ОДИН ИЗ ПЕРВОСЕНТЯБРЬСКИХ ДНЕЙ САЛЬВАДОРА ДАЛИ.
1953 год... Порт-Льигат
Сальвадор Дали. Дворик в Порт-Льигате
Сентябрь засентябрится улыбками и корпускулами Галы. Потом заоктябрится "Corpus hypercubicus", мое сверхкубическое творение. Но все-таки главное - сверхгалатерический месяц сентябрь. Пишу верхнюю часть груди Христа. Работаю над этим почти натощак. Разве что проглочу немножко риса. На будущее лето заведу себе белоснежный, сверхбелый костюм и буду писать только в нем. Я с каждым днем становлюсь все чистоплотней. Кончится тем, что я вообще запрещу себе источать какие бы то ни было запахи, кроме разве что того тончайшего, едва уловимого аромата, который исходит от моих ног, смешиваясь с благоуханием торчащего из-за уха жасмина.
Сальвадор Дали. "Corpus hypercubicus"
"...ВСЕ, НЕТ БОЛЬШЕ КРУПНЫХ БАБОЧЕК!..."
"...Он дрожащей рукой отложил письмо. Потом долго сидел, задумавшись.Смутные воспоминания вставали в нем - о соседском ребенке, о девушке, о женщине в ночном ресторане, но воспоминания неясные, расплывчатые, точно контуры камня, мерцающего под водой. Тени набегали и расходились, но образ не возникал. Память о чем-то жила в нем, но о чем - он вспомнить не мог. Ему казалось, что он часто видел все это во сне, в глубоком сне, но только во сне. Вдруг взгляд его упал на синюю вазу, стоявшую перед ним на письменном столе. Она была пуста, впервые за много лет пуста в день его рождения. Он вздрогнул; ему почудилось, что внезапно распахнулась невидимая дверь и холодный ветер из другого мира ворвался в его тихую комнату. Он ощутил дыхание смерти и дыхание бессмертной любви; что-то раскрылось в его душе, и он подумал об ушедшей жизни, как о бесплотном видении, как о далекой страстной музыке..."
Стефан Цвейг из "Письма незнакомки"
Вообще то я писала пост в один из моих блогов о Дали и Фрейде, а именно о пресловутом портрете - "улитке земной смерти" и самой встрече двух гениев в 1938 году. Но эта история очень тесно перекликается с трагичной историей любви Стефана Цвейга и Лотты, которые были дружны с Сальвадором Дали. Конечно же, я, как всегда, не могла пройти мимо...
Стефан Цвейг (Zweig) в истории с далинийским портретом Фрейда принимал самое непосредственное участие. Именно Цвейг, когда портрет был закончен, должен был показать произведение известному психоаналитику, играя роль посредника в отношениях Дали и Фрейда
Дали пишет в своем "Дневнике одного гения": "...Когда портрет был закончен, я попросил Стефана Цвейга, который был посредником в моих отношениях с Фрейдом, показать ему этот портрет, и принялся с тревогой и нетерпением ждать тех замечаний, которые он мог высказать по этому поводу. Я был в высшей степени польщен его восклицанием после нашей с ним встречи:
– Сроду не видывал столь совершенного прототипа испанца! Вот это фанатик!
Он сказал это Цвейгу после того, как долго и ужасно проницательно меня допрашивал. И все-таки ответ Фрейда мне удалось узнать лишь четыре месяца спустя, когда я, обедая однажды в обществе Галы, снова повстречался со Стефаном Цвейгом и его женой. Мне было так невтерпеж, что я, даже не дождавшись, пока принесут кофе, спросил, какое впечатление произвел на Фрейда мой портрет.
– Он ему очень понравился, – был ответ Цвейга. Я продолжал расспрашивать, не высказал ли Фрейд каких нибудь замечаний или хотя бы комментариев, ведь все это было бы для меня бесконечно ценно, но Стефан Цвейг, казалось, либо увиливал от ответа, либо был слишком поглощен совсем другими мыслями. Рассеянно заверив меня, что Фрейд высоко оценил «тонкость рисунка», он тотчас же вновь вернулся к своей навязчивой идее: ему очень хотелось, чтобы мы приехали к нему в Бразилию. Это, уверял он, было бы восхитительное путешествие, и оно внесло бы в нашу жизнь весьма плодотворное разнообразие. Эти планы, а также наваждение в связи с преследованием евреев в Германии составляли бессменный лейтмотив его монолога в продолжение всей нашей совместной трапезы. Слушая его, можно было подумать, что поездка в Бразилию была для меня и вправду единственным способом выжить на этом свете. Я, как мог, сопротивлялся – тропики всегда внушали мне отвращение. Художник, утверждал я, может существовать только в окружении серых оливковых рощ или благородных красных земель Сиены. Ужас, который я испытывал перед всякой экзотикой, растрогал Цвейга до слез. И тогда он начал обольщать меня огромными размерами бразильских бабочек, в ответ я лишь заскрежетал зубами – по мне, бабочки всегда и повсюду чересчур крупны. Цвейг сокрушался, он был просто в отчаянии. Казалось, он и вправду верил, будто только в Бразилии мы, Гала и я, способны обрести совершенное счастье.
Цвейги оставили нам тщательнейшим и подробнейшим образом записанный адрес. Он так до самого конца и не хотел смириться с моим строптивым упрямством. Было такое впечатление, что наш приезд в Бразилию был для этой четы вопросом жизни и смерти!
Два месяца спустя до нас дошла весть о двойном самоубийстве Цвейгов в Бразилии. Решение вместе покончить счеты с жизнью пришло к ним в момент полнейшего ясновидения, после того как они обменялись друг с другом письмами.
Слишком крупные бабочки?
И, только читая. заключение посмертно изданной книги Стефана Цвейга «Завтрашний мир», я понял наконец правду о судьбе своего рисунка: Фрейду так и не довелоось увидеть свой портрет. Цвейг лгал мне из самых лучших, благочестивых побуждений. Он считал, что портрет столь поразительным образом предвещал близкую смерть Фрейда, что так и не решился его показать, зная, что тот неизлечимо болен раком, и не желая причинять ему не нужных волнений...
ВСЕ, НЕТ БОЛЬШЕ КРУПНЫХ БАБОЧЕК!...
Шестидесятилетний литератор и его юная жена и бывшая секретарша Лотта, ради союза с которой Цвейг расторг предыдущий брак, неправдоподобно счастливый и продлившийся не одно десятилетие, совершили двойное самоубийство ,приняв большую дозу снотворного. Всё в этой истории необычно, особенно сочетание времени (февраль 1942) и места – маленькая вилла в Бразилии, в горном местечке Петрополис неподалёку от Рио-де-Жанейро (прямо-таки мечта Мюллера из «17 мгновений весны»!). Обыденностью и основательностью приготовлений уход из жизни напоминал отъезд за границу. На письменном столе лежала стопка прощальных писем, в том числе благодарность за гостеприимство губернатору Петрополиса и распоряжения относительно собаки. 
В предсмертном, прощальном письме он написал:
“Прежде чем по собственной и свободной воле уйти из жизни, я хотел бы выполнить свой последний долг и сердечно поблагодарить эту чудесную страну – Бразилию – за то, что она приняла меня так гостеприимно. С каждым днём я учился всё сильнее любить её. И нигде больше не стал бы строить свою жизнь заново, после того как погиб мир, говорящий на моём родном языке, и моя духовная родина – Европа – сама подвергла себя уничтожению. Но чтобы в шестидесятилетнем возрасте начать жизнь заново, нужны особые силы. А мои силы уже исчерпаны долгими годами бездомных скитаний. Поэтому я считаю за лучшее своевременно и достойно уйти из жизни, в которой высшим благом были для меня личная свобода и доставлявшая огромную радость умственная работа. Приветствую всех моих друзей! Желаю им увидеть утреннюю зарю после долгой ночи! Я, самый нетерпеливый, ухожу раньше их.”
(Перевод О. Бобровой)
P/S/ Секрет успеха Цвейга – в душевном здоровье его книг. Он много писал о болезненных явлениях психики, но мало кто из литераторов того тревожного времени сохранял такой заряд просветительского оптимизма, как Цвейг. Последние годы жизни Цвейга омрачились наступлением Гитлера. Не менее горько было наблюдать ослиную беспечность сограждан – даже в Австрии евреи не верили, что с ними может случиться беда. Словно заранее готовясь к смерти, Цвейг торопился написать "Вчерашний мир (Воспоминания европейца)" – реквием по цивилизации, которую так любил. Когда стало ясно, что Германия поглотит Австрию, Цвейг дрогнул. Старый европеец не выдержал второго за четверть века торжества мракобесия – и покинул родину. А четыре года спустя в далёкой Бразилии добровольно ушёл из жизни, завещав остальным "дождаться рассвета"...
Стефан Цвейг из "Письма незнакомки"
Вообще то я писала пост в один из моих блогов о Дали и Фрейде, а именно о пресловутом портрете - "улитке земной смерти" и самой встрече двух гениев в 1938 году. Но эта история очень тесно перекликается с трагичной историей любви Стефана Цвейга и Лотты, которые были дружны с Сальвадором Дали. Конечно же, я, как всегда, не могла пройти мимо...
Стефан Цвейг (Zweig) в истории с далинийским портретом Фрейда принимал самое непосредственное участие. Именно Цвейг, когда портрет был закончен, должен был показать произведение известному психоаналитику, играя роль посредника в отношениях Дали и Фрейда
Дали пишет в своем "Дневнике одного гения": "...Когда портрет был закончен, я попросил Стефана Цвейга, который был посредником в моих отношениях с Фрейдом, показать ему этот портрет, и принялся с тревогой и нетерпением ждать тех замечаний, которые он мог высказать по этому поводу. Я был в высшей степени польщен его восклицанием после нашей с ним встречи:
– Сроду не видывал столь совершенного прототипа испанца! Вот это фанатик!
Он сказал это Цвейгу после того, как долго и ужасно проницательно меня допрашивал. И все-таки ответ Фрейда мне удалось узнать лишь четыре месяца спустя, когда я, обедая однажды в обществе Галы, снова повстречался со Стефаном Цвейгом и его женой. Мне было так невтерпеж, что я, даже не дождавшись, пока принесут кофе, спросил, какое впечатление произвел на Фрейда мой портрет.
– Он ему очень понравился, – был ответ Цвейга. Я продолжал расспрашивать, не высказал ли Фрейд каких нибудь замечаний или хотя бы комментариев, ведь все это было бы для меня бесконечно ценно, но Стефан Цвейг, казалось, либо увиливал от ответа, либо был слишком поглощен совсем другими мыслями. Рассеянно заверив меня, что Фрейд высоко оценил «тонкость рисунка», он тотчас же вновь вернулся к своей навязчивой идее: ему очень хотелось, чтобы мы приехали к нему в Бразилию. Это, уверял он, было бы восхитительное путешествие, и оно внесло бы в нашу жизнь весьма плодотворное разнообразие. Эти планы, а также наваждение в связи с преследованием евреев в Германии составляли бессменный лейтмотив его монолога в продолжение всей нашей совместной трапезы. Слушая его, можно было подумать, что поездка в Бразилию была для меня и вправду единственным способом выжить на этом свете. Я, как мог, сопротивлялся – тропики всегда внушали мне отвращение. Художник, утверждал я, может существовать только в окружении серых оливковых рощ или благородных красных земель Сиены. Ужас, который я испытывал перед всякой экзотикой, растрогал Цвейга до слез. И тогда он начал обольщать меня огромными размерами бразильских бабочек, в ответ я лишь заскрежетал зубами – по мне, бабочки всегда и повсюду чересчур крупны. Цвейг сокрушался, он был просто в отчаянии. Казалось, он и вправду верил, будто только в Бразилии мы, Гала и я, способны обрести совершенное счастье.
Цвейги оставили нам тщательнейшим и подробнейшим образом записанный адрес. Он так до самого конца и не хотел смириться с моим строптивым упрямством. Было такое впечатление, что наш приезд в Бразилию был для этой четы вопросом жизни и смерти!
Два месяца спустя до нас дошла весть о двойном самоубийстве Цвейгов в Бразилии. Решение вместе покончить счеты с жизнью пришло к ним в момент полнейшего ясновидения, после того как они обменялись друг с другом письмами.
Слишком крупные бабочки?
И, только читая. заключение посмертно изданной книги Стефана Цвейга «Завтрашний мир», я понял наконец правду о судьбе своего рисунка: Фрейду так и не довелоось увидеть свой портрет. Цвейг лгал мне из самых лучших, благочестивых побуждений. Он считал, что портрет столь поразительным образом предвещал близкую смерть Фрейда, что так и не решился его показать, зная, что тот неизлечимо болен раком, и не желая причинять ему не нужных волнений...
ВСЕ, НЕТ БОЛЬШЕ КРУПНЫХ БАБОЧЕК!...
Шестидесятилетний литератор и его юная жена и бывшая секретарша Лотта, ради союза с которой Цвейг расторг предыдущий брак, неправдоподобно счастливый и продлившийся не одно десятилетие, совершили двойное самоубийство ,приняв большую дозу снотворного. Всё в этой истории необычно, особенно сочетание времени (февраль 1942) и места – маленькая вилла в Бразилии, в горном местечке Петрополис неподалёку от Рио-де-Жанейро (прямо-таки мечта Мюллера из «17 мгновений весны»!). Обыденностью и основательностью приготовлений уход из жизни напоминал отъезд за границу. На письменном столе лежала стопка прощальных писем, в том числе благодарность за гостеприимство губернатору Петрополиса и распоряжения относительно собаки.
В предсмертном, прощальном письме он написал:
“Прежде чем по собственной и свободной воле уйти из жизни, я хотел бы выполнить свой последний долг и сердечно поблагодарить эту чудесную страну – Бразилию – за то, что она приняла меня так гостеприимно. С каждым днём я учился всё сильнее любить её. И нигде больше не стал бы строить свою жизнь заново, после того как погиб мир, говорящий на моём родном языке, и моя духовная родина – Европа – сама подвергла себя уничтожению. Но чтобы в шестидесятилетнем возрасте начать жизнь заново, нужны особые силы. А мои силы уже исчерпаны долгими годами бездомных скитаний. Поэтому я считаю за лучшее своевременно и достойно уйти из жизни, в которой высшим благом были для меня личная свобода и доставлявшая огромную радость умственная работа. Приветствую всех моих друзей! Желаю им увидеть утреннюю зарю после долгой ночи! Я, самый нетерпеливый, ухожу раньше их.”
(Перевод О. Бобровой)
P/S/ Секрет успеха Цвейга – в душевном здоровье его книг. Он много писал о болезненных явлениях психики, но мало кто из литераторов того тревожного времени сохранял такой заряд просветительского оптимизма, как Цвейг. Последние годы жизни Цвейга омрачились наступлением Гитлера. Не менее горько было наблюдать ослиную беспечность сограждан – даже в Австрии евреи не верили, что с ними может случиться беда. Словно заранее готовясь к смерти, Цвейг торопился написать "Вчерашний мир (Воспоминания европейца)" – реквием по цивилизации, которую так любил. Когда стало ясно, что Германия поглотит Австрию, Цвейг дрогнул. Старый европеец не выдержал второго за четверть века торжества мракобесия – и покинул родину. А четыре года спустя в далёкой Бразилии добровольно ушёл из жизни, завещав остальным "дождаться рассвета"...
настроение: Задумчивое
слушаю: вагнера
Метки: Стефан Цвейг, Дали Сальвадор, Фрейд, Любовь, бабочки
В этой группе, возможно, есть записи, доступные только её участникам.
Чтобы их читать, Вам нужно вступить в группу
Чтобы их читать, Вам нужно вступить в группу
