Откройте свой Мир!

-1-
Е.Мясникевич
И.Тубина
Переселенцы

Глава 3. Похождения молодых Кузьмичей.
Кузьма сидел у окошка и чинил валенок, а Лёша и Витя смотрели за работой отца.
- Следить надо за обувкой – сказал Кузьма.
- А я слежу, - похвастался Витя.
- Неси, показывай.
Витя принёс валенки, Кузьма посмотрел:
- Ну вот, прохудился совсем, садись рядом, подшивай. В пятом классе учишься, большой уже.
Кузьма другой валенок отдал Алёшке:
- Чини ладом, не спеши - и вышел из избы. Ветер намёл у завалинки высокий сугроб. Кузьма курил и думал: «Хата полна ребятнёй, а тут за нетель в кулаки могут записать. Придётся её потихоньку прирезать. А как жить, чем кормиться с одной коровой? Михаил с Васей живут в Тюкале у чужих людей, семилетку заканчивают, а вечерами работают, себя кормят. Пока Лёшка с Виктором не уехали на учёбу, надо вывезти сено, что за дальними колками».
Назавтра отец с Алексеем собрались за сеном:
- Петли заодно проверим, может зайчишка какой попался, ружьё возьмём, а то волков развелось…
Когда они уехали, Витька оделся и пошёл в огород, где у него стояли две петли на зайцев. Одна примятая была, а второй петли нет. Вчера парнишка вторую петлю привязал к жерди, которая торчала из сугроба. А сегодня ни петли, ни жерди. По борозде, по следу пошёл Витька до плетня и увидел, что заяц тащил за собою жердь, а та в плетне застряла. Принёс половик, зайца укутал в него. Ушастый пленник кричал, плакал, как ребенок. Но Витя прижал его к груди и принёс в дом. С палатей братья и сестры смотрят:
- Кто это?
- Заяц, он будет у нас под лавкой жить, буду морковкой его кормить, - сказал Витя.
И развернул половик, посадил зайца на пол. Заяц начал прыгать туда – сюда, крынку со сливками на столе перевернул, в стекло ударился, стекло лопнуло. Заяц забрался под кровать, хотел Витька лезть под кровать. Тут мать заходит, а заяц, увидав свет в дверях, стремглав в раскрытую дверь вылетел, чуть Прасковья об него не споткнулась. Немного погодя приехал отец, раскрасневшийся Алёшка принёс тетерева:
- Это я его стрелил из тятиного ружья. А что у вас случилось, почему разбита крынка, треснуло стекло?
Виктор рассказал, что зайца поймал, хотел, чтобы заяц жил под лавкой…
Отец грозно посмотрел на него:
- Ну, охотник, давай заголяйся, ложись на лавку, буду тебя ремнём учить, чтобы на всю жизнь запомнил: живую дичь в дом не носи. Этак ты и волка притащишь…
Стегнул два раза без злобы сына…
- Некогда нам, до темноты надо ещё раз съездить.
-2-
А ребятня около тетерева:
- Ой, какая курочка, бровки красные.
Витька надел штаны:
- Можно я ещё петли поставлю, я умею.
Кузьма ухмыльнулся в усы:
- Ставь, только мои слова помни.
Отец и сын свалили сено во дворе и опять уехали.
Через пару дней отправляли Алёшу и Витю в Тюкалу на учёбу, вышли младшие провожать, а с ними Ксюша, на руках которой сидел младший брат Валентин. Ксюше отец сказал: «Три класса окончила, письма писать женихам умеешь, и хватит, по дому надо помогать»…
Прошло почти четыре месяца, лёд на озере растаял, лёгким зелёным пухом покрылись берёзовые колки. Учёба ещё не окончена, но на майские праздники отпустили Алёшку с Витькой на пару дней домой. Михаил и Василий передали платок для матери, но не поехали домой, сказали, что работы много, а ещё комсомольское задание – украсить клуб к празднику. Дед Петрик ехал с базара и подвёз до Окунёвки учеников. Много работы весной в огороде, но у братьев другие планы на эти тёплые деньки.
Друг Николай притащил откуда-то старинное кремниевое ружье, которое заряжается без патронов. Лёшка видел, как заряжают такое ружьё, не знал, только, сколько чего насыпать. Пороху он вдосталь отсыпал у отца, дробь принёс. Сначала мальчики насыпали пороху, потом пыж из бумаги палкой затолкали, дроби насыпали и снова запыживали. А сколько чего, не важно, лучше побольше. Николай сказал:
- Все утки на той стороне озера, надо тихо плыть.
«Охотники» уселись в лодку и поплыли. Пацанам и невдомёк, что в это время нельзя на птицу охотиться. Лёшка сказал тихо:
- Колька, налегай на вёсла, - и только улыбнулся брату Витьке, который гордо сидел на корме. Друзья пробирались на старой лодчонке среди камышей, вдруг перед ними открылся плёс, а на тихой воде видимо-невидимо уток.
- Целься в середину – воскликнул Колька. Лёша вскинул ружьё, но раздался лишь тихий щелчок. Лёшка снова нажал на спуск, и вдруг ахнуло, взорвалось, заволокло чёрным дымом. Леша вскрикнул и выронил ружьё в воду. Лицо мальчика было в крови. Николай рывками погрёб к берегу, Витька старался завязать лицо брата своей рубахой. Леша стонал и прижимал окровавленные руки к белой рубашке, которой завязали голову.
Лёшку под руки привели к дому. Прибежали бабы, завопили. Выскочила из дома Парася, закричала:
- Убили, убили сына!
Народу около дома собиралось больше и больше. Проломившись через плетень, появился Кузьма, и тут же поспешил к дяде Егору, у которого была пролётка. Через несколько минут он подкатил к толпе, усадили Лёшку, а рядом Витьку, который поддерживал брата. Витька успокаивал, что скоро приедут, что фельдшер поможет. Отец нахлёстывал резвого коня. Быстро добрались до поселка, подкатили до крыльца районной больницы. На руках занёс Кузьма сына на крыльцо и скрылся в больничном коридоре. Через некоторое время вышел с окровавленными тряпками, бросил их на сиденье пролётки, стал крутить цигарку, руки не слушались, табак просыпался. Наконец закурил и сказал Витьке:
- 3 -
- Пойди, поищи Мишку и Ваську, - а сам остался ждать на крыльце.
Пришли Миша и Вася - крепкие, высокие, почти что мужики, а чуть сзади стоял низкорослый Витька.
Кузьма посмотрел на сыновей:
- Видите, как поохотились ваши братья? Вы хоть не балуйте.
- Некогда баловать, я плотникам помогаю, а Вася – на маслобойке, - ответил Миша.
Стали ждать вчетвером, негромко разговаривая, Кузьма стал успокаиваться.
Вышел мужик в белом халате, закурил:
- Кто тут будет Кузьма Селивёрстович?
- Ну, я.
- Вот ты какой, знаменитый печник. Я зимой вспоминал тебя, люди сказывали к тебе обратиться, тебя отыскать, печь у меня дымить стала.
- А сын-то как?
- Ничего, жить будет, нас переживёт.
- А глаз?
- А глаз он прищурил, сейчас непонятно, может и обойдется, бровь порвало, вот и кровищи натекло, ну и лицо опалило. Я, вообще-то, фельдшер, Федор Иванович, а врача пока нет. Справляемся без врача. Бывали у меня такие случаи. Три шва наложил, зашил бровь. Сейчас забинтовали, лежит. Сегодня бабка в погреб упала, ногу сломала, крику то было, сразу шину наложил и в город отправил. А ваш смирный, терпеливый, бровь подживет, через недельку в город отправим, чтобы врачи глазные посмотрели, может даже и профессор, если надо. А ты мне скажи, Кузьма, чего у меня печь дымит, измучился.
- Приеду, поправлю, не будет дымить. А можно сына поглядеть?
- Сейчас халат белый накинешь, заходи.
Немного погодя отец вышел.
- Как он, тятя? – спросил Миша.
- Лежит, вся голова замотана, один глаз из бинтов смотрит. Говорит: «Прости, тятя».
Вы тут навещайте его. И Виктора тут оставляю, пусть не балует, пятый класс ладом оканчивает. Присматривайте за ним.
Назад медленно ехал Кузьма, понурив голову, не замечая радостной весенней птичьей переклички.
Месяца через полтора явился в Окунёвку Алексей, зашёл во двор. Его облепили братья и сестры:
- А щека розовая, как мамкина кофта, - удивлялась Любаша.
- А глаз один сощурен, - изумилась Машенька.
- Братик приехал, - только и повторял маленький Валентин.
Ксюша вышла из избы, вытерла руки об фартук:
- Ну - ка покажись, жених, кто же замуж за такого пойдёт, вся рожа искорёжена.
- Врач сказал: «До свадьбы заживёт», - отвечал Алёшка.
С крыльца спустилась Прасковья, обняла мальчика:
- Слава Богу, обошлось, глаз - то видит?
- Врач сказал пятьдесят процентов.
Любаша крикнула:
- Я Витьку покличу, он в огороде пропалывает.
- 4 -
Пришёл Витька, с грязными руками полез обнимать брата.
- Ты руки помой, а то рубаху замараешь.
- А что глаз прищуренный, так и останется?
- Врач сказал, выправиться, - серьёзно отвечал Алёшка.
-Тятя идёт, - закричала бойкая Любонька.
Кузьма нёс корзину карасей, поставил её в тенёк, некоторые караси ещё шевелились. Ксюша и Прасковья сели чистить рыбу, а Витька побежал растапливать печку в летней кухне, где в погожие дни готовилась еда.
Накрыли стол во дворе, ели жареную рыбу, позвали соседского парня с гармошкой. Пришли дед Егор и дед Петрик. Появилась бутыль с вином. Пели песни, а Любонька даже танцевала русскую, все ей любовались и хлопали в ладоши.
А наутро уехали отец и Лёша на дальние покосы. Так незаметно в каждодневном труде прошло два месяца.
Не надолго приезжал в Окунёвку Михаил и обещал устроить братьев Алёшу и Виктора в городе учиться в ФЗУ, на полное государственное обеспечение. Алёшка радовался:
- Я на учителя буду учиться, будет у меня большой жёлтый портфель, коричневые ботинки и шляпа, как у Леонида Ивановича, уполномоченного.
Ничего не сказал Кузьма, посмеялся только. Лето прошло, не едет Михаил, сильно занят чем-то. Надо самому к Михаилу отправлять братьев. Отец вынул из сундука самую лучшую праздничную одежду: свои блестящие сапоги Виктору отдал, Лёше достался свадебный костюм Кузьмы и новая рубашка, которые были немного великоваты мальчику. Вышли братья за ворота, перекрестил их отец. Когда далеко ушли, Виктор оглянулся и увидел, что отец так же стоит у ворот. И отправились братья пешком до Тюкалы; пока шли, у блестящих сапог стали отваливаться подошвы, видно, сопрели за двадцать лет в сундуке. У Витьки проволока в заплечном мешке нашлась, прикрутили подошвы. В Тюкале на квартире Миши не было, пошатались по посёлку. Лёша в школе взял справки за пять классов, сказал, что в город учится поедут. Идут по улице, мужики фляги грузят на полуторку. Подошёл Алексей и спросил:
- Вы, дяденьки, в город едете? – Лёша вопросительно посмотрел на мужика.
- В город, пацан, в город.
- Возьмите нас, - Лёша показал справку,- вот справка у меня, на учителя выучусь.
- Вы из какой деревни?
- Из Окунёвки.
- А отец кто?
- Кузьма Селивёрстович.
- Кузьму я знаю, как он там?
- Ничего, живёт.
- Лезьте в кузов, да сидите тихо.
Ехали долго, по пыльной дороге, на пароме через реку переправились. Снова ехали. Машина остановилась, братья спрыгнули на землю, поблагодарили шофёра и пошли искать училище, где на учителя учат. Наконец, нашли, стали стучать, вышел дед.
- Что стучите?
- Мне на учителя нужно учиться.
- Никого тут нет, все ушли, сегодня же суббота. Приходите в понедельник.

- 5-
Город большой, народу много, а никого не знают. Спустились к речке, где костёр догорал, разложили хлеб и сало, бутылку молока, стали есть. Тут, откуда ни возьмись, налетели оборванцы:
- Что куркули, кулаки, жрёте?
Лёша говорит:
- Отрежу сала, а так у нас у самих немного.
- Немного. Сейчас мы посмотрим, как у вас немного. И пиджак скидывай.
Не успел Лёша рта раскрыть, как они похватали хлеб, сало и оба заплечных мешка с продуктами, содрали с Лёши пиджак, рубашку, ботинки. Толстомордый главарь тут же переобулся и похвалил: «Хорошие ботинки». Он надел одежду Лёши, а босяк поменьше зимнюю шапку напялил. У Виктора и брать нечего, одежда старая и сапоги проволокой перетянуты. Босяки ушли, а братья сидели, не зная, что делать. Лёша напялил рваное пальтецо толстомордого и его дырявые ботинки. Сидели мальчишки долго у потухшего костра, пошли искать базар, люди там уже расходились, под лавками нашли кое-где мелкую давленую картошку и одну морковку. Дворник их попёр:
- Уходите, мазурики. Базар закрывается.
Пошли ребята к костру, натаскали веточек и раздули угли, спекли картошку, съели. Но её было так мало, что жрать захотелось сильнее. Тут идут босяки те же самые:
- Что, хохлы, сидите?
- Мы не хохлы, мы русские, мы учиться приехали. Дай документы, они у тебя в кармане.
- Какие документы? Эти бумажки, что я выкинул? Ну да ладно, дам вам немного хлеба. Стали братья вместе с босяками скитаться, то в сарай залезут, то на базаре воруют. Один отвлекает: кричит и скандалит, а другие тащат, что близко лежит. Так жили около месяца, пока первый снег не закружился. Идти некуда.
Не знали братья, что их ищут. Миша ездил со школьной бригадой, а когда вернулся, хозяйка сказала, что братья приезжали. Миша поехал в Окунёвку за братьями, узнал, что уже неделю как к нему в Тюкалу они уехали. Стали звонить в милицию, там ответили, что будут искать. Михаил попросил комсомольца, который ехал в город, помочь в розыске братьев. На счастье милицейская облава похватала шайку воришек. Стали разбираться, кто давно ворует, кто из детского дома сбежал, а когда братьев стали спрашивать кто они, то воскликнули:
- Мы вас давно ищем. Отца хоть бы пожалели, ты значит - Виктор Кузьмич, а ты -Алексей Кузьмич? Из-за тебя наши сотрудники в Окунёвку ездили узнавать, не кулаки ли в тебя стреляли. На месте разобрались с этим делом, а ты в воровскую шайку попал. Ваши братья Михаил и Василий - комсомольцы, активисты. И вам не стыдно?
Братья стояли понуря головы.
- Что дальше делать будем? – спросил милиционер.
- Я на учителя буду учиться, - смело сказал Алексей.
(продолжение следует)

-1-
Е.Мясникевич
И.Тубина
Переселенцы

Глава 2. Горькое счастье Кузьмы
Тёплым выдалось лето восемнадцатого года. Где-то бушевала война, вернулся с фронта дядя Петрик с покалеченной рукой. После отравления газами на фронте вернулся дядя Егор. Кузьма слушал их рассказы и удивлялся:
- Как это можно против власти бунтовать? Как это - царь отрёкся от престола?
Много нового, необычного в далёких городах, где он никогда не бывал. Да некогда об этом думать: Маримьяна болеет, по хозяйству управляется сродная сестра Груня. Любит она пятилетней Аксинье – Лисичке тёмные волосы чесать и косички заплетать. А потом обнимет и закружит девочку, а та заливисто смеётся. Носик у девочки узенький и длинненький, подбородок остренький, зубки мелкие, а глаза чёрные, озорные – потому и Лисичка. Миша мужик серьёзный хоть ему всего три года, а он строит во дворе из маленьких чурбачков башенку. Лёшка плачет, гусь его напугал, шипел, хотел щипнуть. Лисичка гуся не боится, прогнала его прутиком. Груня зовёт из дома:
-Лисичка, иди Витю покачай.
Люлька мерно качается, маленький Витя удивлённо таращит глаза, ручку вверх тянет. Скучно качать люльку, хочется гулять, но Груня с мамой в лес пошли за ягодой, вечером будет парное молоко с земляникой. Всю весну кашляла мама - Маримьяна, а летом травы разные настаивала по совету бабки - знахарки, молоко с барсучьим жиром пила, и болезнь, наконец, отступила. Поправляться стала Маримьяна, Кузьма повеселел, стал рыбачить, семью рыбкой баловать.
Дядя Петрик рассказывал, какие страсти бушуют в городе. Ходили там с красными флагами, песни новые пели. Бумажные деньги мало стоили, все верили серебряным рублям да полурублёвкам. А после тех, кто ходил с красными флагами, стали стрелять, страшно стало ездить менять продукты на керосин, сахар, соль, спички. Но менялы добрались и до Окунёвки, меняли френчи военные, одежду разную на продукты. Окунёвские бабы кипятили те вещи, прежде чем надеть на мужиков. Втихаря винтовки с патронами продавали, но стоило это дорого.
Подули северные ветры, тёмные тучи стояли в осеннем небе. Зарядили нудные, холодные дожди. Не убереглась, снова простыла Маримьяна. В люльке сын лежит, улыбается, пузыри пускает. Собрался Кузьма ехать в Тюкалу за фельдшером, достал серебряные рубли. Запряг лошадь, вывел со двора, а Груня с крыльца кличет:
- Кузьма, иди, Маримьяна тебя зовет.
Зашёл в избу Кузьма:
- Я за дохтором поехал, выходим тебя, голубушку. Не думай о печальном.
Вздохнула Маримьяна тяжело и молвила:
- Простимся, милый мой, береги детушек, Витеньке всего семь месяцев. Боюсь, что без меня он не выживет. Поцелуй меня, Кузя, на прощание.
Склонился Кузьма над женой и долго сидел, как в тумане. Какие–то бабы вывели его из комнаты…
- 2 -
Плохо помнит Кузьма те окаянные дни, как отпевали, как хоронили. Поверить не мог, что завял яркий цветок – умерла красавица Маримьяна.
Прошло несколько дней. Вошли в дом Селивёрст с братом Петриком. Выскочила им навстречу Ксюша – Лисичка, слёзы утирает.
- Что отец делает? – Спросил дядя Петрик.
- Мама умерла, тятя умирает – снова заплакала Лисичка.
- А где он? – спросил дед Селивёрст?
- На лавке лежит.
Селивёрст пошёл к лавке:
- Вставай, Кузя, лечить тебя будем.
Дядя Петрик поставил на стол четверть вина, покликал Груню:
- Ставь на стол грибочков, хлеба, сала, огурчиков солёных.
Девчонка побежала в кладовку, скоро вернулась с большой чашкой груздей, нарезала хлеб и сало.
Дядя Петрик налил в глиняные кружки вино:
- Давай выпьем, помянем покойницу, сегодня девять дней. Тебе, Кузя, легче станет.
Посмотрел Селивёрст на иконы:
- Бог к себе забрал нашу горлинку, мы все любили её.
Кинул Кузьма потухший взгляд на образа и простонал:
- А есть ли он, Бог – то? Это картинки одни, молимся на картинки.
- Пошто так говоришь, - нахмурился Селивёрст, - грех это, не тебе одному страдание, твоя мать еле ходит, подкосило её горе. Переживет ли эту зиму старушка, Груша за ней ходит, дай Бог девоньке здоровья. Не греши, терпи, дети у тебя малые, о них думать надо. Только Богу ведомо, что дальше-то будет.
Выпили, помолчали. Петрик опять плеснул в кружки. Молча выпили по второй.
Дядя Петрик стал рассказывать, как на войне ходили в атаку, как раненый в поле лежал и с жизнью прощался. Но Кузьма не слышал, уронил голову на сжатые кулаки и затих, только плечи его подрагивали…
Девятнадцатый год много горя принёс: кто-то из сельчан бежал от демобилизации «правителя», кто-то ушёл в партизаны. Отряды карателей скакали мимо деревни, какого-то пришлого мужика расстреляли на высоком яру. Не успел добежать до леса, бедняга. Похоронили его сельчане тихонько, а имя никто не знал. Кузьма нарочно ходил с палкой, хромал сильнее обычного. Не пополнил отряд Верховного правителя свои ряды в Окунёвке.
Кузьма погрузился в домашние дела: чинил обувку, плёл сети, ставил петли на зайцев, выделывал шкурки и шил шапки. В конце зимы Селивёрст схоронил жену, мать Кузьмы. Собралась вся деревня, проводили по-христиански. Селивёрста Кузьма поселил в своей половине избы, чтобы за детьми присматривал. Сыночек Витенька подрастал, встал на ножки, затопал по избе. Дедушка делал внукам свистули. Глядя на братиков, снова стала улыбаться Лисичка. Весной работы много: за скотиной ходить, пахать, сеять, за огородом смотреть, рыбу ловить. Груня трудится, как взрослая. Так прошёл ещё год, а может и два.
Поехал Кузьма в Тюкалу, там красные флаги висят. На базаре снова торговля, меняют и продают разный товар. Кузьма вяленую рыбу, копчёное сало, масло продал – обменял. Привез обновы Груне и детям. По двору дети бегают, Кузьма сидит, курит и на младшего
-3-
любуется. Вошёл во двор дядя Егор, подсел к нему, закурил, начал неторопливо разговор:
- Я тебя один раз женил, женю тебя и другой.
- О чем это ты?
- Тебе жену надо, детям мать надо.
- Иди ты отсюда, а то спихну с крыльца.
Егор нахмурился, ответил:
- Зря ты так, - и ушёл.
С тех пор часто стал попадаться Егор на глаза Кузьме:
- Ну, не надумал?
- Иди, иди своей дорогой.
И отец тоже вторит:
- Груня совсем невеста, просватают, с кем дети останутся?
Стал задумываться Кузьма…
Ехал как-то Кузьма из леса. А навстречу ему Егор:
- Ну не надумал? Да не замахивайся на меня кнутом.
- Садись, Егор, поехали.
Ехали молча, потом Кузьма вдруг спросил:
- За кого сватать собрался?
- Да помнишь, дом большой в деревне, где мельница старая. Там хозяин магазин держал. Ты с Тихоном у него печь клал. А у хозяина дочь, звать Прасковья.
- Какая Прасковья, а тогда пацан был, я её не помню.
- Это не важно, главное она тебя помнит. Так что дело у нас сладится.
- Иди, иди, я подумаю.
- Сколько же думать можно, - сказал Егор, - прыгнул с телеги и пошагал к своему дому.
Приехал Кузьма, лошадь распряг, сходил на могилу жены, долго сидел там, а после и прямиком к Егору:
- Ладно, надумал я. Рассказывай, кто такая.
- Я в той деревне был, бабок угостил, они мне всё рассказали. Прасковья - солдатка вдовая. Мужа её Колчак в своё войско забрал. Когда отступали, около Новониколаевска его убили.
-Убили?
- Да, точно. Митрий, из их деревни, раненый пришёл, вещи кое – какие принёс, рассказал, что и как. Мальчик у неё - Васенька, твоему Мише ровня. А хозяйство справное, да и Прасковья – баба работящая.
- Да пойдёт ли за меня, у меня четверо детей?
- Пойдет или нет, там видно будет, собирайся.
На следующий день приоделись Селивёрст, Егор и Кузьма в новые сапоги и справные поддёвки и поехали… Не было их три дня. И вот, вечером, потихоньку подъехали к дому Кузьмы две телеги. В одной телеге сидела рядом с Кузьмой женщина в пёстром платке. На её коленях примостился русоволосый мальчик. За ними виднелся огромный сундук и какие-то мешки. На другой телеге ехали Егор и Селивёрст. Они пели старинную песню, у Селивёрста в руках была бутыль, в которой на дне плескалось красное вино. За их спинами возвышалась, перевязанная веревками, гора крестьянского скарба. Кузьма открыл ворота, стал лошадей распрягать. На крыльцо вышли Ксюша с Груней. Из-за них

-4-
выглядывали мальчишки. Они разглядывали русоголового мальчика, не похожего на чернявых детей Кузьмы.
- Вот привёз вам братика и мамку. Сина, иди сюда, - сказал Кузьма.
Ксюша подошла и прижалась к Прасковье.
- Может, не надо так сразу, - зарделась молодая хозяйка, гладя Ксюшу по голове.
- Надо. Как я сказал, так и будет.
Мальчик Вася тоже уткнулся в подол матери, украдкой поглядывая на незнакомых ребят.
А дед Селивёрст пел:
Ромашок, ромашок, развязался туесок…
Кузьма увёл пьяненького отца на его половину. Потом вещи таскали в избу, а Парася прятала довольную улыбку – тот, о ком когда-то мечтала, стал её мужем.
Прасковья через год родила девочку, назвали Марусей… А ещё через год родилась Любонька. Лисичке доставалось с сестрёнками водиться. Были свои обязанности у всех ребят: дрова пилить, печку топить, сена коровам дать. А летом надо огород поливать и полоть. Так незаметно, в хлопотах, прошло восемь лет.
В тридцатом году, немного не дожив до девяностолетия, умер старик Селивёрст. Болел он недолго, ещё осенью мешки с картошкой в погреб засыпал, всеми командовал. А в конце февраля слёг и через два дня умер. Лежала он, седобородый, седоголовый, под образами, словно переделал все дела и отдыхал. Привезли батюшку, отпел его по православному обычаю. Дети все ревели, жалели дедушку.
В конце апреля выдался тёплый денёк. После бани вышел за ворота Кузьма, сел на лавку, закурил. Следом вышла Прасковья, надела ему на голову шапку, на плечи набросила кожушок:
- Шёл бы ты домой, кашлял, только поправляться начал.
- Сейчас приду, приду. Покурю маленько. Иди домой, хозяюшка.
Мимо проходил Егор, сел рядом:
- Здорово живёшь, Кузьма. Младшего как назвал?
- По святцам Захаром.
Ещё посидели, помолчали.
Егору хотелось говорить:
- У меня пятеро детей, я на них не нарадуюсь. Дети - наше счастье. А у тебя поболе ребятишек. Значит и радости боле.
Долго Кузьма на него глядел, потом повернулся и посмотрел вдаль, где берёзовый колок скрывал погост, и сказал:
- Да, счастье. Горькое счастье…

( продолжение следует)

ИРИНА ТУБИНА
ЕВГЕНИЙ МЯСНИКЕВИЧ

ПЕРЕСЕЛЕНЦЫ

Во второй половине девятнадцатого века, после отмены крепостного права царское правительство решило упорядочить переселение крестьян из Малороссии (будущей Украины), Белоруссии и перенаселённых губерний центральной России в Сибирь, на свободные земли. Правительство давало хорошие подъёмные, поэтому люди охотно оправлялись в долгий путь. Из Могилевской губернии ранней весной в Сибирь отправились две крестьянских семьи: Лазаревичей и Мясникевичей. На телегах мужики и бабы с детьми ехали много месяцев через всю страну. В трудной дороге у Селивёрста Мясникевича умерли двое детей из шестерых. Осенью добрались до Омска. Их направили в посёлок Тюкала, там выделили человека, который указал места в 10 верстах от Тюкалы; возле озера им было разрешено рыть землянки, устраиваться для жительства. Прошли с бреднем вдоль берега, на небольшой глубине наловили карасей и окуней. Так и назвали новое село Окунёвка. Вскоре приехали несколько русских семей из других губерний. Приехала бригада мастеровых мужиков, наскоро, чтобы приготовиться к зиме, ставили дома с земляным полом, с крытой соломой крышей… Первую зиму жили трудно, ставили петли на зайцев. А весной распахали землю, засеяли поля. Умельцы строили лодки, ловили рыбу. Первое лето порадовало обилием грибов и ягод. У кого было ружьё, стреляли перелётных птиц. Первые годы налоги не брали, поэтому переселенцы начали богатеть: ставили добротные дома, амбары, пригоны для скотины.
За десять лет встали на ноги, собирали хорошие урожаи, пахали на своих лошадях, имели несколько коров, много овечек, всякий инвентарь, две лодки, рыбачили, платили налоги. В пятьдесят лет Селивёрст был крепок душой и телом, хотя голова поседела. Говорил он на смеси белорусского и русского языков. Своему младшему сыну дал имя Кузьма. Своих сынов обучил трудиться на земле, класть печи, ставить срубы и другой крестьянской работе. Маленький Кузя, лет в десять, ногу покалечил, долго лечили, но небольшая хромата осталась. По этой причине в солдаты он стал негож. Парню шёл двадцатый год, когда отец сказал:
- Женю тебя осенью.
Пожаловался Кузьма дяде Егору, что отец хочет его женить. А дядя Егор всего-то на двенадцать лет старше своего племянника. Он и посоветовал Кузьме:
- Поедем в дальнюю деревню, там такая краля, глянешь, и век не забудешь.
Егор упросил двоюродного брата Селивёрста отпустить Кузьму в ночное:
- Волки воют, мы ружьё возьмём, пугнём серых.
Согласился Селивёрст, а Кузьма и Егор оседлали лучших коней и поскакали в дальнюю деревню. Пацаны остались вместо них коней стеречь, обещанных пряников дожидаться. Прискакали Кузьма и Егор в ту деревню, а там вечёрки и танцует такая красавица лет семнадцати, тоненькая, ладная. И даже имя её необычное, ласкает слух – Маримьяна. Откуда такая? Сестры её толсты и неуклюжи, семечки лузгают, смотрят голубыми глазами из-под белёсых ресниц, косы пшеничные яркими лентами украсили, а никто на них и не смотрит. А эта смуглая, стройная, глаза большие чёрные, волосы цвета вороного крыла, крупными кольцами по плечам струятся. Кто-то сказал, что не родная Маримьяна своим сестрам. Много позже приезда Селивёрста шёл обоз с Малороссии в Сибирь на вольные земли. И на краю дороги девочку маленькую подобрали, то ли сербиянку, то ли цыганку, годов трёх, пожалели, взяли себе. Маримьяна пляшет и поёт, и всякий её красотой любуется. Зашлось сердце Кузьмы – вот настоящая невеста. Не дыша, подкрался Кузьма к девушке взял её узенькую ладонь с тонкими пальцами в свою большую руку и ласковые слова потекли с его языка, каких никогда не говорил. Только нежным взглядом она отвечала парню. Долго стояли они рядом, пока не подошёл Егор и не позвал домой.
- Я обязательно приду – тихо сказал Кузьма.
- Приезжай, - сказала красавица и в смущении опустила глаза.
Прискакали Кузьма и Егор на взмыленных конях, весь день квёлые ходили. А через три дня снова ускакали вечером в эту деревню. У Кузьмы дело слажено: Маримьяне он по сердцу, родители за невестой приданого не дают, но выдать её торопятся, у них своих пятеро дочерей, а от этой приёмной скорей бы отвязаться. Кузьме приданого не надо, сердце его от счастья тает, такую кралю обнимать и целовать - рая не надо.
Осенью, как и обещал, стал Селивёрст собирать сына к свадьбе. Купили новый костюм, картуз, сапоги, а Кузьме не весело, не радуется парень:
- Не люба мне ваша невеста, у меня своя есть.
- Откуда?
Тут-то и рассказал ему Кузьма, как в дальнюю деревню скакали. Взъерепенился отец:
- Вот ваше ночное, вот ваши волки. Где он, подлец, Егор, шкуру спущу!
Тут как раз явился Егор, ему и Кузьме досталось вожжами. Страшен в гневе Селивёрст, огромен и силен, как медведь. Однако через неделю гнев отца стал стихать, посмотрел он на почерневшего от горя младшего сына, последыша.
Снова пришёл Егор и стал уговаривать и уломал-таки несговорчивого отца.
Селивёрст запряг в повозку резвых лошадок и поехал вместе с Кузьмой и Егором, вроде, как по делам. Взяли с собой самодельного вина на землянике и на смородине настоянного. Заехали в ту деревню и остановились у знакомых тесовых ворот:
- Хозяин, мимо едем. Уважь квасу испить и передохнуть немного.
А как Маримьяна с крынкой кваса вышла и глазу долу опустила, увидев Кузьму и его отца, тут стало всем ясно, что не просто так путники ехали. Деловые разговоры у них пошли, но приданого так и не выторговали. Повеселел Селивёрст, тыкая кулаком в бок Кузьму:
- Молодец, сынок, молодец! Ха-ха, а я старый дурак.
По душе пришлась цыганочка старику. Вскоре назначили венчанье, подарками сватов одарили. На бодрой тройке, шёлковыми лентами украшенной, со звонкими бубенчиками повезли молодых в церковь. А потом в родную Окунёвку, где гуляли три дня. Стали жить-поживать, пятистенок поставили, чтобы молодая семья жила и богатела. Кузьма справный плотник и печки класть мастер, отдыха не знает, работает. А Маримьяна трудится по дому и в огороде, а вечером вышивает и песни поёт. Когда Кузьма возвращается из чужой деревни, куда его, как хорошего печника приглашали класть печи, то Маримьяна в поле выбежит ему навстречу. Кричит:
- Кузя, Кузя!
Бабы ворчали, завидуя счастью молодых:
- Чего радоваться, три дня мужика не было, кабы три года…
(продолжение следует)

 


                                                                  
Евгений Мясникевич


                               Хрипушечки


              (ненаучно - фантастический
рассказ)


                                                 I


          Полуденное солнце ласкало тёплыми лучами
небольшую поляну в густом лесу. В траве, невидимые, весело стрекотали
кузнечики. Большая, красивая стрекоза деловито облетала поляну, ловя мошек на
обед. Вскоре стрекоза решила отдохнуть и сделала попытку присесть на пенёк. Крупный
коричневый жук, появившийся неизвестно откуда, пустил в стрекозу тонкую струю
какой-то жидкости, отчего она испуганно взмыла вверх.


         - Вот так нужно отпугивать обитателей этой
планеты, - произнёс жук, обращаясь к соплеменникам, сидящим напротив.


        -
Эту замечательную жидкость приготовил наш профессор Ки Дар из ядовитых растений
этой планеты. Профессор Ки, не стесняйтесь, пусть все видят своих героев.


        В
рядах жуков произошло движение, и на середину вышёл розовый жук.


        -
Командир, Вы уделяете моей персоне слишком много времени, - Ки Дар, смущаясь,
перебирал четырьмя маленькими ножками.


        - Нет, профессор, мы – санитяне – самые умные
существа в межзвездном пространстве, в результате аварии оказались на этой
враждебной планете. Мы должны держаться вместе. Ваша брызгалка спасла жизнь
нашему механику. Вот наш «герой» стоит с перевязанным задом. Представляете,
какое-то чудовище схватило механика Вога в темноте, и быть бы беде, не окажись
рядом техника Хада. Покажись, герой. Нет, Вог, продолжай стоять, раз сесть
больно, с тобой будем позже разбираться. Почему ты нарушил инструкцию и вышел в
темноте на поверхность? Нас мало осталось. Половина экипажа погибла. Вокруг
планеты кружит второй наш корабль, и скоро нас заберёт, связь с ним устойчивая.
А пока упаковывайте в контейнеры образцы почвы, растений и мелких насекомых, не
нанося этой планете урон. И ещё я хочу сказать. Крылья снимать надо, когда под
поверхность уходите. Туннели узкие, и я недавно видел, как двое из вас
барахтались в узком коридоре. Внимание! Пришло сообщение от разведчиков. В нашу
сторону идут два двуногих существа, о жестокости которых вам хорошо известно.
Делай, как я, - скомандовал командир.


          Он снял коричневые крылышки и юркнул в
норку.


                                                              
 II


         На поляну вышли два молодых мужика.


        - 
Иван Сергеевич, прибор показывает, что где-то здесь обрыв провода.                                             


        - Привал, Петя. Мы же
договорились с тобой, что когда начальства близко нет, то звать друг друга по
имени.


        Мужчина
с бородкой уселся на пенёк и вытащил из кармана красивую пачку дорогих сигарет.


       -
Слабые у Вас сигареты, Иван Сергеевич, - Петя откуда-то извлёк мятую пачку, - а
звать Вас по имени мне воспитание не позволяет. Вы ученый, кандидат наук, а я
местный тракторист.


      -
Как хочешь, - сказал Иван Сергеевич задумчиво, - Петя, расскажи мне, как нашли
артефакты?


     -
Что Вы сказали, Иван Сергеевич?


                                                  
-2- 


        - Ты местный житель и знаешь больше, чем пишут
в газетах.


        - О
круглых пластинах?


       - Да. Подробнее.


       - Два пацана из нашей деревни в мае шатались
по лесу и на пригорке нашли что-то похожее на старый, закопчённый самовар.
Хотели его сдать в металлолом, но он оказался тяжеловат, и пришлось ребятам
сходить в деревню за топором. Они разрубили его топором и сдали в металлолом по
частям.


       - А пластины круглые откуда взялись?


       -Да из
этого самовара и вывалились. Когда стали разбивать его, оттуда посыпалась
всякая хрень. И хрипушечки стали выскакивать и разбегаться.


      - Дай-ка, Петя, твою сигарету, мои и правда,
лёгкие.


    Иван
Сергеевич, закуривая, опалил свою красивую бородку. Руки у него тряслись.
Немного успокоившись, начальник  сказал:


      - Петя, не волнуйся, расскажи всё про этих
хрипушечек.


      - Я-то
не волнуюсь, а Вы бледные стали.


      - Не отвлекайся, говори.


     - Хрипушечки, это такие жирные червяки
размером с половину сосиски. Ходят на четырёх ножках, а около головы четыре
лапки. Смешные они.


      -Ты
их видел?


     - Конечно. Вовка
со Славкой у магазина их ребятишкам показывали. Хотел я у них парочку купить,
но они такую цену заломили. Предложили мне на нож сменять. Вот на этот, - Петя
показал на красивый нож в ножнах, пристёгнутых к поясу, - нож и ружьё на мне
числятся. Охотник я.                        
                      


      -
Зачем тебе-то, Петя, эти хрипушечки понадобились?


      - Я
человек семейный, у меня два сына. Хотел им подарок сделать. Починил бы старую
клетку…


     - Погоди, Петя.
А эти хрипушечки у вас в лесу всегда жили?


     - Да
нет, раньше этих червяков никто не видел.


     - И кто же их назвал хрипушечками?


    Да Славик с Вовкой и назвали. Они хрюкают,
а когда на крючок насаживают, то громко хрипят.


      -
Зачем на крючок?


      -
Рыбу ловить.


      - О, Боже, варвары, - простонал начальник,
закуривая очередную сигарету.


      -
Профессор Погорелов  и его помощник приехали
к нам в деревню семнадцатого мая. Через два дня, как ночью упал метеорит. Пошли
в администрацию. Выделили им двух местных рабочих, пошли искать.


      - Ну а
мальчишки-то где были?


      - Там
же и были, вертелись под ногами. Они же и показали ямку, где вчера разбили
самовар.


     - А про «самовар» они сказали?


     - Конечно, нет. Они же не дураки, триста
рублей получили.


    -
Нет, Петя, дураки они, да и все мы. Ищем то, чего нет. А пластины как нашли?


    - Этот профессор Погорелов с рабочими
облазили весь пригорок, и нашли много интересных деталей неизвестного
назначения. Тут-то Славик и показал профессору


                                                        
-3-


круглый
диск. Профессора аж затрясло. Начали они торговаться, и Славик настоял, чтобы
ему купили велосипед с толстыми шинами. Велосипед этот два года пылился в нашем
магазине. Дорогущий. Проехал Славик по деревне на новеньком велике, и Вовка
принёс похожую пластину профессору. Случился скандал. Подключили участкового, и
тот нашёл у друзей несколько блестящих гильз. Пацанам бы всыпать хорошенько, но
профессор – добрый человек, послал машину в город, и привезли Вовке такой же
велосипед.


       -
Почему же я узнал эту историю только сейчас? Ведь мы с тобой, Петя, и на
рыбалку ходили, и водку пили. Мы здесь с двадцать четвертого мая, скоро три
месяца исполнится, а результатов нет, и не будет.


       - Вы же, Иван Сергеевич, говорили, что в более
глубоких слоях нас ждут величайшие открытия.                                                                       


       - Ошиблись. Ошибся профессор и меня убедил в
своей неправоте. Как думаешь, Петя,                                               


хрипушечки
всё ещё живут у пацанов?


       -
Нет, конечно. Срыбачили хрипушечек.


       - Срыбачили.


      - Иван Сергеевич, сигнализацию, похоже, пацаны
рвут.


      - Зачем?


      - Хрипушечек ищут, на
рыбалку.


      - А разве они здесь есть?


     - Я
видел одного четыре дня назад, с крылышками.


     - С крылышками?


     -
Сидит на ветке хрипушечка с крылышками. Ей Богу, не вру. Я их хорошо запомнил.
Увидела меня и улетела.


    - Петя, давай починим сигнализацию и пойдём
в лагерь.


    - Там уже обед кончился, копать начали.


    - Работы приостанавливаю.
Назначаю тебя начальником охраны, придем в лагерь – напишу приказ.


     -
Иван Сергеевич, а что охранять?


     -
Весь этот лес от ёжиков, бурундуков, а, главное, от мальчишек. Меня до вечера
не будет. Следи за порядком, а я поеду в деревню, может, металлолом ещё не
вывезли. Попробую дозвониться до академика Разумовского. Сегодня восемнадцатое
августа. Три месяца потеряно, только бы не опоздать.


                                               III


    Девятнадцатого августа страну взбудоражило
сообщение, что близ сибирской деревни Большое Марьино замечен неопознанный
объект. Большой огненный шар появился неожиданно из-за густых облаков и завис
над лесом. Повисев минуты две, шар медленно опустился на небольшую поляну.
Минуты через три шар поднялся и скрылся в облаках. Это необычное природное
явление наблюдали жители деревни Большое Марьино, но главные свидетели - это
члены археологической экспедиции. Пострадал один человек – начальник археологической
экспедиции Дорохов Иван Сергеевич. Ему оказана медицинская помощь. Жизнь его, в
настоящее время, вне опасности.


 


 


 


 


  


 


 


 


                                 


 


 


.



    


 


 


 


   

                   


 


      Кто
не был на той квартире, то стоило туда сходить на экскурсию, как ходят смотреть
на руины Древней Греции. Пол  был
никакого цвета, на старом шкафу и на диване  грязно-серого цвета валялись кучи старой
одежды, на столе - мотки разноцветной проволоки. А под столом стояли бутылки
всевозможных форм. Собирание бутылок стало у хозяина квартиры - Толяна – второй
профессией. Стены комнат в разное время были побелены с желтым, голубым и
розовым колером, теперь отливали всеми этими оттенками. А сверху по этому
великолепию авангардной живописи легли серые пятна пыли.


   Хозяин квартиры и раньше не отличался
трезвым образом жизни, а после смерти жены Нины пил, что называется с горя. Но
это сейчас Толян  уверяет, что жили они с
Ниной душа в душу. А кто помнит, они часто ссорились. Нина была скуповата, сама
одевалась кое-как, а мужу самую дешевую одежду покупала, деньги на сберкнижку
складывала. У Толяна были другие взгляды на жизнь. Он любил после работы пузырь
купить и выпить его с другом, рассуждая за жизнь. Или он не станочник? Или у
него зарплата мала? Но Нина гнала в шею мужниных друзей,  отнимала у мужа бутыль, а то со зла могла и
вылить драгоценное содержимое в кухонную мойку. Вот Толян и шел к кому-то из
друзей, за рюмкой посидеть.


       А если приходил поздно, то жена кричала:



- Где ты
шаришься? А ну-ка дыхни!


      Толян отвечал:


- Имею право
на отдых!


Вот такое
семейное счастье.


     После 91-го года деньги на книжке у
экономной Нины обесценились, и она стала еще злее пресекать свободный отдых
мужа. А через год на заводе сократили сначала нормировщицу Нину, а потом
станочника Толяна.


    «Глава семьи» смог устроиться в частный
продовольственный магазин. Под зарплату ему давали хлеб, продукты и даже водку.
Поэтому в день зарплаты ему просто нечего было получать. Ещё эгоизм разыгрался
у Толяна – перекусив и выпив на работе, он домой нес булку хлеба и пару
пакетиков китайской лапши.


   Сын
Володя голодный ходил на занятия в училище, где никак не хотели давать мизерную
стипендию. В день, когда выдавали стипендию, подъезжали к училищу  крутые пацаны и отбирали деньги и всё, что
можно. Кто не хотел отдавать - избивали и всё равно грабили. Стипендию должны
были дать за три месяца. Володя пошёл за стипендией с пожилой соседкой,  которая иногда приносила его матери овощи из
своего огорода. Крутые пацаны не тронули Володю с какой-то родственницей, и они
благополучно дошли до остановки и уехали в свой микрорайон. Володя пообещал
соседке весной вскопать грядки. А на стипендию купил разных круп, дешёвые
кроссовки, парусинки и килограмм ирисок.


    Нина часто болела, она целыми днями она
перебирала старые вещи, а шерстяные кофточки распускала на ниточки и сматывала
в клубки. Вязала носки и шарфы, продавала их недорого у магазина. Эпидемия невиданного
гонконгского гриппа оборвала страдания этой не старой, больной женщины.
Хоронили её на краю сильно разросшегося кладбища. Падал первый снег. Опустили
гроб в не глубокую могилу, насыпали не высокий холмик и, по бедности даже
креста не поставив, положили скромный веночек из бумажных пропарафиненных  цветов, чтобы по этому веночку весной найти
могилу. В последний путь Нину, кроме Толяна, провожали  два его друга (надо же кому-то могилку
закапывать) да сын Вова с двумя друзьями по училищу. Другой родни на эти бедняцкие
похороны не нашлось.


    Сестра 
Толяна не смогла приехать из другого города, потому что зарплату
задержали. Вскоре после похорон Толяна выгнали из магазина. Или выпил в рабочее
время, или слямзил кусок колбасы. Но мужик быстро сообразил, как сделать
бизнес. Около больницы Толян приметил две массивные


 


                                                              
-2-


 мусорницы в виде вазы на подставке. Глазом
опытного металлоискателя определил, что эти «вазы» из цветного металла. Побродив
по микрорайону, «металлист» присмотрел, что такие же мусорницы у                                                                  


 аптеки и кинотеатра, у библиотеки и ещё кое-
где находятся. Рано утром Толян надел старую куртку, взял тележку, переделанную
из детской коляски и мешок.


   Никто не обращал внимания на мужчину,
который вёз мешок с чем-то на тележке. Мало ли сейчас собирателей тряпок,
бутылок и бумаг? Дома Толян пилкой по металлу распилил мусорницу и поехал на
автобусе сдавать металл.


   Володя, вернувшись с занятий, застал царский
ужин - макароны по-флотски и чай с сахаром. Себе Толян купил всего пол литра
самогона, потому что решил взяться за ум.


  По утрам Толян ходил за мусорницами все
дальше и дальше, методично уничтожая признаки культуры на городской окраине.


 


                                                                   ***


               Прошло двадцать лет. Володя
купил у соседки дачу, в выходные с удовольствием возделывает грядки, охотно
делиться урожаем с теми, кто в этом нуждается. Его жена и дочь Нина, названная
в честь бабушки, в этом поддерживают хозяина. Дед Толян иногда просит у сына,
хранителя его пенсии, на «мерзавчик», и ходит на кладбище, где над могилой жены
стоит небольшой мраморный памятник.


 


 


 

Евгений Мясникевич
Рыбацкие страсти
(рассказ)
В непогоду спит чебак, Но не спит чудак-рыбак, За плотиной на ветру, Просверлил во льду дыру…
Тимофей Белозёров
Клёв был неважный. Ветер трепал палатку, натянутую на каркас из тонких металлических трубок. Палатка, как живая, моталась над моей головой. В десятый раз я обкладывал стойки снегом и поливал водой, но ветер, постоянно раскачивающий палатку, сводил на нет все мои старания. Вскоре пришлось снять её совсем. Сменив мотыля на мормышках и очистив лунки от снега, я огляделся. Сквозь серые тучи слабо проглядывало светлым пятном холодное солнце, тускло освещая застывшую заводь Иртыша. Немногочисленные рыбаки склонились над лунками. Большинство рыбаков укрылось от ветра в палатках. Две одинаковые палатки трудно отыскать. В палатках правильной формы, жёстко сидящих на каркасах, угадывались их обладатели - опытные рыбаки, основательно подготовившихся к зимней ловле. Кособокие палатки портили своим видом рыбацкий городок. Свернутый вчетверо мой матерчатый домик защищал спину от ветра. Зимней рыбалкой я заразился год назад, когда в ясный солнечный день сосед вытащил меня на лёд.
В двадцати шагах возвышался крутой берег с замёрзшими кустами и деревьями. Где-то там дальше, невидимые, стрекотали сороки. Лунки снова замело снегом - крупой и затянуло тонким ледком. Очистив лунки и проверив насадку, я вновь принялся играть мормышкой, привлекая окуней. Во время возни с палаткой прозевал две хорошие поклёвки, когда же всё внимание было сосредоточено на удочках, поклёвки не возобновлялись. Я потряхивал поочерёдно удочками, укладывал мормышки на дно, приподнимал, но всё было напрасно – стайка окуней отошла, и надо было терпеливо ждать.
Тем временем сороки на берегу затрещали сильнее и вскоре взлетели. Испугал сорок шагавший по тропинке человек. Рыбак шёл уверенной походкой, таща за собой санки с приделанным к ним ящиком. Рыбацкая тропа проходила невдалеке, и невысокий рыбак вскоре оказался рядом. Это был шустрый дедок лет семидесяти, одетый в старый полушубок. Ноги его украшали великолепные валенки-самокатки.
- Бог в помощь! – негромко произнёс пожилой рыбак, обращаясь ко всем единомышленникам. Голос рыбака был неожиданно молод. В жёлтой палатке произошло шевеление, послышался звук замка-молнии.
- Здорово, Борис. Поздновато ты сегодня пришёл.
- Да я уже два места сменил, - сказал старик, заглядывая в палатку, - пяток «матросиков» до обеда изловил. Не густо. Вытащи, Ваня, посмотрю, на что ловишь.
- На мотыля.
-2-
- Я так и думал: леска толстовата, крючок большеват, да и тупой. Вот, гляди, как точить надо. Лень в хозяйственный за алмазным надфилем сходить, так возьми пилку для ногтей. В любом киоске продают.
Палатка, в которой разговаривали рыбаки, была в пяти шагах от меня, и разговор рыбаков мне был хорошо слышен. Я очистил лунку и вытащил леску. Толстовата была леска и крючок на мормышке крупноват. Этот Борис не только рыбаку-Ивану лекцию прочёл, но и мне. Достал свёрток из внутреннего кармана, выбрал мормышку с маленьким острым крючком. Замена мормышки заняла две минуты.
- Одного мотыля покрупнее возьми и на кончик нацепи. Вот так, бантиком, а чтобы не соскочил, ещё и на кончик,- продолжал Борис.
И вовремя, так как я собирался опять три-четыре мотыля надеть. Опускаю мормышку, а из жёлтой палатки слышится:
- Со дна медленно поднимай. Медленно, сантиметр за сантиметром. Не тряси.
Руководствуясь такой подсказкой, я сделал так, как советовал опытный рыбак. Подняв мормышку сантиметров на двадцать, я ощутил резкий рывок, и приятная тяжесть оттянула руку. Спокойно выбираю леску, а в душе смятение. Кого тащу? Что-то крупное. Может лещ? Пролезет ли в лунку? Потихоньку вывожу рыбину. Вот леска натянулась до предела, рыба входит в лунку. Толщина льда сантиметров шестьдесят. Только бы вошла в ледяной жёлоб. Небольшая заминка. Неужели сорвется? Идёт. Идёт моя рыба! Тяну леску и вижу, как лунка покрывается мелким льдом. Это всплывают мелкие льдинки, прилипшие к ледяному жёлобу. Тело рыбы отрывает эти льдинки, и они всплывают. Тяну. Белое крошево вспучивается и вот она, рыбина, важно выходит на поверхность. Откидываю рыбу подальше от лунок и перевожу дух. Крупный окунь важно ворочается на снегу. Беру его в руки. Красавец. Как-то летом, очень давно, попался мне подобный экземпляр. На малька. Прелесть зимней рыбалки заключается в переживаниях, которых летом значительно меньше.
Успокоившись, я продолжил рыбалку. Переделал две удочки, подкормил мотылём две из трёх лунок. Ветер стих, и я снова поставил палатку. Перед тем, как засесть в свой матерчатый домик, я обошёл ближайших рыбаков. Бориса среди них не было. Может быть, он поставил палатку на свободные лунки и сидит где-то рядом, а, может, ушёл к барже под другой берег.
Бориса я встретил через две зимы на этом же водоёме. Эти два года мне было не до рыбалки. Сначала - большие проблемы со здоровьем. Летом - сад, зимой - больницы. Навалилось как-то сразу: похоронил мать, сестру, многих товарищей. Думал – не доживу до пенсии. Слава Богу, обошлось. Оформил пенсию, избавился от садового участка, переехал на новую квартиру. Взял у дочки старого кота Мишку и стали мы жить-поживать. У Мишки морда седая, у меня – голова. Размеренная жизнь пошла мне на пользу. Как-то достал ледобур и наточил ножи. Три дня собирался, сомневаясь в успешности этого похода. Утром встал по будильнику, поел, надел рыбацкий комбинезон. Кот вышел меня провожать.
- До вечера, Миша. Следи за хозяйством, не скучай.
Около часа добирался до окраины города, потом на загородном автобусе до заветного залива. В «рыбацком» автобусе встретил знакомых. Оказывается, рыбачат уже около двух недель, хвалились богатым уловом. Мне не до улова. Очень хочется просто посидеть с удочкой в белом безмолвии. Рыбаки высыпали из автобуса и ходко попёрли к водоёму,
-3-
занимать свои заветные места. Оказавшись в одиночестве, я потихоньку пошёл по рыбацкой тропе. Начало девятого, полнейшая темнота, тропинку еле видно. Дохожу до прибрежных кустов, и вот оно: белое поле – замёрзший водоём. Вдали суетятся мужики, ставя палатки. Подхожу к палаткам и снимаю с плеч рюкзак. Не спеша хожу, присматриваясь к местности. Где-то здесь я рыбачил два года назад. Тогда был конец декабря, стояли морозы, и лёд был толстый.
Острые ножи вгрызлись в лёд. За минуту легко просверлил три лунки. Толщина льда пятнадцать-двадцать сантиметров. Не спешу, а всё получается быстро. Из нового рюкзака вынимаю новую палатку, и вот - палатка стоит. Удобная вещь эта китайская палатка. Забираюсь внутрь, подвешиваю фонарь и чищу лунки. Подкормил мормышом и мотылём крайние лунки. Размотал удочки. Две на дно опустил, а третью - сантиметров на двадцать от дна. Светает.
- Коля, хозяин попался. Огромный.
Несколько рыбаков засмеялись. «Хозяином» ерша зовут. Надо полотенце достать, а то, чего доброго, и мне попадётся «хозяин». Все знают, что ёрш колюч, но он ещё и слизью покрыт.
Всё внимание на кивки. Поочерёдно поднимаю и опускаю удочки. Где-то у дна шевелится мормышка. Томительные минуты ожидания. На крайней удочке дрогнул кивок и стал потихоньку выпрямляться. Я положил руку на удочку, жду. Пружинка-кивок разогнулась полностью. Пора. После подсечки короткая борьба с рыбой. Выбираю леску и вот, наконец, долгожданный трофей: крупный подлещик примерно на полкило у меня в руках. Сердце бешено колотится, суетливость в руках, испарина на лбу. Нужно успокоиться, а то хватит инфаркт от радости. Это развеселило меня, и постепенно я успокоился. Почистил лунки, сменил мотыля. Второй лещик не вызвал такого ажиотажа. К полудню в моем пакете шевелились двенадцать лещиков и с десяток чебаков. Налил из термоса горячего чая, настоянного на рябине и боярке. Медленно пью бодрящий напиток, откусываю бутерброды с подкопченным салом. Божественно вкусно. Сильно я проголодался на морозце. Ягоды со дна термоса вытряхиваю рядом с палаткой. Прилетели синички и затеяли весёлую возню, пытаются клевать ягоды. Нет, эта пища не для вас. Мелко режу сало и бросаю синичкам. Мой дед называл синичек мясничками.
- Налетайте мяснички! – вытряхиваю крошево из пакета подальше от палатки. Любуюсь желтогрудиками и краем глаза замечаю отчаянную сигнализацию кивка. С сожалением застёгиваю палатку, а у ног моих пляшут сразу три удочки. Одну оборвал и смотал.
Запасную достал и установил вместо пострадавшей. Около двух часов дня слышу, как мужики рядом свёртывают палатки. Вылез из своего «домика» и подошёл к рыбакам.
- С двенадцати не клюёт, как отрезало, - пробормотал невысокий рыбачёк, упаковывая рюкзак.
- А я в час хорошую поклёвку зевнул, - поддержал я разговор.
- Клёва больше не будет? – поинтересовался долговязый парень, видно, новичок.
- При такой погоде и это хлеб. Одиннадцать хвостов взял. Сейчас только кошке ловить верховку из подо льда, - объяснял невысокий рыбачёк.
Я залез в палатку, мысленно поблагодарив рыбака за идею половить моему коту мальков в верхних слоях. Смотав одну удочку почти до конца, я занялся двумя другими, заменив на них насадку. Пошла весёлая рыбалка. Рыбёшки были вдвое меньше кильки,
-4-
весом не больше пяти граммов, но ловились на удивление часто. За минуту можно было два-три малька вытащить. Мальков складывал в отдельный маленький пакетик. Иногда трогал удочки с мормышками у дна, но там было тихо. К трём часам всё-таки вытащил со дна приличного лещика и на этом закончил рыбалку. Медленно свернул палатку. Через десять минут можно было отправляться на остановку. «Рыбацкий» автобус прибывает на остановку около четырёх часов, сейчас три двадцать. Минут пятнадцать у меня есть. Неспеша обошёл палатки, поговорил с рыбаками. Все жаловались на плохой клёв, и я сделал для себя неожиданный вывод, что я неплохой рыбак. Посмотрел на часы и с сожалением отправился на остановку.
Езда на загородном автобусе, потом на городском окончательно утомили меня. Я на ватных ногах, в шесть часов вечера, добрался до своей квартиры. Кот Миша, наскучавшись в одиночестве, радостно встретил меня. Почуяв запах рыбы, Мишаня забрался на рюкзак и радостно замяукал. Разбирал вещи целый час. Взвесил улов и удивился – оказалось около пяти килограмм. Куда же мне столько? Кот дерёт пакет с рыбой. Отобрал у котяры мешок, отнёс его на кухню и вывалил рыбу в большой таз. Чтобы любимый зверёк не сошёл с ума, бросил ему две щепотки мальков в миску. Взял три полиэтиленовых пакета и разложил в них рыбу. Пакет побольше засунул в морозилку, а с двумя другими вышел на лестничную площадку. Квартира бабы Гали рядом. Позвонил и вручил пакет с тремя рыбёшками. Отказался от приглашения на чай, сославшись на усталость. С её мужем, Анатолием Ивановичем, мы были друзьями. Старый шофёр, хороший старик, недавно похоронили… Пошлёпал в тапочках дальше, в сорок седьмую квартиру. Бабе Зое под девяносто. Еле отбился от гостеприимной хозяйки, но всё же от двух пирожков отказаться не удалось. Какие хорошие люди. Вернулся в свою квартиру. Кот сидел около миски и вопросительно смотрел на меня. Достал из холодильника початую банку с кошачьим кормом.
- Ешь, Мишаня, а сырую рыбёшку больше не получишь. Старенький ты.
Обошёл квартиру, трогая дорогие мне вещи. Палатка высохла, а валенки и рюкзак на батарее пусть сохнут. Накапал валокордин. Нет, в таком состоянии мне хорошо бы уснуть.
Нашёл в аптечке слабое снотворное, выпил. Отодвинул к стенке кота, уснувшего на моём месте, и лёг. Долго не мог уснуть. В возбуждённом сознании проплывали картины сегодняшнего дня. Много впечатлений за один день, да и физически сильно устал.
Пробуждение было тяжёлым. Какое-то похмельное состояние. Слабость во всём теле. Побрёл на кухню, включил газ и долго смотрел, как закипает вода в чайнике. Заварил сразу два пакетика чая. Долго пил, обжигаясь, терпкий напиток. Заметил, наконец, кота, угрюмо сидевшего у пустой миски. Накормил его и снова улёгся. Продуктов было достаточно, я из дома в тот день не выходил. Вечером выпил снотворного и под мурлыканье верного друга заснул сном младенца.
Проснулся рано и радостно заметил, что болезнь отступила. Может это была не болезнь, а просто переутомление – это не важно. Нет тяжести в голове, сердце бьётся нормально. Я сильно рисковал, отправляясь на рыбалку. Слава Богу, обошлось. Два года скитания по больницам ослабили организм. С удовольствием позавтракал и занялся починкой удочек. Днём пошёл в магазин за продуктами. Было солнечно, снег весело хрустел под ногами. Всё закупил, но, главное, купил крупного мотыля. Завтра иду на рыбалку!

.