держание номера "Наше Наследие" № 98 2011


Эдуард Жданов, фото автора



Туркестанский Бенуа



Среди представителей не нуждающегося в особых рекомендациях многосторонне художественно одаренного рода Бенуа имя архитектора Алексея Леонтьевича, также носящего эту славную фамилию, на слуху менее всего. Объясняется это просто: значительную часть своей жизни, завершившейся в самом начале XX века, он пребывал и творил не в европейской России, а на колониальной окраине тогдашней Российской империи, Туркестанском крае, где и оставил довольно значительные следы своего творчества. Кроме того, в его биографии много «белых пятен».

Родился Алексей Леонтьевич Бенуа 21 июня 1838 года в семье чиновника Общества Царскосельской железной дороги. Его отец Леонтий Леонтьевич Бенуа был старшим братом известного русского архитектора Николая Леонтьевича Бенуа.

Основателем рода явился французский крестьянин Луи-Жюль Бенуа (1770–1822). Вскоре после переселения в Россию в 1794 году молодой Бенуа сумел занять должность придворного метрдотеля и в этой должности служил императору Павлу I, а позднее — вдовствующей императрице Марии Федоровне.

Алексей Леонтьевич учился в Императорской Академии художеств и 12 сентября 1865 года «…во внимание к хорошим познаниям его в архитектуре и строительном искусстве, доказанным классными программами и выдержанным экзаменом из наук», удостоен звания свободного художника «с правом производить строения и вступать в службу, какую пожелает».

В Ташкенте А.Л.Бенуа оказался в 1874 году. В феврале того же года на имя туркестанского генерал-губернатора поступила бумага, в которой говорилось: «Ректор Императорской Академии художеств, действительный статский советник Александр Иванович Резанов рекомендует с отличной стороны, как хорошего художника, знающего дело архитектора и честного человека Алексея Леонтьевича Бенуа». 20 июня 1874 года Бенуа был «определен на службу по военно-народному управлению в распоряжение Туркестанского Генерал-Губернатора», а 8 февраля 1875 года назначен «членом Сыр-Дарьинской строительно-дорожной комиссии», где сосредоточилось руководство по застройке Ташкента. Вскоре его командировали в распоряжение военного губернатора Семиреченской области в город Верный для производства строительных работ.

В 1875–1877 годах Алексей Бенуа был занят аранжировкой Казенного сада в Верном, районной планировкой образцовой деревни Казанско-Богородское на речке Узун-Агач, строительством здесь церкви, сельского училища, домов переселенцев (совместно с П.Зенковым). В Семиречье им впервые осуществлены противоселевые мероприятия, возведение дамб и укрепление берегов горных речек, зеленое и парковое строительство, проектирование и строительство мужской гимназии в Верном (совместно с военным инженером С.Янчевским и городским архитектором П.Гурде), часовни на братской могиле павших воинов в 1860 году в Узунагачском деле. Через два года в связи с образованием строительных отделений при областных управлениях, которые возглавляли военные инженеры, Бенуа получил должность младшего архитектора Сыр-Дарьинской области и возвратиля в Ташкент.

Обладая непростым характером и амбициозностью, А.Л.Бенуа в апреле 1879 года «по семейным обстоятельствам» был вынужден покинуть государственную службу1. Однако в конце 1882 года он снова получает назначение в Заравшанский округ «на должность исправляющего делами Младшего Архитектора». Он уезжает в Самарканд, где живет и трудится полных четыре года.

А.Л.Бенуа создавал сам и пересоставлял проекты по указаниям заказчиков, строил самые разнообразные объекты — от великолепных дворцов и особняков до крошечного помещения караулки шоссейных сторожей и номерных столбов при мостах на шоссейных дорогах. Но всему, что он проектировал и строил, архитектор придавал самый разнообразный стилистический облик.

В 1877 году совместно с военным инженером капитаном Белохой он занимался переустройством интерьера «Белого Дома» — резиденции туркестанских генерал-губернаторов. Здесь по его проекту был создан парадный Георгиевский зал. В 1883–1884 годах архитектор обогатил одноэтажный фасад этого здания прихотливым по рисунку резным деревянным декором в «русском стиле». В 1883 году принимал участие в строительстве здания Ташкентской мужской гимназии, осуществляемом по проекту военного инженера Янчевского; в 1881–1887 годах — в перестройке жилого дома полковника Тартаковского в учительскую семинарию. В 1898 году Е.П.Дубровин по проекту Бенуа пристроил с запада здания семинарии пятиглавую домовую церковь св. Александра Невского.

Из жилых зданий, спроектированных Бенуа, заслуживает внимания очень интересный проект особняка К.А.Беньковского, который предполагалось возвести в г. Аулиэ-Ата (1889) и «дом переводчика Канцелярии начальника Аму-Дарьинского отдела Князя Абдул-Гани Яушева» в Петро-Александровске (1896).

Когда в 1890 году праздновалось 25-летие присоединение Ташкента к России, в городском саду была организована юбилейная кустарно-промышленная выставка. Для нее по проекту Бенуа были сооружены входные ворота со стороны Константиновского сквера и несколько павильонов в соавторстве с инженером Дубровиным. В их декоративном убранстве были использованы мотивы московской архитектуры XVII века. Ворота имели трехчастное деление с выделением широкой центральной части. Основным материалом служил красный кирпич, на фоне которого выделялись светлые полуколонки, обрамление проемов, пояски. Перекрытия центральной части полотнища ворот и боковых калиток были деревянными, покрытыми прихотливой фигурной резьбой. Кованые фонари тонкого рисунка дополняли декоративный облик ворот, напоминавших иллюстрацию к сказке.

При рассмотрении архитектурных и прочих особенностей застройки Туркестанского края особо следует выделить церковное зодчество, которому уделялось серьезное внимание авторитетными строителями. Одним из них был гражданский инженер, действительный статский советник Вильгельм Соломонович Гейнцельман, долгое время (с 1887 по 1908 г.) занимавший должность чиновника особых поручений по строительной части при туркестанском генерал-губернаторе. Он проектировал храмы, многие их которых были построены на территории Южного Казахстана, а также вносил весьма существенные поправки в проекты других архитекторов. Важной фигурой на поприще проектирования и строительства храмов признается и А.Л.Бенуа, служивший в тот период в должности «областного архитектора Сыр-Дарьинской области», где принимал самое активное участие в проектировании и возведении культовых сооружений во многих селах. Церковь Рождества Богородицы в с. Вревское; храмы в селениях Тоболино, Обручевке, Первомаевке, Корниловке, Ванновке, Балыкчи, Высоком; Богородицко-Покровская церковь в Дорофеевке; храм в селении Белые Воды — вот неполный перечень этих работ. Во всех разработанных им проектах Бенуа демонстрирует в собственноручно выполненных чертежах высокое графическое мастерство. Обычно небольшие по формату проекты А.Л.Бенуа были красиво прорисованы и покрашены акварелью в чистых, ярких тонах в общей зелено-коричневой гамме и наглядно свидетельствовали о том, что их делал большой художник. Увы, многие чертежи А.Л.Бенуа, естественно, теряют свой первоначальный вид, ветшают. Для сохранения их необходимо было бы сделать цветные фотокопии, создать фотоальбомы.

В конце 70-х годов XIX века по инициативе проповедника К.Х.Фрюауфа в Ташкенте шел сбор средств на строительство молитвенного дома лютеран. Был объявлен конкурс на лучший проект, в котором по решению прихожан принял участие и А.Л.Бенуа, являвшийся католиком. В 1881 году он разработал первоначальный проект кирхи, который дорабатывался им вплоть до 1896 года.

В 1899 году строительство здания, в архитектуре которого были использованы мотивы прибалтийской готики, было завершено. Вход подчеркивается высокой колокольней со шпилем, за которым находится помещение молитвенного дома с высокими стрельчатыми окнами.

Талантливого архитектора не обошли также при проектировании и постройке дворца великого князя Николая Константиновича. Весь комплекс построек, в проектировании и строительстве которых участвовал и Бенуа, был воздвигнут в 1889–1890 годах под руководством В.С.Гейнцельмана. Дворец построен в романском стиле и имеет в плане силуэт двуглавого орла. Он утопал в зелени тенистого парка, который усиливал романтическую атмосферу дворца, придавая ему вид роскошного охотничьего загородного особняка. Скульптурные изображения собак и оленей, голов породистых коней дополняли эту картину. Сейчас в здании располагается Дом приемов Министерства иностранных дел Республики Узбекистан.

Наиболее крупным и очень заметным архитектурным произведением в творчестве А.Л.Бенуа стал дворец эмира Сейид-Абдул-ал-Ахад-Богодур-Хана, правившего Бухарским ханством с 1885 по 1910 год.

Проектирование и строительство этого великолепного здания осуществлялось с конца 1893 по 1898 год.

9 ноября 1893 года из Новой Бухары (нынешний Каган) инженер Гельман отправляет Алексею Леонтьевичу в Ташкент письмо:

«Многоуважаемый Алексей Леонтьевич! Эмир намерен строить новый дворец… Для составления проекта и сметы у меня нет времени, и по моему указанию желательно бы было пригласить Вас для этой работы… Одно из главных условий заключается в том, чтобы по возможности поспешить составлением проекта и сметы, дабы затем неотлагательно приступить и к устройству дворца. Разработку проекта будете делать в Бухаре при моем участии по личным указаниям Эмира… Если Вы не имеете чего-либо лучшего, то думаю, что упускать этот случай, который может Вас зарекомендовать в глазах Эмира, не следует, а так как это дело спешное, то жду ответа от Вас телеграммой и по возможности скорее…»

Уже 25 ноября Алексей Леонтьевич прибыл в Бухару. «16 декабря г. Бенуа представил эскиз дворца на одобрение Его Светлости; 27 декабря г. Бенуа передан был одобренный Его Светлостью эскиз…»

В плане дворец вытянут с юга на север и представляет собой большой прямоугольник со сторонами 65 на 34 метра с выступающими на восточном фасаде прямоугольными объемами.

Выполнен он в мавританском стиле с богатыми орнаментальными украшениями из алебастра. В орнаментике использованы местные мотивы, в том числе и включение арабской эпиграфики с отдельными кораническими изречениями. Живописность постройки усиливают многочисленные колонки и башенки.

К сожалению, несмотря на подготовленный специалистами проект реставрации, дворец, который являет собой шедевр архитектуры, ветшает и может навсегда утратить редкий по красоте и стилю декор, выполненный по эскизам А.Л.Бенуа. А ведь это жемчужина отечественной архитектуры.

Говоря о наследии А.Л.Бенуа, необходимо отметить спроектированное им здание железнодорожного вокзала в городе Красноводске. В «Путеводителе по Туркестану и железным дорогам Ташкентской и Средне-Азиатской» находим такие строки: «Станция Красноводск выделяется своим красивым вокзалом в мавританском стиле, живописно расположенном на высоком откосе, с террасой, лестницами и узорчатыми мостовыми».

В Красноводске Алексей Леонтьевич и умер в 1902 году.


http://www.nasledie-rus.ru/...


1 ЦГА Уз. Ф.И-17. Оп.I. Д.517 «Дело о неблагонадежности мл. архитектора Бенуа и увольнение его от службы»

По русским селениям Сыр-Дарьинской области
(Письма с дороги).
Чимкентский уезд
Author: Гейер И.И.
Publisher:Ташкент: Тип-литография бр.Каменских
Publication date: 1893

Русский Туркестан. История, люди, нравы.

По русским селениям Сыр–Дарьинской области (1)
Перепечатано из «Туркестанских ведомостей».

Предлагаемые вниманию публики письма обнимают период времени с декабря месяца 1891 года по октябрь 1893 г.

Письмо IX.

Свернув в конце главной улицы Чимкента вправо, выезжаем на бойкую проселочную дорогу, ведущую в сартовский кишлак Сайрам и, вместе с тем, в русское селение Егорьевское. Дорога тянется степью, и только у кишлака начинают попадаться пашни.
Сайрам древнее туземное поселение. Стоит оно на реке Сайрам–су и славится как бойкий торговый пункт Чимкентского уезда. Здесь ведется оживленная торговля скотом и продуктами скотоводства; тут же закупается лес и сбывается достаточное количество хлеба. В центре кишлака расположена почтенных размеров площадь, которая в базарные дни кишмя кишит народом. Трудно сказать, сколько насчитывается в Сайраме населения, но во всяком случае цифра эта весьма значительна, что, между прочим, свидетельствуется записями сайрамского фельдшера, вечно занятого приемом больных.
Весьма утешительным явлением служат эти наши амбулатории. Заброшенные вглубь туземного населения, со скромными средствами для борьбы с разнообразными бичами человеческой жизни, они на всех пунктах энергически пропагандируют русскую научную медицину и ведут трудную работу по искоренению предрассудков темной, невежественной массы, восстановляемой против русского фельдшера туземными табибами.
О деятельности этих почтенных тружеников (фельдшеров) можно составить себе понятие, только посещая медвежьи углы степного захолустья. Цифры их отчетов мало говорят читателю, который и подозревать не может, какого труда требовали они от заведывающего пунктом, собиравшего их по единицам в течение целых дней, почти без перерывов. В деревнях трудовое утро начинается очень рано, и амбулатории, подчиняясь законам деревенской жизни, открывают свои двери часов с 6–ти. До обеда, т. е. до 12 часов, идет официальный прием больных. В это время, сообразно со степенью популярности фельдшера, его осаждает более или менее значительная толпа туземцев. Многие из них являются с пузырьками — признак продолжительного посещения амбулатории. Другие пришли еще только в первый раз; в глазах их светится любопытство и сомнение. Вот уже несколько месяцев, как у одного из них стали появляться какие–то прыщи. Сайрамские табибы [туземные врачи] усердно присыпали их золою и мазали какой–то таинственной мазью, но прыщи, невзирая на все это, упорно держались на теле, а в некоторых местах слились в сплошную рану, день ото дня разъедаемую едкою щелочью золы. Больной давно хотел обратиться к русскому фельдшеру, но табиб всячески запутывал его, убеждая, между прочим, что болезнь пациента главным образом потому и затянулась, что в душу его запало сомнение в истинности мусульманской науки и он прислушивается к греховному нашептыванию «шайтана», смущающего больного обратиться к русскому фельдшеру, лечащему Бог знает какими средствами. Но, очевидно, чаша терпения переполнилась, и больной, невзирая на дальнейшие увещания в том же роде, явился в амбулаторию. Однако здесь, в ожидании приема, в душе его продолжается борьба, — а вдруг табиб прав и действительно не кто иной, как «шайтан» привел его к фельдшеру. Но фантазия его не успевает нарисовать всех ужасов последствий легкомысленного неповиновения табибу, как рана его промыта, обсыпана йодоформом и забинтована гигроскопической ватой. После жгучей боли, частью от едкой золы, а частью просто от грязи, рана вдруг затихла; больной в смущении и не знает, как объяснить полученное облегчение — превосходством ли русского фельдшера над табибом или просто дьявольским навождением. Однако беседа с завсегдатаями амбулатории постепенно рассеивает его сомнения, и он покидает фельдшера с глубоким убеждением если не в превосходстве науки «уруса», то, во всяком случае, в клевете табиба.
К 12–ти часам прием несколько ослабевает, и когда двор амбулатории опустеет, в воротах ее вдруг промелькнет фигура в длинном сером халате на голове и с волосяною сеткою на физиономии. То явилась сартянка. У нее на руках ребенок, и собственно для этого последнего она нарушила этикет и заветы старины: дитя что–то стало жаловаться на животик; кроме того, кашляет, и как будто бы у него болят глаза. Фельдшер осматривает малютку и вскоре убеждается, что глаза его совершенно здоровы, ни один удар по плессиметру не обнаруживает болезни легких, а что касается живота, то ни одно из показаний матери не соответствует симптомам страдания органов пищеварения. Фельдшер вопросительно посматривает на свою пациентку, и если за ним уже есть доля опытности, то он вскоре соображает, что дело не в ребенке, а в самой матери, и все кончается к общему благополучию. Больная осматривается, выспрашивается, получает лекарства и уходит, убежденная фельдшером, что он никому не скажет об ее посещении и лечении, а на смену ей является другая сартянка с теми же предосторожностями. После этого фельдшер идет по домам для обхода больных, а вернувшись в амбулаторию, нередко застает в ней новых пациентов, — и так это продолжается до самого вечера. В базарные дни работы еще больше. Разумеется, не все фельдшера одинаковы. Менее внимательные и усердные при исполнении своих обязанностей имеют больше свободного времени и пользуются меньшим успехом в своем околотке. Но сайрамский фельдшер недаром любим туземцами: дела у него всегда много, а зато и знают его далеко за пределами кишлака.
В Сайраме, как и в других пунктах старой мусульманской оседлости, имеется местная святыня, в виде могилы, и при ней мечеть в честь умершего когда–то праведника. И здесь она также постепенно разрушается на глазах равнодушного к своим памятникам туземца, как и в прочих местах всего Туркестанского края. Когда посмотришь на подобный индифферентизм мусульманина к его религиозным памятникам и проведешь параллель с педантично точным исполнением пятидневных намазов, то невольно рождается вопрос, действительно ли так велик и глубок фанатизм нашего туземца, каким мы привыкли его считать, и не есть ли это медленное, при общем равнодушии, разрушение святой старины явное свидетельство упадка местного мусульманства, перешедшего в ту стадию своего развития, когда исповедывающие его считают вполне достаточным для совести исполнение одной лишь обрядовой стороны религии. Нет, кажется, ни одного народа, который не обставлял бы предмет или идею своего культа наивозможным благолепием и не призывал бы своего национального искусства прежде всего на служение исповедуемой религии. Судя по тем величественным памятникам, которые сохранились, например, в Самарканде, видно, что и здесь пережита была эпоха высшего подъема религиозной идеи, которая, собственно, и в лучшую пору ее поддерживалась деспотизмом главы народа, а затем, когда тот же народ был предоставлен своей собственной воле, религиозное рвенье его потухло настолько, что он даже не считает святотатством торговать обломками святыни [как это практикуется в Самарканде], нисколько не помышляя о необходимости ее поддержки, и допуская в то же время сохранять эти остатки прошлого величия, которые должны бы быть ему дороги, — народу чужой веры и национальности. Хранители старины и чистоты мусульманства — мутавалии и муллы, казалось бы, должны ревностно оберегать эти памятники, если не силою проповеди, то доходами завещанных зиждителями вакуфов, а между тем много потребовалось усилий, чтобы наложить руку хоть на часть этих доходов, обратив их на ремонт самаркандских мечетей в интересах сохранения последних.
Но насколько индифферентен туземец к сохранению религиозных памятников, требующему от него материальных затрат, настолько свято и ненарушимо хранит он предметы поклоненья, созданные природой. Почти при каждой мечети, а то и просто в степи, имеется много священных деревьев, ветки которых перевязаны тряпочками всевозможных цветов, оставленными в виде жертвы молящимися правоверными. В этом обычае нельзя не видеть остатка того языческого культа, когда предметом поклонения была природа, и по силе устойчивости обычая нельзя не заключить о слабом знакомстве серой толпы туземцев с основными положениями мусульманства, не допускающего никаких вещественных олицетворений Высшего Существа. Взирая на эти священные рощи, невольно переносишься мыслью в ту библейскую эпоху, когда колено Левитово энергично боролось с идолопоклонством и немилосердно уничтожало священные леса Ваала.
На границе полевых наделов егорьевцев имеется два таких дерева, и насколько они священны для туземцев, настолько памятны для егорьевцев: под тенистыми их шапками разрешились дракою натянутые отношения двух национальностей из–за границы земельных владений, причем в драке этой один из борцов был ушиблен насмерть. Последнее обстоятельство так поразило ссорившихся, что с этого момента, без всякого посторонняя влияния, вражда прекратилась сама собою и неприязнь сменилась дружбою.
Селение Егорьевское состоит из 100 дворов. При водворении здесь крестьяне получили на все селение казенного пособия 2432 р. Пользуясь на месте собранными статистическими данными, интересно будет проследить, как сумели крестьяне воспользоваться казенною помощью и насколько пошла она им впрок.
В настоящее время, т. е. через год после водворения, крестьяне выстроили 93 избы. Стоимость каждой из них, при самой скромной оценке, которую в данном случае с умыслом допускаю, нельзя считать ниже 50 рублей. На все село имеется 69 лошадей, 102 вола, 60 коров, 6 верблюдов и 61 голова молодого рогатого скота. Руководствуясь справочными ценами Чимкентского уезда, стоимость каждого рода животных выразится формулами:
Стоимость лошадей = 69X35=1725 р.
-- волов = 102X20=2040 --
-- коров = 60X15= 900 --
-- верблюдов = 6X40= 240 --
-- мол. рог. скота = 61X 5= 305 --
----------------
Итого 5210 р.
Прибавив к этому числу стоимость изб (4650 р.), получим общую сумму реализации крестьянского имущества, которая выразится числом 9860 рублей. Вычитая отсюда казенное пособие, получаем разницу в 7428 р. Это — избыток, внесенный в хозяйство селения личным трудом тех самых переселенцев, которых зоилы обвиняют в лености и распущенности. Если принять во внимание, что в общем каждый двор получил казенного пособия всего лишь по 24 р. 32 к. и что все егорьевцы явились к нам в самом печальном виде, — невольно задумаешься над предприимчивостью крестьянина, сумевшего на эту мизерную сумму прокормить себя и так поместить свой капитал, что уже через год с небольшим он дал доход, превысивший оборотный капитал более чем втрое.
Нет сомнения, что вывод этот не дает никаких оснований для расчетов на будущее. Такой доход можно получить только при неимоверном труде, вызванном необходимостью устроить себя на новом месте. От такой чрезмерной затраты физической силы, в видах простого самосохранения, крестьянин должен отказаться в будущем, но приведенные числа важны в том отношении, что они, так сказать, суммируют ту крестьянскую энергию, которая плывет к нам в виде переселенцев и которая становится основой нашей национальной силы и крепости во вновь завоеванном крае.
Подробные расчеты со столь же благоприятными результатами можно было бы привести по каждому вновь устроенному селению, но, придав своим очеркам полубеллетристический характер, я не решаюсь злоупотреблять вниманием читателя и, насколько это окажется возможным, постараюсь воздерживаться от статистики, отсылая желающих поближе познакомиться с тем, что говорят цифры, к III–му тому «Трудов Сырдарьинского статистического комитета» и к моей статье «Голод и колонизация».
Выведенная выше сумма крестьянского труда в селении Егорьевском полна интереса и заслуживает того, чтобы разобрать, из каких элементов она составилась. Анализируя природу ее слагаемых, становится ясным прежде всего, что главным условием образования их является многочисленность членов крестьянской семьи, дозволяющая главе ее действовать так же, как современному фабриканту–капиталисту, т. е. вводить в процесс накопления богатства принцип разделения труда. Получив надел и присмотревшись к окружающим условиям, глава семьи соображает, как он должен разделить имеющийся в его распоряжение запас рабочей силы, чтобы, во–первых, прежде всего сделать посев хлеба, во–вторых, выстроить избу и, в–третьих, обзавестись скотом. Для небольшого на первое время посева вполне достаточно его собственной рабочей силы. Возведение избы требует уже помощи физической для подготовки строительного материала — кирпичей, и денежной для покупки леса и домашней утвари. Но, кроме этого, необходимы еще средства для прокормления семьи до следующего урожая и специальное лицо, которое бы заведывало продовольствием работающих. Сообразно с перечисленными условиями, глава семьи и распределяет все имеющиеся у него средства. Самое трудное — добыть деньги. И вот семья выделяет из своего состава часть работников и отправляет их в города. При этом выделении имеется в виду главным образом избавить семью от менее полезных членов, а потому прежде всего продается труд подростков–девочек и мальчиков. На первых всегда стоит значительный спрос у горожан, нуждающихся в няньках. Если в семье имеется, кроме главы, несколько женатых членов, то вслед за подростками в город отправляются, в качестве взрослых работников, мужья, а дома с отцом остается жена его и невестки. Первая ведет продовольственную часть хозяйства, а отец и невестки сеют хлеб и строют избу. Продавать труд невесток для семьи невыгодно и неудобно. Имея в большинстве случаев грудных детей, они с трудом отыскивают места, при этом цена на их труд понижается. Дома же присутствие их незаменимо. Изготовление сырцового кирпича, при удобствах ирригации, разводящей по всем усадьбам любое количество воды, настолько просто и легко, что с этим трудом свободно справляются женщины. Распределив подобным образом запас рабочей силы семьи, глава ее приступает к посеву, а затем и к постройке избы. Часть казенного пособия идет на покупку хлеба для еды, а на другую часть приобретаются лошади или пара волов, причем в большинстве случаев крестьянин сходится с киргизом и покупает скот на условии срочных уплат.
С момента появления в городе переселенца, продающего свой труд, начинается та рознь и неудовольствие, которые ложатся в основу страстных обличений переселенца во всевозможных отрицательных качествах, которые не скупится ему приписывать городской работодатель. По близорукости своей, он не видит, что крестьянин принес на рынок свою мускульную силу не как рабочий профессионалист, а с исключительною целью заработать как можно скорее и как можно больше тех самых денег, которых ждет от него семья для устройства хозяйства. Он нисколько не заинтересован в создании для себя репутации преданного хозяину работника, а тем более ему не приходит в голову заботиться об установлении благоприятного общественного мнения о переселенцах. Сегодня его наняли за 8 рублей в месяц и он работает скорее и лучше туземца, но лишь до тех пор, пока не услышит о месте с более высоким гонораром. Тогда он оставляет первого хозяина и переходит ко второму, а как только ему из дому напишут, что изба уже готова и надо приступать к обработке поля под озимь, — никакая сила не удержит его в городе, и он спешит к земле, его единственной прочной привязанности, с которой у него установилась связь не внешняя, денежная, а внутренняя, духовная, как у профессора с наукой, у адвоката с судом, у художника с кистью, у музыканта с инструментом. Частая перемена мест и постоянное, настойчивое стремление переселенца, увлекаемого «властью земли», в деревню, понятно, раздражают работодателя, который, глядя на вещи с эгоистической точки зрения интересов хозяина, игнорирует интересы рабочего и считает себя обиженным, а нанимающегося переселенца распущенным лентяем. А между тем оба они правы, по пословице: «рыба ищет где глубже, а человек где лучше». Во все время пребывания членов переселенческих семейств в г. Ташкенте ими поддерживаются оживленные сношения с домашними, оставшимися в поселках, и Чимкентская почтово–телеграфная контора бывает в это время обременена мелкою денежной корреспонденцией на имя крестьян окрестных селений от их родственников, зарабатывающих деньги в Ташкенте.
Оставшийся в усадьбе глава семьи и сам не упускает случая заработать копейку. Средством к этому ему служит извозный промысел. В промежутках свободного времени, при кладке избы или при полевых работах, он сейчас же едет в место вечно дешевого хлеба, г. Аулие–Ата, покупает там муку и везет ее в Чимкент, где и продает с выгодою, остающеюся ему в виде вознаграждения за провоз. Обыкновенно в подобных случаях крестьянин продает только то количество муки, которое возвращает ему затраченный капитал; остальную же часть — свой чистый барыш — он везет в селение для продовольствия собственной семьи. В текущем году, кроме подобных средств заработка, явился в виде хорошего подспорья заработок от казенного подряда на перевозку телеграфных столбов из Сайрама по станциям почтового тракта в пределах Чимкентского уезда.
Вот в коротких словах тот сложный механизм экономической жизни новосела, который разрешает ему трудную задачу, как встать на собственные ноги в чужом краю на грошовое в сущности казенное пособие.
Таким образом, сумма накопления богатства егорьевских крестьян образуется из трех слагаемых: 1) личный труд на усадьбе и наделе, 2) продажа избытка труда на ташкентском рабочем рынке [говорю «ташкентском», потому что он главный, но в Чимкенте также имеется спрос на крестьянский труд, хотя и в слабой степени] и 3) доход от местных промыслов. Нелишне будет оговориться, что это — общая только схема устройства хозяйства новосела, а каждая семья на разные лады варьирует мелкие детали выполнения подобного плана. Так, например, в селении Егорьевском есть несколько мордовских семейств, занимающихся вязанием из козьего пуха так называемых оренбургских платков. Этот кустарный промысел дает новую доходную статью. Платки сбываются в Ташкенте по цене от 4 до 18 рублей за штуку. Кроме платков, здесь занимаются еще вязаньем бумажных скатертей. Пока платковый промысел развивается туго и, главным образом, вследствие необходимости, за неимением собственных коз, покупать пух у киргиза, который, не позволяя вычесывать своих коз, как то обыкновенно принято, продает крестьянам козью шерсть, из которой те уже выбирают пух. Такой способ получения сырья, кроме кропотливости, дает материал низкого качества, и местные мастерицы с нетерпением ждут того времени, когда будут иметь собственных животных, — и время это не за горами.
Угодья егорьевцев так хороши, что скотоводство, без сомнения, разовьется здесь очень быстро. Селение расположено в предгорьях Алатау, и горная растительность в избытке обеспечивает потребность в корме для скота. Можно ожидать со временем развития здесь сыроварения. По крайней мере этого настойчиво желаешь, когда пьешь особенно вкусное молоко егорьевских коров, отдающее специфическим приятным запахом горных трав, о которых так восторженно отзываются путешественники по Швейцарии.
Кроме платочниц, в Егорьевском имеется несколько портных и сапожников, которые в зимнее время ходят по селам и работают по найму. Средний заработок в течение трех зимних месяцев колеблется между 25 и 30 рублями. Работают поштучно; за шитье пары сапог берут 45—50 коп., шубы от 1 р. до 1 р. 20 коп., при хозяйских харчах. Каждый из них мечтает со временем заняться изготовлением платья и обуви дома и потом уже вывозить товар на базар, но вряд ли возможно будет осуществить вскоре подобные надежды, так как, во–первых, современный сапожник или портной не имеет средств для ведения дела за свой счет, а во–вторых, в области нет еще сельских ярмарок, а значит, и тех скупщиков, которые в России поддерживают подобных кустарей.
Как известно, в отношении устройства сельскохозяйственного быта наших туркестанских переселенцев проявляется много энергии и заботливости, и в настоящее время, когда земледельческая промышленность крестьян приняла более или менее правильное течение, настала пора, по крайней мере в старых селениях, обратить внимание на развитие кустарной промышленности. В этой области народного труда открывается широкое поле деятельности для будущего инициатора: нива уготована, ждет сеятеля и обещает богатую жатву.
Верстах в 15 вьючного пути через горы от селения Егорьевского лежит другое пригородное селение Чимкентского уезда, Дорофеевка, отстоящее от уездного города также в 30 верстах и связанное с ним проселочною дорогою. Оба эти селения основаны одновременно, только в состав 106 дворов Дорофеевки вошло больше перекатной голи, и потому оно менее устроено и крестьяне еще нуждались в казенной помощи зимою текущего года. В настоящее время [май месяц 1893 г.] численность рогатого скота дорофеевцев определяется цифрами: 168 волов, 66 коров, 53 штуки мелкого скота; кроме того, имеется 41 лошадь и 70 овец, из которых 20 русской породы. Предпочтение волов лошадям объясняется преобладанием в селении малороссов: на 106 семейств их приходится 72, т. е. 67%.
Дорофеевцы для поездок в Ташкент проложили прямую дорогу через горы, выезжая на почтовый тракт близь станции Бекляр–бек. Весь этот путь равняется 85 верстам.
Для всех новоселов, на первое время особенно, тяжелою общественною обязанностью является служба старостою или сотским. Помимо того, что эти должностные лица обязаны безотлучно находиться в деревне, а значит, и лишиться возможности заработка на стороне, разношерстый «мир» доезжает их разными неурядицами и делает службу весьма тяжелою в отношении душевного спокойствия. Чтобы равномернее разделить подобную тяготу, дорофеевцы избрали только старосту; обязанности же сотского понедельно несут все домохозяева поочередно, и это, кажется, единственное на Руси селение, практикующее подобный способ отправления общественной службы.
Параллельно селению тянется стеною Алатавский хребет. Вычурные вырезы его вершин красиво оттеняются голубым небом. К вечеру на «грудь великанов» сползаются облачка, и тогда золотые лучи заката придают виду картинный характер.
В горных ущельях водятся дикие свиньи и дикобразы, и дорофеевцы в течение всей зимы не дают отдыха казенным винтовкам.

Барлык жерлестерiмдi Улыстын Улы кунi Наурыз мерекесiмен куттыктаймын!
Келе жаткан Жана жыл, шынайы рухани тазарудын басталу жылы болсын!
Поздравляю всех земляков с праздником Наурыз!Пусть Новый год будет началом духовного очищения!

Эпоха возрожденияИсследованияАнна Шелепова
В Южно-Казахстанской области сохранились уникальные старинные православные храмы. В силу того, что кирпич для этих построек делался по определенной технологии, сами здания храмов с годами становятся только крепче. А вот в силу причин политических многие из них были закрыты. 
Один их таких храмов, возрожденный в 90-е годы прошлого века, - храм великомученика Георгия Победоносца расположен в селе Георгиевка под Шымкентом рядом с животворным источником. Точная история возникновения храма неизвестна. Мы попытаемся найти концы, чтобы пролить свет на историю возникновения и становления в Южном Казахстане этой истинной православной святыни. 
Пока же местный батюшка отец Филипп рассказывает то, что сам сумел выведать у прихожан-старожилов
Под Шымкентом осталось три одинаковых храма. Мы увидели два - один в селе Каскасу, второй в Георгиевке (ныне село Кок-саек). Первый оказался закрыт и заколочен досками еще со времен революции. Однако интересный нюанс: церковь заброшена, но не оставлена. Внутри живут голуби... 
Третий храм, как рассказывает отец Филипп, находится в селе Первомаевка. Все храмы строились примерно в одно время, а приблизительно во время революции были закрыты. 
- Храм в Георгиевке закрыли сразу после революции, - делится отец Филипп. - Решили рушить. Сам храм был сделан по стандартам строительства храмов того времени. Рабочие, которые строили храм, прежде постились 40 дней, затем исповедовались, одевали белые рубашки и шли на строительство. 
Старожилы этих мест рассказывали, что с каждого двора брался оброк по 20 яиц и два литра кислого молока. На каждый кирпич шло два куриных желтка. Кислое молоко мешалось с гашеной известью, получался скрепляющий раствор, благодаря чему с годами стены становились только крепче. Именно поэтому храм выстоял все испытания - здание взрывали, пытались с помощью первых гусеничных тракторов вырвать стены, но когда ничего не вышло, стали сваливать туда зерно на хранение.
- После зернохранилища здание долго пустовало, - продолжает отец Филипп.- Потом открылось училище. Дети кидались напильниками в расписные потолки, и это поощрялось. Один из напильников застрял в потолке под главным куполом храма, что, в принципе, казалось странным, поскольку напильник был довольно тяжелым. А на следующий день, когда дети пришли учиться, напильник оторвался и воткнулся в шею именно тому мальчику, который кинул напильник во фреску. После этого училище закрыли. Позже сделали музей. В последние годы была библиотека...
В 90-е годы храм удалось возродить. Старожилы этих мест помнили, что возле церкви был источник с живой водой, но точное место никто показать не смог. Служители храма стали искать источник. Набрали воды из нескольких родников неподалеку от храма и решили оставить на неделю. В одном из сосудов вода осталась свежей. Так и определился животворный источник.
 Вскоре сила источника подтвердилась. История хоть и напоминает легенду, но произошла относительно недавно. А именно - в те же годы в храм приехала гречанка. У женщины отказали ноги. Она рассказала историю о том, что встретила в Иерусалиме старца, который сказал ей ехать в Казахстан, найти этот храм и вылечиться в животворном источнике. Кем был старец, женщине так и не удалось узнать. Однако она его послушала и оказалась в Георгиевке. 
- На второй день после купания женщина пришла на источник уже сама, в ходунках, - говорит отец Филипп. - Она лечилась в источнике. А когда пришло время уезжать, взяла воды и с собой. Буквально несколько лет назад в храм приехал еще один грек, передавал от нее привет и благодарность, рассказал, что у женщины наладилась жизнь, она работает мастером на швейной фабрике... 
 Место быстро прославилось, и теперь к отцу Филиппу приезжают не только христиане, но и мусульмане в надежде на исцеление - кто-то лечит бесплодие, кто-то приезжает креститься или крестить детей, кто-то лечит кожные заболевания... 
При этом в самой Георгиевке христиан почти не осталось. Христиан в селе - 1200 человек, из которых 10 человек - постоянная община. Храм живет за счет приезжих прихожан - из Шымкента, Жамбыла, Алматы, Астаны. Приезжают из России, Германии, Греции...
Отец Филипп всех встречает и никому не отказывает в просьбах окунуться в животворный источник. Однако беспокоит его то, что никак не удается найти архивные документы, чтобы доподлинно восстановить его историю. 
На момент постройки (приблизительно - 1880 год) православие в этих краях подчинялось Туркестанскому округу Ташкентской и Среднеазиатской епархии. В советское время, когда органы НКВД уделяли религии особое внимание, по словам отца Филиппа, архивные документы были изъяты. Что с бумагами стало в дальнейшем, пока неизвестно. Отец Филипп пробовал обращаться в ташкентские органы, но пока безрезультатно. 
Будем искать. Пока же мы обратились в ДКНБ Алматы и в МИД с просьбой помочь проследить историю документов. Мы также обращаемся ко всем гражданам, кому хоть что-то известно о храме великомученика Георгия Победоносца, с просьбой поделиться информацией и вместе исправить этот пробел в нашем недалеком прошлом. 
Алматы - Шымкент - Кок-саек

как вы считаете,есть ли разница между тем, где воспитывался ребёнок-в селе или в городе.в чём она состоит.И как по-вашему это отражается на характере ребёнка в будущем.