Откройте свой Мир!

Анонс мероприятия Концерт классической музыки 
Концерт Александра Переселкова (скрипка) в молодежном центре «Родина» 
В марте 2017 в МЦ «Родина» по адресу ул. Социалистическая, 2/1, состоится концерт классической музыки Александра Переселкова. 
Когда: март 2017 
Где: МЦ «Родина», Социалистическая 2/1 
Вход: стоимость билета 500 р
https://vk.com/event140254539

Ушёл Серёжа Иноземцев,
Теперь - Апарнев Михаил...
Слова и музыка - от сердца!
"Союз троих" волшебным был.

Такая им судьба досталась -
Шедевры-песни создавать.
Пусть скажут: "Этакая малость!.."
А вы попробуйте создать.

Их надо вытащить из сердца,
Душою к Богу обратясь,
Благословением согреться
И обрести над звуком власть.

Конечно, Шпак осиротела -
Таких гигантов потерять!
Но жив наш хор - душа и тело
И Валентина - сердце, мать.

Не гаснуть "Голосам Сибири",
Ведь их по всей России ждут.
Звучите, песни, лейтесь шире -
В вас души авторов живут!
Сергей и Михаил - живут!

Прощайте, бийский наш Маэстро,
Неугомонный "Борода".
Осиротело Ваше место...
Надолго? Может, навсегда.

Написано 27-28.08.2012
Автор Валентина Тимофеева, руков. л/о "СКИФ"

Прекрасный фильм о Вашем торжестве, история ваших чувств. Возможен показ фильма на проекторе во время свадебной вечеринке. Все виды фото-услуг, фото-магниты, фото-картины, альбомы свадебные и любой другой тематики. Издательские услуги. Тел. 8-906-942-50-10 Примеры роликов и фото у меня на странице.

С любимой в разладе. Сказали
мне: «Всяко бывает…»


И пиво подали, и водку налили
в стакан,


И дали курнуть, и
сочувственно так покивали,


И вновь повторили, мол, всяко
бывает, братан.


 


От дыма в пивной запотели несвежие
стены…


От водки чумной замирала душа
и мозги.


И вдруг показалось:
единственный я во Вселенной,


Кому нынче утром сказала
жена: «Уходи!»


 


И горе моё горше всех
Хиросим  с Нагасакой,


Чернобыля горше и Бабьего Яра
больней.


И всё Человечество тотчас
должно бы  заплакать


И флаги спустить и завыть над
судьбою моей.


 


Военный оркестр! Подайте
оркестр военный!


И водку подали. «Да
здравствует мир мужиков!» 


Мне вторили: «Пьем!»,
поднимали стаканы степенно:


«Вперед, мужики! Ну, а баб
истребим как врагов!»


 


И пили, и пили. Я вышел на
воздух от драки.


И квартал высокий окутала
липкая тьма,


И словно Титаник мерцала
пивнушка во мраке,


И айсбергом белым навстречу
ей плыли дома.


 

Мы оба неправы, мы оба
неправы,


Когда говорим про любовь и
оковы,


Про злую зависимость и
бестолковость


Всего, что стряслось…


                                        Мы еще не готовы


Уйти в Одиночество как в
постоянство,


В то самое тёмное Вечное
царство,


Где, как говорят, успокоятся
души,


Как парусники, выброшенные на
сушу.


 


Любовь – это жизнь (Извини за
банальность,


За пошленький штамп, как
билет в ненормальность).


Вообще-то не дурень,
вообще-то – нормален:


«Люблю – и живу!» - я почти
гениален.


 


Новее не скажешь. За нас всё
сказали


Медея и Ясон… Ромео с
Джульеттой…


Да мало ли!.. Вон – даже бомж
привокзальный


Пьет «Шипр» с подругою за
туалетом.


 


Там – тоже любовь… Теплотрассная
спальня…


К чему я об этом, о грязном,
о сорном?


Сейчас объяснюсь, но еще
гениальней:


«Любви, понимаешь ли, все мы
покорны:


Сословья и касты, злодеи,
кумиры –


Мы любим – мы люди. При чем
тут оковы?


Нелюбящий – особь животного
мира.


Мы разве готовы? Мы разве
готовы?


 

Любовь - ранение сквозное,
Заряд навылет - из души.
Но рана ноет, ноет, ноет
И затянутся, не спешит.
Хоть говорится: время лечит,
Но доктор этот - шарлатан!
Достаточно случайной встречи,
Чтоб разошлись рубцы у ран…
04.02.2011г

Литературным объединением "СКИФ" подготовлен литературный праздник, посвящённый 120 -летию поэта Осипа Мандельштама. Праздник состоится 30 января , в воскресенье, в 11 часов в Городском дворце культуры. В программе -- жизненный путь юбиляра, стихотворения автора и посвящения ему, гитара, скрипка. Приглашаются все желающие. вход бесплатный.

День снятия блокады

Ну, вот и сняли. Как хламьё.
Блокады хлам свалили наземь.
Мужья ревели, как бабьё,
И бабы вторили им разом.
Ну, вот и всё. Прощай пайки!
И артналетов пунктуальность!
А молодые, старики
Пока не верили в реальность!
А вдруг опять издалека
Ударит немцев батарея?
Как уцелеть наверняка?
И где укрыться побыстрее?
Возможно, и сегодня им,
Уже немногим, еденицам,
Блокадный видится экстирим,
А ночью пайка хлеба снится...
   27.01.2011 г.

Теперь - Домодедово. Список, к сожалению, не в окончательной редакции. Тяжко.
Психоз


Есть ли у террора лик?
Угадаешь как шахида?
Все попали мы в тупик,
Не показывая вида.
Дело в том, что экстремист
Знает точно цель и время,
Он искусен, как артист,
Маскируя свое бремя.
А у нас - глаза в разбег,
Даже друг под подозреньем:
Может, он теперь АБРЕК
Перед страшным преступленьем!
Или женщина! Вон та!
У нее кавказский профиль!
Но...такая красота!
Нет, она не смертик-профи!
И, глазами наобум,
Подозрительно до дури,
Недоверие тем, двум,
Что стоят и нервно курят.
Но они уселись в джип,
Вполне мирно, без эксцессов...
Во! Идет какой-то тип,
Весь неряшлив, как из леса.
Стоп!  Бомжует мужичок.
Ходит. Ищет стеклотару...
Ну, какой боевичок?
Ему выпить бы на шару...
День без взрывов и стрельбы,
Завтра снова двину в люди:
Для поимки! для борьбы!
Кто меня за то осудит?

 

                                        ПОД
НОВЫЙ ГОД


 


 


  Он сидел на больничной кровати спиной к
остальному населению палаты. И если бы кто-то из ее обитателей обладал
философским складом ума, то нам непременно бы показалось: этот нестарый еще человек
повернулся спиной ко всему миру, - столько было одиночества и отчужденности в
самой фигуре больничного постояльца. Постоялец сидел и пил казенный чай из
граненого стакана, пил медленно, экономно и, прежде чем пропустить последний
глоток в желудок, он подолгу по-старчески полоскал рот, издавая при этом
горловое неблагозвучие: «Г-г-ррр-ы-ы-лл-л… г-г-ррр-ы-ы-лл-л…». Будто и правда
пребывал в одиночестве и вел себя как ему удобно.


  А еще он воровал хлеб в общей столовой. Ну,
не то, чтобы воровал… Просто, три раза в день брал со столов намного больше,
чем требовалось и уносил в палату, где складывал в объемный мешок, объясняя при
этом: «Придет мать – унесет. Нам собаку кормить нечем».


  Два раза в неделю Сашку навещала старушка. Она
входила в палату, справлялась о здоровье у каждого ее обитателя и, присев на
кровать сына, всё жаловалась и жаловалась на одно  и то же: на коммунальщиков, рост цен и пьяную
соседку. Еще она жаловалась на то, что начальники сына – «чистые воры», что они
бессовестные люди, которые непременно должны подавиться чужим куском, и пусть
они, забывшие про ближних и Бога, на том свете сгорят на костре из тех денег,
какие они утаили… Мы, жители палаты, вздыхали, кивали головой, сочувствовали и…
выходили в коридор. Почему-то неприятно было видеть, как старуха станет
складывать в сумку ломти хлеба.


   Больничный коридор, в который выходили двери
палат, когда-то объединялся с большим холлом. Должно быть, в другие времена в
холле были искусственные клумбы, а на стенах висели агитационные плакаты и
стенные газеты о вреде курения и алкоголя. Теперь холл и коридор разделяет
деревянная перегородка с большими стеклами, занавешенными материей. Там лежат
люди, с которыми медицинский и немедицинский персонал – от лечащего врача до
санитарки -  почему-то разговаривает на «ты»
и громче, чем требуется. Мужчины и женщины, отделенные друг от друга ширмами,
лежат на узких кушетках, возле которых стоят эмалированные ведра. Половина из
этих постояльцев не имеет одежды и обуви, и если кто-то из них все-таки пробует
встать, накинуть одеяло и дойти до места общего пользования, то обязательно
потерпит неудачу: либо от слабости и отравления теряет равновесие и падает на
половине пути, либо, застигнутый санитаркой, с шумом водворяется на место.


   Долгими зимними вечерами в нашей образцовой
палате ведутся разговоры «за жизнь». Вот и сегодня запасливый и хозяйственный
Сашка, как обычно, недоволен и брюзжит:


-
Я вот, например, не успел лечь в больницу, как ко мне подошла сестра-хозяйка,
протянула листок бумаги и говорит: «Если можете, купите для отделения две
лампочки, моющее средство и прочее. Вот список». Ну, ни хрена, думаю,
обнаглели! Я, значит, работаю, имею полис, и сменяя же еще и деньги дерут! А каких-то
наркоманов, бомжей и алкоголиков бесплатно лечат. Нету у меня денег, говорю, а
она ка-а-к зыркнет! Губы поджала и пошла. Ну, блин, обнаглели сволочи! Да она
все домой тащит. Думаешь, для больницы? Хрен! Кругом вор на воре…


  Я молчу. Спорить бесполезно и не хочется. Выхожу
в коридор, а там – чудо! Стоит красавица-елка на аккуратной крестовине. «Откуда
такая? – спрашиваю у дежурной сестры. Та смеется: «Из лесу вестимо». «А
все-таки?» Оказывается муж одной больной, как только узнал, что жене придется
встречать Новый год в больнице, без лишних разговоров принес елку. Молодые девчонки
уже раздобыли где-то конфеты и нитки и украшают лесную красавицу.


--
Сашка, - кричу я палату, - иди елку смотреть.


-
Что я дрова, что ли, не видел?


   Обитатели холла, те, кого отделили
перегородкой, услышав шум, тоже вышли в коридор. Стоят, держатся за стены. И может
быть, от общей радости и предвкушения праздника, показалось мне – дрогнуло что-то
в глазах этих запитых и исколотых, грязных и голодных людей, а лицах проступило
нечто детское, человеческое, почти утраченное.


  Ночью я долго не мог уснуть. Сашкина кровать
стояла рядом. Он тоже не спал, я слышал это по неспокойному дыханию. Чтобы скоротать
время, я окликнул его вопросом:


-Саш,
а ты почему не женишься?


-А
для чего? Чтобы полквартиры оттяпала?


-
Ну, не все же такие, - говорю, - Зачем же обобщать?


-
Все. Ты просто не нарывался.


Мы
замолчали. Минут через двадцать, когда я уже стал засыпать, Сашка снова
заговорил:


-
Елку-то чем нарядили?


-
Конфетами.


-
Вот придурки! Могу спорить, к утру ни одной не будет – либо бомжи сожрут, либо
санитарка сворует и на них сопрет. Вот увидишь!


  В оконные проемы было видно, как истекала
снегом предпоследняя ночь уходящего года. «С кем встретишь – так и проживешь»,
- грустно перефразировал я новогоднюю примету и приготовился к побегу. Но был
обход и была выписка со строгим предупреждением «Ни капли спиртного!» Я уходил
и со мной прощались однопалатники, медсестры и бомжи.   И елка
прощалась со мной, сверкая в утреннем свете многоцветными конфетами. Напоследок
я еще раз заглянул в палату. Сашка сидел на кровати спиной к двери и допивал
утренний чай, издавая неприятные горловые звуки: «Г-г-ррр-ы-ы-лл-л…
г-г-ррр-ы-ы-лл-л…»…


 


                                                                           
2002 г


 

                                           
РАБСТВО


                                            
(рассказ)


 


 


  Грех сказать, но я мысленно давно уже
похоронил этого парня – слишком долго от него не было никаких вестей. Да и
ждать вестей было не от кого; его отец как-то так  и сказал при встрече: «Подох где-нибудь. И
хрен с ним». А мать… Мать обезножила и страдала невыносимыми болями. На вопрос
по телефону об Игоре лишь плакала и стонала: «Ах, и не спрашивай…Пропал
где-то…Бедный мальчик….» Был еще младший брат. Но у брата есть жена, дети и
огромное желание жить богато. «Где Игорь?» - спрашиваю. «Да мы как-то искали…».
«В милицию ходил?». «Нет. Всё, знаешь, времени не хватает…».


  И вот – знакомый голос в телефонной трубке:


-«…я
сегодня из рабства бежал. Год батрачил, без десяти дней – год. Всю ночь пешком
шел по бурану, замерз, как собака. К тебе можно?                    


  Можно ли ко мне, если я сам живу на квартире?
Вот уже полгода, как сдаю свою за невозможностью оплачивать услуги. Там теперь
чужие люди, а я – с матерью, в ее однокомнатной, и просвета в моей жизни не
видно.


--
Я зайду?


-
Нет, Игорь. Я сам в гостях, - и, словно оправдываясь, советую, - Иди домой,
черт с ним, с отцом. Там мать – мать заступится.


-
Никто  уже  не заступится. Мама скоро год как умерла, мне
люди сказали… А с отцом… Ты сам знаешь, какие нынче родственники…


Знаю.
По себе знаю.


А
еще я знаю, что Игорь – человек другого общества и века: абсолютное дитя,
страдающее наивностью, а непобедимая тяга верить всем и каждому сочеталась с
другой – пить с первым встречным. И мне иногда казалось, что вопрос жизни и
смерти для Игоря предрешен в ближайшем будущем. Во все времена такие люди не
отличались долгожительством, а уж в наше-то… «Хорошие люди Богу нужны», -
говорят о таких верующие. Неверующие – проще: «Мухи не обидит». И, правда, не
обижал: ни человека, ни мухи, ни жены. Помню, как гнала она Игоря по улице,
лупила кривой, тяжелой палкой по спине и приговаривала: «Нажрался, скотина… Ну,
счас придем домой, я тебе устро-о-ою…Умоешься, гад!». «Людочка, Людочка, люди
ведь смотрят… Придем домой – там и бей». Игорь в ту пору пил нечасто. Это уж
потом, как похоронили трехлетнего Сережку, пил почти каждый день; и можно было
видеть, как он вел вечерами домой пьяную женщину и также монотонно бубнил:
«Людочка, Людочка, люди ведь смотрят…». «Ну и хрен с ними!» - выкрикивала
Людочка и вдруг срывалась на плач: «Сереженька, Сереженька, сыно-о-о-ок!
Сы-ы-но-о-че-е-к… Мгорь, возьми пузырь самогонки. А? Ну, не будь скотиной. А?»
Игорь не хотел быть скотиной в глазах любимой женщины.


-
Ты чего ее не пошлешь куда-нибудь?


-Кто
знает? Люблю, наверно…


-Да
за что? Люби себя – пропадешь ведь.


-Она
тем более пропадет, если брошу… Раньше надо было, а теперь, после Сережки, не
могу. Понимаешь, прихожу домой с работы, а она – пьяная. Спрашиваю, на что
пила? Молчит. Открываю холодильник – мяса нету. Неделю мимо охраны вырезку в
трусах проносил, а она пропила. Хотел отметелить, но чувствую – рука не
поднимется. А она, хоть и пьяная, но тоже, видно, что-то чувствует. Сидит
смеется… Давай, выпьем, что ли…


-
Наливай. И все-таки ты – дурак.


-Хватит
об этом.


  После того, 
как Игорь пришел ко мне, оставив дома пьяную Людку и после нашего
разговора, я только однажды еще раз пытался дать ему совет. Но советовать людям
тонко всё чувствующим – дело неблагодарное, с человеком мыслящим – проще, тот
подумает, подумает и, возможно, будет еще благодарен за полезное слово, но
человек чувствующий, да еще влюбленный – глух 
к общему миру. А личный мир Игоря, ради которого он и жил теперь на
свете, еще долго воровала мясо из холодильника и меняла на самогонку, а когда
мужа выгнали с работы за воровство и пьянство, Людочка ушла к другому мужчине.
И жизнь с собой унесла.  


-
Игорь, перестань пить. Найди женщину. С ними интересней, чем с водкой.


-
Где ее взять-то?


-Вон
сколько объявлений в газете.


-Какие
это женщины? Там шалавы.


-Сам
дай объявление.


-
Пошли они все…! Пойдем лучше на кладбище сходим.


  И мы идем. По пути покупаем водки и начинаем
предновогодний обход. Первая, самая крайняя, могилка Сережки. Пьем. Игорь
вытирает слезы. Постояли. Помолчали. И – дальше, вокруг кладбища. Пройдем
несколько метров по сугробам и – опять: наливаем, поминаем, выливаем стопку
водки в изголовье. Здесь друг детства. Затем еще и еще, много… Мор девяностых. Так
и доходим, двое тридцатипятилетних долгожителей, до последней могилы
кладбищенского полукруга, последнего приюта моего старшего брата, теперь уже
ровесника.


-
С Новым годом, дорогие! Мы вас вспомним под бой часов, если проснемся, -
бормочет Игорь по дороге домой.


  Больше мы с ним не виделись. Знаю только, что
отец вскоре выгнал его из дома, и Игорь всю весну, лето и осень жил в бане,
которая стоит на отцовском подворье. Днем батрачил: то уголь кому-нибудь
перетаскает в сарай, то дров наколет, то огород вскопает. Мало ли можно найти
работы за бутылку самогона, пачку сигарет и кусок хлеба?  А вечером пил с кем-нибудь и по темноте, через
забор пробирался в баню. Он иногда звонил мне, если случалось работать там, где
есть доступ к телефону. А потом и звонить перестал…


…И
вот, через год с лишним: «Привет. Это я, Игорь… Я сегодня из рабства бежал…».


   Чем я мог помочь этому вневременному и
несчастному человеку, который как усвоил в детстве, что «Человек человеку друг,
товарищ и…», так  и остался верен себе
самому, точно так же, как был верен своей непутевой жене и погибшим друзьям? Пойдет
немного времени, и вновь найдется какой-нибудь предприниматель, наобещает…. И
поедет мой         Игорь с ним в дальнее
село вносить непосильный вклад в развитие капитализма в России.


   А младший брат Игоря, шустрый мужичок нового
времени, все-таки довершит начатое дело и уговорит отца; и подпишет отец
дарственную, и окончится на этом его грешное существование, как того требуют
законы новой жизни, которую каждый для себя выбирает сам.


 


                                                                   
2002  год

Есть в нашем городе центр с корейским названием  «Нуга-Best», в котором при помощи тепла и вибрации берутся вылечить
всё… Ну, или – почти всё. По крайней мере, как обещают сотрудники
учреждения,  болезни опорно-двигательного
аппарата, а также всеразличные хондрозы 
- проблема нескольких сеансов. Сам же сеанс заключается в том, что
человека укладывают на чудо-кровать, в матрасных недрах которой прокатываются
теплые волны и воздействуют на организм болезного. Основная же привлекательность
Центра – исцеление от недуга дается пациенту бесплатно. То есть, понимаете, -
даром! Вот такие вот ростки коммунизма на почве недоразвитых рыночных реалий!


Понятно, что желающих воспользоваться русско-корейским
альтруизмом – хоть отбавляй. Но вот тут-то и проявляется вся недобрая сущность
рыночно-базарного лохотрона. Методика обмана состоит в следующем: как только
пациенту становится немного легче (эффект «пустышки»), ему тут же предлагают
купить, прям таки, волшебный аппарат под названием «Турманиевый проектор – 200  NM». Принцип действия проектора такой же, как и вышеназванной
кровати, с той лишь разницей, что внутри аппарата вставлены специальные камни,
которые греются и исцеляют при помощи теплоотдачи. Понятно, что пациенты, в
основном, пенсионеры с многолетним стажем, - люди, верящие на слово, а более
того – больные и несчастные, «хватающиеся за соломинку»  имеющие известные накопления («гробовые»). А
аппарат-то стоит всего-ничего – 13 000! И представьте себе – покупают! Правда,
не все. Одна бдительная пенсионерка по-соседски попросила меня узнать, что это
за чудо корейское  - турманиевый
проектор. Я откликнулся на просьбу, задал поиск в Яндексе, приписав к названию
слово «форум». Как и следовало ожидать, кроме рекламы не нашлось ничего! А там,
где были отклики, страницы просто не открывались. Тогда я обратился к
участникам разных социальных и медицинских Интернет-сообществ  с просьбой поделиться впечатлениями, что есть
такое этот самый проектор? Ответы пришли незамедлительно, от насмешливого «Вы
же взрослый человек!», до однозначного – «лохотрон». Но наиболее убедительным
мне показалось недоумение женщины, ученого-химика. Цитирую: «Судя по названию,
аппарат призван что-то проектировать. А вот слово «турманиевый» мне непонятно,
но скажу Вам, как ученый, ни химических соединений, ни металлов с таким названием
в природе нет».


Понятно, что многим пожилым людям Интернет непонятен и
недоступен, а еще понятно, что люди старшего поколения привыкли на слово верить
тем, кто в белых халатах. Советская медицина не знала коммерции и в
недавнем-далеком прошлом определение «советская» относилось больше к слову
«совесть», нежели к названию общественного строя. Сегодняшние пациенты Центра
безоговорочно верили врачам. И на это был сделан расчет коробейников от
медицины.          


Нынче стало модным ругать медиков. Но то, о чем написано –
не дань течению. Совсем недавно со мной произошел такой случай – необходимо
было срочно сделать обследование. Довольно недешевое. А полиса – нет. Так
случилось. Пошел платно, мимо кассы. Обследовали, взяли пробу на очень
страшное. Одеваюсь, подхожу в врачу, протягиваю деньги… Верите? – Не взял. Вот
так вот – не взял и всё! «Тебе самому пригодятся – лечение долгое». Поклон Вам,
милый доктор! Не обеднел бы я от той суммы, если бы Вы взяли. Не в этом дело, -
я будто бы сам стал богаче и добрее. Побольше бы вас, таких!

 


-В последнее время часто
ругают медиков. Кто  - за дело, кто так…
Я не буду ругать, я расскажу Вам свою историю. А вы, уж,- хотите - пишите,
хотите - нет.


Попал я зимой в центральную
городскую больницу в очень тяжелом состоянии. Не буду болезнь называть, не в
этом дело. И все время мне казалось – то не так смотрят, то не так что-то
делают; то санитарка нагрубит. А еще денег много надо для лечения. В общем,
раздражало всё и вся. Ругался, просился домой.


А дома, когда окреп, мысль
пришла: вот лежал бы сей час в «могилевской губернии»… А я здесь сижу, пиво
пью. А на улице –хоть и не весна, но тепло, жить хочется.


Может быть, у медиков и не
так, как нам хочется, может, иногда, правда, грубят, хамят – есть и среди них редиски
– но ты подумай и взвесь, на одной стороне – санитаркина ругань,  на другой – спасенная жизнь. Причем, твоя
собственная. Вот и прикинь сто к носу: что тебе дороже? Медики мне жизнь
спасли, и это – главное, а кто обижается на них – мелочники.


 


 


 


 


 

 


Ночью птицы  кричали  не долго.
Ночью  листья  с берёз  улетали,
нам  от  времени поздних  восторгов
оставляя  каркасы  печали.


 В  мире стало  просторно и гулко.
Слышишь, птицы  садятся  на крышу?
Скажешь  слово -  во всех  переулках
о  прощании   нашем услышат.

Осень  -  время недолгих  прощаний.
Расстаёмся  мы  без обещаний
и  без  слов, что  всегда  говорят…

Что же   птицы  в минуте  молчанья
в  чёрных  перьях на  крышах   стоят?!

Птицу   больную   и в  стае  клюют.
Прежние   други   в лицо  мне  плюют.
Чем   же   я болен,  и  чем заслужил?
Ты  объясни  мне, непомнящий  ветер.


Ветер  ответил  дыханьем живым:
«В  стае  на жить  по законам  благим.
Ты  им   чужой.  Разве  сам  не заметил?»


«Мне  было  некогда. Я  их  любил
неизлечимо», --  так  я ответил.

«Что же  мне делать  теперь без  людей?,
Как   мне  прожить  без  любимой моей?
Ты  научи  меня, Странник  Вселенной».

«Сердце  своё  остуди  и  убей,
Душу  по  чуждым просторам  развей.
Мир  не  един, каждый  край  -- суверенный».

«Нет,  всё  едино,-- вскричал  я  в ответ,--
Верую  в  то, что  до  дальних планет
К  братьям   доносится звон  колоколен,
Верю  в живую потребность  любить…»

« Стая  права  и тебе  не  прожить,---
Ветер  заплакал, ---  слишком   ты   болен…»


 


 


 


 


 


 

Лебединою кожей свело
Угловатое тело природы.
Это ветры скрипят об стекло
Птичьей стаей в глуби небосвода.


Это глас прорастающих вежд
Сквозь туманы раскрашенных мистик.
Это вопль убиенных надежд
Под гремучими ливнями истин.


 Я уйду в проливные дожди,
Не дождусь лебединого снега.
У любимой растает в груди
Романтический образ ковчега.

Но в краю убывающих рек
Разве нужен кому-то ковчег? 


 

Я ожидал: сойдут снега

и разомкнут живые звуки.

И разомкнули берега

бедой повенчанные руки, -

когда сходились две руки

скрипел ноябрь у реки.


И клены инеем цвели,

пока скрипела ось земная,

и смазка на оси земли

смерзалась, время замедляя.


Но все же наступил черед:

вращает землю ледоход;

и берега разняли руки.


Не выдержав круговорот,

с карнизов бросились сосульки!


Цветенье инея увяло,

рождается забытый звук…


 Жизнь начинается с начала

ценой разъединенных рук.