Лучше чем сказал Р. Рождественский

Через века помните
О тех кто уже не придёт никогда помните
Помните сердцем своим
Это нужно не мёртвым
Это нужно живым.
не сказать.

Иван Рядченко

В день окончания войны

Ещё стояла тишь такая.
В тумане плакала трава.
Девятый день большого Мая
Уже вступал в свои права.

Армейский зуммер пискнул слабо,
И отлетел солдатский сон.
Связист из полкового штаба вскочил,
И бросил телефон.

И всё... Не ждали сигналистов.
Никто не подавал команд.
Был рокот радости неистов.
Плясать пустился лейтенант.

Над молчаливой мутной Тиссой
И стрекот выстрелов и гул.
К жаре привыкший повар лысый
Зачем - то ворот расстегнул.

Стреляли танки и пехота.
И раздирая криком рот,
Впервые за четыре года
Палил из вальтера начпрод.

Не рокотали стайки яков
Над запылавшею зарёй.
И кто - то пел, а кто - то плакал,
А кто - то спал в земле сырой.

Вдруг тишь нагрянула сквозная,
И в полновластной тишине
Спел соловей, ещё не зная,
Что он поёт не на войне...

Если память не изменяет, то это стихи Эдуарда Багрицкого.
Сохранил ещё с учебки. Такой взгляд на жизнь, как мне кажется, и помог победить в этой страшной войне.

Не говорим, не поднимаем глаз. В сырой земле выкапываем яму.
Мир груб и прост. Сердца сгорели. Остался пепел, да упрямо
Обветреные скулы сведены. Трёхсотпятидесятый день войны.
Ещё рассвет на листьях не дрожал. И для острастки били пулемёты.
Вот это место. Здесь он умирал. Товарищ мой, одной стрелковой роты.
Тут бесполезно было звать врачей. Не дотянул бы он и до рассвета.
Он не нуждался в помощи ничьей. Он умирал и, понимая это,
Смотрел на нас и молча ждал конца. И как-то улыбался неумело.
Загар сначала отошёл с лица. Потом оно темнея каменело.
И стой и жди. Застынь. Оцепеней. Запри все чувства сразу на защёлку.
Вот тут и появился соловей. И как-то упоительно защёлкал.
Потом сильней, входя в горячий пыл. Как будто сразу вырвавшись из плена.
Как-будто сразу обо всём забыл, Высвистывая тонкие колена.
Мир раскрывался, набухал росой. Как-будто бы ещё едва означась.
Здесь, рядом с нами возникал другой. В каком-то новом сочетаньи красок.
Как время по траншее тёк песок. К воде тянулись корни у обрыва.
И ландыш, приподнявшись на носок, Заглядывал в воронку от разрыва.
Ещё минута, задымит сирень, Клубами фиолетового взрыва.
Она пришла обескуражить день. Она везде. Она непроходима.
И мир уж яблонь осыпает цвет. Пропитан воздух ландышем и мятой.
А соловей свистит ему в ответ. Ещё второй, четвёртый, пятый.
То жизни был бурлящий водоём. И может на какой-то миг свирели.
Мы позабыли, вслушиваясь в трели, О друге умирающем своём.
Нелепа смерть, а в этот миг тем боле. Когда он руки разбросаву свои,
Сказал: Ребята напишите Вере - У нас сегодня пели соловьи.
И словно канул в омут тишины Трёхсотпятидесятый день войны.
Я бал с ним рядом. В одном окопе. Как он о Вере, о тебе мечтал.
И может быть в окопе, в трубку телефона. Я, улыбаясь собственной судьбе
Скажу ребятам, дайте знать Ирине. Вчера над нами пели соловьи.
Пусть будет так. Пускай просохнут слёзы. И не со мной, так с кем-нибудь вдвоём.
У той сожжённой небольшой берёзы Ты всмотришься в зелёный водоём.
Пусть даже так. Потом родятся дети. Для подвигов, для песен, для любви.
Пусть их разбудят рано на рассвете Томительные наши соловьи.