Откройте свой Мир!

[ Читать далее... → ]

[ Читать далее... → ] 

[ Читать далее... → ]

[ Летописец → ]

Ган-ката - вымышленное боевое искусство, которое демонстрируется в фильмах режиссёра Курта Уиммера "Эквилибриум" и "Ультрафиолет". Представляет собой совокупность приёмов ведения боя из короткоствольного огнестрельного оружия на ближних дистанциях; по сути своей - гибрид восточных единоборств и приёмов бесприцельной стрельбы, стрельбы из неустойчивых положений, стрельбы по движущимся целям. Название происходит от англ. gun - пушка, орудие, огнестрельное оружие, и яп. "ката" - комплекс отработанных движений в японских боевых искуствах. Существуют два стиля ган-ката - режисёрский стиль курта Уиммера (более плавный и летящий - "Ультрафиолет") и стиль хореографа фильма "Эквилибриум" (более резкий, жёсткий, схожий с японскими ката).

Сущность ган-ката можно описать тезисно на основе информации, полученой из фильмов:

1) Ган-ката основана на теоретическом постулате о статистической предсказуемости положения стрелков и линий ведения огня в любой типичной перестрелке. Пользуясь знанием о том, где будут находится вражеские стрелки и куда они будут вести огонь, мастер ган-ката может прогнозировать ситуацию сответствующим образом.
2) Прогноз и анализ перестрелки позволяет мастеру ган-ката как уходить с вероятных траекторий вражеского огня, так и бесприцельно поражать места, где должны находится противники. Вследствие этого использующий ган-ката эффективно уничтожает противников, оставаясь практически неуязвимым для их атак.
3) Точный анализ складывающейся ситуации, тренировка навыков стрельбы из двух рук на высшем уровне, следование технике ган-ката, быстрота и отточенность каждого движения делают из мастера ган-ката весьма опасного противника.

Помимо боя против превосходящих сил противника, из фильмов нам даётся понять, что ган-ката включает в себя комплекс приёмов рукопашного боя, а также технику, позволяющую успешно вести бой против подготовленного противника ("ган-ката против ган-ката").

Несмотря на многие позитивные позитивные аспекты этой идеи, многие специалисты полагают, что подобное боевое искусство не имеет реальной эффективности в настоящем бою по следующим причинам:

1) Бой с применением огнестрельного оружия зависит от множества факторов, предусмотреть которые невозможно. К таким факторам можно отнести время суток, погодные условия, освещение, неровности ландшафта, расположение предметов обстановки, физическая форма и опытность вражеских стрелков, тип их вооружения и т.д. Наличие этих факторов делает перестрелку стихийной и плохо поддающейся долгосрочному анализу.
2) Человеческий мозг не в состоянии анализировать ситуацию за то время, которое требуется противникам на подготовку к ведению боя на близкой дистанции.
3) Любое, даже незначительное укрытие на поле боя может дать вражескому стрелку значительное преимущество над мастером ган-ката который в силу специфики своей техники вынужден действовать на открытом пространстве.
4) Разлётность пуль, выпущенных из длинноствольного автоматического оружия делает линии ведения огня абсолютно непредсказуемыми. То же можно отнести к пистолетам-пулемётам и дробовиковому оружию.

Всё это делает ган-ката красивой теорией, которую нельзя использовать на практике. Однако даже в теоретическом виде ган-ката, при незначительном усовершенствовании, может стать отличным комплексом упражнений, тренирующим меткость, ловкость, глазомер и координацию движений.

Помимо работ Курта Уиммера элементы ган-ката можно увидеть в других фильмах ("Матрица, "Параграф 78", "Desperados" и т.д.), а также в компьютерных играх и аниме ("Devil May Cry", "Gungrave", "Appleseed" и т.д.).

Все мы немного поэты. Наше время лишь пепел:
Вместо песка просыпается в старых песочных часах.
Все мы жнецы миражей. Наши жизни как лето -
То, что осталось за Летой в самых правдивых снах.

Что наша кровь? Ответьте. Наша кровь - это напиток;
Жадно пьют это вино бездушные соли Земли.
Что наша плоть? Отметьте: наша плоть - это свиток,
Tabula rasa для душ, тех, что сосуд обрели.

Бывшие ангелы - люди. Кто-то разжалован вовсе,
Кто-то проводит отпуск, спускаясь в хмурый мирок.
Ангелы с серыми крыльями прямо по мировой оси,
Как на воздушном рейсе, все прибывают в срок.

Мы все святые и демоны. Наши мысли как дети,
Те, что живут своей жизнью после рожденья на свет.
Мы как деревья из слов. Наши корни - обеты,
Что мы даём себе сами в течении многих лет.

Где наша плоскость? Где-то. Больше в нас нет секретов,
Кроме биения сердца, шороха наших теней.
Наше время лишь пепел...Все мы немного поэты -
"Белый шум" нашей Вселенной, люди - потомки людей.

Подводя итоги ушедшего года, хотелось бы сказать "спасибо" всем, кто читал, комментировал или просто просматривал за рюмкой чая мои нехитрые стихотворные (и не очень) мудрствования. Если вы всё ещё читаете эти строки, значит я не умер от неразбавленного абсента, перелома хребта, мозгоразрывного похмелья и меня, блукающего в морозных январских сумерках, всё-таки не переехал бульдозер или каток. Я рад, что вы уделили мне каплю своего внимания, которое, без всякого сомнения, могло быть потрачено с куда большей пользой. Ещё раз громадное всем спасибо. Оставайтесь на волнах этой станции - настоящее безумие ещё только начинается!

Моё уважение всем, кто в прошедшем году узнал о моём существовании, мой вежиливый поклон в японском стиле - тем, кто знал раньше. Удивительно, как нити Предначертания собрали воедино мрачного, ироничного юриста, который вообразил себя помесью Планка и Иеронимуса Босха (ваш покорный слуга); лондонского брутальщика, русского по-национальности, с еврейскими корнями, ранее проживавшего в Узбекистане (Фил, тебе нужно оторвать свой кусок. Верю, так и будет); таксиста, достойного диплома профессора богословия (мои пожелания остаются в силе, Сергей. Только Восхождение!); доброго и отзывчивого врача из далёких краёв, в которых я никогда не бывал (греки воевали под Троей не за ту Елену);  поклонника металкора из такого экзотичного места, как Семипалатинск (Семён, продолжай слушать. И да услышиться.); любителя тяжёлого видео из Греции, которому нужен "кинжал для начальства" (Гена, руби их, беспощадно руби); яростного блэкера, который ещё более сумасшедший, чем я сам (Евгений, настоящая музыка вон там - многозначительно тыкаю пальцем в толщу атмосферы) и моего бывшего одногруппника, который связывает меня с прошлым (Макс, все мои пожелания давно известны. Миру мир...).

Не забывая о новых лицах, хотелось бы поздравить ещё разок ("Дедушка ты где работал? В НКВД контролёром. Пропуска на вахте выписывали? Нет, контрольный в голову...") двух молодых литераторов - Регину и Анеко-чан (кстати, что сие означает?), которые поднимут свои темы куда выше, чем я свои, по причине наличия таланта и чувства стиля; молодого да раннего дэткорщика из группы "Корми-Своего-Батьку" (я всё верно понял?) и человека со странной, но милозвучной фамилией Юркянец, который органично сочетает увлечение игрой The Elder Scrolls: Oblivion и веру в буддийские постулаты.

Брату Александру Ману: Чтоб я ещё раз абсент с тобой пил, чаморош? Хорошо, что я ухо тебе не отгрыз. В следующий раз, когда ты будешь есть картошку с мясом прямо со скатерти, не касаясь её руками - предупреди. Этот момент войдёт в историю посредством фотоаппарата.

Также показываю оттопыренный вверх большой палец правой руки администрации сайта и создателям сообществ, в которых до поры до времени терпят мои провокации, бездарное жонглирование стереотипами массовой культуры и склонность к тщеславию и нигилизму. Поверьте мне, я не притворяюсь. Это просто случайная мутация.

Записи в этом блоге никогда бы не появились, если бы не творчество групп: 7 раса, #####, 36 crazyfists, Aborym, Adema, After Forever, Ajattara, Behemoth, Betzefer, Black Flag, Bridge To Solace, Coal Chamber, Converge, Corrosion of Conformity, Crowbar, Dead Kennedies, Deicide, Destinity, Evanescence, Fall of Troy, Green Day, Grenouer, Guano Apes, Hellion, Ill Nino, Illdisposed, Ion Dissonance, Jane Air, Korpiklaani, Kreator, Limp Bizkit, Mastodon, Meshuggah, M.O.D., Moonspell, My Dying Bride, Napalm Death, Nine Inch Nailes, Norma Jean, Obituary, Papa Roach, Pig Destroyer, Rasta, Six Feet Under, Sonic Youth, Tankard, The Dillinger Escape Plan, The Offspring, Tristania, Tristitia, Unearth, Viatrophy, Zao, Коррозия Металла.

С предстоящим Рождеством! Разумеется, если вы верите в Рождество.   

Кадавры скучают в ночи -
Пылают огни папирос.
Поесть человечины всласть
Сегодня опять не вопрос.
Кладбищенских ёлок не счесть
Наряженных чем повезло.
Пируют в ночи мертвяки,
Пирует вселенское зло.

Клыком гложет пробку вампир.
Бутылка вина "Каберне"
Зажата в когтистой руке -
Воистину правда в вине.
А зомби жуют мандарин,
Кривясь от его кислоты;
Скорее вдохнув аромат,
Рвут цитрус подгнившие рты.

Вот праздничный ужин готов -
Скелеты несут шашлыки.
Подвыпивший сторож Артём
Лежит в окруженьи трески.
Лежит он, разделанный вдоль
(Разделан он и поперёк).
Он - главное блюдо стола:
Тут не пропадёт и кусок.
Пошло мясо на барбекю,
Добавили сердце в салат,
А печень и мозг в сухарях
Ласкают мертвеческий взгляд.

Забиты скамейки битком,
Пирует кладбищенский люд.
Пытаются призраки вновь
Залить в себя игристый "брют".
Поют упыри "Jingle Bells"
И музыке топают в такт.
Задорно хрипят упыри,
Им вторит большой вурдалак.

Фейерверки взлетят из костей...
А утром уже в январе
Лежать будет куча гостей
В квартирах, на смертном одре.

Слышите, братья, сие откровение -
Ангел готов отпустить нам грехи.
Жгите же ересь с благоговением,
Из Святой книги читая стихи.

Где же мечи ваши? Где ваши копья?
Где жажда битвы во имя Его?
Если нет веры и твёрдости духа,
Не победить вам поганских богов.

Слушайте глас мой - провидческий, страшный:
Всех под клинок, Бог узнает своих.
Кто же из вас крестоносец отважный,
Испепеливший груз дьявольских книг?

Пусть мы фанатики, пусть изуверы -
Крёстным знамением мы освятим
Наши деяния и преступления.
Дай же нам знамя своё, серафим!

Дай же нам стрелы, щиты и секиры.
Мы, по веленью, убьём всех и вся,
Библию в пальцах сжимая с улыбкой.
Мы - паладины, вот наша стезя.

Вы же примите покорно гнев отчий,
Те, кто невинен, на небесах
Будут достойны заоблачных вотчин.
Те, кто виновен - скрывайтесь в лесах.

Мы лишь суть Смерть и послушники Смерти...
Ангел готов отпустить нам грехи.
Что же вы, братья, идите, проверьте,
Нет ли здесь грешников лютых, лихих?

Лежу я в больнице со спичкой в зубах,
Читаю Мориса Дрюона.
Истыкан шприцами и тело во швах,
В груди - ощущенье фреона.
В палате сгоревшей аптекой смердит:
Вдохнуть полной грудью несладко.
За окнами мир потихоньку знобит -
Зима начинается гадко.
Замазан я йодом и в отходняках
От пережитого наркоза.
Он всё ещё медлит на бритых висках -
Печальный послед овердоза.
Замотан линялым бинтом кое-где,
Трясёт малость кончики пальцев.
Лежать неудобно, и так же - сидеть,
Подобно глубокому старцу.
Отросшие ногти противно скребут
По мятой больничной постели.
Короче, застрял ненадолго я тут,
Как жвачка в отверстьи свирели.
И всё же хоть здесь можно мне отдохнуть
От Сети, семьи и работы.
Проспи хоть весь день, представляете? Жуть!
Никто не прервёт и дремоты.
Устроил себе небольшой карантин
От прочей условной Вселенной.
Колёса принял - и уткнись в потолок,
Как в лагере военнопленных.

Юный сын к отцу пришёл, и сказал, смущаясь:
"Я себе любовь нашёл, часто с ней встречаюсь.
Я дарю её шоколад, покупаю кексы,
Но мой опыт маловат, папа, в плане секса".
У меня секретов нет, слушайте, ребята,
Папы этого ответ невитиеватый:
"Не в подарках дело, сын - глупость и нелепость!
Выход здесь всегда один. Женщина - как крепость;
Эту крепость надо брать нежностью и лаской,
Силу можно применять, но всегда с опаской.
Краткий экскурс в чудный мир, мир противоречий
Мы с тобою совершим в этот чудный вечер.

Если девушка сама задирает юбку
И глядит на твой карман - это проститутка.
С ними лучше не ходить, так как между прочим
Мне за год не оплатить стоимости ночи.
Если девушка с тобой, а потом с Андрюхой,
Послезавтра с Мустафой - это просто шлюха.
С нею можно так, разок, коль совсем тоскливо.
Но не суйся к ней, сынок, без презерватива.
Если девушка с другой (даже на гулянке),
Помни, сын мой дорогой, это - лесбианки.
Их тебе не возбудить, здесь, сынок, другое.
Лучше сразу обходить Лесбос стороною.
Если ты её ласкал, а она молчала,
Если ты его достал, а она убрала,
Участь женщины такой, друг мой, незавидна.
Это подтвердит любой - женщина фригидна.
Если ходит за тобой мальчик неотвязно,
Этот мальчик - пидорас, что весьма опасно.
Прочь гони его скорей без заездов пробных:
Пусть бежит искать друзей средь себе подобных.

Об одном тебя прошу - обойдись без грязи.
Я тебе не разрешу, блин, случайных связей.
Ты одну себе найди девку поприличней;
Познакомить приводи. Понял? Ну, отлично.
И, уж раз ты в это влез, помни, сын мой Рома:
"Самый безопасный секс - секс по телефону!"

Против нас восстали собственные стены
В ходе атомных сплошных бомбардировок.
Как звучание всех труб Иерихона
Прокатил срыватель окон и засовов.
Бонн, Париж, Нью-Йорк, Москва, Пекин, Канберра,
Тель-Авив, Бангкок, Лос-Анжелес, Претория
И другие города без всякой меры
Поглотила наша общая история.
Это, верно, проявился гнев Господень;
Его длань коснулась греншников и чистых.
Позже радиационные ожоги
Нас пометят как нечистых во всех смыслах.
Это хуже, чем библейская проказа,
А за ней - лучи, мутации, бездетность...
Впрочем, многим хватит вспышки в эпицентре
(Ослепление - печальная известность).
А ещё недавно небо было мирным,
Очень тихим, чистым, ясным, безопасным.
Но сирены разбудили вдруг тревогу,
Разукрасив небосклон мой ярко-красным.
Корпуса ракет по-хищному акульи
Погребальными крестами пламенеют
Над развалинами сапьенсовых ульев.
Над воронкой эпицентра вечереет...

Где рука, что спустит в шутку кнопку "Запуск"?
Где та воля, что былое подытожит?
Где-то ищет уже двери в наше Завтра,
Отпечатками на стенах стать поможет.

Это малый народец, что живёт под землёй,
Никогда не видя Солнца.
Он идёт по тунеллям развесёлой гурьбой,
Шумя, как толпа леприкорнцев.

С топорами и пивом наперевес
И с богатой добычей впридачу,
Это мелкое племя идёт в ночной лес
Пировать и пить за удачу.

Где-то между корней и подземных озёр,
Где пещеры просторны и светлы,
Живёт наш народец, силён и хитёр,
Всех врагов обратил в кучи пепла.

И теперь он везёт женщин, водку и скот
И другие трофеи и вещи,
Что в кровавом бою подарили враги
(Но народец видал и похлеще).

Это малый народец, что живёт под землёй:
День - запретное, страшное время
Для дружинников-дварфов, крутых выпивох,
Но ночами бродит их племя

Под высокой горой, по высокой траве,
По ходам в вековечном Подлесье.
Если кто нападёт - топором между глаз,
А потом закусить пиво песней.

Часто слышу я "если бы", "если"...
Вот уж фраза на все времена.
И пестрят ею речи и песни,
Будто сбудется скоро она.

Если мозг был бы как у Спинозы
Или как у поэта Гёте,
Знаменит был бы я от Формозы
До лос-анжелесских варьете.
Если сердце храбрее бы было,
Чем у рыцарей чистых кровей,
То рубил бы нахальное быдло,
Избавляясь от лишних соплей.
Если был бы железным желудок,
То я смог бы совсем без измен
Переваривать гайки и руды,
Соус "чили" и ядерный хрен.
Если были б сильнее трахеи
(Ну и лёгких работа мощней),
Я б рычал круче Фео с Психеи,
Да и пел бы весьма посложней.
Если б яйца свисали до пола,
То шершавою кожей своей
Щекотали меня по приколу,
Задевая пороги дверй.
Если б ноги мне как у кенийца
(Без плохих ахиллесовых пят),
Я бы бегал со скоростью птицы -
Не уловит и пристальный взгляд.

Как же много расплывчатых "если",
"Если бы", "если б" и "да кабы"...
Посмотреть было бы интересно
На такие подарки судьбы.

Снится нам только покой или нечто поболе
В стенах, и в поле и просто в полётах во сне?
Движется время зигзагами под алкоголем
В сотнях вещей, в идеале и просто во мне.
Нет никакого покоя - то бесится атом,
То с ума сходит уже целый мир, целый вид:
Бросится судьбы ломать или вновь верит в фатум
Всё человечество или один индивид.
Носятся, маются все шестерёнки Машины,
Все элементы планеты мелькают вразнос.
Как на придуманной карте в сетях Паутины
Резко растут башни профилей, блогов и проз.
Мечется в приступе страшном пустой эйфории
Шар наш тяжёлый земной каждым слоем коры.
Мы же в ответ демонстрируем все мимикрию
Или сжимаем реальность до чёрной дыры.
Шквалом в лицо дует бриз перемен и волнений;
Вроде бы лёгок и слаб, но силён изнутри.
И порождает он хаос мыслишек и мнений
Плюс беспокойство а-ля сир Сент-Экзюпери.
Снится нам только покой или нечто секретней,
Чем два ноля и гриф "Доступ допущенных лиц"?
В статусе бодром мы только колибри и слепни,
Что летят по ветру средь облаков или птиц.

В старом, закопченном сотнями ведьмовских костров котле плавала отделённая от тела голова. Плавала в зеленоватой пузырящейся жиже, о компонентах которой можно было только догадываться. В былые времена отрубленная голова в котле была неотъемлемым атрибутом, теперь – безнадёжным анахронизмом или подделкой под старину. Подходящие головы становилось всё труднее доставать – отчасти из-за возросшей бдительности стражей правопорядка, отчасти из-за отсутствия в головах кондиционных мозгов.
Вокруг костра, на котором покоился приличных размеров казан, сидели три ведьмы – совсем не шекспировского образца, хотя по глубоким морщинам и осанке типа «вопросительный знак» было заметно, что ведьмы не из молодых да ранних. Любой непосвящённый принял бы их за бомжих, варящих в ближайшей к микрорайону лесопосадке нехитрый харч из пищевых отходов – ведьмы были одеты просто, безвкусно и не по традиции, то есть в нейлоновые куртки, видавшие виды кроссовки и полинялые дырявые джинсы.
- Ты вот мне скажи, на кой хер тут в котле этот кочан воняющий плавает? Пора на праздник что-то приемлемое варить, современное, - одна из ведьм приложилась к бутылке «Цельсия», после чего водки в бутылке не осталось.
- Так это, Евпраксеюшка, современное и есть. Зелье с заговором на пидораса.
- То есть это как?
Ведьма порылась в карманах куртки и протянула Евпраксии мятый листок тетрадной бумаги, испещрённый мелким корявым почерком.
- Рецепт в Интернете нашла? – спросила третья ведьма и захохотала так, что вороны с окрестных деревьев сочли за лучшее улететь на юг вместе с журавлями.
- Так…Значит, зелье с заговором…Тут так…Тут вот так…В дыру осквернённый…От жены отвернувшись...Хуёв алчущий безпробудно...Славою Белиала...А компоненты где?
- На оборотной стороне, слепотня, - вторая ведьма повторила трюк с бутылкой водки и с блаженным видом прислонилась к стволу почерневшей от заводских выбросов берёзы.
- Ага, вот оно…Корень мандрагоры – ну это понятно…Чага, древесный гриб...Шкура простуженной белки...”Вискас” со вкусом кролика...А, вот оно – голова водителя маршрутки! Да, наши постарались над хохмой, сразу видно. Зиры бы с чипотлёй на заговор привязали.
- Зато работает. Пару капель в тарелку борща иль в коньяк буржуинский – вот тебе и пидорас. Жёны иногда отомстить хотят, девки брошенные, любящие безответно да разные там конкуренты и партнёры деловые…
- Да, эт канешно, Пелагея, новый век. Модернизация, - третья ведьма острожно понюхала варившееся зелье.

Ведьмы пили по-чёрному. Заговаривали о жизненных невзгодах, жалуясь на хитрых и жадных заказчиков, дороговизну и старость, а потом снова молча пили, поглядывая на горящие в костре поленца. Недалеко от посадки, по разбитой асфальтовой дороге, какие бывают только на окраине крупных городов, проходили полчища разодетых нечистью ребятишек. То тут, то там мелькала жутковатая улыбка безжалостно изрезанной тыквы – наступал Хэллоуин.
- Имидж, Акулина, понимаешь, потерян, - говорила Пелагея, помешивая в котле страшную микстуру. – Вот раньше как: ежели на носу или на подбородке нет бородавки – сразу скажут, что ведьма может и солидная, а традиции не чтит. Я всё помню, как мы смолоду их на себе отращивали. Противно было, но признания хотелось. Самый высокий шик был – отрастить на…
- Так жабы болотные тогда были из э-ко-ло-ги-чески чистых материалов, - Евпраксия затянулась самокруткой. – Да и бородавки теперь ни к чему. Мода пошла на модельную внешность. Чтоб ебали почаще. Вот и всё ремесло.
- А мётлы? Вот бывало лет триста назад на метле доброй да под Рождество – какой был полёт! А сейчас что? То на пылесосах с вакуумным отсосом, то на тренажёрах летают, то на ещё какой поебени. На дилдах даже иногда.
- Так неудобно ведь нихуя.
- Зато, говорят, приятно. Экспрессия, ёпт.
Ведьмы многозначительно замолчали. Свои мётлы они давно продали дворникам и полёты остались в далёком, вызывающем ностальгическую тоску, прошлом. Да и к чему летать, если воздух уже не воздух, а кисель сернокислый…

Ведьмы морально и физически устарели. Потому и пили – от осознания своей ненужности в новом мире, от понимания, что старого не вернёшь и от полнейшей безнадёги. Водяные отравились бытовыми стоками, леших убили гербициды и кислотные дожди, домовые вымерли за ненадобностью в мире прислуги и домохозяек. Всё катилось к чертям. Ведьмы были последними в списке вымирающих видов.
- Слышь, Пелагея, сюда идёт кто, - забеспокоилась Акулина, разглядев среди деревьев смутный силуэт. – Видать, подарков захотелось. Это из скоморохов этих ряженных, потрохами чую.
- Встретим, как полагается. По-ведьмовски, - успокоила коллег Евпраксия и махнула на посадку рукой.
На поляну вышел длиннющий, как жердь, подросток в костюме не то графа Дракулы, не то какого-то гламурного уёбка в чёрном плаще и с бутафорскими клыками. В руках он держал кулёк, в котором вперемешку лежали сигареты, настрелянные у прохожих, и кондитерские изделия, выпрошенные у неравнодушных к празднику обывателей. Судя по зрачкам и замедленной реакции, штырило наследника грозного вампира не по-детски.
- Тоже мне, вомпер хитро выебаный, - пробормотала Акулина. – Чего надыть?
- Конфеты или нахуй! – радостно объявил паренёк и засмеялся искренним смехом умственного инвалида.
- Нахуй…Что ж, в принципе можно и нахуй, - зловеще произнесла Пелагея и щёлкнула пальцами.
Внутри пришельца из города что-то затрещало, заскрипело и оборвалось. По лесу разнёсся душераздирающий крик боли и смертельного испуга. Вопя и размахивая руками, как ветряная мельница, юный Дракула рванул со скоростью реактивного снаряда в том направлении, откуда пришёл.
- Ты что это с ним?..
- На хуй его. На его же собственный. Сам подсказал, сам и расхлёбывай. Ничего, хирурги оттуда достанут. Ежели хорошо постараются.
- О, а пакетик то оставил, - улыбнулась беззубой улыбкой Евпраксия и заглянула в кулёк. – Живём, сёстры, ништяки подвалили.

Над городом рвались заказанные кем-то щедрым фейерверки. Играла странная диковатая музыка – кажется, на центральной улице устроили что-то вроде карнавала. Дети с конфетными мешками шныряли между многоэтажками всё чаще. Сезон охоты на сладости был в самом разгаре.
- Ну, за наш профессиональный! – ведьмы чокнулись и выпили.
- Всё-таки, не хуй собачий, а ещё от кельтов движуха пошла, - Акулина закусила бутербродом из грибника и посмотрела на рвущиеся в небесах шары из разноцветных искр.
- Эт верно, - поддакнула Евпраксия. – И чего это его людишки так любят? Хотя у них и колдовства то нет, всего то радостей присунуть кому и в ящик уставиться. Пускай празднуют.
Ведьма забормотала что-то под нос и протянула корявый палец в направлении взмывающей в небо пиротехники. Тотчас среди самых обыкновенных зарядов появилась громадная огненно-оранжевая тыква. Повисела с секунду в воздухе (людской гомон на улицах сразу стих), а затем взорвалась каскадом радужных огней.
- Красотища то какая…Сама заклятие написала?
- Ага. Вдруг, думаю, пригодится.
- Ну что, сестрицы, зелье то проварилось, - подытожила Пелагея. – Давайте котёл своим ходом отправим, а сами ко мне в избу. Ещё бухнём, на костях погадаем. Тут давеча спиногрыз один мелкий мне в балке попался – у него самые кости для этого дела.
- А чего, пошли. Только эликсира похмеляющего не забудь.
- Какой эликсир? Пива, старые клячи, пива. О старом погоревали, теперь по-новому жить будем.

Мы все живём в странном сумасшедшем мире. В мире, где на первой полосе газет вдруг появляется статья о фермере из Оклахомы, который стал охотиться на людей, страдающих ожирением, немилосердно отстреливать их и дрочить на трупы убитых, дожидаясь звука полицейских сирен. В мире, где чувак может запросто обвешать себя нехилым количеством пикриновой кислоты, пойти в метро и положить уйму народу только потому, что ему не понравилось то, что он съел на завтрак. В мире, который полон злобы духов поднебесных.

Мы живём в мире, где чтобы доехать от Хьюстона до Сан-Диего на добротном «додже» требуется целая вечность. Особенно, если ты – потомственный выколачиватель долгов в третьем поколении и везёшь с собой двух подручных, которых никогда бы не взял, если бы не воля Синдиката. Благодаря этим недоразумениям я прослушал в дороге весь репертуар Helmet, Torche и ещё каких-то отморозков, у которых струны свисают до кедов. Тем не менее в салоне было весело – не в последнюю очередь благодаря тому, что дым от марихуаны достиг критической консистенции: если подкинуть пять центов, то они не упадут на пол, а повиснут в воздухе, забавно вращаясь.
Мы ехали в Сан-Диего по одному делу. Нам нужно было организовать…ну, скажем так, мероприятие с фейерверком. Одна шавка сильно задолжала Синдикату и лично Найджелу Гешерли, так что мы ехали разбираться. Мы – потому что шавка обзавелась стаей. Я ехал в эту командировку как профессионал, двое сопляков с замашками безумных гангстеров – как моё прикрытие с флангов, хотя такому прикрытию я бы даже собаку не поручил выгулять.

Я был с жуткого похмелья, слегка зол и вёл машину зигзагами, безуспешно стараясь лечь на верный курс. Безнаказанно я мог так пилотировать «додж» лишь потому, что надеялся – ближайший полицейский, небритый и потерянный, в это утро спит в обнимку с унитазом (или с таким же небритым коллегой, что с ними иногда случается). Генри и Чак (так, кажется их звали – плохая у меня память на клички) от нехуя делать играли в загадки. С каждым выкуренным косяком загадки становились всё более абстрактными:
- Лотерейщик, подскажи ответ. Как там, ага: “ Сколько нужно гробовщиков, чтобы похоронить черномазого из Южного Бронкса?”
- Шестеро. Четверо несут гроб, а двое следом несут бумбокс с рэпом.
Чак надолго задумался над ответом напрочь прокуренными мозгами.
- Кстати, ты так и не сказал, почему тебя называют Лотерейщиком.
- Потому что когда я начинал в Синдикате, я в Нью-Йорке работал на лотерее.
- Ого, на какой? «Голден Эппл»? «Money for nothing»?
- Нет, на той лотерее, в которой стреляют. Можно выиграть бесплатную путёвку на кладбище в комфортабельном одноместном деревянном лайнере. Сечёшь?
Чак кивнул. Не потому, что действительно сёк, а потому что побоялся спрашивать дальше.

И всё же наш извилистый заезд на трассе не прошёл незамеченным. Генри, рассматривая однообразные вестерновские пейзажи, услышал подвывание сирены. Обкурен не обкурен, а слух у него что надо. И впрямь к нам приближался на всех парах страж правопорядка, а из нашего салона валил дым, как из паровозной трубы. Да, ещё один незначительный факт: в багажнике лежала пара дробовиков с патронами, три пистолета крупного калибра и несколько осколочных гранат. Я готов был дать дёру, но Генри, хихикая, показал на приближающуюся машину:
- Чуваки, прикиньте, какой забавный глюк – там за рулём натуральный индеец!
- Ты совсем мозги себе дурью сжёг. Это вообще баба. Тёлка-коп, это бывает.
- Это всё меняет. Надо останавливаться.
Я не думал, что это хорошая идея. Но угрозу лучше пресекать в зародыше. В Сан-Диего мы должны были добраться без шума и пыли в положенный срок, и неприятности с полицией не входили в мои планы. Короче, я кое-как притормозил около обочины, попутно нашаривая в кармане армейский «Кольт». Полицейская машина тоже остановилась. То, что из неё вышло, сложно назвать типичной женщиной-патрульной, которые, по обыкновению, напоминают питбуля с пересаженными человеческими сиськами и фрагментами мозгов. Миловидная такая девчушка, но зато при кобуре и с рацией. Сейчас начнётся «выйдите, пожалуйста, из машины, сэр» и другие здравствуйте-здравствуйте, как говаривал мой дед.

- …Сэр, выйдите, пожалуйста, из машины?
- Чего? – спросил, как откашлялся. Не удивительно, в машине как будто стог конопли сожгли.
- Выйдите из машины.
И голосок у неё такой тоненький, только мультики озвучивать для детишек.
Я открыл дверь и буквально вывалился из машины. Всё, спалился по полной. Пора экстренно переходить к плану Б. Я вскочил на ноги, достал из кармана «Кольт» и наставил на патрульную. Выражение её лица можно сравнить только с удивлением Ли Ван Клифа, который обнаружил, что его верный револьвер стреляет не пулями, а козьим дерьмом.
- Не двигаться, а то свинцом нафарширую. Чак, Генри, несите верёвку.
- Лотерейщик, а чё потом с ней делать?
- А что, есть предложения?
- Давай с собой прихватим. Ну, ебательна вполне, до Сан-Диего протянем.
Я резко повернулся и выстрелил. От косяка во рту Чака остался дымящийся ошмёток. Оба парня мигом протрезвели от такого фокуса. Чак даже как-то дрожать начал запоздало. Не обоссался, тут он молодец. Мисс Полицейская вообще грохнулась в обморок.
- Я понимаю, что вы, ублюдки, дети заместителей Найджела, вообще у всех в фаворе и пальцем вас не тронь. Но мы на работе, а не на увеселениях. Не хватало потом, чтоб вы из-за неё пересрались.
- Да…всё нормально, док. Ты только не злись, лады? - начал лопотать Генри. - Мы завтра придумаем, что делать. Да и она пускай хоть сутки поживёт. Прихватим?
И мы её прихватили.

В машине детишки раздели бабу чуть ли не догола, и долго по очереди её щупали и облизывали. Из обморока она, само собой, вышла, но не подавала виду. Может кайфовала, кто знает. Я на всё это брезгливо смотрел, но никак не комментировал.
- Чего морщишься, Лотерейщик? Мы её потом вымоем. С заботой. Люблю женщин в униформе.
- Фетишист ты конченный. Надо было оставить вас с ней в пустыне, а самому уехать. Мне отец всегда говорил: к бабе, которая тебя ждёт, нужно идти после работы, когда не стоишь по шею в говне. И не раньше. Кстати, закиньте в неё колёс и залепите ебало скотчем. Чтоб без неожиданностей обошлось.
Я надеялся, что мы остановимся в какой-то придорожной забегаловке с ночлегом, бросим связанную леди в номере, а сами смоемся. Ебли ей, конечно, не избежать, но ничего, потерпит. Найджел, у которого самым невинным развлечением было устроить международные соревнования по нырянию в женские менструальные выделения, так гуманно не поступил бы.

Номера взяли без проблем, когда нашли небольшой населённый пунктец, центральным элементом которого была бензозаправка. Самым трудным было пронести тело в номер. Показать мы её никому не могли, да и барышня начала дёргаться, когда окончательно пришла в себя. Пришлось закидывать через окно. Благо жильё одноэтажным было – этим и полезны берлоги около пустынных стоянок. Блядь, зачем мне вся эта головная боль? Опыт мне подсказывал, что добром это всё не закончится.
- Давайте, что ли, на пальцах раскинем, кто её первым ебать будет, - предложил Чак.
- Я отказываюсь. Свои не долеченные венерические болезни и мандавошек можете оставить себе.
- Ну ты, Лотерейщик, как хочешь. А всё из-за того, что ты ретроград и женился ещё недавно.
- Я не ретроград. А, пошли вы все нахуй.
Я лёг спать в своём номере, предварительно высушив бутылку джина. Да, хуле – есть что-то во мне морально устаревшее. Даже жалко стало легавую эту – она то просто на дороге оказалась. В общем, в мои времена такого не делали.

Проснулся я рано по утру. Мозги были как паззл, который упорно не хотел складываться воедино. На кровати лежала ещё одна бутылка – по-моему, из машины достал, когда напивался. И тут я заметил дыру в деревянной двери – кто-то зачем-то прострелил лишний глазок. Я не Эйнштейн, но в этих случаях соображаю быстро. Выхватил ствол и пошёл к двери.
В двери соседнего номера, а также на стенах дыр было куда больше. Пальба была, видать, как в Аламо, а то и покруче. То, что по коридору не снуют копы, означало одно: стволы были с глушителем. Аккуратно приоткрыв дверь, я увидел в соседнем номере то, что ожидал увидеть – окурки, три тела, куча гильз и лужа кровищи. В номере нестерпимо воняло шмалью. А я ведь предупреждал…Эти двое постреляли друг друга из-за бабы (победитель дуэли наверняка истёк кровью), а та в самом начале дружеской перестрелки просто под руку попалась. Ей то всё равно, у неё дырок на теле прибавилось, а вот мне ноги нужно уносить. То, как я буду отчитываться перед руководством Синдиката пока не приходило мне в голову.

Я прибрал в номере как мог (пока любопытные личности не почуяли неладное) и смотался. Нужно было поскорей пересечь границу штата. Самым логичным вариантом мне представлялось бегство в Мексику – я даже знал подходящие прорехи в границе в этих краях. Но в то же время я хорошо понимал – с Синдикатом шутки плохи, меня могут найти хоть в Мексике, хоть в Ботсване, хоть на островах Туамоту.
Не успел я толком подумать, как зазвонил мой спутниковый телефон (полезная штука – звонки отследить практически невозможно).
- Ты, Лотерейщик? – голос Найджела, как всегда с лёгкой ехидцей.
- Да, я.
- Скоро будете на месте? Как там наши любимчики?
- Грохнули друг друга из бабы-полицейской, - сказал я как можно более будничным тоном.
- Ты серьёзно? – Найджел даже не удивился, просто любит риторические вопросы задавать.
- Ещё как. Признаюсь, моя лажа, не уберёг поганцев.
- Что собираешься делать?
- Еду в Сан-Диего один. Работа есть работа. А после, если виноват, пусть с меня взыщут.
Найджел расхохотался. С полминуты я слушал это кобылиное ржание и не понимал, что к чему.
- Можешь поворачивать обратно и ехать домой в Хьюстон. И не о чём не беспокойся.
Я так резко дал по тормозам, что едва не протаранил лобовое стекло.
- Найджел, в данный момент ты вменяем?
- Абсолютно. Понюшка кокса после пробуждения не считается. Послушай, Лотерейщик, ты человек серьёзный, но иногда ты способен рассмешить даже Статую Свободы. Тот человек погасил все свои долги ещё неделю назад, так что в Сан-Диего никакой работы нет. И, если тебе интересно: я звонил тебе, чтобы ты пристрелил этих двух имбецилов и бросил трупы в пустыне. Я даже рад, что тебе не пришлось лишний раз делать грязную работу по очищению мира от налипшего на него говна.
- Чем они тебе не угодили? – спросил я, отчаянно стараясь поверить в происходящее.
- Да какая на хрен разница? Я что, говорю на корейском языке? Езжай домой к своей благоверной, - Найджел, видимо, уже хотел положить трубку, но передумал, - Мы все живём в странном и сумасшедшем мире, который полон злобы духов поднебесных. Это всё объясняет. Помни об этом.
- Запомню, - ответил я и отключил контакт. Потом нашёл в бардачке диск Helmet “Aftertaste” и засунул его в проигрыватель. Не ехать же домой в траурном молчании, верно?

Гитарная часть песни, можно сказать, её основополагающий каркасс, сыгранный на двух гитарах. Сейчас известно лишь то, что итоговая версия будет много тяжелее (из-за дисторшновых пассажей во второй части) и, разумеется с вокалом (тексты, как обычно, можно найти здесь - и даже в двух частях). Когда мы писали всё это, мы были явно под впечатлением от Cult of Luna...

Let the bloody tide awake,
Let the planet starts earthquake.
Avalanche of skulls and bones
Washed kingdoms and all thrones.

Domination at all costs
Damages world that blessed the cross.
Feel the end of burning globe,
Feel the smell of rotting tomb.

Final agony of blackened heart –
Death only do us part.
Masses for butchery; no life, no breath –
It is realy death.

When the memories are dead
Emptiness becomes so great.
When the bodies bleed away
They content the Graver’s day.

Senseless killing above sky –
War without question “why?”
Senseless killing underground –
War in souls without bound.

Final resistance of human’s flesh
And it becomes the ash.
Masses for butchery; no life, no breath –
It is realy death.

Watch the hills of punished heads,
Watch the eyes eaten by rats.
Face of death is dark and cold –
Black as crow and white as salt.

Masses for prey and no names on the graves –
It is realy death.

Несмело и тревожно, опасливо, как вор,
Я достаю из шкафа водяру "Златогор".
Вокруг шумит работа, компьютеры пищат,
И сонные работники бумагой шелестят.
Караморой похмельной я двигаюсь к столу
(Ведь дать солидно могут за пьянку по еблу).
Шатаясь и кривляясь, ложусь на верный курс;
Никто пока не палит - и это явный плюс.
Болит нещадно череп, во рту пылает сушь,
Желудок хочет выблевать всю выпитую чушь.
Короче без бутылки никак не обойтись.
Лечиться на работе? А, в рот оно ебись!
Налив стопарь прозрачной (аж губы облизнул),
Уже готовлюсь выпить. Но слышу "Караул!"
В дверях стоит начальник, в его глазёнках гнев,
И тут он открывает начальственный свой зев:
"Ты что же, абрыганец, бухаешь день и ночь!
С утра опять нажрался и продолжать не прочь.
Филон, алкаш, пропойца - давай сюда стакан!"
Начальнику не скажешь, что я совсем не пьян.
Но подойдя поближе и хитро подмигнув,
Начальник огляделся, отрывисто зевнул,
И говорит мне: "Слушай, поганый прохиндей.
Там у тебя бутылка? Тогда и мне налей".
И я подумал сразу - какой удачный ход:
Покрикивает громко вонючий обормот,
А сам попутно данью похмельных обложил.
И что мне делать, братцы? И я ему налил.

Стоишь себе с трубкой в общей "курилке"
И Harvest вдыхаешь - табак незабвенный.
И вьётся дымок в помрачневшее небо;
Короче, обед так проходит некисло.
В котельной валяются пьяные черти,
Куда-то директор бежит, спотыкаясь:
В руке - туалетной бумаги обрывок
И виски шотландский, разлитый в Одессе.
В большом туалете прокладки меняют
Два пьяных сантехника женского пола.
Несётся за харчем наш штатный бухгалтер,
Избыточный вес транспортируя ловко.
А маленький пёсик, Бароном крещёный
(То помесь терьера, пилы и стамески)
Виляет хвостом и глодает неспешно
Около логова ногу в колготках.
Труба не пыхтит - то сезон не начался;
Царапает вышкой своей атмосферу.
В ней дырок, как в сыре, но дырок не видно:
Шпаклёвка умело скрывает изъяны.
Юристы бухают коньяк и "Мартини",
Едят колбасу, винигрет и омаров.
Расчётная группа играет в настольник,
Но плохо им стол канцелярский подходит.

Вот так трепещи, неплательщик немытый!
Отключим тепло - и ступай себе смело.
И пусть платежей мы пять лет не видали,
Зато наградили медалью "За храбрость".

Знакомый сюжет - нас окутал сугробом
Набор повседневных проблем.
Добираясь на транспорте к месту работы,
Я глух, равнодушен и нем.
Городская усталость унылой балладой
Страется поработить.
И где та свобода, и где та отрада
Что позволяет нам жить?

Железо и стекло: красивая сказка
Для верящих в ложь.
Слабое тепло - фальшивые звёзды
В беззвёздную ночь.

Ещё до того, как попасть в жернова,
Я искал нечто большее в том,
Что иногда будоражит мне кровь -
Ощущаемый смутно фантом.
Ведь там за помехами серых зеркал,
Внутри невесомых теней,
Летят те миры, о которых мечтал
В суете своих будничных дней.

Небо и земля: мы не способны
Увидеть мираж,
Что реальней секунд, потраченных зря
На напрасный коллаж
Из наших рутинных тревог...

...Насквозь видит стены, насквозь видит жизни,
Даже щит из веры он одолеет.
Хочет отвести глаза в пространстве призмы;
Он иллюзии, нахлынув, развеет.
Тот убийца без следа поглотит радость,
Как вещая птица с чёрным обличьем.
Вместе с его ядом вдруг приходит сладость
Избавления от скрытого личного.

Дождь, стальной дождь, дождь из игл -
Стальной дождь смоет плоть как
Воск. Нет надежд, нет судьбы,
Нет души, только копоть.
Здесь убийца грёз, имя ему Тьма,
Здесь убийца снов и обмана.
Облаком бесформенным как кайма,
Как узор он родился в тумане.

Жмёт из мира сок равнодушный бог,
Взгляд его ласкает лишь сухой песок.
Кратеры-зрачки испепеляют всё;
Поглощая грех, нас разрушить смог
Убийца Надежды, владыка плетей.
В жертву ему приносили детей.
В пустых городах меркнет солнечный свет -
Убийца Надежды в словах "выхода нет".

Меч Пустоты, властелин
Ядовитых богинь и тенгри.
Нет надежд, нет судьбы,
Вот твоё забытье - бери.

На заре вечерней в Аушвице пахнет -
Крематорий посыпает пеплом весь район.
Комендант концлагеря вдруг 100 грамов жахнет,
И разбавив шнапсом кровь, прослезится он.

Погостить к эсэсовцам приехал гауляйтер:
Надоела ему в смерть чёртова война.
Снится ему по ночам мёртвый гастарбайтер,
Совесть ест нациста сильно и лишает сна.

На губной гармошке с свастикой фашистской
Исполняет паренёк похоронный марш.
Вешал он евреев в Мюнхене на вывесках,
А теперь он ждёт на фронте превращенья в фарш.

Опыты на людях не приносят радости;
Добрый доктор Менгеле пилит черепа.
Чует - скоро он, маньяк, отведает и молота,
Чует скоро он, подлец, отведает серпа.

Танки краснозвёздные к Берлину подбираются,
Танки краснозвёздные "Иосиф Сталин-2".
И кольцо блокады всё отчаянно сжимается -
У Третьего Рейха разболелась голова.

Разбомбили Дрезден в океан породы битой,
Разбомбили самолёты Киль и Дюссельдорф.
Тонет вся Империя, тонет как корыто,
Все партийные глупцы превратятся в торф.

Где тот рассвет, что обезглавит всех нас?
Я думаю об этом в этот сумрачный час,
Когда стираются стены между днями и вечным.
В краю Мысли всё кажется фатально конечным.

Последнее слово, последняя просьба
Как жужжащий свинец вдруг прорежет здесь воздух.
Я делаю заказ повременить мгновение
(Как старый друг Фауст, под своё настроение).

Последний взгляд, последнее дыхание -
Как чудно оказаться там, где нет расстояния,
Нет времени, нет выбора, есть память, озарение.
В застывшую секунду прошу себе прощения

За след на песке, за шрамы на бумаге,
За брутальные шутки, за презрение к флагам.
И вот благословение снисходит как мелодия;
И я вдруг понимаю - я существовал пародией

На самого себя, на многих других,
На тех, кто был и будет в пространствах неживых.
И лишь в Долине Смерти, среди пустыни спящей
Моя тень и я снова стали настоящими.

Мне абсолютно не важно, что будет потом,
Когда враждебная среда начнёт оживать кругом.
Я помню тот финал у Гёте - хороший финал,
Как будто маг никому и ничего не продавал.