Где-то в Саянах, на высадке,
кончились мысли и продукты. Погода была нелётная, и вертолет ждать было
бессмысленно. Предупредив Базу внешнего мира по рации, решились выходить все
вместе своим ходом, так как ждать посторонней помощи было неоткуда. До
ближайшего населённого пункта километров так "несколько" и добраться
до него, по предварительным прикидкам, всё-таки еще возможно за светлое пока
время сутолок. Даже, казалось бы, оставалось время на непредвиденные обстоятельства,
всегда встречающиеся в этой холмистой и пересеченной местности, на перевалах, в
распадках, россыпях, реках и самое главное, в самых неожиданных местах, где и
не ждёшь подвоха от жизни.


 


Рано утром, когда густой
туман над болотом в раздумье и не знает, куда ему деться. То ли подняться туда,
где он уже бывал и распрощаться с этим богом забытым и проклятым местом. Или
еще раз устало в раздумье попробовать упасть, в надежде принести хоть маленькую
пользу невзрачной росянке, морошке, трилистнику и прочей повсеместно
встречающейся лабуде. Или просто повиснуть бесцельно в паутине капелькой росы,
запутаться, отдохнуть или может быть просто взять и художественно расслабиться
с мыслями продресью своей души, за той вон молодой пихтушкой, рядом с кустиками
пожухлой и уже забродившей голубики.


 


В конце концов, собравшись в
путь, свалили Мы в кучу все свое это таборное имущество, на импровизированный
настил Вашей взлетной площадки, среди этого безмолвия топких бескрайних болот. Весь
этот внутренний хлам, накопившейся за такие долгие – долгие годы Наших с Вами
скитаний. Выложили букву Т из белых берёзовых лоскутков, как-то нечаянно
разорванной простыни, тем самым, обозначив место, наиблагоприятнейшей посадки
вертолёта, в надежде на то, что этот разный хлам, найдя, заберут. Если
призадуматься, то очень даже полезный накопленный скарб для существования в
диких этих здешних условиях. Недалече, на прощание, воткнули корявый шест с
белым лоскутком флага капитуляции, чтобы вновь прибывшим показать, откуда здесь
дуют злые и холодные ветры.


 


Нет уже дамских сил, ждать,
замучил, этот словесно нескончаемы понос и вертолётная болезнь, и тот, кто хоть
раз с надеждой ждал, знает, как постоянно мерещится в ожидании, характерное хлопанье
и свист лопастей теряющего высоту и идущего на вынужденную посадку вертолёта,
просто всего лишь своей долгожданной винтокрылой машины. И уже становится
непонятно, чем это вызвано, то ли звоном комара или мошки – белоножки, слепней
или этого противного гнуса и мокреца, подло забившегося под капюшон моей
энцефалитки, мучающий и разрывающий Твои барабанные перепонки, а может так
характерно хлопает и звенит безмолвие, пустота окружающего, когда вынужден
находиться только наедине с сами собой – не знаю, но то, что это от
бездействия, неспособности выразить себя, это точно!


 


Окинув в последний раз
беглым взглядом такой сразу осиротевший бивак, не забыто ли какой особо дорогой
мелочи. Постарались собрать весь накопившийся мусор нашего пребывания здесь, сложили
всё это в костёр вместе с отработавшим свой срок комплектом питания нашей
рации, для связи с этим неприветливым внешним Миром. Подождали пока всё это,
прогорит, тщательно закопали оставшееся место костра, чтобы хоть что-то могло
вырасти на этом месте после Нас, и тронулись в нескончаемо неизвестный путь
будущего.


 


Как правило, впоследствии, с
болезненной настойчивостью, вспоминаешь только именно те покинутые табора, где
тебе особенно было трудно и плохо. Где было хорошо, редко приходят из памяти.
Может именно поэтому, Мы и не помним того, что предшествовало нашему появлению
здесь, в этом окружающем Нас жестоком и не справедливом Мире вынужденного
одиночества, ведь Мы с Вами не сможем быть ближе, чем наша кожа. Там!, откуда
мы изначально сюда пришли, должно было бы быть лучше по этому поводу, чем
здесь, и поэтому Мы, вероятно, ничего, и не помним из этого!?


 


К исходу дня, обессиленные,
когда начинают покидать надежды и им на смену приходят сомнения. Когда совсем
разуверишься в правильности выбранного тобой пути. Когда уже ничему не веришь,
даже стрелке своего старого компаса, которая обязана показывать две
противоположности, север – юг, добро и зло. Когда даже не пытаешься вспомнить и
понять, где, когда, в каком распадке или восхождении сбился с азимута, потерял
километры или в чём-то другом ошибся, именно в этот момент на очередном отроге
хребта Нас и застал невнятный лай Вашей собаки, предвестник близости жилья, верный
спутник любого человека. Как же Нас в первый момент обрадовал этот лай, чтобы
почувствовать это, надо просто побывать в нашей шкуре одиночества. Дальше Мы
конечно уже не обращали на него внимание. Нас интересовали только новые
символы, отблеск пустой бутылки, тропа, затески на деревьях, кострища, в общем,
разный сор, хлам, отметены и рубцы нечаянно или нарочно оставленные предыдущими
рыбаками, туристами или охотниками – натуралистами в этой дремучей и дикой
окружающей Нас Тайге жизни.


 


По тропе вскоре набрели на
староверческий посёлок с характерным бревенчатым частоколом вместо забора. Судя
по укреплениям, его жителям в прошлом, а, впрочем, и сейчас, было чего бояться.
Но не это потрясло больше всего, хотя и внесло определённую лепту в это уже
позднее с сединами время.


Собаки!!! Нет, не тооо, что
они молча, целой сворой набросились с остервенением на Нас. Это естественно и
приходилось от них отбиваться и, до этого, в деревне на плодоягодных садах или
пасеке, когда в неурочное время вдруг захотелось ягод, яблок или меда. Потом в
Казахстане или Узбекистане, где-нибудь вдали от своего стойбища. Только успевай
поворачиваться, пока одни лают, рычат, беснуются, отвлекая твое внимание,
другие подло стараются молчком схватить сзади, это всё понятно. Но здесь все
молчком!


 


Только раз потом была в
чем-то аналогичная ситуация, напомнившая этот случай, в горах Узбекистана,
когда проходили мимо вольного табуна на выпасе. Тогда, внимание привлек белый
вожак, возвышавшийся над всем остальным, словно из библейской сказки об
Апокалипсисе, правда, еще без седока. Странно и непонятно было его поведение.
Стоя к нам боком, дооолго, прииистально, не отрываясь, провожал он Нас своим
гордым и демоническим взглядом, пока Мы не дошли почти до середины его альпийского
луга. Затем началось: медленно, по-кошачьи, опустив голову к самой земле,
развернулся он в нашу сторону и пошел по-звериному крадучись. Стадо.., это
нельзя по другому назвать, подчиняясь какому-то безумному коллективному разуму,
повторило его маневр.


 


Подстёгиваемый каким-то
поистине животным инстинктом, подчиняясь какому-то животному чувству, даже не
успев понять что-либо и испугаться за себя и того кто со мною вместе был,
лихорадочно, в безумии, приказал всем бежать в укрытие, а Сам, немного помедлив,
ринулся наперерез, в надежде увлечь за собой это облако пыли... Это уже после,
в тени стволов Зеравшанской арчи, догнал Меня весь ужас пережитого. После,
местные аборигены поведали, что только вольные кони – птицы не признают
двуногих за равного себе.


 


Здесь же, в Староверческом
поселке, уже не замечая глаз, клыков и ещё чего-то, что находилось в их
черепной коробке, вышибленных под ударами приклада моей старенькой тулки, все
внимание было приковано только к тому месту, где должна, просто обязана, была
бы быть правая собачья лапа... Страшны были именно те собаки, которые уже не
могли больше подняться под ударами судьбы, но продолжавшие ползти, скалясь в
остервенении и их, никакими силами нельзя было ударами приклада отбросить в
сторону.


Как всё это закончилось уже
и не вспомнить. Только всю ту ночь неотступно сверлила мысль восклицательным
вопросом, даже во сне мучили эти кошмары, что это? почему? как объяснить
отсутствие правой лапы у всех здешних местных собак одновременно? Это же
интеллектуальный маразм, дикость, и варварство!?


 


Потом, на рассвете, утром, у
старого и дряхлого спившегося от всего этого Эвенка узнал. Что это сделали сами
же собой загнанные сюда фанатики-староверы, преследовавшие главным образом,
своими поступками поистине благую цель, любой ценой, в искреннем побуждении
принести только добро и пользу своим преданным собакам, приблудившейся скотине
и самое главное и себе в том числе! Но оказалось что все это напрасно и всем во
вред без исключения.


 


Понимаете, природа там,
очень суровая, зимы здесь холодные и злые, отчего шерсть на загривке у всех
здесь повсеместно, становится очень густая и ошейник не надеть, просто спадает
и все, слишком толстая получается шея, а головка кажется совершенно маленькой,
глупой и непослушной, по мнению старовера. Местность там вокруг дикая, зимой
здесь хищники так и рыщут, шныряя туда сюда. Молодая неопытная, но преданная
тебе собака, считает себя очень сильной и бесстрашной в своём, ей Богом отведенном
Мире, естественно без спросу уходит в эту окружающую нас Тайгу и часто не
возвращается. Чтоб продлить ей и себе срок жизни, считая, что для неё и себя
это самое главное, рубят им Всем Староверы с остервенением правую лапу у
запястья, в надежде облегчить ей и главное себе свою жизнь. Собака же,
осознавая свою психико–физиологическую ущиемлённость, теперь уже не уходит
далеко за частокол. Что еще для неё может случиться страшнее этого, в этой,
если это уже можно так назвать – собачей жизни.


 


В каждом дворе здесь
повсеместно, беспощадно рубили и беспрестанно рубят ещё глупым щенкам правую
лапу. Естественно, они ещё ничего не понимают и визжат пока только от боли, а
взрослые подсознательно понимают и уже звереют от этого. Не могут тут жить с
этими... и без них не могут, ведь все-таки как ни как Родина. Больше всего
ненавидят пришлых, интеллектуально не местных как Мы. И в фанатично бессильной
злобе возмещают на них, свою самим непонятную, и до конца неосознанную ненависть
в полную силу. Делают это молчком, чтобы особо не привлекать внимания
окружающих, только, сворой, как будто, волчьей стаей, но не стаей, а бандой,
которая сразу же рассыпается, как только их разгонят или они успеют сделать
своё чёрное дело и сразу же в свои убежища – норы. Никакой дружбы, даже между
собой, одни только плоские потребности и свой собственный нужник. Есть конечно
у некоторых староверов, ещё оставшиеся, охотничьи собаки, но их приходится держать
отдельно от безлапых, у них кровная вражда не на равных, а все на одного, ведь
он не такой как эти Все, с лапой, значит пришлый, не наш, чужой, ату его
сворой!


 


Порой если встречаю кого-то
с разорванной в бешенстве от оскала пастью, понимаю, что если и есть у него
правая лапа, то это лишь мнимая видимость, на самом же деле её просто,
почему-то нет. А помочь ничем не могу, Сам, когда-то дал у Себя отрубить по
глупости правую верную у души лапу.


Как однажды мне по большему
секрету сказала маленькая Девочка и Мальчик: Мы в ответе за всех тех, с кем Мы вынужденно
живем вместе, кто Нам предан или кого Судьбой вынуждены воспитывать и приручать
жить в Мире и согласии со всеми и с Собой в том числе, в первую очередь.


 








Исп. вечно ВРИО Нач. СДП Медведка http://vladimir-safronov.narod2.ru/