Откройте свой Мир!

"Труд знает радость танца и цветенья. где сердце знает песни а не стоны,
где красота растёт из вдохновенья, а не из мрака меры и закона,
каштан могучий в розовом цветеньи твоих корней не отделить от кроны,
о гибкость стана о лучистость взора,
как отличить нам танец от танцора..?."

АКЦЕНТЫ В ЛИТЕРАТУРНОМ ОБРАЗОВАНИИ
nikolai2000
July 28th, 0:49
Д.С.Мережковский писал;
Достоевский отметил удивительную способность Пушкина приобщаться ко всяким, даже самым отдаленным культурным формам, чувствовать себя как дома у всякого народа и времени. Автор "Преступления и наказания" видел в этой способности характерную особенность русского племени, предназначенного для объединения враждующих человеческих племен в единой мировой жизни духа, основанной на христианской любви.

Пушкин "Евгением Онегиным" очертил горизонт русской литературы, и все последующие писатели должны были двигаться и развиваться в пределах этого горизонта. Жестокость Печорина и доброта Максима Максимовича, победа сердца Веры над отрицанием Марка Волохова, укрощение нигилиста Базарова ужасом смерти, смирение Наполеона-Раскольникова, читающего Евангелие, наконец, вся жизнь и все творчество Льва Толстого - вот последовательные ступени в развитии и воплощении того, что угадано Пушкиным.

Эти два непримиримых или непримиренных начала, два мировых потока - один к Богу, другой от Бога, вечно борются и не могут победить друг друга. Только на последних вершинах творчества и мудрости - у Платона и Софокла, у Гёте и Леонардо да Винчи, титаны и олимпийцы заключают перемирие, и тогда предчувствуется их совершенное слияние в, быть может, недостижимой на земле гармонии. Каждый раз достигнутое человеческое примирение оказывается неполным - два потока опять и еще шире разъединяют свои русла, два начала опять распадаются. Одно, временно побеждая, достигает односторонней крайности и тем самым приводит личность к самоотрицанию, к нигилизму и упадку, к безумию аскетов или безумию Нерона, к Толстому или Ницше, - и с новыми порывами и борениями дух устремляется к новой гармонии, к высшему примирению.
Поэзия Пушкина представляет собою редкое во всемирной литературе, а в русской единственное, явление гармонического сочетания, равновесия двух начал - сочетания, правда, бессознательного, по сравнению, напр. с Гёте.


Миросозерцание Пушкина шире нового мистицизма, шире язычества. Если Пушкин не примиряет этих двух начал, то он, по крайней мере, подготовляет возможность грядущего примирения.


А.ПЛАТОНОВ

Если чувства, которые гораздо древнее мысли, уже нашли общую, уравновешивающую их в мире точку в форме наслаждения, то мысль еще не твердо стоит в мире, мысль, так сказать, не сбалансирована с природой, и от этого происходит всякая мука, отрава и порча жизни, чувство расцветает в миге наслаждения, — и чувство нашло себе пищу, уравновесилось, усиливается и служит целям человека. Мысль не нашла себе еще ответа. Ответить же и удовлетворить мысль может только истина, и не осколки истины (часть истины — всегда ложь, только вся истина — истина), а вся истина.


В.И.ВЕРНАДСКИЙ

1 ИСТОРИЯ НАУКИ

Ибо каждое поколение должно вновь самостоятельно пересматривать прошлое научного знания, так как благодаря ходу жизни и научной мысли, в нем постоянно и на каждом шагу выдвигается им раньше не понятое и не замеченное предыдущими поколениями. Многое становится ясным и понятным лишь потомкам, иногда отдаленным. Я не говорю о новых находках и открытиях, неизвестных современникам, но о том фактическом основном материале истории науки - сочинениях, мыслях, фактах, которые в глазах потомков неизбежно получают иное освещение благодаря общему прогрессу науки и жизни, чем это представлялось, скажем, Гёте.


4 ИСТОРИЯ ЕСТЕСТВОЗНАНИЯ КАК НЕНАПИСАНННАЯ ИСТОРИЯ И ИСТОРИЯ ЧУВСТВ КАК ИСТОРИЯ ИСКУССТВА НАПИСАНА .


11. История естествознания в нашей стране не написана и еще не осознана. Мне много раз приходилось в нее вдумываться и ею урывками заниматься, и я ясно вижу, что она изменит все понимание нашего русского прошлого, как это на наших глазах произошло уже для истории нашей литературы (так Дмитрий Мережковский в статье "Пушкин" пишет что романом "Евгений Онегин" Пушкин очертил горизонт русской литературы и все последующие писатели должны были двигаться и развиваться в пределах этого горизонта .прим моё. ) и нашего искусства: музыки, живописи. Мне кажется даже, что здесь рознь между реальным прошлым и современным осознанием окажется еще более резкой.


(А.П.ПЛАТОНОВ О ИСТОРИИ МЫСЛИ И ИСТОРИИ ИСКУССТВА.
В порядках борьбы за существование, в каких-то организмах, предшествующих человеку, родилась мысль как новая мощная органическая функция для жизни и победы. В человеке мысль достигла своего расцвета, высшей силы и совершенства. Этот новый орган жизни требует себе соответствия, равновесия с миром. Если чувства, которые гораздо древнее мысли, уже нашли общую, уравновешивающую их в мире точку в форме наслаждения, то мысль еще не твердо стоит в мире, мысль, так сказать, не сбалансирована с природой, и от этого происходит всякая мука, отрава и порча жизни, чувство расцветает в миге наслаждения, — и чувство нашло себе пищу, уравновесилось, усиливается и служит целям человека. Мысль не нашла себе еще ответа. Ответить же и удовлетворить мысль может только истина, и не осколки истины (часть истины — всегда ложь, только вся истина — истина), а вся истина.
Маленькая, как будто вещь, мысль требует себе работы и удовлетворения — и родила своим существованием то мучительное состояние, что человек ищет смысла, будучи сам смыслом, хочет изменить мир и не знает для того хорошего оружия, а всякое оружие находится же в его руках. Весь мир должен стать равен человеческой мысли — в этом истина. Вот в чем вся суть.



ЦИТАТЫ ИЗ ТРУДОВ ВЕРНАДСКОГО
Но в научном движении XIX в. мы, наряду с развитием математики и естествознания, видим колоссальное развитие наук исторических. Их существование, столь далекое от математических умозрений или механических моделей, делает попытки внести эти модели или обобщения в область социологии столь же мало вероятными, как делало их в XVIII столетии развитие нового естествознания. К тому же сейчас и в пределах естествознания область, стоящая за границами математики и механических моделей, не уменьшается вековым ходом научного знания, но скорее увеличивается. В общем и сейчас математические формулы и механические модели играют роль не большую, чем прежде, если только мы обратим внимание не на отдельные области знания, а на всю науку в целом. Идет работа Сизифа: природа оказывается более сложной, чем разнообразие бесконечное - символов и моделей, созданных нашим сознанием...



О «вернадскианстве» как учении
Вопрос к выступлению Линдона Ларуша в Интернете 19 апреля 2011 года.
Вопрос: Вернадскианство как учение: что можно сказать по этому поводу сегодня? А именно – Вернадский писал о том, что история искусства уже написана (в частности литературные критики писали о том, что у Пушкина в Евгении Онегине описаны отношения мужчины и женщины и из этого круга в дальнейшем писатели уже не выходят). Видимо имеется в виду сфера чувств. А вот история науки пишется каждым поколением заново, и от каждого поколения требуется труд по переосмыслению задач науки и её места в поиске человечества смысла существования. На мой взгляд, привнося искусство в науку и будет достигаться истинность знания, которая пока отсутствует в силу молодости и незрелости сегодняшней мысли.
Письменный ответ Л. Ларуша (5 мая 2011 г.):
В правильном контексте этот вопрос уместен. Любой истинный научный принцип зарождается в классическом художественном воображении, и в этой начальной точке ученый в художнике ищет физические решения вопросов, которые возникают у классического художника. И с этой точки зрения, без сомнения, классический русский шразум стоит за работами зрелого гения, к которым относятся работы академика Вернадского в последнее десятилетие его жизни. Ученый и художник в данном случае жили в одном теле.
Поворотной точкой в превращении академика Вернадского в подлинного гения стало его признание в 1936 году Бернхарда Римана своим предшественником. С этого времени его научные исследования обретают достойное место в истории науки со времен появления «Об ученом незнании» Николая Кузанского.
Поворот, который я условно связываю с 1936 годом, имеет прямое отношение к онтологическим вопросам, которые в заключительном разделе (№3) диссертации Римана 1854 года были отнесены к системным. Онтологические проблемы, поставленные Риманом, оставались ключевыми онтологическими вопросами, которые были правильно сформулированы, но требовали ответа. Гипотеза Римана из третьего раздела диссертации нашла подтверждение в предложенных Вернадским категориях литосферы, биосферы и ноосферы. Эти три категории подчиняются онтологическому принципу «разума», для которого не существует «пустого пространства», но есть область космического излучения. Мой коллега Скай Шильдс поставил этот же вопрос в категориях эйнштейнова различения абиотического пространства-времени от жизненного пространства-времени; пространство само по себе не является независимой сущностью. Он указывает, что этот вопрос поднимал Эйнштейн. Это аспект темы, которую исследовал академик Вернадский.

www.larouchepub.com/russian
Метки: Вернадский, Ларуш, Николай Кузанский, Риман, Скай Шильдс, искусство, наука, ноосфера, творческое начало


Оставить комментарий




От Автора – предложил бы для развития педагогики и преодоления постмодернизма и построения Вернадскианства , обсуждение статей Платонова , Радищева и Толстого «О любви», вместо «нерукотворных памятников» и репертуаров детских хоров с «степью кругом» и «вечерним звоном», которые надеюсь когда-нибудь услышать в академическом исполнении. » Пушкин» Мережковского был бы гармоничен, пусть бы по времени потеснились Белинский и Герцен(кроме Гимна Природе в переводе Герцена)
Ксожалению не увидел в действии книги Хрестоматия критических материалов [Текст] : Русская литература рубежа XIX - XX веков / Сост., авт. ст. Л. Ю. Алиева, Сост. Т. В. Торкунова. - Москва : Айрис-пресс : Рольф, 1999. - 496 с. .... Литературная критика [Текст] : художественная лит-ра
Надеюсь что вот такие акценты надо сделать в грядущем литературном образовании, равно как и Бахтинские тропинки рождаться (в противовес совдеповским « сам с собою я веду беседу»(в дурке)) где троица – я и мой герой спорят и раскрываются на третьего . чтобы быть понятым
«Я бесконечно плох, но Кому-то нужно, чтобы я был хорош . Каясь, я именно устанавливаю Того, в Ком я устанавливаю свой грех. Это и есть обоснованный покой, не выдумающий ничего; спокойствие может быть либо самодовольства либо доверия; от покоя самодовольства, т. е. покоя эстетической мифологемы, должно освободить меня именно беспокойство, которое, чрез покаяние, станет доверием .— Дело серьезнее свободы, дело идет (в вере) о большем, чем о свободе, т.е. чем о гарантиях .
Но в известные моменты необходимо встанет перед нами проблема воплощенного Бога .»М.Бахтин.
И я надеюсь мысль Татищева ,как учёного, о том что образование должно давать спокойствие души воплотиться не утрачивая своей прогрессивной сущности в отличии от церковного образования… обретёт в своей сокровищнице теорию относительности как созидательную силу будущего, но не постмодернизм.
Н.Нефёдов 27 07 2013
Leave a commentAdd to MemoriesShare
< Previous DayNext Day >

Повышение курса доллара, это реакция на перемещение производства из России в Китай. Такая защитная реакция заставит сначала малого производителя а затем промышленность в целом заняться собственным производством, как после дефолта обновилась металлургия и т.д. (Ведь современный кризис есть следствие перемещения производства в Китай и как следствие - безработица, в том числе скрытая.) Есть мнение, что обновление и модернизация промышленности происходила в военное время уничтожением ( физическим) всего старого и на новом месте созданием нового… . В отсутствии глобальных войн меняется и логика прогресса. Постмодернизм стал орудием разрушения, зародившись на западе в левых течениях( Постмодернистская культура оправдывает вопиющие факты разрушения логического мышления, не признавая за ним ценности, дающей человеку возможность адекватно воспринимать причинно-следственную ткань объективной реальности, что ставит под удар не только социо-гуманитарные науки и философию, но и весь спектр человеческого познания.)В России нельзя не учитывать целостности образования и как следствие вторая волна угроз связанных с перемещением производства смягчается в сравнении с предыдущим дефолтом. Необходимы обновлённые производственные отношения, включающие в себя лучшее в капитализме и социализме, а об этом лучше всего сказал Менухин :»Капитализм требует энергию и формирует ответственность , а социализм излучает энергию и требует сострадания…»

http://youtu.be/QmLsxfGPCag

http://youtu.be/Aop4sOhCfg0

Немцам дают кредиты в два раза дешевле, чем другим участникам евросоюза...Это можно сравнивать с инвестициями. В России с одной стороны дивиденты по акциям не платят, а распределяют по усмотрению государственных чиновников, это порождает перепродажу предприятий, конечно тут есть и за и против... .Возможно уже сложилась система частных владельцев которые в действительности имеют больше традиции государственных управляющих с хорошим личным доходом , владеющими свободой интернационального капитала , однако в силу этого инвестируют охотно в Китай и Бразилию, т.к. в России доля зарплаты в себестоимости выше чем в Китае больше 30 процентов , создаётся ситуация , что зарплата около 2-4 долларов в час против китайских 80 центов обеспечивается продажей энергоносителей, за которые Россия получает лишь 10-40 процентов, а остальное остаётся в виде недвижимости за рубежом и не может принести реальные технологии и средства для жизни гражданам России могущим самим создавать нанотехнологии и современное производство. Реальная военная мощь может убедить импортёров повысить процент оплаты за сырьё, на Востоке можно скорее приобрести технологии и внедрить их...Нельзя внедрять и развивать производство на основе стимулов госсобственности, это и экономическая и моральная ситуация. Вернадского и Менделеева дала мировой цивилизация именно Россия. Решение национального вопроса "помогло" Марксистам получить поддержку и потерять производительность труда...при этом то что делает капитал в Китае, мы на всех основаниях не допускаем у себя, порождается перевод производств из России в Китай и Бразилию...В Е вропе этот процесс породил кризис созданный людьми потерявшими работу (она ушла в Китай) и за кредиты живущими по старому широко. По мнению экономиста Е. Гайдара - наибольшим злом в России и о это зло разбивает всё положительное в смысле либерализации - можно назвать ксенофобию.
Простите, тот кто взял столько суверенитета сколько хотел не создал на свободные от налогов средства ни германской ни китайской модели, это доказывает необходимость одного учебника истории созвучного с карамзиным и от которого несвободны в хорошем смысле Соловьёв и Ключевской, при этом методы улучшения инвестиционного климата в России с сохранение не мифических 15 европейских долларов за час, а 4 , 6 Российских должны быть общеизвестны и волею в том числе национальной доведены до состояния общих государственных идей а не только понятных но не убедительных для многих слов о том что мы для иностранцев - все русские. Это задача в целом интеллигенции выработать сформировать и довести..., пока реально мы переводим производство за рубеж.

ЗАБАВНЫЙ МОТИВЧИК

Можно ли ощутить, что тебе семнадцать, когда на дворе бушует май, а за плечами целый год художки, той самой, в которую так хотелось поступить, пусть даже со второго раза!
Конечно можно! Ведь занятия по теории сменила летняя практика, сменил долгожданный пленер! - И вот в руках этюдник, а впереди уйма времени, можно идти по городу в котором прошло детство.Можно останавливаться около домов, в старых заброшенных парках, и делать зарисовки.
Так и в этот майский денёк привлекает внимание полуразрушенный "особняк" сталинской застройки, который чернеет проёмами окон на заброшенном пустыре.Всё в строении дышит сухим конструктивизмом того времени... квадраты, треугольники, отсутствие жизни там, где некогда всё дышало, двигалось, сменялось, окружённое архитектурой для народа...
Таков он стиль конструктивизма в дали от шумных, больших улиц. Стиль этот утилитарен, читай безличен и сух, как наш век.
Что же разложить этюдник и рисовать, однако откуда-то из окружающего пространства появляется порождённый им субьект лет 25-ти в тельняшке и глубиной в глазах
- Ты что тут делаешь?-
- Да вот, сижу, рисую -
- А это, в руках - кисточка? - Да, кисточка, а это вот карандаш и резинка.
-Резинка говоришь? - спрашивает гражданин в тельняшке - Да отвечаю, резинка! - Резинкой нельзя, а пальцем можно!
Далёк наш век от натурализма , графику да абстракционизм подавай, но что за ними, каков он забавный мотивчик? - Вспомним Пабло Пикассо. Чувствовал мастер 17 своих лет! Его первая картина "Девушки из Авиньона" - известна во всём мире.
Есть ли на полотне изображающем лица продажной любви, пороки человеческие и страсти, есть ли среди них звезда? Или в любом из них читаешь: резинкой можно и пальцем можно.
Бушует май, а ты идёшь по некогда Уктусской, к нынешней южной и видишь лица с картины Пикассо, но вдруг Звезда!
Уже семнадцать ..., станет ли забавным мотивчиком полуразрушенный купеческий дом, с его претензией на индивидуальность и едва белеющая в чёрном проёме окна, утерянная во времени , античная богиня любви Венера?
Уже 17 лет, нескончаемой вереницей лиц с картины Пикассо проходит одно время и сменяется другим, но как найти подобающее место звезде среди них, заглянуть внутрь себя , осознать часть той вины, подойти ближе к природе , что из ничтожества выплёскивает свои создания и не гогворит им откуда они и куда идут!

Медведев сентябрь 2000 г.

Дивиденды центробанк не платит, тогда какие инвестиции ждать. Китайцам инвестируют и их центробанк дивиденты платит, опять самим не остаётся живут как нищие против нашего( еда это продовольственная независимость и главный показатель, я про благосостояние земледельцев).Раз газ из сланцев в Америке Европе научились получать - нам самим себе за внешним занавесом инвестировать и инновации добывать?
Как обустраивать - видимо как сложилось, не лучше подкупленных демократией от римской империи , но и не хуже наци - демократией Византии - пусть много народов, однако неплохо жили и в числе умножались - значит скрытая демократия как в Японии - тоже страна лидер экономического роста , а с нашими достижениями недавнего прошлого можно плясать.!

Если в Фаннни Май а не в Дженерал Моторс идут нефтедоллары, как понять доходность инновационых компаний, ведь не инфраструктура сама по себе доход несёт?

http://blogs.mail.ru/mail/orak...



Мысль Е.Гайдара о становлении демократии как греческой модели, как общественно политической модели необходимой для достижения уровня развития стран лидеров экономического роста - достойна внимания и обсуждения... .Автор , беря на себя труд определить место зарождения одной из общественных формаций, ставшей в последствии самой прогрессивной политической формой,говорит о происхождении демократии на берегах Древней Греции.
Насколько я понимаю отечественная историческая школа берёт начало и стоит на трудах Н.Карамзина и А.Пушкина и нельзя так просто без внимания оставить мысль Н.Карамзина о том, что демократия западу досталась от Римской империи а Великороссии от Византии досталось единовластие.

Сходятся ли в России полюса и насколько амбивалентность может быть целостной по отношению к нашему историческому развитию, этот вопрос безусловно решён и определён в польз
Однако необходимо постоянное компетентное обсуждение текущих вопросов... . Это происходит И ПРИ ОБСУЖДЕНИИ проблемы неудавшейся в России демократии царя Б.Годунрва... и при взаимодействии центализованной(удельной) власти с народным вече древней Руси.
Сегодняшнее Развитие китайской экономики, и данные о низком по отношению к России ВВП на душу населения в Китае и В странах БРИК(данные из книги "Долгое Время")
Недавние достижения России в техническом развитии (космос, ядерные станции.Вернадскианство,и Таблица Менделеева в прошлом)
Сегодняшний кризис стран лидеров экономического развития и постмодернизм запада, и издержки этих процессов в России , модерность в современной России(С.Б.Хомяков) и атомизация сознания ( Белоногов Уфимский университет) как достижение точнее преодоление кризисов власти в России.Путин как антикризисный управляющий при взрывном электорате, или генератор ускорения при наличии гражданского развитого общества(Б.Ельцин в выступлении по1- каналу днём, "я верил в демократию , но не получилось, вот вам Путин"...
Неоправдавшаяся демократия Б.Ельцина и закрытая демократия В.Путина(аналог японских и (советских?) выборов,когда знают наперёд кто победит, однако по уч-ку революционеров Чегевары в этих условиях революция невозможна.)21@yandex.ru

orakulowidii@mail.ru

Noosphere
sustainable development paradigm
is no alternative
!"
1.
–
определяют объективную необходимость и
потребность нового взгляда на проблему устойчивого развития человечества.
Ноосфера по В.И.Вернадскому
–
это новое состояние Биосферы планеты
Земля
–
планетарного Дома всего человечества,
–
в
котором научная мысль
человечества в ее планетарном выражении, вооруженная большой
энергетикой хозяйствования (ее Вернадский называл «энергией культуры»),
приобрела масштаб, по воздействию на Природу,
разумной
геологическо
й
силы
эволюции.
Начиная с
50
-
х
–
60
-
х г
одов ХХ века, человечество вступило
в
глубочайший экологический кризис, ко
торый, по ряду оценок, приобрел
к
концу ХХ века масштаб первой фазы Глобальной Экологической
Катастрофы.
Человечество столкнулось не только с Пределами экономического р
оста,
как квалифицировали глобальную ситуацию на основе своих моделей Д.Х. и
Д.Л.Медоузы, Й.Рандерс, но и
с экологическими пределами рыночно
-
капиталистической парадигмы развития вообще, с ее ценностями

Красота появилась на земле раньше человека, и только для человекасуществует на земле красота.

"Искусство есть такая же потребность для человека, как есть и пить, -- утверждал Достоевский. -- Потребность красоты ...) неразлучна с человеком, и без нее человек, может быть, не захотел бы жить на свете". -- Прекраснейшие вещи, вполне возможно, существуют ан Юпитере, но мы ничего о них не знаем, и потребность в этих вещах разлучена с человеком. Мы не способны нуждаться в том, чего нет в нашем внутреннем опыте.
"Космос первее хаоса" (О. Шпан). Красота появилась на земле раньше человека, и только для человека существует на земле красота.
И сегодня мы с вами особенно нуждаемся в красоте, нуждаемся в высоком искусстве, но скаредная эпоха предлагает нам все каких-то неудобочитаемых авторов: Вик. Ерофеева, Пьецеха, поэта Кривулина... Очень трудно становится в России с красотой.
И если бы не классическая литература XIX века, свалившаяся на наши глупые головы невероятным подарком, -- впору было бы действительно "не захотеть жить на свете".
Может быть, порыв декабристов и был прежде всего направлен (конечно, на бессознательном уровне) против пробуждавшейся великой литературы: отменить, раздавить в коконе, сделать все заново и как у людей -- "не хуже, чем в Польше". И если это так, то пьеса Грибоедова не просто оказалась случайно первой ласточкой, сделавшей нам весну, но и поставила заблаговременно жирный крест на всей затее рылеевых и бестужевых. Декабристы опоздали. В главном они опоздали. Великая литература уже была в декабре 25-го, уже поднялась на крыло.
Полная версия

нет ни одного истинно-изящного перевода древних классиков, где
бы не легли следы такого состояния души, которого не знали наши праотцы по
уму. Чувство религиозное, коим мы обязаны христианству; романическая любовь,
подарок арабов и варваров; уныние, дитя севера и зависимости; всякого рода
фанатизм, необходимый плод борьбы вековых неустройств Европы с порывами к
улучшению; наконец перевес мысленности над чувствами, и оттуда стремление к
единству и сосредоточенью..." и пр.

Специально–человеческое творчество в бытии есть внесение рукотворного добра в мир (В. Несмелов). В рамках такого рода убеждения, меж «я» и Другим творится черновик грядущей соборности на путях расширения сознаний «я» и включения в них сознаний других. Русская философия Другого вела поиск такой коммуникативной структуры, которая могла бы выглядеть универсальной и по сложности своего внутричеловеческого задания, и по ее возможности оказаться онтологической парадигмой богочеловеческого процесса. Такая структура была найдена в минимуме соборности: «я и Д. в присутствии Третьего» и описана в терминах философии Эроса, Встречи, Сердца и Жертвы. Для В.Соловьева в признании за другим существом безусловного значения состоит «внутренний смысл любви». Философская разработка проблемы еще ранее была предложена рядом писателей. У Достоевского Д. распался на полярные аспекты: диалогическая одержимость другим (кн. Мышкин), рожденная из страха оказаться неуслышанным и неподтвержденным в личном голосовом статусе, с одной стороны («парадоксалисты» и «подпольные человеки»), и эстетская игра масками, юродски–провокаторский розыгрыш мнимого доверия (Петр Верховенский, Ставрогин, Федор Павлович Карамазов; ср. Липскеров К. А. Другой. Поэма. М., 1922; Жюльюн Г. Другой. Повесть, 1971). Русский философский ренессанс определяет вектор «другости» в контекстах жертвенного обмена, поэтому идеальной нормой Другого предположен Христос как Абсолютный Д., а идеальной ситуацией – Голгофа в ее мировом трагизме (С. Булгаков). Для Н. Фёдорова мир других – это мир «родных», преодолевших «небратство» как онтологическую разлуку с родом, почвой и Космосом.Я И ДРУГ

О ЛЮБВИ

‘’Философские заметки’’
Радищев

Любовь есть чувство, природою в нас впечатлённое, которое один пол имеет к другому. Все одушевлённые твари чувствуют приятность, горячность силу и ярость оныя.
Но различное сложение тела, следовательно, больше или меньше раздражительности в нервах, различное соитие внешних предметов, на на действующих,долженствует неотменно производить различное чувствование. Рассматривая любовь при её источнике, увидим, что сиё чувствование равно сродно ленивомуослу и разьярённому льву ; португальцу крепкими напитками и пряным зелием воспалённому, и лопарю утомлённому холодом и трудами. Сие чувствование, следовательно, есть необходимое, для того что оно в нашем природном сложении имеет своё начало. Любовь все употребляет средства, к удовлетворению её служащие, преображает еленей и тигров, умножается от предстоящих препятствий, удовлетворению её претящих, умаляется, превзошед препоны. Федер справедливо примечает, что любовь в естественном состоянии человека ужасна не была для того, что взаимная похоть её скоро укрощала, но по восстановлении обществ она долженствовала сделаться ужасною , как то она и есть. Самолюбие, со всем себя в сравнение ставящее и себе преимущество дающее, долженствовала неотменно озлоблять самолюбие ругого. Оно рождало зависть, а зависть – ненависть, и так умножалися все наши страсти. Она столь много произвела божественных дел и столько зла сотворили, что их вообще ни хвалить, ни охуждать не надлежит. Нравоучители, противу страстей восстающие, рассуждают о человеках вообще по человеку, в их воображении сотворённому, или,углубяся в отдалённейшую метафизику, доказывают весьма велегласными словами, что все несходствующее с совершеннейшею совершенностию (которую не объясняют) и с существенным порядком вещей, которого не знают, есть противудобродетель, порок и зло; итак, мы постараемся отступить от понятия отделённого и будем наблюдать действительные отношения. Назовём добродетелию то, что удовольствие и благосостояние всех ( а как сие невозможно ), по крайней мере многих людей соделывает, и рассмотрим, полезна ли любовь или вредна?
Человек есть хамелеон, принимающий на себя цвет предметов, его окружающих; живущий с мусульманами – мусульманин, с куклами – кукла общества, в коем мы обращаемся. Ощежитие вселянт в нас род своих мыслей и побуждаает нас то называть добрым, что оно добрым почитает.Мы усвояем помалу страсти, в обществе господствующие; напаче мы склонны к воспитанию того, что нас прельщает, а всё, что нам веселие доставляет или обещает, прельщает нас столь действительно, что обьемлет все наши душевные силы. Всяк довольно, хотя и не весьма ясно, понимает, что благосклонность других людей пртобретаемсходстаом наших мыслей и деяний с мыслямии действием, а сие подтверждается опытами.Из того очевидно следует,что двое влюблённых единого сосотавляют человека, единую имеют волю и одинаковые поступки, привычка приобретают природу. Случай, имеющий в общежитии своё начало, восхотел, чтобы мужчины были, что женщины суть, на коих они взоры обращают, а не женщины - то, что суть мужчины.
Итак, любовь в обществе, не на телесных токмо и чувственных основывающаяся чувствованиях, но тысячию чувствованиями производимая, любовь сия, зависящая от предрассуждений, от обыкновений и от состояния, не имеетв себе ничего непозволительного и ничего наказания достойног.Она становится добродетелию или пооком, располагается по воспитанию женщин, тот или другой видприемлющему. У греов, у коих мать слёзы проливала, когда сын уё без лавр возвращался, где дева прославившемуся сердце свое дарила, и везде, где благоразумный законоположник женщин определил вперять в сердца юношей ревность к добродетельным и отвращение от порочных поступков, заслуживают они уважение, почтенте и любовь. Но в нашем веке, где красота, которая ужаснее стихии, её родившей, воспитывается в играх и забавах, где вся разума её округа внешним ограничивается блеском, где свобода в убранстве, где прелесть поступи и несколько наизусьь выученных модных слов заступают место мыслей и изгоняют природное чувствование, где ана принуждена ежечастно притворяются и сокрываться и сокрывать своиневиннейшие склонности, где она злословна для того, чтоневедуща,честолюбива для того, что не имеет должногоо к себе почтеения, и коварна для тгог, что живёт всегда и ъъв принуждении и беспрестанно безделицами упрожняется, где она неограниченно обожателями своими управлять желает - достойна ли ана, чтобы бытьеё жертвою, в угождение ей наполнять голову свою замысловатыми безделицами, оставить любовь истинны, дабы ей понравиться.Посвятить ей время своё, коего потеря всегда невозвратна В наблюдении бесчичленного множества вещей, кои по рассмотрении найдём безделицами, но трудными безделицами, может ли кто без внутреннего отвращения видеть старого, впроччем заслуженного и испытанного министра, который от чрезмерной нежности невинного осудил насмерть, дабы пощадить элодея, отца своея обладательницы.Кто не возропщет на него? Кто столь сильно обьят любовию, что разум его никогда не в состоянии покойно наблюдать вещиб, а сердце всегда в движении и кто своими приобретёнными знаниями мог бы свету быть полезен?
Но кто может противиться сим голубым глазам, сему томящемуся и восхитительному взору, сему проницательному и привлекательному гласу? Кто может облобызать белую сию и нежную руку,на коей поцелуй впечатляется, и не потерять своего сердца? Кто может видеть сию непринуждённую походку, сию величественную осанку, воровские глазки, и , что всего больше, слышать и видеть добродетнльные предупреждения - и не восхититься и не воспалиться?| Тот кто в младости к тому предуготоален, кто украшает разум свой полезными и приятными знаниями, кто питается противными сим страстями, кто величайшееуслаждение находит в том, чтобы быть отечеству полезными быть известным свету.............................................



Написать комментарий


ГИМН ПРИРОДЕ

Природа. Окруженные и охваченные ею , мы не можем ни выйти из неё , ни глубже в неё проникнуть. Непрошенная, нежданная, захватывает она нас в вихрь своей пляски, и несётся с нами, пока, утомлённы, мы не выпадаем из рук её.
Она творит вечно новые образы; что есть в ней, того ещё не было; что было, не будет, всё ново,-- а всё только старое. Мы живём
посреди неё, но чужды ей .Она вечно говорит с нами, но тайн своих не открывает. Мы постоянно действуем на неё, но нет у нас над нею никакой власти.
Кажется, всё основывает она на личности, но ей дела нет до лиц.
Она вечно творит и вечно разрушает, но мастерская её недоступна.
Она вся в своих чадах, а сама мать, где же она.- Она единственный художник; из простейшего вещества творит она противоположнейшие
произведения, , без малейшего усилия, с величайшим совершенством и на всё кладёт какое-то нежное покрывало. У каждого её создания особенная сущность, у каждого явления отдельное понятие, а всё едино.
Она даёт дивное зрелище; видит ли она его сама, не знаем, но она даёт
для нас, а мы незамеченные, смотрим из-за угла. В ней всё живёт , совершается, движется, но вперёд она не идёт .Она вечно меняется, и нет ей ни на мгновение покоя. Что такое остановка —она не ведает, она положила проклятие на всякий покой. Она тверда, шаги её
измерены, уклонения редки, законы непреложны .Она беспрерывно
думала и мыслит постоянно, но не как человек,а как природа.У ней свой .свой собственный всеобьемлющий смысл, но никто его не подметит.
Все люди в ней и она во всех .Со всеми дружески ведёт она игру, и чем
больше у ней выигрывают, тем больше она радуется., Со многими так
скрытно она играет, что незаметно для них кончается игра.
Даже в неестественном есть природа, на самом грубом филистёрст-
ве лежит печать её гения. Кто не видит её повсюду, тот нигде не
видит ее лицом к лицу .Она любит себя бесчисленными сердцами и
бесчисленными очами глядит на себя. Она расчленилась для того,
чтобы наслаждаться собою. Ненасытимо стремясь передаться,
осуществиться ,она производит всё новые и новые существа, способ-
ные к наслаждению.
Она радуется мечтам, Кто разбивает их в себе или в других ,




того наказывает она, как страшного злодея. Кто ей доверчиво следует, того она прижимает, как любимое дитя к сердцу.
Нет числа её детям . Ко всем она равно щедра, но у неё есть любимцы, которым многое она расточает, многое приносит в жертву .Великое она принимает под свой покров.
Иэ ничтожества выплёскивает она свои создания и не говорит им откуда они пришли и куда идут .Они должны идти; дорогу знает она.
У ней мало стремлений; но они вечно деятельн, вечно разнообразны.
Зрелище её вечно ново, ибо она непрестанно творит новых созерцателей. Жизнь—её лучщее изобретение ; смерть для неё средство для большей жизни.
Она окружает человека мраком и гонит его вечно к свету. Она приковывает
Его к земле и отрывает его снова.
Она даёт потребности , ибо любит движение ,и с непонятною лёгкостью возбуждает его. Каждая потребность есть благодеяние,, быстро удовлетворяется и быстро опять возникает. Много новых источников наслаждения в лишних потребностях ,которые даёт она ;но всё опять приходит в равновесие. Каждое мгновение она употребляет на достижение далёкой цели, и каждую минуту она у цели. Она - само тщеславие, но не для нас - для нас она святыня.
Она позволяет всякому ребёнку мудрить над собой; каждый глупец может судить о ней;- тысячи проходят мимо неё и не видят; всеми она любуется и со всеми ведёт свой расчёт. Её законам повинуются и тогда когда им противоречат; даже и тогда действуют согласно с ней ,когда хотят действовать против неё. Всякое её деяние благо, ибо всякое необходимо.; она медлит, чтобы к ней стремились ; она спешит, чтобы ею не насытились .
У ней нет речей и языка, но она создаёт тысячи языков и сердец, которыми она говорит и чувствует.
Венец её - любовь. Любовью только приближаются к ней. Бездны положила она между созданиями, и все создания жаждут слиться в общем объятии, она разобщила их, чтобы опять соединить. Одним прикосновением уст к чаше любви искупает она целую жизнь страданий.
Она всё. Она сама себя и награждает и наказывает, и радует и мучит. Она сурова и кротка, любит и ужасает ,немощна и всемогуща .Всё в ней непрестанно. Она не ведает прошедшего и будущего ; настоящее её—вечность. Она добра. Я славословлю её со всеми её делами .Она премудра и тиха. Не вырвешь у ней признания в любви, не выманишь у ней подарка, разве добровольно подарит она. Она хитра, но только для доброй цели., и всего лучше не замечать её хитрости .Она целостна и вечно недокончена . Как она творит так можно творить вечно.



Каждому является она в особенном виде .Она скрывается под тысячью имён и названии, и всё одна и та же.
Она ввела меня в жизнь, она и уведёт. Я доверяю ей. Пусть она делает со мной, что хочет. Она не возненавидит своего творения .Я ничего не сказал о ней. Она уже сказала, что истинно и что ложно. Всё её вина и её заслуга.


И.В.ГЁТЕ 1783г. 82 / 972 18408
Г 44
И.в.Гёте
,,Избранные сочинения
по естествознанию.,,1957г изд.

,,Di Natur’’.Этот гимн природе,своеобразное стихотворение в прозе,в котором противоречие- основной приём для характеристики природы,появмлось в рукописном придворном журнале[ Tiefurter Journal,N32 ] в1783 г.некоторые иэ близких Гёте людей [ Шарлота фон Штейн и др. ] считали ,что эту вещь написал не сам Гёте,а другой автор под влиянием высказываний Гёте.Однако Гёте включил эту статью в собрание своих сочинений и считал её выражающей его мысли,как то видно из нижеследующего ,,Пояснения’’
Любопытно что друг ЧАРЛЬЗА ДАРВИНА Т.Гёксли сделал перевод,,Природы’’ Гёте и поместил его на первой странице первого номера журнала ,, Nature’’ начавшего выходить в 1869 г.и,возможно получившего название от этой статьи.
В настоящем издании знаменитое произведение Гёте печатается в переводе А.И.Герцена,который в 1845 г.издал его в виде приложения ко второму из ,,Писем об изучении природы’’ со следующими словами;,,Прилагаю к этому письму небольшую статейку Гёте;она написана в 1780 г.;лет через двадцать Гёте отмечает, что мысли, изложенные в ней,слишком юны;ему,охлаждённому летами ,не нравился более восторженный язык,необузданность некоторых выражений … .Именно эта восторженность заставила меня избрать её образцом художественного глубокомыслия Гёте; трепет сочувствия к жизни,к живому пробегает по всем строкам ,каждое слово дышит любовью к бытию, упоением от него.Судите сами’’
[ Отечественные записки,т. 34 .отд11,стр. 116, 1845 ].,,Природа’’в спереводе Герцена не печаталась в собраниях его сочинений вслкд за вторым,,письмом’’и потому мало известна [ Жирмунскийб1937

О ЛЮБВИ
Андрей Платонович Платонов ‘’Публицистика’’
Есть в мире два знания: одно только удивляет, другое очаровывает. Ученые нашли, что скорость световых и электрических волн в эфире равна 300 000 километров в секунду; что человек в конце концов только животное, сумевшее передразнить своими действиями мир и тем приспособившееся к нему и отчасти победившее его.
Повторение, в течение веков и веков, скажем, такого процесса, как зажигание вулканической лавой или молнией лесов, самовозгорание торфа, степей и т. д., — повторение этих явлений родило в животных — предтече человека — чувство как бы вечной необходимости в огне. Раньше ведь земля жила более лихорадочной, более юной, свирепой жизнью. Огонь, естественный огонь чаще видели животные. Если сейчас появление огня в природе пугает даже человека, то когда-то могло быть и наоборот — исчезнувшие лесные и болотные пожары могли ужаснуть животных, привыкших в течение веков к неугасимому огню на горизонте. И изобретателем огня было то животное, которое приволокло потухающее дерево из сгоревшего леса и зажгло им другой лес, чтобы успокоить этим себя и свою самку, т. к. они привыкли к пламени и отсутствие его для них ужасно и неестественно.
Это только, конечно, предположение, а не исторический факт. (Вставка: В прошлые времена, да и теперь, в большинстве случаев, сначала является вещь, а потом вырастает потребность в ней.)
Такие области знания, как физика эфира, теория электричества — таят в себе такие глубокие тайны, что их открытие будет долго ослеплять и поражать человечество.
Наука — красавица, но только своими одеждами. Она — свет, чистый и до конца прозрачный, но ни теплый, ни холодный. Этот неморгающий глаз человечества смотрит, но не любуется, а думает, и, как глаз, наука нужна, чтобы только видеть и освещать.
И есть другое знание, которое очаровывает и перед которым благоговеют. Назвать знанием его в полном смысле нельзя. Это другое, и вы сами увидите что.
Я вам расскажу о силе, которая настолько сильна, что может обессилить себя и перестать быть силой, о красоте, которая может стать безобразием и чудовищем, если захочет, о свободе, для которой сладка и желанна бывает неволя, и об истине, которая одевается ложью и все- таки бывает истиной, настолько она всемогуща. Жизнь смеется и из гробов. Когда мне приходилось говорить об этом с маленьким мальчиком, я объяснил ему как можно понятней и проще мир и жизнь человечества. О своем труде в прошлые времена сами мы должны прежде других проникнуться до конца этой силой, чтобы понять ее и передать это понятие другим.
Скажу все до конца. До сих пор человечество только и хотело ясного понимания, горячего ощущения той вольной пламенной силы, которая творит и творит и разрушает вселенные. Человек — соучастник этой силы, и его душа есть тот же огонь, каким зажжено солнце, и в душе человека такие и еще большие пространства, какие лежат в межзвездных пустынях.


Человек хочет понять себя, чтобы освободиться от ложных понятий греха и долга, возможного и невозможного, правды и лжи, вреда и выгоды и т. д. Когда поймет человек себя, он поймет все и будет навсегда свободен. Все стены падут перед ним, и он наконец воскреснет, ибо настоящей жизни еще нет. Что поймет человек вперед — себя или природу — это не важно, это все равно. Почему же это так? Раз человек и вселенная — одно и человек сам та же сила, которая бьется и дышит в звездах и траве, то что же ему не понятно, что его мучит и мешает жить, мешает быть вполне той вольной чудесной силой, которая ничем не ограничена и для которой нет невозможного; что живому человеку мешает быть жизнью, для чего ему потребовалось объяснение и понимание мира и жизни, чтобы жить? Ведь вон трава растет,[5] пока растется, и не знает ни горя ни радости в человеческом смысле. Ведь радость человек понял только после горя. Объяснить эту великую историческую работу всего человечества — значит объяснить все. Попробуем же это сделать.


Вся задача ее решения лежит в пределах человечества и не распространяется дальше. И вся разгадка лежит в сознании человека, в его мысли — этом новом молодом чувстве человека, присущем только человеку и больше никому и ничему.


В порядках борьбы за существование, в каких-то организмах, предшествующих человеку, родилась мысль как новая мощная органическая функция для жизни и победы. В человеке мысль достигла своего расцвета, высшей силы и совершенства. Этот новый орган жизни требует себе соответствия, равновесия с миром. Если чувства, которые гораздо древнее мысли, уже нашли общую, уравновешивающую их в мире точку в форме наслаждения, то мысль еще не твердо стоит в мире, мысль, так сказать, не сбалансирована с природой, и от этого происходит всякая мука, отрава и порча жизни, чувство расцветает в миге наслаждения, — и чувство нашло себе пищу, уравновесилось, усиливается и служит целям человека. Мысль не нашла себе еще ответа. Ответить же и удовлетворить мысль может только истина, и не осколки истины (часть истины — всегда ложь, только вся истина — истина), а вся истина.


Ту трепетную силу, творящую вселенные, чувство назвало бы именем блага и наслаждения. И чувство эту силу так. Мысль назвала бы эту силу истиной, но еще назвала ее так, и до того момента, пока мысль не обнимет всю вселенную и не сознает ее как истину, человечеству нужны будут разные религии, разные науки и всякие другие условные знаки, дымные образы, где как будто уже светится истина, найдены все концы, но этого еще нет на самом деле, раз идет время и сменяются (веры), отвергаются и забываются веры и знания. Чувство родилось давно и уже слилось с душою мира. Мысль не слилась, не совпала еще, а только ищет этого слияния в полном познании мира.


Это неравновесие мысли и мира, т. е. отсутствие истины, произвело историю человечества, т. е. труд на протяжении веков.


Значит, религия и науки — это попытки слияния мысли с миром. Но мысль — чисто человеческое свойство, и весь вопрос о так называемой истине, наш, местный вопрос. Этот вопрос и мешает нам жить, мешает воскреснуть для полной, настоящей, всесильной жизни. Чтобы найти жизнь, надо решить этот вопрос, уравновесить истиной голодное человеческое сознание. Познанный же мир все равно что покоренный. А раз мы покорим мир, мы освободимся от него и возвысимся над ним, создадим иную вселенную.


Маленькая, как будто вещь, мысль требует себе работы и удовлетворения — и родила своим существованием то мучительное состояние, что человек ищет смысла, будучи сам смыслом, хочет изменить мир и не знает для того хорошего оружия, а всякое оружие находится же в его руках. Весь мир должен стать равен человеческой мысли — в этом истина. Вот в чем вся суть.


До наших пор человек, стремясь овладеть истиной мира для его покорения, как требует его новая органическая сила — мысль, человек создавал только миражи истины, обманные видения ее в виде религий и наук. Теперь подошло время, когда человек действительно может познать мир, овладеть истиной об нем.


Что нужно делать, чтобы и мальчику и мне жилось хорошо, то на мой вопрос, как назвать ту ласковую силу, которая в нас бьется и ведет нас к счастью и силе, мальчик отвечал: моя мама. Другой человек, писатель, после долгого разговора крикнул: так это же жизнь, как хорошо! И он сам сказал, как легко ему стало после того, как он понял жизнь. Оказывается, он ее не понимал.


А до этого он сидел угрюмый и бледный, со скорчившейся от тоски душой. Над народом не надо смеяться, даже когда он по-язычески верит в свою богородицу. Сознание, что на небе есть благая богородица — роднее и ласковей матери, дает сердцу мужика любовь и силу, и он веками ходит за сохой и работает и живет как мученик.


Если мы хотим разрушить религию и сознаем, что это сделать надо непременно, так как коммунизм и религия несовместимы, то народу надо дать вместо религии не меньше, а больше, чем религия. У нас же многие думают, что веру можно отнять, а лучшего ничего не дать. Душа нынешнего человека так сорганизована, так устроена, что, вынь только из нее веру, она вся опрокинется и народ выйдет из пространств с вилами и топорами и уничтожит, истребит пустые города, отнявшие у народа его утешение, бессмысленное и ложное, но единственное утешение.


Вы скажете, но мы дадим народу взамен религии науку. Этот подарок народ не утешит. Наука в современном смысле и существует-то только 100–150 лет, религия же десятки тысяч лет. Что же сильнее и что глубже въелось в нутро человека? Сами ученые, самые вожди науки почти все были верующими людьми.


Наука еще стоит на таком низком уровне, что не может быть руководительницей человека, силой, стоящей выше его. Жизнь пока еще мудрее и глубже всякой мысли, стихия неимоверно сильнее сознания, и все попытки замещения религии наукой не приведут к полной победе науки. Людям нужно другое, более высшее, более универсальное понятие, чем религия и чем наука. Люди хотят понять ту первичную силу, ту веселую буйную, мать, из которой все течет и рождается, откуда вышла и где веселится сама эта чудесная бессмертная жизнь, откуда выросла эта маленькая веточка — религия, которая теперь засыхает, и на месте ее, на одном с ней стволе вырастает другой цветок — наука, память человечества о своём труде в прошлые времена. Сами мы должны прежде других проникнуться до конца этой силой, чтобы пнять её и передать это понятие другим.
Скажу всё до конца. До сих пор человечество только и хотело ясного понимания, горячего ощущения той вольной пламенной силы, которая творит и творит и разрушает вселенные.
Человек – соучастник этой силы, и его душа есть тот же огонь, каким зажжено солнце, и в душе человека такие же и ещё брльше пространства, какие лежат в межзвёздных пустынях.
Человек хочет понять себя, чтобы освободиться от ложных понятий греха и долга, возможного и невозможного, правды и лжи, вреда и выгоды и т.д.когда поймёт себя, он поймёт всё и будет навсегда свободен.все стены падут перед ним, и он наконец воскреснет, ибо настоящей жизни ещё нет.
Что поймёт человек вперёд – себя или природу - это неважно, это всё равно.

Почему же это так? Раз человек и вселенная – одно, и человек сам та же сила, которая, бьётся и дышит в звёздах и траве, то что же ему непонятно, что его мучит и мешает жить, мешает быть вполне той вольной чудесной силой, которая ничем неограниченна и для которой нет невозможного, что живому человеку мешает быть жизнью, для чего ему потребовалось объяснение и понимание мира и жизни, чтобы жить? Ведь вон трава растёт, пока ей растется, и не знает ни горя, ни радости в человеческом смысле. Ведь радость человек понял только после горя. Объяснить эту великую историческую работу всего человечества – значит объяснить всё. Попробую же это сделать.
Вся задача и её решения лежат в пределах самого человечестваи не распространяются дальше. И вся разгадка лежит в сознании (слово выделено А.Платоновым)человека, в его мысли – в этом новом молодом чувстве человека, присущем только человеку и больше никому и ничему.
В порядках борьбы за существование в каких-то организмах, предшествующих человеку, родилась мысль, как новая могучая органическая функция для жизни и победы. В человеке мысль достигла своего расцвета, высшей силы и совершенства. Этот новый орган жизни требует себе соответствия равновесия с миром. Если чувства, которые гораздо древнее мысли, уже нашли общую, уравновешивающую их в мире точку в форме наслаждения, то мысль ещё не твёрдо стоит в мире, мысль, так сказать, не сбалансирована с природой, и от этого происходит всякая мука, отрава и порча жизни. Чувство расцветает в миге наслаждения – и чувство нашло себе пищу, уравновесилось, усиливается и служит целям человека. Мысль не нашла себе ещё ответа. Ответить же и удовлетворить мысль сможет только истина, и не осколки истины ( часть истины – всегда ложь, только вся истина – истина ), вся истина.
Ту трепетную силу, творящую вселенные, чувство назвало бы именем блага и наслаждения. Мысль назвала бы эту силу истинной , но ещё назвала бы её так; до того момента , пока мысль не обнимет всю вселенную и не осознает её как истину , человечеству нужны будут разные религии, разные науки и всякие другие условные значки, дымные образы, где как будто уже светится истина, найдены все концы, но этого ещё нет в самом деле, раз идет время и сменяются, отвергаются и зарабатываются веры и знания. Чувство родилось давно и уже слилось с душою мира. Мысь не слилась, не совпала ещё, а только ищет этого слияния в полном познании мира.
Это неравновесие мысли и мира, т.е. отсутствие истины, произвело историю человечества, т.е. труд на протяжении веков.
Значит, религия и науки – это попытки слияния мысли с миром. Но мысль – чисто человеческое свойство, и весь вопрос о так называемой истине наш, так сказать, местный вопрос. Этот вопрос и мешает нам жить, мешает воскреснуть для полной, настоящей всесильной жизни (выделено Платоновым) . чтобы найти жизнь, надо решить этот вопрос, уравновесить истиной голодное человеческое сознание. Познанный же мир всё равно что покорённый. А раз мы покорим мир, мы освободимся от него и возвысимся над ним, создадим иную вселенную.
Маленькая как будто вещь, мысль требует себе работы и удовлетворения – и родила своим существованием то мучительное состояние, что человек ищет смысла, будучи сам смыслом, хочет изменить мир и не знает для того хорошего оружия, а всякое оружие находится в его же руках.весь мир должен стать равен человеческой мысли – в этом истина.
Вот в чём суть.
До наших пор человек , стремясь овладеть истиной мира для его покорения, как требует нго новая органическая сила – мысль, человек создавал только миражи истины, обманные видения её в виде религий и наук. Теперь подошло время, когда человек действительно может познать мир, овладеть истиной о нём. [ … ]
Продолжение в книге’’Госудапственный житель’’





ГИМН ПРИРОДЕ

Лев Толстой о любви

Софья Ивановна, как я её после узнал, была одна из тех редких немолодых женщин, рождённых для семейной жизни, которым судьба отказала в этом счастии и которые вследствие этого отказа весь тот запас любви, который так долго хранился, рос и креп в их сердце для детей и мужа, решаются вдруг изливать на некоторых избранных. И запас этот у старых девушек такого рода бывает так неистощим, что, несмотря на то, что избранных много, ещё остаётся много любви, которую они изливают на всех окружающих, на всех добрых и злых людей, которые только сталкиваются с ними в жизни.

Есть три рода любви:

1) Любовь красивая,

2) Любовь самоотверженная и

3) Любовь деятельная.

Я говорю не о любви молодого мужчины к молодой девице и наоборот, я боюсь этих нежностей и был так несчастлив в жизни, что никогда не видал в этом роде любви ни одной искры правды, а только ложь, в которой чувственность, супружеские отношения, деньги, желание связать или развязать себе руки до того запутывали самое чувство, что ничего разобрать нельзя было. Я говорю про любовь к человеку, которая, смотря по большей или меньшей силе души, сосредоточивается на одном, на некоторых или изливается на многих, про любовь к матери, к отцу, к брату, к детям, к товарищу, к подруге, к соотечественнику, про любовь к человеку.

Любовь красивая заключается в любви красоты самого чувства и его выражения. Для людей, которые так любят, — любимый предмет любезен только настолько, насколько он возбуждает то приятное чувство, сознанием и выражением которого они наслаждаются. Люди, которые любят красивой любовью, очень мало заботятся о взаимности, как о обстоятельстве, не имеющем никакого влияния на красоту и приятность чувства. Они часто переменяют предметы своей любви, так как их главная цель состоит только в том, чтоб приятное чувство любви было постоянно возбуждаемо. Для того чтобы поддержать в себе это приятное чувство, они постоянно в самых изящных выражениях говорят о своей любви как самому предмету, так и всем тем, кому даже и нет до этой любви никакого дела. В нашем отечестве люди известного класса, любящие красиво, не только всем рассказывают про свою любовь, но рассказывают про неё непременно по-французски. Смешно и странно сказать, но я уверен, что было очень много и теперь есть много людей известного общества, в особенности женщин, которых любовь к друзьям, мужьям, детям сейчас бы уничтожилась, ежели бы им только запретили про неё говорить по-французски.

Второго рода любовь — любовь самоотверженная, заключается в любви к процессу жертвования собой для любимого предмета, не обращая никакого внимания на то, хуже или лучше от этих жертв любимому предмету. «Нет никакой неприятности, которую бы я не решился сделать самому себе, для того чтобы доказать всему свету и ему или ей свою преданность». Вот формула этого рода любви. Люди, любящие так, никогда не верят взаимности (потому что ещё достойнее жертвовать собою для того, кто меня не понимает), всегда бывают болезненны, что тоже увеличивает заслугу жертв; большей частью постоянны, потому что им тяжело бы было потерять заслугу тех жертв, которые они сделали любимому предмету; всегда готовы умереть для того, чтоб доказать ему или ей всю свою преданность, но пренебрегают мелкими ежедневными доказательствами любви, в которых не нужно особенных порывов самоотвержения. Им всё равно, хорошо ли вы ели, хорошо ли спали, весело ли вам, здоровы ли вы, и они ничего не сделают, чтоб доставить вам эти удобства, ежели они в их власти; но стать под пулю, броситься в воду, в огонь, зачахнуть от любви — на это они всегда готовы, ежели только встретится случай. Кроме того, люди, склонные к любви самоотверженной, бывают всегда горды своею любовью, взыскательны, ревнивы, недоверчивы и, странно сказать, желают своим предметам опасностей, чтоб избавлять от них, несчастий, чтоб утешать, и даже пороков, чтоб исправлять от них.

Вы одни живёте в деревне с своей женой, которая любит вас с самоотвержением. Вы здоровы, спокойны, у вас есть занятия, которые вы любите; любящая жена ваша так слаба, что не может заниматься ни домашним хозяйством, которое передано на руки слуг, ни детьми, которые на руках нянек, ни даже каким-нибудь делом, которое бы она любила, потому что она ничего не любит, кроме вас. Она видимо больна, но, не желая вас огорчить, не хочет говорить вам этого; она видимо скучает, но для вас она готова скучать всю свою жизнь; её видимо убивает то, что вы так пристально занимаетесь своим делом (какое бы оно ни было: охота, книги, хозяйство, служба); она видит, что эти занятия погубят вас, — но она молчит и терпит. Но вот вы сделались больны, — любящая жена ваша забывает свою болезнь и неотлучно, несмотря на ваши просьбы не мучить себя напрасно, сидит у вашей постели, и вы всякую секунду чувствуете на себе её соболезнующий взгляд, говорящий: «Что же, я говорила, но мне всё равно, и я всё-таки не оставлю тебя». Утром вам немного получше, вы выходите в другую комнату. Комната не протоплена, не убрана; суп, который один вам можно есть, не заказан повару, за лекарством не послано; но, изнурённая от ночного бдения, любящая жена ваша все с таким же выражением соболезнования смотрит на вас, ходит на цыпочках и шёпотом отдаёт слугам непривычные и неясные приказания. Вы хотите читать — любящая жена с вздохом говорит вам, что она знает, что вы её не послушаетесь, будете сердиться на неё, но она уж привыкла к этому, — вам лучше не читать; вы хотите пройтись по комнате — вам этого тоже лучше не делать; вы хотите поговорить с приехавшим приятелем — вам лучше не говорить. Ночью у вас снова жар, вы хотите забыться, но любящая жена ваша, худая, бледная, изредка вздыхая, в полусвете ночника сидит против вас на кресле и малейшим движением, малейшим звуком возбуждает в вас чувства досады и нетерпения. У вас есть слуга, с которым вы живёте уж двадцать лет, к которому вы привыкли, который с удовольствием и отлично служит вам, потому что днем выспался и получает за свою службу жалованье, но она не позволяет ему служить вам. Она все делает сама своими слабыми, непривычными пальцами, за которыми вы не можете не следить с сдержанной злобой, когда эти белые пальцы тщетно стараются откупорить стклянку, тушат свечку, проливают лекарство или брюзгливо дотрагиваются до вас. Ежели вы нетерпеливый, горячий человек и попросите её уйти, вы услышите своим раздражённым, болезненным слухом, как она за дверью будет покорно вздыхать и плакать и шептать какой-нибудь вздор вашему человеку. Наконец, ежели вы не умерли, любящая жена ваша, которая не спала двадцать ночей во время вашей болезни (что она беспрестанно вам повторяет), делается больна, чахнет, страдает и становится ещё меньше способна к какому-нибудь занятию и, в то время как вы находитесь в нормальном состоянии, выражает свою любовь самоотвержения только кроткой скукой, которая невольно сообщается вам и всем окружающим.

Третий род — любовь деятельная, заключается в стремлении удовлетворять все нужды, все желания, прихоти, даже пороки любимого существа. Люди, которые любят так, любят всегда на всю жизнь, потому что чем больше они любят, тем больше узнают любимый предмет и тем легче им любить, то есть удовлетворять его желания. Любовь их редко выражается словами, и если выражается, то не только не самодовольно, красиво, но стыдливо, неловко, потому что они всегда боятся, что любят недостаточно. Люди эти любят даже пороки любимого существа, потому что пороки эти дают им возможность удовлетворять ещё новые желания. Они ищут взаимности, охотно даже обманывая себя, верят в неё и счастливы, если имеют её; но любят всё так же даже и в противном случае и не только желают счастия для любимого предмета, но всеми теми моральными и материальными, большими и мелкими средствами, которые находятся в их власти, постоянно стараются доставить его.

И вот эта-то деятельная любовь к своему племяннику, племяннице, к сестре, к Любовь Сергеевне, ко мне даже, за то, что меня любил Дмитрий, светилась в глазах, в каждом слове и движении Софьи Ивановны.

Только гораздо после я оценил вполне Софью Ивановну, но и тогда мне пришёл в голову вопрос: почему Дмитрий, старавшийся понимать любовь совершенно иначе, чем обыкновенно молодые люди, и имевший всегда перед глазами милую, любящую Софью Ивановну, вдруг страстно полюбил непонятную Любовь Сергеевну и только допускал, что в его тётке есть тоже хорошие качества. Видно, справедливо изречение: «Нет пророка в отечестве своём». Одно из двух: или действительно в каждом человеке больше дурного, чем хорошего, или человек больше восприимчив к дурному, чем к хорошему. Любовь Сергеевну он знал недавно, а любовь тётки он испытывал с тех пор, как родился

Красота появилась на земле раньше человека, и только для человекасуществует на земле красота.

"Искусство есть такая же потребность для человека, как есть и пить, -- утверждал Достоевский. -- Потребность красоты ...) неразлучна с человеком, и без нее человек, может быть, не захотел бы жить на свете". -- Прекраснейшие вещи, вполне возможно, существуют ан Юпитере, но мы ничего о них не знаем, и потребность в этих вещах разлучена с человеком. Мы не способны нуждаться в том, чего нет в нашем внутреннем опыте.
"Космос первее хаоса" (О. Шпан). Красота появилась на земле раньше человека, и только для человека существует на земле красота.
И сегодня мы с вами особенно нуждаемся в красоте, нуждаемся в высоком искусстве, но скаредная эпоха предлагает нам все каких-то неудобочитаемых авторов: Вик. Ерофеева, Пьецеха, поэта Кривулина... Очень трудно становится в России с красотой.
И если бы не классическая литература XIX века, свалившаяся на наши глупые головы невероятным подарком, -- впору было бы действительно "не захотеть жить на свете".
Может быть, порыв декабристов и был прежде всего направлен (конечно, на бессознательном уровне) против пробуждавшейся великой литературы: отменить, раздавить в коконе, сделать все заново и как у людей -- "не хуже, чем в Польше". И если это так, то пьеса Грибоедова не просто оказалась случайно первой ласточкой, сделавшей нам весну, но и поставила заблаговременно жирный крест на всей затее рылеевых и бестужевых. Декабристы опоздали. В главном они опоздали. Великая литература уже была в декабре 25-го, уже поднялась на крыло.
Полная версия

01/12/12 23:43
ПолитикаЭкономикаВ мире
ОбществоМненияКультура
Спорт

Реклама

Алексей Федорченко: «Понимаю, что огребу по полной программе за некоторые эротические сцены, но мне стесняться нечего»



16/11/2012 09:05

Алена Солнцева

Реакция зрителей оказалась неоднозначной — одни не приняли сложную структуру фильма, другие аплодировали режиссеру, оценив красоту кадра, необычность натуры, поэтичность картины.

Марко Мюллер, возглавивший Римский фестиваль в этом году, а до того формировавший программу Венецианского фестиваля, не первый раз позвал Федорченко в конкурсную программу. И до сих пор все его фильмы получали награды. В 2010-м «Овсянки» вызвали восторг у председателя жюри Квентина Тарантино. В Рим Тарантино вопреки слухам не приехал, а такой член жюри, как наш соотечественник Тимур Бекмамбетов, вряд ли готов оценить вызывающе авторский характер этого кино. Впрочем, призы вручат 17 ноября.

Но фильмы Федорченко и вне фестивалей, независимо от конъюнктуры, живут своей жизнью и как будто сами выбирают себе сторонников и противников — как в Европе, так и в России. За несколько часов до отлета в Рим Алексей Федорченко ответил на вопросы «МН».

— Вы часто говорите, что вам неинтересно снимать реальность. Почему?

Алексей Федорченко: Глупо, работая в такой чудной сфере деятельности, как кино, делать кальку с реальности. Раз уж судьба подарила мне возможность стать кинорежиссером, хочется воспользоваться этим и поиграть в демиурга. Кино — это игра.

— Связи между тем, что происходит с нами в реальной жизни, и тем, что воплощается на экране, для вас нет?

— Какая-то связь, конечно, есть, от реальности не спрячешься.

— И потому в «Овсянках» выдуманный вами мир некоего несуществующего народа погружен в узнаваемый сегодняшний быт с документальной фактурой?

— Не было задачи создать эпос несуществующего народа. Это не фэнтези. Главное — история людей, их чувства. Просто они живут в мире, очень похожем на наш.

— Новый фильм про марийцев, народ, сохранивший язычество. Вы используете настоящие народные обряды, сказания?

— Да, это реальная живая религия, живой народ, но я уверен, что и для марийцев в фильме будет много открытий.

— Вы реставрируете их обряды или достраиваете мифологию?

— Иногда достраиваем, иногда реконструируем, вспоминаем забытое. Переносим что-то давно умершее в нынешнюю жизнь. Действие происходит в условном настоящем, и конечно, сейчас языческие верования не имеют такой силы, как прежде и как в нашем фильме. У нас сказочный мир обычной марийской деревни. Нет, лучше так — реальный мир волшебной марийской деревни.

— Русские и татары, живущие вдоль Волги, до сих пор считают, что все марийцы — колдуны.

— Так и есть. Не все, конечно, но встречаются люди, способные оказывать воздействие на окружающий мир. Мне они нравятся. Мифология и верования марийцев непросты. Есть официальная и общепринятая иерархия священнослужителей — верховный карт республики, старшие карты в районах. Картами уважительно называют старейшин, которые проводят моления в священных рощах. Колдунов они не очень любят. Колдуны — силы другого уровня, более близкие к земле. Марийцы терпимы к чужим религиям. У них интересный пантеон, есть, например, богиня творчества. Некоторые боги заимствованы из православия, которое прежде сильно им навязывали. В священных рощах есть деревья, посвященные святым Петру и Николаю. Марийскую традиционную религию старались стереть и при царе, и при большевиках, вырубали священные рощи, подорвали Святую гору. Сейчас эта религия понемногу возрождается, возрождение идет снизу, на большие республиканские моления приезжают тысячи человек.

— Для вас это история поэтическая или скорее социальная?

— Это поэтическая история, сказка. Для взрослых.

Мне гадали на поясе — есть такие гадалки на женских поясах, их мало, у нас в фильме одна настоящая гадалка снималась.

— То есть свои проблемы решать с помощью колдуна вы не стали бы? Или просили помочь?

— Нет, не просил, но мне гадали на поясе — есть такие гадалки на женских поясах, их мало, у нас в фильме одна настоящая гадалка снималась.

— Вы верите в мистические силы, которые от нашей воли не зависят, но влияют на нашу жизнь?

— Я не атеист-ортодокс, а скорее агностик, то есть я не исключаю существования чего-то неведомого нам. Не раз сталкивался с тем, чего не могу объяснить.

Алексей Федорченко — режиссер, сценарист, продюсер кинокомпании «29 февраля». Родился в 1966 году в городе Соль-Илецк (Оренбургская область). Окончил Уральский политехнический институт. Работал инженером-экономистом сначала на свердловском заводе НПО «Автоматика», потом в ТПО хроникально-документальных фильмов «Надежда» Свердловской киностудии. В 1998 году поступил во ВГИК и в 2000-м получил специальность «литературный работник, кинодраматург». В 2005 году Федорченко создал кинокомпанию «29 февраля». Тогда же «Первые на Луне» — полнометражный игровой дебют режиссера — завоевали Гран-при программы «Горизонты» на Венецианском фестивале как лучший документальный фильм.

В 2010 году фильм «Овсянки» получил в Венеции три, пусть и не главных, приза: «Озеллу» за операторскую работу, награды международной федерации кинокритики FIPRESCI и экуменического жюри. Весной нынешнего года на десятом нью-йоркском международном кинофестивале «Трайбека» был представлен новый проект Федорченко — три короткометражные картины «Четвертое измерение».

— Общаясь с марийскими колдунами, почувствовали, что они знают больше, чем вы способны объяснить?

— У меня было ощущение, что они живут в другом мире, который нам совсем не знаком.

— В этом мире можно воткнуть гребенку человеку в волосы, и он лишится жизненной силы?

— Очень просто, да.
Кадр из фильма «Небесные жены луговых мари»

— Вам не страшно в таком мире, где нет опоры на рациональный контроль?

— Были опасения, когда мы снимали «Шошо» — первый фильм в марийских деревнях, настоящих, глухих. Но потом, когда сам растворяешься в этом мире, ты понимаешь, что на этой планете не так все плохо. И ты можешь быть не вне, а внутри. Когда ты вне — опасность существует, конечно.

— А что внушает страх?

— Гражданская война.

— То есть страх социума?

— Агрессивной толпы. Под толпой я имею в виду как плебс, так и условно организованную массу, темную силу под названием «государство».

— А где сейчас жить лучше — в Москве или Екатеринбурге?

— Это от человека зависит. Меня Москва угнетает, слишком большой город. Урал, конечно, тоже создан не для человека. У нас вообще страна не для людей.

— Ну вот, договорились…

— Непонятно, как мы можем конкурировать с более южными странами. Слишком много энергии тратится на обогрев воздуха. Но сейчас в Екатеринбурге куда менее напряженная атмосфера, чем в Москве. Стало комфортнее, дышать легче, и на улице совсем не те лица, что были в 90-е годы, по крайней мере в центре, — моложе, светлее. Внешний вид Екатеринбурга сильно изменился, хотя жалко, что старый город снесли. На улицах стало спокойнее. В культурной жизни — в кино, театре, музыке — все время что-то происходит. Город стал широкий, столичный, он отличается от других городов на Урале, в некоторых просто жутко находиться. Но и там по сравнению с Центральной Россией, где подряд стоят мертвые деревни, все-таки лучше. Костромская, Ивановская (там снимался фильм «Освянки». — «МН») — это же вымирающие области. На глазах деревни зарастают лесом. Когда я там был десять лет назад, они просто стояли брошенные, а теперь уже неразличимы, поглощены полностью.

Мари сохранили изначальное отношение к миру — ощущение себя частью общего мира: и ты, и дерево, и ворона за окном — все это равноценные части одного целого

— Там, где вы снимали свой новый фильм, нет такого?

— В основном мы снимали на Урале — там по-разному: есть богатые деревни, есть бедные. В Марий Эл чуть получше, рядом богатый Татарстан, который сильно выделяется, там видно, что люди зарабатывают — я про крестьян, что на земле живут. Но тоже — вот мы снимали «Шошо» в богатой деревне, хозяйство в которой возглавлял очень интересный, пассионарный человек, там одних лошадей были сотни… Теперь он ушел на пенсию, и все развалилось.

— Что вас привлекло в этих марийских мифах? Или все же это выбор писателя Дениса Осокина, а вы следуете за ним?

— Да, если бы Денис написал про Ивана Грозного или про австралийских аборигенов, я постарался бы это экранизировать. Я вовсе не режиссер только этнического кино. Сейчас мы с Денисом запускаем фильм по его книге «Ангелы и революция», это история молодого художника, работающего в ЧК. Для меня главное — захватывающая история.

— То есть вы работаете с его текстом, доверяя писателю изучение материала?

— «Небесные жены» — наш первый совместно написанный сценарий, а с Денисом мы познакомились в 2004 году, я прочел его книгу, и мы решили сделать фильм. Но мне нужно было узнать этот народ, окунуться в этот мир. Мы пожили немного среди марийцев в прекрасной деревне Шоруньжа, принюхивались, присматривались, сняли фильм «Шошо» на марийском языке. Требовалось время, чтобы пропустить эту культуру через себя. Главное в кино — не врать. Можно придумывать, делать варианты жизни, но ничего не должно оскорблять дух верований, противоречить строю мироощущения мари (и любых людей, о которых ты делаешь фильм) — для этого и нужно все хорошо исследовать. Чтобы не обманывать.

— Что особенного в мари, чего в другом народе нет? Чем они вас так привлекают?

— Мне нравится, что это прарелигия, почти такая же древняя, какая была и у славян. Именно мари сохранили то изначальное отношение к миру, и они общаются с ним так, как это делали наши предки.

— А что в этой архаике ценного?

— Ощущение себя частью общего мира: и ты, и дерево, и ворона за окном — все это равноценные части одного целого.

— То есть еще не произошло отделение человека от рода или даже от природы вообще, от лона земли?

— Прекрасное доиндивидуальное создание, без всего того, что принесла цивилизация. Дерево, колос, женщина. Плодородие.

— Но вы же художник, у вас как раз сознание отчетливо индивидуальное, не ощущаете противоречия?

— Мне комфортно в той системе жить, противоречий не ощущаю. Скорее чувствую гармонию — благодаря невмешательству в чужие жизни. Понимаю равноценность себя и окружающего мира.

— В «Овсянках» было много эротики, в новом фильме она тоже есть?

— Нельзя снимать фильм о язычестве без обнаженного тела, игнорируя культ плодородия. Эротики в «Небесных женах» больше, чем в «Овсянках». И каждое тело там прекрасно и для чего-то нужно. У нас было четыре экспедиции, снимали с февраля по ноябрь. Зима, весна, весна-лето, яркая осень, голая осень… Времена года — разные состояния природы и разные возрасты женщин.
Кадр из фильма "Небесные жены луговых мари"



— А что такое для вас женщина — более природное существо, чем мужчина?

— Более красивое.

— Голого мужчину снимать менее приятно?

— Мне — да.

— В чем заключается женская сексуальность?

— Это какая-то химия необъяснимая, возбудить может форма лодыжки, тембр голоса, цвет глаз, прозрачность кожи… Насаждаемый ныне канон красоты очень узок, от силы 5% женщин соответствуют гламурным стандартам, но 90% массового искусства сейчас занимается именно этими малыми процентами. Лица на обложках и на экранах похожи, их путаешь. А мне как раз интересны остальные 95%. У меня много женщин в фильме, старые и молодые, красивые и не очень. Все — небесные!

— Какую роль вы отводите мужчинам?

— Мужчины — это те существа, которые рядом с ними живут. И их любят.

В своих спальнях люди всех культур примерно одинаково свободны. Другое дело, как эта личная свобода оценивается окружающим ханжеским миром

— Наверное, трудно снимать эротические сцены у нас, в нашей северной, зажатой и стыдливой культуре…

— Не считаю, что наши народы более зажаты, чем южные. В своих спальнях люди всех культур примерно одинаково свободны. Другое дело, как эта личная свобода оценивается окружающим ханжеским миром.

— Язычество эротично. Но все-таки века религиозных и социальных запретов наложили отпечаток, появилось понятие «стыд», потребовалось соблюдать условности. Вам не приходится преодолевать собственную неловкость?

— Нет, для меня главное, чтобы не было пошло.

— А что такое «пошло»?

— Пошлость — это когда снаружи больше, чем внутри. Снимать эротику ради тела мне неинтересно, но если это раскрывает героя — тут меня не остановишь. Я понимаю, что огребу по полной программе за некоторые сцены, но мне стесняться нечего, фильм целомудрен и очень красив.

— То есть вы осознаете вероятность эпатирующего эффекта, но вам он не нужен, вам хотелось, чтобы зрители воспринимали это естественно?

— Да.
Кадр из фильма "Небесные жены луговых мари"

— Естественность, не за ней ли вы обращаетесь к фольклору, к марийским верованиям?

— Нет, скорее естественность — это то, за чем я обращаюсь к кино вообще.

— Странно, кино в принципе вещь не естественная.

— Кино — это волшебный способ любую, самую невероятную вещь сделать естественной, реальной.

— Вы ведь по образованию математик, работали экономистом, а теперь снимаете фильмы и выбираете нерациональное, чувственное, языческое мироощущение, архаическую эстетику. Почему?

— Просто в один момент я вдруг почувствовал, что я больше не экономист. Попробовал снимать кино. Думаю, что происходят некие генные изменения, циклические, они есть у каждого, и у каждого свой цикл, у меня это 13–14 лет. В начале каждого цикла надо менять или профессию, или место. Первый свой фильм я снял в 2002 году, так что скоро этот цикл закончится. Интересно, что будет дальше.

— Продюсер «Овсянок» хотел, чтобы ваше кино стало более «зрительским»?

— Да, и его можно понять — он вложил в фильм свои личные деньги. Мой вариант был менее попсовый.

— А ваш интерес к дохристианским культам связан как-то с модным увлечением неоязычеством, массовыми поисками корней, панславянством?

— Я про актуальность не думаю. И про интерес зрителей тоже. Главное, чтобы было интересно мне. Понимаю, что такое кино имеет небольшую аудиторию — процентов 5–10, и если я себе не соврал, то эти люди придут смотреть мой фильм. Глупо заниматься арткино и думать про бокс-офис. Нужно выбирать — или то или другое. К людям, делающим коммерческое кино, я отношусь с уважением. Но это другая профессия, другой мир. Мир, где важны формат, рейтинг, мнения фокус-групп. В арткино фокус-группы противопоказаны.

То, что церковь возвращается в государство, это деградация. Для масс не важны тонкости учений святых старцев, а цацки и безнаказанность. Религия — это другое, это любовь. Если любви нет, то все напрасно.

— Да я не про кассу, а про какие-то совпадения в общих поисках, об удовлетворении общественных потребностей.

— Общие поиски возглавляет государство, и ищет оно не корни, а послушный электорат. То, что церковь возвращается в государство, в школы, в детские сады, — это мракобесие, путь в средневековье. Это деградация. Для масс не важны тонкости учений святых старцев, большинство даже и Евангелие-то не читали. Цацки и безнаказанность влекут их. Пошлость. Религия — это другое, это любовь. Если любви нет, то все напрасно. У нас часто любви нет, а без нее вера мертва. И вредна.

Фильмография

«Небесные жены луговых мари» (2012)

«Хроноглаз» (2011, короткометражка в составе альманаха «Четвертое измерение»)

«Австралия» (2011, документальный)

«Овсянки» (2010)

«Ветер Шувгей» (2010, документальный)

«Банный день» (2008, документальный)

«Похищение воробья» (2008, сериал)

«Железная дорога» (2008)

«Шошо» (2006, игровой видеофильм)

«Первые на Луне» (2005)

— Ваш новый фильм сложен для восприятия?

— У него странная структура, необычная палитра, он снят на языке луговых мари, он сложен, но мне кажется, что от него не оторваться. Главное — начать смотреть.

— Какова ваша роль в отношении текстов писателя Дениса Осокина: раскрыть его замыслы, найти визуальный эквивалент, добавить к его текстам что-то свое? Что вы об этом думаете?

— Я думаю, что Осокин — гений. Мне его проза очень нравится. Кажется, мне удается передать ее смысл. Ну и ему так кажется. Нам нравится вместе работать. Счастье, когда находишь своего писателя, который думает как ты. Миры, фантазии, истории Дениса мне близки, и они быстро становятся моими. Это сложно, но увлекательно. Мы придумываем новые истории, уже есть несколько сценариев.

— Что особенно близко в нем?

— Небанальность и лаконичность. У Дениса острота письма очень развита, он может одним абзацем и создать атмосферу, и рассказать историю.

— Такая концентрированность свойственна поэзии.

— Да, он поэт, и то, что он пишет в прозе, — это, конечно, тоже поэзия.

— А вы не поэт?

— По самоощущению, конечно, поэт. Но я не пишу стихи, я снимаю кино.


Нельзя снимать фильм о язычестве без обнаженного тела, игнорируя культ плодородия
Другие материалы
29/06/2012 00:05
На письмо ужасные, добрые внутри
22/06/2012 00:05
Рита, орда и секс по-корейски
06/02/2012 00:05
Секс в СССР все-таки был
Вернуться на главную
Наверх
Поиск:
ПолитикаЭкономикаВ мире
ОбществоМненияКультура
Спорт
Полная версия
© Московские новости, 2011.






Космизм В.И. Вернадского.
cosmizm.ru на 18.12.2012 — оставить комментарий

11 декабря 2012 года в Международном Центре-Музее имени Н.К.Рериха (Москва) состоялось очередное заседание семинара Объединенного Научного Центра проблем космического мышления (ОНЦ КМ) «Проблемы русского космизма». С докладом на тему «Космичность жизни – основа естествознания В.И. Вернадского» выступил Геннадий Петрович Аксенов – кандидат географических наук, старший научный сотрудник Института истории естествознания и техники имени С.И.Вавилова РАН.

Сегодня во всем мире с именем В.И.Вернадского сопрягается слово «биосфера», как с Ч.Дарвином, например, – эволюция видов. Идеи этого выдающегося мыслителя полагаются в основу международных проектов изучения биосферы, разработки правительственных документов. Однако, теоретическая основа учения о биосфере все еще остается в стороне. Ее главный тезис: жизнь – вечна, она никогда не происходила из инертной материи.

С самых первых шагов в науке В.И.Вернадского интересовали общие законы природы. Уже в студенческом докладе 1884 г. он спрашивает сам себя: одними и теми же законами управляется живое и неживое, разве жизнь не подчинена таким же строгим законам, как неживое вещество? Эти волнующие вопросы надолго затем уходят вглубь, но именно они направляют его научный поиск, заставляют делать жизненные и идейные выборы. И только после создания геохимии (1909 г.) они выходят на поверхность.

Решающий поворот произошел в 1916 г., после формулирования учения о живом веществе. Ученый закладывает основы биогеохимии. В ее фундаменте – новая мысль о вечности жизни, о неизменности ее геохимических функций. Эти функции живого вещества служат для трансформации солнечной энергии в земные структуры и геологические оболочки. Таким образом, жизнь на Земле представлена не просто собранием организмов, а системой, не случайной для планеты.

В 1921 г. ученый выступает с публичным обнародованием своего нового учения в лекции «Начало и вечность жизни». Центральным тезисом для обоснования идеи вечности и непроисходимости в ней жизни служит найденный В.И.Вернадским в анналах науки принцип Ф.Реди: «Все живое – от живого!». Он означает, что за всю историю научных наблюдений не обнаружено зарождение живого организма из косного вещества. Следовательно, организмы были на Земле всегда, а их эволюция не обозначает отсутствия биосферы на каком-то первоначальном этапе геологического прошлого. На этих эмпирических обобщениях построена книга «Биосфера» (1926 г.).

Развитие идеи вечности жизни в 30-е гг. шло в двух направлениях.

1) Вглубь строения живого вещества. Ученый находит решающее свойство живого вещества, отличающее его от косного – диссимметрия, обнаруженная в свое время Луи Пастером. Все структуры живого организма на любом уровне – от атомного до целостного синтезируются в одном из двух возможных вариантов строения, в основном, в левом. Это пространственное различие продуцируются только размножением. Его нельзя создать искусственно, оно не создается случайно. Отсюда – невозможность самозарождения живого.

2) Выяснение планетной роли биосферы. В.И.Вернадский распространяет представление о конструктивной функции биосферы на другие небесные тела того же типа, т.е. – твердые и сферические. Он считает, что биосфера создала атмосферу планеты на Земле, следовательно, создает и на других планетах.

В конце жизни В.И.Вернадский создает свои самые важные работы: «О состояниях пространства в геологических явлениях Земли» и «Химическое строение биосферы Земли и ее окружения». В первой он формулирует методологические принципы нового естествознания, строящегося на фактах и эмпирических обобщениях. Важнейшие из них – принципы сохранения массы (Ньютон), сохранения энергии (Карно-Майер) и космичности жизни (Гюйгенс). Из них исходит описательное естествознание – не теоретическое и не связанное с предыдущей научной картиной мира. Общепринятая картина принимает идею непременного начала сущего, идущего от ветхозаветной натурфилософии.

Таким образом, новое естествознание В.И.Вернадского основано на следующих положениях:

1. Жизнь существовала всегда, она не случайна в общем строе природы и не происходила никогда из инертной материи.

2. Жизнь функционирует только в виде биосферы, системы организмов. Сохраняется в виде семян, цист, спор неопределенно долго.

3. Закономерности биосферы дополнительны к законам физики и химии.

4. Биосфера есть планетное явление, т.е. строитель планетных оболочек: атмосферы, гидросферы, литосферы и источник «энергии недр».

5. Эти свойства можно распространить на однотипные космические тела.

Ныне развитие наук о Земле, микробной палеонтологии, планетной астрономии прямо подтверждают эти положения. Изучение геологической истории расширило временные рамки существования биосферы в 8 раз. Таким образом, никакие новые факты не противоречат идеям В.И.Вернадского.

19 декабря 2012 года в Международном Центре Рерихов состоится лекция Э.А.Томша «Современное музыкознание и философия космической реальности Живая Этика о музыке».

В лекции будут представлены примеры современных исследований в различных областях научного знания о влиянии музыки на природу и человека; проведен анализ различия в подходах музыкознания и философии космической реальности Живая Этика к задачам музыки, как важнейшего фактора в формировании духовной эволюции человечества.

В.И.Вернадский

111

Ложные центровки сознания
« previous entry | next entry »
дек. 20, 2012 | 11:23 am
Смысл жизни, организующий конкретную деятельность, предполагает наличие понятия о центре устремлений. Если это мировая революция или контрреволюция, построение звездолета или открытие нового принципа энергии – вопросов, в общем нет, пока это не становится навязчивой идеей – но психиатрия не цель нашего разговора. Гораздо хуже, когда центр устремлений носит не идеальный, а вполне конкретный и географический смысл. Именно в этом пункте люди делятся на столичных жителей и провинциалов. Это разводка вполне однородных понятий, потому что житель столицы (если он себя осознает именно так) есть провинциал, пробившийся в столицу и – предположим – упершийся рогами в кремлевскую стену или даже ту или иную постройку внутри Кремля.

Подчеркиваю: провинциализм и двойник его столичный шовинизм – это однородные понятия, плоская шкала мещанского тщеславия, придающая смысл жизни большому количеству так называемой лимиты – вполне бездуховных созданий, пробивающихся, скажем, в Москву или в Москве. На этом пути, как думает лимита, она превращается в элиту. Какова лимита, такова и элита – найдите 10 отличий: их попросту нет. Есть еще одна прослойка, которой кажется, что она воспарила над этой лимитой-элитой, это лимита-сноб. Они считают центром не Москву, а, скажем, Лондон Британский, и от этого сознания задирают нос над якобы совками-москвоцентриками. Не стоит и говорить, что упирание рогами в Тауэр не изменяет сущности.

Или вот еще – Солженицын и Галковский, интересные писатели. Я не даром поставил их здесь рядом. Солженицын искал дифференциал истории в окрестности 1917 года (ему мерещилась там точка разрыва, которую необходимо сгладить – и он сгладил в своей судьбине), а Галковский нашел его теоретически: в «Бесконечном тупике» он показал, что если смотреть на русскую революцию глазами сексота или двойного агента, в 1917 г. не только нет разрыва, но и в принципе ничего не изменилось. Это гениально, как Ватсон – самое удачное изобретение Конан Дойля, любимого писателя позднесоветских юношей. Но какой же выход нашел Галковский из «бесконечного тупика» сознания совковой лимиты-элиты? Именно – вообразить себя англичанином, а всю историю, в том числе Советского Союза, с Гагариным и ледоколом «Ленин», как собрание артефактов великого Британского пантеона. Не стоит говорить, что это иллюзия, которая, конечно, не может не льстить сознанию патриотичного англичанина.

Но «бесконечный тупик» не преодолеть приобщением себя к "англичанам" провинциального развода, осознанием себя жителем британской провинции. Дело в том, что…. Нет, не сейчас, вопрос оставлю открытым. Пора бежать на работу.
Ссылка | Оставить комментарий | В избранное | Поделиться


Comments {8}
Мысли с конца в начало
from: nikolai2000
date: дек. 22, 2012 06:08 am (UTC)
Ссылка
Мечта всегда будет звать...Американская мечта(Америка - старший брат...Старого света...).Русская душа - гармоническое горение в пику возмужалому британскому народу с укращённой внутренней стихией Лорда Байрона, ... .
В полноте молодости пережить всех и пробурить всё , обольщение привлекает, обольщение потенциалом!
В этой взаимной привязанности ... любите врагов своих , динамичное развитие.
Свой народ нельзя победить...откровение не сексота и не агента - это видимо истина... .
Ну а Питер - прихожая , Москва - гостинная, а Деревня - кабинет, так эта Пушкинская мысль очень даже правдива, согласитесь?
Ответить | Ветвь дискуссии
Re: Мысли с конца в начало
from: plebson
date: дек. 22, 2012 07:29 am (UTC)
Ссылка
Насчет где у кого кабинет - это каждый сам решает. А Пушкин, человек светский, спасался для творчества в деревню. Мой пост к тому,что у бывших советских граждан есть кризис идентичности. В духовном плане - это поиск корней, которые не прогнили, которые питают, а не высасывают, как так гниль, что нам подсовывают. И, на основе этого, понимание смысла существования для бывшего советского человека.
Ответить | Уровень выше | Ветвь дискуссии
Re: Мысли с конца в начало
from: nikolai2000
date: дек. 22, 2012 06:25 pm (UTC)
Ссылка
Понимание смысла существования, поиск смысла существования ... труд,труд человечества над смылом существования на протяжении веков творит Историю(А.П.Платонов."О любви".) Что-ж утешительнейшее набдюдение, в том смысле ,что история не кончается, а мы остаёмся людьми в
статье написанной на 200 летие со дня написания "Критики Чистого Разума" И.Канта проф.Слотердайком П. "Критика цинического разума"/Перев. с нем. А. В .Перцева.Для утверждения просвещения коему основательно угрожает общество "Постмодернизма"т.е. общество где жизнь довольная
своим лидерством в экономическом развитии, однако одичание от интернета ср-в массмедиа , от пресыщенности, порождает кризис, кризис просвещения...Жизнь по Вернадскому имеет внутреннюю организующую силу, подобно отличию Ньютоновсеой Механики от законов взаимодействия атомов и частиц внутри атомов...Ведь "жизнь не вирус ,который привнесён на землю самозарождением
Законы ДВИЖЕНИЯ И РАЗВИТИЯ ЖИЗНИ оТЛИЧНЫ ОТ НЕЖИВОЙ ПРИРОДЫ...Особая роль у сознания человека,коим обогащена жизнь... Думаю что это верно даже если жизнь уникальна и существует только у на с на земле.....
Ответить | Уровень выше | Ветвь дискуссии
Re: Мысли с конца в начало
from: nikolai2000
date: дек. 22, 2012 06:31 pm (UTC)
Ссылка
Очень интересует понимание Римановых прстранств и нет ли тут повторения геометрии Лобачевского.Насколько возможно с точки зрения математики влияние сознания порождённого человеком на вектор пространства-времени, в физической геометрии Б.Римана??
Ответить | Уровень выше | Ветвь дискуссии
Re: Мысли с конца в начало
from: plebson
date: дек. 23, 2012 06:01 pm (UTC)
Ссылка
Нсколько мне известно, геометрия Лобачевского определяется как геометрия риманова пространства постоянной отрицательной кривизны. Предположение, что сознание влияет на геометрию реального пространства можно отнести к области эзотерики и оккультизма. Математика тут вообще ни причем. Геометрия реального мира - это область физики. И физика, конечно, не приемлет ментальное воздествие на метрический тензор реального мира.
Ответить | Уровень выше | Ветвь дискуссии
Re: Мысли с конца в начало
from: nikolai2000
date: дек. 23, 2012 11:31 pm (UTC)
Ссылка
Mне сказали(преподаватель философии Прытков В.П. УПИ Екатеринбург)что Лобачевский был предшественником , по времени, Римановской диссертации 1854г. где и описаны вопросы ответом на которые
стало Учение Вернадского о Биосфере и Ноосфере(Линдон Ларуш)

Вопрос к выступ Линдона Ларуша 19 апреля 2011 года.

Вопрос: Вернадскианство как учение: что можно сказать по этому поводу сегодня? А Видимо имеется в виду сфера чувств. А вот история науки пишется каждым поколением заново, и от каждого поколения требуется труд по переосмыслению задач науки и её места в поиске человечества смысла существования. На мой взгляд, привнося искусство в науку и будет достигаться истинность знания, которая пока отсутствует в силу молодости и незрелости сегодняшней мысли.

Письменный ответ Л. Ларуша (5 мая 2011 г.):

В правильном контексте этот вопрос уместен. Любой истинный научный принцип зарождается в классическом художественном воображении, и в этой начальной точке ученый в художнике ищет физические решения вопросов, которые возникают у классического художника. И с этой точки зрения, без сомнения, классический русский разум стоит за работами зрелого гения, к которым относятся работы академика Вернадского в последнее десятилетие его жизни. Ученый и художник в данном случае жили в одном теле.

Поворотной точкой в превращении академика Вернадского в подлинного гения стало его признание в 1936 году Бернхарда Римана своим предшественником. С этого времени его научные исследования обретают достойное место в истории науки со времен появления «Об ученом незнании» Николая Кузанского.

Поворот, который я условно связываю с 1936 годом, имеет прямое отношение к онтологическим вопросам, которые в заключительном разделе (№3) диссертации Римана 1854 года были отнесены к системным. Онтологические проблемы, поставленные Риманом, оставались ключевыми онтологическими вопросами, которые были правильно сформулированы, но требовали ответа. Гипотеза Римана из третьего раздела диссертации нашла подтверждение в предложенных Вернадским категориях литосферы, биосферы и ноосферы. Эти три категории подчиняются онтологическому принципу «разума», для которого не существует «пустого пространства», но есть область космического излучения. Мой коллега Скай Шильдс поставил этот же вопрос в категориях эйнштейнова различения абиотического пространства-времени от жизненного пространства-времени; пространство само по себе не является независимой сущностью. Он указывает, что этот вопрос поднимал Эйнштейн. Это аспект темы, которую исследовал академик Вернадский.)


(http://blogs.mail.ru/mail/o...)

Вернадский уповал на то что в будующем вопросы парапсихологии и другие загадки сознания станут предметом изучения точных наук...

Видимо нашу философию эти вопросы не интересовали... Лобачевский видимо был знаком с трудами Римана...

В статье "Пространство - время" Вернадского и говорится о ноосфере как среде порождённой взаимодействием сознания и неживой материи и подчинённой иным физическим принципам т.е. неэыклидовым и неньютоновым , я к сожалению не имею пока возможности овладеть смыслом тензорного анализа в физической геометрии Б.Римана ,просто для себя считаю что математика и геомеирия такого уровня имеет допущения, степени неопределённости
в которые укладывается составляющая фоктора человеческого участия при описании процессов в окружающем мире... .Однако это и организует в целом ноосферу, в том смысле что русская философия пошла дальше индийской т.к.
была и остаётся материалистической... . Сегодня игра с верностью и неверностью теории относительности отдаляет русскую мысль от адекватного понимания задач перед нами стоящих... . Тут важно взглянуть на ситуацию в её целостной данности.К примеру задача управляемого термоядерного синтеза
требует всё-таки от человечества крепко потрудиться, а не просто заявлять об успехах... .И это на мой взгляд говорит о том ,что Вернадский видел ответ на вопрос о приемственности(приемлет или нет) физикой ментального воздействия на метрический тензор реального мира в какой то иной плоскости нежели нынешнее состояние науки( даже если брать обезьянку и курсор который она двигает без мышки...или исследования Эдварда Сэпиро).


Николай.
Ответить | Уровень выше | Ветвь дискуссии
Re: Мысли с конца в начало
from: plebson
date: дек. 24, 2012 04:44 am (UTC)
Ссылка
Забыл залогиниться

Нельзя отрицать гумнитарную и гуманистическую ценность учения Вернадского о ноосфере, его веру в созидательный разум. Что касается возможностей мозга, то они, конечно, изучены недостаточно, но здесь есть очень тонкая грань, которую нельзя переступать - грань между научным подходом и... как бы помягче.


На мой взгляд, не утратила эвристической силы концепция Вернадского о том, что Вселення и жизнь существовали всегда - это единственная альтернатива существующей концепции Большого взрыва и самозарождения жизни, которую (опять же на мой взгляд) пока нельзя сбрасывать со счетов.

Что касается управляемого термояда - то не только "холодный" термояд, но и "горячий", тот, что в токамаках пытаются приручить,вызывает много вопросов о правильности исходного подхода.
Ответить | Уровень выше | Ветвь дискуссии
Re: Мысли с конца в начало
from: anonymous
date: дек. 25, 2012 05:25 pm (UTC)
Ссылка

2."Между его пониманием и чувством природы и всяким рационалистическим ее построением, неизбежным для всякого последовательного философа, существует непереходимая грань. Стоя на почве научного охвата природы, натуралист по существу в своих суждениях стоит бессознательно на почве, далеко превышающей современные достижения научной мысли, выражающиеся в так называемых научных объяснениях – причинах и следствиях, в математических образах и формулах. Основа его научной действенной мысли превышает даже и высказанные, научно принятые аксиомы и принципы природы."Vernadsky_V.I.__Problema_Vremeni_Prostranstva_i_Simmetrii__1920-1942_98s

Вот это определение в каком-то смысле научного подхода натуралиста, более всего меня поражает в этом мыслителе(Вернадском), так владея синтетическим подходом при познании мира, исследователь встречается с непониманием(И.В.Гёте упрекали и посиё время в пантеизме,игнорируя в нём мудреца владеющего синтетическим подходом в познании и работа "farbenlere"стала корнями релятивистской физики Энштейна)в своём сообществе!
Допуская сделку с совестью , сегодняшний исследователь легко становится лишь ресурсом (в силу безвозвратного отставания от конкурентов) для чухих враждеьных его менталитету государств.

Московский государственный институт музыки им. А.Г. Шнитке, г. Москва
E-mail: tachlikova65@mail.ru
Невозможно заставить человека полюбить. И психология не в состоянии объяснить ин-дивидуальный выбор влюбленного. Лишь любовь - таинство. В выборе отсутствует утили-тарный интерес. Юношескую влюбленность испытывает каждая личность. В своем чувстве человек прикасается к Абсолюту. И поэтому первая влюбленность необычайно важна в жиз-ни индивида. Она – не случайность. Она - урок и откровение. Главное антропологическое противоречие – это противоречие между влюбленностью и жизнью рода. Личность обнару-живает противоречие между идеалом и реальным индивидуумом. Данные противоречия определяют личность, они онтологичны. Осознание идеала и стремление к нему – сущност-ные характеристики личности. В течение жизни личность решает задачу приближения к идеалу. Происходит переоценка собственной души и возлюбленного, осмысляется онтоло-гический статус идеала. В дальнейшем цели индивидуума осознаются более отчетливо, вы-ясняется их несоответствие с целями возлюбленного.
Отношения между родителями - не есть отношения между влюбленными. Психологи принципиально различают эти отношения. К влюбленности прибавляется утилитарность. Любят скорее идеал, чем реально живущего человека. И возможно к реальному человеку испытывают только сексуальное влечение,а не любовь. Семья не может держаться на сексу-альном влечении. Основное антропологическое противоречие как противоречие между са-мой любовью и жизнью рода приобретает трагический оттенок: сексуальное влечение побе-дило родительские отношения. Семью создают по-любви. Разводятся по причине отсутствия любви. Остро встал вопрос: а возможна ли любовь к человеку? И что она такое?
557

"Чилийский вариант"- наихудший, из способов достичь Россией положения одного из лидеров экономического роста.
Такая мысль в книге Е.Гайдара "Долгое Время" требует осмысления...
1. Всё-таки не "Пиночетовский вариант", как высказывались военные в начале 2000-х...
Поясню - Пиночет, это ставленник Вашингтона т.е."Суровой Америки"(М.Ю.Лермонтов)
2.Необходимость кормить всех до Африки делала духовной Российское образование и делала сырьевой экономику...
3.Сегодня 9 сделок из 10 в офшорах и по их юрисдикции- кормим и Запад в придачу... .
4.Перетащить научные ценры и овладеть уловками ,чтобы доказать могучесть характера, задачка под стать...
Ну а время сдвинутое на час... и атомизация сознания(циническое поведение) - только вред приносят согласитесь?.

Красота появилась на земле раньше человека, и только для человека существует на земле красота.

"Искусство есть такая же потребность для человека, как есть и пить, -- утверждал Достоевский. -- Потребность красоты ...) неразлучна с человеком, и без нее человек, может быть, не захотел бы жить на свете". -- Прекраснейшие вещи, вполне возможно, существуют ан Юпитере, но мы ничего о них не знаем, и потребность в этих вещах разлучена с человеком. Мы не способны нуждаться в том, чего нет в нашем внутреннем опыте.
"Космос первее хаоса" (О. Шпан). Красота появилась на земле раньше человека, и только для человека существует на земле красота.
И сегодня мы с вами особенно нуждаемся в красоте, нуждаемся в высоком искусстве, но скаредная эпоха предлагает нам все каких-то неудобочитаемых авторов: Вик. Ерофеева, Пьецеха, поэта Кривулина... Очень трудно становится в России с красотой.
И если бы не классическая литература XIX века, свалившаяся на наши глупые головы невероятным подарком, -- впору было бы действительно "не захотеть жить на свете".
Может быть, порыв декабристов и был прежде всего направлен (конечно, на бессознательном уровне) против пробуждавшейся великой литературы: отменить, раздавить в коконе, сделать все заново и как у людей -- "не хуже, чем в Польше". И если это так, то пьеса Грибоедова не просто оказалась случайно первой ласточкой, сделавшей нам весну, но и поставила заблаговременно жирный крест на всей затее рылеевых и бестужевых. Декабристы опоздали. В главном они опоздали. Великая литература уже была в декабре 25-го, уже поднялась на крыло.

Н.И.Калягин "Литературные чтения"

Евразийский север так хорош, что на него у многих виды? С позиции Вернадскианства есть материя - есть жизнь!
Есть государство - есть элита...религиозная если хотите , преемственность мысли остаётся! Не одни англичане элитой богаты.
Были мы в СССР - тоже мир по своему красили... . Есть традиции и духовное образование ,так как мы допускаем такую прорву черносотенцов с их: Ты чувствуешь?! Чувствовать ты можешь,............................. а остальное всё эмоции и ащущения!. Хороши же наши интеллигенты в средствах массовой информации, где нельзя слово "Чувствуешь" употреблять без жопы и хуя - они под отребьем холопства ходят что ли?Н.И.Калягин В ЧТЕНИЯХ О РУССКОЙ ПОЭЗИИ многое сказал. Может это задача церкви в миру ксенофобию ортодоксально устанавливать? Тогда духовность в монастырях только будет жить, а этой ксенофобией оголделой не только пупси райт , ................................ и уголовщину леденящую кровь, но и утерю государственности можно получить!
Гольфстрим изменит течение не без нашего участия, так же как и в эпоху когда в 11000 летнем цикле мы идём во второй половине к ледниковому периоду и гренландия- зелёный остров вновь зацветает...спасибо промышленности - как печка подогревает.
От экспериментов к делу.

И никогда мы не делили ложа,
когда чудес и бдений близок час…
Но сердце все твое обнажено,
и только мне войти в него дано…

Слова, которые Рильке вложил в уста Марии Магдалины.

Но этот накал мистического притяжения и породил редкую окрыленность, присущую первым векам христианства. Лишь в IV веке Эльвирский, а затем Никейский соборы наложили запрет на присутствие в жизни духовенства этих "духовных жен", subintroductae, — и огрубевший мир стал забывать о тайне сестринства. Но оно прорвалось с новой силой в феномене средневековой алхимии — уже как магическое сестринство. Почти на всех алхимических гравюрах, изображающих "Великое Делание" алхимиков, присутствует таинственная фигура Сестры Алхимика. Любой великий человек — всегда алхимик, адепт Великого Делания, собственной духовной трансмутации. И у него всегда есть Сестра, которая присутствует в его священной ночи. С которой он должен слиться в философском инцесте. "Лунный голос сестры не смолкая звучит, наполняя священную ночь" — от этой строки Георга Тракля веет надеждой и жутью. Держась за руки, они должны совсем погрузиться в эти священные сумерки, чтобы там, в глубине глубин, встретить новое Солнце нового Дня.

Цветы маленькой Лели

Тень несозданных созданий

колыхается во мне,

словно лопасти латаний

на эмалевой стене.

Всходит месяц обнаженный

при лазоревой луне…

Звуки реют полусонно,

звуки ластятся ко мне.

В. Брюсов

В.И.ВЕРНАДСКИЙ

ПРОБЛЕМА ВРЕМЕНИ,
ПРОСТРАНСТВА И СИММЕТРИИ
1920-1942


11. Прежде чем идти дальше, необходимо остановиться на явлениях симметрии в их отношении к живому организму. Само понятие симметрии сложилось при изучении живых организмов. По преданию, за несколько столетий до нашей эры Пифагор из Региума создал понятие и слово «симметрия» для выражения красоты человеческого тела и красоты вообще. Здесь были найдены ещё древними греками числовые законности, которые дальше и до сих пор не поддались охвату обобщающей математической мысли.
Когда в первой половине XIX в. Браве подошёл к понятию симметрии, он одновременно исходил из симметрии кристалла и из симметрии живых организмов. Он достиг блестящих результатов для кристаллов, положил начало учению о симметрии кристаллов, приведшему в конце века к стройной системе пространственных точек — атомов и к полному выявлению их геометрии.
Болезнь прервала его работу над симметрией живых организмов. Никто после не углублялся в неё так, как Браве, и она осталась в хаотическом состоянии до наших дней.
Можно, однако, ясно видеть, что между симметрией кристаллических многогранников и симметрией живых организмов существует коренное, глубокое различие. В первом случае мы имеем дело с выражением атомной структуры твёрдого вещества, во втором — со стремлением к организованности живого вещества, обособленно и раздельно существующего в чуждой ему косной среде биосферы.
Симметрия здесь выражается в наружной форме того вечно подвижного дисперсного элемента живого вещества — большого и ничтожно малого живого организма, — которое создаётся и поддерживается биогенной миграцией атомов и выявляется в окружающей природе как резко обособленное от неё тело. Симметрия выражается и в его внутреннем строении, в его организованности, в его макроскопическом и микроскопическом разрезах.
12. Законы этой симметрии нам совершенно не известны. Но её существование, существование морфологической правильности, не возбуждает сомнения. Ясно, что эта симметрия подчинена совсем другим законам, чем симметрия кристаллов.
Бросаются в глаза геометрически два явления. Во-первых, в живых организмах проявляются оси симметрии пятого и выше шестого порядков. Это указывает, что мы здесь не имеем дело с симметрией однородного твёрдого тела, с его атомным строением. Однородность внутреннего строения, которая так характерна для кристалла, здесь отсутствует. Внутренняя среда живого организма резко неоднородна, находится в непрерывном движении атомов, не возвращающихся в те же точки, где они бывали, как это имеет место в кристаллах, где они не смещаются миллиарды лет, если это не вызывается внешними силами. [Во-вторых] внутри живого организма мы имеем дело с динамическими, вечно сменяющимися устойчивыми равновесиями, регулируемыми биогенной миграцией атомов. В симметрии живого организма мы, таким образом, должны считаться с новым элементом — с движением, которое отсутствует в симметрии кристаллов, так как в них атомы не смещаются, проявляя идеально твёрдое тело. Характерно, что биогенная миграция атомов, создающих форму динамического равновесия живого организма, идёт в жидкой или газообразной среде, в той среде, которая наименее углублённо выражает геометрию занятого телом живого вещества пространства.
Наконец, третья черта, отсутствующая в кристаллах, чрезвычайно характерная, первичный элемент в морфологической форме живого организма, должна быть здесь подчёркнута. В морфологии живых организмов господствуют кривые линии и кривые поверхности как первичные проявления их симметрии. В кристаллических многогранниках в сущности в «каплях», отвечающих кристаллическим пространственным решёткам, кривые поверхности и кривые плоскости являются вторичными явлениями. Они связаны с действием поверхностных сил при кристаллизации и в проявлениях (сил) в пространстве жидкостей. Таковы, например, явления растворения и отвечающие им поверхности растворения кристаллов. Эти кривые поверхности ещё более резко проявляются во всех энергетических свойствах кристаллов, где многогранник исчезает и заменяется шаром, гиперболоидом, эллипсоидом и т.д. Это случаи, когда в данных явлениях, согласно принципу Неймана, геометрическая структура пространства наименее отражается.
13. В симметрии живых организмов чрезвычайно резко выражаются правизна и левизна, которые для кристаллов являются частным случаем, связанным с отсутствием в них сложной симметрии.
Но между проявлением правизны и левизны в организмах в аспекте симметрии и проявлением её в кристаллах, как я уже указывал, существует коренное различие. Это различие заключается в физико-химической тождественности правизны и левизны в кристаллах, проявляющейся в равном числе их при кристаллизации правых и левых неделимых. Это бывает всегда и, как я указывал (§8), может быть рассматриваемо как проявление атомного строения твёрдого состояния материи в евклидовом пространстве трёх измерений. Это свойство столько же симметрии, сколько и евклидова пространства трёх измерений.
Совсем другое мы наблюдаем для живого вещества.
Здесь резко проявляется неравенство правизны и левизны. Огромный накопившийся материал критически до сих пор не обработан, но, мне кажется, на основании его можно прочно установить, что в организмах — в живом веществе — для самых разнообразных свойств это неравенство выражено крайне резко. Оно передаётся наследственно и является видовым признаком. Все белки обладают левым вращением плоскости света, как в животных, так и в растениях. Это значит, что в сложном веществе живых тел устойчивы только левые молекулы белковых тел — главной части протоплазмы. Правые изомеры отсутствуют. Как показал Пастер, все кристаллические соединения — алкалоиды, глюкозы, сахара и т.п., которые входят в состав яиц, зёрен, т.е. являются наиболее существенными для жизни, — левые. Это последнее утверждение требовало бы более подробного обсуждения, в которое я не могу входить в этой краткой статье. Но в общем оно мне кажется верным, и иногда затруднение может быть только потому, что в сложных органических соединениях тел живого вещества одновременно существуют как составные части их правые и левые комплексы. Это положение требует проверки, прежде всего критической обработки всего материала.
Не менее резко проявляется химическое различие действия правых и левых изомеров на протоплазму, на клетку.
Ряд точных опытов, поставленных в этой области, отчасти в связи с работой нашей лаборатории Г.Ф.Гаузе, в последнее время доказывают это вне сомнения. Правые и левые химические соединения действуют здесь в одинаковой обстановке и при одинаковых условиях, в сложной термодинамической среде живого вещества, как химически резко разные тела. Они указывают на своеобразную геометрическую структуру, динамически проявляющуюся различно для правого и левого в живом организме, в частности в клетке.
Неравенство правизны и левизны выражается не только в этих химических и физических проявлениях, оно охватывает всю морфологию организма, и больше того, её динамику. Чрезвычайно характерны значения спиралей в форме организмов и неравенство правых и левых спиралей. Это выражается в неравенстве правых и левых завитков раковин, бактерий, семян, усиков растений и т.п. Оно выявляется в редком проявлении «левшей», причём для некоторых организмов левши являются преобладающими и могут быть принимаемы как видовой признак.
Я оставляю здесь совершенно в стороне многочисленные и разнообразные объяснения этого общего явления, они создаются от случая к случаю и в общем, мне кажется, ничего не объясняют.

II
1. Состояние пространства тесно связано с понятием физического поля, но отличается от него тем, что оно проявляется явно в трёх измерениях. Но и физическое поле, например электромагнитное, в действительности имеет кривизну, явления в нём не идут в плоскости. В ионосфере мы имеем резко выраженное особое состояние пространства этой земной оболочки, особое физическое поле — поле физического вакуума в форме трёхмерного пространства, ограниченного шаровыми поверхностями разных радиусов.
В действительности мы имеем дело с разными состояниями пространства на каждом шагу. Так, внутри кристалла мы имеем трёхмерное физическое поле, свойства которого определяются явлениями кристаллизации. Это однородное пространство, сплошь заполненное сдерживаемыми кристаллическими силами (или химическими силами твёрдого состояния материи), атомами-точками, равномерно его все заполняющими. В сущности, в однородном кристаллическом веществе — в системах точек или параллелоэдров, непрерывно равномерно, однородно охватывающих всё пространство трёх измерений без нарушения однородности, — мы имеем случай особого состояния пространства, резко отличного от обычного изотропного пространства геометрии.
Геометрически различимы сотни таких разных дисперсно материальных выраженных состояний пространства. Но геометрия этих особых состояний пространства всецело определяется законами евклидовой геометрии. Точно так же в магнитных, электрических, электромагнитных полях мы не выходим за пределы евклидовой геометрии и находимся всё ещё в пространстве трёх измерений.
Однако в более сложных явлениях удобно и возможно пользоваться геометрическими представлениями многомерных пространств евклидовой геометрии. [С большим успехом проводится это течение мысли для соотношения химических элементов в работах Н.С.Курнакова, Н.И.Степанова и школы Н.С.Курнакова]
Можно сказать, что во всех этих явлениях мы не выходим за пределы косных естественных тел биосферы. В этой области явлений мы находимся всецело в евклидовых геометриях. Эти евклидовы геометрии выражаются в анизотропных пространствах кристаллографии в трёхмерном, а в выражениях соотношения химических свойств и вещества в концепциях Курнакова — в трёхмерном, в четырёхмерном, пятимерном и более сложных геометриях.
Можно думать, что нигде в пределах косных естественных тел и явлений биосферы мы не выходим теперь из области геометрии евклидовой. Мы не выходим из неё нигде, пока не касаемся планетных явлений. [Для теоретического представления поведения элементарных частиц в современной физике возникла необходимость выйти за пределы евклидова пространства. — Ред.]
По-видимому, эти концепции являются недостаточными, когда мы выходим за пределы нашего планетного мира в космические просторы.
Но эти явления, связанные с представлениями Эйнштейна, лежат вне поля моего зрения, поскольку я имею дело с косными и живыми естественными телами биосферы, одной небольшой оболочки нашей планеты.
2. Однако, в ней, как только мы подходим к живым естественным телам, мы встречаемся с таким коренным изменением геометрических явлений, которые, мне кажется, не укладываются в рамки евклидовых геометрий любого измерения.
Основным является при этом резкое нарушение, во-первых, симметрии, а во-вторых, проявлений правизны и левизны.
Геометрически законы симметрии были построены для евклидовой геометрии и были выражены не только геометрически, но и алгебраически в теории групп, причём этими двумя независимыми логическими путями получились те же самые результаты. Геометрически они исходили из распределения точек пространства, причём всегда эти точки имели определённый параметр, определённое расстояние, ближе которого они никогда друг к другу подойти не могли. В окружающих нас явлениях, которые могут быть сведены к точкам, т.е. к атомам, строящим материальную среду, мы нигде никакого нарушения законов симметрии при этом не встречаем.
Эти законы нарушены в пределах пространства, занятого живым веществом, причём под «живым веществом» я подразумеваю совокупность живых организмов. Это нарушение резко сказывается в том, что внутри тела живых организмов резко различно проявляются правые и левые кристаллические решётки (правого и левого внутреннего строения атомов) для одного и того же химического соединения, которые оказываются химически резко различными. [Кроме того, у автора сделана здесь следующая запись: «Реальный случай не есть случай теории вероятности». — Ред.]
3. К сожалению, как раз явления симметрии и явления правизны и левизны, из которых первые охватывают все правильности — геометрические и физические — твёрдого состояния материи, а вторые характеризуют тела живых организмов, долгое время оставались, отчасти и теперь остаются, вне поля зрения математиков и философов.
Философский анализ, можно сказать, отсутствует. А математический (и геометрический и алгебраический) для симметрии дисперсных систем с постоянным параметром между точками-атомами, в конце XIX столетия блестяще выяснен, можно сказать, до конца в этом частном случае Е.С.Фёдоровым в Петербурге и А.Шёнфлисом в Геттингене. При этом, между прочим, выяснилось, что далеко не все геометрически мыслимые многогранники могут встречаться среди естественных косных тел нашей планеты. В частности, один из пяти многогранников пифагорейцев — правильный додекаэдр — не может наблюдаться и не наблюдается среди косных естественных тел земной коры. Это есть следствие дисперсного строения твёрдых химических соединений: они составлены из атомов, которые никогда не могут приблизиться друг к другу на расстояние меньше определённой величины, различной для каждого изотопа. Геометрическим выводом из того же самого основного явления служит и то, что не могут существовать в геометрических структурах материальной среды — в кристаллах и в молекулах — оси симметрии вращения пятого, седьмого и выше порядков.
Явление симметрии, только отчасти захваченное математическою мыслью, вошло в науку в связи с тем чувством красоты, которое проявилось в человечестве много тысяч лет тому назад. Понятие это создано в эллинской среде в первой тысяче лет до нашей эры — предание сохранило имя Пифагора из Региума, который это впервые выявил. Но в науку понятие симметрии вошло в XVII и в более общей форме в XVIII и в XIX столетиях. Оно имело два корня. С одной стороны, исходя из наблюдения косных естественных тел биосферы — снежинок и кристаллов, а с другой — главным образом Браве в середине XIX в. — из наблюдения над формами живых организмов. Браве, биолог по своим научным интересам, обратившийся с этой точки зрения к изучению кристаллов, положил основание геометрическому учению о симметрии кристаллов и в то же самое время выяснил по существу иной характер симметрии организмов по сравнению с кристаллами. Но его работа, глубокого геометра и натуралиста, была прервана в самом разгаре неизлечимой болезнью. Нить, им упущенная, не нашла себе выразителя. Геометрически симметрия живых организмов находится в хаотическом состоянии. Собранные факты не охвачены геометрической мыслью. Дальше Браве, мне кажется, никто не пошёл.
Удивительным образом понятие симметрии осталось вне охвата философской мысли, и его значение, мне кажется, недостаточно глубоко учитывается в науке, несмотря на ясное для многих его коренное значение и явную возможность дальнейшего математического исследования.
4. Ещё хуже обстоит дело с понятием правизны и левизны, огромное значение которого и резко различное проявление в живых и косных естественных телах были ярко выявлены в середине прошлого столетия Луи Пастером. Глубже, в сущности говоря, никто не пошёл. Геометры оставили в стороне это понятие. Кристаллографы выяснили, что оно выражается в правых и левых винтовых спиралях, в которых соответственно распределяются изотопы в кристаллических структурах. Пастер доказал впервые, что то же самое явление должно наблюдаться в определённых химических соединениях — в молекулах. Из своих наблюдений он сделал правильный вывод, что в живых и косных естественных телах резко проявляется различное выражение этих явлений. Законы симметрии, выведенные на основании изучения кристаллов, резко нарушены в живых естественных телах.
Пастер, как несколько раньше его Бешан, понял значение правизны и левизны, их неравенство, исходя из наблюдения, сделанного техниками в Эльзасе, которые построили добычу левой винной кислоты и её солей действием живой плесени на виноградную кислоту и на её соли. Вероятно, Пастер прав (к сожалению, это до сих пор не проверено окончательно), что вопреки законам симметрии все главные необходимые для жизни соединения, когда они выделяются в кристаллах (соединения, входящие в состав семян, яиц, спор и т.п.), наблюдаются только в виде левых изомеров. Некристаллические белки — коллоидальные или мезоморфные — всегда левые. До сих пор с достоверностью правые изомеры белков и основные кристаллические продукты их распада получаются только в лабораториях. Как в растительном, так и в животном мире наблюдаются только их левые изомеры.
Это выражают особым свойством живых организмов перерабатывать в своё тело — питаться ими — правые изомеры. Только левые изомеры входят в состав живого тела. Это объяснение является простым констатированием факта и, в сущности говоря, не может считаться объяснением. Оно так же непонятно для нас, как и самый факт.
5. Так как правизна и левизна кристаллических тел в евклидовом пространстве трёх измерений химически идентичны, неизбежно ставится вопрос, разъясняется ли факт, понятый Бешаном и Пастером, и ими независимо экспериментально доказанный Бешаном раньше, допущением особого непонятного свойства живых организмов нарушать идентичность правизны и левизны и строить своё тело в основных, жизненно необходимых молекулах из левых изомеров? Не является ли это тавтологией? И не правильнее ли обратиться, как это сделал Пастер, к свойствам пространств, в которых происходит и зародилась жизнь?
Дело в том, что правизна и левизна в евклидовом пространстве есть несомненно его геометрическое свойство. Это видно из давно отмеченного геометрического вывода, что в четвёртом измерении евклидова пространства правизна и левизна геометрически не проявляются. Ещё Кант изучал это явление и подчёркивал, что правая и левая руки в евклидовом пространстве четырёх измерений совпадают. Ясно, что это свойство — правизны и левизны — евклидовых пространств нечётного порядка.
Из указанных раньше свойств симметрии ясно, что это не есть только физико-химическое свойство, ибо тождественность правизны и левизны по своим проявлениям, будут ли то проявления геометрические или физико-химические, выведена для однородной системы точек, занимающих без перерыва всё евклидово пространство трёх измерений. Это вытекает неизбежно из построений Шёнфлиса и Фёдорова. Пастер этого не знал. Но гениальной интуицией он понимал глубину затронутого им явления. И он искал выход в свойствах космического пространства. Он предполагал, что в один из прошлых периодов геологической истории Солнечная система прошла через левое космическое пространство и в это время зародилась жизнь, в которой это явление отразилось. Но Пастер не знал геометрических следствий, вытекающих из работы Шёнфлиса и Фёдорова, геометрической тождественности правизны и левизны в пространстве трёх измерений Евклида, геометрически выраженных в пространственных решётках точек атомов. Отсюда следует, что можно считать, что тождественность правизны и левизны есть геометрическое свойство трёхмерного пространства Евклида.
6. Для того, чтобы объяснить неравенство правизны и левизны и резкое проявление левизны в химических соединениях тела живых организмов, приходится или допустить, что мы имеем дело в этом случае не с евклидовым пространством, или что организмам свойственна особая способность использовать для построения своего тела правые изомеры, левые же отлагаются в теле живых организмов.
Мне представляется более простым, прежде чем допускать непонятное нам явление и искать его в свойствах «жизни», убедиться в возможности существования такого пространства, в котором бы геометрически правые изомеры были бы химически устойчивы, а левые могли бы скопляться в химических процессах.
Существование такого пространства допускал Л.Пастер. Он в сущности допускал, что в этом случае раздельно существуют два аналогичных — как бы два изомера — пространства в Космосе: правое и левое. Он принимал это пространство евклидовым.
Но в евклидовом пространстве неизбежна геометрическая тождественность правизны и левизны. Разделение пространства на правое и левое как двух независимых пространств должно иметь какую-нибудь причину. Пастер шёл эмпирическим путём, исходя из распадения рацемических кристаллических тел и молекул на оптические изомеры. Но это явление известно нам до сих пор только в живых организмах или в их присутствии. Пастер как paз в последней своей работе объяснял самопроизвольное распадение при кристаллизации винограднокислого аммония на правые и левые виннокислые аммонии присутствием невидимых организмов в растворе. Он считал необходимым поставить для решения вопроса опыты, которых никто не ставил.
Представление [о такой] возможности в евклидовом пространстве нечётного порядка из нижеизложенного кажется маловероятным, если допустить, что тождественность правизны и левизны является геометрическим свойством трёхмерного пространства. Это доказывается одинаковой устойчивостью материальных структур одного и того же химического соединения с правыми и левыми винтовыми спиралями гомологических точек-атомов, заполняющих сплошь это пространство. Я считаю возможным, пока правизна и левизна как геометрическое свойство трёхмерного евклидова пространства не изучено, принять это положение за исходное в моих рассуждениях.
Но для радиации нематериального характера мы имеем случаи пространств трёх измерений, в которых такое разделение правых и левых пространств легко получается. Пастер уже обратил на них внимание и думал, что, используя их, можно создать среду для абиогенеза. Таким состоянием пространства будет газообразная среда или вакуум, освещённый светом с правой или левой эллиптической или круговой поляризации. Мы имеем здесь дело с двумя отдельными средами — правыми или левыми. Но для живых существ дело идёт не об энергетической среде, а о материальной. Дело решит только опыт. К сожалению, опытным путём эти относительно легко доступные явления настоящим образом совершенно не изучены.
При таком состоянии наших знаний мне представляется логически более правильным в геометрических проблемах, эмпирически проверенных в своих основах всем бытом человечества и простроенных им, исходя из твёрдого тела не отождествлять как равнозначные по своим логическим выводам материальные и энергетические состояния пространства.
Я буду, таким образом, исходить из того, что для природных тел в занятом ими пространстве тождество проявления правизны и левизны есть геометрическое свойство трёхмерного евклидова пространства.
Отсутствие этой тождественности и резкое проявление левизны в материальном субстрате живого вещества и правизны в его Функциях указывают, что пространство, занятое живым веществом, может не отвечать евклидовой геометрии.

Здравствуйте г.Л.Ларуш!Начал читать Вашу книгу "Одухе Российской науки", и спешу поделиться впечатлением.


История диалога.

О "вернадскианстве" как учении

Вопрос к выступлению Линдона Ларуша в Интернете 19 апреля 2011 года.


Вопрос: Вернадскианство как учение: что можно сказать по этому поводу сегодня? А именно – Вернадский писал о том, что история искусства уже написана (в частности литературные критики писали о том, что у Пушкина в Евгении Онегине описаны отношения мужчины и женщины и из этого круга в дальнейшем писатели уже не выходят). Видимо имеется в виду сфера чувств. А вот история науки пишется каждым поколением заново, и от каждого поколения требуется труд по переосмыслению задач науки и её места в поиске человечества смысла существования. На мой взгляд, привнося искусство в науку и будет достигаться истинность знания, которая пока отсутствует в силу молодости и незрелости сегодняшней мысли.

Письменный ответ Л. Ларуша (5 мая 2011 г.):

В правильном контексте этот вопрос уместен. Любой истинный научный принцип зарождается в классическом художественном воображении, и в этой начальной точке ученый в художнике ищет физические решения вопросов, которые возникают у классического художника. И с этой точки зрения, без сомнения, классический русский разум стоит за работами зрелого гения, к которым относятся работы академика Вернадского в последнее десятилетие его жизни. Ученый и художник в данном случае жили в одном теле.

Поворотной точкой в превращении академика Вернадского в подлинного гения стало его признание в 1936 году Бернхарда Римана своим предшественником. С этого времени его научные исследования обретают достойное место в истории науки со времен появления «Об ученом незнании» Николая Кузанского.

Поворот, который я условно связываю с 1936 годом, имеет прямое отношение к онтологическим вопросам, которые в заключительном разделе (№3) диссертации Римана 1854 года были отнесены к системным. Онтологические проблемы, поставленные Риманом, оставались ключевыми онтологическими вопросами, которые были правильно сформулированы, но требовали ответа. Гипотеза Римана из третьего раздела диссертации нашла подтверждение в предложенных Вернадским категориях литосферы, биосферы и ноосферы. Эти три категории подчиняются онтологическому принципу «разума», для которого не существует «пустого пространства», но есть область космического излучения. Мой коллега Скай Шильдс поставил этот же вопрос в категориях эйнштейнова различения абиотического пространства-времени от жизненного пространства-времени; пространство само по себе не является независимой сущностью. Он указывает, что этот вопрос поднимал Эйнштейн. Это аспект темы, которую исследовал академик Вернадский.


К началу страницы


При публикации материалов сайта обязательна ссылка на страницу-источник


А.
Мой взгляд на современный кризис в гуманитарной сфере...
---------------------------------------------------------
Не могу не привести свои размышления о Вашей статье
Линдон Ларуш:
О ДУХЕ РОССИЙСКОЙ НАУКИ

Доклад, подготовленный для
Международной научно-практической конференции
«Реализация ноосферной концепции в XXI веке:
Миссия России в сегодняшнем мире»
(27-28 ноября 2001 г., Москва).

29 октября 2001 г.



1. Думаю диссертация Римана не может быть аргументом!Как у А. Пушкина ..."пусть хоть камерпажом назначат лишь бы не заставили учить французские вокабулы и правила арифметики!"и Вернадский писал о невозможности моделировать общественные процессы математически...

Приведу цитаты из рвазмышлений Вернадского по этому вопросу...



" ВОЗМОЖНО ЛИ СОЦИАЛЬНЫЕ ПРОЦЕССЫ СМОДЕЛИРОВАТЬ МАТЕМАТИЧЕСКИ...НАУЧНЫЙ ПРОРЫВ АМЕРИКИ... МЕСТО РОССИИ
14 Апр, 2011 at 8:55 PM
nikolai2000
ВОЗМОЖНО ЛИ СОЦИАЛЬНЫЕ ПРОЦЕССЫ СМОДЕЛИРОВАТЬ МАТЕМАТИЧЕСКИ...НАУЧНЫЙ ПРОРЫВ АМЕРИКИ... МЕСТО РОССИИ В МИРОВОЙ НАУКЕ И ОБРАЗОВАНИИ - ОТВЕЧАЕТ В.И.ВЕРНАДСКИЙ...ВЫДАЮЩИЙСЯ ИСТОРИК ЕСТЕСТВОЗНАНИЯ...АВТОР УЧЕНИЯ О БИОСФЕРЕ

ЦИТАТЫ ИЗ ТРУДОВ ВЕРНАДСКОГО
Но в научном движении XIX в. мы, наряду с развитием математики и естествознания, видим колоссальное развитие наук исторических. Их существование, столь далекое от математических умозрений или механических моделей, делает попытки внести эти модели или обобщения в область социологии столь же мало вероятными, как делало их в XVIII столетии развитие нового естествознания. К тому же сейчас и в пределах естествознания область, стоящая за границами математики и механических моделей, не уменьшается вековым ходом научного знания, но скорее увеличивается. В общем и сейчас математические формулы и механические модели играют роль не большую, чем прежде, если только мы обратим внимание не на отдельные области знания, а на всю науку в целом. Идет работа Сизифа: природа оказывается более сложной, чем разнообразие бесконечное - символов и моделей, созданных нашим сознанием...
60. XIX столетие и особенно сильно ХХ-ое, после варварской войны 1914-1918 гг., коренным образом изменили религиозную и философскую структуру всего человечества и создали прочную почву для единой вселенской науки, охватившей все человечество, дав ему научное единство. \\\\\\\
\\\\\\

Движение началось в середине XVIII в. в Северной Америке, где англичанами и французами положено начало северо-американской научной работе. Еще раньше оно началось в XVI столетии в Южной Америке, в испанской и португальской ее культурной среде, но здесь оно быстро замерло и не создало до XIX столетия прочной научной среды.

Совершенно другое было с Северной Америкой, где постепенным и непрерывным ростом создался мощный научный центр англо-саксонской научной работы, явившийся сейчас самой мощной научной организацией человечества. В Канаде сохранился англо-французский центр работы, слившийся с англо-саксонским.

В начале ХVIII в. основы научных исканий были перенесены в Московскую Русь и при государственной поддержке быстро охватили Азиатский континент, перейдя на север Америки. Здесь, благодаря экспансии великорусского народа, была внесена научная мысль и работа в чуждую Западу, иную по традициям жизнь. \\\\\
\\\\\\\
1 Я здесь и в дальнейшем буду говорить о реальности вместо природы, космоса.

Понятие природы является, если взять его в историческом аспекте, понятием сложным. Оно охватывает очень часто только биосферу, и удобнее его употреблять именно в этом смысле или даже совсем не употреблять ( 6). Исторически это будет отвечать огромному большинству употреблений этого понятия в естествознании и в литературе. Понятие "космос", может быть, удобнее приложить только к охваченной наукой части реальности, причем в таком случае возможно философски плюралистическое представление о реальности, где для космоса не будет единого критерия."




2. По вопросу о нации-государстве хочу сказать,думаю Нации могут и образовываться вновь... догматы тут врядли сработают...

3. а новое время может быть пагубней средневековья с его Великим Деланием и Сесрой!т.к. бешенство не сравнишь с монополизацией эстетической ответности!

4.Ненси Сифер - американская писательница говорит о "'Я думаю,что причина почти фатальной катастрофы России лежит в слове 'построить'.Оно подразумевает исключительно человеческую концепцию рая на земле:как материальных условий которые можно создать человеческими руками и человеческими методами.Похоже что Россия почувствовала высшее предназначение человечества,раньше чем другие нации,но неправильно поняла формы и методы достижения этой цели.В моём понимании создание рая на земле может произойти только в результате радикальной трансформации человеческого сознания"
"Я думаю,что причина почти фатальной катастрофы России лежит в слове "построить".Оно
подразумевает исключительно человеческую концепцию рая на земле:как материальных условий
которые можно создать человеческими руками и человеческими методами.Похоже что Россия
почувствовала высшее предназначение человечества,раньше чем другие нации,но
неправильно поняла формы и методы достижения этой цели.В моём понимании создание рая на земле
может произойти только в результате радикальной трансформации человеческого сознания."
Американская писательница Ненси Сифер,автор книг относящихся к духовному учению "Нью Эйдж".
Газета "Московские Новости" за 1998г №9(15-22марта)

5.О связи жизни науки и искусства как трёх областей культуры - "Еще Чернышевский сказал, что народное творчество — это не искусство. Творчество — это часть человеческой природы. Как искусство оно выделилось лишь при разделении труда. В тот момент стала разрушаться гармония. С тех пор все мы чего-то лишены — или труда для пальцев, или труда для души, — а значит, нам очень далеко до гармонии.Валертй Гаврилин"

6.Необходимость материалистического взгляда обоснована в критике чистого разума у канта ,а необходимость наличия рационального в мировоззрении в критике цинического разума у Слотрдайка

СЛОТЕРДАЙК "КРИТИКА ЦИНИЧЕСКОГО РАЗУМА"
П.СЛОТЕРДАЙК.
Критика цинического разума/Перев. с нем. А. В. Перцева.— Екатеринбург: Изд-во Урал, ун-та, 2001.— 584 с.
Бей в барабан, и не бойся беды,
И маркитантку целуй вольней!
Вот тебе смысл глубочайших книг,
Вот тебе суть науки всей.
Доктрина (перевод С. Я. Маршака)
Немецко-французское. 1912
На протяжении века философия лежит на смертном одре и не может умереть, ибо задача ее не исполнена. Поэтому конец вынужденно мучительно затягивается. Она или похоронила себя, предавшись пустой игре в мысли, или пребывает в агонии, во время которой ее посещают откровения и она высказывает то, что забывала сказать на протяжении всей жизни. Перед лицом смерти ей хочется быть чест¬ной и открыть свою последнюю тайну. Она признает: все великие темы были сплошь уловками и полуправдой. Прекрасные, но тщетные взлеты мысли: Бог, Универсум, Теория, Практика, Субъект, Объект, Тело, Дух, Смысл, Ничто — всего этого не существует. Все лишь словечки для юнцов, профанов, клерикалов да социологов.
«Слова, слова-словеса. Стоит им воспарить однажды — и ты¬сячелетия могут истечь, а полет их все никак не окончится»
Эпилог и лирическое Я).
Готовая к признанию, последняя философия числит все, подобное этому, по ведомству истории — туда же, куда и грехи молодости. Ее время минуло. В нашем мышлении больше не осталось ни проблеска от былого взлета понятий и от экстаза понимания. Мы просвещены, мы пребываем в апатии. О любви
к мудрости уже нет и речи. Больше нет знания, любителем (philos) которого можно быть. То, что мы знаем, мы не можем любить, но, напротив, задаемся вопросом: как нам удается жить, вынося это знание и не превращаясь в каменный столп?
То, что предлагается здесь под названием, намекающим на ве¬ликие традиции,— это размышления на тему «знание — сила»; именно этот тезис стал могильщиком философии в XIX веке. Он подводит итог всей философии и в то же время являет собой первое признание, с которого начинается ее агония, продолжающаяся сто¬летие. Им заканчивается традиция знания, которое — как свиде¬тельствует само его название — было эротической теорией: любовь к истине и истина любви. Из мертвого тела философии в XIX веке являются на свет современные науки и теории власти, такие как политология, теория классовой борьбы, технократия, витализм — в любом обличье вооруженные до зубов. «Знание — сила и власть

7. ДУМАЮ уместна мысль А.Платонова как гормонизирующая и(как у гёте-ведь А.П.Платонов - учёный гидромелиоратор и писатель)
НАШИ ГЕНИИ О ЛЮБВИ




О ЛЮБВИ
Андрей Платонович Платонов ‘’Публицистика’’
Есть в мире два знания: одно только удивляет, другое очаровывает. Ученые нашли, что скорость световых и электрических волн в эфире равна 300 000 километров в секунду; что человек в конце концов только животное, сумевшее передразнить своими действиями мир и тем приспособившееся к нему и отчасти победившее его.
Повторение, в течение веков и веков, скажем, такого процесса, как зажигание вулканической лавой или молнией лесов, самовозгорание торфа, степей и т. д., — повторение этих явлений родило в животных — предтече человека — чувство как бы вечной необходимости в огне. Раньше ведь земля жила более лихорадочной, более юной, свирепой жизнью. Огонь, естественный огонь чаще видели животные. Если сейчас появление огня в природе пугает даже человека, то когда-то могло быть и наоборот — исчезнувшие лесные и болотные пожары могли ужаснуть животных, привыкших в течение веков к неугасимому огню на горизонте. И изобретателем огня было то животное, которое приволокло потухающее дерево из сгоревшего леса и зажгло им другой лес, чтобы успокоить этим себя и свою самку, т. к. они привыкли к пламени и отсутствие его для них ужасно и неестественно.
Это только, конечно, предположение, а не исторический факт. (Вставка: В прошлые времена, да и теперь, в большинстве случаев, сначала является вещь, а потом вырастает потребность в ней.)
Такие области знания, как физика эфира, теория электричества — таят в себе такие глубокие тайны, что их открытие будет долго ослеплять и поражать человечество.
Наука — красавица, но только своими одеждами. Она — свет, чистый и до конца прозрачный, но ни теплый, ни холодный. Этот неморгающий глаз человечества смотрит, но не любуется, а думает, и, как глаз, наука нужна, чтобы только видеть и освещать.
И есть другое знание, которое очаровывает и перед которым благоговеют. Назвать знанием его в полном смысле нельзя. Это другое, и вы сами увидите что.
Я вам расскажу о силе, которая настолько сильна, что может обессилить себя и перестать быть силой, о красоте, которая может стать безобразием и чудовищем, если захочет, о свободе, для которой сладка и желанна бывает неволя, и об истине, которая одевается ложью и все- таки бывает истиной, настолько она всемогуща. Жизнь смеется и из гробов. Когда мне приходилось говорить об этом с маленьким мальчиком, я объяснил ему как можно понятней и проще мир и жизнь человечества. О своем труде в прошлые времена сами мы должны прежде других проникнуться до конца этой силой, чтобы понять ее и передать это понятие другим.
Скажу все до конца. До сих пор человечество только и хотело ясного понимания, горячего ощущения той вольной пламенной силы, которая творит и творит и разрушает вселенные. Человек — соучастник этой силы, и его душа есть тот же огонь, каким зажжено солнце, и в душе человека такие и еще большие пространства, какие лежат в межзвездных пустынях.


Человек хочет понять себя, чтобы освободиться от ложных понятий греха и долга, возможного и невозможного, правды и лжи, вреда и выгоды и т. д. Когда поймет человек себя, он поймет все и будет навсегда свободен. Все стены падут перед ним, и он наконец воскреснет, ибо настоящей жизни еще нет. Что поймет человек вперед — себя или природу — это не важно, это все равно. Почему же это так? Раз человек и вселенная — одно и человек сам та же сила, которая бьется и дышит в звездах и траве, то что же ему не понятно, что его мучит и мешает жить, мешает быть вполне той вольной чудесной силой, которая ничем не ограничена и для которой нет невозможного; что живому человеку мешает быть жизнью, для чего ему потребовалось объяснение и понимание мира и жизни, чтобы жить? Ведь вон трава растет,[5] пока растется, и не знает ни горя ни радости в человеческом смысле. Ведь радость человек понял только после горя. Объяснить эту великую историческую работу всего человечества — значит объяснить все. Попробуем же это сделать.


Вся задача ее решения лежит в пределах человечества и не распространяется дальше. И вся разгадка лежит в сознании человека, в его мысли — этом новом молодом чувстве человека, присущем только человеку и больше никому и ничему.


В порядках борьбы за существование, в каких-то организмах, предшествующих человеку, родилась мысль как новая мощная органическая функция для жизни и победы. В человеке мысль достигла своего расцвета, высшей силы и совершенства. Этот новый орган жизни требует себе соответствия, равновесия с миром. Если чувства, которые гораздо древнее мысли, уже нашли общую, уравновешивающую их в мире точку в форме наслаждения, то мысль еще не твердо стоит в мире, мысль, так сказать, не сбалансирована с природой, и от этого происходит всякая мука, отрава и порча жизни, чувство расцветает в миге наслаждения, — и чувство нашло себе пищу, уравновесилось, усиливается и служит целям человека. Мысль не нашла себе еще ответа. Ответить же и удовлетворить мысль может только истина, и не осколки истины (часть истины — всегда ложь, только вся истина — истина), а вся истина.


Ту трепетную силу, творящую вселенные, чувство назвало бы именем блага и наслаждения. И чувство эту силу так. Мысль назвала бы эту силу истиной, но еще назвала ее так, и до того момента, пока мысль не обнимет всю вселенную и не сознает ее как истину, человечеству нужны будут разные религии, разные науки и всякие другие условные знаки, дымные образы, где как будто уже светится истина, найдены все концы, но этого еще нет на самом деле, раз идет время и сменяются (веры), отвергаются и забываются веры и знания. Чувство родилось давно и уже слилось с душою мира. Мысль не слилась, не совпала еще, а только ищет этого слияния в полном познании мира.


Это неравновесие мысли и мира, т. е. отсутствие истины, произвело историю человечества, т. е. труд на протяжении веков.


Значит, религия и науки — это попытки слияния мысли с миром. Но мысль — чисто человеческое свойство, и весь вопрос о так называемой истине, наш, местный вопрос. Этот вопрос и мешает нам жить, мешает воскреснуть для полной, настоящей, всесильной жизни. Чтобы найти жизнь, надо решить этот вопрос, уравновесить истиной голодное человеческое сознание. Познанный же мир все равно что покоренный. А раз мы покорим мир, мы освободимся от него и возвысимся над ним, создадим иную вселенную.


Маленькая, как будто вещь, мысль требует себе работы и удовлетворения — и родила своим существованием то мучительное состояние, что человек ищет смысла, будучи сам смыслом, хочет изменить мир и не знает для того хорошего оружия, а всякое оружие находится же в его руках. Весь мир должен стать равен человеческой мысли — в этом истина. Вот в чем вся суть.


До наших пор человек, стремясь овладеть истиной мира для его покорения, как требует его новая органическая сила — мысль, человек создавал только миражи истины, обманные видения ее в виде религий и наук. Теперь подошло время, когда человек действительно может познать мир, овладеть истиной об нем.


Что нужно делать, чтобы и мальчику и мне жилось хорошо, то на мой вопрос, как назвать ту ласковую силу, которая в нас бьется и ведет нас к счастью и силе, мальчик отвечал: моя мама. Другой человек, писатель, после долгого разговора крикнул: так это же жизнь, как хорошо! И он сам сказал, как легко ему стало после того, как он понял жизнь. Оказывается, он ее не понимал.


А до этого он сидел угрюмый и бледный, со скорчившейся от тоски душой. Над народом не надо смеяться, даже когда он по-язычески верит в свою богородицу. Сознание, что на небе есть благая богородица — роднее и ласковей матери, дает сердцу мужика любовь и силу, и он веками ходит за сохой и работает и живет как мученик.


Если мы хотим разрушить религию и сознаем, что это сделать надо непременно, так как коммунизм и религия несовместимы, то народу надо дать вместо религии не меньше, а больше, чем религия. У нас же многие думают, что веру можно отнять, а лучшего ничего не дать. Душа нынешнего человека так сорганизована, так устроена, что, вынь только из нее веру, она вся опрокинется и народ выйдет из пространств с вилами и топорами и уничтожит, истребит пустые города, отнявшие у народа его утешение, бессмысленное и ложное, но единственное утешение.


Вы скажете, но мы дадим народу взамен религии науку. Этот подарок народ не утешит. Наука в современном смысле и существует-то только 100–150 лет, религия же десятки тысяч лет. Что же сильнее и что глубже въелось в нутро человека? Сами ученые, самые вожди науки почти все были верующими людьми.


Наука еще стоит на таком низком уровне, что не может быть руководительницей человека, силой, стоящей выше его. Жизнь пока еще мудрее и глубже всякой мысли, стихия неимоверно сильнее сознания, и все попытки замещения религии наукой не приведут к полной победе науки. Людям нужно другое, более высшее, более универсальное понятие, чем религия и чем наука. Люди хотят понять ту первичную силу, ту веселую буйную, мать, из которой все течет и рождается, откуда вышла и где веселится сама эта чудесная бессмертная жизнь, откуда выросла эта маленькая веточка — религия, которая теперь засыхает, и на месте ее, на одном с ней стволе вырастает другой цветок — наука, память человечества о своём труде в прошлые времена. Сами мы должны прежде других проникнуться до конца этой силой, чтобы пнять её и передать это понятие другим.
Скажу всё до конца. До сих пор человечество только и хотело ясного понимания, горячего ощущения той вольной пламенной силы, которая творит и творит и разрушает вселенные.
Человек – соучастник этой силы, и его душа есть тот же огонь, каким зажжено солнце, и в душе человека такие же и ещё брльше пространства, какие лежат в межзвёздных пустынях.
Человек хочет понять себя, чтобы освободиться от ложных понятий греха и долга, возможного и невозможного, правды и лжи, вреда и выгоды и т.д.когда поймёт себя, он поймёт всё и будет навсегда свободен.все стены падут перед ним, и он наконец воскреснет, ибо настоящей жизни ещё нет.
Что поймёт человек вперёд – себя или природу - это неважно, это всё равно.

Почему же это так? Раз человек и вселенная – одно, и человек сам та же сила, которая, бьётся и дышит в звёздах и траве, то что же ему непонятно, что его мучит и мешает жить, мешает быть вполне той вольной чудесной силой, которая ничем неограниченна и для которой нет невозможного, что живому человеку мешает быть жизнью, для чего ему потребовалось объяснение и понимание мира и жизни, чтобы жить? Ведь вон трава растёт, пока ей растется, и не знает ни горя, ни радости в человеческом смысле. Ведь радость человек понял только после горя. Объяснить эту великую историческую работу всего человечества – значит объяснить всё. Попробую же это сделать.
Вся задача и её решения лежат в пределах самого человечестваи не распространяются дальше. И вся разгадка лежит в сознании (слово выделено А.Платоновым)человека, в его мысли – в этом новом молодом чувстве человека, присущем только человеку и больше никому и ничему.
В порядках борьбы за существование в каких-то организмах, предшествующих человеку, родилась мысль, как новая могучая органическая функция для жизни и победы. В человеке мысль достигла своего расцвета, высшей силы и совершенства. Этот новый орган жизни требует себе соответствия равновесия с миром. Если чувства, которые гораздо древнее мысли, уже нашли общую, уравновешивающую их в мире точку в форме наслаждения, то мысль ещё не твёрдо стоит в мире, мысль, так сказать, не сбалансирована с природой, и от этого происходит всякая мука, отрава и порча жизни. Чувство расцветает в миге наслаждения – и чувство нашло себе пищу, уравновесилось, усиливается и служит целям человека. Мысль не нашла себе ещё ответа. Ответить же и удовлетворить мысль сможет только истина, и не осколки истины ( часть истины – всегда ложь, только вся истина – истина ), вся истина.
Ту трепетную силу, творящую вселенные, чувство назвало бы именем блага и наслаждения. Мысль назвала бы эту силу истинной , но ещё назвала бы её так; до того момента , пока мысль не обнимет всю вселенную и не осознает её как истину , человечеству нужны будут разные религии, разные науки и всякие другие условные значки, дымные образы, где как будто уже светится истина, найдены все концы, но этого ещё нет в самом деле, раз идет время и сменяются, отвергаются и зарабатываются веры и знания. Чувство родилось давно и уже слилось с душою мира. Мысь не слилась, не совпала ещё, а только ищет этого слияния в полном познании мира.
Это неравновесие мысли и мира, т.е. отсутствие истины, произвело историю человечества, т.е. труд на протяжении веков.
Значит, религия и науки – это попытки слияния мысли с миром. Но мысль – чисто человеческое свойство, и весь вопрос о так называемой истине наш, так сказать, местный вопрос. Этот вопрос и мешает нам жить, мешает воскреснуть для полной, настоящей всесильной жизни (выделено Платоновым) . чтобы найти жизнь, надо решить этот вопрос, уравновесить истиной голодное человеческое сознание. Познанный же мир всё равно что покорённый. А раз мы покорим мир, мы освободимся от него и возвысимся над ним, создадим иную вселенную.
Маленькая как будто вещь, мысль требует себе работы и удовлетворения – и родила своим существованием то мучительное состояние, что человек ищет смысла, будучи сам смыслом, хочет изменить мир и не знает для того хорошего оружия, а всякое оружие находится в его же руках.весь мир должен стать равен человеческой мысли – в этом истина.
Вот в чём суть.
До наших пор человек , стремясь овладеть истиной мира для его покорения, как требует нго новая органическая сила – мысль, человек создавал только миражи истины, обманные видения её в виде религий и наук. Теперь подошло время, когда человек действительно может познать мир, овладеть истиной о нём. [ … ]
Сборник.’’Госудапственный житель’’

В.
вСЁ ,ЧТО удалось сформулировать по поводу социогуманитарного вопроса я изложил на"philosophowid philosophy revoljcion"в google

Благодарен за размышления о России...поклонник Вашего таланта и с надежой всегда уметь прощать людям талант!
Нефёдов Николай.

ГЛАВНАЯ РУССКАЯ СТРАНИЦА




Линдон Ларуш:
О ДУХЕ РОССИЙСКОЙ НАУКИ

Доклад, подготовленный для
Международной научно-практической конференции
«Реализация ноосферной концепции в XXI веке:
Миссия России в сегодняшнем мире»
(27-28 ноября 2001 г., Москва).

29 октября 2001 г.


Из числа понятий, выработанных существующими культурами, одно вызывает наибольшее благоговение: то, что выражается используемым должным образом словом «дух». В случаях, когда это слово применяется для обозначения сущности той науки, которая представлена именами Кеплера, Лейбница, Римана, или тогда, когда оно употребляется мною, оно обозначает некоторую уникальную качественную характеристику существования. Оно обозначает определенную качественную характеристику существования, которая воздействует на существование неживых и живых объектов и испытывает их воздействие, но не выводится из характеристик, относящихся к областям неживой или живой природы, или к ним обеим вместе, и не принадлежит к этим областям.[1]

В истории развития физической науки в России и на Украине это научное представление о существовании особого рода духовных отличительных прослеживается в работах геобиохимика Владимира Ивановича Вернадского. Вернадский определяет принцип существования, выраженный тем, что он называл ноосферой, с позиций строгого научного метода.[2] Для достижения этой цели он опирается на строго научное понятие о существовании такого рода, используя тот же самый метод современной экспериментальной физической науки, который его предшественник и учитель Дмитрий Иванович Менделеев использовал в своем открытии так называемой Периодической таблицы.

Как я неоднократно объяснял ранее, мое собственное определение того, что Вернадский назвал ноосферой, не основывалось на его работах. В 1948 – 1953 гг. я пришел к такому пониманию уникального места, занимаемого человеческим индивидуумом во Вселенной, которое, как оказалось, в значительной мере соответствовало понятию, разработанному Вернадским, но исходило из другой отправной точки, и включало в себя некоторые существенно иные выводы. Несмотря на все отличия, по многим основным положениям результаты моей работы гармонируют с понятиями современной экспериментальной физической науки, связываемой с определением Ноосферы по Вернадскому.

Конкретно, один из отличительных моментов, свойственных исключительно моему собственному подходу, состоит в том, что он дает строгое представление о том, какой именно смысл нам следует вкладывать в то определение «духа», которое мы должны принять при использовании этого термина в рассуждениях, относящихся к физической науке. Определяя ключевую особенность стратегической роли России в ситуации нынешнего мирового кризиса, в качестве «точки опоры» для того, чтобы обрисовать предлагаемую политику, я кратко изложу подход, основанный на моем собственном оригинальном вкладе. Это позволит дать более адекватную оценку работы Вернадского, необходимую для определения духа, который должен руководить формированием политического курса российского и других правительств сегодня. Я подчеркиваю стратегико-экономическую значимость взгляда на разработку Вернадским понятия ноосферы как на отражение более глубокого внутреннего смысла метода, типичным выражением которого являются основные открытия Менделеева, в первую очередь, для

Как я уже отмечал в своих прежних работах, текущий момент мировой истории и перспективы России в этой истории, могут быть изложены в понятиях, речь о которых пойдет ниже. Сегодня же, пользуясь случаем, я попытаюсь исследовать специфические проблемы научного духа в свете их стратегического значения для нашего мира, пребывающего в состоянии кризиса.

В некоторых кругах в России недавно отмечалось, что за последние месяцы мир вплотную подошел к радикальным, системным изменениям в отношениях между странами.[3] Я согласен с такой оценкой, но сформулирую ее в своих терминах.
История как геометрия

В то время как диапазон возможной адаптации поведения низших живых существ ограничен так называемыми «генетическими» характеристиками конкретных видов и пород, человечество занимает особое положение как единственный вид, способный создавать и практически применять культурные характеристики, подобные генетическим, отличающие какую-либо данную культуру и данную стадию ее развития от других. Эти отличительные признаки напоминают нам о процессе создания Периодической таблицы, которая относится как бы к сфере неживой природы, или об эволюционном возникновении новых классов и видов в биосфере.[4] Такие сознательные изменения относительно специфичных типов поведения индивидов и даже целых культур следует сравнивать с выбором новой, четко отличающейся от других, системы «определений, аксиом и постулатов» синтетической физической геометрии, – например, у Бернхарда Римана.

По причинам, изложенным в других моих работах, понятие «геометрия», которое можно плодотворно использовать для исследования различий в культурных характеристиках, было адаптировано мной из сформулированных Бернхардом Риманом общих принципов структуры дифференциальных геометрий, соответствующих последовательностям многосвязных физико-геометрических многообразий. В этом докладе я снова обращаюсь к этим понятиям, и использую их для оценки влияния понятия ноосферы, введенного Вернадским.

Обычно изменения аксиоматических допущений для популяций соответствуют переломным точкам изменений направления в развитии нации, наций, либо каких-либо групп в обществе. К сожалению, в силу некомпетентности практически всей официальной системы образования, в Европе и обеих Америках, например, преподавание истории, или так называемой «политологии» и «обществоведения», осуществляются без признания и в отрыве от изучения неотъемлемой сущности аксиоматических основ таких основополагающих принципов исторического развития, как классические формы практики в физической науке, художественном творчестве, и т. д. Результатом такой повсеместной практики является то, что большинство людей в последних поколениях наших стран, включая самые образованные классы, функционально невежественны в том, что касается этих основополагающих прикладных аспектов исторических изменений. Сегодня этими темами пренебрегают, либо же их сознательно искажают в образовании и повседневной профессиональной практике.

Поэтому, сегодня типична ситуация, когда в других отношениях высокообразованные, но невежественные в этом вопросе люди не считают историю закономерным процессом, и не замечают решающей роли тех исторических изменений, которые доминировали в двадцатом веке, и продолжают доминировать в наступившем двадцать первом.

Чтобы понять экономические процессы и политические категории национального или иного частногруппового интереса, нужно, – как я это делаю сейчас, – рассмотреть следующий ряд перемен как обладающий тем «аксиоматическим» качеством, которое я только что охарактеризовал.

С начала XX века Россия перешла от монархической к номинально коммунистической, и далее, к так называемой «либеральной», «постмодернистской» разновидности политической экономии, сейчас она подходит к некоему, еще не определенному выбору той или иной формы постлиберальной, постпостмодернистской экономики. Этот специфически российский опыт «перекрывается» с последовательностью решающих перемен, произошедших после 1945 года в мировой экономике, взятой в целом.

На протяжении периода 1945 – 2001 гг. преобладающая система отношений в мире в целом последовательно прошла три фазы развития. Идеи, вытекающие из трудов Вернадского, я прилагаю к обстоятельствам этого периода новейшей истории и его последствиям для нашего дня.

1. С 1945 года до событий 1989 – 1990 гг. в послевоенном мире господствовала определенная система отношений между государствами, система, сочетавшая в себе противоречивые элементы ядерного противостояния и разрядки.

2. Этому историческому периоду в 1989-1991 пришел на смену постсоветский мировой порядок, при котором влиятельные англоязычные финансисты-рантье прилагали усилия к установлению, согласно их замыслам, никем не оспариваемого имперского правления в мировом масштабе. Правления, осуществляемого в соответствии с «рецептами» мирового правительства, изложенными Г. Дж. Уэллсом в 1928 году в «Открытом заговоре» – доктрины Уэллса, Бертрана Рассела и их сегодняшних последователей. Такая попытка создания мирового правительства в широком смысле имеет своей моделью не только древнеримскую империю, но и является, по сути, копией морской державы, существовавшей уже после Рима – венецианской олигархии финансистов-рантье.

3. Сейчас, примерно через десять лет после крушения советской державы, мировой порядок 1989 – 2001 гг. дезинтегрируется в результате глобального кризиса существующей ныне в мире «глобализованной» разновидности сформировавшейся после 1971 года международной валютно-финансовой системы, – кризиса разложения системы, вызванного самой этой системой. Сейчас мир буквально корчится в попытках освободиться от пут агонизирующей системы, основанной на таких смертельно опасных заблуждениях неомальтузианского экономического «либерализма», как доктрина «фискальной ответственности».

Хотя исход этого ныне ускоряющегося всемирного финансового коллапса еще не предопределен, определенные проблемы, поставленные этим кризисом, просматриваются уже отчетливо. Россия должна принять на себя новую роль в истории в мире ближайшего будущего, в мире, который, будем надеяться, избежал худших последствий текущего кризиса.

Если сделать верный выбор в пользу такой национальной самоидентификации, становится очевидным, что уроки сменявших друг друга опытов царизма, коммунизма, и смертельно опасного заигрывания с радикальными позитивистскими формами либерализма учат нас, что нельзя игнорировать реальность русского опыта в двадцатом столетии.

В случае если Россия осознает и примет собственную национальную идентичность, то ее роль в физической науке станет ключевой в ее экономических и иных связях, как в пределах Евразии, так и во всем мире. Поэтому необходимо внести ясность в вопрос о научной миссии России, ее месте в новом научном и связанном с ним экономическом развитии мировой экономики в целом. Этим пониманием новой миссии России должна проникнуться группа стран, которая примет на себя ведущую роль во всемирном масштабе. В контексте ряда последовательных «евроазиатских» инициатив бывшего премьер-министра России Примакова и президента Путина, направленных на сотрудничество в масштабах Евразии в интересах экономического прогресса и всемирной безопасности, я формулирую свое понимание той особой миссии в науке, которую история ныне предлагает России на предстоящие десятилетия.

Если обратиться к прошлому, то ряд ключевых общих характеристик метода, нашедшего свое выражение в главных открытиях, как Менделеева, так и Вернадского, дает возможность представить концепцию «российской науки», наилучшим образом соответствующую роли, которую Россия должна сыграть в мировом научном прогрессе в грядущие десятилетия. Это – решающий аспект роли России при любом варианте благоприятного исхода нынешней ситуации, когда вся планета вовлечена в исторический водоворот. Здесь я указываю на важнейшие, с моей точки зрения, составляющие значения той общей связующей линии фундаментального научного прогресса, в развитие которой внесли свой вклад эти два великих ума прошлого. И поэтому то, что я говорю о «духе России», относится к предстоящим десятилетиям.

Именно из этих соображений, следует рассматривать глобальный исторический контекст для сегодняшней России не только с точки зрения соответствующих аксиоматических характеристик открытия и применения универсальных физических принципов, но и в аспекте определенных неразрывных связей, существующих между идеями, относящимися к физической науке, и принципиальными понятиями из сферы социальных и политических интересов.

К числу последних относятся также и представления, которыми определяется понимание индивидуумом места, занимаемого его короткой бренной жизнью в непрерывной череде событий большего масштаба, предшествовавших его существованию и предваряющих будущее. Именно это чувство «всемирно-исторической принадлежности», или отсутствие такового составляет «замысел» жизненной роли индивидуума, – в смысле, в каком его использует Кеплер, у которого «замысел» выступает как побуждающее начало, выражающееся в познаваемых физических законах.[5]
1. Наука и нация-государство

Я предлагаю понимать выражение «современная наука» как попытку определения связи человечества как общественной структуры и Вселенной, и установить ее (связь) с точки зрения процесса открытия и подтверждения универсальных физических принципов. У этого устремления давняя история, но появление более или менее общего корпуса таких знаний совпадает по времени с возникновением первых наций-государств, – в течение пятнадцатого столетия европейской истории. Это современная наука, – в том смысле, какой вкладывал в это выражение Николай Кузанский в своем труде «Ученое незнание» (De Docta Ignorantia), и как она развивалась его выдающимися последователями, такими как Лука Пачиоли, Леонардо да Винчи и Иоганн Кеплер, заложивший основы современной всеобщей математической физики.

Процесс открытия принципа всемирного тяготения Кеплером, порывавшим с беспочвенными допущениями, сведшими на нет усилия Птолемея, Коперника и Браге, изложен в его работе «Новая астрономия» (1609). Это, и сопутствующие открытия Кеплера следует признать истинными началами экспериментального метода опытного доказательства открываемых всеобщих физических принципов, примером чему является работа Менделеева по периодизации элементов в систему, и работа Вернадского по определению последовательно биосферы и ноосферы.

То есть, тот же метод научной мысли, использованный Кеплером при определении принципа всемирного тяготения, независимо от математических выкладок, которые пишутся на доске, просматривается и в упоминавшемся открытии Менделеева, и экспериментальном методе Вернадского, использованном для демонстрации, что жизнь и познание (ноэзис) являются онтологически независимыми универсальными принципами, взаимодействующими с абиотической вселенной, но существующими независимо от абиотических принципов как таковых.

Сейчас же для начала я должен разъяснить, как я понимаю уникальность мысли Вернадского; я также должен показать, как его открытия дополняют, и в то же время отличаются от моих собственных.

Суть того чистого результата, которого достигает Вернадский в своем определении ноосферы, заключается в том, что он устанавливает существование процессов, именуемых им ноэтическими процессами сознания, как отражающих соответствующие отдельные классы универсальных физических принципов, каждый из которых отличен от принципов, лежащих в основе фактов, относящихся как к иным жизненным процессам, так и к предположительно неживой Вселенной.

С точки зрения математической физики в этой части теории Вернадского недостает одного ключевого элемента – развитого доказательства факта, что Вселенная, вмещающая четко различающиеся универсальные принципы жизни и познания (ноэзис), как их соответственно определяет Вернадский, по своей сущности должна характеризоваться математической формой римановской, явно анти-эвклидовой дифференциальной геометрии.

С формальной точки зрения, как открытия Вернадского, так и мои открытия означают два результата. Во-первых, принцип жизни не выводится из редукционистского представления о неживой Вселенной. Жизнь выражает собой новый принцип, чье существование в качестве принципа не связано какой-либо могущей быть предположенной зависимостью с какой-либо аксиоматически допускаемой качественной характеристикой, относящейся к принципу из сферы неживой природы. Во-вторых, аналогично, универсальный физический принцип познания столь же отличен как от жизни как таковой, так и от принципов неживых процессов, сколь и жизнь отлична от неживого. И познание так же изначально присуще Вселенной, как и любая категория принципа, относящегося к неживой природе или к жизни.[6]

Поэтому, если рассматривать доказательства Вернадского с точки зрения римановской дифференциальной физической геометрии и моего подхода к функции познания, то можно понимать, что Вернадский утверждает, что то, что мы называем жизнью и познанием, есть явления, соответствующие некоторым долговременным результатам непрерывного воздействия Вселенной на свои абиотические и живые сущности; действия, основанного на универсальных принципах. Другими словами, по теории Вернадского вселенная не только жива (гилозоическая), как полагали некоторые древние греки. Вернадский выходит за границы обычного понимания гилозоического – Вселенная является также познающей (ноэтической) по своей природе. Это перекликается с идеями Платона, подталкивающими к такому выводу, – то есть, познание, «ноэзис», есть универсальный физический принцип, отличный от абиотических процессов и жизни как таковой.

Учение Вернадского о биосфере уходит в далекое прошлое, у него есть и другие сторонники, а также и менее древние аналоги. Это никак не уменьшает достоинств этой теории – скорее, ярко их освещает. Взгляд на Вселенную как живую сущность подразумевается уже Платоном в его знаменитом диалоге «Тимей».[7] Подход к доказательству уникальности так называемых пяти Платоновых многогранников, как он изложен в последних трех книгах «Элементов» Евклида, уже предполагает гилозоическую геометрию Вселенной, в которой все физические законы Вселенной связаны не-абиотическим принципом, который мы называем «жизнью». При этом, как на это указывается в «Тимее», Платон считает универсальное познание (ноэзис) всеобщим принципом.

Эту часть наследия Платона подхватили и прославили Николай Кузанский, Лука Пачиоли и Леонардо да Винчи, она же является стержнем главных открытий Кеплера в математической физике. Идея демонстрации существования универсальных физических принципов, притом, что она является стержневым элементом диалогов Платона, например, есть концепция, формирующаяся как функционально действенная идея через осмысление следствий, вытекающих из открытий современной экспериментальной физической науки, как это показывает случай с открытиями Кеплера и более поздними достижениями Лейбница и Римана.

Поэтому нам не следует удивляться, что этот рабочий подход к «общей теории, которую можно квалифицировать как общую теорию платоновских и производных кристаллических структур» привел к самым знаменитым открытиям Менделеева и Вернадского. Жизнь не была впрыснута во Вселенную, как бактерия, инфицировавшая абиотическое вещество, как утверждают некоторые спекулянты от науки с мировыми именами, но была всегда существующим универсальным принципом, проявившим себя таким способом, как формы существования, которые мы признаем живыми.

Другими словами, как следует из универсальной анти-энтропии вселенной, принцип, различающий живые от, по-видимому, неживых процессов, всегда существовал как активно действующий принцип во вселенной в целом. С точки зрения дифференциальной физической геометрии Римана, эта концепция не представляет проблемы для естествоиспытателя. И, таким образом, порождение живого процесса как такового, как следствия действия универсального анти-энтропийного принципа, чего-то вроде монады Лейбница, не представляет концептуальной проблемы. И точно так же, принцип универсальной когниции, так же анти-энтропийный по своей сущности, может, в некоторый момент приобрести развитую соответствующую форму живого существа как познающей личности.

Эти концепции пронизывают работы и мысль Платона и таких современных научных умов, как Кузанский, Пачиоли, Леонардо да Винчи, Кеплер и Лейбниц. Они же подразумеваются в работах Римана.

Подобным же образом, и по тем же основательным эпистемологическим причинам, когницию не следует определять аксиоматически как производное живых процессов вообще, но она является наложенным принципом, организовавшим существование когнитивных существ и живых существ изнутри живых процессов.[8]

Можно усомниться, что Вернадский пришел бы к своей собственной концепции человеческого ноэзиса, если бы она не явилась результатом его размышлений о следствиях, вытекающих из метода, который он разработал в ходе своего исследования биосферы. Вернадский пришел к своему пониманию ноэзиса в результате наблюдения парадоксов, возникающих при противопоставлении человеческих другим живым процессам с тех же позиций, с каких он рассматривал биосферу.

Демонстрация существования такого принципа, как жизнь, эффективно независимого от понятий универсальных принципов абиотической вселенной, представляла прорыв, который привел Вернадского к осознанию наличия экспериментально доказуемого различия между человеческими и всеми другими живыми процессами; различия, ставящего человеческие когнитивные процессы за пределы и над жизнью. Метод, которым Вернадский в данном случае воспользовался, параллелен геологическим и схожим свидетельствам того, что жизнь является универсальным принципом, независимым и функционально высшим по отношению к современному редукционистскому пониманию абиотической вселенной.

Для концептуализации идеи открытия универсально физического принципа следует сначала понять, что это есть вызов нашей способности концептуализировать рождение экспериментально подтверждаемой гипотезы внутри наших личных, индивидуальных когнитивных процессов. Переформулируя основной тезис: Идея ноэзиса, как ее обозначил Вернадский, зависит от способности генерализировать понятие действенного человеческого ноэзиса способом, сравнимым с доказательством действенности универсального принципа жизни, отличного от абиотической деятельности, в формировании геологической истории нашей планетарной биосферы.

Подход Вернадского к теме ноэзиса должен быть сопоставлен с моим собственным приложением лейбницевского, противостоящего кантовскому, понятия познания к вопросу о том, каким образом решающее экспериментальное доказательство принципа включает в себя определение тех технологий, посредством которых производительные силы труда, выраженные в терминах, относящихся к некоторому физическому процессу, увеличиваются в расчете на душу населения и на квадратный километр. Именно через сознательное осмысление когнитивного акта открытия универсального принципа, – как в случае Вернадского, так и в моем, – идея сущности человеческого индивидуума и, как следствие, человеческого рода постигается в качестве научной концепции того, что должно именоваться «природой человека».

В геологическом определении биосферы Вернадского сравнительно слабая («биоэнергетическая») сила, принцип, проявляющийся в явлении жизни, смог оказать все возрастающее воздействие изнутри того и над тем, что является проявлением более могучей силы – абиотических принципов. И так же, как для него, так и для меня относительно слабая сила когниции способна оказывать все возрастающее воздействие в сфере, связываемой с действием по-видимому более могущественных сил, проявляющихся в живых и абиотических принципах.

Здесь лежит ключ к достижениям Вернадского по сравнению с прошлыми, сравнительно ограниченными открытиями Луи Пастера и других. Именно определение биосферы, как результата очень длительного процесса геологического развития, создало основу в экспериментальной перспективе для вычленения принципа, названного им «ноэзис», отличающего когнитивные процессы от просто живых процессов.

На это теолог может ответить: «Видите, наука доказывает, что Бог всегда руководил вселенной, и познающие мужчина и женщины были созданы по образу и подобию познающего Творца». Здесь лежит сфера понятия духа и сопутствующего понятия универсально действующего намерения, как в физической науке, так и в попытках понять человеческую историю подлинно научным образом.
Ноэзис как принципиальный вопрос

Чтобы понять следствия, вытекающие из открытий Менделеева и Вернадского в этой связи, следует пристальнее проанализировать мой собственный, альтернативный выбор подхода к исследуемой области, которую Вернадский назвал ноосферой.

С моей точки зрения на историю научного знания, я настаиваю, что наука начинается там, где заканчивается слепая вера в достоверность чувственного восприятия. Человеческий аппарат чувственного восприятия не есть более или менее прозрачное окно для наблюдения объектов, существующих вне нашей кожи. Аппарат чувственного восприятия есть преимущественно опыт нашей биологической связи со вселенной, в которой мы существуем; он, сам по себе, не является выраженным знанием о любых предметах вне нашей «кожи», если так выразиться.

Знание не есть качество чувственного восприятия, но, скорее, результат когнитивного критицизма нашего чувственного опыта. И, опровергая современных логических позитивистов, равно как и их предшественников редукционистов – сторонников эмпиризма, открытие реально существующих монад, таких как электроны, в микромире атомной и субатомной физики, максимально убедительно доказывает этот факт.

Значение этого отличия подтверждается первым успешным открытием в физике микромира как таковой – доказательство Вильгельмом Вебером, единомышленником Карла Гаусса, угловой силы Ампера. Экспериментально определенная постоянная для уровня орбиты электрона явилась первым проникновением знания в пространство атома, пространство очевидно вне сферы так называемого чувственного восприятия.

Таким образом, отправной точкой современной европейской науки явились диалоги Платона. Опыт наталкивает нас на определенные неустранимые парадоксы, из которых наиболее значимыми являются онтологические парадоксы. На основе тщательно пересмотренных данных об орбите Марса, Кеплер не только показал, что расчеты Клавдия Птолемея, Коперника и Браге были ошибкой, основанной на подмене физической науки фантазиями о математике. Кроме того, он пришел к выводу, что только некий принцип, некий явно действующий замысел, внешний чисто статистическим отражениям наблюдаемых траекторий, мог лежать в основе экспериментально наблюдаемых аномалий в орбитах Солнечной системы.

Эта идея замысла или намерения, определенная Кеплером в открытии всеобщего притяжения, является сегодня единственным рациональным определением универсального физического принципа. Все идеи универсального физического принципа, включая и римановское общее понятие протяженной величины, имеют ту же основополагающую общность с этим открытием Кеплера.

Обратим внимание на парадоксальную картину, которая получается при сравнении отражения и преломления, подтолкнувшую Ферма к идее универсального принципа релятивистского наименьшего времени, а не наименьшего расстояния.

Так что на основе критического опыта столкновений с парадоксами, предстающими перед нашими чувствами, наши когнитивные силы, активизация которых теологи иногда отождествляют с «духовными упражнениями», порождает то, что мы справедливо называем знанием, особенно это относится к знанию универсальных физических принципов. То есть, знанию рациональных намерений Вселенной. Так что своей знаменитой квалификационной диссертацией 1854 года Риман всего лишь очистил науку от пыльного хлама, в том, что касалось математической физики; хлама, оставшегося от мечтательных построений разного рода редукционистов.

После диссертации Римана 1854 года уважающим себя ученым не оставалось иного морально допустимого выбора, кроме как отвергнуть и исключить все якобы «самоочевидные», умозрительные определения, аксиомы и постулаты науки. Поэтому следует ограничить использование термина «знание» обозначением экспериментально подтверждаемых открытий принципа; открытий, на которые выводят соответствующие парадоксы опыта, и в особенности те онтологические парадоксы, которые приводят, как в случае с упоминавшимися открытиями Вернадского, к построению экспериментально подтверждаемой гипотезы.

По сути, можно проследить происхождение такой науки до некоторых доисторических и древнейших календарей, а в исторические времена – до школы Пифагора, ионийцев, и академии Платона в Афинах. Однако, несмотря на то, что долг современной цивилизации этим источникам очевиден, практика современной экспериментальной науки является как новаторской, так и продуктом специальных условий, при которых древние и средневековые системы имперского правления стали уступать идее современной суверенной нации- государства.

Использование термина «современная история» как в России, так и Западной Европе подразумевает качественные изменения в социальных процессах, зародившихся в Европе в процессе выхода после 14-го века из предшествовавшего мрака, – мрака, воцарившегося между первым и четвертым крестовыми походами, и вобравшего в себя банкротство в 14-ом веке ломбардских ростовщиков. Под современной европейской цивилизацией мы подразумеваем связь зародившейся в 15-ом веке в Европе современной нации-государства со всем миром.

До этого, начиная с древней Месопотамии, или же возникшей после Второй Пунической войны Римской империи, не существовало никакой действенной рациональной политической концепции человека, кроме как инобытия животного.

Древними и средневековыми обществами правили олигархи и их лакеи, а ко всем остальным относились как к одомашненным или диким животным. Из животного отношения олигархов и их лакеев к подвластным массам социальные системы того времени выработали такую идею и практику общественных отношений, в которой человек рассматривался как животное, включая самих олигархических хищников, которые были просто другими животными. Хотя то, что известно как гуманистическая идея человека, и боролось за право на выражение в древние времена, и случай классической Греции является примером этой древней борьбы, до 15-го века правящим социальным и политическим институтам обычно удавалось поддерживать верховную власть противоположных, бестиарных воззрений.

Сегодня, выступая с позиций научного метода, мы были бы вправе отождествить гуманистическую концепцию человека с тем качеством человеческого индивидуума, которое Вернадский определяет как ноэтическую функцию. Именно этот универсальный физический принцип, функционально выражающийся в виде особой природы человеческого индивидуума, означает принадлежность человечества к категории, отдельной от животных и выше их.

Начиная с возникновения в XV веке современной нации-государства, несмотря на ужасные религиозные войны, развязанные финансистами-рантье Венеции в целях сохранения их господства в Западной Европе в 1511-1648 гг., имела место некоторая тенденция к росту населения и улучшению демографических условий жизни, – тенденция, по своим качественным особенностям не имевшая прецедентов в течение предшествующего известного нам периода существования нашего рода. Ключ к этому и иным родственным признакам, характеризующим растущий прогресс условий человеческого существования, – в тех отношениях взаимной зависимости, которые связывают появление современной формы суверенной нации-государства с поощряемой государством, основанной на эксперименте современной практикой открытия и применения универсальных физических принципов.

Подразумеваются универсальные принципы классического художественного творчества и изучения истории, проявляющиеся через те же ноэтические процессы разума, что стоят за открытием принципов физической науки в целом.

Инициатива революции, называемой современной республикой нации-государства, принадлежит в основном последователям Данте Алигьери в Италии, однако, первые успешные шаги по направлению к современной нации-государству были сделаны во Франции Людовика XI и Англии Генриха VII. Радикальное изменение сущности государства состояло в переходе от имперской формы правления, при которой император возвышался над пантеоном народных культур и религий в качестве, названном римлянами Pontifex Maximus, к новому обществу, в котором моральное право на управление принадлежало только тем правительствам, которые реально способствовали общему благосостоянию всего населения и его потомства.

В российской истории такой новый взгляд на роль научного и технологического прогресса формируется в начале 18-го века, если судить по ведущим государственным учреждениям; именно тогда были учреждены академии, целью которых было способствовать такому прогрессу.

Переход от олигархического государства как хозяина человеческого скота к государству, ответственному за прогресс общего благосостояния всего населения, явился толчком к развитию деятельности, позднее оформившейся в современную науку. Такой взгляд на неотменяемую ответственность суверенного государства за общее благосостояние нации и ее будущее в целом, привел к развитию нового понимания принципа прогресса, и коренного, универсального отличия человеческого рода от низших форм жизни.

Тем не менее, несмотря на такой прогресс, олигархическое наследие никогда не было искоренено до конца, вплоть до сегодняшнего дня. Старая феодальная традиция имперского правления Габсбургов уже более или менее в прошлом, за исключением горстки рассеянных групп современных ностальгирующих Дон-Кихотов, таких как душевно больные испанские карлисты. А вот имперская морская традиция, порожденная финансовой олигархией Венеции, жива, и заправляла и заправляет большей частью мировых дел из таких центров, как Нидерланды, Британская империя и центры финансовой власти в нижнем Манхэттене, Бостоне и Вашингтоне вплоть до наших дней. Революция 15-го века, приведшая к возникновению нации-государства, была великой революцией, но остается до настоящего времени революцией незавершенной, с многочисленными откатами к прошлому.

Приблизительно с середины 60-х, с появлением первого правительства Гарольда Вильсона в Великобритании, и со времен президентской кампании Ричарда Никсона в Соединенных Штатах в 1966-1968 гг., наблюдается постоянно усиливающая тенденция повернуть время вспять, – к временам, предшествовавшим современности, жутким временам европейской середины 14 века, «новым темным векам». Эту тенденцию олицетворяет «контролируемая дезинтеграция экономики», ставшая официальной политикой США и частью международной практики во времена администрации Картера с ее главной фигурой – Збигневом Бжезинским; изменения, проводившиеся в жизнь во время прорасистской избирательной кампании Никсона в 1966 – 1968 гг., имевшие целью обратить вспять прогресс физической экономики, достигнутый в большинстве американских и европейских стран в 1945 – 1964 гг.[9]

Пока Советский Союз оставался мощным стратегическим фактором, возможности антигуманистической англо-американской клики повернуть колесо истории вспять, в сторону феодализма, были ограничены. С крушением Советской власти в период 1989-1991 гг. процесс свертывания агропромышленного прогресса во имя общего благосостояния людей ускорился с принятием мер по так называемой «глобализации», – про-мальтузианских мер с четко выраженным намерением разрушить суверенную нацию-государство – тот самый институт, от которого всецело зависит прогресс. Изменения 1966-2001 гг. привели к долговременному, системному процессу дезинтеграции мировой экономики. Планетарный экономический, а также денежный и финансовый кризис, разразившийся с новой силой с 1996 года, привел планету к точке неотвратимого распада современной валютно-финансовой системы. Мы уже прошли точку, когда существующую политико-экономическую модель можно поддерживать просто внутренним реформированием в рамках существующей валютно-финансовой системы. Сейчас мы находи

Это не означает, что Бреттонвудская валютно-финансовая система 1945-1963 гг. была лишена пороков либо других глупостей. Я лишь подчеркиваю контраст между тем периодом, и безрассудством процесса 1966-2001 гг. Его следует сравнить с чистым экономическим успехом экономического восстановления от мировой экономической депрессии и войны, достигнутым в условиях экономической системы 1945-1963 годов. Мы не можем и не должны повторять историю 1945-1963 годов, но нам следует извлечь и применить уроки, полученные из сравнения успешной экономической политики 1945-1963 гг. с системным саморазрушением экономических достижений в последующие годы, и ускоренным движением в направлении, противоположном реформам Франклина Делано Рузвельта.

Оборачиваясь назад, на период европейской истории от середины 14-го века до настоящих дней, мы не видим практической альтернативы упрочению системных и структурных преобразований, результатом которых был любой сколько-нибудь заметный прогресс, достигнутый за последние шесть столетий. Для этого необходимо восстановление верховенство принципа суверенного нации-государства, с его приверженностью всеобщему благосостоянию, и его упором на основополагающую роль научного и технологического прогресса, направленного на увеличение физической производительной силы труда, на душу населения и на квадратный километр.

Для России пример деятельности великого Менделеева как нельзя более уместен. Нам следует помнить не только о его фундаментальных открытиях научного принципа, но и неразрывной связи между его главными открытиями и усилиями по развитию железных дорог и промышленности.
Нация-государство как личность

В концепции современной нации-государства, как ее аргументирует Николай Кузанский в Concordantia Catholica, нация недвусмысленно рассматривается как совокупное и суверенное проявление индивидуальной личности в составе единого человечества.

Это не описательный образ нации-государства и не статистическое изобретение; это концепция с функциональной значимостью универсального научного принципа. Как будет показано, становление современной республики как нации-государства, основанной на саморегулируемом принципе общего благосостояния, означало закрепление практики общественных отношений на основе открытого универсального физического принципа. Этот принцип определяет общество особого типа, чьей отличительной особенностью является функциональное существование, исходящее из основополагающих гуманистических, а не животных побуждений. Это тот же замысел, что лежит в основе кеплеровской идеи Солнечной системы, управляемой единой системой универсальных физических принципов.

Подходящий пример – характер России как определенно евроазиатской страны. Роль, которую Россия потенциально способна играть в развертывающейся ныне истории человечества, должна быть сформулирована, исходя из надлежащего понимания характера России, – в контексте закона «общего благосостояния», – как индивидуальной личности, которой присущи свои замыслы, отличающие именно ее. Россия сможет эффективно действовать как страна в той мере, в какой она сможет направлять и поддерживать свои усилия, руководствуясь правильно выбранным замыслом, согласующимся с ее «личностью» в смысле адекватно определенной качественной характеристики суверенной нации-государства. В определении роли России как «страны науки» выражается существенный, неотъемлемый момент ее природы и ее действенной исторической роли как суверенной национально-государственной «личности» в настоящий момент мировой истории.

Обратим внимание и выделим такие исключительные случаи из древней истории, как реформы Солона в Афинах, а также определения государства, излагаемые в знаменитых стихах Солона. Более же типичные общества времен Солона, и более ранние общества, были построены на отношении к человеку как к скотине.

Как показывают примеры самых разных вариантов древнего многобожия, ни одна из известных империй, существовавших до XV столетия, не основывала своего понятия нации и государства на отличии человека от животных. Для функциональных отношений, характерных для этих империй и ультрамонтанских течений европейского феодализма, отношения между правящей олигархией и остальным человечеством представлялись как отношения между животными-хищниками и оскотинившимися жертвами.

Право Римской империи является типичным для таких отношений. Именно так называемая Романтическая традиция, включающая бестиарную традицию римского права – традицию, на которой основана культура языческого Рима, – продолжает оставаться и сегодня основной моральной и интеллектуальной заразой для людей и ведущих образовательных учреждений глобально распространенной европейской цивилизации.

Для римской культуры, также как и для современных романтиков, таких как Иммануил Кант и его позднейшие последователи-экзистенциалисты, понятия истины нет. А каждый народ отличается от другого народа собственным и характерным для данного момента «гласом народа» (vox populi). Разнородные и капризные общественные мнения, характерные для наследия древнего общества, были связаны с различными существами пантеона божеств; личность императора, в виде, например, римского Pontifex Maximus, выполняла функцию арбитра в извращенном, так называемом «правовом государстве», на фоне различных религиозных и культурных обычаев. Даже те империи, в которых имперская власть была слаба, управляли обществом при помощи противопоставления некоторых личностей пантеона богов, либо чего-то в этом же роде, другим богам. Религиозные и подобные им войны, такие, как, например, «столкновение цивилизаций», и обслуживающие их геополитические доктрины прошлого столетия и существующие до наших дней, типичны для этой традиции имперского права, основанной на традиции пантеона.

Таким образом, во всех имперских системах единственным источником закона был текущий обладатель положения, эквивалентного статусу языческого императора. В соответствии с древним правом, и в его современных отражениях термины «император», «императорская власть» и «господство права» подразумевают произвольную власть в руках некоей фигуры пантеона, выполняющей роль Pontificis maximi (высшего жреца).

Возникновение концепции современной формы суверенной нации-государства означало аксиоматический отказ от римских и иных имперских форм. Та концепция человека, которая служит предпосылкой для понятия «общего благосостояния» (или «общего блага»), стала отныне новым установленным принципом права, не признающим и отменяющим все пережитки правовой традиции языческого имперского Рима.

Типичным выражением этих перемен было то растущее значение, которое приобрели тенденции к развитию всеобщего образования, распространяющегося на всех молодых членов общества. Эти тенденции были направлены в сторону методов, часто характеризуемых как классические гуманистические методы образования, связанные с влиянием Братства общей жизни, начиная с позднего четырнадцатого века, несмотря на активное подавление этого просветительского ордена обскурантистами анти-возрожденческого движения, направлявшимися из Венеции, в середине шестнадцатого века. Все мои собственные конкретные открытия в области экономики основаны на понимании мною ключевой значимости этих образовательных методов в развитии высшего качества культурной зрелой личности.

Наиболее продуктивно этот момент проясняется путем сопоставления совпадений и различий в этом вопросе между концепциями ноэзиса, принадлежащими мне и Вернадскому.

В общем виде акт когниции, или же ноэзис, как его называет Вернадский, сродни духу сократовских диалогов Платона. Доказательства этого, с разной степенью подробности, приводятся во многих моих опубликованных работах.

Открытие тех идей, которые отличают человеческого индивидуума от зверей, начинается с экспериментально определенного онтологического парадокса. Такие парадоксы, опровергающие ранее существующие аксиоматические представления, не могут быть разрешены путем дедукции, – но только посредством некоего духа понимания, для которого Вернадский применял термин «ноэзис», духа, являющегося уникальной функцией суверенных когнитивных способностей человеческого индивидуума. Решения для таких парадоксов, полученные таким образом, именуются термином «гипотеза». Обнаружение решающего экспериментального подтверждения этой гипотезы затем порождает знание новооткрытого универсального физического принципа.[10]

Единственный источник способности человеческого рода к сознательному повышению своей потенциальной относительной плотности населения заключается в открытии таких принципов при помощи данного сократического метода. Именно в накоплении такого опыта открытий, – который воспроизводится при передаче от одного поколения к следующему, переживаясь заново, – мы можем видеть истинные и действенные проявления какой-либо культуры.

Хотя принципы, составляющие одну культуру, могут быть по сути аналогичны достоверным принципам, известным другой культуре, часто, и даже скорее так и бывает, что к одному и тому же результату разные культуры приходят разным опытным путем. Народы с разным историческим опытом могут приходить к знанию идентичных принципов на основе различного и специфического когнитивного опыта, и этот опыт накладывает свой отпечаток на то, как принцип был установлен, и как он практически используется.

По этому пункту я подчеркиваю: для того, чтобы узнать принцип, открытый ранее, необходимо заново пережить опыт первооткрывателя. Такое воспроизведение переживания обычно осуществляется на языке той культуры, в которой происходит это воспроизведение, но результатом становится «мост», преодолевающий различия между нею и культурой, к которой принадлежал первооткрыватель. Таким образом, человек, узнающий такую концепцию через ее воспроизведение в своем сознании, узнает ее «в переводе на язык» того культурного контекста, в котором этот человек живет. Следовательно, значение национальных культур, в надлежащем смысле этого слова, связано с отличительными признаками, определяющими «характеристические мысли», свойственные конкретно данной суверенной нации или стране, подобно оттенкам или иным индивидуальным характеристикам мысли суверенной личности.
Почему «риманово»?

Общество, организованное с целью способствования общественному благосостоянию, может быть только обществом, организующимся вокруг идеи растущего накопления экспериментально подтверждаемых гипотез, экспериментально подтвержденных открытий универсальных физических принципов. Только при условии всеобщего применения таких открытий возможно улучшение потенциальной относительной плотности населения человеческого вида, или конкретной человеческой культуры.

Поэтому необходимо обратить наше внимание на процесс, посредством которого вновь и вновь, из поколения в поколение, воспроизводится опыт оригинальных актов открытия. Нельзя допустить, чтобы книжное знание, или же математические вычисления на классной доске подменили действительное воспроизводство ментального процесса когнитивной интуиции (ноэзиса), как, например, интуиции Архимеда.

Метод обучения, когда учащийся сопереживает духовный опыт открытия и подтверждения принципа – это именно то, что правильно названо классической гуманистической формой образования. Оно шире идей, сводимых к рамкам физической науки. Классическое гуманистическое образование включает знание политических и общественных наук, а также искусства. Хотя каждый должен пережить акт открытия в рамках собственного (его, или ее) общественно-культурного опыта, он или она должны также пережить в себе общество и культуру, в которые открытие состоялось впервые. Таков правильно понятый исторический метод, в котором все знание усваивается из прошлых или современных культур. Передача идей в таком же духе характерна и для классического художественного творчества, в отличие от романтического, модернистского и постмодернистского искусства.

В той степени, в какой образование современного поколения приближается к требованиям классического гуманистического метода «воссоздания» открытия принципа из прошлого, разум индивида является живым средоточием живого опыта актов открытий, пережитого давно ушедшими от нас предками. Это не только создает особую, присущую исключительно человеку связь живущих сегодня поколений с жившими прежде, и теми, кто будет жить после нас, но и определяет основу для творческого сотрудничества в применении принципов в современном обществе. Животным такой опыт неизвестен, он характерен только для человека. Именно так я расставляю акценты, имея виду практические следствия отличий моего собственного подхода от подхода Вернадского.

Человеческий разум, рассматриваемый в описанных мной понятиях, можно представить только сообразно идее риманова многообразия, описываемого дифференциальной (физической) геометрией.

Соответственно, на языке римановой дифференциальной геометрии особая мощь человека во вселенной и над ней является чем-то подобным фазовому пространству. Это фазовое пространство имеет форму многосвязного риманова многообразия, в которой для определения увеличения или снижения потенциальной относительной плотности населения в обществе функциональную значимость имеют только экспериментально подтверждаемые универсальные физические принципы. Прогрессивное развития этой многообразия точно соответствует тому, что Вернадский определяет как выражения властных действий ноэзиса над сочетанием областей абиотического фазового пространства и биосферы.

Только те образовательные методы, которые направлены на восстановление оригинальных сократовских актов открытия универсальных физических принципов, сообразны с сущностным качеством человеческих отношений. Обучение человека знанию способами дрессировки собак не порождает знание, но лишь практически невежественных студентов, хотя бы те и освоили многие способы выбора установленных ответов как информации по вопросам, предлагаемых на академических экзаменах, когда требуется выбрать правильный ответ из нескольких.

На фоне этих обобщающих определений такие понятия, как «общее благо», или «всеобщее благосостояние» могут относиться только к тем улучшениям потенциальной относительной плотности населения, которые гармоничны с сократовым пониманием знания, в противоположность популярному заблуждению, называемому эрудицией. Идея, что правительство обязано поспешествовать всеобщему благосостоянию всего населения в настоящем и будущем, предполагает соответствующую функциональную связь между правительством и населением в законотворческом процессе. Она также предполагает сообразную ответственность перед будущими поколениями даже в большей степени, чем перед настоящими, а также ответственность определенного рода и перед прошлыми поколениями.

Такая взаимосвязь между отправлением власти и всеми прошлыми, настоящими и будущим поколениями нации определяет статус суверенной республики нации-государства и характер законотворческих процессов. Такая когнитивная связь между прошлыми, настоящими и будущими представителями нации определяет суверенную республику нации-государства как личность в самом строгом смысле этого слова, с единым духовным и интеллектуальным подходом к задачам, стоящим перед данным обществом. Эта особенность не является качеством, присущим «сырой» нации как таковой, но зависит от развития когнитивного отношения населения к идеям.

В целях сравнения следует рассмотреть случаи, когда нация мобилизуется для совершения чуть ли не чудес, когда видит угрозу своему существованию, или же в состоянии вдохновения каким-то исключительным достижением. Следует признать, что такой подъем национального духа иногда служит неверным целям, но даже такие случаи служат важным примером. Вопрос состоит в следующем: как следует мобилизовать народ на достижение здравой цели, а не такой, которая окажется в конечном результате абсолютно разрушительной. Исключение этого элемента риска состоит в уровне разумного диалога между людьми, и преодолеть эту опасность можно только установлением высочайшего стандарта коммуникации, который мы связываем с классическим гуманитарным стандартом всеобщего образования.

Что же с отношениями суверенных наций-государств? Следует ли рассматривать мир как языческий пантеон национальных культур, каждая из которых основана по сути на иррациональном корпусе произвольных, и ни на чем не основывающихся мнений, или же существует модус, в рамках которого нации-личности могут сохранять свою индивидуальность, и в то же время поддерживать отношения друг с другом на уровне когнитивной рациональности, которая должна быть присуща отношениям между членами общества, составляющими нацию? Простой ответ состоит в том, что нации должны быть едины в своих действиях, направляемых на всеобщее благосостояние, так же так и здравое национальное правительство действует в духе всеобщего благосостояния прошлых, настоящих и будущих поколений.

Такое изменение аксиоматической базы социальных отношений, составляющих общество, представляет новое, когнитивное качество формы социальной организации человеческого существования. Это изменение покоится на открытии универсального физического принципа: необходимости признания факта, что человечество, как вид, отличается от существования всех животных видов, и что человеческие отношения внутри стран и между ними должны строиться на основе открытого принципа; принципа, определяющего функциональное понятие личности нации-государства.
2. Мировое сообщество на принципиальной основе

Вопреки досужим домыслам идеологам глобальной ядерной войны, Г. Дж. Уэллсу и Бертрану Расселу, ядерное оружие не является абсолютным.[11] Но, независимо от того, является оно таковым, или нет, ужас, который оно вселяет, подтверждает очень важный факт. Развитие науки и техники подвело мир к точке, когда мощь, заключающаяся в технологическом прогрессе, должна подтолкнуть нас к пересмотру и отклонению идеи Гоббса о войне как естественной и постоянной опасности существованию наций или религий. Настало время, когда военные технологии должны совершенствоваться для обеспечения возможности предотвращать бессмысленные войны, а не развязывать их. Действительно, как показывают последние события, самыми надежными гарантами мира часто являются высокопрофессиональные военные с традиционным мировоззрением, предупреждающие о бессмысленности войн, к развязыванию которых так стремятся порочные государственные деятели.

В исторические времена справедливые и другие войны были отражением сменяющих друг друга форм олигархической организации общества, либо же они являлись отпором суверенных наций-государств угрозам, исходящим от окружающего их олигархического сообщества. Поэтому для предотвращения угрозы глобальной войны необходимо выполнение двух условий. Во-первых, олигархии должны или исчезнуть, или же сохраниться только в виде питомцев зоопарка. Во-вторых, мы должны установить отношения между суверенными нациями-государствами, основанные на общности принципов для всех, либо большинства из них.

Текущая экономическая ситуация в Евразии отражает типичные проблемы, которые следует изучить и преодолеть, если стремиться к воплощению общности принципа для всех, что естественным образом вытекает из сопоставления взаимодополняющих частных интересов автономных обществ.

Олигархическое общество финансистов-рантье, царившее в мире на протяжении последних трех с половиной десятилетий, подошло к заключительной фазе общего экономического кризиса катастрофического характера. Современная мировая экономика может быть возрождена в виде физической экономики, но современная валютно-финансовая система спасена быть не может. Всякие попытки увековечить современную валютно-финансовую систему, либо же «реформировать» ее, как предлагают недальновидные Феликс Рогатин и др., либо провалятся, следуя своей собственной логике, либо же погрузят весь мир на поколения вперед в новые мрачные века.

Необходимые реформы валютно-финансовой системы достаточно очевидны при изучении прошлого опыта возрождения экономик после великих войн и периодов общего экономического спада. Такие общие реформы могут быть успешными только при условии их правильного осуществления, специально для преодоления реальных трудностей. Не забывая о важности Южной и Северной Америкой и Африки для общего экономического возрождения планеты, можно рассматривать физическое и экономическое сотрудничество в Евразии в качестве модели глобального решения проблем.

Вызов в сфере физической экономики, перед лицом которого стоит Евразия, имеет в основном двоякий характер. Во-первых, обеспечение необходимых темпов роста производительных сил труда на душу населения в густонаселенных регионах Азии. Во-вторых, развитие территории и освоение природных ресурсов центра и севера Азии, причем эти территории одновременно станут «мостом», опосредующим принятие крупными центрами сосредоточения населения Восточной, Южной и Юго-Восточной Азии того вклада, который должен быть внесен со стороны Европы.

В своей непосредственной форме наши общие задачи состоят в следующем: а) увеличить поступление современной технологии из регионов, обладающих потенциалом для реализации этой цели, в регионы, которые должны получить в свое распоряжение из внешних источников некоторую решающую долю технологий, необходимую для увеличения чистого продуктивного потенциала населения в целом, в расчете на душу населения и на один квадратный километр; б) реализовать тот огромный объем инфраструктурного развития, который требуется для этого сотрудничества. Для Японии, Западной и Центральной Европы это означает, что с рынками в Азии связаны основные возможности оживления самих этих экономик. Для Азии это означает рост притока технологий, от которых зависит удовлетворение этими странами будущих потребностей своего растущего населения.

Здесь, особенно в центральных и северных районах Азии, мы сталкиваемся с крупномасштабными научными и инженерными проблемами, придающими остроактуальный смысл пионерским работам Вернадского на тему о биосфере и ноосфере. Мы видим аналогичные проблемы в Африке и Южной Америке. Здесь выводы из работ Вернадского обладают первостепенной важностью для формирования политики как (в особенности) России, так и всего мира.

Таким образом, создалась ситуация, в которой необходимость сотрудничества определяет истинные интересы всех и каждой страны в Евразии и за ее пределами. При этом это сотрудничество не может быть налажено без защиты важнейших интересов каждой страны; таковой интерес состоит в сохранении подлинной суверенной национальной идентичности и экономики истинной нации-государства.

Для целей рассмотрения данной темы достаточно просто суммировать идею, которую я выдвинул в других работах: неотъемлемую роль нации-государства в создании экономических условий для широкомасштабного и долговременного роста физической экономики. Смысл в том, что без экономически суверенной республики нации-государства, как указывал Министр финансов США Александр Гамильтон, невозможно обеспечить наличие долгосрочного и дешевого кредита, необходимого для общего восстановления экономики, требуемого сегодня в Евразии.

Наиболее полезным прецедентом такого понимания нового характера отношений между суверенными нациями-государствами является формулирование Государственным секретарем США Джоном Куинси Адамсом доктрины «сообщества на принципиальном основе», которая лежит в основе принятой США доктрины Мунро в 1823 году.[12]

Сегодня единственный доступный путь, позволяющий избежать угрожающего ныне всей планете нового мрачного средневековья, состоит в создании некоторого «сообщества на принципиальной основе», из числа полностью суверенных наций-государств, согласованного с насущными нуждами каждой из этих наций-государств и всех их вместе. Если предполагать, что потерпевший финансовое банкротство сегодняшний мир подвергнется общей реорганизации в связи с банкротством, – будет необходимо создание новой глобальной валютно-финансовой системы, которая в какой-то мере тотально, сверху донизу, вдоль и поперек, заменит все то, что характерно для действующей в настоящий момент системы, основанной на комбинации МВФ – Всемирный банк. Всякий рациональный подход к этой радикальной реформе будет строиться на модели, исходящей из наиболее существенных удачных характеристик бреттонвудской валютной системы 1945 – 1963 гг., на этот раз – включающей все страны, изъявляющие добровольное желание стать суверенными и равными участниками товарищества т

В настоящее время происходит крушение существовавшей в период 1971-2001 гг. валютно-финансовой системы, и мы оказались в положении, когда уровень современного производства уже недостаточен для простого поддержания современного уровня человеческого существования. В этих условиях все усилия по сбалансированию расходов мерами урезания бюджетов являются сознательным массовым убийством и ничем другим. Только отказ от сомнительных финансовых требований в сочетании с созданием новых источников долгосрочного и дешевого кредита в рамках системы с фиксированными обменными курсами позволит миру избежать реальной сейчас угрозы погружения в планетарную тьму мрачных веков. Любой другой подход убийственно глуп.

Новая система, необходимая в настоящее время, не может быть основана на декретах, утопиях или просто формальных основаниях. В основе ее аксиоматически должны лежать некоторые исключительно практические и конкретные цели. Для ее реализации необходима система фиксированных обменных курсов, по своему механизму подобная протекционистской системе 1945-1963 гг., привязанная к золотовалютным резервам. Аналогично должна быть учтена роль экономик, являющихся производителями высокотехнологичных средств производства и инфраструктуры для секторов мировой экономики, испытывающих серьезный дефицит в возможности производства таких товаров. Для обеспечения такой связи новая валютно-финансовая система должна обеспечить стабильный приток долгосрочных кредитов под простые проценты, от 1 до 2% в год для долгосрочных вложений в развитие и поддержание экономической инфраструктуры, сельского хозяйства, производства и развития наукоемких производств.

Система на основе долговременных фиксированных обменных курсов может состояться только при соблюдении двух условий. Во-первых, предварительные соглашения должны быть строжайше соблюдены, и это является исходным условием для согласования курсов валют на длительное время. Во-вторых, должен быть обеспечен высокий уровень капиталовложений в основную производственную инфраструктуру и материальный прогресс производственного потенциала труда на единицу капиталовложений и на квадратный километр.

Цель состоит в достижении жизненно необходимых результатов именно через такие формы сотрудничества, так как они не могут быть достигнуты иначе. Так что государства, ревниво относящиеся к своему суверенитету, но осознающие необходимость взаимопомощи, будут сотрудничать для достижения общих интересов, выражающихся в общем благосостоянии, как цели развития.
Мир без Гоббса

В современной истории понятие сообщества на принципиальной основе нашло два противоположных выражения. С одной стороны, его ложно определяли приблизительно так, как Иммануил Кант выдвигал идею вечного мира». Кант предложил практическую основу для простого отрицания идеи Гоббса о всеобщем конфликте, а не сотрудничестве, как основе отношений между государствами,[13] – идее, сторонником которой является бывший госсекретарь США Генри Киссинджер. Противоположный подход – мой подход в данном докладе – рассматривает сотрудничество как воплощение универсального физического принципа, подлежащего экспериментальному подтверждению подобно любому универсальному физическому принципу. В этой работе я ограничусь последним определением. Доказательство последнего представляется в виде четырех перечисляемых ниже принципов.

Во-первых, отношение человечества как вида к Вселенной выступает как функция приложения к этой Вселенной растущей накапливаемой совокупности экспериментально подтвержденных открытий универсальных физических принципов. Эти принципы, вместе и по отдельности, выражают действенные намерения – так, как определяет намерения и замысел Кеплер: как равнозначные экспериментально подтверждаемым универсальным физическим принципам, неизвестные, как осмысленные познаваемые действия, никаким другим видам, кроме человечества.

Во-вторых, разработка таких совместных открытий и их применение в различных обществах приносит пользу, в родственных формах, всем обществам, участвующим в таком взаимном обмене.

В-третьих, по прямо связанным причинам, в интересах всех и каждого требуется, чтобы вышеупомянутые отношения в своих наиболее характерных моментах были построены на когнитивном, а не дедуктивно-редукционистском подходе.

В-четвертых и в-последних, на более глубоком уровне, степень реализации смысла индивидуальной жизни любого отдельного человека, в принципе, пропорциональна тому, в какой мере через посредство данного индивидуума осуществляется действенное накопление и применение достоверных открытий принципа человечеством в целом. Этим определяется единое содержание подлинного индивидуального интереса, прежде всего, внутри конкретной нации или страны, и далее – в совокупности наций или стран.

Первые три условия не требуют подробных объяснений. Сейчас нас интересует уточнение последнего.

Значение этого последнего соображения наилучшим образом иллюстрируется, если принять во внимание его связь с той, нередко ключевой, лидирующей ролью, которую исключительная индивидуальная личность выполняет в истории. Центральным для классической трагедии, – начиная с древнегреческих классических трагедий и далее, включая Шекспира, Шиллера и других виднейших авторов, – является соотношение между трагическим принципом и этой принципиальной проблемой возвышенной исторической роли исключительного индивидуума, – той роли, о которой так прекрасно говорил Фридрих Шиллер.

Это понятие возвышенного указывает на характерную черту человеческого рода, – на черту, непосредственно соответствующую тому самому существенному отличию человечества от зверей, которое связано с понятием ноосферы Вернадского. Это понятие возвышенного выражает универсальный физический принцип, чье место определяется процессом, начало которого лежит в надлежащем онтологическом парадоксе следующего вида.

Экспериментальное подтверждение того, что отношение человеческого рода к биосфере не таково, как отношение дру

О «вернадскианстве» как учении

Вопрос к выступлению Линдона Ларуша в Интернете 19 апреля 2011 года.


Вопрос: Вернадскианство как учение: что можно сказать по этому поводу сегодня? А именно – Вернадский писал о том, что история искусства уже написана (в частности литературные критики писали о том, что у Пушкина в Евгении Онегине описаны отношения мужчины и женщины и из этого круга в дальнейшем писатели уже не выходят). Видимо имеется в виду сфера чувств. А вот история науки пишется каждым поколением заново, и от каждого поколения требуется труд по переосмыслению задач науки и её места в поиске человечества смысла существования. На мой взгляд, привнося искусство в науку и будет достигаться истинность знания, которая пока отсутствует в силу молодости и незрелости сегодняшней мысли.

Письменный ответ Л. Ларуша (5 мая 2011 г.):

В правильном контексте этот вопрос уместен. Любой истинный научный принцип зарождается в классическом художественном воображении, и в этой начальной точке ученый в художнике ищет физические решения вопросов, которые возникают у классического художника. И с этой точки зрения, без сомнения, классический русский разум стоит за работами зрелого гения, к которым относятся работы академика Вернадского в последнее десятилетие его жизни. Ученый и художник в данном случае жили в одном теле.

Поворотной точкой в превращении академика Вернадского в подлинного гения стало его признание в 1936 году Бернхарда Римана своим предшественником. С этого времени его научные исследования обретают достойное место в истории науки со времен появления «Об ученом незнании» Николая Кузанского.

Поворот, который я условно связываю с 1936 годом, имеет прямое отношение к онтологическим вопросам, которые в заключительном разделе (№3) диссертации Римана 1854 года были отнесены к системным. Онтологические проблемы, поставленные Риманом, оставались ключевыми онтологическими вопросами, которые были правильно сформулированы, но требовали ответа. Гипотеза Римана из третьего раздела диссертации нашла подтверждение в предложенных Вернадским категориях литосферы, биосферы и ноосферы. Эти три категории подчиняются онтологическому принципу «разума», для которого не существует «пустого пространства», но есть область космического излучения. Мой коллега Скай Шильдс поставил этот же вопрос в категориях эйнштейнова различения абиотического пространства-времени от жизненного пространства-времени; пространство само по себе не является независимой сущностью. Он указывает, что этот вопрос поднимал Эйнштейн. Это аспект темы, которую исследовал академик Вернадский.


К началу страницы


При публикации материалов сайта обязательна ссылка на страницу-источник

Чтения о Русской поэзии
Автор : Николай Иванович Калягин


Николай Иванович Калягин родился в Ленинграде в 1945 году. Окончил Электротехнический институт, работает инженером. В 1989 году вышла его прозаическая книга "Дорога через свет". Статьи и рассказы публиковались в "Неве", "Постскриптуме" и других изданиях. В 1992 году в Петербурге было создано Русское Философское общество им. Н. Н. Страхова, членом которого является и Н. И. Калягин. Впервые "Чтения о русской поэзии" были представлены в виде докладов на заседаниях названного общества. Так родилась живая и интересная книга, которую журнал намерен опубликовать в новой "тетрадке" "Беседы о русском".

Чтение I
Начиная разговор о русской поэзии, уместно будет вспомнить слова Тютчева:
Кому ж они не близки, не присущи --
Жуковский, Пушкин, Карамзин!
Представим на короткое время, что слова эти и к нам относятся. И вот что тогда произойдет: Жуковский, Пушкин, сам Тютчев -- это ведь не только имена, тексты, "культурные ценности" -- это реально существующие духовные личности, и если они нам действительно присущи, значит, мы в них объединены, просто имеем с ними и друг с другом общую часть.
Умный человек Фамусов заметил однажды, что "на всех московских есть особый отпечаток" -- общий отпечаток, свойственный нам как русским, как людям одной культуры, образовался не без воздействия классической русской поэзии. А о том, чту есть поэзия и каков механизм ее воздействия на человека, на общество, -- об этом имелись ясные представления лет двести назад, в пору младенчества наук. Баратынский писал, суммируя незрелые теории своего времени:
Болящий дух врачует песнопенье.
Гармонии таинственная власть
Тяжелое искупит заблужденье
И укротит бунтующую страсть.
Душа певца, согласно излитая,
Разрешена от всех своих скорбей;
И чистоту поэзия святая
И мир отдаст причастнице своей.
В наши дни эстетика как наука продвинулась вперед, продвинулась настолько, что сколько-либо серьезный, ответственный разговор о поэзии стал невозможен.
Представим себе некую шахту, в которую люди спустились за новым знанием -- и разбрелись, потеряли друг друга. Но в остальном все идет по плану. Искомое новое знание добывается днем и ночью, шахта разрастается, во всех ее штольнях и ответвлениях трудятся замечательные специалисты -- вот только докричаться один до другого давно уже не могут. Объединить их может только обвал и общая могила.
Человечество в целом знает сегодня очень много; каждый отдельный человек не знает уже почти ничего, владеет какой-нибудь узкой специальностью, а в остальном -- живет старыми запасами, живет инерцией, накопленной благочестивыми предками, "милыми невеждами". Запасы эти небесконечны, пополнения их не предвидится; в сознании современного человека начинают зиять зловещие бреши.
А раз уж серьезный, подлинно научный разговор о поэзии стал невозможен, остается нам с вами несколько опроститься и "старыми словесы" потолковать о русской поэзии как о части целого, как о части русской православной культуры.
Существенная оговорка: предметом нашего разговора будет являться только "книжная", профессиональная поэзия. Стихия устного народного творчества остается, как ни жаль, за рамками настоящих "Чтений".

У пророка Исайи (3-я глава) мы находим перечень лиц, являющихся "посохом и тростью Иерусалима и Иуды", -- собственно говоря, здесь перечисляются люди, без которых не может устоять Православное Царство.
Кто же входит в этот перечень?
"Храбрый вождь и воин, судья и пророк, и прозорливец, и старец, пятидесятник, и вельможа, и советник, и мудрый художник, и искусный в слове".
Итак, вопреки бытующему мнению о бесполезности искусства, о принадлежности его к "предметам роскоши" (мнения такого рода неоднократно высказывались гуманистами типа Ивана Карамазова) мы видим, что художник, поэт, ученый -- необходимая принадлежность мирового порядка. Вот первый важный вывод, который мы должны сделать*.
Второй вывод, не менее важный, состоит в том, что художнику и словеснику в иерархии должностей и званий идеального Царства принадлежат места со скромными порядковыми номерами 10 и 11. Звание поэта отделено от более важных званий судьи, пророка, народного вождя.
Представим на минуту, что декабристам удалось осуществить свое намерение -- царская семья погублена, и вот уже народ, переколотив своих самозваных освободителей, приступает к избранию нового царя. И жребий вдруг указывает на Пушкина... В этом маловероятном случае Пушкину пришлось бы оставить литературу, поскольку ответственность царского звания на десять ступеней выше. А если бы тому же Пушкину на углу Конюшенного переулка и набережной реки Мойки явился Божий посланец -- Серафим ли, как то было у Исайи, или низшего чина ангел -- и повелел ему явиться к Николаю I и, скажем, ввиду готовящегося польского восстания или надвинувшейся холеры призвать русский народ к покаянию, посту и молитве -- то, конечно же, Пушкин, не медля ни минуты, отправился бы в Зимний дворец. Потом он мог попасть в сумасшедший дом, мог (в случае успеха своей миссии) уйти в монастырь -- с литературой в любом случае было бы покончено.
В наши дни во многом благодаря успехам так называемой "русской религиозной философии" (я имею в виду успех, которым пользуется у молодого читателя религиозная публицистика Мережковского и Бердяева) распространились довольно странные представления о христианском вероучении; особенно не повезло притче о талантах, которую все пустились толковать вкривь и вкось. Поэтому стоит, может быть, напомнить простую истину: единственная цель христианской жизни -- спасение души, личное спасение. Высота призвания увеличивает степень ответственности и затрудняет дело спасения. Церковному человеку абсолютно чуждо стремление прославиться, выдвинуться, "сделать себя"; он принимает свое звание как крест -- любое, какое бы ни досталось, -- и тащит его, знаете, тащит...
Пушкин поэтом просто родился (как мог бы родиться горбуном, царским сыном -- кем угодно), а жизнь прожил довольно обычную христианскую: труды, падения, семейные скорби, покаяние перед концом. Но сколько же прирожденных конюхов, лудильщиков, рыночных зазывал соблазнилось этой посмертной славой, обаянием имени, прелестью стихов -- и "вошло в литературу"! Брюсов, скажем, не имел и тени поэтического таланта, но всю свою волю, всю энергию, которую Бог дал ему для устройства какой-нибудь образцовой фабрики, вложил в литературное "дело" и утвердил-таки свое имя в истории русской поэзии. Другие рвались к стихам от дел государственных, от высших придворных должностей (К. Р., граф А. К. Толстой). Но об этом весь разговор впереди.

А пока нам понадобится еще одна отправная точка, уже третья по счету, для того чтобы начать наш разговор о русской поэзии. Поищем ее в Церковном Предании.
Киево-Печерский патерик, слово 25-е. "О Никите-затворнике, который потом был епископом Новгорода".
Не все, может быть, помнят эту примечательную историю, я ее вкратце перескажу. Никита, молодой инок Киево-Печерской обители, ушел в затвор самовольно, вопреки совету духовного отца. Там он начал читать книги под руководством явившегося ему ангела и вскоре обнаружил выдающиеся дарования. Известность Никиты началась с того, что он послал человека к Изяславу Ярославичу, бывшему тогда великим князем, и велел передать ему следующее: "Днесь убиен бысть Глеб Святославич в Заволочии, скоро посли сына своего Святополка на стол Новуграду". То есть вы понимаете: убит племянник Изяслава -- где-то очень далеко, на Двине, убит только что, сию минуту, -- и Изяслав должен скорее послать сына на освободившийся новгородский престол, пока другие Святославичи (Гориславичи "Слова о полку Игореве") не опередили.
Когда сообщение Никиты подтвердилось (а оно подтвердилось), народ повалил к нему толпами. Никита говорил с приходящими о душеполезных предметах, толковал тексты Ветхого Завета, зная весь Ветхий Завет наизусть, немного прорицательствовал -- короче говоря, сделался чем-то вроде учителя народного.
Братия монастыря догадалась о том, что Никита обольщен, по одной его особенности: он избегал книг Нового Завета и не любил даже, когда другие упоминали о них.
Братия собралась во главе с игуменом (тогда это был великий Никон, преемник Феодосия), пришли к затвору, помолились за Никиту (причем ангел немедленно испарился) и вывели его на чистый воздух. И стали осторожно спрашивать: "Брат, а что там -- в Ветхом Завете? Мирянам рассказываешь -- так, может, и для нас что-нибудь выберешь оттуда душеполезное?" Никита только хлопает глазами. "Ветхий Завет? -- говорит. -- Этого я никогда не читал".
Выяснилось, что не только вся мудрость Никиты, приобретенная под руководством "ангела", стерлась в его памяти, но и что Никита за время своего обольщения вообще разучился читать и писать. Братии монастыря пришлось заново обучать его грамоте.
С этого часа Никита вернулся к монастырской дисциплине, оставил мечты о славе, о просвещении народных масс, ангелы ему больше не являлись, и он стал сначала исправным иноком, потом -- епископом в Новгороде. Достиг святости. В XVI веке канонизирован.
Вот такая не вполне обычная духовная биография.
Мы можем, ознакомившись с ней, снисходительно покачать головой и потолковать об "упадке средневекового миросозерцания", можем, напротив, умилиться и вспомнить слова Пушкина о Киево-Печерском патерике: "Прелесть простоты и вымысла", мы ведь не обязаны знать о том, что в аскетике слово "прелесть" и означает духовное помрачение, прельщение монаха бесом, принявшим вид ангела света, -- это нам не нужно, это нужно знать подвижникам, тем, кто ведет духовную брань, -- но нам, начиная разговор о русской поэзии, полезно вспомнить о том, что Православная Церковь не признает "духовности по модулю" и свято хранит завет апостола и евангелиста Иоанна: "Не всякому духу веруйте, но искушайте духи, аще от Бога суть: яко мнози лжепророцы изыдоша в мир".
Если что-то нас воодушевило, растрогало, умилило, если мы чувствуем что-то такое волнующе-огромное, тревожаще-пронзительное и неизъяснимо прекрасное, не будем торопиться приписывать свое состояние дуновению Божественной благодати. Возможно, мы переживаем самую скверную минуту жизни, как обнаружится потом, по ее последствиям. Черт -- существо духовное. И Церковь призывает нас к духовной трезвости, учит не доверяться безоглядно своим ощущениям.

Итак, прежде чем попытаться взглянуть на русскую поэзию как на часть русской православной культуры, мы поискали в Писании и в Церковном Предании основания для такого взгляда, точки опоры, и вот что мы обнаружили (повторим вкратце):
-- художник, литератор являются необходимой принадлежностью мирового порядка, без поэта и царство не устоит;
-- поэт не пророк, не судья, не народный вождь; звание его ниже, полученное им поручение -- скромнее;
-- наконец, не все духовное хорошо, кстати сказать -- и не все телесное плохо: Церковь освящает брак христианина, его дом, орудия труда, пищу и питье. Задумаемся на секунду над такими будничными словосочетаниями, как "святая вода" (материальное) и "черная месса" (духовное).


Мы расстались с преподобным Никитой, епископом Великого Новгорода, в самом начале XII века. 1108 год -- время его кончины.
К этому году было уже написано "Житие Бориса и Глеба", а "Слово о законе и благодати", послания Феодосия Печерского ("О неделе", "О вере латинской") успели сделаться стариной -- бережно сохраняемой, изучаемой, чтимой. В 1108 году Владимиру Мономаху пятьдесят пять лет, только через пять лет станет он наконец великим князем и тогда уже составит свое "Поучение". А Нестор приступит к переработке Начального свода в "Повесть временных лет".
Уже вернулся из Святой земли игумен Даниил; не прошло и трех лет с того дня, когда он стоял в Великую субботу в церкви Святого Воскресения в Иерусалиме, только что отвоеванном крестоносцами у агарян. Помните? Вот он стоит рядом с Балдуином I, королем крестоносцев (рядом -- потому что король "есть муж благодетен и смирен велми" и "мне, худому, близь себе поити повеле"), великая церковь наполнена, и "вне церкве людие мнози зело", все в страхе и трепете ожидают сошествия Благодатного огня, и "глаголеть в собе всяк человек: "Еда моих дьля грехов не снидет свет святый?"" И наш игумен смотрит на короля -- и вдруг видит, как "ручьи чудесно текут из очей его"...
В 1108 году мы обнаруживаем в Киевской Руси цветущую, разнообразную, мощную литературу.
Русская литература -- одна из древнейших в Европе. Древнее французской, английской и немецкой. Литература болгарская, скажем, началась еще раньше, но у нас в России высокая литературная традиция, однажды возникнув, уже не прерывалась, не ослабевала даже, и эпоха Петра I остается до настоящего времени единственной нелитературной эпохой в России (точнее сказать, "самой нелитературной эпохой", -- какие-то книги издавались и тогда).
Страшное монгольское нашествие -- и то было пережито литературой сравнительно благополучно. "Повесть о разорении Рязани Батыем", выдающаяся по своим литературным достоинствам, могла еще быть следствием инерции, последним вздохом гибнущей культуры, но уже "Слова" Серапиона Владимирского -- это именно осмысление нового опыта, опыта катастрофического, и его выражение в прекрасной литературной форме.
"И в наша лета чего не видехом зла? многи беды и скорби, рати, голод, от поганых насилье. Но никако же пременимся от злых обычай наших; ныне же гнев Божии видящи и заповедаете: хто буде удавленника или утопленника погребл, не погубите людии сих, выгребите. О, безумье злое! О, маловерье! Полни есми зла исполнени, о том не каемся. Потоп бысть при Ное не про удавленного, не про утопленника, но за людские неправды".
Не самый важный отрывок, может быть (из 5-го "Слова"), но мне хотелось, чтобы вы услышали интонацию -- тут живая речь, необычайно яркая, -- а ведь этим словам святителя, прозвучавшим когда-то с кафедры Успенского собора, в настоящее время более семисот лет.
И что же? Вся эта литература -- мощная, разнообразная, утонченная -- была до XVII века полностью нестихотворной.
Но сначала, наверное, необходимо поговорить о поэзии вообще -- что это такое. В главном, конечно же, поэзия неопределима. Лучшее определение, которое я могу дать, и самое короткое: поэзия -- то, что нельзя пересказать другими словами. В этом смысле "Слово о полку Игореве" -- поэзия, и высочайшая. Но в этом смысле и многие страницы Гоголя, Достоевского -- поэзия.
Поэзии не бывает без вдохновения, а вдохновение -- это то, что вдыхается в человека извне, то, что приходит не спросясь и уходит, когда не ждешь.
Вспомним Грибоедова. План и лучшие сцены комедии явились ему во сне, и вся остальная жизнь Грибоедова, огромный ум, блестящее образование, честолюбие, побуждавшее к творчеству, мало что добавили к тому сну. Или Полонский, в двадцать лет шутя создававший шедевры, потом -- только слабевший... Сергея Тимофеевича Аксакова вдохновение посетило в старости, пришло вместе с болезнями, дряхлостью, угрозой слепоты.
Ахматову однажды спросили, не помогает ли ей писать стихи огромный опыт поэтической работы (ей было уже за пятьдесят), и Ахматова ответила довольно удачно: "Голый человек на голой земле. Каждый раз".

Древние греки хорошо понимали, что человеческими усилиями, человеческими заслугами поэзию не создашь, и объясняли вдохновение присутствием музы -- богини! -- или самого солнечного бога Аполлона, их непосредственным воздействием на поэта.

Но для практики, для безошибочного различения истинного поэта в толпе современных ему "певцов четырнадцатого класса" вот эти разговоры о вдохновении дают чрезвычайно мало. Если я стою над кособоким таким, доморощенным верлибром и говорю, растопырив руки: "Чую близость божества", -- кто или что сможет меня переубедить? Ну, я так чувствую... Наука же ничего не знает о вдохновении, и, знакомясь с лучшими современными исследованиями, снова и снова обнаруживаешь досадный пробел: Л. Гинзбург, находя индукцию у Пушкина, находит ее также у Брюсова, структуралисты рассматривают рядом тексты Тютчева и Фофанова -- и фиксируют наличие однородных элементов... В этом ахиллесова пята формального метода -- он не может установить иерархию смыслов, иерархию ценностей.
Сцилла и Харибда. С одной стороны, восторженный дилетантизм, с другой -- самодовольный педантизм, узость. Чтобы пробиться к поэзии сквозь эти теснины, тоже надо быть в своем роде поэтом...
Но мы отвлеклись. Речь у нас шла о нестихотворности древнерусской литературы. Упоминали мы и о том, что неизвестный автор "Слова о полку Игореве" -- истинный поэт, гений... Как совместить эти два утверждения?
Вспомним упрек пушкинского Сальери Моцарту: "Как некий херувим, он несколько занес нам песен райских..." -- а что дальше? Подражать чужому вдохновению -- бесплодный путь, путь эпигона. Здравый смысл подсказывает нам, что поэзия -- не только бог, но и человек: не только вдохновение, но и труд. То есть у поэзии есть сторона чисто человеческая, и версификация, ремесло -- это именно та синица, которую человек, всякий человек, способен удержать в руках. И получается, что без научного определения поэзии не обойтись, -- мы его возьмем у Николая Федоровича Остолопова, чей "Словарь древней и новой поэзии" пользовался в свое время (в начале ХIХ века) некоторой известностью: "Поэзия -- способность выражаться мерною речью, или стихами и созвучиями, или рифмами, в украшенных картинами, описаниями, а также другими вставочными местами сочинениях, коих обыкновенная речь не допускает".
Уже первый признак поэтической речи, указанный Остолоповым, -- метр, то, чему можно научить. И человек, научившийся выдерживать стихотворный размер, подбирать рифмы и прочее, сможет писать русские стихи. (Будет ли это поэзия? Конечно, скорее всего, нет. Школа не создает поэтов из ничего; однако поэту, вот этому человеку, "который уже так и родится с неестественной наклонностью к рифмам, хореям и ямбам", полезно в начале жизни пройти хорошую школу.)
Так вот, попытки обнаружить метрическую систему в "Слове о полку Игореве", в "Слове о погибели русской земли", в других произведениях древнерусской литературы делались (и будут делаться), но наукой эти попытки пока не приняты. И остается принять к сведению, что до XVII века в России отсутствует национальная поэтическая традиция, отсутствует стихотворная школа.
В чем же дело? Неужели в том, что, как выразился один современный американский профессор во вступлении к своему ученому труду, посвященному истории философии, религии и науки в нашем отечестве, "СССР до 1917 года был отсталой, слаборазвитой страной"?
Допустим на минуту (из уважения к молодой американской науке), что СССР в ХI веке был отсталым государством, -- облегчит ли это нашу задачу? Нисколько. Дело в том, что поэзия вообще "старше" прозы. При рождении словесного искусства требуется в первую очередь дистанцировать, как-то отделить юную словесность от обыденной речи -- отсюда метр, насилие над языком. Проза -- более поздняя и "сложная" форма словесности, поскольку внешне она более похожа на обыденную речь. На Руси книжное стихотворство возникает только в XVII веке, а высокоорганизованная художественная проза является на шесть столетий раньше -- является сразу, готовая, как Минерва из головы Юпитера. (Мы можем предполагать, что тут роль "разделителя" выполнил церковно-славянский язык, на который эта проза опиралась, -- язык хоть и близкий народному, но не сливающийся с обыденной речью.)
Византия, от которой Древняя Русь восприняла свое просвещение, обладала развитой поэзией. Скажем больше: в X--XI, да и в XII веках Византия являлась единственной европейской страной, в которой имелась серьезная поэзия на народном языке. И византийских поэтов знали у нас и переводили -- но переводили прозой.
Исследования зарубежных славистов (Р. Якобсон и другие) показали, что уже в IX веке техника церковно-славянской поэзии была не просто развитой -- она была изощренной. Русский человек, посещая храм каждое воскресенье, зная назубок церковную службу, впитывал эту поэзию, и влияние ее, влияние литургической гимнографии обнаруживается в устном народном творчестве: в духовных стихах и в "стихах покаянных".
В самом устном народном творчестве издревле существовали жанры, организованные метрически (размер в них был неразрывно связан с напевом). И в том же "Слове о полку Игореве" исследователи обнаруживают следы влияния эпоса.
Невозможно усомниться в существовании на Руси говорного, бахарского стиха. Следы его влияния обнаруживаются в "Молении" Даниила Заточника.
Все предпосылки налицо -- почему же нет книжного стихотворства?
Филологическая наука отвечает на этот вопрос уклончиво:
"Да, загадка. А впрочем, стихов не было не только на Руси, но и в других государствах Восточной Европы, принявших просвещение от Византии, будь то государства славян, Румыния или Молдавия. В Чехии, например, стихов не было, пока она оставалась православной, а как только православная литургия в Чехии пала -- стихи появились.
Вообще же, устное народное творчество, вот эта богатейшая праславянская языческая основа -- она-то, очевидно, и удовлетворяла потребность в поэзии средневекового русского человека. Христианство в Древней Руси было вообще светлым, радостным; Церковь была достаточно мягкой, снисходительной -- ну, она смотрела сквозь пальцы на то, что мирянин, когда приходил "потехи час", обращался к своим сказителям, песенникам, скоморохам..."
Академик Лихачев так прямо и пишет: "До середины XVII века стихи встречались лишь спорадически, так как потребность в любовной лирике удовлетворялась фольклором".
Положим, все это так и было, -- но как это было, как именно?
Первая запись народной песни произведена, как известно, в 1619 году, поэтому разговоры об устном народном творчестве XI, скажем, века останутся навсегда беспредметными. Мы знаем, что Феодосий однажды прекратил музыкальный вечер, проходивший в палатах у Святослава Ярославича, простым вопросом: "Вот так ли будет на том свете?" -- эпизод этот описан Нестором в "Житии Феодосия"; но нам негде взять программу того вечера и некого расспросить о том, что за "гусльныя и оръганьныя гласы и замарьныя пискы" звучали в палатах великого князя в 1067 году.
Однажды уже произошло чудо: раскрытие русской иконы, явление из-под слоя непроницаемой, черной олифы Дионисия, Андрея Рублева... Это открытие в корне изменило все существовавшие представления о древнерусском искусстве, о самом характере, о достоинстве древнерусского человека. Действительность далеко превзошла дерзкие мечтания горстки квасных патриотов, осмеливавшихся в XIX веке признавать за русской стариной некоторое культурное значение, некоторую самоценность.
Произойдет ли когда-нибудь такое же чудо с русской песней, былиной, народной сказкой? Удастся ли расчистить их от позднейших наслоений, восстановить утраченные звенья? "Блажен, кто верует. Тепло ему на свете". В свое время мы будем говорить о попытке Заболоцкого воссоздать русский героический эпос. Примечательно, что последний классик русской поэзии в последние годы жизни приблизился именно к этому рубежу.
Возвращаясь к формуле Лихачева ("регулярного стихотворства не было, поскольку потребность в любовной лирике удовлетворялась на стороне"), заметим, что в Древней Греции, которая явилась колыбелью европейского искусства и науки, возникновение лирической поэзии не было связано с любовной потребностью. Предание гласит, что в VII веке до Р. Х. в Спарте начались гражданские раздоры, смута, тогда явился с Лесбоса кифаред Терпандр, призванный дельфийским оракулом, заиграл и запел -- и понемногу в городе воцарились спокойствие и порядок. (Сохранился величественный зачин гимна к Зевсу, сложенный Терпандром и существующий на русском языке в переводе Вяч. Иванова: "Зевс, ты всех дел верх..." и т. д.)
В Древней Греции хоровая лирика обслуживала религиозные праздники, а без этих праздников, скреплявших аморфное население обручами надличностных идеалов, сплавлявших единицы в общность, полис просто не выжил бы в тогдашних условиях всеобщей войны и вражды. Потребность в поэзии была жизненной и коллективной.
Любовная лирика пришла позже и легла во многом на готовые формы. Сапфо и Алкей появляются только в третьем поколении греческих лириков, причем появляются на периферии и при жизни не могут соперничать в популярности с Серсихором.
Остается договорить то, что не захотел (или не осмелился) выговорить академик Лихачев: главную потребность древнерусского общества, потребность в общенациональном идеале, удовлетворяла православная литургия, удовлетворяла Церковь; некоторые второстепенные потребности -- в любовной лирике или в сатирическом взгляде на семейную жизнь соседа -- действительно удовлетворялись фольклором.
Для индивидуальной поэзии, таким образом, почти не оставалось места.
Впрочем, место могло бы и найтись. "Дурное дело -- нехитрое", -- гласит народная пословица; и если бы, например, Нил Сорский сбросил монашеское одеяние и употребил весь свой литературный талант, всю свою эрудицию на составление русских стихов, прославляющих пенную брагу и свободную любовь, если бы Иван III одобрил эти опыты и приблизил певца ко двору -- национальная традиция была бы создана раньше. Но в этом случае Россия вряд ли пережила бы Смутное время.
Лучшие люди нации были на высоте своего призвания. Свой Рабле, свой Франсуа Вийон так и не появились в средневековой России.
Мимоходом задумаемся: а точно ли высока эта страсть -- "для звуков жизни не щадить"? И что есть поэт в человеческом общежитии? Обособление, аномалия, ходячее исключение из правил. Инструмент, посредством которого добывается редкий и ценный товар: поэзия. Перефразируя Паскаля, скажем: "Хороший стихотворец -- плохой человек". Специальность поэта есть извлечение звуков, и он, одержимый малопохвальным славолюбием, способен приносить в жертву специальности и собственную внутреннюю крепость, и мир душевный своих близких, и многое другое, без чего человеку трудно обойтись, а христианину просто не положено обходиться. (Так, золото -- благородный металл, но драга, которою это золото добывается, ничего благородного в себе не содержит, загрязняет воды, уродует землю и отравляет воздух.)
В христианской средневековой Европе мы находим только одну страну, в которой национальная поэтическая школа могла появиться безболезненно, в результате органического роста, -- это, конечно, Италия, где памятники античной эпохи встречались на каждом шагу, Вергилий и Овидий входили в обязательную школьную программу, да и народный язык был близок латинскому. Но и в Италии рождение национальной поэзии шло рука об руку с процессами секуляризации, омирщения (так называемое Возрождение), а для России стать первым поэтом в национальной традиции значило просто оторваться от предыдущей традиции, ногами оттолкнуться от Церкви.
Заслуга создания русского поэтического языка принадлежит, как известно, Ломоносову. Рассмотрим цепь поступков, которые пришлось ему ради этого совершить:
-- Ломоносов тайно уходит из дома и, нарушая прямой запрет отца, едет учиться в Москву -- разрыв с семьей;
-- при поступлении в Славено-греко-латинскую академию Ломоносов объявляет себя сыном священника, то есть порывает уже и с природным своим сословием;
-- по окончании академии отказывается принять сан. Разрыв с духовным сословием;
-- уезжает в Германию, прерывая тем самым церковное общение;
-- женится на протестантке.
Для любого нормального русского человека -- XV, скажем, века -- это ряд катастроф, духовное самоубийство.
Но мы знаем и конец этой истории. Ломоносов возвращается в Россию, восстанавливает отношения с семьей (усыновляет племянника), приобретает чины и звания на царской службе. А Церковь? Церковь считала и продолжает считать Ломоносова в числе своих верных чад: стихи его включались в двухлетнюю программу церковно-приходских школ, могила Ломоносова -- в Александро-Невской лавре...
Поступки Ломоносова были следствием его личной инициативы, но сама она была лишь откликом на инициативу сверху. И эта последняя принадлежала царю, помазаннику Божьему.
В России XVIII века процесс секуляризации, омирщения шел сверху, и само омирщение было, таким образом, освящено.
Нарушить волю отца по плоти, с тем чтобы выполнить волю царя, волю отца нации, -- поступок вполне православный.
Но мы чуть-чуть забежали вперед.

В XVII столетии в России вдруг появляется большое количество стихов: тут и рифмованная проза, и раешник, и силлабические вирши.
Настоящий наплыв стихов, наводнение -- после многовековой засухи. Об одной из причин этого явления мы уже вскользь упомянули: с XVII века начинают вестись записи фольклора, и для нас просто "проявляется" фон, на котором с XI века создавались памятники письменности.
Вторая причина -- политическая и культурная экспансия западного мира. Тридентский собор закончился в 1563 году, на следующий год орден иезуитов был приведен в Польшу, а еще через пять лет -- в Литву. Не так уж беспричинна была мания преследования, развившаяся у Ивана Грозного во второй половине жизни. "А век тот был, когда венецианский яд, незримый как чума, прокрадывался всюду: в письмо, в причастие..."
После Люблинской унии (1569 год) множество русских православных, издавна проживавших в Литве и Польше, оказались под прессом новообразованного могучего католического государства, наэлектризованного энергиями контрреформации. Мы не будем здесь говорить о политическом давлении, которое оказывалось на православное население Западной Руси; для нас важно то, что уже в первые 10--12 лет после образования Речи Посполитой иезуиты сумели создать целую литературу -- полемическую и агитационную -- на русском языке. В этих краях, по словам Карташева, "встал вопрос о спасении православия средствами своего просвещения -- школы, науки, книжности".
Для противостояния сильному и безжалостному врагу необходимы мужество, жертвенность. Этого хватало. Оставалось позаботиться о главном: удостовериться в том, что правда не на стороне врага, ополчившегося против нас, что не с правдой мы враждуем.
Если иезуиты переводили, скажем, раннюю публицистику Георгия Схолария, византийского патриота, который (в надежде на военную помощь Запада против турок) выступал противником Марка Эфесского и сторонником Флорентийской унии, -- значит, следовало как можно скорее ввести в культурный обиход поздние, зрелые труды Георгия Схолария, первого патриарха Константинополя после его падения, непримиримого противника латинян...
Центр православного просвещения создается в городе Остроге, сюда вызывает князь К. К. Острожский Ивана Федорова, здесь в 1581 году увидели свет знаменитая Острожская библия (первая печатная библия православного мира) вместе с "Хронологией" Андрея Рымши.
В предисловии к читателю и в виршах на герб князей Острожских Герасим Смотрицкий использует неравносложный стих -- в сущности, это народный стих, раешник, -- но опирается при этом на церковно-славянский язык:

И убывает луна Ветхаго Завета,
Сияет бо солнце неприступнаго света,
В нем же ходя не поткнется,
Но паче спасется.

Автор "Хронологии", напротив, выдерживает равное число слогов в каждом стихе (принцип изосиллабизма), но при этом пишет на народном языке:

Жидове сухо прошли Чирвоное море,
Кормил их Бог на пущи, не было им Горе.

Следуя спортивной логике современной науки, помешанной на приоритетах (неважно, кто сделал лучше; само это "лучше" тем более неважно; важно быть первым у дверей патентного бюро), можно назвать белоруса Андрея Рымшу основоположником регулярного стихотворства на Руси. Впрочем, первые стихотворцы Московского государства придерживались скорее линии Герасима Смотрицкого (чей сын Мелетий, кстати сказать, и составил "Грамматику", ставшую "вратами учености" для юного Ломоносова), но они нащупывали эту линию самостоятельно -- о каком-то заимствовании не может быть речи. В жизни Московского царства второй половины XVI века, довольно замкнутой и самодостаточной, хватало своих забот, своих проблем -- в том числе и эстетических (выступление Ивана Висковатого). Три-четыре просветительских кружка, возникшие в Остроге, Львове, Вильно, ничего не изменили во внутреннем равновесии России. Просто на западной границе православного мира завязались авангардные бои.
Смутное время, шайки поляков, литовцев, шведов, русских изменников, опустошавших страну, перенесли борьбу в самое сердце русского государства.
Физическое присутствие поляков, вынужденное близкое знакомство с чуждой культурой явилось, по всей видимости, последним толчком, вызвавшим к жизни ту поэзию, которая в науке носит обобщающее название: досиллабическая поэзия. Впрочем, доказано фактически (Панченко), что эта поэзия связана генетически с раешным стихом, с устным народным творчеством. Кто же они, первые русские стихотворцы?
Князь Иван Хворостинин, потомок старинного рода ярославских князей, сын опричника, вольнодумец, кравчий при дворе первого Лжедмитрия, а при Михаиле Романове -- воевода в Мценске и Переяславле-Рязанском. Тимофей Акундинов, последний из девятнадцати самозванцев Смутного времени, казненный в Москве в 1653 году. Иван Наседка -- один из составителей и распространителей патриотических грамот 1611 года, богослов, ключарь Успенского собора, сосланный при Никоне в северный монастырь и из ссылки не возвратившийся.
Разные люди, как видим. Кто-то сочувствует интервентам, кто-то мужественно противостоит им. Кто-то, пользуясь обстановкой сумятицы и неразберихи, ищет личных выгод. Идет борьба, в жизни и в литературе; все так или иначе вовлечены в эту борьбу.
Князь Хворостинин -- западник, о чем достаточно красноречиво свидетельствует первая его "вирша", дошедшая до нас: "Московские люди сеют землю рожью, а живут все ложью".
Русский западник -- существо вообще двоящееся: что-то в нем есть от Чаадаева, что-то -- обязательно от Смердякова. Князь Иван любил повторять, что "на Москве людей нет, все люд глупой", а люди все в Литве. Узнав стороной, что "молиться не для чего и воскресения мертвых не будет", князь Иван не утаил это важное открытие от своей дворни, а так как глупые люди туго воспринимали новое, математически выверенное учение, то князь Иван просто запретил им посещать церковь. Тут его арестовали (1622 год) и сослали. В ссылке в душе князя Ивана возобладало чаадаевское начало: он покаялся и, возвратившись через год в Москву, написал ряд полемических богословских сочинений в защиту Православия -- сочинений, изящных по форме и в то же время обильно нашпигованных книжной мудростью:
Ни Платон, ни Пифагор, ниже Аристотель --
Не обретается из них духовный сказатель...

* * *
Не наши пастыри церковнии сопостаты,
Иже прелазят, а не входят истинными враты.
Не таков бысть Господь, иже наш Спаситель,
И Андрей-апостол, российский учитель.
Не таковы римские учители,
Но всему миру великие мучители.

* * *
Мы же возлюбим Христу угождати
И святое имя Его величати,
И сохраним твердо гонимую веру,
И отмещем мерзкую оферу.

* * *
Ибо Господь наш много за нас пострадал
И нам терпения Свой образ предал.
Таже святый Андрей крестную смерть приял,
В Патрех Ахайских за Христа пострадал,
Благих всемирный ловец,
Неложный пастырь Христовых овец.
Нельзя не заметить, что в сочинениях своих, как и в жизни, князь Иван Хворостинин парит высоко над глупым московским людом. Правда, последний как раз и "сохранил твердо гонимую веру" в невыносимо трудных условиях Смутного времени; но простая справедливость требует признать, что среди современников Ивана Хворостинина никто так красноречиво не писал в защиту православия, как это удавалось ему.
Иван Наседка, например, в версификации совсем не блещет.
В тот год, в который Хворостинину пришлось отправиться в ссылку в Кирилло-Белозерский монастырь, Иван Наседка попал в Данию и прожил там несколько месяцев. Царь Михаил Федорович решил посватать племянницу датского короля, и Иван Наседка, ближайший сотрудник патриарха Филарета, вошел в состав русского посольства. Двухэтажный дворец датского короля поразил Ивана Наседку -- точнее сказать, поразило его то обстоятельство, что дворцовая церковь была устроена под пиршественным залом. В своем сочинении, довольно нескладном, которое называется "Изложение на люторы", Иван Наседка помещает описание этого возмутительного факта.
Мера в его стихах отсутствует, язык темен и неблагозвучен. Но если велеречивый князь Иван Хворостинин, как щитом, закрыт от нас своей ученостью и словесным мастерством, то в этом вот простодушно-доморощенном "Изложении на люторы" то ли вопреки форме, то ли благодаря ей живые чувства автора и нравственная его физиономия запечатлелись и сохранились до наших дней:
Дива убо есть велика та палата видети,
Христианам же истинным зело ю достоит ненавидети.

* * *
Горе убо устроил двоекровную палату,
Долу же под нею двоеимянную ропату,
И по-лютерски нарицают их две кирки,
По-русски же видим их: отворены люторем во ад две дырки;
Горе убо устроен в палате блуда и пианства стол,
Долу же под ним приношения пасения их на Божий престол.
Тимофей Акундинов в стихах своих жалуется довольно забавно:
Почто, Москва, зло все забываешь, --
то есть принимая "злых" Романовых,
А мне, природному своему, повинности не воздаваешь?
Вообще же, этот изолгавшийся человек, выдававший себя за сына Василия Шуйского (иногда и за внука), побывавший на своем веку и католиком, и мусульманином, и протестантом, был незаурядным стихотворцем, о чем свидетельствует хотя бы следующий отрывок:
Мой верне милый читательнику,
Не дивись настоящему враждебнику,
Что он в наследии нашем господствует --
Так ему мир, а не Бог дарствует,
Который злых возвышает,
А благих отнюдь уничижает.
Смотри же не начала, но конца,
Да будешь мудр до конца.
Хто сначала скачет,
Тот напоследок плачет.

* * *
Здоров же, любимичи, буди,
А своего государевича не забуди.
Крупнейшим писателем этой переходной эпохи должен быть признан князь Семен Шаховской.
Образованный человек, замечательный историк Смутного времени, Шаховской прожил бурную и очень тяжелую жизнь: труды, болезни, раны, опалы... Шесть раз его ссылали в разные отдаленные места, даже и к смерти приговорили однажды, но, к счастью, не казнили.
С одной стороны, такова была общая судьба русских людей того времени, с другой -- таков уж человек был князь Семен Иванович: простодушный, непрактичный, на редкость неудачливый. Одним словом, бесталанный. Так, например, крупные неприятности принесла ему четвертая женитьба (что запрещено церковными канонами). но Шаховской не был легкомысленным человеком -- просто имел несчастье потерять трех жен, не пробыв и пяти лет на положении супруга (неправдоподобная ситуация, никем, кроме В. В. Розанова, не предусмотренная).
Неудачник в плане житейском, Шаховской оставил яркий след в литературе: именно из его "Летописной книги" мы черпаем свои представления о главных героях Смутного времени, а словесный портрет Ксении Годуновой, составленный Шаховским, может украсить любую, самую строгую антологию русской прозы; это наша классика.
В стихах Шаховскому принадлежит послание к князю Пожарскому, замечательное по многим достоинствам. Подкупает свобода, с которой автор -- за 150 лет до Державина -- говорит о себе, о своих житейских обстоятельствах. И как говорит! Картинно, сочно, обстоятельно. У этих стихов, выпрашивающих денежное вспомоществование, тяжелая поступь.
Автор успевает сказать решительно обо всем:

И о Божиих к нам великих щедротах, и о долгом терпении,
И о нашем к Нему жестокосердстве и всегдашнем неисправлении, --

и о добрых делах князя Пожарского, и о правильной заточке его меча -- но поглядите, как неназойливо и сильно:
И хощем воспомянути твою к себе милость и рещи о своей скорби и недостатце,
Не мощно бо великия ради нужды преминути сего вкратце.
И еще без лености хощу потружатися чернилом и пером,
И убогою своею мыслию, и недостаточным своим умом,
Понеже мысль моя разгорается во мне, аки пламень в пещи,
Нудит мя о всем твоем добродеянии доволне рещи,
Аще и без нас, недостойных, идет о тебе предобрая слава всюду,
Яко всегда имееши на враги меч свой остр обоюду.

Во время польской интервенции два князя служили рядом, рука об руку, и Шаховской вспоминает:

Что же рцем, и что возглаголем, но воспомянем вышереченное слово.
Было же врагов наших зияние на нас, аки рыкание львово...
И Господь Бог совет их разорил
И гордость их до конца низложил.

Незаметно переходит к прежним благодеяниям Пожарского:

Прокормил еси нас с супружником нашим и с родшими от нас сироты,
И потом не вменил еси себе в тягость нашего же к тебе стужения,
И, не видя от нас никоторого к себе рабского служения,
Пожаловал нас...

Но, к несчастью,
И что было ваше жалованье,
государей моих, то все изошло, --

и Шаховской переходит к рассказу о нынешнем своем положении:

Сам государь, веси, напрасно стражду и погибаю,
Помощника и заступника себе в таковой сущей беде не обретаю.
Рад бы был, иже бы жив вшел во общую матерь-землю,
Понеже на всяк день смертное биение от спекуляторей приемлю.
Но не мощно ми сего сотворити, что самому себя смерти предати
И многогрешная душа своя и тело во ад ниспослати.

И наконец, прямо и бесхитростно излагает свою просьбу:

Не хитро и не славно осудити и погубити мужа безответнаго.
А не имею милующаго ни ущедряющаго отнюд никого,
Мне же, яко всякому, злато и сребро милее бывает всего.

Это кульминация послания, она наступает на пятой странице. Далее следуют еще шесть -- мы их опустим.

Что же сказать в заключение о поэзии досиллабической? Мы убедились, что просмотренные нами образцы не являются каким-то сгустком чистой поэзии -- самоценности, самодостаточности в них не слишком много. Но в них чувствуется нерв народной жизни, время отражается в них, тяжелое время, так похожее на наше сегодняшнее, -- и человек переходной смутной поры выказывает, обнаруживает себя. Несмотря на варварскую, заимствованную у интервентов одежду, это поэзия. Хотя именно одежда делает ее поэзией формально. В общем, это переход, минута.
На Россию надвигается духовная ночь. Смутное время пережито, пережито с Божьей помощью, но проблема, вызвавшая крушение государства, интервенцию и Смуту, стоит по-прежнему остро. Впереди реформы, церковный раскол, "латинское пленение церкви", а в Женеве вот-вот уже родится женевец Лефорт.
Один североатлантический политик лет пять назад назвал Россию "темной страной" за то, что она не участвовала "в крестовых походах, Возрождении и Реформации". Отечественные либералы также любят говорить и писать о "культурной изоляции" Московской Руси XVI века, часто цитируют Курбского, считавшего, что Иван IV "затворил царство Руское, аки во аде твердыни", всуе поминают земную печальную участь святого Максима Грека, охотно рассуждают про сон, в который погрузилась к концу века Церковь... Все это резонно, и только остается добавить, что русская история "грустна, но не сказать чтоб уникальна": история Византии, история Иудейского царства выглядят ничуть не лучше через либеральные очки.
"Ни мануфактур образцовых, ни Реформации -- один только обскурантизм..." "Разврат придворный! Лицемерие!.." "Исайю перепилили деревянной пилой, Максима Исповедника замучили..." "Вот они, деспотии-то восточные!"
Верно, злой царь Манассия погубил пророка Исайю -- но этому нечестивцу, знаете ли, было кого губить. А в рыночной демократии, увы, пророки, святые, отцы Церкви так же точно не предусмотрены, как и злые цари, коварные евнухи, "вольчьи соборы"... Приходится выбирать. "темная" Россия выбрала своим идеалом -- святость.
И "третий Рим" -- это не социальная утопия, которую нам, русским, не удалось осуществить на практике и над которой поэтому стоит посмеяться, а потом обратиться к опыту государств с более уравновешенной социальной политикой. Третий Рим -- повседневная наша реальность, прошлое, настоящее и будущее народа нашего, тот воздух, которым все мы нечувствительно дышим.
(Три Рима новозаветной истории осуществляли последовательно то служение, которое в ветхозаветные времена было поручено Израилю. Можно поэтому говорить о Москве и как о "четвертом Иерусалиме". Тем более что в современной секуляризованной лексике "Рим" -- всего лишь символ великого государства, мировой державы, каковой Россия до недавнего времени была и, Бог даст, будет снова. Но разве привлекательны для нас сами по себе земное могущество, земная слава? Разве не сказал однажды и навсегда святой князь Александр Невский, участник крестовых походов со стороны России: "Не в силе Бог, а в правде"?)
Два события, подготовленные веками предшествующей русской истории и тысячелетиями истории всемирной, произошли в XVI веке. Грамота вселенского патриарха утвердила царское достоинство московского великого князя, и автокефалия русской церкви была признана Церковью вселенской.
А это значит -- появилось третье православное царство (после Иудейского и Римской империи Константина Великого), появилось государство, в котором некуда спешить, за пределами которого нечего искать, в котором достигнута возможная на земле полнота бытия. Россия всем своим громадным телом вступила в реальность Тысячелетнего царства.
Не надо думать, что в Православном царстве исчезают несправедливости, нищета, болезни, -- все это остается, но осмысляется по-другому и нередко принимается с благодарностью. Православное царство -- это государство, в котором правильно славят Бога. Находясь на такой высоте, трудно интересоваться еще чем-нибудь всерьез.
Нельзя без грубой натяжки идеализировать историческое бытие России XVI века. "Дух и буква истории совсем не тождественны, -- замечает по этому поводу современный православный богослов. -- Там, где преизобилует благодать, усиливается натиск греха на благодать". Так было в Иерусалиме, так было в Константинополе и Москве. Земная история трех царств изобилует взлетами и падениями, она катастрофична, она почти неправдоподобна -- короче говоря, она сращена с историей священной.
Но к тому моменту, когда Россия выпала из исторического времени, на Западе оно закрутилось с удвоенной быстротой. Ренессансный человек, голодный, злой и настырный, быстро распространялся по лицу земли, опустошал колоссальные территории в Центральной Америке и в Черной Африке, богател, оттачивал свои познания в военном деле. Промышленная революция, главное детище секуляризации, уже маячила на горизонте.
Что же произошло в этих условиях с реальностью Тысячелетнего царства? Бога славили правильно; скорби: немотивированную жестокость Ивана IV, прекращение династии, голод при Годунове, приход Самозванца, междуцарствие -- все это люди понимали как оперативное возмездие за свои же грехи и готовы были переносить. Но вот чего совершенно нельзя было вынести -- это когда Баторий захватывает Полоцк и все приходские церкви, все монастыри передает иезуитам -- в один день губит шестисотлетнее православие.
Флоровский пренебрежительно пишет о том, что церковный раскол у нас произошел вследствие отсутствия духовной перспективы ("Пути русского богословия"); думается, это тот именно случай, когда молодой ученый, имея ясную перспективу для себя лично -- преподавать патрологию в Парижском богословском институте, -- начинает недооценивать духовные проблемы "простецов".
Перспектив было несколько.
Одна из них -- хранить православие, но и обживаться в новом мире, вести диалог с инославными, чему-то у них поучиться, что-то, если удастся, и им передать... Путь магнатов Западной Руси, который в ХХ веке нашел продолжение в горьком опыте двухмиллионной "первой волны" русской эмиграции. На этом пути многие сумели сохранить верность православию, но так и не обжились в мире, чуждом и прямо враждебном православию. Другие обжились и православия не сохранили. Синтез не удался, кажется, никому.
Дети Константина Острожского, соблазнившись земной славой, приняли католичество, внуки -- католиками родились.
Второй путь -- путь старообрядцев. Остаться с Христом; уйти в сруб, в землю зарыться, но не смешиваться с ополоумевшим миром, сохранить себя, сохранить образ Божий; а если все-таки придут цивилизаторы с ружьями и начнут извлекать из сруба "для экуменистических контактов" -- что ж, дерево горит, можно его поджечь...
Какое согласие между Христом и Велиаром?
Третий путь, путь лучших людей реформы -- путь Петра и Ломоносова, -- означал готовность принять вызов западного мира, перенять вражеские хитрости, чем-то поступиться, в чем-то замараться, но в конце концов стать сильнее Запада и показать ему на деле, чья вера лучше.
Именно на этом пути и возникло русское книжное стихотворство, русская поэзия -- от Тредиаковского до Заболоцкого.

Но мы сейчас подошли вплотную к силлабической русской поэзии, а это не та тема, которой можно увлечь слушателей или хотя бы увлечься самому.
Буквально несколько слов.
Готовность принять вызов западного мира ознаменовалась в царствование Алексея Михайловича приглашением большого числа украинских священников, которые должны были завести у нас школьную науку не хуже, чем в Польше. Эти люди, номинально православные, но получившие образование или на Западе у иезуитов, или в православных школах и коллегиях Западной Руси, устроенных также по иезуитскому образцу, отличались высокой самооценкой; русская культура была для них каким-то "иксом", неизвестной величиной, вычислять которую они ни в коем случае не собирались; просветительский зуд был в них весьма велик -- они-то и принесли в Россию силлабическую поэзию.
В русских условиях силлабическая поэзия -- это проза, нарубленная на строчки и снабженная по концам строчек побрякушечками рифм.
В Польше, откуда эта поэтическая система пришла к нам, она имела значение как первая национальная стихотворная система, притом же все слова в польском языке имеют ударение на предпоследнем слоге (кроме, конечно, односложных), и не так уж трудно добиться приемлемого звучания, добиться мерности -- просто подбирая равносложные слова. В Польшу силлабическая система стихосложения проникла из Франции, в языке которой все слова тоже имеют фиксированное (на последнем слоге) ударение.
Впрочем, ни в Польше, ни во Франции с этой системой не связаны какие-то выдающиеся поэтические достижения.
Стоит ли удивляться тому, что для украинских просветителей силлабическая поэзия стала символом света, альфой и омегой учености и что учебники грамматики и арифметики, философии и медицины, вообще вся учебная программа новой школы была ими переложена в силлабические вирши.
Суффиксально-флексивные сочетания, кочующие из одного слова в другое, признавались в ту пору полноценными рифмами, безусловно допускались и рифмы тавтологические -- поэтому работа рифмоплета была чисто механической: знай отсчитывай слоги (можно по пальцам) да не ленись выуживать из океана слов любую пару, способную совокупиться на общем суффиксе: царствоваше -- бяше, сказаше -- бяше, бяше -- искушаше, желаше -- бяше, совершил есть -- ублажен был есть, монах -- иеромонах, бяше -- скончаше, бяше -- содержаше... А если силлабические стихи, в силу своей чуждости основным законам русского языка, воспринимались труднее, чем проза, труднее даже заучивались, -- что ж, тем хуже для учащихся.
Мы с вами вспоминали уже "Грамматику" Мелетия Смотрицкого (1619 год); одна из статей этой книги носит название "О просодии стихотворной" -- это серьезная попытка создать метрическую систему, применимую для восточных славян. Но и Смотрицкому пришлось взять за образец латинский учебник, составленный иезуитом Альваром; к тому же созданная Смотрицким теория стихосложения искусственна, головоломна -- до применения ее на практике дело так и не дошло. Многочисленные переводы польских руководств по версификации заполонили книжный рынок в царствование Алексея Михайловича, силлабическая теория победила практически без борьбы.
Знаменитейший поэт этой эпохи -- Симеон Полоцкий. Белорус, выученик Киево-Могилянской академии. Ловкий царедворец, воспитатель детей Алексея Михайловича: царевича Алексея, впоследствии и царевича Федора.
Первый профессиональный писатель в России, творивший за гонорар. Драматург. Чистый западник, для которого "неученая" русская культура как бы и не существовала -- настолько он презирал ее.
И вот в русской литературе -- где бережно сохранялось, где существовало уже вторую сотню лет завещание Нила Сорского ("Молю вас, повергните тело мое в пустыни сей, да изъедят е зверие и птица, понеже согрешило есть ко Богу и недостойно есть погребения". И дальше: "Мне потщание, елико по силе моей, что бых не сподоблен чести и славы века сего никоторые, яко же в житии сем, тако и по смерти"), -- в этой литературе царствует отныне широколицый такой просветитель, который знает себе цену, имеет гигиеническую привычку исписывать "по полу тетради" в день, "зело мелко и уписисто", и за жемчужины поэзии и мудрости типа:

Полезно выну бдети, не много же спати,
ибо силен сон делом злым пищы даяти, --
или:

Земли три части мокнут под водами,
четверта токмо суха под ногами,
всех есть ходящих и разум имущих,
и зверей сущих, --

или еще:
Что либо по аеру пернато летает,
того стомах лакомо во пищу желает, --
за все это прилежно взимает гонорары, имеет своих лошадей, кареты, прислугу. "Трудящийся достоин пропитания..." Имеет, главное, высокую самооценку, превосходное самочувствие -- плохой знак для человека духовной жизни.
Бог с ней, с силлабической поэзией. Конечно, со временем появились в ней и более зрелые мастера -- Феофан Прокопович в первую очередь. Стефан Яворский оставил яркий след в поэзии новолатинской ("Элегия к библиотеке"), но писал и польские, и русские стихи -- и в последних предстает весьма незаурядным, тонким стихотворцем:
Се вторый Ирод, исполнь смертна яда, --
Мазепа лютый убил мои чада.
Уподобися Россия Давиду,
Иже от сына терпяше обиду.
Но если в поэзии досиллабической главные жанры (дружеское послание, полемика по насущным и неотложным богословским вопросам) напрямую связаны с жизнью и сами стихи обслуживают жизнь, то силлабическая поэзия -- это все-таки декорация, маскировочный чехол, фиговый листок, прикрывающий русскую неученость, "русский стыд". Это или поучение какому-то предполагаемому слабоумному читателю, или стихи на случай. Случаи-то бывают разные: смерть в царской семье, крестины, измена Мазепы, Полтавская виктория, прутская катастрофа -- но все они одинаково хороши как повод. Повод взойти на кафедру и блеснуть ученостью, к месту упомянуть о Фаэтоне, о Трое, о Давиде и Авессаломе...
Школьная поэзия, искусственная.
Какое-то действительно нашествие иноплеменных, какие-то марсиане из романа Уэллса, ничем не связанные с народной жизнью, с историей -- просветители, одним словом. Именно с них начинается грустная история русского западничества, и уж как они хлопочут, как стараются, выражаясь современным языком, "быть на уровне мировой науки" -- и как безнадежно промахиваются уже в выборе цели: держат равнение на западную схоластическую науку, пораженную Декартом насмерть. Бедные, бедные просветители... Теперь на ближайшие двести лет определился их удел: гнаться за вчерашним западным просвещением, все больше отчуждаясь от своего народа и ни на шаг не приближаясь к истинному, то есть завтрашнему, западному просвещению.
А тем временем в прозе расцветает бытовая повесть, творит протопоп Аввакум -- в поэзии же все застилает этот ложный блеск, все заполоняют эти бумажные цветы. Приходится определять силлабическую поэзию как псевдоморфозу русской литературы.
Интересный факт: старообрядцы, ушедшие от просвещенства в скиты, в леса, дали на исходе петровской эпохи высшие, может быть, образцы русской силлабики.
В старообрядческом монастыре на реке Выге (это Олонецкая губерния) завелась при братьях Денисовых крупная книгописная мастерская, библиотека, свои школы -- здесь был центр раскольничьего просвещения на русском Севере. А Андрей Денисов, из песни слова не выкинешь, тоже слушал в Киеве риторику и поэтику -- может быть, и у самого Феофана Прокоповича. И вот в старообрядческом стихотворчестве, с его темами конца света, наступления царства антихриста (тяжелые темы), появляются силлабические стихи.
Вот, например, изящное окончание "Рифм воспоминательных", посвященных памяти как раз старшего из братьев Денисовых, Андрея Денисова:

Тем же молим Ти ся, боже,
Покой душу в райском ложе
Сего верного Ти раба,
Воина церковна храбра,
Течения си скончаша
И веру зело соблюдаша.
Прочее, Царю Превечный, --
Соблюди и в живот вечный.
Правды венцом венчавая,
Павлов глагол скончавая,
Милость показуя над ним
В бесконечны веки. Аминь.

Очевидно, что к концу петровской эпохи силлабическая поэзия уже не выглядела тем, чем она была на самом деле: плодом латинского влияния на Русскую Церковь и русскую культуру, -- а выглядела остатком доброй московской допетровской старины. Иначе бы старообрядцы ее не приняли.
Во всяком случае, силлабическая поэзия воцарилась всюду, ее приняли все слои русского общества.
А ее нежизненность, абсурдность и предопределили, наверное, ту легкость, с которой русское дворянство тут же и попало в рабство к чуждому языку -- французскому, -- к духу его и формам. От силлабических виршей немудрено было и на край света сбежать, не то что в Париж.

Поэт, произведениями которого открывается любая антология русской поэзии, -- князь Антиох Кантемир.
Константин Сергеевич Аксаков, чьи мнения всегда заслуживают внимания и уважения, отозвался о Кантемире достаточно резко: "Кантемир был острый человек -- и больше ничего", -- то есть фактически отказал ему в звании поэта. Но мы понимаем, что Константин Аксаков не был знаком с князем Антиохом Дмитриевичем лично (более ста лет их разделяют) и его отзыв об остроте Кантемира -- это признание остроты кантемировских сатир. Как стихотворец Кантемир целиком принадлежит переходной эпохе. В чем же его отличие от Симеона Полоцкого? Та же силлабика, то же просвещенство. Разве что антиклерикализм прибавился.
(Кстати сказать, предок Антиоха Кантемира стал молдавским господарем, свергнув с трона своего предшественника -- отца Петра Могилы. Вследствие чего Петр Могила очутился в Киеве и основал там академию, в которой выучился Симеон Полоцкий. Такая вот неожиданная тема, молдавская, зазвучала в истории русской поэзии.)
Но когда Жуковский в ранней своей статье сравнивает Кантемира с Ювеналом -- в этом почти не чувствуется натяжки. Это всерьез.
Кантемир прежде всего очень крупная человеческая личность. И хотя он проблуждал всю жизнь в дебрях силлабической теории, эти заросли не могли скрыть целиком его фигуру: на поверхности оставалась голова.
"За музыкою только дело", -- учит П. Верлен (перевод Б. Пастернака). Музыки в стихах Кантемира никакой нет, читать их трудно, но зато разбирать, изучать -- наслаждение. Ведь не в одной только музыке дело! "Удивляешься и радуешься: рассчитывал на знакомство только с автором, а познакомился с человеком" -- к творчеству Кантемира вполне приложимы эти замечательные слова Паскаля. "Автор" ведь принадлежит "литературе"; стремится ли он отвоевать в ней местечко для себя, для своего авторства, враждует ли с нею -- в обоих этих случаях он ни о чем, кроме литературы, думать не может. А Кантемир менее всего озабочен чужими словами, чужими ритмами, чужим вдохновением -- у него свои мысли, своя боль.
Кантемир в стихах очень умен и при этом -- открыт, простодушен, до странности иногда откровенен. Редкое, чарующее сочетание! "Мой чистосердечный Кантемир" -- так называл его Батюшков.
Язык кантемировских сатир близок к живой разговорной речи. В этом отношении Кантемир как бы продолжает начатое Наседкой, Шаховским и полностью игнорирует опыт Симеона Полоцкого. Но говорить об участии Кантемира в так называемом "литературном процессе", о влиянии его стихов на развитие русской поэзии не приходится: он писал в стол, и первое издание его сатир появилось в то время, когда уже весь ученый и литературный мир России признал открытия, сделанные Тредиаковским и Ломоносовым.
И успеха (тем более большого успеха, коммерческого) сочинения Кантемира никогда не имели.
Однако слова, сказанные им о своих стихах: "Умным понравится голой правды сила", -- нередко находили себе подтверждение в прошлом, да и в настоящем иногда оправдываются.
Запомните сравнение Жуковского; внимательно прочтите хотя бы одну Пятую сатиру -- я уверен, что вас это заденет всерьез.
А пока прочтите небольшой отрывок из Первой сатиры, написанной Кантемиром на двадцатом году жизни:

Молчи, уме, не скучай, в незнатности сидя.
Бесстрашно того жилье, хоть и тяжко мнится,
Кто в тихом своем углу молчалив таится;
Коли что дала ти знать мудрость всеблагая,
Весели тайно себя, в себе рассуждая
Пользу наук...
* * *

Первые годы после смерти Петра I, вообще говоря, ужасны. Извержение вулкана закончилось, огонь потух, взгляд созерцает только следы разрушений. Пованивает гарью.
Литература в параличе. Русский язык, еще недавно столь мощный и гибкий у Аввакума, теперь представляет собой уродливое и жалкое зрелище: на треть это варваризмы, на треть -- площадная и рыночная лексика, на треть -- церковно-славянские слова, которые в подобной компании выглядят на редкость нелепо.
В это-то время в Париже обучавшийся там наукам юноша Тредиаковский возвращается мыслями к оставленной на время России, тоскует по ней, смущается духом, берет перо, чернильницу, начинает:

Начну на флейте стихи печальны,
Зря на Россию чрез страны дальны:
Ибо все днесь мне ее доброты
Мыслить умом есть много охоты.

Как сказал в нашем веке поэт Ходасевич:

В тот день на холмы снеговые
Камена русская взошла
И дивный голос свой впервые
Далеким сестрам подала.

Ходасевич имел в виду снеговые холмы Фрейберга, на которые русская камена взошла в 1739 году, по случаю написания Ломоносовым оды на взятие Хотина, -- думается, что первое ее явление было одиннадцатью годами раньше, что взошла она на парижские снеговые холмы и оттуда подала дивный голос латинским сестрам, сказав:

Виват Россия! виват драгая!
Виват надежда! виват благая!

О благородстве твоем высоком
Кто бы не ведал в свете широком?

Твои все люди суть православны
И храбростию повсюду славны;
Чада достойны таковой мати,
Везде готовы за тебя стати.

Чем ты, Россия, неизобильна!
Где ты, Россия, не была сильна?

Сто мне языков надобно б было
Прославить все то, что в тебе мило!

Среди любителей русской поэзии репутация Тредиаковского никогда не была высока, все помнят "Стоит древесна к стене примкнута...", многие читали роман Лажечникова "Ледяной дом", в котором поэт наш изображен в самом непривлекательном виде. Крупицей подлинного поэтического таланта Тредиаковский обладал, но действительно это был человек незнатный, попавший в то жестокое время в высший круг и не всегда умевший сохранить в нем свое достоинство. Приема такого, знаете, жеста -- у него вообще не было. Парвеню, разночинец. К тому же еще и педант законченный.
Письма Тредиаковского читать тяжело. То он упоен свыше меры успехом своей (то есть, конечно, тальмановской) "Езды в остров любви" и неизящно так пыжится, то унижается -- и тоже сверх меры, тоже некартинно.
Впрочем, это все внешние какие-то особенности, внешние черты характера, которые могли бы огорчать жену Василия Кирилловича и до которых посторонним людям, в сущности, не должно быть дела. А личность Тредиаковского как теоретика литературы, как ученого -- личность выдающаяся, достойная вечной памяти и уважения.
1735 год -- год издания его трактата "Новый и краткий способ к сложению российских стихов" -- одна из ключевых дат в истории нашей литературы.
Тредиаковский почувствовал, что некоторые русские силлабические вирши не так плохи, как положено им быть, -- и именно из-за того, что русские сочинители то и дело отступают невольно от польских правил, увлекаемые внутренней логикой родного языка.
И вот он совершает свой подвиг: провозглашает и обосновывает тонический принцип стихосложения, вводит понятие "стопы" (и предлагает мерить стих стопами, а не слогами), предлагает вполне удовлетворительные образцы новой поэзии.
В январе 1736 года Ломоносов на последние гроши покупает эту книгу и бережно, ревниво (по счастливому выражению А. Морозова) увозит ее с собой за границу.
Вот слова из трактата "Новый и краткий способ к сложению российских стихов", достойные особенного внимания и сочувствия:
"Всю я силу взял сего нового стихотворения из самых внутренностей свойства, нашему стиху приличного; и буде желается знать, но мне надлежит объявить, то поэзия нашего простого народа к сему меня довела".
(Лишний раз подтверждается мысль К. Аксакова: "Источник внутренней силы и жизни и, наконец, мысль всей страны пребывают в простом народе". Мы можем что-то сделать на поприще личной деятельности, личного сознания только тогда, когда между нами и народом нашим есть "непрерывная живая связь и взаимное понимание".)
Но гением Тредиаковский не был. Предмет, на котором он споткнулся, это тот именно предмет, о который всегда претыкаются обыкновенные люди. Этот предмет -- мода.
В моде был одиннадцатисложный стих, и, естественно, Василий Кириллович рассчитал свою систему под одиннадцатисложник. И вышло, что, делая ударение на последнем слоге перед цезурой (на седьмом), правильного чередования стоп можно добиться, только применяя хорей. И следовательно, русское стихосложение должно быть обязательно двухстопным и почти исключительно хореическим.
Двигаясь в обратном направлении, получим: русское стихосложение должно быть хореическим, для того чтобы получался одиннадцатисложник. А для чего обязательно одиннадцатисложник? Такие вопросы человеку обыкновенному в голову не приходят.
По сути дела, Тредиаковский, как некий трудолюбивый крот, прорыл совершенно непроницаемую плотину -- первым, от начала и до конца -- и почил на лаврах, оставив вполне бессмысленную перегородку, которую богатырь Ломоносов вышиб шутя, одним ударом ноги.
И поэзия хлынула.
"Письмо о правилах российского стихотворства", написанное Ломоносовым в том же, 1839 году, что и ода на взятие Хотина, воспринимается