Откройте свой Мир!

спасибо за прекрасные фильмы,песни и книгу!любим и помним!!!

Женские тела в действительности не выглядели как тела балетных танцоров, которым давались с трудом их стройные бедра и дистрофичные фигуры. Поэтому не имело значения насколько танцовщица была худой, Харкнесский трибунал, который следил за прогрессом танцоров, всегда подталкивал потерять еще больше веса. “Потеря пяти и больше фунтов” были мантрой, даже, если девушка до этого теряла фунты более интенсивно, сумасшедшие диеты. Давление было таким сильным, что две девушки даже умерли в течении моей балетной учебы. Просто они требовали от них больше, чем их истощенные тела могли вынести.
То что сказала моя мама было правдой, количество страданий, которые вы должны перенести, чтобы стать профессиональным балетным танцором, огромно. Я продолжал усердно работать, танцуя и сидя на диете, улучшая которые я стал готов занять свое место в компании. Но одну вещь я не мог контролировать, конечно, это мое колено. И с каждым днем под тяжестью танцев становилось хуже, чем прежде.
В течение дней, проведенных с Диснеевским парадом, после танцев мое колено начинало опухать все больше, как шар. Я всегда прикладывал лед на опухший низ, но бывало, в суставе столько скапливалось жидкости, что я вынужден был ее удалять. Это была не самая приятная процедура, я отправлялся к одному из ортопедистов компании, которая сотрудничала с Харкнессом, и он вводил длинную иглу в мое колено, чтобы жидкость вышла. Бывали случаи, когда сустав был так воспален, что я наблюдал, как припухлость возвращалась обратно сразу же после откачки. Тогда у меня не было выбора, я шел домой, прикладывал лед и надеялся, что наследующий день я буду готов для занятия. Даже, если этого не происходило, не имело значения. Я должен был танцевать в любом случае.
С другой стороны, я чувствовал странное ощущение жжения, которого у меня не было никогда раньше, как если бы мое колено горело огнем изнутри. Сустав опухал все больше, чем прежде и я начал беспокоиться что, если это серьезное осложнение. Я купил антибиотики, несколько недель я должен был выбирать между ними и едой, у меня не всегда было достаточно денег на то и другое, это было похоже на инфекцию. Как оказалось, это была быстро нарастающая staph инфекция, которая в конце концов, угрожала не только моей танцевальной карьере.
Когда я пришел к доктору провериться, он сказал, что мне необходимо остаться на ночь в больнице для лечения. Я сказал ему, что это не возможно, у меня слишком много работы. Я не могу пропустить занятия, и я не хочу, чтобы кто-нибудь думал, что мое колено не достаточно сильно для испытаний танца.
Доктор посмотрел на меня с мрачным выражением. “Патрик”, - сказал он, “это серьезная staph инфекция. Если мы не остановим это в зародыше, вы можете потерять свою ногу”.
Я пристально посмотрел на него в гробовой тишине. Я давил на себя так тяжело и мне никогда не приходило на ум, что я могу на самом деле подвергнуть свое здоровье опасности.

Продолжение Главы 3

С тех пор, как я повредил свое колено в футбольной игре, я заставлял себя действовать так, как если бы все было прекрасно, так как не было другого пути сделать все те вещи, которые я хотел. Слова доктора напугали меня, но я знал, что после того, как я пройду лечение, я должен давить на себя по-прежнему. Я должен найти путь. Если бы не моя коленная болезнь, я бы уже составлял Харкнесскую компанию. И хотя я потерял немного веса и мышечной массы, я до сих пор был раритетом в мире балета, мужчина-танцор, который действительно выглядел как мужчина на сцене. Большинство мужчин-танцоров были стройными и грациозными – превосходные танцоры, но они не выглядели, так, как хотели балетные компании. Я знал, на самом основном уровне, предполагалось, что мужчина-танцор своим присутствием рядом с женщиной, должен подчеркивать ее красоту и мои характеристики почти были в этом направлении. Я стремился выглядеть сильным и мужественным и представлял танцовщицу в лучшем свете как мог.
Я был хорошим партнером и хорошим солистом, что было редким сочетанием в балетном мире. Затем я стал известным танцором, что, конечно, не давало мне остановиться.
Среди всех этих танцев, диеты и беспокойств, я искал пути найти побольше денег. Стипендии было не достаточно, чтобы хоть одному прожить, поэтому, несмотря на то, что мы часто были измученные от тренировок и репетиций, большинство танцоров зарабатывали дополнительными профессиями, чтобы заплатить за аренду.
Я работал некоторое время в магазине открыток Hallmark и также спасателем на воде в подземном оздоровительном клубе вблизи моего жилья. Я пел и играл на гитаре в клубах вниз по Гринвической Деревне, которая была очагом для творческой энергии с артистами на каждом углу и захватывающей атмосферой. Нью-Йорк 70-х годов очень сильно отличается от сегодняшнего Нью-Йорка, он был диким, немного необитаемым местом. Казалось, что энергия пульсировала по улицам и, если вы были молоды, то у вас появлялось ощущение, что вы можете сделать все что угодно. И это все что угодно могло произойти.
Следующая профессия, которую я получил, была настоящим примером этого. В начале сентября 1973 мне сообщили, что покровитель Харкнесского балета, нефтяная наследница, предложила мне достаточно необычное назначение.
Миссис Харкнесс поручила Испанскому артисту Энрике Senis-Oliver изобразить гигантскую живопись для нового бренда Харкнесского театра и затем установить ее в здании у Центра Линкольна. Названа она “Почтение Терпсихоре”, изображение тянулось от подмостков к верху авансцены и вниз с обоих сторон и состояла, главным образом, из того, что журнал “Время” позже назовет" безумной сущностью болота обнаженных танцоров".
Отлично, эти обнаженные танцоры, это был все я. В течение нескольких недель я позировал и изгибался, чтобы Энрике мог изобразить мою обнаженную фигуру по живописи. Энрике и я провели много утомительных часов, взгромоздившись на подмостки тридцатью футами от земли в холодном театре, пока он рисовал навес. Пока он так благотоворительно рисовал мое лицо, на центральной части живописи возвышался мой двадцати футовый ростом портрет, обнаженный, склоняющийся послушно солнцу с накидкой из павлиных перьев собранных позади меня.
Я написал письмо Лисе, как раз в то время, когда был моделью большого шоу, окончание 1973 года-это было хорошее время для меня в Нью-Йорке.

Глава 3

Мои первые апартаменты в Нью-Йорке были на 45 West Seventieth улице. Тогда это был не такой чистый и престижный район как сегодня, Seventies все еще оставалась дикой улицей, особенно на своих границах. Моя улица была меньше всего подходящей и доступной, но у нее было преимущество, она замыкала Центральный парк. Хотя сами апартаменты, были менее приятными, чем по соседству.
Я двинулся в подвальные апартаменты, соответствующие моему положению Harkness (Харкнесского) танцора и в то время, как я спускался ниже тротуарного уровня, мне действительно не захотелось там оставаться. Недостаток природного света приводил к депрессии, но это было не так плохо, как крысиный помет, плесневелый запах и капли воды на стенах. Моя семья, конечно, не жила в особняке в Хьюстоне, но мне было тяжело поверить, что это место, на данный момент, будет называться моим домом, это была хибара. Харкнесская студенческая стипендия была всего 45 долларов в неделю, тем не менее, это было все, что я мог себе позволить, даже зарабатывая дополнительными профессиями в мое свободное время.
Я был напуган до смерти, как мое колено восстановиться в Харкнесcе. Частично я знал, что это глупо принимать стипендиальное приглашение, но я не мог позволить чтобы кто-то остановил меня. Я сделал огромное количество успехов в своей жизни, используя непобедимость юности. Был ли я действительно непобедим или нет, я действовал так, как если бы это было так и в известной степени верил, что это было так. Не было никакой разницы, я хотел только танцевать и страдал, стискивал свои зубы всякий раз, когда колено болело. И вся эта боль стала ценой за то, чтобы я сделал прыжок от стажера до члена компании.
Я в равной степени переживал как о моем колене, так и о мерзком Харкнесском режиме. В дополнении к физическому стрессу в танцах, шесть и более уроков в день, вращение и изгибание ваших суставов, давление на вашу выносливость до предела, Харкнесс также сажал некоторых своих танцоров на особую диету, предназначенную для устранения несуществуемого ожирения тела. Харкнесская диета разрешала танцорам съедать только 150 каллорий в день, в основном салат (зеленый) и несколько кусочков индейки плюс витаминные дозы.
И это было не все. Харкнесские доктора также приезжали с небольшой дозой, которая была предположительно сделана из экстракта урины беременной женщины. Этот экстракт, как было сказано, поддерживал ваше тело жить с незначительной собственной жировой тканью, поэтому даже те, кто почти не имел жировых отложений, начинал сбрасывать фунты веса, так как маленькие отложения жира между мышцами уходили. Я постоянно тренировался в течении учебы, но мои руки и плечи были большими, я выглядел как Годзилла, по сравнению с другими мужчинами танцорами.
С женщинами в Харкнессе были даже суровее. С этой точки зрения, никто не описал это лучше, чем Gelsey Kirkland в своей книге “Танцы на Моей Могиле” в 1996 году, которая детально описала темную сторону профессионального балетного мира. Gelsey танцевала с Нью-Йоркским балетом и Американским балетным театром, примерно в то время, когда я был в Харкнессе, и я часто вставал с ней в пару в па-де-де. Она рассказывала в своей книге историю о безумном питании, расстройствах живота, наркотиках и эмоциональной травме с которыми танцоры сталкивались, то что я видел в течении тех лет.

Это была магическая ночь, по крайней мере, так было до того, как я оставил Лисин дом и поехал домой. В то время как я проезжал через окрестности Bellaire, я увидел в заднее стекло свет полицейских мигалок. У меня внутри все упало. За день до этого у меня закончилась лицензия на номерные знаки, они были просрочены, и я взял номерные знаки грузовика моего отца и повесил на свою машину. Я привлек внимание полиции, потому что они объезжали препятствие и увидели знаки, которые не подходили данному транспортному средству.
Полиция в Bellaire имела репутацию опасной и агрессивной и они, конечно, оправдали это ночью. После они вытащили меня, и я пытался объяснить, почему я поменял знаки, но они ничего не хотели знать об этом. Они грубо прижали меня лицом к ограждению, надев наручники, обыскали меня, кинули на заднее сидение их машины и повезли меня в участок. Я был арестован. Я провел половину ночи в тюрьме, пока мой отец не приехал и не внес залог за меня. У него не было достаточно наличных, чтобы дать им, хотя тогда не было ATMs. Поэтому я порылся в своих карманах и отдал полицейским оставшиеся наличные, включая счастливую бумажку Лисы.
Будучи арестованный и брошенный в тюремную камеру, конечно, потом не было больших проводов, на которые я рассчитывал. Но, по крайней мере, на следующий день, я был в пути с надеждами, что в Нью-Йорке мне повезет больше, чем в последнюю ночь в Хьюстоне.

Продолжение второй главы.

Когда время на Диснеевском Параде подошло к концу, настало время решать, что будет моим следующим шагом. После всех моих суровых испытаний на шоу, мое колено было достаточно загублено, и я ждал заживления с нетерпением. Но судьба вмешалась, когда я получил стипендиальное приглашение учиться в Harkness Ballet в Нью-Йорке.
Туризм с Диснеевским Парадом позволил мне реализовать себя в серьезном занятии танцами, и это укоренилось в моей душе. Все те вещи, которыми я любил заниматься, ничто не могло сравниться с ощущениями, которые я получал от занятий танцами, полнота эмоциональной и физической свободы, как если бы ваша душа парила во всех направлениях одновременно. Это тяжело описать в словах, какое безграничное счастье и чувство удовлетворения может принести исполнение танца. Все что я знал, это было то, что я хотел заниматься этим всегда. И Harkness - это был мой шанс научиться делать это профессионально и на самом высоком уровне.
Моя мама, которая подгоняла меня и давила на меня, когда я был юным танцором, не хотела, чтобы меня приняли в школу. Она знала, что балетные танцы - это самая тяжелая вещь, ты можешь разбить коленный сустав совершенно и компания типо Harkness так будет давить на меня, что доведет меня до абсолютного предела. Моя мама не хотела видеть, как я прохожу через все это, правда, состояла в том, что она не хотела, чтобы я стремился к чему то, в чем как она чувствовала, я не могу быть лучшим. Конечно, есть один верный путь заставить Патрика Суэйзи сделать что-нибудь, это сказать, что он не может это сделать. Вы думаете, я не могу танцевать с одной из величайших профессиональных балетных компаний в мире? Посмотрите на меня.
Поэтому я упаковал пару чемоданов и был готов для движения в Нью-Йорк. Это был Боди Суэйзи, направившейся к светящимся огням большого города. Я был взволнован шансом проверить себя, представ перед самыми лучшими танцорами в бизнесе. И я точно знал, что я хочу провести свой последний вечер в Хьюстоне с Лисой.
Я пригласил ее на обед у St. Michel, модный французский ресторан в городе. Мы ели улиток и говорили о том, что должны быть сроки. Нам с Лисой все больше и больше становилось комфортно друг с другом, и мы легко говорили о танцах, жизни и о будущем, которое простиралось заманчиво впереди нас. В конце обеда она дала мне 50-ти центовую бумажку, “Это на удачу”, - сказала, она, засовывая мне в руку. В ответ, я дал ей поломанного микки мауса, который у меня остался с Диснеевского Парада. Я еще не понимал, что я влюблен в Лису, но я знал, что хотел бы, чтобы такой человек как она всегда присутствовал в моей жизни. Я написал ей письмо этой ночью, которое она хранила все эти годы. Это дает возможность вспомнить, как я тогда все это переживал:

Лиса, я не могу сказать тебе как много ты стала значить для меня за это короткое время, как друг и как человек, к которому я действительно испытываю любовь. Вспоминая то счастье, которое мы пережили, я надеюсь что в своих мыслях ты понимаешь, что я не хочу, чтобы мы расстались навсегда. Я так буду скучать по тебе, и думать часто о тебе. Старайся изо всех сил в своих танцах, я буду делать тоже самое, и может быть, когда-нибудь ….!
Мое сердце будет вместе с твоим,
Боди

В действительности, я встречался и с другими девушками, и в тот день, когда Лиса остановилась у нас дома, у меня было свидание с девушкой по имени Мими, которая стала инициатором одного неудобного момента. Вики Edwards была дочерью губернатора штата Луизиана Эдвина Edwards, приехавшая в город и пригласившая меня на корвет. С такой модной машиной в моем распоряжении, я попросил Мими поехать субботним вечером на Хьюстонское родео. Но когда Лиса двинулась в наш дом, после полудня, Мама предложила тоже взять ее с собой на родео.
Корвет, конечно, был двухместным, поэтому Лиса пошла на переднее сиденье, и Мими втиснулась между нами, сидя на очень маленькой стоечке. Мими была симпатичной девушкой, но она была достаточно крупной, и мы с Лисой подшучивали над ней потом приватно, большая копна волос, мощно сделанная Хьюстонская девушка. К моему смущению, Мими касалась моего уха и целовала меня весь путь до родео, в то время как, Лиса сидела молча. Я чувствовал себя сконфуженно и смущенно и, не смотря на то, что это было чисто для привлечения внимания, но Лиса была единственной девушкой, внимания которой мне хотелось, я до сих пор не понимал, что она значила для меня.

Частично мне хотелось увидеть смогу ли я победить ее, но однажды, я понял, что она не была такой доброй девушкой, какую я искал. Это звучит банально, но я действительно верил в “Белый Снег” и “Принца Очарования”, я хотел найти девушку, с которой я мог скрыться в лучах заходящего солнца и разделить свою жизнь. Я не был уверен и даже не осознавал этого в то время, но подсознательно, я сравнивал всех женщин, которых встречал с Лисой.
А в это время Лиса была в Хьюстоне, и у нее были свои собственные проблемы. У нее было много проблем с засыпанием и ее бессонница со временем стала такой плохой, что она бросила учебу. Она все время чувствовала себя плохо и сейчас под натиском подкрадывающейся депрессии, ощущала себя даже более отчужденной. Это был период, который она позже назовет “голубым периодом”.
Дома тоже было трудно, ее родители имели очень спорные отношения, и их динамичное развитие влияло на всю семью. Со временем Лиса начала просыпаться от ночных кошмаров. Ее дом не был безопасным местом, и она начала чувствовать непреодолимое чувство, что если она выйдет за дверь своей спальни в середине ночи, она будет съедена волками. Это не было рациональным страхом, но это было ужасное время для подростковой девушки, которая понимала, что нет места, где она может быть в безопасности. В итоге она решила покинуть родительский дом, по крайней мере, до тех пор, пока она немного не успокоиться. Поэтому однажды в студии, она спросила мою маму, не могла ли она остановиться в нашем доме на некоторое время. Моя мама, которой было тяжело с ее собственными детьми, дала согласие Лисе. Одна вещь, Лиса начала танцевать невероятно поздно, по серьезному Лиса начала заниматься танцами только в подростковые годы. Но Лиса была так решительна и так одарена, что моя мама вкладывала все свои учительские способности и все обучение, она как могла, помогала ей. Лиса имела поворотный момент в своей жизни в возрасте 15 лет, когда она сознательно решила заниматься танцами серьезно. Она бросила курить и начала работать в маминой студии семь дней в неделю, она даже взяла ключ у моей мамы от студии, поэтому она могла работать, когда там никого не было. Лисина преданность делу, тронула мою маму, которая, в свою очередь, стала руководить ею, обеспечивая квалификацию и психологическую поддержку. Поэтому, когда Лиса спросила разрешения переехать в дом Суэйзи на пару недель, она не колеблясь сказала да.
Лиса остановилась в нашем доме на пару недель, и так случилось, что я был дома в это время. Раньше, до того как моя мама по-настоящему узнала Лису, она говорила мне: “Боди, я не хочу, чтобы ты встречался с Лисой. Я не хочу, чтобы ты путался с ней”. Моя мама не знала о том, что влечение между мной и Лисой росло с некоторого времени. Она казалось была безразлична ко мне все эти месяцы, но на самом деле, я был интересен ей, даже очень, она просто была стеснительной и вела себя равнодушно, это была ее маскировка. Но в течение этих двух недель, когда Лиса остановилась у нас, у меня и у нее появилась возможность проводить время рядом. Когда мама была на кухне, мы отставали у двери, открывающейся в обе стороны, в столовую, закрывая ее. После того как все в доме улягутся спать, мы незаметно шли в гостиную комнату и играли на диване. Мы вели себя тихо, это не было похоже на свидание, но дружище (к читателю), мы не часто видели друг друга, и нам казалось это достаточным.

Сейчас стало ясно, что я действительно нравлюсь ей, поэтому я пошел дальше и спросил о свидании. Но когда вам начинает нравиться кто-нибудь, кто был вашим другом, вы получаете шанс – как вы себя поведете. Я вдруг не знал, что мне делать, когда она была рядом со мной. К счастью, она согласилась на несколько свиданий со мной, но они были тяжелым началом великого романа.
Во-первых, я показался в ее доме и один из ее пяти высоких суровых северных братьев открыл дверь. До того как она пришла, и мы смогли увидеться, он задал мне три вопроса: “Куда я пойду с Лисой? Во сколько я приведу ее домой?” Затем мы пошли пообедать и вели затруднительные беседы, которые в основном состояли из того, что я рассказывал ей, как великолепен я был, и ее это, казалось, совсем не впечатляло. У меня просто не было идеи, о чем беседовать с девушкой или с кем-нибудь другим, не имеет значения. Но я знал, она нравится мне, и я хотел понравиться ей. У меня только не было идеи, как сделать так, чтобы это случилось.
В то время как мое время в San Jacinto подходило к концу, это означало, что у меня может не остаться даже шанса попытаться сблизиться. Пока я обдумывал, что будет моим следующим шагом, я получил приглашения присоединиться к шоу “Ледовые чудеса”, “Каникулы на льду” и “Парад Диснеевских героев”. Я любил кататься на коньках, и присоединение к одному из ледовых шоу, означало встать в пару с превосходной партнершей Rulanna Rolen. Я любил танцевать, и идея играть, принца Charming была даже сильнее. Поэтому, не смотря на долгую затяжную коленную болезнь, я решил присоединиться к Диснеевскому Параду героев, которые гастролировали по всем Штатам, Канаде и Латинской Америке. Это было время посмотреть мир.
Диснеевский парад был огромным странствующим шоу с массой танцоров и гигантским сценовым штатом. Мы выступали на аренах и коллизеях, с голубым поднимающимся занавесом в натуральную величину, замком с башнями и огромным овальным экраном, проектирующим истории “Белый снег”, “Фантазия” и другой диснеевской классикой. Я был увлечен своей первой исполнительской работой за пределами Хьюстона, и взволнован местами путешествия, я только читал о них в книгах.
Танцоры получали 125 долларов в неделю, которые считались большими деньгами, особенно, поскольку мы жили по двое, трое и четверо в комнате, в нашей жизни на дороге. Большинство танцоров были женщины и несколько из них играли мужчин, и лишь незначительное число были настоящими мужчинами. Поэтому в принципе, с моими возможностями, можно было найти девушку для свидания бесконечное число раз.
К сожалению, я до сих пор не знал, как общаться с девушками или еще с кем-нибудь другим. Я пел, как эгоистичный осел, только о себе, всякий раз, когда беседовал и не мог остановиться. Одна вещь, мое колено припухало после каждого выступления, сустав болезненно набухал из-за подвижности шоу. Один танец в особенности - танец “Русский Казак”, где вы делаете повторяющиеся глубокие сгибы с одновременным сгибанием рук и ног в полете, в данном случае, не было конца моему горю. Это было так тяжело, что мне приходилось ходить в госпиталь в каждом из городов, чтобы удалить жидкость из моего коленного сустава. И чем больше колено беспокоило меня, тем больше я говорил об этом.
Но после начального отчуждения происходящего у каждого с кем я общался, с моей непрерывной неуверенностью в себе, люди начинали понимать, что на самом деле я не был эгоистом, только застенчивым. И после этого они начинали принимать меня и даже дружить со мной. И ближе к концу я сделал тонну друзей в течение Диснеевского парада и начал понимать, что я не должен побеждать каждого все время, что в случае, когда пытаешься соревноваться с людьми, люди только удаляются от тебя. Как щенок учится не жевать вещи, так и я учился не говорить о себе все время.
Я начал встречаться с одной девушкой, которая была в шоу, симпатичная блондинка, которая имела репутацию королевы вечеринки. Она была свободна и она была из тех девушек, которая любила пострадать, и я был первым кто нарисовался в ее опасном воздухе.

Глава 2

Я сразу обратил свое внимание на Lisa Haapaniemi с ее гибким танцевальным телосложением, длинными светлыми волосами и равнодушным взглядом каждый раз, когда она проходила мимо меня. Непохожая на других девочек, она обычно вела себя так, как будто меня не было в комнате, и никогда не смотрела мне в глаза. Поэтому однажды, когда она была достаточно близко, я решил, что пришло время обратить внимание на меня. Протянув вниз руку, я ущипнул ее за попку и сказал: “Эй! Милашка!” Она повернулась и посмотрела на меня так, как будто я пукнул в церкви.
Хочу сказать, в свою защиту, что я вырос на студии, щипал и заигрывал с девушками с тех пор как был 3 футов ростом. Но Лиза не была похожа на других девушек. Она знала, кто я такой и она говорила, что я был чем-то вроде Казановы. Она также слышала, что когда я заходил в комнату, все смотрели в мою сторону, я был высокий.
Это было правдой, у меня было пару подружек, и я чувствовал симпатию к ним, но в большинстве я просто флиртовал. Я никогда не погружался в любовь, хотя мое сердце было разбито в одной из обычной мелодраматической истории подростковых мальчиков исключительно со “старой девушкой”, ее звали Dixie, которую я увидел целующуюся с другим парнем, когда мне было 13, потом я плакал и поклялся никогда не любить другую. Уже тогда, я первый раз, узнал кое-что о любви.
Лиза была права, я был хвастуном, но это все было оттого, что я чувствовал себя не комфортно, у меня до сих пор есть это ощущение, не знаю почему. Я знал как надо делать, не говоря о том что, я делал это в совершенстве. Я был отобран в юношескую гимнастическую олимпийскую команду. Меня считали звездой в Хьюстоне. Я мог бегать быстрее и забивать сильнее, чем любой другой парень в городе. Я никогда не верил, что люди могут быть похожими на меня, и я всегда был победителем.
Второй раз, когда я встретил Лизу, я пытался делать только то, что надо, но это не достаточно подействовало, как я ожидал. Я прослушивался для мюзикла в Хьюстонском Музыкальном театре, когда я заметил, что Лиза с несколькими другими девушками наблюдала за мной, я решил пойти выделиться. Я спел песню от всей души, как мог, затем закончив, спонтанно прыгнул с оборотом. Лиза и другие девушки только закатили глаза.
Лиза была противоположностью меня: тихая, замкнутая и мистическая, я никогда не встречал никого похожего на нее. В Хьюстоне в 70-ые вы были либо серфер, либо “наркоман” или придурошный ковбой. Лиза имела репутацию “наркоманки” и хотя она время от времени курила траву, ее репутация частично складывалась из того, что люди не знали, что думать о ней. Большинство девушек в Хьюстоне не были тихими и замкнутыми, они имели пышные волосы и выраженную индивидуальность. Лиза происходила из финской семьи, бледная блондинка из самодостаточной семьи, состоящей из пяти братьев, ни одного из них не могло не волновать, если вдруг “Казанова” Boddy Свуэйзи попытался бы приблизиться к их маленькой сестре.
К началу 1971 я начал учиться в San Jasinto Молодежном Колледже на мою гимнастическую стипендию, но до сих пор жил дома, ездя 30 или больше миль до кампуса (территория колледжа) каждый день. Когда я не был в классах или не практиковался с гимнастической командой, я был либо у мамы в студии, либо упражнялся на льду в Houston Galleria. Я вырос на роликовых коньках, соревнуясь, и я любил оттачивать мои способности на льду, я даже начал работать в парной программе с моей партнершей по льду Каролиной. Но там был и другой повод, кроме того, что я любил кататься на льду, я иногда замечал там Лизу, держащуюся с каким-то парнем.
Я видел, как она приходит и собирается с друзьями, иногда она уходила на парковку с каким-то парнем покурить или садилась к нему в машину и разъезжала поблизости. Хотя она была блондинкой и симпатичной девушкой, руководительницей группы поддержки, в воздухе о ней крутилась сплетня “плохая девочка” по большей частью из-за того, что она казалась тяжело доступной для общения.
Но когда у Лизы пошел первый год в Средней школе Performing and Visual Arts, она раскрылась танцам. Во-первых, она не была так интересна в танцах, как в театре, она поступила в классы только потому, что она заявила, что пойдет на второй курс изучения HSPVA. Но к ее удивлению, она влюбилась в танцы и весной первого курса она решила в своих мыслях стать профессиональным танцором. Она нашла работу в Парфюмерии расположенной в конце котка напротив, она копила деньги для того, чтобы поехать в Нью-Йорк, поэтому вместо того, чтобы видеть ее с кем то прогуливающуюся на льду и покуривающую, сейчас я видел, как она приходит и уходит с работы, с воодушевленным видом. И изредка, я “неумышленно” похаживал туда, поговорить с ней и посмотреть, что мне надо было.
У меня до сих пор есть мечта попасть в Олимпийскую гимнастическую команду и тренироваться долгими часами в San-Jacinto, осуществив это. Но этой мечте пришлось крахом развалиться в течение моего первого курса, когда я изо всех сил трудился, рвался и пытался привести мое колено в форму после футбольного ранения, пришлось в один момент остановиться. Это случилось на соревнованиях, в то время как я был на разогреве, на кольцах. Это было мое лучшее выступление, тем более что меня не беспокоило мое колено, движения и удача на кольцах зависела почти полностью от силы моих рук и торса.
В течение соревнований несколько других парней разогревались, в значительной степени, делая на практике общепринятую практику для разминки. Но мне нравилось расширять хоть немного физические границы возможного, с помощью простого висения на кольцах, исполняя совершенные одиночные движения и затем уверенно падать на мат. Это была моя обычная разминка и я любил в этот момент изучать своих противников, которые смотрели на меня проходя мимо, не надеясь на примирение после какого-нибудь отлично совершенного мной движения.
Я висел на нижних кольцах и пытался занять позицию для переворота, мое тело остановилось и сделало стойку. Сосредотачиваясь на удержании равновесия, я забыл на пару секунд, что я на нижних кольцах, не на верхних, которые подвешены на пару футов выше. Поэтому после показа этого движения, когда я стал спускаться, я думал что там получилось большее расстояние, чем было в действительности между мной и полом. Я исполнил правильный спуск, как для верхних колец, быстрое круговое движение, прыжок кувырком, но затем я рухнул на мат, ударившись обеими ногами об пол.
Ужасная боль пронзила мое тело, и я понял, что поранил колено опять. Это было мучением лежать на мате и осознавать, что я сам поранил себя, потому что сделал тупую ошибку.
Второй раз за 2 года я столкнулся с хирургией, гипсом и реабилитацией. Несколько дней я находился в прострации, разочарование накрыло меня. Я не мог бегать, прыгать, танцевать. Я не мог, безусловно, не думать, что мне делать. Поэтому, как и в первый раз, я опять принял решение, что не имеет значения, как тяжело будет, я вернусь обратно в танцевальную форму.
Я продолжал учиться в San Jacinto и большую часть времени я проводил вдалеке от дома, все больше я начинал понимать, что происходило вокруг, во всем остальном большом мире, там ожидало много неисследованного. Даже если, я не могу стать олимпийским гимнастом, там до сих пор оставались миллионы других вещей, которые мне были интересны. Да, гимнастика была моей мечтой и знать, что ты потерял свой шанс, достигнуть ее, сильно огорчало. Но я почему то интуитивно знал, что когда одна мечта умирает, ты должен двигаться к новой. Несчастны те люди в мире, которые не могут прийти в себя от потерянной мечты, которые продолжают жить, теряя цель. Я не мог позволить себе, чтобы это случилось со мной. Это было откровением, которое позже сохранило мне жизнь.
Однажды я опять задался вопросом: “Чем я хочу заниматься? Кто такой Патрик Свуэйзи и что он может предложить миру?” Я до сих пор хотел так многого: танцевать, кататься на коньках, петь, играть. Я также хотел стать пилотом, и я узнал, что если я закончу два года в San Jacinto, то я получу дополнительную специальность в авиации, я могу пойти в армию, надеясь поступить в летную школу. В то время как я решал, чем буду заниматься Вьетнамская война была в разгаре на другой стороне мира и молодые люди, типо меня, заброшенные куда-то в джунгли возвращались домой, если они вообще возвращались.
Но я понимал, что проблема с коленом не даст мне заниматься чем-нибудь еще. Я восстанавливал мое колено и продолжал работать в маминой студии, воссоздавая силу и гибкость, пытаясь сделать это снова. И, конечно, пребывание в студии означало видеть Лизу, которая посещала мои думы все больше и больше.
Меня по-прежнему интересовала эта мистическая, красивая девушка, но она относилась ко мне прохладно. Но потом настал момент, когда мы впервые танцевали рядом на сцене. И неожиданно все поменялось. Мы демонстрировали показ классического танца в молодежной средней школе в зрительном зале в 1972. Лиза и я, учили и репетировали па-де-де из балета Raymonda. Только перед тем, как выйти на сцену я поцеловал ее в щеку для удачи, но это был не самый магический момент. Магия случилась, когда она взяла мою руку в начале танца, и наши глаза встретились.
Это было похоже на электрический заряд, который прошел сквозь мое тело. Я посмотрел в Лизины глаза, и это было так, как будто я увидел ее в первый раз. Мы двигались рядом как будто одни, и я почувствовал сильное волнение в душе. Это был мимолетный момент, но я никогда не забывал его. Но после танца я не напоминал об этом ей, боясь, что я испытал эти чувства в одиночку.
Вскоре после этого, мы были в паре уже в другом танце, только одно то, что она была близко вызывало у меня смущение. Мы были в маминой студии, репетируя более авангардный танец с некоторыми красивыми провокационными движениями. В один момент я должен был опустить Лизу на пол и затем лечь на нее сверху. Отлично, вы можете представить себе как на меня это подействовало, здоровый 21-ний парень в обтягивающей одежде.
В этом поставленном для нас танце мне казалось я долго-долго лежу. Я почувствовал стеснение, и никак не мог отвести от нее глаз, и это было в первый раз, когда я почувствовал ее запах. И она пахла хорошо. Когда пришло время двигаться опять, я боялся, что кто-нибудь заметит мое возбуждение, и быстро повернулся, вытянув мой носок. Излишне говорить, я не мог ждать следующей репетиции.

Я построил и запустил несколько моделей ракет, но потом решился сделать следующий шаг и сделать мое собственное топливо. Я взял немного цинковых частичек и серы, и начал смешивать, я был похож на безумного ученого. К сожалению, я был осторожен как 13 мальчишка, который просто знал, как делать, вообщем я не был достаточно осторожен. Я взорвал мою горелку Бунзена полностью, она превратилась в холмик из цинка и серы, и некоторое время мои глаза были круглыми и большими, я знал, что наделал в деревянном доме.
Прошло несколько секунд, и смесь загорелась, этого времени было достаточно для меня, чтобы вылететь из двери деревянного дома, укрыться и оказаться в безопасности. Взрыв был очень громкий, и до того как деревянный дом охватило пламенем, я увидел, как дым валит из него, и подумал: “Хорошо, я построю другое здание”. У меня не было идеи опасности того, что случилось со мной, что я мог обжечься или даже погибнуть. Это характерно для парней-подростков, у меня было ощущение непреодолимого желания продолжить это потом, когда вырасту.
Одновременно как я был диким человеком в лесу, так и продолжал изучать танцы, гимнастику и скрипку, и играть в мюзиклах. Я проводил часы в маминой студии, изучая, потея, и настойчиво пытаясь стать лучшим мужским танцором в Хьюстоне, как мне казалось. Я любил плавность и силу танца, и абсолютные физические требования для этого.
Моя мама видела, что я талант и хотя она позволяла мне лодырничать в лесу, и бросаться с дикой энергией, она установила несколько других правил, пытаясь меня уберечь. Одно из них я ненавидел больше всего, она не разрешала иметь мне мотоцикл. У нее было двое дядей, в полицейском участке, оба которых погибли в мотоциклистских авариях. Поэтому она была напугана до смерти, что я разобью его и убью себя, либо то, либо другое или я поеду и куплю немного наркотиков, выпью водки и завалюсь где-нибудь, как делали многие подростковые мальчики в Техасе.
“Если я когда-либо увижу тебя на мотоцикле”, - сказала она мне, я разобью его топором. Моя мама была строгой и имела ирландский темперамент, и я ощущал на себе удар ее руки далеко не один раз. Поэтому я знал, что она способна сделать это.
Но я хотел мотоцикл больше чего-либо, поэтому я решил, если она не разрешает мне иметь его, я сделаю его сам. Для начала я взял старый велосипедный остов, приварил плату на низ и положил толстый слой авторезины на него. Далее я похитил двигатель газонокосилки моего отца и монтировал его на велосипедный остов. Потом я подключил двигатель к колесам и у меня получился мотоцикл домашней сборки. Это происходило все не так быстро, как может показаться, только тормозами у меня были мои ботинки, которые активно давили на переднюю шину.
Я носился сломя голову на этом мотоцикле пока папа, и мама отсутствовали, объезжая всех наших соседей. Родители были дома, пока я похищал двигатель и снова собирал машину некоторое время. У меня было все отлично, но конечно один раз днем моя мама вернулась домой раньше, и я был пойман. И как она говорила, она пришла потом с топором и разбила хорошенько не только велосипедный остов, но и папин двигатель газонокосилки, устроила мне разборку с обоими родителями, хотя я подозревал, что отец тайно восхищался изобретательностью, которую я показал. Но это был мой последний мотоцикл в то время.
На протяжении всей младшей и старшей школы я продолжал заниматься всеми теми вещами, которые я любил делать: спорт, музыка, танцы, гимнастика, боевые искусства, плавание, катание на коньках и дайвинг. Также я был гордым бойскаутом, доросшим до Бойскаута-орла (высшая степень отличия - значок "Скаута-орла"), в это время я заслужил нашивки, которые были у меня везде до куда дотягивались мои руки. Я и Донни увлеклись ручными ножами в течении нашего тарзанского периода, которые положили начало моей пожизненной увлеченностью непороховым оружием. В моих установках было стать Doc Savage, поэтому я хотел пробовать все, стать мастером, возможно, мне удалось добиться этого.
Я бегал в танцевальный зал, плавал и катался на роликовых коньках, соревнуясь, и продолжал заниматься дайвингом, который мне хорошо давался благодаря моим гимнастическим тренировкам. Но место, где я мог по-настоящему завоевать уважение парней была Waltrip футбольная команда, где моя скорость и проворство помогало мне выделяться со всех сторон игры, я играл нападающего, защиту и специальные команды и был даже назван All-City Halfback. Я чрезвычайно не любил футбольную“культуру” раздевалки, но я любил показывать людям что я могу делать на поле.
Но наряду со сказанным, на первом месте, приоритетом в нашей семье была сцена. Танцы, хореография и обучение театральному исполнению были работой всей маминой жизни, и я был ее золотым мальчиком, сыном, который пришел из ее мечтаний. На всем протяжении моего детства младшие и старшие школьные годы я выступал в летних мюзиклах The Sound of Music, Gypsy, The Music Man, у меня были способности к пению, танцам и исполнению ролей на сцене. Я старался, мне было тяжело быть настоящим золотым мальчиком. И она всегда давила сзади, подталкивая меня, пробовать энергичнее, делать больше, быть лучше.
Вся тяжелая работа окупилась в моих ранних годах, когда я получил стипендиальное предложение учиться в Joffrey Ballet и американском баллетном театре в Нью-Йорке. Но я отказался, решив вместо продолжения, учиться у моей мамы и танцевать в Хьюстонской Джазовой Баллетной Компании, которую она основала, и быть полезным для спортивных тренировок, которые происходили в течение лета. С этой точки зрения я не был уверен, что я хочу быть профессиональным танцором. На самом деле, я действительно беспокоился, пытался понять, чем бы я хотел заниматься, было так много вариантов для выбора. Гимнастика? Танцы? Спорт? Как мне выбирать между ними?
Но затем наступила та роковая ночь Хэллуина и повреждение, которое угрожало всем этим мечтаниям. Лежа в кровати с гипсом от бедра до пальцев ног я пытался предположить, что будет после хирургии на моем колене, все о чем я мог думать было: “Смогу ли я вернуться к исходному состоянию? Смогу ли я делать все то, что мог до этого”?
Это было не долго, я нашел ответ: “Да, я могу и я буду, потому что я должен”. Не удача просто не рассматривалась как вариант, поэтому с этой точки зрения я не давал себе даже думать об этом. Безразлично как тяжело я буду стараться или как много боли я должен вытерпеть. Я вынесу это. Это было первый раз, но далеко не последний, когда я выталкивал себя с помощью силы воли из ужасной ситуации.
Как только гипс удалили, я начал работать с моей ногой опять, поднятие веса, растяжение, бегание, балансирование и еще что-нибудь, что я мог сделать, чтобы вернуть свою форму. Но на тот момент я находился в последнем семестре старшей школы, и мой следующий шаг зависел от того, вернусь я к боевой прежней форме. Я получил стипендиальное предложение в гимнастическую школу в San Jasinto Юношеский Колледж в часе езды от Хьюстона, и я решился не упускать эту возможность.
Я восстанавливал мое колено всю весну и лето и в сентябре я работал каждый день в San Jasinto гимнастической команде. Мне до сих пор обидно и моя нога быстро разбухала всякий раз, когда я давал ей сильную нагрузку и вскоре я смог делать все то, что мог до ранения. Моей целью было попасть на олимпийские игры, и мой тренер Pat Yeager сказал мне, что у меня есть шанс. Он тренировал женскую американскую гимнастическую команду и был членом мужского олимпийского гимнастического комитета, поэтому он разбирался в гимнастики мирового класса.
Я не знал тогда, что самый лучший способ восстановить мое колено – это было не пытаться попасть на олимп, и не заниматься такими вещами как гимнастика. Я смог продолжить репетировать и учиться в маминой студии, которая объединилась с Хьюстонским Музыкальным Театром. Так я попал туда, когда особенная 15 девушка с длинными светлыми волосами появилась там.

Продолжение главы 1.

Моя мама была человеком, добивающимся во всем совершенства, и она ожидала того же самого от своих детей, неважно, чем мы занимались. Это была палка о двух концах, так ее давление вселяло в меня страстное желание стремится к лучшему, но это также приводило к практически устойчивому очень глубокому чувству недостаточности. Я не мог быть лучше всех, как она хотела бы, если задуматься, никто не может. Но я собирался сделать это или умереть, эта черта никогда не покидала меня.
Мой отец был более спокойный, джентельмен - ковбой. Он был скалой нашей семьи, на которой она была построена, мы ощущали его надежное и стойкое присутствие в нашей жизни. В некоторой степени мы были больше воспитаны отцом, а не матерью, выросший с отцом, который был одновременно, и сильным и очень нежным, это произвело огромное впечатление на меня. Это помогло мне понять, что джентельменская сторона не делает вас ничуть не меньше мужчиной. Мы не имели много денег, особенно, когда мой отец работал мясником в магазине, но моя мама всегда вела себя с чувством собственного достоинства. Я помню, как испытывал смущение (когда прогуливался на Mass как-то утром) с тех пор как подошва одного из моих ботинков частично порвалась, и, она хлюпала носом весь путь пока я не сел. Я также помню, что наши соседи в Северном Хьюстоне, держали с нами дистанцию, так как мы были “люди искусства” к этому никто не стремился в 1960-х годах в Хьюстоне, Техас. Особенно в то время, даже большие Техасские города были до сих пор дикими консервативными деревенскими местами – это было явлением, что я учился слишком хорошо для молодого мужчины танцора.
В младшей школе каждый знал, что я был танцором, так как я всегда выступал в театральных постановках, то носил длинные волосы, и другим мальчишкам в школе это не нравилось. Мне нашли прозвище “прислуга” и избивали столько раз, что я и не считал, и каждый раз я все больше хотел отплатить этим мальчишкам сейчас или потом. Но до определенного момента меня не избивали сильно, когда же мне было 12 лет мой отец, в конце концов, решил действовать и дал мне указания что надо что-то делать.
Однажды пятеро мальчишек напали на меня и, хотя я дал отпор всем с кем столкнулся, мой отец решил, что пришло время изучать рукопашный бой. Я и мой брат Донни начали изучать боевые искусства, начиная с Black Belt Academy в магазинном комплексе, где находилась и студия мамы, но мой отец считал, что нужно что-то еще. Он был серьезным боксером, и он хотел меня научить своему способу борьбы. Поэтому в дополнении к танцам я провел следующие пару месяцев, изучая боевые искусства и учась боксировать. Когда мой отец решил, что я готов, он подвез меня до школы. Он дошел со мной до футбольного тренерского офиса и сказал: “Я хочу, чтобы ты надрал тех мальчишек при выходе из классов, так мы исправим одну вещь”. Когда отец сказал, что хочет, чтобы я подрался с теми детьми опять, тренер Callahan только пристально посмотрел на него. Эти задаваки напали на меня только пару месяцев назад, и сейчас мой отец хочет пригласить их напасть на меня опять. “Но в этот раз их будет не пятеро на одного”, - сказал мой отец. “Будет один на один, честно и правильно”.
Это звучало убедительно, но времена тогда были другие, поэтому тренер Callahan сначала предложил применить образовательную полицию к мальчикам из тех классов, потом предложил нам пройти к месту для взвешивания на футбольном поле и позволил нам подраться там. Отец и я прогулялись вниз к месту для взвешивания, и тренер вскоре встретил нас там с пятью мальчиками. Мой отец взял две пары боксерских перчаток, но когда я и первый мальчик были готовы к нападению, он предложил убрать их. “Только в рукопашную”, - сказал он. “Я не думаю, что они вам нужны”. “Нет”, - сказал тренер. “Мы не должны так делать, мистер Свуэйзи”. Хотя мой отец был образцом джентльмена, который редко поднимал голос, но у него был характер, который он проявил в этот момент. “Только в рукопашную”, - сказал он мне и повернул меня спиной к тренеру.
“Этот парень заслужил получить шанс сделать то же самое, что эти мальчишки сделали c ним”, - сказал он, его глаза горели злобой. “Они думают, что они бандиты? Сейчас мы увидим, какие из них бандиты”. Я подумал, что буду избит. Но мой отец, очевидно, верил, что я достаточно силен и достаточно хорошо ударю, побив всех пятерых мальчишек. В то время как я подготовился к нападению опять, я почувствовал выбросившийся адреналин не потому что я боялся получить ранение, а потому что я не хотел, чтобы мой отец расстроился. Но я почувствовал, как мои ощущения обострились, и мое сердце забилось быстрее, и я сделал это. Я вдруг понял, что ты можешь преодолеть страх, просто поверив, что эта работа тебе по плечу. И так я это сделал. Я побил всех пятерых мальчишек в тот день один на один. Так каждый из них остался на месте взвешивания окровавленный и с синяками. Я увидел проблески гордости на лице моего отца.
Это не решило моих проблем в школе, в данном случае, вокруг разнесся слух, что я новый “крутой парень”, каждый хотел побить меня. И с тех пор как я стал играть на скрипке, где-то в это время, “крутой парень” стал даже более привлекательным насмешищем со своей балетной обувью в мешке за спиной и со скрипкой в руке. Я получал множество тумаков от мальчишек в школе, но я никогда не забывал урок, как обернуть страх в преимущество, урок, который очень помог мне тогда.
И хотя мой отец научил меня драться, он также научил меня двум неукоснительным правилам о том, когда и как это надо делать. “Buddy”, - всегда он говорил мне “если я когда-нибудь увижу что ты первый начал драться, то я надеру тебе задницу. И если даже я увижу, что ты еще не закончил драться, я тебе надеру задницу”. Есть одна вещь, которой я научился от моего отца, это то, что ты не всегда сможешь побеждать, но ты никогда не должен сдаваться. С того самого дня на месте взвешивания, я никогда не сдавался.
Когда мне было десять лет, я забрался на крышу двухэтажного дома, который строился на улице. “Эй”, - пронзительно закричал я рабочим внизу здания “сколько вы дадите мне, если я прыгну”?
Мужчины посмотрели наверх и увидели ребенка, который держал свои руки на бедрах и уселся на краю крыши. Один из них покачал своей головой. “Ты хочешь, чтобы мы дали тебе денег за то, что ты спрыгнешь с этой крыши и поломаешь свою чертову шею”, - он закричал наверх мне.
“Сколько”, - спросил я. “Давайте”.
“Я дам тебе 25 центов”, - ответил мужчина в то время, как другие тихо засмеялись.
“Дайте мне 50 центов, и я сделаю это”, - закричал я в ответ. Он кивнул и махнул рукой. “Хорошо, тогда давай”.
И тут настал тот момент, которого я ждал. Все смотрели на меня, кровь приливала, и я спрыгнул с этой крыши правда на кучу гравия, который они использовали для замешивания цемента. Я упал на гравий и свернулся, мой механический момент повернул меня направо спиной кверху после пары оборотов. Мужчина неохотно выловил два раза по 25 центов из своего кармана и отдал их мне.
Я возможно показался ненормальным тем людям, но я провел все свое детство бегая, прыгая и рассекая воздух. Я знал, как падать, и как свернуться, и как результат, я летел, не боясь ничего. Со всей моей гимнастикой и уроками танцев я знал свое тело изнутри и снаружи и я почти был уверен, что я могу позволить себе сделать это.
Как только мой младший брат Донни стал достаточно взрослым, чтобы бегать со мной, я и он прыгали с дерева на дерево, которые росли вблизи нашего дома, мы были похожи на пару сорвиголов. Мне всегда нравились герои Doc Savage и Тарзан – не супер герои с особыми способностями, а обычные парни, которые проявили себя, делая экстраординарные вещи. Я играл Тарзана, а Донни был Сheetah или мальчиком зависящим от моего настроения. Мы двигались по схеме образованной растениями, повисшие на деревьях позади нашего дома. Мы были в специальных костюмах, сделанных Тарзаном, старые Speedo купальники с поясами вокруг талии и крюком, вырезанным из набедренной повязки. Более того, одна соседская девочка была шокирована, увидев в поле зрения бесценную Свуэйзи семейку, летающую по воздуху.
Doc Savage был частично моим героем, потому что он был не только физически смелым и отважным, он также человек эпохи Возрождения. Он мог сделать, что угодно, он был исследователем, ученым, изобретателем, экспертом боевых искусств и мастером маскировки. Я хотел быть похожим на Doc Savage, научиться делать абсолютно все. Когда я не летал вокруг, прыгая со зданий и скача с дерево на дерево, я сидел наверху нашего деревянного дома с моим химическим набором, пытаясь изобрести настоящую ракету.
Космическая гонка с русскими набирала самые обороты в это время, и модель ракеты была самым новейшим и великолепнейшим хобби для мальчишек в 60-х годах.

"У нас с Лайзой есть ранчо в Нью-Мексико, и мы решили позаботиться о сохранении земли: составили и утвердили 200-летний план ухода за лесами, который не только поддержит уровень роста на нынешнем уровне, но и обогатит лесные угодья. Когда мы купили это ранчо, оно казалось мне воплощением мечты всей жизни. Когда папа умер, я поклялся, что когда-нибудь у меня будет ранчо, и я вернусь к своим ковбойским корням. Я поклялся сделать все возможное, чтобы папа мной гордился. Нет лучше способа заслужить эту гордость, чем сохранить эту землю в первозданном виде для будущих поколений.

Я не могу выразить, что Лайза значила для меня все эти годы. В 20 лет я ни за что не предположил бы, что один человек может найти столько страсти и согласия в отношении с другим человеком. Лайза и я, мы две части одного целого, я больше не могу помыслить себе жизни без нее, как не могу помыслить жизни без собственного сердца.

Летом, перед началом съемок "Зверя", мы с Лайзой решили повторить свои брачные обеты, которые дали друг другу за 33 года до этого. Слезы навернулись мне на глаза, когда Лайза произнесла сочиненную ею клятву: "Хотя будущее покрыто мраком неизвестности, есть одна вещь, которую я знаю точно, - я буду любить тебя. Я счастлива, что ты есть в моей жизни, и благодарна тебе за то, что ты открыл мне глаза и дал увидеть, как много всего я имею".

"От тебя у меня все еще захватывает дух, - ответил я ей. - Я все еще чувствую себя неполноценным, когда не смотрю в твои глаза. Ты - моя женщина, моя возлюбленная, моя подруга и моя госпожа. Я любил тебя всегда, я люблю тебя сейчас и буду любить вечно, еще больше". Даже при всех удручающих обстоятельствах это был один из самых счастливых дней в моей жизни. И он вызвал во мне желание провести еще много таких же прекрасных дней с Лайзой" - вот что пишет Патрик в своей книге. Патрик был великолепнейшим мужчиной!!!

глава первая

Ночь Хэллуина 1970. В Хьюстоне был сумасшедший субботний вечер, когда я бежал на поле со своей школьной командой, готовый для большой игры с нашими приезжими соперниками. С тех пор как мы услышали, что на игре будут ребята из колледжа, отбирать из нас лучших, мы старались быть в отличной форме. Я тогда не знал, что эта ночь изменит мою жизнь навсегда. Это был мой главный год в команде Waltrip и мой шанс показать коллежским ребятам, что я умею. Yates были хорошей командой, сильной и агрессивной и с ними были кричащие фанаты, поэтому был определенный настрой. 5 футов и 11 дюймов (81.6 кг), 180 фунтов (178 см) - я не был типично большим здоровяком, футбольным игроком, но я был быстрый, пробегал сто метров за 10 секунд. С теми парнями из колледжа в сопротивлении, я надеялся иметь большую игру, у меня не было достаточно денег, чтобы я мог поехать в колледж, но футбольная стипендия могла бы сделать это возможным.
В Техасе школьный футбол - это не просто игра, это не что вроде религии. Это что-то магическое с запахом свежего травянистого покрытия поля, криками наставников и с 22-мя парнями на поле, собравшиеся рука об руку в главном сражении. Я любил соревнования и физически суровые испытания. Всякий раз, когда я занимал свою позицию на поле, я что-то демонстрировал. Я хотел бегать быстрее, обрезать более внезапно и ударять сильнее, чем кто-либо другой.
Но этой ночью я был единственный, кому получилось ударить сильнее всех. На середине игры я захватил мяч и побежал. С ребятами блокирующими меня спереди я понесся вперед на дополнительную линию, затем срезал назад в другую сторону и попытался обогнать движущихся защитников. Но пара больших “малых” бросились на меня своими телами. Один бросился сверху, а другой схватил меня снизу со стороны спины. Они ударили меня именно в тот момент, когда моя левая нога собиралась нанести удар. Мое левое колено сломалось, причудливо изогнувшись, и я упал вниз как подстреленный. В этот момент большинство связок в колене порвалось напополам, полностью разрушив сустав. Но я не знал об этом тогда, в тот момент я завопил от боли, ударяясь об дерн. Все что я знал, было то, что если даже мое колено повредилось, я хочу добиться справедливости и потом уйти, показать что они не помешали мне, даже если хотели этого.
Я пытался встать, но ослабел, моя левая нога не могла удержать вес. Я вставал опять, решив уйти с поля, но опять я падал на дерн. В итоге тренеры подошли ко мне. Один из них, грубое быдло, посмотрел вниз на меня и насмехался: “Слишком много танцуешь, ха-ха, Суэйзи”, как будто мое повреждение случилось не из-за двух набросившихся на меня парней. Это был очень грубый Техас и даже звездный футбольный игрок мог быть объектом насмешек, если ему случалось быть танцором. Все поплыло перед глазами, и я ничего не сказал, они подняли меня и положили на носилки, и понесли обратно в раздевалку.
В то время как я лежал на тренерском столе, боль в моем колене начинала притупляться, переходя в шок. И этого было достаточно, чтобы мне захотелось опять вернуться в игру. “Разрешите вернуться назад,”- спросил я у тренера. “Можно я закончу игру?”
“Нет,”- сказал тренер. “Ты закончил”. Но я не мог принять этот ответ. “Я клянусь, со мной все в порядке,”- сказал я ему. “Только позвольте мне выйти и продолжить!” Неважно сколько раз он покачивал головой, я не мог замолчать Я только хотел вернуться назад на поле.
“Хорошо,”- в итоге сказал тренер, уставший слушать мою болтовню. “Вперед. Вставай и иди.”
Я сполз со стола, но чуть только моя левая ступня коснулась пола, мне показалось, как будто кто-то глубоко пронзил кинжалом мое колено. Оно согнулось, и я упал на пол, потеряв сознание. Следующее что я помню, это звук сирены и мигающий свет машины скорой помощи. Мой коленный сустав был практически разрушен, и я окончил хирургией, впервые за свои годы. Доктора восстанавливали его, сколько они могли, после этого я провел три месяца в гипсе от бедра до пальцев ног, моя левая нога полностью атрофировалась, и мой коленный сустав безнадежно одеревенел.
Для молодого человека, который всегда был атлетичным и активным, быть лежачим было трудно и мучительно, но это было ничто по сравнению с мучительным реабилитационным процессом после физического перерыва и ослабления раненых тканей, которые образовывали сустав. Мое колено едва сгибалось. Я помню, как лежал в своей постели дома, слушая, как моя мама безутешно плачет в соседней комнате. Я думал, что слышу сквозь ее рыдания “Его жизнь закончилась. Его жизнь закончилась”. Это пугало меня. “Мог ли я сделать с собой такое? Я и до этого ранился. Или мои физические способности навсегда потеряны?” Мои дни игры в футбол были сочтены, но что случилось с моими мечтами о гимнастических соревнованиях и профессиональными танцами? В мои 18, я никогда не задавался вопросами моей способности делать что-нибудь, я знал, что сделаю. Но сейчас, первое время, мне предстояла настоящая проверка. Благодаря этому одному мимолетному моменту в высокой школе футбольного поля, это стало первым испытанием из многих других в моей жизни перед чем мне пришлось выстоять.

Мои семейные корни идут из Техаса и отношения между родителями были классической Техасской историей ковбоя, который влюбился в городскую девушку. Джесси Вэйн Суэйзи, как все его знали или просто Buddy был однократным родео чемпионом, который вырос на ранчо за городом Wichita Falls. Скромный и привлекательный он работал несколько лет мясником, затем, занимаясь дома, он освоил профессию чертежника. Он получил работу в угольной компании и продолжил свои изучения, заработав другой диплом и став инженером механиком. Все свои деньги он вложил в семью, в особенности, в танцевальную компанию и школу моей матери.
Моя мама Пэтси Суэйзи была хореографом, учителем и одной из основателей танцевальной сцены Хьюстона. Она была сильной танцовщицей с несгибаемой силой воли и целеустремленностью питбуля. Мама была прекрасным учителем, но требовательной и мы, дети, тяжело работали, чтобы получить ее одобрение на участие в серии соревнований и мы уже не могли не победить.
Я был вторым из пятерых детей и старший мальчик. Я и моя старшая сестра Вики, оба учились танцевать у нашей мамы все свободное время кроме прогулок. Студия мамы –“Суэйзи Танцевальная Студия” была вторым домом для нас, местом, где мы проводили бесконечные часы в изучении танца. Моя мама никогда не спрашивала меня и Вики, хотим ли мы учиться танцевать, это воспринималось как естественное для нас. И не только это, но предполагалось, что мы должны быть абсолютно лучшими. В случае с выбором моего имени, мама думала, что Патрик Суэйзи будет великолепно выглядеть на вывеске. Но мой отец называл меня “Buddy” или, когда он был рядом “маленький Buddy”. Наши младшие брат и сестры Donny, Sean и Bambi также постоянно ощущали давление, но они могли выполнять любую деятельность, какую они захотят. Мы называли их подрастающими Суэйзи, почти маниакальное желание быть лучшими, делать лучше всех и лидировать среди других, все это мы пытались сделать. Оба наших родителя были очень талантливыми. Отец получил “Золотые боксерские перчатки”, а мама была одной из главных надежд на танцевальной сцене Хьюстона. Но на этом их сходство заканчивалось.

Поздним декабрем 2007 жизнь казалась прекрасной. Я только закончил съемки на первых новых телевизионных сериях ‘Зверь’. Моя жена Лиса и я наслаждались вторым медовым месяцем (что-то вроде этого), после долгого тяжелого периода, который мы провели исключительно порознь. И я был взволнован предстоящей работой, новыми направлениями и перспективами на будущее. Лиса и я планировали провести Рождество на нашем ранчо в Нью-Мексико то, что мы делали несколько прошедших лет. Но для начала мы остановились в Аспене навестить наших друзей. Там я получил первый намек на то, что что-то со мной не правильно.
У меня были кое-какие проблемы с пищеварением, преимущественно изжога и чувство вздутия на протяжении нескольких недель. Я уже сталкивался с такой болью раньше, поэтому я не воспринял это всерьез, но позже меня не мог не волновать испытываемый дискомфорт. Я не испытывал чувство голода и чувствовал тошноту, когда ел. Но у меня всегда было хорошее здоровье, поэтому я думал, эти ощущения пройдут со временем.
В Аспене мы все подняли бокалы шампанского для тоста. Я сделал глоток, и в то время как шампанское стало попадать ко мне в пищевод, я почувствовал ужасную боль. Я был в шоке, оно обжигало как кислота, собравшаяся внизу. Я чувствовал себя так, как будто я выпил чили, острая жгучая боль, которая наполнила слезами мои глаза. Я никогда не ощущал ничего подобного раньше, но мне так не хотелось портить праздник, я ничего не сказал Лисе. Я проигнорировал боль, но не стал больше пить шампанского в эту ночь и не думал больше об этом.
Три недели спустя в январе 2008 я узнал, что та обжигающая боль не была простым раздражением. Это был результат блокады моих желчных проходов вызванной раком поджелудочной железы-самого смертельного и не поддающегося лечению вида рака, который только можно получить.
Когда мой доктор Cedars-Sinai в Лос-Анджелесе сказал словосочетание “рак поджелудочной железы”, я сказал про себя “Я мертвый человек”. Это первое, что мне приходило в голову, когда слышал это словосочетание “рак поджелудочной железы” и это действительно было правдой. Мой доктор сказал мне, что мои шансы на жизнь составляют несколько месяцев, не более чем, и я без сомнения поверил ему.

Много мыслей возникает в вашей голове, когда вы узнаете о том, что смерть скоро придет к вам. Начинаешь задумываться: “Почему мне? Чем я заслужил это?”
Однажды шок проходит, тяжело не впадать в уныние, чувствовать, что ты не один такой, особенный человек, который оказался на этом пути, в конце которого нет света. У меня этот первоначальный шок быстро перешел в состояние собственной критики и осуждения. Я сделал это с собой? Что мог я сделать по-другому? Это мой промах?
В те несколько недель после моего диагноза среди стремительного постижения лечения и лекарств, я боролся, с Лисиной помощью, сохранять дух, чтобы не случилось со мной. Пытаясь сопротивляться всем негативным эмоциям, чтобы подняться над гневом, грустью, отчаянием, я начал думать о себе “Я прожил жизнь за десятерых и это удивительное путешествие. И поэтому все хорошо”. Я пытался найти путь принять то, что со мной случилось, но затем случилось нечто прекрасное. Я не смог. Я не готов уходить и мне наплевать, если эта болезнь соберется забрать меня, до того как я буду готов. Поэтому я сказал своему доктору: “Покажите мне, где враг и я буду бороться с ним. Я хотел полностью понять, что меня дальше ждет, что я могу сделать против этого рака, нежели чем просто ждать, когда он убьет меня. И в этом году и с тех пор как мне поставили диагноз, я занимался этим вопросом со всей энергией, с каждой каплей, которая у меня была. Сражение с раком открыло на многие вещи глаза, и было самым трудным испытанием, которое я когда-либо имел. Это подтолкнуло меня к эмоциональности. Стоять лицом к лицу своей смерти - это возможно быстрейший путь узнать то, что вы хотели понять. Это откидывает все чепуху и раскрывает каждую часть тебя - твои силы и слабости, твой ум. Твою душу. Также вам приходиться столкнуться с жизненными тяжелейшими вопросами “Есть ли небеса? Я попаду туда? Эта жизнь имеет какое-нибудь значение для чего-то другого или эта моя собственная самовлюбленность? Я прожил хорошо? Я хороший человек?” Легко уйти от этих трудных вопросов, когда у вас есть впереди будущая жизнь. Но когда вы сталкиваетесь с вашей собственной смертью, они вдруг приобретают новое, другое значение. Эта сцена в конце фильма Saving Private Ryan, которая действительно нашла отклик во мне, когда я впервые увидел ее, и сейчас она более чем актуальна. В то время, как старый человек Private Ryan в своих размышлениях громко вслух спрашивает,
прожил ли он хорошую жизнь. “Я пытался прожить свою жизнь как можно лучше”, - говорит он. “Я надеюсь, этого было достаточно”. Это так тяжело судить свою собственную жизнь, узнавать, где вы сделали ошибку в этом мире. Писав эту книгу, я частично пытаюсь найти что-то для себя.
Я никогда не проводил много времени, думая о прошлом, поэтому сейчас мы с Лисой проводим время в прошлом, оглядываясь назад
на наши жизни, реально воображая все былое. Особенно в свете того, какое наше будущее сейчас стало, это в некотором смысле наша слабость. Я никогда не пытался найти все ответы и, конечно, не пытаюсь сделать это сейчас. Уже одно то, что мне удалось, как и Лисе вернуться к кругу нашей жизни, что не имеет значения, что случилось, мы никогда даже встав друг против друга, даже и не думали об этом в наших мечтах. Я так далек от настоящего, и я сделал много ошибок в моей жизни. Но есть одна вещь, которую мы оба сделали правильно и это то, что мы остались вместе, мы сохранили свои отношения и по сей день.
В то время как я пишу это, сидя на нашем прекрасном ранчо дома в Нью-Мексико солнце садится вниз за горами, я действительно хотел бы еще много чего сделать в этой жизни. Рядом со мной Лиса, я сохраняю активность, храню веру. Потому что в конце всех нас ждет великолепный подарок.

Предисловие Лисы.

Как и Патрик, я пишу эту книгу, я не могу помочь, но я изумляюсь теми вещами, которые мы сделали и через которые мы прошли. Я удивилась тому, что как же мы все-таки тяжело работали всю жизнь, как сосредоточенно работали по отдельности, могли надолго расставаться. Должно быть мы настоящие партнеры (мы друг в друге). Мы всегда стремились сделать больше, сделать лучше, никогда не сидели на месте. И этот путь стремления к лучшему, показал нас в самом лучшем свете, частично все это мы пропускаем сейчас через себя.
Оборачиваясь назад, я хотела бы сделать больше простых вещей «остановиться и понюхать розы». Так много роскошных прекрасных вещей происходило в моей жизни, но я была так занята делами, сейчас я осознаю это и наслаждаюсь этими вещами. Я по-разному воспринимаю эти дни. Сегодня я открыла для себя много роскошных приятных желаний, сегодня прекрасный день, изумительный запах волос моей любимой лошади. И как я переполнена любовью к своему мужу. После диагноза, поставленного Патрику, я вдруг обнаружила, что хочу вернуться в прошлое время, наладить все разногласия, которые у нас были. Я хотела бы начать все сначала, и мы могли бы прожить время по-другому. Мы могли бы быть мудрее, избежать всех тех ошибочных поворотов, которые мы сделали и не растрачивать так много времени. Сейчас мы чаще смеемся, больше прикасаемся друг к другу и просто любим друг друга, как и всегда мы преданы друг другу. И, конечно, если моя мечта сбудется, и я получу шанс вернуться в прошлое, я исполню мое главное желание - провести с ним больше времени.
Есть несколько путей вернуться в прошлое и написание этой книги - это одна из возможностей, это дает мне паспорт в прошлое. Но я не этот путь имела виду. Я не могу продлить свое время провождение с ним, но это помогло мне по-другому взглянуть на те разногласия, которые у нас были, я могла бы и не увидеть их с другой стороны. И эти взгляды являются свидетельством мощности этого пути (написания книги), того, что мы рядоМ.

Вы думаете, что когда кто-то из близких к вам людей получает известие о ближайшей смерти - это побуждает вас понять и вынести уроки из своей жизни. Я знаю только то, что я так думала раньше. Но после его диагностики и после всего пережитого меня стали охватывать бесконечные ночные кошмары. Я оглянулась вокруг себя, и я не могла увидеть ни одного урока. Уже постепенно, в то время как я рассматривала свою прошлую горечь и страх, живя каждый день, который приходит и проходит в подготовке разных вещей, только одно лишь я не могу сделать (помочь Патрику), уроки начинают открываться. Я не могу принудить их открыться мне как можно скорее. Они приходят в свое время, когда они и вы сами готовы к этому. Как много мудрости в идее жизни одного дня, в какое то время. И когда вы не сможете увидеть кого-то долгое время, то что-то с вами начинает происходить. Я боюсь времени, которое убегает мне не хватает времени сделать все те вещи, которые я хочу сделать. Сейчас я расцениваю каждую минуту, которая проходит как победу. Я горжусь этим. Я могу собрать все эти минуты у себя в руках как будто огромная масса бриллиантов. Посмотрите, что у меня есть – еще одно мгновение времени. Поцелуй, прикосновение кожи к руке моего мужа, только тогда я вижу свет в окне… Каждый из этих бриллиантов дает мне веру подняться и посмотреть смерти в лицо и сказать: “Ты не придешь сегодня”. Я могу помочь Патрику, я могу ездить с ним, следить за его лекарствами и калориями, поддержать его или просто протянуть ему руку, если это необходимо. Но я не могу сохранить его. И я пытаюсь запомнить его. Лучшее что у меня есть - это сам Патрик . Я полюбила его за то что он настоящий боец. Он такой удивительно сильный и красивый одновременно. Он моя лучшая защита перед этой ужасной болезнью.
Вы знаете, мы жили в Нью-Мекскико на ранчо пару лет, после того как Патрик поломал обе его ноги в очень опасном случае с лошадью во время съемок фильма “Записки убийцы”. Мы гуляли на свежем горном воздухе, и он избавился от рубашки, наслаждаясь солнцем, в то время как мы прогуливались на нашем прекрасном пятидесяти акровом пастбище с нашими пятью бойкими арабскими лошадьми. Патрик гладил одну из лошадей по шее, а я переходила от одной лошади к другой. Через какое-то время я повернулась и увидела, как он схватился за пук лошадиной гривы и замахнулся, чтобы сесть наверх на кобылу. Не оседлав лошадь, без уздечки, у него ничего не было. Она и другие лошади стали удаляться рысью и затем узкой группой они бросились полным галопом. Патрик так и не оседлавший лошадь, побежал между ними на середину поля. Я не могла поверить в это. Я не могла помочь, но я заметила, как фантастически свободно он выглядел. Я не могла помочь ему, но он не выдохся. Я подумала о том, что ведь он совсем не давно поломал свои ноги, год назад или немного раньше в подобном случае с лошадью, и он хочет сделать это опять?
Лошади как заколдованные медленно двинулись, непринужденной рысью и Патрик запрыгнул на одной ноге счастливый и невредимый. В то время как он приближался ко мне, он заулыбался немного застенчивее, ожидая моего выговора. Но я не могла. Я смогла только покачать головой, пытаясь не улыбаться. И это мужчина, который заболел раком. Как всегда он на лошади, как и всю его жизнь. И я знаю, что он уедет на этой лошади как можно дальше насколько это возможно.

Они писали предисловие в июне 2009

Диалог с совестью
(посв. Севостьянову Ю.Н.)Слова: А. Заря
Исп.: Андрей Заря
Вот так и я уйду когда-нибудь,И на поминках может соберутся Те, кто моей кончины ждут,А на словах лишь в верности клянутся. Не дай нам бог в судилище попасть,Молва людская, судеб мясорубка, Она насытится никак не может всласть,Выпрашивая страшного поступка. Но страх не в том, что есть на самом деле,И кто на что способен знает бог. Тот на вопрос найти ответ сумеет,Кто с совестью ведёт бесстрашный диалог.
 

30 октября Лиза была гостьей популярнейшего американского ток-шоу Опры Уинфри. В видеозаписях загружен фрагмент беседы, который я смогла найти в сети. Здесь выкладываю перевод.

Опра: "В вашей книге вы написали, что хотели бы вернуться в прошлое, чтобы исправить всё то, что было не так в вашем браке".
Лиза: "Когда он заболел... когда мы работали над этой книгой, я часто думала о том, что если бы можно было вернуться назад и исправить всё то, что когда-то портило наши отношения. Но с другой стороны, потом я поняла, что мы ведь прошли всё это и пережили, и несмотря ни на что остались вместе, преодолев препятствия - значит, так тому и быть."

Супруги были на грани разрыва в 2003 году, когда пристрастие Патрика к алкоголю вышло из-под контроля. Они расстались на год, но при этом Лиза не уехала совсем: "В это время я жила в двух-трёх минутах езды от него, мы по-прежнему говорили по телефону по два-три раза за день. Он очень много пил, его одолевали чёрные мысли. Знаете, он удивительный человек, но при всём этом он удивительно непростая, сложная личность, чудесная, благородная душа - всё это вместе."

Лиза призналась, что это временное расставание случилось, потому что у неё не осталось сил смотреть, как её муж медленно убивает себя. "Он просто разрушал, взрывал себя изнутри... Всё было так плохо. Честно говоря, я думала, что он не переживёт тот период. И я не хотела видеть, как он умирает таким образом."

Но тогда всё постепенно встало на свои места, Лиза и Патрик воссоединились, он смог обуздать алкогольную зависимость: "И после моего возвращения всё было совсем не гладко. К счастью, настал момент, когда мы оба осознали, что дальнейшая совместная жизнь возможна только при обоюдном желании любить друг друга. Но на самом деле то, что мы оба любим друг друга, никогда и не подвергалось сомнению!

Очень часто люди спрашивали, в чём секрет столь долгой совместной жизни:"Мы, бывало, отшучивались фразами типа: "Нужно хранить дружеские чувства", "Мы просто действительно любим друг друга". И это всё правда, но... Когда пытаешься найти причину, то в конце концов понимаешь, что это труд. Нужно быть готовым работать над тем, чтобы выстроить по-настоящему прочные отношения."

В последние дни своей жизни Патрик был под сильным воздействием обезболивающих препаратов, и почти не осознавал чьё-либо присутствие рядом.

Лиза призналась, что до сих пор чувствует присутствие мужа и до конца не смирилась с фактом его ухода: "Когда он перестал дышать, я не ощутила, что он ушёл навсегда. Я чувствую, что он здесь. Честно говоря, я до сих пор ощущаю каждый изгиб его руки в своей. И я надеюсь, что это не только плод моего воображения."
"Когда Патрик снялся в "Призраке", я думала, что у меня никогда не возникнет желания увидеть призрак умершего мужа, подобно тому, что предстал перед героиней Деми Мур. Но сейчас всё иначе. В глубине души я говорю: "Пожалуйста, покажись мне. Я бы хотела увидеть тебя ещё раз."


В Сети также выложены обзоры передачи, в которых есть фрагменты беседы, не вошедшие в видео. Выкладываю то, что нашла и перевела.

***
Лиза рассказала о том, как на неё обрушилось страшное известие о диагнозе Патрика: "Эта новость словно парализовала меня. Я повторяла: "Это ужасно". И тогда я не смогла сдержать слёз при нём, но я сказала себе: "Это было в первый и в последний раз." С того момента, когда бы он ни взглянул на меня, когда бы ни посмотрел мне в глаза, я хотела, чтобы он знал, что всё будет хорошо. Несмотря ни на что...
Я звонила своим подругам, плакала в трубку, позволяла себе сходить с ума - а затем возвращалась к нему.
Мы оба переживали эту болезнь, но именно ему выпало заплатить за неё самую высокую цену."

***
Лиза и Патрик старались не обсуждать его возможную смерть. "Мы были настроены очень позитивно", - сообщила она. "Наша позиция была оптимистическо-реалистической. Да, мы знали, что для этого вида рака нет лечения, но знаете, ведь всегда кто-то оказывается первым, когда изобретают лекарство от неизлечимых до этого недугов."
Суэйзи хотел обрести веру в Бога и рай, но в то же время сомневался: "Он смотрел на это прагматично, повторял: "Я не могу быть уверен на 100%, но у меня будет шанс проверить."

***
"Эти последние два года рядом с мужем особенно дороги мне", - призналась Лиза. Но одним из самых ценных моментов стала их повторная свадебная церемония [в оригинале - vow renewal ceremony, т.е. буквально - "церемония обновления брачных клятв"]: "Мы оба подумывали об этом и раньше, и когда мы наконец признались друг другу в этих мыслях, то решили: "Что ж, значит нужно просто сделать это". Это был волшебный, невероятно трогательный, сказочный день. И да - через 34 года Патрик в конце концов приехал ко мне на белом коне. Я была просто счастлива."

***
"Я видела смерть - и не раз, когда умирали наши животные, которых мы держали на ранчо. Я видела, как жизнь уходила из них, но почти всегда это сопровождалось чувством облегчения, так как они больше не мучались от боли, не страдали. И иногда я спрашивала себя, будет ли смерть Патрика подобна этому, но когда он умер, всё оказалось иначе."

***
Урок, который извлекла Лиза из этих трагических дней, не нов: "Это общеизвестно: "Делай всё сейчас, живи насущным днём." Когда ты находишься рядом с кем-то, кто вот-вот уйдёт насовсем то, в конце концов, каждое мгновение жизни становится насыщеннее, ты осознаёшь, что невозможно быть вместе вечно."
Лиза призналась, что как бы ни было тяжело продолжать жить дальше без него, она знает, что Патрик хотел бы, чтобы она жила полной жизнью: "Бог благословил меня, дав мне мужа, который всегда верил в меня, повторял, какая я чудесная, красивая, умная. И я очень надеюсь, что останусь такой, какой он видел меня, смогу доказать, что он был прав".

http://www.imdb.com/news/ni...
http://www.imdb.com/news/ni...
http://www.people.com/peopl...
http://www.oprah.com/articl......

27 октября 2009 Лиза Ниеми впервые после смерти Патрика появилась перед широкой общественностью на женской конференции, куда она была приглашена Марией Шрайвер, супругой Арнольда Шварцнеггера. [Стоит отметить, что у Марии в этом году умерли мать и дядя.] Разговор шёл о том, как пережить горе утраты, что тяжелее всего даётся и переживается в подобных ситуациях.

Я собрала и перевела те цитаты из этой дискусии, которые есть как в загруженном видео, так и в интернет-заметках о конференции.

Лиза сказала: "Раньше мне всегда было сложно подобрать слова для тех, кто потерял близких, а сейчас... ох, Боже мой... теперь я знаю, каково это."

"В последнюю неделю его жизни я провела в метаниях, житейских хлопотах [подразумевается, чтобы не думать о самом страшном]: должна ли я отправить его в больницу или ему будет лучше дома? не многовато ли посетителей в его комнате? достаточно ли обезболивающего я ему ввела? нужно ли пригласить доктора?.. Я просто заставляла себя концентрироваться на мыслях о самых разных бытовых мелочах."

Лиза призналась, что оказалась не готовой к смерти Патрика: "В течение этих 22 месяцев, пока Патрик болел, я думала, что постепенно всё-таки свыкнусь с мыслью, что однажды мне придётся потерять его. Но когда всё подошло к критической отметке, единственное, что я могла думать: "Нет, нет, нет..." Всё было совсем не так, как я ожидала, к осознанию такого нельзя привыкнуть...
Чувство безвозвратной утраты живёт в тебе словно отдельное существо. Оно переполняет душу горем и отчаянием и делает невозможным взгляд на ситуацию с рациональной точки зрения".

"Когда горе накрывает с головой, твоё тело словно становится чужим. И я, не сопротивляясь, отдаю себя во власть этого потока чувств. Я просто знаю, что через это нужно пройти."

"В какой-то момент я решила для себя, что у меня хватит смелости продолжать жить полноценной хорошей жизнью, но в течение нескольких дней после смерти Патрика, меня не покидало чувство, что такая жизнь будет изменой по отношению к нему, что я тем самым предам его. Но, конечно, многие люди стали мне говорить: "Поверь, это именно, чего он бы хотел - чтобы ты жила полной жизнью." И, наверно, это правда... И в каком-то смысле не жить так и значит предать его."

"Я провела рядом с ним две трети своей жизни. И главное, о чём я сожалею - это то, что в течение этих 34 лет я слишком редко говорила ему о том, что я люблю его. Но я так благодарна судьбе за то, что всё это было, за совместную жизнь с ним, что в глубине души я верю, что однажды я снова увижу его. А до тех пор мне нужно продолжать жить по мере сил."

"У меня есть несколько подруг, которые очень преданно повели себя в этой ситуации. Я могу обратиться к ним за помощью в любое время суток, в любой день недели. Они сказали: "Неважно, даже если мы окажемся нужны в 2 часа ночи, звони." И был момент, когда со мной случилась настоящая истерика, я оказалась в полной панике, я всё-таки сняла трубку и позвонила одной из них, на что мне действительно сложно было решиться, так как я из тех людей, что привыкли всегда полагаться на себя. И то, что я просто решилась набрать чей-то номер и обратиться за помощью, помогло мне успокоиться.
Иногда сам факт общения с другими помогает ощутить твёрдую почву под ногами, вернуться к жизни, начать вновь испытывать любовь к людям.
Для меня это стало настоящим подспорьем. Открытое общение, связь с другими людьми постоянно обогащает жизненную канву."

Ссылки на источники:
http://www.actressarchives....
http://extratv.warnerbros.c......
http://www.theinsider.com/n......

27 октября 2009 Лиза Ниеми впервые после смерти Патрика появилась перед широкой общественностью на женской конференции, куда она была приглашена Марией Шрайвер, супругой Арнольда Шварцнеггера. [Стоит отметить, что у Марии в этом году умерли мать и дядя.] Разговор шёл о том, как пережить горе утраты, что тяжелее всего даётся и переживается в подобных ситуациях.

Я собрала и перевела те цитаты из этой дискусии, которые есть как в загруженном видео, так и в интернет-заметках о конференции.

Лиза сказала: "Раньше мне всегда было сложно подобрать слова для тех, кто потерял близких, а сейчас... ох, Боже мой... теперь я знаю, каково это."

"В последнюю неделю его жизни я провела в метаниях, житейских хлопотах [подразумевается, чтобы не думать о самом страшном]: должна ли я отправить его в больницу или ему будет лучше дома? не многовато ли посетителей в его комнате? достаточно ли обезболивающего я ему ввела? нужно ли пригласить доктора?.. Я просто заставляла себя концентрироваться на мыслях о самых разных бытовых мелочах."

Лиза призналась, что оказалась не готовой к смерти Патрика: "В течение этих 22 месяцев, пока Патрик болел, я думала, что постепенно всё-таки свыкнусь с мыслью, что однажды мне придётся потерять его. Но когда всё подошло к критической отметке, единственное, что я могла думать: "Нет, нет, нет..." Всё было совсем не так, как я ожидала, к осознанию такого нельзя привыкнуть...
Чувство безвозвратной утраты живёт в тебе словно отдельное существо. Оно переполняет душу горем и отчаянием и делает невозможным взгляд на ситуацию с рациональной точки зрения".

"Когда горе накрывает с головой, твоё тело словно становится чужим. И я, не сопротивляясь, отдаю себя во власть этого потока чувств. Я просто знаю, что через это нужно пройти."

Он долго и тяжело болел, поэтому так торопился закончить мемуары. "Время моей жизни" — это не только главная песня из самого, пожалуй, популярного фильма Патрика Суэйзи, "Грязных танцев", но теперь и название его книги, которая через две недели после смерти актера выходит в США. Она о его детстве, о карьере, о друзьях. Но главное — она о любви. Это признание. Благодарность мужчины. Последнее "спасибо" той, которая была с ним 24 года, супруге Лизе: "Я знаю, благодаря тебе я обрел дух. Я стал тем человеком, каким хотел быть. Ты моя женщина, любовь всей жизни, мой друг и моя леди. Я всегда любил тебя, моя любовь не угасла и теперь, и я вечно буду любить тебя еще больше и сильнее".

Где сейчас Патрик, ушел ли он навсегда в темноту вечности, которая всех нас отпускает в этот свет всего-то лишь на миг, или он пока еще рядом с Лизой, как герой из другого его фильма, "Привидение"? Как бы там ни было, он наверняка хотел бы сейчас утешить ее. Обнять, прикоснуться, прошептать: "Не плачь". Да, они знали, что расстанутся. Но надеялись, что побудут вместе чуть дольше. Может быть, до весны.