Помещение, упрятанное в катакомбах, имело восемь
ярдов в длину и четыре – в ширину. Никаких знаков, кроме вышеупомянутой
надписи, ни на стенах комнаты, ни на потолке, ни на полу, не было, кроме все
того же отпечатка ладони на самом краю крышки саркофага.


Солнир сказал ведьме:


-        
По-моему, под саркофагом находится проход вниз, как за
стеной коридора находился проход в комнату. Позволь мне коснуться ладони на
крышке.


-        
Хорошо, я разрешаю тебе. Однако, когда ты дотронулся до
знака на стене, у меня возникло чувство, будто мир сейчас перевернется, хотя
мои чары ничего не обнаружили, да и сейчас молчат.


-        
Так вот почему ты закричала «нет»?


Подросток, недолго размышляя, вложил правую ладонь в
изображение на саркофаге.


Через мгновение огромный каменный ящик, издавая
потусторонний гул, двинулся к западной стене, и, покрыв расстояние около
полутора ярдов, остановился, обнажив квадратное отверстие, вглубь которого
Солнир посветил своей лампой и едва не ослеп.


От блеска золота и драгоценных камней.


И ведьма, и подросток, весьма поразились тому, что
увидели.


 


Но не тот был нынче миг, чтобы радость от внезапно
обретенного богатства затмила собою горечь столь же внезапной утраты.


Солнир успел 
скороспешно подумать о полной обреченности любых попыток Маундхейма
овладеть Холд-Милвердейном, ибо теперь судей подкупит именно он, дабы назначили
другого опекуна. А в следующее мгновение им завладела иная мысль.


-        
Дворецкий мой погиб не здесь, верно? Я считал шаги, от
входа в катакомбы до этого места будет ярдов полтораста, а не двести, значит,
надо пройти еще пятьдесят.


-        
Хорошо. Но мы преодолеем их с особой осторожностью -
ответила ведьма.


-        
Послушай, Мархи! А фокусник тшоротов со своими
картами не соврал, действительно случилась смерть близкого друга.


-        
Может статься, совпадение, Солнир. Всякое бывает в
мире, ты уж поверь мне, прожившей…. Впрочем, какая разница, сколько мне лет, у
нас любая женщина обязана хранить такую тайну. Пойдем, если ты решился.


 


Покинув комнату, хранящую несметные сокровища,
ведьма и подросток двинулись дальше, прислушиваясь к окружающему их сумрачному
безмолвию, и совсем скоро лампа высветила на стене   едва заметные следы крови, узрев которые, подросток тут же
догадался, и немедленно высказал чаровнице, что именно здесь неведомая сила
ударила Мальфуса головой о стену, а на полу виднелись мелкие крупицы камня, из
коих часть, очевидно, оказалась на шевелюре погибшего жуткой смертью
дворецкого.


-        
Отец говорил мне, что каменная порода в катакомбах
весьма прочна, да ты и сама посмотри – Солнир вытащил из-за пояса подаренный
ему к десятилетнему юбилею кинжал, с которым расставался довольно редко, и
ударил несколько раз в плоть подземелья в ярде от прикипевшей к ней кровавых
капель, оказавшуюся в местах, куда пришлись удары, несокрушимой.


Там же, где обнаружили кровь, стальное лезвие
откалывало от стены небольшие чешуйки.


-        
Мархи, как ты это объяснишь?


-        
Страшна моя догадка, милый мой граф. Нечто, убившее
твоего дворецкого, прошло сквозь камень, и сделало его мягким. В наших книгах
не говорится о подобной силе, разве что попытаться расспросить ушедшего от нас
Мальфуса подробнее, а сделать это, боюсь придется, ибо много угрозы в такой неизвестности,
но и сам  ритуал вопрошания умерших
немалую угрозу таит. Готов ли ты, мой милый, защищать ведьму с мечом в руке?
Сегодня ночью? – Глаза волшебницы горели нездешним пламенем, всматриваясь в
самую глубь души подростка.


-        
Готов, дражайшая ведьма.


-        
Если твои крестьяне спросят, куда делся Мальфус, ты бы
им лучше не говорил покуда о его гибели – скажи мол, уехал по делам. А то ведь
дойдет до твоего опекуна весть о случившемся, и отправит он сюда проходимцев
своих – якобы о тебе заботиться – тогда уж ни шагу не сделаешь без пригляда
ихнего. А там и до золота, которое мы нашли, доберутся. И присвоит его барон
своей душеньке драгоценной.


-        
Ты права. А главное – в смерти Мальфуса барон обвинит
тебя. Нет, я этого не хочу. Лишь родне моей матери в Борге я могу рассказать о
сокровищах, и о гибели моего друга – они меня не предадут, и  там подберу себе невесту. О да, я должен
отправиться в Борг немедленно, а тебя посмею просить лишь об одном –
присмотреть за замком в мое отсутствие, чтоб Маундхейм сюда не сунулся.


-        
А может, просто отправимся со мной в Сох-Кирион? –
что-то промелькнуло в глазах ведьмы, какое-то ожидание, будто многое зависело
от ответа на заданный ею вопрос.


-        
Мальфуса теперь нет, и я не вправе бросить моих людей.
Окажешь ли ты мне милость, присмотришь ли за замком, милая Мархи, спасительница
моя?


-        
Присмотрю, благородный граф. Но с тобой поедет Арнинг –
мой верный слуга, одного я тебя не отпущу, и не возражай мне пожалуйста. Я буду
видеть его глазами и слышать его ушами, и если что, помогу тебе в пути.


 


Решение было принято, и одни лишь светила небесные
знали о том, судьбоносно ли оно, или пустяк в негаданных очертаниях узора
бытия.


Тело дворецкого силами слуг Мархи, с рождения не
привыкших, по ее словам, распускать языки, было помещено в ледник и заколдовано
ведьмою против тлена. Но прежде Солнир снял с шеи погибшего цепочку с ключом от
кабинета отца, рассудив, что обстоятельства требуют сейчас же прочесть все
хранящиеся там бумаги.


Затем, уединившись в своей комнате, ненадолго
предался слезам, однако порывом внутренней сдержанности осушил их, и направился
с ключом в руках постигать тайны покойного графа Уртана.


Замок открылся очень легко, как будто его недавно
смазывали, и перед взором Солнира предстала скромная обстановка – пара
безыскусных деревянных кресел, и письменный стол  с тремя выдвижными ящиками, из коих два оказались пусты, а в
третьем ничего не нашлось, кроме писем, которые отправляла Солейн своему мужу в
места его ратных трудов голубиной почтой, и еще одной бумаги, озаглавленной,
как «Завещание, графа Уртана Диаэрба, владетеля имения Холд-Милвердейна»


Заглавие было писано на сложенном вдвое листе, и
развернув его, Солнир прочел следующее:


«Опасайся Серой Твердыни, ибо ничего, кроме
бесславной смерти, в ней не найдешь.


Твой отец.»


Происхождение запрятанных в подземелье сокровищ,
таким образом, нисколько не прояснилось, однако позже, после обеда,  рассматривая монеты и драгоценности, Солнир
пришел к выводу, что большая часть богатств пришла из седой древности, но
отнюдь не все.  Попадались ему золотые
фрейны, которые чеканили еще в едином Девиале, а фриннов с изображением  ныне правящего Эст-Девиальского Государя он
не нашел ни одного, и лишь немного – с профилем Короля предшествующего, что
позволило примерно судить о дате, когда накопление богатств приостановилось –
около двадцати лет назад.


Слова графа Уртана о славном Альбахорне сильно
озадачили подростка,  навели на мысль о
причинах, побудивших отца отказаться от вступления в орден Тайных Защитников,
но нисколько не пролили свет на оных причин сокровенную суть.


Близился безрадостный вечер,  отягощенный гнетом нехороших предчувствий,
нет-нет да и бороздивших противными коготками сердце подростка, ибо если ведьму
в ходе грядущего ритуала придется оборонять, то какова же, пресветлые Феи, его
опасность?


А еще пишут в старинным романах, будто не к звездам
отправляется душа, расставшаяся с плотью от чар и тайных сил, а в места
скорбные и страшнейшие, неназываемые.


Погода сегодня уподобилась истеричной королевской
фаворитке, а может, сумасшедшему слепому музыканту, что не видит творящихся от
его игры безобразий на небе, одержимый безжалостным колдовством надтреснутых
звуков расстроенного инструмента. Истерзанные ватные клочья метались в разные
стороны, следуя порывам остервенелых ветров, и деревья облеклись в шумный
траур, теперь уже совершенно обнажаясь от последней грязной желтизны.


Ведьма сегодня отказалась не только обедать, но и
ужинать, да и у Солнира аппетит был весьма скромен.


Часам к семи, уже в потьмах природных, ветер стих,
небосвод прояснился, и пришла зловещая тишина, тяжким покровом нахлобучившись
на замок и окрестности. Юный граф расхаживал по комнатам и всюду, повинуясь
необъяснимому наитию, возжигал свечи.


А потом, встретившись на лестничном пролете с
Арнингом, убедившись и от него в намерениях ведьмы отправить в далекий путь
своего слугу в помощь юному графу, приступил к дорожным сборам.


На чердаке давно обретался переживший несколько
поколений Диаэрбов большой окованный железом сундук, окрашенный в цвет засохшей
крови.


Из него Солнир извлек старый, но вполне сохранный
костюм Вольного Охотника – штаны и куртку, расшитые черным, белым,
темно-зеленым и коричневым узором, высокие кожаные ботинки  на шнуровке с мехом внутри, и таких же
цветов шляпу с ястребиным пером . Подобным образом одевались, как правило
обедневшие дворянские дети, лишенные наследства, и сколотившие в далекие
времена братство, преследующее по лесам за небольшие деньги разбойные банды.
Тот, кто выдержал экзамен на зрелость – поединок до первой крови, никогда к
братству не принадлежал и это введет в заблуждение Маундхейма, если ринется на
поиски.


Подготовили лошадей. Солнир никому, кроме Слинхель,
предпочтение не отдал бы, а слуга ведьмы с разрешения молодого графа, ибо
животные, привлекшие карету в Холд-Милвердейн, были не слишком годны, выбрал
себе обманчиво спокойного каурого жеребца по имени Бешеный, нареченного так
Мальфусом за яростные искорки в глазах.


Собрали в дорогу припасы – солонину, вымоченные в
вине с пряностями сухари, прекрасно утоляющие голод, бутыль ореховой наливки,
ибо близились холода, сухой трут и кремень.


Взяли два поясных кошеля – каждый с пятидесятью
золотыми фринами, серебром и медью, один – юному Диаэрбу, один – для слуги.


Из оружия Солнир выбрал любимый отцовский меч, еще
лук и колчан со стрелами, Арнинг же извлек из ведьминой кареты острейшую дагу и
предложил Солниру, дабы развеять мрачные мысли, немного поупражняться. И
показал предательский удар, о коем Солнир не ведал совершенно, но, по слову
Арнинга, и в Сох-Кирионе имелось некое искусство боя, слегка отличное от
принятого в Междугорье – и в пути он обещался обучить молодого графа еще многим
хитрым приемам.


Солнир отнес одежду и оружие в свою комнату, дабы не
искать их утром, припасы устроились в переметные сумы и почили в ожидании
отъезда на первом этаже, а затем подросток пошел к Источнику и долго молился
Феям - без слов, одним лишь сердцем, вложив в него все свои тревоги и надежды


А между делом, подкатывала полночь на рассевшихся и
трухлявых колесах шарлатанского фургона с фокусником - паяцем, изрекшим
предсказание о смерти дворецкого.


Мархи встретила Солнира в холле, по возвращении его
в замок, она смотрелась свежей и отдохнувшей, полной самопожертвенной
решимости, выраженной в палящем блеске очей.


-        
Творить волшебство будем в подвале. Захвати меч и  присоединяйся ко мне. А я пока что выстрою
круг, который, кстати мы не должны покидать до конца ритуала – помни это.


У самого 
входа в катакомбы ведьма начертила углем две вложенных друг в друга
окружности, а пространство между ними расписала многочисленными знаками. На
шести  из восемнадцати символов
поставила черные свечи, и запалила их от короткой шерстяной веревки, зажженной,
в свою очередь, знакомым Солниру заклятьем.


Опоясанный клинком, подросток вместе  с волшебницей стоял внутри обоих кругов,
справа от нее, и тягучие слова, произносимые Мархи, подобные крикам раненых
птиц, эхом отражались от стен.


А сами стены, пол и потолок начали заволакиваться
сперва едва заметной, а потом все увереннее подступающей мглою, и с каждой
минутой были различимы хуже и хуже. Пронеслись холодные и скользкие сквозняки,
они забирались под одежду, будто бы отнимая тепло и жизнь.


Не померкло пламя свечей, но густой, смрадный и
липкий мрак покрыл все вокруг, и вот уж одни только дрожащие огоньки остались,
и ничего, даже верной чаровницы, подросток не видит.


-        
Обнажи клинок, - кричит она с надрывом.


-        
Повинуюсь! – отвечает Солнир, не задумываясь о том, что
слово излишне, но зная – он должен произнести его.


И тогда отовсюду приближается к ним неверное
сиреневое мерцание, но в нем уже нет никакого подвала, а видится – что, в самом
деле? – изъязвленная норами сухая, пустынная земля, текучая, зыбкая, парящие
над нею смутные силуэты, вершины гор на горизонте, преступно разящие своей
высотой иссиня-черное беззвездное небо.


И горят изумрудным светом круги и символы.


А потом… среди налетевшей с четырех, а может и с
тысячи сторон света черной пурги явилась знакомая подростку вещь.


И была она ни чем иным, как хранящимся в подвале
топором для разделки мяса, и теперь этот насаженный на деревянную рукоять кусок
железа кружил в воздухе и примерялся к ним. И… ринулся на них,  вращаясь и выкрикивая ржавым голосом древние
проклятья.


Меч Солнира зажил своей жизнью, что давали ему
прекрасно обученные владеть им руки и сердце, способное сражаться и с обычным
страхом, и даже с нездешним, потусторонним ужасом.


 Бой длился
несколько мгновений, а может быть, и целую вечность, и кричала ведьма  слова, не имеющие смысла под светом солнца,
но лишь во мраке со смыслом звучащие, и уж потом не мог вспомнить Солнир, когда
именно рухнули к его ногам отделенные друг от друга лезвие и рукоять топора.


-        
Клятва! Клятва – причина смерти, - резко выдохнула
ведьма, и тут же обмякла, падая в обморок. Солнир успел подхватить ее на руки и
сам присел на пол, бережно держа ее голову у себя на коленях.


А миражи вокруг начали таять, растворяясь в
подземном сумраке, теперь уже вполне обыденном, не пугающем, уверенно
разгоняемым чадящими свечами, и погасло изумрудное сияние магической
окружности.


Мархи слабо пошевелилась и, как будто нехотя,
открыла глаза.


-        
Что произошло? Я потеряла сознание?


-        
Да, драгоценная волшебница, я испугался за тебя.


-        
Бывает, слишком много сил потратила – обычно, что бы
вопрошать недавно ушедшую душу, столько не требуется, но здесь…


Ведьма поднялась на ноги и встряхнулась, как
пробудившаяся птица на ветке, потом проговорила задумчиво:


-        
Вот ведь как случается. Он, видимо клялся что-то
охранять ценой своей жизни и не прикасаться к этому, но клятву свою нарушил, уж
не знаю из каких побуждений – все-таки думаю, что из благородных, а более
выведать не удалось, и уже не получиться – он с каждой минутой удаляется от нас
туда, откуда в мир живых дорога закрыта – как для действий, так и для слов.


-        
А к звездам он попадет?


-        
А ты проси об этом ветер странствий – каждую ночь, и
целуй Луну бескорыстной любовью сердца, и пей вино своей верности роду Диаэрбов
– если возрадуются твой слуга за тебя, участь его будет легка.


Оба замолчали. Мархи собрала не до конца сгоревшие
свечи, и хранившие безмолвие волшебница с подростком покинули подвал.


Завтра Солнира ждет дорога,  а всякий путь богат на неожиданности, и
пусть не каждая подобна камню, упавшему на голову с неба, но мала
предсказуемость для путешествующих, и прежде чем сделать первый шаг, надо
забыть обо всем, а дальше решит ветер, но будешь ли облаком, покорным ему, или
птицей, борющейся с ним – уж это решать тебе.


Подросток пожелал ведьме доброй ночи, и скрылся в
своей комнате. Когда-нибудь загадка страшной погибели дворецкого будет
разрешена, но теперь ему надобно воцарить в душе безмолвие и спать, долго и
крепко, без сновидений.


Так оно и оказалось в эту ночь, и ни один звук,  ни один образ не потревожил безмятежный
покой юного графа, а ранним утром его ждала отрада, ибо счастливой приметой
считается в Междугорье покидать свой дом в первый снег, а он действительно
выпал, и белые пушинки осторожно опускались в полном безветрии на унылую
осеннюю землю, обещая вскоре преобразить ее, если не растают, конечно, в
торжественную и невинную.


Отыскали в кладовой редкий и кислый беринетский
фрукт леммониль и с ним кофейничали поутру – все четверо обитателей замка –
юный граф, ведьма, и слуги ее, один из которых должен был сделаться сейчас
же  верным попутчиком рыцарю из рода
Диаэрбов.


Нинрим что-то сказала Арнингу на неведомом подростку
наречии, будто бы сварливо, но лишь на первый взгляд, ибо на самом деле в
словах ее крылась нежность – видно, таковы были слова прощания, а затем, уже за
воротами, когда на лошадей были возложены переметные сумы, Мархи поцеловала
юного Диаэрба в лоб и напутствовала его:


-        
Имей ясную голову на плечах и держи у сердца голубку
надежды. А будет трудно, выпусти ее в небо, пусть прилетает ко мне, а уж я буду
ходатайствовать за тебя пред ветрами и созвездиями. Ах, пресветлые Феи, чуть не
забыла – возьми вот этот перстень – он будет твоей защитой.


Крупный, глубокой синевы камень, оправленный в
червонное золото, надежно угнездился на указательном пальце правой руки
подростка.


Когда готов начать путешествие, а все слова уже
сказаны, нет больше причин медлить.


Солнир и Арнинг вскочили в седла и направили
скакунов прочь от белокаменной обители Диаэрбов, чьи стены дышали доблестью
рода, оставив ее позади. Их путь лежал мимо деревень, на глаза людям старались
не попадаться, ведь будет потом опекун расспрашивать о том, куда делся вверенный
ему наследник.


Непростое решение было принято ими еще накануне
отъезда – в Миствельд и Норденриль, лежащие как раз на пути к Боргу, не
заглядывать вовсе, а сократить расстояние, для чего дважды пересечь реку
Элрисс, сначала воспользовавшись паромной переправой, а затем, построенным в
незапамятные времена мостом, и проехать по прямой левым берегом, словно по
тетиве огромного лука, образованного крутым изгибом речного русла.


Редкие люди селились в местах, через которые
предстояло проследовать подростку и ведьминому слуге,  и слух об этих землях самый нехороший ходил – будто бы твари
отнюдь не дневные коротают там свой долгий век и встреча с ними сулит что
угодно, кроме продолжения жизни.


Но чем позже им встретиться кто-либо, знающий
Маундхейма, тем более вероятно, что они достигнут цели своего пути. Потому и
рисковали, предпочтя опасность неведомую другой, вполне очевидной – что их
просто вернут назад силой.


Кони вступили в лес, и пошли по мягкому папоротнику,
вокруг стоял в тишине оголенные от листьев дерева, и лишь кое-где пышные ели
разбавляли своей вечной зеленью печаль сей наготы, а снежок безмятежно кружил и
падал, обещая лечь надолго и не таять, что выходило по многим, покойным
Мальфусом преподанным, приметам.


-        
А я барона твоего из окна видел, когда госпожа моя его
отшила, - нарушил молчание спутник Солнира. Преотвратный, скажу я, тип. И как
это он твой родственник? У вас разве предки общие? Уж больно непохожи вы с ним.


-        
Не охота рассказывать, все-таки тень на мое семейство,
однако и молчать не буду, уж лучше самому поведать правду, чем позволить
другим. А дело было так – родилась у нас девочка шесть поколений тому назад, и
назвали ее Хермрит, и когда выросла, влюбилась в Ильре Маундхейма без памяти, а
он красавец был, не то что опекун мой, правда есть слушок, что не отца своего
он сын. Ильре она также приглянулась, вот и дали согласие на свадьбу Диаэрбы.
Прожили Хермрит и Ильре вместе четыре года, даровали им Феи двух детей –
мальчика и девочку. А потом приехал в баронское имение менестрель, играл и пел
сутки напролет, и все это время не пил и не ел, лишь на Хермрит заглядывался.
Оставил его барон ночевать, а утром просыпается – ни менестреля, ни жены,
сбежали они, в общем. С тех пор Маундхеймы к себе не только певцов, но и
артистов бродячих не пускают. «Прославилась» в те дни, конечно, семья наша, да
ведь победы воинские великие так или иначе все перевесят. А знать столичная про
нас языки не чесала и не  будет, мы для
них – никто.


-        
По вашему оно, может, и позор, а в моей стране жены
меняют мужей свободно, когда захотят.


-        
Странные у вас обычаи. В Междугорье подобное не
принято.


-        
У нас много странного. Вот, бывает, уйдет девушка в
лес, а возвращается с будущим волшебником под сердцем. А о том, что в лесу
произошло, никому ни слова. А еще слушай – поймаешь рыбу, разрежешь, а у нее
внутри – маленький такой птенчик, в два раза меньше воробья, синим пухом
покрыт. И плачет, как младенец, только тихо очень. Если птенчика выхаживать,
вырастет из него птица Салех, и улетит со словами: «Пепел, пепел будет». А еще…
ну да ладно, замок на мои уста проклятущие, не след до времени все тайны
разглашать. Когда у нас переправа-то?


-        
Завтра к полудню, надеюсь.


Впереди промелькнул силуэт куницы, стремительно
перебежавшей тропу. Встренькнула неведомая пичуга, но отнюдь не страшная Салех,
и тут же осеклась, замолчала. Воцарилось прежнее безмолвие, нарушаемое лишь
стуком подкованных копыт. И бежали назад пройденные версты, и простирались
впереди непройденные, а между ними тосковала и пела душа, и струны ее восхитили
вдруг слова из подмороженного воздуха:


 


Соколиное крыло,


Ястребиное перо


В поднебесье ищут птицы


Злу на пагубу добро


 


Солнир тонко правил своим дыханием и звуком, мелодия
выходила незатейливой, но пронзительной.


Арнинг тут же подхватил и выдал первое пришедшее ему
в голову


 


Придорожная корчма


Не полезна для ума


В ней вино соблазном будет,


Делу доброму -  тюрьма


 


Возвышенный душевный настрой Солнира слегка сбился и
он продолжил вот в таком духе:


Коль напился – каждый враг,


И ведет себя не так,


Вразумляешь всех да учишь,


А в награду – лишь синяк


 


 


Родились еще несколько веселых куплетов, один
другого забавнее, но наконец воображение у обоих иссякло, и все их мысли и
чувства забрала без остатка дорога.


В полдень на небольшой поляне утроили привал,
подкрепились, покормили скакунов, и тут ведьмин слуга объявил Солниру, что
имеются у него с собою гадательные кости, которые никогда не врут, и он
собирается расспросить их о дальнейших превратностях или удачах путешествия, в
котором они пребывали.


-        
Мне хватит с лихвою карт проклятого шарлатана. – сказал
модой граф. – С тех пор, как погиб Мальфус, любое гадание мне, признаюсь,
ненавистно.


-        
Просто я уже бросал кости перед тем, как мы выехали из
замка, и они ничего не сообщили мне. А это значит, что свобода наша велика, и
только от нас все зависит. Вот и хочу теперь узнать, по-прежнему ли оно так,
или что-нибудь изменилось?


-        
А без этого не обойдешься?


-        
Любое будущее подвластно нашей воле. Не бойся. Позволь
испытать судьбу.


-        
Соглашаюсь, скрепя сердце. Ты все равно проделаешь это,
когда я усну, так что уж лучше давай при мне.


Арнинг вытащил из кармана куртки небольшой мешочек
из синего атласа, что-то прошептал про себя и принялся его трясти, через
несколько мгновений распустил завязки и на припорошенную первыми снежинками
землю упали девять черных блестящих кубиков с загадочными белыми символами на
гранях Спутник Солнира внимательно посмотрел на них и медленно проговорил:


-        
Вот оно что, оказывается.  В течение ближайших трех дней нам придется совершить убийство
одного или нескольких человек. Иначе мы будем мертвы.


-         
Ну и обрадовал ты меня, нечего сказать. А выпадает ли
хотя бы иногда при гадании что-нибудь доброе?


-         
Просто в мире гораздо больше плохого, чем хорошего. Так
уж строится жизнь человеческая.


«Феи предрекли мне
любовь» - вдруг вспомнил Солнир, и сам удивился, почему ни дворецкому, ни
ведьме рассказать о встрече с ними ему и в голову не приходило, будто само это
потрясающее событие изгладилось из памяти, при этом все же не покинув ее до
конца. Видение Плакальщицы он приписал болезни, но крылатые сестрички в бреду
не являются – уж это ему было известно точно. Однако едва помыслив о том, чтобы
вот сейчас же рассказать о Феях Арнингу, он тут же ощутил: не следует, пусть
тайное останется тайным, именно так должно быть, не иначе.


Далее они ехали, покуда
не стемнело, затем стреножили лошадей, и, сделав себе постели из лапника,
благополучно уснули у скромно разведенного костра. Посреди ночи в неясные
сонные видения подростка вкралась торжественная волчья песнь: «В пуууть, в
пуууть» - голосили лесные друзья, но Солнир не испытывал страха, блуждая в
сумерках между явью и грезами – благородных дворян и их спутников волки не
тронут, они просто провожают его в дорогу.


Когда они Арнингом
пробудились, причем почти единовременно, небеса были ясными и понемногу начинали
светлеть. Прямо над ними громоздилось круглая черная дыра изрядных размеров без
единой звездной искорки внутри.


Говорят, в незапамятные
времена один из семи Великих Чародеев, потомок Драконов – создателей мира и
людей, прочитал по звездам будущее людское и был весьма разочарован многими
злодеяниями и пороками, которые увидел. Тогда он построил на Южном краю земли
высочайшую башню и на ее вершине прочел составленное им заклинание, дабы
изменить пути светил небесных таким образом, чтобы люди во всякое время были
добры. Но в чем-то ошибся. Совсем иначе изменились тропы звездные и предрекали
отныне такое, что глядя на небеса, волшебник сошел с ума. В отчаянии он вырвал
себе глаза и швырнул их прочь. Его правый глаз упал на границе Запретного Леса,
туда, где теперь находится Фредрумский рудник, превратившись в многочисленные
самоцветы в глубинах земных, а левый так и остался в небе, закрывая собою часть
его, и зовется Дильхар Альмарнет, что значит на древнем наречии Туманное
Око.


Чародей же зовется отныне
Безумником, тело его пребывает в башне, незримое для смертных, а дух блуждает в
бескрайних безднах, полных неизреченной муки. Содеянное им исправили последние
из Драконов, пожертвовав собой, превратились в планеты, взявшие на себя заботу
о благополучии и праведных качествах рожденных при том или ином их
расположении.


Страдания Безумника очень
велики, но раскаяние его порождает только зло, и, когда он думает о людях, на
землю приходят войны и болезни.


Поделившись за завтраком
этой легендой с Арнингом, Солнир узнал от него, что в Сох-Кирионе она
рассказывается немного по-другому. 
Чародей, впервые читая в небесах грядущее, уже совершил ошибку,
услужливо подсказанную противником создания мира, чье имя неизвестно. Тем же неведомым
врагом было подсказано и второе, несомненно, ошибочное действие.


-        
У каждого народа свои предания, - сказал на это Солнир.
– И кто знает, где истина?


Рассвет осторожно касался леса, выкрадывая у мрака
все новые очертания, воспламенеет вскоре предзимний день, наполнившись голосами
птиц, не променявших родину на теплые края, и, милостью пресветлых Фей, вскоре
покажется переправа, а за нею – окруженный зловещими тайнами уголок земли, в
которую лучше не вступать тому, кого вместо солнца освещает страх.


Часам к десяти справа от дороги увидели брошенную
харчевню – ее бревенчатые стены изрядно прогнили, и второй этаж провалился в
первый, а пустые глазницы окон, казалось, поглядели на путников очень недобро.


Лошади почему-то забеспокоились, когда проезжали
мимо этого тоскливого места, и лишь когда оно осталось далеко позади, волнение
животных улеглось. Видно, то были призраки давних злодеяний, и чья-то
неутоленная жажда мести бродила здесь, выискивая обидчика. Так, во всяком
случае, подумалось молодому графу. Арнинг же вдруг объявил, что отчетливо слышит
в голове голос Мархи, спрашивающий, как у них дела.


-        
Ответь ей, что пока все хорошо, - произнес юный Диаэрб,
- вот только один из нас, не буду пальцем показывать, чрезмерно гаданием
увлекается, и этим своему попутчику настроение портит.


-        
Она слышит. И немного ругает меня, но я же не виноват,
что кости так выпали.


-        
А надо было бросать по другому.


-        
Благодарю за совет. Обязательно учту в следующий раз.


-        
Никакого следующего раза.


-        
Возможно. Просто запрети мне, если я вновь захочу
узнать наше будущее. Но прежде – подумай.


-        
Договорились.


Замолчали. Еще около двух часов стволы деревьев
вокруг слагались в расстояние, а стук копыт – во время, покуда не показался на
обочине дороги, слева от всадников, деревянный бобер. Любой паромщик ставит на
подъезде к переправе подобный образ, но откуда пошел подобный обычай, ведает
лишь седая старина, надежно хранящая свои секреты.


Река вынырнула из леса темной студеной лентой, на
берегу взорам Солнира и ведьминого слуги открылся небольшой домик, добротно
сложенный из глиняных кирпичей, окрашенных в белый цвет.


На воде покоился деревянный паром, обнесенный
бортами из толстых жердей, вполне способный взять двух человек и двух лошадей,
но хозяина видно нигде не было.


Арнинг наклонился к молодому графу и очень тихо
произнес:


-        
Послушай, госпожа Мархи говорит мне, что может убрать у
паромщика память о встрече с нами, но это надолго лишит ее сил, потому что
придется действовать на расстоянии, после чего я в течение суток ее не услышу.
Но она не прибегнет к подобному средству без твоего согласия.


-        
Я, пожалуй, согласен. Мой драгоценный опекун вполне
может допустить, что мы направились именно сюда. Главное, чтобы действия Мархи
никак не повредили тому, над кем она их совершит.


-        
Госпожа отвечает мне, что не повредят нисколько.


-        
Но мы, однако, хозяина переправы еще и не видели.


Но паромщик уже выходил на крыльцо, попыхивая
трубкой – седой низенький старичок в сером кафтане и черных шерстяных штанах.


-        
Здравствуйте, добрые господа. Вам, надо полагать, на
тот берег? Немногие в последнее время прибегают к моим услугам. А потому –
тридцать медяков, не больше и не меньше.


-        
Я – не Король, чтобы столько дать, а ты, согласись, не
разбойник, чтобы столько требовать. – ответствовал Солнир. Я думаю, десяти
хватит.


-        
Двадцать – мое последнее слово.


-        
Будь по твоему. Только из уважения к твоим достойно
прожитым годам


-        
И что же вы там забыли, позвольте полюбопытствовать?
Неужто смерти лютой ищете. Уж обрящете, будьте благонадежны.


-        
Это, любезный, наше дело. Главное, что доброе, это
запомни, а о большем не спрашивай.


-        
Не хотите – не отвечайте. Однако за весла вам придется
взяться, я-то стар уже, а сыновья мои разъехались – лучшей жизни искать.


Всадники
спешились, завели животных на паром, старик принес из дома весла, и через
несколько минут полтораста ярдов воды были успешно преодолены. Солнир вручил
старику деньги, и не удержался, задал вопрос:


-        
А давно ли, помимо нас, паромом твоим пользовались?


-        
Месяца четыре прошло. И то – не с вашего берега
приходили. С вашего те лишь приходят, кто на этот обратно возвращается. И люди
все странные, очами мутные, бородами заросшие, о себе ни слова не говорят, и
дух от них тяжелый. На такого посмотришь – и верить ему не хочется. Впрочем
раньше, еще при отце моем, с вашей стороны торговцы приезжали. Теперь вот не
видать их что-то.  Эх, сгинете вы,
сердцем чую.


-        
Надеюсь, не пропадем. Прощай!


-        
Прощайте! Удачи вам


Когда  паром
отчалил, Арнинг вдруг коротко и резко выдохнул и схватился за голову.


Прошло несколько мгновений, и он произнес, тихо и
натужно, будто бы каждое слово причиняло ему боль:


-        
Госпожа сделала свое дело. Теперь он нас забудет, как
только мы из виду скроемся


-        
Давай же тогда поспешим.


-        
Подожди немного. Сейчас я вряд ли в седле удержусь.
Тяжко мне.


-        
Знал бы, что так будет, отговорил бы Мархи.


-        
Я – твой слуга, и обязан тебя защищать, а недуг мой –
он ненадолго. Сейчас пройдет.


Минута, другая, третья, и попутчик Солнира, кажется,
оклемался, сошла с лица временно почившая на нем бледность, он чуть более
осторожно, чем обычно, оседлал Бешеного, Солнир же вскочил на Слинхель, и
тронулись они в путь.


Под копытами коней простиралась тропа, ставшая
продолжением оборвавшейся на другом берегу, сильно заросшая иссохшим бурьяном,
вокруг стояли березы, осины и ели, но ни одной сосны путники так и не увидели,
хотя на том берегу сосны им попадались. 
Почему-то дерево с самой здоровой душой, как говаривал о нем покойный
Мальфус, не хотело здесь расти.


Неизвестность тревожила, и заставляла прислушиваться
к каждому шороху, однако оказалось, что прислушиваться, кроме мерного
лошадиного топота, не к чему – лес молчал, и ни один зверь, ни одна птица не
нарушали его неприятный сердцу покой.


  Прошло
около двух часов и взорам юного графа и Арнинга первый раз предстали по обе
стороны тропы уродливые каменные изваяния высотой чуть менее двух ярдов,
отвратительно похожие друг на друга. Линии, вырезанные от земли и до половины
их высоты, очевидно, представляли сведенные вместе ноги, когтистые лапы были
сложены на животах, а лица – искажены лютой злобой и кровожадности. Во лбу у
каждой статуи уродливо торчал полуприкрытый веком третий глаз.


Мили через три путников ждала другая безобразная
пара, в точности подобная первой, на таком же расстоянии от нее – третья, и
так, покрыв расстояние в двадцать с небольшим миль они насчитали восемь пар
мерзостных стражей, могущих охранять эту землю только от чистосердечных и
праведных гостей, не иначе. Разумеется, рука жителя Девиала не могла сотворить
такое, если он, конечно, не фольсдин, но те здесь не селились, и оставалось
думать на древний народ, владеющий Междугорьем, покуда предки Солнира и других
девиальских рыцарей и крестьян не перешли через Хрустальный Хребет и не
победили его, очистив, насколько возможно, издыхающую от колдовской порчи землю
силами могучих волшебников, коих тогда еще было много, и некоторая их часть
вроде бы обучалась в славном Сох-Кирионе.


Лишь Волштигн - страна,
имя которой впоследствии переложили на девиальский язык как Фольсдайн, тогда не
получилось очистить до конца, и тамошних жителей помиловали, взяв с них условие
не покидать своих границ, а позже туда принялись ссылать содеявших тяжкие
преступления, и смешались худшие из среды Девиала со знахарствующими копателями
мертвечины. И зловонной получилась эта смесь до невозможности, а теперь
поднимает свою мерзавчатую главу безнаказанно, потому что нет на нее карающей
руки, и хоть и грешно так говорить, но не те нынче Государи, и держава уже не
та – от прежней половина, многое стерпит, что не должно терпеть.


Между тем истуканы
встречаться перестали, но Солнир, благодаря урокам Мархи вкусивший чар, вдруг
почувствовал – что-то важное отняли у него, словно сорван бы лепесток с
трепещущей розы невинного сердца, но разве есть другой выход, как не следовать
этим путем, позабытым Феями? Нет его! А потому – вперед, и если будет жизнь
прожита по чести и совести – разве нельзя отнятое вернуть?


«Да не покинет меня
надежда» - воскликнул Солнир про себя.


Потом остановились на
привал, перекусили – и снова в седло, а солнце понемногу оставляло их,
скатываясь в объятья крылатых сестричек на далеком Западе, и в подступающих
сумерках они внезапно выскочили на крохотную делянку и рядом с нею увидели
деревянную избу с двускатной крышей и пристроенным сбоку сараем.


-        
Вот пустили бы нас переночевать, - мечтательно вздохнул
Солнир


-        
Ну что ж, попросимся, только осторожность, сам знаешь,
не помешает.


На стук в слюдяное окошко вышли из избы трое мужчин
в кожаных штанах и меховых жилетах, длинноволосые и длиннобородые, однако
мутности очей, упомянутой стариком паромщиком, у них вовсе не наблюдалось.
Глядели добродушно и весело. Старший - лет сорока пяти, с картофельным носом, и
точно такими же носами обладали младшие – лет восемнадцати-двадцати, видать,
его отпрыски.


-        
Благословенны будьте, друзья – начал ведьмин слуга. –
Нам бы переночевать, а уж мы не поскупимся.


-        
Отчего же нет? Можно – ответил старший из мужчин и
улыбнулся в щетинистые усы.


Сговорились на смешную цену – три медные монеты,
причем стол для путников и сено для лошадей были учтены.


Животных под присмотром Солнира и Арнинга отвели в
сарай, где обещанное сено, собственно, и обреталось, а затем путников
пригласили в избу, внутри разделенную на горницу и две спаленки.


В горнице имелся стол, покрытый чистейшей
белоснежной скатертью, две лавки под углом друг к другу, и уютно сложенная
кирпичная печь.


-        
Зовут меня Вильдс, - представился старший бородач, -
первенца моего в честь меня нарекли, а брата его Эрзкилем кличут.


-        
Велнир, Свободный Охотник – не моргнув глазом,
представился юный Диаэрб, а это слуга мой – Дингрофт. Рады знакомству.


-        
Эрзкиль, сию же минуту в подпол, тащи грибочки, капусту
квашеную, окорок, и прочее там, на твой вкус, но чтоб самое лучшее, и вино не
забудь, а ты, любезный первенец, печь растопи. Да побыстрее.


Парни бросились выполнять указание отца, а тот между
тем завел с гостями разговор.


-        
Небось, к мосту едете?


-        
Верно - ответил Солнир, и призадумался: не слишком ли
быстро правду сказал? С другой стороны, он об этих землях ни сном ни духом, так
что не помешает здешних расспросить о местах, через которые они проследуют.


-        
Так вот, в полудне конного пути отсюда тропка надвое
разделится, они к мосту обе ведут, но вы езжайте по правой, а по левой ни в
коем разе – пропадете.


-        
Спасибо за совет. А что же нас ждет, если поедем по
левой тропке?


-        
То никому не ведомо, но сами мы на никогда не на нее не
ступали и предки наши не осмеливались.


Долго ли, коротко ли, а
на столе появились многочисленные яства и доброе красное вино, и выпили за
Государя, далее – хозяева за гостей, и, наконец, гости за хозяев.


Вильдс ни о чем не
расспрашивал, но сам рассказал, что выращивает здесь пшеницу,  и обменивает зерно на прочие продукты у
семей, поселившихся дальше к Западу. Так, мол и живет. Супругу его пять лет
тому назад зверь какой-то в лесу загрыз, и тут же помянули ее, выпив по
четвертому бокалу, отчего у Солнира зашумело в голове, и глаза, утомленные
долгим созерцанием леса, принялись предательски закрываться


-        
Что-то уж сомлели вы, господин Свободный Охотник. Вот
вам и комнатка, и будет сон ваш сладок, словно девичий поцелуй.


-        
Вы уж не взыщите – вмешался Арнинг, - позвольте нам в
сарае на ночлег разместиться, отец господина моего повелел нам глаз не спускать
с лошадей – уж больно их любит.


-        
Так ведь неудобно в сарае-то. – Вильдс почему-то слегка
нахмурился, вероятно озабоченный упомянутым неудобством, которое доставить
дорогим гостям ну ни за что не желает. - А впрочем, вот вы, достопочтенный
слуга, можете за скакунами присматривать, а благородного господина мы здесь
устроим, в спаленке.


-        
Слово, данное отцу, нарушить не могу – сонно
пробормотал юный Диаэрб.


-        
Ну что ж, только не взыщите, сарай-то для ночлега не
шибко приспособлен, да и холодно там. Пойдемте тогда, провожу.


Через несколько минут подросток и ведьмин слуга
расположились на охапках душистого сена, однако прежде чем уснуть, подождав
немного после ухода отца семейства, заперли дверь на засов.


Рядом иногда всхрапывали сытые и напоенные лошади,
но это не помешало двоим странникам на время покинуть мир, и погрузиться в
глубокий омут грез и видений, лежащий по ту сторону настоящего.

Когда Солнир проснулся, на часах было пять утра, а за окном разливался порхающими мотыльками нежный летний свет. Мотельки танцевали и пели песенку:
 
Кому — в Путь, кому — война,
Ну а мне — Любовь нужна.
 
Рядом с кроватью Солнира сидела женщина в темно-синем платье, расшитом серыми листьями, волосы цвета воронова крыла были уложены в затейливую прическу, напоминающую нераскрывшийся бутон. Глаза ее были то карими, то изумрудно зелеными.
-        Элла Эллиль Элллеа Ил Леле Лиль — пропела женщина.
-        Здравствуйте, Госпожа, - сказал юный Диаэрб.  Слова давались ему с трудом, в горле изрядно першило. - Не будет ли Вам угодно назвать Ваше имя?
-        С удовольствием назову его. Я — Мархи Бладбоун, ведьма из Сох-Кириона.
-        Сох-Кириона? Но его же не существует. Это — страна легенд, и давно уже нет в том месте ни колдуна, ни ведьмы.
-        Ты ошибся, молодой граф. Мы по-прежнему живем, хотя и не сказать что процветаем. У нас есть могущественные враги — вампиры Эст-Каталана, однако от них хорошо спасает Каменная Река.
-        А что такое Каменная Река?
-        Словами этого не объяснить, Солнир. Реку нужно увидеть, но этого мало — нужно постичь ее душу, что удается немногим.
-        Вы знаете мое имя? Откуда?
-        Я давно путешествую по Эст-Девиалу. Верховные чародеи просили меня разведать и узнать, почему в здешних землях за последние сто лет не родилось ни одного мага, или доказать, что это неправда, обнаружив обладающих даром. Вчера, дорогой мой граф Диаэрб, выдалась ненастная ночь, и я решила остановиться твоим, дворецкий, чудесный, кстати, малый, сказал мне, что ты очень болен, и я предложила свою помощь.
-        Мальфус дал свое согласие?
-        О да. И как только я осмотрела тебя, сразу же нашла, что ты стал жертвой Эннлер Ингельн - «Злого Ливня», такие случаются один раз в несколько лет над проклятыми землями. Я пробыла у твоей постели всю ночь и отгоняла от тебя смерть. Теперь спи, милый Солнир, и запомни: все будет хорошо.
-        Госпожа Мархи! А почему за окном — лето?
-        Потому что сейчас ты видишь сон, и в нем нахожусь я, чтобы подготовить тебя к пробуждению. До свидания, милый граф Диаэрб! Этим утром мы встретимся вновь.
Мотыльки совершенно заполонили комнату, и второе за сегодняшнюю ночь беспамятство оказалось для Солнира слаще хмельного  меда и в тысячу раз сильнее смерти.
Солнир спал.
 
Юный Диаэрб окончательно очнулся от сновидений около восьми часов утра. За окном было пасмурно, унылые тучи плавно двигались с севера на юг, а вслед за ними — караван журавлей.
Подросток вспомнил, что видел во сне, и был этим немного удивлен. Казалось, выйди он за дверь спальни, и действительно встретит ведьму.
Босые ноги Солнира, когда он поднялся с постели, ощущая легкое, но приятнгое недомогантие,  утонули в серебристо-серорм ковре из Нортунгренда. И он отметил, что и прежде , каждое утро прикосновения этого ковра дарили ему радость, но сейчас она захлестывала его, будто выходца с того света, где ни жизни, ни радости не бывает, исключая странствие среди звезд, которого отнюдь не все достойны.
Подросток оделся и выглянул в коридор. Там не было ни одной живой души.
Хотелось есть. Юный Диаэрб решил позавтракать на кухне, чтобы не тратить время, и направился по узкой винтовой лестнице в подвал.  И вот диво — на кухне орудовали двое незнакомцев: мужчина со смуглым, крючконосым лицом и подобная ему внешностью женщина.
-         Кто вы такие? – воскликнул Солнир.  -И что делаете в моем замке?
-         Мы – слуги госпожи Мархи, - ответил мужчина со странным акцентом. – С согласия дворецкого она выгнала из вашего дома пятерых предыдущих слуг, используя чары и заменила двумя своими, то есть мной – Арнингом, и ею – Нинрим.
-         Подождите! Какая-такая госпожа Мархи? Та, что мне приснилась?
-         Возможно, и приснилась, дорогой граф Солнир, - ответствовал Арнинг. – Она умеет входить в сон другого человека. Да вот она, кстати, можете познакомиться.
Солнир мгновенно обернулся. По лестнице грациозно спускалась героиня его сна – в таком же темно-синем платье, с такой же прической. Юный Диаэрб ошарашено взглянул на нее.
-         Так это вы… та самая Мархи Бладбоун из Сох-Кириона, что вылечила меня сегодня ночью от последствий «Злого Ливня» ?
-         О да, юный граф. А теперь, прежде чем приступить к трапезе, я рекомендую тебе выпить мою микстуру – она окончательно изгонит болезнь. Из бархатного кошеля на поясе ведьма достала небольшой прозрачный пузырек с кроваво-красной жидкостью внутри.
-         Это настой из шестнадцати полевых цветов, собранных на моей родине. Сделай только один маленький глоток, Солнир, иначе ты умрешь.
-         Из рук такой  женщины, как ты, я готов принять даже смерть.
Солнир взял бутылочку и отпил из нее совсем чуть-чуть. Этого оказалось достаточно, чтобы через несколько мгновений по жилам пробежали пузырьки веселья, от которых дух Солнира воспарил в радостные дали, а тело налилось небывалой мощью.
-         Ну и снадобье, госпожа ведьма – воскликнул подросток. – Теперь, мне кажется, я готов одолеть десятерых в неравном бою.
-         Благодарю, что похвалил мою работу, дорогой граф.
-         А ты действительно выгнала Маундхеймовых прихвостней из моего замка?
-         Я прочла заклинание и сотворила призраки черных кошек, что шипели и бросались на этих дураков. Те даже не стали собирать свои пожитки – мигом выпорхнули на улицу.
-         Госпожа Мархи. А можешь ли ты мне показать этих… кошачьих призраков, уж очень хочется взглянуть на них? Уверяю тебя, я не испугаюсь, ибо я дворянин.
-         Ну что ж. Ты сам этого пожелал, юный Солнир.
Ведьма сложила в щепоть пальцы левой руки и произнесла хриплым и низким голосом
-         Этрир  Ном! Энгьеххеллеллиах!!! Варанай!!!
 Тотчас же тени под кухонными столами зашевелились, и пушистые черные тени с мяуканьем выпорхнули из них.
Окружив Солнира кольцом, они замолкли, словно ожидая приказа ведьмы.
 
-         Какие славные, - воскликнул юный Диаэрб. – А можно их погладить?
-         Неужели ты не боишься? – удивилась Мархи. – Ты, человек, знакомый с волшебством лишь по старинным романам? Я воистину поражена. А вот насчет того, чтобы погладить – хочу тебя предупредить, ощущение может быть не слишком приятным.
Но Солнир уже не слушал ведьму. Ощутив себя героем от произнесенной ею похвалы, он простер свои руки к ближайшему мурлыке, попытался коснуться его, однако руки погрузились во что-то липкое и холодное, и все животные в сей же миг истаяли облаками серого тумана
Не считая ведьмы и слуг, кухня была пуста.
-         Так они… не настоящие, верно, госпожа Мархи?
-         Разумеется, дорогой мой граф. А вот в Сох-Кирионе, где все пропитано магией, я могу наколдовать настоящего леопарда. И он останется таковым, если, конечно, не вздумает покинуть пределы нашего королевства.
-         Я был бы не против очутиться в твоей чудесной стране, посмотреть, что там и как, а потом написать об этом книгу.
-         Человеку свойственно добиваться того, чего он хочет. Любое желание может быть воплощено. Не пройдет и нескольких месяцев прежде чем я закончу свои изыскания здесь, в Междугорье, а потом… могу взять тебя с собой.
 
В это время, по лестнице спускался дворецкий. Он сразу же окинул ведьму исполненным благодарности взглядом, и вежливо приветствовал ее. Потом потрясенно посмотрел на Солнира, вчера изнемогавшего в плену неведомой болезни, а ныне – здорового и полного сил.  Сегодня во взоре дворецкого впервые за три года появилась надежда.
Мальфус рассказал Солниру, что его верная лошадь привела дворецкого к Источнику, рядом с которым он увидел молодого дворянина лежащим без сознания и перенес его в замок. А потом появилась Мархи.
Слуги по распоряжению Мальфуса (а право распоряжаться ими предоставила ведьма), накрыли стол в столовой, принесли яичницу со специями, сыр, обжаренный в сухарях, и подогретую копченую колбасу. Никто не видел, как они варили кофе, но получился он отменным, с таинственным  и загадочным послевкусием.
Дворецкий напомнил юному Диаэрбу, что сегодня у него нет причин уклоняться от занятий, поскольку болезнь отступила, и Солнир вынужден был с ним согласиться.
Мархи попросила разрешить ей присутствовать  в библиотеке во время уроков, чтобы понять, сколь далеко продвинулись в Междугорье естественные науки.
Алгебра и геометрия не произвели на нее впечатления. Чародеи используют совсем другие формулы и расчеты, в чем-то более простые, а в чем-то гораздо более сложные, нежели математика. Однако о том, что касается стратегии и тактики военных действий, в Сох-Кирионе не знали  почти ничего – со дня основания королевства там не было никаких войн.
Когда молодой граф и Мальфус с особенным тщанием разбирали великие битвы прошлого, причины победы или поражения той или иной стороны, ведьма очень внимательно вслушивалась в их речь, будто боясь пропустить хоть слово. А вот в сочинениях ученых-алхимиков, столь любовно в свое время собираемых дедом Солнира, она обнаружила много ошибок и неточностей, и пообещала старательному ученику преподать истинное знание и превращениях элементов.
В этот же день, за ужином, юный Диаэрб поведал госпоже Мархи о безвременной гибели отца и странном исчезновении матери.
 
-         В последнем  случае - с серьезным видом произнесла чаровница - я, наверное, смогу помочь тебе. У меня есть магическое зеркало, и в нем я попытаюсь увидеть, что же на самом деле случилось с твоей матушкой, и где она сейчас.
-         Госпожа Мархи, твоя помощь была бы воистину бесценной. А можно и мне будет заглянуть в твое зеркало?
-         Это не совсем безопасно, дорогой мой граф. Но если ты действительно хочешь этого, я попытаюсь оградить тебя чарами.
-         Я согласен. Когда приступим?
-         Как только часы пробьют одиннадцать.
 
Библиотека была в замке помещением, наиболее близким к небу. В ней и решили провести магический опыт.
Как правило, в это время молодой граф уже спал, но сегодня сон как рукой сняло.
Ведьма принесла с собою черное как ночь зеркало в серебряной оправе, и поставила на стол две черные свечи.
Потом набила трубку,   прикоснулась указательным пальцем левой руки к табаку, и он принялся тлеть. Легким взмахом правой кисти она зажгла обе свечи, что несказанно поразило Солнира
Дворецкий же, в отличие от юного Диаэрба, особенного восторга не выказывал, скорее тревожился за подростка – не случится ли чего непоправимого. Однако, раз уж ведьма подняла Солнира едва ли не со смертного одра, она, скорее всего, не подведет и сейчас – так, похоже, рассуждал Мальфус.
Выкурив трубку, ведьма сказала:
- Смотри в зеркало и думай о твоей             прекрасной матушке, о златокудрой леди Солейн, о той, что вскормила тебя, думай так, как будто она здесь.
Свечи затрещали и разгорелись ярче. Солнир вглядывался в черную бездонную глубину зеркала, и вскоре начал различать в ней кроваво-красные сполохи, которые складывались в причудливые узоры, похожие не то на оперенье чудесных птиц, не то на кровяной морозный иней на стекле.
-         Твоя матушка жива, - тихо прошептала Мархи. – Однако в мире людей ее нет. Даже не знаю, как это объяснить.
И вдруг, когда ведьма еще договаривала последнее слово, зеркало перед глазами Солнира внезапно увеличилось в размерах и затянуло его в водоворот сверкающих разноцветных искр.
Солнир был один, вокруг лил холодный дождь, но этот холод ощущался не кожей, а каким-то новым, шестым чувством.
Ударила молния, и подросток увидел крепостную стену вокруг собственного замка, а навстречу ему бежала… белоснежная волчица!
После яркой вспышки тьма снова накрыла землю, и юный Диаэрб услышал тоскливый, траурный вой – как раз в той      стороне, откуда приближался зверь.
Внезапно все вернулось на свои места. Рядом сидела Мархи в плетеном кресле, и глаза ее были широко раскрыты от удивления. Мальфус держал юного Диаэрба за запястье, чтобы чувствовать удары его сердца.
-         Невероятно – воскликнула ведьма. – У тебя есть дар! Скажи мне, что ты видел!
Солнир подробно описал ей сцену, увиденную в коротком обморочном забытьи. Мархи задумалась. Наконец она сказала:
-         Ты должен знать легенду, согласно которой все дворянские роды Междугорья происходят от волков.
-         Я знаю ее. Сначала небесные волки, чьи глаза – звезды, спустились на землю, когда все покрывал снег, а потом стали людьми.
-         О да. И земля приняла их с радостью. Она расцвела и благоухала. Все, что ты видел, дрогой граф Диаэрб, имеет особый смысл, и когда-нибудь ты обязательно отыщешь истину.
-         Мархи, ты говорила о каком-то даре… Что ты имела виду?
-         Ты владеешь магической силой.  И если захочешь, можешь стать настоящим волшебником.
-         В Междугорье говорят, что дворянину не пристало творить волшбу. Однако Элайдин Среброокий, первый наш король, умел вершить чудеса. Я сначала посоветуюсь с Мальфусом, а потом, быть может, соглашусь на то, чтоб ты кое-чему меня научила.
-         Тогда я, наверное, оставлю вас одних, и удалюсь в комнату, которую твой дворецкий любезно мне предоставил – речь шла о небольшой гостевой комнате на третьем этаже. Слуги же очаровательной ведьмы получили разрешение жить не в людской, близ кухни, а во флигеле, с северной стороны замка.
 
Как только Мархи ушла, между дворецким и Солниром состоялся короткий разговор.
-         Ты доверяешь ей? – тихо спросил дворецкий. – Ведь тебе должно быть известно - то, что чувствует юная душа, гораздо ближе к правде, чем любые домыслы и догадки.
-         Душой – доверяю. Ведь она все-таки спасла мне жизнь. А разум велит мне бояться – ведь в Междугорье сотню лет никаких волшебников не водилось, помимо деревенских знахарок, что продают амулеты от сглаза, лечат травами, да предсказывают погоду.
Упоминая сотню лет без магии, Солнир, конечно же, имел ввиду Аэрдейна, придворного чародея короля Файнлинга IV, сгоревшего заживо на глазах у государя во время неудавшегося ритуала, в ходе которого чародей пытался превратить кусок простой горной породы в алмаз. 
Сам Аэрдейн имел троих совершенно бездарных учеников, которые после его гибели разбрелись кто куда, и с тех пор о настоящих волшебниках никто ни в девиальсктих землях, ни во всем Междугорье, не слыхал.
Черные колдуны Фольсдайна – не в счет. Это – обычные люди, способные входить в связь со своими умершими, но не погребенными (нарочно) родственниками, и получать от них силу, и с ее помощью насылать порчу и мор впереди своих наступающих войск.
Мальфус ответил Солниру:
-         Доверяй ей. Но – бойся. Разум – орудие мужчины. Иногда он должен обуздывать душу.
-         Я согласен с тобой.
А в это время ночной ветер ощупывал прохладными пальцами окна и витражи, и гнал по небу рваные облака, между которыми виднелись звезды – глаза Небесных волков.
Следующие несколько дней выдались на редкость солнечными и теплыми.
Мархи восторженно смотрела, как Солнир и Мальфус упражняются с оружием, неизменно присутствовала на уроках в библиотеке, днем юный Диаэрб прогуливался с ведьмой по окрестностям, показывал свои угодья, также успели они посетить и деревни, в одной из коих Мархи исцелила девушку, больную лихорадкой.
Начиналась ярмарка. Крестьяне Диаэрбов подготовили обозы и нужная часть людей отправилась в Миствельд – торговать зерном, сидром, скотом и птицей. Вечерами, когда мир вокруг засыпал, ведьма учила юного Диаэрба магии.
-         Ты знаешь, как произносится слово Огня? Аннин – вот так оно звучит. А твоя рука пусть будет продолжением заклинания. Коснись рукой вот этой свечки и произнеси слово огня.
-         Аннин, - сказал Солнир, прикоснувшись к фитилю.
Ничего не произошло.
-         Чтобы зажечь свечу, ты должен ощутить огонь в себе и вокруг себя, ласковый  и в то же время испепеляющий и грозный, ты должен постичь его непостоянство и гордость, беспощадность и величие.
Солнир вдруг представил себе погребальный костер, на котором уходил в последний путь его отец, прежде чем прах перенесли в усыпальницу. Он совершенно ясно видел перед собой неистово реющие сполохи, а потом припомнил, как вместе с живым еще графом Уртаном разжигал ласковый и добрый костерок, чтобы обогреться в зимнем лесу.
-         Аннин, - произнес он вновь, и пламя тут же охватило фитиль.
-         Вот видишь!  У тебя получилось!. Слово можно произносить  и про себя. Со временем ты этому научишься, правда, на такое у неопытного мага уходит гораздо больше сил. А теперь зажги еще пару свечей и остановись, иначе можешь потерять сознание от слабости. А на днях я научу тебя вызывать дождь.
В голове у Солнира зародился вопрос – удивительно, почему он не возник ранее:
-         Мархи, ты говорила, что я попал под «злой ливень», который бывает над проклятыми землями. Значит, место, где погиб мой отец, проклято?
-         Видимо, да. Наследие страшного народа, живущего здесь прежде. Но это не могло помешать душе твоего отца подняться к звездам.
-         Я видел там призрака. Он сказал, что убил моего отца и убьет меня.
-         Полагаю, то был неупокоенный дух одного из тех, кто жил здесь до пришествия рыцарей Девиала. Он вполне мог вселиться в кабана. Уж не знаю, чем насолил ему покойный граф Уртан, однако тебе больше не следует посещать то место, тем более в одиночку. А за пределы леса эта тварь ни за что не выйдет.
-         Но в обличие вепря он все же выходил, не так ли?
-         Меч графа Уртана лишил силы это отродье на много лет. Теперь он не сможет воплотиться в животное.
-         Главное, чтобы опять не пострадали невинные люди. Мархи, послушай, а его можно как-нибудь уничтожить?
-         Его можно только изгнать, но после этого он будет творить зло на новом месте. Конечно, какой-нибудь по настоящему великий чародей, наверное, смог бы. Но, увы, не я.
-         Тогда завтра я скажу нашим охотникам – пусть никто туда не ходит.
-         Мудрое решение.
 
Утром, 22-го Иллирена, в поместье нагрянул Маундхейм. Ворота крепости никто не запирал, ибо войны в этих краях не было, и опекун Солнира въехал во двор с пятью вооруженными телохранителями, чьи головы были повязаны коричневыми платками, словно они какие-нибудь додлинги.
В это время Солнир и Мальфус пробовали боевые качества своих клинков, а Мархи, как повелось с того дня, когда она приехала в замок, с интересом наблюдала за схваткой.
-         Извольте прервать ваше благородное занятье и выслушать меня, - сказал барон с искаженным от гнева лицом.
Молодой Диаэрб и дворецкий, поклонившись друг другу, убрали мечи в ножны.
-         Мало того, что ты угрожал моему управляющему - продолжил опекун – ты еще  и поселил в замке неизвестно откуда взявшуюся чародейку. Запомни, покуда тебе не исполнилось шестнадцать, делами этого замка ведаю я, и я не потерплю здесь никакого колдовства. А теперь ты, ведьма, послушай меня. Убирайся, откуда пришла, или за твою погибель никто  меня  не осудит.
-         Ну, давай, прикажи своим бравым молодцам застрелить меня из лука. А лучше вспомни про сломанную курительную трубку и тшорот в кладовке.
-         Что?! – лицо Маундхейма вытянулось. Телохранители гарцевали рядом, недоумевая, почему хозяин не отдает приказа стрелять в женщину.
-         Ладно, живи, проклятая колдунья. Однако не смей вмешиваться в дела поместья, В противном случае я лично повешу тебя на ближайшей осине, и не посмотрю на… Тшорот, поехали отсюда. И добавил, когда лошади уже тронулись. – Пока что нам нечего здесь делать.
Солнир и Мальфус были несказанно удивлены поведением Маундхейма, и молодой Диаэрб не преминул спросить об этом Мархи.
-         Все очень просто, - ответствовала ведьма. – Я взяла из его головы нечто, чего он боится, но сама точно сказать не могу, что это такое – я видела лишь какие-то размытые образы. Даже удивительно, почему он так быстро убрался восвояси. Если бы его предоставили мне на более долгое время, я бы, конечно, извлекла бы все, не считая самых глубоко сокрытых воспоминаний.
-         Вот что приходит мне в голову, любезная госпожа, - заговорил дворецкий, и глаза его сверкнули., как у леопарда, изготовившегося к броску. – Ведь вам рано или поздно придется покинуть Холд-Милвердейн, поскольку такова воля пославших вас сюда. А я и Солнир останемся здесь наедине с бароном и его бандитами.
-         Ах, вы об этом? Но мой поиск уже закончен, ибо в лице молодого графа я нашла мага, и дети его, что очень вероятно, также будут иметь врожденный дар. Теперь я могу послать весточку в Сох-Кирион обо том, что я здесь обнаружила, а сама остаться здесь, с Солниром, чтобы учить и охранять его.
-         Истинный дворянин не нуждается в охране – чеканным голосом проговорил Солнир.- Но общество доблестной ведьмы доставляет мне радость – пусть остается, нисколько не возражаю. Тем более в четырнадцать лет я добьюсь помолвки со знатной леди из Борга, как мой отец, и Маундхейм будет совершенно беспомощен, ибо тогда вплоть до моего совершеннолетия управлять Холд-Милвердейном станет моя будущая родня, люди крепкие да с острыми клинками. И  твоя защита, МАрхи мне более не потребуется, но лучшей моей подругой ты, несомненно, будешь всегда.
-         Спасибо за добрые слова, дорогой мой Солнир. Ты растрогал меня до глубины души.
-         Я также готов служить тебе,  честная и добрая колдунья. Мой клинок не подведет тебя.
-         Мне лестно слышать подобное от благородного рыцаря. Но у ведьмы, знающей то, что не знают другие, может быть множество врагов. Неужто ты со всеми справишься?
-         Ты считаешь, мои слова опрометчивы?
-         Нет, милый мой граф Диаэрб, я так не думаю, просто ты еще очень молод, и у тебя горячая кровь, и все это вкупе может навлечь на тебя неприятности. Взрослый мужчина должен быть мудрым – именно таким тебе предстоит стать, хотя бы для того, чтобы править своим поместьем. Ну да ладно, мои учителя говорили, что из меня плохая советчица, пойдем лучше, я научу тебя вызывать дождь, тем более условия сейчас подходящие.
Около часа пополудни магическое действо Солнира, совершенное под присмотром волшебницы, возымело успех. Дождь лил как из ведра, однако через полчаса погода снова стала ясной, а молодой граф едва не упал в обморок.
-         Ничего страшного, - подбадривала его Мархи. – Скоро ты научишься черпать силу из окружающего пространства.
25-го числа в Холд-Милвердейн приехали бродячие артисты. В числе песен, которые они распевали перед простолюдинами, одна оказалась про Вальдека-Освободителя, Норн-Девиальского доброго разбойника, известного также как Бахта Забубенник. Еще кукольную пьесу про то, как глупый барон лишился своего  могущества и  пошел по миру благодаря умному крестьянину.
Солниру пьеса понравилась  (как впрочем и песенка), однако, отождествлять Маундхейма с глупым героем спектакля он не собирался, ибо природа не обидела умом опекуна Диаэрба, но ум этот вряд ли был направлен на что-нибудь доброе. Лишь нажива беспокоила Маундхейма, что подтверждалось слухами, быстро разнесшимися на празднике.
К себе в поместье барон артистов не пускал, вот и ходили его крестьяне на подобные празднества в поместье Диаэрбов, и от них услышал будущий хозяин, которые всегда беседовал с простолюдинами на равных, что барон уличил свою супругу в неверности и собирается  развестись с ней, дабы затем жениться на дочери норнского герцога, за которой приданое – в пятьдесят тысяч фриннов и часть Фредрумского рудника, пусть малая, но зато приносящая постоянный доход.
«Может быть, получив такие деньги, барон откажется от притязаний на мои земли?» - подумал Солнир и тут же одернул себя: нет, не откажется. Жадность его не знает границ. Придется, видимо, рассчитывать на помощь Мархи – пусть испугает его как следует.
В этот миг к Солниру подошла дочь местного кузнеца. В свое время дворецкий подобрал ее в пару молодому Диаэрбу, чтобы обучить его танцам.
-         Здравствуйте, граф!, - сказала она. – Быть может, потанцуем?
-         Я согласен, - ответил подросток.
Юный Диаэрб подошел к музыкантам и попросил их сыграть Ингельрит. Услышав первые аккорды, все пребывающие поблизости от Солнира и Арлин, составили «улей», а прочие стали «пчелами». Танец вышел на славу. Когда свет костра падал на правильные черты лица девушки, на ее черные, пушистые ресницы, казалось, будто она по меньшей мере графиня, истая хозяйка здешних угодий.
«А что? – мелькнула у Солнира мысль. – Некоторые из моих предков женились на дочерях крестьян. Дворянскую кровь иногда нужно разбавлять, так написано в умных книгах. Но в моем случае это никак невозможно. Мне требуется опекун сроком на два года, а кузнец в силу своего происхождения никак не может им быть».
В это время из балагана вышел человек, чью голову украшал черный платок с черепами, одетый в черную мантию. Возраст его, на первый взгляд, составлял лет тридцать пять.
-         Фокусы, дамы и господа, фокусы. Исчезновение и превращение вещей, отпиливание головы с последующим ее прикреплением к телу без ущерба для здоровья обезглавленного, и другие чудеса магии и волшебства, - кричал передвигающийся на ходулях клоун. – Фокусы, фокусы, три монеты, чтобы увидеть чудо, подходите, наш магистр Альверсолвур покажет вам настоящие чудеса.
-         Интересно, - спросил Солнир у Арлин, - как ты думаешь, он действительно настоящий волшебник, или шарлатан?
-         Мой отец говорит, что все фокусники – шарлатаны – ответила девушка. – Они ловко обманывают людей, и заколачивают на этом  деньги.
-         Пойдем посмотрим, что он там вытворяет. У меня в кармане есть кое-какая мелочь.
Когда они с Арлин подходили к фургону, великий волшебник Альдверсолвур выдувал из соломинки огненные шары, которые рассыпались в воздухе разноцветными искрами, никого при этом не обжигая.
-         Граф Диаэрб – воскликнул фокусник, прекратив свое занятие. – Какая честь для меня! Какая честь!
-         Ты узнал меня по одежде? – спросил Солнир?
-         Я знаю многое, милостивый государь. Как знаю и то, что эти угодья – пока еще не совсем ваши. Но поверьте, все у вас будет хорошо. Ммм, возможно, будет…
-         Ты видишь грядущее?
-         Не очень отчетливо. Но у меня есть особые карты – они могут рассказать больше
Тут у фургона откуда ни возьмись появилась Мархи.
-         Кого я вижу! – в голосе ее слышалось безмерное удивление. - Мастер иллюзий собственной персоной.
-         Мне о тебе уже поведали, добрая волшебница. Предлагаю устроить состязание, и узнать, чья магия сильнее.
-         Охотно - согласилась ведьма – и глаза ее заблестели. – Начнем, думаю, с меня, так как ты, мастер иллюзий, мне не веришь.
-         Хорошо. Начинаем с тебя.
-         Я могу поднять этот фургон в воздух. Те, кто внутри, пусть остаются там. Итак, начали.
Ведьма сложила кисти рук в какой-то хитрый знак и произнесла:
-         Энрим Аэр! Нирртхайн Фломмер Дискон Авэртат. Варанай!
И… фургон послушно воспарил вверх на целых два ярда. Изумлению крестьян не было предела.
-         Пусть те, кто желает, пройдут под повозкой и убедятся, что это не обман зрения, - произнесла волшебница тоном победителя.
Смельчаков нашлось немного, но те, кто прошел под фургоном и потрогал его, уверяли, что он действительно поднялся вверх, и никаким шарлатанством здесь и не пахнет, а благородный Диаэрб засвидетельствовал это первым.
Когда желающих проверить, обман все это или же нет, более не стало, ведьма раскинула руки в стороны и фургон послушно опустился на землю.
Как ни странно, когда он поднимался, ни одного удивленного лица не выглянуло из-за занавесок- то ли привыкли к подобному волшебству, то ли по другой причине, но сейчас занавески раздвинулись, и растерянное лицо девочки-подростка принялось изучать пораженную публику.
-         Я – ученица магистра – сказала девочка. – Сперва подозревала, что это – обычный трюк, а теперь думаю, здесь имеет место настоящее волшебство. Госпожа чародейка, а вы не могли бы еще раз поднять фургон на небольшую высоту, чтобы я залезла под него и все проверила.
Ведьма исполнила ее просьбу и повозка вновь поднялась примерно на два с половиной фута.
Девочка ползала под фургоном и ощупывала землю, колеса, а также дно повозки. Выбравшись из под нее, она твердым, уверенным голосом заявила:
-         Здесь нет никакого обмана. Настоящая магия. Мастер иллюзий, ты проиграл.
-         Не вполне, дорогая моя Альвейн. Любезный граф Диаэрб, позвольте, я погадаю вам на картах?
-         Приступайте мастер.
Фокусник вынул откуда-то из складок мантии колоду карт и показал ее Солниру.
-         Выберите одну, господин граф. Она сперва расскажет нам о вашем о прошлом. Но сначала, если не верите мне, перетасуйте колоду как можно усерднее.
Воспользовавшись советом мастера иллюзий, Солнир вытянул карту и показал ее фокуснику.
-         «Замок» - произнес Альдверсолвур. – Я предлагаю своим зрителям возможность самим толковать значение карты. «Замок» - ваше прошлое, благородный граф. А теперь еще раз посмотрите на карту и убедитесь, что она – та же самая, которую вы взяли из колоды. Убедились? Положите ее на правую ладонь и прижмите левой.  Теперь же  гляньте на нее. Видите! Она превратилась в другую, и говорит вам о будущем. О пресветлые Феи, это же семерка мечей, означает внезапную смерть… Не обязательно вашу, любезный граф, может погибнуть ваш друг или слуга. Умоляю вас простить меня за такое плохое предсказание.
Праздник продолжался, но настроение Солнира испортилось, да и Мархи не выглядела воодушевленной, и поэтому юный Диаэрб и ведьма решили отправиться домой.
За вечерним чаем Мархи сказала:
-         У самого мастера силы нет, я бы почувствовала. Она таится в предметах, которыми он пользуется, видимо, доставшихся ему по наследству. Но я не могу сказать, лгут эти карты или говорят правду.
-         Так что же нам теперь, бояться собственной тени? Нет уж, тысяча тшорот, я ничего не буду бояться с этой минуты. А ляжет снег – пойду один на медведя. И никто меня не остановит.
-         Будь мудрым – произнесла ведьма, извлекая из накрашенных в темно-вишневое губ мундштук трубки. – Будь мудрым. Чтобы выжить и победить

Сергей Гатаулин, трилогия "Резеврное копирование" от издательства "Написано пером"

Книга 1. "Вирус" Он вписан в нашу реальность, как математическая формула или физический закон. Будучи частью ДНК, он пожирает энергию и заставляет человеческие тела работать не на полную «мощность», а в режиме «аварийного освещения». Он биологическая сущность и Вселенская программа. Именно из-за него мы накапливаем неисправности и ломаемся, как бракованные механизмы, угасаем в болях и страдании задолго до отведенного нам срока. Он нарушает симметрию и взрывает звезды. Но он участвовал в создании нынешней Вселенной и без него не обойдется ее спасение. Изменив его, люди нарушили равновесие, и охоту на них открыло само Мироздание. Болезнь он или лекарство? Вот тайна, которую предстоит раскрыть героям.http://napisanoperom.ru/Virus

Книга 2.  "Вирусапиенс" Изгнанный из человеческого организма, Вирус вынужден эволюционировать. Изменяясь сам, он изменяет мир, в котором оказался по воле людей, и объявляет войну всему человечеству.
Становясь разумным, Вирус может захотеть побыть богом. Но сможет ли он при всем своем могуществе понять, что общего у проблем, возникающих в виртуальном мире, с неприятностями в мире реальном, что за зверь приближается к Солнцу и какое отношение к Земным проблемам имеют негуманоиды с другого конца Вселенной?
http://napisanoperom.ru/Virusapiens

Книга 3. "Сапиенс как вирус" Разум правит миром, вот только мир, похоже, об этом ничего не знает. Когда разумные существа начинают изменять структуру Мироздания, оно начинает защищаться, и может запросто стереть их среду обитания с поверхности существующей реальности.
http://napisanoperom.ru/Sapiens-kak-virus

Кто-нибудь играет в Скайрим?
Скриншоты моей девочки - бретонки:

Солитьюд ночью

[ +3... → ]

Дороги, как всегда по весне, раскисли, и копыта коней вместо грозного цоканья будто приветствуют поцелуем весеннюю слякоть.
Нас ждет Охрилейн...
Вот уже показалась за поворотом Одинокая Башня, построенная герцогом Хардингом лишь для того, чтобы запереть там отказавшую ему девушку и уморить ее голодом.
Легенда гласит, что красавица сплела веревку из своих волос, с ее помощью спустилась вниз и убежала.
Врет легенда. Уж я-то, выпускник Школы Искерна, знаю - так называемая веревка оборвалась сразу и девушка разбилась насмерть.
Вечная ей память.
Нас ждет горячий ужин в кирпичном доме, окрашенном в цвет кофе с молоком, и хриплые речи лысого Наммро о положении на Восточных границах. Потеряв однажды левую ногу, он вынужден теперь содержать гостиницу, но в душе все еще чувствует себя то наемником, которым когда-то был, то королевским гвардейцем, которым стал впоследствии.
Какой из двух упомянутых периодов своей жизни Наммро считает лучшим, он до сих пор не говорит, сберегая это в тайне. По нему и не поймешь, что ему больше по душе - лихая вольница или же ежедневная муштра, порядок и дисциплина, странно переменчив характер пожилого солдата - словно танец теней в комнате, когда свечи попадают под сквозняк.
Сегодня днем на привале Нарэйя, выдохнув табачный дым, сделала из него голубя. Не берусь повторить ее фокус, пока что я умею делать лишь кое-какие композиции из дымных колечек. Ну да ничего, когда-нибудь освою это не слишком хитрое искусство.
Охрилейн, как известно, не имеет крепостных стен - их заменяет живая изгородь высотой в двенадцать ярдов, щедро удобренная Кровью небес. Если ударить в нее тараном, она всего лишь слегка прогнется, говорить о том, чтобы пробиться через нее с помощью топора, просто смешно. И огонь ее не возьмет.
А любые повреждения в кратчайший срок зарастут сами собой.
Мы въехали в яблоневый сад, слева от дороги стоял замаскированный под трухлявый пенек Обертир, который пошлет сигнал хранителю, если вдруг появится путник под чужой личиной. Говорят, Обертир не обманешь, однако в Школе я слышал, будто...
 - Я что-то чувствую, - сказала Лильна, и наш отряд остановился. Внезапное напряжение перед ликом неизвестного -  это набитый клопами матрас, упавший на тебя сверху. Такими были слова моего Учителя.
Мы замерли, прислушиваясь к окружающему миру.
 
Продолжение следует...

Расскажу-ка я вам, что известно лишь мне,
Что увидеть пришлось в
зачарованном сне:
Посреди океана незыблема твердь –
Древний
замок стоит в позабытой стране.
А над замком ветра развели
круговерть,
И в полнейшей тиши, заставляя неметь,
Раскаляется
небо над ним докрасна.
В этом замке живет безымянная Смерть.

В этом замке она проживает одна,
Коротает минуты за чашей вина,
Иногда же, как гости, на белом орле
Залетают к ней Голод, Чума, и
Война.
В те мгновенья – все четверо навеселе
И не рыскают в
поисках жертв по земле,
Смерть косу оставляет висеть на дверях
Нету голода в городе и на селе.
Кто пройдёт через горы и через
моря
Для кого покорятся чужие края,
Кто тот замок в стране
позабытой найдёт,
Кто сожжёт то, что дорого, на алтарях,

Тот герой нашу Смерть в древнем замке запрёт,
И гостей – если в этом
ему повезёт.
Он людские поклоны получит, как бог…
Но какой же
он, после, предъявит нам счёт?

Там, где пляшет ветер средь потерянных скалистых берегов
Мчатся волны белы, откликаяся на мой небесный зов.
И несут с собой эти волны корабли,
Что погибель в этих скалах для себя нашли
В рифах на прибрежной отмели...

Я спою о том, во что верит океан,
Что несет он каждый день по своим волнам
Что же мчится ветер раздувая белогривый океан...
С волн поднял он, вольный, этих пенящихся брызг морской дурман,
Что несет на берега с прибрежных скал туман.

И со скал увижу я на тонкой грани вод
Как несется ветер, схваченный тисками медных парусов.
Знаю я, что манит к рифам этих гибельных морей
Золото погибших в мрачных бухтах кораблей.
Колыбельную поет погибшим там небесная свирель...

Будет моя песнь и опасна, и страшна,
Но прекрасней я спою, даже трели соловья
И помчится парус белый на семи стремящихся ветрах
Разобьет корму бесстрашный он на этих рифовых хребтах
Что по зову моему выйдут из пучины белых волн...

Что сказать о тех, кто же здесь обрел покой,
Вечный нерушимый под иступленной зарей
Восходящей в мрак над раздробленной, погубленной кормой?
Озаряя крылья чаек, над волной появится рассвет
Что окрасит паруса в безмолвия венец - багряный цвет.

Сизый ветер, в море унеси меня с собой
Полечу на крыльях синих я в погоне за своей мечтой.
Но вернусь однажды я к тем рваным парусам
И спою о том во что верит океан.
Что несет он каждый день по своим волнам...