Откройте свой Мир!

Азы и приазовья...

Сокращая размерность...

По далекой тропе акына...

До первого весеннего цветка...

Молчишь донельзя...

Песня длинная шерстяная...

Неделя в "Словесности"

Неделя в "Словесности"

Неделя в "Словесности":

Скрипит строка суставами...

Приветствие красной бумажной рыбке...

Хорошо на открытом балконе...

Параллелограммы бледного света...

Летит какой-то человек...

Человек говорит: человек...

Тот, Кто Всё Это Выдумал...

Вот идёт дровосек...

Ты хочешь вырубить Бога...

Знай, он тысячеглаз...

Сядь на подоконник и смотри...

Ну почему же сиреневый...

И тишине в ладонях хорошо...

А только музыкой...

Природа тыкв...

По неверной ссылке...

Сбой по развёртке...

Поле идеальных идиом...

Те, кто летает...

 
Неделя в "Словесности":





Рассказ Семёна Каминского "Гудбай, Руби Тьюздэй!".

"...В Питере, куда она прилетела с подружкой и сокурсницей Фиби, действительно была перестройка: суматоха на одежных рынках, всеобщая, уже не скрываемая тяга к иностранцам, во сто крат усиленная пустотой магазинов, осенней грязью на улицах и беспощадными разборками малюсеньких злобных "предпринимателей". Вовсю гремел рок, почему-то называемый "русским", очнулось от дурмана телевидение, кипели фестивали, выставки, "инсталляции" и "тусовки".
О скуке не могло быть и речи."

Рассказы Алексея Смирнова.

"В сердце же что-то росло, и когда Герман снял рубашку, он различил Ингерманландию. Она сформировалась под левой ключицей, отчетливо отделенная от прочей России. Ее очертания полностью совпадали с границами Ленинградской области..." ("Луна Ингерманландия")

Эссе Никиты Янева "Пластилиново".

"Я понял Веру Верную, она просто тащится всё время, как маньяк, что всё живое, после того как всё подожгла, а потом потушила. А все автономны как даосы, в последний момент узнают перед вылетом на Альфа Центавров, что всё наоборот, наши - ненаши, чмо - Бог, несчастье - счастье, но сделать уже ничего не смогут. "Поздно, поезд ушёл, ребята", смеётся главный даос, великое ничто, путь. А Вера Верная обдурила даосов, растянула последний момент на 30 лет. Даосы дошли до линии, а дальше не пошли, дальше не их территория сбора бутылок. Там всё время вина, там всё живое, с лицами, там все всё знают, только придуриваются нерусскими..."

Пьеса Эдны Мазия "Игры на заднем дворе" в переводе Марьяна Беленького.

От переводчика:
"14-летняя девочка выпендривается перед 16-летними мальчиками. Хочет выглядеть взрослой. Ребята ей подыгрывают. Кончается дело групповым сексом. Она сама спровоцировала? Докажите. Ее родители адвокатов наймут. И получится, что развратили бедную девочку. Прокуратура инкриминирует групповое изнасилование. Жизнь ребят сломана. Вместо учебы в университете им придется отправляться в тюрьму.
"Ты заигралась. А ребята из-за тебя должны много лет в тюрьме отсидеть"
Вы уверены, что с вашим ребенком такого не случится?
Пьеса для подростков, юношей, девушек, их родителей, дедушек и бабушек и других родственников."

Статья Ольги Кравцовой "Евгений Евтушенко: "Социальный тип" советского человека. Модель "человек/социум".

"Социально-политическая картина мира в лирической социоантропологии Евгения Евтушенко является в основном выразителем трагичной разобщенности, духа "небратства" и отчужденности. Эстетическим воплощением настроения и размышлений Евтушенко в этот период становятся: социально-психологическая модель человек-социум, противостояние человек/государство, монологи поэта, содержащие в себе элемент театрализации, персонажи-маски и мозаичность письма. Перед человеком в лирической картине мира Евтушенко возникает дилемма "выбор и альтернативная реальность"."

Без излишней образности...

ОГНИ ПРИТОНА (автор рассказа: Виктор Мельников)

(Фотоиллюстрация к рассказу: Андрей Пашис, "Огни притона".)


1


- Эдик!

Тишина.

Она оставила кастрюли на кухонном столе, вошла в комнату, повторила:

- Эдик, не слышишь, что ли? Мне тебя, Эдик, нужно вот на что: что мы
ужинать с тобой будем? – Жанна, тридцатипятилетняя женщина, сохранившая
фигуру двадцатилетней девушки, потому что бог не дал детей (а может
быть, не в боге дело было), но уже уставшая от жизни – лицо и шея
выдавали возраст, - обратилась к мужу. – Давай, иди за хлебом, не
ленись, я картошки пожарю. – И достала из валявшейся на журнальном
столике дамской сумочки кошелёк, выудила  последнюю крупную купюру,
мелочи не хватало на хлеб. – Сдачи, чтоб вернул, - уточнила она. – А то
не дотянем – когда аванс дадут?

- Дней через десять, - Эдик потянулся в кресле, выключил телевизор,
показывали новости, сладко зевнул (так зевают все, даже те, кто ложится
спать, зная, что завтра утром его расстреляют) и добавил: - Кому на Руси
жить хорошо – те уже в Лондоне, остальные пока в Кремле, - этими
словами он хотел показать невидимому слушателю, не супруге – к подобным
вещам она относилась безразлично, что есть другой мир, невидимый, но
более важный, он – добро неоспоримое, и в нём существуют, не живут, его
жена, друзья и знакомые.

Пространственные речи своего мужа Жанна часто не понимала – зачем
усложнять себе жизнь, если и так не всё просто. Суббота всегда была для
неё самым утомительным днём. Эдик обычно бездельничал, уткнувшись в
экран телевизора, а ей приходилось стирать, делать уборку, готовить.
Среди всех этих дел она стремилась найти часок-другой, чтобы
передохнуть, потому что вечером мужу захочется её оседлать. Именно
оседлать! Действительно, уставшая и не отдохнувшая, Жанна часто
чувствовала себя в постели ездовой лошадью – какое там удовольствие от
секса, или любви. И то, и другое понятие уже через год после замужества
слились для неё воедино. В супружеской постели, а это алтарь
супружества, кто-то один должен приносить себя в жертву, но жертвой
всегда становилась Жанна. Так ей казалось.

- Ворона ты разнокрылая – вот кто ты, Эдя. Попроси у начальника, чтобы раньше выдал, не дотянем, сам знаешь.

- Да как же я попрошу – всё равно откажут! Унижаться, что ли?!! Хрен! –
сказал Эдик и показал дулю жене, вообразив её, видимо, своим
непосредственным начальником.

- Ты мне дули не крути, я не резиновая, чтобы тянуться, вытягивать
семейный бюджет – мне обещают зарплату ещё позже, страшно представить.
И, пожалуйста, без фокусов, без пива твоего. Всю сдачу вернёшь в
кошелёк. Понял?

- Ой, не веришь ты мужу, не доверяешь, сколько уже – четырнадцать лет! Вот сама и иди.

- А ты картошки пожаришь, да? За всё это время никакой помощи от тебя.
Как и зарплаты. Дура, что живу с тобой! На меня до сих пор мужики
заглядываются, - Жанна подошла к зеркалу, приподняла халат, чтобы самой
оценить красоту своих ног. – Не ценишь ты жену свою, надоела я тебе,
опостылела, наверное.

Эдик глубоко вздохнул, поднялся со своего насиженного места, подошёл к
супруге, обнял за талию, небрежно поцеловал в щёку (у Жанны создавалось
такое впечатление, когда он так её обнимал, что Эдик хочет сообщить ей
своими грубыми средствами немого животного что-то серьёзное), сказал:

- Сила часто в том и заключается, дорогая, что надо поддаться. Иду я,
иду. Не ругайся, ага? – слово «дорогая» Эдик нарочито выделил. Дал
понять, мол, с годами ничего не меняется, ценности остаются прежними.
Ему не легче.

Он вышел из дому. Пляжные тапочки, засаленные шорты, порванная футболка –
домашний вариант: магазин находился в двух шагах. Сел на лавочку возле
подъезда, закурил. На улице царил непереносимый зной, хотя было почти
восемь вечера; солнце шло на закат, жаром дышал асфальт, как больной с
высокой температурой – субботний вечер плавно перетекал в воскресную
ночь. Эдик старался вид иметь весёлый и довольный, но показывать его
было некому. Кажется, я ей не нравлюсь, подумал он, а впрочем, господь
её ведает! И загрустил.


2


Ребёнок, появившись на свет, сразу начинает сосать материнскую грудь.
Как только она его отнимает от груди, ему предоставляется соска. Но если
у ребёнка отнять соску – он начинает сосать палец. Вредная привычка, от
которой малыша сложно отучить. Родители Сашки – отец и мать давно уже
покоились на кладбище – в своё время мазали палец сыну горчицей, но ему,
видимо, горький вкус нравился, и он так и не избавился от вредной
привычки. Убедившись не в эффективности этого способа, отец однажды
намазал ему указательный палец водкой – подействовало. Сашке исполнилось
тогда уже пять лет.

Зато в семь он попробовал пиво, в восемь мог выпить стакан яблочного вина, а в девять лет пробовал водку. Выпивал чекушку.

К двенадцати годам Сашка стал алкоголиком. Во дворе дома соседи знали,
что он пьёт, говорили родителям. Но отец и мать сами не выходили из
похмелья. Отец бил Сашку, если ему сообщали об алкоголизме сына. Мать
тоже била Сашку. А Сашка гонял во дворе ровесников, стрелял деньги на
бухло, и все думали, что он долго не протянет.

Так оно и вышло. Забрали однажды Сашку менты. Ограбил он с дружками
парикмахерскую, потащили оттуда шампуни дорогие, фены. А попался на
сбыте он один, не повезло. И вот, стало быть: либо тюрьма, либо армия.
Участковый дал выбор, сжалился, видимо, над ним, понимал, что тюрьма
Сашку не исправит – наоборот, искалечит; он жил вместе с Сашкой в одном
доме. И Сашка выбрал армию.

Попал в Абхазию, воевал. А когда вернулся – стал другим человеком.
Поступил в университет, на юридический факультет. После работал на
заводе юристом. Удачно женился.

И мог бы подняться по служебной лестнице выше, получить квартиру от завода (была ещё такая возможность), но… изменила жена.

Месяц Сашка пил горькую. Когда напивался в хлам, превращался в ребёнка и
сосал указательный палец. С работы его уволили. А тут ещё отец с
матерью один за другим ушли на кладбище. И Сашка стал тем, кем стал.
Проживал в квартире родителей. Варил самогон на продажу. Пил сам. Тем и
жил.

Было почти восемь вечера. За весь день ни одного клиента за самогоном.
Сашка винил во всём жару. В такие дни пьют пиво даже самые отъявленные
алкаши, думал он.

А в доме – шаром покати, холодильник пустой. Но зато на окне
настаивается трёхлитровая банка самогона на перепонках грецкого ореха и
на апельсиновой кожуре. Такой самогон Сашка не гнал на продажу,
изготавливал для себя. И хоть был он алкоголик конченный – предпочитал
себе делать не простое пойло, а золотое (приготавливаемая им жидкость
имела действительно золотистый цвет), очищенное, не воняющее сивухой.

Он достал лейку, нашёл грязную стеклянную бутылку, помыл её под краном,
осторожно налил самогон из банки, закупорил пластиковой пробкой,
завернул в газету и вышел из квартиры.

Когда спускался, ему вспомнился почему-то сон, приснившийся то ли этой
ночью, то ли прошлой. Как будто точно также идёт он по лестнице вниз,
запах жареной картошки витает по подъезду, и вдруг его кто-то толкает в
спину, мол, быстрей иди. Обернувшись, он видит Еву, она почти голая. «Ты
чего в таком виде?» - спрашивает Сашка. А она ему: «Чтобы всем
показать, что такое красота женского тела». И выталкивает его за плечи с
подъезда. А там, на улице, уже сидят Эдик, жена его, баба Галя, тётка
Танька, Серёга и друг его, Витька, и кто-то ещё, кого он не знает. Все
смотрят на них, удивляются, почему Ева голая, да и он не совсем одет.
«Ах, мой милый Саша!», восклицает Ева. Сашка чувствует, что эта девушка –
Эверест, её покорять надо, а он альпинист, но его руки слабеют, и
бутылка падает на асфальт, разбивается. Запах самогона распространяется
по всему двору, он оборачивается, чтобы сказать, что ты наделала, Ева,
но её уже нет…

И тут он проснулся.

Возле подъезда сидел сосед, курил. Они выросли вместе в одном дворе.

Эдик поздоровался с Сашкой – тот был по пояс голый, в порванных джинсах,
которые, не смотря на излишнюю худобу его, шли ему, жопа не свисала,
как бывает у некоторых. В руках – газетный свёрток.

- Выгнал самогону, очистил. Давай выпьем. Только закусь не взял. Нет дома ничего.

Эдик почесал подбородок, задумался. А после сказал:

- Сиди, я в магазин.

Сашка стрельнул у Эдика сигарету, достал коробок – в нём была последняя
спичка. Она зажглась. Обычно с последней спичкой ему не везло. Он
закурил, выпустил кольцо, а затем тонкой струйкой дыма попал в него.

Получить два кольца и попасть в них ему пока не удавалось. И он сделал
попытку. Получилось. Вышло красиво. Но никто этого не увидел. Каждый
человек способен на многое. Но, к сожалению, не каждый знает, на что он
способен. Сашка же был способен на всё плюнуть и попасть в самого себя.
Пока что он ни разу не промахнулся, все собственные плевки летели в
него.


3


С детства Ева любила садиться к отцу на колени. А в семнадцать лет
делала это охотней. Со стороны, если кто-нибудь увидел, такая сцена
поразила бы любого, знай он, что мужчина в полном расцвете сил – её
отец.

Она любила отца. И говорила ему:

- Папа, я тебя люблю!

Он позволял ей это делать. Но не долго. Такая близость с дочерью смущала
его. Была бы мать Евы жива – она тоже расценила поведение дочери, мягко
выражаясь, неправильным поступком. Поэтому отец разрешал дочери сесть
на колени, но через минуту отталкивал её, говорил, что она тяжела для
него. Сказать, мол, так нельзя, он почему-то не мог. Он никогда не
говорил дочери, что этого и вот этого делать нельзя.

Ева целовала отца обычно в щёку. И уходила гулять.

Её действия на тот момент, как не покажется странным, не были
осознанными, всё происходило на подсознательном уровне – это в отношении
отца. Что касается остального – у неё не было пока ни одного мужчины
по-настоящему, один минет не в счёт. И она хотела переспать с кем
угодно, чтобы лишиться этого самого бремени, девичьего гнёта, зовущегося
девственностью.

По мнению Евы, её ровесницы стадию потери невинности прошли давно. Она
тоже говорила подругам, что у неё был мужчина, и ни один. Но она знала,
что врёт не только кому-то, но и самой себе. Врали ли ей подруги, она
точно сказать не могла.

И вот, когда это случилось, Ева поняла, что стала женщиной, настоящей,
не на словах. Фраза партнёра тогда не удивила, она пропустила мимо ушей
этих два слова: «Большая девочка», приняв их за комплимент, типа, вот ты
и стала взрослой; и ей понравилось, хотя, как утверждали многие
подружки, в первый раз нет ничего приятного, без оргазма. Но у неё даже
кровь не выступила. Она не знала, почему. И это её пугало (позже Ева
поймёт, что отсутствие крови – её занятия в секции художественной
гимнастики, многие девочки теряют девственность из-за особых нагрузок на
тренировках, а отсутствие боли – особая анатомия). А оргазма не было –
да, как случалось, бывало, в моменты мастурбации в ванной комнате перед
зеркалом.

В пору своих любовных переживаний Ева боялась расспрашивать у отца про
«женские проблемы». Верно, она могла сесть отцу на колени, но сказать,
что в положенный срок не пришли месячные – не решалась.

Так она забеременела.

На третьем месяце втайне ото всех сделала аборт. И что-то в ней
перевернулось. Она озлобилась. На всех мужчин сразу. В том числе на
отца. Потому что у него в тот период появилась женщина, он её любил
больше, и Еве казалось, что так грешно поступать родному отцу. Любовь
надо разделять поровну. У него есть ещё она, Ева. Но настоящей злостью
назвать это было нельзя.

Потом он переехал в дом к своей новой жене. Дочь оставил одну. Она выросла давно.

Ева решила жить так, как ей захочется, то есть оставаться одной.
Нелюбовь к мужскому полу была у неё наигранна. Ей хотелось любви, но не
хотелось, чтобы эта любовь превращалась в единственную на всю жизнь. Ею
надо делиться, представлялось Еве. А не так, как делает отец.

Переспав с одним мужчиной, с другим, Ева вошла «во вкус». За это ей даже
давали деньги, хотя вначале она их не брала. Но разобравшись, что
помощи от отца ждать не приходится, Ева сначала брала столько, сколько
давали. А после стала назначать цену сама.

Вскоре в доме заговорили, что она проститутка. И Ева изменила тактику:
больше никогда не приводила мужчин к себе на квартиру. Спала только с
теми, кто приглашал её. С кем попало тоже не трахалась, выбирала. Ставку
делала не на тех, кто может сегодня заплатить, а кто всегда при
капусте.

В свои двадцать восемь Ева имела великолепную внешность, неплохой
заработок и море приятных ощущений чуть ли не каждый день – ей
нравилось, что она делает. Она понимала – теперь уже понимала, - что это
неправильно, так настоящие женщины не поступают, как не поступают и
молодые девушки, садясь на колени к отцу. Но изменить стиль жизни и
изменить саму себя Ева не могла. Она представляла тот тип продажных
женщин, которые становятся проститутками не по нужде, а по причине своей
физиологии и неправильного воспитания.

Она возвращалась от очередного клиента. В небольшом городе Ева
обходилась без сутенёра. Один клиент делился номером сотового телефона с
другим своим знакомым, а тот в свою очередь передавал информацию дальше
по цепочке.

Такси привезло её к дому, она расплатилась с водителем. На лавочке сидел
Сашка. Он догадывался, чем зарабатывает себе на жизнь Ева. Но ему было,
честно говоря, всё равно.

Он поздоровался с Евой. В детстве она была прекрасным ребёнком,
мелькнуло у него в голове. А теперь красивая блондинка, вся в соку! И
уже в спину спросил Еву, пока она не скрылась в подъезде:

- Может, выпьем, соседка?

Она остановилась, обернулась. Сашка показал ей бутылку, развернув газету.

- Хорошая! – большой палец правой руки он поднял вверх. – Во! Сейчас Эдик подойдёт.

- Я такое не пью, - сказала Ева. Немного подумав, она села рядом с
Сашкой, достала тонкую сигарету себе и ему. – У меня в холодильнике есть
холодное шампанское, сейчас вынесу. И шоколад.

Вернулся Эдик. Он купил колбасы, сыра, банку кильки в томатном соусе, пластиковую посуду и минералку.

- Присоединяйся, - сказал он Еве. И тоже показал на бутылку.

- Дай докурить, - сказала она.

- Ева, всё тебе дай, да дай… - в шутливом тоне молвил Эдик.

- Без того нельзя, чтобы не погалдеть, успокойся!.. Я сейчас приму душ, и присоединюсь к вам. Без меня не пейте. Я быстро.

Когда она уходила, и Сашка, и Эдик глядели не ей вслед, а на её зад.

Потом Эдик сказал:

- Интеллигентный человек не смотрит на женскую жопу, не занимается
онанизмом. Мы с тобой, Сашка, обычные люди, подверженные инстинктам.

- Нормальная реакция здорового мужика на красивую бабу, - ответил Сашка и
покосился на бутылку в газете. – Если долго ждать, тёплый самогон
придётся пить.

Эдик улыбнулся первой фразе. А Сашка отреагировал, что он улыбается по поводу тёплого самогона, и сказал:

- Не смейся. Я серьёзно.


4


Когда-то Галя работала на заводе крановщицей. Почти весь свой трудовой
стаж. А начинала в колхозе телятницей, ей было тогда шестнадцать лет.
Потом замужество, переезд в город. Учёба в ПТУ, завод.

С мужем ей повезло. Он почти не пил, а это, как казалось, главное в
семейной жизни, если не считать детей. Жили они с Мишей в общежитии, так
звали мужа. Он тоже работал на заводе, мастером. Деньги все отдавал
жене, если что-то и оставлял себе – это не имело никакого значения,
мужики все так поступают. Галя гордилась своим Мишкой. Иногда даже
хвасталась перед подругами, какой он хороший. Подруги, естественно,
завидовали.

Потом родился Вадик. Им дали квартиру со всеми удобствами – счастью не было предела.

Но, как часто случается, в жизни может возникнуть преграда. И этой
преградой стала лучшая подруга, Маша. Не красавица – она была любовницей
Мишки, как оказалось. Слухи ходили.

Вывести мужа на откровенный разговор не составило труда, - да, Мишка
признался в своём грехе. И неожиданно заявил, ухожу к ней, всё!

- Так ведь она не красивая! – вдруг сказала тогда Галя. Она понимала всю безнадёжность ситуации – он меня не любит.

Ответ мужа её покоробил. Мишка сказал:

- Женщин не бывает некрасивых, бывают у мужчин разные представления о красоте.

И он ушёл.

Только через год они развелись официально. Она с Вадиком осталась в
квартире. Попытки найти нового мужа не увенчались успехом. Вокруг многие
пили. И, как бывает в таких случаях, мать всю себя отдала на воспитание
ребёнка, работая порой в две смены на заводе.

Труды были не напрасны. Вадик окончил школу с серебряной медалью, поступил в лётное училище, оставив мать одну.

До пенсии оставалось совсем немного. Ровно год. В этот период спасала
работа. Но, выйдя на заслуженный отдых, уже баба Галя (у неё родился
внук) заскучала. Было дело, даже к рюмке приложилась. Но вовремя
опомнилась.

Вадик приезжал в отпуск каждый год. С внуком и женой. У него всё
складывалось хорошо. Он умел наводить контакты с любыми людьми. Даже с
отцом у него не было в отношениях никаких проблем, хотя воспитанием сына
он не занимался.

Когда Вадик уезжал, наступали пасмурные дни. Баба Галя не находила себе
места. Плюс ещё маленькая пенсия. Её не хватало. Квартира была
двухкомнатная – платежи высокие. Разменивать квартиру она не собиралась –
может, внуку пригодится, как ни как – лучше две комнаты, чем одна. И
тогда она устроилась в один из маленьких магазинчиков уборщицей. Мыла
полы по вечерам.

А вскоре в дом въехала баба Таня. Они сдружились. Нашли общий интерес –
обе любили вязать. Одна из них приходила в гости к другой, сядут на
диван и вяжут, поддерживая неторопливый разговор. И обе изготавливали
домашнее виноградное вино. Чисто для себя. У каждой имелся свой рецепт.

В процессе вязания, делая остановку, чтобы отдохнули глаза, подруги
выпивали, делали маленькие глотки с миниатюрных фужеров, которые
когда-то подарил Вадик.

Баба Таня была одинокой женщиной. Вдовой. Общения ей не хватало. Сын
умер давно. И знакомство с Галей вывело её на новый уровень жизни, она
обрела верную подругу на старости лет. Ведь женская дружба часто
становится по-настоящему крепкой только в преклонном возрасте, когда в
прошлом все эти любовные трения и интрижки, и великие страсти исчезли за
давностью лет, делить-то некого уже, всё в прошлом.

Вечерело. Баба Галя возвращалась домой. Сегодня она устала чуть больше, чем вчера, убирая магазин, - духота.

Во дворе дома увидела соседей. Ева стояла с бутылкой шампанского, а
Сашка-алкаш и Эдик, у неё создалось впечатление, – никак напиться
решили.

Она прошла мимо вначале, потом остановилась и говорит:

- Если выпивать собрались, не светитесь! Полицаев, мать их,
тьма-тьмущая, оштрафуют же, идите вон туда, на лавочку, там кусты
сирени, не видно будет.

- Баба Галя, а ты к нам присоединяйся, - сказала Ева. – Я одна в мужской компании. Правда – шампанское будете?

- Если мужики не против – я за вином поднимусь. И Таньку позову, хватит сидеть, смотреть сериалы. Выпить и мне хочется, старой!

- Давай, баба Галя, - сказал Эдик. – Нам-то чего…

- И вина не жалей, - уточнил Сашка. – У тебя оно хорошее.

Компания, послушав бабу Галю, перебралась за столик, в кусты сирени.

Ева разложила закусь. Сашка занервничал. Процесс ожидания его утомил, он уже пожалел, что не накатил рюмашку дома.

Пиликает сотовый телефон Эдика.

- Ты хлеба скоро принесёшь? Картошка скоро будет готова, - беспокоится Жанна.

- Уже несу…

- Не задерживайся.

- Хорошо, хорошо... Скоро вернусь домой. С хлебом. Без меня не ешь.

Каждый лжёт в меру своей надобности. Эдик понимал, что, приди сюда Жанна, он распрощается со всей честной компанией.

- Ну, ты – артист! – сказала Ева. – Чего жене-то врёшь, никуда ты не пойдёшь, я по глазам вижу. Скажи ей честно, где ты.

- Ага, я редко вру, поэтому часто ввожу в заблуждение. Ничего я говорить не буду.

- Смотри, чтобы хуже не было.

- Чего ты к нему пристала, - влез в разговор Сашка. – Наливай лучше, не
знаю, как там вы, а я заждался. Иначе сейчас с горла опрокину.

- Давай сюда бутылку, только открой вначале, - сказала Ева и разлила
самогон по пластиковым стаканчикам. – А я дождусь бабу Галю с бабой
Таней… И чего я с вами связалась?


5


Хоть у Серёги с этой девочкой ничего не было, он питал к ней очень нежные чувства.

Она выходила замуж.

Побывать на свадьбе – всё равно что поучаствовать в марафоне под лозунгом «Когда это всё закончится?», где  нет финиша.

Серёга и Витька были приглашены на свадьбу. Друг Валерка женился первым,
ибо залетел чувак! Это стало полной неожиданностью в первую очередь для
Серёги, а не для родителей невесты, ибо дочь в семье, которой
исполнилось восемнадцать лет, всегда может преподнести сюрприз для мамы с
папой.

И понеслось! Рядом с сосватанным другом они были с самого утра. Следили
за тем, чтобы он не забыл взять паспорт, букет для невесты – зарядить
телефон и удалить из фотоаппарата снимки с мальчишника. Потом выкуп
невесты (дружком посчастливилось не быть ни Витьки, ни Сергею), после
выкупа помогали заталкивать гостей по машинам свадебного картежа – жених
чуть было до ЗАГСа не сел в автомобиль с невестой, а этого делать
нельзя. Затем ЗАГС. Утомительная процедура бракосочетания. После
напутственного слова регистраторши – бестолковое катание по городу.
Ресторан. Выпивка. Горько! Ведущая нудная, на ней, видимо, чья-то
сторона сэкономила деньги. Дарение подарков. Ещё все трезвые и мнутся,
не знают, что сказать молодым. Музыка отстойная, шансон, да «чёрные
глаза», никакой альтернативы. Дружка красивая, но она принадлежит
дружку. Молодых девушек мало, а те, кто есть – заняты, с мужьями…
Обязанность для дружка и дружки – Витька и Серёга стащили туфлю у
невесты – выпить водки из украденной туфли. Выпили. Окосели, а ещё не
вечер. Конкурсы, тупые и глупые: «ударник труда» - попади поварёшкой по
сковородке поступательным движением таза, «дырки» - женщины на коленях с
карандашом в зубах делают отверстия на листах бумаги, лежащих на
коленях у мужчин… Драка: Витька и Серёга набивают морду какому-то
родственнику со стороны невесты, был не прав, как им казалось, - это уже
не конкурс. Затем Серёга знакомится с девушкой, взявшейся невесть
откуда на свадьбе, Витька крадёт со стола две бутылки водки и закусь. И
они покидают втроём место торжества, утомлённые обыденностью
празднества…

- Идёмте сюда, - говорит Витька, показывая на кусты сирени.

- Куда вы меня привели, - удивляется девушка.

- Это наш двор, - поясняет Серёга.

И вот друзья смотрятся немного растерянными, когда появляются за
столиком. Сашка и Эдик держат пластиковые стаканчики в руках, готовые
опрокинуть их содержимое себе в рот. Ева нарезает сыр.

Первым опомнился Сашка, увидев пакет с водкой в руках у Витьки, сказал:

- Чего стоите, доставайте – что там у вас? - ставьте на стол.

- Присаживайтесь, - добавил Эдик. – Будьте как дома. Хотя вы и так дома. Как зовут девушку?

- Инна, - сказал Сергей.

- Она с тобой? – спросила Ева.

- Да, со мной, - Сергей держал её за руку.

- Мы со свадьбы возвращаемся, хотели продолжить банкет здесь, - уточнил Витька.

- Это правильное решение, - сказал Эдик. – Главное вовремя уйти, чтобы тебе никто не надоел. И не с пустыми руками.

Зазвучал аккордеон.

- А вот и мы, не ждали? – баба Галя поставила на стол две пластиковые литровые бутылки вина.

Баба Таня – никто не знал, что она владеет аккордеоном – стала играть
почему-то «День победы». Звуки музыки разлились по местной округе. И
вокруг стала собираться пятилетняя детвора, бегавшая во дворе. За ними
подходили их мамы и папы.

И вдруг всё закрутилось, завертелось в бешеном ритме, как будто время ускорило ход.

Сашка шепнул Эдику на ухо, так и не опрокинув свой стопарик, держа его в руке:

- Глянь, сколько народу сходится, бухла не хватит!

А новые лица всё прибывали и прибывали, пока баба Таня наяривала, воодушевлённая зрительской толпой.

Кто-то запел.

И каждый теперь нёс на общий стол всё, что мог принести. Кто-то закуску,
а кто-то выпивку. И когда, казалось, уже нет места (стол, надо
заметить, был не маленький), всё разложено и разлито, чтобы поднять
первый тост, появилась Жанна. Она прервала игру аккордеона. Баба Таня
потеряла аккорд, смолк голос певца, и воцарилась тишина…

- Где хлеб, Эдя? – Жанна метала молнии.

- Нету, - неуверенно ответил Эдик.

- А деньги где?

И тут баба Галя замечает, что на столе есть абсолютно всё, но никто не додумался принести хлеба.

Она вмешивается в разговор двух супругов, один из которых готов разорвать в клочья другого, и говорит:

- Жанна, хлеба нет даже у нас на столе. Ладно тебе… не хлебом единым…

…Звучит аккордеон, баба Таня заглушает свою подругу музыкой. Кто-то
толкает Жанну за стол, она присаживается, ей наливают вина. А Эдика
просят, мол, говори, и он неохотно, но произносит  первый тост:

- Миру – мир, войны не нужно!

Все его дружно поддерживают, аплодируют, выпивают.

Сашка наливает себе ещё, не дожидаясь никого, снова шепчет Эдику на ухо:

- Я думал, застолье рухнет, а тут всё только начинается.

- Кончится у меня дома, когда останусь наедине с женой, - вздыхает Эдик.
– Вечная борьба двух полов укрепляет иммунитет, хоть и расшатывает
нервы… Налей-ка мне тоже, пока моя не смотрит… Как бы ни кастрировала
она меня ночью, денег-то не осталось совсем.

- Зачем ты ей нужен будешь, кастрированный?

- Не знаю, Сашка. Вот ты, к примеру, никому не нужен, ты живёшь один. А я
живу в паре, и мне кажется, что я тоже никому не нужен.

Уже стемнело, и они, не прячась, выпили по третьей.

Эдик закурил.

- У нас, Сашка, не дом, а притон какой-то, а мы, каждый из нас, кто
здесь живёт, тусклые огни, которые загораются на всю свою мощь только в
момент всеобщего празднества. Давай за это выпьем, наливай, - и он
обратился ко всем собравшимся: - За типичную ситуацию, за нетипичных
женщин, за типичную Россию, за атипичную пневмонию – за всё хорошее и
плохое, будем!

- Будем! – поддержала баба Таня и заиграла туш.

Метки: Огни притона, Андрей Пашис, виктор мельников, ДОМ, водка, проститутка, ПЬЯНЬ, эротическая фотоиллюстрация, ПТУ

ПРАВДА НАХОДИТСЯ ЧУТЬ ПОДАЛЬШЕ ОТ ЛЖИ, РЯДОМ С КЛАДБИЩЕМ

Метки: правда, водка, кк, бар, жена, секс, брандмейстер, пиво, жизнь, кладбище

Гальванические осы...

По бледным лугам...

Это же нас коллайдером ловят...

И грезил напрасно...