской лучше этих историков знал, за кого он выдает свою дочь замуж династическим браком после победы в Куликовском сражении 1380 года.

В результате же сближения Литвы с Польшей и проникновения католицизма в идеологию Литвы после заключения Кревской Унии, Литва оказалась включенной в орбиту влияния Ватикана и поставление на новгородское архиепископство в 1471 году митрополита-униата стало реально угрожать влиянию Москвы в Новгородской феодальной республике. Ведь достигнутая прежде остановка экспансии Литвы на восточном направлении создавала для Москвы перспективу построения в Восточной Европе мощной самостоятельной Державы, подхватившей власть у разваливающейся Орды и остановившей Литву.

Это было обусловлено обострившейся в середине XV века проблемой конфессиональной уникальности Руси - она как бывшая отдаленная поздневизантийская епархия оказалась единственным в мире сильным государством, с которым в последующие столетия сторонники «греческой веры» связывали надежду на выживание и подъем православия.

«А иного (кроме Московского) царства волнаго и закона християнскаго греческаго нету, и Надею (надежду) на Бога держат во умножения веры християнския на то царство русское, царя благоверного рускаго» (Иван Пересветов, публицист середины XVI века). См. А.Филюшкин «Защитный пояс Третьего Рима», журнал «Родина» № 4,1998 год.

Намерения новгородской знати сильно встревожили Великого князя Московского и в июне 1471 года Иван III начал военные действия против Новгорода.

Как видно из вышеизложенного, религия не имела к этому прямого отношения.

«НАЦИОНАЛЬНОГО» ВОПРОСА И ВОВСЕ НЕ СТОЯЛО, ПОСКОЛЬКУ ИВАН БЫЛ ПРАВНУКОМ ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ ЛИТОВСКОГО ВИТОВТА, А В ЛИТВЕ И ПОЛЬШЕ ПРАВИЛИ ПОТОМКИ ТВЕРСКИХ КНЯЗЕЙ.

А МЕЖКОНФЕССИОНАЛЬНЫЙ РЕЛИГИОЗНЫЙ «КОНФЛИКТ» БЫЛ ВСЕГО ЛИШЬ ИДЕОЛОГИЧЕСКИМ ПРИКРЫТИЕМ ДЕЙСТВИТЕЛЬНОЙ СУТИ ОБОСТРИВШЕГОСЯ КОНФЛИКТА.

Вскоре на реке Шелони произошло сражение, после которого Новгородская республика уже никогда не смогла оправиться и вошла в состав Великого княжества Московского.

Немалое значение в победе Ивана III имел и митрополит Филипп. Его заслугой была идейная подготовка похода – он пишет целый ряд обличительных посланий против новгородцев, обличает их в вероотступничестве, воодушевляет московские войска. Архиепископ Феофил был настолько подавлен религиозной пропагандистской компанией Филиппа, что так и не посмел поднять руку на Великого князя Московского.

В результате, владычный полк, самый сильный в новгородском войске, бездействовал все время битвы на Шелони. Пропаганда московского митрополита очень дорого обошлась новгородцам.

ОЧЕНЬ ОТЧЕТЛИВЫЙ ПРИМЕР ТОГО, КАК ВСЯКИЙ ВЗДОР СПОСОБЕН ДЕМОРАЛИЗОВАТЬ ЛЮДЕЙ!

На поле битвы полегло более 12 000 человек. Летопись отмечает, видимо, только потери новгородцев. Учитывая злобу, с которой москвичи мстили новгородцам, логично предположить, что даже при бездействии владычного полка новгородцы сражались упорно и нанесли немалый урон противнику.

Пленным новгородцам москвичи резали уши, носы и губы. В знак презрения не брали себе их доспехи, хотя воинская амуниция стоила дорого. Наиболее активные представители новгородской знати позже были казнены в Новгороде, хотя они и не были вассалами Ивана III, так как Новгородская феодальная республика была суверенным государством.


Картина К. В. Лебедева
«Марфа Посадница. Уничтожение новгородского веча»

После победы над Новгородом Иван III на Семенов день, 1 сентября 1471 года торжественно въехал в Москву. Его окружали придворные, москвичи – «малы и велицы, славнии и неславнии, бесчисленное их множество» - ликовали и выкрикивали ему приветствия, а на Кремлевской площади навстречу Ивану III вышел сам митрополит Филипп в сопровождении высшего московского духовенства.

Победа Москвы, однако, означала конец не только новгородской независимости, но и конец тесного союза митрополичьей кафедры с Великим князем Московским.

Результат этой победы для обоих союзников был неравнозначным. Если поражение Новгорода резко подняло авторитет Ивана III среди властителей русских княжеств, то для митрополита Филиппа оно означало лишь сохранение существовавшего положения – новгородское архиепископство так и не вышло из-под его контроля.

ПОЛИТИЧЕСКОЕ НАСЛЕДСТВО ПОЛУЧЕННОЕ МИТРОПОЛИТОМ ФИЛИППОМ ОТ СВОИХ ПРЕДШЕСТВЕННИКОВ ВЛАСТНО ДИКТОВАЛО ЛИНИЮ ЕГО ПОВЕДЕНИЯ, КОТОРАЯ НЕ МОГЛА НЕ ПРИВЕСТИ ЕГО К КОНФЛИКТУ С ИВАНОМ

Ведь кафедра в Москве была основана в XIII веке самим митрополитом Петром, почитавшегося святым и чудотворцем. Огромен был  и авторитет имени митрополита Алексея, который долгие годы руководил всей жизнью Московского государства и сумел заложить политические основы будущей Куликовской битвы. А какого влияния на политическую жизнь русских княжеств сумел добиться хорошо известный Филиппу новгородский архиепископ Иона в годы борьбы за власть между внуками Дмитрия Донского!

Впрочем, поначалу отношения Ивана III и митрополита Филиппа складывались вполне в стиле летописного этикета. Их близость была необходимостью в борьбе с общим врагом – непокорным Новгородом.

На страницах летописи митрополит и Великий князь всегда рядом как ближайшие сотрудники во всяком деле. Согласно этикета летописных традиций Великий Князь ничего не предпринимает без «многого совета» с духовным отцом своим митрополитом, будь то объявление войны, пожалование милости или наложение опалы, женитьба или возведение церкви.

НА ОСНОВЕ ЭТОЙ УСЛОВНОЙ КАРТИНЫ ПОЗДНЕЙШИМИ ИСТОРИКАМИ БЫЛ СОЗДАН ДРУГОЙ НЕ МЕНЕЕ ИСКУССТВЕННЫЙ МИФ – О РУССКОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ, КАК ВЕРНОЙ СОЮЗНИЦЕ МОСКОВСКИХ КНЯЗЕЙ, НЕИЗМЕННО ПОДДЕРЖИВАВШЕЙ ПОЛИТИКУ «СОБИРАНИЯ РУСИ».

В КОНЦЕ XX ВЕКА РПЦ ТАК ЖЕ НЕ СДЕЛАЛА РОВНЫМ СЧЕТОМ ВООБЩЕ НИЧЕГО, ЧТОБЫ СОХРАНИТЬ ТЕРРИТОРИАЛЬНУЮ ЦЕЛОСТНОСТЬ СССР.

История как наука всегда отсутствовала в русской традиции и историю подменила
литература. Обыкновенно историки безоговорочно верят всему, что в древности было написано в летописях и не учитывают того, что очень многое в те времена (да и теперь) могли писать под угрозой топора, либо в «верноподданническом» угаре.

Во времена Ивана III церковь еще не стала частью государственного аппарата, а сила «духовного» авторитета у простонародья при сплошной неграмотности населения и огромные богатства церкви делали ее одним из самых серьезных конкурентов великокняжеской власти в борьбе за влияние в обществе.

В ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ ЖЕ, ИСТОРИЯ ОТНОШЕНИЙ ВЕЛИКИХ КНЯЗЕЙ И МИТРОПОЛИТОВ БЫЛА ЧЕРЕДОЙ ОСТРЕЙШИХ СТОЛКНОВЕНИЙ.

СОБСТВЕННО ГОВОРЯ, ПОЛИТИЧЕСКАЯ ИСТОРИЯ –
ЭТО ИСТОРИЯ ОБМАНОВ, НАСИЛИЯ И ГЕРОИЗМА, ИНЫМИ СЛОВАМИ ПОЛИТИЧЕСКОЙ БОРЬБЫ, В КОТОРОЙ ДОБРОДЕТЕЛЬНЫЕ НЕ ВСЕГДА СТРАДАЮТ, ЖЕРТВЫ НЕ ВСЕГДА ДОБРОДЕТЕЛЬНЫ, А ЗЛЫЕ НЕ ВСЕГДА ОБЛАДАЮТ ВЛАСТЬЮ.

Один из таких конфликтов между светской властью и церковью приходится на годы
покорения Новгородской феодальной республики.

После победы Ивана III в 1471 году митрополит Филипп оказался перед необходимостью срочно предпринять нечто такое, что могла бы уравнять возросшее влияние Московского государя. Такое дело вскоре было найдено.

Внимание Филиппа привлек к себе Успенский Собор Кремля (в религиозной традиции считалось, что мать Иисуса Христа – Дева Мария – не умерла, а уснула и потому храмы в память этого события назывались Успенскими).

Эта первая каменная церковь заложенная еще в XII веке митрополитом Петром, не раз пострадавшая от многочисленных московских пожаров вот-вот грозила развалиться. Плачевное состояние главной московской святыни отчетливо противоречило новому возросшему положению Москвы.

Обычно кафедральные Соборы в столицах русских княжеств возводили князья. Такое строительство было подарком церкви и считалось богоугодным делом, достойным величия княжеской власти.

Однако митрополит Филипп решился отойти от этой традиции и не только берет возведение нового Успенского Собора в свои руки, но всеми силами стремится не допустить участия в этом деле Ивана III. Это было, конечно, вызовом со стороны митрополита, но Иван III никак не выразив своего недовольства, постарался продемонстрировать себя подлинным «христианским государем».

Во всем советуется с «отцом нашим митрополитом» и послушно участвует в затеянных
Филиппом пышных церемониях, которыми сопровождался каждый новый этап строительства Собора.

НО ПОКОРНОСТЬ ЭТА БЫЛА ТОЛЬКО ВИДИМОСТЬЮ, А НА ДЕЛЕ ИВАН III СРОЧНО ПРЕДПРИНИМАЕТ ОТВЕТНЫЙ ШАГ, УСИЛИВАЯ КОНТАКТЫ С ВАТИКАНОМ.

Еще в 1469 году от римского Папы Павла II и кардинала Виссариона овдовевшему Ивану III поступило предложение о его браке с племянницей последнего византийского императора Софьей (Зоей) Палеолог.

С этим браком в Ватикане связывали большие надежды. Софья Палеолог, дочь деспота Мореи Фомы Палеолога, брата византийского императора Константина XI погибшего при штурме турками Константинополя в 1453 году, воспитанная при папском дворе после разгрома Византии – по замыслу католиков была призвана усилить влияние католичества в Москве, склонить Ивана III к принятию Унии и тем самым расширить власть римского Папы на новые обширные территории подчинив ему московского митрополита: к экспорту пушнины из русских княжеств в Европе были неравнодушны.


Иван III Васильевич.
Гравюра из «Космографии» А.Теве, 1575 год.

Своих претензий на создание в Восточной Европе нового царства, империи – преемницы Киевской Руси Иван III не оставлял и этот династический брак был ему выгоден, поскольку брак с Софьей Палеолог позволял ему принять в свой герб двуглавого орла Комнинов и Иван III как бы становился не только «римским патрицием», но и законным правопреемником древнего Рима и императоров Византии. Отсюда имеет свое происхождение и современный герб Российской Федерации. Вызывая порой маразматические споры его сторонников и противников.


Прорисовка великокняжеской печати, датируемой 1497 годом

Древний римский орел, символ патрициев и императоров древнего Рима, стал в гербе Комнинов двуглавым, символизируя претензии на территории как Западной Римской империи, так и Восточной империи (Византия). Такой брак был надежнее литовской легенды об основании династии Гедиминовичей родственником римского императора Нерона, неким Палемоном.

До этих тонкостей митрополиту Филиппу не было никакого дела, но он, конечно, прекрасно понимал, что переговоры о женитьбе Ивана III с папским престолом, а тем более приезд Софьи в Москву со своим двором были чреваты угрозой усиления влияния католицизма при московском дворе. Своими действиями Иван III как бы намекал Филиппу на возможность благосклонного отношения к планам римского Папы.

СЛОЖНОСТЬ ДЛЯ МОСКОВСКОГО МИТРОПОЛИТА ЗАКЛЮЧАЛАСЬ В ТОМ, ЧТО ОН НЕ ИМЕЛ НИКАКОЙ ВОЗМОЖНОСТИ ОФИЦИАЛЬНО ВЫСТУПИТЬ ПРОТИВ ЭТОГО БРАКА – НЕВЕСТА БЫЛА ПРАВОСЛАВНОЙ!

Это позднее псковский монах Филофей придумает концепцию Москвы как Третьего Рима, центра вселенского христианства, которую подхватит московское духовенство, но тогда митрополит московский Филипп был сильно встревожен.

Конфликт духовного и светского властителей протекал подспудно.Иван, кривляясь, разыгрывал послушного сына церкви, а Филипп – кроткого пастыря. Иван III играл с Филиппом как кот с глупой мышью.

Когда митрополит собирал средства для постройки Успенского Собора, в Москву в составе венецианского посольства прибывает посланник римского Папы Павла II Антонио Джисларди. Ивану III был вручен портрет Софьи и охранные грамоты от римского Папы, позволяющие послам Ивана III «волно ходити до Рима по всей земле Латынской и Немецкой, и Фряжской (Италии), и по всем тем землям, которые под его
папежество присягают».

В мае 1472 года послы Ивана III были торжественно приняты в Риме новым римским Папой Сикстом V, кардиналом Виссарионом и братьями Софьи «цесаревичами» уже не существующей империи Андреем и Мануилом. В конце июня 1472 года Софья в сопровождении папского легата Антония и многочисленной свиты отправилась в Москву.

ЕЩЕ НЕ ЗАЖИЛИ РАНЫ ИСКАЛЕЧЕННЫХ НОВГОРОДЦЕВ, УЦЕЛЕВШИХ В БИТВЕ НА РЕКЕ ШЕЛОНИ, СЛУЧИВШЕЙСЯ ДЛЯ ТОГО, ЧТОБЫ ПРЕСЕЧЬ КОНТАКТЫ НОВГОРОДСКОЙ ЗНАТИ С УНИАТАМИ, ЕЩЕ НЕ ВЫСОХЛИ СЛЕЗЫ ВДОВ И ДЕТЕЙ ПОГИБШИХ, КАК ПО ПСКОВСКИМ И НОВГОРОДСКИМ ЗЕМЛЯМ В МОСКВУ ДВИГАЛСЯ В ОСЕННЮЮ РАСПУТИЦУ КАТОЛИЧЕСКИЙ КОРТЕЖ.

Учитывая численность Новгородской феодальной республики в тот период, становится понятным, что по русскому народу битвой на Шелони удар был нанесен страшный. Этим и объясняется позднейшее запустение псковских и новгородских земель во времена Иоанна Грозного. Конфликт Москвы и Новгорода по своим последствиям был страшнее эпидемии черной чумы или моровой язвы.

В те времена мои предки жили, по всей видимости, в составе Великого княжества Литовского, там, где впоследствии образовались территории запорожского казачества. Юридически входя в состав польской Речи Посполитой, казачество придерживалось православия и на территориях Запорожского Войска действовала своя юрисдикция, существенно отличавшаяся от законов, действовавших на территории Речи Посполитой и Московии.

Там формировалась пограничная субкультура из обычаев, обрядов, верований и традиций, которые в дальнейшем лягут в XVIII веке в основу субкультуры Кубанского и Терского казачества, существенно отличающихся от русских «традиций» и прежде всего отсутствием рабского «менталитета».

Но все это будет потом, а тогда на митрополичьем дворе в Москве приезда Софьи ожидали с нарастающей тревогой. Все попытки «переиграть» Ивана III оказались напрасными и митрополит нервничал все сильнее. Было достаточно повода, чтобы маски были сброшены и распря между владыкой и Великим князем вырвалась наружу. Слухи о поведении посольства в пути только добавляли нервозности.

Вступив на русские земли Антоний вел себя вызывающе. Во время богослужения в Пскове Антоний демонстративно отказался приложиться к православной иконе, а впереди кортежа он велел идти монаху с католическим распятием в руках и когда 12 ноября 1472 года Софья достигла столицы и готова была въехать в Москву – нервы у митрополита не выдержали. Ему казалось вступление кардинала Антония с его распятием в Москву чуть ли не торжеством католичества.

Явившись в покои Ивана III владыка заявил, что немедленно покинет Москву через другие ворота, если «латынский крыж» будет внесен в город.

Авторитет церкви в обществе того времени был огромен и открытый конфликт с ней не входил в намерения Ивана III. К тому же он никогда и не собирался способствовать росту влияния католичества в русских землях – и в самом деле, какое могло быть католичество в будущей, по планам Ивана III, православной империи, наследнице Киевской Руси?!

Просто он был намерен показать Филиппу, что в его распоряжении всегда остается
возможность привлечь к себе в союзники Ватикан. Своей цели он добился в полной мере – владыка потерял контроль и был явно напуган. Эту игру продолжать далее становилось опасным.

Для умиротворения митрополита Иван III срочно шлет гонца к приближающемуся посольству с требованием убрать «крыж». «Крыж» положили на телегу и укрыли рогожей.


Софья Палеолог. Реконструкция С. А. Никитина, 1994 год.

Софья благополучно вступила в Москву, а Филипп не покинул своего подворья. Однако венчать Ивана III с «римлянкой» владыка отказался и Великому князю пришлось с этим смириться. Обряд совершил коломенский протопоп Осей, а конфликт с Филиппом вновь был упрятан за благолепный фасад этикета.

Этот конфликт завершился в апреле 1473 года во время одного из частых в деревянной Москве пожаров. Горел весь Кремль, в пламени гибли храмы и богатые терема московской знати, дотла выгорел двор митрополита. Сам Филипп искал спасения в молитве среди каменных стен еще недостроенного Успенского Собора.

Там, у гроба митрополита Петра, в XIII веке основавшего кафедру в Москве и нашел владыку Иван III. Видимо, он боялся потерять контроль над Филиппом, если тот, воспользовавшись гибелью своего подворья, решится покинуть Москву. Это могло вызвать смуту.

В тексте летописи Иван III смиренен и готов к любым жертвам, лишь бы утешить «отца своего митрополита»:

«Отче, господине, не скорби, тако Богу изволившу, а что двор твой погорел или запас, то все у меня емли».

Филипп, однако, уже не имел сил на притворство и неприязненно молчал, как бы не замечая присутствия Ивана III. От сдерживаемой ярости у Филиппа произошел удар (инсульт) – он «начат изнемогати телом, начат слабети ему рука, тако же и нога».

Чувствуя приближение смерти он просит Великого князя отпустить его в монастырь.

Божий суд свершился надо мной – так расценил митрополит всю череду своих неудач в противостоянии в борьбе с Великим князем, преследовавших его после победы над Новгородом.

Разбитого параличом Филиппа перенесли из горящего Кремля на подворье ближайшего Богоявленского монастыря, где он и скончался...



Москва. Кремль. Успенский собор

Уже взрослым человеком бывая в Москве, я с интересом осматривал Успенский Собор в Кремле, размышляя о событиях прошлого происходивших здесь, когда возводился этот Собор.
Где-то рядом в Кремле был М.С. Горбачев, но пока до него мне не было еще никакого дела.

Я размышлял об истории и культуре, понимая, что женитьба Ивана III на Зое Палеолог «аукнулась» в идеологии Российской империи много позднее.

В литературе это наиболее емко отразилось в творчестве Ф.М. Достоевского, цитату которого из романа «Братья Карамазовы» о слезинке невинного ребенка, я неосторожно употребил в качестве ситуативной метафоры в Меморандуме составленном к Съезду ВЛКСМ 15-18 апреля 1990 года, говоря о разгоравшейся тогда гражданской войне в Нагорном Карабахе.
См. тему
"О сказочных голых королях и цветной капусте"
http://blogs.mail.ru/mail/f...

Речь шла не о литературных слезах и я искренне скорбел о гибнувших в этой безумной войне своих согражданах. Указ М.С. Горбачева «О принятии необходимых мер в Литве» реально угрожал вспышке антирусских настроений в Прибалтике и мною был расценен как провокация.