Откройте свой Мир!

Василий Степанов снова стал Максимом
Пишет: belik

3 августа 2009, 18:00

В конце прошлой недели по блогам разнеслась новость: в продажу вышла книга Елены Усачевой «Влечение», рассказывающая о любви российской школьницы и вампира. Но даже не факт схожести со знаменитыми «Сумерками» потряс людей – а наличие на обложке книги актера Василия Степанова.
Поклонники Василия переполошились: неужто образ любимого актера
использовали незаконно? Поклонники «Сумерек» тоже взволновались: что за
плагиат Стефании Майер, и почему Василий на обложке так похож на Роберта Паттинсона?

Мы связались и с Василием, и с издательством «Эксмо», выпустившим книгу Усачевой, чтобы разобраться в произошедшем. Суммируя всю информацию, подтверждаем: все законно, товарищи.

Издательство «Эксмо» выпустит серию «Пленники сумерек»
авторства Елены Усачевой. Первая книга серии под названием «Влечение»
вышла в продажу 30 июля – и да, на обложке присутствует актер Василий
Степанов и модель Ольга Головина, автор фотографий – Андрей Васильев.
Степанов согласился стать «лицом» главного героя книжной серии –
вампира Макса и рекламной кампании проекта. Это особенно весело, если
вспомнить тезку Максима Каммерера, сыгранного Васей в «Обитаемом острове».

Лично с Василием поговорить не удалось – никаких комментариев на эту
тему он категорически не дает. Зато мы пообщались с его представителем Полиной Васильевой, которая согласилась ответить на ряд вопросов эксклюзивно
для нашего сайта. Вася появится на обложках серии, промо-плакатах и в
рекламных роликах книжек. Почему он согласился на участие в проекте?
Ну, а почему нет, интересно же попробовать что-то еще кроме кино. Думал
ли он о параллелях между Максимами и о том, что теперь его будут
считать русским Робертом Паттинсоном? Никакого сходства между собой и
РПаттцем не наблюдает. Параллели очевидны, но это целиком и полностью
ответственность издательства. Читал ли он книги Усачевой? Нет, не
читал, на момент обсуждения условий сотрудничества издательство
отказалось предоставить текст, но всю информацию, необходимую для своей
работы, актер получил.

Еще один момент, взволновавший всех – в аннотации к книге на разных
сайтах говорится, будто роман “Влечение” - это лишь первая ступень
проекта, венцом которого якобы станет полнометражный фильм, в главной
роли которого - звезда “Обитаемого острова” Василий Степанов!
Представитель актера особо отметила, что контракт с Василием заключен
только на оформление серии книг и сопутствующую продукцию – ни о каком
кино речи нет. Издательство «Эксмо» уточняет, что идея о фильме есть, в
настоящий момент ведутся переговоры с продюсерскими компаниями по
поводу экранизации, и это все, что они могут нам сообщить. То есть даже
если издательство и договорится с кем-то о съемках, не факт, что
главного героя сыграет именно Василий.

А что же, собственно, книга «Влечение», вокруг чего такой сыр-бор?
Как пояснили нам в издательстве, «события книги происходят в российском
городке, где одиннадцатиклассница знакомится со своим новым соседом -
красивым и загадочным Максом. А далее - смертельные опасности, вражда,
сплетни и интриги ровесников: экшен и романтика, мистика и даже немного
детектив».

Не знаем, как вам, а нам параллели с «Сумерками» очевидны. У «Эксмо» на этот счет тоже готов ответ:

«Сюжет книги “Влечение” пересекается с “Сумерками” только в
отношении основной интриги - любовь земной девушки и юноши-вампира, -
заявляет издательство. - Во всем остальном - это совершенно новый
проект, это российская история, близкая и понятная российским
подросткам. Автору удалось создать оригинальные образы и характеры
героев, их психология и мотивы - совсем не похожи на те, что движут
героями американской книги. В российской книге много экшена, сюжет
динамичен - этой книгой будут зачитываться как девушки, так и юноши».

Ну, не знаем. Если основная интрига одна и та же – так ли уж важны
географические детали и различия? И потом – вот вам фотосессия Василия
и Ольги, которая напечатана в книге в качестве иллюстраций. Качество
съемки, конечно, далеко не «сумеречное» - но попытка превратить
Степанова в Паттинсона хотя бы прической все-таки была.

Это вот обложка книги



Это просто Василий-Макс



Добрые читатели прислали нам сканы из книжки





Это - Василий и Ольга



Зачем Васе сделали такой кокон волос-то? Его Макс мог явно обойтись без прически Эдварда Каллена!











И снова добрые читатели и их сканы



Пожалуй, самое лучшее фото. Его прислало издательство “Эксмо” специально для нашего портала






Источник: StarsLife

Фото: Ozon, moscowbooks.ru, «Издательство Эксмо»
теги: Василий Степанов, Роберт Паттинсон
P.S. это все статья, я тут ничего не писала.(мало ли подумаете что я комменты к фоткам подписала...)

Дом снова выглядел непривычно нахохлившимся,
настороженным. Маринки в окне видно не было. Значит, она опять слегла. «Бедная
девочка», — машинально подумала я и тут же о ней забыла.


— Кис, кис, кис! — раздалось сверху. — Мария,
ты моего Барсика не видела?


Черный наглый Барсик достал всех. Суеверных людей в нашем
доме было гораздо больше, чем любителей животных, поэтому шныряющего под ногами
черного зверя только ленивый не помянул недобрым словом, а эмоциональные
бабульки не раз обещали его отравить или оставить на улице в особо сильный
мороз. Чье-то проклятие сработало — «плохая примета» исчезла. Вряд ли
хозяйка Барсика его теперь докличется.


— Вот зараза! — высказала общее мнение в адрес
черной бестии хозяйка. — У Люськи тоже кошка пропала, — добавила
она и в сердцах захлопнула балконную дверь.


Кошки, бабушки... Да нет, просто осень. Холодно, все дома
сидят.


Дует ветер. Я стою около дома. Около родного дома,
ставшего вдруг чужим. Как и весь город. Как и небо над головой. И только
звезды были знакомые. Они смотрели на меня холодными глазами Макса. Глазами, в
которых плавилось серебро.


Вечер давил на плечи, и я уже ни о чем не могла думать.
День в школе, потом занятия на курсах прошли как во сне. Вокруг все что-то
говорили, но я не понимала ни слова. Мне нужен был Макс. Срочно, сейчас же! Но
я не знала, где его найти. А в мастерскую идти не хотелось. Плотные темные
шторы на ее низких окнах не пропускали ни света, ни звуков. Я зашла в
подъезд. За дверью тоже стояла тишина. Если бы там были люди, через такую
тонкую перегородку были бы слышны голоса, работающее радио или телевизор.
Человек не может двигаться бесшумно — он задевает стулья, шаркает ногами,
в конце концов, что-то произносит.


Я бродила по холлу первого этажа, пока мне не
надоело прятаться от входящих и выходящих людей. Тогда я вышла на улицу и
поняла, как же здесь холодно. И тревожно. Тревога шла от влажных деревьев,
от пахнущей гнилью лавочки, от перепревшей листвы, от трещавшего фонаря, от скрипящей подъездной
двери и пищащего домофона.


Когда дверь открывалась, мне очень хотелось вбежать в
желтый уют подъезда, погреть руки о батарею, дать глазам насладиться цветом,
которого в осенних сумерках осталось немного.


Но я упрямо сжимала губы и продолжала сидеть на лавочке.
Рано или поздно Макс должен вернуться домой. Не ночевать же ему на улице? Все
нормальные люди вечером приходят домой.


Этими мыслями я себя и утешала, пока от усталости или
волнений мне не показалось, что я слышу какую-то песню. Привычные звуки улицы
исчезли — не шумел ветер, не шелестела опадающая листва, не скрипели
деревья, не тарахтели далекие машины. Только было слышно песню, негромкую,
заунывную, как колыбельная.


Я тряхнула головой, понимая, что засыпаю.
И увидела собаку. Большую. Черную. Лохматую.


Я подобрала ноги, готовая вскочить. Мне только
встречи с бешеной собакой не хватает! Порезали, сейчас еще и покусают.


Собака внимательно следила за мной, словно решая, съесть
меня сейчас или оставить на потом. Здоровенная. Если положит лапы на плечи, то
будет на голову выше.


Я шевельнулась. Собака зарычала.


— Шла бы ты... — прошептала я, понимая, что это не
сон, что собака действительно примеряется отведать, какая я на вкус.


Собака зевнула, демонстрируя белоснежные зубы. Глаза ее
блеснули неприятной чернотой. Где-то я уже видела такие же темные глаза...


— Кыш отсюда! — растерянно махнула я перевязанной
рукой. И как в дурном сне собака повела носом следом за моим
движением. — Чего привязалась?


В горле мгновенно пересохло. Надо было бежать,
однако ноги не слушались.


Собака зарычала, а потом громко залаяла. Ей отозвалось
еще несколько собачьих голосов. И вот из темноты огромными прыжками
вылетели две здоровенные псины.


Собака
скакнула в сторону, освобождая мне дорогу к отступлению. Я пулей
пронеслась через двор.


За спиной поднялся лай. Черная собака рычала, не давая
двум прибежавшим приблизиться. Неужели они сейчас подерутся?


От волнения пальцы никак не могли набрать номер кода.
Я пару раз ошиблась, в отчаянии готовая стукнуть кулаком по упрямым
цифрам, выдававшим мне «error».


Рядом раздалось жуткое рычание. Я вся похолодела,
чувствуя, как мои колени медленно подгибаются.


Черный
зверь стоял около меня, я видела вздыбленную шерсть на его спине. Он
ожесточенно переругивался с приближающимися псинами.


Это было невозможно. Это было страшно. Черная собака
защищала меня от вновь пришедших! Мамочка, кажется, я сейчас грохнусь в
обморок...


Псина крутанулась на месте, яростно на меня залаяв.
Я подпрыгнула, дернула на себя дверь, от усердия чуть не свалившись на
землю.


Подъезд
открылся. Я вбежала в знакомую гулкую желтизну холла, двумя руками
цепляясь за ручку.


Дверь захлопнулась, отсекая от меня темноту и собак.


— Подождите! — всхлипнула я. — Т-там...


Рядом никого не было. Кто же тогда открыл дверь? Или она
открылась сама?


На нетвердых ногах я поднялась на один пролет, припала
горячим лбом к оконному стеклу.


Наверное, от всех переживаний у меня что-то случилось со
зрением. Того, что я увидела, не могло быть.


На
улице на небольшом пятачке между машинами стояли люди. Человек десять.
В шахматном порядке. И не шевелились. Их неподвижные темные фигуры
казались статуями. И все они смотрели на дом. Вернее на окно, около
которого я стояла.


Жуткое зрелище! От одного его вида у меня дико заболела
голова. Захотелось поскорее попасть домой, закрыться в своей комнате,
закопаться в одеяло и никогда в жизни никуда не ходить. Но была и еще какая-то
сила, тянущая меня на улицу, к тем самым людям. Я почему-то была убеждена,
что стоят они там из-за меня. Ждут. И я должна выйти к ним.


Пальцы коснулись ледяного металла двери, и я пришла в
себя.


Я успела спуститься вниз? Когда?


Запищал, отключаясь, замок. С улицы в приоткрытую
дверь дохнуло холодом и тревогой.


— Маша?


От неожиданности я потянула на себя дверь, закрывая ее.


— Максим!


Он стоял на ступеньках. Спускается? Откуда?


— Макс, — мягко поправил он. — Спасибо, что
вернула платок. — Пианист коснулся груди, того места, где на его куртке
был карман. Видимо, там лежал платок.


— Макс! — одним прыжком я перемахнула несколько
ступенек. Хотелось кинуться ему на шею, но он вдруг попятился, возвращая между нами дистанцию
в лестничный пролет.


— Как рука? — Макс выглядел настороженным. Казалось,
он к чему-то прислушивался.


— Ты давно здесь? Я ждала тебя на улице!


Ничего не понимаю. Почему он идет сверху? Его мастерская
на первом этаже!


— Я гулял, — взгляд Макса стал
отрешенным. — Не ходи пока на улицу. Не надо. Там сейчас... не очень
хорошо. И завтра тоже.


—
Собаки! Ты видел? — Я машинально поднялась на несколько ступенек.
Хотелось быть ближе к нему, хотелось уничтожить дистанцию между нами.


Я не поняла, как это произошло, но в следующее
мгновение Макс уже стоял на другой площадке. Он не подпускал меня к себе
близко!


—
Я видел... — Макс тревожно оглянулся. — Нет, слышал. Пойдем, я
провожу тебя до квартиры.


Он повернулся и стал подниматься.


— Подожди! — Я хваталась за перила, чтобы не
свалиться. От всего произошедшего снова кружилась голова. Я поспешила за
ним, но догнать не могла, он все время оказывался впереди.


— Извини, если тебе мое поведение кажется странным. — Макс на
секунду остановился, посмотрел себе под ноги и снова пошел вверх. —
Мне не хотелось бы тебя напугать.


Он исчез за поворотом лестницы.


— Макс! — Я боялась, что он сейчас совсем
пропадет. — Почему Синицын не помнит о вчерашней драке?


— Синицын? — Макс выглянул из-за перил.


Я остановилась. Если и он начнет все отрицать...


— Была драка. — Я стала медленно засучивать рукав
куртки. — Меня еще порезали.


Макс кашлянул и снова исчез.


— Конечно! — Голос его звучал глухо, словно он уже
добежал до двенадцатого этажа. — Неудачно получилось. Не помнят? Так
бывает. Столько времени прошло.


— Сколько? — Я больше не могла идти и села
прямо на грязную ступеньку.


— Наверное, они просто испугались. — Макс стоял
где-то у меня над головой, но я уже не удивлялась. — Такое бывает.
В экстремальных ситуациях человек теряет память.


— Все теряют память? — С каким бы удовольствием
я тоже все забыла...


Внизу хлопнула подъездная дверь. Вошедшие люди громко
разговаривали, и недовольный голос позвал:


— Макс!


— Не все, но это не страшно. — Он перегнулся через
перила, вслушиваясь в быструю речь людей на первом этаже, затем повернулся ко
мне. — Я не знал, что ты там появишься. Извини, что немного
опоздал...


И он
пронесся вниз. На меня дохнуло холодом, словно распахнули дверь в зиму. Шагов
его я не слышала, но поняла, что Макс уже на первом этаже.


— Cretin! Qu’est ce que tu gais? — взлетел возмущенный крик.


В ответ Макс засмеялся. Я вскочила на ноги и
побежала наверх. Мне хотелось поскорее оказаться дома и закрыть за собой дверь.


В прихожей я скинула куртку, ботинки и сразу шагнула
в комнату, чтобы не встречаться с мамой и не отвечать на ее бесконечные «как
дела?» и «что хорошего в школе?».


Шагнула. И застыла на пороге.


В комнате кто-то
побывал.


Распахнутая штора, открытая форточка, знакомая прохлада.
Вроде бы все на месте, но что-то не так. Ощущение было настолько сильное, что я
закрыла глаза и принюхалась. Еле уловимый сладковатый запах. Могло и
показаться. В открытое окно от соседей налетают какие угодно запахи.


Я прошла вдоль стеллажа, трогая стоящие на полках
вещи, как бы напоминая им, кто здесь хозяин. Все на месте. Мне только
показалось. Что там говорил врач? Осенью могут быть осложнения? Вот они и
начались.


Я медленно выложила учебники из сумки. Интересно,
что бы сказала про нас с Максом Маркелова? А Малинина? Или молодые люди
всегда так странно себя ведут?


Тишина комнаты ударила по ушам, и я поспешно втопила
клавишу музыкального центра. Заиграло радио. Я уже протянула руку, чтобы
переключить на диск, когда вырвавшиеся вдруг из музыки слова заставили меня
остановиться:


Не стой на пути у высоких
чувств,

А если ты встал — отойди.

Это сказано в классике,

Это сказано в календарях.

Об этом знает любая собака:

Не плюй против ветра, не стой на пути.


Гребенщикова я не очень любила, но эти его слова сейчас
удачно легли мне на душу. А когда он сказал про собаку, я вздрогнула, и
палец непроизвольно нажал на кнопку, меняющую частоту. Комнату наполнил мощный
голос Сьюзи. Он рвал душу, вколачивая гвозди в мозг.


Я больше не могла обо всем этом думать.
Я ничего не понимала и до того устала, что уже и не хотела ничего
понимать. Впереди были выходные. Наверное, самые унылые выходные, которые
когда-либо меня ждали.


 


 


Утром я чувствовала себя разбитой. Погода за окном была под стать моему
настроению — серенькая и невзрачная. Тенью проплыла мысль о том,
что Макс просил никуда не ходить. Почему? Что страшного могло быть на улице?
Или он не хотел, чтобы я видела, как они уезжают?


Я подошла к окну. Двор был пуст. Очень хорошо. Но
количество тайн увеличилось.


Хлопнула входная дверь. Мама ушла в спортзал.


— Папка! — упала я рядом с отцом на диван.


— Ничего, ничего, — похлопал он меня по
плечу. — Все будет нормально.


С отцом мне всегда хорошо. Выходные он проводил
дома, порой полдня ходил в пижаме, завтракал всегда перед телевизором, а днем
любил поспать. Я всегда удивлялась, почему мои родители вместе. Они такие
разные, такие непохожие! Деловая активная мама и погруженный в себя папа. Но
между ними даже ссор не было, и спят они до сих пор вместе, иногда о чем-то
полночи шепчутся. Странно. Я свою семейную жизнь представляю по-другому.
Вряд ли Максу понравится все выходные смотреть телевизор…


Что за чушь?


Я подскочила как ужаленная. Пожалуй, пора чем-нибудь заняться, а то я
дофантазируюсь до черт знает чего!


Всю субботу я честно пыталась не думать ни о чем плохом.
Просто ждала воскресенья, когда можно будет поехать на мою любимую конюшню.
Слушала музыку, прибиралась в комнате, читала, писала конспекты для курсов,
пыталась разобраться в алгебре, как и раньше, ничего в ней не понимая. Время от
времени ловила себя на том, что смотрю в окно, словно на улице появится что-то
новое.


Ничего. Все та же хмарь, все те же облака. Но где-то там
ходил Макс... Я не могла о нем не думать. Не вспоминать его глаза, его
улыбку, его настороженный взгляд. К вечеру стало понятно, что я влюбилась.
Влюбилась окончательно и бесповоротно. Мне уже не нужны были объяснения ни его
непонятных исчезновений, ни фантастических бойцовских талантов. И даже
перчатки на руках меня не удивляли. У каждого человека есть своя тайна.


И еще мне казалось, что я ему тоже небезразлична.
Даже если на детской площадке мы столкнулись случайно, то вчера он пришел
специально. Пришел предупредить, чтобы я не ходила на улицу. Зачем? Почему? Не
важно. Главное, он пришел ко мне!


Звонил Пашка, предлагал пойти погулять. Маркелова звала
смотреть новый фильм — что-то про вампиров. Я всем отказала. Макс
велел не выходить, и я буду дома. Может быть, таким образом он намекнул, что
зайдет ко мне?


День тянулся бесконечно, но вот и он закончился. Спать не
хотелось, но надо было лечь, иначе я всю ночь пробегаю из угла в угол.


Макс, драка, собаки... Я прокручивала в голове одни
и те же доказательства его интереса ко мне и довела себя до того, что убедила в
обратном. Если бы я была ему интересна, он бы как-нибудь проявился. Раздобыл бы
телефон, любым другим способом дал о себе знать. Но он молчит. Или он звонил,
когда я болтала с Леркой?


Спросонья натыкаясь на стены, я в который раз отправилась
проверять аппарат. Телефонный гудок был неприятен, от него становилось холодно.
Я положила трубку и побрела обратно. Странно, но мне не было страшно, хоть
квартира и тонула в темноте. Мне было обидно, что время идет, а я так и не
знаю — любят ли меня.


 


 


В воскресенье
утром я встала с мыслью о том, что много думать вредно. Ничего, кроме больной
головы, это не дает. Нет никакой любви, со стороны Макса нет никакого интереса
ко мне. Есть просто странный парень. Холодный, отстраненный. И больше
ничего. Он так же холоден ко мне, как и ко всем остальным. Со всеми галантен и всех
держит на расстоянии. Готов спасти каждого, кто сунется в пасть к дзюдоистам.
Мне помог, а Малинину бы бросил? Помог бы тоже. Какая любовь осенью? Больной
осенью, в сумрачное время жизни...


А что, если они и правда уехали? Кому понравится
драка, вот они и перебрались в другое место. Взяли свое пианино под мышку и
ушли. Или привязали к пианино веревочку и покатили его по улице. На ухабах
инструмент позвякивал, выдавая жалобное «до». Или «соль». Какая там из нот
самая печальная?


Эта мысль развеселила меня, и на конюшню я приехала в
хорошем настроении. Полчаса на электричке, двадцать минут на автобусе, и в
любую погоду я здесь.


От дверей конюшни тянет знакомым тяжелым запахом навоза.
Лошади фырчат и тянут морды за угощением.


Крайний от двери денник — там стоит Мамай, низенький
конек-горбунок с коротко стриженной гривой. Пока его не позовешь, будет
демонстративно поворачиваться к тебе задом. В следующем деннике высоченный
рысак Ося. Завидев меня, принимается бить передней ногой в дверь, требуя
сахара. Он местный любимец, поэтому все угощение в основном достается ему.
Командор делает вид, что равнодушен к вошедшему. Косится большим темным глазом.
Кажется, вот-вот заснет. Но только до тех пор, пока его не выведут на улицу.
Почуяв свежий воздух, он преображается. Начинает весело взбрыкивать, грызет
удила, вертится, не дает нормально сесть. Знак отличия на конюшне —
свалиться с Командора. Несложный трюк — он обожает хулиганить, ссаживая
седока на землю.


Я тоже падала. На моем счету три полета. Специалисты
утверждают — чтобы стать профессионалом, надо упасть десять раз. Честно
говоря, снова падать не хочется, для моего опыта и трех раз достаточно.


Следующий денник, там рыжий Гриша, терпеливый и
послушный. Не любит он только машины. Пока с ним доберешься до леса, намучаешься,
снося все его скачки и взбрыкивания при виде железных монстров.


И наконец, Вердер. Высокий белый рысак в серую
гречку. Самый быстрый конь на конюшне. И мой любимец. Когда на нем летишь
галопом, сердце готово выскочить из груди от восторга — такую скорость он
развивает.


Я потянула на себя дверь конюшни, готовая принять
знакомые звуки и запахи, но уже с порога поняла: творится что-то неладное.


Все пять лошадей метались по своим загончикам, тревожно
вскрикивая и взбрыкивая. Над денниками носились крики девчонок, пытающихся
привести коней в нормальное состояние.


— Чего это с ними? — выудила я из денника с Мамаем
старшую по конюшне Оксану.


— А кто их знает? — Взгляд Оксаны был
уставшим. — Меня ночью сюда вызвали. Сторож позвонил, сказал, что лошади
бунт подняли. Командор с Осей через решетку сцепились. У одного спина
прокушена, у другого ноги сбиты. У Мамая царапина на крупе. И у всех
вид, будто к ним сюда волки заглянули.


Как сюда мог кто-либо попасть? Тяжелая металлическая
дверь, забранные решетками небольшие окна. Только если с чердака... Но кроме
мышей, оттуда пробираться некому. А к мышам наши коняшки равнодушны...


Лошади продолжали тревожно ржать. Я посмотрела в
перепуганные глаза Мамая и поежилась. Что могло так напугать лошадей?


— Седлай Вердера и уходи одна. — Оксана с тревогой
прислушивалась к продолжавшейся перебранке между Командором и Осей. —
Может, хотя бы в лесу он успокоится.


Я прошла мимо беснующихся лошадей и остановилась
около крайнего денника. Вердер недовольно покосился на меня и поджал уши. Запор
под моей рукой неприятно лязгнул, отчего конь попятился, приседая на задние
ноги.


— Ну, ну, — похлопала я по лошадиной шее, — все
хорошо. Не бойся.


Мои слова Вердера не успокоили, он стал теснить меня
крупом, прижимая к стенке денника.


— Хорош! — Удар получился хлесткий. Вердер замер,
приподняв заднюю ногу.


—
Справишься? — за решеткой показалось встревоженное лицо Оксаны.


— Справлюсь, — пообещала я сквозь сжатые зубы. Чтобы
я да не оседлала лошадь? В жизни такого не было!


Я сняла с крючка недоуздок и пошла к Вердеру.
Сначала его надо было почистить.


Сложнее всего оказалось надеть уздечку. Белый великан еще
больше задирал голову, норовя укусить меня. Я всю руку отбила о его
упрямую морду, и когда наконец вывела на улицу, чувствовала себя притомившейся.


— Давай на часик, не больше. А мы тут попробуем
порядок навести, — выскочила проводить меня Оксана.


Поначалу Вердер упирался, каждый шаг воспринимая как
личный подвиг, но в лесу осмелел, перешел на размашистую рысь, и я довольно
заулыбалась.


Ничто не может сравниться с верховой ездой. Шаг коня
плавен, копыта бесшумно ступают по опавшей листве. Лес полон сырости и
запахов...


Вердер успокоился, перестал жать уши и дергать мордой,
вытягивая у меня из рук повод. Биение сердца подстроилось к лошадиному шагу, и
я тоже начала успокаиваться.


Все хо-ро-шо, все хо-ро-шо, все хо-ро-шо...


Тропинка пробежит немного вперед, нырнет в ложбинку,
вильнет в сторону, и от поворота можно будет пустить Вердера галопом.
В конце дорожки лежит дерево, его мы перепрыгнем, не останавливаясь, и
спустимся вниз. А около болота надо будет затормозить, рысью пройти
чавкающую трясинку,
выбраться наверх, попетлять между деревьями, и на просеке конь сам перестроится в летящий галоп.


Мысленно я уже проделала весь маршрут, но что-то мне в
нем не нравилось. В душе поскреблось колючкой неудовольствие. Нельзя
ничего загадывать на будущее! Когда кажется, что все будет как-то конкретно,
обязательно что-нибудь не получается.


Мы выбрались из ложбинки, перед поворотом Вердер
собрался, готовый в любую секунду по моему посылу перейти в звонкий галоп. Шаг
его стал напряженным, уши встали торчком. Еще не завершив поворот, он прыгнул
вперед.


Серая тень вынырнула из придорожной канавки и с легкостью
взяла наш темп. Вердер взбрыкнул всеми четырьмя ногами, дернулся в сторону,
заставив меня взлететь над седлом. Не успела я испугаться, как меня мотнуло
обратно. Конь пустился по тропинке пружинистым карьером. Ветер бросился в лицо,
заставляя закрыть глаза. Гулкий топот копыт болью колотился в висках.


Держаться! Не падать!


Я откинулась назад, повиснув на поводе. Вердер
подобрался, еще больше увеличивая скорость. Моих команд он больше не слышал.


— Стой! — заорала я, стараясь докричаться до
испуганного животного. Если мы не затормозим до болота, то потом мои останки
будут соскребать со всех встречных деревьев.


Вердер истерично заржал, вскинул задними ногами, чуть не
выбив меня из седла. Я невольно обернулась.


За нами мчались собаки. Большие, серые, они стелились по
земле, распушив хвосты, легко нас догоняя. Треугольные морды, густая шерсть с
белыми подпалинами. За секунду я успела заметить все, даже ледяную прорезь
звериных глаз.


Что-то в последнее время вокруг меня много собак...


Страх заставил меня упасть на шею коню. Вердер замотал
головой, с морды сорвались клочья пены. Если он сейчас споткнется...


— Хей! — заорала я в ошалевшие глаза лошади,
впечатывая пятки в бока. Вердера и не надо было подгонять. Полным ходом он нес
меня к гибели.


Конюшня... Кто-то напугал лошадей, так что в панике они
начали кидаться друг на друга...


Ой, мамочки! Никакие это не собаки!


Черный зверь вырос перед нами, и Вердер взметнулся на
дыбы. Меня мотнуло вперед, я больно ударилась грудью о переднюю луку седла.
Правая нога выскочила из стремени, и я начала заваливаться на бок.


Конь ржал на одной тонкой пронзительной ноте, совершая
невероятные прыжки из стороны в сторону. Он сошел с дорожки и теперь плясал
между деревьями, шарахаясь от каждого куста. Я из последних сил цеплялась
за седло в надежде удержаться.


Где-то там внизу были волки, и мне не хотелось оказаться
у них в пасти.


— Держаться! — рявкнули мне на ухо. —
Halt! — раздался гортанный приказ, и Вердер перестал прыгать.


Прямо перед собой я увидела широко распахнутые глаза и
напряженное лицо Макса. Двумя руками он держал коня за трензельные кольца и
пристально смотрел в глаза ошалевшего животного. Вердер храпел, дергался, собираясь повторить фокус
с подъемом на дыбы, но смог только пригнуть голову, подчиняясь сильной руке.


Раздался звук, похожий на выстрел, — порвался
стременной ремень, и я съехала на землю. Конь попытался отпрыгнуть от меня в
сторону, но ему не дали это сделать.


— Жива?


Я подхватила выпавшее из путлища
стремя и быстро оглянулась.


— Где они? — Я вертелась на месте, не в силах
сообразить, откуда мы сюда прискакали, откуда ждать опасности. — Ушли, да?
Ушли?


— Кто? — Макс развернул Вердера так, чтобы видеть
меня. Лицо его было одного цвета с белой шерстью лошади.


— Волки! Ты видел? Они за нами гнались!


Глаза
Макса расширились, губы тронула улыбка.


— Не было никого.


Стремя выпало у меня из руки.


— Они были. — Деревья у меня перед глазами поплыли
по кругу.


— Здесь кто-нибудь был? — Макс притянул к себе
ошалело поводящего глазами коня, и тот замотал головой, стараясь
отстраниться. — Он тоже никого не видел.


Чтобы окончательно меня убедить, Макс посмотрел вокруг.
Я проследила за его взглядом. Никого. Лес пуст.


Вердер недовольно всхрапнул, попятился. Макс двумя руками
закрыл коню глаза, и тот вдруг успокоился, опустил морду.


Перчатки! Он снова был в перчатках!


— Как же не видел? Они были! Совсем близко! — не
сдавалась я.


Я подобрала стремя, ощутила у себя в руке его
холодную тяжесть. Вот только не надо говорить, что мне с

— Здравствуйте!


Спокойный уверенный голос. Все остальное услужливо
дорисовала фантазия, волосы, глаза, резко очерченное лицо, губы.


— Здравствуйте! — Я повернулась, и от резкого
движения у меня закружилась голова.


Он был все такой же — бледное лицо, чуть рассеянный
взгляд, ярко-красные губы. На него хотелось смотреть, не отрываясь, но я
заставила себя отвести глаза. Рука потянулась к волосам. Я старательно
заправляла прядь за ухо, а она все выскальзывала, падая на лоб.


— Это Маша, она на двенадцатом этаже живет, —
закладывала меня Маринка. — Она на саблях дерется и на лошади скачет.


— Приятно познакомиться. Макс. — Он стоял рядом, и
мне казалось, что от его слов веет холодом.


— Маша! Ну, посмотри, какой он красивый! — потребовала
Маринка.


Я с трудом подняла голову. Внутри поселилось
странное чувство волнения. Как будто я впервые знакомлюсь с парнями. Какие
идеальные черты лица. Его губы дернулись в легкой ухмылке.


— Максим, ты обещал! — Маринка настойчиво тянула
одеяло внимания на себя.


Пианист нехотя оторвал от меня взгляд и повернулся к
окну.


— Это тебе.


На секунду мне показалось, что Макс вырос, так легко,
почти не напрягаясь, он дотянулся до двухметрового подоконника и положил перед
девочкой букетик небольших синих цветочков. Очень похожих на незабудки. Только цветы не могли быть
незабудками. Потому что они цветут весной, а сейчас была осень.


— Вот, я же говорила! — замахала букетиком гордая таким вниманием
Маринка. — Еще придешь?


— Приду. — Макс наградил Маринку скупой улыбкой.


А я не могла оторвать взгляда от букета. Это были
именно незабудки. Маленькие лиловые цветочки с желтой серединкой ни с чем
спутать нельзя. Несколько аккуратных круглых лепестков в маленьком зеленом
венчике.


— Максим! Смотри! Она завидует! — Маринке нельзя
было отказать в наблюдательности.


— Не может быть! — не удержалась я от восклицания.
Тревога заколотилась в груди, на мгновение стало нечем дышать. — Незабудки
не цветут в октябре!


Макс резко повернулся ко мне. Мне даже показалось, что он
хотел наклониться ко мне, но сдержался.


— А ведь мы с вами встречались... — процедил он
сквозь зубы.


— Вы в нашем доме живете.


Ответила я и  по стеночке стала пробираться ближе к
подъездной двери. Он так нависал надо мной, что мне стало не по себе.


— В вашем доме?


Я увидела, как сжались кулаки в перчатках, как
застыло бледное лицо, превратившись в гипсовую маску.


— В доме... — пробормотал он. — Почему же
раньше, — Максим, словно опомнившись, выпрямился, — я вас не видел?


— Около пианино. Помните?— пробормотала я. — Вы мне
еще дверь открыли...


Говорил
он странно. И выглядел как-то пугающе. Его смутил мой вид? Его расстроило
мое недоверие к незабудкам? С чего он вдруг так изменился?


— Нет! — Макс отшатнулся, поднимая руку в перчатке к
лицу. — Извините.


И проскользнул мимо меня, потянул на себя дверь
подъезда. Я даже не успела заметить, как он набрал код замка.
И домофон не запищал.


— Незабудки символ верности и доброй памяти... — Он
уже стоял в дверях и говорил, чуть повернув ко мне голову. — Греки
называли цветок «мышиное ухо». Правда, похоже?


Я скосила глаза на букетик в Маринкиных руках. На
меня глянул удивленный голубенький глазок с желтой крапинкой-серединкой.
Крошечный лепесток правильной округлой формы действительно был похож на мышиное
ушко.


— Мы будем помнить! — замахала букетиком Маринка. Ей
из окна не было видно, что Макс уже ушел.


Я с трудом перевела дух.


Вот так встреча...


— Я же говорила, он придет! — Маринка ткнулась
носом в подарок.


Влюбленность этой кнопки была понятна. Я и сама была
не прочь влюбиться в Макса.


Вздох у меня вырвался непроизвольно, и я с удовольствием
расправила плечи, тряхнула головой, распушая волосы. Все вроде в порядке. Чего
я так напряглась-то при его появлении?


Забавно. Очень забавно.


 


 


— Какая-то ты... странная. — Пашка стоял рядом, с
тревогой заглядывая мне в глаза. А какой он сегодня прозорливый!


Я медленно ходила по залу, размахивая руками.
Бегать, прыгать и драться не хотелось.


— Обыкновенная.


Куда бы спрятаться от его слишком внимательного взгляда?
Улыбнулась. А что мне оставалось?


Колосов убежал вперед, но, сделав два круга, остановился.


— Чего такое? Обидел кто?


— Нет, не обидел. — Я потянулась. В теле
появилась странная истома. Самой бы понять, что со мной.


— Гурьева, что произошло-то? — На первой же
пятиминутной передышке Колосов подсел ко мне на лавочку. — Вон, прическу
поменяла.


Сетка маски у меня под рукой была теплая, ее согрело мое
дыхание.


— А ты знаешь, что незабудка по-гречески называется
«мышиное ушко»?


Пашка протянул руку, чтобы коснуться моего лба, но я
отстранилась. Это была не болезнь. А если даже и болезнь, то не та, что с
температурой и насморком.


— Гурьева! Уснула?


Девчонка, с которой я сейчас должна была работать в паре,
стояла рядом и недовольно постукивала саблей по лавке.


Да, я уснула и просыпаться не хочу. Так прекрасен сон,
так крепко он меня держит...


Я резко встала — надо сбросить с себя странное
наваждение! — и ринулась в бой. Теперь я носилась по залу, то нападая, то
блокируя чужие атаки, только бы стереть из памяти навязчивый образ. И до
того себя загоняла, что Пашка предложил проводить домой. Я, конечно,
отказалась.


— С родичами беда? — проявлял Колосов чудеса
сообразительности. Обычно он не был таким внимательным, а сегодня его словно
подменили. Дай ему волю, еще и кроссовки мне зашнурует.


— Все в порядке, — отмахнулась я. Не говорить же
ему, что меня зацепило странное поведение нового жильца нашего дома.
В ответ Пашка покрутит пальцем у виска и будет прав.


Половину пути до дома я прошла спокойно, но чем ближе
подходила к своему двору, тем неуютней мне становилось. Возникло уже знакомое
чувство страха, словно вот-вот должно произойти что-то нехорошее. Сердце
забухало в такт неслышным человеческим шагам. Я оглянулась. Никого. Что со
мной происходит? До сих пор я не была такой чувствительной.


На всякий случай я вгляделась в ближайшие кусты. Вдруг в
них опять поселилась Лерка Маркелова? Но ее не было. Уже хорошо.


Чего я так испугалась? Как будто в первый раз иду с
тренировки! Нет же — два раза в неделю, третий год. Хотя обычно на улицах
народу больше. Сейчас как вымерли. И тишина стоит странная.


По телу пробежала знакомая дрожь.


Я остановилась, заставив себя глубоко дышать. Это
просто ночь, обыкновенная ночь. Вокруг все такое же, как и днем, только без
света. А значит, никто нигде не прячется, не копит ядовитую слюну, чтобы
выскочить и укусить. Все страхи я придумываю себе сама.


Только фонари почему-то опять не горят.


В кармане
заверещал сотовый, и я сначала подпрыгнула от испуга, а потом обрадовалась.
Самое лучшее для меня сейчас — с кем-нибудь поговорить.


—
Гурьева, ты сменку в раздевалке забыла! — бодро прокричал мне в ухо
Колосов. — Вернешься?


Я глянула назад. Идти обратно в спортзал и потом
вновь проделать эту страшную дорогу до дома? Нет уж, пусть кеды поскучают без
меня пару дней.


— Забрось их за батарею, я в следующий раз заберу, —
крикнула я в ответ. — А ты чего не ушел?


— Уже ушел. — Пашка дал отбой. Всего разговора у нас
получилось десять секунд.


Когда я подняла глаза от медленно гаснущего экрана, тьма
вокруг показалась особенно зловещей. Она выступала со всех сторон рваными
ошметками, пронизанными слабыми отсветами далеких фонарей.


Я покрепче сжала ремешок спортивной сумки, уперлась
взглядом в землю и зашагала вперед. Не хочу никого видеть, а значит, никого и
не встречу.


Но встреча мне все-таки была уготована.


Около входной двери в подъезд топтался Синицын.


— Ты чего тут? — Я уже достала ключи, но при
виде Петьки спрятала их обратно в карман. Чего он тут забыл?


— Дверь открой, — приказал Синицын.


Мне не понравился его тон. Он со мной никогда так не
разговаривал.


— Зачем? — заупрямилась я.


Мне бы открыть дверь да пойти домой. Но во мне словно
что-то перещелкнуло. С какого перепугу я буду впускать Петьку? Пусть
гуляет по своему дому. Нечего ему здесь делать.


— Я сказал, открой! — склонился надо мной
Синицын. — Я вашему красавчику и так ноги повыдергиваю, меня никакие
двери не остановят!


— Ты чего? — попятилась я. Все-таки плохо меня учили
в секции. В экстремальной ситуации я совершенно теряю голову.


— Дуры вы все! — Петька шел за мной. — Я ж
предупреждал, чтобы Малинина к нему не совалась! Совсем страх потеряли!


Душа моя совершила испуганный скачок в пятки,
подпрыгнула, ударилась о мои бестолковые мозги, и только тогда я все поняла.
Синицын собрался привести свою угрозу в исполнение — побить Макса. Вряд ли
Стешке удалось добиться расположения пианиста, но одного ее появления рядом с
ним больному на голову Синицыну было достаточно, чтобы ринуться в бой.


— Подожди! — я бросилась за уходящим Петькой.


Что происходит? Зачем я это делаю? В душе моей
билась и выла бешеная паника. Она заставляла меня бежать вперед, требовала,
чтобы я остановила Синицына.


— Петька! Ты куда?


—
Отвали! — замахал он руками. — Увижу, убью!


Я увернулась от него, но не отстала. В голове
неожиданно взорвался фейерверк ярких образов — ночь, собака, мама
спрашивает: «Ты влюбилась?», Макс произносит: «Позвольте!», Маркелова кормит
Лариску и улыбается...


Знакомые мурашки пробежали по спине и рукам. Что со мной?
Я схожу с ума? Я стояла на месте и испуганно озиралась. Темнота
придвинулась ко мне и упала около ног.


Детская площадка соседского дома. Петька идет к трем
теням, стоящим около железной горки. И как в дурном сне, прямо к ним
направляется высокая фигура в джинсовой куртке.


— Макс! — подалась я вперед, и тишина вокруг меня
разбилась ледяными осколками.


Люди около горки, Макс, я — все это завертелось и
оказалось совсем рядом.


— Ну ты, паря, попал!


Говорил
не Синицын, голос был чужой. А Петька молодец, на разборку не один
пришел, группу поддержки с собой привел.


Макс остановился около песочницы.


«Беги!» — раздался приказ в голове, но я его
проигнорировала.


— Подождите! — Должен был получиться крик. Громкий и
уверенный. Но вышел слабый шепот. Я была сильно напугана.


— Приехал, значит, и сразу по бабам пошел? — для
пущего устрашения Синицын добавил в голос хрипотцы. Казалось, что он с
приятелями специально накручивает себя, как будто для драки им еще не хватает
злости. — А ты знаешь, что за такое по рогам дают?


— Я вас не понимаю. — Макс смотрел перед собой.



Правильно, что он не раздражает их прямым взглядом.
Лишний раз злить их сейчас не стоит.


— Смотри на меня! — прорычал Петька, вбивая носок
ботинка в песок. Парни за его спиной зашевелились.


Макс сделал шаг назад.


— Синицын! Прекрати!


Жаль, что у меня под рукой не было палки. Хоть чего-нибудь,
чем я могла бы сейчас напугать этих уродов. Один Макс с ними не справится. Я перехватила
удобней сумку и побежала на четверку.


— Гурьева! Совсем с башкой распрощалась? — взревел
на мгновение растерявшийся Петька, когда я в него врезалась.


— Не трогайте его! Твоя Малинина сама дура! —
выпалила я.


Лицо Синицына из удивленного стало злым.


— Ты куда полезла, мелочь? — недовольно произнесли
из-за его левого плеча.


Я оглянулась на Макса, чтобы понять, какая у нас
расстановка сил. Все-таки эту встречу лучше всего закончить мирно и уже потом
объяснить ему, что ночью в одиночку по нашим улицам ходить не стоит. Тем более
ввязываться в разговор с незнакомыми.


Но за спиной никого не было. Песочница оказалась пуста.
И поблизости — ни одной удаляющейся фигуры.


Улетел? Испарился? Ушел под землю?


— Ну, чего? Допрыгалась?


Меня толкнули в плечо, и прямо перед собой я увидела
разъяренное лицо Синицына.


Я вжала голову в плечи, не в силах отвести взгляда
от своего противника. Ему уже было все равно, кого бить.


Меня дернули в другую сторону, я запнулась о выпавшую из
рук сумку и повалилась в руки третьему громиле.


— Мама! — Визг сам собой вырвался из груди. Мне
оставалось только отпихиваться. Ни бежать, ни звать на помощь я уже не
могла. — Не трогайте меня!


Передо
мной вдруг образовалось свободное пространство, я нырнула в него и тут
же услышала щелчок выскакивающего из ножа лезвия. Я попыталась уйти от
удара, но противник был быстрее. Хрустнула разрезаемая быстрым движением ткань.
Левая рука полыхнула огнем.


Ноги подогнулись.


Ко мне придвинулось что-то страшное. Я забилась, выставляя вперед руку.
И вдруг все кончилось.


— Halt! — рявкнули у меня над головой.


Я резко выпрямилась, стараясь попасть нападавшему
макушкой в лицо. Я ожидала боли, думала, меня тут же схватят и произойдет
что-то совершенно невозможное.


Но ничего не случилось. Встретившись с пустотой, я
кузнечиком скакнула вперед. А потом уперлась взглядом в удивленные большие
черные глаза.


Макс коротко кивнул мне, одной рукой сгреб падавшего на
меня парня, оторвал его от земли и забросил в темноту детской площадки.
Затрещал порушенный инвентарь.


— Все в порядке? — спросил пианист так, словно мы
гуляли по парку.


Я смогла только кивнуть, не в силах отвести глаз от
его бледного лица.


Оставшиеся двое опомнились и ринулись в бой. Вероятно,
они были хорошими спортсменами (наверняка из тех, кто с Синицыным в одной
секции занимается), но первого Макс задержал одной вытянутой рукой, а на
второго обрушил несколько стремительных ударов другой. Через секунду оба парня
оказались лежащими на земле. Петька исчез.


— Идем! — Макс подхватил меня под локоть. —
Schneller!


В первое мгновение я испугалась, почувствовав, как к
моей руке прикоснулось что-то жесткое и холодное. Но потом поняла — это
перчатка. Точно! Он ведь ходит в перчатках!


— Ну же...


Сильная рука дернула меня вверх, и мы побежали. Я с
трудом поспевала за пианистом, в темноте совершенно ничего не видя.
Я вдруг потеряла всякую способность понимать, где нахожусь; я на каждом
шагу спотыкалась, норовя сбить с ног ведущего меня Макса.


И тут вспомнила.


— Сумка! — выкрикнула я, вырываясь из его
рук. — Я ее там бросила!


— Какая сумка? — взвыл Макс, и я впервые увидела его
красивое лицо злым. — Что ты там делала? Кто тебя звал? Откуда ты вообще
взялась?


Он орал на меня так, как никто и никогда.


— Я хотела остановить их... — После быстрого
бега говорить было тяжело, а тут еще от обиды комок в горле застрял.
Я поняла, что сейчас расплачусь. — А что мне было делать? —
взорвалась я. — Он собирался тебя убить! Ты разговаривал с Малининой, и Синица
решил, что ты ему соперник.


Ответом мне был хохот. Оглушительный. Уничтожающий.


Я попятилась, сжала кулаки, готовая защититься,
чтобы больше никто никогда так при мне не смеялся...


Левая
рука подниматься отказалась. Она налилась мгновенной тяжестью, и я
вскрикнула, хватаясь
за плечо. От прикосновения проснулась боль. Рукав был мокрым. Его испачкали
чем-то липким, пахуче-сладким... Перед глазами промелькнула детская площадка.
Темные фигуры спортсменов. Щелчок выстреливающего в тишине лезвия. Вспыхнувший
огонь в руке. Один из придурков поранил меня, и только в пылу сражения я могла
об этом забыть!


— Надо было тебя там оставить, — зло прошептал Макс,
вытряхивая меня из куртки и перехватывая мою руку выше локтя носовым платком,
одним молниеносным движением скрученным в жгут.


Я подняла на него глаза, собираясь сказать, как я
ему благодарна, что моя рана — просто ерунда, царапина, что я получала
удары и пострашнее.


Но ничего сказать не успела.


Лицо
Макса стало страшным. Глаза сузились, поджатые губы превратились в тонкую
линию, четче обозначились скулы, на лбу вспухла синяя жилка.


—
Уходи, — сквозь зубы процедил он. — Быстро!


Я успела заметить, что руки его испачканы моей
кровью, и уже знакомый звериный ужас толкнул меня в грудь, заставив попятиться.


— Уходи! — простонал Максим, сгибаясь пополам.


— Тебе плохо? — прошептала я, борясь с невероятным
желанием все бросить и сбежать.


— Прошу! — выдавил из себя Максим, опускаясь на
корточки. Его било крупной дрожью. На секунду показалось, что он — уже не
он, а кто-то другой.


Мне
стало по-настоящему страшно. Я попятилась, чуть не споткнулась на ровном
месте и бросилась бежать. Около двери обернулась. Макса не было.
Неожиданно ставший ярким фонарь освещал пустую площадку с машинами, безлюдную тропинку.


Вновь стало тревожно. Я подняла голову вверх, как
будто оттуда на меня сейчас должно что-то упасть.


А может, ничего этого не было?


Ответ болью забился в руке, и я потянула на себя дверь.
Не успела войти в освещенный желтым светом холл, как дверь за мной с грохотом
закрылась. Паника толкнула меня в спину, и я бросилась к лифтам.


Вот только пугать меня не надо! Не надо! Я сама себя
так напугаю, что никому и в самом страшном кошмаре не приснится!


Меня колотило от пережитого страха. Ничего себе денек:
сначала Маринка с букетом, потом драка... Руку мне порезали... Ой, мамочки!


Чтобы меня никто не остановил и не стал задавать вопросы,
я прямо в ботинках и куртке прошмыгнула в ванную. Несколько минут бестолково
металась, не зная, за что взяться сначала — то ли руку смотреть, то ли перепачканное
лицо отмывать, то ли пытаться снять куртку.


Наследила! Как же я наследила!


Сняла кроссовки, снова заметалась. Куда их деть? Не
придумала ничего лучшего, как бросить в ванну. И здесь меня снова накрыла
паника. Ужас какой! Они ведь могли его убить! Я еще полезла как последняя
дура! А Синицын-то каков! Мы же в одном классе учимся! Он думает, я
молчать буду?


Стянула куртку. Да... С курткой придется
распрощаться... Разрез большой, кровью весь рукав запачкан...


Но как он дрался! Одним движением! Спортсмены даже понять
ничего не успели.


Его платок...


Я задрала рукав водолазки. На рану взглянула
мельком — ничего страшного, царапина, быстро заживет.


Черная шелковая ткань приятно холодила ладонь. Странный
цвет для платка. Да и весь он какой-то странный. По краям обработан изящной вышивкой. В углу
монограмма «М.М.». От каждой бук­вы идут причудливые завитушки.


У парня — такой платок?


Почему-то я решила, что в воде он должен раствориться, но
ничего не произошло. Черная ткань заблестела под струей, слиплась. По раковине
побежали грязно-бурые разводы. Я провела платком по руке. Мне показалось,
или я и правда почувствовала легкое покалывание? Ну вот, начинаю бредить...


Я отложила платок в сторону, достала вату, перекись
водорода. Рука болела, но не очень, кровь уже не шла. А с чего ей идти,
ведь Макс наложил мне жгут...


Макс... Как все странно.


Чтобы рана не сильно бросалась в глаза родственникам,
руку я кое-как перебинтовала, взяла в охапку куртку с водолазкой и наконец
выбралась из ванной.


Мама ждала в коридоре.


— Май, что случилось? — Мама с удивлением смотрела
на мои босые ноги.


— Я куртку порвала. — Почему-то хотелось
улыбаться. Страх прошел, все осталось позади, и мне вдруг стало весело. —
Не переживай, она уже старая была.


— Как ты могла порвать ее? — Мама продолжала изучать
мои ноги. Ничего особенного в них не было... Белые носки, слегка испачканные.
Ой, бурые пятна! Когда замывала рану, не заметила, как накапала себе на ноги.


— Случайно.


Я прошла в свою комнату. Черт! В ванной
остались кроссовки!


— За забор зацепилась, она и порвалась. Я сейчас все
уберу!


— Какой забор? — Мама шла за мной по пятам. —
Сколько тебе лет? Семнадцать! А ты все о какие-то заборы цепляешься...
Посмотри на себя! На кого ты похожа? Тебе в институт поступать!


Я поскорее закрыла за собой дверь и начала
лихорадочно приводить себя в порядок. Куртку с водолазкой под кровать, потом
выброшу... Платок повесить сушиться на батарею... Надо будет не забыть его
погладить. Носки с джинсами в стирку...


Сумка! Так за ней и не вернулась... А там кошелек,
спортивный костюм... Вот ведь! Придется придумывать, куда я все это дела.
А может, списать все на грабителей? Налетели, отобрали, поранили... Нет, это не подойдет.
Родители с ума сойдут от волнения.


Я сбегала в ванную, забрала кроссовки, затерла грязь
на полу, вернулась в комнату.


Черный платок... Почему черный? Цвет меня особенно
впечатлил. Я снова повертела его в руках. Что-то невероятное... Вообще
весь день был полон невероятностей!


Мне очень хотелось с кем-нибудь обо всем поговорить. Но с
кем? Рассказать Пашке? Он бы оценил реакцию Макса и его умение драться. Но
Колосову ничего рассказывать нельзя. Он сначала меня прибьет, чтобы я больше ни
во что подобное не совалась, потом отправится выяснять отношения с Птицей
Синицей, а заодно и с Максом. Позвонить Маркеловой? Нет, та наверняка сидит на
очередном кладбище, покойников сторожит. Вот жизнь! Драка, а обсудить ее не с
кем!


Интересно,
мы теперь с Максом можем считаться знакомыми? Или после всего
случившегося он не захочет меня больше видеть?


О чем я думаю! Он же ясно сказал, чтобы я уходила,
даже провожать не стал.


Но как он дрался... Стоило закрыть глаза, как передо мной
вставали картинки прошедшего вечера. Черные фигуры около горки... Макс, идущий
через детскую площадку... Разъяренное лицо Синицына... Паника, когда я поняла,
что за спиной у меня никого нет. Макс одной левой разбрасывает здоровенных
дзюдоистов... Наша пробежка до дома. И резкая смена настроения, словно от
вида моей крови его начало тошнить... Может, он занимается боевыми искусствами
и дал клятву никогда не вступать в драку? И вот из-за меня ему пришлось
нарушить обет...


Я запуталась окончательно. Стянула с батареи быстро
высохший платок. Но он не давал мне ответа ни на один вопрос. Только новых
добавлял. Почему черный? Почему Макс так отреагировал на вид крови?


Я так и уснула, сжимая платок в руке. И мне
снился Макс. Вот он улыбается Маринке и дает ей цветы... Вот внимательно
смотрит на меня из темноты мастерской... Вот поворачивается к своей красивой
спутнице... Вот он падает передо мной на колени, его трясет...


 


 


Утро началось с вопросов.


— Что с тобой?


Мама стояла в прихожей — строгий костюм подчеркивал
фигуру, легкий макияж, художественно растрепанные волосы. Как всегда, красива,
как всегда, собранна... Но я тут же обо всем забыла, потому что за распахнутой
входной дверью на коврике увидела спортивную сумку. Мою спортивную сумку.


—
И давно ты стала бросать свои вещи на улице?


— Недавно, — пробормотала я, нерешительно выходя в
прихожую.


Сумка была как новенькая, словно ее только что принесли
из магазина. А ведь вчера она и на земле успела поваляться, и ногами по
ней пару раз прошлись. Но никаких следов не было. Я бы, наверное, не
сильно удивилась, если бы спортивный костюм внутри оказался постиранным и
выглаженным.


— Май, у тебя ничего не болит? — проявила заботу
мама. — Как твоя рука?


Я нахмурилась. Чтобы понять, болит что-то или нет,
надо разобраться, проснулась ли я. Меня до сих пор не покидало ощущение, что я
сплю.


Руку неприятно покалывало, но была надежда, что обойдется
без воспаления.


— Все прошло, — пробормотала я, копаясь в сумке.


Я ждала записки, чего-нибудь, что могло объяснить
странное поведение Макса. Но никаких подсказок мне оставлено не было. Может, на
лестнице что-нибудь есть?


Я выглянула на лестничную клетку. Дом жил привычными
звуками — шумел лифт, шаркали шаги, этажа на два ниже надрывно кашляли,
пахло табаком, скрипела незакрытая рама.


— Поешь как следует. — Мама вышла за мной следом. —
И постарайся больше не подходить близко к заборам. — Она
повернулась к лифтам, но на секунду замерла. — Ты ничего не хочешь мне
рассказать?


Я помотала головой. Как я могу что-то рассказать,
если сама ничего не понимаю...


Подъемный механизм лифта застонал, жалуясь на тяжелую
жизнь и работу без выходных. Сейчас мама спустится вниз, пройдет мимо двери
мастерской...


Сердце мое непроизвольно сжалось.


Как бы мне хотелось оказаться на месте мамы, подойти к
мастерской и — уверенно постучать в дверь. Мне откроет Макс, улыбнется, мы
вместе выпьем чаю, и он все объяснит. Даже может ничего не объяснять, пусть все
остается как есть. Только бы увидеть его, увидеть прежним, чуть отстраненным, с холодным
равнодушием в глазах. Да пускай хоть ругается, лишь бы был рядом.


Макс!


Я вцепилась в перила, чтобы не упасть от собственных
фантазий.


Хлопнула дверь подъезда — мама вышла. И тут же
у меня за спиной щелкнула, закрываясь, дверь на наш этаж. Открытая дверь в
квартиру осталась там, за деревянной перегородкой, преодолеть которую без ключа
невозможно.


Я машинально подергала дверь, пробормотала:
«Сим-сим, откройс

Пианино втащили — когда я
пошла на тренировку, двор был пуст. Даже бабушек, постоянных обитательниц
лавочек, почему-то не было. Впрочем, бабушки меня не волновали, потому что
впереди было самое замечательное, что только существует на свете, —
фехтование. Я очень люблю тренировки. Как только спускаешься в раздевалку,
вся жизнь остается позади, на улице. Здесь есть только холодная сталь сабли,
пропахшие потом жилет и маска. И желание победить, обмануть соперника, доказать, что ты быстрее,
умнее, лучше. На час только это становится настоящим.


Пока я зашиваю Пашке безобразную
дырку на коленке, он развлекает меня рассказами, как пришел в учительскую за
мелом и что там увидел. Учителя ругались из-за какого-то нововведения в
школьные правила, и Колосов вдоволь насладился их милой беседой, минут десять
простояв за дверью. И теперь он выдавал мне ее содержание, старательно
копируя присутствовавших на разборке.


От смеха я безжалостно колола
себя пальцы, сшивала ткань не в том месте, так что несколько раз приходилось
переделывать все заново. Но время от времени я ловила себя на том, что вместо
прыгающего передо мной Колосова вижу совсем другого человека. Бледного, с
высокими скулами, тонким носом и правильно очерченными губами.


— Мишлен, ты чего? —
испугался Пашка. Видимо, я «зависла» надолго, он перестал рассказывать. —
Ну и видок у тебя! Синяки вон под глазами... Спать не пробовала?


— С вами поспишь... —
Я уткнулась в заплатку. — Говорю, собака всю ночь выла под окном.


— А пацаны из нашего класса
на кладбище ходили, — растерянно пробормотал Колосов, садясь рядом со мной
на лавочку.


— Хочешь сказать, что они ту
собаку выкопали из могилы?


Знаю я их походы. Наверняка
пацаны шли на кладбище, подпихивали друг друга в спины, а у самих коленки
тряслись. Какой-нибудь шутник забежал вперед, забрался за могильный памятник и
давай оттуда завывать. Все разбежались, а на следующее утро каждый с гордостью
рассказывал, как гулял между могил, встретил парочку призраков, поговорил с
ними о жизни и остался доволен общением.


— Какая собака, ты чего! —
снова оживился Пашка. — Там было посвящение в готы. Они ходили смотреть.


— Ну да, посвящение! —
Я еще пыталась улыбаться, хотя неприятные мурашки уже бегали у меня по
спине. — Наверное, проверка на живучесть. Заколачивают претендента в гроб,
закапывают, а потом ждут, вылезет он или нет. Кто выбирается, тот признается за
гота, а кто нет, тот сам виноват...


— Не, там что-то попроще. —
Пашка не понял мою шутку.


Черт, зря заговорила про
кладбище. Иголка в пальцах ходила ходуном. Не люблю я такие темы. Пускай
мертвые лежат там, где они лежат, и не спешат встретиться с живыми...


Тренировка шла своим чередом, но
разговор в раздевалке застрял у меня в голове.


Интересно, на какое кладбище
хаживают местные
готы? Неужели на Покровское! Знаю я то место. Маленькая Покровская
церковь спряталась между высотками, кладбище оказалось окружено со всех сторон
детскими площадками. Говорят, раньше церкви ставили на высоких красивых местах.
Может, и это место когда-то было красивым, но сейчас оно ничем не
примечательно. Над кладбищем витает дух заброшенности. Кроме готов, туда последнее время никто и
не наведывается. Ну, еще дети резвятся вдоль ограды. Но их можно не считать.


Хотя что-то в этом есть —
детишки, играющие на пороге смерти...


Я медленно брела с
тренировки домой. На душе было пасмурно. Фонарь у меня за спиной неожиданно
загудел, набирая обороты, как самолет перед взлетом, чем-то хрустнул и погас.
Зашуршала, опадая, листва.


Начинается... Главное, как удачно
я вспомнила о кладбище!


Привычные уличные шумы стали
вдруг далекими. Где-то там гудели машины, скрипели тормоза, возмущалась
сигнализация. Где-то там ходили люди, смеялись, разговаривали, звонили друг
другу по телефону. И только здесь почему-то было темно и подозрительно
тихо.


Быстрее!


Я пробежала темный поворот,
и прямо у меня на глазах погасло еще несколько фонарей.


Не успела я подумать о том, что
народа на улице почти нет, как из темноты мне навстречу вынырнула пара. То, что
один из идущих он, наш новый жилец, владелец белого пианино, я поняла
сразу — его бледное лицо как будто светилось изнутри. Шел он ровно, высоко
подняв голову, ни от кого не таясь и не скрываясь. Рядом, касаясь его локтя
рукой, шла девушка.


Такими бывают манекенщицы —
высокая, тоненькая, с копной светлых вьющихся волос, с надменным выражением
лица. Оба они были одеты во что-то черное, но я одежду не очень хорошо
разглядела.


— Das wird dir noch leid tun! — Голос девушки был таким же
холодным, как и ее красота.


—
Du weiЯt
doch, um Mitleid zu haben braucht man Emotionen.



Его бархатный голос заставил мое
сердце учащенно биться. Да что же такое со мной происходит-то!


—
Wenn alles passiert, wirst du erfahren, was Emo­tionen sind, —
жестко ответила девушка.


О том, что они ругались,
можно было догадаться и без перевода.


Пианист повернул голову. Его
взгляд мазнул по мне, а потом перешел на лицо девушки.


Я почувствовала странный
холод. Как будто меня сейчас сравнили с этой красавицей. Сравнили и дали понять, что я даже
рядом с ней стоять не могу. Что ее место на пьедестале, а мое на кухне.
Что я права не имею ходить по одной земле с ней. Что...


— Verdammt! —
пробормотал пианист и шагнул со своей спутницей в темноту.


В горле неожиданно
запершило.


Они уходили. И словно
подчиняясь их неземной красоте, над ними загорались не работавшие до того
фонари.


Около последнего столба пара
остановилась. Видимо, девушка в чем-то убеждала нашего нового жильца. Потом она
вскинула руку и резко ударила пианиста по лицу ладонью.


Пощечина хлопком взорвалась в
тишине. Второй замах он успел перехватить.


Что произошло дальше, я не
видела. Быстро отвернулась и пошла прочь. Словно только что у меня на глазах
произошло нечто неприличное.


Как она могла? Как она могла даже
подумать, чтобы ударить по такому красивому лицу! Да кто она вообще такая? Как
смеет рядом с ним находиться?


Если бы вылезающая из кустов
Лерка Маркелова не ругалась так громко, я бы на нее и внимания не обратила, до
того была поражена случившимся. Маркелова споткнулась о бортик и сгустком
черноты рухнула к моим ногам.


— Вот ведь! — простонала
она, глядя на свои разбитые руки.


— Лерка, ты чего? —
испугалась я за бывшую подругу. Готика, ранимая психика, странные фантазии,
близость к потустороннему, жизнь, полная отчаяния и душевной боли... Что там у
них еще? Короче, с Маркеловой могло происходить все, что угодно.


— Ты видела... этих? — Лерка
кивнула в сторону кустов, из которых выпала.


— Ты чего тут делаешь? —
рассердилась я. Достала она меня со своими шуточками и загадками.


— Новенькие из вашего дома —
просто улет! Ты с ними уже успела познакомиться? А чего одна? Где
Пашка? — Маркелова могла засыпать вопросами Эйфелеву башню. — Хотя
видела я его. Топал со своим друганом Витьком в сторону универмага.
Поссорились, что ли?


— Ни с кем я не ссорилась! —
Вот уж кого я с Маркеловой не собираюсь обсуждать, так это Колосова. Тем более
он меня никогда в жизни не провожал с тренировки.


— У Малининой только и
разговоров, что про вашего жильца. А я иду, смотрю, он навстречу...
Слушай, выглядит он как-то неважно. Уж очень бледный. Чего, в подвале всю жизнь
просидел?


— Ага, просидел. От тебя
прятался.


Я совсем разозлилась. Лерка
бы лучше на себя в зеркало посмотрела! Желтое лицо, темные круги под глазами,
тяжелый черный макияж, черные лохматые волосы, подкрашенные серым карандашом
губы. Вот уж кто точно вылез из подземелья!


Маркелова хихикнула.


— Не завидуй! Ой, задубела я
здесь сидеть. Пошли, что ли? — Она привычным движением сунула руку сзади
за воротник плаща, выудила на плечо белый меховой комочек и знакомо
пошутила: — Лариска, гулять... А Малинина, между прочим, полдня около
твоего дома пасется, — беззастенчиво заложила одноклассницу Лерка. —
Кстати, говорят, твой новый жилец — гот.


— Чего? — От неожиданности я
чуть не споткнулась. Спокойное красивое лицо, улыбка, внимательные глаза.
В нем и тени депрессивной безысходности готов нет!


— Да ладно, не бойся! Что, уже и
пошутить нельзя?


— Шла бы ты шутить... на
кладбище, — буркнула я.


— Как раз оттуда. — Лера
наградила меня одной из своих демонических улыбок. — Гуляла, набиралась
силы.


Силы она набиралась... Бестолочь
черноволосая!


— А ты чего одна? Куда
своего Дракошу дела? Поссорились?


Не подколоть подругу, хоть и
бывшую, день прожит зря.


— Дура! Готы не ссорятся, —
кажется, обиделась Маркелова.


Дракон был Леркин молодой
человек. Не знаю, насколько у них все серьезно, но благодаря ему Маркелова
быстро стала известной в своем кладбищенском кругу. Дракон у них авторитет.
Никогда не думала, что Лерка его заинтересует, но вот уже некоторое время они ходили
вместе. В черный плащ она облачилась следом за ним. Сам Дракон
невысокий, розовощекий, курносый, с пухлыми губами. На лице то ли татуировка,
то ли рисунок, спускающийся с левой щеки на шею. Парень абсолютно не в моем
вкусе, поэтому я и не понимаю, что Лерку в нем так привлекает. Впрочем, кто их
разберет, хладнокровных любителей инфернальщины.


— Значит, наш новый жилец никакой
не гот, — не заметила, как я вновь вернулась мыслями к пианисту. — Он
только что со своей дамой поссорился.


— Дура! Я пошутила. —
Маркелова стремительно теряла ко мне интерес.


И я пошутила, но сказать об
этом не успела, потому что Лерка канула в ночь. Наверное, она все-таки
поругалась с Драконом и пришла мне об этом рассказать, я же на нее, как всегда,
наехала. А у готов душа ранимая, они не любят, когда над ними шутят. Раньше
было ничего, а теперь нельзя. Могла бы и на сотовый позвонить, предупредить,
что хочет встретиться...


— Блин! Гурьева! Ты чего не дома?


Стешка выплыла из темноты, как
пароход из тумана. Семенова с Репиной держались у нее в кильватере.


Вот уж кого не ожидала встретить
по дороге с тренировки, так это их, великую троицу. Хотя, судя по словам
Маркеловой, они заняли у меня во дворе круговую оборону, прорыли траншею,
укрепили пулеметные гнезда и запланировали пару тайных ходов отсюда к границе с
Канадой.


— Уже дома! — буркнула я.


— Ты чего такая? — Малинина
задержала меня за куртку. — Встречалась с кем?


И тут я вспомнила слова
Лерки, что Стешка пыталась весь день выследить пианиста.


— Совсем, что ли? — вырвала
я свою руку. — Я с тренировки иду.


Малинина внимательно посмотрела
на меня. Слишком внимательно. Но выдержать ее взгляд оказалось легко — мне
нечего было скрывать. Почти нечего. Я уже собралась рассказать, что
пианист на улице, но не один, что у него сейчас не то настроение, чтобы к нему
подходить, но решила не расстраивать Стешку. Меня же потом и обвинят, что я все
подстроила.


Я шла к подъезду, чувствуя,
как в спину мне смотрят ненавидящие глаза. Ну и ладно, ну и пусть! Я даже
снова разозлилась. На себя. Будь у меня в руках сабля, я бы заставила Малинину попрыгать,
а так, в простом разговоре, приходится постоянно отмалчиваться.


Не успела я забежать под козырек,
подъездная дверь открылась, выпуская незнакомого мужчину. Высокий, стройный,
холодный взгляд внимательных глаз.


— Приятного вечера, — чуть
поклонился мне мужчина. Я едва не растянулась на грязных плитках перед
лестницей. Испуганно глянула на говорящего — в нашем городе никто никого
не приветствует просто так, к тому же незнакомых. А мужчина спокойно ждал,
пока я пройду в подъезд, чтобы выйти на улицу. Я обратила внимание на его
бледную кисть, на длинные белые пальцы с синеватыми ногтями.


«Еще один пианист», —
мелькнуло у меня в голове. И я запоздало ахнула. Это же дядя!
В мастерскую въехали двое — дядя и племянник. И конечно же, они
могут быть похожи.


Видимо, я слишком долго смотрела
на мужчину. Выждав приличную паузу, он снова улыбнулся, чуть склонив голову.


— Приятно было
познакомиться, — произнес как пропел он. — Adieu!


И вышел.


Дверь захлопнулась.


Дома мысли о новых жильцах не
давали мне покоя. Я металась по комнате, не в силах отвлечь себя от этих
размышлений. Надо было найти какое-то занятие. Я ушла в ванную, вымыла
голову, а потом долго расчесывалась перед зеркалом, глядя на себя.


Ничего примечательного,
обыкновенное лицо, соломенные непослушные волосы, тусклые от постоянной
бессонницы глаза. Я постаралась рядом с собой представить пианиста, и мне
тут же захотелось отойти от зеркала. Пожалуй, надо с собой что-то сделать. На
диеты я не способна, а вот собой заняться можно.


Я изучила зеркальную подставку,
нашла мамин бальзам для волос. Как раз то, что нужно!


Высушенные феном волосы легли
пышной волной. Да,
вот теперь я себе больше нравилась. А может, и еще кому
приглянусь...


Почему так? Живешь, все у тебя хорошо, ничего особого тебе не
требуется. И вдруг появляется кто-то и ломает твою такую правильную,
размеренную жизнь. И все летит кувырком. Он, может, и не хотел, он, может,
и не догадывается, что помешал, а ты уже не способна спокойно читать, смотреть
телевизор, учиться. Не получается жить, как прежде.


Выходя из ванной в темный
коридор, я чуть не сбила с ног маму.


— Май? Как дела?


— Все хорошо. —
Я постаралась побыстрее проскользнуть в свою комнату, но мама для того и
вышла, чтобы так просто я от нее не отделалась.


— Что в школе? Как тренировка?


— Все в порядке. — Баллончик
с бальзамом для волос жег мне ладонь.


— Звонил Пашка. Спрашивал, пришла
ты или нет. — Мама замялась, отведя взгляд. — Почему вы вместе с ним
не ходите? Провожал бы он тебя, а то на улице уже темно.


Это было невыносимо.


— Мама! Прекрати!


Мама коснулась пальцами моих
волос.


— Как красиво, — прошептала
она. Чуть отстранилась, пропуская меня. И уже в спину спросила: —
Май, ты влюбилась?


Что?


Кровь прилила к щекам, сердце
толкнулось куда-то в горло.


— Мама! — Я поспешно
потянула на себя дверь в свою комнату. — Что ты такое говоришь? Мне уже и
голову вымыть нельзя?


— Ты последнее время какая-то
бледная. — Мама шла за мной по пятам.


— Собака воет, спать не дает. Ты
разве не слышишь?


Взгляд мамы стал странным. Она
смотрела на меня, как на маленькую девочку. Как на маленькую, беспомощную и
глупую. Как будто я сейчас собираюсь залезть в будку к злой цепной собаке и
погладить ее по жесткой холке.


Но лезть я никуда не собиралась.
Я просто хотела побыть одна.


— Май, давай уедем
куда-нибудь? — произнесла мама таким голосом, что я остановилась. Лицо у
нее было уставшее. — Возьмем путевку на юг. Там еще тепло. У нас
теперь солнце появится не скоро.


Мне тут же захотелось уехать.
Немедленно! Сию секунду! Побросать вещи в сумку и уйти. Даже дверь за собой не
закрыть.


— Когда? — Я смотрела
на маму и не узнавала ее.


— Завтра пойду в турагентство и
возьму горящую путевку. Что у тебя с каникулами?


— Скоро, — пробормотала я.
Вопрос вернул меня к действительности, к осеннему вечеру, к вою ветра за
окном — на такой высоте он дует постоянно.


— Завтра все узнаю.


Она ушла, оставив меня наконец
одну. Я медленно опустилась на кровать. В голове вспыхивали и гасли
редкие кадры. И в каждом был наш новый жилец. Вот он около пианино. Вот
открывает мне дверь. Вот равнодушно смотрит на меня, отворачивается и уходит.


Черт, черт, черт! Сколько
можно-то!


Да, все правильно. Надо уехать.
Как можно быстрее. Убежать, спрятаться. А потом я вернусь, и все будет как
раньше. Будут те же тренировки, те же занятия на курсах, по воскресеньям
поездки на конюшню. Все вернется обратно. И спокойствие тоже вернется.


 


 


Утром лицо у меня было опухшее от
ночных слез, глаза покраснели, в уголках чувствовалась резь. В зеркало на
себя смотреть было страшно.


Я налила себе большую кружку
кофе, отрезала кусок сыра и села за стол. Чувствовала себя измотанной, как
будто всю ночь размахивала саблей. И под стать моему настроению на улице
моросил мелкий дождик.


Во дворе памятником чему-то
вечному торчала неизменная троица. Изморось не мешала им дымить влажными
сигаретами.


— Физкультпривет! — зло
процедила Стешка. — Что-то твой сосед сегодня не выходит.


— Вчера нагулялся, —
буркнула я, собираясь пройти мимо. Глаза опустила, чтобы ничей взгляд меня не
остановил.


Я решила с утра не убирать
волосы в хвост, оставила их распущенными, и теперь они мне мешали, падали на
лицо, лезли в глаза, я их постоянно поправляла, что раздражало меня еще больше.


— Видела я его фифу. —
Малинина восприняла мою остановку как желание поговорить. — Ничего
особенного. Тощая. Не стенка, подвинем. Слушай, Гурыч, открой-ка нам дверь
своего подъезда.


Окурок по привычной траектории
полетел в кусты. Какая у нас добросовестная дворничиха, хорошо убирается, иначе
к концу учебного года не­счастный куст был бы по верхние листья засыпан
окурками.


— Зачем тебе? — При желании
Стешка могла войти в дом и без моей помощи.


— Пошли, пошли! — Малинина
тряхнула волосами, сбрасывая с них капли дождя. — Дело есть.


Я повернулась к подъезду,
посмотрела на него так, будто видела впервые. А почему бы и нет! Стешка хочет
его увидеть? Я тоже. Наши желания совпадают.


Загипнотизированная идеей, я
пошла обратно через двор.


Кодовый замок, ступеньки, хлопающая рама окна на лестничной площадке.
Стеша сразу направилась к двери в мастерскую, утопила кнопку звонка.


Из-за тонкой перегородки
отозвался тяжелый грудной удар гонга. Больше ни одного звука слышно не было.


— Ушли, что ли? — возмущенно
всплеснула руками Стеша.


Гонг прозвучал еще раз.


— Они спят, — прошептала
осторожная Катька.


— Какое спят? — не сдавалась
Малинина. — На работу пора! — И стукнула кулаком по косяку.


Дверь приоткрылась — она
была не заперта.


— Доброе утро, барышни.


Мужчина выступил из темноты
неожиданно. Тот самый, что встретил меня вчера на лестнице. Девчонки
вскрикнули, а прыгучая Репина отдавила мне ногу.


— Мы из домового комитета, —
пролепетала Стешка, стремительно краснея. — Хотели... хотели...


Мужчина не был ни зол, ни
раздражен нашим визитом. Наоборот, он внимательно смотрел на нас, ожидая
объяснений. Наверное, он собирался на работу, потому что оказался одет в
бежевый костюм, кремовую рубашку и галстук, волосы были зачесаны назад,
открывая белый, словно восковой лоб.


Тусклой лампочки на площадке
хватало ровно на то, чтобы осветить дверь и нашу четверку. За порогом
мастерской свет обрывался, словно ему был запрещен вход внутрь.


— Мы надеемся, что вам тут у нас
понравится, — несла полную чушь Стешка. — Если будут какие-то
проблемы, звоните. Нам очень приятно, что вы к нам приехали. — И она
протянула руку с визитной
карточкой (знакомая вещица, где-то у меня такая валялась).


— Нам тоже очень приятно. —
Низкий голос мужчины завораживал. — Простите, — он быстро глянул на
карточку, — Стефания Дмитриевна, я не представился. Меня зовут Леонид
Лео... нидович. — Он коротко кивнул. — Если у нас возникнут проблемы,
мы обязательно позвоним.


Девчонки, открыв рот, смотрели на
хозяина мастерской. Казалось, распахни он дверь пошире, так бы и зашли туда
гуськом. Мне же хотелось поскорее уйти. Невольно я бросила взгляд в глубь
темного помещения и увидела его.


Пианист стоял у границы света и
тьмы и смотрел на меня. Во взгляде его было удивление, словно я ни в коем
случае не должна была сюда приходить.


Я попятилась.


Стешка все еще ворковала с
Леонидом Леонидовичем. Судя по его улыбке, мужчина готов все утро с ней
проговорить.


Я засуетилась, снова
поправила волосы. В мастерской было темно, но пианист казался еще темнее,
и только глаза были светлые и холодные, как лед. Смотрел он на меня
настороженно, так что сразу же захотелось уйти.


И я ушла. Сбежала по
ступенькам вниз. Глубоко вздохнула под моросящим дождем.


Девчонки с хохотом вывалились из
подъезда.


— Ну что, познакомились?


— Да ладно, клевый чувак! —
хорохорилась Малинина. — Эй, Гурыч! Ты чего скисла? Надо было и тебе ему
телефончик оставить. Чисто по-соседски зашел бы на чаек. Блин! Я опять
забыла, как зовут племянника. Он же говорил!


Могучая троица нервно
закурила — никто не мог вспомнить имени.


— Спросила бы у него
самого! — Мне хотелось поскорее от них избавиться. — Он стоял там же
около двери.


— Где стоял? — Стеша выронила
только что зажженную сигарету.


— Рядом с дядей, — опешила
я. — Вы не ви­дели?


Катя с Галей переглянулись.


— Эй, подруга, ты чего?
Грезишь? — Малинина щелкнула перед моим лицом пальцами. — Не было
никого. Там же такая темнота, ничего не видно.


— Ну что, девочки, меня
ждем? — раздался рядом голос.


Петька Синицын жил в доме
напротив и обычно на занятия опаздывал, поэтому вероятность столкновения с ним
была равно нулю. Сегодня он что-то рановато. Или, наоборот, мы так задержались?


— Курить вредно для здоровья, — отобрал Петька у Малининой сигарету.


Стешка дернулась.


— Тебя тут как раз и не
хватало, — раздраженно бросила она. Конечно, рядом с пианистом Птица
Синица смотрелся не то что бледно, а как инопланетянин.


— А кого здесь, кроме меня,
можно ждать? — Петька наградил Стешку нежной улыбкой. — Малинина, ты
же меня знаешь, увижу кого рядом, прибью.


Девчонки снова засмеялись и
рысцой побежали к школе.


Синицын смахнул с коротко
стриженной головы дождинки. Он понимал, что своим красноречием Малинину не
завоюет.


— А ты чего сегодня так
вырядилась? — повернулся он ко мне.


От Синицына подобная реплика
вполне могла рассматриваться как комплимент. Я в двадцать пятый раз
поправила ускользающую прядку, задумчивым взглядом проводила догоняющего
могучую троицу Петьку.


Вполне возможно, девчонки не
видели пианиста, потому что его загораживала дверь. Нет, дверь тут ни при чем.
Я стояла в стороне, и плечо Леонида Леонидовича... Нет, я была так далеко,
что и подавно не могла ничего разглядеть. К тому же там было темно. Очень
темно. И если бы не странный отсвет его лица...


Около школы меня ждал Пашка. Мы
не случайно столкнулись, он не выбежал зачем-то там посреди урока, а именно
ждал меня. Сидел на ступеньке, щелкал замком на рюкзаке. Увидев меня, тут же
вскочил.


Что-то произошло?


— Здорово выглядишь! —
заметил он. — Тебе так идет.


Моя рука привычно потянулась к
волосам, но я вовремя спохватилась и спрятала ее в карман.


— Чего у тебя сегодня? —
Пашка улыбался. Ничего удивительного в том не было, он всегда улыбался, но
сейчас было в его улыбке что-то странное.


— Я после уроков еду на
курсы.


Не хотелось думать о Пашке,
хотелось думать о пианисте, поэтому я прошла мимо Колосова. Входная дверь
знакомо скрипнула, из коридора донеслись голоса, как всегда, из столовой пахло
чем-то подгорелым. Все было так, как должно быть, как было последние десять
лет. И только, кажется, я уже была другой.


Пашка растворился в суете коридоров, а я и не заметила, когда.
Я вообще мало что сейчас замечала.


В классе Маркелова кормила
сыром Лариску. Судя по ее взгляду, наш вчерашний разговор она уже забыла.


— Тебя Пашка искал, —
сообщила Лерка.


— Нашел уже.


Помолчали. Лариска смешно
шевелила усиками, поводила встревоженными глазками, тыкалась носом в парту.


— А чего, Малинина и правда
ходила в подвал в гости? — спросила Лерка как бы между прочим. Но меня
такими уловками не обмануть — она ждала меня, чтобы задать этот вопрос.


— Никуда Малинина не
ходила, — отмахнулась я. Хотя наверняка Галька успела всем растрепать об
утренней инспекции в мастерскую. Неужели Лерку известие расстроило?


— Говорят, у него на пальце
кольцо с черепом. — Маркелова пристально смотрела на меня. Обиженная, что
на нее не обращают внимания, Лариска стала небольно покусывать нам
пальцы. — И ходит он в черном. Он все-таки гот. Надо позвать его к
нам в Покровское.


Я села за парту. Так и виделось, как этот красавчик в начищенных
ботинках топает по лужам к кладбищу. Среди обтерханных готов он явно произведет
фурор. И вдруг запоздало вспомнила: какое кольцо, если он все время ходит
в перчатках? Какая черная одежда, если вчера он был в джинсовом костюме? Да
чего они вообще здесь в

Издательство Эксмо сообщает, что книга Елены Усачевой “Влечение” за две недели стала хитом продаж. Напомним, в конце июля издательство выпустило роман о любви российской школьницы и вампира, главной приманкой которого стало изображение Василия Степанова на обложке: актер согласился стать “лицом” главного героя и принять участие в рекламной кампании книги.
Как видим, идея сработала: по данным Эксмо, первый тираж “Влечения” в 25 тыс. экземпляров расхватали за несколько дней. Книгу срочно издали дополнительным тиражом и продают уже его. А в сентябре свет увидит продолжение истории.
«Уверена, что каждая читательница может оказаться в такой же ситуации, что и героиня «Влечения». Неважно, вампир ее возлюбленный или нет, главное – он готов полностью отдаться любви», – считает автор Елена Усачева. И может быть, именно в этом секрет успеха «Влечения», предполагает издательство.

Бывают такие моменты, когда, сделав что-то, понимаешь, что вернуться
обратно уже нельзя. Он и называются «точка невозврата». Многое в жизни
можно исправить — извиниться перед другом и начать жить, как будто
ничего не было; извиниться перед любимым человеком и сделать так, чтобы
об этой обиде никто не вспоминал, переписать контрольную, подклеить
надколотую вазу, пришить оторванную пуговицу... Но иногда назад дороги
нет. Ты шагаешь вперед, тем самым деля свою жизнь на «до» и «после», на
прошедшее и будущее. Неизвестно, что нас ждет впереди. Загадывать на
завтра — неблагодарное занятие. Но стоять на месте нельзя, надо
непременно двигаться вперед. Чтобы глаголы будущего времени
превращались в глаголы времени настоящего. И главное — не бояться своих
поступков. Тех, что поделят твою жизнь на две неравные части — большого
счастья и короткого несчастья. Потому что период счастья, какой бы
продолжительности он ни был, всегда больше периода не-счастья.












Под окном выла собака. Долго,
раздражающе долго.


Я лежала, слушала ее вой, и
в душу забиралась тоска. Она вливалась в меня тоненькой струйкой, заполняя
собой все. Слезы я почувствовала, только когда соленая капелька скатилась по
щеке.


Наверное, у той собаки случилось
несчастье. Умер хозяин. Или скоро умрет. Ведь собаки воют к смерти?
И почему я вдруг вспомнила про смерть... Нет, нет, не надо о смерти!


За окном ночь, за окном этот
неприятный вой, и мне опять начинает казаться, что там, в темноте, что-то есть.
Оно видит, оно чувствует меня и очень не хочет, чтобы я о нем знала. Поэтому
пугает, насылает кошмары. Я их вижу почти каждую ночь. Лежу в кровати,
боюсь пошевелиться. Ведь одно движение, и оно, то самое что-то, проявится. И я
умру от страха. Опять про смерть...


С чего же все началось? Да,
да, это было давно, очень давно. Мы с мамой зачем-то зашли в церковь.
В дальнем углу стоял гроб. Как только я ухитрилась его заметить? Он был за
колонной. Что-то толкнулось в груди, и я пошла в ту сторону. Священник бормотал
молитву, вздыхала старушка. Я знала, что подходить не надо. Ни в коем
случае нельзя подходить. И все же подошла.


В гробу лежала девушка в
длинном черном платье. В ней не было ничего особенного. Просто бледная,
просто спит, синеватые губы напряжены. Все выглядело так, словно ее вот-вот
что-то разбудит, она усмехнется, приоткроет глаза.


Я успела далеко убежать,
мама меня еле поймала. Я не стала ничего ей говорить. Просто плакала.


Мне бы никто не поверил.
Покойница действительно усмехнулась и приоткрыла глаза!


Собака за окном поперхнулась воем
и через мгновение завелась по новой.


Пожалуй, надо встать. Нельзя
лежать и плавиться в собственных страхах.


Тапки оказались неприятно
холодными. Пришлось немного посидеть, подождать, пока они согреются, пока уйдут
из тела неприятные мурашки.


Что же она, зараза, так воет!


Форточку закрывать не хотелось,
но если этого не сделать, я обречена слушать собачий концерт всю ночь.
И еще эта покойница...


Врач объяснял мои страхи
переходным возрастом. Я быстро расту, сердце не успевает качать кровь,
кислорода мозгам не хватает, и они в отместку выдают кошмары. Но ведь уже
столько лет прошло, а я все боюсь. Боюсь темноты, боюсь покойников, боюсь...
Всего боюсь. Особенно смерти. Хотя смерти, наверное, боятся все.


Я прижалась лбом к стеклу.


Выйти бы сейчас на улицу и
прогнать глупую псину. Пускай воет под другими окнами. В соседнем дворе
она наверняка найдет благодарных слушателей...


Тень промелькнула перед глазами и
упала вниз. Прежде чем свалиться на пол, я успела подумать, что это была
сошедшая с ума ворона, решившая полетать ночью.


Хлопнула дверь подъезда. Собака
взвизгнула и замолчала. Секунды тишины были восхититель­ными.


Ну вот, не одна я стала
свидетелем собачьего концерта, у кого-то нервы сдали первыми.


Я хлопнула в ладоши. Ночник
ожил, тьма шарахнулась по углам, притаилась, готовя новое наступление. Ничего,
мы справимся.


Взбить подушку, встряхнуть
одеяло, сейчас я непременно усну...


Светильник бросал неяркий свет на
ворох учебников и тетрадок (никогда не умела собираться в школу заранее, вечно
делаю это на бегу, в последний момент, словно испытываю судьбу — успею?
нет? все возьму? что забуду?), пару музыкальных дисков (у кого я их взяла?),
вечные мои листочки, закрытый ноутбук, в таком виде похожий на переевшего
крокодила. Телевизор, книжные полки, стенной шкаф, мой диван — все тонуло
в полумраке. Комната съежилась до размера письменного стола, освещенного
лампой, смахивающей на удивленного удава.


Я бы тоже удивилась, если бы
меня заставили работать в два часа ночи. Господи, уже два часа ночи! Если я не
усну, то утром в школе буду никакая. Вот сейчас встану, открою форточку...
А еще лучше схожу на кухню за шоколадкой, сладкое помогает заснуть...


Но стоило только представить, как
я иду по темному коридору, прислушиваясь к каждому шороху, полная съедающего
душу ожидания нападения со спины, как всякое желание пропадает.


Я, пожалуй, здесь посижу. Это как-то надежней. И открою форточку. Свежий воздух прогонит
страхи.


Мне показалось или за окном
мелькнуло чье-то лицо? Какой-то парень — темные волосы, глаза опущены.
Слишком красив слишком правильной красотой.


Пока я соображала, грохнуться мне
в обморок сразу или немного погодя, парень исчез. Как будто с той стороны к
стеклу приложили картинку, а потом убрали ее.


Рассвет я встретила, сидя в углу,
не в силах отвести глаз от окна. Как только на шторе появился красный отблеск
зари, ночной страх начал уходить, и я заплакала. Просто потому что очень
устала.


Как здорово, что солнышко в
первую очередь заглядывает ко мне! Как здорово, что сегодня ясно, что небо не
закрыто тучами! Как здорово, что после ночи всегда приходит утро!


От долгого сидения на полу
затекли ноги, поэтому до кровати я добиралась на четвереньках. Не успела я
коснуться щекой подушки, как тут же уснула.


Разбудили меня автомобильные
гудки. Утро! Солнце! Сразу захотелось улыбаться. Я потянулась, прогоняя
неприятные воспоминания. Ночь прошла, можно жить дальше.


— Май! Смотри, что
творится! — Мама стояла около окна, размешивала в стакане свою вечную
болтушку и смотрела во двор.


Май — это от мая, от Майи,
от любого другого похожего имени. Мама любила все экстравагантное, в том числе
как-нибудь заковыристей переиначить мое имя. Потому что она хотела, чтобы ее
дочь звали необычно. А папа записал меня просто — Марией. Моя мама,
конечно, не смирилась. Нет, надо знать мою маму! Она никогда и ни перед чем не пасует. Она
привыкла побеждать, поэтому Машей она меня не зовет, всегда придумывает
что-то необычное. За что я ее люблю особенно.


Мама терпеть не может, когда я подхожу
сзади и кладу на ее плечо подбородок. Она сразу начинает возмущаться, что ей
неудобно. Но я все равно так делаю, потому что мне это нравится.


Какое странное утро... Я не
выспалась, но мне хорошо. И мама меня не согнала со своего плеча. Так мы и
глядели вместе во двор, поперек которого стоял огромный грузовик.


Если вы живете на первом этаже,
то смотреть в окно обычное занятие. А с нашего двенадцатого этажа сколько
ни изучай пейзаж, увидишь крыши, еще раз крыши да еще небо и маленьких
человечков на улице. Но тот грузовик большой. Даже нам было хорошо видно.


— Ты смотри, что делают! Ничего
себе комодик!


Из грузовика двое рабочих выгружали вещи. Делали
они это неторопливо.


— Будешь? — Мама повернула
ко мне свой стакан. От резкого запаха масла в сочетании с чем-то еще, от вида
взболтанного яйца мой желудок возмущенно заурчал.


— Ну, мама... — зажала я нос, сползая с ее плеча.


Моя мама уникум. Ей за сорок, а
выглядит она не старше тридцати. И заметьте — никакой химии и
подтяжек. Только здоровый образ жизни. По утрам энергетический коктейль
собственного приготовления, на обед отруби с кефиром, на ужин — огуречная
маска на лицо. Спортзал, бассейн, правильный режим, вечная улыбка. Иногда мне
хочется быть на нее похожей. Но длится это недолго. Я не способна на подвиги
с диетами и физкультурой. Мне хватает фехтования и верховой езды. По утрам же я
люблю пить кофе, а не гоголь-моголь.


Я демонстративно громко
поставила на стол чашку, щедро насыпала в нее две ложки коричневого порошка,
залила кипятком, шлепнула на толстый кусок белого хлеба кружок вареной колбасы.


— Триста килокалорий, —
прищурившись, оценила мой завтрак мама.


— Растущий организм.


Такие пикировки у нас были в
норме.


— Я тебе сделала салат из
морской капусты. Ламинария укрепляет ногти и волосы.


Я глянула на свои пальцы. Да, ногти у меня не самые лучшие, легко
ломаются. А еще я их раньше грызла. Теперь нет. Волосы у меня секутся.
Сильно. Из-за того, что я постоянно затягиваю их в хвост.


— Бессонные ночи над учебниками
дают о себе знать.


Я отодвинула от себя
бутерброд — с такими разговорами всякий аппетит пропадет. Сесть, что ли,
на правильную диету? Стану неотразимой, и все парни нашего класса окажутся у моих ног. Я буду
идти, а они станут складываться за мной штабелями.


— Не над учебниками, а за
компьютером, — не отступала мама. Она у меня такая — если что-то
решит, то добьется этого обязательно и уж салат с водорослями точно заставит
меня съесть.


— Ладно, но с майонезом, —
согласилась я и полезла в холодильник.


Чем мою маму можно убить
окончательно, так это майонезом. Как хорошо, что у меня есть папа, который
умеет ходить в магазин и покупать там правильные продукты, иначе на маминой
диете мы бы давно превратились в невесомых эльфов.


Майонеза не было.


— Заправлю сметаной, — не
сдалась я. Я ведь тоже упрямая.


— И на том спасибо, —
вздохнула мама.


Через минуту она уже стояла в
коридоре. Деловой костюм, каблуки, золотая цепочка на шее. Она была
ослепительна, и сейчас я ею гордилась. Впрочем, как всегда по утрам.


Дверь за мамой закрылась, и я
посмотрела на себя в зеркало. Почему-то все говорят, что мы похожи. Мне вот так
не кажется. Ничего общего! Я обыкновенная — лицо, волосы, глаза.
А мама особенная. Она постоянно готова на какие-нибудь свершения. Мне же
чаще хочется спать. И собираюсь я не в пример ей очень долго, полчаса.
Может, и правда съесть ламинарию? Интересно, стану я такой же бодрой?


Я побродила по квартире,
собрала тетрадки, еще немного постояла перед зеркалом, соображая, что бы такое
надеть. Вариантов было немного — джинсы с серой водолазкой или джинсы с
красным пуловером. Выбрала водолазку. Собрала волосы в хвост и вышла из
квартиры. Планов на сегодня — масса. Утром школа, вечером фехтование,
завтра курсы, к ним еще надо подготовиться. Думать об этом сейчас не хотелось.
Хотелось жмуриться на еще теплое осеннее солнце и улыбаться.


Выход из подъезда был
забаррикадирован коробками и разобранной мебелью. А над ними возвышался
старинный буфет. В глаза бросились два ящика, затянутых в черную ткань
(впервые вижу такой способ транспортировки, обычно ценные предметы перевозят в
коробках с защитной пленкой, а тут разорились на материю), и большой сундук с
коваными железными перетяжками, замкнутый на массивный навесной замок.


Кто же это к нам переезжает?
Кроме рабочих и любопытных бабушек, никого интересного больше во дворе не было.
Ну и где хозяева? Неужели за разгрузкой никто не следит?


— Ой, смотрите! Мишель топает!


Где-то сходят лавины. Где-то
альпинисты штурмуют непроходимые горы. Где-то рождаются дети. Где-то прибой
размывает берег. Где-то человек переезжает на новое место. А где-то все
по-старому. Как говорится, «те же, там же».


Стешка Малинина, Катя Семенова и
Галя Репина собираются с силами, чтобы пойти в школу. Делают они это во дворе
моего дома, в точке пересечения трех путей. Сидят на детских качелях, курят,
копят злобу, выделяют желчь, обсуждают новости.


Когда-то Стешка мне нравилась.
Я хотела с ней дружить и быть на нее похожей. Она высокая, красивая,
уверенная в себе, неглупая. Она и сейчас такая, красивая, уверенная в себе и
неглупая, но мне с ней скучно. Она постоянно находится в поиске идеального
поклонника. Добившись чьего-то внимания или даже любви, не успокаивается,
начинает искать снова. Даже пары дней не дает счастливчику насладиться победой.
Оттого, что она все время боится упустить что-то важное, на лице ее застыло
вечное раздражение. Года два назад наша дружба сошла на нет и превратилась в
тихую Стешкину злобу. Малинина, наверное, специально каждое утро приходит сюда,
ее задевает, что она мне больше не интересна.


— Что ты, светик мой, не весел?
Что головушку повесил? — приторно-сладким голосом пропела Стешка. Ой,
простите, Стефания Дмитриевна.


У Малининой все
хорошо — богатые родители, модная одежда, поездки на юг и в Европу,
мальчики (а как же!). Но ей этого мало, хочется еще больше внимания.


— Кто тут у вас с таким шиком
заселяется? — интересуется Катя. После неудачной затяжки голос у Семеновой
хриплый.


— Видела я их! — Это Галька. Репина всегда все знает. — Двое. Будут жить в мастерской. Он
и... парень, племянник.


— И еще раз он, —
хмыкнула Стешка, обдавая подружек табачным дымом. Семенова в ответ довольно
улыбнулась.


— Парень длинный такой,
красивый, — начала вспоминать Репина. Она невысокая, поэтому смотрит на
нас, задрав голову. — И бледный. Идет — ни на кого не смотрит.
А глаза у него... голубей не придумаешь.


— Специально остановился, чтобы
цвет глаз тебе показать? — Стешка отправила окурок в кусты.


— Ну, чего ты... — обиделась
Галя. — Я же видела!


— Мы сейчас тоже увидим.


Стешка одернула на себе куртку,
смахнула с меховой оборки на воротнике невидимую пылинку.


— Учитесь, карапузы!


И Малинина поплыла через
двор. Мимо грузовика, мимо лавочки — к подъезду. Под навесом кто-то стоял.
Я и не слышала, как он вышел.


Какой-то парень.... Темные
волосы, высокий, худой, на лицо падает тень от козырька над входом в подъезд.
В джинсах, джинсовой же куртке, в черных перчатках.


Мне вдруг стало жарко. Ладони
вспотели, так что
захотелось сунуть их под холодную воду. Сердце тревожно забилось, словно
предупреждая об опасности. Я удивленно оглянулась. Сто лет знакомый двор, покачивающиеся от
ветра качели, ржавая горка, пыльные машины, уткнувшиеся в пригорок,
неуклюжий грузовик. Репина с Семеновой следят за Стешкой. Что это со мной?


Малинина остановилась перед
незнакомцем, картинно положив руку себе на бедро. Катя с Галей сделали
несколько непроизвольных шагов вперед — не услышат, так хотя бы увидят.


У подъезда разговаривали.
Причем было заметно, что Стешка нервничает — она терла руки, постоянно
поправляла волосы. Парень же был неподвижен.


Вот Малинина достала сотовый
телефон. Катя с Галей переглянулись.


— Обалдеть! — выдохнула
Семенова.


Я мельком глянула на Катьку,
а когда снова повернулась к подъезду, парня уже не было.


Я помотала головой.
С недосыпу я не успеваю следить за действительностью?


— Девчонки... — Стешка шла
обратно, вертя перед собой телефонной трубкой. — Танцуйте! Я его
сфоткала.


— А номер дал? — Глаза
Репиной горели от восторга.


— Прикиньте, у этого красавчика
нет сотового!


Действительно, странно.
У кого это в наше время нет сотового?


— Сказал, что скоро купит.
Я ему оставила свой номер!


— Зовут как? — Семенова была
скорее равнодушной.


— Его зовут... — На
Стешкином лице появилось удивление, она недовольно стукнула кулачком о ладошку,
пытаясь вспомнить. — Он же говорил! Не то Вася, не то Ваня... Блин! Что-то
простое.


— Может, Веня? — вылезла
вперед Репина.


— Да какой Веня! —
отмахнулась от нее Малинина и щелкнула пальцами. — Вот ведь! Только что
помнила...


— Фотку показывай, —
напомнила Катя.


Не знаю почему, но я подошла
ближе. Меня Стешкины дела, конечно, не касаются, но стало вдруг
любопытно — кто это теперь будет у нас в доме жить?


Наманикюренный ноготок ткнул в
клавиши телефона.


— Ну и куда же делось? —
нахмурилась Малинина.


Девчонки тянули шеи, пытаясь
заглянуть в экран. Там была одна чернота.


— Вот черт! Не сработало?


На душе снова стало тревожно, и я
быстро пошла прочь. Что-то последнее время я уж очень впечатлительная...


Новый жилец не выходил у меня из
головы. На первом этаже нашего подъезда около лифтов есть неприметная
деревянная дверь. Она ведет в полуподвал. Мы все называем его мастерской. Хотя,
может быть, его планировали и для чего-то другого, например, хотели устроить
склад или магазин, но там долгое время жил художник. Поэтому полуподвал и стал
мастерской. Художник уехал. Помещение пустовало недолго.


Репина всем успела растрезвонить
о шумном переселении. Стешка таинственно прикрывает глаза. Делает вид, что
фотография у нее есть. Девчонки ее не разоблачают, а мне это просто
неинтересно. Смешно наблюдать, как от всех рассказов хмурится Петька Синицын.
Стешка все еще решает, с кем она, и Петька у нее как запасной аэродром. Как что
не удалось, она возвращается к Синицыну. Петька почему-то терпит. Хотя глядя на
него, ни за что не поверишь, что он может быть терпеливым — здоровенный,
широкоплечий, ходит в качалку и занимается чем-то боевым. Дзюдо, что ли.


Я сижу на крайнем ряду около
окна и смотрю на
березу, на ее поникшие плети с желтыми листьями, почерневшими на кончиках от
утренних заморозков. Смотрю на истончившиеся ветки и потемневший ствол.
И мне становится грустно. Все вокруг до того привычно, что неожиданно даже
скучно. И эти перешептывания по классу, и постоянная игра взглядов, и
плывущие по партам записки, и отношения, которые в своей неискренности
стали пресными.
И даже береза за окном. Что это со мной? Разве что-то произошло?
Ничего. Обыкновенное утро. Обыкновенные разговоры ни о чем. Обыкновенная
береза, каждый год по осени теряющая свои листья. Ну, люди приехали... Люди
постоянно откуда-то куда-то едут. И я уеду. Куда-нибудь. Окончу школу,
потом институт, сяду на поезд и исчезну. К тому времени все изменится.
Совсем изменится.


Интересно, когда я приду домой,
грузовика уже не будет? Или его проржавевший остов останется в нашем дворе на
веки вечные?


— Гурьева, о чем мечтаешь?


Вот ведь! Стоит лишь на секунду
перевести взгляд на окно, как русичка мгновенно это замечает.
В одиннадцатом классе учителя взялись за наше воспитание. Крик стоит на
каждом уроке. Бедные учителя... Мне их порой становится жалко. Учить, учить,
чтобы под конец понять, что ничего не смогли дать.


— О чем я сейчас говорила?


— О поэтах Серебряного
века. — Я успела посмотреть в открытый учебник на соседней парте.
Привет тебе, Семенова! — Блок, Мандельштам, Ахматова, Цветаева.


— Ахматова? — Роза Петровна
усмехнулась.


— Ну ты, Мишель, влипла... —
прошептала у меня за спиной Малинина.


— Хм, а я и не помню, чтобы
говорила об Ахматовой, — с явным удовольствием тянет слова русичка. —
А тебе что-то послышалось?


Класс зашевелился. Репина
довольно захихикала, грудью ложась на парту.


После той истории с покойницей
меня начали мучить кошмары, и я из-за бессонницы пропускала школу, меня
пытались лечить. Чтобы у меня не было проблем, мама пришла к директору и все
рассказала. Учителя должны были принять данный факт во внимание и лишний раз не
пугать меня, не переутомлять, не удивляться странностям моего поведения.
Странностям никто не удивился, над ними стали издеваться. И больше всего
этим любили заниматься наши учителя.


Я вздохнула и начала
рассказывать все, что знала про Ахматову. Знала я много. По классу пронеслась
волна разочарования. А чего они удивляются? Как будто не знают, что я
собираюсь поступать на филологический факультет. Просто Роза Петровна все еще
пытается доказать мне, что я выбрала не ту профессию. На подготовительных курсах
в институте почему-то так не считают.


— Супер, — громко прошептала
Лерка Маркелова и
шмыгнула носом. Маркелова — гот, она любит все депрессивное и
унылое. Ахматова как раз для нее.


А теперь последний удар,
чтобы расправиться с противником окончательно.


— Роза Петровна, можно я выйду?
У меня голова болит.


— Конечно, — растерялась
русичка. — Иди.


И я отправилась в коридор.
Ну их! Все равно Серебряный век я знаю лучше составителей учебника, а сидеть в
классе мне что-то сегодня не хочется. На душе непонятная тревога, тянет куда-то
идти, что-то делать. Только не сидеть!


Я быстро пошла по коридору, размахивая руками.


Засыпаю. Надо проснуться.


Я представила в руке саблю,
представила перед собой противника и сделала пару выпадов. Противник у меня
почему-то оказался похож на парня из полуподвала. Убила я его одним ударом. Он
мгновенно поблек, невесомой тенью упал на пол.


— Туше!


Посреди урока услышать такой
возглас — чокнуться можно.


— Я тебя сейчас убью! —
повернулась я к Пашке Колосову. Он в ответ расхохотался. Высокий, остроносый, с
пухлыми губами, ежесекундно готовыми растянуться в довольной улыбке,
сероглазый. Что еще? Шрам на скуле. Длинные, давно не стриженные волосы падают
на глаза. Мне странно видеть его без маски, без наголовника и не вспотевшим
после очередного боя.


Вместе мы ходим в секцию
спортивного фехтования. Вернее, не так. Я уже год посещала секцию, когда
там появился Пашка. О том, что учимся в одной школе, узнали неожиданно: мы просто столкнулись
в коридоре. Он на год меня младше, но фехтует... загляденье. В него можно
было бы влюбиться за молниеносную реакцию и точный глаз. Но я не собираюсь.
Почему? Потому! Есть люди, в которых можно сразу влюбиться (например, в певцов
или в актеров), а есть люди, к которым слово «любовь» не подходит вовсе.


Пашка Колосов — это Пашка
Колосов. С ним хорошо дружить, он верный, надежный, на тренировке никогда
не будет поддаваться. А еще с ним все время интересно, потому что он
невероятно наблюдательный, рассказывать о прошедшем дне может столько же, сколько
день длился, — кто что сказал, как посмотрел, как выглядел...


— Ты чего здесь делаешь? —
Я отсалютовала воображаемой
саблей, и призрак поверженного противника исчез.


— Иду за мелом в учительскую,
смотрю — тут ты прыгаешь, — довольно заулыбался Пашка.


Ему палец покажешь, он будет
улыбаться. И где только берут таких жизнерадостных людей?


— А я пытаюсь проснуться.
Бешеная собака своим воем мне всю ночь спать не давала.


Постепенно все подруги в классе у
меня сошли на нет, потому что появился Пашка. Последней, с кем я дружила, была
Маркелова, но у нее начался период готства и собственной влюбленности.
У меня же появились фехтование и Пашка. Так что с Маркеловой мы разошлись,
не сильно тому огорчившись. Одиннадцатый класс раскидал народ по
интересам — кто куда поступает, как представляет себе жизнь. Все
запасаются учебниками, ходят, увешанные шпаргалками с английскими словами.
Я пошла на подготовительные курсы филфака, а вот Маркелова учудила.
Ляпнула родителям, что жизнь штука проходящая, что смерть неизбежна, а поэтому
встретить ее надо по возможности достойно, без суеты вокруг мелких земных благ.
Короче, поступать она никуда не собирается. Толкать такие речи в школе ей
запретили. Но по упрямой Леркиной физиономии и так понятно, что своего она
добьется. Хотя с ее мозгами легко можно поступить на исторический. Если она их,
конечно, не окончательно зачернит своими готами. А еще у Лерки есть зверь,
крыса Лариска, белоснежный альбинос с веселыми красными глазами. Лариска всегда
с Маркеловой — когда не копошится за воротником, то спит в сумке, выставив
наружу розовый хвост. Не дай бог, сумасшедшие готы покрасят ее в черный цвет!
Жалко будет крыску, она это не переживет.


— Ага. — Взгляд у Пашки стал
хитрым. — Вечером
тренировка, помнишь? — Как будто это можно забыть! — Минут на
двадцать пораньше придешь?


— И что я буду двадцать
минут делать? — Что-то мне не нравилось, в какую сторону поворачивается
наш разговор.


— Костюм мне зашьешь, хорошо? Он
в прошлый раз порвался, и Сергачева сказала, что не пустит меня в зал в таком
виде.


Я открыла рот. Дружба,
конечно, дружбой, но рваные штаны — явный перебор. Только Пашка не дал мне
ничего сказать.


— Вот и договорились! Ну, я
побежал.


Я собралась крикнуть ему
вдогонку, что никаких двадцати минут не будет, пускай сам занимается своей
амуницией, но вовремя вспомнила, что идет урок и лучше не шуметь, если я не
хочу навлечь на себя чей-нибудь гнев. Носиться за Колосовым по этажам тоже не
хотелось. Пришлось смириться. Потому что если я не приду в спортзал за полчаса
до начала тренировки, Колосов заявится со своим костюмом ко мне домой, будет
сидеть на лавочке перед подъездом и всем жаловаться на жестоких девушек, не
способных нитку в иголку вдеть.


Я залезла с ногами на
подоконник. Поскорее бы вечер,

Об авторе
Елена Усачева – писательница, автор более 30 книг для подростков, а кроме того журналист и сценарист.

Москвичка. Родилась 15 апреля 1975 года. Окончила два высших учебных
заведения. Еще будучи студенткой писала сценарии для популярных
телепередач. А потом работала журналистом в таких газетах как «Мир
новостей», «Российская газета» и «Пионерская правда». Кстати, именно в
«Пионерской правде» Елена познакомилась с Дмитрием Емцом, сказки
которого вдохновили ее на написание собственной. И именно это событие и
стало началом писательской карьеры Елены.

Елена человек с активной жизненной позицией. Она постоянно участвует
в различных мероприятиях для детей, а также вхожа в мир шоу-бизнеса
ввиду своей журналисткой деятельности в периодических изданиях
«Отдохни» и «ТВ Парк». Кстати, с актером Васей Степановым - лицом
проекта «Пленники сумерек» - Елена познакомилась на одном из интервью,
которое он давал сразу после выхода на экраны фильма Федора Бондарчука
«Обитаемый остров».

Писательница воспитывает сына, которого назвала именем одного из
своих литературных героев, - Глебом. В свободное от работы время
занимается спортом: плавает, играет в волейбол, катается на лошадях.
Верховой ездой Елена занимается уже более 15 лет и считает себя заядлой
лошадницей. «Люблю чувство скорости», - признается она.

Наверное, поэтому и в своих книгах Елена всегда стремится не только
передать все тонкости романтических переживаний героев, но и создать
напряженную интригу. Чтобы герои не сидели на месте, чтобы были и
погони, и драки, и скачки на лошадях. И если уж главный герой садится
за руль автомобиля, то едет на бешеной скорости!

Елена признается, что свои романы пишет в эмоциональном порыве и
очень часто сама не успевает уследить, как герои ее собственных
произведений вырываются за рамки, которые она им поставила. Но,
наверное, именно эта эмоциональность и делает романы Елены Усачевой
такими привлекательными для читателей. Ведь большинство молодых людей
живут сегодняшним днем, живут сиюминутными порывами. И даже если завтра
придется умереть за свою любовь, то надо насладиться ей сполна сегодня!


Как говорит сама Елена: «Мои книги универсальны. Они о вечном: о
дружбе, об ответственности за поступки, за свои слова; о том, что любую
беду можно пережить, перебороть; главное – все время двигаться вперед и
не стоять на месте».


О проекте
о проекте"

Как далеко может завести ВЛЕЧЕНИЕ? Влечение смерти к жизни, жертвы к
хищнику, вампира к девушке, даже не подозревающей, что один отчаянный
поступок изменит ВСЁ… На что способна любовь, если она приносит
страдание, а расставание сводит с ума? Можно ли сделать выбор между
сердцем и разумом?..

4 августа 2009 года состоялся релиз романа «Влечение» - первой книги
проекта «Пленники сумерек». Рекламная кампания проекта охватила все
возможные СМИ: телевидение, Интернет, радио, соблазняя читателей
окунуться в романтический мир опасной любви, созданный талантливой
писательницей Еленой Усачевой.

Эта чувственная, загадочная и волнующая история любви происходит в
одном из городов России. Главная героиня романа, Маша, как никто
чувствует темноту. Она ненавидит свою особенность и не знает, что это
дар. Мистический и очень редкий. Дар, который однажды сведет ее с
любимым. Сильным, стремительным, опасным и прекрасным вампиром. Но за
любовь придется бороться, ведь слишком многим она мешает… и не только
людям.

Это долгосрочный медиапроект. История зарождения любви между обычной
девушкой и красавцем вампиром, рассказанная в книге «Влечение»,
обязательно продолжится. Кроме того роман – это лишь первая ступень
проекта, венцом которого станет полнометражный фильм! Лицом проекта
стал популярный актер Вася Степанов. Была организована фотосессия,
лучшие снимки которой представлены в книге и в рекламных материалах.
Кроме того, Вася принял участие в съемке рекламного видеоролика.

Уже в осенью 2009 года планируется выход второй книги Вампирской саги!





фотогаллерея(есть альбом, такое же название,)

почитать (написано в блоге 4 главы!!!!)

выскажись(даёт эту ссылку выскажись)

В свет вышла вампирская сага от российской писательницы, оформление книг которой один в один скопированы с постеров и кадров фильма "Сумерки", который тоже, как мы знаем, является частью вампирской саги.
Плагиат, конечно, крайне распространен во всем мире, но чтобы настолько – это даже не смешно. Василий Степанов, прославившийся благодаря фильму "Обитаемый остров", стал лицом новых романов Елены Усачевой из серии, внимание, "Пленники сумерек". О чем романы? О школьнице, которая влюбилась в вампира. Первый из них называется "Влечение". Уже идут разговоры об экранизации.