Весталке Жанне.
Я не могу унять в душе волнение,
Хотя и понимаю головой:
Никто не хочет быть подругой гения,
Но многие не против стать вдовой.
Как в старину супруга императора,
Презрев и положение, и стыд,
Неистово ласкала гладиатора,
Который вряд ли завтра победит.
В амфитеатре сядет на балконе и
Посмотрит вниз, достоинства полна,
А на арене он дрожит в агонии,
Как прошлой ночью рядом с ним она.
Хотя и понимаю головой:
Никто не хочет быть подругой гения,
Но многие не против стать вдовой.
Как в старину супруга императора,
Презрев и положение, и стыд,
Неистово ласкала гладиатора,
Который вряд ли завтра победит.
В амфитеатре сядет на балконе и
Посмотрит вниз, достоинства полна,
А на арене он дрожит в агонии,
Как прошлой ночью рядом с ним она.
Без заголовка
Я сегодя незаметный,
бесприветный, бесконфетный,
ни Везувия, ни Этны,
ни фонтанов, ни идей;
бесполезно, нелюбезно,
за неделю до отъезда,
а уже такая бездна
отделяет от людей;
не найти меня по следу,
я не праздную победу,
просто еду, еду, еду
и на всё уже забил,
это очень бестолково,
бесполезно, беспонтово,
потому что это ново,
потому что я дебил,
а таких на свете мало,
часть меня уже пропала,
и в мерцании опала
растворяются, как взвесь,
минареты, маги, боги,
реки, горные отроги,
я в дороге, я в дороге,
я совсем уже не здесь.
бесприветный, бесконфетный,
ни Везувия, ни Этны,
ни фонтанов, ни идей;
бесполезно, нелюбезно,
за неделю до отъезда,
а уже такая бездна
отделяет от людей;
не найти меня по следу,
я не праздную победу,
просто еду, еду, еду
и на всё уже забил,
это очень бестолково,
бесполезно, беспонтово,
потому что это ново,
потому что я дебил,
а таких на свете мало,
часть меня уже пропала,
и в мерцании опала
растворяются, как взвесь,
минареты, маги, боги,
реки, горные отроги,
я в дороге, я в дороге,
я совсем уже не здесь.
Без заголовка
Глубоко мой след впечатан в снег.
На него с восторгом смотрят дети.
Я и есть тот снежный человек,
широко известный в мире йети.
Хороша, крепка моя нора,
в ней тепло, уютно, тихо, чисто,
как в ней сладко дремлется с утра,
прячась от настырного туриста.
С пользой провожу я свой досуг,
снегирей из лап кормлю и белок.
Иногда заглядывает друг,
капитан летающих тарелок.
палиндромания 2
Нора камин, ни мин ни макарон,
и рад не лакам, а календари,
и ребра двери Ире в дар бери.
Норд на пути, казАки, туп Андрон.
Додумал сивка, как в ислам, удод.
Доверил Оле дело, лире вод.
А лак слезал, гуру глазел - скала,
А леди, леди видели дела.
от первого лица.
1.
В ранний час, судьбой гоним,
но желая скрыться,
я вошёл в Ерусалим
на чужой ослице.
2.
Сняв укромный уголок,
кончил день пирушкой.
Пил, плясал и под шумок
трахался с подружкой.
3.
Полон дом и весел смех,
но безумны речи,
я не богом был для всех,
сыном человечьим.
4.
Так бы жил и не тужил,
славно и не худо,
если б нас не заложил
пидарас Иуда.
5.
Капитан с коня не слез.
Конь усталый в мыле.
Даже ордер на арест
мне не предъявили.
6.
Через весь Ерусалим
повели к Пилату.
Долго били, надо ж им
оправдать зарплату.
7.
Под конец другого дня
или до обеда
плотник мерку снял с меня
и сказал:"Покеда".
8.
Плотник был в работе скор,
крест пришёлся впору.
Я его едва допёр
на Голгофу-гору.
9.
Справа тать и слева тать,
а напротив - власти.
Стали гвозди забивать
в ноги и запястья.
10.
Положили прямо в пыль
и сорвали глотки,
споря, нужен ли костыль,
или хватит сотки.
11.
Помню чей-то женский крик,
помню боль, а впрочем,
больно только в первый миг,
а потом - не очень.
12.
Духота. Сейчас бы в тень.
Завтра что, суббота?
Я воскресну в третий день,
коли вам охота.
В ранний час, судьбой гоним,
но желая скрыться,
я вошёл в Ерусалим
на чужой ослице.
2.
Сняв укромный уголок,
кончил день пирушкой.
Пил, плясал и под шумок
трахался с подружкой.
3.
Полон дом и весел смех,
но безумны речи,
я не богом был для всех,
сыном человечьим.
4.
Так бы жил и не тужил,
славно и не худо,
если б нас не заложил
пидарас Иуда.
5.
Капитан с коня не слез.
Конь усталый в мыле.
Даже ордер на арест
мне не предъявили.
6.
Через весь Ерусалим
повели к Пилату.
Долго били, надо ж им
оправдать зарплату.
7.
Под конец другого дня
или до обеда
плотник мерку снял с меня
и сказал:"Покеда".
8.
Плотник был в работе скор,
крест пришёлся впору.
Я его едва допёр
на Голгофу-гору.
9.
Справа тать и слева тать,
а напротив - власти.
Стали гвозди забивать
в ноги и запястья.
10.
Положили прямо в пыль
и сорвали глотки,
споря, нужен ли костыль,
или хватит сотки.
11.
Помню чей-то женский крик,
помню боль, а впрочем,
больно только в первый миг,
а потом - не очень.
12.
Духота. Сейчас бы в тень.
Завтра что, суббота?
Я воскресну в третий день,
коли вам охота.
Без заголовка
С помоек кости я таскал
и было бы ошибкой,
считать голодный мой оскал
приветливой улыбкой.
Я близко к вам не подойду,
я ваш запомнил запах,
я не способен за еду
ходить на задних лапах.
Вы не приносите костей,
уродливому злюке,
цена всей вашей доброте -
облизанные руки.
Не всё же ради живота,
не только это важно.
Гроша не стоит доброта,
когда она продажна.
Я вам не сделаю вреда,
я вам не строю глазки.
Мне, как и всем, нужна еда,
ну, и немного ласки.
и было бы ошибкой,
считать голодный мой оскал
приветливой улыбкой.
Я близко к вам не подойду,
я ваш запомнил запах,
я не способен за еду
ходить на задних лапах.
Вы не приносите костей,
уродливому злюке,
цена всей вашей доброте -
облизанные руки.
Не всё же ради живота,
не только это важно.
Гроша не стоит доброта,
когда она продажна.
Я вам не сделаю вреда,
я вам не строю глазки.
Мне, как и всем, нужна еда,
ну, и немного ласки.
Без заголовка
Дома я один. Тиха квартира.
За окном унылый вечер хмур.
Я читаю про жреца Картира
и царя по имени Шапур.
Полетели строки по бумаге,
проникая в плоскости страниц,
вот передо мной проходят маги,
золотятся спицы колесниц,
музыка рельефов, храмов, зданий,
ритмы обелисков и колонн,
звон географических названий,
шелест исторических имён.
Гордо появляется из мрака,
то что озаряют фонари:
бунтари, посаженные на кол
в рабство обращённые цари.
Кровью зарабатывалась слава.
Кровью наполняется казна.
Древняя история кровава,
новая история грязна.
За окном унылый вечер хмур.
Я читаю про жреца Картира
и царя по имени Шапур.
Полетели строки по бумаге,
проникая в плоскости страниц,
вот передо мной проходят маги,
золотятся спицы колесниц,
музыка рельефов, храмов, зданий,
ритмы обелисков и колонн,
звон географических названий,
шелест исторических имён.
Гордо появляется из мрака,
то что озаряют фонари:
бунтари, посаженные на кол
в рабство обращённые цари.
Кровью зарабатывалась слава.
Кровью наполняется казна.
Древняя история кровава,
новая история грязна.
С праздником!
Кто-то гибнет за идею,
кто - за деньги, ну и пусть,
ну а я от вас балдею,
ну а я от вас тащусь.
Только с вами, право слово,
все легко и по плечу,
только с вами мне кайфово,
только с вами я торчу.
Только с вами крыша едет,
я же все за вас отдам,
мадемуазели-леди,
государыни-мадам,
Клеопатры, Афродиты,
радость глаз и боль сердец,
фрау, донны, сеньориты,
просто бабы, наконец.
кто - за деньги, ну и пусть,
ну а я от вас балдею,
ну а я от вас тащусь.
Только с вами, право слово,
все легко и по плечу,
только с вами мне кайфово,
только с вами я торчу.
Только с вами крыша едет,
я же все за вас отдам,
мадемуазели-леди,
государыни-мадам,
Клеопатры, Афродиты,
радость глаз и боль сердец,
фрау, донны, сеньориты,
просто бабы, наконец.
Без заголовка
Врать не люблю другим, а себе тем более.
Если не правда, значит обманут сам.
Просто она была, как цветок магнолии,
раннее утро, на лепестках роса.
Вы б не заметили в ней никакой экзотики,
диких страстей, не видимых до поры,
но согревал чуть тлевший огонь эротики
яшмовый взгляд Хозяйки Медной горы.
Женщины есть - коварство и своеволие,
есть другие, печальней камней могил.
Эта была - прекрасный цветок магнолии,
впрочем, об этом я уже говорил.
Я понимаю, были другие мнения,
каждый верит только своим весам,
но для меня точнейшего нет сравнения,
если не правда, значит, обманут сам.
Если не правда, значит обманут сам.
Просто она была, как цветок магнолии,
раннее утро, на лепестках роса.
Вы б не заметили в ней никакой экзотики,
диких страстей, не видимых до поры,
но согревал чуть тлевший огонь эротики
яшмовый взгляд Хозяйки Медной горы.
Женщины есть - коварство и своеволие,
есть другие, печальней камней могил.
Эта была - прекрасный цветок магнолии,
впрочем, об этом я уже говорил.
Я понимаю, были другие мнения,
каждый верит только своим весам,
но для меня точнейшего нет сравнения,
если не правда, значит, обманут сам.
Без заголовка
Вернувшись назад неизвестно откуда,
где я оказался неведомо как,
старался, метался, надеясь на чудо,
зачем-то себя только мучил, дурак.
Но мне объяснили: тебя отравили,
а я и поверил, а что ещё мог.
Купил в магазине мозги без извилин,
верёвку на шею, на сердце замок.
Я долго учился, как после болезни,
ходить по асфальту и брать телефон,
слова потускнели, а мысли облезли,
всё стало, как было с начала времён.
Но помню страну, где росли эдельвейсы.
И солнце, всходившее не из-за крыш.
А тут, загорись, или дымом завейся,
в лепёшку разбейся, кого удивишь?
где я оказался неведомо как,
старался, метался, надеясь на чудо,
зачем-то себя только мучил, дурак.
Но мне объяснили: тебя отравили,
а я и поверил, а что ещё мог.
Купил в магазине мозги без извилин,
верёвку на шею, на сердце замок.
Я долго учился, как после болезни,
ходить по асфальту и брать телефон,
слова потускнели, а мысли облезли,
всё стало, как было с начала времён.
Но помню страну, где росли эдельвейсы.
И солнце, всходившее не из-за крыш.
А тут, загорись, или дымом завейся,
в лепёшку разбейся, кого удивишь?
Без заголовка
Друга ждёт она, или подругу,
но, по крайней мере, не меня,
девушка в снегу, в пургу и вьюгу,
греясь возле Вечного огня.
Не поймёте, жаль, что не поймёте,
гляньте правде в честные глаза:
люди погибают только «против»,
а совсем не «ради» или «за».
Время вечно тянет к перелому.
Врут, крича: «Эпоха не права!».
Будущему служат по-другому
памятники, символы, слова.
но, по крайней мере, не меня,
девушка в снегу, в пургу и вьюгу,
греясь возле Вечного огня.
Не поймёте, жаль, что не поймёте,
гляньте правде в честные глаза:
люди погибают только «против»,
а совсем не «ради» или «за».
Время вечно тянет к перелому.
Врут, крича: «Эпоха не права!».
Будущему служат по-другому
памятники, символы, слова.
Без заголовка
Глаз по строчке пробежит
и не схватывает сути,
раздражаясь на чужих,
от своих мутит и крутит.
Неожиданная злость
высыпает, как простуда,
просто вырежи и брось,
не желаю и не буду.
Перевес и перегруз
дома, тут и на работе,
этот запах, этот вкус,
просто за душу воротит.
Чтобы был какой-то толк
от бессмысленного спора
наклонить тебя на стол
да и вставить до упора.
Что потом? А что потом -
отвращение и вялость.
Назвала меня скотом.
Наконец-то догадалась.
и не схватывает сути,
раздражаясь на чужих,
от своих мутит и крутит.
Неожиданная злость
высыпает, как простуда,
просто вырежи и брось,
не желаю и не буду.
Перевес и перегруз
дома, тут и на работе,
этот запах, этот вкус,
просто за душу воротит.
Чтобы был какой-то толк
от бессмысленного спора
наклонить тебя на стол
да и вставить до упора.
Что потом? А что потом -
отвращение и вялость.
Назвала меня скотом.
Наконец-то догадалась.
Без заголовка
Что мы в этом мире потеряли?
Чем мы в этой жизни дорожим?
Думаю, что дорог нам едва ли
Богом установленный режим.
Взглядом мы цепляемся за дали,
Думаем, что скоро добежим,
Думаем, ни капли не устали,
Молимся: ещё последний жим.
Только рвутся нервы крепче стали,
И тетрадь заброшенной лежит,
И покрылись патиной медали,
И заледенели виражи.
И ржавеют трещины в металле,
И разбитый колокол дрожит.
Что мы в этом мире потеряли?
Чем мы в этой жизни дорожим?
Чем мы в этой жизни дорожим?
Думаю, что дорог нам едва ли
Богом установленный режим.
Взглядом мы цепляемся за дали,
Думаем, что скоро добежим,
Думаем, ни капли не устали,
Молимся: ещё последний жим.
Только рвутся нервы крепче стали,
И тетрадь заброшенной лежит,
И покрылись патиной медали,
И заледенели виражи.
И ржавеют трещины в металле,
И разбитый колокол дрожит.
Что мы в этом мире потеряли?
Чем мы в этой жизни дорожим?
Без заголовка
I
Слеп
Свод
Льёт
Из дыр
Склеп
Гниёт
Склеп
Сыр
Там на полу
В тёмном углу
Мрачного грота
Зги не видно
Только ехидна
Ищет кого-то.
Брось, старуха,
Ведь это лажа
Жизнь глуха
К подобной блажи
Брось этот труд
И я рад
Зной зуд
Гром
Град
Кругом
Ад.
II
Кто же
Просит о свете
Ночь
Боже
Ветер
Уносит прочь
Маски
Крылья
И чьи-то лица
Сказки
Были
И небылицы
Всё
Разом
Всё
Наобум
Где
Разум
Где
Ум
Голод
Холод
И ровно
Год
Город
Вспорот
Словно
Живот
Вот.
III
Дум караван
Мил
Мал
Лёгкий туман
В мир
Пал
Ранней порой
Свод
Бел
Гимн голубой
Лёд
Пел
Давит стена
Смех
Крик
Словно тома
Тех
Книг
Где на листах
Строк
Нет
Слово на страх
Смолк
Свет.
IV
Лист
Чист
Открыта страница
Стены
Сцены
Ладони, лица
Чушь
Плюш
Калифы на час
Свят
Взгляд
Бешено мчась
Скалы
Вокзалы
Последний срок
Странные
Странствия
На Восток
Свары
Гитары
Огонь в печах
Олово
Головы
На плечах
Ночи
Короче
Фонтан брызг
Карие очи
Вдрызг.
Слеп
Свод
Льёт
Из дыр
Склеп
Гниёт
Склеп
Сыр
Там на полу
В тёмном углу
Мрачного грота
Зги не видно
Только ехидна
Ищет кого-то.
Брось, старуха,
Ведь это лажа
Жизнь глуха
К подобной блажи
Брось этот труд
И я рад
Зной зуд
Гром
Град
Кругом
Ад.
II
Кто же
Просит о свете
Ночь
Боже
Ветер
Уносит прочь
Маски
Крылья
И чьи-то лица
Сказки
Были
И небылицы
Всё
Разом
Всё
Наобум
Где
Разум
Где
Ум
Голод
Холод
И ровно
Год
Город
Вспорот
Словно
Живот
Вот.
III
Дум караван
Мил
Мал
Лёгкий туман
В мир
Пал
Ранней порой
Свод
Бел
Гимн голубой
Лёд
Пел
Давит стена
Смех
Крик
Словно тома
Тех
Книг
Где на листах
Строк
Нет
Слово на страх
Смолк
Свет.
IV
Лист
Чист
Открыта страница
Стены
Сцены
Ладони, лица
Чушь
Плюш
Калифы на час
Свят
Взгляд
Бешено мчась
Скалы
Вокзалы
Последний срок
Странные
Странствия
На Восток
Свары
Гитары
Огонь в печах
Олово
Головы
На плечах
Ночи
Короче
Фонтан брызг
Карие очи
Вдрызг.
Без заголовка
на пустых словах
на крючках и спицах
виселиц и плах
камнем на уме
а на проводах
пуганые птицы
промахи в делах
флаги на корме
в дальних городах
в царственных столицах
на семи холмах
памятником мне
сохранит аллах
старый грех простится
на семи ветрах
в школе и тюрьме
ляжет в души страх
вытянутся лица
мой развеют прах
вспомнят обо мне
странники в горах
бедные в больницах
леди в номерах
мёртвые в земле
пусто на листах
палец на устах
тени на луне
всадник на коне
на крючках и спицах
виселиц и плах
камнем на уме
а на проводах
пуганые птицы
промахи в делах
флаги на корме
в дальних городах
в царственных столицах
на семи холмах
памятником мне
сохранит аллах
старый грех простится
на семи ветрах
в школе и тюрьме
ляжет в души страх
вытянутся лица
мой развеют прах
вспомнят обо мне
странники в горах
бедные в больницах
леди в номерах
мёртвые в земле
пусто на листах
палец на устах
тени на луне
всадник на коне
свежее, пьяное
Я сижу в несусветном шалмане
к этой матери посланный нах.
Тут играют совсем не цыгане,
а баварцы в зеленых штанах.
В этом храме великого пива
галл, германец, японец и скиф
дружелюбно и даже игриво
выпивают под бойкий мотив.
Триста душ только в этом вот зале,
реки пива, всемирный размах.
И зачем люди, нах, воевали?
И зачем дранх нах остен был, нах?
Не моя эта шобла и стая,
им меня за сто лет не понять,
но литровая кружка пустая,
не добавить хотя бы ноль пять?
Столько лиц, удивительно разных,
это правда и больше, чем факт,
только я ну такой несуразный,
что никак не иду на контакт.
Девушка разносит калачи,
как неуловимая комета,
не заметишь вовремя, и это,
как его, кричи и не кричи.
Пролетела розово, а жаль.
Калача попробовать охота.
Трудная у девушки работа,
это не в Париже пляс Пигаль.
Вот опять прошла ко мне спиной,
лишь торчит от лифчика застежка,
ладно, посижу еще немножко,
и пора в гостиницу, домой.
к этой матери посланный нах.
Тут играют совсем не цыгане,
а баварцы в зеленых штанах.
В этом храме великого пива
галл, германец, японец и скиф
дружелюбно и даже игриво
выпивают под бойкий мотив.
Триста душ только в этом вот зале,
реки пива, всемирный размах.
И зачем люди, нах, воевали?
И зачем дранх нах остен был, нах?
Не моя эта шобла и стая,
им меня за сто лет не понять,
но литровая кружка пустая,
не добавить хотя бы ноль пять?
Столько лиц, удивительно разных,
это правда и больше, чем факт,
только я ну такой несуразный,
что никак не иду на контакт.
Девушка разносит калачи,
как неуловимая комета,
не заметишь вовремя, и это,
как его, кричи и не кричи.
Пролетела розово, а жаль.
Калача попробовать охота.
Трудная у девушки работа,
это не в Париже пляс Пигаль.
Вот опять прошла ко мне спиной,
лишь торчит от лифчика застежка,
ладно, посижу еще немножко,
и пора в гостиницу, домой.
Без заголовка
Отложил далёкий предок
(не для чёрного ли дня?)
эти несколько монеток,
что дошли и до меня.
Может, предок жил богато,
но пропало всё добро,
нет ни платины, ни злата,
только медь и серебро.
Не купить на них пролётку,
не купить и рысака,
мелочь - кучеру на водку,
да на рюмку коньяка.
Эх, былое время, где ты?
Думай, думай, голова.
Эти старые монеты
будто старые слова.
На язык ложатся кругло,
как полтинник на ладонь:
и «оглобля», и «подпруга»,
«удила», «дуга», «супонь».
Потемнел металл, состарен,
но остались вес и вид,
их не примут на базаре,
да послушай, как звенит.
Жаль, не всё сохранно в мире,
и к монетам век суров,
видишь, плавала в сортире
эта пара пятаков.
Не сиять им медью снова,
не прочесть ни герб, ни год.
Словно два затёртых слова:
«демократ» и «патриот».
(не для чёрного ли дня?)
эти несколько монеток,
что дошли и до меня.
Может, предок жил богато,
но пропало всё добро,
нет ни платины, ни злата,
только медь и серебро.
Не купить на них пролётку,
не купить и рысака,
мелочь - кучеру на водку,
да на рюмку коньяка.
Эх, былое время, где ты?
Думай, думай, голова.
Эти старые монеты
будто старые слова.
На язык ложатся кругло,
как полтинник на ладонь:
и «оглобля», и «подпруга»,
«удила», «дуга», «супонь».
Потемнел металл, состарен,
но остались вес и вид,
их не примут на базаре,
да послушай, как звенит.
Жаль, не всё сохранно в мире,
и к монетам век суров,
видишь, плавала в сортире
эта пара пятаков.
Не сиять им медью снова,
не прочесть ни герб, ни год.
Словно два затёртых слова:
«демократ» и «патриот».
The Wreck of the Hope
(художник Caspar David Friedrich)
Солнце померкло бы,
я бы так не плакал.
Всё, что было прежде -
просто мура.
Занавесьте зеркало,
потушите факел,
у меня надежда
умерла вчера.
Я ли не возил её
на курорты Азии,
чтобы покачалась
на морских волнах.
Я ли не кормил её
отборнейшей фантазией,
но она скончалась
на моих руках.
Жизнь исковеркана,
как в античной драме.
Чёрные одежды
я надел с утра.
Занавесьте зеркало
и картину в раме,
у меня надежда
умерла вчера.
Мне твердят приятели:
всё ещё будет.
Только я не верю,
и не мил свет.
В гроб её спровадили
недобрые люди,
и закрыли двери,
и её нет.
Больше не обрадуют
утро и вечер,
поле безбрежное,
золотая пчела.
Потушите радугу,
пусть горят свечи.
У меня надежда
вчера умерла.
Без заголовка
Опять пишу
есть повод и причина
карандашу
доверить слов поток
дрожит листок
в предчувствии почина
и первых строк
рождается клубок
бумагу рву
ищу свою манеру
не по нутру
уже который раз
но вот в каркас
любимого размера
брикеты фраз
бросаю разойдясь
я стал другим
возможно много хуже
мои враги
по мне уже грустят
протухший взгляд
глаз мутны как лужи
пришёл закат
и нет пути назад
пустые дни
проносятся в запарке
горят огни
и гаснут под метель
живу как зверь
в хорошем зоопарке
гляжу на дверь
в предчувствии потерь
но к чёрту грусть
и нам ли быть в печали
прошли и пусть
младенческие сны
дождусь весны
и будут как в начале
глаза ясны
и площади тесны
есть повод и причина
карандашу
доверить слов поток
дрожит листок
в предчувствии почина
и первых строк
рождается клубок
бумагу рву
ищу свою манеру
не по нутру
уже который раз
но вот в каркас
любимого размера
брикеты фраз
бросаю разойдясь
я стал другим
возможно много хуже
мои враги
по мне уже грустят
протухший взгляд
глаз мутны как лужи
пришёл закат
и нет пути назад
пустые дни
проносятся в запарке
горят огни
и гаснут под метель
живу как зверь
в хорошем зоопарке
гляжу на дверь
в предчувствии потерь
но к чёрту грусть
и нам ли быть в печали
прошли и пусть
младенческие сны
дождусь весны
и будут как в начале
глаза ясны
и площади тесны
Без заголовка
Я по белому снегу босой.
Белый снег обжигает, как уголь.
Время белой идёт полосой.
Все ответы найдутся – погугль.
Жизнь моя и пестра и грязна,
неприглядна, уныла, увечна,
а снаружи её белизна
хорошо, только недолговечна.
Всё, что за зиму я закопал,
и полезет весной из сугроба,
потому что душа - матерьял,
из которого шьют после гроба.
Белый снег обжигает, как уголь.
Время белой идёт полосой.
Все ответы найдутся – погугль.
Жизнь моя и пестра и грязна,
неприглядна, уныла, увечна,
а снаружи её белизна
хорошо, только недолговечна.
Всё, что за зиму я закопал,
и полезет весной из сугроба,
потому что душа - матерьял,
из которого шьют после гроба.
Без заголовка
Этот царственный камень,
этот белый колосс,
я своими руками
обтесал и вознёс,
обработал по меркам,
и проверил на глаз,
и в гармонию ввергнул,
и от хаоса спас.
Снег ложится на крыши.
Вечер скучен и нем.
Если камень не дышит,
что я сделал? Зачем?
этот белый колосс,
я своими руками
обтесал и вознёс,
обработал по меркам,
и проверил на глаз,
и в гармонию ввергнул,
и от хаоса спас.
Снег ложится на крыши.
Вечер скучен и нем.
Если камень не дышит,
что я сделал? Зачем?
Без заголовка
Я зажёг от спички свечи,
день скончался и зачах,
наступил печальный вечер,
мрачный вечер при свечах.
Мы вдвоём. Зачем, не знаю.
Я молчу. Она молчит.
Звон последнего трамвая.
Сердце бешено стучит.
Два огня в глазах огромных.
Силуэт покатых плеч.
Я спросил, о чём, не помню,
я хотел предостеречь,
знаю, незачем и нечем,
но молчать ещё горчей,
и не громче эти речи
треска тающих свечей.
За окном - холодный ветер.
На столе - язык огня.
Что ещё на этом свете
не простится для меня?
день скончался и зачах,
наступил печальный вечер,
мрачный вечер при свечах.
Мы вдвоём. Зачем, не знаю.
Я молчу. Она молчит.
Звон последнего трамвая.
Сердце бешено стучит.
Два огня в глазах огромных.
Силуэт покатых плеч.
Я спросил, о чём, не помню,
я хотел предостеречь,
знаю, незачем и нечем,
но молчать ещё горчей,
и не громче эти речи
треска тающих свечей.
За окном - холодный ветер.
На столе - язык огня.
Что ещё на этом свете
не простится для меня?
Без заголовка
Возвращаюсь на миг
в свой покинутый угол,
где завалы из книг,
где рассеянный свет,
где тревога сильней,
и готовы к услугам
слуги памяти дней,
слуги памяти лет.
Мне напомнят они
всё, что было когда-то,
как унылые дни
я по свету влачил,
и забытую суть,
и печальные даты
мне навалят на грудь,
что твои кирпичи.
И погонят с крыльца.
Путь мой ровен и кругл.
Нет конца у кольца,
как его не крути.
Я хоть это постиг
и в покинутый угол
возвращаюсь на миг,
чтобы снова уйти.
в свой покинутый угол,
где завалы из книг,
где рассеянный свет,
где тревога сильней,
и готовы к услугам
слуги памяти дней,
слуги памяти лет.
Мне напомнят они
всё, что было когда-то,
как унылые дни
я по свету влачил,
и забытую суть,
и печальные даты
мне навалят на грудь,
что твои кирпичи.
И погонят с крыльца.
Путь мой ровен и кругл.
Нет конца у кольца,
как его не крути.
Я хоть это постиг
и в покинутый угол
возвращаюсь на миг,
чтобы снова уйти.
Без заголовка
Мнусь, обволакиваю, льну,
хотя выкручиваюсь вяло,
но шёлком вышивать по льну -
пустая трата матерьяла,
мою сермягу режет нить,
перетирается у сгиба,
не потянуть, не отпустить,
на леску пойманная рыба,
и ришелье, и крест, и гладь -
ручная дамская забава,
не взять, не бросить, не продать,
недосмертельная отрава,
недопреподанный урок,
незавершённая работа,
и всё короче поводок,
и выше, выше, выше нота...
Полёт срывается в пике.
От ветра хлопает калитка.
Откуда это в кулаке
взялась оборванная нитка?
хотя выкручиваюсь вяло,
но шёлком вышивать по льну -
пустая трата матерьяла,
мою сермягу режет нить,
перетирается у сгиба,
не потянуть, не отпустить,
на леску пойманная рыба,
и ришелье, и крест, и гладь -
ручная дамская забава,
не взять, не бросить, не продать,
недосмертельная отрава,
недопреподанный урок,
незавершённая работа,
и всё короче поводок,
и выше, выше, выше нота...
Полёт срывается в пике.
От ветра хлопает калитка.
Откуда это в кулаке
взялась оборванная нитка?
Без заголовка
я в лесу поутру
выгоняю хандру,
а её накопилось немало,
этим летом горел,
а теперь чёрно-бел,
как и всё, что со мною бывало
всё мерещится там
по сугробам, кустам,
за берёзой, за липой, за ивой,
ну а мне на глаза,
только те, кому за,
ни одной молодой и красивой.
если по лбу и в лоб,
всё равно мизантроп
обезвожен, разбужен, простужен,
ты, конечно, права,
я глотаю слова,
ну так надо хоть что-то на ужин.
выгоняю хандру,
а её накопилось немало,
этим летом горел,
а теперь чёрно-бел,
как и всё, что со мною бывало
всё мерещится там
по сугробам, кустам,
за берёзой, за липой, за ивой,
ну а мне на глаза,
только те, кому за,
ни одной молодой и красивой.
если по лбу и в лоб,
всё равно мизантроп
обезвожен, разбужен, простужен,
ты, конечно, права,
я глотаю слова,
ну так надо хоть что-то на ужин.
В этой группе, возможно, есть записи, доступные только её участникам.
Чтобы их читать, Вам нужно вступить в группу
Чтобы их читать, Вам нужно вступить в группу
