Откройте свой Мир!

В состав клана Tagashi входят:
 
Tagashi Tatsuro ~4 Of Dragons 
 
`Tagashi Leiko of [P.S]Nafaniya (D.O.L.G.)
 
Raishiro Tagashi

Terensu Tagashi
 
[$†°Midori*_ Tagashi:D°†$] 
 
Gin Tagashi. Rebels.
 
[ Niko Tagashi] ({Nizuko})
 
[_Rikimaru Tagashi_] 
 
Tenroy-kun Tagashi
 
»Fucking Tagashi Kento-kun`хО |
 
 [Faron Tagashi™]
 
Lady Niara [Tagashi]

[Aizen-kun] Tagashi 

Кто желает вступить в клан просим вписать в ник Tagashi и отписаться `Tagashi Leiko of [P.S]Nafaniya (D.O.L.G.)

http://my.mail.ru/community/redarrow2/

http://my.mail.ru/community/viselia---------/  - Затонувший мир около года назад был популярен среди баров а так же так случилось не мало всего.....
.....кто меня знает я вроде была подписана Сакура.....чё там дальше н помню а так же.... кто знает
Винда Райдера
Шторма Райдера
Наемма
Гаара а так же известного как оричемару добр и Саске учиха мастер
Сакура Акацки
Хината Хьюга
Яманако Ино
и был тогда снами Пишите сюда Заранее спс =***

Мой второй подряд мобный пост, обещанный в своё время yenillor. Я долго выбирала между этой книгой и Симмоновским «Террором», и всё же склонилась к ней. Просто у этой вещи были все шансы закончить своё существование в пыли или на помойке, и спас её только безусловный авторский талант.
Боллардовский «Затонувший мир» достался мне в подарок в весьма юном возрасте. Пролистав мрачноватые картинки и прослушав внушительное предисловие о том, что писатель уныл и потенциальный маньяк, я пожала плечами и закинула книгу в коробки подальше. С годами я узнала, что с произведениями этого автора в России многие поступали именно так. Листали, пожимали плечами, откладывали подальше и забывали. Однако, собираясь в отпуск несколькими годами позже и не зная, чем убить дни в дороге, я решила прихватить именно «Затонувший мир». Я отдавала себе отчёт, что от безнадёги и скуки в пути я прочту это произведение. Другого шанса у «подарка» не было.
Начав читать на верхней полке в духоте поезда, я не пожалела ни разу.
 
Итак, год 2145. Человечество ещё не пережило конец света, но с фатальной обречённостью движется к финалу. Надвигающийся апокалипсис выписан до дрожи реалистично - около 70 лет назад прошла волна гигантских геофизических сдвигов, и климат Земли изменился до неузнаваемости. Череда солнечных вспышек привела ослаблению барьера против солнечной радиации, температура начала медленно, но неуклонно повышаться. Люди, населявшие Европу и Америку, будучи не в состоянии переносить жару, начали освоение северных районов Канады, России, а также Антарктиды. 20 лет человечество пыталось приспособиться к новым условиям жизни. Однако повышенный уровень радиации привёл к неконтролируемому росту растительности и мутациям. Низшие формы и растительности, и животной жизни вкупе с джунглями наступали на города, у которых оставалось всё меньше и меньше сил к сопротивлению. Постоянное повышение температуры логично привело к таянию ледников. Потоки несли с собой тонны и тонны ила. У их концов формировались дельты, прокладывавшие дорогу океану вглубь суши и менявшие очертания континентов. В результате две трети земной поверхности оказались затопленными, а новая карта мира существенно отличалась от знакомой нам. Следующие 30 лет можно смело назвать десятилетиями отчаяния и капитуляции. Укреплённые города ещё боролись, ещё цеплялись, строили стены, ограждались от потоков воды и неумолимых джунглей, но стены рушились, и люди в отчаянии отступали. С детства знакомые, любимые города были оставлены на милость грязным водным потокам и буйной растительности, на растерзание рептилиям и земноводным, которые оказались куда более приспособленными к новому климату. Человечество оказалось загнанным внутрь Арктического и Антарктического кругов, где царили более-менее комфортные температуры и минимум солнечной радиации. Рождение ребёнка становится редкостью:
…генеалогическое дерево человечества постепенно сокращается, двигаясь назад во времени. Когда-нибудь может наступить такой момент, когда вторые Адам и Ева обнаружат себя одинокими в новом Эдеме.
 
Правительство создаёт так называемые сдерживающие отряды – небольшие группы военных и учёных-биологов, которые в своей одиссее на север подбирают оставшихся в покинутых городах людей, исследуют изменения, происходящие с флорой и фауной, наносят на карту новые очертания береговой линии. Несмотря на то, что исследования проводятся под эгидой высокой цели – в будущем вернуть себе эти города, все участники отряда прекрасно понимают бесполезность их миссии. Вспышки на солнце не утихают, потоки ила вновь и вновь меняют очертания континентов, хороня под собой столицы и захолустные городишки. Земноводные продолжают процесс мутации, постепенно принимая сходство с динозаврами, но эти новости не вызывают ни отклика правительства, ни страха у людей, непосредственно наблюдающих за действом. В мире вокруг происходит медленное возвращение к тому, что было миллиарды лет назад, и этот процесс словно будит генетическую память в людях, призывая, требуя…
В этом и состоит основная завязка, фабула или драма сюжета – слияние внешнего и внутреннего. Минимум экшена, отсутствие наставлений. Роберт Керанс, биолог на испытательной станции, его помощник доктор Бодкин, красивая избалованная Беатрис Дал, последняя жительница этого города, являются ключевыми фигурами повествования. Именно через них Боллард рисует картину для кого-то медленного упадка, а возможно, и начала нового круга эволюции. Именно Керанс станет проводником, показателем видения автора – как же хрупок налёт цивилизации, как силён зов прожитых тысячелетий, как то, что дремлет в нас в один прекрасный момент возьмёт верх, разбуженное изменениями во внешней среде.
О прошлой жизни Керанса мы узнаем лишь из воспоминаний – учёный в лаборатории, который три года назад был более чем рад принять предложение присоединиться к испытательной станции и хоть на время сбежать от перенаселённого города и скуки лаборатории. Три года он отступал со всеми на север, оставляя города безжалостному прошлому/будущему. Он сам родился в то время, когда величайшие мегаполисы мира были уже давно оставлены, он не несёт о них памяти, не скорбит, не знает. Последней остановкой в его одиссее на север стал затопленный Лондон. Эту книгу стоит прочесть хотя бы ради потрясающих авторских описаний утерянной столицы:
Ясно видны были остовы пяти- и шестиэтажных зданий, колебавшиеся в воде, как привидения. Изредка поросшая мхом крыша высовывалась из воды.
В 60 футах под ними прямой широкий проспект пролегал между зданиями — часть бывшей главной улицы города. Видны были поржавевшие корпуса автомашин, стоявших у обочины. Большинство лагун в центре города было окружено сплошным кольцом зданий, поэтому в них было сравнительно немного ила. Свободные от растительности, защищенные от дрейфующих масс саргассовых водорослей, улицы и магазины сохранились нетронутыми, словно отражение в воде, потерявшее свой оригинал.
Большая часть города была покинута давно, сравнительно долго держались железобетонные здания в центре — в торговом и правительственном районах. Кирпичные дома и одноэтажные фабрики пригородов полностью скрылись под толщей ила. Гигантские тропические леса выросли по берегам, покрыв пшеничные поля умеренной зоны Европы и Северной Америки. Сплошная стена растительности, иногда достигавшая 300 футов высоты, показывала, как в ночном кошмаре, возвращение конкурирующих видов из палеозойской эры, и единственным доступным для отрядов Объединенных Наций проходом оказывалась система лагун, образовавшихся на месте прежних городов. Но даже эти лагуны постепенно затягивались илом и погружались глубже.
 
Три года зелёных сумерек, гладкого зеркала воды, искорёженных городских стен и обжигающего солнечного диска, отражающегося в равнодушных глазах рептилий. Вначале он ещё хранил ту цивилизованность – жил на испытательной станции, шутил, строил теории. Но постепенно в людях росла всё большая отчуждённость. Потребность в общёнии сходила на нет, желание вновь увидеть Кемп - тоже. Цивилизация стала казаться странной и далёкой. Керанс переселился в роскошный номер отеля «Риц», до которого ещё не добралась вода. Совершенно дикий и такой завораживающий контраст – люксовый полузатопленный отель, по дорогим коврам которого скользит зелень плесени, по стенам – паутины трещин, а вечерами его обнимает зелёный полумрак и крики игуан. Последним гостем апартаментов, когда-то предназначавшихся для богатейших мира сего, с парчовой обивкой стен, позолоченными столиками, стал биолог-учёный, покинувший коллег в странном желании уединения.
Растущая замкнутость и стремление к одиночеству, которые проявляли все члены отряда, за исключением жизнерадостного Риггса, напоминали Керансу замедленный метаболизм и биологическое одиночество, которое испытывали все животные формы перед большими видовыми изменениями. Иногда он размышлял над тем, в каком переходном периоде он сам находится, ибо был уверен, что его самоизоляция не проявление скрытой шизофрении, а тщательная подготовка к совершенно иной жизненной среде, со своей внутренней логикой, где старые категории будут лишь препятствием.
Именно на этой переходной стадии мы и встречаем Роберта – прошлое медленно тонет, захлёбывается в иле вместе с улицами Лондона, а настоящее заполнено отчуждённостью, погружённостью в себя. Новая, грядущая эпоха требует своего, и приказ о возвращении в Кемп вызывает скорее раздражение, чем радость. Следующей стадией в странном отходе становятся сны. Именно здесь проявляется стоическая натура Керанса. Первый кошмар посещает его лишь к тому моменту, когда их видит уже большая часть команды:
Позже, вечером, когда Керанс лег спать в своей каюте на испытательной станции, темные воды лагуны струились через затонувший город, и к нему впервые пришел сон. Он вышел из каюты и пошел по палубе, глядя на черный сверкающий диск лагуны. Плотные столбы непрозрачного пара стояли над его головой, опускаясь почти до двухсот футов над поверхностью воды. Через них едва просвечивали очертания огромного круга солнца. С глухим отдаленным барабанным гулом оно посылало тусклое сверкание, пульсировавшее по всей лагуне, на мгновения освещая известняковые скалы, которые заняли место белофасадных зданий, кольцом обступавших лагуну.
Отражая этот перемежающийся свет, глубокая чаша воды превращалась в рассеянное сверкающее пятно. Множество микроскопических животных в ее глубине образовывали бесконечную последовательность светящихся ореолов. Среди них в воде извивались тысячи змей и угрей, сплетаясь в фантастические узлы, которые разрывали поверхность лагуны.
Барабанный стук огромного солнца послышался ближе, оно заполнило все небо, густая растительность у известняковых скал внезапно раздвинулась, обнаружив черные и серые головы огромных ящеров триасовой эпохи. Неуклюже переваливаясь на края скал, они все вместе начали реветь на солнце, шум все разрастался, пока не стал не отличим от вулканической силы солнечных вспышек. Ощущая этот гул внутри себя, как собственный пульс, Керанс вместе с тем ощутил и месмерическую притягательную силу ревущих ящеров, которые теперь казались продолжением его собственного организма. Рев разрастался, и Керанс чувствовал как преграды, отделяющие его от клетки окружающего древнего ландшафта, рушатся, и он поплыл вперед, с глухим шумом погрузившись в темную воду…
Бодкин объясняет их природу так:
Существуют старейшие воспоминания на Земле, закрепленные в каждой хромосоме и в каждом гене. Каждый шаг, сделанный нами по пути эволюции, — веха, закрепленная в органической памяти — от энзимов, контролирующих углеродно-кислородный цикл, до сплетения нервов спинного мозга и миллиардов клеток головного мозга — везде записаны тысячи решений, принятых в периоды внезапных физико-химических кризисов. Как психоанализ врачует психические травмы, перенесенные человеком в детстве, так и мы теперь заглядываем в археопсихическое прошлое, открывая древнейшие табу, спавшие целые эпохи. Краткий период индивидуальной жизни не может ввести нас в заблуждение. Каждый из нас так же стар, как весь животный мир, а наши кровеносные сосуды — притоки огромного моря всеобщей памяти. Одиссея зародыша в утробе матери воспроизводит всеобщее эволюционное прошлое, а его центральная нервная система — это заполненная временная шкала, где каждый позвонок представляет собой символическую остановку.
Чем ниже по уровням центральной нервной системы будем мы спускаться — от головного мозга через спинной к костному, — тем дальше будем отступать в прошлое. Например, узел между грудной клеткой и поясничным позвонком — между Т-12 и Л-1 — есть великая переходная зона между рыбами, дышащими жабрами, и земноводными, дышащими легкими, по времени примерно соответствующая тому, что мы наблюдаем теперь на берегах лагуны — между палеозойской и триасовой эрой.
Врожденный механизм, проспавший в вашей цитоплазме много миллионов лет, проснулся. Повышение уровня радиации солнца и температуры влекут нас назад, к спинному мозгу, к поясничному нерву, в древние моря, в область психологии — невроники. Это всеобщий биофизический возраст. Мы на самом деле помним эти древние болота и лагуны. После нескольких ночей эти сны не будут пугать вас, ужас от них поверхностен. Именно поэтому Риггс и получил приказ вернуться.
Единственное спасение – усиление внутреннего контроля. Проще говоря, в ответ человечество может лишь сильнее, активнее цепляться за тот самый налёт цивилизации. Но вдали от всего, в полузатопленном городе этикеты, проекты хорошего вкуса и морали кажутся прахом, который давно пора отряхнуть с подошв. Керанс, Бодкин, Дал на момент повествования ещё словно зависли в межфазовом пространстве: они уже покорились зову – втайне лелеют надежду избежать эвакуации, остаться в городе и завершить спуск в глубины памяти - но ещё не избавились от того осознанного, что есть в них; они ещё, пусть и механически, повторяют свойственные цивилизации ритуалы.
 
Самым первым покорившимся новому миру становится пилот Хардман. Он оказался наиболее восприимчивым к снам, смене эпохи, медленному возвращению прошлого:
Он не узнавал Керанса и называл его по-прежнему «солдат», иногда пробуждаясь от апатии и разражаясь серией несвязанных приказаний на завтра. Керанс все сильнее чувствовал, что истинная личность Хардмана погребена глубоко в его мозгу, его поведение и реплики являются лишь бледным отражением этой личности.
Для меня как раз Хардман явился самой притягательной и самой пугающей фигурой. Он очень символичен, пусть вас не обманет тот факт, что его личность почти не занимает умы героев. Сложно судить, что именно имел в виду Боллард – вот то, чем в один прекрасный момент станет человек? Полубезумным, полностью подчинившемуся внутреннему зову существом, безжалостно отбросившим многовековые труды цивилизации? Новым этапом эволюции? Человеком вне времени? Игрушкой в руках природы? В конце концов – люди всего лишь ещё один вид, который не сможет сопротивляться неуклонным внешним изменениям. Или пророком, тем самым «новым всесильным», который поведёт за собой? Не является ли его уход странным катализатором, заставившим главных героев сбежать со станции и остаться в городе?
Упадок внутреннего мира героев является одним из самых непростых, самых завораживающих и мастерски выписанных моментов книги. Авторский слог, построение событий, мрачные расплывчатые картины с мастерством гипнотизёра погружают в какой-то странный транс.… То, что до этого казалось сюрреалистичным, неправдоподобным, пугающим, вдруг предстаёт логичным и единственно верным. В какой-то момент чувствуешь в себе странное желание ощутить кожей прикосновение лучей пульсирующего солнечного диска, вместе с героями сомнамбулично отрешиться от внешнего мира и завершить спуск по тем самым глубинам памяти…
В течение шести недель, что прошли после ухода Риггса, он жил один в своих комнатах под крышей отеля, все более и более погружаясь в безмолвную жизнь джунглей. Продолжающееся повышение температуры — термометр на балконе в полдень показывал сто тридцать градусов — и уменьшение влажности делали невозможным покинуть отель после десяти утра: лагуны и джунгли были полны огня до четырех часов вечера, а к этому времени он обычно так уставал, что с трудом добирался до постели.
Весь день он сидел за закрытыми окнами отеля, слушая из своей полутьмы, как потрескивает расширяющаяся от жары проволочная сетка. Большинство окружающих зданий лагуны уже исчезли за разрастающейся растительностью; огромные клубки мха, заросли тростника закрыли белые прямоугольники фасадов, затенив гнезда игуан в окнах.
За лагунами бесконечные груды ила начали превращаться в огромную сверкающую отмель, тут и там возвышающуюся над береговой kинией, как огромная груда породы у заброшенной шахты. Свет бил по мозгу Керанса, увлекая его в глубины подсознания, где реальность времени и пространства переставала существовать. Руководимый своими снами, он спускался в глубины прошлого; каждый раз лагуна представала во сне в ином обрамлении, и каждый ландшафт, как говорил доктор Бодкин, представлял другую геологическую эпоху. Иногда круг воды был ярким и дрожащим, иногда стоячим и темным, берег иногда становился глинистым и блестел, как спина гигантского ящера. Но потом мягкие берега вновь начинали маняще блестеть, небо становилось мягким и прозрачным, пустота длинных песчаных мелей абсолютной и полной, наполняя его утонченной и мягкой болью.
Он стремился к этим спускам в безбрежное прошлое, так как мир вокруг него все более становился чуждым и невыносимым.
Стоит отметить, что, несмотря на самое начало медленного изменения человечества, автор сохраняет равновесие, выводя героев, ещё способных сопротивляться. Оптимистичный подтянутый полковник Риггс, молчаливый ответственный Макреди, алчный и жестокий Стренгмен выступают антагонистами, борцами за сохранение цивилизации. За то самое, от чего осознанно отказались главные герои. Если неприязнь к Стренгмену, осушающему долину, повинуясь алчности, и сделавшему Керанса жертвой жестокого ритуала, вполне объяснима, то нелюбовь к вполне добродушному Риггсу вначале просто изумляет. Признаюсь честно, мне до конца не удалось прочувствовать причину этой антипатии: полковник был одним из самых адекватных и даже, пожалуй, ответственных людей в повествовании. Очень показательно его возвращение на помощь Керансу и Беатрис после того, как стало известно о появлении Стрегмена. Да, причина была озвучена Беатрис:
Но, дорогой мой, он на самом деле несносен. Этот всегда гладко выбритый подбородок, это ежедневное переодевание к ужину — абсолютная неспособность приспосабливаться к обстановке.
Риггсу и ему подобным нет места в новой эпохе. Он словно пещерный человек, перенесённый в двадцатый век – не приспособленный к жизни, вечная обуза и источник раздражения. Новое время ждёт новых героев и новых детей.
Кстати, о Беатрис Дал. Будучи давним и преданным Боллардовским поклонником, не могу не отметить его умение создавать пленительно-неповторимые женские образы. Femmes fatales с отрешённым взглядом, испорченные избалованные красавицы, бессердечные полубогини – все они завораживают, выжигая свой образ где-то в глубине души. Беатрис Дал – избалованная красавица, одна из первых отказавшаяся покидать город. Мир возвращается к первобытному состоянию, но она стоит особняком, по смутно-неясной причине вызывая к себе уважение у всех – от скользящего в пропасть памяти Керанса до беспринципного Стренгмена. При всей её красоте и увлечённости собой она не вызывает отторжения как пустышка. В каком-то смысле она - носитель и проводник авторской символики: на стенах её квартиры висят картины Дельво и Эрнста, именно ей была уготована своеобразная участь Евы:
Что же касается Беатрис, то, несмотря на внешнюю отчужденность, между ними оставался не выраженный словами, подразумеваемый союз, основанный на предчувствиях об уготованной им символической роли в будущем.
 
Сдержанный антагонизм наступающего Триасового периода и цивилизации выливается в открытое противостояние в конце. Керансу удаётся вновь затопить лагуну, но он вынужден спасаться бегством. Подрыв дамбы – некий символичный разрыв связи с прошлым, с человечеством, отчаянно выживающим там, на полюсах. Мёртвые должны лежать в земле. Здесь, во вновь затопленном Лондоне, заканчивается движение Керанса на север, и начинается новое путешествие - на юг. Последняя глава полностью посвящена этой Одиссее, у которой нет пункта назначения и нет осмысленной цели. Раненный, вооружённый кольтом, в котором только один патрон и снабжённый лишь небольшим узелком припасов, главный герой движется через джунгли, следуя за своими пылающими снами:
Через несколько дней он растворился в них, следуя на юг среди множества лагун, в усиливающихся дождях и жаре, атакуемый аллигаторами и гигантскими летучими мышами, второй Адам, в поисках забытого рая возрожденного солнца.
В конце принято подводить итог и делиться впечатлениями, но по ходу повествования я сказала и поделилась даже большим, нежели собиралась вначале. Потому, пусть в конце будет ворнинг – если вдруг кто-то захочет по моим следам познакомиться с Боллардом, не начинайте с «Затонувшего Мира», прочтите его рассказы: «Прима Белладонна», «Тысяча грёз Стеллависты», «Когда просыпается море», «Хронополис», «Облачные скульпторы». Если они вас увлекут, только тогда беритесь за романы. Это первое. Второе – если роман всё же вам не пойдёт, не насилуйте себя Боллардом. Он действительно своеобразен и очень спорен. Сюрреалистичность его романов кого-то пугает, у кого-то вызывает желание выслать автору коробку психокорректирующих препаратов, а кого-то увлекает на всю жизнь. У всех вышеперечисленных категорий своя правда, и я не требую безусловной любви к одному из моих фаворитов. Рекомендовать тоже не стану по вышеописанным причинам. Если, прочтя всё вышеизложенное, кто-то почувствует желание ознакомиться, я не препятствую и не отговариваю.