Трое выехали на конях из леса. Жаркий День, огненный шар фотона льёт бесконечными потоками свет и жар. Один из них маг - невысокий, слегка полноватый, в поношенных, просторных одеждах. Повязка на высоком лбу, лицо сосредоточенное и слегка заострённое. Двое других- воины; один высок, красиво сложен, в безрукавке. Из-за правого плеча- широкая узорная гарда клинка. Второй воин могуч, словно дуб, смелый, тяжёлый взгляд, непокорные волосы, заслоняющие глаза. К седлу приторочен боевой топор.
Они выехали на открытое место, оставив лес за спинами. Лошади на половину ног утонули в густой, гудящей от насекомых траве, а впереди открылся тракт, по которому, выезжая вдали из-за поворота гряды, шли купцы, воины, рабочие, гномы, маги, эльфы- все они шли к далёким, серебристым стенам, над которыми, слепя глаза, гордо возносились многочисленные башни Вердинала- столицы Рузгарда. Не долго думая, Ирвин, Норд и Дор влились в этот поток и двинулись по направлению к столице, пристроившись за крытым фургоном.
- Остановимся на ближайшем постоялом дворе,- промолвил Дор,- немного передохнём, выспимся и снова в путь. Конечно, надо было идти лесами, чтобы не попасться кому-нибудь на глаза…- маг помрачнел, хмуря кустистые брови.
- Ладно,- Ирвин махнул рукой,- лучше через королевство. Мало ли что в лесах…
- Да,- громыхнул Норд,- человеку, пусть колдуну, легче проломить голову, чем призраку или гоблину, когда тот целится из лука тебе в спину,- пират благодушно рассмеялся.
Они подъехали к столице, фургон перед ними миновал двух стражников и ворота, сверкающие на солнце лезвия алебард скрестились перед мордами лошадей путников.
- Две иридианские за въезд с каждого,- сказал стражник.
Дор отсчитал шесть монет, со звоном кинул их в мешок.
- Кто, откуда и цель вашего прибытия в Вердинал?- быстро протараторил с другой стороны человек, что-то пишущий в огромной книге.
Дор, Ирвин и Норд назвались вымышленными именами. Цель визита стандартная- поступить на службу к королю.
- Проходим,- сказал стражник, и алебарды раздвинулись, открыв дорогу в город. Друзья тронули коней.
После глухих деревень, лесов и пустынных, шумящих травою равнин, город оглушил, ослепил и лишил их дара речи обилием красок, людей и нелюдей, магов, трюкачей, предсказателей, фокусников, наёмников, купцов и просто так идущих по своим делам. Впереди, на перекрёстке двух улиц они увидели участок земли, заставленный телегами, конями, среди которых сновали люди и нелюди. Над ними высилось двухэтажное строение- это и был постоялый двор.
Друзья уплатили за комнаты и разместились в скупо обставленных, но чистых и удобных помещениях. Дор, разложив на постели чернильницу, перо и пергамент, принялся писать письмо Семирубу. Норд, в чём приехав, в том и рухнув на кровать, загремел богатырским храпом, положив у изголовья топор. В такое время его опасно было будить. Однажды давно Дор рискнул это сделать и в тот же миг, врезавшийся в косяк топор, едва не раскроил ему череп. Все занялись делом этим безмятежным Днём. Ирвин же, закинув за спину меч, отправился на гудевший неподалёку рынок- требовалось заточить клинок, а может и поменять его на новый.
На улице- жарко и сухо. Во дворе двое купцов- на вид горцев с фырканьем и кряканьем обливались водой из корыта. Лошади прядали ушами, отмахиваясь хвостами от слепней. По небу, точно кистью художника, выписывались причудливые узоры радужных цветов. Пыльно и душно.
Ирвин прошёл немного по улице и, когда она оборвалась площадью, утонул в многолюдье и многоголосье рынка. Толкаясь среди плотной толпы людей, он так и не нашёл ни одного точильщика мечей, зато взмок и выдохся. В отчаянии, вытирая выступившие капли пота, он подался в первую попавшуюся оружейную лавку.
Сумрак и прохлада после зноя нагретой улицы. Вдоль стен- прилавки с изобилием мечей, боевых топоров, арбалетов и луков. По деревянным стенам развешаны мерцающие в сумраке ножи и доспехи. Хозяина лавки он увидел не сразу и поэтому вздрогнул, когда раздался из тёмного угла скрипучий, старческий голос:
- Вот мы и дождались его.
Ирвин слегка оробел, не понимая в чём дело. Он подошёл к прилавку и увидел древнего, согнутого колесом гоблина, что сидел боком к воину, опираясь на увесистую палку и глядел на него. Бриллиантовые проблески глаз сверкали из множества морщин. Ирвин прокашлялся, набираясь уверенности.
- Извините, если я помешал вам…
- Нет,- проскрипел древний гоблин,- я ждал тебя.
- Кто вы?- оторопев спросил Ирвин,- откуда вы меня знаете?
Ответа он не получил. Вместо этого из глубин тёмной лавки вышел бочкообразный, приземистый гном с окладистой бородой. В руках он держал нечто, завёрнутое в брезент.
- Это вам,- промолвил гном, протягивая воину свёрток,- я не верил словам Старца, но вы пришли.
- Я не понимаю вас!- воскликнул Ирвин,- объясните же, в чём дело!
- Берите,- сказал гном,- древний меч воина, который ищут до сих пор лучшие воины этого мира. Этот меч искал Воина, и нашёл.
Ирвин по-прежнему отказывался понимать что-либо, но руки, словно вдруг отделившись от власти мозга, взяли клинок, завёрнутый в брезент.
- Это меч Орда!- громко провозгласил гном,- величайшего воина этого мира и многих других! Теперь ты- Ирвин- Великий Воин! Бери его, и пусть он пьёт кровь злодеев!
- Меч Орда?- благоговейно выдохнул Ирвин,- быть того не может! Его ищут во всех королевствах!
- Он был у нас,- гном, наконец, начал говорить понятнее,- старый Вургмур предсказывал, что однажды в нашей лавке появишься ты, чья судьба стать Великим Воином. Мы хранили легендарный меч, и я уж не надеялся на то, что ты появишься.
- Но…- Ирвин запнулся- правая рука потянула за обнажившуюся рукоять клинок из брезента, что трещал и резался от острого лезвия, не затупившегося за три сотни лет,- это очень дорогой подарок,- прошептал он одними губами,- я не могу…
Клинок обрёл свободу, и всё в лавке замерло. Пять локтей идеально прямого лезвия. Скупое освещение лавки равномерно растекалось по клинку и если смотреть на него- ты будто проваливаешься вглубь идеально отточенной стали.
- Спасибо,- выдохнул Ирвин.
- Мы знаем, что ты справишься с опасностями,- произнёс гном,- однако от имени Старого Вургмура я хочу предупредить тебя.
Доверься Немому- он хочет вам помочь. Не думайте, что весь Арбад против вас- не весь, только тот человек, за кем вы идёте и двое сильных колдунов. Древнее божество, Чёрное Воинство, Повелители мыслей охотятся за вами. Амулет, отнятый у главаря разбойников, спасёт вас от многого, но один из вас…- гном умолк.
- Что?- прошептал Ирвин,- что случится с одним из нас?
- Возможно, кто-то пожертвует жизнью в конце вашего пути,- мрачно промолвил гном,- но большего ни я, ни Старик не знаем. Ещё можно сказать, что здесь вы задержитесь.
- Зачем?- спросил Ирвин.
- Не знаем,- гном развёл руками,- предсказания- трудная часть Магии. Теперь я с вами прощаюсь. Мы должны скрыться после вашего ухода, так как те, что преследуют вас, могут заинтересоваться нами.
- Хорошо,- у Ирвина от всего происшедшего и сказанного кружилась голова, рука автоматически сжимала перевитую рукоять великолепного меча,- спасибо вам большое.
Уже выйдя на улицу и вновь окунувшись в людей и жару, в голову Ирвина врезалась оглушающая мысль- а ведь Вургмуром звали спутника легендарного Орда! Неужели тот древний гоблин, что сидел в лавке когда-то давно сражался бок о бок с величайшим из воинов?! Ирвин повернулся было к лавке, но тут последние слова гнома всплыли в мозгу. Нет. Нельзя подвергать их опасности- люди Дарвенгула могут быть здесь. Ирвин взглянул на клинок. Огненное светило превращало его в ослепительную полосу белого огня, на которую больно было смотреть.
- Благодарю вас,- прошептал воин,- пусть сберегут вас боги.
- Пусть боги сберегут тебя,- пронеслось ветерком в голове молодой сильный голос. Ирвину показалось, что таким был голос когда-то молодого Вургмура. Воин вытер обильно выступивший от духоты пот и зашагал прочь с рынка к постоялому двору, где они и остановились.
Поток людей, раскалённые камни мостовой и домов. Потоки тяжёлого изнуряющего зноя бочками льётся с выцветшего неба. Будет гроза.
Мимо спешащего Ирвина с грохотом прокатила телега с глиняной утварью. Впереди, разгоняя людей, на воина едва не налетела восьмёрка вооружённых воинов в цветах гвардии.
- С дороги, чужестранец!- выкрикнул один- самый молодой. Гвардеец сгоряча, не дав воину уступить дорогу, взмахнул хлыстом. Упругая верёвка взметнулась ввысь и несколько раз обмоталась вокруг кулака Ирвина. Резкий рывок рукой- гвардеец с железным грохотом рухнул на землю. Остальные семеро выхватили мечи, окружая на гарцующих конях.
- В чём дело!- крикнул Ирвин,- этот человек хотел ударить меня!
- Замолчи!- презрительно сказал один,- это наш город и мы не позволим всяким наглецам распускать здесь руки.
- Ну ладно!- Ирвин выхватил вспыхнувший на солнце меч,- давайте! Кто первый?!
Кольцо гвардейцев вокруг воина начало сжиматься. Неизвестно чем бы это кончилось, если бы не раздавшийся вдруг грозный окрик:
- Прекратить!!!- властный рык, исполненный львиной мощи, раздался над дерущимися.
Гвардейцы, видимо узнав обладателя голоса, растеряно оглянулись и расступились, пропуская высокого, могучего воина. Лицо изборождено морщинами и старыми шрамами. На мощные доспехи накинут алый плащ. У пояса огромный меч в две руки. Один из гвардейцев стал объяснять, что неожиданно выскочивший на дорогу наглец вдруг напал на Карвана. Ирвин закинул меч в ножны за спиной и в свою очередь спокойно объяснил, как всё было. Тем временем с земли поднялся Карван. Ненавидящий взгляд едва не убил воина.
- Некогда разбираться!- рыкнул ветеран гвардии,- ты, Карван, впредь умерь свой пыл, а ты,- тяжёлый взгляд серых глаз приковал Ирвина к земле,- знай, где находишься. Пошли!
Гвардейцы, обходя мрачного воина, понеслись дальше, а сам Ирвин благополучно добрался до постоялого двора. Норд тренировался с топором, Дор колдовал, а Ирвин, занавесив окна засаленными тканями, чтобы не мешал свет Дня, лёг спать. Разбудили его взволнованный голоса друзей и ещё кого-то третьего…
 

В комнате Дора собрались два его друга- Норд, хмуро слушая рассказ пришельца и Ирвин, прислонившись к косяку, внимательно слушал историю, вспоминая слова гнома о том, что они здесь задержатся.
Говорил высокий, благородный человек, чьи богатые одежды придворного чародея специально закрывали серые обноски бедного горожанина. Это тряпьё не смогло скрыть ухоженного лица, в глазах- ужас. Сам человек взволнован и едва рассказывает, справляясь с одолевшей одышкой.
- Эти пришлые… от них и начались все проблемы в Рузгарде… В общем, расскажу всё по-порядку.
Однажды, десять лет назад ко мне в двери башни постучались четверо странников. По глазам я узнал в них прирождённых чародеев, да и выяснил потом, что ихними потомками были гоблины- народ древний и владеющий Изначальной Магией. Они попросили, чтобы я научил их колдовать, готовить зелья. Сами странники прибыли из Долины Междуречья, откуда скрылись по каким-то причинам. Я сперва проверил их сознание, проверил, могут ли они колдовать- оказалось, могли- были задатки. Не долго думая, я начал их учить, они оказались способными учениками, и через два года я представил великому государю лучших чародеев Рузгарда. После меня, конечно.
Таким образом, мои ученики обосновались у короля, оттеснив меня от трона его величества. Конечно, я завидовал, поскольку они продолжали изучение Магии. Вскоре я был отстранён от дворцовых дел и на хорошее жалование поселился за городом, иногда навещая дворец.
Недавно, на Рассвете я посетил дворец и узнал то, от чего меня обуял ужас!
На этом чародей поперхнулся. Дор протянул ему кружку с вином. После двух- трёх судорожных глотков, он нашёл в себе силы продолжить.
- Я узнал, что король и чародеи собираются отловить Дракона!
Дор, в это время сделавший глоток вина, закашлялся, Норд выругался и сплюнул, Ирвин вздрогнул, чувствуя, как в страхе заходится сердце.
- Я знаю, и они знают,- продолжал чародей,- что Драконы- это великие маги прошлого. И я – верховный маг Барвалан ведь учил, вбивал в их головы, что ловить и убивать Драконов- великое преступление и, сделав это, глупец обрекает себя на гнев всех жителей этого мира.
- Да, я слышал что-то об этом,- пробормотал Норд,- по легендам, если исчезнут Драконы, мир погрузится в Хаос и придёт конец всему живому.
- К сожалению,- чародей тяжело вздохнул,- не перевелись ещё глупцы, не верящие в это. И позор на мою голову, ученики мои одни из этих глупцов.
- Но вы же сказали, что они знают о Законе,- напомнил Дор.
- Знают. Но они не поверили.
- Зачем же им нужен Дракон?
- Они хотят приручить его и сделать боевой машиной нашего государства. Сейчас эти глупцы готовят эликсир, который позволил бы усмирить Дракона.
- Они ещё не приготовили эликсир?- спросил Дор,- сколько у нас времени?
- Эликсир будет готов через три часа,- с ещё более тяжёлым вздохом отозвался чародей.
- Чего же мы ждём?!- прогремел Норд, вскакивая на ноги и вскидывая топор,- на дворец!
Верхом на конях и обливаясь потом, они в жару поскакали во дворец, маневрируя среди потоков людей. Четверо всадников неслись вперёд и, поскольку приходилось продираться через людей, Ирвин скрипел зубами от нетерпения. Каждая минута промедления- на вес золота!
  Они вылетели на полную людьми и нелюдьми главную площадь. Мимо со скоростью встречного знойного ветра пронеслись различные помосты, столы, шатры- всё яркое и праздничное. Навстречу вырастала громада дворца, огороженная зубчатой стеной с двумя часовыми у распахнутых ворот, куда вела устланная коврами мраморная лестница.
Здесь людей было меньше. Друзья спешились. Чародей взял коней в поводья и повёл их в обход главного входа. Дор, Ирвин и Норд последовали за ним.
Зайдя за угол стены, они увидели вдали ещё одни ворота- менее роскошные, закрытые, с четырьмя часовыми.
- Нам надо незаметно пробраться во дворец,- промолвил Барвалан, косясь на стражников и делая вид, что дружески ведёт разговор с приятелями и вовсе не замышляет ничего плохого.
- Беру это на себя,- промолвил Дор. Неспешной походкой он направился к стражникам. Те, завидев мага, подобрались, крепче сжали рукояти алебард. Было видно, как стражники что-то громко спросили у него, ответа никто из них не услышал, но зато увидел, как все четыре стражника внезапно поникли и осели на землю. Обернувшись, Дор призывающе махнул рукой.
- Слово Алетара,- пробормотал Барвалан,- я думал, что только мне известно оно,- чародей, ведя в поводу коней, заспешил к друзьям.
Когда все собрались у ворот, Барвалан вынул из-за пазухи искусно сделанный ключ.
- К счастью его величество доверяет мне, и не отобрал ключи, когда выселил меня из дворца. Замок сделан руками марденгских гномов, без ключа мы бы его не открыли.
Отперев ворота, четвёрка заговорщиков вошла в небольшой круглый дворик, где располагались строения конюшен, прачечной и столовой для черни. Первым делом четверо оставили в конюшне коней. Затем, следуя за Барваланом и стараясь не попадаться на глаза, миновали постройки, и вышли к чёрному ходу у белой стены дворца, возле которой стояли двое стражников. Они не успели опомниться, как Барвалан резко взмахнул рукой- стражи повалились на землю.
- Поспят пару часов,- хмыкнул чародей.
Заговорщики ступили на мощёную крупными камнями площадку, на другом конце которой к переливающимся небесам вздымалась грузная приземистая башня, увенчанная зубчатой короной. Под ней- полуовальное окно, в котором, несмотря на знойный свет Дня, робко алело из тёмных глубин нечто, похожее на свет от огня.
- Башня Магов,- сквозь зубы процедил Барвалан,- когда-то я жил там, пока эти выскочки из Междуречья не поселились в ней.
Не тратя лишнего времени, четвёрка, ринувшись внутрь строения, понеслась по винтовой лестнице наверх. Ступеньки скудно освещает грязно-жёлтый свет факелов в один ряд вдоль стены.
Вот и тяжёлая дверь из дуба. Все едва успели увернуться, когда топор Норда, сопровождаемый рёвом берсерка, обрушился на дверь- загремело, затрещало, лязгнуло- дверь с оглушительным грохотом рухнула вглубь комнаты. За ней следом рванули друзья…
Просторная, полутёмная зала, по периметру которой горят факелы. На противоположной стене, высоко над потолком- полуовальное окно. Под ним четверо людей в синих балахонах, вышитых древними символами и письменами. Чародеи одинаково рослые и молодые, стоят, скрестив руки на груди и спокойно глядя на вломившихся к ним чужаков. Перед ними на зеленовато-алом магическом огне, горящем прямо на голых камнях, булькает то самое зелье для укрощения Дракона. Вот только…
- Что-то не похоже на магическое зелье,- нахмурился Дор.
- Точно,- Норд шумно втянул воздух,- эй, колдуны, с каких пор куриный бульон стал волшебным эликсиром?!
Один из чародеев рассмеялся, другой пихнул котёл- на плиты пола вылилась дымящаяся похлёбка, в сумраке можно было различить кусочки овощей, травы и куриные ножки.
- Мы ждали вас,- зловеще улыбнулся чародей,- этот суп- всего лишь весёлая шутка, а вот вам, мы думаем, очень скоро станет не до смеха.
- По-моему мы угодили в западню,- проворчал Ирвин, чувствуя, как напряглась правая рука, готовясь с быстротой атакующей кобры выхватить из-за спины меч.
- Правильно,- с той же улыбкой произнёс молодой чародей,- мы знали о том, что Барвалан хочет помешать нам сделать одно дело на благо государству. Король знает о вашем заговоре и об этом знают два десятка лучников, которые прямо сейчас охраняют выход из башни.
- Вы уйдёте отсюда утыканные стрелами и прямиком к богам.
- Где эликсир!!- заорал Барвалан, едва не срывая голос.
- Он уже подействовал,- ответил один из чародеев,- Дракон пойман, укрощён и спит прямо под нами.
Сказанные слова, словно раскат мощнейшего грома будто раскололи мир и оглушили. Ирвин с опаской посмотрел под ноги, где дремала усыплённая Древняя Сила.
- Вы преступили Закон,- произнёс мрачно Дор,- никто не смеет трогать Драконов, иначе…
- Да-да-да,- нетерпеливо перебили его,- знаем мы эту сказку, колдун. Только враньё всё это. Изначальный Хаос угас много тысячелетий назад, теперь он не страшен жителем мира.
- Но ведь…- хрипло проговорил Барвалан,- это Маги прошлого. Это люди, которые много сделали для нас и которые ради нас, ради существования жизни в этом мире обрекли себя на вечное существование в драконьих телах.
- Знаем. На самом деле мы хотим провести процесс превращения Дракона в человека. Тогда Древний Маг сможет многое нам рассказать, и мы обретём утерянные тысячелетия назад знания. Мы станем величайшими чародеями мира. Мы станем властвовать миром и людьми!
- Молодость,- Дор спокойно улыбнулся,- в молодости мы заблуждаемся во многом. С возрастом понимаем свои ошибки, и как же грызёт нас совесть, когда ошибки эти оказались страшными и непоправимыми.
- Что ты хочешь этим сказать?- надменно вскинул голову один из молодых чародеев.
- Я предлагаю вам одуматься,- спокойно произнёс Дор,- и не делать глупостей. Дракон должен быть отпущен на свободу, иначе вам несдобровать.
- Да!!- прогремел под сводами зала Норд, вскидывая топор,- я сожру якорь и штурвал, если не поучу вас кулаками и сталью!!!
- Сдавайтесь,- холодно произнёс Ирвин, со звонким лязгом вынимая из-за спины меч Орда,- или вы не выйдете из башни.    
Увидев, что противники настроены серьёзно, чародеи слегка растерялись. На их лицах мелькнул страх, но затем исчез под напором самоуверенности. Пара прогремевших под тёмными сводами заклинаний, и перед заговорщиками из ничего образовалась прозрачная синеватая стена, по поверхности которой пробегали молнии.
- Ну что!- один из чародеев расхохотался,- попробуйте теперь!
- Вам конец,- скривил губы в издевательской ухмылке другой,- лучше сложите оружие, и вы сможете живыми выбраться отсюда! Дракон уже наш, так что ваши старания ни к чему не приведут.
- Посмотрим!!!- взревел Норд, с ураганной мощью обрушивая на преграду топор- треск, ослепляющая вспышка- Норд отлетает назад.
- Барвалан,- промолвил Дор, сурово сведя брови к переносице,- давай ударим магией. Вместе.
Два мага вышли вперёд. Чародеи ухмылялись, довольные собой, а Ирвин и Норд на всякий случай отошли назад, прижавшись к стене. Должен был грянуть колдовской взрыв, но вместо этого откуда-то снизу раздался протяжный глухой стон. У всех по спине пробежали холодные мурашки. Стон, пока ещё сонный повторился. Теперь в утробном голосе огромной рептилии начала просыпаться нарастающая ярость.
Чародеи побледнели так, что это стало видно даже в полумраке.
- Что ты добавил в зелье!- заорал один из них, хватая другого за грудки и тряся словно грушу.
- Всё что нужно!- крикнул тот, отпихивая напавшего и перечисляя все составляющие магического отвара.
- А где корень тарзуна широколистного?!!
Готовивший зелье чародей испуганно умолк, остальные трое в ярости уставились на него. Напряжённое молчание нарушило испуганное блеяние виноватого:
- О боги, забыл…
Магическая стена, делившая зал на две половины, растаяла. Чародеи хотели уже сцепиться друг с другом, как вдруг башня содрогнулась от гулкого удара снизу. Ещё удар, сопровождаемый яростным рёвом ящера, заглушённого каменным полом. Ирвин и Дор с ужасом увидели, как при очередном ударе слегка вспучился пол в середине залы.
- Сейчас он пробьёт пол!- заорал Норд.
Барвалан бледный как полотно начал потихоньку отступать к двери. Все замерли, готовясь к страшному. В сумраке продолжали грохотать могучие удары Дракона, ломающего камень под ногами. Все замерли.
 

- Надо что-то делать!- прокричал Ирвин, кашляя от удушающего облака каменной пыли, что повисла в воздухе.
Дор напряжённый и бледный вжимался спиной в стену. С потолка лились потоки каменной крошки, которая разлеталась по залу в виде пыли, лезущей в глаза и нос. Сквозь пыльную завесу плясали в панике огоньки факелов. Дракон жутко ревел и грохот ломаемого пола едва не разрывал барабанные перепонки. Башня ходила ходуном, пол поддавался всё больше и больше и тут раздался ужасающий треск. Всех ещё больше впечатало в стены, из середины залы в облаке взлетевших кусков камней и пыли вылетела толстая, обхватом в древний дуб длинная шея, увенчанная массивной мордой с рядами треугольных зубов. Чудовище с клокочущим рычанием оглядело всех жёлтыми глазами с вертикальным зрачком, а затем, подняв морду вверх, взревело как миллион разъярённых быков. Всех снова сплющило о стены. Одичавший Дракон, полный ужасающей мощи рванулся вверх- башню едва не вывернуло из земли- от пролома по полу зазмеились трещины.
- Этот эликсир пробудил в нём ярость!!!- заорал, срывая голос, Барвалан, перекрывая новый рёв Дракона,- надо остановить чудовище!!!
Один из чародеев сдуру выскочил вперёд. Выкрикнув дрожащим голосом заклинание, он поднял руку, в которой сконцентрировался огненный шар. Неуловимое движение Драконьей головы- все едва различили ноги в зубастой пасти. Оставшиеся трое чародеев завопили от ярости и страха. Дракон вновь из всей мощи рванулся вверх- треснуло, грохнуло, пыль застлала мир, и Дор почувствовал, как пол начинает уходить из-под ног. Взревел Норд, блеснул меч Ирвина. В плотной туче удушающей пыли наверху что-то оглушительно загремело, с потолка дождём посыпались камни, в залу хлынул мутный от пыли дневной свет. Дор, моргая слезящимися от пыли и кашля глазами, едва различил размытые очертания серо- зелёного существа, что, похоже, начало взлетать
- Быстрее!!!- заорал Дор,- хватайтесь за него!!!
В пыли едва заметно, как Дракон, оттолкнулся от башни. Заработали громадные кожистые крылья, которым пока ещё мешали стены башни- от неуклюжего взмаха крыльев поднялся настоящий ураган.
С яростным кличем растналских пиратов прыгнул с разбега Норд, следом прыгнул Ирвин. Дору не повезло. Дракон уже взмыл в воздух, в прыжке маг прокричал короткое заклятие, толкнувшее его вверх, и он, срываясь, ухватился за драконий хвост.
Пыльное облако унеслось вниз. Норд, уцепившись за топор, вонзённый глубоко в бедро рептилии, с ужасом увидел, как его ноги болтаются над маленьким с детский кулак дворцом, что стремительно уменьшался. Пират до судорог в пальцах сжимал рукоять- встречный ветер- плотный и мощный сносил назад.
Ирвин мало-помалу, едва не срываясь, дополз до чешуйчатой спины ящера, сжимая в одной руке меч, и ухватился за чешую, каждая из которых была размером с обеденную тарелку и толщиной в ладонь. Впереди с шумом работали огромные кожистые крылья. Дракон летел над раскинувшейся внизу землёй. Там по краю справа синела полоса реки, за ней высились чёрные деревья леса, из которого троим друзьям приходилось спасаться, слева- полоса реки, а между ними пёстрый ковёр, составленный из каменных городов, зелёных равнин, жёлтых полей, голубых жилок речушек и тёмных пятен лесов и болот. Дракон летит спокойно и быстро, равномерно работая крыльями- впереди у далёкого горизонта показалась каменная гряда.
- Мы летим в Тарзангард!!!- проорал Ирвин заползшему на драконью спину Норду,- этот ящер довезёт нас до Арбада!!!
Мимо Дракона неторопливо проплывали взбитые перины облаков, подсвеченных сбоку ярким светом фотона, что слепил глаза. Несмотря на это, здесь было очень холодно, встречный ветер обмораживал лицо, гулял под одеждой, давил, стараясь сбросить. Мир внизу закрыли облака, сквозь просветы в которых виднелась пёстрая земля.
Дору повезло. В полёте хвост Дракона перестал мотаться из стороны в сторону. Магу полегчало. Понемногу, вцепляясь побелевшими ногтями в гибкие мышцы хвоста, гудящие от работы, Дор начал пробираться к друзьям, преодолевая сопротивление тугой волны воздуха. Ощущение, будто стараешься пройти сквозь тугую перину. Наконец Дор добрался до друзей и распластался на Драконьей спине, спрятав лицо на сгибе локтя- лёгкие разрывало от сильного ветра.
- Сто тысяч акул в хребет этой ящерицы!!!- взревел сквозь свист и вой Норд,- похоже, он снижается!!!
Дракон снижался, делая гигантские круги и накрениваясь влево. Сквозь просветы туч далеко внизу чернели крохотные башенки и строения города. В маленькие, невидимые стены с четырёх сторон тянулись движущиеся цепочки муравьёв- людей.
- Он вернулся в Вердинал!!!- крикнул в отчаянии Ирвин,- Дор!!! Норд!!! Надо остановить его!!!
Дор, лёжа плашмя на огромных чешуях Драконьей спины, начал шептать заклинание. Трудно- ветер, словно ватой забивал рот. Превозмогая всё на свете, маг колдовал, вцепившись заледеневшими пальцами в просветы между чешуёй. Ирвин ползком стал пробираться к голове Дракона.
- Мы не успеем!!!- Норд, шатаясь и едва не падая, поднялся на ноги, вздымая топор,- при шторме и не такое было!!!- взревел он, обрушивая топор на изумрудную полоску кожи между чешуёй. Лезвие ушло до половины- брызнула алая кровь, окропив каплями всё вокруг раны. Дракон мощно взревел, Норд упал на колени, когда спина ушла из-под ног. Рептилия резко крутанула вправо. Поток воздуха с другой стороны врезался в пирата, сбрасывая его вниз. Норд чудом ухватился пальцами за край чешуи на боку чудовища, с помощью топора вновь забрался наверх. Тут же Дракон резко камнем рванул вниз- у всех троих потемнело в глазах от жуткой скорости. Заорал в ярости Норд. Быстрее начал колдовать Дор.
Ирвин, ползя по шее Дракона, замер от ужаса. Земля стремительно и неизбежно приближалась. На них летела заполненная людьми городская площадь. На лицах людей- панический ужас вперемешку с непониманием.
- До-о-ор!!!- изо всей мощи взревел Ирвин,- колдуй!!!
- Готово,- чуть слышно прошептал маг и невидимые, но осязаемые жгуты воздуха, обтекающие падающего Дракона, приняли формы белых смерчей, что в мгновение ока резким толчком вверх понесли ящера прочь от города. Рептилия страшно взревела, бестолково загребая крыльями воздух. Неведомые силы несли чудовище вдаль.
Тем временем Ирвин сквозь плотную перину воздуха пополз по морде чудовища. Быстро и ловко он добрался до ноздрей- Дракон фыркнул таким зловонием, что воин закашлялся. Чудовище резко вскинуло голову- Ирвин едва удержался, обеими руками хватаясь за скользкие ноздри. Одуревший от назойливых людишек и турбуленции, Дракон со всей силы необъятных мышц шеи рванул морду к небу- Ирвин, кувыркаясь, взлетел вверх- мир закрутился возле него. Почти теряя сознание, воин в полёте выхватил меч и угодил в подставленную пасть Дракона.
Ирвин оказался отрезанным от мира треугольными зубищами длиной в руку до плеча. Вокруг- мокро и страшно воняет. Задыхаясь и едва не проваливаясь под напором обхватывающего тело языка, Ирвин встал ящеру поперёк пасти, а внезапно загоревшийся металлом меч из всех оставшихся сил вонзил с треском в нёбо- вылетевший из жуткой глотки зловонный рёв выбросил его во внешней мир. Изодранный зубами, мокрый и воняющий, Ирвин полетел вниз, в полёте хватаясь за переднюю лапу. Дракон ревел, рвался из стороны в сторону. Сверху воин слышал заглушаемые свистом и рептильим рёвом хряски топора и боевой клич Норда.
Дракон уже не ревел, лишь хрип раздавался из его открытой пасти.
Внезапно все трое: вцепившийся в лапу Ирвин, балансирующий на спине Дракона Норд и лежавший плашмя Дор почувствовали, что они резко и под углом снижаются. Собрав остатки сил, маг, несмотря на вой встречного ветра, глянул вниз- они неслись к зеленеющей равнине. Облаков здесь почти не было, и под ними вновь раскинулся пёстрый ковёр мира, что на далёком горизонте оканчивался кривыми конусами гор. По мере снижения мир уменьшался, а горы вдалеке, казалось, уходили под землю. Из последних сил Дракон планировал над самой землёй.
Ирвин вскрикнул, когда несущаяся ему под ноги лента земли, чиркнув по сапогам, едва не сорвала его с лапы, в которую он отчаянно вцепился. Воин подтянулся повыше.
Дракон начал приземляться, но у него иссякли последние силы, и он просто ударился о землю, замерев грудой крыльев и мышц. Трое по инерции слетели с него и закувыркались по траве. Надолго всё стихло…
Первым пришёл в себя Дор. Тело казалось разбитым на куски и брошено в печь. В голове гуляет оглушительный звон, в горле сухость и страшно хочется пить. Маг застонал, пробуя подняться- его не очень-то хорошо учили тому, как себя вести, галопируя на обезумевшем Драконе. Пара уроков давным-давно, более трёхсот лет назад и всё. Что касается магических сил, то Дор был так разбит и измотан, что совсем не чувствовал их.
-Ло-ша-ди,- прохрипел сзади Норд, едва ворочая языком,- остались…В… сто-ли-це…
Дор промолчал. Пробуя встать, снова рухнул на подломившихся руках в сухую траву. Мышцы гудели и горели огнём, отказываясь работать.
Немного погодя, полежав в траве, маг, шатаясь, словно пьяный, громадным усилием воли поднял тело наверх. Перед ним стоял Норд, жадно глотая из фляги. Дор отобрал и допил тёплую воду- немного полегчало.
И тут позади Дора и Норда раздался мелодичный, молодой голос:
- Я хочу поблагодарить вас, друзья.
Оба обернулись, встретив взглядом юношу лет двадцати на вид. Приятная внешность, снежно- белые одежды. Выделялись глаза- древние глаза, полные мудрости десятков тысячелетий, жёлтые, с вертикальными зрачками. В руке- меч Ирвина.
- Это оружие того храброго воина, чьё имя Ирвин?- спросил он улыбаясь.
- Да,- Дор огляделся в поисках друга.
- Он где-то поблизости. Ему досталось больше вас. Пойдёмте, я помогу ему.
Ирвина они нашли в примятой Драконом траве. Самого Дракона нигде не видно. Норд, начавший догадываться, со смесью страха и благоговения смотрел на юношу. Что же касается Ирвина, то в израненном, с окровавленным лицом человеке, они узнали его. Одежда рваная, синяки, раны и кровоподтёки на лице и теле. Местами белеют торчащие из рваных ран сломанные кости. Глаза полуприкрыты.
- Не бойтесь, друзья, спасшие меня от безумия,- проговорил юноша,- мне дана сила помочь вашему другу. Отойдите, я буду исцелять доблестного воина, что носит великий клинок Орда.
Удивлению Дора и Норда не было границ.
 

За их спинами вершилась древняя волшба, что тонула в глубинах десятков тысячелетий. Перед глазами Дора вставали образы величественных, гордых людей, что повелевали стихиями, морями, пустынями, огнём, землёй и воздухом. За спинами мага и пирата полушёпотом слышалось пение, слова которого- древние и забытые, ушли вместе с гордыми и великими чародеями прошлого.
- Всё,- раздался позади них голос- Дор и Норд обернулись. Юноша стоял возле лежащего Ирвина. На нём не осталось ни единой царапины. В примятой траве возле воина лежал меч.
- Благодаря всем вам и клинку великого Орда я вновь обрёл разум, который похитили у меня чародеи,- промолвил юноша с глазами, излучающими мудрость веков,- благодарю вас.
- Так ты один из Верховных Магов, что сдержали Изначальный Хаос?- прошептал Дор, не в силах перевести дыхания и забыв об усталости.
- Так оно и есть,- кивнул юноша,- мне несколько десятков тысяч лет, и я устал жить на этом свете. Ещё немного, и мой жизненный путь завершиться.
- Как?- с трудом выдохнул Дор, чувствуя, как земля и небо меняются местами, а в голове нарастает страшный шум,- неужели… мы…
- Вы указали мне большую услугу,- мягко промолвил юноша, улыбаясь лёгкому дуновению ветерка,- теперь я освобождён от своего бремени. Теперь я могу оставить все те знания, всё то, что я видел. Я обрету долгожданный покой. Я счастлив.
- Но,- Дор усилием воли подавил круговерть мыслей,- это же Закон… нельзя убивать Драконов!
- Нельзя,- юноша посерьёзнел,- но вам пришлось, иначе погибли бы люди там, в городе. Не мы ли, Верховные Маги в первую очередь заботились о людях. Вы не виновны. Виновна та горстка самодовольных колдунов, что решили вызнать у меня знания. Они наслали на меня безумие, а вам пришлось убить меня, дабы гнев мой, затмивший разум, не обратился против тех, кого я оберегал десятки тысячелетий.
- А что с Ирвином?- мрачно насупился Норд.
- С ним всё в порядке. Хоть вы и не виновны, но кто-то должен будет отдать долг. Им будет, Ирвин.
- Откуда у него меч Орда?- спросил немного пришедший в себя Дор,- я видел тогда, в Вердинале, как он, отправившись на рынок, пришёл с новым клинком. Но я не предполагал, что это тот меч, который ищут все воины мира.
- Он сам вам об этом расскажет. Теперь Дор, я хочу передать тебе один наказ. Никому пока не говори о том, что я тебе передам, но запомни это и выполни.
- Выполню,- твёрдо ответил Дор.
Юноша взглянул прямо магу в глаза- словно два потока энергии ударили Дора в голову. Глаза мудреца приковали мага к земле, лишили воли и способности что-либо сделать. Через пару секунд всё прошло. Дор посмотрел на Верховного Мага.
- Я чувствовал, что это случится…
- Да,- юноша печально улыбнулся,- мне пора. Ещё раз благодарю вас, друзья.
С грустной улыбкой Верховный Маг вдруг вспыхнул чистейшим белым светом, ослепив Дора и Норда, потрясённых происходящим. Сияя, словно солнце, сгусток света понемногу рассеялся в воздухе- Верховный Маг исчез. Посреди огромной равнины стояли Норд и Дор, а рядом с ними лежал Ирвин. Пират и маг благоговейным молчанием чтили память ушедшего Дракона.
Понемногу начал приходить в себя Ирвин…   
    
              
 
 

   

[ читать дальше → ]

Че ты себе не берешь помощников смотрителей и модераторов?

ФЭНТЕЗИ — разновидность фантастики, конструирующая фантастическое допущение на основе свободного, не ограниченного требованиями науки вымысла, главным образом, за счет мистики, магии и волшебства.

Имеет глубокие и прочные корни в литературной традициях разных времен и народов, вплоть до древнейших, но как определенный жанр сложился в 20 в.

век, век великих научных достижений и общественных перемен, торжества материалистического «разума» и «здравого смысла», парадоксальным образом стал также веком рождения и бурного развития литературы «фэнтези». Нельзя сказать, чтобы «фэнтези» была столь уж новым литературным явлением. Ведь «фэнтези», как ясно из названия, — литература фантазии, свободного вымысла, не скованного (в отличие от научной фантастики) необходимостью рациональных, научных объяснений происходящего. Однако столь расширенное определение фэнтези не кажется слишком удачным - очень уж многие самостоятельные и признанные литературные направления прошлого и настоящего она в этом случае поглощает. К фэнтези в таком случае можно отнести и первобытный миф, и древнегреческую трагедию, и классическую литературную сказку, и современную литературу ужасов. За более точными определениями имеет смысл обратиться к классикам фэнтези.

Занимающий одно из первых (если не самое первое) мест среди них английский писатель и ученый-филолог Джон Рональд Руэл Толкин посвятил теории фэнтези эссе О волшебных историях. Он не употреблял слово «фантазия» (англ. fantasy) для обозначения самого литературного направления. Это значение — изобретение американских критиков, довольно поздно (не ранее 1960-х) прижившееся в Европе.

У Толкина «Фантазия», способность человека к неограниченному творческому вымыслу — средство создания «волшебной истории» (англ. fairy-story), выводящее человека из повседневности на просторы Волшебной Страны, Феерии. Создавая «волшебную историю», человек вольно или невольно порождает «вторичный мир», неизбежно схожий с «первичным», но живущий по собственным, отнюдь не рациональным законам. Этот вторичный мир вполне может помещаться где-то в сказочном прошлом мира «первичного», а то и соседствовать с ним в настоящем — как мир народных сказок и героических сказаний древности.

«Волшебная история» — средство освобождения, побега из неблагополучной реальности. Побег (англ. escape) — важная тема и толкиновского эссе, и многих работ как защитников, так и критиков фэнтези. Фэнтези, несомненно, есть литература эскапистская, бросающая вызов современному миру.

В этом и залог ее популярности. Для миллионов людей книги фэнтези (наряду с историческими романами) стали своеобразной отдушиной. И мир мифологический, «вторичный», и погребенный прогрессом мир прошлого смогли стать неплохим укрытием от холодной рассудочности, цинизма, власти Машины и Политики. Фантастика научная гораздо меньше подходила на эту роль.

«Волшебные истории» Толкин считал «серьезной», взрослой литературой. «Детскость» и связанную с ней наивную нравоучительность, излишнюю мягкость он полагал губительными для подлинной «волшебной истории». Здесь и пролегает грань между «волшебной историей» и «волшебной», фейной«сказкой (англ. fairy-tale, фр. conte de fee), типичной для английской и французской литературы 19 — начала 20 вв.

Эскапистская сущность фэнтези довольно четко отделяет ее от литературы ужасов, хотя эти виды беллетристики разделились далеко не сразу. Миры фэнтези могут быть страшны и опасны, но, как правило, сами по себе призваны не отталкивать, а привлекать, если угодно, «завлекать» читателя. Кроме того, литература ужасов по определению обязана иметь дело не с неким «вторичным», а с нашим, «первичным» миром, в который вторгаются необъяснимые, противоестественные силы. Так что, хотя «пограничным» произведениям счет немалый, различить эти виды литературы в чистом виде довольно легко.

Предыстория фэнтези. Фэнтези — сравнительно молодой вид литературы, но при этом имеет богатую предысторию.

Ее целесообразно начинать с рыцарских романов средневековья. «Народным творчеством» они не являлись — авторы большинства из них известны, и адресованы произведения уже грамотной среде. Если первоисточником рыцарского романа и была древняя легенда, то он довольно далеко от нее ушел, и как передача реальности читателем (и автором) уже не воспринимался.

Действие романов разворачивалось в историческом времени, но их повествовательное пространство — не реальная Европа «темных веков» накануне средневековья и даже не современная авторам Европа феодальная. Рыцарские романы существуют на условном и «феерическом» просторе, где подлинная география и политические границы совершенно неважны, где Королевскому Двору противостоит весь окружающий мир, населенный волшебниками и великанами.

Именно к рыцарским романам восходят многие ставшие уже шаблонами традиции фэнтези. В них мы впервые находим образ идеального Светлого Королевства, Империи, ведущей ожесточенную и обреченную борьбу с могучими темными силами. Естественно, что для католической Европы эта окруженная врагами Держава Света — Запад. В рыцарском романе стержнем повествования становится рыцарское странствие во имя некой высшей цели (пусть даже поисков личной славы). Здесь же возникают и тема борьбы за обладание неким священным предметом (Святая Чаша Грааль в артуровских романах), и образ доброго волшебника, помогающего герою, — и многое, многое другое.

В 15 в. англичанин Томас Мэлори пишет свою Смерть Артура — емкий и в то же время эпичный свод артуровских сюжетов. В 16 в. итальянец Лодовико Ариосто создает поэтическое полотно Неистовый Роланд, посвященное деяниям величайшего из витязей-паладинов Карла Великого. Эти два произведения стали путеводными звездами для позднейших создателей вымышленных миров.

Рыцарский роман умер вместе с породившей его эпохой, и мало кто из серьезных авторов наступившего века Просвещения рисковал пересекать границу Феерии. Только-только зародившаяся литературная сказка была сразу и решительно изгнана — самими своими создателями, начиная с Шарля Перро, — в детскую литературу.

С кон. 18 — нач. 19 вв. на волне возрождающегося интереса к национальным культурам эпохи «варварства» и средневековья произошла и реабилитация литературы вымысла. Но не везде. Чопорная и рационально мыслящая Британия по-прежнему третировала сказку всех родов как детское, в лучшем случае дамское чтение.

Иначе обстояло дело в сердце европейского романтизма, в Германии. Здесь братья Гримм познакомили публику с подлинной по духу, где жутковатой, где фривольной, народной сказкой. Здесь Иоганн Вольфганг Гете вплел народные суеверия, средневековую мистику и античные мифы в драматургический роман Фауст. Здесь композитор Рихард Вагнер сочинял на собственные либретто оперы, посвященные сюжетам древнегерманских легенд (Кольцо Нибелунгов) и артуровских романов (Парцифаль, Лоэнгрин). Здесь писали свои философские и печальные сказки для взрослых Эрнст Теодор Гофман и Вильгельм Хауф (Гауф).

Иначе обстояло дело и в скандинавских странах с их мощной традицией саговой литературы. В Дании писатель и религиозный деятель Николай Фредерик Грундтвиг, исследователь местной старины и собиратель фольклора, попытался воссоздать датскую мифологию из осколков древних легенд — и поверить, «исправить» ее христианством. Скандинавская литературная сказка в лице лучших своих создателей (прежде всего Ханса Кристиана Андерсона) никогда не была адресована только детям. В Норвегии темы и образы фольклора воскресил в своем Пер Гюнте Генрик Ибсен. В Швеции уже на самом рубеже 19-20 вв. творила Сельма Лагерлеф.

Ни в Скандинавии, ни в Германии традиция «волшебных историй» не прерывалась. Может быть, именно поэтому литература фэнтези родилась не здесь — и не нашла здесь особого отклика. В этих странах не было того дефицита «взрослой» литературы вымысла, который заставил некоторых британских писателей рубежа столетий шагнуть за грань Феерии.

К концу 19 в. и в Британии интерес к сокровищам национального фольклора — и почти исчезнувшего англосаксонского, и еще вполне «живого» кельтского — привел нескольких талантливых писателей к попыткам создать собственные «сказания». Первым среди первопроходцев по праву считается Уильям Моррис. Он заново обработал те же древние германские саги о Нибелунгах, которые до него послужили материалом Вагнеру. Волшебно-авантюрные сказки творившего тогда же, на рубеже веков, Джорджа Макдональда серьезно поколебали восприятие этого вида литературы как «забавного». В начале 20 в. свои вольные подражания ирландским героическим сказаниям (скелам) стал выпускать Джеймс Стефенс. Подлинным праотцом фэнтези считается соотечественник и современник Стефенса, вошедший в историю литературы под своим наследственным титулом, — лорд Дансени.

Зарубежная фэнтези. Эдвард Джон Мортон Дрекс Планкетт, барон Дансени происходил из довольно старинного рода ирландских аристократов. Будучи убежденным патриотом Ирландии, он, подобно многим ирландским интеллектуалам, немало времени посвятил собиранию и изучению фольклора. Под влиянием несколько сумрачных, но оттого не менее величественных образов, созданных народной фантазией кельтов, и стал складываться его «вторичный мир».

В 1905 Дансени опубликовал первый сборник рассказов, а в 1922 — первый роман. Каждая из этих дат вполне может претендовать на то, чтобы считаться годом рождения фэнтези. Дансени первым попытался создать собственную, оригинальную мифологию, а не просто «воссоздавать» давно утраченное. В его мире образы кельтского и германского фольклора сливаются с модными со времен Гауфа восточными мотивами. Действие рассказов и романов Дансени могло происходить и в родном его краю (или в местности, чрезвычайно похожей), и «на самом дальнем Востоке». При этом весь пестрый мир Дансени взаимосвязан и целостен.

Дансени был сыном своего, «серебряного века» европейской литературы. Красота, печаль и страх — вот три наиболее распространенных ощущения от его произведений. Волшебный мир прекрасен, прекрасен по-своему и мир людей — но их встреча всегда оборачивается катастрофой. Опасны для людей древние боги, безжалостные и требующие кровавых обрядов. Опасна встреча с соседями по этой земле — волшебными существами, жителями «полых холмов» и глухих лесов Британии и Ирландии. Человек бессилен против потустороннего, и путь его среди опасностей, подстерегающих за гранью реальности, печален и безысходен. Недаром Дансени аттестуют как родоначальника «черной» фэнтези.

Дансени оказал огромное влияние на многих далеких друг от друга авторов в смежных литературных направлениях — от отца литературы ужасов Ховарда Филипса Лавкрафта до классика уже вполне «светлой» фэнтези Толкина.

По ту сторону Атлантики, в США, произведения подолгу жившего там Дансени сочли просто новинкой обильного потока журнальной литературы «страшных рассказов», адресованных, по общему мнению, «подросткам и домохозяйкам». Именно постоянные авторы подобных изданий чаще всего оказывались слушателями литературных лекций Лорда.

В США литературный поток «страшных рассказов», начало которому положил Эдгар Алан По, к первым годам 20 в. изрядно замутился. Американские книжные полки пер. пол. 20 в. были забиты изданиями, предлагавшими на разные лады один и тот же сюжет. Некая красавица оказывается пленницей гангстера (робота, инопланетянина, индейца, сумасшедшего ученого). Она нужна ему для выкупа (жертвоприношения, опытов, насилия). Ее спасает героический, обладающий горой мускулатуры детектив (космонавт, ковбой, журналист, супергерой).

Даже самые талантливые авторы заставляли себя следовать незатейливым шаблонам.

Тем не менее даже и без мощного воздействия Дансени в литературе «страшных рассказов» вызревали новые явления. Именно из этой среды выделилась литература ужасов, здесь же набирались опыта будущие классики научной и околонаучной фантастики (см. также ФАНТАСТИКА НАУЧНАЯ). Провозвестником же американской фэнтези явился уже в первые десятилетия 20 в. журналист Абрахам Меррит.

Произведения Меррита, особенно ранние, выдержаны в традиционной стилистике «страшных рассказов», хотя значительно богаче по сюжетике. Он завлекал читателя «загадками» древних цивилизаций, экзотическими, буйными и кровавыми обрядами, образами «чужих», позаимствованными из арсенала фантастов и сенсаций «желтой» прессы.

Следовал он и негласному правилу своих коллег — давать «реалистические», «научные» объяснения происходящих на страницах рассказов и повестей невероятных событий. У него обнаруживаются и «силовые поля», и особые пути эволюции, приведшие к появлению на Земле рядом с людьми змееобразной расы. Подобной «науки» у Меррита немало. Но относился он к ней еще небрежнее, чем коллеги, за что получал немало нареканий от критиков. Главным для Меррита был свободный полет фантазии, и как раз «научные» толкования в его произведениях кажутся наименее убедительными.

По отношению к тем из авторов «страшных рассказов», которые продолжили традиции Меррита, стал употребляться в американской критике термин «фэнтези». Подлинным творцом прижившейся на американской почве героической фэнтези стал Р.И.Говард.

Говард, талантливый журналист, пробовавший себя и в поэзии, и во всех мыслимых вариантах «страшной» прозы, увлеченный историей и оккультным «знанием», нашел себя именно в фэнтези. Он окончательно оформил данный вид литературы в США. Влияние «научной» (именно в кавычках) фантастики в его рассказах еще заметно, хотя и сильно ослаблено.

Говард то и дело упоминает сгинувшие цивилизации — от Атлантиды до Валузии, — поисками которых занимались оккультисты и некоторые «ученые». Он то предъявляет читателю инопланетные артефакты, то вдруг начинает рассуждать о том, как та или иная раса «поднялась над стадией обезьян». Но все эти «научности» в его мире остаются практически незаметными. Рассказы Говарда - чрезвычайно вольная, по тогдашним американским меркам, фэнтези. Как и Дансени, он выводит на сцену древних языческих богов и рисует наш мир (в далеком прошлом) полем их битвы. Мир Говарда наполнен добрым и злым (чаще злым) волшебством, отнюдь не шарлатанским и не имеющим никаких «научных» объяснений.

Разрушая одни и сохраняя другие схемы «страшного рассказа», Говард неосознанно создал новую схему, которой следовали десятки позднейших авторов героической фэнтези. Ядром этой схемы оказывается сам образ героя. Известнейший и излюбленный герой Говарда — Конан-Киммериец, непревзойденный воитель, во многом напоминающий прежних сверхгероев «страшного рассказа». Конан - варвар, но именно это дает ему моральное превосходство над разложившимся и опустившимся «цивилизованным миром».

Зримым выражением растленной «цивилизованности» у Говарда оказывается магия, связанная с культом темных богов и являющаяся орудием неумеренных человеческих амбиций. Конан магию ненавидит, но по злосчастью постоянно сталкивается с ней в своих многочисленных странствиях. При этом киммериец вовсе не «рыцарь без страха и упрека», до витязей Артура и Карла Великого ему далеко. Герой Говарда «поработал» и вором, и пиратом, и наемником. Его подругами перебывали почти все спасенные им красавицы. Строго говоря, Конан — человек «как все», может быть, чуть храбрее и, несомненно, сильнее прочих. Он выживает в чужом ему, далеко не лучшем из миров так, как может.

Говард рано ушел из жизни, и подлинная слава к нему и к его герою пришла уже после смерти. Подхватившие эстафету американской героической фэнтези Леон Спрег де Камп и Лин Картер уже после Второй мировой войны издали в своей обработке двенадцатитомник о Конане. Тем самым они положили начало длинной череде переделок, продолжений и подражаний, составляющих львиную долю американской (и не только американской) героической фэнтези. Для нее главное - не эпическая история «вторичного мира», а подвиги в нем одного могучего героя: образ Киммерийца стал настоящей находкой.

Одни авторы писали о новых приключениях Конана, другие создавали своих героических варваров, борцов с черной магией. Оригинальностью отличаются, пожалуй, лишь образы, сотворенные «мистером фэнтези» Спрег де Кампом, и воин-колдун Кейн, создание Карла Вагнера. Героическая фэнтези, или фэнтези-боевик, часто оценивается пренебрежительно. Уже в пору своего расцвета он породил талантливую пародию. Фриц Лейбер создал Сагу о Фафхрде и Сером Мышелове (первый сборник вышел в 1957), где едко высмеял штампы и уходившего в прошлое «страшного рассказа», и нарождающейся фэнтези. Повествование о неудачных поисках богатств туповатым богатырем-варваром Фафхрдом и его цивилизованным приятелем, вором и пройдохой Серым Мышеловом приобрело огромную популярность и принесло автору заслуженное «серебро» на пьедестале героической фэнтези.

Фэнтези эпическая, пытающаяся представить картину истории целого «вторичного мира», в довоенной Америке была не в чести. Первую попытку такого рода предпринял уже в конце 1940-х Флетчер Прэтт с его Колодцем Единорога (The Well of the Unicorn, 1948). Здесь мужание героя, вовсе не шаблонного богатыря-воителя, происходит на фоне грандиозных политических перемен, в которых он принимает непосредственное участие. Прэтт попытался затронуть чуждые в общем-то героической фэнтези нравственные и философские аспекты. Но время эпических «саг» в фэнтези еще не пришло.

Побочным результатом первых успехов героической фэнтези стало ее воздействие на традиционную научную фантастику. Еще в межвоенный период магия шагнула с просторов древней Земли, с «заокраинного Востока» и из незапамятной «хайборийской эры» Конана в космические просторы. Эдгар Райс Берроуз рисует американской публике непривычный Марс — не центр высокоразвитой технологической цивилизации, а средневековый мир, обитель волшебства, напоминающую Землю описываемых Говардом времен. «Марсианские» романы Берроуза завоевали огромную популярность. Соединение фэнтези с научно-фантастическим антуражем нашло у читателя отклик, и у Берроуза нашлись продолжатели.

Самым значимым автором среди родоначальников science fantasy, «научной фэнтези», была Ли Брэккетт. Она по праву вошла в историю фантастики как «королева космической оперы». Представить этот популярнейший ныне род фэнтези без ее имени у истоков так же непросто, как фэнтези героическую — без Говарда, а эпическую - без Толкина. Начав с достаточно традиционных научно-фантастических произведений, Брэккетт позднее стала вплетать в них все больше «волшебных» и «средневековых» элементов. На страницах ее книг, чье действие разворачивается на космических просторах, появляются имена из древних мифов. Мечи соседствуют с лучевым оружием, магия всех видов — с совершеннейшими технологиями.

Венцом эволюции творчества Брэккетт в сторону фэнтези стал Меч Рианнона, вышедший в 1953, за год до толкиновского Властелина колец. «Научный» элемент здесь сведен к минимуму, бал правят мифологические образы и темы. Марс Брэккетт оказался еще более похожим на легендарное прошлое Земли, чем у Берроуза.

Продолжатели Брэккетт по части «космической оперы», как правило, в тех или иных пропорциях сочетают «научное» и «волшебное» (или «псевдонаучное» и «псевдоволшебное»). Это крайне затрудняет определение границ уже вполне признанного направления «научной фэнтези». Ее представители рассматривают те же темы, что и «твердая» научная фантастика. Чудеса часто получают вполне рациональное объяснение. Так обстоит дело, например, в «саге» Джулиан Мэй Изгнанники в плиоцен, где древние боги — всего лишь инопланетяне и изгнанные в прошлое из далекого будущего люди.

Появление героической фэнтези, первые опыты в стиле фэнтези «научной» часто рассматриваются лишь как прелюдия к подлинному рождению фэнтези. Во всяком случае, невозможно умалить поистине этапную роль, которую сыграли в его развитии и популяризации английские авторы середины 20 в., и в первую очередь Толкин.

Романы Дансени подготовили английскую публику к восприятию фэнтези. В межвоенный и военный период сер. 20 в. разочарование в науке и технологии, во всей современной цивилизации вызвало усиление тенденций эскапизма. У литературы вымысла появляется немалое число преданных поклонников, возрастает и число писателей, рискующих браться за перо ради еще недавно считавшейся «несерьезной» литературы.

Появляются после долгого перерыва и новые обработки изрядно подзабытых артуровских сюжетов. Одни авторы продолжают дело Мэлори всерьез (поэмы Чарлза Уильямса). Другие иронизируют над миром древнего рыцарства, но гораздо больше — над бездушием современного общества (тетралогия Теренса Хэнбери Уайта Король былого и грядущего, 1938-1958).

Выходит из печати трилогия Горменгаст (1946-1959) Мервина Пика, где действие разворачивается в далеком будущем. Нарисованный Пиком мир замка Горменгаст аллегоричен и мифологичен. Он стоит у истоков философской фэнтези и одновременно future fantasy — фэнтези, повествующей о будущем без всякого «научного» глянца, насыщая его необъяснимым волшебством и атмосферой сверхъестественного.

Исключительную роль в развитии фэнтези сыграл действовавший в Оксфорде литературно-научный кружок «Инклингов» (англ. inkling — «намек», ink — «чернила», Инглинги — норманнская династия «века саг»). С ним оказались связаны сразу четыре ярчайших представителя завоевывающего популярность направления. Ядром кружка, его основоположниками и лидерами стали оксфордские филологи Клайв Степлз Льюис и Джон Толкин. Позже к ним присоединился писатель, филолог и историк Чарлз Уильямс. Несколько раз выступал со своими работами писатель-фантаст Эдгар Эддисон (его сотрудничеству с кружком помешали, скорее всего, глубокие мировоззренческие расхождения с большинством членов).

Ч.Уильямс и Э.Эддисон были тогда писателями уже вполне сформировавшимися и популярными. Первый из них, помимо артуровских поэм, прославился «мистическими детективами». Этот цикл нередко ставится у истоков так называемой городской фэнтези, но относят его и к литературе ужасов. Главные темы романов и повестей Уильямса — столкновение обыденного, потерявшего и веру в Бога, и священное знание мира с потусторонним злом или просто с некими артефактами, «не злыми по своей сути», но смертельно опасными для профана. Исход из возникающей драмы и сокрушение зла возможны лишь через самопожертвование. Сам прошедший через увлечение оккультизмом, Уильямс немало страниц и научных, и литературных трудов посвятил его гибельности.

Эти элементы чужды творчеству Э.Эддисона. Романы его «меркурианского» цикла ближе всего по содержанию к опытам тогдашних американских авторов «научной фэнтези». Меркурий Эддисона чрезвычайно похож на Марс Берроуза и Брэккетт, разве что еще менее «научен». «Вторичный мир» Эддисона продуман до мелочей, уделено внимание и обычаям, и языкам населяющих его народов. Им восхищался Толкин, признававший его литературное влияние на собственное творчество. При этом Толкин, убежденный христианин-католик, рассматривал убеждения Эддисона как нигилистические и связывал с этим пессимистический настрой его произведений.

Началом литературной карьеры К.С.Льюиса в области фантастики стал выход в 1938 первого тома будущей Космической трилогии. Лишь в первом из трех романов трилогии научно-фантастический элемент играет сколько-нибудь важную роль. Второй роман — скорее характерная для творчества Льюиса религиозная притча, на этот раз посвященная Грехопадению и Божьему Промыслу. В последнем же романе, Мерзейшей мощи (1945) научная фантастика и антиутопия умело соединены с темой вторжения в наш мир демонических сил и с образами артуровского цикла. Все три романа складываются в эпопею вселенской битвы Добра со Злом за душу и природу человека.

Близки к фэнтези и некоторые другие произведения Льюиса - христианские притчи, роман Когда мы обретем лица (1956) - вольная обработка античных мифов. Прославили Льюиса уже в послевоенный период сказки цикла Хроники Нарнии (1950-1956). Он сумел изменить стереотип английской fairy-tale как неглубокого, линейно-нравоучительного и исключительно детского чтения. Его сказками с их глубоким религиозным и нравственным подтекстом зачитывались и дети, и взрослые. Льюис признан родоначальником так называемой детской, или семейной, фэнтези — явления довольно парадоксального, учитывая изначальное стремление такого рода беллетристики уйти из детской спаленки.

Если Уильямс, Эддисон и Льюис работали все-таки в пограничном с другими видами литературы поле фэнтези, то профессору Дж. Р.Р.Толкину суждено было стать родоначальником классической, или эпической, фэнтези.

То, что сделало время с величественными образами англосаксонской мифологии, вызывало у Толкина сильное раздражение. По собственному признанию, он с детства возненавидел крошечных нравоучителей-эльфиков с крылышками насекомых из литературной сказки. Под пером Толкина древним образам возвращалось былое величие. Толкиновские эльфы не только национальное английское наследие. Он вольно или невольно создавал новую мифологию не только для Англии, и даже не только для германских народов, но для всего Запада. Кельтская мифология и кельтский фольклор оказали на него значительное влияние. Эльфы Толкина, как и у Дансени, — потомки не только и, может, не столько германских альвов, сколько кельтских сидов.

Толкин испытал влияние Дансени и уважал его талант, хотя отзывался о его произведениях сдержанно. Профессор с самых первых лет литературного творчества во многом полемизировал с Лордом. Во-первых, Толкин, как уже говорилось, был убежденным и последовательным христианином. Во-вторых, в целом более оптимистичный и «светлый» германский эпос (точнее, христианизированный англосаксонский) был ближе Толкину, чем вдохновлявшие Дансени и Стефенса «кельтские сумерки». Соответственно, изменялись многие оценки «вторичного мира». Все в нем создано Единым, Эру, и самые эльфы — лишь старшие братья людей, наделенные от Бога особыми, отличными от человеческих, дарами. Магия гибельна для душ и тел человеческих (ведущие от нее происхождение, также стремящиеся обуздать природу современные технологии — общая тема для Толкина и Льюиса). Но Стойкость в Добре и Вера у Толкина всегда непобедимы.

Тема человека, ищущего путь среди опасностей Феерии, часта в его творчестве. Прекрасный ее образец — философская сказка Кузнец из Большого Вуттона (Smith of Wootton Major, 1967). Здесь Толкин коснулся многих важных для себя проблем — и столкновения обыденности и «высокого», и опасностей Феерии, и творческих сил человека.

То, что родилось в окопах Западного фронта Первой Мировой войны под названием Книги Забытых сказаний (тогдашние черновики изданы в 1983-1984), в сильно переделанном виде увидело свет уже после смерти Профессора, в 1977. При одной из обработок в 1930-е появилось название Сильмариллион. Оно и удержалось. Сильмариллион — явление во многом уникальное в литературе фэнтези. Мало кто из многочисленных последователей и подражателей классика рисковал браться за литературное сказание, стилизацию под средневековый или иной эпос.

Кульминацией писательского творчества Толкина стал выход в 1954-1955 романа в трех книгах Властелин Колец. Властелин в процессе написания перешагнул грань и детской литературы (хорошая вещь, по Толкину, не бывает «только детской»), и продолжения повести Хоббит. Он превратился одновременно в продолжение и лежавшего в столе Сильмариллиона, и неоконченной «научно-фантастической» повести Забытая дорога (опубликовано в 1987) о гибели Атлантиды.

В итоге литературных трудов Толкина родилось величественное мифологическое панно, в котором соединились самые разные элементы эпических сказаний Запада. Сначала мир Толкина напоминает древнейшие кельтские и германские сказания о борьбе богов — с той разницей, что в мире Толкина борются между собой не боги, а духи ангельского порядка. Следующий этап, наступающий с появлением эльфов, воскрешает в памяти кельтские легенды о «захватах Ирландии», о жестокой борьбе сидов с демоническими фоморами. Но и здесь Толкин отдает дань своим убеждениям. Трагична и обречена борьба эльфов и их людских союзников, стремящихся вернуть похищенные Люцифером-Морготом священные камни Сильмарилы. Но трагизм этот обусловлен лишь тем, что они отвергли помощь ангелов-мироправителей, Валаров, подняли мятеж и пролили кровь в их царстве. В финале Сильмариллиона торжествует милосердие к согрешившим — силы Валаров по их мольбе вступают в Средиземье и сокрушают Моргота.

Постепенно приближается эпоха «владычества людей», и Толкин воскрешает иные эпические образы. Образы полулюдей-полуэльфов, темы их драматичных судеб еще восходят к германским и кельтским сказаниям. Но Царство Добра, Нуменор-Атлантида, в конце концов павшее под натиском бесовского соблазна, заставляет вспомнить уже не о варварском эпосе, а о средневековом рыцарском романе.

Главное отличие эпической фэнтези Толкина от уже прижившейся за Атлантикой фэнтези героической было налицо. Дело даже не в продуманности, масштабности и детализации «вторичного мира». У Толкина нет фигуры «супергероя», двигателя действия. Сюжет строится не на чьей-то биографии, а на самой истории Средиземья.

Роман Толкина почти сразу снискал бешеную популярность. Он не мог не породить подражаний, как качественных, так и не очень. Издательства стали охотно заказывать многотомные «саги» в стиле фэнтези. Нередко сильной стороной автора считался у заказчика сам по себе объем его творения. Все это серьезно повредило восприятию фэнтезийной литературы. Если место Толкина на олимпе литературы 20 в. сомнению не подвергается, то его многочисленных последователей (не говоря уже о мастерах героической фэнтези) часто поголовно зачисляют в масс-культуру.

Между тем среди них — и в Великобритании, и в США — достаточно ярких имен. В конце концов обрела общее признание как один из талантливейших фантастов века Урсула Ле Гуин, автор научно-фантастического Хайнского цикла и фэнтезийной тетралогии о Земноморье — по общему мнению, одном из самых цельных и продуманных «вторичных миров». Ле Гуин принадлежит также философская притча Порог — одно из самых оригинальных произведений фэнтези. На общем фоне создателей монументальных «саг» последних десятилетий, населенных совершенно толкиновскими эльфами, драконами, гномами-дварфами и гоблинами-орками, а также совсем не толкиновскими волшебниками и супергероями, выделяется ряд ярких имен. Среди «наследников Толкина» можно назвать в США — Теда Уильямса (трилогия Память, печаль, шип, 1988-1993), Роберта Джордана (цикл Колесо времени, с 1990), Джорджа Мартина (цикл Песнь Льда и Огня, с 1996), в Канаде — бывшего редактора Сильмариллиона Гая Гэвриэла Кэя (трилогия Гобелены Фьонавара, 1984-1986, и др.), в Австралии — Йена Ирвина (цикл Вид из зеркала, с 1998).

Заметной фигурой американской фэнтези стала Эндрю Нортон, автор цикла Колдовской мир (1963-1998) и ряда других произведений, в том числе в сфере детской фэнтези. В «эпичности» работам Нортон большинство критиков отказывает, но она стала лидером в направлении так называемой авантюрно-романтической фэнтези.

Многие американские авторы, как, например, Дэвид Эддингс, пытаются соединять в своем творчестве элементы героической и эпической фэнтези. Слияние высокого пафоса фэнтезийного эпоса с прямолинейностью боевика часто рождает ощущение самопародии.

Параллельно с более или менее удачными попытками создания оригинальных миров как на европейском, так и на «восточном» или «первобытном» материале, осуществлялись и попытки продолжить историю Средиземья, «дописать за Профессора». На Западе череду продолжений открыла вскоре после кончины Толкина Мэрион Зиммер Брэдли, в будущем одна из ярчайших звезд американской фэнтези. Обильна литература так называемых «дописок» в России, где толкиновский бум начался в 1980-е и не схлынул до сих пор. Здесь и свободное продолжение Властелина Колец (Ник Перумов), и попытки создать альтернативную, с «темной» стороны, историю Средиземья (Наталья Некрасова, Наталья Васильева, отчасти Кирилл Еськов), и добродушно-ироничный взгляд на толкиновский мир у Алексея Свиридова и Дмитрия Володихина.

Наряду с неспадающим валом классической, высокой эпической фэнтези публикация Властелина Колец послужила толчком к расцвету фэнтези исторической. В отличие от классической фэнтези, действие исторической разворачивается не в незапамятном и небывалом прошлом Земли и тем более не в иных, неведомых мирах, а на фоне прошлого реального, исторического. Естественно, в первую очередь англоязычные авторы обратились к темам романов артуровского цикла. Самые первые опыты по большей части содержали элемент пародии (Уайт в Короле былого и грядущего, Толкин в Фермере Джайлсе из Хэма, Farmer Giles of Ham, 1950).

С середины 1950-х все чаще стали появляться по обе стороны Атлантики «серьезные» артуровские романы. Первое место в новой артуриане принадлежит английской писательнице Мэри Стюарт, романы которой — попытка не только литературного, но и исторического осмысления эпохи легендарного короля бриттов. Романы Николая Толстого, видного ученого-филолога, умело сочетают черты современной литературы и литературного сказания древности. Широкое признание получил роман М.З.Брэдли Туманы Авалона (The Mists of Avallon, 1983) — еще одна оригинальная интерпретация артуровской темы.

У исторической фэнтези есть и иные темы. Древнегреческие легенды и добытые трудом ученых реалии крито-микенской эпохи слились в дилогии Мэри Рено о Тесее, высоко оцененной Толкином. В число классиков исторической фэнтези вошел многогранный фантаст Пол Андерсон. Подобно другой видной представительнице этого рода фэнтези, Кэролайн Черри, он обращался не только к германскому и кельтскому, но и к славянскому материалу. Появлялись историко-фэнтезийные романы на восточные, американские и иные темы. Историческая фэнтези сравнительно легко приживалась все в новых странах и сразу давала яркие имена. В России видной представительницей этого типа фэнтези стала Елена Хаецкая.

Классическая фэнтези в пору своего рождения откликнулась на эскапистские чаяния западноевропейской и американской молодежи 1960-х. Молодые люди протестовали против бездушия окружающего мира, против власти технологий и технократии — и «уходили» в Феерию. Но мировоззрение поколения 1960-х было не только эскапистским, но и зачастую нигилистическим. «Проповеди» Толкина кое у кого из интеллектуалов вызвали раздражение. Когда же на прилавки хлынул поток не самых лучших «саг» с ходульными персонажами, слабо выраженным психологизмом и линейным противопоставлением Абсолютного Добра и Абсолютного Зла, началась естественная реакция. Родилась фэнтези «Новой Волны».

Теоретической основой для нее стала распространенная среди интеллектуалов-революционеров идея «Великого Отказа», ниспровержения всяческих авторитетов. Авторитетов не должно было остаться и в Феерии. Лучшие мастера «новой волны», такие, как Майкл Муркок и Роджер Желязны, критикуя консерватизм эпической фэнтези, ломали только-только устоявшиеся стереотипы. Из героической фэнтези они взяли тему небезупречного героя в небезупречном мире, из лучших образцов эпической — в первую очередь склонность к философскому и психологическому анализу. В результате главной темой становилась мятущаяся в бессмысленной и несправедливой борьбе сверхъестественных сил человеческая личность.

Сага о Вечном Герое М.Муркока, положившая начало «Новой Волне», — ее типичный образец. Идущий сквозь время во множестве рождений, во множестве миров Герой обречен совершать ужасные преступления, переступать через любовь, нести груз невыносимых проклятий — ради вечной и неизбежной, как само Время, борьбы Космоса и Хаоса. Именно Муркок первым опробовал целый ряд приемов, ставших типичными для фэнтези «Новой Волны», но позаимствованных и некоторыми более «традиционными» авторами. Так, буддийская теория множественности параллельных миров позволила ему перемещать в наполненный опасностью мир волшебства человека из нашего современного мира. Этот прием неоднократно использовали и он, и Р.Желязны — с почти неизменным успехом у читателя.

Творчество Р.Желязны — одно из самых заметных явлений в фэнтези последней четверти 20 в. Он опробовал себя и в «научной фэнтези» (Князь Света), и в аллегорическом повествовании с использованием мифологических тем (построенный на образах египетской мифологии роман Создания света, создания Тьмы. К классической фэнтези формально можно отнести роман Джек-из-Тени (1971) и обширный цикл Амбер (1970-1991). Для Желязны характерна своеобразная дегероизация традиционных образов фэнтези, подмена обычных для этого вида литературы противопоставлений. Жестокий и наделенный инфернальными дарованиями герой Джека-из-Тени в фэнтези «толкиновского» типа был бы персонажем отрицательным. В Амбере защитники мирового Порядка, сосредоточенные в королевстве Амбер и возглавляемые сперва королем с «эльфийским» именем Оберон, — интриганы, деспоты и убийцы. Им противостоят благородные и пафосные «хаоситы» — но в случае победы последних мир погибнет. В Ночи в тоскливом ноябре древние, изгоняемые из мира боги выступают как олицетворения вечных этических норм.

Другой американский автор «новой волны», Глен Кук, рассматривает тему злоключений обычных людей, оказывающихся заложниками мира магического и сверхъестественного. Эта тема присутствует и в написанном в стиле фэнтези-боевика цикле о Черном Отряде, и в серии о похождениях частного сыщика Гаррета (попытка перенести в Феерию действие традиционного американского детектива).

Ярчайшая представительница «новой волны» — звезда английской «женской» фэнтези Танит Ли. Ее романы, нередко включающие элемент science fantasy, своим «восточным» колоритом в то же время напоминают творения Дансени и других авторов.

Современной наследницей «новой волны» в фэнтези стала Джоан Роулинг — автор сериала о мальчике-волшебнике Гарри Поттере, получившем всемирную известность, в том числе и крайнюю популярность в нашей стране.

Фэнтези пышно расцвела в англоязычной литературе, но за ее пределами не получила столь бурного развития. Наиболее заметная фигура немецкоязычной фэнтези — австриец Вольфганг Хольбайн, вновь обработавший нибелунговский цикл, — но рядом с ним поставить, в сущности, некого. В литературе романских стран, прежде всего в Латинской Америке, развилось своеобразное течение магического реализма, мало похожее на привычную фэнтези. Яркие примеры магического реализма — произведения таких классиков латиноамериканской литературы, как Габриэль Гарсия Маркес, Хорхе Луис Борхес, Михель Анхель Астуриас. Литературные сказания последнего, пожалуй, ближе всего к традиционной фэнтези.

С 1980-х фэнтези стали писать в странах Восточной Европы. Но и здесь число действительно ярких представителей этого вида литературы ограничено. Нельзя не упомянуть Анджея Сапковского, чей цикл о Ведьмаке сочетает традиции и схемы западной фэнтези с некоторыми элементами польского фольклора.

В других странах и регионах литературная фэнтези развита слабо. В отличие от фэнтезийных произведений в кино, мультипликации и на видео. Так, например, широко известны блистательные примеры японских фэнтезийных анимационных фильмов.

Советская предфэнтези. На Западе фэнтези сложилась и расцвела уже к середине 20 в. Но в Россию она пришла поздно. По сравнению с западными странами фэнтези «опоздала» на полвека. В то время, как научная фантастика расцветала в СССР, фэнтези не существовала даже в младенческом состоянии. Более того, классические образцы англо-американской фэнтези переводились на русский язык в виде редкого, а лучше сказать — редчайшего исключения.

Советское мировидение основывалось на науке, и даже фантастическое в СССР обязательно должно было иметь научную основу. Поскольку магии, драконам, эльфам или каким-нибудь бесовским козням невозможно или, по крайней мере, очень трудно отыскать научное обоснование, то и фэнтези оставалась нежелательной гостьей в стране Октября, спутника, серпа и молота. Советские издатели рассудили, что волшебным странам, чудесам, колдовству и т. п. — самое место в детской, иными словами, «несерьезной» литературе. Поэтому под вывеской «детская литература» в СССР печатались некоторые фэнтезийные произведения. В том числе, например, первые переводы Джона Рональда Руэла Толкина.

В дореволюционной России развитие литературы вымысла на грани волшебства, магии, мистики никогда не прерывалось. Ей отдали дань Пушкин, Гоголь, Лермонтов, поэты и прозаики «серебряного века». После революции обращение к «фантазиям» могло быть обусловлено разве что социальным заказом. Для этого требовалась определенная смелость. Но именно в советские годы Михаил Булгаков создал религиозно-философский роман Мастер и Маргарита, где унаследованная от гетевского Фауста тема договора человека и беса пересекается с социальной сатирой и евангельской сюжетикой. Спустя десятилетия к булгаковским темам обратился Владимир Орлов в Альтисте Данилове. Александр Грин, критикуя пороки буржуазного (и не только буржуазного) общества, в пору зарождения советской научной фантастики использовал не имеющие никакого научного объяснения образы. В наши дни романтическая проза Грина могла бы выйти в какой-нибудь массовой фэнтезийной серии и выбивалась бы из общего ряда лишь высоким интеллектуализмом. Яков Голосовкер создал собственную обработку греческих мифов, точнее, воспроизвел утраченную стадию их развития, мифологию «титаническую» - Сказания о титанах. Много было попыток — на грани дозволенной литературной сказки — по давнему примеру Гоголя обратиться к славянскому фольклору.

В недрах советской научной фантастики выросло «мягкое» направление романтической прозы, близкой к литературной сказке, сайнс-фэнтези, а в некоторых случаях, даже к классической фэнтези. Некоторые его представители получили широкую известность. Это прежде всего Ольга Ларионова, Людмила Козинец, Евгений Богат.

Но все же чего-то сопоставимого с англоязычной фэнтези, латинским «магическим реализмом» или французским романом-мифом советская литература не создала и создать не могла. Ростки отечественной «предфэнтези» стали с конца 1980-х пропадать под нарастающей волной фэнтези переводной.

Российская фэнтези. Традиция советской предфэнтези не стала плодотворной почвой для магистральных направлений отечественной фэнтези 1990-х. Конечно, кое-что в багаже российских фэнтезистов восходит к советским временам или даже классике. Однако степень художественной преемственности невелика. Скорее, можно констатировать «провал континуитета», смену почвы и зарождение новой традиции. Российская фэнтези наших дней гораздо больше ориентируется на англо-американские образцы, нежели на отечественный художественный опыт в этой литературной сфере.

В кон. 1980-х — нач. 1990-х контроль над издательской политикой со стороны правительства ослаб, и фэнтези потекла в СССР, а потом и в Россию, сначала тонкими струйками, потом ручьями и, наконец, хлынула грохочущими потоками. Первая половина 90-х — эпоха пиршества фэнтези в России, настоящего «триумфального шествия» фэнтезийной классики по просторам нашей страны.

Поскольку собственной фэнтези почти не было, «потоп» начался с массового перевода самых известных английских и американских писателей. Первыми по-настоящему значительными авторами отечественной фэнтези стали Ольга Ларионова, Мария Семёнова и Елена Хаецкая. Первая из них к тому времени была известна как автор «мягкой» научной фантастики уже не первое десятилетие. В 1988 вышел ее роман Чакра Кентавра, в котором перемешались мотивы рыцарской романтики, романтического волшебства и космических войн. В 90-х она дописала две книги, продолжившие Чакру Кентавра уже в чисто фэнтезийном ключе. Елена Хаецкая в 1993 выпустила роман Меч и Радуга под псевдонимом Мэдилайн Симонс, где есть маги, рыцари, волшебные миры, густые леса, а также все обаяние зрелого европейского Средневековья. Впоследствии она опубликовала еще несколько фэнтезийных романов, но уже под своей фамилией.

К середине 1990-х в России собственная фэнтези уже существовала, а к концу десятилетия на пяток переводных книжек этого рода литературы приходилось как минимум три, написанных отечественными авторами. Складывалось равновесие.

Особенную любовь фэнтези приобрела в России во многом из-за обстоятельств политической жизни. Канула в прошлое советская империя. Мир демократии и коммерции, пришедший ей на смену, мог быть принят далеко не всеми. Фэнтези предлагала миры, наполненные красотой и благородством. Это создавало очевидный контраст с неказистой реальностью и вызывало надежду на лучшее устройство жизни или хотя бы желание отрешиться от действительности, окунуться с головой в красоты вымысла.

Большую популярность в России завоевали так называемые «дописки». Фэнтезийные миры красочны, наполнены романтикой и героизмом. Перевернув последнюю страницу романа, читатель разочарован тем, что ему приходится покидать такой мир. Если же вновь начать с самого начала, то «картинки» мира будут теми же, а это повторение привлекает немногих. Поэтому романы и сериалы романов, в которых разработан мир, особенно полюбившийся читателям, но, по мнению автора, совершенно исчерпавшие сюжет и разумные возможности продлевать приключения героев, дописываются другими авторами. Чаще всего получаются незамысловатые поделки, но и они радуют душу читателей, «втянувшихся» в атмосферу первых книг (или первой книги).

Так, в России многим понравился огромный сериал о могучем воине, северном варваре Конане. Первые истории о нем написал Роберт Говард, однако после него многие известные западные авторы прикладывали руку к продолжению сериала. В России и этого оказалось мало. После того, как были исчерпаны романы, написанные маститыми зарубежными фантастами, за дело взялись наши «дописчики». Издатели давали им английские имена, и публика охотно приобретала «отечественный продукт», не находя качественной разницы между российскими дописками и западными «первоисточниками».

Иначе сложилась судьба наследия другого титана фэнтези — Джона Толкина. Популярность его книг в нашей стране превзошла, наверное, славу всех других мастеров фэнтези вместе взятых. Толкином зачитывались, им восхищались, его изучали, им бредили. Многие на годы уходили в чудесный героический мир Средиземья, созданный Профессором (так любят называть Толкина его поклонники). С начала 1990-х ежегодно на лесных полигонах России ставятся ролевые игры по романам этого писателя. Нескольких книжек Толкина были «освоены» очень быстро. Толкинисты испытывали настоящий «литературный голод» и с огромным интересом встречали тексты-продолжения, рождавшиеся в их среде. Но, в отличие от авторов дописок о Конане, авторы дописок о Средиземье чаще всего старались не просто продолжить тему, а поспорить с Профессором, переиначить всё на свой лад. Романы Толкина несли в себе сложную философию и этику. Именно с этикой и философией Профессора нашлось немало охотников поспорить. Наибольшую известность среди российских дописок получили три проекта. Это, во-первых, несколько романов Ника Перумова, в которых отстаивается особенная правда тьмы по сравнению с правдой света, победившего у Толкина. Во-вторых, дилогия Натальи Васильевой и Натальи Некрасовой Черная книга Арды и Чёрная книга Арды. Исповедь стража (2000). Автор первой книги, Н.В.Васильева, занялась опровержением толкиновской этики. Зато автор второй книги, Н.Некрасова, поспорила уже с самой Васильевой… Авторство Н.Некрасовой и Н.Васильевой не всегда можно четко разлить. В-третьих, роман Кирилла Еськова Последний кольценосец. Еськов представил темное воинство и земли, занятые им, как оплот научно-технического прогресса, несправедливо угнетаемые магической цивилизацией эльфов, т. е. пошел по пути, прямо противоположному толкиновскому. В небольшой повести Дмитрия Володихина Сэр Забияка в Волшебной стране герои произведений Профессора собраны для участия в сказочном представлении, почти не связанном с историей Средиземья.

Своего читателя нашли также авторы книжек о приключениях Тани Гроттер и Порри Гаттера — своего рода клонов юного мага Гарри Поттера.

Славяно-киевская фэнтези — собственно российское изобретение. Иначе и быть не могло, ведь такого рода литература построена на материале первых столетий существования древней Руси (11 век - уже поздновато) и наполнен образами славянского язычества.

Еще в 1970-1980-х издательство «Молодая гвардия» выпустило немало произведений, в которых основными персонажами оказывались разнообразные волхвы, берегини, светлые князья, храбрые дружинники. Это считалось патриотичным, к тому же вполне подпадало под определение фэнтези.

В 1990-х славяно-киевская фэнтези зацвела пышным цветом.

Некоторые ее признаки видны в героическом романе Марии Семеновой Волкодав. Могучий витязь Волкодав, по происхождению своему относящийся к фантастическому народу (очень похожему на славян), защитник слабых, слуга несчастных женщин, вечно стремящийся кого-то спасти либо восстановить справедливость, полюбился читателям. Впоследствии усилиями самой Семеновой и нескольких других писателей возник целый «мир Волкодава».

Оплотом славяно-киевской фэнтези стала группа, собранная писателем Юрием Никитиным. Излюбленный сюжетный ход никитинцев - Киевская Русь в кольце фронтов. Злобная нечисть и всякого рода басурманы лезут на русскую землю с завоевательными планами, а княжеские дружины самоотверженно обороняют отечество. В этом ключе выполнена целая серия романов под общим названием Княжий пир.

К сожалению, в большинстве случаев славяно-киевская фэнтези с чисто литературной точки зрения не отличается особыми литературными достоинствами.

Впрочем, есть исключение. Михаил Успенский создал сериал романов об удалом князе Жихаре. В романах Успенского видно и знание славянской мифологии, и уверенная ироничная манера письма, и стремление в озорной, юмористической форме поговорить о «вечных вопросах». Так, например, в большой повести Кого за смертью посылать за частоколом из шуток и сатирических «трюков» спрятана исключительно серьезная тема: что несет людям бессмертие, каковы его этические издержки, а главное, как солоно придётся тому, кто вынет из человеческих рук эту «игрушку».

В конце 1990-х развивалось направление романтической фэнтези. Главная ее черта — использование экзотической эстетики для выстраивания романтического пространства, причем чаще всего это эстетика европейского Средневековья (в рамках 12-16 вв.). Иногда подобное романтическое пространство «вшивается» в нашу историческую реальность, но чаще вся Европа переходит в параллельную вселенную, становится Европой-2. Во всех случаях оно пребывает вне или почти вне кельтской традиции. Романтическое пространство прочно связано с историческими романами Вальтера Скотта, Александра Дюма, Артура Конан Дойля, Сигрид Унсет и т.д. Более прочно, чем с действительной историей. Это мир меча, таверны, дворцовой интриги, пергаментных грамот, брабантских кружев, лангедокских менестрелей, лесных дорог, рыцарских замков и роскошных костюмов. По удачному выражению одного критика, ее важная составляющая — «…любовная линия и иные варианты межчеловеческих взаимоотношений… здесь сталкиваются не носители концепций, а просто люди с их желаниями, страхами и слабостями».

Прежде всех прочих в романе Мракобес (1997) «опробовала» романтическое пространство Германии-2 первой половины 16 в. Елена Хаецкая. Ее романтика — сгусток страстей человеческих. Хаецкая в наименьшей степени стремится подарить читателю наслаждение от антуража, для нее точность психологического портретирования и «диалектика веры» бесконечно важнее.

А вот в романах Натальи Резановой Золотая голова (1999) и Я стану Алиеной (1999) романтическое пространство (суровая Северная Европа-2, 14-15 вв.) фактически обретает самостоятельную ценность, наравне с психологическими и философскими планами. Роскошное, выписанное в деталях романтическое пространство приблизительно 15-16 столетий предложила читателям Наталья Ипатова в дилогии Король-Беда и Красная Ведьма и Король забавляется (2002). Рыцарско-дворцовая Европа-2 примерно 14-16 вв. — сцена для действия романа Ольги Елисеевой Хельви — королева Монсальвата (2001). Бургундия 15 в., слегка подкрашенная в сторону концентрации благородства и витальной силы, сыграла роль подмостков для дилогии Александра Зорича (2001). Дальше всех от реалий действительного европейского Средневековья отошла Полина Копылова. В ее романе Летописи святых земель (1998) невозможно отыскать географические и этнографические признаки Испании, Германии или, скажем Франции. Булыжные мостовые, придворные наряды, пыточные застенки, дворянские титулы — все это изящная стилизация наподобие королевства Арканарского у бр. Стругацких. Основа сюжета — борьба между двумя расами: людей и не совсем. «Не совсем» означает нечто среднее между людьми и эльфами. Из-за этого Европа-2 несколько толкиенизируется. Более поздняя повесть Копыловой Virago (2001) ближе к общему вектору: действие происходит в Испании конца 15 в., романтическая сказка о счастливой любви (с минимальным элементом фантастического) только выиграла от зарисовок быта, костюмов, нравов.

Впрочем, материалом для организации романтического пространства не обязательно должна быть европейская история и европейская литературная традиция. Так, Элеонора Раткевич, автор трилогии о деревянном мече и воине-маге Кенете, использовала для этой цели обобщенно-восточные мотивы, более же всего — японские. Марианна Алферова выпустила в 2000 трилогию, посвящённую квазиримской империи, т. е. некому аналогу позднеантичного мира. Наталия Мазова поместила романтическое пространство в подобие Прибалтики, вполне современной в бытовом отношении, но вынесенной в параллельное пространство (повесть Золотая герань, 2001).

Какие-то типы фэнтези в России более любимы публикой, какие-то — менее. В числе явных «фаворитов» — историко-мифологическая фэнтези. Она очень близка по «строительному материалу» к романтической фэнтези. Если романтическая фэнтези опирается больше всего на литературную традицию плаща и шпаги или кимоно и катаны, то ее ближайшая соседка использует действительную историю или мифы, созданные когда-то древними народами Земли. И пишут её нередко профессиональные историки.

Здесь отличились Г.Л.Олди с трилогией Чёрный Баламут, построенной на индуистских мифах; Далия Трускиновская с романом Сказка о каменном талисмане«(использован мир арабских сказок); Арина Воронова, показавшая отличное знание скандинавской истории и мифологии в книге Дети Брагги (2001); Ольга Елисеева с дилогией Золотая колыбель (2002-2003), основанной на древнегреческой мифологии, а также истории Северного Причерноморья дохристианских времен. «Первой ракеткой» заслуженно считается Андрей Валентинов, автор сериалов Ория, Око силы, романов Ола, Диомед, сын Тидея и т.д.

Читателя историко-мифической фэнтези завораживает атмосфера аутенизма, т. е. подробной передачи автором материальной обстановки, обычаев и духовной культуры древних цивилизаций.

Одним из главных типов англо-американской фэнтези (если не самым главным) является ее эпическая ветвь. В России она хорошо известна, однако у нас ее значение скромнее.

Эпическая фэнтези предполагает создание нового мира. Читатель должен видеть и понимать его историю, его дух, глубинные законы устройства. Обычно подобные эксперименты ставятся по двум причинам: либо писатель-«творец» желает получить в свои руки «полигон» для общественных, философских, этических экспериментов, либо стремится обзавестись подобным полигоном, чтобы без конца выдумывать очередные приключения, рискованные квесты, магические войны.

В российской эпической фэнтези можно найти примеры как первого, так и второго. Мир, в котором происходит бесконечная борьба измученной суши и атакующих болот, создан Святославом Логиновым в романе Многорукий бог далайна (1992) с целью показать, сколь хитрыми путями соблазн власти способен вползти в душу и покорить себе даже самого замечательного человека.

Александру Зоричу принадлежит сериал о мире Срмотазары. Этот мир «выписан», что называется, качественно, в нюансах и подробностях. Редкий случай в отечественной фэнтези: гораздо чаще придуманные миры полупрозрачны, невещественны, и любой сколько-нибудь серьезные анализ их внутренней логики разносит авторское творение в щепы. Сормонтазарские приключения отличаются динамизмом, многоходовыми детективными комбинациями, нетривиальной эротикой. Но при всем желании особой философии выжать их него просто невозможно.

Некоторым направлениям этой литературы явно не повезло в России. Так, например, юмористической фэнтези у нас выходит много. Но до сих пор из числа отечественных авторов получил широкую известность один лишь Андрей Белянин. На ниве героической фэнтези произросли несколько выше прочих авторов Леонид Кудрявцев, Степан Вартанов, Дмитрий Скирюк, да еще, пожалуй, Наталья Игнатова.

Магический детектив — один из наименее распространенных в России типов фэнтези. Тем не менее, именно здесь родился яркий феномен Макса Фрая, прославившегося по всей стране. Он создал сериал повестей и романов о волшебном городе Ехо и его окрестностях. Туда попадает наш современник, милый, ни на что не годный интеллигент, кажется, весь состоящий из одних слабостей. Но в мире магов, где фантазии героя быстро материализуются, а желания непременно исполняются, он становится героем тайного сыска. Необыкновенно ласковое отношение автора к главному герою, выходящему живым и невредимым из самых зубодробильных приключений, передалась и читателям. Для многих тысяч образованных, но не приспособленных к практической жизни людей магический сыщик сэр Макс — свой человек.

В российской фантастике 1990-х (и фэнтези тут не исключение) любили ставить вечные этические вопросы крайне жестко. Что такое свобода? Можно ли ее ограничивать и если да, то по какому критерию? Что выше: любовь или творчество? Существует ли очевидная граница между светом и тьмой, добром и злом, или всё расплывается чуть ли не до полной неразличимости? Ради чего стоит жить человеку? Есть ли смысл жизни у человечества в целом?

Фактически на протяжении 1990-х в России развивалась самостоятельная ветвь фэнтези, которую можно было бы назвать этической. Лучшими произведениями она обязана двум творческим дуэтам. Это, во-первых, Г.Л.Олди: прежде всего, имеется в виду большой сериал Бездна голодных глаз, начавший публиковаться в 1992, а также несколько более поздних произведений, вплоть до повести Где отец твой, Адам?, вышедшей в 2002. Во-вторых, Марина и Сергей Дяченко, творчество которых буквально пронизано этическими проблемами с первой книги (роман Привратник, 1994) и до последней (сборник повестей и рассказов Эмма и Сфинкс, 2002). В более ранних произведениях М. и С.Дяченко склонны были доводить нравственный конфликт до надрыва, до категорического состояния. Позже их больше интересовало обретение душевной гармонии.

Творчество Г.Л.Олди и супругов Дяченко исключительно популярно. И тем, и другим удалось создать своего рода школы литературного мастерства, соответственно в Харькове и Киеве.

К числу удачных примеров этической фэнтези можно отнести роман Елены Бычковой и Натальи Турчаниновой Рубин Карашэхра (2004), в котором жестко поставлен вопрос о приоритетах: что важнее — жизненная, материальная мощь или ангельское духовное совершенство?

В самом конце 1990-х от фэнтези отпочковалось новое литературное направление — сакральная фантастика. От традиционной фэнтези она отличается тем, что строит фантастическое не на магии, а на мистике, иными словами, на опыте общения с потусторонними существами.

Чаще всего (но далеко не всегда) авторы сакральной фантастики работают с христианской мистикой. Это прежде всего Елена Хаецкая (повесть Бертран из Лангедока, 2001 и романы Голодный грек или странствия Феодула 2002, Жизнь и смерть Арнаута Каталана, 2002, Дама Тулуза, 2003), Ольга Елисеева (роман Камень власти, 2002), Дмитрий Володихин (романы Полдень сегодняшней ночи 2001, Дети Барса 2004, а также рассказ Созерцатель, 2002).

Таким образом, российская фэнтези приняла общие «правила игры», характерные для фэнтези всего мира, и прежде всего англо-американской. Те же издательские «форматы», те же «вечные вопросы», те же проблемы развития, в конце концов, та же классификационная система, хотя и с некоторыми национальными «разночтениями». Две главных особенности российской фэнтези состоят, во-первых, в ее постоянной сильной тяге к религиозно-философским вопросам, и, во-вторых, в мощной этической составляющей у всех сколько-нибудь значительных авторов-фэнтезистов.

Ну как тебе?!