Откройте свой Мир!

А ты зажигаешь, неоновый мир!
Твоё беспокойство - эмоции всплеск,
Фейерверки над городом в стиле "ампир",
Бенгальских огней назойливый треск.

Да будет же праздник! Да будет угар!
В кричащей манере раскрашены дни.
От буйства страстей поднимается пар,
Огни вожделенья пылают в тени.

Гирлянды из душ, хороводы грехов
Украсили в городе каждый фасад,
Разъеденный патокой радужных слов;
В феерии красок содержится яд.

Бездумной экспрессией манишь людей -
Желания их выполнять так легко
Под шум дискотек, плотный гул площадей.
Такой себе джинн из глубин арт-деко.

Причудливый стиль - то эйфория, то боль:
Любовь - отдавая друг другу тела,
Восторг - на трибунах под всякий футбол,
Свобода - до смерти в осколках стекла.

Так мало для счастья потребно всем нам -
От радости коды, от смеха ключи.
Бесплатное счастье - в довесок сто грамм
По акции можно вон там получить.

А ты завлекаешь, неоновый мир!
Кирипичный, бетонный, стальной чародей.
Фейерверки над городом в стиле "ампир" -
Подсветка итога рекламных идей.

Забыться ли вновь в пароксизме восторга?
Коктейль из сияния и лихорадки
Содержит спиртное и что-то такое,
Что я, отказавшись, бегу без оглядки.

(перевод с англ. Dropkick Murhys "God willing")

Рики и Гар
Так и отправились вдаль
И не успели
И не успели

Крисси и Стэйдж
Прошли ошибок рубеж
И не успели
И не успели

Жизнь с надеждой прожить.
Или повешенным быть?
Не выбит в камне ответ,
Грядёт ли что или нет.
Хотели грех искупить,
Но не за что их винить;
Упали вдребезги вниз
С дороги с именем "жизнь"

Дай Боже, моего "прощай" хватит вполне,
Дай Боже, мы увидимся на той стороне.
И в последний раз обниму я вас,
Напоследок взгляну вам в глаза.
Я пришёл сюда, чтоб обнять сейчас,
"До свиданья" в финале сказать.

Да, увидимся на той стороне,
Да, увидимся на той стороне

Чак и Флай
Были хорошими, знай
И не успели
И не успели

Лора мила;
Кенни так сладко спит
И не успели
И не успели

Когда выйдешь за дверь,
Будь уверен, поверь -
Кто-то есть у тебя,
Ты вспоминаешь, любя.
Лишь одно у судьбы
(И согласны все мы) -
Лучшй план не пройдёт,
Завтра плнаы сотрёт.

Дай Боже, моего "прощай" хватит вполне,
Дай Боже, мы увидимся на той стороне.
И в последний раз обниму я вас,
Напоследок взгляну вам в глаза.
Я пришёл сюда, чтоб обнять сейчас,
"До свиданья" в финале сказать.

Да, увидимся на той стороне,
Да, увидимся на той стороне

В наших душах ноябрь не сменит собою зима.
Ледяные дожди не опустятся бархатным снегом.
В глубине подсознания стелется серый туман,
Острожные наши шаги в нём не сменятся бегом.

Наши стяги пылают, как фениксы древних легенд,
И все наши победы равны череде поражений.
Наши силы и подвиги - просто раскрученный бренд,
Что разит не мечами, а златом во время сражений.

Мы копали могилы врагов, не веря в их смерть,
Оказалось, что тучи врагов нам и дружбы дороже.
Их "ось зла" - это хлипкая, тонкая, ветхая жердь;
Мы сломали её, словно это нам чем-то поможет.

Лето жизни прошло, наша участь - сплошной листопад.
Мы как листья, что падая вниз, не вернутся не место.
Мы идём лишь вперёд, боясь оглянуться назад,
Мы формально свободны, хотя навсегда под арестом.

Наши лица как маски в преддверии Дня всех святых,
Лица ангелов, выбравших путь безобразных чудовищ.
В нас устало добро, ожидание истин простых...
Нет Самайна, а есть Хэллоуин - время сладких сокровищ.

Этот месяц растянется вечностью строк в дневниках,
Налетит злобным ветром на сталь и стекло небоскрёбов.
Породнимся мы с ним, мы похожи, как рифмы в стихах;
Прячем горечь и холод под маской ненужного стёба.

Наши мысли - студёный прибой беспокойных морей,
Весь наш круг - пачки пасмурных дней, равнодушные люди.
Где-то будет зима - она вылепит новых людей;
Хоть убей, я не знаю, что с нами, осенними, будет.

Я шёл за летящей мелодией, за перезвоном,
Рыданием флейты в ночи, перекличкой ручьёв,
Минуя людей, на поклон отвечая поклоном,
Священным зерном накормив голоса соловьёв.

Ломались врата, рассыпалися прахом мардонги,
Трава проростала сквозь камень ничейных дворцов,
На казни сгонялся народ под гудение гонга,
Тянулись средь хижин, полей вереницы слепцов.

Над всем этим видел я битву жестоких желаний,
Рубились молитвы, как сталь плотоядных клинков.
Тянули друг друга к земле лейтмотивы страданий,
И просьбы людей не прорвались сквозь слой облаков.

Толкаясь, свиваясь в канаты из противоречий
Прошения к небу погасли, упали к ногам.
Лишь тот, кто использовал лишь благодарные речи
Остался угоден могучим и гордым богам.

А прочим - Предел. Да, я видел в Сидпа снегопады;
Так жаль, что их попросту некому здесь рисовать.
Здесь либо рождения ждут, либо ищут награды,
Чтоб вечно рождаться, и вечно потом умирать.

Я здесь не за тем. Обошёл шесть миров, состояний
В беспечной, бесстрашной и тщетной погоне за сном.
Я ради той музыки вытерпел сто испытаний,
Отбросив желание и опьяненье вином.

И как-то, прислушавшись, вникнув в своё беспокойство,
В тот звук, что не смог я навечно присвоить, украсть,
Я понял его наивысшее, главное свойство:
Звучание это Вселенной извечная часть,

Оно не даёт никому оставаться в Пределе,
Звучит эта музыка в комнатах каждого "Я",
Она заставляет бороться, искать просветленья,
Бежать из огромой постылой тюрьмы бытия.

Моё своеволие - это заболевание.
Машины осудят все мои намерения,
Их кодекс предусмотрел мои оправдания.
Желание что-то свершить - уже преступление.

Когда они стали настолько незаменимыми?
Я помню время без камер и индикаторов.
Они остаются признанными херувимами
С нутром палачей, дознавателей и провокаторов.

Сибилла умна. Она знает наше насилие,
Наш голод в ней переведён в единицы с нулями.
Она подкупила нас пряником изоблия,
Она нас связала порядком, своими цепями.

Мой фон потемнел. Показатели явно убиты;
Они не блистали, скажем, с момента рождения.
Мы смотрим друг в друга, и здесь мы с системой квиты,
И нас обоюдно наполнят коды сомнения.

Коэффициэнт мой более сотни с полтинной
(Вся разница в числах для тех, кто скрываясь, живёт).
Есть выбор: склониться перед судьбиной единой;
Разбиться об логику в бунте, как идиот.

Мой внутренний мир - мишени для доминаторов,
Кто держит в руке их, тот вынесет мне приговор.
Моя вина - цифра, и нет юристов-ораторов,
Чтобы отвели занесённый над мною топор.

Моё состояние - это заболевание.
Машины сканируют душу гектар за гектаром.
Их кодекс предусмотрел мои оправдания,
Их вывод будет добром, правосудие - даром.

Я прощаюсь с тобою, о Родос!
Возвращусь в свою скифскую даль.
Мой прощаньем наполненный голос
Глушит в небе парящая сталь.
Я прощаюсь с заливом и пляжем
(Хоть загажен, но всё-таки мил),
И коктейлем, что в баре с куражем
Через трубочку вычурно пил.
Я прощаюсь с котами столицы -
Их кормил я свинной ветчиной,
И с промокшей и тонущей птицей,
Её спас от судьбы водяной.
Я прощаюсь с туннелем в сто метров,
Где ходил я в подкаменной мгле,
С юго-западным ласковым ветром,
С самой синей волной не Земле.
"До свиданья" - скажу я балкону;
Вечерами я трубку курил
И смотрел с него в царство тритонов,
Комаров своим дымом травил.
Попрощаюсь с обширной харчевней -
Ел я скромно, но вкусно, меж тем,
С безымянной родосской деревней,
Героиней грядущих поэм,
С пылью древних родосских останков,
С мертвецами забытых домов,
Что хранят с своей памяти пьянки,
Колебавшие корни холмов.
Попрощаюсь с тенями и рыбой,
С Прасаниси и встречей морей,
С одинокой у берега глыбой,
Где я слушал, что скажет Борей.
На прощанье махну я рукою
Всему острову враз, целиком.
Не вернусь и оставлю в покое
Остров Родос и всё, что на нём.

Линдос белоснежный, Линдос многояркий -
В нём течёт кровь моря, ищут в нём подарки.
Полукругом лёжа с белой чешуёю
Змей тысячеликий хвастает бронёю.

Жили в нём торговцы, воины, пираты,
Виноделы, кметы и аристократы.
Рыцарская крепость, по обыкновенью,
Смотрит в сердце града, чуждая смиренью.

Нижний город весел, словно майский праздник,
Улочками узкими путает проказник.
Зеленью, гирляндами завиты балконы,
А под ними бары, лавки и салоны.

Нижний город сложен узо и лукумом,
Дерзкими шелками да беспечной думой.
Промеж ив разносит аромат "Метаксы",
Дым от сигареты тает серой кляксой.

В крепости акрополь чудом сохранился
(Некогда Искандер здесь остановился.
Говорят, красивей только лишь в Афинах),
Жёлтые колонны распрямили спину.

Сих камней касался Клеобул-правитель,
И тиран великий, и большой мыслитель.
Здесь скучал Тиберий в ссылке добровольной...
Многие ходили средь богов свободно.

С новым богом был здесь и апостол Павел,
Именем он бухту города прославил.
А сама затока - чар морских работа;
Лучший вид на бухту - со стены оплота.

В комплексе античном непривычно чисто.
Дале - резиденция беглого магистра,
Интендантство рыцарей-госпиталиеров,
Что служило нуждам паладинов веры.

Друг тишины отшельником стоит
В укромном уголке, укрытый хвоей.
Красивый храм векам принадлежит,
Не чувствуя себя среди изгоев.

Епископ трав, павлинов кардинал,
Обитель для монахов-капуцинов...
Бежали дни, и храм их не догнал,
Застыл меж Беранже и Муссолини.

Наш гид отстал. Быть может без него
Получше рассмотреть опоры скита.
Под аркой вход - и несколько шагов
Ведут туда, где жили прозелиты.

Молчат цветы, и кельи уж молчат,
Молчит уютный дворик и трибуна.
Покоя нет, и голоса звучат
В святыне как языческие руны.

Тут вспышки камер вместо ста свечей.
А церковь, всё же, действует поныне -
Три нефа для паломников очей
Готовы принимать христианина.

Аллея вдаль - там зеленеет медь
С изображеньем сцен страстей Христовых.
Напомнит нам: всем должно умереть,
Но в срок, под благочестия покровом.

Громадный крест (он с лестницей внутри)
Над пропастью стоит глухой твердыней.
Вверху дозор - и только лишь смотри,
Как птицы смотрят с неба на равнину.

Филеримос с сомненьем смотрит вниз
На толпы, вход, высокий кипарис...

Новый и Старый город, бухты в солнечных бликах,
С ересью новостроек рядом старинный квартал.
Пёстрые площади, парки...Всех нас храни Цамбика -
Смоет волной городскою, выбьет девятый вал.

От рыцарей лишь сувениры остались теперь потомкам,
И нет ни единого ланга, магистры давно сдались.
В ворота Д'Амбуаз тащусь со своей котомкой,
А стены с зубцами, бойницами грозно тянутся ввысь.

И в островной столице следи за своим карманом -
Мопеды цыган и албанцев любят туристов-копуш.
Бродишь по Старому городу всюду немного пьяный
С жаждой увидеть новое, покинув родную глушь.

Мечеть Сулеймана Великого, замок иоаннитов
(Частью отстроенный заново около века назад),
Дворец великих магистров, дабы не быть забытым
Венчает гордыми башнями величественный фасад.

Ворота Святого Антония, Госпиталь, запах моря -
Спускаешься прямо к пристани по галечной мостовой.
На лодках торгуют губками и мелким цветастым вздором,
Барыжат оливковым маслом, ракушками и халвой.

На набережной виднеется памятник Диагору -
На плечи сыны чемпиона подняли в великий миг.
На город со снисхождением смотрят низкие горы;
Пришлось уступить дороге - к столице бежит напрямик.

Качаются яхты с прибоем, и мощный военный крейсер,
А там, чуть поодаль на мысе, виднеется старый маяк.
Меж мачт пролетает ветер с изветсной нехитрой песней,
С причалом поют они хором, и это хороший знак.

А был ли Колосс Родосский? А были ли Гелиады?
Ответов в камнях немного, вопросов всегда водопады.

Из глубины трёх тысяч лет,
Из толщи каменный породы
Восстал колонн седой хребет,
Возникли площади и своды.

Раскопан храм в главе холма,
Под небом вновь настил агоры,
Эллинов скромные дома
Открылись отсрова просторам.

Ступени спуска, улиц тень,
Остовы прежних обиталищ...
Пылится греческая лень
Средь бури славы и ристалищ.

Эллинских площадных газет
Маячат мраморные камни;
Вот письмена из альфабет
Гласят словесы вести давней.

Снесён волненьем бурным недр
Камирос древний, многолюдный.
Растёт теперь чебрец и кедр
Где жил и умер город-судно.

Его и Гелиос не спас,
Не скрыла от беды Афина,
И Зевс спасенья не припас
От гнева адовой пучины.

Брожу по улочкам в тищи,
И духи мёртвых вьются рядом:
Ознобом пробуют прошить,
Зачаровать мертвецким взглядом.

Смеюсь я; чары, словно дым,
Уж больше не вредят живым.

В синем обрамлении берега узор,
Что похитил утром мой усталый взор.
Строй приморских сосен обступает склон
И спешат оливы к ветру на поклон.
Промеж гор проложен серпантин пути.
По бокам провалы, что не обойти;
Здесь что ни долина, то глухой каньон,
Путь по побережью как аттракцион.
Виноградник кроет, как густой ковёр,
Цепь жилых предгорий с давних, давних пор.
И пасутся козы в высохших лугах -
Спутники Природы в сказочных мирах.
Спеет кукуруза вровень с тростником
И качает стебли вслед за сквозняком.
Заросли плантаций, яркие сады -
К сбору урожая спеют все плоды.
Лавки средь Сианы, пьяный Эмбонас,
Пляжи Калаварды ожидали нас,
Скалы, Аттавирос и монастыри
В латах непробивных, как богатыри.
Мирный быт деревни, пахнущей вином,
Сыром, маслом, мёдом, соумой и сном
Вмиг лишает буйства, дрёмой отдаёт,
Зноем расцветает каждый огород.
Шум есть лишь в тавернах вдоль больших дорог.
Только лишь объевшись выйдешь за порог.
Сладок вкус ликёра (спелый в нём гранат),
В рюмках освежает солнечный "мускат".
Мелких сувениров пустославный блеск...
В отблесках витринных гаснет интерес,
Но вступает в силу ловкость торгашей -
Лозунги для глаза, скидки для ушей.
Православных церков выцвевшая твердь
Провожает радости, торжества и смерть.
Опекает остров свят Пантелеймон,
Жизнью и здоровьем наделяет он.

Мирное раздолье, чудо из чудес:
Берег, город, поле, на вершинах лес.

Пять звёзд отметили это место,
Пять звёзд, заслуженных или нет.
Домишки цвета сдобного теста
Разбавили рощи и моря цвет.

С домами рядом - лимон с инжиром,
И рядом пальмы и роз кусты,
И мирт корнями роднится с миром,
Плющ ипомеи обвил мосты.

Обеды стынут в большой столовой,
Летит над корпусом запах блюд.
Волшебный дух от стряпни готовой
Несёт в себе сытость и уют.

Внизу шумит сковородка пляжа -
Без масла жарятся здесь тела.
На гальке крупной сгорает даже
То, что сгореть не должно дотла.

Лазурно море, хрустально чисто,
Не видел чистой такой воды;
Отдавшись воле волны игристой
Буйков цветастых нырнут ряды.

А в отдаленье белеет яхта,
Виндсерфёр силится умереть,
Охранник пляжа стоит на вахте,
И хлещет ветер нас, словно плеть.

Немецкий, русский, гречане, ляхи -
Наречья дивные здесь звучат:
Щебечут, щёлкают, словно птахи,
В слова одеты с ушей до пят.

Отель-терасса прирос к горе -
Оазис камня в морской жаре.

Уши заложит от резкого взлёта в небо,
Женщин небесных обнимут их женихи...
На откидном столе ожили крошки от хлеба,
Я же пишу в блокноте аэростихи.

То не спроста: давление, холод и скорость -
Всё воедино собралось в аэроволне.
Чтобы писать, сквозь осеннюю зябкую морось
Я отправился к ангелу в утлом челне.

Ангел не против; тучи жуёт, как печенье.
Мы его гости, это наглядный факт.
В корпус он дышит мощным воздушным теченьем
И демонстрирует нам воспитанье и такт

Нам помогая. Купленным крыльям нега,
Даже доволен старый ворчливый мотор.
Сотню ветров он узнал завремя пробега,
Сотню ветров, сорвавшихся с бурых гор.

Море под нами. Так его видят птицы
(Нет же, ошибка - нет их так высоко).
Смотрится суша кусками слоистой пиццы,
Смотрится море потерянным средь веков.

Салон полупуст. Пустуют синие кресла,
Нет и влюблённых в дальние острова.
Небо загадочно словно Никола Тесла,
Небо, в котором утонут мои слова.

Турции всхолмье - морщины земного дракона;
Правда забавно, что люди живут на них?
Земли и земли ломтями с подливой бекона
Жарятся Солнцем под этот аэростих.

Остров наш близко. Рисует воображенье
Всё, что последует после аэросниженья.

Признавая бездарность писаний,
Я взглянул вдруг на то, что писал:
На обширные тексты посланий,
Где идеи свои расточал,

На истории - скучно в них будет
Даже тем, кто читал всё подряд,
На сентенций бесформенных груды,
На стихи, что не радуют взгляд.

Сочинить я старался про Бога,
Что устроил бы всех навсегда.
Но различны миры - и в итоге
Тех богов собралася орда.

Я хотел создать мирное место,
Где живут все безгрешным трудом.
Но пришли ко мне скверные вести -
Всё закончилось Страшным Судом.

Я послал в земли те, что я создал
Доброй воли крылатый порыв;
Лишь попал он в зараженный воздух,
Превращён был в отчаянья взрыв.

Бунтовал мною созданный Разум
(Я свободу ему подарил).
Ту свободу использовал разом
Чтоб вредить себе изо всех сил.

Выше прочих феномен надежды
Я ценил и старался понять,
Но в стихах наглецы и невежды
Отказались его принимать.

Обращался к живым благодушно
О вещах и о том, что узнал,
Но живым мой слово не нужно,
Словом я их от дел отрывал.

И тогда обратился я к мёртвым.
Ныне с ними беседу веду
О материях всякого сорта,
О написанном нам на роду.

Глядя в мёртвые, чёрные строки,
Я, творец-неудачник, скорбел.
Я виню себя. Опыт был горьким,
Написал я не то, что хотел.

Мир просрочен и вкус испорчен;
Ты сбегаешь от мира в сон.
Там комфортней - ты знаешь точно,
Предпочтительнее сезон.

Снятся пусть невесомые горы
И блуждающие моря,
Благородные добрые воры
И сияние алтаря.

Пусть приснятся чудные ульи,
Где вкусней реального мёд,
Исцеленье несущие пули
И цветы, что цветут круглый год.

Если хочешь, то пусть приснится
Тебе солнечный океан,
И теплом неземным искрится,
Смоет боль от душевных ран.

Снится свет, что разлит в бутылки,
И улыбки других планет.
С неба сыпятся звёзд опилки,
Отражая в глазах свой цвет.

В твоих снах коротки все тени:
В окна косятся - не достать,
Ведь тебя охраняет гений,
Светлый дух, призваный охранять.

Ты ступаешь легко по тропкам
Из блуждающего огня.
Я же мёртв, и лишь в этом месте
Можешь ты повстречать меня.

Настала ночь, и сотканный в ветвях
Напев прошелестел пером совиным.
В погасших и иссеченных горах
Заснули все секвойи-исполины.

Цветёт паслён, и диск луны над ним
Окрашён глубочайшей темнотою.
Летит он над землёю, как шеддим,
Опасный неземною красотою.

Луна черна...Утраченных веков
Останки в её кратерах пылятся.
Призыв луны лишает всех оков,
Но, всё же, не даёт сопротивляться

Той тёмной воле, что везде царит,
В особенности здесь, на зыбкой грани.
Меж бытием и хаосом парит
Послушная движенью чей-то длани.

Здесь жили люди, но теперь их нет,
Не умерли, но боле и не живы.
Заблудшего во плен своих тенет
Они уловят в поисках поживы.

Обличье их красиво, как и встарь,
Но Солнце их - Луна чернее ночи,
Подстать их душам, цветом словно гарь,
И омуты бездонные - их очи.

Их замки, величавы и горды,
Дремают под восшедшею Луною.
Их шпили - то предсвестие беды,
А залы полны болью и виною.

И тёмен лес. Живой, совсем живой,
Как тот, что шёл войною из Бирнама.
В плодах созревших сока нет, лишь гной
И колдовское чудо, амальгама.

В порочных небесах читай судьбу;
Нет времени, чтоб всё это вместило,
Нет места, чтоб приняло ворожбу
Прекрасного, но чёрного светила.

Где спастись от неизбежной жары?
Во дворе то лишь от липы тенёк.
Ты вылазь-ка с дна обжитой норы,
Мы поищем средь жары холодок.

Квас и пиво - это не предлагай,
Хоть прохладно, да не вечно же пить.
На реке уже сидит целый край,
Там и шагу больше негде ступить.

Сорок градусов - не шутка, беда,
Не про водку речь, а воздух нагрет.
Ковырнул я с морозильника льда,
Вместо супа буду есть на обед.

Хорошо вот там, сидеть под окном,
Даже капает кондиционер.
Но зовётся это зданье судом,
И дежурит там милиционер.

Видел только что - прошёл гражданин
С вентилятором на красной спине?
Достаёт он из широких штанин
Батарейки к охлаждённой волне.

Вот и угол, где глубокая тень,
Среди тени пустим мы белый дым,
(А жаре сюда направиться лень)
И покурим, посидим, потрещим.

Хорошо то как, что хоть задремай,
Обтекает нас прохлада ручьём.
А кому то, друг, не так повезло -
Скрыться в тени и болтать ни о чём.

В дни детства безмятежного, как счастье,
Куда мы возвращались лишь в мечтах,
Чтоб вспомнить чувство радости и сласти,
Учили нас и в книгах, и в стихах

Что мир вокруг для подвига был создан,
Имей лишь благородный стан души -
И будешь ты пешком ходить по звёздам,
Чтоб свет зажечь в загадочной глуши.

Внушали нам, что мир друзьями полон,
Любовь найдёшь, лишь стоит поискать,
И даже если ты серьёзно болен,
Надейся, чудо не заставит ждать.

Злодеи все получат по заслугам,
Уйдя на воспитание в тюрьму.
И даже Бог нам назовётся другом...
Всё это и не нужно никому.

Ведь после за пределы средней школы
Отправлены презрительным пинком
В тот мир, где люди - как в морях атоллы,
В тот мир, который был нам незнаком.

Где нынче ничего не стоит клятва,
Где мысли проявленье - на стене,
Где царствие безмолвно Чёрной Жатвы,
И смерть таится в моргах, в тишине.

И той вселенной люди умудрились
Всё нарядить в красивые слова,
Да только суть вещей не изменилась.
Мы этого не поняли сперва,

Но позже мы из дома, как на битву,
Ходили в сумрак джунглей городских,
Сроднившись с той тоской, что режет бритвой
И сушит, словно жаркие пески.

И я мечтал. Но ныне в сердце хмуро,
Не в пользу нам волшебные мечи,
И далеки огни Икебукуро,
Что светят в неизведанной ночи.

Из нас герои, как из грязи пуля,
Дашь слабину - и ждёт тебя беда.
В нас чистое и светлое уснуло.
Мы - мир, которого не будет никогда.

1. Слоги за слогом
Вьются как радужный дым,
Дым смолистых трав.
Хочешь понять? Не думай,
Многое станет ясным.

2. Путь ямабуси,
Горсть порошка грибного,
Верная мантра,
Посох, об камни сбитый.
Что ещё нужно душе.

3. Нет сложных пунктов,
Только жемчуг истины.
Причины желать
Нет. Только зёрна риса
И чашка чистой воды.

4. Солнце равняет
Грязь под ногами, лотос,
Нищего, бога -
Светит бесплатно для всех.
Так же и путь Срединный.

5. Камень с пригорка
Вниз покатился, шумя
Эхом весёлым.
Тут и понял я хитрость,
Прозренья мигом достиг.

6. Как можно хлопнуть
Одной рукой, не двумя?
Что есть пустота,
Звенящая милостью
Чистой и беспредельной?

7. Слоги за слогом...
В мире абсурдны слова.
Правда в идеях,
В них бесконечность видна,
В них наблюдаю дзен.

Нет вознесения, нет воскрешения, нет...
Рушатся схемы и планы глобальных владычеств.
Бег в безнадёжность и в собственный красочный бред;
Терпят упадок мораль, курс валюты и личность.

Нет ничего, что взлетало бы гордо и вверх:
Падают ангелы, гильзы и слёзы обиды.
Валятся с ног (ибо тяжестью валит их грех)
Грешников падших все группы, семейства и виды.

Пал и герой, что велели нам страстно любить -
И изваяния славы попадали сразу и вниз.
Шаг к подоконнику, слабый мотив воспарить...
Только свободу падения дарит нам шаткий карниз.

Птицы пикируют с неба к разрытой земле.
Нравы, и бомбы, и перья в свободном паденье.
Павшие в холод мечтают о летнем тепле,
Пешие грезят автобуса задним сиденьем.

Пал - и покой. Штурмовать небеса недосуг.
Чёрной воронкою тянет во тьму притяженье.
Всей своей массою мы устремляемся вдруг
К той мёртвой точке, куда нас приводит влеченье.

Падать - не жить, не парить в ледяной вышине
Каждой секундой пространства умножив свои испытанья.
Падаёт всё и, особенно, в этой несчастной стране,
Вслед за собой увлекая настрой, красоту и мечтанья.

Что там на дне? Есть ли место, куда ещё пасть?
Некого спрашивать, вниз одиноко и молча
Падаем мы. Вот такая большая напасть.
Бездна нас встретит объятьями гибельной ночи.

Упал ли на нас астероид, полгорода враз уничтожив?
Напал ли агрессор-андроид и трупов поля преумножил?
Да нет, не упала комета, и мир наступил во всём мире.
Весёлые в садике дети зачем-то играют в вампиров.

Затих наш отдел, затаился, и скрежет зубовный, и страхи.
Вот кто-то пошёл утопился в предчувствии близкого краха.
Проверка из Киева рыщет и лечит расстрелом в затылок.
Сидим, как церковные мыши, поюзаны, словно обмылок.

И цокают, крошаться зубы как россыпь гнилой штукатурки.
"А вдруг выдают меня губы? Когда же уедут придурки?"
Комиссия тоже не промах: чувак в пиджаке и ботинках,
Обёртка на тётеньке в норме; фальшиво змеятся улыбки.

В глазах упырей голодуха, и жажда, и раж вурдалаков:
"Чего бы найти, бляха-муха, в слоях исполнительных шлаков?"
Мы каторжно корочки тёрли, в цепях, как те нигеры в рабстве,
Сидели в апрельских потёмках. В нас метили злоба, нахальство,

Коварство, и спешка, и время - весь мир против нас ополчился.
Свалилось тяжёлое бремя, почти Холокост приключился.
Шевроны как звёзды Давида. Но нет, не сдаётся спильнота -
Повестки вложили для виду и занялись прочей работой.

Росли синяки под глазами, росли груды, пачки и стопки,
И каждый был взвешен весами, чтоб позже быть кинутым в топку.
Наш подвиг в веках не забудут: как акты ночами писали;
Внучатам рассказывать будут, как верили, жили, спасали.

А тени спускались на землю, минуты тянулись, как тросы.
На ужин счастливые семьи заждались их после допроса.
Никто не вернулся на ужин, и завтрак остался нетронут.
Обед, впрочем, тоже не нужен. Лишь ветер на кладбище стонет...

Погибли за веру, за правду, за то, чтоб платили зарплату,
За то, чтобы были все рады, хоть шмотки в грязи и заплатах.
За светлое, светлое завтра. Но лишь имена на могилах,
И Вечный Огонь, словно ватра, горит с неебической силой.

Ты помни, сидя за реестром - твоя доля кровью добыта!
Ты занял и должность, и место, а прежние в землю зарыты.
Проверка поехала дальше, оставив руины и пепел -
Чтоб кто-то попался на фальши, кому-то заехать по репе.

Такие вот судьбы, дороги. Мы все полегли, как герои;
Смотрите, бессмертные боги, как мучались мы геморроем.
Великой Истории братья, семьсот документов на брата -
На передовой, на подхвате ебашили словно юннаты.

А поминки пышными были (на свадьбах похуже бывает).
Пока грунт лопатами рыли, участки новьё принимает.
Пылятся журналы на полках, и ждут люди новой проверки,
И снова сидят на иголках, и слушают шорох за дверкой.

И пришла та пора. В ней и приторный
привкус дешёвой гангстерской драмы,
И романтика криков кошачьих в пустой
бесфонарной ночи,
В ней эмоций потоп, и лечение водкой
душевной (внезапно нахлынувшей) травмы,
В ней признаний банальность, биение сердца,
горенье свечи.

Её имя - весна. Ей присуща и
Редких цветов безвозвратная, глупая гибель,
Обострение страсти влюблённых среди
улетающих дней,
Аромат нетерпения, бурные приступы
юности, вялость томления либо
Пикники с шашлыками в компании
кем-то оставленных пней.

Не сидится на месте. В душе эта
Дерзкая жажда невиданных впредь горизонтов.
И сильна она так, что приходится вновь
чем-нибудь усмирять.
Она дарит мне перья. Но свежий прогноз
Про приход к нам ветров атмосферного фронта
Убивает надежду, желание, волю
Куда-то летать.

Всё своим чередом. Кто-то жизнь породил,
Подчиняясь закону пыльцы и любовных порывов,
Кто-то жить прекратил - не получит он
странной весны прощальных даров.
А весна беспощадна. Она греет
Порох, гремучую смесь демографических взрывов,
Рассыпая свои лепестки среди
Нас, в городах, по земле вновь оживших дворов.

Никаких незакрытых дверей,
Никаких крупных войн без побед,
Никаких оправданий, и песен
Неспетых нет.

Нет достоинств, что не одолеть,
Нет богов, чтоб поверить посметь,
Нет имён, что нельзя называть.
Нужно ли повторять?

Никакой невозможной мечты,
Никаких швов, что видеть нельзя.
После дня - час ночной темноты...
Много не прошу

Хочу лишь тебя
Хочу лишь тебя

Никаких по закону злодейств,
Никаких рифм без рифмы в стихах,
Одинаковых нет близнецов
И забвенья в грехах.

Нет болезней, что не излечить,
Нету страха, что не покорить.
Есть одна лишь правдивая вещь:
Многого не прошу

Хочу лишь тебя
Хочу лишь тебя

Я пресыщался, и устал быть пресыщен,
Я отхожу ко сну, но снова взвинчен.
(Yeah, yeah, yeah, yeah)
Пойти мне, что ли, купить водицы?
И где дочь Леннона? Мне нужно жениться.
(Yeah, yeah, yeah, yeah).

Нету целей, что никак не достичь,
Нету душ, что никак не спасти.
Легитимных нет царей и цариц,
Но ты можешь постичь?

И без споров нет истины, нет,
Нет Фонтана, где юность - вода.
После дня опять ночь, темнота,
Многого не прошу

Хочу лишь тебя
Хочу лишь тебя

Ты, неразумное дитя, что знаешь обо мне?
О том, кто спал во льдах полжизни и горел в огне?
Зачем судить тебе о том, что разум не познал?
Потише будь и не кричи, я от тебя устал.

Упрямо мне твердишь, что благороден человек,
Бессмертие - его дела, а красота - навек.
А я видал людей - их узы разрубает сталь,
Их души ветренны, хрупки и бьются, как хрусталь.

Они делили землю, но забыли лишь одно,
Что плод принадлежит нам всем, с землёю заодно.
Земля ничья, а ныне я по ней скитаюсь зря,
И не поймёшь, чей месяц, чьи дожди и чья заря.

А жизнь - сокровищ сборник редкий, так глаголишь ты,
Но между тем заметь, как вянут травы и цветы,
Как люди мрут, и память оплетает пустота.
И все сокровища уйдут, поблекнут все цвета.

Не видел ни народов вечных, ни извечных царств,
Ни свет божественных идей, ни вечных государств.
За вечным гнаться в этом мире - то лишь смерти страх,
Он хуже смерти тело ест и превращает в прах.

Ты говоришь - любовь возносит сердце в небеса,
Что браки заключают там, такие чудеса.
А видел я - безумие довлеет над людьми,
Короткий приступ сменит долгий, почва для семьи.

Ты можешь знать суть женщин или просто их любить,
Но третьего пути здесь нет, о чём здесь говорить?
Тебя не убедил я, вижу. Хватит всем дорог -
Тебе одна, а мне другая. Что ж, прощай, сынок.

1. Подавлен мятеж,
Горит плоть Симабары.
Несущие крест
Толпами гибнут. Это
Чёрная жатва.

2. Изрубленный труп
Плавает в водах Кисо,
В воду вливая
Крови несчастье. Это
Чёрная жатва.

3. Тьма городская
Имеет тысячи глаз,
Тысячу танто
Ждущих в тени. Это
Чёрная жатва.

4. Куча голов,
Сложенных пирамидой.
Сдать отказались
Воины замок. Это
Чёрная жатва.

5. Вороны клюют
Тела, что голод точил.
Каркают хрипло
В воздух морозный. Это
Чёрная жатва.

6. Бамбуковый кол
На пути в Асикага,
Последний приют
Для преступника. Это
Чёрная жатва.

7. Пал глава клана.
Чтоб избежать позора
Слуги сэппуку
Приняли с честью. Это
Чёрная жатва.

8. Крик шинигами,
Смертью в море сражений
Он отзовётся.
Что пронзит моё сердце?
Чёрная жатва.