Откройте свой Мир!

Записки со дна мёртвого моря
27.02.2013 | Автор: admin

25 лет назад казахстанский журналист Юрий ЛУШИН прилетел на берег исчезающего моря. И написал честные, проникновенные строки. Они и сегодня читаются на едином дыхании. Вот почему в традиционной рубрике «Опыты современных мемуаров» мы решили вернуть читателя к событиям тех дней. Чтобы позже рассказать, что же изменилось в тех краях…



Спрыгнув прямо на дно моря с борта экспедиционного грузовика – нашего сухопутного ковчега, я пошёл по песку, проламывая покрывавшую его сухую соляную корку, давя подошвами мелкие ракушки. Тотчас же надвинулась на меня сплошная стена сухой горячей пыли с привкусом соли, казалось, заменявшей здесь сам воздух. Сухой горячий ветер заставлял её непрестанно двигаться, обжигал ноздри, слезил глаза. Стало трудно дышать, захотелось пить, но я знал, что на многие десятки километров окрест воды не найти. Я шёл по высохшему дну бывшего Аральского моря в тщетной надежде обнаружить хотя бы след чего-то живого, хотя бы звук живой услышать…
Неужели он обречён?

Но мёртвые солёные пески не могли дать ни жизни растениям, ни приюта птице или зверю. Своим мрачным безмолвием они свидетельствовали о всемогуществе человека. Ещё бы: 35 миллионов лет жил Арал, а люди умертвили его за каких-то неполных тридцать лет и близки к тому, чтобы вообще стереть и остатки моря с лика земли. Что и говорить, мы не ждали милостей от природы, но ответную её жестокость теперь воспринимаем почему-то как незаслуженную кару, а вместо ковчега путешествуем по морю на грузовике…

Я смотрел, как приехавшие на нём младшие научные сотрудники и кандидаты наук из лаборатории араловедения (она базировалась в Нукусе), брали с разной глубины пробы грунта, вгрызаясь в его толщу ручным буром. Они измеряли уровень грунтовых вод и насыщенность их солями, обрабатывали пески растворами полимеров, образующими на их поверхности плёнку, пред отвращающую образование подвижных барханов. И с горечью убеждались в том, что самые соле- и засухоустойчивые растения, которые они высадили в предыдущий приезд, выжить не смогли. «Чем помогут их хлопоты погибающему морю?» – с сомнением подумал я, а вслух спросил:

– Неужели Арал обречён?

– Представьте себе, – ответил вроде бы невпопад кандидат биологических наук Сапарбай Кабулов, – что на этом самом месте, где мы сейчас стоим, плескалась тринадцатиметровая толща воды…

Боже правый, как это представить? Кабулов предлагал мне невозможное. Вот когда больно резануло по сердцу! Совсем недавно воды было хоть залейся. Свистел в снастях влажный морской ветер, срывал с волн гребешки. Реяли над рыбацкими лодками аральские чайки. Море удивляло: глянешь в глубину – прозрачно, посмотришь вдаль – синее неба. Конечно, любой физик быстро разобрал бы по косточкам этот феномен, но я не хотел объяснений. Они убили бы тайну.

Таким я увидел Аральское море на картине, висевшей в холле гостиницы города Муйнака. Подойдя поближе, обнаружил подпись художника и дату: Петросян, 1977 год. Картина как картина – масло, холст, метр на полтора размером. Но она знаменита тем, что маринист Петросян один из последних писал с натуры ЖИВОЕ море. Через год после её создания из моря выловят последнюю рыбу, за год до этого перекроют Сырдарью глухой плотиной, а немного позже и Амударью. Впадать в море они будут только на карте. Бумажные реки в бумажное море. Тогда как настоящее начнёт стремительно уменьшаться в объёме. Предполагал ли такое художник?

…Они вызывали жалость, как вызывает жалость чья-то неприютная старость. Брошенные на произвол судьбы, забытые людьми, давшими им когда-то жизнь, они умирали здесь медленной некрасивой смертью. Лишённые родной, привычной стихии, они казались в этих бесплодных песках случайными пришельцами иного мира. Но они ещё помнили морские сны, помнили, что раскалённый песок, в который они с каждым годом погружались всё глубже, ещё не так давно был прохладным дном моря. Они – эти рыбацкие сейнеры, буксиры и другие суда, бороздившие некогда вольные воды Арала, – помнили, как люди предали их, а море ушло от привычных берегов.

Я тронул ладонью проржавевший борт корабля с ещё различимой на борту надписью «Советская Каракалпакия», и мне показалось, что корпус судна дрогнул. Но нет, попавшие на кладбище не оживают. Ветер, свивая солёную пыль в столбы, гнал из пусты ни к мёртвым кораблям своих гонцов – смерчи. Они раскачивали кора бельную цепь, издававшую глухие похоронные стоны.

Поднявшись на палубу, я сверху окинул взором всё кладбище кораблей (их было десятка два), а за ним поодаль ещё одно. (Потом, облетая море на самолёте, я видел брошенные корабли повсеместно – прямо на морском берегу). В высохших бухтах Аральска, Бугуни, Каратерени. Всё вокруг было печально и бесприютно, если бы не огромное белокаменное здание, оживлявшее горизонт.
Мираж эпохи «развитого социализма»

– Это не мираж, – усмехнулся секретарь Муйнакского райкома партии Жумабай Батыров, – сейчас подъедем, увидите.

Сначала мы ехали по асфальту. Чем дальше, тем больше станови лось по сторонам барханов, которые в конце концов погребли под собой дорогу. Последние сотни метров наш вездеход пробивался прямо по пескам.

– Море плескалось почти у самой дороги, – пояснил Батыров, – прохладное, чистое, рыбное. Вдоль побережья стояли пионерские лагеря, зоны отдыха. Сейчас, видите, и следа не осталось, кроме вот этого…

Приехали. Высокие ворота с традиционным запрещающим знаком «кирпичом». Высокая металлическая ограда, за которой белокаменный двухэтажный особняк, Номера «люкс», газ, канализация, ванные. Мраморные полы, бильярд, кинозал. Дом для сторожа и охраны, гаражи, котельная, летняя эстрада, водопровод, пересохшие русла арыков со следами растений по берегам. И ни души. Никто никогда за многие годы в особняке не жил.

Всё это было возведено по личному указанию «хозяина» Узбекистана Шарафа Рашидова. Тут должны были отдыхать его друзья, приближённые, его московские покровители и он сам. Тут задумывались проекты плавучих юрт на специальных плотах-помостах, чтобы дорогим гостям не докучала жара, чтобы непосредственно из вод морских доставлялся туда знаменитый, тающий во рту аральский усач, шип или сазан.

Уже дельта Амударьи превратилась в жалкий ручеёк, уже обсыхали по берегам уходящего моря корабли, уже рыбаки Муйнака меняли профессию и разъезжались кто куда, потому что нечего стало ловить в пересолённом мо ре. Но по-прежнему катился по Узбекистану дутый хлопковый вал, полным ходом продвигалось строительство «объекта № 1» на побережье Арала. Когда же «стройка века» завершилась, то оказалось, что особняк стоит в пустыне, что миллионы потраченных рублей ушли в песок.

– Что теперь с ним делать, никто не знает, – сокрушался секретарь райкома, – ни одна организация на баланс его не берёт.

Ах, белые гостевые юрты на синей аральской волне! Они тоже, как и несуществующий хлопок, оказались припиской Рашидова. Трагичнее всего то, что в уплату за приписки пошло море.

…С вершины большого бархана я смотрел на квадраты рисовых чеков, уходивших к линии горизонта. Словно бесчисленные зеркала, они блестели под солнцем, отражая небо и гася сочившийся из него зной. Там, в чеках, прорастали стебли риса, и я знал, что для хорошего роста ему нужна только проточная вода. И она текла, текла. Я видел, как заливают рисовые чеки здесь, в Каракалпакии, а ещё раньше в Чардаре на юге Казахстана и в Кзыл-Ординской области. Я неоднократно наблюдал поливы «белого золота» – хлопка, ставшего причиной «белой смерти» миллионов гектаров земли. Её повторного засоления и вывода из оборота. Это случалось и в Туркмении, и в Узбекистане, и в Чимкентской области, и здесь, в Каракалпакии.

С уверенностью могу сказать: нигде и никогда нормы полива не соблюдались. Везде и всегда они превышались. Иногда в три, четыре раза. И это при средней норме в 10 тысяч кубометров воды на гектар. Разумеется, подобное браконьерство всегда объяснялось благими побуждениями – борьбой за повышение урожайности хлопка и риса, так необходимых народу, стране. Но не любой же ценой!

Происходило это ещё и потому, что вода никому ничего не стоит. У неё нет цены. Зачем же её считать, зачем соблюдать какие-то нормы? Вот и льют. Порядка не будет, пока мы не установим цену на воду. А то ведь повсюду жалуются на её нехватку, просят ещё увеличить нормы. Но при этом все каналы, большие магистральные и более мелкие внутрихозяйственные бегут в земляных, вернее, песчаных, руслах. Огромные массы воды фильтруются через пески, вызывая подъём грунтовых вод, а с ними и солей, образуя в пустыне болота, подтапливая города.

Знаменитый Каракумский канал, протянувшийся почти на 1300 километров, буквально окружил Ашхабад болотами. Для спасения города пришлось пробурить полтораста скважин, чтобы насосами откачивать «лишнюю» воду. Это в пустыне-то! В Средней Азии ещё в древние времена существовала поговорка, дошедшая до наших дней: «В пустыне родит не земля, а вода». Увы, теперь возникла другая: «В пустыне губит не песок, а вода».

В орошаемой, конечно, пустыне. В Тедженском оазисе из семидесяти тысяч гектаров орошаемых земель засолены почти пятьдесят тысяч; на Хаузханском целинном массиве заболочена, выведена из строя половина земель из ста тысяч гектаров, похожая ситуация угрожает Кзыл-Ординской и Чимкентской областям Казахстана. На одном только участке Каракумского канала от водозабора на Амударье до Мургаба по тери воды на фильтрацию и испарение составляют до 60 кубометров в секунду. На всём его протяжении безвозвратно уходит в песок около десяти кубокилометров воды, что почти равно все му притоку в море Сырдарьи или трети Амударьи в 1961-м, ещё сравнительно благополучном году. То есть целая река теряется. Земля Кара калпакии с самолётной высоты стала местами походить на Карелию, но то не благодатные озёра здесь, а те же болота. Как же не хватает этой воды теряющему силу Аралу…
И один в пустыне воин

Стоя на вершине бархана, я смотрел на рисовые чеки и слушал Анатолия Лигая, старожила здешних мест. Ему шестьдесят, в Каракалпакии он родился и вырос. Обошёл пешком все Приаралье в качестве проводника научных экспедиций. Избороздил на лодке обширную дельту Аму и морские заливы, охотился и рыбачил, лес выращивал в лесопитомнике. Когда же не стало ни зверя, ни рыбы, он встал на защиту Арала. В одиночку. Писал в Верховный Совет республики, в обком партии, в ЦК. О плохом состоянии каналов, о заболачивании пустыни, о несовершенных севооборотах, о дедовских методах полива с помощью кетменя и арыков и, как следствие, о неоправданных потерях воды. О трагедии усыхающего моря и собственных проектах его спасения.

Везде от него отмахивались. Тогда он с помощью сыновей изготовил из старых, списанных, брошенных в металлолом сельскохозяйственных машин, тракторов, ирригационной техники целый парк механизмов. Широкозахватный бульдозер – на базе комбайна. Сеялку-каналокопатель для бахчевых культур. Машину для очистки каналов, универсальный трактор, способный работать как насос. А ещё компрессор, сварочный аппарат, электростанцию и экскаватор. И взялся самостоятельно, никому не доложившись, за очистку каналов, за отвод грунтовых вод в дренажные коллекторы.

А потом сделал из брошенных барж плотину-лоток, чтобы с её помощью увлажнить часть пустыни, выращивать там камыш на корм скоту и рыбу для людей. Его едва не отдали под суд за самоуправство. Тогда Лигай обратился в сельхозотдел обкома партии за помощью. Попросил в аренду кусок высохшего морского дна, обещая вернуть его к жизни.

– Ты где живёшь, в Америке, что ли? – возмутился заведующий. Напугал Лигай чиновников. Впрочем, это было ещё до того, как страну взбудоражило крепкое слово «перестройка». Сейчас его сыновья на арендном подряде выращивают для совхоза овощи. Он им помогает. Но боль за Арал не отпускает его. На старенькой машине он по собственному почину объездил самые крупные рисосеющие районы Каракалпакии – Караузякский и Тахтакупырский. Вдоль всех каналов проехал, у всех приёмников сбросной воды побывал и поразился. В каждом хозяйстве оказались не обозначенные на картах рукотворные озёра, сбросные коллекторы зарастали камышом, а вода просто уходила в пески. Все это он нанёс на самодельную карту, а когда подсчитал общую площадь бесполезного водного зеркала, то ахнул – она оказалась почти равной площади Арала.

– Можно ли спасти море при таком уровне хозяйствования? – резонно спрашивал он.

Впервые мощные солепылевые выносы с высыхающего дна Арала зарегистрировала в 1975 году из космоса орбитальная станция «Салют-4». Они обрушивались на орошаемую зону Каракалпакии, достигали Хорез ма и Ташаузской области, в зависимости от силы ветра уносились на полтысячи и более километров. Учёные подсчитали, что лишь один та кой вынос способен перенести полтора миллиона тонн солёной пыли, а ежегодно до 75 миллионов тонн (по новейшим данным, до 100 миллионов).

Это означает, что возникла реальная угроза самому существованию плодородных оазисов, а с дальнейшим усыханием моря она возрастёт многократно. Это означает, что вместо моря мы получим новую пустыню Аралкумы (тогда она сольётся с существующими Каракумами и Кызыл кумами и станет соперничать с Сахарой). Хотя нас всё время пичкали сказками, как осушенное дно Арала превратится в цветущие хлопковые и рисовые плантации. Каким образом, если для существующих оазисов не хватает поливной воды? Значит, заведомо врали? Надеялись искупить враньё переброской северных рек?

Не стану называть фамилию академика, придумавшего сказку, его точка зрения теперь иная. Уверен: если бы всенародно обсуждался проект полного истребления Амударьи и Сырдарьи на полив (жертвуя Аральским морем), вряд ли народы Средней Азии и Казахстана допустили бы его осуществление в нынешнем варианте. Но проект не обсуждался. Он рекламировался, причём рекламировался заведомо односторонне…

– По сути дела, – рассуждал на дне бывшего моря кандидат биологических наук Сапарбай Кабулов, – поставлен широкомасштабный эксперимент на выживаемость человека и природы в условиях своеобразной химической экспансии.

Вспомним, как это начиналось. При экстенсивном освоении огромных территорий спешно пускались в оборот и сильно засоленные земли (но ПЛАН, ПЛАН, ПЛАН!!!), от которых заведомо нельзя было ждать высоких урожаев. Но хотелось, а потому во всеуслышание и обещалось. Как же выполнить обещанное? Пытались подхлестнуть урожайность колоссальным количеством минеральных удобрений (на гектар вносили до 600 килограммов, намного больше нормы), пятнадцатикратные превышения распыляемых ядохимикатов и дефолиантов тоже не считались излишней щедростью.

К тому же севообороты не соблюдались, сеяли каждый год хлопок по хлопку. По этим причинам неуклонно ухудшались качество волокна и пищевые достоинства риса. Повсеместно увеличили (негласно) нормы полива, и реки перестали впадать в море. («Пусть Арал красиво умирает, он бесполезен», – сказал тогда один из руководителей Минводхоза). Нашлись «смелые» экспериментаторы, которые обосновали – вопреки здравому смыслу, науке и вековому опыту – возможность вторичного использования поливной воды, идущей обычно на сброс. И началось стремительное вторичное засоление земель. Для их промывки требовались все новые порции свежей воды, какие уж тут нормы? Прибавьте к этому солевые выбросы со дна высыхающего моря. Нет, не получалось у моря умереть «красиво»…
Дума о неродившихся гениях

Нашлись «гуманисты», разрешившие уже использованные поливные воды с высоким содержанием солей, гербицидов и ядохимикатов, в них растворённых, спускать с полей не в дренажный коллектор, а непосредственно в реки. Чтобы они были полноводнее. Ведь воды-то братским народам в низовьях не хватает. Нашлись «экономисты», не пожелавшие тратить деньги (народные ведь, жалко) на очистку промышленных стоков. А давайте сбрасывать их туда же, в реки. В результате вода рек Амударьи, и особенно Сырдарьи, в нижнем их течении стала походить на некую суспензию, в которой самым безобидным компонентом оказалась соль. Впрочем, так ли она безобидна, если в литре её содержится до трёх граммов, если состоит она из сульфатов и ядовитых для большинства растений хлоридов? Чай в такой воде завариваться отказывается. «Гуманисты» как-то упустили из виду, что в Каракалпакской АССР Узбекистана и в Кзыл-Ординской области Казахстана других источников питьевой воды, кроме рек, практически нет. Десятки тысяч людей вынуждены пить отравленную воду.

Первый секретарь Кзыл-Ординского обкома партии Еркин Ауельбеков говорил мне: «Для жителей нашей области Министерство здравоохранения республики решило сделать отступление от ГОСТа, утвердив «Временные нормы до 1990 года», по которым нам разрешается употреблять воду Сырдарьи. Как будто у нас пищеварение и желудки другие». Каракалпакам повезло ещё меньше. У них нет и временного разрешения на употребление отравленной амударьинской воды, приходится пить так. Всё равно выхода нет. Однако болеют при этом кзылординцы не меньше, чем каракалпаки.

Уровень почечно-печёночных заболеваний в Приаралье в несколько раз выше, чем в целом по стране. Есть пункты, где детская смертность достигает ста человек на тысячу родившихся. Это страшно. Проблема воды обернулась социальными драмами. «Красивое» умирание Арала приводит к глобальным изменениям климата. Отравление рек – к гибели людей, деградации земель.

– Безнравственно губить реки, безнравственно убивать море, – говорил биолог Кабулов. – Безнравственно говорить о его бесполезности, да и как можно оценить живую природу? Спасая море, мы спасаем людей. Кто может оценить потерю Арала? Никто.

Ах, уважаемый учёный, как вы ошибаетесь. Есть ведь такой человек, который знает точную цену Аралу, есть: это министр водного хозяйства СССР Н.Ф. Васильев. Несколько лет тому назад, на одной из встреч с коллективом Минводхоза я спросил его:

– Николай Федорович, вы прекрасно знаете, что Аральское море мелеет. Что реки до него не доходят и вся их вода разбирается на орошение. Что исчезла рыба, и тысячи рыбаков остались без работы. Что в заповеднике на острове Барса-Кельмес гибнут куланы и сайгаки. Животные пили морскую воду, но потом из-за обмеления концентрация солей в ней многократно повысилась. Как вы оцениваете потерю Арала?

– Очень просто, – хладнокровно ответил министр, – подсчитано, что море стоило девяносто миллионов…

Признаюсь, меня оглушили доступность и простота оценки бесценного. Я плохо слышал дальнейшие пояснения насчёт миллиардных прибылей, которые приносит поливное земледелие сегодня. А завтра? Мне-то хотелось узнать, что будет завтра, если уже сегодня оазисы заносит солью Арала… Впрочем, оказалось, что министр несколько продешевил. Вот сотрудники института алма-атинского института «Союзгипроводхоз» В. Панфилов, А. Желобаев, В. Мясников в полемике с писателем С. Залыгиным относительно поворота северных рек выложили на стол кругленькую сумму за Арал – сто миллионов рублей. Щедрые ребята, ничего не скажешь. Правда, в той же статье в журнале «Новый мир» они чистосердечно признались, что сумма эта, в общем-то, плёвая, поскольку не дошедшая до моря вода приносит прибылей раз в сто больше. Но кто ответит, как оценить несостоявшуюся жизнь хотя бы одного ребёнка? А может быть, он бы стал талантливым художником, врачом, учёным? Если б он оказался гением? Как оценить трагедию каракалпаков, казахов, русских и корейцев, вставших перед дилеммой: либо приспособиться к тихой химической войне, либо покинуть родину?
Как хоронили два весла

Старик взял вёсла и вышел на улицу. День клонился к закату, жара спадала. «Куда вы, ата?» – спросила его внучка. «К морю», – ответил он и шагнул в пески. Она удивленно смотрела ему вслед. Давно уже море покинуло Бугунь, отошло на многие десятки километров. Давно уже вместо волн захлестывали бывший рыбацкий посёлок песчаные барханы, самый большой из которых поднимался выше двухэтажной школы. Каждый год приходилось бульдозерами сдвигать его в сторону, спасая школу. А сколько домов погребено под песками и здесь в Каратерени, в других рыбацких посёлках! Бывших рыбацких. Старый Кожабек Мендыбаев подошёл к старой шхуне, лежавшей на боку, словно вы брошенная волнами дохлая рыбина. Сквозь ее оголённые рёбра-шпангоуты просвечивало небо и пыталась жить чахлая трава. «Прощай, старушка, – шепнул он, – все мы бывшие», – и побрёл прочь, в барханы. Теперь шагал Кожабек по самым рыбным некогда местам, самым когда-то любимым. Здесь он учился рыбацкому ремеслу, отсюда девятнадцатилетним парнем в 1921 году вместе с другими рыбаками Арала отправлял в ответ на телеграмму Ленина аральскую рыбу голодающим Поволжья. «Много было рыбы, казалось, не выловить никогда, – подумал он, – а теперь только песок. За что ты покарал нас, аллах?» Он встал на колени и помолился на восток. Потом взял весло и начал им копать в рыхлом песке яму по длине второго весла. Копать было нетрудно. Сложив в яму оба весла, он руками нагрёб на них песчаную горку. Похоронил…

Кончилась вера Кожабека Мендыбаева в то, что Арал вернётся. Вчера услышал он от соседа, тоже бывшего рыбака, что его сын, экскаваторщик, перегородил русло Сырдарьи глухой плотиной. Если реки перестают впадать в море, то зачем аральскому рыбаку вёсла?

…Синдром Арала – перерезанные вены рек. Синдром Арала – исчезающее море, вместо которого появляется рукотворная пустыня. И кладбища кораблей, и отравленные воды, и засыпанные песком дома, и без работные рыбаки – всё это синдром Арала. Остров Муйнак в Каракалпакии давно стал материком. Железнодорожная станция под названием «Аральское море» в Казахстане оказалась далеко в пустыне, потому что Арал ушёл от неё на сотню километров.

Медики зарегистрировали в молоке каракалпакских и казахских матерей повышенную концентрацию соли. Это ли не синдром Арала? Ещё продолжает работать в Аральске рыбоконсервный завод, но рыбу океаническую доставляют сюда с Дальнего Востока. На такой же завод в Муйнаке её везут из Риги, Таллинна, Мурманска, Калининграда. Сначала по железной дороге в Кунград. По том свыше ста километров на машинах. Иначе была бы в Приаралье повальная безработица. И это тоже синдром Арала. А ведь когда-то мо ре давало 500 тысяч центнеров первоклассной рыбы, какой ни в одном океане нет. Жизнь на его берегах бурлила. Теперь море мертво.

Впрочем, удалось мне увидеть всё же настоящего аральского шипа – из семейства осетровых. Дюжая рыбачка с трудом удерживала в руках огромную рыбину. Только вот жаль, что сотворены были обе … из гипса, окаменели статуей у ворот Аральского рыбокомбината. Синдром Арала.
Что скажут «гуманисты»?

Знаю, прекрасно знаю, что скажут мне «гуманисты» из Минводхоза. Что в 1950 году в регионах Средней Азии и Южного Казахстана орошалось 2,9 миллиона гектаров земли, а сейчас 7,2 миллиона. Что с них мы получаем сельскохозяйственной продукции более чем на 15 миллиардов рублей – вместо прежних 3,8 миллиарда. Что страна обрела хлопковую независимость. Да, 95 процентов всего хлопка и около 40 процентов всего риса страна получает отсюда. Но вот какой парадокс: 25 лет тому назад килограмм отборного риса стоил на рынке города Ходжейли в Каракалпакии 70 копеек, теперь же – около двух рублей. Справедливости ради скажу, что полки магазинов ломятся от пакетов с рисом, но его почему-то мало кто берёт. Не тот рис.

Так стоит ли производить негодную продукцию? Не лучше ли сократить часть посевов риса, требующего колоссальных расходов воды, а освободившиеся земли занять менее влагоёмкими культурами? Выращивать, например, корма, а на их основе развивать молочное и мясное животноводство. (За все дни своей командировки в Муйнаке я ни в одном магазине ни разу не видел в продаже ни мяса, ни молока, ни овощей. Как живут люди – загадка). А сэкономленную таким образом воду незамедлительно отправить в Арал.

Теперь о «хлопковой независимости». В чём, собственно, её суть? Может быть, в том, чтобы делать из хлопка больше масла, тканей, майонеза, денежной бумаги и т.п.? Или больше производить из него взрывчатых веществ? Кто бы мне это объяснил? Кто бы объяснил, почему нужно почти третью часть всего узбекского хлопка отправлять на экспорт (и не только в страны социалистического содружества, но и разным фирмам Франции, Японии, ФРГ, Италии)? Так, может быть, для независимости нам достаточно остающихся двух третей? Вот где кроется резерв для преодоления синдрома Арала. Ведь надо понять, что никакая валюта, вырученная за хлопок, не спасёт Арал. Надо понять, что его аналога в природе не существует. Нет ему цены…

И вот ещё что: в Казахстане коллекторно-дренажные воды сбрасываются не в море, а в Сарыкамышскую, Арнасайскую, Айдарскую и другие впадины в пустыне. В них накопилось уже более ста кубокилометров воды. Одни лишь Арнасайские разливы протянулись на 200 километров при тридцатикилометровой ширине. Если направить после очистки эти запасы в Арал, это остановит его деградацию. Похоже, что деятели Минводхоза и «Союзгипроводхоза», поняли, наконец, что полная потеря Арала способна погубить и хлопок, и рис, и оазисы. Но поняли своеобразно. Создаются, например, проекты отчленения небольших частей Арала (для развития рыбоводства и рыболовства) с помощью морских дамб (опять миллиардные затраты, но в «цену» Арала их, конечно, не включат) как со стороны Каракалпакии, так и со стороны Аральска. Опять втихую, опять без широкого общественного обсуждения.

Знают ли об этих сомнительных проектах «Комитеты по спасению Арала» в Узбекистане и Казахстане? Упорно и целенаправленно (несмотря на возражения государственной экспертной комиссии) прокладывается по территории Хорезмской области и Туркмении новый Ташаузский канал, берущий начало у Туямуюнского водохранилища. Длина его – почти 200 километров, причём 145 из них, так называемая холостая часть, пройдёт по глухим пескам, где нет ни населения, ни окультуренной земли. И вновь канал в песчаном русле, обещающем половинные потери воды на фильтрацию, гарантию пустынных болот и… реальную угрозу подтопления города-музея Хивы (согласно технической документации сильное влияние канала на уровень грунтовых вод очутится в тридцатикилометровой зоне, а до Хивы всего 12 километров). Просто диву даёшься, до чего же у нас упорные и щедрые чиновники. За государственный счёт, разумеется…
Струна надежды

А море между тем ждёт реальной помощи. Я думаю об этом в самолёте, который летит над Аралом. Летит низко, и лётчики показывают плоские песчаные острова, которых раньше не было. Обмелело море. Сквозь прозрачные его воды отчётливо просматривается дно, исчерченное странными параллельными полосами, уходящими к берегу. Может быть, то следы волочившихся рыбацких сетей? Не знаю.

Смотрю вдаль, берегов не видно, синева неба плавно переходит в синеву моря, и вспыхивает в душе неясная детская надежда: море большое, как оно может совсем исчезнуть? Всматриваюсь в глубины Арала – не блеснёт ли чешуёй рыба. Нет, ничего живого не видно, кроме водорослей: ни чаек над волнами, ни уток. Пусто в водах, пусто над водами. Отчего же поёт, не умолкает струна надежды?

Я знаю, отчего. Прошлой осенью раскрылись, наконец, глухие плотины на Сырдарье и Амударье. Реки снова стали втекать в море. Сила их, конечно, не та, но всё же Амударья отдала Аралу десять кубокилометров воды, а в нынешнем году предполагается сбросить больше. Уровень воды в некоторых заливах поднялся сразу на полметра, а в дельте Сырдарьи бригада рыбаков впервые за 12 лет вышла на лов. Представьте, были уловы, пусть скромные, но были. Попалась даже азовская камбала, выпущенная для акклиматизации в Арал много лет тому назад в районе острова Барса-Кельмес.

Понятно, что это первая ласточка, которая, говорят, погоды не делает. Будем об этом помнить. Но не забудем и другое. Мы не ждали милостей от природы и знаем, к чему это привело. Теперь природа ждёт милостей от нас. Так будем же милосердны, вернём жизнь Аралу.

Мне часто снится Арал…


Сегодня Юрий ЛУШИН размышляет над публикацией 25-летней давности. Вспоминает, что осталось за кадром, за набросками из репортёрского блокнота…

– Почему я взялся за эту тему? В конце восьмидесятых общество было «беременно» экологией. Чувствовалось, что именно здесь разлом, та грань, за которой начнутся долгожданные перемены в стране. Правда, никто тогда не догадывался, что распадётся сама страна. Но это уже другая тема. А тогда, казалось, нет важнее дела в жизни, чем спасти это уникальное озеро-море в зыбучих песках. Я заявил тему в журнале «Огонёк», где тогда работал собственным корреспондентом. Она была принята на ура. Я облетел его и с казахской, и с узбекской стороны. Побывал в Нукусе, в Муйнаке, в Аральске, на острове Барса-Кельмес. В засыпанных песком бывших рыбацких посёлках, откуда ушло море.

Разговаривал с простыми людьми и с партийным начальством. Встречали меня доброжелательно, отвечали откровенно. Люди делились наболевшим. В СССР была объявлена гласность и перестройка, запретных тем практически не осталось. Забегая вперёд, скажу, что материал был отмечен как лучший в сорок втором номере, а затем по итогам 1988 года мне выписали за него денежную премию.

А впервые я увидел Арал мальчишкой-первоклассником. Отца у меня убили на фронте, а мама после войны, в 1946-м, решила уехать из Алма-Аты в Куйбышев, к родственникам. Поезд неспешно огибал море. Синее-синее. Я прилип к вагонному стеклу. Горький вкус полыни мешался с запахом вяленой рыбы и паровозной гарью. Этот вид из окна остался в памяти навсегда.

В 1979 году, я, сорокалетний журналист, вернулся в Казахстан. И тщательно готовился к новой встрече с Аралом. Обратите внимание на мальчишку с лодкой. Это единственный постановочный кадр. Эту лодку из коры тополя я сделал своими руками в Алма-Ате. А вот похороны весла – горькая реальность. Такое придумать нельзя.

После публикации в редакцию пришло немало писем. Большая часть читателей меня поддержали. Откликнулись и те, кого я считал виновниками гибели Арала. В редакцию, как тогда мы говорили, пришла «телега». Авторы, естественно, требовали опровержения. Я написал им довольно резкое письмо. Его, к сожалению, не опубликовали.

Тем временем, моя публикация всколыхнула общественность. Ведь «Огонёк» тогда был одним из самых читаемых изданий в СССР. Был организован журналистский десант в Аральск. И каким-то образом туда вклинился и я. Но это уже были вторичные впечатления. Журналист должен работать в одиночку. Это моё глубокое убеждение.

После этой поездки я ничего писать не стал. Зачем? Ведь всё было сказано в моей первой статье. Чуть позже ко мне обратились французские телевизионщики. Они готовили свою передачу про экологические катастрофы планеты. И мои снимки оказались весьма кстати. В последние годы мне часто снится Арал. Наслышан о переменах в тех краях. Но пусть об этом расскажут другие журналисты…

ИЗ ДОСЬЕ «ВМ»

ЮРИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ ЛУШИН

Родился 14 января 1939 года. Окончил факультет журналистики Ленинградского университета. На последнем курсе был принят в штат «Огонька». Работал собственным корреспондентом по Узбекской ССР, собкором по Сибири и Дальнему Востоку. С 1979 по 1991 год – собственный корреспондент журнала в Казахстане. В настоящее время пенсионер.
Похожие статьи: