Откройте свой Мир!

06.08.2007 Мэнсон едет в Россию?!

Из неофициальных, но надежных источников нам стало известно, что Мэнсон едет в Россию. Концерт в рамках нового тура должен состояться в ноябре. Подробности уточняются, следите за новостями.

Marilyn Manson - Live Sleep Train Pavilion, Concord, California - 23.08.2007

23.08.2007 Marilyn Manson выступили в Sleep Train Pavilion (Concord, California).

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

TWIGGY RAMIREZ / JEORDIE FRANCIS WHITE

Назван в честь Richard Ramirez и худышки-модели 60х - Twiggy
Настоящее имя : Jeordie Francis White
Дата рождения : 20 Июня 1972
Дом : Fort Lauderdale, Fla
Образование : Перешел в 1989 из JP Taravella High School в Coral Springs, Fla
Родители : Мама - Dana, Отец - неизвестен

Jeordie White был парнем из Флориды, который делал все, чтобы быть самим собой. Бывая в местном клубе находящемся во Флориде он встречает Brian`а Warner`а. Brian имел свой взгляд на Jeordie, он хотел чтобы тот стал частью группы Marilyn Manson & the Spooky Kids, но была одна проблема - Jeordie был участником одной металлической группы "Amboog-a-lard". Marilyn приложил много сил на поиски бассиста, но после встречи с Jeordie все силы были устремлены к Amboog-a-lard, чтобы "забрать" Jeordie. После маленького експеримента с Brian`ом в смешной группе названной "Mrs. Scabtree": Jeordie, его тогдашняя подружка JesSICKa (вокал), многие гитаристы, и Brian на барабанах (вообще-то он играет на чем хочешь), Brian решает, ято наступило время дать пинка Brad`у (Gidget Gein) из-за проблем с героином. Этого было достаточно, чтобы Jeordie стал новым бассистом в группе, который как планировал Marilyn Manson свкоре стал называться Twiggy Ramirez. Теперь с большим успехом "эго" Twiggy вырывается на свободу.


MADONNA WAINE GACY (POGO) / STEPHEN GREGORY BIER, JR.
Назван в честь John Wayne Gacy (a.k.a. Pogo-клоун) и Madonna (певица)
Настоящее имя : Stephen Gregory Bier, младший. (не тот который Steve)
День рождения : 6 марта 1964
Образование : University of Florida, Broward Community College, специализация - компьтерная инженирия
Родители : Мама - Helen Bier; Папа - Gregory Bier
Прозвище : Pogo

Как музыкальный гений, Pogo был найден Brian Warner`ом случайно, Brian увидел этого причудливого типа в каком-то баре. Brian подошел и они завели разговор, и, как ты прекрасно знаешь, Brian предлагает ему присоединиться к их музыкальной группе, но есть одна проблема, у него не было инструмента. Так Pogo сохранил свои деньги, играя во время шоу в солдатики. Так каждый мог знать, что он в группе. Наконец он купил синтезатор. С этого времени он уже стал полноправным участником коллектива.


JOHN 5 / JOHN LOWERY
Настоящее имя : John Lowery
День рождения : 31 июля
Прозвище : John5

В каких группах Джон участвовал до ММN Список этих разнообразных проектов - (менее знаменитые группы) Red Square Black, froSTed, Ryan Downe, Night Ranger, Raven Payne, One Way, Pepperland, Leah Andreone; (более знаменитые) Ozzy Osbourne, kd lang, Lita Ford, DLR Band , Two (с Rob Halford, бывший вокалист из Judas Priest), Salt 'n Peppa, Wilson Phillips, Marilyn Manson.


GINGER FISH / FRANK KENNY WILSON
Назван в честь Albert Fish (людоеда) и Ginger Rodgers
Настоящее имя : Frank Kenny Wilson
Дата рождения : 28 сентября 1966
Дом : Frammingham, Mass.
Обучение : Поступил в 1983, посещал "University of Nevada".
Ненавидит : песенку Scooter'a - "How much is the fishN"

Первая группа Frank'а появилась когда ему было где-то 12 лет и он играл в "Nevada All-State Big Band". Когда он стал "Ginger`ом", он уже был третим ударником в Marilyn Manson, после неназванной drum machine`ы и Freddy-колесо (Sara Lee Lucas). Его первое появление с Marilyn Manson было на шоу Jon Stewart`а, когда их задержали в 1994 за погромы. Он очень скромный, тихий участник группы и известен тем, что никогда не напивался и говорит, что не употреблял наркотики.

Отличнейший клип, впрочем как и все))))

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

И это еще не все))

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

А вот это он снялся для какого-то журнала))

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Marilyn Manson принялся за работу над новым альбомом
Marilyn Manson говорит, что у него уже накопился материал для половины пластинки. В него войдет композиция 'Rebels Without Applause', в которой рассказывается о пути к славе новых групп.
В недавнем интервью Manson сказал: "Я не коплю злость и не ревную к группам, которые крадут мой гром. Я придумал гром и град. Я самый главный. И я приватизирую красную дорожку".
Скандальный рокер также недавно записал композицию 'This Is Halloween' специально для переиздания на DVD мультфильма легендарного режиссера Tim'а Burton'а "Кошмар перед Рождеством" ('The Nightmare Before Christmas').
Marilyn Manson сказал: "Это станет национальным гимном вампиров. Черные трусики во всем мире увлажнятся под мой голос".
Также в число настоящих проектов музыканта входит производство фильма 'Phantasmagoria: The Visions of Lewis Carroll' в Париже и открытие собственной арт-галлереи в Лос-Анджелесе. Плюс к этому музыкант подался в алкогольный бизнес, стартовав собственный бренд абсента, по поводу чего он сказал: "Мы надеемся поспеть к Рождеству, чтобы родители могли налить его своим детям".

Universal Music Russia

Автобиография "Long Hard Road Out of HELL"



Содержание

I. Когда я был червем

1. Человек, которого ты боишься

2. Те, кто отдал себя року, будут повешены

3. Тинейджер-дилетант

4. Дорога в ад устлана отказными письмами

5. Я родился с недостаточным количеством средних пальцев

II. Деформография

6. Проблемные детки

7. Ненасытная рок-звезда

8. Для всех, кто не умер

9. Правила

10. Все за ничто

11. Мы здесь, чтобы увидеть волшебника

12. Плохое обращение, части первая и вторая

13. Превращая фэнов в мясо / Мясо и поклоны

III. Когда я обрел крылья

14. Мечтающий бог (мечты)

15. Антихрист-Суперзвезда

16. Пятьдесят миллионов вопящих христиан не могут ошибаться




1. Человек, которого ты боишься

Меж всех вещей, что могут быть созерцаемы под сводом небес,
ничто не выглядит столь возбуждающим человеческий дух, насилующим человеческие чувства,
вызывающим ужас или восхищение, как чудеса, монстры и мерзости, сквозь которые
мы видим труды природы вывернутыми, изуродованными и обезглавленными. «Истории Чудес», 1561.

КРУГ ПЕРВЫЙ - ЛИМБ

Адом для меня в то время был подвал моего деда. В нем воняло как в общественном сортире
и было невыносимо грязно. Сырой цементный пол был устлан пустыми пивными банками
и прочим дерьмом и не подметался, наверное, с тех пор, когда мой отец был еще ребенком.
Соединенный с внешним миром одной лишь деревянной лестницей,
приделанной к шершавой каменной стене,
этот подвал был запретным местом для всех, кроме деда. Это был его мир.
Болтающаяся на стене выцвевшая красная сумка для клизм ясно говорила о том,
что Джек Энджюс Уорнер абсолютно не волновался о своем суверенитете,
который мог быть нарушен его внуками и прочими посторонними людьми.
У правой стены подвала пристроился обшарпанный белый медицинский шкафчик,
напичканный какими-то коробками,
набитыми всяким барахлом, презервативами, высохшими до такой степени, что их можно было порвать,
взяв в руки, резиновыми перчатками, ржавыми банками от дезодорантов,
а довершал эту нелепую коллекцию игрушечный Монах Тук,
чья голова почему-то была загнана кем-то внутрь туловища.
За лестницей ютилась небольшая полочка, уставленная банками с краской,
в которых, как я позднее обнаружил,
хранилось порядка двенадцати шестнадцатимиллиметровых пленок с порнофильмами.
Одну из стен вершало маленькое окно с настолько грязным стеклом,
что глядя сквозь него, можно было смело почувствовать себя грешником,
взирающим на мир из темноты ада.
Но что больше всего интриговало меня в этом подвале, так это рабочий стол.
Он был старый и небрежно сколоченный, будто его сделали столетия назад.
Покрывал стол кусок темно-оранжевой ворсистой материи,
до безобразия засаленной сотней различных грязных инструментов,
побывавших на нем за долгие годы его существования. Единственный ящик
был неуклюже приделан к этому нелепому сооружению и был всегда заперт.
Над столом красовалось большое грязное зеркало в деревянной раме.
Обычно такие зеркала вешают на двери,
но это было старательно прикреплено к потолочному перекрытию... для чего,
я мог только догадываться. Все это произошло,
когда мой двоюродный братец Чад и я начали наши ежедневные дерзкие вылазки
в тайную жизнь деда. Я был поджарым тринадцатилетним веснушчатым шкетом
с жутким подобием стрижки на голове, он был поджарым двенадцатилетним
веснушчатым шкетом с кривыми зубами. Мы не мечтали ни о чем ином,
кроме как о карьере детективов, шпионов или частных сыщиков.
Мы старались как можно сильнее развить в себе мастерство разоблачать
различные несправедливости и разгадывать загадки. Во-первых, все,
что мы хотели сделать тогда - это пробраться вниз и следить за дедом
без его ведома. Но когда мы начали врубаться, что спрятано в подвале,
наши мотивы несколько изменились. Набеги на святую святых Уорнера-старшего
стали чем-то большим, нежели попытки просто последить за ним.
Почти каждый день мы совершали все новые и дикие открытия.
Я не был дылдой, но если аккуратно становился ногами на дедовский стул,
мог дотянуться до щели между зеркалом и перекрытием.
Там-то я и нашел пачку чудовищных черно-белых фоток.
Они были не из журналов: пронумерованные карточки выглядели
как открытки из почтового каталога. Это были снимки начала семидесятых,
на которых женщины развлекались с половыми органами лошадей и свиней,
похожими на мягкие кожаные штопоры. Конечно, я имел честь видеть Плейбой
или Пентхаус и раньше, но данные фотографии были чем-то совсем иным.
Они были какими-то нереальными - все женщины улыбались солнечными и
невинными улыбками детей-цветов, трахаясь с животными и облизывая их
чудовищные «приборы». Там же мы обнаружили и не менее интересные журналы
Водный Спорт и Черная Красавица. Боясь украсть целый журнал, я взял лезвие
и аккуратно вырезал некоторые страницы. Мы отнесли их в сад и спрятали под
большими белыми камнями, лежащими около дороги.
Годы спустя, когда мы вернулись за ними, они так и лежали в нашем тайнике,
намокшие, грязные и покрытые дождевыми червями и плесенью...
Однажды ранним вечером мы с Чадом, сидя в столовой после очередного
безмазового дня в школе, решили, что пора ознакомиться с содержимым дедовского ящика.
Наша бабка Беатриса пыталась насильно запихнуть в наши желудки свой коронный мясной рулет и желе.
Она была родом из дико богатой семьи, наша дорогая бабуля,
но при этом носила вечно сползающие чулки и парик,
который явно не хотел ровно сидеть на ее голове.
Над столом в ее комнате висел пожелтевший портрет Папы Римского в медной раме.
Импозантное фамильное древо, наглядно показывающее,
что Уорнеры пришли в Америку из Польши и Германии, где они звались Уонамакерами,
висело на стене рядом. Вершало все это большое полое деревянное распятие с золотым Иисусом.
Под кухонным столом наводилось вентиляционное отверстие, ведущее к столу в подвале.
Сквозь него мы могли слышать, как дед сухо кашляет внизу.
Когда я был еще совсем мелким, он был госпитализирован с раком горла, сколько я себя помню,
я так никогда и не слышал его настоящего голоса, один лишь сипящий хрип.
Мы подождали, пока он выберется из подвала, уничтожили мясной рулет,
вылили желе в вентиляционный люк и рванули к лестнице. Мы услышали лишь,
как бабушка прокричала нам вслед: «Чад, Брайен! Не забудте помыть тарелки!»
Мы были рады, что все, что она сделала, так это только закричала.
Обычно, если нас заставали таскающими еду со стола,
болтающими или кривляющимеся, пятнадцать минут,
а то и час на коленях нам было обеспечено.
К тому же под колени подкладывалась швабра, так что покинуть место экзекуции
без синяков и ссадин было практически невозможно.
Мы с Чадом работали быстро и тихо. Подняв с пола ржавую отвертку,
мы начали аккуратно выдвигать ящик до такой степени,
чтобы в него можно было хотя бы заглянуть. Первое, что мы увидели,
был целлофан. Тонны целлофана, в который было что-то завернуто.
Мы не могли даже догадаться, что там могло быть. Чад просунул отвертку глубже...
Там были волосы и кружева. Он сунул отвертку еще глубже и,
ящик выдвинулся окончательно. В ящике мы обнаружили накладные груди,
лифчики, нижнее белье и кучу спутанных женских париков.
Мы начали разворачивать целлофан, но как только содержимое открылось
нашим глазам, сверток с глухим стуком упал на пол.
Может быть, я был еще слишком молод для такого шоу, но то, что я увидел,
было просто тошнотворно. Это были искусственные фаллосы.
Огромные, темно-оранжевые и нереальные, как порноснимки, найденные нами
за зеркалом. Я заставил Чада поскорее запихнуть их обратно.
Но когда мы стали задвигать ящик назад, дверь подвала скрипнула.
Я и Чад замерли на мгновение, но потом он судорожно схватил меня за руку
и увлек под фанерный стол, на котором размещался нехилый макет железной дороги
- одно из хобби деда. Пол под столом был усыпан какими-то запчастями,
искусственным снегом и сосновыми иголками, которые неприятно кололи колени
и локти. Шаги приближались Дед явно не замечал ни нас, ни приоткрытый ящик,
который Чад так и не успел задвинуть до конца. Мы слышали, как Уорнер-старший
шаркает по комнате и сипло дышит через дыру в своей глотке.
Затем раздался щелчок, и игрушечные поезда начали движение по полю макета.
Модные черные ботинки деда остановились прямо напротив нас.
Старик сел на стул. Потихоньку его нога стала постукивать по полу,
как если бы он качался в кресле, а дыхание стало громче звука поездов.
В моей голове промелькнула чудовищная аналогия со старой газонокосилкой,
которую тщетно пытаются вернуть к жизни, однако представить такой звук
исходящим из человеческой глотки было бы под силу не каждому.
После десяти минут, пролетевших как столетие, голос сверху позвал:
«Раввин на ослике! Где ты?!» Это была моя бабка Беатриса.
Поезда остановились, нога перестала отстукивать ритм.
«Джек, что ты там делаешь?!» -кричала она. Дед что-то гаркнул сквозь свою дырявую, глотку.
«Джек, ты можешь сходить к Хини?!» Дед рявкнул еще более раздраженно.
Потом замер на минуту, видимо, обдумывая, идти ему или нет,
а затем медленно поднялся. Мы были спасены... Задвинув ящик,
мы выскользнули из подвала и направились во двор, где хранили игрушки.
Игрушками нашими, кстати, была пара духовых ружей. Помимо слежки за дедом
у нас было еще два хобби: лесок за домом, где мы постреливали по зверям и девчонки по соседству,
к которым мы приставали с подростковыми домогательствами.
Временами мы шлялись по городскому парку, гоняя малолеток,
играющих в футбол, и устаивали перестрелки, порой даже друг между другом.
Чад, кстати, до сих пор ходит с пулей под кожей.
В тот день мы расположились недалеко от дома и стали тренироваться
в сбивании птиц с деревьев. Это было жестоко, но мы были подростками
и не особо обращали внимание на моральную сторону дела.
В тот день я был явно в ударе и даже умудрился подстрелить белого кролика,
выскочившего из кустов. Когда мы подошли к сраженной мишени,
он был еще жив, и кровь сочилась из его глаза, растекаясь по шкуре.
Его рот судорожно открывался и закрывался, зверек глотал воздух
в последних попытках вернуться к жизни.
Впервые я почувствовал сострадание к животному, которое подстрелил.
Я поднял камень и остановил его страдания резким ударом по голове.
Мы вернулись домой, наши предки уже ждали нас в буром отцовском
Кадиллаке Купэ де Виль, его четырехколесной гордости с тех пор,
как он получил работу менеджера в магазине ковров.
Отец никогда не заходил в дом за мной, только если это было совсем необходимо,
и редко разговаривал со своими родителями. Обычно он ждал на улице,
как если бы боялся, что, переступив порог, снова вернется в свое детство.
Наш двухквартирный дом всего в двух минутах езды вызывал не меньшее
чувство клаустрофобии. После свадьбы моя мать перевезла своих родичей
вместе с собой в Кантон. Так вот они, Уайеры
(в девичестве мою мамашу звали Барб Уайер), жили с нами по соседству.
Они были родом из сельской местности штата Вирджиния,
отец (соответственно, мой второй дед) был механиком,
а мать - обычной толстой домохозяйкой. Чад заболел,
и я не приезжал к родителям отца еще неделю.
Однако любопытство относительно тайной жизни деда неуклонно росло.
Чтобы убить время до продолжения нашего расследования,
я играл на заднем дворе с Алюшей, которая по многим причинам оставалась
тогда моим самым близким другом.
Алюша была сукой аляскинского маламута размером с волчицу
с разноцветными глазами: один из них был зеленый, а другой - голубой.
Игры дома, правда, сопровождались у меня приступами легкой паранойи
с тех пор, как мой сосед Марк вернулся на Трэнксгивен Брейк из военного училища.
Марк - пухлый белобрысый парень, и я привык смотреть на него,
как на авторитета, так как он был на три года старше меня и слыл хулиганом.
Мы стали зависать вместе, когда мне было восемь или девять,
в основном потому, что у него дома функционировало кабельное телевидение,
а я очень любил смотреть сериал о Флиппере.
Телик стоял в цокольном этаже, где также находился ящик для грязного белья
и еще какая-то дребедень. После просмотра Флиппера Марк обычно затевал игру типа «Тюрьмы»,
которая заключалась в сажании в этот ящик.
Это была необычная тюрьма: охрана была настолько суровой,
что не дозволяла узнику брать с собой в камеру ничего, даже собственную одежду.
Так вот, когда мы однажды торчали голыми в этом проклятом ящике,
Марк начал гладить меня и даже потрогал за член.
После нескольких таких «заключений» я раскололся и все рассказал моей мамаше.
Она сразу пошла к его родителям, и, хотя они и обозвали меня лгуном,
поспешили сплавить Марка в училище. С того момента наши семьи стали лютыми врагами,
и я всегда чувствовал на себе затаенную злобу бывшего друга. С тех пор как вернулся,
он не сказал мне ни слова, лишь злобно глазел на меня из окна, и я жил в страхе,
что когда-нибудь он придумает страшную месть для меня,
родителей или собаки. Но вот пришло время снова вернуться в дом деда
и продолжить игру в детективов с Чадом. На сей раз мы пребывали в решимости
раскрыть тайну до конца. После изничтожения половины содержимого наших
тарелок, мы извинились перед бабушкой и осторожно направились в подвал.
Еще с верхней ступеньки мы услышали гудение игрушечных поездов. Дед был там.
Стараясь не выдать своего присутствия ни малейшим шумом,
мы осторожно проникли в комнату. Он стоял спиной к нам,
и мы могли видеть его несвежую фланелевую клетчатую рубаху,
из которой он практически не вылезал последнее время.
Воротник стягивал его потную шею. Также не первой свежести эластичная резинка,
удерживающая металлический катетер над Адамовым яблоком плотно
обхватывала горло. Волна страха медленно окутала наши тела.
Спустившись в подвал, мы спрятались за лестницей,
стараясь не вскрикнуть при прикосновении гирлянд паутины,
опутавших все пространство за ней. Из нашего тайника нам было хорошо видно
все, что происходило в подвале. Дед сидел около большого черного трансформатора,
с помощью которого управлял движением поездов.
Я снова перевел взгляд на шею деда.
Пожелтевшая кожа висела складками на костях и мясе,
и я провел параллель с ящерицей. Остальна кожа на лице Уорнера-старшего тоже
отличалась интересной гаммой: серая, как птичий помет, за исключением носа,
вечно красного после долгих лет употребления алкоголя.
Его руки огрубели от постоянной тяжелой работы, а ногти были темны,
как крылья жука. Дед не обращал внимания на поезда,
бешенно носящиеся вокруг него. Его штаны были наполовину спущены,
один из журналов красноречиво раскрыт на коленях. Он тяжело дышал и быстро
двигал правой рукой вверх-вниз. В то же время,
сжимая в левой руке желтый клетчатый платок, он вытирал слизь,
выделяющуюся из его горла. Мы знали, что он делает, и нам захотелось дать деру
прямо сейчас, но мы вжались в узкое пространство за лестницей
и не могли сделать ни шагу. Внезапно его сип прервался
и дед развернулся на стуле в нашу сторону. Наши сердца замерли.
Он встал и штаны сползли до лодыжек. Мы вжались в стену
и больше не могли смотреть на то, что он делает.
Я был готов кричать. Тысячи диких, извращенных картин пронеслись в моем воображении.
Кашлянье, сип и шарканье ногой начались снова и мы смогли выдохнуть.
После нескольких томительных минут жуткий шум донесся из его глотки.
Создалось ощущение, будто кто-то повернул ключ зажигания у многотонного грузовика.
Я отвернулся в тот момент, когда белый поток спермы брызнул из его
желтого морщинистого пениса, словно внутренности из раздавленного таракана.
Когда я осмелился посмотреть вновь, он уже вытирал свое «хозяйство» тем самым платком,
который использовал для удаления мокроты из горла.
Мы дождались, пока он уйдет из подвала, и выскользнули следом,
поклявшись никогда больше не посещать это адское место.
Возвращаясь домой, я поведал предкам, что случилось. Мне показалось,
что мать поверила мне меньше, чем отец. Однако позже она рассказала,
что много лет назад, когда дед еще работал водителем грузовика,
он попал в аварию. Когда врачи раздели его в больнице, случился конфуз:
они обнаружили женское белье под обычной рабочей одеждой.
Когда мы подъехали к дому, я сразу же направился на задний двор к Алюше.
Она лежала на траве, блюя и биясь в конвульсиях. Когда приехал ветеринар,
мой лучший друг был уже мертв. Врач сказал, что ее отравили. Я улыбнулся сквозь слезы.
Я знал, чьих это рук дело.


2. Те, кто отдал себя року, будут повешены

Бранен Уорнер был неприметным подростком. Тощий как ветка.
Я в любой момент мог прийти к нему домой и послушать что-нибудь типа Queensryche,
Iron Maiden или Judas Priest.
Я был большим знатоком в этом деле, нежели он. Я даже не предпологал,
что увлечение хзви метал сподвигнет его стать тем, кем он является сейчас.
Наверное, он просто счастливчик.

Нейл Рабл, выпускник Школы Христианского Наследия 1987-го года.

Брайен Уорнер и я учились в одном классе Христианской Школы в Кантоне, Огайо.
Мы оба сопротивлялись религиозному прессингу со стороны преподавателей.
Он еще и тогда представлял себя сатанистом. Я отвергала саму идею Бога и Сатаны,
потому что изначально была агностиком, но недавно я стала ведьмой.

Кэлси Восс, выпускница Школы Христианского Наследия 1987-го года.

Я спрашивала Мэрилина Мэнсона: «Действительно ли я подтолкнула тебя на какие-то
поступки в твоей жизни?» До сих пор я думаю: «Неужели то что я делала,
я могла сделать по-другому?»

Кэролайн Коул, преподаватель Школы Христианского Наследия.

Джерри, иногда мне кажется, что мы уже катимся к Армагеддону.

Рональд Рейган. Из беседы с Преподобным Джерри Фарвеллом.

Конец Света все не наступал, несмотря на пророчества.
Мне промывали мозги на религиозных семинарах каждую пятницу в Школе Христианского Наследия,
доказывая, что все признаки Конца Света налицо.
«Вы узнаете, что Зверь уже выбрался из Преисподней,
поскольку услышите адское лязгание его зубов», - могла выдать миссис Прайс перед
рядами вжавшихся в парты шестиклассников. «И все, дети и родители,
будут страдать. Те, кто не носят метку, его номер,
будут обезглавлены перед своими семьями и соседями.»
На вершине своего монолога миссис Прайс могла сделать паузу,
покопаться в папке со снимками апокалипсиса и извлечь наружу фотоснимок
штрих-кода с номером 666. Это означало, что мы уже подошли к Концу Света:
штрих-код был знаком Зверя, предсказанным в Откровениях.
Мы должны были знать, что автоматы в супермаркетах настроены так
чтобы контролировать человеческий разум.
Они предупреждали, что скоро эти сатанинские штрих-коды заменят деньги,
и каждый, кто будет носить знак на руке, получит все.
«Если вы отвергните Христа, - продолжала миссис Прайс, - и сделаете себе
эту татуировку на руке или макушке, вы останетесь живы,
но будете потеряны навеки», - она поднимала карточку с изображением Иисуса,
спускающегося с небес и произносила: «жизнь».
На других семинарах она показывала карточку с газетной вырезкой,
на которой был изображен Джон Хинкли, совершивший в свое время покушение на Рональда Рейгана.
Она могла держать ее и читать из Откровения тринадцатого:
«Поймите номер Зверя: это человеческий номер, и этот номер - 666»
Факт, что сочетание шести букв во всех трех именах Рейгана и есть тот же самый знак,
означал, что Антихрист уже пришел на землю и мы должны готовиться
к пришествию Христа и молиться.
Мои учителя считали это неоспоримым фактом, предсказанным в Библии.
Они свято верили. И это было наглядно видно в их ежедневном предвкушении апокалипсиса,
в том, как они были уверены, что должны быть спасены -умереть,
но жить на небесах, свободными от страданий.
Тогда же у меня начались ночные кошмары, продолжающиеся и поныне.
Я был запуган рассказами о Конце Света и Антихристе.
Я был охвачен этими страхами, просматривая фильмы «Изгоняющий Дьявола» и «Омен»,
читая книги «Столетия» Нострадамуса, «1984» Джорджа Оруэлла и новеллу по фильму «Вор В Ночи».
В комбинации с еженедельными мучениями в Христианской Школе
все это делало апокалипсис настолько реальным и близким,
что я постоянно сталкивался с мыслью, что произойдет, если я узнаю,
кто Антихрист на самом деле. Что если и я ношу этот проклятый знак на себе,
под кожей или на заднице. Что если я сам Антихрист?

КРУГ ВТОРОЙ - ПОХОТЛИВЫЙ

Несмотря на все ужасы, которыми нас пугала миссис Прайс,
я начинал осознавать, что испытываю к ней тупое сексуальное влечение.
Наблюдая ее, входящую в класс словно сиамская кошка, ее пухлые губы,
эффектную стрижку и шелковые блузки, ее «трахни меня»-тело и
«воткни мне в задницу»-походку, я врубался, что за христианским фасадом
скрывается темпераментнейшая женщина. Я был епископалианцем,
но для нашей школы это не имело значения. Это не останавливало миссис Прайс.
Однажды она начала урок, спросив: «Есть ли хоть один католик в классе?»
Никто не ответил, и тогда она погрузилась в долгие разглагольствования
о различиях между католической и епископальной церковью.
Она рассказывала о неправильной интерпретации Библии и фальшивых идолах,
в частности Деве Марии. Я сидел офигевший, не зная, на кого мне обижаться -
на нее или моих предков, взрастивших меня епископалианцем.
Также нас посещали заезжие лекторы, которые дружно рассказывали,
как они были проститутками, наркоманами и черными магами, пока не нашли Бога,
выбрали его путь и родились заново.
Все это напоминало вечеринку Общества Анонимных Сатанистов.
Порой они предлагали каждому из нас подняться на кафедру,
воздеть к потолку руки и быть спасенным. Я частенько думал, мог ли я это сделать,
мог ли встать перед всем классом и объявить, что чист,
честен и праведен. Местом, от которого я просто тащился, был каток для роллеров.
Я мечтал стать чемпионом по роликам и упросил предков ссудить
мне сумму в четыреста баксов для покупки умопомрачительных коньков.
Моей партнершей по катанию была Лайза, хрупкая девчушка,
ставшая моим первым разочарованием. Она была из очень религиозной семьи.
Ее мать работала секретарем у преподобного Эрнеста Энгли,
одного из самых жутких телевангелистов нашего времени.
Наши катания с Лайзой обычно заканчивались употреблением «суицида»
- безумного коктейля из колы, 7up и пива, после чего мы шли в церковь Энгли.
Преподобный был одним из самых страшных людей,
которых я когда-либо встречал: его абсолютно прямые зубы блестели,
как надраенный кафель, челка, уложенная на макушку, напоминала шапку из волос,
вытащенных из сливного отверстия в ванной,
он всегда носил синий костюм и ярко-зеленый галстук.
От него за версту несло искусственностью во всем,
начиная с внешнего вида и заканчивая именем, которое при желании можно было
произнести как Ирнест Энджел, то есть «убежденный ангел».
Каждую неделю он собирал целое варьетте убогих людей на сцене
и выставлял их напоказ миллионам телезрителей. Он мог положить руку на ухо
глухого или глаза слепого и сказать что-нибудь типа «Злой дух выходит»
или «Скажи, детка». В апогее шоу присутствовавшие бросали на сцену деньги.
Это был дождь из тысячи четвертаков, серебряных долларов,
не говоря уже о совсем мелких монетах. Стены его церкви украшали
пронумерованные литографии с изображением жутких сцен типа
четырех всадников апокалипсиса, скачущих на закате по городку вроде Кантона,
оставляя за собой кучу перерезанных глоток. Службы длились по пять часов,
и порой меня затаскивали в отдельную комнату,
где проводились специальные семинары для молодежи.
Там высказывали недовольство, что я развращаю других подростков тем,
что слушаю рок, говорю о сексе и вообще уделяю слишком много внимания
преходящим радостям материального мира.
Лайза и ее мамаша были очарованы этой церковью в частности потому,
что Лайза с детства была полуглухой,
а Преподобный восстановил ей слух в течение одной службы.
Каждый раз, когда они подвозили меня домой после служб, я представлял,
как мамаша Лайзы моет дома руки, потому что она меня касалась.
Это меня несколько угнетало, но я все равно таскался с ними,
поскольку это был мой единственный шанс быть с Лайзой вне катка.
Однако скоро наши отношения прекратились.
Я понял, что создал себе идеал, забыв о том, что все далеко не идеальны.
Это случилось, когда мы ехали домой из церкви,
болтая на заднем сиденье мамашиного авто. Лайза начала прикалываться
какой я тощий и я заткнул ей рот ладонью. Она продолжала смеяться
и выплюнула комок зеленых соплей в мою руку. Моя любовь была разбита.
Я увидал монстра за маской. До сих пор помню зеленую жижу меж своих пальцев
и смеющееся лицо Лайзы. Крушение иллюзий продолжалось.
Однажды я принес в школу фото, которое моя бабка Уайер сделала в самолете
при перелете из Западной Вирджинии в Огайо.
На фото получился ангел, летящий сквозь облака.
Я хотел поделиться со своими учителями тем чудом, которое видела моя бабка.
Они не поверили мне, сказав, что это монтаж, и отправили домой,
обвинив в богохульстве. Это была моя самая честная попытка присоединиться
к их христианским идеям, к их вере, и я был жестоко за нее наказан.
Это подтвердило все мои опасения - я не могу быть спасен, как многие другие.
Я покидал школу, трясясь от страха, что мир закончится, я так и не попаду на небеса,
а значит, и никогда не увижу своих родителей после смерти.
Но шли месяцы, и мир, а с ним и миссис Прайс, и Брайен Уорнер,
и новообращенные проститутки оставались целы и невредимы.
В конце концов я начал недолюбливать Христианскую Школу и сомневаться во всем,
что я говорил раньше. Мне становилось ясно, что страдания,
об освобождении от которых они молятся - это страдания,
которые они сами взяли на себя и пытаются втянуть в это нас.
Зверь, которого они боялись, жил в них самих.
Этот Зверь был создан их собственным страхом.
Зерна осознания самого себя благополучно пустили во мне корни.
«Дураками не рождаются, - напиcaл я однажды в своей тетрадке по этике, -
дураки растут и подпитываются институтами типа Христианства.»
В тот же день после ужина я поведал обо всем предкам.
«Послушайте, - сказал я, - я хочу ходить в обычную школу.
Я не .хочу принадлежать этой школе. Все. что мне нравится, они ненавидят.»
Они ничего не могли на это сказать.
Не потому что они хотели видеть во мне семинариста,
просто они хотели, чтобы я вырос приличным человеком.
Обычная школа рядом с нами была не самым хорошим местом.
Но мне надо было туда идти.

КРУГ ТРЕТИЙ - ПРОЖОРЛИВЫЙ

Во мне рос бунтарь.
В Школе Христианского Наследия я не мог выложиться на полную катушку.
Это место держалось на законах и конформизме.
Там даже были странные правила ношения одежды:
по понедельникам, средам и пятницам мы должны были надевать синие штаны,
белую рубашку и что-нибудь красное по вкусу.
По вторникам и четвергам мы носили темно-зеленые штаны,
белую или желтую рубашку. Если волосы касались ушей,
они должны были быть немедленно подстрижены.
Все были словно из инкубатора и о какой-либо индивидуальности,
читай-выпендреже, не могло идти и речи. Начиная с двенадцати лет
я начал затяжную кампанию по изгнанию самого себя из школы.
Начал ее невинно - с конфет. Я очень хотел прикоснуться к запретному плоду.
В данном случае под запретным плодом я имею ввиду шоколад,
который нам почему-то запрещали наравне с алкоголем, сексом,
наркотиками и порнографией. И алкоголь, и конфеты, за исключением пироженных
Литтл Дебби, подававшихся в школьной столовой,
проносились в школу контрабандой. Я стал затариваться конфетами в соседнем маркете
и старательно впаривал их одноклассникам во время ланча.
Мое преступление оказалось недостаточно тяжким, так что я остался в школе,
получив лишь строгий выговор. Моим вторым проектом стал журнал.
Я назвал его Стюпид, то есть Тупой. Его талисманом был парень,
ничуть не похожий на меня: с лошадиными зубами, большим носом и в бейсболке.
Я продавал журнал по двадцать пять центов. Это была чистая прибыль,
так как ксерокопию я делал бесплатно на работе у отца.
В школе все изголодались по сальным шуточкам, и журнал шел на ура,
пока я вновь не был пойман и не стал на время банкротом.
Наша училка Кэролайн Коул, высокая строгая дама в очках и с вьющимися волосами,
собранными в пучок над птичьим лицом, затащила меня в свой кабинет,
сунула мне в руки мое творение и потребовала немедленных объяснений комиксов
про мексиканцев, скатологию, а в особенности рисунка,
названного Снаряжение Для Приключений И Сексуальной Помощи Кувача.
На рисунке был изображен лупоглазый усатый мужик,
украшенный двумя искусственными членами, засунутыми в кобуры,
кулоном в форме собачьего пениса, кисточками на сосках,
одетый в чулки и трусы с гульфом и держащий в руках рыболовную удочку и кнут.
Спустя время многие люди продолжали задавать мне глупые вопросы,
только уже о моем собственном имидже. Я вспылил и бросил журнал в воздух...
Покраснев от гнева, словно помидор, миссис Коул велела мне встать в угол
и взяла в руки указку. Так я получил три быстрых и крепких христианских удара.
Тогда же я начал слушать рок-н-ролл и даже стал делать на нем деньги.
Человека, который подогнал мне первый рок-альбом, звали Кейт Кост.
Он был крупным, но очень вялым и неуклюжим подростком,
выглядевшим старше своих лет. После прослушивания альбома «Love Gun» Kiss
и прыганья с игрушечной винтовкой по комнате я решил вступить в Kiss Fan Army,
что и сделал, получив членскую карточку и обзаведясь сувенирами в виде игрушек
Kiss, комиксов и маек. Отец даже сводил меня на первый концерт в моей жизни.
Это было в 1979-м году и это были, соответственно.
Kiss. Порядка десяти тинейджеров спросили у отца автограф,
так как он был одет как Джин Симмонс на обложке альбома «Dressed To Kill» -
в зеленый костюм и черный галстук и к тому же был в гриме.
Человеком, который погрузил меня в мир рок-н-ролла окончательно,
был некто Нейл Рабл. Он курил и рано потерял невинность.
Я сделал его своим идолом. Он открыл для меня все, что связано с Ронни Джеймсом Дио.
Другим источником информации о музыке была, как ни странно,
моя собственная школа. Если Нейл знакомил меня с миром хэви метал,
то там я познавал мир классического рока.
Я знал, что такое Led Zeppelin, Black Sabbath и Элис Купер.
Кстати, некоторые учителям могли додуматься до того, чтобы повернуть ручки магнитофона,
заставив пленку крутиться назад, и пытаться прочесть зашифрованные сатанинские послания.
Любая экстремальная музыка была для них сатанизмом.
Они могли показывать нам фото музыкантов как наглядную агитацию апокалипсиса,
но смотря на эти фото, я понимал, что хочу иметь длинные волосы и серьгу в ухе.
Но первое место в их хит-параде ненависти занимал, как ни странно,
безобиднейший Фредди Меркьюри и больше всего они ненавидели песню
«We Are The Champions», потому что считали ее гимном гомосексуалистов,
а если прокрутить пленку задом наперед, во всей этой галиматье
они слышали рефрен «My Sweet Satan».
Так же в первую десятку хит-парада входили Electric Light Orchestra, Дэвид Боуи
и Адам Энт. Вскоре стены моей спальни покрылись постерами из Хит Пэрэйдера,
Серкаса и Крима. Каждое утро я просыпался и первое, что я видел,
были физиономии Дэвида Боуи, Motley Crue, Rush и Black Sabbath.
Они протягивали мне свои тайные послания.
Дабы совершить еще какой-нибудь проступок и хорошенько на нем подзаработать,
я переключился с конфет и журналов на музыку.
Все соседские дети, ходившие в Школу Христианского Наследия,
были тощими стопроцентными американскими детьми-доходягами,
зацикленными на Библии и учебе. Старший брат Джей и я не имели ничего общего.
Он также был зациклен на Библии. Я думал только о сексе и рок-н-ролле.
Младший брат Тим был более безумным, чем Джей.
Как Нейл Рабл стал для меня металлическим гуру,
так я стал учителем для Тима и проводил с ним кучу времени,
прослушивая различные записи.
Я начал совершать регулярные велосипедные прогулки к месту,
именуемому Куонсет Хат, самому крупному магазину по продаже
пластинок и кассет в городе. Я выглядел точно по возрасту
- на пятнадцать лет, но никто не остановил меня, когда я вошел в торговый зал.
Так я начал снабжать школу кассетами. Помнится, альбом W.A.S.P.,
купленный за семь баксов, я загнал за двадцатку.

КРУГ ЧЕТВЕРТЫЙ - СКУПОЙ

Вдоволь наторговав кассетами, я вдруг понял,
что проданное можно спереть обратно. Поскольку все в школе строилось по принципу
честности, ящики в раздевалке не запирались.
Во время урока я частенько отпрашивался в сортир,
а сам шел в раздевалку и тырил пленки из ящиков. Это была прекрасная система,
но и она продержалась недолго. Однажды я снова обнаружил себя нос к носу
с миссис Коул. Ничего объяснять ей не пришлось. Она знала, что я покупаю,
продаю, а теперь еще и ворую проданные кассеты.
Она знала что я продолжаю делать журналы и записываю грязные песенки о мастурбации
вместе с кузеном Чадом и мы называем свой проект Большой Берт И Уродцы.
Моей финальной выходкой был поход в ненавистный дедов подвал,
похищение самого огромного искусственного фаллоса и перемещение его в ящик стола миссис Прайс.
Заодно я раскрыл ее секрет, как когда-то раскрыл тайну деда:
в ее столе лежала подборка достаточно откровенных любовных романов.
В свое время мы с Чадом добивались внимания двух сестричек,
кидая при них камни в проезжающие машины и стараясь тем самым спровоцировать аварии.
Моя выходка с фаллосом была чем-то подобным. Этим фокусом я хотел показать миссис Прайс,
что безумно ее хочу. К нашему разочарованию,
на следующий день никто не сказал ни слова об этом инциденте.
Правда, я узнал, что миссис Коул вызывала моих родителей в школу,
но это не касалось последней выходки. Она говорила о дисциплине и богобоязни.
Еще я понял, что если хочу покинуть эту школу, то должен сделать это добровольно,
сказав обо всем учителям.
И я сделал это.


3. Тинэйджер - дилетант

«Я знаю несколько новых шуток, - сказал Кот в Шляпе, - много хороших шуток.
Я их вам покажу. Ваша матушка не будет возражать всему этому.»
Др. Леусс, «Кот в Шляпе»

Я лежу на своей кровати, закинув руки за голову под пряди уже порядком
отросших волос и слушаю шум стиральной машины в подвале отчего дома.
Это была моя последняя ночь в Кантоне, Огайо, и я решил провести ее один,
вспоминая последние три года в общей школе. Все вещи - записи, постеры, книги,
футболки, журналы, фотки, письма любви и ненависти - были давно упакованы
для переезда в Форт Лодердейл.
Христианская школа хорошо подготовила меня к общей.
Я избавился от всех табу и больше не подпускал их на расстояние вытянутой руки.
Как только я поменял школы, все, что я хотел получить
- секс, наркотики, рок и оккультизм -пришло ко мне само.
Я понял, насколько тупыми бывают люди и что не может быть вещей страшнее,
чем война, организованная религия, бюрократия и высшая школа. Смотря назад,
я сознавал, что прежде жизнь была полна сомнений и любой прыщик на моем теле
мог вывести меня из душевного равновесия.
В ту последнюю ночь в Кэнтоне я понял, что прежний Брайен Уорнер умирал,
но у него был шанс переродиться - неизвестно, в худшего или в лучшего...
В кого-то абсолютно другого.

ПОСВЯЩЕНИЕ ЧЕРВЯ
Под конец второй недели в общей школе я понял, что приговорен.
Мало того, что я поступил в учебное заведение,
где не было никого из прежних друзей, так еще после первой недели занятий
умудрился загреметь в больницу. Обычная прививка от гриппа вызвала у организма
дикую аллергическую реакцию. Мои руки и ноги взрывались как пузыри,
шея покрылась сыпью, а дыхание было затруднено из-за распухших гланд.
Доктор сказал, что я мог умереть. В то время я обрел в школе первого друга
и первого врага. Другом была Дженнифер, девица с рыбьим лицом и
большими губами. Я встретил ее в школьном автобусе, и мы подружились.
Врагом же моим стал Джон Кроуэлл, здоровый парень, не вылезавший
из джинсовки и майки Iron Maiden, с огромной расческой, вечно торчавшей
из заднего кармана штанов. Когда он шел по школьным корридорам,
другие ребята старались обходить его стороной. К тому же этот дылда был
бывшим бойфрендом Дженнифер, и я автоматически попал на первое место
в его список по раздаче пинков. В первую неделю, пока я валялся в больнице,
Дженни приходила ко мне практически каждый день.
Однажды я затащил ее в туалет и нагло пристал к ней.
Прежде я не заходил так далеко с женщинами. Была у меня Джилл Такер,
белобрысая министерская дочка, с которой мы целовались на детской площадке
Христианской школы, три года спустя я втюрился в Мишель Джилл,
худенькую курносую девицу с каштановыми волосами и большим ртом очевидно
неплохо подходившим для минетов. Однако мои шансы быстро испарились
после одной прогулки, во время которой она пыталась научить меня
французскому поцелую. Я не понял ни цели, ни техники и стал посмешищем
в школе после того, как она протрепалась об этом чуть ли не каждому.
Помня о своем горьком опыте, я решил потерять свою невинность с Дженнифер
в этом проклятом туалете. Но все, что она разрешила -
так это пощупать ее плоскую грудь. Всю вторую неделю в больнице она
выглядиела все скучнее и скучнее и, наконец, бросила меня.
Больницы, повышенная сексуальность и неудачные эксперименты
с женщинами были обычным явлением для меня в тот отрезок жизни.
Вспоминаю и еще одну кудрявую девчонку с большим носом,
чье имя до сих пор ассоциируется у меня с катком для роллеров.
Мы катались вместе, а выйдя на улицу, очутились нос к носу со здоровым
чернокожим парнем, по кличке Лягушка. Он оттолкнул ее в сторону и,
не говоря ни слова, накатил мне в лицо. Я упал,
а он, нагло смотря на меня сверху вниз, заявил: «Ты танцевал с моей подружкой!»
Кровь сочилась из моего шатающегося переднего зуба.
Сейчас, когда вспоминаю этот случай, не считаю его недоразумением,
ведь я был порядочным слюнтяем и неженкой.
Я никогда не был увлечен этой девчонкой, но, как мне кажется,
она во многом повлияла на мою карьеру певца.
Кстати, Лягушка каким-то образом вычислил мой номер и звонил на следующий день,
извиняясь и, даже предлагая мне работать с ним на халтурах,
но я отказался. Вернувшись в школу после болезни,
я одиноко слонялся по коридорам на переменах.
Никто не хотел водить дружбу с худосочным длинноволосым парнем
с покрытой сыпью шеей, торчащей из футболки Judas Priest.
Но однажды ко мне подошел Джон Кроуэлл и предложил сотрудничество,
так как нас объединяло одно чувство - наша ненависть к Дженнифер.
Мы вступили в альянс. Однажды поздно вечером я, Джон и мой братец Чад подрулили
на моем голубом Форде Гэлэкси 500 к ночному супермаркету
и сперли в нем двадцать рулонов туалетной бумаги.
Мы бросили их на заднее сиденье и помчались к дому Дженнифер.
Прокравшись во двор, мы принялись раскручивать рулоны
и украшать дом на свой вкус. Вдруг в доме зажегся свет.
Мы припустили к сосне, растущей у забора, я спрыгнул первым,
а Чад, прыгавший следом, приземлился аккурат на меня.
Меня унесли прочь с вывихнутым плечом и вновь поврежденной челюстью.
Вернувшись в школу, я окончательно понял, что пора становиться мужчиной.
Я хотел досадить Дженнифер, я хотел быть на равных с Джоном,
который ее периодически трахал.
Я хотел, чтобы никто никогда не смог устыдить меня в том, что я девственник.
В конце концов, в десятом классе Джон предложил мне кандидатуру - Тину Поттс.
Тина была похожа на рыбу еще больше, чем Дженнифер,
имела еще более пухлые губы и вообще была одной из самых никудышных девчонок
в школе. Единственными достойными местами в ней были сиськи и задница,
к тому же, со слов Джона, она трахалась, а это было самым главным.
Итак, я начал втихаря от всех окучивать Тину. После нескольких недель тусовок
я ненавязчиво пригласил ее прогуляться по парку. Она согласилась.
По старой доброй традиции мы с Чадом совершили очередной экскурс
в подвал любимого дедушки и стырили там несколько презервативов,
а также слили полбутылки бабушкиного виски в мой термос.
За полчаса, что мы добирались до дома Тины, термос был опустошен,
и я чувствовал себя порядком поднабравшимся. Чад вернулся домой,
а я позвонил в дверь. Мы пошли в парк и сели на склоне холма.
Через несколько минут моя рука уже скользила к ней в трусы.
Первая мысль, пришедшая мне в голову после столь решительного поступка,
была о том, что Тина оказалась слишком волосатой. Наверное, у нее не было мамы,
которая могла научить дочку сбривать все, что вылезает за границы бикини.
Следующее, что я помню, так это то, что я яростно тискал ее грудь,
а «барометр» в моих штанах указывал на приближение оргазма.
Я понял, что надо тормознуть, и предложил ей спуститься к подножию холма.
Прямо у бейсбольного поля я завалил ее на землю, не заботясь о том,
что нас может кто-то увидеть. Я стянул ее облегающие трусики,
спустил свои штаны и извлек из кармана трофейные кондомы.
Спустя секунду я уже входил в святую святых Тины Поттс.
Возбуждение было настолько сильным, что я кончил после первой фрикции.
Чтобы не пасть в грязь лицом, я прикинулся, что ничего не произошло
и сказал что-то типа: ''Тина, наверное, нам не стоило этого делать... так быстро.»
Она не возражала. Возвращаясь домой, я периодически нюхал свою руку и балдел от этого.
По соображениям Тины, мы не имели секс, но в своих глазах и глазах друзей я стал героем.
Я не разговаривал с ней после этого, а вскоре познакомился с обалденной девчонкой,
Мэри Бет Крогер.
Я приложил все свое актерское мастерство, чтобы пригласить ее на вечеринку.
К моему счастью, она согласилась. Мы затарились пивом и пришли ко мне домой.
Расположившись рядом с ней на диване, я понял, что чувствую себя неловко и не знаю, с чего начать.
Но все мои страхи развеялись, когда она вдруг разделась и, не заботясь о презервативе,
запрыгнула на меня. Мэри Бет трахалась как зверь, но на следующий день в школе не подала и виду,
что между нами что-то было. Все, что осталось от наших взаимоотношений -
это неслабые царапины на моей спине,
после чего в наших кругах малышка стала называться не иначе как Мэри Бет КрЮгер.
Тем временем моя первая женщина, Тина, была на седьмом месяце беременности.
Самое смешное, что отцом ребенка оказался не кто иной, как Джон. Я редко видел его после этого,
но думаю. что было бы забавно, если они поженились.

НАКАЗАНИЕ ЧЕРВЯ

КРУГ ЧЕТВЕРТЫЙ - РАСТОЧИТЕЛЬНЫЙ

После месяцев мастурбации я познакомился с еще одной девицей,
ее звали Луиза. Я встретил эту белокурую бестию
на юношеском футбольном чемпионате в пригороде Кэнтона - Льюисвилле.
Тогда я не знал, что она была тиной поттс Льюисвилла - местной потаскушкой.
У нее были тонкие губки, плоский носик, и при этом она походила на мулатку
и чем-то на Сюзанну Хоффс из Bangles. Она стала первой девчонкой,
сделавшей мне минет. Но, к несчастью, это было не все, чем она меня одарила.
Практически каждый день, пока моих предков не было дома,
я затаскивал ее к себе в спальню. Мы слушали Rush и Дэвида Боуи и,
поскольку я уже мог контролировать оргазм, имели нормальный подростковый секс.
Она наставила мне кучу засосов, так что моя шея конкретно болела.
Правда, это мне было только на руку, поскольку в школе я ходил с ними,
как с орденами почета. После недели безудержных страстей Луиза перестала
отвечать на мои телефонные звонки.
У меня зародилось подозрение, не забеременела ли она часом,
поскольку я не всегда пользовался резиной, и, не дай Бог,
теперь заставит оплачивать ребенка до конца моих дней.
После того, как я не слышал ее несколько недель,
я решился позвонить ей сам, накрыв телефонную трубку платком на случай,
если придется говорить с кем-нибудь из ее предков.
К счастью, трубку сняла сама Луиза.
«Прости, что я не звонила тебе так долго, - извинилась она, - я болела.»
«Чем болела? - запаниковал я. -Тебя не лихорадит? Не тошнит по утрам?»
И тут я догадался, что она была просто шлюхой и не хотела иметь парня,
способного повредить ее репутации. Несколько дней спустя на уроке математики
мои яйца начали зудеть. Этот зуд продолжался весь день
и под вечер перекинулся на кожу под лобковыми волосами.
Придя домой, я сразу же направился в ванную комнату и принялся изучать свое
«хозяйство». Я моментально обнаружил несколько прыщиков над своим пенисом.
Я выдавил один, и из него вышла капля крови.
Я думал, что это был кусочик мертвой кожи, но, присмотревшись,
с ужасом обнаружил, что «это» имеет ножки и... двигается! Я заорал от горечи и страха.
Не зная, что делать, я побежал к маме.
«О, Господи, у тебя вши! - воскликнула она. - Наверное, ты подцепил их в поликлинике!»
К слову сказать, тогда я ходил к дерматологу,
так как был довольно прыщавым и подолгу лежал на кушетке под ультрафиолетовыми лучами.
Матушка решила, что с этой кушетки ко мне и переползли вши.
Она и не догадывалась, что ее сын трахал девчонок и легко мог подцепить
венерическое заболевание. Мой папа был несколько иного мнения о моем половом воспитании
и собирался отметить мое вступление в зрелую жизнь бутылкой шампанского,
да и вообще имел тайную мысль лишить меня девственности при помощи проститутки.
Мать купила мне лекарство от вшей, и я мужественно сбрил лобковые волосы
(сбривать с себя растительность было для меня тогда делом непривычным) и принялся воевать
с насекомыми. Насколько себя помню, я больше никогда не страдал венерическими болезнями,
а мои предки, наверное, до сих пор думают, что я девственник.

ОЧАРОВЫВАНИЕ ЧЕРВЯ

Джон Кроуэлл и я стояли на вершине холма напротив его дома,
попивая Мэд Дог, который купили у более старшего парня.
Мы не думали ни о чем, просто наблюдали солнце, облака и небо,
предвещавшее дождь. Внезапно нашу расслабуху прервал визг тормозов
и взрыв гравия, и зеленый GTO пронесся по подъездной дороге к дому Джона.
Он остановился напротив нас, дверь медленно отворилась,
и из нее показалась нога в черном казаке. Большая голова, похожая на череп,
возникла над дверью. Волосы кудрявые и всклокоченные.
Глаза глубоко запали в глазницы. Когда он вышел из машины,
я заметил, что его торс, руки и ноги выглядят неестественно большими,
как у Ричарда Рамиреза или Ночного Сталкера. В правой руке он держал пушку.
Подняв руку, он выпустил в воздух всю обойму и подошел к нам.
Человек взял нашу бутылку, осушил ее в несколько секунд,
пробормотал что-то невнятное в духе текстов Оззи Осборна и проследовал в дом.
«Это мой брат, чувак», - сказал Джон, и его лицо, бледное от страха минуту назад,
засияло гордостью. Мы пошли следом за братцем и увидели,
как он закрыл за собой дверь спальни и повернул ключ. Джон не совал нос
в его комнату, но знал, что там господствуют черная магия, хэви метал,
саморазрушение и наркомания. Как и подвал моего деда,
эта комната вызывала множество страхов и желаний.
В надежде, что брат смотается из дома рано вечером,
мы с Джоном поплелись на задний двор к сараю, вернее,
к деревянному скелету того, что раньше было сараем,
где у нас была припрятана бутылка Южного Комфорта.
«Хочешь увидеть кое-что забавное?» - спросил меня Джон. «Конечно,»
- ответил я, падкий на все забавное, особенно если это рекомендовал мой приятель.
«Но, мать твою, ты мне, мать твою, обещаешь, что не расскажешь об этом,
мать твою, никому.» «Обещаю.» «Обещаний недостаточно, - засомневался Джон,
- поклянись на своей траханой маме... Нет, я хочу, чтобы ты поклялся,
что если что, то твой член скукожится, усохнет и никогда больше не послужит тебе!»
«Я клянусь, что если я проболтаюсь, мой член ссохнется и умрет!»
- торжественно провозгласил я.
«Молодец! - Джон больно ткнул меня в плечо. - Пошли!»
Мы зашли за сарай и стали карабкаться на сеновал.
Первое, что мы увидели, была солома, покрытая высохшей кровью,
птичьими трупиками, расчлененными змеями и ящерицами
и полуразложившимися кроликами.
«Вот, - Джон указал на кроваво-красную пентаграмму,
намалеванную на полу, - здесь он совершает свои черные мессы.»
Все это напоминало плохой фильм ужасов о подростках-чернокнижниках,
творящих все, что им заблагорассудится. На стенах я разглядел измазанные кровью
фотки различных учителей и бывших подруг, нанизанные на гвозди,
вбитые в стены. «Хочешь увидеть что-то еще более страшное?»- спросил Джон так,
как если бы он был звездой фильмов ужасов. Я колебался. Возможно,
увиденного уже было достаточно на сегодняшний день,
но мое любопытство не давало мне покоя.
Джон поднял с пола потрепанную копию Некрономикона, и мы вернулись в дом,
где Джон наполнил рюкзак фонариками, охотничьими ножами,
чипсами и еще какой-то дребеденью. Мы направлялись в место,
где его брат продал душу дьяволу. Чтобы попасть туда,
мы должны были пройти сквозь длинную водосточную трубу,
начинавшуюся недалеко от дома, и проделать путь под городским кладбищем.
Мы медленно двигались по мутной воде, периодически натыкаясь на крыс,
не видя ни входа, ни выхода и содрогаясь при мысли,
что со всех сторон нас окружают мертвые тела.
Я не думаю, что был более напуган когда-либо еще.
На полпути нашей одиссеи каждый маленький шум уже вызывал дикое эхо,
и я с ужасом думал, что слышу стук костей за стенами трубы
и ожившие мертвецы пытаются прорваться к нам и сожрать нас живьем.
Когда мы наконец выбрались из этой проклятой трубы, то обнаружили,
что покрыты слоем паутины и грязи. Итак, мы стояли в самом сердце темного леса.
Сквозь ветви деревьев где-то в полумиле от нас различались очертания
огромного старого дома. Пробравшись сквозь заросли сорняков к зданию,
мы увидели, что все его стены исписаны пентаграммами,
перевернутыми крестами и отборнейшими матерными словами.
Открыв ставни, мы залезли в окно и принялись изучать комнату,
освещая ее фонариками. Все, что мы увидели, так это крыс,
паутину, битое стекло и пустые пивные банки.
Тлеющие угли в углу явно говорили о том, что здесь недавно кто-то был.
Я повернулся, но Джон исчез. Я испуганно позвал его.
«Иди сюда!»- крикнул он с лестницы, ведущей на второй этаж.
Начиная паниковать, я взлетел по лестнице вслед за ним.
Посреди открывшейся мне комнаты лежал грязный желтый матрас,
обрамленный ожерельем из змеиных шкур, использованных презервативов,
шприцев и страниц из «голубых» порножурналов. Мы прошли в соседнюю комнату,
которая была полностью пуста и южную стену которой украшали пентаграма
и какие-то руны. Джон вытащил из рюкзака Некрономикон.
«Что, мать твою, ты делаешь?!» -воскликнул я.
«Открываю двери ада, чтобы вызвать призраков, что когда-то жили в этом доме,»
- произнес он и нарисовал пальцем круг на пыльном полу. Но когда он замкнул круг,
скрипучий звук донесся снизу лестницы. Мы замерли в тишине,
стараясь различить что-нибудь во тьме.
Ни звука, только бешенно колотился пульс.
Джон встал в круг и принялся искать нужную страницу.
Металлический скрежет, намного громче, чем предыдущий звук,
раздался снизу. Алкоголь в нашей крови мгновенно превратился в адреналин,
и мы со всех ног помчались вниз - по лестнице, в окно, прочь из этого ужасного дома.
Спускался закат и начал накрапывать дождь.
Решив больше не испытывать свои нервы, мы не пошли сквозь трубу,
а бежали через лес в полной тишине. Когда мы вернулись в дом Джона,
его брат молча бродил по комнатам, смотря в никуда покрасневшими глазами.
Похоже, наркотики снизили его агрессивность. Белый кот разлегся у него на руках.
«Смотри, это демон, вселившийся в животное. Он помогает брату в магии,»-
шепнул мне Джон. Невинный, белоснежный котяра моментально превратился в моем
сознании в чудовище. Брат опустил его на пол, и его уши тотчас прижались к голове,
а глаза уставились на меня. Кот оскалил клыки и начал шипеть.
«Чувак, кот собирается убить тебя, - сообщил Джон. - Когда ты ляжешь спать,
он выцарапает твои глаза и откусит язык, если ты , вздумаешь кричать.»
«Пошли со мной,» - промычал его брат, смотря куда-то поверх нас.
Да, это свершилось: теперь мы не должны были таскаться за его спиной,
как детективы. Нам было дозволено попасть в запретную комнату;
наверное, желание Джона войти во врата ада сработало.
Стены обители брата были увешаны фотографиями Оззи Осборна,
а прямо напротив нас сиял черным светом постер Зловещего Жнеца на коне.
Повсюду были понатыканы красные свечи,
а заднюю стену украшал небольшой алтарь,
задрапированный черной материей и также окруженный свечами.
На вершине его, над черепом, пентаграммой
и принесенным в жертву кроликом высился желтый прозрачный цилиндр,
наполненный жидкостью, напоминающей мочу.
Пушка лежала на столике рядом с кроватью.
«Хочешь покурить?» - спросил брат Джона, снимая цилиндр с алтаря.
«Это?» - неуверенно спросил я. «Да, это» «Чувак, я не делаю этого больше,»
- нагло соврал я, но, к несчастью, у меня не было выбора.
Мне показалось, что братья выбьют из меня все дерьмо,
если я не присоединюсь к ним. Так я употребил свой первый наркотик,
который через несколько минут заявил о себе в моем сознании и моем теле.
В смеси с Мэд Догом, бутылкой вина, припасенной нами,
и «Blizzard Of Ozz», играющим на всю комнату, наркота хорошо дала по голове.
Факт, что никто не любит меня в школе, отодвинулся на второй план,
и я погрузился в созерцание происходящего вокруг. Я сидел,
дрожа и раскачиваясь из стороны в сторону,
когда лицо братца начало искажаться в моих глазах
и он стал изрекать имена демонов и древних духов,
призывая их убивать людей: учителей, что опускали его, девчонок,
что предавали его, друзей, кто отвергал его - каждый, кто перешел его дорогу,
был проклят. Достав финку из кармана,
брат Джона сделал длинный надрез на своем большом пальце и опустил его в сосуд,
наполненный бело-коричневым порошком.
«Страшный Ангарру! -начал он, - Ниннхизидда! Тебя призываю. Змей Глубин!
Тебя призываю, Ниннхизидда, Рогатый Змей Глубин!
Тебя призываю, Крылатый Змей Глубин! Ниннхизидда!»
Он сделал паузу и поднес кровавый порошок к своим губам.
«Я вызываю тебя. Создание Тьмы, словами тьмы!
Я вызываю тебя. Создание Ненависти, делами ненависти!
Я вызываю тебя, Создание Падших, ритуалом падения! Я вызываю тебя.
Создание Боли, словами боли!» Я косился на пушку, молясь,
чтобы брат Джона не взял ее в руки. Проходили минуты, а может быть, часы.
Кальян ходил по кругу, однако вода в нем для большего кайфа уже была заменена
вином. Black Sabbath играл через колонки, а может быть в моей голове,
кот шипел, комната кружилась...
Крутящийся червь, коим я себя чувствовал, подполз к кальяну и сделал
из него внушительный глоток. Тогда... я не знаю, что произошло.
Все почернело, и я понял, что стал холстом, на котором братья Кроуэлл
могли изобразить все, что хотели. Я проснулся от кошачьего шипения в пять утра.
...................

.........На следующий день, после того, как я сказал Карлу, что
Нэнси давно хотела порвать с ним и, в общем-то, уже это сделала,
проклятая фурия испарилась. Втихаря затаив на меня злобу,
Карл начал во всем подражать мне. Очевидно, его совсем заел тот факт,
что я спал с его подружкой, хотя та же Тереза тупо меня простила, зная,
насколько чокнутой была Нэнси. Единственное, меня тревожили мысли
о времени, что Тереза и Карл провели вместе.
Однажды я показал Терезе обложку нашего демо-альбома,
на которой было изображено сучковатое изогнутое дерево,
выглядящее, словно часть декорации к «Волшебнику из страны Оз».
Несколько дней спустя Карл нарисовал точно такое же дерево для другой группы,
и афиши с его изображением были развешаны по всему городу.
Я был зол на Терезу за то, что она подкинула ему мою идею, и зол на Карла,
за то что он стал тупо драть все у меня. В день, когда мне стукнуло двадцать один,
я пошел к татуировщику и сделал свои первые тату -
козлиную голову на одной руке и то самое дерево на другой.
Таким образом я сам залицензировал свои идеи. Кстати, Нэнси
я увидел только четыре года спустя все в том же Скуизе.
Она несколько раз демонстративно прошла мимо меня, и моя тогдашняя подружка,
будучи довольно ревнивой, сильно напряглась на нее,
перегородила дорогу и потребовала объяснений. Не вдаваясь в подробности,
Нэнси схватила бутылку и со всей дури ударила ее по лицу, на что моя подружка,
будучи, ко всему прочему, выносливой и не робкого десятка,
стащила с моей руки перстень-коготь и расцарапала ей рожу.
Поскольку я был почетным гостем в этом заведении,
секьюрити вышвырнули безумную ведьму вон,
а в моей душе вновь закипела ненависть.
Я решил придумать для Нэнси какое-нибудь изощренное наказание, но,
к несчастью, так и не узнал, где она в данный момент живет.
Мисси, девушка, заменившая Нэнси в нашем шоу, заменила ее и в моей жизни.
Я встретил ее в то время, когда Нэнси еще разыгрывала психодраму
по поводу нашего расставания. Это случилось на концерте небезызвестных
Amboog-A-Lard в Баттон Саут, металлическом клубе,
где до сих пор модно фанатеть от Slaughter и Skid Row.
Мы с Брэдом пришли туда раздавать флаерсы на наш концерт,
а заодно и познакомиться с девками. В результате мы познакомились с Мисси,
обменялись телефонами и уже спустя два дня сидели на пляже, попивая Кольт 45.

КРУГ СЕДЬМОЙ - ОБМАННЫЙ - СВОДНИКИ И СОВРАТИТЕЛИ
У нас с Терезой совсем не клеилось, а с Мисси мы очень скоро стали
близкими друзьями. У меня не было ни машины, ни работы, ни денег,
но она подвозила меня домой и мы смотрели дневные концерты по телеку пока
Тереза была на работе в своем ресторане. Когда зимой наша дружба переросла
в более близкие отношения, я предложил Мисси принять участие в нашем шоу.
Начиная с самых первых концертов, пространство в самом конце сцены
мы называли Игорный Дом Пого. Там мы держали все наше садо-мазо
оборудование, в том числе клетку, на которой были установлены клавиши.
Во время дебюта нашей новой шоу-герл, мы посадили ее в эту клетку
и запустили туда цыплят. Она смотрелась прекрасно: бледная полураздетая
восемнадцатилетняя девочка с длинными черными волосами,
облепленная цыплячьими перьями. Мы придумывали все новые и новые решения
концепции нашего шоу. На сцене присутствовало уже две обнаженные полненькие
леди (эту идею мы, кстати, стырили из фильма Джона Уотерса «Розовые Фламинго»),
а позднее мы стали выводить на подмостки девушку в бигудих и с подушкой
под халатом, имитировавшей беременность. Она стояла у гладильной доски,
разглаживая морщины на нацистском флаге. С развитием шоу она ложилась
на доску, раскинув ноги, и изображала, будто делает сама себе аборт,
после чего клала выкидыш на свастику, как бы предлагая его включенному
телевизору, стоящему напротив. Таким образом мы хотели выразить свое
отношение к фашиствующему американскому телевидению, к американским
ядерным семьям, приносящим своих детей в жертву этой грязной
отмороженной сиделке. В следующий раз мы затарились гиганской канистрой,
полной светлячков, которыми я хотел облепить себя на сцене,
но когда ее открыли, оказалось, что все они давно сдохли.
Вонища была страшная, от моих рук пахло хлеще, чем после общения
с половыми органами Тины Поттс. Я тотчас же блеванул,
и ко мне невольно присоединились многие из зрителей,
включая нашего будущего басиста Джорди Уайта.
С тех пор я всегда открываю концерты с одной мыслью: отвращение заразно.
Поборники прав животных постоянно донимают нас своими претензиями,
но мы никогда не калечили живность, за исключением этой резни светлячков,
которые, к тому же, уже были мертвы. Однажды мы соорудили из папье-маше
макет коровы в настоящую величину. В духе порножурналов моего деда,
а также фильмов «Вилли Вонка» и «Апокалипсис Сейчас» я засовывал ей кулак в
задницу и извлекал оттуда сгустки шоколадной массы, пока Пого крутил сэмпл из
«Последнего Танго В Париже» Марлона Брандо:
«До тех пор, пока ты в заднице смерти, прямо в ее заднице,
нашел ли ты исток страха. И тогда, быть может...»
Каждый концерт был новым приключением в искусстве представлений.
На одном из перформансов я вышел на сцену в смокинге и цилиндре,
после чего меня незаметно сменила девушка по имени Терри,
одетая в черный парик, такой же смокинг и с очень реальным
фаллоимитатором между ног. Когда она ходила по сцене, всем казалось,
что это я решил вытащить свое «хозяйство» напоказ, в чем, собственно,
не было ничего необычного. Однако когда начинала исполняться
«Cake And Sodomy», я появлялся на сцене собственной персоной,
подкрадывался к ней и делал ей минет. Наверное в этом заключалось
подтверждение слухов, что я удалил несколько ребер и теперь могу делать
это сам себе. Итак, о Мисси. Наши близкие взаимоотношения начались как раз в
то время, когда все были потрясены чередой зверских убийств студентов в
Гейнсвилле. Озаренный дикой идеей, я сделал ряд фотографий Мисси,
лежащей обнаженной в луже крови. Мы сняли отдельно ее грудь,
гениталии и рот как бы истерзанными и окровавленными.
Несколько раз я снял ее с пакетом на голове,
дабы имитировать удушение и еще несколько раз - прикрыв голову
черной материей и нанеся на шею красный грим, будто она обезглавлена.
Мы раскидали эти фотки в ресторанах и в автобусах, предчувствуя реакцию
обывателей, которую, правда, мы не могли видеть воочую.
Другой план возник под самое Рождество, когда мы заметили,
что граждане украшают лужайки перед своими домами рождественскими сценками.
Несмотря на мое полное отрицание религии, я всегда любил Рождество
с его елками, подарками и праздничной иллюминацией. Рождество никогда
не ассоциировалось у меня с Христом, но я решил поздравить людей в своем
собственном ключе. Вместе с Мисси мы прокатились в ее машине
по окрестностям и сперли в каждом дворике две вещи: младенца Христа и волхва.
Смысл нашего фокуса заключался в том, чтобы все люди в нашем квартале
подумали, что это заговор. Мы запланировали подкинуть в каждый дом послание
от некоей тайной группы следующего содержания: «Мы чувствуем,
что Америка фальшиво расцвечена иллюминацией и опластмащена
мудростью волхвов с расистской пропагандой их «белого Рождества».
Единственное, что нас смущало, так это то, что они вряд ли отреагировали
бы на наш лозунг, потому что мерили свою жизнь исключительно по газетам.
Кстати, на следующее Рождество мы изобрели более гениальную
и еще более богохульную штуку. Мы прикупили
(спереть их оказалось невозможным из-за слишком больших габаритов)
кучу соленых свиных окороков и, прокатившись по тем же домам,
подменили на них фигурки младенца Христа.
То же самое мы проделали в нескольких местных церквях
и напоследок оставили самый большой кусок у полицейского участка.
Да, мы любили развлекаться и у нас было много мест для развлечений,
одними из которых являлись детские парки типа Мира Диснея.
Именно в Мир Диснея в один прекрасный день и завалилась компашка в лице меня,
Мисси и Джорди. В нашем арсенале имелись новые игрушки,
приобретенные в волшебном магазине - специальный пистолетик,
стреляющий огненными шарами и комплект из лезвий и тюбика с кровью,
с помощью которого мы могли изображать порезы.
Мы были под сильным кайфом и нам постоянно казалось,
что чуть ли не все посетители парка были так или иначе связаны
со спецслужбами, переговаривались через минипередатчики в запонках,
отслеживали каждое наше движение и прятали своих детишек подальше от нас.
Мы были убеждены, что все догадываются о том, что мы обдолбаны,
и это подтвердилось (в наших мозгах, разумеется),
когда посредине Пещеры Ужасов наш вагончик остановился
и апокалиптический голос сверху осведомился: «Вы уверены,
что в вашем вагончике нет призраков?» Когда же движение возобновилось,
голос объявил (или нам это приглючилось):
«Продолжайте ваше путешествие (путешествие!)».
В одном из закутков парка мы натолкнулись на кучу семей,
рассевшихся вокруг столиков и самозабвенно уплетающих ножки индеек.
Как только я взглянул на их довольные лица, в моей голове сразу же возникла
ассоциация с варварскими пиршествами и, хоть я сам далеко не вегетарианец,
во мне появилось дикое чувство отвращения к ним всем.
Я подвалил к двум близнецам, участвовавшим в этой церемонии и, задрав на лоб очки так,
чтобы было видно мои окосевшие глаза, вытащил припасенное лезвие и полоснул себя по руке.
Кровь закапала в их пакеты с попкорном, они в ужасе побросали мясо и помчались прочь.
Возвращаясь в Форт Лодердейл, на том самом злосчастном углу, где я видел автокатастрофу,
мы обнаружили некоего тощего седовласого субъекта в ковбойке и рабочих штанах,
который чуть ли не каждый день слонялся по кварталу в сопровождении своей жены,
увешанный плакатами, призывающими не делать аборты. Каждому,
кто заинтересовывался его наглядной агитацией, он читал долгую лекцию о том,
как грешно убивать нерожденную жизнь. Будучи под впечатлением проведенного дня
и выглядя бледными, словно трупы, мы подъехали к нему и пригласили подойти к машине.
Думая, что нашел очередных слушателей, он согласился, и когда подошел совсем вплотную,
я протянул руку из открытого окна и произнес:
«Я беседовал сегодня с дьяволом, и он передавал тебе привет.»
Я извлек пистолет, стреляющий молниями, и запустил одну в его сторону.
Он издал дикий вопль и бросился наутек.
Больше мы никогда не видели его на этом углу.

КРУГ ВОСЬМОЙ - ОБМАННЫЙ - ЛИЦЕМЕРЫ

Джорди прозябал в Amboog-A-Lard, потому что был единственным в команде,
кто пристойно выглядел на сцене и имел амбиций больше,
чем одно желание быть утяжеленной версией Metallica.
Я всегда хотел видеть его участником своей банды,
но он колебался, несмотря на то, что остальные члены Amboog-A-Lard гнали на него
за то, что он был похож на нас. Все это не мешало нам заниматься
всякой дурью типа псевдохристианского проекта Satan On Fire.
Мы хотели по приколу влиться в местные религиозные сообщества,
но они почему-то нас всегда игнорировали. В один прекрасный день Джорди
познакомил нас с нашим первым менеджером, Джоном Товаром,
который также маялся в Amboog-A-Lard. Это был огромный,
вечно потеющий персонаж кубинского типа, который постоянно ходил
в черном костюме, курил сигару и пользовался паршивым одеколоном.
Его можно было смело назвать гибридом Фиделя Кастро и Джаббы Хатга.
Джон отличался способностью засыпать везде, включая саундчек
и беседы тет-а-тет. Мы пытались будить его различными способами,
орали на ухо, что он кусок дерьма или что дом горит, но позже поняли,
что разбудить его могут только два словосочетания: «ванильный коктейль»
и «Лоу Грэмм». Он частенько отводил меня в сторону
и говорил всякую околесицу типа: «Твоим ребятам нужно играть
чуть-чуть потише, тогда вы можете расчитывать на выступлении
на Слэмми Эводс. Может быть, вы выступите вместе с Amboog-A-Lard,
этими буги-бойз.» Единственное, что мы вынесли путного из его пожеланий,
так этот сокращение названия до Marilyn Manson и замену драм-машины
на живого барабанщика. Единственным человеком, который метил на эту должность,
был низенький перец по имени Фредди Стрейтхорст.
Как и каждый в нашей бригаде, Фредди поимел несколько прозвищ.
Так, на сцене он выступал как Сара Ли Лукас, а в кулуарах мы
называли его Фредди Колесо. Дело в том, что, будучи тинейджером,
бедняга угодил в автокатастрофу и покалечил ногу; игра на барабанах стала
для него частью реабилитации. Фредди был неплохим парнем,
и я никогда не стебался над ним, хотя он и слыл хреновым драммером.
Словно подержанный автомобиль, ломающийся после очередной починки,
наша группа столкнулась с проблемами, связанными с нашим басистм Брэдом.
Чем дольше он играл с нами, тем больше народу говорило нам, что парень -
сраный наркоман. Брэд был туп и осознавал это, но при этом он симпатизировал
мне и я очень часто выступал для него в роли сиделки или ссуживал ему деньги.
Однажды я нашел для него новую няньку - богатую мадам, несколько старше его,
работавшую юристом; ее звали Джинни. Я спал с ней некоторое время,
но когда получил от нее все, что хотел, сплавил ее Брэду, мотивировав это тем,
что он нуждается в ней больше, нежели я.
Спустя некоторое время они стали жить вместе, но я начал замечать,
что Брэд ведет себя все более неадекватно с каждым днем.
Однажды, когда Джинни была на работе и я завалил к нему,
он даже попытался вежливо спровадить меня из своих апартаментов.
Я наблюдал за его нервным поведением еще несколько минут,
после чего открылась дверь сортира и оттуда вывалилась пара
обкуренных негритянок, а следом за ними - облако дыма.
Итак, он стал для меня очередным человеком, которого,
как мне казалось, я знаю и который, в конце концов, тоже имел свою тайную жизнь.
Я в очередной раз понял, что не хочу поддерживать кусок дерьма,
который зависит от ложки и иглы. Однажды мне позвонила рыдающая Джинни.
«Брэд мертв! - пролепетала она сквозь слезы. - Я могла остановить его!
Он мертв! Что мне делать! Помоги мне!» Я пулей помчался к ним, но опоздал.
Скорая уехала за минуту до меня. Джинни висела на телефоне,
звоня своим знакомым юристам, поскольку, если врачи находят
при пострадавшем шприцы или другие наркоманские принадлежности,
они просто обязаны известить об этом полицию. Я оставался с ней всю ночь,
пока к утру не сообщили, что беднягу откачали. Мы говорили о нем много часов,
и мне было жалко этого засранца, поскольку в целом он был неплохим парнем,
и меня прикалывало сочинять с ним песни. Но. как ни крути, основной частью
его жизни оставался героин, а игра на басу была лишь способом убить время
между дозами. Когда я увидел его вновь, то сел напротив него и попытался
объяснить, как важна для нас всех команда и что мне надоело няньчиться с
каждым уродом. «Слушай, - сказал я, - это твой последний шанс.
Прочисти себе мозги или ты больше не с нами.» Брэд разрыдался и стал извиняться,
клянясь, что не будет более ширяться.
Поскольку я не имел достаточного опыта общения с наркошами,
я поверил ему, поверил во второй и в третий раз.
Спустя несколько месяцев мы собрались отправиться
в Орландо на концерт и переговоры с несколькими звукозаписывающими
компаниями, но ночью перед отъездом мне снова позвонила Джинни и сообщила,
что Брэд опять ширнулся и, мало того, имея оральный секс с неким парнем,
работающим в парикмахерской, где Брэд приводил в порядок свои вечно
сальные и вонючие патлы. Во время шоу он имел абсолютно отсутствующий вид,
а сразу после концерта куда-то испарился. Раньше это вызвало бы во мне тревогу,
но на данный момент я слишком устал вправлять этому дурню мозги.
В три утра Брэд буквально ворвался в дом в сопровождении каких-то трех девок.
Он все еще был в своем концертном прикиде - лиловой рубашке пошива
семидесятых годов, украшенной серебрянными звездами,
женских шортах поверх красных чулков и в военных ботинках.
Его глаза бегали из стороны в сторону и он постоянно теребил свое кольцо в губе,
бормоча о чем-то, что очень для него важно.
Его спутницы имели абсолютно бледные лица,
руки и ноги, как будто из них выкачали всю кровь.
Они стали предлагать нам героин и всякую прочую чушь,
находящуюся в их карманах, а Брэд, казалось, полностью ушел в себя,
трясясь в ознобе на кушетке. Пот ручьями стекал по его лицу, которое, казалось,
каждую секунду меняет свой цвет. Несколько мгновений он смотрел мне в глаза,
после чего рухнул на пол. Девки моментально испарились,
а мы принялись пытаться привести его в чувство.
Сначала я помогал ребятам, но с каждой минутой моя ненависть к этому сопляку,
которого я любил как младшего брата, все сильнее
и сильнее овладевала мной. Бросив тщетные попытки растормошить его,
мы отошли в сторону от его бездвижного тела и стали решать, что с ним делать.
Я решил, что неплохо было бы перевернуть его и позволить ему
захлебнуться в собственной блевотине, так чтобы потом смерть можно было
списать на его собственную тупость. Мы сидели и решали, что с нами будет,
если нас арестуют и обвинят в убийстве.
Хоть я и чувствовал жалость,
его смерть представлялась мне спровоцированным самоубийством.
Я чувствовал, что превращаюсь в холодного жестокого монстра,
которым всегда хотел быть, но сейчас мне это совсем не нравилось.
Но было слишком поздно.... На следующий день я позвонил на студию,
в которой Джорди трудился над первым альбомом Amboog-A-Lard
и предложил ему стать нашим басистом, поскольку знал, что он этого хотел.
«Что ты сейчас делаешь?» - спросил я. «Запись в самом разгаре,» - ответил он.
«Ты всегда был в нашей команде.» «Я знаю.»
«И твоя команда ненавидит твои сраные кишки и хочет выставит тебя вон,»
- продолжал я. «Я позвоню, когда освобожусь от дел,» - сказал он и я понял,
что Джорди наш.

КРУГ ВОСЬМОЙ - ОБМАННЫЙ - ВОРЫ

Брэд был так же хорош, как и мертв, Нэнси была так же хороша,
как и мертва. Marilyn Manson находились на правильном пути группы,
которую я хотел видеть.


9. Правила

Знай, что желания твои будут законом.

Алистер Кроули, «Дневник Наркотического Друга»


Люди частенько хотят знать о моих религиозных и философских установках.
Некоторые люди спрашивают о моей ежедневной манере поведения.
Я приведу вам несколько примеров.
Можете спокойно вырвать эти страницы и прилепить
их к двери маминого холодильника для быстрого ответа.

НАРКОТИКИ
Зачастую у людей, которые толком не общались с теми,
кто принимает наркотики, существует стереотип,
что каждый их принимающий находится в постоянной зависимости.
Все решает частота их принятия, и зависимость здесь не обязательна.
Либо наркотики могут управлять вами, либо вы можете управлять ими.
Вот несколько элементарных правил, благодаря которым вы сможете определить,
подвисли вы на кокаине, героине, траве и прочей дряни или нет.

1. ...ты постоянно платишь за наркотики.

2. ...ты используешь соломку вместо свернутого доллара.

3. ...ты используешь слово «дуть».

4. ...ты парень, и ты за кулисами концерта Marilyn Manson
(Если ты не наркодиллер или не полицейский).

5. ...у тебя больше одной записи Pink Floyd.

6. ...ты употребляешь кокаин во время шоу
(Если ты делаешь это после, ты в порядке, если перед, то балансируешь на грани).

7. ...одно упоминание о кокаине заставляет тебя пердеть,
а один вид его заставляет обосраться.

8. ...ты написал более двух песен о наркотиках.

9. ...тебя выперли из команды за пристрастие к наркотикам.

10. ...ты дружишь с моделью.

11. ...ты живешь в Новом Орлеане.

12. ...ты расплачиваешься в магазине свернутыми банкнотами.

13. ...ты когда либо был на концерте Dr. Hook или знаешь текст песни Dr. Hook.

14. ...выдавленные номера на твоей кредитной карте
(Обычно это 0, 6 и 9) забиты таинственным белым порошком.

15. ...ты торчишь один в своем номере во время турне и принимаешь наркотики.

16. ...ты принимаешь наркотики перед шестью утра и после шести пополудни.

17. ...ты всех ненавидишь
(Если тебя все устраивают, значит ты обожрался экстази и я против тебя).

18. ...ты знаешь название щели между твоими большим и указательным пальцами.

19. ...ты всегда говоришь: «Это моя последняя дорога» или, вопросительно,
«Какая дорога больше?»

20. ...ты рассказываешь кому угодно о своем детстве, когда принимаешь наркотики.

21. ...ты не думаешь о сиськах сейчас.

22. ...ты говоришь: «Я делаю это только когда я с тобой.»

23. ...ты просишь телохранителя сторожить дверь, когда идешь в ванную.

24. ...ты разговариваешь с девушкой, у которой есть парень,
больше пяти минут только потому, что у нее есть наркота.

25. ...ты актер в детском театре. ...
если ты пустишь эту книгу на бумагу, как только заметишь кокаин,
ты не только зависим, ты, скорее всего, мертв.

Правила, которые я нарушал: 1, 4 (они просто не считаются),
5, 6 (я выхожу на сцену со свернутой купюрой, торчащей из носа),
7, 8 (я написал дюжину), 12, 13, 14 (я вычищаю их, потому что пересекаю границы),
15, 16, 17, 19, 20, 21 (специально для этой книги), 24. 25.

ГОМОСЕКСУАЛИЗМ
Моя философия сексуальности заключается в том,
что я не имею проблем ни с кем независимо от того, что он творит.
Все, что я хочу, так это то, чтобы вы ознакомились с правилами.
Лично я брал в рот у различных парней независимо от их ориентации.
Как нельзя забеременеть от поцелуя,
так мужской минет не делает человека голубым
(если только ты не нарушаешь пункт 3).
Это не обозначает, что я против геев,
я просто хочу поставить точки над i в слове гей.
Кстати, эта страничка относится исключительно к мужчинам,
ибо все женщины m натуре и так лесбиянки.
Итак, если вы найдете что-либо применимое к себе - вы гей.

1. ... если на тебе когда-либо была чья-то сперма.

2. ... если у тебя когда-либо был альбом Smiths.

3. ... если у тебя встает, когда ты делаешь парню минет.
Если нет, то ты натурал, правда, если,он не оросил тебя спермой.

4. ....ты бисексуал, если занимаешься сексом с женщиной в комнате,
где находится Майкл Стайп.

5. ...если ты в «голубом» баре, ты не гей,
но если в обычном баре ты болтаешь с парнем дольше,
чем с девушкой - ты гей.

6. ...если ты притопываешь ногой в такт песне Smiths.

7. ...если ты говоришь об искусстве более 45 минут.

8. ...если ты когда-либо носил берет.

9. ...если ты целуешь парня и у него встает.

10. ...если ты имел любую разновидность секса под музыку Smiths - ты гей.

11. ...если твоя единственная цель в жизни - осеменять девок,
несмотря на то, что они могут сколько угодно заниматься лесбиянством
друг с другом.

12. ...если ты дрочишь и кончаешь на себя.

13. ...если у тебя есть приятель, смотрящий «Остров Джнллиан».

14. ...если у тебя нет приятеля, смотрящего «Заколдованный».

15. ...если играет песня Smiths,
а ты при этом стоишь в ванной с собственным членом в руке.

16. ...если тебя зовут Ричард, но все называют тебя Дик.

17. ...если всех твоих друзей зовут Дик.

18. ...если ты не обманываешь свою жену тем,
что она служит всего лишь прикрытием для людей,
чтобы они считали, что ты не гей.

19. ...если ты дружишь с моделью.

20. ...если ты трахаешь девку,
которой нравятся Smiths.

21. ...если ты не ешь мясо потому,
что альбом Smiths «Meat Is Murder» произвел на тебя неизгладимое впечатление.

22. ...если ты занимаешься чем-либо религиозным.

23. ...если ты трахаешь беременную, и у нее рождается мальчик - ты гей.

24. ...если ты когда-нибудь стригся как Моррисси.

25. ...если в комнате играл альбом Smiths, а у тебя была прическа как у Моррисси.

26. ...если ты когда-нибудь разговаривал о хрустале или имел его.

27. ...если у тебя проколоты соски.

28. ...если ты когда-либо проводил больше недели на Саут Бич.

29. ...если ты не думаешь о сиськах прямо сейчас.

30. ...если тебе до сих пор нравится Judas Priest,
несмотря на то, что, как оказалось, Роб Хэлфорд - геи.

31. ...если у тебя встает, когда ты ходишь по большому.

32. ...если ты знаешь, какова сперма на вкус (особенно, если это твоя сперма).

33. ...если ты целуешься с девицей после того, как она проглотила твою сперму.

34. ...если у тебя встал, пока ты все это читаешь.

35. ...если ты знаешь имена всех, кто когда-либо играл в Smiths
с Моррисси и с Джонни Марром.

36. ...если ты мужская модель.

37. ...если ты задыхаешься от счастья, слушая «Boys Don''t Cry» The Cure.

38. ...если ты модельер.

Правила, которые я нарушал: 1,2, 12 (это делает всех нас геями),
20 (в основном неумышленно), 26, 30, 33, 38 (я сам себе модельер).

ОБМАН
Думаю, что мы имеем репутацию людей,
падких на все свободные и дорогие сиськи,
которые появляются сразу же после того,
как ты становишься рок-звездой, но правда в том,
что мы дико преданы при этом своим подружкам.
Честно признаюсь, что я никогда на обманывал свою девушку,
и это все потому, что соблюдаю правила, приведенные ниже.

1. Ты можешь хвататься за накладную грудь,
потому что она не натуральная и это не считается обманом.

2. Если ты не запоминаешь имена девок, то все в порядке.

3. Если ты не звонишь им после, то все в порядке.

4. Минеты не считаются, они равны рукопожатиям и автографам.

5. Если ты обнимаешь - ты лжешь.

6. Если ты во временном поясе, который опережает временной пояс,
в котором находится твоя подружка, проследи за следующим сравнением:
Пусть Х будет временной разницей между двумя странами,
a Y - временем, проведенным в постели с другой женщиной.
Если ты говоришь со своей подругой и Y < X,
то ты не обманываешь, потому что это до сих пор не случилось,
если Y > Х - ты изменил.

7. Если ты находишься в Европе, Канаде, Южной Америке или Японии,
свидетельство о твоем браке недействительно. Спи с кем хочешь.

8. Если ты трахаешь кого-то за ночь перед встречей с подружкой
- это замечательно, поскольку ты можешь быть уверен,
что у тебя не будет преждевременной эякуляции завтра.

9. Если это часть публичного действа, это не считается.

10. Если это помогает твоей карьере, это не считается.
Но если она думает, что ты можешь помочь ее карьере - ты обманываешь.

11. Если ты помнишь имя женщины,
с которой кто-ти еще провел всего одну ночь, ты не прав,
поскольку считаешь, что она больше, чем персона, которую можно трахнуть.

12. Если это чей-то День Рождения, это не считается.
(особенно если это твой собственный День Рождения).

13. Если девка имеет тату с твоим именем,
она считается общественным достоянием и ее можно трахать всем.

14. Если ты имел анальный секс, это не считается,
поскольку анальный секс не есть коитус.


16. Если ее зовут та кже, как и твою подругу, это не считается,
либо если первые буквы в их именах одинаковы.

17. Если ты говоришь им об уважении к ним с утра
и на самом деле так думаешь - ты гей.

Правила, которые я нарушал: ни одного.


10. Все за ничто

Я вижу, что он всегда был гениальным по части страданий и,
согласно многим высказываниям Ницше, создал внутри себя целое вместилище
для боли. В свое время я заметил, что корень его пессимизма не в презрении мира,
но в презрении самого себя. Насколько безжалостно он мог изничтожать в
своих речах законы и людей и при этом не щадить себя самого.

Герман Гессе, «Степной волк»

«Король грязи предстает чистым:
Часть первая из истории в двух частях.»

Сара Фим, Empyrean Magazine, 1995

Кадры, показывающие обнаженных детей и разлагающиеся трупы,
мелькают на экране TV в номере Мэрилина Мэнсона. Он снимает темные очки
и садится на кушетку. Фотографии, газеты и одежда раскиданы по комнате -
осколки безумного года в жизни лидера самой спорной шок-рок группы,
названной его собственным именем. Практически за одну ночь этот локальный
флоридский квинтет превратился в протеже Nothing Records и ее владельца
Трента Резнора из Nine Inch Nails. С тех пор Мэрилин Мэнсон,
чье настоящее имя Брайен Уорнер, был арестован,
ему неоднократно предъявлялись обвинения в издевательствах над женщинами,
убийствах животных и сжигании собственного барабанщика.
Сегодня в первый раз он дал согласие рассказать о минувших двух
годах своей жизни. Дабы быть уверенными, что он не откажется в
самый последний момент, мы напоили его ликером, снабдили наркотиками
и прихватили с собой один из его любимых фильмов, дешевый галюциногенный
вестерн Алехандро Джодоровски «Еl Торо». Мэнсон сворачивает
двадцатидолларовую купюру и вдыхает в себя половину кокаиновой дорожки. -
Ты выглядишь измученным. - Да, я проснулся в семь утра и искал,
кому бы рассказать о своих новых идеях, но никого не нашел.
Я слонялся по комнате, как безумец. Тогда я позвонил своей подружке Мисси,
но у людей, которым я нравлюсь, всегда возникают проблемы в общении со мной. -
Давай поговорим о том, как ты покинул Форт Лодердейл. - Хорошо.
Это случилось, когда я сократил название команды до Marilyn Manson,
поскольку люди постоянно называли нас черти как.
Тогда же группа стала менее мультипликационной и более серьезно зазвучала.
Несколько лэйблов заинтересовались нами.
Нас пригласили в Нью-Йорк на Epic Records и там представили человеку
по имени Майкл Голд-стоун, который как раз занимался албомом Pearl Jam.
Но по некоторым причинам, мы не сошлись с Epic Records.
Это нас очень обломало, так как мы истратили в Нью-Йорке почти все деньги. -
А как ты сошелся с Трентом Резнором? -
Это случилось, когда мы вернулись домой, уставшие и раздосадованные.
Мы с Мисси пошли в музыкальный магазин, где я работал,
и я приобрел себе альбом Nine Inch Nails «Broken»,
который вышел как раз в тот самый день.
Когда я уселся его слушать, мне вдруг позвонил менеджер Трента
и попросил у меня копию нашего демо. (Такие совпадения постоянно
происходят со мной, позволяя верить, что все случается ради чего-то.)
Через несколько дней мне снова позвонили. «Привет, это Трент.» «Привет,
что случилось?» - ответил я в той же манере. «Ты не поверишь,
где я сейчас живу, - продолжал он. - Я живу в доме Шарон Тейт.»
Это было забавно, поскольку при нашей первой серьезной встрече
я говорил ему, что хочу записать «My Monkey», свой ответ
Чарльзу Мэнсону, именно в том доме, где жила его жертва.
И Трент был сейчас именно там. Он сказал: «Мы как раз снимаем
видео на одну из моих песен. Я ХОЧУ, чтобы ты сыграл в ней на гитаре.»
Я ответил, что толком не умею играть на гитаре, но обязательно приеду
и покорчусь с ней перед камерой. - Тогда-то он и взял тебя под крыло
Nothing Records? - Если честно, то я до последнего момента не знал, что
Трент организовал свой лэйбл. Мы просто стали зависать вместе,
и между нами завязалась дружба. - Можешь вспомнить что-нибудь наиболее
прикольное из ваших тусовок? - Однажды вечером Трент послал свою подругу,
богатую малолетнюю сучку, которая настолько его обожала, что даже выколола
на заднице его инициалы, и мы поехали в один из лос-анджелесских баров под
названием Смоллс. Там мы подцепили двух жутких девок, одну из которых звали
Келли и у которой лицо казалось женским и мужским одновременно.
Мы поехали домой и сняли шикарный видеофильм под названием
«Кукурузная задница Келли». К сожалению, я посеял это раритет. -
Расскажи поподробнее. - Мы подшутили над девчонками, налив
им по огромному фужеру текиллы, а себе по столько же пива.
Через несколько минут эти дуры уже не вязали лыка.
Они стали давать круги по двору дома Шарон Тейт и в конце концов рухнули
в бассейн. Я ринулся за ними, несмотря на то, что абсолютно не умею плавать.
Келли выглядела настоящим бегемотом, хотя, наверное, думала,
что похожа на русалку. Чтобы не сильно скучать,
я предложил поиграть в угадай-кто-тебя-тронет.
Вытащив ее из бассейна
(вторая подруга уже дрыхла на берегу в собственной блевотине),
мы завязали ей глаза полотенцем и принялись хватать за разные места
и дико ржать, поскольку были в сто раз трезвее, чем она.
И тут мы обнаружили у самого анала нашей жертвы какой-то узелок,
похожий на спутавшиеся белые волосы или же кукурузное зерно.
Честно говоря, мы были слегка шокированы обнаружением этого
чужеродного объекта, а я подумал, что не мешало бы провести легкую дезинфекцию,
и, взяв зажигалку, подпалил ее лобковую растительность.
Не думаю, что малышке было больно: после этого она разошлась окончательно.
Честно говоря, у нас не было особого желания продолжать что-либо делать
с этой уродкой. - А что было дальше? -
На утро мы распрощались с нашими гостьями и занялись делами.
Трент сказал мне, что решил зарегистрировать новый лэйбл и предложил
стать первым исполнителем, выпущенным на нем.
Он сказал, что забалдел от нашего демо «Live As Hell»,
которое мы записали на радиостанции Тампа Бэй и которое, между нами,
было достаточно дерьмового качества. -
Расскажи о записи вашего первого альбома «Portrait Of An American Family». -
Жуткие воспоминания. Мы поехали в Голливуд, Флорида,
и писались на Критериа Студиос, которой владеют Bee Gees.
Режиссером был некто Роли Моссимэн, то ли немец, то ли швейцарец,
но в любом случае человек из страны, где не знают, что такое зубная паста.
У него было от силы восемь зубов, и за время записи два из них выпали,
к тому же он постоянно курил. Понимаешь, какие тут могут быть впечатления. -
А что насчет твоей поездки в Лос-Анджелес ? -
Я ездил туда один ремикшировать записанные ранее трэки.
Оттуда я позвонил во Флориду Дэйзи Берковицу,
но в результате мне пришлось беседовать с Пого.
Тот сказал, что они хорошо погудели в Скуизе,
в результате чего Дэйзи напился до чертиков и у него начались проблемы с головой.
На утро парень долго вспоминал, кто он такой, и все время спрашивал,
где его машина. Оказалось, он думал, что попал в аварию.
Когда я говорил с ним по телефону, было ощущение, что разговариваю
с другим человеком. Он не понимал, что я ему хочу сказать.
Доктор сообщил, что у него опухоль мозга. Мы с Трентом понимали,
что в команде есть пара слабых звеньев - барабанщик Фредди Колесо
и басист Брэд Стюарт. В конце концов мне пришлось изгнать Брэда и заменить
его Твигги Рамирезом. Проблемы с Дэйзи стали для меня сюрпризом.
- Извини, может еще дорожку? - Нюхнуть пыли? Конечно. О чем мы там говорили? -
Итак, мы говорили о Дэйзи. - Да. Так вот, когда он вышел из больницы,
я посоветовал ему слетать со мной и послушать миксы.
Мы прибыли в студию и я познакомил его с Трентом.
Надо сказать, что Дэйзи выглядел далеко не лучшим образом
и вел себя как-то отчужденно. Когда Трент предложил послушать то,
что сделано, он сказал, что сначала покурит, и вогнал меня этим в краску.
Когда он слушал миксы, я не заметил, чтобы он был очень внимателен,
а о комментариях тем более речи не шло.
Мы провели следующий месяц в перезаписи материала,
и все как один говорили нам, что Дэйзи не совсем тот человек,
с которым можно спокойно работать.
Он был очень упрям и имея свою собственную установку в плане музыки.
Зачастую это очень напрягало, но в целом все прошло удачно.

КРУГ ВОСЬМОЙ - ОБМАННЫЙ - СИМОНИСТЫ

-Вспомни что-нибудь веселенькое из того времени. - Студия находилась
на бульваре Санта-Моника, где по вечерам пасется куча
трансвеститов-проституток, и в один прекрасный момент мы решили,
что можно поразвлечься. Мы по очереди выбирались на съем,
но они почему-то боялись нас, так что несколько раз подряд пришлось
возвращаться ни с чем. Когда настала очередь Пого,
этот скинхэд с козлиной бородой вырядился в один из своих клоунских нарядов,
раскрасился под Джина Симмонса и пошел на дело. Не успели мы
приступить к нашим студийным делам, как он вернулся обратно в обществе
достаточно смазливого бесполого создания и проследовал в соседнюю комнату.
Мы моментально включили микрофоны, установленные там, и стали подслушивать
их разговоры. Это существо звали Мари, и издалека оно выглядело как женщина,
причем весьма привлекательная, но при ближайшем рассмотрении
(мы подглядывали за ними через окно) на его (ее) ногах были обнаружены язвы,
напоминающие ожоги от сигары или начальную стадию какого-то
неведомого нам заболевания. Оно (существо) знало, что мы за ним наблюдаем,
и старалось не ударить в грязь лицом. Кончилась вся эта клоунада тем,
что Пого нагло обкончал мужскую грудь. - Не было жутко работать в доме
Шарон Тейт? - Одна странная вещь произошла с нами, когда мы трудились
над песней «Wrapped In Plastic». В этой вещи мы больше всего использовали
компьютер, так как она вся напичкана сэмплами, и вот неизвестно откуда
в ней стал появляться сэмпл Чарльза Мэнсона из «My Monkey»:
«Почему дитя тянется к своим папе и маме, чтоб убить их?» Мы не могли понять,
что происходит, особенно если учесть, что припев в «Wrapped In Plastic»:
«Приходи к нам в дом/Уверены, что ты останешься.» Мы были только вдвоем
в этом доме, я и продюссер Шон Биван, и мы были дико напуганы. Мы поняли,
что на сегодня сеанс окончен. Когда мы приступили к записи на следующий день,
проклятые сзмплы исчезли. - Тебе не кажется, что обращаться к персоне
Чарльза Мэнсона становится тенденцией среди музыкантов? - Это меня
порой добивает. Эксл Роуз тоже перепел Мэнсона, это была целая история. -
Кстати, может еще дорожку? - Хорошо, только она будет последней...
Итак, Guns''n''Roses... Как-то Трент взял меня на концерт U2, и за сценой
я натолкнулся на Эксла. Он выглядел очень нервным и стал рассказывать
мне о своих душевных переживаниях, раздвоении личности и прочем дерьме.
Я же в свою очередь принялся втирать ему о своей группе и поведал о песне
«My Monkey». Эксл сознался, что никогда не слышал альбом Мэнсона,
и я посоветовал ему прикупить «Lie». Спустя шесть месяцев Guns''n''Roses
записали кавер песни «Look At Your Game, Girl» с этого самого альбома.
Тогда-то Эксл и получил кучу неприятных высказываний со стороны сестры
Шарон Тейт и общественности. Мы закончили альбом чуть позже; кстати,
на «My Monkey» спел пятилетний мальчик Роберт Пиерс - невинное дитя даже
не осознавало, что поет вещи, жуткие для взрослых людей. Сразу после
сведения альбома мне позвонили Трент и его менеджер Джон Малм и
посоветовали не включать эту злополучную песню в альбом. «Почему?»
- опешил я. «Мы не хотим иметь проблемы, которые появились у Эксла Роуза,»
- ответили мне. «Я не имею никаких проблем и не собираюсь их иметь.
Объясните, черт возьми, что происходит!» Ко всему прочему, «My Monkey»
не являлась целиком песней Чарльза Мэнсона, я лишь позаимствовал
у него часть текста. Я сказал: «Нет!» и они отказались выпускать альбом.
Я понял, что мы снова превращаемся из флоридской надежды в сраную
локальную банду, не закрепленную ни за одним лэйблом. Это был самый
паскудный период в моей жизни: альбом готов, но при этом его как бы и нет.
Тем временем мой старый знакомец и наш первый басист Брайен Тютюник
сколотил свою банду Collapsing Lungs, закрепился на Atlantic и готовился
стать траханой рок-звездой. Брэд продолжал ширяться и был изгнан,
а я осознавал, что не пройдет и года, как мы снова вылезем из дерьма. -
И как вы вылезли из него? - Снова объявился Трент и сказал, чтобы мы
не беспокоились, так как он может передать нас любому другому лэйблу.
Он свел нас с Гаем Осери из Maverick Records (лэйбл Мадонны),
а тот познакомил с ее менеджером Фредди Де-Манном. Самое смешное,
что когда нас представляли ему, его первый вопрос был: «Ребята, вы евреи?»
На что наш клавишник парировал: «Да, я еврей, но я не религиозен.»
«О''кей, ребята, мы сработаемся!» - был ответ. Спустя пару дней нашему
менеджеру позвонили и сказали примерно следующее:
«Нас абсолютно не беспокоят его имидж, татуировки и все, что связано
с оккультизмом и сатанизмом, единственное, что мы хотим знать
- наколоты ли на нем свастики?» «Нет, о чем вы говорите!» - был ответ.
«Очень хорошо, но мы обязательно должны проверить, и если найдем
хоть что-то, связанное с антисемитской пропагандой, контракт
с вами станет невозможным.» Проверив мои тату, они успокоились
и предложили нам контракт. - Были ли у группы еще какие-нибудь проблемы? -
В принципе, они не прекращались. Например, я хотел поместить
в буклет альбома свою детскую фотку, где я сижу совсем голый на диване.
Мне сказали так: «Во-первых, этот снимок легко тянет на детскую порнографию,
и далеко не каждый магазин возьмет диск на продажу. Мы же хотим,
чтобы он был полностью легальным.» «Я вас не понимаю, - ответил я. -
Эту фотографию я взял из альбома моей матери и считаю ее
абсолютно нормальной. Если кто-то увидел в этом намек на порно,
виновен ли в этом я? Если у кого-то встает по поводу и без повода,
почему в таком случае не наказывают его?» - Ты не очень расстроен таким
расхождением во взглядах со своими боссами? - Конечно, все это было
порядочным дерьмом, но в противном случае альбом бы вообще никогда
не вышел. - Скажи честно, ты доволен этим альбомом? - В целом на нем я
хотел сказать сразу все то, что постоянно говорил в различных интервью,
но сейчас кажется, что сказал не все так, как хотел. Может, я еще не до конца
понял на тот момент, как все это подать, может, песни получились не слишком
ударными... Я всегда думал над тем, что дети, вырастая, понимают гораздо
больше, чем их родители, и если те начинают скрывать от детей правду,
это гораздо хуже, чем каждый день лицезреть Мэрилина Мэнсона.
Я продолжаю культивировать себя как антигероя, и думаю, что сделаю
это лучше на следующем альбоме. Сара Фим Америка, встречай Мэрилина Мэнсона!
Часть вторая из истории в двух частях.» Empyrean Magazine,
1995 Когда мы в последний раз брали интервью у Мэрилина Мэнсона,
он сидел в своем номере, нюхал кокаин и рассказывал о делах последних лет.
Сейчас четыре пополудни, и он собирается поведать нам о своем туре
с Nine Inch Nails, Jim Rose Circus Sideshows и Hole. Внезапно раздается стук,
и Мэнсон быстро прячет коробочку от CD Judas Priest, покрытую
кокаиновыми дорожками, встает с дивана и идет открывать дверь.
В комнате появляется его басист Твигги Рамирез - с бутылкой вина
в руке и с опухшим лицом, он объясняет, что перенюхал на сегодня,
и падает в кресло. На все вопросы он отвечает одной фразой говорит,
что ему нужны только виски и скорость. - Нюхни немного и мы начнем. -
Да, неплохой порошок для беседы (засасывает дорожку). -
Кстати, как давно ты стал принимать кокаин? - Не так давно.
В первый раз это случилось во время тура с Nine Inch Nails. Мы были в Чикаго,
и один из роуди пригласил нас с Твигги в гримерку Трента.
Там был полный бардак, везде валялись объедки и грязная одежда.
На полу, посреди всего этого безобразия, сидел странноватый хип-повый субьект,
который пронес за сцену кучу порошка и рассыпал его аккуратными дорожками
на стойке в ванной. Он спросил: «Не хотите присоединиться?»
Мы честно признались, что никогда раньше не пробовали. «Попробуйте,» -
сказал он. Мы нюхнули и поняли, что открыли для себя нечто новенькое,
причем хорошо давшее нам по мозгам. В гримерке также присутствовали
две симпатичные девки, блондинка и рыжая. Одна из них училась на психиатра,
а вторая была просто шлюхой. Я сразу же запал на них.
Тогда я носил в качестве нижнего белья резиновое трико с отверстием
для пениса и практически не снимал его на протяжении всего турне,
так что когда я трахал их в задней комнате, все это было похоже
на порноверсию «Супермена». Моя кожа так и не касалась их,
я был словно в одном большом презервативе. - Ты не боишься,
что твое сердце может остановиться от такого количества кокаина? -
Я не увлечен этим постоянно. Это прикольно, поскольку является частью
некоего клише. Только дурак подсаживается на наркотики как Джон Белуши или
Кори Фельдман. - Наверное, весь тур был для вас чем-то сногсшибательным,
ведь вы в одночасье из ничего превратились рок-звезд. - Нас толком никто
не слышал, и альбом еще не выходил. По большей части о нас ходили слухи
и появлялись небольшие публикации благодаря нашему пресс-атташе Сьюкс Зет,
которая очень любила говорить о нас, хотя ничего не понимала в нашей музыке.
Но я всегда хотел большего. Это моя проблема: я всегда хочу чего-то большего.
И я всегда говорю об этом моему публицисту, моему менеджеру,
моей рекорд-компании. Когда мы подписали контракт с конторой Трента,
они сказали: «Настанет день, когда вы, ребята, будете продавать больше
альбомов, чем Ministry.» - Это больше двухсот тысяч. - Точно. Мало того,
я хочу быть круче чем Kiss. Я хочу быть продаваем, но, черт возьми,
никто ведь не читает ваш журнал (втягивает половину дорожки)! -
Почувствовал ли ты себя реабилитированным, возвращаясь в Форт
Лодер-дейл в качестве рок-звезды? - Несомненно. Наше первое шоу
по возвращении домой было в Майами, и там были все: мои предки,
каждая девчонка, которую я трахал или хотел трахнуть, и все люди,
уволенные из команды. Кстати, в середине шоу на сцену зачем-то
вылез гитарист Nine Inch Nails Робин Финк, и я в угаре стянул с него
штаны и заглотил его грязный соленый пенис на несколько минут...
Прошу заметить, что у меня не было эрекции, так что обвинения
в гомосексуализме отпадают. После концерта я поимел некоторые проблемы
с копами. Они зашли за сцену в поисках меня, но я укрылся в душе,
где, кстати, были припрятаны наркотики. К счастью, они не имели права
арестовывать меня, так что все обошлось. - Расскажешь что-нибудь еще?
- Мой первый нормальный опыт погружения в мир рок-н-ролла произошел
в Кливленде, когда к нашей упряжке присоединились Hole. Кортни
Лав появилась последней и, очевидно, ей предстояло сыграть
самый хреновый концерт в ее жизни. Она вышла на сцену, сняла футболку,
сказала что-то язвительное о Тренте и сиганула в толпу. Фэны принялись
хватать ее за сиськи и старались содрать всю оставшуюся одежду.
После всего этого беспредела она ввалилась к нам в гримерку и рухнула
на кушетку, пьяная и обдолбанная. Я чувствовал себя несколько неловко,
поскольку она была первой из знаменитостей с грязной репутацией,
которых мне довелось встречать в своей жизни. Я не думаю, что я ее боялся,
просто мне не очень хотелось с ней общаться. Поднявшись,
она принялась бузить и напяливать на себя чью попало одежду, и наш Дэйзи,
подсуетившись, старался выменять у нее одну из гитар Курта Кобейна
на свои шмотки. Ее это забавляло, но она так и не дала бедняге ответа.
- Выпьешь? - Конечно. Скоро мне надо будет поспать. - Кстати,
Кортни постоянно говорит о том, что у них с Трентом были какие-то отношения. -
Я не могу говорить об этом на сто процентов. Мне кажется, что Резнор взял
Hole в турне, чтобы выставить Кортни за дурочку и проучить ее этим. Но все
это время я замечал, что они постоянно тусуются вместе. Трент тогда мало
общался с нами, он растворился в своем - может быть, ее - мире. - То есть
ты действительно не знаешь, спали ли они? - Когда тур подходил к концу, я
видел Кортни рвущейся в дверь к Тренту с какими-то претензиями, которые
я не помню, потому что был пьян. Так себя может вести только женщина, с
которой ты спал. Я помню, что Резнор зависал в ее номере как-то ночью,
но он ничего не говорил нам, мы делаем свои собственные выводы. -
Мне кажется, это интервью должно пролить правду на все, что происходило
за последний год? - Я говорю правду, но Твигги может сказать больше,
поскольку он имел тайные отношения с Кортни. - Это правда, Твигги? - Твигги:
Правда в том, что мне нужны виски и скорость. - Мэнсон:
Когда наше турне подходило к концу, Кортни выглядела неважно,
очевидно, из-за проблем с Трентом. Мы зависали в одном из баров в
Хьюстоне целую ночь, и много народу предлагало нам те или иные наркотики.
Это была одна из моих самых ужасных ночей, потому что я чувствовал,
что подыхаю. Я хотел звонить всем друзьям и близким и рассказывать им,
как я их люблю и что я дико испуган. Посреди ночи Твигги испарился.
Как оказалось, он созвонился с Кортни и она тоже была не в лучшей форме.
Он появился только в семь утра. Я спросил его, что случилось,
он снял рубашку и показал мне солидные царапины на спине.
Это выглядело очень сексуально. Остальное предоставляю вашему воображению.
(На протяжении последних пятнадцати минут Твигги постоянно вскакивал с кресла.)
- Так что ты выбираешь, Твигги? - Мир с Трентом или взаимоотношения с Кортни?
- Твигги: Виски и скорость. - Мэнсон:
Он продолжает ее видеть, но не выпендривается, поскольку
никогда раньше не общался с женщиной такого ранга. -
Твигги: Все обвиняли меня в использовании этой мазы,
хотя все на самом деле было искренне. Я многому научился за время
наших тусовок (падает обратно в кресло). - Ты хочешь что-нибудь добавить, Твигги? -
Твигги: Виски и скорость. - Мэнсон: Я особо никогда не разговаривал
с Кортни до тех пор, пока не понял, что она очень больной человек
и при этом контролирует себя гораздо больше, чем это кажется.
Мы играли где-то на западном побережье. Я до сих пор помню
яростный стук кулаков в дверь нашего автобуса и ее пьяный голос:
«Джорди! Джорди! Где, мать вашу, Джорди!» Кортни вскарабкалась
в автобус (за день до этого она упала и повредила ногу).
Увидев какую-то девчонку-фанатку, тусовавшуюся с нами,
она моментально подсела к ней и стала говорить,
что та не должна просто так сшиваться в этом автобусе,
поскольку ей нужно покупать клавиши и организовывать группу,
тогда все эти парни будут сидеть в ее автобусе сами. Увидев нас,
она спросила, есть ли у нас донатсы. У меня было около дюжины,
и я протянул ей. Она взяла четыре штуки и моментально заглотила их,
после чего, сев в кресло, размотала бинт и накинула его на плечи
нашего тур-менеджера. Он разорался, что его не устраивает,
когда на нем чья то кровь, даже если она и кровь знаменитости,
так как это не входит в контрактные обязательства.
Тут с кормы автобуса показался Твигги, выбравшийся
из компании нескольких девчонок-тинейджеров,
и с явным удовлетворением стал наблюдать всю эту сцену.
С тех пор я окончательно зауважал Кортни, поскольку
она меня действительно рассмешила и, в общем-то, оказалась прикольной теткой.
- Я слышала, что в последний вечер турне Nine Inch Nails
здорово подшутили над вами. Это правда? -
Выходя из душа перед концертом, я вдруг увидел парочку голых девиц,
обнимающихся самым наглым образом, и голого педика,
пристроившегося к ним. Мои музыканты и парни из Nine Inch Nails
стояли кружком и пялились на них. Увидев меня, этот красавец подошел ко
мне и сказал: «Я слышал, ты говорил, что если у кого-то есть кишки
и он зайдет за сцену, ты засунешь ему кулак в задницу?»
Nine Inch Nails думали, что поиздевались надо мной, поскольку
я частенько орал со сцены такую фразу. Наверное, они думали:
«Хорошо, мы обязательно подсунем ему кого-нибудь и посмотрим,
что он будет делать.» Чтобы расстроить их планы, я сказал:
«О''кей. Без проблем,» достал резиновую перчатку, натянул
ее на руку и слегка воткнул ее в задницу этому парню.
Я думал, что это все, но когда пять минут спустя мы поднимались на сцену.
Nine Inch Nails обрушили на нас целый дождь из соуса, вазелина,
детского порошка, пудры и прочей дряни.
Пришлось разыгрывать из себя черти кого, чтобы только публика не догадалась,
что мы такие идиоты. Спускаясь за сцену после выступления,
мы были готовы выбить все дерьмо из Трента и его команды,
дабы отплатить за столь далеко зашедшую шутку, но и это было еще не все.
Я был одет всего лишь в кожанные шорты и носки и покрыт слоем пива,
пота и губной помады. Пока мы добирались до нашей гримерки,
на нас посыпался очередной дождь дерьма,
после чего окончательно взбешенные секьюрити схватили нас,
заковали в наручники, вытащили на улицу и затолкали в пикап.
Заперев двери, нас повезли в неизвестном направлении.
Это уже выходило за рамки шутки...
Только сейчас я начинаю удивляться происшедшему,
но тогда был испуган, так как мы ехали около получаса.
Нас выкинули где-то в пригороде, бросили нам ключи от наручников
и долларовую бумажку, сказав:
«Это поможет вам вернуться на концерт!»
Было совсем не жарко, а мы были практически голыми, тряслись
от страха и злобы и выглядели настолько нелепо,
что никто не шел по одной стороне дороги с нами.
В конце концов нас подбросил какой-то милосердный школьник. - Т
ы испытывал еще какие-нибудь мерзкие чувства? -
Нет, если я что-то кому-то преподношу,
я должен быть готов получить в ответ то же самое.
Мы просто поднялись на другой уровень. -
Сейчас мы отпустим тебя, только скажи напоследок, что случилось с Фредди? -
Все знали, что Фредди будет уволен уже за неделю до этого.
Не знал об этом только сам Фредди. Мы провели переговоры с
барабанщиком из Лас-Вегаса по имени Кении Уилсон о вступлении его
в наши ряды под именем Джинджер Фиш. После этого сообщили Фредди,
что он был всего лишь другом нашего тур-менеджера.
Он понял это. На самом деле мы никогда не были жестоки с ним,
потому что он симпатизировал нам как человек.
Последний концерт Фредди мы решили отметить ритуальным сжиганием
басового барабана, но загорелась вся установка,
и наш друг поспешил скрыться за сценой в поисках огнетушителя.
Тогда мы начали крушить горящие обломки...
Я думаю, он понял, что был принесен в жертву таким образом,
поскольку на следующий день улетел домой. Я никогда не говорил ему
«прощай», но и не разговаривал с ним с тех пор.
Он был очень покладист, и я уважаю его за это,
но если он будет преследовать меня в судебном порядке,
я перебью ему коленные чашечки...



11. Мы здесь, чтобы увидеть волшебника

Насколько мне известно, в госпелах нет ни слова, восхваляющего интеллект.

Бертран Рассел, «Создает ли религия противодействие цивилизации?


Я писал, я звонил, я умолял. Наконец во время нашего тура с
Nine Inch Nails 1994-го года в моем гостиничном номере в Сан-Франциско
зазвонил телефон. «Доктор хочет встретиться с вами,» - сообщил
мне суровый женский голос. Я спросил ее, не хочет ли доктор посетить
наше следующее шоу. «Доктор никогда не покидает своего дома,» -
ответил голос. «Хорошо, когда я могу увидеть его? Я в городе несколько дней.»
«Доктор действительно хочет повидать вас. Можете ли вы приехать между
часом и двумя сегодня?» Неважно, какое время он мне назначал:
он вызывал меня, и я должен был быть там. Я уважал и обожал его.
Мы имели много общего: у нас был опыт экстравагантных шоуменов,
мы изучали криминалистику и серийные убийства, находили вдохновение
в книгах Ницше и создавали философию против репрессий и в поддержку
нонконформизма. Короче, мы оба отдали лучшие года своих жизней потоплению
Христианства в его собственной лжи. «Да, - добавил голос в трубке. -
Приходите один.» Доктором был Антон Шандор Ла-Вей, основатель и верховный
жрец Церкви Сатаны. Практически все в моей жизни - от Джона Кроуэлла
до миссис Прайс - не понимали в сатанизме практически ничего, ставя
его на одну доску с ритуальными жертвоприношениями, разрыванием могил
и поклонением дьяволу. Дьявол здесь не столь важен. Сатанизм -
в поклонении самому себе, поскольку ты сам в ответе за собственное добро и зло.
Христианская война с дьяволом была и остается войной с основными
человеческими инстинктами - сексом, насилием, самоудовлетворением -
и отрицанием принадлежности человека к царству животных. Идея рая -
это всего лишь христианский путь к созданию ада на земле. Я никогда не
был открытым проповедником сатанизма, это просто одна из частей того,
во что я верю. В тот день в Сан-Франциско я не сказал никому, куда иду,
взял такси и направился к дому ЛаВея. Он жил в незаметном темном здании,
окруженном забором с колючей проволокой. Расплатившись с водителем,
я подошел к воротам и заметил, что на них нет звонка. Я стал озираться по
сторонам, и тут они распахнулись. Преодолев легкое замешательство,
я все же шагнул вперед. Войдя в дом, я не метил ни души, пока не добра
до середины лестницы, KOГДА вдруг обнаружил, что на последней
ступени меня ожидает толстячок с сальными черными волосами,
прикрывающими лысину. Не говоря ни слова, он жестом пригласил следовать
за ним. Во время последующих визитов к ЛаВею, этот человек также
всегда молчал, и я даже не знаю, как его зовут. Мы прошли несколько
коридоров и наконец очутились в просторной зале. Человек исчез,
оставив меня в одиночестве. Я принялся изучать комнату. Рядом с дверью
висел шикарный портрет самого хозяина, стоящего рядом со львом,
который жил у него как домашнее животное. На противоположной
стене возвышались стеллажи с книгами: биографии Гитлера, Сталина,
ужасы Брэма Стокера и Мэри Шелли, Ницше и Гегель, а также трактаты
по гипнозу. Большая часть пространства комнаты была занята кушеткой,
над которой были развешаны различные жуткие картины, словно взятые
из «Ночной Галереи» Рода Серлинга. За несколько лет до этого визита
я читал биографию ЛаВея, написанную Бланч Бартон, и был восхищен,
каким щеголеватым он казался. (Правда, кое-что в книге могло быть
преувеличено, так как автор являлась также и матерью одного из его детей.)
Сила этого человека заключалась в страхе, людском страхе перед словом
Сатана. Говоря людям, что он сатанист, ЛаВей становился самим Сатаной
в их глазах. «Ненавидят то, чего боятся, - писал он. - Я приобретаю силу
без сознательного напряжения, просто живя. ЛаВея осуждали в
нацизме и расизме, но его главной целью была элитарность, базовый
принцип после мизантропии. Итак, я глазел по сторонам, когда в комнату
вошла женщина. У нее были осветленные волосы, розовая помада неестественно
выделяла губы, будто ребенок рисовал мимо контура в книге-раскраске;
на ней был узкий голубой свитер, мини-юбка и телесного цвета чулки.
Следом за ней вбежал маленький мальчик, Ксерксес Сэйтан ЛаВей,
который моментально подскочил ко мне и стал пытаться стащить
с меня кольца. «Я думаю, у вас все в порядке, - сказала она. - Я Бланч,
это я говорила с вами по телефону. Хэйл Сэйтан.» Я понял, что по идее
должен был ответить такой же манерной фразой с «хэйл сэйтан» в конце,
но воздержался. Это казалось мне слишком пустым и ритуальным, словно
ношение униформы в Христианской школе. Я только посмотрел на мальчика
и сказал: «У него глаза отца,» проведя легкую параллель с «Ребенком Розмари»
. «Доктор будет с минуты на минуту,» - информировала меня она и ушла, как
мне показалось, не разочарованная моими манерами. Я знал о прошлом
ЛаВея - дрессировщик животных, ассистент мага, фотограф в полиции, пианист
- и это позволяло мне думать, что его появление будет впечатляющим.
ЛаВей не вошел в комнату, он словно появился из ничего. На нем были
черная морская фуражка, черный костюм и солнцезащитные очки. Он
подошел ко мне, пожал руку и произнес: «Я ценю имя Мэрилина Мэнсона,
потому что оно совмещает два различных вида экстремальности вместе,
в чем и есть Сатанизм. Но я не хочу называть вас Мэрилин. Могу я звать
вас просто Брайен?» «Конечно, если вам так удобнее,» - ответил я. «Помня
о своих отношениях с Мэрилин в шестидесятых, я чувствую некий дискомфорт
, поскольку она занимает отдельное место в моем сердце.» - молвил ЛаВей.
Он принялся вспоминать о своих интимных отношениях с Монро, которые
начались в ту пору, когда он еще работал органистом в клубе, где выступала
актриса. По его словам чувствовалось, что ЛаВей считает, будто связь
с Мэрилин во многом повлияла на ее карьеру; он говорил настолько искренне,
словно это был неоспоримый факт. Он снял очки, и я наконец увидел
полностью это лицо гаргулии, столь знакомое тысячам тинейджеров по
Сатанинской Библии. Я решился спросить у него о Трэйси. Дело в том,
что я встретился с Трэйси Лордс за кулисами нашего шоу в Лос-Анджелесе
и она позвала меня с собой на вечеринку. Между нами не было никакого
секса, но я был приятно удивлен, признав в ней женский вариант самого себя
- в общении с людьми она постоянно придумывала всяческие головоломки.
Поскольку ЛаВей имел опыт общения с секс-символами, я подумал, что он
сможет дать мне конкретные рекомендации в отношениях с ней. «Я думаю,
что вы принадлежите друг другу, - ответил он, - и мне кажется, что скоро в
ваших взаимоотношениях произойдет что-то важное.» Это звучало не намного
убедительнее, чем пятиминутная консультация у пятидесятидолларового
психотерапевта, но я притворился, что признателен и восхищен, поскольку
ЛаВей был не тем человеком, которого можно критиковать. Мы
продолжили беседу, и он рассказал мне о своей сексуальной связи
с Джейн Мэнс-филд и что до сих пор чувствует ответственность за
ее смерть в автокатастрофе, поскольку наложил проклятие на ее
менеджера и любовника Сэма Броди, который погиб вместе с ней.
Слушая, я все больше замечал, насколько завораживает его голос,
очевидно, он научился этому, занимаясь гипнозом. Основная вещь,
в которой он помог мне разобраться тогда, была проблема с апатией,
которую я чувствовал по отношению к себе и окружающему миру.
Он дал мне понять, что это всего лишь ступень в эволюции от невинного
ребенка к высокоинтеллектуальному и сильному существу, способному
оставить след на Земле. Одним из аспектов лавеевской сущности было
то, что он ставил себя на одну доску с таким звездами, как Джейн
Мэнсфилд и Сэмми Дэвис Младший, которые также были членами
Церкви Сатаны, и не удивительно, что он пожелал, чтобы я познакомил
его с Трэйси. На следующий день она прилетела из Лос-Анджелеса на
наше шоу в Окленде. Я был абсолютно разбит после концерта, но она
приехала со мной в отель, вымыла и обогрела меня. Между нами
снова ничего не произошло, поскольку я был верен Мисси, однако
Трэйси была первым человеком, который, кажется, смог бы разрушить
мои принципы. Я рассказал ей о встрече с ЛаВеем и добавил, засыпая:
«Этот человек имеет очень интересную точку зрения. Ты должна встретиться
с ним.» Когда на следующий день мы посетили дом доктора, Трэйси
вела себя чуть более цинично и самоуверенно, чем я в первый раз.
Она со многим не соглашалась, но после того, как ЛаВей пояснил ей,
что вошь имеет большее право на жизнь, чем человек, что природные
катаклизмы полезны для человечества и что концепция равенства -
собачье дерьмо, что-то щелкнуло в ее голове, и, покидая ЛаВея, я понял,
что в ее мозгу заклубились свежие идеи. В тот раз доктор показал нам
некоторые уголки дома, которые я раньше не видел: ванную, опутанную
то ли настоящей, то ли искусственной паутиной, и кухню, напичканную змеями,
кучей электроники и кубками с пентаграммами. Как хороший шоумен, ЛаВей
дозировал информацию о себе, давая понять, насколько мало ты знаешь о нем.
Ближе к концу нашего визита он сказал: «Я хочу сделать вас Преподобным»
и выдал мне малиновую карточку, обозначающую мою принадлежность к Церкви.
Как мне кажется до сих пор, этот жест был всего лишь данью уважения ко мне,
словно оценка в университете. Пожимая мне руку на прощанье, ЛаВей сказал:
«Это хороший почин. Ты произведешь впечатление на этот мир.» Его пророчества
вскоре сбылись. Что-то важное действительно произошло в наших отношениях с
Трэйси и я произвел впечатление на этот мир, но в тот день, когда я был принят
в ряды сатанистов, все христианские силы моментально ополчились против меня.
Мы уже однажды играли в Джексонвилле, Флорида, и уже тогда практически все
баптисты этого консервативного города пытались спровоцировать мой арест,
но в тот раз все обошлось. В наш второй приезд в этот город мне повезло меньше.
Как я уже рассказывал, я практически всегда носил в качестве нижнего белья
черное резиновое трико с гульфом, и почти на каждом концерне я снимал с
себя Bсе , кроме этого трико. На сей раз я был осторожен и не расстегивал
гульф, но люди из отдела нравов, караулившие у каждого выхода из клуба,
увидели то, что хотели увидеть, а именно что я вышел на сцену с фаллоимитатором
и изображал акт мастурбации. Ближе к концу концертов я любил мазать
лицо губной помадой, и, если у сцены находилось несколько симпатичных
девчонок, рисовал у них на лбах знак Зверя, который являлся для них
пропуском в ад, коим являлся бэкстейдж. Итак, после окончания концерта
я направлялся в гримерку в приподнятом настроении, как вдруг услышал,
что наш тур-менеджер Фрэнки (бывший наркоша, похожий на Винса Нейла из
Motley Crue, только с кругами под глазами), что-то кричит мне вслед.
«Копы здесь! - прошептал он, подбегая ко мне. - Они собираются арестовать тебя!»
Я помчался в гримерку и поскорее переоделся в джинсы и балахон.
Я успел вовремя: через секунду двое в штатском ворвались в дверь, вопя:
«Вы арестованы за нарушение Закона О Развлечениях!» Меня заковали
в наручники, препроводили из клуба и увезли в участок. В общем-то,
они вели себя достаточно мирно, так как просто выполняли свою работу,
однако в участке меня представили нескольким крестьянам в униформе,
которые явно могли позволить себе больше, чем им предписано.
Один из них, с тонкими черными усиками, одетый в гражданское и кепку с надписью
«Первая Баптистская Церковь Джексонвилла», явно имел против меня
много больше чем другие. Он и его дружки-полицейские постоянно
прикалывались к моему внешнему виду и позировали перед поляроидом,
словно с обезьянкой. Это была относит

..................Животное все еще наблюдало за мной. Я ощупал глаза - они были целы.
Тогда я блеванул. Потом еще и еще. И когда я корчился над унитазом,
то понял, что могу практиковать черную магию и совершать вещи,
которые другие люди совершать не могут. Еще я понял, что не люблю кальян
из-за противного вкуса воды.

ЧЕРВЬ СБРАСЫВАЕТ КОЖУ

Первый раз я понял, что в нашей семье что-то неладно, когда мне стукнуло шесть.
Отец подарил мне книгу о жирафе, предлагая изучать ее,
как будто я был персонажем книги и пускался в различные приключения с животными.
Единственной проблемой было то, что мое имя читалось
как Брэйн (Мозг) на протяжении всей книги, дабы разрушить имидж жирафа,
чей мозг якобы соединен с его собственной задницей.
Я не думаю, что отец до сих пор понял свою ошибку - он назвал меня настоящим именем.
Всю жизнь отец чем-то пугал меня. Если я хотел родительского внимания,
то обычно получал его со шлепком ремня по заднице.
Когда он приходил домой с работы и видел меня, валяющимся в холле
и рисующим какую-нибудь ахинею, то обязательно находил способ подшутить
надо мной - частенько это был переполненный пылесос, включенный на выдувание.
Моя мать объясняла эти бредовые поступки как одну
из составляющих частей посттравматического синдрома,
полученного после Вьетнамской войны.
Именно этот стресс заставлял его порой вскакивать ночью и крушить вещи.
Когда, будучи подростком, я приводил приятелей домой,
он любил задавать им следующий вопрос:
«Вы когда-нибудь пробовали член более вкусный, чем мой?»
И каков бы ни был ответ, они все равно оставались с его членом во рту,
в переносном смысле, конечно.
Частенько мы ездили с ним на мотоцикле в уединенное место,
где он учил меня стрелять из ружья,
штыком которого собственноручно проткнул вьетконговского солдата.
Я унаследовал от него кучу амбиций, которые может остановить только пуля,
чувство юмора, страсть к сиськам и аритмию сердца.

КРУГ ПЯТЫЙ - ГНЕВНЫЙ

Вообще-то я рос маменькиным сынком, испорченным мамой
и не благодарным ей за это. Я был достаточно хилым ребенком,
потому что она старалась держать меня дома и постоянно быть при ней.
Когда у меня появились первые прыщи, мать сказала,
что это аллергическая реакция на яичные белки, и я долго считал,
что это именно так. Она хотела, чтобы я был похож на нее,
зависел от нее и никогда не покидал ее. Когда я уже достиг двадцати двух лет,
мать постоянно приходила ко мне в комнату и плакала, пока однажды не сказала,
что видела силуэт Иисуса в дверном проеме.
После этого она перестала сокрушаться и переключила свое внимание
на домашних крыс, которыми, как она считала, я кормлю свою змею.
Ее любимицей стала самая больная крыска по имени Мэрилин,
с которой она возилась больше всего, чтобы продлить ей жизнь.
Я думаю, таким образом она старалась переключить свою любовь
с меня на животное. В детстве все мы считаем,
что наши семьи абсолютно нормальны, но с годами многие иллюзии разрушаются.
В девятом классе я начал чувствовать себя все более замкнутым,
одиноким и сексуально закомплексованным.
Я сидел за партой и резал себе предплечье перочинным ножом.
У меня до сих пор остались шрамы под татуировками.
Большую часть своего образования я получал после школы,
когда уходил в мир фантазий, читая книги типа «Никто Не Выйдет Отсюда Живым»
Моррисона, занимаясь написанием гротескных поэм и рассказов и слушая записи.
Я начал воспринимать музыку как универсальное лекарство, как путь в мир,
где нет законов и правосудия. Но главным человеком, который принес в мою жизнь
столько комплексов, все равно оставалась моя мать.
Очевидно, некоторую язвительность по отношению к ней я перенял от своего отца.
Был период, когда родители дико кричали друг на друга:
отец обвинял мать в измене.
Он всегда был очень ревнивым, и даже первый мамин бойфренд.
Дик Рид, скромнейший парень, хорошо получал от отца с того момента,
как они познакомились с матерью в возрасте пятнадцати лет.
В своей комнате среди всевозможных киссовских сувениров
я имел коллекцию бутылочек от одеколона Эйвон,
сделанных в форме различных автомобилей,
и одна из них однажды отправила мою мать в больницу.
Как-то вечером она зашла ко мне и стала рассказывать, где была сегодня.
Почему-то она вывела меня этим из-себя, и я в гневе запустил в нее
стеклянным авто, разбив ей губу. Шрам до сих пор остался на ее лице,
как напоминание о том, что не стоит заводить еще одного ребенка.
Швырнув бутылкой, я набросился на нее с кулаками, повалил на пол
и пытался задушить. Она не сопротивлялась, а только плакала,
и я никогда не прощу ее за это. Когда я лежал на кровати в ту последнюю ночь
в Кантоне, я ненавидел своих родителей намного сильнее, чем прежде.
Теперь мне предстояло жить в Форт Лодердейле, так как отец получил новую работу
агента по продаже мебели в этом городе.
Все, через что я прошел - грязный секс, наркотики и унижения в школе
- осталось позади, что ждало меня впереди, я не знал.
Но все нужно было начинать заново.
Я чувствовал горечь и злобу не только по отношению к предкам,
но и по отношению ко всему миру.


4. Дорога в ад устлана отказными письмами

Я был одинок, и вскоре открыл несогласованные маннеризмы,
делавшие меня непопулярным в школе. Одинокий ребенок,
я занимался таким вещами, как написание рассказов
с вымышленными персонажами, и думаю,
что с самого начала мои литературные амбиции смешивались именно
с чувством изолированности.
Я знал, что могу легко обращаться со словами
и имею силу спокойно лицезреть неприятные факты,
и понял, что это создало для меня собственный мир,
в который я мог погрузиться, дабы спрятать себя от каждодневной жизни.

Джордж Оруэлл, «Почему Я Пишу»

КРУГ ПЯТЫЙ - ЗАМКНУТЫЙ

20 января 1988 Брайен Уорнер 3450, Бзнкс Роуд, 207 Маргейт,
33063 Джон Глэйэер Журнал Ночных Ужасов 1007, Юнион Стрит Шенектэди, Нью-Йорк 12308
Посылаю Вам мой первый рассказ «Вся Семья».
Он написан специально для Вашего журнала.
Предлагаю его на Ваше рассмотрение и надеюсь,
что Вы сделаете возможной его публикацию.
Заранее благодарю за время, которое Вы мне уделили
и надеюсь на скорейший ответ.

Брайен Уорнер.

БРАЙЕН УОРНЕР ВСЯ СЕМЬЯ

Он надеялся, что магнитофон до сих пор работал.
Это был один из тех портативных магнитофончиков,
что используются в школах и библиотеках. Тедди не понимал иронии своего поступка
- Энджи знала, кто купил его для брата. Тедди вытер кровь,
вымел волосы из угла и понял причину своего недовольства ситуацией.
«Мама, очевидно, запретит мне смотреть телевизор», - резюмировал он,
глядя на бардак, который устроил. «Черт с ней. Черт с ними всеми.
Почему она обидела Пег? Почему?» Он пнул труп, лежащий за ним.
Ее застывшие глаза смотрели на него с пустым очарованием.
«Ты сука. Ты убила Пег.» Мертвый взгляд его сестры не давал ответа.
(Он удивлялся, почему) Он приподнял ее голову за волосы и увидел,
что шея окровавлена и высохшая кровь на щеке образовала издевательскую тень.
Зубы сестры были сжаты. Мама могла вернуться домой совсем скоро.
Он должен был успеть выкопать могилу. Тедди встал и поплелся в комнату,
где валялось изуродованное пластиковое тело Пег.
Из бескровной груди торчал кухонный нож,
а рот в форме буквы «О» застыл в немом крике.
Он поднял голову Пег и тупо посмотрел на лишенную воздуха, безжизненную фигуру.
Убаюкивая ее голову, он заплакал,
и в каждой слезе были тысячи желаний вернуть ее назад.
Он был рад, что Энджи умерла - он заслужила последний удар. Гладя волосы Пег,
Тедди вдруг почувствовал неприятный запах, исходящий от сестры,
лежавшей в нескольких шагах от него. Он понял, что это был запах мочи,
так как она обмочилась при ударе. Тедди пнул ее еще раз и все по тому же поводу
- она убила Пег. Он всегда был прав. Он поцеловл Пег в щеку
и осторожно положил ее голову на ковер.
Мама всегда говорила ему не прикасаться к Пег и не заниматься с
ней оральным сексом, но он не хотел и слышать. Он слишком любил Пег.
Когда мама прятала ее, он все равно умудрялся находить свою подружку
и заниматься с ней любовью. Вернувшись в комнату,
Тедди не преминул полюбоваться на Энджи в обнаженном виде.
Раньше он всегда разглядывал ее белье в шкафу,
но саму ее никогда не видел совсем раздетой..
Он был очарован темным пушком между ног - у Пег такого не было.
Он прикоснулся к ее бедру и резким движением откинул ее ногу.
Бедняжка была уже совсем холодна,
с момента смерти прошло около четырех часов.
«Я ненавижу тебя,»- произнес он, глядя в глаза трупа.
Он снова коснулся ее бедра, но на сей раз не отдернул руку,
а медленно провел пальцами по коже до самой промежности
и раздвинул ноги сестры окончательно. Он засунул руку во влагалище Энджи.
Она была намного мягче Пег, и, хотя ее тело было холодно,
внутри оно еще хранило тепло. Тедди почувствовал ужасное сексуальное желание
по отношению к своей мертвой сестре, но вовремя остановился -
мать могла вернуться совсем скоро. Она ненавидела разврат.
Все, что она любила, так это шить и смотреть «Семью Фьюд».
Ей очень нравился этот Ричард Доусон. Она была такая уступчивая
и такая аморфная. Она была очень старомодная,
и он так много старался от нее скрыть.
Он имел Пег уже десять лет: когда ему было восемнадцать,
он заказал ее по каталогу в порножурнале.
Энджи тогда было всего лишь пять,
но сейчас она превратилась в прекрасную молодую женщину.
На самом деле он не хотел ненавидеть ее, но она убила Пег.
Он побрел в гараж, взял лопату и принялся рыть яму в саду.
Он должен был успеть.
Почва оказалась мягкой, и не прошло и получаса, как могила была готова.
Время поджимало, и он поспешил вытереть полотенцем кровь в комнате.
Взяв Энджи за руки, Тедди оттащил ее на несколько шагов: лужица уже практически впиталась в ковер,
оставив лишь темное пятно. Когда он тащил Энджи через гостиную,
его посетила идея. Это была лучшая из идей, что когда-либо приходили ему в голову.
Если бы его мама врубалась в разврат, ей бы неприменно понравилось то,
что он придумал. Он бросил руки Энджи и вернулся в свою комнату.
Вид растерзанного тела Пег вызвал в нем новый прилив боли.
Рана на ее груди казалась еще больше, чем раньше. Но она была уже немолода,
он знал это: может быть, это и к лучшему, что она умерла.
Тедди выдернул нож, и отнес резиновое тело куклы на задний двор.
«Прости, Пег», - сказал он, глядя в нарисованное лицо.
Он не мог похоронить ее прямо сейчас - сначала надо реализовать свою задумку.
Он должен был поторопиться. Вернувшись в комнату сестры, он снял джинсы
и склонился над трупом. Запах смерти был едок и неприятен,
но жизнь казалась ему более страшной.Он был больше, чем наблюдатель,
а на разглядывание не оставалось времени. Он мог спрятать ее потом.
Как Пег. И когда Тедди, отрешившись от всего, приступил к акту некрофилии,
мамина машина медленно подъехала к дому. Мама смотрела из окна авто
на кучи мусора, сваленные около дома и втихаря ругала сына.
Это все он, проклятый Тедди. Совсем как его отец.
Тедди наконец закончил свое грязное дело, но еще некоторое время
не выходил из влагалища, продлевая сладостные мгновения.
«Тедди, разве я не говорила тебе вынести мусор?»
- провозгласила мать с порога входной двери.
Она сморщилась, увидев крысу, перебежавшую ей дорогу.
Целый список наказаний возник в ее голове, когда она проходила по гостиной.
Тедди замер. Как объяснить все маме? Он должен спрятать Энджи.
Если она увидит это... «Тедди!»
Когда мать вошла в комнату, он смотрел на нее из своей нелепой позиции.
Она возвышалась над ним, словно дерево над травинкой.
Паника испарилась, он поспешно встал, натягивая штаны.
«Тедди, почему ты не вывез мусорные ящики?»
«Хм?» - он был явно сконфужен нелепым вопросом.
«Ох, не волнуйся,» - он оглянулся на Энджи.
Помедлив секунду, сын выпалил: «Мама, это был позор, она убита,» - он чуть не проговорился о Пег.
«Хм, она мертва?» «Мама, я не хотел ее убивать!» - это была уже явная ложь.
«Ты видел ее снова,» - мать сияла.
«Нет, мама, я больше ее не видел. Клянусь!»
«Я говорила тебе не заниматься извращениями, но сейчас я поймала тебя,
надругавшимся над мертвой сестрой.
Что я могу сделать с таким негодным мальчишкой?»
Ее слова ужаснули его. Что если она отлучит его от телевизора?
Что если она заставит его снова принимать эти пилюли - как она их называла?
Селитра? Он умел прятать их под языком, а потом незаметно выплевывать в окно.
«Плохой мальчик должен быть наказан. Так мы сохраним семью вместе», -
резюмировала она и изо всех сил ударила Тедди по голове железным бидоном,
который не выпускала из рук.
Оглушенный, он рухнул на ковер.
Когда Тедди очнулся, первое, что он почувствовал - была боль в глазах,
вернее, что-то с силой давило ему на веки.
К его голому паху прижималась резиновая плоть Пег, а под ним была земля.
Проклятая мама и ее шитье! Он дотронулся до век и понял, что они сшиты аккуратными стежками.
«Тедди, - позвала мать сверху, - ты был плохим мальчиком.
Ты не хотел приглядывать за Энджи. Ты как твой отец.
Я тоже преподала ему урок.»
Он услышал, как она вонзила лопату в землю и взмолился о пощаде.
Кусок земли упал на его лицо, закрыв нос и рот, его руки были крепко связаны.
«Пусть семья воссоединится!» Мама закончила засыпать могилу,
а Тедди все еще пытался освободиться. Он пробовал отплеваться,
но рот был наглухо забит землей.
Мама наверху все еще говорила о дисциплине и наказании,
когда из-под его век просочились кровавые слезы.

15 марта 1988 Джон Глэйэер Журнал Ночных Ужасов 1007,
Юнион Стрит Шенектэди, Нью-Йорк 12308 Брайен Уорнер 3450, Бэнкс Роуд, 207
Маргейт, 33063

Привет, Брайен! Спасибо за «Вею Семью».
Мне понравилась идея, но я бы предпочел кое-что немного изменить.
Несомненно, Вы пишете очень неплохо и весьма убедительно,
и мне хотелось, чтобы Вы прислушались к моему пожеланию.
Во первых, Брайен, я рекомендую Вам ознакомиться
с самобытным типом произведений, которые мы публикуем
- подпишитесь на Ночные Ужасы»
Я могу выслать Вам следующие четыре номера всего лишь за 12$
на первый год и по 16$ на последующие года.
Я надеюсь. Вы здорово сэкономите на этой подписке
- более 35% - и заодно поддержите нашу кровожадную компанию.
Если Вы серьезно намерены посылать свои работы в наш журнал
- мы платим два с половиной цента за слово
- дерзайте, пусть наш журнал станет Вашим ключом к удаче.
С уважением, Джон Глэйэер, редактор.

28 марта 1988 Брайен Уорнер 3450, Бэнкс Роуд, 207 Маргейт,
33063 Джон Глэйзер Журнал Ночных Ужасов 1007,
Внион Стрит Шенектэди, Нью-Йорк 12308
Уважаемый Джон Глэйзер! Огромное спасибо за ответ.
В конверте Вы найдете чек на четыре номера Ночных Ужасов.
Я горю желанием получить первые выпуски.
Высылаю Вам свои три новые небольшие поэмы - «Частица Сопротивления»,
«Цветное Стекло» и «Отель Галюциноген».
Надеюсь, они больше придутся Вам по вкусу.
Спасибо за Ваши замечания, жду ответ на мою подписку.

Всегда Ваш, Брайен Уорнер.

ЧАСТИЦА СОПРОТИВЛЕНИЯ

Когда вилка поедает ложку, А нож колет Лицо, отраженное в тарелке, Обед окончен

ЦВЕТНОЕ СТЕКЛО

В тишине храма Преклони колени В поисках епитимьи
Когда идеалисты со вставными челюстями Бросят бифштексы на блюдо
Зажгите свечи для грешных Зажгите огонь!
Пророк-самодур, протестант-сказочник Скажет диатоническую догму
И небрежно выпотрошит вас Молись, Сходись!
Мир выглядит лучше через цветное стекло.
Зажгите свечи для грешных Зажгите весь этот мир!
Ложь, Вероломство, Фальсификация Все они словно губки,
желающие Впитать Третичные реалии жизни.

ОТЕЛЬ ГАЛЮЦИНОГЕН

Лежа в постели в созерцании Завтрашнего дня,
спокойно медитируя, Я смотрю на одинокое пустое пятно И замечаю,
что мои глаза Смотрят вверх, вниз и под множеством разных углов,
И я чувствую, что мое внимание отвлекается в сторону
От пустого экрана перед моими глазами И переходит на пирамиду
из восьми пустых пивных банок. Я смыкаю веки и думаю,
Сколько часов прошло с тех пор, Как я построил это удивительное сооружение
Из жестяных банок? И я ли создал все это? Или кто-то другой?
Я открываю глаза и снова смотрю на пирамиду.
Но пирамида вдруг превращается в пылающий костер.
Что за пророчество пришло ко мне В образе гостиничного разносчика заказов,
Не волнующегося об этом послании, А желающего только принятия его мной?
Но я не паду жертвой Этого откровения неуместности.
Я не хочу признавать это извращение мысли.
Я не хочу Я бросаю подушку В эту адскую могилу,
чтобы сохранить глаза От ужасающего понимания,
И я слышу грохот падающих семи пустых банок,
Не восьми - Судьба ли это, дающая Одному выжить?
Почему этот одинокий оловянный солдатик
Стоит, не повинуясь моей подушке. Несущей разрушение?
Далее по какой-то непонятной, бредовой причине.
Банка начинает разрываться от горьких рыданий.
Скорбит ли она об ушедших друзьях, Бывших для нее семьей?
Но нет, не в этом причина. Это плачь дитя об ушедшей матери.
Кричащий ужас крушения надежд. И эти вопли и стоны, не способные поднять
Раскиданные банки, И я не верю своим глазам,
Этой уступке Жестяных банок, поющих в какофонии Своего маленького бунтарства,
Сопротивляющихся моей Доктрине Уничтожения,
Моей подушке (лежащей под кучкой жестяных анархистов).
Я боюсь, боюсь этих баночек, Этих бунтарей-нигилистов,
Особенно одну, рыдающую как ребенок,
Я понимаю, почему мой страх растет, Создает стену вокруг кровати,
Заглушает все вокруг, Но этот рыдающий ползет по стене,
Не Великой Китайской, а, скорее, Берлинской. Он начинает говорить.
Его слова глухо доносятся Из дыры в его голове,
Словно похоронная музыка: Глубокая, резонирующая И печальная.
Он говорит мне: «Сдавайся своим снам. Мы маемся весь день,
Планируя твое обслуживание, И очень невежливо игнорировать нас.»
Я непроизвольно клюю носом И он закрывает мои глаза Нет!
Он дает мне защитные очки И я засыпаю в тени. Засыпаю в поле гиацинтов.
Вскоре я выплываю из сна и встаю, Расчесывая спутанную шевелюру,
И иду в кухню, Открываю морозильник, И достаю очередную банку пива,
И когда я начинаю пить, Я слышу плачь брошенного дитя.

5 июня 1988 Брайен Уорнер 3450, Банке Роуд, 207 Маргейт,
33063 Джон Глэйэер Журнал Ночных Ужасов 1007,Юнион Стрит Шенектэди,
Нью-Йорк 12308

Уважаемый Джон Глэйэер! Я получил первый выпуск Ночных Ужасов две недели назад
и прочитал его целиком. Мне все понравилось, особенно рассказ Клайва Баркера.
Единственное, я не получил ответа о своих стихотворениях,
которые посылал Вам вместе с чеком на подписку.
Я настроен еще более решительно на публикацию в Ночных Ужасах.
Мне кажется, что это идеальное место для моих работ. Пожалуйста,
напишите, прочитали ли вы мои стихи и согласны ли, чтобы я прислал Вам что-нибудь еще.
С уважением, Брайен Уорнер.

8 июля 1988 Джон Глэйзер Журнал Ночных Ужасов 1007,
Внион Стрит Шенектэди, Нью-Йорк 12308 Брайен Уорнер 3450, Бэнкс Роуд,
207 Маргейт, 33063

Привет, Брайен! Рад Вас слышать. Спасибо за теплые слова о нашем журнале.
Да, я прочитал Ваши поэмы и порадовался им, но не думаю,
что они подойдут для Ночных Ужасов. Простите, что я не ответил Вам сразу.
Но прошу Вас, не бросайте Ваше занятие, мне действительно нравится то,
что Вы делаете.
Всегда Ваш, Джон Глэйзер, редактор.



5. Я родился с недостаточным количеством средних пальцев

Давайте, девки, намажьте ваши губки. Снимите шляпки, трясите бедрами.
Не забудьте прихватить свои хлысты, Мы едем на Бал Уродцев!

Др. Хук и Медицинское Шоу, «Бал Уродцев»


Когда у тебя есть друзья, ты сколачиваешь группу, когда ты одинок, ты пишешь.
Вот так я и проводил свои первые месяцы в Форт Лодердейле.
Пока мой отец трудился в Левитц Фарнитьюр, ставшим удачным местом для него,
я торчал один дома и выражал свои наиболее изощренные фантазии в стихах,
рассказах и новеллах. Я посылал их куда только мог,
начиная с Пентхауза и заканчивая Шоу Ужасов и Американским Атеистом.
Каждое утро, заслышав звонок почтальона, я мчался к двери,
но если он и приносил что-нибудь для меня,
так это письма с отказами и извинениями. Только один рассказ,
«Луна на воде», в котором главным персонажем был писатель-алкоголик,
хозяин кота по кличке Джими Хендрикс,
и у которого близлежащий водоем поглотил все,
что он любил, был опубликован в небольшом журнале Союз Писателей.
Разочарования преследовали меня словно чугунный шар,
прикованный к ноге, на протяжении всего первого года во Флориде.
Чем больше я работал, тем больше неудач сыпалось на мою голову.
При всем этом я вел достаточно цивильный образ жизни:
жил с предками и посещал Бровардский Общественный Колледж,
где изучал журналистику и театр, так как и то и другое было
мне чертовски интересно. Чтобы быть более или менее финансово
независимым от стариков, я, ко всему прочему,
подрабатывал менеджером в местном музыкальном магазине,
так что не был изолирован от новинок в мире музыки.
Со мной вместе работали две девчонки, и одна из них - которая мне,
естественно, нравилась - была сильно озабочена наркотиками и самоуничтожением.
Ее звали Иден (как райский сад),
но она отнюдь не хотела предаться райским наслаждениям со мной.
Зато у меня к этой парочке было постоянное дело: обе любили покуривать,
и я доставал им зелье в обмен на спертые в магазине записи.
Охрана постоянно проверяла наши карманы и вещи при выходе с работы,
но мы умудрялись проносить кассеты в пустом термосе,
так что моя фонотека пополнялась тогда регулярно.
Я с упоением слушал трофейные записи The Cramps, The Cure, Skinny Puppy
и Jane’s Addiction. Кстати, именно на концерт Jane''s Addiction
я безуспешно пытался вытащить упрямую Иден,
но она всячески отклоняла мои предложения,
и в результате я поперся туда один.
После этого концерта в газете нашего колледжа - Обозреватель -
появилась моя первая заметка о прошедшем шоу,
названная «Jane''s Addiction возвращаются, чтобы шокировать толпу в Вуди».
Самое смешное, что несколько лет спустя
мы дико угорели в одном из отелей Лос-Анджелеса с их гитаристом Дэйвом Наварро,
который в наркотическом угаре пытался сделать мне минет.
(Кстати, тот вечер он закончил в номере моего басиста Твигги Рамиреза,
трахая двух дорогих проституток в ритме ZZ Top, оравших на всю комнату из магнитофона.)
Так вот, некоторое время спустя меня все-таки уволили
из магазина за регулярные прогулы (на кражах мы не попались)
и маза с Иден на время обломилась. Только через некоторое время,
после концерта Marilyn Manson And The Spooky Kids, на который она пришла
и с удивлением обнаружила меня на сцене, я сумел завалить ее.
Я трахнул ее и никогда больше не звонил. После увольнения
я с головой погрузился в музыкальную критику,
работая для местного развлекательного издания Сегодня Вечером.
Его главой был неприятный хиппи Ричард Кент, не плативший мне ни цента.
Он всегда ходил с хвостом поседевших волос на голове,
завязанных ближе к макушке, и носил узкие темные очки.
Этот тип постоянно шлялся по периметру своего офиса, высоко задрав голову,
словно попугай, ищущий, что бы сказать.
Если я что-нибудь у него спрашивал, он тупо смотрел на меня некоторое время.
Я всегда думал, что может твориться в его голове, и надеялся,
что он не отмочит что-нибудь нелицеприятное обо мне.
Следующим местом работы на журналистском поприще
стал для меня достаточно молодой журнал 25-я Параллель,
владельцами которого были два педика Пол и Ричард.
Я наплел им, что имею большой опыт в журналистике,
они поверили всей этой ахинее и назначили меня шеф-редактором своего издания.
Я зачастую пытался представить этих олухов, занимающимися сексом,
но у меня как-то не получалось. Пол, мелкий итальяшка из Нью-Йорка,
выглядел как отражение Ричарда в комнате смеха,
ведь его любовник был вдвое длиннее, прыщав и имел лошадиные зубы,
выглядя при всем при этом как ряженый на Хэллоуине.
Пол и Ричард были безнадежной парой, они часто торчали в офисе,
погруженные в свои личные проблемы и даже плача.
Единственно, почему периодичность журнала была постоянной,
так это из-за продажи по почте различных записей, достававшихся им на халяву.
Я писал нон-стопом в развлекательную рубрику только потому,
что был без ума от рока. Я даже пытался комбинировать журналистику
и писанину об ужасах. 25-я Параллель, апрель 1990


МЫ ВСЕГДА ПРИЧИНЯЕМ БОЛЬ ТЕМ, КОГО ЛЮБИМ
(Путешевтвне В Мир Связывания И Наказаний)

Брайен Уорнер

Ощущение грязного секса и запах кожи ворвались в мои чувства
и овладели моим обонянием, как только я вступил в темницу Госпожи Барбары.
После путешествия с завязанными глазами в сопровождении ее слуги мое зрение
долго привыкало к приглушенному свету в этой комнате пыток.
Низенькая дородная женщина, что называла себя Госпожой Барбарой,
действительно являлась специалистом в области связывания и подчинения,
и ее дом боли как нельзя лучше доказывал это.
«Когда кто-то фантазирует, я превращаю его фантазии в реальность, - сказала она,
расхаживая между своими принадлежностями. - В своих коммерческих сеансах
я использую многие виды орудий пыток, я провожу генитальные пытки,
связывание и прокалывание кожи. Я связываю людей в таких позициях,
которые максимально неудобны, и оставляю их так на долгое время.
Если сеанс прошел хорошо и человек оказался достойным рабом,
напоследок я позволяю ему помастурбировать.» На стене напротив двери
- ряд зеркал в человеческий рост, и на каждом висит
по какому-нибудь рабочему инструменту Госпожи.
Я проследовал за ней направо к одному из мест пытки,
и она показала мне на пару жокейских шлемов, упряжи,
электрошоковое оборудование, используемое для натаскивания собак,
различные ошейники, пару шпор и наручники для сковывания рук,
ног и больших пальцев. Далее на стене в избытке наблюдались клещи, хомуты,
клеммы и специальные грузики для вытягивания наиболее нежных частей тела.
«Все это очень хорошо служит при генитальных пытках, - улыбается она,
беря клещи, и щелкая ими в воздухе, словно металлическими лобстерами, -
и когда они едят раков после посещения моей темницы, то всегда думают обо мне.»
На той же стене разместилось более тридцати резиновых,
кожаных и металлических обручей от одного до четырех дюймов в диаметре.
Видимо, их привезли из Китая для проверки сексуальной выносливости.
Она обратила мое внимание на костюм, состоящий из кожи и цепей,
выглядящий как наряд для Извращенных Тинейджеров Черепашек Ниндзя.
Она объяснила, что это наряд для стягивания гениталий.
Я думаю, что такое приспособление найдешь далеко не в каждом секс-шопе.
Здесь же находилось зеркало, с помощью которого
Госпожа разглядывала труднодоступные места при издевательствах
над своими клиентами. Далее моим глазам предстал набор из шипастых ошейников,
масок и цепочек класса сосок-пенис. «Я заставляю мужчин танцевать,
и все это звенит в нужном порядке», - с гордостью заявила она.
На противоположной стене комнаты Госпожа Барбара хранила более опасные
орудия: цепи, различные ремни и хлысты, настоящий средневековый цеп-молотилку,
который ласково назвала «разрушитель яиц», и прочие жуткие принадлежности.
Ящики, стоявшие у стены, хранили электронные мышечные стимуляторы, клизмы,
свечи, резиновые перчатки, презервативы, флаконы с искусственной кровью,
перья, щетки, вазелин и коробку бенгальских огней.
Я поинтересовался, зачем ей бенгальские огни.
«По праздникам типа Дней Рождения или Четвертого Июля я вставляю
их в пенис клиенту и поджигаю», - ехидно ответила она.
Я осторожно присел на покрытую черной материей огромную кровать
и заглянул под нее. Там, где нормальные ребята хранят свои запрещенные
родителями игрушки, находилась узкая клетка для спанья.
До того как Госпожа Барбара начала заниматься всем этим за деньги,
она много лет практиковала подобные развлечения в свое удовольствие,
так что ее хобби растянулось на сорок пять из ее пятидесяти семи лет.
«Я жила в Калифорнии и познакомилась с человеком, которому тогда
был двадцать один год, - говорит она, закуривая сигарету, -
Он дразнил меня коровьим хлыстом и настолько вывел из себя,
что я отняла у него этот хлыст, заставила раздеться и в таком виде выгнала на улицу.»
С тех пор она стала обслуживать мужчин в их изощренных желаниях,
хотя девственности лишилась только в шестнадцать лет. В конце концов,
переехав во Флориду, она стала обслуживать мужчин за деньги.
Сейчас она берет за сеанс 200 долларов вне зависимости
от его продолжительности. Посетители, чей возраст колеблется от
девятнадцати до семидесяти четырех лет, находят ее по следующему объявлению:
«Откровенная, зрелая женщина примет раба на любой период времени.»
Обычно это бизнесмены, у которых есть семьи, юристы, а также пожарники,
полицейские, летчики и футболисты. Смеясь, она говорит:
«Обычно мужчины звонят мне после праздников и выходных,
когда устают после долгого общения с женами.»
Она обслуживает не только разовых клиентов, у нее есть пара постоянных рабов.
Один из них - изможденный джентльмен по имени Стэн.
Несмотря на то, что он почти вдвое выше Госпожи Барбары,
ее тираническое искусство заставляет его валяться у ее ног,
словно домашнего кота. Пока мой фотограф, Марк Серота, готовился к съемке,
Госпожа приказала Стэну раздеться перед камерой.
«Они не принимают решений, - рассказывает она, - независимо от того,
что говорить или что одевать. Я тотально контролирую их жизни.
Я - все для них. Они превратили свои жизни в суету и никогда
не имели успеха у женщин. Я даю им все, они даже не успевают думать.»
Вполне понятно, что такой человек, как Стэн,
живет у нее и выполняет любое ее желание, будь оно сексуальным
или каким-нибудь другим. За это он платит ей энную сумму каждую неделю.
Он даже не знает, что Госпожа сохраняет большинство его денег,
и когда он решится уйти от нее, она обязательно выдаст ему подъемные.
Наконец вернулся Стэн. Я был несколько шокирован его видом
Он был абсолютно гол, волосы на его теле были сбриты,
и оно было украшено несколькими виденными мной металлическими обручами:
они негромко зазвенели, когда он вошел в комнату.
Стэн подобострастно подполз к креслу и Госпожа Барбара ловкими движениями
приковала его к нему. «Тебе больно?» - спросила она его, стягивая кольца.
«Да,» - прохрипел Стэн. «Сделаем чуть-чуть неудобнее. резюмировала она,
закрепляя его ноги под неестественным углом. Красные пятна образовались
на груди, стянутой кольцами, и я спросил, как он себя чувствует.
«Держусь.. но я не могу передать чувства, которые испытываю.»
Камера начала щелкать, когда Госпожа Барбара что-то крикнула в сторону двери.
В комнате появился ее второй слуга. Боб, достаточно пожилой мужчина,
который служит Госпоже с разрешения своей жены.
«Моя жена принимает все это, но не участвует в этом, - объясняет он, -
она знает о моих заветных фантазиях. Я никогда не лгу своей жене
и не хожу к другим женщинам, только сюда.» Независимо от того.
Боб это или Стэн, Госпожа Барбара продолжает вести свой гедонистический
образ жизни. Свободное время она проводит, катаясь на яхте и ныряя.
Она ест, где хочет и что хочет и никогда не боится
за удовлетворение своих сексуальных желаний.
«У Стэна не бывает эрекции, пока я ему не прикажу.
Все его функции зависят только от моих команд.»
Хочу заметить, что ее никогда не арестовывали за ее деятельность,
и она спокойно зарабатывает свои деньги.
Я решил, что пора возвращаться назад в
яблочнопирожную-и-нет-секса-до-свадьбы Америку,
одел повязку на глаза и проследовал за Госпожой Барбарой на улицу,
полную солнечного света. Когда я ловил такси, она шепну мне:
«Они думают, что я восхитительна. Как же не быть здесь, если тебя так обожают.»
Вскоре я встретил женщину, которая подвергла меня мучениям, более страшным,
нежели это могла сделать Госпожа Барбара со всем своим набором инструментов.
Ее звали Рэчел. Мне было девятнадцать, ей - двадцать два,
а встретились мы в Реюнион Рум, небольшом клубе, в который меня всегда пускали,
потому что я был журналистом. Она была столь прекрасна,
и ее красота была еще более болезненной для меня,
потому что я чувствовал, что мне не видать близости с ней, как своих ушей.
Она была моделью, ее рыжие волосы были подстрижены а-lа Бетти Пейдж,
она обладала прекрасной фигурой, а миловидность ее лица усиливали
изящные скулы. За время нашей непринужденной болтовни я узнал,
что Рэчел находится в прохладных отношениях со своим последним
бойфрендом, который до сих пор живет с ней, но ищет место,
куда бы податься. Когда я понял, что она скрывается от него,
меня потихоньку начало обволакивать ощущение некой конфиденциальности
наших отношений и в моей душе затеплилась надежда.
После нескольких дней нашего общения она уехала в
Париж и собиралась провести там месяц, что давало мне
возможность все обдумать и впоследствии аккуратно подбить к ней клинья.
Письма, которыми мы обменивались через Атлантику, доходили за считанные дни.
Когда она вернулась, наши отношения стали еще более страстными, чем прежде.
Но вскоре я был наказан. Однажды вечером, изнывая от нехватки ее общества,
я сбросил ей на пейджер мольбу о звонке. Через минуту мой телефон запищал.
«Почему вы звоните по этому номеру?» - спросил меня неприятный мужской голос.
«Это номер моей подружки,» - ответил я. «Это также номер моей невесты,» -
безаппеляционно ответил он. Я почувствовал, что мое сердце замерло.
«Ты знаешь, - собрался я с силами, - что она спала со мной?»
Он не взбесился и не стал угрожать мне. Он был в шоке, как и я.
Я ходил убитый несколько месяцев, когда, наконец, она позвонила.
«Я не знаю, как тебе это сказать... Короче, я беременна.»
«Зачем ты мне это говоришь?» -ответил я как можно холоднее.
«Я не знаю, от кого из вас.» «Ну что ж, я думаю, мы решим, что от него.» -
сказал я и повесил трубку до того, как она успела что-либо возразить.
Два года спустя я снова ее встретил. Она выглядела точно также,
только носила полицейскую форму и смотрелась как мечта любого
мужчины-мазохиста - голубая форма и фуражка делали ее обворожительной.
''Ты можешь встретиться с моим сыном, - сказала она, - он похож на тебя.»
Моя челюсть отвисла, как только я представил себя в роли отца семейства
или беглеца, платящего алименты. Понаблюдав за моей реакцией пару минут,
она театральным жестом отвела нож (мы обедали в кафе) от моей груди
и добавила:
«Но я знаю, что он не от тебя. Я проходила тест.»
С тех пор, как Рэчел так прокинула меня,
я дал себе слово никогда ни перед кем не раскрываться и никому не доверять.
Я больше не хотел, чтобы чувства руководили мной,
я должен был остановить эту тенденцию быть открытым
и незащищенным перед людьми особенно перед женщинами.
Я хотел быть знаменитым, но стезя музыкальной журналистики не хотела приводить
меня к вершине славы. Проблема была даже не в журналах,
а в самих музыкантах. Каждое интервью все больше pазрушало мои иллюзии.
Им бы нечего сказать, и я чувствовал что все больше хочу быть по другую сторону
стола. Я брал интервью у Дебби Хэрри,
Малькольма Макларена и Red Hot Chili Peppers,
писал промо-биографии для Ингви Мальмстина
и прочих металлических задниц. Тогда же я сделал несколько заметок о Тренте Резноре
и Nine Inch Nails. Когда я впервые увидел Трента,
он сидел в углу гримерки перед саундчеком,
пока его тур-менеджер Шон Бивен занимался подготовкой к выступлению.
Когда мы начали беседовать, он слегка оживился,
но все равно я был для него только очередным журналистом.
Беседа со мной была для него лучшим способом убить время в городе,
где он никого не знал. Когда Трент появился у нас с гастролями в следующий раз,
я открывал его концерт.


5. Проблемные детки

Он раздраженно вскинул руки. «Не хочу показаться слишком саркастичным,
но я даже немного угрожаю вам, дабы вы поняли, насколько безумны!
Ведь вы говорите о проклятом литературном псевдониме,
становящемся реальностью!»

Стивен Кинг, «Темная Половина»

Мэрилин Мэнсон был стопроцентным главным героем
для такого закомплексованного писателя, как я.
У него был характер человека, делающего все для того,
чтобы завладеть симпатиями людей. И тогда, когда он завоевывает
их расположение, он поворачивает его против них самих.
Его история, названная, к примеру, «Раплата», могла бы уместиться
на шестнадцати страницах и могла быть отвергнута семнадцатью
журналами и до сих пор пылиться вместе с остальными моими
шедеврами в родительском гараже.
Но это была слишком хорошая идея для того, чтобы предать ее забвению.
На дворе стоял 1989-й год и Miami''s 2 Live Crew стали хэд-лайнерами,
так как большинство владельцев музыкальных магазинов были
привлечены к штрафам за продажу их бесстыдного альбома.
Многие «ученые мужи» выступили в их защиту, пытаясь доказать,
что их тексты не просто набор непристойных слов, а искусство.
Очевидно целая цепь высокоразумных реминисценций заключалась
в их рифмах типа: «Маленькая Мисс Нелепица села на креслице,
широко раскинув ножки/Вот пришел паучок, заглянул в нее - хороша пи...ешка.»
В то время я штудировал книги по философии, гипнозу, криминальной
и массовой психологии, не забывая и оккультизме.
Начитавшись всего этого, я чувствовал себя конкретно разбитым и подолгу
отсиживался у телевизора, смотря всякую чушь типа «Удивительные Годы»
или всевозможные ток-шоу, и офигевал, насколько все-таки тупы американцы.
Все это вдохновило меня на создание своего собственного «научного» проекта,
дабы доказать, что белая группа, исполняющая далеко не рэп,
может не менее потрясти публику своими стишками.

КРУГ ШЕСТОЙ - ЕРЕТИЧНЫЙ

Так как никто не собирался публиковать мои вирши, я договорился с Джеком Кирни,
владельцем небольшого клуба Скуиз, что буду декламировать свои творения перед
началом ежевечерних шоу. Таким образом я мог хоть как-то донести свою поэзию
до людей. Теперь каждый понедельник я нелепо возвышался за микрофонной
стойкой на маленькой сцене, читая недалекой публике стихи и прозу.
Если кто-то высказывался против, я посылал его на три буквы,
но внутри все равно чувствовал, что моя поэзия не сдалась никому из этих людей.
Я мечтал стать музыкантом, и все, что мне было нужно, так это несколько
родственных душ, согласных пройти со мной сквозь ад.
На Южном Побережье Майами есть одно чудесное место,
именуемое Китчен Клаб - заведение, являющееся меккой для местных
индустриальных банд. Там же располагается грязненькая гостиница,
вечно забитая проститутками, торговцами наркотиками и прочем отрепьем,
во дворе которой есть бассейн с вечно грязной водой,
загаженной блевотинами и мочой. Каждую пятницу я снимал номер в этой клоаке
и под конец уикенда обнаруживал себя разбитым и блюющим после гиганского
количества «отверток» и подобных гремучих смесей.
В одну из пятниц я приперся в клуб со своим приятелем по театральному классу,
которого звали Брайен Тютюник. Я был одет в голубую куртку военно-морского
образца с надписью «Иисус Спасает» на спине, полосатые штаны и военные
ботинки. Тогда я думал, что выгляжу круто, хотя на самом деле выглядел круглым
мудаком («Иисус Спасает»?). Когда мы вошли внутрь,
я сразу обратил внимание на белобрысого парня, растекшегося по барной стойке,
курящего сигарету и ржущего без умолку. Я подумал,
что он ржет надо мной, но когда мы прошли мимо, он даже не повернул головы.
Он смотрел в пустое пространство, хохоча, словно безумец...
Под звуки лайбаховской версии «Life Is Life» я озирался по сторонам
и вдруг заметил прикольную девчонку с черным хайром а lа Goth
и огромным бюстом (таких мы называем бисквитами Дракулы).
Стараясь перекричать музыку, я объяснил ей, что у меня есть номер
в отеле и пригласил к себе в гости. Однако она ответила,
что пришла ни к кому иному, как к этому смеющемуся идиоту.
Она подвела меня к стойке, и я спросил, о чем он так ржал.
В витиеватой форме он объяснил, что смеется надо всем, чем захочет.
Он снова начал хихикать, и сквозь его смех я различил что-то насчет головного
мозга, но в любом случае это шоу прикололо нас обоих. Звали этого придурка
Стефен, и он объяснил, что ненавидит, когда кто-нибудь называет его Стив,
так как его имя пишется Stephen, а не Steven. Мы продолжали говорить
о всякой ерунде, когда в зале заиграла вещь Ministry «Stigmata», и толпа панков
и готов начала безумно слэмовать, причем основную бучу наводил женоподобный
парень с красными волосами, в узкой футболке и леопардовых
портках (в конце концов этот субъект стал нашим вторым басистом).
Стефен тем временем втирал мне о том, что если мне нравится Ministry,
то меня должны приколоть Big Black и стал описывать нюансы гитарной
игры Стива Альбини и поэтическую концепцию его альбома «Songs After Fucking».
В конце концов мы обменялись телефонами, и он позвонил на следующей неделе,
сказав, что хочет подогнать мне «Songs After Fucking» и еще кое-что интересное.
Помимо Big Black он притащил запись команды Rapeman,
мы долго обсуждали достоинства и недостатки обеих групп,
с тех пор стали постоянно зависать вместе, заниматься писаниной
и шляться по концертам дерьмовых флоридских команд.
Однажды вечером после одного из таких шоу мы пришли ко мне домой
и решили выбрать из моих стихов самые достойные для того,
чтобы положить их на музыку. Я очень надеялся, что новый друг владеет
хоть каким-то инструментом, так как, судя по разговорам,
хорошо разбирался во всем, что касается электроники и саунда.
Я спросил его, но в ответ получил долгий монолог в лучших традициях
Стефена о том, что его брат - джазовый музыкант, играющий по кабакам
на клавишах и перкуссии. Под конец этого монолога, он сознался:
«Вообще-то я играю на барабанах, хе, хе- хе, на барабанах, хе-хе- хе,
на различных барабанах, хе- хе!» К несчастью, я абсолютно не расчитывал
на присутствие «живых» барабанов в своем творчестве,
так как многие идустриальные команды в то время уже вовсю использовали
драм-машины. «Покупай клавиши и давай играть,» - подвел итог я.
Стефен так и не появился в первой инкарнации моей группы, зато вскоре
я познакомился с еще одним персонажем, который меня достаточно приколол.
Я встретил его в музыкальном магазине в Корал Скуеар Молл,
когда покупал Judas Priest и Mission U.K. в подарок Чаду на День Рождения.
Этот экзотический скелет со Среднего Востока со шнобелем покруче
чем у Брайена Мэя работал в магазине продавцом.
Бэйджик на рубашке идентифицировал его как Джорди Уайта.
С ним в паре работала некая девица по имени Линн, которая по агентурным
данным осчастливила минетом добрую половину флоридских музыкантов,
включая и Джорди, но исключая меня. Кстати, год спустя мы с
Джорди организовали стеб-проект под названием Mrs. Scabtree и сочинили
песню о наследстве, оставленном Линн флоридской сцене. Песенка называлась
«Герпес», и Джорди пел ее, одетый как Дайана Росс, а я стучал на барабанах,
сидя на чемодане вместо табуретки. Как я выяснил, экзотический скелет нарезал
на басу в death-metal составе Amboog-A-Lard. Я не хотел переманивать его,
а только попросил порекомендовать толкового басиста, на что он ответил,
что в Южной Флориде их просто нет, и был прав. Не теряя надежды,
я обратился с просьбой к Брайену Тютюнику. предложив ему стать нашим басистом.
Я знал, что это было неправильно с самого начала, так как Брайен неоднократно
говорил о том, что сам хочет сколотить банду, в которой, как я понял,
места для меня не находилось. Он думал, что окажет мне честь,
присоединившись к нам как часть ритм-секции, а не в качестве фронтмена,
которым он хотел быть, но это была небольшая честь, так как он был
и остается хреновым басистом, вегетарианцем и фанатом Боя Джорджа.
Он отыграл с нами пару концертов, после чего был уволен.
Чуть позже он собрал дерьмовенькую индустриально-металлическую команду
под названием Collapsing Lungs, думая, что она является божьим даром для тысяч
фэнов. Но они не стали божьим даром даже после подписания контракта
с Atlantic Records. Посредственная игра и песни о спасении морских черепах
никогда не были им на руку и не помогли их карьере.
Я нашел очередного участника своей группы на одной квартирной попойке.
Упитый тип с сальным коричневым хайром и длинными обезьяньими
руками плюхнулся рядом со мной на кушетку и сказал, что он, между прочим, гей.
Он представился как Скотт Патески и сказал, что отлично рубит
в технике звукозаписи и, что самое главное, у него есть четырехдорожечный
магнитофон. Он оказался первым реальным музыкантом,
с которым мне пришлось работать. Мы договорились созвониться
на следующий день, но когда я позвонил, его мать скорбно ответила:
«Вы знаете. Скотта здесь нет. Он в тюрьме.» Оказалось,
этот олух угодил в полицию за вождение в нетрезвом виде после
вчерашней вечеринки. Мой новый знакомый и раньше играл в различных
рок и нью-вейв командах, но практически все ею бывшие коллеги
ненавидели его за претенциозность и манию величия. Теперь мне предстояло
придумать себе подходящий псевдоним, так как писать о самом себе
в 25-ю Параллель было достаточно глупо. Словосочетание Мэрилин Мэнсон
как нельзя лучше отражало символ современной Америки, именно того человека,
которым я хотел стать. Все лицемерие, с которым я сталкивался в жизни,
начиная с миссис Прайс и заканчивая Мэри Бет Крогер, как нельзя лучше
помогло мне понять, что все мы имеем светлую и темную половины и каждая
не может существовать без другой. Когда я читал «Потерянный Рай», я открыл
одну интересную истину. После того, как Сатана и его окружение взбунтовались
против Бога, тот, в свою очередь, ответил им тем, что создал человека.
Со слов Джона Мильтона, появление человека - плод не только божьей милости,
но и сатанинского зла. Почему-то мало кто до сих пор интересуется первой
частью моего псевдонима, спрашивая в основном о Чарльзе Мэнсоне.
Не стоит забывать, что Монро, этот символ красоты и роскоши, также имеет
свою темную половину, как Мэнсон имеет свою светлую.
Балансирование между добром и злом и выбор, который мы делаем между
ними в той или иной ситуации - это и есть то, что формирует нас как личность.
В то время Чарльз Мэнсон снова выплыл из небытия, и внимание масс опять
было приковано к этой неординарной личности. Еще в школе я приобрел
его альбом «Lie», на котором он исполнял прикольные песни типа
«Garbage Dump» и «Mechanical Man», вдохновившую меня на написание
собственного шедевра под названием «My Monkey». «Mechanical Man»
стала началом моей идентификации с Мэнсоном. Как ни крути,
он был уникальным философом, намного более интеллектуальным человеком,
чем многие, проклинавшие его. Но в то же самое время интеллект
делал его эксцентричным и безумным, потому что экстремальность
человеческой натуры вне зависимости от способов ее выражения
и направленности не укладывается в рамки общепринятой морали.
Когда мы облекли пять моих стихов в музыкальные рамки, то поняли,
что готовы показать Южной Флориде наши уродливые личины,
стратегически скрытые гримом. К несчастью, Стефен так и не обзавелся
клавишами, так что на его место был рекрутирован прыщавый перец по имени
Перри. Еще одной проблемой, преследовавшей меня еще с Христианской школы,
была боязнь сцены. В четвертом классе преподаватель драмы определил
меня играть Иисуса в школьной постановке. В сцене распятия я должен был быть
облачен в одну набедренную повязку и не придумал ничего лучшего,
как стащить у отца старое полотенце и обмотать его вокруг талии,
не одевая трусов. После того, как я умер на кресте, я пошел за кулисы,
но тут же был окружен старшеклассниками, которые сорвали полотенце,
отхлестали меня им и погнали голым по коридору.
Это был один из самых страшных ночных кошмаров, ставших реальностью:
бег по коридору в голом виде на глазах у девчонок, которые тебе нравятся,
и парней, которые тебя ненавидят. Конечно, я не боялся сцены панически,
но обида на Иисуса до сих пор не дает мне покоя. Наше первое шоу прошло
в Черчилль Хэдэвэй в Майами. Толпа из двадцати ликующих зрителей
приветствовала нас. Брайен, «толстый парикмахер»
(по нашей традиции переименованный в Оливию Ньютон-Банди),
терзал струны баса, Перри, «прыщавая голова» (он же За За Спек) -
клавишные и Скотт, «фашист четырех трэков» (Дэйзи Берковиц) - гитару.
Мы использовали драм-машину Скотта Yamaha RX-8, и когда Скотт
однажды покинул нас, никогда больше ей не пользовались.
Я был одет в футболку с изображением Мэрилин Монро
с мэнсоновской свастикой, нарисованной у нее на лбу. Капли крови
из расчесанной родинки под соском просочились сквозь футболку
и запачкали ее левый глаз. Кровь на майке была, как ни крути,
результатом моего вживания в образ Мэрилина Мэнсона,
включающего в себя порезы и прочее уродование своего тела.
Мы начали с одного из моих самых любимых произведений Телефон».
«Я разбужен постоянным треском телефона,»- начал я,
и мое карканье переросло в рык. «Сны забились в уголки моих глаз,
а рот пересох. Снова звонок, я медленно встаю с постели.
Остатки эрекции в штанах словно незванный гость. Снова звонок.
Я осторожно иду в ванную, чтобы не показывать свое естество другим.
Я умываюсь и обливаю себя туалетной водой. Снова звонок.
Я передергиваюсь, ибо утомлен звонками, которые все повторяются
и повторяются. Я медленно, лениво иду в кабинет отца, где он постоянно
курит сигары, сидя в кресле-качалке. Ну и вонь!» Концерт продолжался,
и я практически не помню, что творил на сцене, и пришел в себя только когда
очутился в сортире и проблевался. Я думал, что это было ужасное шоу
как для зрителей, так и для артистов, но чудесная вещь случилась,
когда я распластался над гремучей смесью из пиццы, пива и орешков.
То были аплодисменты, доносящиеся из зала. Я почувствовал,
что во мне что-то поднимается, и это далеко не очередная порция блевотины.
Это было чувство гордости и самоудовлетворения. Я понял, что хочу,
чтобы мне всегда апплодировали, чтобы люди на моих концертах просто
обоссывались от счастья. Я понял, что могу быть знаменитым.
Наш первый реальный концерт состоялся в Реюнион Рум. Помню,
как я подошел к менеджеру и главному ди-джею Тиму
и сказал примерно следующее: «Слушай, парень, у меня есть команда,
мы хотим сыграть здесь за пятьсот баксов.» Хочу заметить,
что обычно группы нашего уровня брали от пятидесяти
до ста пятидесяти грин за выступление, но Тим, как ни странно, согласился.
Это был урок номер один в мире шоу-бизнеса: чем больше
ты ведешь себя как рок-стар, тем больше народу на это покупается.
После концерта мы без сожаления расстались с «Прыщавой Головой»
и «Толстяком», и у них не возникло вопросов по поводу своей отставки.
Тогда же мы переманили к себе Брэда Стюарта, того красноволосого парня,
что отплясывал в Китчен Клабе. До встречи с нами этот красавец нарезал
в банде под названием Insanity Assasin, где помимо него рубились басист
Джой Блевотина и вокалист Ник Ярость, низкорослый коренастый парень,
который наивно полагал, что на самом деле он высок, худ и красив.
Было несложно переманить Брэда к нам в качестве басиста
(в Insanity Assasin он терзал гитару), так как у нас уже были
заслуги на локальной сцене, о нас уже знали и мы имели более
при-кольные сценические псевдонимы. Так Брэд стал Гиджетом Гейном.
Тогда же к нам присоединился и Стефен, став Мадонной Уэйн Гэси.
Не знаю, хорошо это или плохо, но в нашем шоу уродцев появился еще один
персонаж. Ее звали Нэнси, и она была шизоидной девицей, причем шизоидной
на всю голову. Она водила дружбу с моей девушкой Терезой, одной из
первых девчонок, которых я встретил после дурацкой истории с Рэчел.
Я искал кого-нибудь, с кем можно было общаться более душевно, нежели
с этой проклятой моделью, и нашел такого человека на концерте Saigon Kick
в Баттон Саут. Тереза была из того же теста, что и Тина Поттс, Дженнифер
и многие другие девицы, с которыми я общался в Огайо. Что касается Нэнси,
то я видел ее и раньше: еще работая в музыкальном магазине,
я обратил внимание на это хиппово-готическое чудо в черном подвенечном платье.
Когда Тереза познакомила меня с ней год спустя,
Нэнси сбросила пятьдесят фунтов и выглядела как
«я -худа -и -я -хочу -от -платить -этому -миру -за -то -время -когда
-я -была -толстой -и -имела -асексуальный -вид». Однажды я рассказал ей о своих
идеях будущих шоу, и она настолько запала на них, что, никого толком
не спросив, вошла в состав группы, словно клещ под слоновью кожу.
Наши перформансы на сцене доходили до гротескного разврата. В первое время
я держал ее на поводке на протяжении всего выступления,
но потом она сказала, чтобы во время шоу я бил ее по лицу, и я начал это делать.
Возможно, что-то заклинило в ее мозгу, но мне показалось,
что Нэнси начала в меня втюриваться. Это было далеко не на пользу ее
бойфренду Карлу, длинному студнеобразному парню с толстыми ляжками
и женоподобной фигурой. Посколько мы с Нэнси продолжали разыгрывать
на концертах все более откровенные сцены боли и господства, при этом ни
разу не трахнувшись, я понимал, что в один прекрасный момент может лопнуть
терпение и Карла, и Терезы, и всего общества. На одном из концертов во время
песни «People Who Died» мы посадили Нэнси в клетку, и я со всей дури дернул
за цепь, на которой ее держал. Цепь оторвалась и изо всех сил хлестнула
меня поперек глаз, оставив огромный шрам. Всю вторую половину концерта я
смотрел на окружающий мир сквозь красную пелену. Кстати, тогда же
я заинтересовался опасностями и угрозами, которые могут приносить невинные
на первый взгляд детские фильмы, книги и предметы типа металлических
коробочек для ланча, которые, между прочим, были запрещены во Флориде
из-за того, что дети часто лупили друг друга этими отнюдь не мягкими штуковинами.
Во время исполнения песни «Lunchbox» я постоянно поджигал такую коробку,
раздевался и танцевал вокруг нее, якобы вызывая демонов. Вскоре я попал
в Нью-Йорк и там написал свою первую настоящую песню. Девица с
экзотическим именем Азия, которую я встретил, когда она работала в
Макдональдсе в Форт Лодердейле, проводила лето в Нью-Йорке и
предложила слетать туда вместе с ней на уикенд.
Так как с Терезой у нас тогда не клеилось, я согласился -
в основном потому, что мне было по большому счету наплевать
на Азию, а предстоящая халява выглядела довольно заманчиво.
К тому же я надеялся найти там какой-нибудь пристойный лейбл для
своей банды и прихватил с собой демо-ленту. Нам всегда не везло с демо,
так как то, что записывал Скотт, было больше похоже на школьную
индустриальную команду, а мне грезился более злой и откровенный панк-рок.
Манхэттэн обернулся для меня разочарованием. Как оказалось,
Азия гнала насчет своего возраста и работала в Макдональдсе
по документам своей сестры, так как была еще слишком зеленой.
Я был расстроен тем, что еще одна девка меня надурила,
и смотался из ее аппартаментов при первой возможности. Блуждая по улицам,
я был приятно удивлен, встретив пару клубных тусовщиков из Южной Флориды,
которых звали Эндрью и Сьюзи. Выглядевшие стильно в клубах,
при дневном свете и без грима они представляли довольно жалкое зрелище -
два эксгумированных трупа лет на десять старше меня.
В их комнате в отеле я обнаружил такую неизвестную для меня ранее вещь,
как кабельное телевидение с общественным подключением. Я проводил часы,
лазая по каналам и смотря проповеди Пэта Робертсона о грехах общества
и предлагающего зрителям связываться с ним посредством кредитных карт.
Тем временем на соседнем канале какой-то парень смазывал свой член
вазелином и также просил связаться с ним тем же способом.
Я схватил блокнот и стал писать следующее:
«Деньги в лапе, член на экране, кто сказал, что Бог не знал срама?»
Ухмыляясь, я представлял лицо Пэта Робертсона, читающего эти строки.
«Примите Библию и честно укажите грешникам их место.
Эх, чудесно, великолепно, как хорошо, когда представишь на лице своем дерьмо.»
Итак, «Cake And Sodomy» появилась на свет.
До этого я написал порядком песен, но эта была больше, чем хорошая песня.
Это был настоящий гимн лживой Америке с ее лживым Христианством.
Если телевангелисты старались обрисовать мир в диких красках,
то я дал им реальную возможность поплакать. Годы спустя они это сделали.
Текст «Cake And Sodomy» все-таки попал к Пэту Робертсону,
и он интерпретировал его в лучших традициях в своем Клубе 700.
Когда я вернулся из Нью-Йорка, снова начались проблемы.
Тереза не приехала встречать меня в аэропорт и не отвечала на мои звонки.
Тогда я позвонил Карлу и Нэнси, поскольку они жили совсем близко от аэропорта.
«Где, черт возьми, Тереза? - спросил я .- Я чертовски устал в Нью-Йорке,
я торчу как идиот в аэропорту без цента в кармане, я хочу попасть домой
и завалиться спать!» «Тереза ушла с Карлом,» -
сказала Нэнси, и ее холодный тон ясно говорил о ревности, которую
я тоже почувствовал. Нэнси заехала за мной и отвезла домой.
Когда мы добрались до моей пещеры, она зашла следом.
Я хотел отправить ее обратно, но не стал этого делать,
поскольку она выручила меня. Я рухнул в кровать, она рухнула на меня,
запустила свой язык мне в глотку и заграбастала мой член.
Я несколько ошалел, по большей части от нежелания быть кем-либо застуканным,
но вдруг почувствовал, что мне настолько осточертела эта ежедневная мораль,
что я уже не хочу ничему сопротивляться. Я позволил ей сделать мне минет,
чего никогда не делала Тереза, однако от «продолжения банкета» отказался.
Когда Тереза и Карл заявились наконец-то меня проведать,
мы мирно сидели на кровати и пялились в телек. Карл машинально подошел
к Нэнси и чмокнул ее в губы, которые совсем недавно были украшены миллионами
частиц моей спермы. Я и не предполагал, что этот невинный сексуальный акт станет
началом шестимесячного тотального готического беспредела.


7. Ненасытная рок-звезда

Понуждение по отношению к любви, доведенной до крайности,
есть понуждение по отношению к смерти.

Маркиз де Сад

Место - Форт Лодердейл, Флорида. Дата - 4 июля 1990 года.
Предмет - ладонь, протягивающая мне таблетку кислоты.
Моя подружка Тереза ела эту дрянь и раньше. Шизофреничка Нэнси тоже.
Я - никогда. Я держу таблетку во рту до тех пор, пока она не мне не надоедает,
и мужественно глотаю. Я погружаюсь в воспоминания о первом концерте
Marilyn Manson And The Spooky Kids, полагая, что моих собственных
сил скорее всего хватит, чтобы сопротивляться действию чуждого
элемента в моем организме. Эндрью и Сьюзи, парочка, подсунувшая
мне эту гадость, загадочно улыбаются. Минуты проходят, но ничто не меняется.
Я лежу в траве и фокусируюсь на окружающем пространстве, чтобы сразу заметить,
если кислота начнет действовать. «Что ты чувствуешь?» -
голос спускается с небес, и я вижу лицо Нэнси, наполовину скрытое
ее черной шевелюрой. «Ничего,» - отвечаю я, озираясь по сторонам,
так как не хочу, чтобы нас засекла Тереза. «Мне надо с тобой поговорить,» - н
астаивает она. «Чудесно.» «Я начала понимать некоторые вещи. О нас.
Я имею в виду, что не забочусь о том, что скажет или подумает Карл.
Но нам нужно сказать им, что мы думаем друг о друге. Потому что я люблю тебя,
и я думаю, что ты испытываешь то же самое, даже если еще сам не догадываешься
об этом. Это не может продолжаться вечно. Я не хочу, чтобы это пересекалось
с делами нашей команды.» - нашей команды, замечательно! - «Мы будем стараться.
Я имею ввиду, что любовь...» Когда она в очередной раз произнесла слово «любовь»,
ее лицо засияло, словно рекламный щит, пропагандирующий собственное притворство.
Слово «любовь» словно повисло в воздухе, и это было очень забавно.
Я понял, что отправляюсь в путешествие без единого шанса на возвращение.
«Ты чувствуешь перемены?» -спрашиваю я. «Да, конечно,» - страстно шепчет она,
словно мы были на одной волне эмоций и состояния. Я очень хочу кого-нибудь,
кто чувствовал бы то же, что и я, но, мой Бог, я не хочу, чтобы это была Нэнси. Я не хочу этого!
Я встаю и начинаю искать Терезу. Я направляюсь в дом и понимаю,
что потихоньку начинаю терять ориентацию на местности.
Люди сидят кучками по углам комнат, улыбаются и зовут меня присоединиться к ним.
Я продолжаю идти, и дом кажется мне бесконечным. Я прохожу около сотни комнат,
хотя, возможно, это была одна и та же комната, потихоньку понимая,
что моя подружка развлекается там, где меня сейчас нет.
Я возвращаюсь на задний двор, но там почему-то темно и пусто.
Я не уверен, насколько долго я был внутри. Я стою словно дурак и озираюсь
по сторонам. Невообразимые картины возникают вокруг,
словно нарисованные карандашом в воздухе, и исчезают секунду спустя.
Я двигаюсь прямо сквозь них и понимаю, что идет дождь. Я чувствую,
что дождь идет прямо сквозь меня, сквозь слои света, сквозь эманации
моего тела. Нэнси нагоняет меня. Мы идем к подножию холма, к небольшому
ручейку, протекающему там. Повсюду, куда падает мой взгляд,
я вижу сотни серых жаб, прыгающих по камням и траве.
Я давлю некоторых из них своими тяжелыми бутсами и с ужасом понимаю,
что не хочу этого делать, не хочу убивать этих существ, у которых есть
родители и дети и которые тоже хотят вернуться домой.
Нэнси что-то говорит мне, и я притворяюсь. что внимательно ее слушаю.
Но все, о чем я думаю сейчас - так это раздавленные жабы.
Я понимаю, что это далеко не самая лучшая прогулка,
потому что если бы это была нормальная прогулка, Тимоти Лири
дал бы кучу объяснений в своих книгах. Я сижу на камне и пытаюсь
взять себя в руки, стараясь убедить себя, что это наркотик думает за
меня, что настоящий Мэрилин Мэнсон вернется в нужный момент.
Или это и есть настоящий Мэрилин Мэнсон, а тот, другой,
является его бледной копией? Мой разум крутится словно колесо
вокруг моего сознания. Перед моим взором проплывает череда образов:
ступени в мою комнату в Кэнтоне, Нэнси в клетке, карточки миссис Прайс,
дальше - полисмен в баптистской шапочке, фотографии окровавленных влагалищ,
исполосованная шрамами женщина, подвешенная на дыбе, толпа детей,
разрывающих американский флаг. И, наконец, лицо, огромное и гротескное,
желтое как у больного гепатитом. Его губы черны, а глаза окружены тонкими
черными фигурами, похожими на нарисованные руна. Постепенно я понимаю,
что это мое лицо. Мое лицо лежит на тумбочке рядом с моей кроватью.
Я тянусь к нему и замечаю, что руки покрыты татуировками, которые я только
собирался сделать, а лицо на самом деле - обложка пафосного журнала.
Звонит телефон, и я снимаю трубку. Женский голос, представившийся как Трэйси,
говорит, что видела журнал с моим изображением и это
глубоко потрясло ее. Я пытаюсь что-то сказать, но она извиняется,
что не может долго говорить и что она хочет увидеть меня сегодня вечером
на большом концерте, о котором я раньше не слышал. Я отвечаю,
что постараюсь не разочаровать ее, вешаю трубку и погружаюсь в сон.
«Шухер, полиция!» Кто-то кричит на меня, и я открываю глаза. Надеюсь,
что уже утро и все кончилось, но с ужасом понимаю, что до сих пор сижу
на камне у ручья в окружении мертвых жаб, Нэнси и парня, кричащего,
что полиция повинтила всю тусовку. Я всегда был параноиком по отношению
к полиции, потому что до сих пор я не делал ничего совсем уж нелегального,
но всегда мечтал об этом. И когда вокруг меня много полицейских,
я боюсь, что скажу или сделаю что-нибудь такое, за что меня арестуют.
Мы убегаем. Дождь прошел, но под моими ногами до сих пор мокро и грязно.
Я не хочу быть пойманым. Мы останавливаемся у Шевроле, залитым
свежей кровью с крыши до выхлопной трубы. «Что, мать вашу, здесь происходит!?
- кричу я своим спутникам. - Что это? Что случилось? Ответьте!»
Нэнси тянется ко мне, но я отталкиваю ее и вижу Терезу.
Она затаскивает меня в свою машину и начинает объяснять,
что другая машина просто выкрашена в красный цвет и выглядит
облитой кровью только потому, что на ней капли дождя.
Но у меня совсем поехала крыша: мертвые жабы, полиция, кровавая машина.
Я вижу логику. Все против меня. Я слышу, что что-то кричу, но не понимаю смысла.
Я просто хочу выбраться из этого проклятого авто.
Я бью в ветровое стекло, трещины паутиной разбегаются по нему,
из кулака течет кровь. Тереза шепчет мне в ухо, что понимает, что я чувствую.
Я верю ей, и мне кажется, что она также себе верит.
Потихоньку я начинаю остывать, и мы возвращаемся на вечеринку.
Все люди на месте и ничто не указывает на то, что здесь были копы.
Кто-то моментально пытается подшутить надо мной и старается столкнуть
в бассейн. Мне кажется, что кислота плюс плавание равносильно смерти,
и со всей дури начинаю лупить его, словно куклу, которую могу разорвать на части.
Я бью его, не чувствуя боли в разбитых о стекло руках.
Я прекращаю битву и предлагаю народу ехать ко мне в гости.
Мы залезаем в машину - я, Тереза, Нэнси и Карл - четыре составляющих
одного недоразумения. Подъехав к дому, мы вываливаемся из авто и идем прямо
в мою комнату, где находим Стефена, нашего сапожника без сапог,
лениво смотрящего видак. Он пытается заинтересовать нас фильмом
«Кровавый Дом-5».

Marilyn Manson - Live Verizon Wireless Amphitheatre, Irvine, Los Angeles, California - 24.08.2007

24.08.2007 Marilyn Manson выступили в Verizon Wireless Amphitheatre (Los Angeles, California).

 

 

В этом весь Брайан - бескрайне искренняя улыбка и глубокие грустные глаза...