Откройте свой Мир!

Московская
городская организация Союза писателей России, Союз писателей-переводчиков, Лига
писателей Евразии запустили уникальную образовательную программу для начинающих
авторов. В отличие от всех других существующих литературных курсов – упор в
работе со слушателями делается не только на предоставление знаний, но на
интеграцию в профессию и устройство дальнейшей литературной судьбы выпускника. 


Занятия проводятся опытными
авторами и преподавателями, общепризнанными поэтами, прозаиками, членами МГО СП
России.


В
учебную программу входят: 


вводные
лекции по теории создания литературного произведения;


основы
продюсирования писателя (переговоры с издателем и редактором; тонкости и
ловушки при заключении договора);


авторское
право - как не потерять права на свое произведение;


правильное
написание синопсиса;


продвижение
автора в интернете;


обзор
литературных конкурсов и премий;


встречи
и мастер-классы с приглашенными писателями, журналистами, представителями
издательств, литературными критиками, рецензирующими прозу в крупных СМИ.


Продолжительность
обучения:  5 занятий по 4 академических
часа.


Стоимость
обучения: 1 000 руб. за занятие.


Зачисление
осуществляется по итогам собеседования.


Лучшие слушатели будут
рекомендованы кандидатами в Союз писателей России, и к продолжению обучения на
льготной основе на курсах «Эконом» (проза, поэзия) и «Элитный» (коммерческая
литература).


Многолетние творческие и деловые
связи МГО СП России с крупнейшими столичными издательствами, агентствами,
театрами, киностудиями, средствами массовой информации, смогут предоставить
слушателю курсов результативную платформу для профессионального развития. Работы
слушателей будут опубликованы в периодических изданиях «Российский колокол»,
«Московский литератор», «Литературная газета» и др. Лучших авторов руководство
проекта будет курировать в дальнейшем, предоставлять площади в подшефных Союзу
Писателей изданиях, договариваться с прочими изданиями.


Каждый выпускник курсов приобретет
не только знания, но и профессиональные связи.


Московская
городская организация Союза писателей России основана в 1954 году и насчитывает
более 2600 членов. Члены организации пользуются правом на бесплатную публикацию
своих произведений в периодике и отдельными изданиями, организацию персональных
творческих вечеров, имеют жилищные льготы и высококачественное медицинское
обслуживание в поликлинике Правительства Москвы. 


В
ряду членов организации стоят такие известнейшие писатели России, как классик
Юрий Бондарев, Александр Проханов, Юрий Мамлеев, Сергей Лукьяненко, Кирилл
Бенедиктов, Виктор Пронин, Михаил Задорнов, Дарья Донцова, Анна и Сергей
Литвиновы, Виталий Вульф, Станислав Говорухин и многие другие.


Запись на собеседование по телефону:
8-917-571-47-27

Кладезь мудрости духовной.
- Перельман обьяснил миру загадку Пуанкаре, а кто обьяснит миру загадку Перельмана, отказавшегося от Нобелевской премии?
= Несчастье современного человека велико , ему не хватает главного - понимания смысла жизни.
- Все житейское - тленно и временно, в любой момент может быть отнято, потеряно и разрушено, потому не должно отчаиваться, когда случится оное.( Исаак Сирин)
- Знать, хотеть и быть -из этих трех складывается жизнь.(бл. Августин)
- Главный порок современного человечества – стремление не к истине, а к наслаждению.
- Мало - не грешить, не быть способным грешить - вот высшая свобода.
- Бог будет судить тебя за твой выбор - добра или зла, а не за итоги и результаты, их может и не быть.
- Ты никогда не сможешь познать больше, пока не исполнишь того, что уже знаешь.
- Господи! Дай мне силы изменить то, что я в силах изменить, дай мне мужество принять то, что я изменить не в силах,и дай мне мудрость, чтобы отличить одно от другого.
-Одну часть времени вы проводите дурно,в другую часть - по большей части ничего не делаете,и почти всю жизнь не делаете того, что должно.( Сенека)
- Я видел многих , неспособных к наукам, но ни одного - неспособного к добродетели.( Василий Великий)
-Если бы для Богоугождения люди подвергали бы себя таким же трудам, как для угождения своим страстям, то какой высоты духовного совершенства достигли бы!
- Каждый христианин - живописец своей жизни, душа - полотно, добродетели - краски, Христос - образец, который мы должны списывать.(Григорий Нисский)
- Тяжки ли перья для птицы? Так и заповеди Христовы для христианина, ибо ими оперившись, душа взлетает в небо.
- Как мудрая пчела собирает мед с цветов,так и ты собирай из книг духовных врачество для души своей.
- Бог пришел на землю, чтобы человек стал Богом.
- Человек, отвергающий образ Божий, отвергает и образ человеческий и скоро возревнует об образе зверином.( Т.С Аксаков)
- Все скорбное , случающееся с нами, случается за возношение наше.( Исаак Сирин)
- Первый признак начинающегося здравия души - видение грехов своих , как песок морской.( тот же)
- На свете три неволи - голод, страсть и старость.
- Делай то доброе, что тебе по силам, а всесильный Бог сделает и то, что тебе не по силамПотому что мы не хотим рожать и воспитывать своих детей. Как древние - Там нет прекрасного, где нет доброго и полезного.
- Кто не любит ближнего, тот и Бога любить не может.
- Живи для других, если хочешь жить для себя.
- Грех хуже убийцы, он губит и душу, и тело, а убийца - только тело.
- Страсть подобна псу - гонит того, кто боится ее, и убегает, как только покажешь ему палку.
-Чревоугодие и блуд рядом идут.(недаром в супермаркетах на кассах - презервативы)
- Чревоугодие - мать блуда, чем больше дров - тем сильнее пламень, чем больше яств - тем яростнее похоть.( Авва Леонтий)
- Горькое свойство похоти – сообщать мучительную печаль исполняющим прихоти ее.
- Адам вздумал обойтись без поста и послушания, и что вышло?
- Сокруши над собою власть плоти с ее похотью. прежде чем похоть сокрушит тебя.
- С годами страсти только усиливаются, так как они ненасытны.
- Ум не покорится Христу, пока не покорится ему тело.
- Толстое чрево не родит тонкого смысла.
- Возобладай над чревом, пока оно не возобладало над тобою
- Если неудержимо влечет тебя похотение вкусной и лакомой пищи,то вспомни нечистоту и смрад от нее в конце - и успокоишься.(Авва Исайя)
- Только тот обладает даром слова, кто не проронит ни одного слова даром.
- Бог дал нам два уха и один язык, чтобы мы охотнее слушали и меньше говорили.
- Не говори все, что знаешь, но непременно знай все, что говоришь.
- Тот кто говорит не подумав, подобен тому, кто стреляет не прицелившись.( Исаак Сирин)
- Я часто раскаивался , когда говорил лишнее, но что промолчал - никогда.( Авва Арсений)
- Иной и молчит, а между тем осуждает других, если уж говорить - то с пользой для души.
- Ленивая и праздная жизнь - то же , что невозделанная нива, на которой не растет ничего, кроме трав негодных.(Филарет Московский)
-Есть насекомые, которые охотно копаются в грязи - такова и душа праздная, воображение которой наполнено нечистыми картинами, от которых воспламеняются грязные страсти - всякие гулянья , пустые забавы, дела гнусные - вот что на уме ее.(тот же)
- Праздность столь же изнурительна , сколько заслуженный отдых приятен.
-Наг вошел ты в мир . О, если бы тебе выйти из мира , обнаженным от грехов!(Василий Великий)
- Нельзя одним глазом смотреть на небо. а другим - на землю.
-Скупой, покуда жив - ничего доброго не делает, лишь то добро (для червей) от него будет, когда умрет.
- Скупой всю жизнь собирает для себя, а пользоваться будут другие.
- Чем тяжелее сундуки скупых - тем легче скорбь их наследников.
- Скряга всегда пребывает в печали и страхе: в страхе за то, что имеет и в печали о том, что еще не имеет . Подающий бедному – дает взаймы Богу ( Исаак Сирин).
.- Ничего не достаточно тому, кому достаточное кажется малым. ( Диоген).
- Посмертное состояние души определяется тем, чем человек жил на земле. - - Из праха земного сотворены , по праху ходим и в прах обратимся.
Все. Многое взято из " Цветника духовного" - аудиозапись на сайте "Во свете Библии" Игнатия Лапкина( начитано им самим на магнитофон еще при коммунистах) - уникальная личность . Там есть его автобиография "Для слова Божьего нет уз",очень интересно . Цветник духовный( аудио №7) – много важного и утешительного о смерти ( после 20 минуты звучания)

«Бедный я человек ! …Доброго ,которого хочу, не делаю, а злое , которого не хочу – делаю». (Римл.7,9)
Причина всех бед человеческих – страсти , главные из них – гордость , чревоугодие , сладострастие , уныние , корыстолюбие и зависть . Все они рождаются произвольно от частого повторения греховных навыков и сами собой никогда не прекращаются. Страсти сразу не истребляются, а мало-помалу ослабляются, как и всякое умение приобретается со временем , частым упражнением и терпением . Только мало кто хочет бороться со своими страстями , большинство предпочитает их просто удовлетворять , так как тогда они становятся спокойнее и уже не так беспокоят. Как сытые звери успокаиваются , так и человек , накормив свои страсти , успокаивается , но это спокойствие ложное и короткое , как только человек решит воспротивиться страстям , отказывая им в удовлетворении, то они сразу свирепеют , как проголодавшиеся звери. Чтобы совершенно смирить и приручить диких зверей , надо их ослабить голодом, так и страсти можно подавить постепенным отнятием у них пищи. Особенно надо следить за похотью - она , как скрытый огонь , живет в нас и легко может превратиться во всепожирающий пламень , если допускать в свой ум нечистые помыслы , чаще всего через органы чувств ( зрение . слух ) и воображение. Как змея , запертая в сосуде , от голода умирает , так и похоть воздержанием и терпением с Божией помощью может быть подавлена .Чем с большей силой влечет тебя порок , тем большее сопротивление надо ему с мужеством оказывать , а дурная привычка может быть побеждена доброю привычкою. « Каждая уступка страсти усиливает ее , а каждое сопротивление ослабляет , обессиливает и - наконец , низлагает ее « (Игн. Брянчанинов ).
К чему приводит не борьба со своими страстями , а потакание им , можно увидеть на примере жизни Оскара Уайльда , сказавшего : « Лучший способ отделаться от искушения – это уступить ему « . Такая мораль привела его на каторгу ( тогда в Англии было такое наказание за гомосексуализм ). Но Бог настолько благ , что и из зла творит добро. На каторге избалованный роскошью и славой Уайльд , терпя большие страдания , физические и нравственные , наконец , смирился и покаялся и , обретя в сердце Бога , даже благодарил судьбу за такое испытание. Он все описал в своем последнем произведении « Из бездны » . Пробыв на каторге лет , лишившись всех прав , имущества , семьи , здоровья , он умер через 2 года во Франции в нищете , но с чистой совестью и большим , чем деньги , богатством – Богом в душе.
Быть рабом своих страстей тяжко , и горько , и опасно , и просто стыдно , особенно для людей с развитым интеллектом ,но гордых . Таких Господь нередко поражает неудержимой похотью, как Льва Толстого, который и в 80 лет от нее зависел. Бог попускает блудному бесу терзать таких гордецов , чтобы смирить их , чтобы , познав свою немощь, они обратились к своему Творцу и у Него просили помощи , больше не у кого. « Бог гордым противится , а смиренным дает благодать «( Иак.4,6)
Без веры в Бога , действенной , а не абстрактной , победить страсти невозможно, так как на их стороне – дьявол. « Трезвитесь , бодрствуйте , ибо противник ваш дьявол ходит , как рыкающий лев , ища кого поглотить.» ( 1 Петра.5,8). Многие не верят , что он есть , и это нечистой силе очень удобно - «самая большая удача сатаны в том , что он убедил людей , будто его не существует ». Дьявол страшно силен и коварен , хитер и упорен , он неутомим и отличный стратег , он беспощаден и люто ненавидит людей , которых любит Бог и которые , в отличие от него , могут после смерти взойти на небо, если прежде покаянием очистят свои души , а дьявол к покаянию не способен , так как поражен неисцелимою гордыней , за которую и был низринут с неба , будучи вначале могущественным ангелом света Люцифером . Единственное , чем его можно победить – это смирением, качеством , противоположным гордыне , как и всякую страсть можно победить с Божией помощью , подаваемой в Причастии , если стараться развить в себе качества , ей противоположные . Блуд – стыдом и воздержанием , целомудрием и страхом Божиим ; гнев – терпением , великодушием , незлобием и самоукорением ; жадность – щедростью и милостыней , памятью о смерти , может быть , внезапной ; злопамятность –прощением обид, молитвой за обидевшего , через которого посылается вразумление от любящего Бога ; чревоугодие – постом , « отвращением от сластей как от сетей » ; тщеславие и осуждение – забвением своих добрых дел и памятью о своих грехах и несовершенстве ; безутешную скорбь , уныние и безнадежие –памятью о тленности и кратковременности всех земных вещей , верою во всеблагой Промысел Божий , все устраивающий к лучшему , но пока нашему ограниченному и греховному разуму непонятному.
Без смирения все добродетели – ничто, самообольщение , повод к тщеславию, Смириться - это значит признать себя грешником , виновным перед Богом и людьми , еще живущими или уже умершими, или не рожденными по твоей вине , и потому достойным наказания , которое посылается Богом часто через окружающих нас людей , чинящих нам всякое зло. Только перенося все терпеливо и благодушно , как воздаяние за все плохое , что мы совершили , может быть , и очень давно , как горькое лекарство от Бога и каясь в своих грехах , можно обрести смирение , которое привлекает в душу благодать Божию , избавляя ее от страстей и принося мир и покой при любых обстоятельствах.

Всем привет.

Вдруг кому интересно.

На add-text.com стартовали новые конкурсы.

Будут идти с 15 июля по 15 августа года.

Конкурс сказок.

Конкурс верлибров.

Обзоры работ и небольшие призы - прилагаются.

Плавится небо:
мир по уши в лете.

Газеты смакуют вторжение (солнечных зайчиков).
Мысли мигрируют в сторону туч.

А мы улыбаемся.
У нас - своя личная...

Тсс!
Вообрази.

Как клево пить граппу среди ледяных пальм,
пугая пингвинов острова Баунти.

Истинно райское наслаждение:
толстый-толстый слой снега.

Здорово, когда есть своя
личная Антаркти...

Да?

Третья по значимости в моей жизни, конечно, моя жена Жанна. 27-го февраля 2011-го года исполнится (если доживём) 50 лет нашей совместной жизни. Влюблённостей у меня и до, и после женитьбы было хоть отбавляй. Это нормально. Человек, пока он жив (особенно, человек творческий) не может не влюбляться. Известный фигурист и тренер Александр Жулин, женатый на Татьяне Навка, в одном из интервью сказал: "Я был бы удивлён, если бы моя жена не нравилась другим мужчинам. Она должна нравиться! Иначе я буду просто огорчён!.." Теперь мы все знаем, что он, если и был прав, то, возможно, не на все 100. Хотя,.. всё, что делается, - к лучшему!



Жанна - красивая женщина. Это признают все, кто её знает. Она всегда нравилась и знакомым, и сослуживцам. До сих пор сохранила стройность, красивые ноги, общительный характер. К детям всегда относилась и относится самоотверженно, не жалея себя. Особенно это проявляется сейчас, когда у нас растёт такой нестандартный внук, как Йонатан (сын нашего Глеба). Мальчик - необычайно развитой, но, по своей эгоистичной природе, деспот и тиран. Нужно иметь безграничное терпение, чтобы с ним совладать. Жанне это удаётся. Правда, с большим трудом и, видимо, за счёт здоровья, которым она всегда была готова пожертвовать во имя близких.

Второй по значению женщиной своей жизни я считаю сестру Вету. Детство у нас (особенно у меня) было, если так можно выразиться, обособленным - еврейские дети! Мы всегда вызывали у окружающих чувство настороженности. Чужие! Я часто слышал за спиной слово "еврейчик". В нашем классе был ещё один мальчик с необычной для русских фамилией Бронфельд. На перемене на него набрасывались все мальчишки, делая кучу-малу, но он был сильным и легко справлялся, расшвыривая их по одному. Тогда они писали на доске втихаря: "Бронфельд - еврей!!!" С кем нам было дружить в такой ситуации? Мы дружили сами с собой. Как-то во время отпуска родителей мы с сестрой расшалились в московском подземном переходе и услышали в свой адрес: "Ишь, разбегались тут... жидёныши!.." Мы сразу притихли и пошли дальше, повесив свои нестандартные носы. Впрочем, нестандартным был только мой, сестра унаследовала мамин славянский носик.



Жизнь Веты сложилась типично для еврейской девочки:Петропавловская-на-Камчатке музыкальная школа, Краснодарское музыкальное училище, Саратовская консерватория, концертная работа в Тульской и Сочинской филармониях, преподавательская работа в Бакинской консерватории (сейчас - музыкальная академия). Личная жизнь (брак) оказалась неудачной, сын Илюша рос без отца, да и, можно сказать, без матери - она почти всё время переезжала из города в город в погоне за своей судьбой. Так что воспитывала Илюшу бабушка.

Но Вета никогда не была одна. Она до сих пор пользуется неизменным успехом у мужчин, следит за своей внешностью и выглядит значительно моложе своих лет. Да и что такое, по сути дела, брак? Пожалуй, тут уместно слово "узы". Я глубоко убеждён, что институт брака должен быть упразднён. Женщина в нём бесправна, а она, в силу своей физиологии и социальной значимости должна быть свободной. Так уже давно на Западе - женщины не стремятся к замужеству. Это не мешает им иметь и воспитывать детей. А те, кто имеет такое намерение, могут жить и в браке - дело, так сказать, вкуса. Посмотрите, что творится до сих пор в Киргизии - школьниц до сих пор против их воли похищают и заставляют выходить замуж за похитителя. И это считается в порядке вещей! Немало унизительного для девушки-невесты и у других народов: чего стоит хотя бы требование быть в первую брачную ночь невинной и демонстрация гостям простыни с девственной кровью. Какое средневековье!

Прежде чем приступить к изложению, я хочу заранее предупредить читателя, что кроме личных наблюдений и интернета у меня нет никаких источников информации. Поэтому очень может быть, что я могу упустить какую-нибудь ссылку и не указать автора материала или снимка (картины). Прошу за это меня извинить, ибо причиной тому не является злой умысел: я сделал (или делаю) это по рассеянности или забывчивости, либо не смог или не сумел найти точное наименование источника.

Итак, мы приступаем.

Начать хочу с высказывания друга Арама Хачатуряна, скульптора Николая Никогосяна, который (не дословно, но близко к тексту) сказал, что сочинения Арама были бы невозможны без состояния постоянной влюблённости в кого-нибудь. Отношения с женой на протяжении всей их совместной жизни были нормальными, они любили друг друга. Но творческой личности этого было мало, требуется постоянная подпитка новыми чувствами, вызывающими состояние восторга и прилив творческой активности. Хорошо известна судьба другого гениального композитора Исаака Дунаевского - все его лучшие сочинения есть плоды сложного, но прекрасного чувства по имени любовь. То же самое происходило и происходит до сих пор с его внебрачным сыном Максимом, который, в отличие от отца, всякий раз женится на предмете своего увлечения. Эдуард Сагалаев, сейчас почему-то ушедший в тень, а когда-то игравший одну из ключевых ролей в руководстве РТР, в одном из интервью сказал: "Всем, чего я добился в жизни, я обязан любви к женщинам".

Довольно перечислений. Перейду к самому себе и изложению своего взгляда на эту проблему. "Проблему?.." - недоверчиво переспросит кто-то. Да. Иногда. Всё зависит от обстоятельств.
С самого раннего детства я обожествляю женщин. В моём представлении все они - богини. Я могу простить женщине всё; только из-за того, что она - женщина. На моём жизненном пути мне встречались разные люди. Кое-кто вёл себя недостойно. Были среди них и женщины. Как же я поступал в этом случае? Очень просто - я их прощал, не замечал тех подлостей, которые они делали. Была у меня в отделе работница по имени Зина Пазычева (это настоящие имя и фамилия).

Я лишь обижался на судьбу, которая меня с ней столкнула, но ничего плохого ей не делал. Не считая рассказа "Зема", который был опубликован в журнале "Литературный Азербайджан" а позднее и в московской "Литературной газете". Все, кто читал рассказ, говорили мне, что я Зину в нём приукрасил. Единственное, что я себе позволил, это реально отобразить её деловые качества (вернее, их отсутствие). Остальное не соответствовало действительности. Никакая она была не красавица - обычная украинская (фамилия родителей - Пазыч) баба средних лет, не очень умная, но оскорбительно острая на язык. Вот и всё. Относился к ней всегда ровно, как к остальным, никогда не подчёркивая своей неприязни. А она была, эта неприязнь. Но я заставлял себя её подавлять. Потому что Зина была женщиной.

Я всегда считал и считаю женщин лучшей даже не половиной, а большей частью человечества (их на свете больше, чем нас). Исследования не раз показывали, что женщины не только красивее, но талантливее мужчин во многих областях знаний. На промышленных предприятиях (я это точно знаю) есть такие операции, с которыми могут справиться только женские пальцы. Примеры: Ярославский завод топливной аппаратуры, московские (и не только) часовые заводы. На участках, где особенно нужны педантичность и аккуратность, мужчины, как правило, не работают. Не хочу касаться банковского дела, медицины, музыки, живописи, литературы (особенно поэзии) и других областей деятельности, где женщины не только не уступают, а значительно превосходят мужскую часть населения.



1927 год. Здесь маме 17 лет

Первой и самой главной женщиной моей жизни была моя красавица-мама. Отец разыскал её на Кавказе, в бакинском тресте ресторанов и кафе, куда приехал с ревизией из Москвы. Есть такое устойчивое понятие - "аидише мама". Еврейской маме посвящено немало песен, стихов, художественных полотен. И не зря. Еврейские женщины всё это заслужили.

Моя мама была не из их числа, но она для нас, её детей и внуков, была той единственной и неповторимой, которой может быть только мама. Главной её чертой было самопожертвование. Большинство женщин любят своих детей, но для моей мамы любовь к детям и семье была смыслом её жизни, и она посвятила её нам всю, без остатка. Муслим Магомаев был лишён родителей с раннего детства: отец погиб в Берлине накануне победы, а мать оставила его на дядю и навсегда уехала заново отстраивать свою личную жизнь.

"Что я могу ей сказать? - вспоминал позднее Муслим. - Только "спасибо". Ведь, если бы не это, я, возможно, никогда не стал бы Муслимом Магомаевым!" Может быть, это и так. Люди становятся великими силою обстоятельств. Но я никогда не согласился бы на такое величие, пожертвовав главным, что было и остаётся в моей жизни - любовью моей мамы.

Продолжение следует

Мне вспомнился комичный (думаю, что по мнению моих родителей - трагичный) случай. Я в бытность проездом в Москве случайно оказался на свадьбе своего друга детства Арьки Горшкова. Так же случайно там оказались и мои родители. И я, и мама с папой в Москве бывали редко, наездами. Так что это совпадение - чистая случайность. Ну, так вот. Я в ту пору был порою неумерен в употреблении спиртных напитков. Дурак дураком! В общем, "нализался" так, что где-то даже уснул, и меня принялись будить, так как пришло время расходиться по домам. Я вдруг начал буянить, полез в драку, что для меня вообще нехарактерно. Тогда за дело взялся отец Арьки Ливерий Гаврилович, человек очень сильный и обладавший чувством юмора. Он меня на глазах у смеявшейся публики легко скрутил и не оставил мне никаких шансов вырваться. Я был вне себя и "поливал" Ливерия Гавриловича самым изощрённым матом, который остался у меня в памяти со времён работы в норильских гаражах. Вообще-то я никогда не ругаюсь. Что на меня нашло - ума не приложу! Через некоторое время я всё-таки пришёл в себя, и вместе с мамой и папой отправился домой к тёте Асе, у которой мы ночевали. По пути (в метро и автобусе) я вёл себя безобразно, приставал к людям, лез в драку и всё время что-то громко кричал по поводу коленок окружавших нас женщин (восхищался, естественно). Отец был в трансе. Но всё закончилось благополучно. До сих пор я испытываю чувство стыда в связи с тем своим безобразным поступком.
Но тема коленок у меня подсознательно "сидит" в мозгу и поныне. Позднее я сочинил по этому поводу такое стихотворение:

Увы, опять я пленник,
И сладок этот плен!
Готов служить без денег -
Не прячь от глаз колен!

Когда б ты повелела,
Я под твои ступни
Дорожкой лёг бы смело,
Ты только помани!

Щекой бы тёрся страстно
О шёлк твоих подошв -
Ты б знала: не напрасно
И топчешь, и идёшь!

Ведь стал бы я дорожкой -
Ты для себя заметь -
Чтоб бросить взгляд на ножки
Возможность заиметь!..

Ну, что ещё к этому можно добавить? "Каждый по-своему с ума сходит!"? Не знаю. А, может, зря я так? Ведь прекрасные женские коленки действительно заслуживают поклонения. Будь это в моей власти, я организовал бы фотогалерею (а, может, и картинную), которую так бы и назвал: "Коленки". Мужчины там бы, естественно, не котировались!

Я всё ещё под впечатлением фильма французского режиссёра Жака Ривета (Jacques Rivette) "Вздорная красотка", выпущенного в прокат в 1991 году. Речь в нём идёт о творческом процессе создания произведения искусства. Он совсем не такой, каким я это представлял ранее. Я мыслил упрощённо: художник выбирает себе по вкусу натурщицу, сажает (или кладёт) её в позу Данаи или другого персонажа, который хочет изобразить, и рисует то, что предстаёт его взору. Оказалось, что такой механический алгоритм для творчества не годится. Это что-то вроде арифметики по сравнению с высшей алгеброй. Фабула такова.

Престарелый мастер примерно моего возраста (его великолепно играет Мишель Пикколи) - на протяжении десяти последних лет пребывает в творческом застое. Вызвано это тем, что когда-то он предпринял неудачную попытку написать знаменитую древнеримскую проститутку, славившуюся своей несравненной красотой. Это вовсе не была падшая, как мы сейчас говорим, женщина.

Она являла собой что-то типа японской гейши, обладавшей высочайшим интеллектом, богатым внутренним миром и, конечно, сказочной красотой. В качестве натурщицы художник использовал свою когда-то горячо любимую жену. Но на момент создания картины любовь притупилась, и замысел художника без эмоциональной подпитки потерпел крах.

И вот после 10-ти лет творческого застоя художник встречает красивую молодую женщину-писательницу, при виде которой у него вновь пробуждается желание осуществить прежний план. Роль этой женщины замечательно играет актриса Эммануэль Бэар (Emmanuelle Beart). Писательница замужем за молодым талантливым художником и у неё вроде бы нет никаких стимулов позировать кому-то в качестве натурщицы.

Но муж убеждает её согласиться и способствовать созданию шедевра, который может написать лишь этот мастер. Женщина в ярости. Она считает мужа предателем. Но художник уже обрёл власть над ней. Завороженная грандиозностью замысла, она, никому ничего не говоря, рано утром отправляется в мастерскую художника.



Кадр из фильма

Так начинается этот длительный творческий процесс. Он, как я уже обмолвился, совсем не похож на нарисованную мною схему. Художник начинает с эскизов, которые, на первый взгляд, вовсе не имеют никакого отношения к планируемой картине. Он пишет их пером и кистью в тетрадях, на листах бумаги. Поначалу Эммануэль даже не обнажена. И вот наступает момент, когда актриса предстаёт перед художником (и нами, зрителями) неглиже.

Режиссёр не ошибся, тело Эммануэль Бэар - само совершенство! Что только художник с ней не вытворяет, в какие только позы её не сажает и не кладёт! Эскизы, эскизы, эскизы... Кажется, что этому не будет конца. В конце концов, художник впадает в транс: он не до конца изучил свою натуру и готов отказаться от своего замысла, считая, что не в силах его осуществить. И тут вмешивается героиня Эммануэль. Она не согласна отказаться от того, на что с таким трудом согласилась!

Художник продолжает работать. Я не рассказываю о фоне этих событий, участии жены художника и его друзей в творческом процессе: все ждут завершения работы, рождения шедевра. И вот картина готова. Художник показывает её Эммануэль. Она потрясена, ибо узнала в творении одновременно и себя, понятую художником до мельчайших нюансов, и куртизанку, с которой у неё, оказывается, так много общего. Видит картину тайком и жена художника, которая также потрясена воплощением того, что мужу не удалось, когда моделью была она.

Всё это завершается неожиданным образом. Художник больше никому не показывает своего творения. Он замуровывает картину в стену, считая свою миссию выполненной. Никто и никогда об этом не узнает. А друзьям он показывает какой-то ничего не значащий муляж, выдавая его за своё произведение.
Вот такой фильм.

Зема работала техником в его группе. Техник есть техник, и особенных требований он к Земе не предъявлял. И всё-таки иной раз его брало зло.
"Можно подумать, что техник не она, а я," - думал он, подчищая за Земой "хвосты" или бегая вместо неё по этажам, когда вдруг в этом появлялась жгучая потребность, а Зема, как всегда"кстати", оказывалась в легальной отлучке.
"Зема, - обращался он к ней, когда она наконец появлялась. - Когда тебя не было, мне пришлось сделать то-то. Вместо тебя. Ты помнишь, я давал тебе это поручение тогда-то?"
"Конечно, - без тени смущения отвечала Зема. - А вы забыли, что вы же сами меня от этого оторвали и сунули мне сборку ноль-пять? - Кстати, это вовсе не означало, что "старое" задание можно бросить на полдороге. - Кому только не лень, - продолжала с апломбом Зема, - все норовят дать мне задание, а потом за моей спиной обсуждают мои достоинства и недостатки!.."
Он уныло замолчал, а Зема, жестикулируя и заливаясь румянцем, артистично развивала тему собственной значимости. Не зная военных терминов, она безупречно владела техникой обхода, охвата и других видов манёвра.
"...Даже Акиф, который вечно ко всему цепляется, когда я вошла, замер с открытым ртом и говорит: "Девушка, вы новенькая?" - Зема звонко рассмеялась, от чего у него по телу побежали мурашки. - Что вы, Акиф Махмудович, сказала я, просто у меня новая причёска. И он моментально всё подписал. А когда я работала в ГИПРОМОРСТРОЕ, меня специально посылали подписывать у заказчика акты приёмки документации. Говорили: "Против тебя, Зема, никакой заказчик не устоит!"
Он отлично понимал, что нет людей без недостатков. Но всё-таки, для баланса, каждому недостатку, по его мнению, должен соответствовать свой положительный противовес. А с мысленным "взвешиванием" Земы у него постоянно не клеилось: весы упорно кренились в сторону знака минус."Зема на работе? - спрашивал у него по телефону бархатным голосом Его Начальник. - Пусть зайдёт ко мне. Кстати, она тебе после обеда очень нужна?.."
"Не больше, чем всегда. А что?"
"Мне звонил Вагиф, её брат. Говорит, что у их матери сегодня день рождения."
"И..."
"Отпусти. Ничего страшного с нами не случится, я полагаю..."
Он отпускал. И страшного, действительно, ничего не происходило, ибо в той ситуации, в которой все они находились, оно просто не могло бы возникнуть. Как буря в стакане воды...
Всё было проще. И одновременно сложнее.
Зема не пришла, а, можно сказать, ворвалась этаким смерчем в тихое болото размеренной домостроевской жизни конструкторского бюро.
"Это Зема, - сказал ему однажды Его Начальник, указывая на красивую молодую женщину, сидевшую на "гостевом" стуле. - Прошу любить... а это совсем не трудно, хе-хе-хе!.. И жаловать. Правда, по образованию она техник-технолог молочного производства. Но техник есть техник. Бери в свою группу и учи. Ясно? Кстати, Вагиф, её брат, работает на соседнем заводе, ты его знаешь. Вопросы есть?.."

Вопросов было, хоть отбавляй. Но он смолчал. Разговаривать не имело смысла. С приходом Земы жизнь конструкторского бюро преобразилась, словно под вчерашним супом запалили газовую горелку. Конструкторы вдруг стали лазать по горам и играть в футбол, выпускать острые стенгазеты, сражаться в пинг-понг. Всё это было и без Земы, но столкнуть их с мёртвой точки, разбудить спящее царство до неё никому не удавалось.
Единственным, кого ей так и не удалось растормошить, был он, её непосредственный начальник. Может быть, причина крылась в нём самом, но он и не пытался это выяснять. Земе удавалось быть на "короткой ноге" почти со всеми: с технологами, с нормоконтролёрами, с продавцами близлежащих торговых точек, с представителями заказчика и... даже с Его Начальником.
"Очень милая женщина, - говорил ему, довольно улыбаясь после очередной беседы с Земой Его Начальник. - Само воплощение остроумия. Палец в рот не клади, хе-хе-хе!"
Он соглашался, потому что это было действительно так. Но работать с Земой было мучительно трудно. Создавая внешнее впечатление сверхзанятости, она отличалась крайней ненадёжностью и недостоверностью, постоянно всё путала и забывала. И при этом была совершенно неуправляемой, не только ускользая из его рук, но и обидно "щёлкая" его всякий раз по носу.
"Зайди-ка на минутку, - пригласил его в очередной раз к себе Его Начальник. - Как ты смотришь на такое предложение. Сегодня республика провожает в столицу делегацию наших писателей. Нужна эффектная женщина для вручения цветов. Будет телевидение..."
"Да, - коротко сказал он. - Да, я согласен."
Вечером ему крепко досталось за грубую ошибку, допущенную в чертеже Земой в период его отпуска.
Зато на следующий день, подходя к заводской проходной, он невольно подслушал такой разговор:
"Этот, что-ли?.."
"Ага. На-чаль-ни-чек!.. Не везёт Земке. Видела вчера?.. Ну до чего же красивая девка! Оператор, кажется, только её и снимал. А этот... дышать ей, бедной не даёт, совсем заездил!.."
"Ты уже пришёл? - бодро и весело прозвучал в телефонной трубке голос Его Начальника. - Скажи Земе, пусть приоденется и едет в фотографию. На Доску почёта мы её выдвигаем."
"За то, что техник?.."
"Не в технике дело, дорогой! Главное, она - болеющий за наше общее дело человек, активная общественница и, к тому же, хорошая производственница. Разве не так?.."
Он молча положил трубку, у него было много работы.

В подъезде был какой-то непонятный шум. И это беспокоило Миркина. Дело было даже не в том, что в выходной день всегда хочется если не поспать, то хотя бы просто поваляться подольше. Просто он хотел знать: что там, чёрт подери, происходит? Он не торопясь встал и пошёл на кухню. Машинально включил газ и поставил чайник.
Шум продолжался. Неожиданно для самого себя Миркин вернулся в комнату и снова влез под одеяло. С тех пор, как он поселился на пятом этаже, его не покидало ощущение отдалённости и даже какой-то отгороженности от внешнего мира. Выходя на балкон, он видел колышущийся внизу зелёный ковер и медленно перемещающиеся по нему фигурки. Это напоминало аквариум. Все звуки были приглушёнными и нереальными, как во сне.



Миркин, кряхтя, до хруста в костях потянулся. Свист чайника уже почти достиг своей наибольшей высоты. Надо было вставать. Он натянул шаровары и распахнул балконную дверь. Во дворе под его балконом, едва умещаясь в узком проезде, стоял мебельный фургон. Рабочие с брезентовыми лямками на плечах деловито сновали от машины к подъезду.

Миркин облокотился на перила. Солнце приятно жгло спину. Внизу шестеро грузчиков, напрягая мышцы, сосредоточенно вынимали из фургона блестящий, шоколадного цвета рояль. Ножек на нём не было. Рояль, наклонившись, ударил Миркина по глазам золотым снопом отражённых солнечных лучей.

- Какая прелесть! - восхищённо прошептал он, зажмуриваясь. В глазах, переливаясь всеми цветами радуги, таяли концентрично расходящиеся круги.
- Что, сосед?.. Загораешь? - Миркин от неожиданности вздрогнул. На соседнем балконе грыз "казбечный" мундштук отставник Яковлев.
- А ты - "свежим" воздухом дышишь?..
- Ага! - ответил Яковлев, выпуская облачко табачного дыма. - Не спится что-то! Да и "старуня" спозаранку картошку чистить заставила.
- Не знаешь, кому это мебель привезли?
- Саюткин обменялся. Вместо него въезжают.
- Кто?
- А, пёс его знает!

Яковлев зевнул и ушёл к себе. Вокруг машины, словно во всём дворе не было больше свободного места, гонялись друг за другом детишки. Старики-пенсионеры, тесно усевшись на скамейке, как из зрительного зала внимательно наблюдали за событиями. Посреди двора стояла нивесть откуда взявшаяся лохматая собака. Видимо, по образному выражению Марка Твена, для собак на окрестных улицах ничего более интересного не происходило.

Миркину вдруг стало почему-то стыдно. Он пошёл в кухню и снял с огня почти выкипевший чайник. Умывшись, он заварил кофе и, жуя хлеб с колбасой, стал думать о том, какие, должно быть, счастливцы те, у кого есть пианино. С виду он не был музыкальным - тюфяк тюфяком!

Но кто мог проникнуть в его душу?. И кому бы пришло на ум предполагать, что у него вообще есть душа?.. Острая косточка вонзилась в десну, обдав его ощущением резкой и какой-то незаслуженной боли.
- Чёрт бы подрал этот мясокомбинат!..
Как Миркин ни старался, ему никак не удавалось наладить упорядоченное питание. А "сухомятка" к добру не приводила, желудок давал о себе знать, периодически покалывая то там, то тут. Далеко в прошлое отодвинулось детство с мамиными пирогами, пышками, наваристым борщом. А какие она готовила студни, салаты, тефтели, паровые ("невредные"!) котлеты... Детство! О, это по-настоящему целая страна! Счастлив тот, у кого она была, и Миркин, видимо, - из тех счастливчиков.

Вот мама с папой в колючей снежной пурге таскают в розвальни узлы, тюки, какие-то чемоданы. Он, Фима, сидит в уголке саней, сжавшись в клубочек. Переезжаем! Куда? Куда-то!.. Порыв ветра срывает со стен бревенчатого сруба паклю, песок, летнюю ещё пыль и бросает всё это Фиме в лицо. Он хватается ручонками за глаза.
- Что с тобой, мой маленький? Не плачь, родной! Закрой глазки! Закрой!..
Убаюкивая, качаются сани. Вверх - вниз! Вверх - вниз!.. ...Что это? Зажмурившись, он отодвигает в сторону лицо и избавляется от ослепительного солнечного света, отражающегося в полированной дверце красного одёжного шкафа. Красен и натёртый до блеска, чисто вымытый пол новой незнакомой комнаты. Так вот куда они переезжали! Он присаживается на мягком диване и глазеет по сторонам. Всё ново здесь: и свежевыкрашенный масляной краской потолок, и белёный с синеватыми полосами обогреватель отопления русской печи, и неказистая мебель. А главное - звуки за прикрытой дверью. Он слышал их сквозь сон. Это - музыка! Она не из репродуктора, не из патефона. Та музыка не такая, он узнал бы её сразу. Ту музыку он не представлял себе без шипения, придыхания и пришепётывания. А это - совсем другое... Чистая и грустная мелодия тихо плыла по комнате, заполняя собою всё её пространство, под самый потолок. Мелодия была естественна и проста. Как берёза в свете восходящего солнца. Как ручеёк на лесной поляне. Как белочка на сосне...

Мелодия плыла то опускаясь, то поднимаясь, то мягко поворачивая в сторону. В тот момент, когда она готовилась повернуть, её заботливо подхватывали уверенные и внимательно-строгие звуки басов. И, словно не сомневающаяся в своей дальнейшей судьбе, мелодия плыла дальше. Малыш сидел и слушал, весь поглощённый новым для себя ощущением красоты и гармонии звуков. С этих пор в его жизнь вошло что-то большое и глубокое, чего ему раньше явно недоставало. И без чего теперь он больше не мыслил своей жизни, - за слегка прикрытой дверью на фортепиано играл отец... Миркин помнил, как отец сидел за пианино - чуть откинувшись назад и полузакрыв глаза, одна нога - на педали. Он никогда не смотрел на клавиши, только слушал. Слушал самого себя. Слушал то, что шло у него откуда-то из глубины, из сердца.

В бытность ребёнком Миркину казалось, что отец никогда не думает о том, что он играет. Перед его мысленным взором, видимо, каждый раз должна была представать его несложившаяся музыкальная судьба, воспоминания о годах, проведенных в симфоническом оркестре, о блестящих характеристиках на молодого, с абсолютным музыкальным слухом трубача. Может быть, эти мысли имели и цветовую гамму - от ярко-красного до тёмно-фиолетового, в зависимости от воспоминаний. Кто знает? Во всяком случае, музыка отца была необычной, и он ребёнком чувствовал это.

Позднее, когда Миркин сам начал играть, он старался походить на отца, вкладывая в исполнение как можно больше души и чувства. Но ему никогда не удавалось достичь той мощи и глубины, которые были свойственны его родителю. Ефим Абрамович вздохнул и стал собирать со стола грязную посуду. Может ли быть дисциплинированным одинокий человек?
- Э-эх!.. Ну что стоило вечером помыть эти две тарелки? Ничего!
Он вспомнил, как появление новой хорошенькой сотрудницы заставило его какой-то период времени тщательно следить за своей обувью и брюками. Это было хлопотно и обременительно. Пока он с ней не побеседовал. Обнаружив в ней сплошную посредственность, он с облегчением забыл и о ней, и об обуви, и об утюге. Миркин нашёл на столе пару семячек, рассеянно разгрыз их и сплюнул кожурки на пол.
- Совсем обнаглел, братец! Иди-ка лучше в магазин, а то снова неделю голодать будешь! - разговаривать с самим собой он почти привык.

Спускаясь по лестнице, он остановился на площадке третьего этажа, у бывшей двери Саюткиных, задержанный скопившимися на площадке людьми. Стройная, лет двадцати пяти миловидная русоволосая женщина, стоя боком к Миркину, безучастно наблюдала за тем, как грузчики втаскивают в квартиру шкаф.
- Так это вы въезжаете?..
Она живо обернулась к нему.
- Мы. А вы что, здесь живёте? -
Oн был сразу пленён ослепительной улыбкой и утонул в тёмных миндалинах больших карих глаз.
- О! На самой верхотуре! От меня хорошо салют смотреть. Придёте?
- Непременно!
- Вы музыкантша?
- Это вы из-за рояля? - она засмеялась, встряхнув рассыпавшимися по плечам волосами. - Все почему-то так думают. И папуле так когда-то казалось. Нет, я простой, как когда-то говорили, советский инженер.
- А рояль?..
- Мой. А вы, случайно, не играете?
- Немного.
- Ну, вот и славненько! Заходите через пару дней на огонёк! Договорились?
В магазин Миркин летел как на крыльях. Вечером он отправился в ЦУМ и купил новую сорочку.
- У вас сегодня день рождения?.. - спросили его на следующий день на работе. Всю неделю он отмывал и отстирывал весь свой нехитрый гардероб. В квартире не осталось ни одного необметённого угла.

В субботу вечером он позвонил по старому саюткинскому телефону.
- Простите, я даже не спросил вашего имени в прошлый раз. Это ваш сосед с "верхотуры". Вы не заняты?..
- Не считая Артура Хейли. Но он может подождать. Вы хотите зайти?
- Если вы не против.
- Я - за! Папуля, ты не против того, чтобы к нам зашёл сосед? Кстати, сосед, вас-то как зовут?
- Ефим Абрамович.
- А я - Тома. Ну, спускайтесь, мы вас ждём!
Рояль стоял в углу, поблескивая тёмным лаком. "Папуля" с шумом отодвинул кресло, встал из-за письменного стола и, протянув сухонькую ладонь, отрекомендовался:
- Сойреф!
Тома в простеньком, но элегантном халатике походкой манекенщицы проследовала в кухню за чайником. На столе уже стояли три чашки с блюдечками, кизиловое варенье и блюдо с песочными пирожными. Тома села рядом с ним и закинула ногу на ногу. Полы халатика слегка разошлись, открыв маленькую, с царапиной посередине розовую коленку. Есть Миркину не хотелось. Разговор как-то не клеился. Видимо, мешало присутствие "папули".

- Что у вас за рояль? - наконец, решился он.
- "Фёрстер".
- Я даже не припомню таких в продаже.
- А их и не бывает. Только по учреждениям.
- А-а-а!.. Вы разрешите?..

Он с трепетом открыл крышку. Клавиши безмолвно белели в полутьме. Как мебель в неосвещённой комнате. Хотелось щёлкнуть выключателем. Он протянул руку и взял пару аккордов. Против ожидания, звук был чистый.
- Настраивали после перевозки?
- Нет пока. Фальшивит?
- Представьте, ничуть!

Он придвинул стул. Сидя лучше чувствуешь инструмент! Пальцы, словно вспоминая забытые улочки, пробежались по клавишам. Звуки весело, как весенняя капель рассыпались по комнате. Миркин улыбнулся и закрыл глаза. Перед глазами почему-то возникла пленительная поцарапанная коленка. Он взял подряд несколько аккордов, проверяя, как скрипач смычком, верность строя. Тревожный доминантсептаккорд призывно и жалобно ждал разрешения... Пальцы вслепую легли на клавиатуру и повели негромкий и трепетный рассказ о красоте, ласке, нежности... Слегка диссонирующий аккомпанемент подчёркивал эфемерность и хрупкость мелодии. Уставшее от одиночества сердце билось ровно и торжественно. Постепенно мелодия крепла, аккомпанемент обрастал торжественными, бархатистыми басами. Всё увереннее и громче звучала музыка, постепенно превращаясь в гимн! Это был крик души, несбывшаяся мечта о счастьи... Хрупкая мечта! И вдруг, как часто бывает в жизни, резкий диссонанс сломал гармонический рисунок мелодии, исковеркал и безжалостно растоптал с таким трудом взращённый цветок любви... Руки повисли над клавиатурой, словно прислушиваясь к сохранённым педалью разрозненным звучаниям струн. И вот снова из-под дымящихся аккордовых обломков, с трудом поднимаясь слабыми, но чистыми и уверенными ростками новой мелодии, стала возрождаться новая надежда!..

Миркин бессильно уронил руки и открыл глаза. Тома сидела в кресле с А.Хейли в руках. "Папуля" что-то беззвучно считал на калькуляторе за своим письменным столом. Миркин встал и осторожно закрыл крышку "Фёрстера".
- Что же вы? - Тома захлопнула книгу. - Поиграйте ещё!
- Простите... Я немного устал. Спасибо вам за угощение.

Когда он поднимался к себе по лестнице, то уже вновь был спокоен.
"Интересно, а у меня есть на чём поджарить колбасу?" - подумал он, вставляя ключ в замочную скважину.

Сергей сделал пару глубоких, скользящих шагов и сильно оттолкнулся палками. Лыжи шли легко, не очень отдавая назад при толчке. Когда он вышел из города, снегопад только начинался, а теперь снег буквально валил густыми сухими хлопьями, легко рассыпающимися при малейшем дуновении.
"Хорошо, что нет ветра, - подумал Сергей. - В сухую морозную погоду легко случиться "чёрной" пурге!.."
Он оглянулся.
Снежный занавес поглотил последние огоньки городских домов. В густом "молоке" утонули и лыжня, и дорога и даже близлежащие сопки. До рыбацкого посёлка Сероглазка было не больше пятнадцати километров. Сергей специально вышел пораньше, чтобы до встречи Нового года оставалось два-три часа и можно было бы спокойно поболтать с Наташкой за приготовлением винегрета.
В рюкзаке в такт шагам постукивали шампанское с коньяком, под правую лопатку давил острый край консервной банки.
Сергей уверенно шёл вдоль дороги, привычными размашистыми движениями переставляя лыжные палки. Зимой тьма не была такой густой, как летом. Если бы не снегопад, так вообще бы казалось, что на дворе сумерки. Чем дальше он уходил от города, тем тревожнее становилось у него на душе. Всё яснее проступал сквозь снежную пелену милый образ. Светлые локоны, словно золотые сугробы мягко ложились на покатые наташины плечи. Серые, с поволокой глаза смотрели доверчиво и открыто.
Он вздохнул.
При ясной погоде можно было бы выиграть километров пять, спрямив дугу дороги через сопку Крутоберёгу. Подъём туда нетрудный, минут на двадцать. Зато потом затяжной спуск, до слёз из глаз и свиста в ушах. Он любил быстрые спуски с острыми ощущениями опасности, когда любая чуть заметная ложбинка буквально придавливала лыжника к насту, а каждый бугорок превращался в трамплин. И нужно было обладать хорошей сноровкой, чтобы под дробный стук лыж на почти обледенелых застругах спуска удержаться на ногах и не потерять ориентацию с полными слёз глазами на морозном ветру.
"Она где-то здесь, Крутоберёга!.."
Сергей остановился и попытался оглядеться. Со стороны предполагаемого расположения Крутоберёги на него дохнуло морозным порывом ветра. Вначале слегка. Потом чуть сильнее. Скорее всего, именно здесь была седловина.
"Может быть, рискнуть?.."
Он посмотрел на почти занесённую снегом дорогу, едва угадывавшуюся под рыхлым покрывалом. Скоро и она перестанет быть ему ориентиром.
"Была - не была!.."
Он круто свернул в сторону и решительно пошёл по снежной целине, проваливаясь в глубокие сугробы.
С Наташкой он познакомился сравнительно недавно, месяца три назад, когда ворвался в диспетчерскую и заорал:
"Опять Мангруппа? Я вам сколько раз буду говорить, что у меня диск по заклёпкам трётся? Не еду! На ремонт становлюсь!"
Диспетчер смотрела на него широко раскрытыми глазищами. И тут только Сергей сообразил, что она - не Ангелина, а новенькая. Глаза у неё были прямо-таки огромные. В них, словно в зеркале отражался оконный переплёт и сам он, Сергей, в как всегда расстёгнутой гимнастёрке.
"Извините, девушка, я думал, что это Лина меня снова в Мангруппу сунула. Я ей несколько раз говорил, что у меня сцепление буксует, а там - в гору с грузом металла надо переть! У вас жестяно-баночной не осталось? Там бы я смог!.."
"Ну, ты даёшь, парень! Прямо-таки чуть живьём не съел! Давай путёвку!.."
Вечером после смены Сергей опять пошёл извиняться. И узнал, что Наташа живёт в Сероглазке, после школы год работала фасовщицей на рыбозаводе, а теперь вот перешла к ним в диспетчерскую. Он стал забегать к ней почти всякий раз, когда она дежурила. Пару раз вместе катались на лыжах. Однажды ходили в театр на "Льва Гурыча Синичкина". Кино - не в счёт! Словом, сегодняшний вечер должен был многое прояснить и, если бы удалось и захотелось обоим, - сблизить их. Как-никак, Новый год!
Подъём становился всё круче.
Сергей повернулся боком к горе и "лесенкой" уминал рыхлую снежную крупу. Подниматься было трудно. Но это не было неожиданным. Кроме того, он был молод, полон сил и уверенности в себе. Как ни крути, армия даёт жизненную закалку!
Через полчаса подъёма Сергей почувствовал, что гора начинает сдаваться, становится положе. Наконец, он смог повернуться к ней лицом и, всё ещё глубоко проваливаясь, вышел в центр седловины.
Снег продолжал валить без передышки.
Сергей достал сигареты. Спичка приятно обожгла пальцы и, зашипев, погасла. Курить ему нравилось. Как дитя века он, естественно, не мог не знать о вреде курения. И всё-таки любил курить. Ему нравился лёгкий дурман от первой затяжки, особенно после солидной физической нагрузки. И рассудочное, с расстановкой докуривание до "точки".
Сейчас ему почему-то не хотелось ставить точку. Но сигарета кончалась, и надо было продолжать путь. Он надел перчатку и подъехал к краю седловины. В хорошую погоду он не раз бывал здесь и знал место наощупь. Видимости почти не было. Но он помнил, что лыжный спуск начинался от кривой берёзы и после крутого тридцатиметрового участка переходил в относительно пологий длительный сгон по лощине. Вдоль сгона шла линия электропередач. На твёрдом насте спуск без виражей был бы невозможен. Однако, теперь наста нет, и глубокий снег не даст, видимо, развить большую скорость. Так что можно обойтись без поворотов.
Он прошёлся по краю, ища приметную берёзу. Словно слепой, тыкал палкой в белёсую мглу. Вот палка упёрлась в ствол.
"Кажется, она!"
Он опять подошёл к краю. Спуск казался чересчур отвесным.
"Трусишь что ли, брат?.."
Он оттолкнулся и ринулся вниз...
... Очнулся Сергей с ощущением брезгливого неудобства от текущей за ворот воды. Налипший на лицо снег, видимо, успел растаять. А за воротом его было предостаточно. Он открыл глаза и попытался высвободить руку. И тут же вскрикнул от острой боли в подвёрнутой ноге. Лицо моментально засыпал рыхлый снежный порошок, быстро превращавшийся в мелкие капли воды.
"Спокойно! Не паниковать! Думай, брат!.."
Пока он лежал спокойно, боли не было. Сергей попробовал пошевелить пальцами рук и ног. Левые рука и нога действовали нормально. Пальцев правой руки он не ощущал. Видимо, рука затекла. Правая нога отдавала болью при малейшей попытке напрячься.
"Ставим диагноз. Правая рука условно считается здоровой. На ноге крест ставить пока рано: первоначально преполагается вывих..."
Он полежал немного ещё. Надо было попытаться высвободить больную ногу и отстегнуть лыжу. Задник лыжи был под ним, а носок повёрнут назад и, может быть, отломан. Сергей осторожно подсунул под себя левую руку, пытаясь дотянуться до креплений. До левого дотянулся свободно, но отстегнуть не смог: не хватило сил сжать рычаг. Правое крепление было под ногой, зажатой перевёрнутой лыжей. Сергей вытянул руку обратно и, собравшись с силами, попытался откинуться назад. Резкая боль пронзила всё его тело, лицо снова засыпало снегом. Он немного передохнул. В правой кисти появилось покалывание сотен мельчайших иголочек.
"Вот так-то лучше!"
Теперь он уже почти полулежал на подвёрнутой правой ноге. Небольшим толчком ему удалось перевернуться на спину и в воздухе подтянуть к себе здоровую ногу с лыжей.
"Раз - это я! - он легко отстегнул левую лыжу. - Два - это телёнок!.." - переваливаясь на другой бок, он попытался под снегом отстегнуть второе крепление. Мешала боль в ноге. Стиснув зубы, он резко надавил на рычаг и сдёрнул с него "собачку". От боли потемнело в глазах.
Сергей лежал на спине, вытянув обе ноги и тяжело дыша.
"Эх, закурить бы!.."
По засыпанному снегом лицу текли ручейки талой воды, смешанной с потом. К своему удивлению, он нащупал в карманах и сигареты, и спички. Тщательно отряхнув их от снега, он, замирая, разжёг огонь и прикурил.
"Восторг! - он засмеялся и снова повалился на спину. - Никогда бы не поверил, что сигарета может доставить такое блаженство!.."
Он затягивался раз за разом и безудержно хохотал. Хохотал один, в пургу, в горах, с вывихнутой ногой!.. Когда прошёл истерический приступ, он попытался проанализировать ситуацию.
"Как ни странно, лыжи целы. Но на правую ногу рассчитывать нечего. Дай Бог, чтобы был вывих, а не перелом!"
Если бы Сергей был уже у подошвы Крутоберёги, то до Сероглазки оставалось бы километров пять. На одной ноге - это не меньше трёх часов! Сергей зажёг спичку и посмотрел на часы. Часы показывали восемь.
"А что? Я ещё успею!.."
Он сунул руку в сдёрнутый со спины рюкзак. Рюкзак был наполнен бутылочными осколками и сильно пах коньяком.
"А шампанское не разбилось. Ура!!!"
Он высыпал содержимое на снег и вновь уложил в рюкзак всё, кроме кучки битого стекла. Потом поставил рядом лыжи и лёг на них спиной, ногами к спуску. Рюкзак положил на живот. Палки, сложенные вместе, взял в правую руку.
"Ну, поехали, как сказал Гагарин!.."
Он попытался оттолкнуться обеими руками. Снег набивался под ноги, и лыжи выскакивали из-под него, разъезжаясь в стороны. Надо было что-то придумывать.
Сергей слез с лыж и с трудом достал из кармана носовой платок. Потом он крепко связал лыжные крепления. Подумав, размотал с шеи тёплый шерстяной шарф и связал им свои ноги. Взобравшись на лыжи, он вытянул ноги и воткнул в шарф концы лыж.
"Теперь готово. С богом!"
Он оттолкнулся и заскользил вниз. Вначале лыжи шли медленно. Потом всё быстрее и быстрее. Его движение напоминало ход торпеды по воде. Он ничего не видел, так как был вынужден закрыть глаза. Масса снега накатывалась на него и он, пронзая её связанными ногами, летел вниз на "самобеглой телеге". Снег был везде - впереди, сзади, сверху и с боков.
"Сколько же так лететь?.."
Он помнил, что в лощине не было серединных столбов. Все они стояли сейчас справа от него, на боковине оврага. Так что удариться ему было не обо что. Но внизу, у подошвы Крутоберёги стояла избушка лесника. Зимой там никто не жил. И именно этой избушки больше всего боялся сейчас Сергей.
"Спуск на лыжах занимает в хорошую погоду минут десять. Примерно столько же времени потребуется мне сейчас. Значит надо считать до шестисот. Пусть половину пути я уже проехал. Значит, - до трёхсот..."
Он принялся считать. При счёте сто пятьдесят его сильно тряхнуло, сбросило с лыж, и он кубарем покатился куда-то в сторону. Вслед за этим он услышал негромкий треск в отдалении. Потом наступила тишина.
Сергей приподнялся на локтях и сел. Ему потребовалось некоторое время, чтобы прийти в себя. Он протёр глаза.
"Чёрт побери, вот повезло!.."
В пятнадцати метрах от него высился крепкий добротный забор. Рядом с забором валялись разбитые вдребезги лыжи. Он подполз к ним поближе. Потом, цепляясь за забор, встал.
"Стою, а? Видимо, на ноге - просто небольшое растяжение. Так что всё почти в полном порядке."
Он огляделся, ища глазами рюкзак. Рюкзака нигде не было, так же как лыжных палок. Он нагнулся и взял в руки обломок лыжи.
"Сойдёт за неимением лучшего!"
Опираясь на "костыль", он обошёл избушку и оказался на дороге, ведущей к Сероглазке.
"А сколько же времени?"
Он зажёг спичку.
"О! Ещё целых три часа до Нового года! Даже на костылях успею!"
Сергей спокойно закурил сигарету.
Когда он входил в Сероглазку, снегопад почти прекратился, и погода была на редкость новогодняя. А на душе у Сергея было легко и бездумно: так всегда бывает в ночь под Новый год.

У Семёнова болел зуб. Но дело было не в этом. То, что его беспокоило, было хуже зубной боли. Семёнов неожиданно начал рисовать. Женские головки. Одинаковые. Всюду, куда ни прикасалась рука: на полях чертежей, на черновиках расчётов, на страницах справочников, на запотевших окнах в автобусах. И везде была она. Любочка. Из КОСа.



- За что такая напасть? - стонал Семёнов, заштриховывая карандашом только что изображённый им на газете знакомый профиль.
- Что, Миша? Опять?.. - спрашивал кто-нибудь из сотрудников.
- Э-э-э!.. - отвечал Семёнов, делая рукой отмашку, как рефери на старте. И сотрудник отставал. Хуже дело было с зубной болью. И с тем, другим, чему никак не сыграешь отмашку.
- Что же делать? - мучительно думал Семёнов, потирая седеющие виски. Работа валилась у него из рук, несмотря на "поджимающие" сроки.
Решение пришло неожиданно, как всё в этом подлунном мире. Семёнов приободрился. Карандаш вдруг лихо заскользил по ватману, очерчивая чёткие контуры деталей. Листки сборочных спецификаций складывались в стопки, завершая работу по новому узлу.
Сотрудники лишь пожимали плечами, поглядывая на Семёнова издалека. И никто, конечно, не замечал, что между ровными бланками сборочных спецификаций лежат несколько сложенных вчетверо листков писчей бумаги, исписанных убористым почерком...
Через несколько дней Семёнов сдал свою работу в конструкторский отдел стандартизации (КОС). На нормоконтроль. Любочке. А Любочка на него даже не взглянула. Он вернулся к себе и стал ждать.
Начальник выдал ему новое задание. Но ему не работалось. Карандаш уныло лежал на папке с чертежами и покрывался пылью. Исчезли и женские профили. Как будто их и не было вовсе...
Наконец, зазвонил телефон.
- Семёнов, тебя!..
Сердце его затрепетало.
- Товарищ Семёнов? Зайдите за сборкой в КОС.
Голос был ровным и спокойным.
Вернувшись к себе, Семёнов развернул чертежи с подколотым бланком замечаний нормоконтроля.
- Ничего не понимаю... - он продолжал искать. - А, вот оно!
Листки его "признания" были аккуратно расправлены, и к ним тоже был приколот бланк замечаний.
Он стал читать:
"1) Текст написан на бланках формата А4 без рамки и основной надписи. Необходимо дооформить и подписать.
2) Текст не имеет наименования, по содержанию не соответсвует требованиям стандартов на текстовые документы и содержит значительное количество нетехнических выражений, как то: "изнемогаю от переполняющих меня чувств", "схожу с ума", "не представляю себе жизни без вас" и так далее.
3) В тексте отсутствует раздел "Выводы", который я на вашем месте изложила бы так: "А вообще я - дурак, Семёнов! И трус вдобавок. Разве так признаются женщине?.."
Семёнов задумчиво перевернул лист замечаний и одним росчерком нарисовал знакомую женскую головку.
- Любочка? - спросила проходившая мимо сотрудница.
- Из КОСа, - ответил Семёнов.

С этого года у нас в школе профориентация. Есть соревнования такие, когда туристы ориентируются на местности и по азимуту находят правильный путь. Вот и нас хотят сориентировать в жизни, чтобы наши носы, как стрелка компаса, поворачивались в сторону будущей профессии. Например мой нос должен постоянно указывать на пишущую машинку. Вошла я, к примеру, в комнату, где стоит пишущая машинка, и моя голова автоматически отворачивается от присутствующих, а взгляд упирается в угол, где стоит этот печатающий агрегат.
"Что это за бука такая? - удивляются все. - Даже "здравствуйте" не сказала, а сразу глаза на машинку вытаращила!.."
Но это я утрирую, конечно.
Я к своим машинописным талантам, правда, отношусь довольно критически. Но у учительницы я на хорошем счету - четвертная "пять". Поэтому когда к нам на урок однажды пришла секретарь нашего директора Берта Семёновна (а по нашему - просто Берта) и попросила дать ей в помощницы "хорошую девочку" для выполнения "важного задания", то отправили меня.
"Не бойся, детка, - сказала Берта, раскладывая передо мной какие-то списки. - Ты ничего не будешь печатать. Твоё дело диктовать. Понятно? Это списки и адреса тех, кто туда вписан. Нужно срочно напечатать всё это в пяти экземплярах".
И мы принялись за работу. Я с интересом наблюдала за Бертой. Ведь она профессиональная машинистка, то есть идеал, к которому мне надлежит стремиться!
Берта работала быстро, ничего не скажешь: пальцы так и мелькали. Но я вдруг заметила, что в выплывающем из машинки тексте что-то не соответствовало моей диктовке. Я пригляделась повнимательнее. Вместо "Курбанов" Берта напечатала "Тюрбанов", вместо адреса "Асланова, 71" значилось "Гасанова, 31".



Я уже не говорю об обычных грамматических ошибках, которых было предостаточно.
"Берта Семёновна, - нерешительно обратилась я к машинистке, - мы не очень точно спечатываем текст. Есть ошибки!"
"Не отвлекайся, детка, - отпарировала Берта, - не обращай внимания. Пусть исправляют сами. В следующий раз будут знать, как давать нам такую работу!"
И мы продолжили наш, на мой взгляд, халатно-преступный труд. Ведь по изготовленным нами спискам человека невозможно было опознать по фамилии, а зачастую и по адресу. Но "верх техники" продемонстрировала Берта, когда один из листов копирки перевернулся "шерстью вверх". То есть следующий лист получился чистым, а на предыдущем изображение получилось как на языке тарабарского королевства: его можно было прочитать только с помощью зеркала.
"А у них будет зеркало? - спросила я Берту. Она непонимающе сдвинула брови. - Ну, зеркало, чтобы прочитать наш список?.."
"Не болтай глупости. От руки напишут, не баре!.."
Работу закончили быстро, и Берта поблагодарила учительницу за мою "помощь". Только я до сих пор не могу понять: для чего же люди столько времени учатся, чтобы в конце концов достичь такого "профессионального мастерства"?..

"Надеюсь, ты не против?"
Она в знак согласия кивнула.
"Тогда я закурю. - Он глубоко затянулся. - Не поверишь, устал, как собака. Мало того, что все ноги оттоптали, так одна дамочка чуть печень зонтиком не проткнула".
Она иронически ухмыльнулась.
"Не веришь? Рассказывай тебе после этого! Кстати, ужин-то у нас с тобой есть? Или нет?.."
Он заглянул в холодильник, приподнял крышку кастрюли, хлопнул дверцей испарителя. Она испуганно вздрогнула.
"Не боись, на сегодня хватит. Проголодалась, небось?"
Она кивнула. Он чиркнул спичкой и поставил кастрюлю на газовую плиту.
"Представляешь? - Он стянул через голову свитер. Она не отрываясь следила за всеми его движениями. - Что уставилась, не видала?.."
Она потупилась.
"Сегодня премию за экспорт делили, так нам с тобой снова фигу показали".
Она посмотрела в сторону и вздохнула.
"Вот и я то же говорю. Разве это справедливо? Нет, ты скажи, скажи!"
Она посмотрела на него трагическим взглядом, но промолчала.
"Или в прошлый раз, когда я месяц без выходных в испытательном цехе проторчал. Премию кому дали? А?"
Она не ответила.
"Вот то-то же. Даже тебе и то сказать нечего. А им? Да что там говорить! Давай лучше ужинать".


Автор снимка Elvira

Он поставил миски на стол и честно разделил суп поровну. С некоторых пор он предпочитал миски - не бьются и мыть легче.
"Какую выбираешь?" - Он хитро посмотрел ей в глаза. Она смутилась.
"Нет, скажи сама - какую? Ну, ладно, ладно, не обижайся!"
Они сосредоточенно принялись за еду.
"Опять? - она вздрогнула. - Сколько раз можно говорить, что есть надо тихо, не чавкать. Горе с вами, бабьём, ничего не понимаете. Вот у меня есть одна - просто беда! Говорю: что ты шуруешь всё подряд в спецификации? Я тебя сколько учить-то должен? И что ты думаешь? Как новую сборку возьмёт, так всё с начала!"
Он наклонил миску и вылил остаток супа в ложку.
"Всё! А супец-то ничего был, а?"
Она улыбнулась.
"Только не надейся, что я за тобой миску мыть стану. Надо будет, - сама помоешь. Принеси-ка программу, посмотрим, что у нас сегодня по телевизору.
Она принесла.
"Ну, так как: сначала телевизор смотреть будем, или на прогулку пойдём?"
Она бросилась к нему на грудь и завиляла хвостом. Потом кинулась в комнату и принесла в зубах поводок.

Он грыз карандаш и тоскливо смотрел перед собой.
"Что с вами? - говорили все. - Пойдите и всё Ему объясните. И Он поймёт вас. Ведь сам-то он, видимо, не раз бывал в вашей шкуре. И потом... не зверь же!.."
Он молчал. Решиться было трудно.
Было время, когда их считали товарищами. Даже друзьями. Давно это было!
Он посмотрел на лежащий перед ним чертёж. В угловом штампе была каллиграфически выписана Его фамилия. И даже очертания букв фамилии Его Начальника почему-то казались ему чопорными и обидными, навевали безысходную тоску.
Он разыскал спецификацию и занялся составлением перечня сборочных единиц для техника Земы, скучавшей за соседним столом.
"Зема! - робко позвал Он. - Иди-ка сюда. На-ка, милок, раздеталируй. Завтра к вечеру дашь на проверку. Ясно?"
Зема отошла.
Он взглянул на часы. Времени оставалось в обрез.
Его Начальник появился, как всегда, неожиданно.
"Как успехи? Техники все заняты? Работы в плане достаточно? Ну-ну, потом проверю. Зема, есть план? Покажи."
Его Начальник солидно сел, солидно раскрыл сложенный вдвое план. Глаза были солидно посажены за толстые линзы очков, из-за которых они солидно и основательно шарили по мелко написанным строчкам.
"Почему не проставлена трудоёмкость?" - взгляд Его Начальника вскинулся из-за очков лучом сигнального прожектора.
"Я установил срок, - выдержав давление луча, ответил Он. - А трудоёмкость просчитаю по фактической дате и проставлю в конце месяца."



"Это неверно. - Его Начальник нервно нарисовал чёртика на поле чертежа. - Исполнитель должен быть сориентирован полностью. И по фактической трудоёмкости, и по плановой. И стараться её снизить. Так?"
"А разве срок не ориентир? Для исполнителя больше ничего не нужно. А трудоёмкость - моя забота."
Его Начальник снял очки и посмотрел на Него с презрительным недоумением.
"Ты думаешь, что это нужно лично мне? Или шефу? Ошибаешься. Форма отчёта разработана не нами, и соблюдать её должны все. Мы сюда приходим не развлекаться, не играть, а работать. РА-БО-ТАТЬ! Так давай же и будем делать то, что нужно. Будь любезен, приведи в порядок планы работ всех техников и завтра утром покажешь."
Уходя, Его Начальник чуть задержался возле Его стола.
"Кстати, как у тебя дома? Все здоровы?"
"Спасибо, всё в порядке."
"Может быть, нужна в чём-то помощь? Скажи, если нужно!"
"Спасибо, учту."
Дверь за Его Начальником плотно закрылась. Он невольно приподнял голову и посмотрел. Дверь была закрыта солидно, почти впрессована в раму. Он вздохнул. Ему почему-то стало вдруг жаль того времени, когда и Он, и Его Начальник были рядовыми конструкторами и работали на другой территории, в старом дворе.
"Пойдём?.." - таинственно шептал Его Начальник, подходя к Его столу за полчаса до начала обеда.
"Пойдём," - заговорщически отвечал Он.
И они бежали в буфет, а потом весь обеденный перерыв "резались" в нарды. В то время Его Начальнику ничего не стоило во время работы прокатиться на метро до центра за модным диском, а потом нудно распекать техника за то, что он в течение часа второй раз вышел покурить. Уже тогда это просматривалось:
"Мы приходим сюда для того, чтобы РА-БО-ТАТЬ!"
И всё-таки друг к другу они относились тогда совсем по-другому.
Он решительно встал.
"Вы к Нему?" - спросили все.
"Да. К Нему."
В кабинете Его Начальника было уютно, хотя и темновато.
"Садись. - Его Начальник подвинул к Нему сигареты. - Ты мне вот что скажи: Зема работает? Ты следи за ней. Понял? Пусть лучше ненужную работу делает, но работает. Только так! Ясно? Кстати, то, что она делает, это окончательный вариант?"
"Окончательный."
"Алекпер одобрил?"
"Да."
"А с Акифом согласовал?"
"Нет пока."
"Почему? - очки сверкнули неодобрительно. - Пусть оба завизируют. Понял? Пока обе подписи не покажешь, не деталируй. Ясно?"
У Него на душе стало тоскливо, потому что Он договорился, что Алекпер и Акиф завизируют чертежи в кальке, то есть после окончательного оформления. И ещё потому, что Он знал, что спорить с Его Начальником не имеет практического смысла. Он встал.
"Куда ты?" - Его Начальник собирался налить Ему чай.
"Пойду я, дело есть..."
Он шёл по коридору, задумчиво крутя пуговицу пиджака. Под ложечкой давила привычная нудная боль.
"Ну как, отпросились?" - спросили все, когда Он вошёл.
"Нет," - ответил Он. И, помолчав, добавил:
"В конце концов, я не так уж плохо себя чувствую..."

Он даже зажмурился, когда Оно впервые заглянуло в полуоткрытую дверь. Столь ослепительным Оно ему показалось. И как-то сразу всё поблекло вокруг: и рабочие столы, и кульманы, и цветные календари на стенах. Не говоря уже о сотрудницах, на которых он и раньше никакого внимания не обращал. Теперь он мог с уверенностью сказать, что в его жизни взошло солнце. Или, вернее, Солнышко.



Он не искал места под солнцем, Солнышко само его разыскало, и теперь он купался в его лучах, зажмуриваясь, как под упругим душем. Солнышко ходило по коридору, дробно стуча о метлахские плитки тонкими каблучками, и каждый удар маленькой ножки отдавался радостным перезвоном в его сердце. Он и сам бы, пожалуй, не сказал, что именно ему больше всего нравится. Вернее было бы утверждение, что ему нравится абсолютно всё. На Солнышке не было пятен. Во всяком случае, так казалось ему. Поллица было занято прекрасными, как мечта, тёмно-карими глазами, окаймлёнными густыми опахалами чёрных ресниц. Невысокая, но ладная фигурка, перетянутая в талии пояском, казалась самим олицетворением стройности. Аккуратная причёска подчёркивала пропорциональность всех линий этого создания с тёмно-каштановым бутоном головки вверху. Солнышко не только светило, оно и постоянно цвело. И это казалось вполне естественным.

Словом, наступила пора, когда его серая однообразная жизнь вдруг расцветилась всей палитрой солнечного спектра и потекла по солнечным часам. Он ничего не требовал, ни о чём не просил, ни на что не надеялся. Напротив, он даже смущался, когда Солнышко уж слишком к нему приближалось, и едва слышно бормотал какие-то банальные фразы, касающиеся работы. Ему достаточно было уже самого факта, что Солнышко где-то рядом, что оно живёт, цветёт, стучит каблучками, а порой и заразительно смеётся. Иными словами, он довольствовался и отражённым светом.

И вдруг... этого света не стало. Ни прямого, ни отражённого. Он встревожился. Тучи сгустились "очаговыми новообразованиями", как говорят врачи, на ранее безоблачном небе его души. Он потерял сон, покой, аппетит. Он начал курить, а однажды напросился в чужую компанию и с горя напился. Он был замкнут, и ему нехватало решимости кого-то о чём-то расспросить.

И вот однажды, угрюмо сидя за своим рабочим столом, он вдруг встрепенулся, сердце его бешено заколотилось, и он, как угорелый, бросился в коридор. Слух его не подвёл: по коридору действительно шла Она.
- Где же вы?.. - начал он и ту же сбился. - Почему же вас так долго не было видно?
Она улыбнулась.
- Я была в учебном отпуске. Я ведь учусь. Разве вы не знали? А я думала, что вы знаете обо мне всё...

Новогодний голубой огонёк не отличался особой изобретательностью. Табуны танцоров исправно выбивали пыль из дощатой рампы, певцы тянули заунывные, набившие оскомину песни, на высоком постаменте, блестя чешуёй, извивалась женщина-змея.
Пузиков зевнул и прикрыл глаза, мягко проваливаясь в небытие.
Проснулся он от холода, зябко передёргивая плечами. Телевизор зиял тёмным экраном.
"Кто же его выключил?" - машинально подумал Пузиков.
Комната была наполнена мягким серебряным светом, который придавал всем предметам фантастический лунный оттенок.



Пузиков повернул голову и почти без удивления обнаружил, что рядом с ним на диване сидит самая настоящая молоденькая Снегурочка, отдалённо напоминающая одну из его сотрудниц.
"Здравствуй, Зоечка!" - неуверенно поздоровался Пузиков.
"Здравствуйте, Василий Николаевич, - ответила Снегурочка. - Только я не Зоечка. Лучше зовите меня Снежаной."
"С Новым годом, Снежаночка. Ты пришла ко мне встречать Новый год, не так ли?.."
"Как вам сказать?.. Моя задача сделать так, чтобы вы не встретили его без нас."
"Без кого это "без вас"?"
"Без сказочных героев, которые сопровождают вас всю вашу жизнь и про которых вы теперь незаслуженно забыли."
"?!."
"Нечего прикидываться! Вы что же в моём лице Снегурочку узрели? Обрадовались небось, что Зоечка П. к вам на новогоднюю ночь пожаловала. Разве не так?"
"А ты и есть Зоечка П., я тебя сразу по ножкам определил."
"А вы бы лучше не туда смотрели, Василий Николаевич. Вы в душу к себе лучше бы заглянули."
"И что же бы там я бы увидел?"
"Братца Кролика, к примеру. Не того, из которого вам жаркое готовят, а того, кем вы в своё время восхищались за ум его, находчивость, смелость и мастерство. Ведь остался он в вашей душе?"
"Остался. Детство, детство..."
"Или смелого солдата из "Огнива". Только книжного, а не в исполнении Олега Даля, которому вы в душе завидовали, потому что он с Мариной Неёловой целовался."
"Фу, какая ты, право!"
"Такая уж уродилась, не взыщите. А что вы скажете об Алёнушке? Только не о той, про которую Евгений Мартынов душещипательную песню сочинил, и вы под неё Зойкой П. любовались. А которая столько испытаний перенесла, что ваше детское сердечко от сострадания к ним буквально разрывалось."
"..."
"Задумались? То-то! И нечего делать вид, что вам сказка "Морозко" из-за скрытого в ней смысла до сердца доходит. Просто уж больно актриса, исполняющая в одноименном фильме главную роль, на дочку вашего начальника своими глазищами смахивает."
"Гм-м-м!"
"Да и литературные герои более поздних, чем сказки, книг - не в лучшем положении. Разве не так?"
"Чем ты это докажешь?"
"Возьмём, к примеру, Д'Артаньяна..."
"Возьмём!"
"Он же за женщину, даже незнакомую, готов был жизнью пожертвовать! А вы с женщинами мелочные счёты сводите."
"С незнакомыми не свожу."
"А вообще сводить с женщинами счёты - это по-мужски?"
"Ты права. По-мужски - это не обращать на женщин внимания. Чем меньше женщину мы любим, тем легче нравимся мы ей"...
"То-то и оно. До седых волос дожили, а до сих пор не поняли."
"Как это: не понял? Понял!"
"Нет, мой дорогой! Вы - слюнтяй. Вы никогда не сможете нравиться женщинам, зарубите это себе на носу!"
Она ударила пальчиком по переносице Пузикова, и он почувствовал, что пальчик её состоит из чистого, слегка звенящего от удара льда. В страхе он полузакрыл глаза, а когда через некоторое время снова их открыл, то ни Снежаны, ни лунного света в комнате не увидел. Телевизор вновь светился, и под доносящийся из динамика звон хрустальных бокалов секундная стрелка бутафорских телевизионных часов приближалась к цифре 12.
"С Новым годом, с новым счастьем, товарищи!" - сказала диктор центрального телевидения.
"И пусть вам снятся голубые сны," - добавил от себя Пузиков.

Пузиков не был выдающимся деятелем министерства или отрасли. Не был и "краеугольным камнем" ОКБ. И то, что его назначили инженером-конструктором первой категории, вовсе не означало, что он стал фигурой исключительной. Ему не потребовалось перестраиваться под новую должность. Он делал то, что мог, работая без видимых усилий. И этого было достаточно. Его работой были довольны и начальники, и подчинённые и даже жена, постепенно привыкшая к его поздним возвращениям домой. Пузиков не считал себя покладистым малым. Но он не был, пожалуй, и неуживчивым. Во всё, что он делал, он старался внести максимум солидности и порядка. В старое время из него получился бы неплохой коллежский регистратор, а может быть кто-нибудь и повыше.

Пузиков был врагом неопределённости в чём бы то ни было. Неопределённость его нервировала. Например, он нервничал, когда с товарищами по работе ёжился на ветру, словно мокрая курица, и смотрел вдаль, приставив ладонь ко лбу:
- Будет, в конце концов, этот проклятый автобус?.. Или нет?..
В такие минуты он переставал быть Пузиковым. А ему всегда хотелось бы оставаться самим собой. И он порвал со служебным автобусом. А заодно - и с маршрутными городскими. Пузиков начал ходить пешком. Где-то в глубине души он надеялся "уйти от инфаркта". Теперь он вставал чуть свет, завтракал под ворчанье невыспавшейся жены и топал пешком через весь город к вокзалу. Пузиков любил сидеть у окна. Как только поезд трогался, он раскрывал книгу и читал всю дорогу до завода. Изредка он отрывал взгляд от книги и смотрел, сидит ли на своём обычном месте учительница из интерната. Учительница ему нравилась.



Ему вообще многие нравились, причём с годами диапазон нравящихся становился шире. Однако, он никогда не предпринимал попыток установить с кем-то из них даже знакомство. Они нравились ему просто так, не более того. Втайне он даже испытывал перед ними какой-то безотчётный страх. Встретившись с чьим-нибудь взглядом, он пугался и спрашивал себя: "К чему? Ну к чему мне всё это?.." И сам же отвечал: "Ни к чему!" На душе сразу же становилось так радостно и спокойно, будто он одержал над собой крупную победу.
Этот день почти не отличался от остальных. Пузиков с утра распределил работу по техникам и младшим инженерам, поделился в коридоре впечатлениями о выступавшей накануне по телевизору швейцарской фигуристке, спокойно и хладнокровно "отбил" от отдела грозившую ему неприятную и объёмную работу и уже было собирался в штатное время отбыть домой.
- Василий Николаевич! - прохрипел репродуктор громкоговорящей связи. "Опять совещание," - подумал Пузиков и, нажав кнопку, ответил:
- Слушаю!
- Сегодня совещание по рассмотрению технических условий твоего изделия. В восемнадцать. Слышал?..
- Всё ясно, вопросов нет!
На совещании он сидел спокойно, как и положено ведущему инженеру. Изредка вмешивался и затевал перепалку. Он был неплохим работником, и его за это ценили. Пузиков знал, что каждым дельным замечанием он завоёвывает себе балл, как боксёр на ринге. Главное в его тактике - не получать ударов, и тогда победа по баллам почти обеспечена. А для победы не жаль времени.
Время Пузиков считал не часами и минутами, а электричками:
- 19-40 ушла... 20-15 ушла... 20-40 ушла...
В двадцать сорок пять совещание закончилось. До следующей электрички было минут двадцать пять. Пузиков тщательно оделся и вышел на улицу. Собственно, слово "улица" может быть употреблено здесь с натяжкой. Перед ним висела тьма, в которой неслись почти как в мультфильме крупные капли дождя пополам со снегом. Капли хлестали по лицу, разбивались о него и спокойно стекали за шиворот. На душе становилось неуютно. Но неожиданности не было, и погода не вносила беспорядка в мысли и чувства. Всё шло по плану. Пузиков шёл, согнувшись, навстречу холодному ветру. Ноги скользили по глинистому грунту. Кроме дальних огней посёлка, откуда должен был появиться поезд, в темноте ничего нельзя было разобрать. Пузиков знал, что это вряд ли следует признать правильным. Что, видимо, существуют какие-то люди, которые должны заботиться о том, чтобы до станции была асфальтированная дорожка и чтобы по вечерам она освещалась для таких, как он. Но всё это было лишь теоретически. А практически ему куда проще было запланировать себе отсутствие этой дорожки, чем добиваться, чтобы она была. Жизнь убедила его в этом. А потому он безропотно шёл к невидимой железнодорожной платформе, меся грязь и изредка смахивая с кончика носа щекотящую каплю воды.
- Сегодня Женя снова надела эту дурацкую косынку, - вслух подумал Пузиков об учительнице. Он не был с ней знаком, но, тем не менее, знал, что она - Женя, что преподаёт в интернате русский язык, увлекается актёрами кино и телевидения, имеет двоих детей и старушку-маму.
- Всё-таки женщины - дуры! Не знают, что кому идёт...
Он споткнулся и чуть не упал. Проклятая грязь! Он не видел не только тропинки, но и собственных ботинок. Пузиков обернулся. Завод ответил ему гулом цехов и светом сотен огней. Один из этих огоньков был ярче других и... двигался! Пузиков пригляделся внимательнее. Огонёк чертил ровную траекторию над заводским посёлком, быстро продвигаясь в сторону предполагаемой платформы. Пузиков вздрогнул. Его сердце сжалось. Сомнений не было: это электричка!.. Огонёк быстро миновал поворот и теперь мчался прямо на Пузикова, ослепляя его ярким снопом лучей. Пузиков рванулся и побежал в сторону станции. Он мчался, не разбирая дороги, проваливаясь в ямы и спотыкаясь о кочки. "Упаду! - думал он. - Больше не могу! Сейчас упаду!.." И он действительно упал, но быстро вскочил на ноги и, отряхивая с коленей налипшую грязь, стал ждать приближения состава. Дальше бежать не имело смысла, он опоздал. Яркая фара локомотива вырвала из темноты платформу станции и... пронеслась мимо! Не веря глазам, Пузиков смотрел, как в тридцати метрах от него, дробно выстукивая чечётку на стыках рельсов, мимо проносился... товарный состав!
Пузиков машинально достал из кармана платок и вытер мокрое от дождя лицо. Красный огонёк последнего вагона мелькнул и унёсся прочь. Минуты две Пузиков стоял неподвижно. Он не мог заставить себя сдвинуться с места. Наконец оцепенение прошло, и он медленно двинулся к платформе. Всё становилось на свои места. До электрички есть ещё несколько минут, скоро она придёт...

Это стало повторяться, и он встревожился.
"С чего бы оно вдруг?" - подумал он и потянулся к телефонной трубке. Зуммера не было. Впрочем, он не ощутил и пустой в таких случаях тишины. В трубке был какой-то фон. Он дунул в микрофон. Потом стукнул по нему легонько карандашом. И трубка отозвалась лёгким эхом.
"Алло," - неуверенно произнёс он.
"Алло!" - ответила трубка чистым, так хорошо ему знакомым девичьим голосом.
"Это внутренний телефон?" - спросил вдруг он, удивляясь бессмысленности своего вопроса.
"Внутренний телефон..." - отозвалась трубка.
"Но ведь ты..."
"Что я?.." - спросил девичий голос.
"Ты ведь ушла от нас и больше у нас не работаешь!"
"Я ушла из-за вас."
"Я знаю".
"Вы стали пороть чушь. Вы придирались ко мне по любому ничтожному поводу."
"Я не могу этого себе объяснить."
"Вам не нравился мой голос, мои манеры, моя походка..."
"Хватит! - взмолился он. - Ты слишком жестоко мстишь."
"В чём это выражается?"
"Ты преследуешь меня всюду, ходишь за мной в толпе по всему городу."



"Вы это заметили?"
"Я замечаю тебя везде, Ты едешь со мной в метро и троллейбусе. Вчера ты сидела в приёмной директора, когда я пришёл по его вызову. А на днях я заметил тебя сидящей у меня дома на диване в гостиной."
"Вы сразу ушли?"
"Я сбежал!"
"Это на вас похоже!"
Он помолчал. Потом взглянул прямо перед собой и медленно положил трубку.
"Зачем ты всё время висишь передо мной на стенах в виде портретов и являешься мне с экранов телевизоров?" - спросил он сидящую за противоположным столом миловидную зеленоглазую девушку, присутствие которой его уже не удивляло.
"Я такая," - просто ответила она.
Он вдруг засмеялся.
"Что смешного?" - удивилась девушка.
"Просто я вдруг подумал о том, что ты никогда не приходишь ко мне ночью. Не считая снов..."
Девушка не ответила. Она была слишком чиста.
Он положил голову на руки и закрыл глаза. Наваждение навевало сладкую, щемящую душу тоску.
Прозвенел звонок, возвестивший об окончании обеденного перерыва. Конструкторы возвращались на свои рабочие места.
Стол напротив снова был пуст. Он снял телефонную трубку и услышал звонкий зуммер.
Бессильно улыбнувшись, он понял, что не в силах больше бороться.
Ибо никому ещё не удавалось победить свою любовь...

МОСКОВСКИЕ КОМЕДИИ

Глеб и Жанна

Москва, 1999 г.

Жанна видела Глеба каждую ночь. Они сидели друг напротив друга в какой-то немыслимой белой одежде. Белым светом их окружали звёзды, и она долго смотрела на его ослепительный силуэт на фоне тёмного неба. Они сидели вместе то на берегу, и она видела своё такое же светящееся отражение в воде, то возле какого-то античного храма, окружённого колоннообразными кипарисами, которые ни то дремали, ни то стояли на страже, чтобы никто не помешал свиданию. Жанна начинала писать стихи, достав дорожный блокнот. Наверное, ей подсказывал какой-то невидимый голос – возможно, что в воде жили русалки, а храм был жилищем муз. Затем она читала стихи Глебу, а он брал её за руку. А вот они встретились в красных элегантных костюмах, среди огней, в баре, где она работала. Он сидел за столиком, тем временем как двое его друзей нашли девушек, с которыми танцевали. Музыка, которую он находил приятной, наскучила ему. Он смотрел то на пальму, стоявшую возле буфета и менявшую свой цвет от игры огней, то в глаза прелестной официантки. Этой официанткой была Жанна. Её глаза тоже играли огнём. В них читалось веселье, лёгкая беспечность. Одно веселье вызывалось музыкой, головокружительными огоньками, другое – радушным расположением к симпатичным посетителям. Неожиданно в глазах Жанны мелькнула грустинка. Она хотела спросить Глеба: «Вы один?», но потом лучше решила спросить:
- Вы скучаете? А Вы играли уже у нас в казино?
- Нет, но очень люблю игру. Обязательно приду туда, спасибо за предложение, но в следующий раз.
- Приходите, пожалуйста, в выходные. У нас по выходным шоу-программы.
Между ними продолжался интересный разговор, который закончился тем, с чем обычно обращались посетители к Жанне. Она взяла деловой блокнот, где всегда записывала счёт и… написала стихотворение, которое прочитала Глебу. На этот раз она не спала, тогда как то, о чём было рассказано в начале, происходило с ней во сне.
Глеб засмеялся. Это был искренний добродушный смех, который Жанна давно мечтала услышать.
- Вы удивительная девушка, - сказал он, - Жалко, что я с Вами сейчас танцевать не могу. Как Вас зовут?
- Жанна.
- А меня Глеб.
- Глеб, милый, правда, я не сплю?
- Интересно, а если я сплю, то мы друг другу взаимно снимся?
Они засмеялись. Потом они обменялись телефонами, чтобы убедиться в будущем, что они встретились на самом деле. Возможно, скоро Глеб снова придёт сюда.
Прощаясь, Жанна ему сказала: «Заходите к нам в выходные». Глеб ей ответил, что не обязательно в выходные – не обязательно смотреть шоу-программы, главное для него – видеть её.
Скоро они начали видеть друг друга каждый день друг у друга дома, а сейчас они вместе работают в турфирме.


Суперзвёздная пара

Москва, 2000 г.

Был жаркий весенне – летний день (то есть, в конце весны, весёлое такое время). Жанна, девушка лет двадцати, сотрудница турфирмы, вертелась перед зеркалом в холле, сочиняя про себя сценарий экскурсий. Скоро у всех отпуска! А здесь, в турфирме, все такие творческие люди. Вот и Жанна узнала про места, куда ей придётся водить туристов, она про них и сочиняет мысленно рассказ. А вслух, вполголоса напевает какую-то мелодию, иногда звонко смеётся. Тут к ней подходит высокий статный мужчина и говорит:
- Жанна, извините, что я сегодня на Вас орал. Я вообще не люблю повышать голос на дам. Это, скорее, Глеб больше виноват. Совершенно непутёвый парень!
- Что Вы, Валерий Валерьевич, это всё я, - сказала Жанна, - Извините меня, ради бога.
- Вы-то, Жанна, за что извиняетесь, - сказал Валерий Валерьевич виновато, а потом они вместе засмеялись.
Глеб, молодой человек двадцати шести лет, не просто сотрудник Жанны, он – её друг, и они друг друга любят. Валерий Валерьевич – начальник турфирмы, его любят все. Сейчас вы узнаете о нём подробнее. Валерий Валерьевич – человек обаятельный, добродушный, с чувством юмора, ещё он обладает приятным громким голосом и приятной внешностью. В него влюблены все женщины турфирмы, он просто пользуется репутацией Суперзвезды. Он очень увлечён эстрадой и Библией (наряду с романтическими приключениями). Все сотрудники просто аплодируют, когда Валерий Валерьевич рассказывает на общей тусовке очередную библейскую притчу с юмором. В его устах многие притчи становятся, например, рекламой. Ещё, например, он сказал, что человечество, к сожалению, отравлено наркотиками, рассказывая о том, как Адам и Ева пробовали запретный плод.
- Так что, дамы, господа и товарищи, - торжественно и как обычно, громко, произнёс он, - Не будем отравлять себя дальше, а те, кто курит, курите только фирменные сигареты, - прибавил он, элегантно держа в руках сигарету.
Насчёт тайной вечери Валерий Валерьевич сказал, что если бы Иисус и апостолы не выпили лишнего, не было бы трагических событий. Экономистка Магдалина Борисовна, худенькая ундиноподобная дама, всплакнула от такой речи Суперзвезды. Валерий Валерьевич, поднимая бокал (это была вечеринка по случаю какого-то торжества), спел фрагмент из оперы Уэббера «Иисус Христос – Суперзвезда»:
- Все мои невзгоды и печали
Утоплю я в омуте вина,
Всё, что мне казалось раньше смутным, стало ясно,
Жизнь моя прекрасна, пей до дна.
Магдалина повеселела после его исполнения рок-оперы.
- Извините, Магдалина Борисовна, я Вас очень расстроил трагическими историями? – спросил Валерий Валерьевич.
Но Магдалина Борисовна уже аплодировала и восторженно кричала:
- Браво! Валерий Валерьевич, у Вас итак много талантов, а теперь Вы ещё и поёте. Просто восхитительно!
- Давайте, выпьем немного, - призывал Валерий Валерьевич, - Чтобы всем нам было только в радость.
- И всё равно, чтобы всё, что казалось раньше смутным, стало ясно, - красиво закончил мысль Глеб.
Сейчас, после того, как Валерий Валерьевич и Жанна вместе засмеялись, она легко вздохнула и сказала ему:
- Валерий Валерьевич, Вы знаете, я Вас люблю. Честно, я ничего от Вас не требую.
- Но Вы же любите Глеба?
- Вы совсем разные люди. Это интересно – любить разных людей.
- Согласен. А я люблю Магдалину Борисовну.
Магдалине Борисовне, о которой уже говорилось, было, как она говорила сама, два раза по двадцать пять лет. Эта красивая, экстравагантная и вечно юная дама сегодня с утра разыграла Валерия Валерьевича, позвонив в радио – шоу. Он очень оценил этот розыгрыш и, разговаривая со своей коллегой по телефону, красиво засмеялся и сказал ей остроумный комплимент: «Вы сегодня хорошо выглядите, Магдалина Борисовна». На самом деле он с утра её не видел. Но он не ошибся – Магдалина Борисовна действительно отлично выглядела. На ней был парик, напоминающий русалочью причёску. Сейчас она собиралась уходить и смотрелась в зеркало в своём кабинете. Она сняла парик, под ним у неё была такая же причёска, но свои волосы у неё были рыжие, тогда как сегодняшний парик у неё был чёрный. Магдалина Борисовна сегодня пришла на работу в элегантном клетчатом костюме, на шее у неё блестело ожерелье. Оно было достойно её обаятельной улыбки, сияющей на лице почти весь день. Да, сегодня Магдалина Борисовна целый день была в замечательном настроении. Почему, догадайтесь сами. Она напоследок посмотрелась в зеркало с гордостью за сегодняшний день, улыбнулась и подмигнула самой себе.
Что касается настроения Валерия Валерьевича, то его более чем обрадовал и развеселил утренний розыгрыш. Он его волновал в хорошем смысле слова. Валерий Валерьевич тоже долго прибывал в весёлом и солнечном, под стать погоде, настроении. Но сегодня он был очень подвержен эмоциям самого разного рода. Как помните, он потом долго извинялся перед Жанной за то, что повысил голос на неё и Глеба. Хотел их поставить на место как начальник. Но вообще они все между собой очень дружат, и Магдалина Борисовна тоже с ними дружит.
К концу рабочего дня Валерий Валерьевич был настроен на мечтательный лад. Сейчас у него снова было желание веселиться, особенно после того, как рассмеялись вместе с Жанной. Он, как обычно, элегантно закурил во время беседы. Он не знал, что сейчас вышла из кабинета и также элегантно закурила, держа изящными пальцами длинную сигарету, та, о которой он думал весь день и заговорил сейчас.
- Знаете, Жанна, - сказал Валерий Валерьевич, - Мы пойдём с ней вместе на «Русское радио» за призом. Мы по паре очков выиграли. Я – то знал, что это за розыгрыш. Но специально играл, делал вид, что попался. А то у меня всегда же «Русское радио» орёт по утрам и ещё в субботу, когда идёт «Золотой граммофон», ну, где над всеми письмами прикалываются.
Валерий Валерьевич посмотрелся на себя в зеркало с мягкой иронией.
- Мне тридцать три года. Возраст Суперзвёзд – Иисуса Христа и Филиппа Киркорова, - сказал он, - Ну, а я чем не Суперзвезда?
- Конечно, Вы настоящая Суперзвезда, - сказала Жанна, - Я Вас так за глаза и зову.
В этот момент вошла Магдалина Борисовна. Желавшая уйти Жанна теперь не спешила говорить: «до свидания».
- Валерий Валерьевич, - сказала Магдалина Борисовна. Она делала вид, что расстроена своим якобы неуместным розыгрышем, и побледнела как смерть, - Извините, я Вам сегодня, наверное, работу сорвала.
Валерий Валерьевич встал, поцеловал ей руку и сказал:
- Если бы каждый день Вы такие номера исполняли, мы были бы суперфирмой.
- А у нас что, Валерий Валерьевич? Что ещё кроме суперфирмы может быть с Вами? Я хотела вообще сейчас Вам первым делом сказать: «Валерий Валерьевич, давайте, пойдём вместе за очками на «Русское радио», - засмеялась Магдалина Борисовна, - Но думала, так я вообще Вас шокирую.
С работы они действительно отправились за очками.
- Магдалина Борисовна, - сказал Валерий Валерьевич с такой интонацией, с которой обычно читают поэмы или рассказывают красивые легенды, - Я Вас люблю. Это не шутка. Кстати, как Вас называли в детстве?
- Лина, а знакомые из Франции называют Мадлен. Вы что, уже на «ты» хотите перейти?
- Придёт время, будем и на «ты». Знаете, Магдалина Борисовна, я с детства знал, что мне суждено любить самую красивую даму. И тут я понимаю, что это Вы.
- А я Вас всю жизнь во сне видела!
- Магдалина Борисовна, я хочу сделать Вам предложение. Буду Вас на работу возить на «Ауди». А Вы на чём на работу ездите?
- Люблю на роликах.
- Как же, видел.
Возвращались они уже, когда был закат.
- Магдалина, сними очки, они же от солнца, - сказал Валерий Валерьевич, - Нет, тебе они очень идут. Давай, завтра придём на работу в одинаковых очках.
Последний луч заката собирался их проводить в новый день. Где-то появлялись первые звёзды, но ещё не было темно, и можно было разглядеть очень многое. Даже цветы на чьих-то балконах, дразнящие своей яркостью и пестротой и соблазняющие взлететь до незнакомого окна.
- Мадлен, предлагаю нам пойти сегодня ко мне, - сказал Валерий Валерьевич, - Практически, «к нам».
- Согласна, - ответила Магдалина Борисовна, - Все предложения принимаются.
Небо стало тёмно-синим в золотых звёздах и напоминало волшебный шатёр. Наши герои проплывали мимо синеющих зданий, деревьев и скамеек, сопровождаемые необыкновенной музыкой – музыкой тишины, нарушаемой разными шумами.
- Что опять за весёлые вопли?
- А это, Мадлен, возвращаются с футбола. А вон ещё видишь – из театра. Давай, и мы завтра с тобой возьмём билеты в театр.
Недалеко ещё играла музыка. Весёлая продавщица цветов разговорилась со своими покупателями.
- Валера, а когда мы шли мимо тех красивых балконов с цветами, - сказала Магдалина Борисовна, - А потом темнеть начало, я думаю: «Жалко, скрыло их от нас». А здесь я вижу цветы.
Цветы освещались электрическим светом фонаря и цветочной будки. Валерий Валерьевич сказал:
- А я когда видел те цветы на балконах, пожалел, что у меня на балконе цветов нет. Давай, я тебе куплю.
- Спасибо.
- Какие ты хочешь? Гладиолусы?
- Розы.
Они скоро добрались до дома, их руки соединились на букете роз, который они несли вместе.
Прошёл день, потом, естественно, ещё один… И несколько человек, встретившиеся снова после вчерашнего посещения театра, говорили о том, как видели среди входящих в театр зрителей потрясающих мужчину и даму в ослепительно-белых плащах. Они плыли по ступенькам, почти паря над ними. Говорили, что своей стройной походкой они не уступают театральным актёрам. Люди, обсуждающие эту удивительную пару, встретились теперь на карусели.
- А мы с моей девушкой, Жанной, знаем их, - сказал один молодой человек, - Они с нами работают.
Этот молодой человек был Глеб, а люди, поразившие неожиданно воображение театральной публики, как вы понимаете, были Валерий Валерьевич и Магдалина Борисовна.
Когда полёт на карусели закончился, и все собрались просто идти гулять, Жанна сказала новым знакомым:
- Нас Валерий Валерьевич с Магдалиной Борисовной на свадьбу пригласили. А мы вас приглашаем в турфирму, где все мы работаем. Приходите за путёвками.
Свадьбу гуляли в одном новом ресторане. Новобрачные оба были в белых костюмах. Костюм Магдалины Борисовны состоял из прямой юбки и пиджака, накинутого на декольтированную блузку. На груди у Магдалины Борисовны была татуировка в виде звезды, и на ней висела цепочка со звездой.
- Магдалина Борисовна, что это Вы вся в звёздах? – спросила Жанна.
- Наш священный символ не крест, а звезда, - ответила Магдалина Борисовна,- Крест – это смерть, звезда – это рождение.
- А я себе сделал татуировку в виде звезды на животе, - сказал Валерий Валерьевич.
Фоном этой весёлой беседы были крики «горько!», перемешивающиеся с аплодисментами.
- А теперь смотрите иллюзион! – громко, своим хорошо поставленным голосом сказал Валерий Валерьевич, - Видите, стоит фонтан?
Недалеко действительно стоял фонтан в виде плюющегося дельфина.
- Сейчас я буду превращать воду в вино! – объявил Валерий Валерьевич.
Все смотрели в сторону Валерия, твёрдым уверенным шагом приближающегося в сторону фонтана. Он опустил руку в фонтан, и все увидели, что из дельфиньего рта теперь течёт золотой поток вина. Почти все, особенно дамы, завизжали тем пронзительным визгом, каким обычно визжат от неожиданности.
Жанна пропела почти оперным голосом:
- Osanna, Superstar!
Валерий Валерьевич шёл навстречу объятиям невесты, смотревшей на него с гордостью.
- Вот, это вино для тех, кому не хватило, кто нуждается, - с улыбкой, немного посмеиваясь, говорил Валерий Валерьевич, - Правда, Мадлен, нам не жалко?
- Осанна Суперзвёздной паре! – крикнул Глеб.
- Мадлен, правда, - подтвердил Валерий Валерьевич, - Если б не ты, ничего бы не было.
Они обнялись.
- А теперь, если кому-то надо снять похмелье, обнимитесь друг с другом, - сказал Валерий Валерьевич.
Магдалина Борисовна и Валерий Валерьевич соединили руки в магическую замкнутую цепь. Обнимались те, кому казалось, что много вина.
Жанна нашла ещё повод признаться в любви виновнику торжества:
- Валерий Валерьевич, с Вами всегда так много веселья, от которого мы по-хорошему пьяные!
- Нет, не так надо говорить, - поправлял Глеб, - Надо говорить – Валерий Валерьевич и Магдалина Борисовна.
- Мадлен, я теперь чувствую, что за руль могу сесть, - сказал Валерий Валерьевич через несколько минут.
- А я могу на лошади ехать, - сказала Жанна, - Глеб, ты ведь мне обещал подарить на день рождения лошадь?
- А почему не верблюда? – будто бы удивился Глеб, - Мы ведь с тобой на восток поедем.
- А я ещё один фокус могу показать, - сказал Валерий Валерьевич, - Мадлен, я тебя буду распиливать пилой, а потом воскрешать.
- Давайте, выпьем ещё за то, чтобы вы друг друга дома не пилили, - предложила Жанна, - И на работе тоже.
- А я теперь жена начальника, - заявила Магдалина Борисовна, - Меня теперь все слушаться будут. А ну, уважаемые, танцевать шагом марш!
Все посмеялись. А потом действительно пошли танцевать.
- Дело в том, ребята, - говорил Валерий Валерьевич Глебу и Жанне, - Что у нас с Мадлен у обоих такие характеры, что целой эскадрой можно командовать.
- А кто будет командовать дома? – спросила Жанна смеясь.
- Эту возможность дома я предоставлю Мадлен, на работе я командую, - пошутил Валерий Валерьевич, - А вообще можем ещё напоследок выпить за то, чтобы до всего договариваться полюбовно.
- Вино у нас ещё есть, - заметила Магдалина Борисовна, - Обняться тем более можем. А сейчас, танцуя, мы обнимаемся так, что флюиды друг другу так передаются… Нам и не снилось. Глеб, Жанна, вы чувствуете?
Надо ли говорить, что у Глеба и Жанны происходило то же самое.
Потом Глеб и Жанна были в гостях у Валерия Валерьевича и Магдалины Борисовны. Они вели разговоры на кухне, все, кроме Жанны, курили.
- А мне тут снился сон про коварную девушку Рекламу, - рассказывала Магдалина Борисовна, - Пустили слухи, что она соблазнила Валеру. Но я поняла, что Реклама сама всё о себе кричит, и захотела перекричать Рекламу. Я вышла на балкон, включила на всю улицу музыку, даже спеть пыталась. Даже хотела на весь город.
- А сейчас я, дорогая Мадлен, думаю, не прогуляться ли нам на Площадь звёзд, подарим друг другу по звезде, - сказал Валерий Валерьевич.
- А мы вам подарок сделали, - сказал наконец Глеб то, что долго не мог сказать, - Мы заказали ваши статуи сделать.
- С нас ростом? – снова добродушно-иронически улыбаясь, спросил Валерий Валерьевич.
- Средней величины.
- Многие ваши поклонники хотели бы иметь ваши статуи, - сказала Жанна.
- Ну что же, здоровой личности – здоровый культ, - торжественно изрёк Валерий Валерьевич, - А что это за поклонники у нас?
- Наши друзья, с которыми мы в театре познакомились.
В основном дамы влюбились в Валерия Валерьевича, а мужчины – в Магдалину Борисовну. Но были отдельные люди, которые влюбились в обоих вместе.

ну кто смелый признаться, что творчество, писательство для него стало навязчивой идеей?