В каких словах об этом рассказать .
В каких словах об этом рассказать .
Всё так похоже на кошмар, на небыль.
В который раз российское отребье
Пришло в Чечню Свободу наказать.
Безумствует военная гроза.
Империя вершит кровавый жребий
С немым укором в пепельное небо
Глядят ребёнка мёртвые глаза.
Империя себя ты Возомнила,
Что у народа ты отнимешь силой
Дарованное волею Творца.
Войны аккорды громко прозвучали.
Всё впереди, и это лишь начало
Для твоего бесславного конца.
Всё так похоже на кошмар, на небыль.
В который раз российское отребье
Пришло в Чечню Свободу наказать.
Безумствует военная гроза.
Империя вершит кровавый жребий
С немым укором в пепельное небо
Глядят ребёнка мёртвые глаза.
Империя себя ты Возомнила,
Что у народа ты отнимешь силой
Дарованное волею Творца.
Войны аккорды громко прозвучали.
Всё впереди, и это лишь начало
Для твоего бесславного конца.
ЧЕЧЕНЦЫ
"Чеченцы — самые смелые и непокорные племена на Кавказе. Они воинственны
еще более, чем лезгины; наши войска никогда не могли покорить этот
народ, несмотря на многочисленные экспедиции, предпринятые против них, и
опустошения, которым неоднократно подвергались их земли."Ген. Ермолов.Ч
еще более, чем лезгины; наши войска никогда не могли покорить этот
народ, несмотря на многочисленные экспедиции, предпринятые против них, и
опустошения, которым неоднократно подвергались их земли."Ген. Ермолов.Ч
ЧЕЧЕНЦЫ
...Если бы не было причин для раздоров в их среде, Чеченцы стали бы
очень опасными соседями, и можно не без основания применить к ним то,
что говорил Фукидид о древних скифах: "Нет в Европе, ни в Азии народа,
который мог бы оказать сопротивление им, если бы последние объединили
свои силы"
Иоганн Бларамберг, «Кавказская рукопись».
...Но существует воспитание: уважение к старшему, уважение к другу,
уважение к женщине, законопослушание. Уважение к религии, причем не
напускное, не надуманное, а настоящее. Я очень люблю и уважаю вайнахов. И
они проявляют ко мне самое доброе отношение, хотя бы по той простой
причине, что я за всю свою долгую жизнь никогда ни словом, ни делом не
изменил этому народу. Чеченцы - мужественный, непобедимый, нравственно
чистый народ. А бандиты? Так они есть и среди русских, бандитов и у
евреев достаточно...
...И когда мой сын или дочь начинают мне перечить, говорю: «Тебя надо
было на воспитание в Чечню отправить, ты бы научился уважать
родителей... Мне по душе эта культура.
Иосиф Кобзон
Дмитрий Панин, потомок древнего дворянского рода, русский учёный и
религиозный философ, который провёл в сталинских лагерях 16 лет. В 70-е
годы на Западе вышла его книга «Лубянка - Экибастуз», которую
литературные критики называют «феноменом русской литературы, равным
«Запискам из Мёртвого дома» Ф.М. Достоевского». Вот что он пишет в этой
книге о чеченцах:
«Наиболее удачным и остроумным был побег (из Особлага в Казахстане –
В.М.) двух зэков во время сильного бурана. За день намело валы
спрессованного снега, колючая проволока оказалась занесённой, и зэки
прошли по ней как по мосту. Ветер дул им в спины: они расстегнули
бушлаты и натягивали их руками, как паруса. Влажный снег образует
прочную дорогу: за время бурана им удалось проделать больше двухсот
километров и выйти к посёлку. Там они спороли тряпки с номерами и
смешались с местным населением. Им повезло: то были чеченцы; они оказали
им гостеприимство. Чеченцы и ингуши – близкородственные друг другу
кавказские народности мусульманской религии. Их представители в огромном
большинстве – люди решительные и смелые. Гитлера они рассматривали как
освободителя от кандалов сталинизма, и, когда немцев прогнали с Кавказа,
Сталин произвёл выселение этих и других меньшинств в Казахстан и
Среднюю Азию. Гибли дети, пожилые и слабые люди, но большая цепкость и
жизненная сметка позволили чеченцам устоять во время варварского
переселения. Главной силой чеченцев была верность своей религии.
Селиться они старались кучно, и в каждом посёлке наиболее образованный
из них брал на себя обязанность муллы. Споры и ссоры старались разрешать
между собой, не доводя до советского суда; девочек в школу не пускали,
мальчики ходили в неё год или два, чтобы научиться только писать и
читать, а после этого никакие штрафы не помогали. Простейший деловой
протест помог чеченцам выиграть битву за свой народ. Дети воспитывались в
религиозных представлениях, пусть крайне упрощённых, в уважении к
родителям, к своему народу, к его обычаям, и в ненависти к безбожному
советскому котлу, в котором им не хотелось вариться ни за какие
приманки. При этом неизменно возникали стычки, выражались протесты.
Мелкие советские сатрапы вершили грязное дело, и много чеченцев попало
за колючую проволоку. С нами тоже были надёжные, смелые, решительные
чеченцы. Стукачей среди них не было, а если таковые появлялись, то
оказывались недолговечными. В верности мусульман я не раз имел
возможность убедиться. В мою бытность бригадиром я выбрал себе
помощником ингуша Идриса, и был всегда спокоен, зная, что тыл надёжно
защищён и каждое распоряжение будет выполнено бригадой. В ссылке я был в
Казахстане в разгар освоения целины, когда, получив пятьсот рублей
подъёмных. Туда хлынули представители преступного мира. Парторг совхоза,
испугавшись за свою жизнь, за большие деньги нанял трёх чеченцев своими
телохранителями. Всем тамошним чеченцам он своими действиями был
отвратителен, но раз обещав, они держали слово, и, благодаря их защите,
парторг остался целым и невредимым. Позже, на воле, я много раз ставил в
пример знакомым чеченцев и предлагал поучиться у них искусству
отстаивать своих детей, охранять их от тлетворного влияния безбожной,
беспринципной власти. То, что так просто и естественно получалось у
малограмотных мусульман, разбивалось о стремление образованных и
полуобразованных советских россиян обязательно дать высшее образование
своему, как правило, единственному ребёнку. Простым людям при
вколачиваемом безбожии и обескровленной, разгромленной, почти повсюду
закрытой Церкви невозможно было в одиночку отстоять своих детей».
очень опасными соседями, и можно не без основания применить к ним то,
что говорил Фукидид о древних скифах: "Нет в Европе, ни в Азии народа,
который мог бы оказать сопротивление им, если бы последние объединили
свои силы"
Иоганн Бларамберг, «Кавказская рукопись».
...Но существует воспитание: уважение к старшему, уважение к другу,
уважение к женщине, законопослушание. Уважение к религии, причем не
напускное, не надуманное, а настоящее. Я очень люблю и уважаю вайнахов. И
они проявляют ко мне самое доброе отношение, хотя бы по той простой
причине, что я за всю свою долгую жизнь никогда ни словом, ни делом не
изменил этому народу. Чеченцы - мужественный, непобедимый, нравственно
чистый народ. А бандиты? Так они есть и среди русских, бандитов и у
евреев достаточно...
...И когда мой сын или дочь начинают мне перечить, говорю: «Тебя надо
было на воспитание в Чечню отправить, ты бы научился уважать
родителей... Мне по душе эта культура.
Иосиф Кобзон
Дмитрий Панин, потомок древнего дворянского рода, русский учёный и
религиозный философ, который провёл в сталинских лагерях 16 лет. В 70-е
годы на Западе вышла его книга «Лубянка - Экибастуз», которую
литературные критики называют «феноменом русской литературы, равным
«Запискам из Мёртвого дома» Ф.М. Достоевского». Вот что он пишет в этой
книге о чеченцах:
«Наиболее удачным и остроумным был побег (из Особлага в Казахстане –
В.М.) двух зэков во время сильного бурана. За день намело валы
спрессованного снега, колючая проволока оказалась занесённой, и зэки
прошли по ней как по мосту. Ветер дул им в спины: они расстегнули
бушлаты и натягивали их руками, как паруса. Влажный снег образует
прочную дорогу: за время бурана им удалось проделать больше двухсот
километров и выйти к посёлку. Там они спороли тряпки с номерами и
смешались с местным населением. Им повезло: то были чеченцы; они оказали
им гостеприимство. Чеченцы и ингуши – близкородственные друг другу
кавказские народности мусульманской религии. Их представители в огромном
большинстве – люди решительные и смелые. Гитлера они рассматривали как
освободителя от кандалов сталинизма, и, когда немцев прогнали с Кавказа,
Сталин произвёл выселение этих и других меньшинств в Казахстан и
Среднюю Азию. Гибли дети, пожилые и слабые люди, но большая цепкость и
жизненная сметка позволили чеченцам устоять во время варварского
переселения. Главной силой чеченцев была верность своей религии.
Селиться они старались кучно, и в каждом посёлке наиболее образованный
из них брал на себя обязанность муллы. Споры и ссоры старались разрешать
между собой, не доводя до советского суда; девочек в школу не пускали,
мальчики ходили в неё год или два, чтобы научиться только писать и
читать, а после этого никакие штрафы не помогали. Простейший деловой
протест помог чеченцам выиграть битву за свой народ. Дети воспитывались в
религиозных представлениях, пусть крайне упрощённых, в уважении к
родителям, к своему народу, к его обычаям, и в ненависти к безбожному
советскому котлу, в котором им не хотелось вариться ни за какие
приманки. При этом неизменно возникали стычки, выражались протесты.
Мелкие советские сатрапы вершили грязное дело, и много чеченцев попало
за колючую проволоку. С нами тоже были надёжные, смелые, решительные
чеченцы. Стукачей среди них не было, а если таковые появлялись, то
оказывались недолговечными. В верности мусульман я не раз имел
возможность убедиться. В мою бытность бригадиром я выбрал себе
помощником ингуша Идриса, и был всегда спокоен, зная, что тыл надёжно
защищён и каждое распоряжение будет выполнено бригадой. В ссылке я был в
Казахстане в разгар освоения целины, когда, получив пятьсот рублей
подъёмных. Туда хлынули представители преступного мира. Парторг совхоза,
испугавшись за свою жизнь, за большие деньги нанял трёх чеченцев своими
телохранителями. Всем тамошним чеченцам он своими действиями был
отвратителен, но раз обещав, они держали слово, и, благодаря их защите,
парторг остался целым и невредимым. Позже, на воле, я много раз ставил в
пример знакомым чеченцев и предлагал поучиться у них искусству
отстаивать своих детей, охранять их от тлетворного влияния безбожной,
беспринципной власти. То, что так просто и естественно получалось у
малограмотных мусульман, разбивалось о стремление образованных и
полуобразованных советских россиян обязательно дать высшее образование
своему, как правило, единственному ребёнку. Простым людям при
вколачиваемом безбожии и обескровленной, разгромленной, почти повсюду
закрытой Церкви невозможно было в одиночку отстоять своих детей».
ЧЕЧЕНЦЫ
«Так же невозможно покорить чеченцев, как сгладить Кавказ. Кто, кроме нас, сможет похвастаться, что видел Вечную войну?»
Генерал Михаил Орлов, 1826 год.
Генерал Михаил Орлов, 1826 год.
чеченцы
«Чеченцы кроме русских и евреев являются самым образованным народом в
составе Российской Федерации. В силу национальных особенностей, в силу
закрытости и консервативности чеченцы смогли казахстанскую ссылку
превратить для себя в возможность инновационного рывка. В то время как
многие народы Кавказа и Прикавказья, попав в ссылку, практически
погибли, минимально русифицированные чеченцы сумели интенсифицировать
свою жизнь и резко, скачком, во много раз повысить уровень образования.
Чеченцы вышли к ситуации 90-х годов органически принадлежа к
высокотехнологической части советской элиты. Напомню, что многие
министры в сырьевых отраслях, нефтяной и нефтегазовой, газодобывающей,
были чеченцы и ингуши".
составе Российской Федерации. В силу национальных особенностей, в силу
закрытости и консервативности чеченцы смогли казахстанскую ссылку
превратить для себя в возможность инновационного рывка. В то время как
многие народы Кавказа и Прикавказья, попав в ссылку, практически
погибли, минимально русифицированные чеченцы сумели интенсифицировать
свою жизнь и резко, скачком, во много раз повысить уровень образования.
Чеченцы вышли к ситуации 90-х годов органически принадлежа к
высокотехнологической части советской элиты. Напомню, что многие
министры в сырьевых отраслях, нефтяной и нефтегазовой, газодобывающей,
были чеченцы и ингуши".
ЧЕЧЕНЦЫ
«Кто-то справедливо заметил, что в типе чеченца, в его нравственном
облике есть нечто, напоминающее Волка. Лев и Орел изображают силу, те
идут на слабого, а Волк идет на более сильного, нежели сам, заменяя в
последнем случае все – безграничной дерзостью, отвагою и ловкостью. И
раз попадет он в беду безысходную, то умирает уже молча, не выражая ни
страха, ни боли, ни стона»
(В. Потто, XIX век).
облике есть нечто, напоминающее Волка. Лев и Орел изображают силу, те
идут на слабого, а Волк идет на более сильного, нежели сам, заменяя в
последнем случае все – безграничной дерзостью, отвагою и ловкостью. И
раз попадет он в беду безысходную, то умирает уже молча, не выражая ни
страха, ни боли, ни стона»
(В. Потто, XIX век).
ПРО ЧЕЧЕНЦЕВ
"Что же касается чеченцев, то они, на мой взгляд, в массе своей обладают
повышенным потенциалом мужества, энергии и свободолюбия. В конце первой
чеченской войны я писал в тогдашней еще «Независимой газете», что
чеченцы представляют по своим качествам, включая и интеллектуальные
данные, некую флуктуацию позитивных свойств. Я знаком со многими
чеченцами разного положения и возраста, и всегда поражаюсь их уму,
мудрости, собранности, настойчивости. Одним из слагаемых упомянутой выше
флуктуации мне представляется то обстоятельство, что чеченцы,
единственные среди народов Российской империи, не имели аристократии,
никогда не знали крепостного права, и лет уже примерно триста живут без
феодальных князей".
(Вадим Белоцерковский, 22.02.08 г.)
повышенным потенциалом мужества, энергии и свободолюбия. В конце первой
чеченской войны я писал в тогдашней еще «Независимой газете», что
чеченцы представляют по своим качествам, включая и интеллектуальные
данные, некую флуктуацию позитивных свойств. Я знаком со многими
чеченцами разного положения и возраста, и всегда поражаюсь их уму,
мудрости, собранности, настойчивости. Одним из слагаемых упомянутой выше
флуктуации мне представляется то обстоятельство, что чеченцы,
единственные среди народов Российской империи, не имели аристократии,
никогда не знали крепостного права, и лет уже примерно триста живут без
феодальных князей".
(Вадим Белоцерковский, 22.02.08 г.)
ЧЕЧЕНЦЫ
Правительственная комиссия России, изучив вопрос о привлечении их на
службу в русскую армию, в 1875 году сообщала: «Чеченцы... самые
воинственные и опасные горцы Северного Кавказа, представляют из себя
...готовых воинов, которая военная служба едва ли что-либо в смысле
лихой езды и умения владеть оружием... Чеченцы буквально с детского
возраста привыкают общаться с оружием... Стрельба ночью на вскидку: на
звук, на огонёк показывает явное преимущество горцев в этом над
обученными казаками и особенно солдатами».
Тезисы докладов и сообщений Всесоюзной научной конференции 20-22 июня 1989 г. Махачкала, 1989 г., с. 23.
«Чеченцы, как мужчины, так и женщины, наружностью чрезвычайно красивы.
Они высоки ростом, очень стройны, физиономии их, в особенности глаза,
выразительны; в движениях чеченцы проворны, ловки; по характеру они все
очень впечатлительны, веселы и остроумны, за что их называют «французами
Кавказа», но в то же время подозрительны, вспыльчивы, вероломны,
коварны, мстительны. Когда они стремятся к своей цели, для них хороши
все средства. Вместе с тем чеченцы неукротимы, необыкновенно выносливы,
храбры в нападении, защите и преследовании. Это – хищники, каких немного
среди гордых рыцарей Кавказа; да и сами они не скрывают этого, избирая
среди царства животных своим идеалом волка»
«Покорённый Кавказ. Очерки исторического прошлого и современного Кавказа СПб. 1904 г. Каспари.)
ЧЕЧЕНЦЫ
«Чеченцы очень бедны, но за милостыней никогда не ходят, просить не
любят, и в этом состоит их моральное превосходство над горцами. Чеченцы в
отношении к своим никогда не приказывают, а говорят ''Мне бы нужно это,
я хотел бы поесть, сделаю, пойду, узнаю, если Бог даст». Ругательных
слов на здешнем языке почти не существует...»
С. Беляев, дневник русского солдата, бывшего десять месяцев в плену у чеченцев.
любят, и в этом состоит их моральное превосходство над горцами. Чеченцы в
отношении к своим никогда не приказывают, а говорят ''Мне бы нужно это,
я хотел бы поесть, сделаю, пойду, узнаю, если Бог даст». Ругательных
слов на здешнем языке почти не существует...»
С. Беляев, дневник русского солдата, бывшего десять месяцев в плену у чеченцев.
Мальчик до рассвета Лезгинку танцевал!
Там высоко, в горах Чечни,
Где ветер песни напевал,
Босой мальчишка лет семи
С утра лезгинку танцевал.
Крутились птицы в небесах,
И тенью серою над ним
Могучих крыльев их размах
Его от зноя берегли...
В ауле маленьком, в горах
Мальчик лезгинку танцевал
И в вихре танца вновь кружась
Он никого не замечал.
Любил мальчишка танец свой
И никогда не уставал,
И чистой детскою душой
Всем настроенье поднимал...
Однажды так отец сказал:
"А сможешь ли, джигит лихой,
Ты до рассвета танцевать,
Свершится чудо пред тобой?"
Но содрогнулась вдруг земля,
И началась опять война.
Ушел отец, остался сын,
Ведь у отца он был один...
В ауле маленьком, в горах
Мальчик не спал и тосковал
И, вспомнив вдруг слова отца,
Он до рассвета танцевал.
Кружась в лезгинке, как орел,
Он никого не замечал.
Танцем неистовым своим
Протест войне он объявлял...
В ауле маленьком, в горах
Мальчик остался без отца.
Терпенье дал ему Аллах,
Чтоб был мужчиной до конца.
Блестели детские глаза,
Катилась по щеке слеза.
Мальчишка падал, вновь вставал,
Он до рассвета танцевал.
Трудно быть чеченцем
Трудно быть чеченцем. Если ты чеченец — ты должен накормить и приютить
своего врага, постучавшегося к тебе как гостя, ты должен не задумываясь
умереть за честь девушки, ты должен убить кровника, вонзив кинжал в его
грудь, потому что ты никогда не можешь стрелять в спину, ты должен
отдать свой последний кусок хлеба другу, ты должен встать, выйти из
автомобиля, чтобы приветствовать идущего мимо пешком старца, ты никогда
не должен бежать, даже если твоих врагов тысяча и у тебя нет никаких
шансов на победу, ты все равно должен принять бой. И ты не можешь
плакать, что бы ни происходило. Пусть уходят любимые женщины, пусть
нищета разоряет твой дом, пусть на твоих руках истекают кровью
товарищи, ты не можешь плакать, если ты чеченец, если ты мужчина.
Только один раз, всего один раз в жизни ты можешь плакать: когда
умирает мать.
своего врага, постучавшегося к тебе как гостя, ты должен не задумываясь
умереть за честь девушки, ты должен убить кровника, вонзив кинжал в его
грудь, потому что ты никогда не можешь стрелять в спину, ты должен
отдать свой последний кусок хлеба другу, ты должен встать, выйти из
автомобиля, чтобы приветствовать идущего мимо пешком старца, ты никогда
не должен бежать, даже если твоих врагов тысяча и у тебя нет никаких
шансов на победу, ты все равно должен принять бой. И ты не можешь
плакать, что бы ни происходило. Пусть уходят любимые женщины, пусть
нищета разоряет твой дом, пусть на твоих руках истекают кровью
товарищи, ты не можешь плакать, если ты чеченец, если ты мужчина.
Только один раз, всего один раз в жизни ты можешь плакать: когда
умирает мать.
Старая энциклопедия Брокгауза и Эфрона о чеченцах
Старая энциклопедия Брокгауза и Эфрона о чеченцах
"Неукротимость характера, храбрость, ловкость и выносливость —
черты чеченцев. В их общинах все абсолютно равны. Этой социальной
организацией объясняется беспримерная стойкость чеченцев в долголетней
борьбе с русскими".
коммментарий автора: Мы почему-то считаем
чеченцев россиянами. Они не россияне, они — чеченцы. Это народ с особой
культурой, напоминающей культуру древних германцев. Их быт демократичен
и воинствен. Счастье свое они находят в войне.
Чеченцы -
европейцы, (не только по энциклопедии Брокгауза - Ефрона. Их
антропологические характеристики приравниваются к данным нордических
народов и действительно, чистые чеченцы, сами себя они называют
нохчи-народом Ноя, те чеченцы не имеющие примесей от других народов,
внешне красивы, светлые, глаза различных цветов,высоки, лица черты
правильные, внешне европейские черты лица .
...внутренне
ориентированы на Европу и европейские ценности (правда,с некоторым
запозданием), но прописаны в общий дом Востока. В расовом отношении
чеченцы арийцы. Империи, которая все никак не могла стать Европой,
нужны были только азиаты. Ничего такого восточного у чеченцев нет,
кроме религии, а она, известно, не врожденная - мусульманином может
быть и немец, и есть такие. Назвать чеченца религиозным фанатиком, даже
лежащего в экстазе в кругу зикра у президентского дворца - не знать
его. Присоедините Чечню к Англии, предсказание, о чем есть, и
посмотрите кто будет заседать в палате лордов через несколько поколений.
"Неукротимость характера, храбрость, ловкость и выносливость —
черты чеченцев. В их общинах все абсолютно равны. Этой социальной
организацией объясняется беспримерная стойкость чеченцев в долголетней
борьбе с русскими".
коммментарий автора: Мы почему-то считаем
чеченцев россиянами. Они не россияне, они — чеченцы. Это народ с особой
культурой, напоминающей культуру древних германцев. Их быт демократичен
и воинствен. Счастье свое они находят в войне.
Чеченцы -
европейцы, (не только по энциклопедии Брокгауза - Ефрона. Их
антропологические характеристики приравниваются к данным нордических
народов и действительно, чистые чеченцы, сами себя они называют
нохчи-народом Ноя, те чеченцы не имеющие примесей от других народов,
внешне красивы, светлые, глаза различных цветов,высоки, лица черты
правильные, внешне европейские черты лица .
...внутренне
ориентированы на Европу и европейские ценности (правда,с некоторым
запозданием), но прописаны в общий дом Востока. В расовом отношении
чеченцы арийцы. Империи, которая все никак не могла стать Европой,
нужны были только азиаты. Ничего такого восточного у чеченцев нет,
кроме религии, а она, известно, не врожденная - мусульманином может
быть и немец, и есть такие. Назвать чеченца религиозным фанатиком, даже
лежащего в экстазе в кругу зикра у президентского дворца - не знать
его. Присоедините Чечню к Англии, предсказание, о чем есть, и
посмотрите кто будет заседать в палате лордов через несколько поколений.
Чеченцы не покоряются врагу и в последние секунды жизни!
Мансур стоял под огромным раскидистым орехом и,
глядя куда-то в только ему видимую точку, медленно закатывал рукава
рубахи. Расстегнул пуговицу на вороте-стоечке, чтобы не давило горло.
Сдвинул на затылок высокую, серебристую в завитушках
папаху из андийского каракуля, протер вспотевший гладкий лоб, и твердым
шагом двинулся к широкому стволу, где на сучке висел тесак в кожаных
ножнах.
Мансур был высокого роста, великолепно вылепленная
голова гордо сидела на широких плечах; коротко стриженная черная
борода, ветрами и солнцем обожжённое лицо, длинный с горбинкой и
тонкими раздувающимися ноздрями нос, глубоко посаженные черные как угли
глаза сверкающие из под густых, мохнатых бровей, твердо очерченный рот.
Мансуру было пятьдесят пять, но чувствовал он себя гораздо моложе.
-
Принеси точило, - обратился он к супруге и быстрым ловким движением
руки вынул тесак. Пока Мансур пробовал на палец остроту, Кесират - так
звали его жену - уже принесла точильный камень, по-хозяйски оправленный
в футляр из дикой вишни. «Вжик-вжик» - заскрипел нож о камень.
- Ты же его наточил накануне, - робко произнесла Кесират.
- Твое дело подать точильный камень. - Бросил
Мансур. «Вжик-вжик» - острое стальное лезвие сверкало в его руках. - У
женщин мозги куриные и если руководствоваться их умом, не оберешься
позора. Надо выслушать женщину и сделать все по-своему. - Голос был
грудной, хорошо поставленный и где бы он ни заговорил, тембр его голоса
привлекал к себе внимание.
Кесират молча выполняла
поручения, во всем стараясь угодить супругу. И суровость мужа принимала
как должное, которое было ей дороже всякой ласки. Такие они, чеченские
мужья! Скупые на слова, строгие на вид и привыкшие повелевать! Но также
Кесират знала, что за внешней требовательностью мужа скрывается
пламенное сердце, и его душевной доброты хватило бы на многих!
Жалобно заблеял барашек и Кесират, отвлекшись от своих мыслей, пожалела его.
- Небось, почувствовал, что из него хотят сделать
жижиг-галныш1, - сказал Мансур и раскатисто засмеялся, обнажая ровные,
белые зубы. Он с расстояния метким ударом вонзил нож в лежащую тут же
чурку и легкой кошачьей походкой двинулся к блеющему барашку. Кесират,
козырьком выставив над глазами натруженную руку, смотрела на Мансура.
Она в душе восхишалась его хладнокровным мужеством и сердце
переполнялось гордостью за мужа!
Барашек был уже освежеван.
- Опалить? - Спросила его Кесират, глядя на голову и четыре ноги барашка в траве.
- Успе-ется, - растягивая слова, произнес Мансур.
Спина и шея взмокли, Кесират зашла сбоку и вытерла полотенцем шею и
вспотевшую спину мужа, изредка бросая косые взгляды в сторону двора. Не
дай Бог, увидит сноха, или сосед зайдет ненароком и опасаясь чужого
взгляда, вздрагивала от любого шороха.
Почуяв запах свежатины, прибежал пушистый черный кот
и, усевшись на задние лапки, облизываясь, не сводил жёлтых глаз с
бараньей туши.
- Сейчас тебе дам, только подожди малость. Ишь как
быстро учуял, - обращался хозяин к коту. Тот замурлыкал в ответ и
терпеливо ждал, словно понимая, какую важную работу делает этот человек
с тесаком в руке. Мансур осмотрел освежёванного барана и, оставшись
довольным, ударил по нему широкой пятерней, бока, обложенные белым
жиром, затряслись так, что туша чуть не сорвалась наземь. - Хорош
барашек, ничего не скажешь! Хорош! - Улыбаясь в смоляную бороду,
произнес Мансур.
Мансур, пружиня на сильных ногах, поднялся и
вытянул руки ковшиком. Студеная колодезная вода приятно холодила руки.
Был июль месяц, жарко палило солнце, и холодная вода была как нельзя
кстати. Он кивком головы надвинул тюбетейку на лоб, что для Кесират
означало снять ее. Бережно, как драгоценный сосуд, который при
неосторожном обращении может разбиться, взяла она тюбетейку и повесила
на ветку, густо облепленную терпкой листвой. Головной убор мужчины, что
голова хозяина и обращаться с ним следует подобающим образом: об этом
Кесират помнила хорошо. Гладко выбритая голова резко контрастировала на
фоне загорелого лица. И сейчас, без папахи с черной бородой и
трепещущими ноздрями, Мансур походил на красивого абрека из книг с
богатыми цветными иллюстрациями.
Он подставил голову, и тугая
струйка полилась, стекая по шее, по лицу, по грубым натруженным рукам,
которые он снова и снова подставлял под льющийся из черпака струю. Он с
наслаждением плескался водой, шумно брызгаясь на прокаленную солнцем
почву.
- Да жаль только, что ребята не смогут попробовать его парным, - грустным голосом произнесла Кесират, думающая о своём.
- Попро-о-буют, завтра на рассвете выеду в горы, для них стараюсь, не для нас, - ответил он жене.
Сердце Кесират запрыгало от радости. Четверо сыновей
Кесират, плоть и кровь её, были в горах. И с тех пор, как они ушли,
сердце Кесират превратилось в сгусток боли от неизвестности за их
судьбы. Сколько раз просыпалась она в холодном поту? Затем вставала и,
стараясь не разбудить мужа, шла на кухню, успевшую остыть за ночь так,
что зуб на зуб не попадал, и долго стояла, вглядываясь в непроглядный
мрак за окном. Где они теперь мои мальчики? Сытые ли, голодные? Ранены
или их нет в живых?
- Слышишь меня2? Что, оглохла? - Голос у
самого уха вернул Кесират на землю. - Подай мне тряпку. - Она протянула
сахарно-белый кусочек марли. Мансур вытер руки и, посыпав крупной
солью, не успевшую еще остыть баранью шкуру, свернул её в рулон, когда
звонко хлопнули ворота, и в них показался мальчишка лет тринадцати. Он
поздоровался. Мальчик переждал пару минут, не полагалось спешить даже в
таком деле, с каким он пришел. Дядя отказался от предложенной им
помощи, тогда мальчик перешел прямо к делу:
- Дядя, я пришел сообщить, что русские на подходе к селу, мне отец поручил предупредить вас об этом.
Мансур на миг застыл с занесенным ножом, но потом
одним махом распустил баранью брюшину, откуда, скользя, хлынули
дымящиеся паром внутренности. Мальчишка подбежал, подставил таз и,
видно, ждал скупой похвалы от дяди. Но Мансуру было не до похвал.
- Воды! - Крикнул он во весь могучий голос и метнул нож обратно в чурку.
- Ох, мне бы так, - восхищенно произнес мальчик. Но
Мансур ничего не слышал, он молча вымыл руки, вытерся полотенцем и,
надев папаху, поданную Кесират, долго стоял занятый своими мыслями,
посматривая в сторону синеющих гор.
С коротким мычанием били
по городу установки «Град», их доводящий до исступления гул пока
слышался вдалеке, но не было никакой уверенности, что они завтра не
ударят по селу. Мансур повернулся и посмотрел на племянника, затем
окинул взглядом супругу. Кесират, ловко орудуя ножом, управлялась с
внутренностями.
Мансур пару раз кашлянул словно прочищая горло,снова посмотрел в сторону синеющих гор и процедил сквозь зубы:
- Свиньи, грязные свиньи, доползли все же до села.
Когда-нибудь это должно было случится, но я не ждал этих свиней так
скоро! Чтобы они волочили трупы своих отцов… - сказал он и, кивнув
племяннику, что означало доделать его работу, и широким шагом вышел за
ворота.
2
Село русские взяли в кольцо, окопались,
установили на въезде блокпост. Как говорили сельчане, ни въехать, ни
выехать без разрешения этих свиней стало невозможно.
Был сентябрь
месяц. Беспрестанно шли дожди. Дороги, разбитые военной техникой и
размытые осенними дождями, были в глубоких ямках и колдобинах. По ним,
увязая по колено в грязи, уходя, тащились беженцы. За спиной жалкий
скарб, руки заняты огромными клетчатыми сумками китайского
производства. Люди обнищали за войну и теперь, спасая себя и остатки
имущества, убегали подальше от села. За взрослыми молча шли детишки, с
ужасом вглядываясь в бесконечную ленту дороги. Завтра будет зачистка!
По крайней мере, слух такой уже был, а нынче в Чечне все слухи
сбываются. Когда-то старики предсказали, что Чечня по щиколотки
зальется кровью людской. Что зарастет город бурьяном и там, где прежде
жили люди, будут гулять олени. Оленей нет ещё, но одичавшие собаки,
лисы, фазаны и бурьян в центре города - это факт. Люди бегут и из
разрушенного городом, и из села. Слово «зачистка» холодит в их жилах
кровь.
Двадцать зачисток пережило село. Лишилось почти всех
мужчин, имущества, накопленного в течение долгой жизни. Русские жгли
дома, забирали у людей даже последние деньги, накопленные на похороны.
Теперь в селе только старики, женщины и дети. Мужчины от десяти до
пятидесяти сгинули в «фильтрационных» лагерях, прозванных в народе
концлагерями. Настало время, предсказанное чеченскими святыми, что в
лес на стук топора со всей округи будут сбегатся женщины, что означает,
мужчин останется мало. И теперь не в состоянии пережить двадцать первую
зачистку, жалкая вереница сельчан тащится под проливным дождем, мечтая
когда-нибудь добраться до соседней Ингушетии.
Мансур
принадлежал к той части людей, которые остались в селе и ни под каким
предлогом не соглашались покинуть свои дома и землю. «Мы умрем тут, но
не уйдем», - говорили они, испытав на себе все зачистки.
«С тебя особый спрос, как с хозяина бандитского
логова», - говорили ему федералы. И зачищали с особым пристрастием. И к
стенке ставили, и все прелести фильтрационных пыток попробовал, спина
хранит их следы. «Это тебе за старшего сына, это за второго, это за
третьего бандита», - и так сыпали палачи серию ударов арматурами на его
могучую спину. Но бежать, испугавшись этих грязных свиней? «Никогда,
пусть они бегут, я у себя дома, рано или поздно, им придется это
сделать», - говорил Мансур.
Рано на рассвете, в небе закружили
вертолеты. Дымящиеся ракеты, с треском разрывая воздух, исчезали в
лесополосах. По периметру села залегли солдаты, по разбитой дороге,
выбрасывая синие ядовитые выхлопы, громыхая и лязгая, въехали танки.
Земля задрожала и люди в домах, поглядывая на окна, в которых звенело
стекло, исступленно молились. Пьяные крики, бешеная ругань и автоматные
очереди носилось в осеннем утреннем воздухе над селом. Федералы,
подражая гестаповцам, с закатанными по локоть рукавами, с оружием
наизготовку, врывались в дома, где, дрожа от страха, с ужасом в глазах
притаились мирные жители. И начинался кровавый шабаш. Стрельба иногда
поверх голов жертвы, иногда прямо в сердце наповал. Ковры, аудио и
видеотехнику, ювелирные украшения, деньги и всякую еду, - всё
отобранное грузят на бээмпэ, бэтээры, танки и машины «Урал».
Для
федералов Чечня - это своего рода Клондайк и мечта каждого попасть
поскорее на зачистку да награбить побольше. Живым товаром идет у
федералов мужское население. За них, живых или мертвых, все равно
заплатят, они это знают. Думая об этом, Мансур стоял под навесом и ждал
федералов, когда бэтээр, выбив ворота, пыхтя и разбрасывая комки грязи,
въехал на крытый асфальтом двор.
Пьяные федералы, спрыгивая с боевой машины, как тараканы разбегались по двору.
- Идите в сарай… А вы обыщите дом! - слышатся
приказы. Один из них, с толстой золотой цепью «кардинал» на шее, одетый
в вылинявшую камуфляжную форму, небрежно держа в руках автомат,
двинулся в сторону стоявщего под навесом Мансура.
- Ну что, опять свиделись? - Федерал остановился
невдалеке и окинув чеченца презрительным взглядом, сквозь зубы
процедил: - Что, бандиты твои не вернулись? Где они, говори! -
Угрожающе повысил он голос. Мансур посмотрел на ассимметричное,
неприятное лицо федерала и устало усмехнулся.
- Не знаю, о каких бандитах ты говоришь, в моем доме я, моя старуха, да сноха с детьми.
Федерал изменился в лице. При виде этого
бесстрашного человека, с красивым открытым лицом, который не сломался
под пытками и не боялся смерти, его душа наполнялась завистью и
ненавистью одновременно. А его безмерное спокойствие повергало его в
ярость. Унизить его, чтобы он ползал на коленях, прося пощады себе и
всей его семье, вот о чем мечтал федерал, видевший Мансура уже в
несколько первый раз.
Но федерал знал, что никогда этому не
бывать. Он умрёт, стиснув зубы, если даже пытать его каленым железом.
Он это знал… Налитые кровью глаза военного смотрели куда-то вдаль
поверх головы стоявшего перед ним немолодого, но стойкого, как кремень,
чеченца. Перед пьяным взором федерала проносились картинки тех пыток.
Мансур, избитый и окровавленный, лежит на бетонном полу фильтрационного
лагеря Чернокозово. Каких только пыток к нему не применяли, но он
словно из камня. Только глухо постанывал да крутил головой, на которую
нещадно опускались удары тяжелых солдатских ботинок. Из перебитых
пальцев стекала кровь. Это было тогда… И вот теперь он стоит как
огурчик, свежий и чистый и снова ко всем тем чувствам переполнявшим его
душу, примешалось чувство тайной зависти. «Что это за народ?»- думал он
про себя, а вслух произнес.
-У нас имеются неопровержимые доказательства, что
бандиты систематически бывают в селе, в этом волчьем логове. - Федерал
выжидающе замолчал и вновь уставился на Мансура. - Мало того, вы
зарезали накануне барана и поволкли его в горы к бандитам.
«Кто мог заложить? Какая сволочь донесла?» - гадал
Мансур, внешне ничем не выдавая своей душевной тревоги. Федерал
пользуясь своим преимуществом, играя оружием, вальяжно прошёлся перед
носом Мансура. Ворот военной формы расстегнут, на шее, переливаясь,
поблескивает «приватизированная» при очередной зачистке женская
цепочка. Темные волосы, выбившись из-под косынки цвета хаки, спадают на
узкий лоб, на тонких губах играет самодовольная ухмылка. Он остановился
и налитыми кровью и ненавистью глазами посмотрел на чеченца.
- Где скрываются твои бандиты? Спрашиваю тебя в последний раз.
- Я не знаю никаких бандитов, мои сыновья - сопротивленцы и они воюют против оккупантов. Где именно сейчас, я не знаю.
Федерал усмехнулся.
- Вот как? Не бандиты, а сопротивленцы?
- Так точно!
- И не знаете где они, да? –
- Не знаю!
- Я найду их!
- Ищите ветра в поле.
Федерал
остановился, словно раздумывая, как ответить на дерзость это сильного
человека. Несколько солдат, стоя невдалеке, с нескрываемым интересом
разглядывали своего командира и ждали, чем же закончится этот словесный
поединок.
- Щас он его шандарахнет, вот увишь, - произнес длинный, как коломенская верста, солдат с выпирающим острым кадыком.
- Бум посмотреть, - ответил ему напарник, едва достающий ему до плеча.
В это время в женской половине раздались крики и детский плач. Мансур, вздрогнул всем телом и бросился к дому.
- Стоять, сука! - Направив на него автомат,
выкрикнул федерал. Он остановился, а взгляд его остался прикованным к
дому, откуда доносился этот жуткий крик снохи. В это время, подгоняемые
автоматными прикладами, в страхе прижимаясь к друг дружке, из дома
вышли женщины, а за ними напуганные до смерти дети.
- А вот и подельница!- произнес, смягчив голос, главный федерал.
- Йист ма хилалахь3, - по-чеченски сказал жене Мансур.
- Заткнись, сука! - снова закричал побелевший как
мел федерал. Он настолько приблизился, что Мансур чувствовал смердящую
вонь из его рта и, побрезговав, отвернул голову. «Грязные свиньи, изо
рта несет, как из туалета. Чтобы ты всю жизнь дышал на своих
обожателей, на тех предателей которые ползают перед вами и слизывают
пыль с ваших ботинок» - исходился в душе он злобой.
- Мордой
воротишь, гад? - И федерал замахнулся, но в последний момент передумал
и опустил оружие. Затем снова обратился к стоявшей рядом со снохой и
дрожащей как осиновый лист, Кесират. - Ну где твое бандитское отродье?
Где твой волчий выводок? Что молчишь? Наклепала четверых, благословила
их на грязное дело, а теперь молчишь?
- Валлах1и4, не знаю… - протяжным тихим голосом
прошептала Кесират. Федерал оставил Кесирт и с головы до ног окинул
взглядом справную крепко сбитую красавицу Аждан. Сноха зябко повела
плечами и с обезумевшими от страха глазами посмотрела в сторону свекра.
Она знала, что он защитит ее. И все же желание вцепится в горло этого
недочеловека и разодрать его на куски, ногтями расцарапать его мокрые
слюнявые губы, одолевало её. Похотливая улыбка заиграла на ощерившихся
губах военного, он, смачно сплюнув на землю, раскачиваясь по-утиному,
пошел в сторону Аждан.
- Не смей подходить к ней! Ты не в России,
ты в Чечне! – крикнул Мансур и кинулся за ним, пытаясь преградить ему
дорогу. Военный развернулся, и тяжелый приклад опустился на голову
Мансура, издавая чавкающий звук. Женщины заорали, испуганные закричали
дети. Мансур стоял, покачиваясь, схватившись за голову, сквозь пальцы
струйками стекала кровь, застревая в ухоженной бороде, и капала ему на
грудь.
- О Боже! - причитали женщины, не смея сдвинутся с
места. Следующая серия ударов сразила его как наповал. – Люди,
помогите! Что за звери, за что? - Залилась слезами Аждан.
- Спалить это бандитское гнездо! - закричал федерал истеричным визгом.
И по добротному дому из красного кирпича, крытого
алюминиевым шифером, «заработал» огнемет. Дом полыхнул факелом,
отсвечивая заревом огня далеко вокруг. Потрескивая, падали догорающие
стропила, разлетая на мелкие кусочки, со звоном сыпалось оконное
стекло. Кесират упала и, корчась по земле, с ужасом в глазах смотрела,
как полыхает дом, ставшей частью ее самой. Где прошла ее полная счастья
и семейной радости жизнь. Где на свет появились и росли ее сыновья. Она
сквозь марево огня видела, как, обуглившись от огня, со стен падают
ковры, как подхваченные пламенем кружатся легкие занавески и,
превратившись на ее глазах в пепел, пылью оседают на землю. Она сквозь
пелену тумана видела так же, как поднимается ее муж с разбитым,
окровавленным лицом, как он, до боли ей знакомой кошачьей походкой
крадется в сарай, как возвращается с двустволкой и на её глазах
разряжает её в обидчика.
3
Мансур лежал весь в крови на
холодном бетонном полу, избитое тело исходило невыносимой болью,
опухшие ноги сводило в жестокой судороге. Насквозь изодранные колючей
проволокой щиколотки, причиняли адскую боль. Пылающую от жара голову
хотелось окунуть в холодную воду. За стеной, словно из-под земли,
доносились глухие стоны и надрывающий глотку чей-то кашель. Пытали
очередную жертву и так все дни и ночи напролет. Пытают такими
садистскими методами, с таким пристрастием, что невольно задаешься
вопросом, может это звери в человеческом обличии? Люди ведь не могут
так, упиваясь кровью, пытать себе подобных. Где же ты, СПРАВЕДЛИВОСТЬ,
затерялась? Откликнись, если ты есть на этом белом свете!
Все
исчезло! Осталось только жестокость и безнаказанность, которые
властвуют безраздельно. Его размышления прервали серия ударов за
стеной. Пленный молчал, долго сдерживал стоны, а затем разошелся, диким
воплем разрывая стены концлагеря. « О Аллах1, о Аллах1, не пошли мне
боль, дай мне выдержку и терпение, убереги меня от позора перед
врагом!» -Слышался ему жаркий шепот обреченного. А затем все смолкло.
Видно, палачи на время оставили жертву, как обычно они делают, но
вернувшись, они с него еще живого снимут шкуру. И чтобы не слышать эту
чужую боль, Мансур был готов на все. В это время дверь его камеры
загромыхала и вошли трое вооруженных контрактников. Мансур, превозмогая
боль, сел, прежде чем садисты начали его бить ногами.
- Встать! На выход! - Скомандовал один из них.
Закусив губу, на которой застыли кровавые сгустки, Мансур поднялся и
двинулся к двери. Вышли в грязный длинный коридор, где через толстые
оконные решетки косыми лучами пробивался свет. Должно быть утро, решил
Мансур. Вот уже несколько дней он находился в темной камере и потерял
представление о времени. Его вели по грязному, пахнувшему плесенью
коридору, подгоняя в спину оружием. Когда дошли до стальных дверей с
решетками из толстой арматуры, остановились. Массивная дверь из железа
открылась, издавая неприятный лязг.
- Иди! - подтолкнули его в спину холодным дулом
оружия. В лицо ударил яркий солнечный свет, и легкие наполнились свежим
прохладным воздухом. Мансур еле удержался, чтобы не упасть. Было где-то
около десяти утра, и с улицы через высокий бетонный забор, опоясанный
колючей проволокой поверх высоковольтных линий, доносился шум машин и
блеяние скотины. Наверное, воскресенье и люди спешат на базар, подумал
Мансур. Во дворе этой цитадели смерти были раскиданы множество пустых
ящиков из под патронов, все усыпано стреляными гильзами и массой
всякого мусора. Его вели по внутреннему двору, пока не оказались у
высокой бетонной стены, всю залитой кровью. Некогда серые стены, теперь
были сплошь в темно-бурых подтеках и в щербинках от пуль. Мансур понял,
что это стена казни. Бойня! Самая настоящая бойня, где вурдалаки в
военной форме отводили душу.
Мансур невольно поднял глаза,
казалось, что стена уходит в самое небо. Заметив его взгляд, брошенный
на стену, контрактник произнес:
- Птица не перелетит! - и захохотал, как гиена. Не
доходя до стены, приказали остановиться. Подбежали двое федералов и
начали заводить руки за спину и связывать их колючей проволокой.
-Уберите руки! - Крикнул Мансур.
-Ух, какие мы гордые, за нее то и расплачиваетесь!
Избранная нация! Не только не уберем рук, мы вас затопчем ногами! -
зарычал толстый контрактник в конопушках и гривой рыжих волос на
голове.
- Свинья ты, свиньей и помрешь! - Ответил ему
Мансур. Он уже знал, что его участь решена и после того, что он
пережил, бояться ему было нечего. Он за время заточения прошел все
круги ада этого концлагеря и смерть его не пугала. За него отомстят!
Обязательно отомстят, его сыновья и все те чеченские воины, от одного
вида которых русских бросает в смертельную дрожь! Никто не останется не
отомщенным, будет на то воля Всевышнего!
- Это еще посмотрим, кто помрет, а кто нет, -
растягивая в ухмылке рот, произнес рыжий и надел на голову Мансура
черный мешок. Этот же контрактник прикладом прислонил его к холодной
покрытой инеем стене. Мансур ничего не видел. Сердце его стучало ровно
и пульс бился не чаще, чем обычно. Он крепко сжал набухшие от крови
кулаки и всем своим сущестом обратился к Всевышнему!
Впереди
затопало множестов ног, но Мансур не отвлекался, единственное, о чем он
горько сожалел, что должен предстать пред Творцом Миров без последней
молитвы. Он очень сожалел об этом!
Его мысли прервал чей-то громкий голос за стеной концлагеря, он замер, давно не слышавший родную речь.
- Иди быстрее, а то опоздаешь на автобус! - Кричала
кому-то женщина по-чеченски. Мансур усмехнулся. Ему казалось странным,
что за бетонной стеной все еще кипит жизнь, что люди куда-то спешат,
что занимаются рутинными делами, и всеми силами держатся за эту жизнь,
когда здесь, в аду, узники мечтают о смерти! В это время впереди
выстроилась целая рота вооруженных солдат. Они все прибывали и
прибывали, и выстраивались перед ним. Часть из них были зрители,
которые не хотели упускать представление под названием «кровавое
зрелище».
Позже подошел федерал с дегенеративной челюстью в
форме офицера и с деловым видом начал прохаживатся перед шеренгой
палачей. Повернувшись к Мансуру, он остановился и неожиданно для всех
спросил:
- Имеете последнее желание?
Мансур не поверил, что обращаются к нему и не дрогнувшим, твердым голосом спросил:
- Вы меня спрашиваете?
- Да, - ответил офицер.
- Снимите с моей головы мешок, оставьте руки
свободными, я пришёл свободным на эту грешную землю и свободным умру! И
еще… разрешите мне помолиться, - сказал Мансур требовательным голосом.
- Тон-то какой, не просит а требует! - произнес кто-то стоявший в толпе.
- И это все? - Спросил его офицер.
- Да. - Ответил Мансур все тем же твердым голосом.
Наступила
молчаливая пауза, которую прервал шум чьих то шагов. Шаги были тяжелые,
шаркающие, Мансур догадался, что ведут еще кого-то, чтобы поставить к
стенке. Шаги затихли.
– Давайте, начинайте представление. Преподнесите
старику сюрприз, - язвительным тоном отпускали реплики военные. Зная не
понаслышке о коварстве врага, Мансур насторожился, желая понять, что
затеяли эти нелюди. В душе он жалел этого несчастного пленника, если он
молод, то было жаль вдвойне. «Я пожил достаточно и умру спокойно,
вырастил достойных сыновей, и никто не упрекнет нас в предательстве.
Честь не замарана – это самое главное». И никто, ни его самого, ни его
сыновей, не упрекнет ни в чем.
Мысли его прервал до боли знакомый голос.
- Уберите свои грязные руки! Оставьте мои руки
своободными! Или вы боитесь, что убегу? Ха-ха-ха, - раскатистым басом
засмеялся кто-то совсем рядом, и этот смех…этот смех напомнил ему… нет…
тысячу раз нет… Мансур вздрогнул всем своим израненным телом. Кровь
тугой волной прилила к его сердцу, и толчками отдавало в ушах. Он с
трудом удержался, чтобы не вскрикнуть. Черный мешок от его горячего
дыхания запузырился как маленький парус на игрушечном кораблике. И,
когда казалось, что не осталось сил для душевных пыток, ему развязали
руки и сняли с головы мешок. Он весь дрожа, сам не зная отчего,
повернул голову направо. Рядом с ним стоял полуживой его младший сын!
Самый любимый, самый дорогой! Потому-то он всегда для него был и
останется младшим, маленьким Байсангуром, которого он ласково называл
Барсом. Мансура словно полоснули ножом по сердцу! Сын безотрывно
смотрел на отца, отец смотрел на сына! На молодом красивом лице сына не
было живого места! Глаза заплыли, остались только узкие щелки, через
которые он старался рассмотреть отца, зная что видит его в последний
раз. Сердце отца колотилось об грудную клетку. Больно было отцу видеть
родное дитя! Отец молчал, молчал и сын. Глаза говорили за них. Мансур
догадался, что услышав о зачистке, старшие братья разрешили младшему
наведать дом, где его и подстерегли русские. Но он не знал, что его
сын, зарывшись в опаленных огнем развалинах, оставшихся от родного
дома, вел черыхчасовой бой, уложил целую штурмовую бригаду и только
потом сдался, сдался на условиях, что не будут бомбить село.
Мансур посмотрел на роту солдат, выставленных перед ними. Он улыбнулся краешком губ:
- Вы бы всю армию выставили против двух пленников…
Как ни странно, военные убийцы промолчали, не стали
грубить и даже пошли навстречу, разрешили им помолиться. Суровое
мужество отца и сына, ввергло в шок не только солдат, собравшихся
поглазеть на очередную казнь, но и порядком смутила закоренелых убийц,
командовавших расстрелом! А тем временем отец и сын приступили к
приготовлению к своей последней молитве. Перебитыми, посиневшими
пальцами снимали они с луж прозрачные корочки хрупкого льда и на глазах
изумленных федералов делали омовение. Отец встал первым, сын подошел и
стал рядом, справа. Мансур поднял руки и вполголоса произнес: «Аллах1
акбар, Аллах1 акбар5!» Ветер дул сбоку и сын ощущал на себе теплое
дыхание отца. Он иногда отрывал свой взор, устремленный на носки своих
босых ног без единого ногтя, вырванных палачами и тогда видел могучие
плечи отца. Острое желание припасть к нему и заключить его в объятия
одолевало им, сбивая с толку…
С каждой сурой6, сердца обоих
наполнялись блаженным покоем и умиротворенностью, что падая на колени
перед Всевышним, по их исстерзанным щекам стекали слезы. Слезы радости,
слезы любви к Аллах1у, которые, как прорвавшаяся плотина, хлынули из их
сердец и в этот миг оба они почувствовали, что так сильно приблизились
к Господу, Творцу Миров, что кожу пробирали мурашки. «Аллах1 акбар!» -
Произносит отец. «Аллах1 акбар!» - вторит ему сын. Со словами «аминь»
закончили молиться и провели руками по лицу, и вновь встали рядом
плечом к плечу. Мансур посмотрел на сына и горячая волна, словно
маленькое торнадо, подминая все под себя, захлестнула его. Если бы я
мог перед смертью обнять любимого сына! Но Мансур не мог себе этого
позволить, даже если палачи дадут на это добро! Даже перед смертью не
стоит забывать о том, что он чеченец. Байсангура одолевало то же самое
желание. И он с благодарностью вспоминал скупую ласку отца в том
далеком его детстве. Он помнит это, как сейчас, как рука отца, словно
нечаянно, касается его стриженой макушки и дольше обычного
задерживается на ней. Какое счастье он испытывал в те редкие минуты,
что сердце маленького Барса, как шальное, прыгало в груди.
Первым расстреляли сына.
- Аллах1у Акбар! - вскрикнул Мансур, наводя ужас на
палачей. На глазах отца сын медленно сполз по стене, опускаясь все ниже
на землю. Кровь текла из простреленной многими пулями груди и, словно
дымясь, растекалась лужей вокруг тела мальчишки- воина. Каждый мускул
его тела дрожал в отчаянной схватке с болью, прежде чем душа покинула
его. Вдруг он замер, черты разгладились и лик его озарился улыбкой.
Воздух наполнился сладким запахом мускуса, который, благоухая,
разливался в воздухе. Палачи, как шакалы, поднимали кверху носы,
принюхивались, не понимая, кто источает этот дивный запах,который им
был неводомо знать. Это был райский запах миска! Мансур слышал об этом.
Аллах1 награждает этим дивным запахом счастливых обитателей Рая. Отец
улыбнулся, а затем грудь его затряслась в рыданиях. «Мой сын в Раю,
даст Бог!» -Шептал Мансур сквозь слёзы, не стесняясь врага.
Чуть позже, успокоившись, смахнул слезу, застрявшую
на длинных черных ресницах, протер руками свою все еще не потерявшую
форму бороду и молча ждал смерти. Враги не спешили, удивленно
раглядывая то Мансура, то лежащего с улыбкой на устах Байсангура.
- У нас не плачут, но я не стесняюсь своих слез! Мой
сын в Раю, Иншааллах17,что может быть лучшей наградой для отца
муджахеда? Это слезы радости! - смеясь в лицо врагу, заговорил Мансур.
Федералов взбесила это покорность перед смертью, взбесило ликование
отца за погибшего праведной смертью сына.
- Огонь! - Дал команду обуянный бешенством офицер.
И Мансур, согнувшись пополам, с трудом закрывая
рукой рану, из которой хлестала кровь, упал на землю, устремил в
последний раз свой взор на серое осеннее небо и замер неподвижно.
(В основу сюжета легли реальные события.)
глядя куда-то в только ему видимую точку, медленно закатывал рукава
рубахи. Расстегнул пуговицу на вороте-стоечке, чтобы не давило горло.
Сдвинул на затылок высокую, серебристую в завитушках
папаху из андийского каракуля, протер вспотевший гладкий лоб, и твердым
шагом двинулся к широкому стволу, где на сучке висел тесак в кожаных
ножнах.
Мансур был высокого роста, великолепно вылепленная
голова гордо сидела на широких плечах; коротко стриженная черная
борода, ветрами и солнцем обожжённое лицо, длинный с горбинкой и
тонкими раздувающимися ноздрями нос, глубоко посаженные черные как угли
глаза сверкающие из под густых, мохнатых бровей, твердо очерченный рот.
Мансуру было пятьдесят пять, но чувствовал он себя гораздо моложе.
-
Принеси точило, - обратился он к супруге и быстрым ловким движением
руки вынул тесак. Пока Мансур пробовал на палец остроту, Кесират - так
звали его жену - уже принесла точильный камень, по-хозяйски оправленный
в футляр из дикой вишни. «Вжик-вжик» - заскрипел нож о камень.
- Ты же его наточил накануне, - робко произнесла Кесират.
- Твое дело подать точильный камень. - Бросил
Мансур. «Вжик-вжик» - острое стальное лезвие сверкало в его руках. - У
женщин мозги куриные и если руководствоваться их умом, не оберешься
позора. Надо выслушать женщину и сделать все по-своему. - Голос был
грудной, хорошо поставленный и где бы он ни заговорил, тембр его голоса
привлекал к себе внимание.
Кесират молча выполняла
поручения, во всем стараясь угодить супругу. И суровость мужа принимала
как должное, которое было ей дороже всякой ласки. Такие они, чеченские
мужья! Скупые на слова, строгие на вид и привыкшие повелевать! Но также
Кесират знала, что за внешней требовательностью мужа скрывается
пламенное сердце, и его душевной доброты хватило бы на многих!
Жалобно заблеял барашек и Кесират, отвлекшись от своих мыслей, пожалела его.
- Небось, почувствовал, что из него хотят сделать
жижиг-галныш1, - сказал Мансур и раскатисто засмеялся, обнажая ровные,
белые зубы. Он с расстояния метким ударом вонзил нож в лежащую тут же
чурку и легкой кошачьей походкой двинулся к блеющему барашку. Кесират,
козырьком выставив над глазами натруженную руку, смотрела на Мансура.
Она в душе восхишалась его хладнокровным мужеством и сердце
переполнялось гордостью за мужа!
Барашек был уже освежеван.
- Опалить? - Спросила его Кесират, глядя на голову и четыре ноги барашка в траве.
- Успе-ется, - растягивая слова, произнес Мансур.
Спина и шея взмокли, Кесират зашла сбоку и вытерла полотенцем шею и
вспотевшую спину мужа, изредка бросая косые взгляды в сторону двора. Не
дай Бог, увидит сноха, или сосед зайдет ненароком и опасаясь чужого
взгляда, вздрагивала от любого шороха.
Почуяв запах свежатины, прибежал пушистый черный кот
и, усевшись на задние лапки, облизываясь, не сводил жёлтых глаз с
бараньей туши.
- Сейчас тебе дам, только подожди малость. Ишь как
быстро учуял, - обращался хозяин к коту. Тот замурлыкал в ответ и
терпеливо ждал, словно понимая, какую важную работу делает этот человек
с тесаком в руке. Мансур осмотрел освежёванного барана и, оставшись
довольным, ударил по нему широкой пятерней, бока, обложенные белым
жиром, затряслись так, что туша чуть не сорвалась наземь. - Хорош
барашек, ничего не скажешь! Хорош! - Улыбаясь в смоляную бороду,
произнес Мансур.
Мансур, пружиня на сильных ногах, поднялся и
вытянул руки ковшиком. Студеная колодезная вода приятно холодила руки.
Был июль месяц, жарко палило солнце, и холодная вода была как нельзя
кстати. Он кивком головы надвинул тюбетейку на лоб, что для Кесират
означало снять ее. Бережно, как драгоценный сосуд, который при
неосторожном обращении может разбиться, взяла она тюбетейку и повесила
на ветку, густо облепленную терпкой листвой. Головной убор мужчины, что
голова хозяина и обращаться с ним следует подобающим образом: об этом
Кесират помнила хорошо. Гладко выбритая голова резко контрастировала на
фоне загорелого лица. И сейчас, без папахи с черной бородой и
трепещущими ноздрями, Мансур походил на красивого абрека из книг с
богатыми цветными иллюстрациями.
Он подставил голову, и тугая
струйка полилась, стекая по шее, по лицу, по грубым натруженным рукам,
которые он снова и снова подставлял под льющийся из черпака струю. Он с
наслаждением плескался водой, шумно брызгаясь на прокаленную солнцем
почву.
- Да жаль только, что ребята не смогут попробовать его парным, - грустным голосом произнесла Кесират, думающая о своём.
- Попро-о-буют, завтра на рассвете выеду в горы, для них стараюсь, не для нас, - ответил он жене.
Сердце Кесират запрыгало от радости. Четверо сыновей
Кесират, плоть и кровь её, были в горах. И с тех пор, как они ушли,
сердце Кесират превратилось в сгусток боли от неизвестности за их
судьбы. Сколько раз просыпалась она в холодном поту? Затем вставала и,
стараясь не разбудить мужа, шла на кухню, успевшую остыть за ночь так,
что зуб на зуб не попадал, и долго стояла, вглядываясь в непроглядный
мрак за окном. Где они теперь мои мальчики? Сытые ли, голодные? Ранены
или их нет в живых?
- Слышишь меня2? Что, оглохла? - Голос у
самого уха вернул Кесират на землю. - Подай мне тряпку. - Она протянула
сахарно-белый кусочек марли. Мансур вытер руки и, посыпав крупной
солью, не успевшую еще остыть баранью шкуру, свернул её в рулон, когда
звонко хлопнули ворота, и в них показался мальчишка лет тринадцати. Он
поздоровался. Мальчик переждал пару минут, не полагалось спешить даже в
таком деле, с каким он пришел. Дядя отказался от предложенной им
помощи, тогда мальчик перешел прямо к делу:
- Дядя, я пришел сообщить, что русские на подходе к селу, мне отец поручил предупредить вас об этом.
Мансур на миг застыл с занесенным ножом, но потом
одним махом распустил баранью брюшину, откуда, скользя, хлынули
дымящиеся паром внутренности. Мальчишка подбежал, подставил таз и,
видно, ждал скупой похвалы от дяди. Но Мансуру было не до похвал.
- Воды! - Крикнул он во весь могучий голос и метнул нож обратно в чурку.
- Ох, мне бы так, - восхищенно произнес мальчик. Но
Мансур ничего не слышал, он молча вымыл руки, вытерся полотенцем и,
надев папаху, поданную Кесират, долго стоял занятый своими мыслями,
посматривая в сторону синеющих гор.
С коротким мычанием били
по городу установки «Град», их доводящий до исступления гул пока
слышался вдалеке, но не было никакой уверенности, что они завтра не
ударят по селу. Мансур повернулся и посмотрел на племянника, затем
окинул взглядом супругу. Кесират, ловко орудуя ножом, управлялась с
внутренностями.
Мансур пару раз кашлянул словно прочищая горло,снова посмотрел в сторону синеющих гор и процедил сквозь зубы:
- Свиньи, грязные свиньи, доползли все же до села.
Когда-нибудь это должно было случится, но я не ждал этих свиней так
скоро! Чтобы они волочили трупы своих отцов… - сказал он и, кивнув
племяннику, что означало доделать его работу, и широким шагом вышел за
ворота.
2
Село русские взяли в кольцо, окопались,
установили на въезде блокпост. Как говорили сельчане, ни въехать, ни
выехать без разрешения этих свиней стало невозможно.
Был сентябрь
месяц. Беспрестанно шли дожди. Дороги, разбитые военной техникой и
размытые осенними дождями, были в глубоких ямках и колдобинах. По ним,
увязая по колено в грязи, уходя, тащились беженцы. За спиной жалкий
скарб, руки заняты огромными клетчатыми сумками китайского
производства. Люди обнищали за войну и теперь, спасая себя и остатки
имущества, убегали подальше от села. За взрослыми молча шли детишки, с
ужасом вглядываясь в бесконечную ленту дороги. Завтра будет зачистка!
По крайней мере, слух такой уже был, а нынче в Чечне все слухи
сбываются. Когда-то старики предсказали, что Чечня по щиколотки
зальется кровью людской. Что зарастет город бурьяном и там, где прежде
жили люди, будут гулять олени. Оленей нет ещё, но одичавшие собаки,
лисы, фазаны и бурьян в центре города - это факт. Люди бегут и из
разрушенного городом, и из села. Слово «зачистка» холодит в их жилах
кровь.
Двадцать зачисток пережило село. Лишилось почти всех
мужчин, имущества, накопленного в течение долгой жизни. Русские жгли
дома, забирали у людей даже последние деньги, накопленные на похороны.
Теперь в селе только старики, женщины и дети. Мужчины от десяти до
пятидесяти сгинули в «фильтрационных» лагерях, прозванных в народе
концлагерями. Настало время, предсказанное чеченскими святыми, что в
лес на стук топора со всей округи будут сбегатся женщины, что означает,
мужчин останется мало. И теперь не в состоянии пережить двадцать первую
зачистку, жалкая вереница сельчан тащится под проливным дождем, мечтая
когда-нибудь добраться до соседней Ингушетии.
Мансур
принадлежал к той части людей, которые остались в селе и ни под каким
предлогом не соглашались покинуть свои дома и землю. «Мы умрем тут, но
не уйдем», - говорили они, испытав на себе все зачистки.
«С тебя особый спрос, как с хозяина бандитского
логова», - говорили ему федералы. И зачищали с особым пристрастием. И к
стенке ставили, и все прелести фильтрационных пыток попробовал, спина
хранит их следы. «Это тебе за старшего сына, это за второго, это за
третьего бандита», - и так сыпали палачи серию ударов арматурами на его
могучую спину. Но бежать, испугавшись этих грязных свиней? «Никогда,
пусть они бегут, я у себя дома, рано или поздно, им придется это
сделать», - говорил Мансур.
Рано на рассвете, в небе закружили
вертолеты. Дымящиеся ракеты, с треском разрывая воздух, исчезали в
лесополосах. По периметру села залегли солдаты, по разбитой дороге,
выбрасывая синие ядовитые выхлопы, громыхая и лязгая, въехали танки.
Земля задрожала и люди в домах, поглядывая на окна, в которых звенело
стекло, исступленно молились. Пьяные крики, бешеная ругань и автоматные
очереди носилось в осеннем утреннем воздухе над селом. Федералы,
подражая гестаповцам, с закатанными по локоть рукавами, с оружием
наизготовку, врывались в дома, где, дрожа от страха, с ужасом в глазах
притаились мирные жители. И начинался кровавый шабаш. Стрельба иногда
поверх голов жертвы, иногда прямо в сердце наповал. Ковры, аудио и
видеотехнику, ювелирные украшения, деньги и всякую еду, - всё
отобранное грузят на бээмпэ, бэтээры, танки и машины «Урал».
Для
федералов Чечня - это своего рода Клондайк и мечта каждого попасть
поскорее на зачистку да награбить побольше. Живым товаром идет у
федералов мужское население. За них, живых или мертвых, все равно
заплатят, они это знают. Думая об этом, Мансур стоял под навесом и ждал
федералов, когда бэтээр, выбив ворота, пыхтя и разбрасывая комки грязи,
въехал на крытый асфальтом двор.
Пьяные федералы, спрыгивая с боевой машины, как тараканы разбегались по двору.
- Идите в сарай… А вы обыщите дом! - слышатся
приказы. Один из них, с толстой золотой цепью «кардинал» на шее, одетый
в вылинявшую камуфляжную форму, небрежно держа в руках автомат,
двинулся в сторону стоявщего под навесом Мансура.
- Ну что, опять свиделись? - Федерал остановился
невдалеке и окинув чеченца презрительным взглядом, сквозь зубы
процедил: - Что, бандиты твои не вернулись? Где они, говори! -
Угрожающе повысил он голос. Мансур посмотрел на ассимметричное,
неприятное лицо федерала и устало усмехнулся.
- Не знаю, о каких бандитах ты говоришь, в моем доме я, моя старуха, да сноха с детьми.
Федерал изменился в лице. При виде этого
бесстрашного человека, с красивым открытым лицом, который не сломался
под пытками и не боялся смерти, его душа наполнялась завистью и
ненавистью одновременно. А его безмерное спокойствие повергало его в
ярость. Унизить его, чтобы он ползал на коленях, прося пощады себе и
всей его семье, вот о чем мечтал федерал, видевший Мансура уже в
несколько первый раз.
Но федерал знал, что никогда этому не
бывать. Он умрёт, стиснув зубы, если даже пытать его каленым железом.
Он это знал… Налитые кровью глаза военного смотрели куда-то вдаль
поверх головы стоявшего перед ним немолодого, но стойкого, как кремень,
чеченца. Перед пьяным взором федерала проносились картинки тех пыток.
Мансур, избитый и окровавленный, лежит на бетонном полу фильтрационного
лагеря Чернокозово. Каких только пыток к нему не применяли, но он
словно из камня. Только глухо постанывал да крутил головой, на которую
нещадно опускались удары тяжелых солдатских ботинок. Из перебитых
пальцев стекала кровь. Это было тогда… И вот теперь он стоит как
огурчик, свежий и чистый и снова ко всем тем чувствам переполнявшим его
душу, примешалось чувство тайной зависти. «Что это за народ?»- думал он
про себя, а вслух произнес.
-У нас имеются неопровержимые доказательства, что
бандиты систематически бывают в селе, в этом волчьем логове. - Федерал
выжидающе замолчал и вновь уставился на Мансура. - Мало того, вы
зарезали накануне барана и поволкли его в горы к бандитам.
«Кто мог заложить? Какая сволочь донесла?» - гадал
Мансур, внешне ничем не выдавая своей душевной тревоги. Федерал
пользуясь своим преимуществом, играя оружием, вальяжно прошёлся перед
носом Мансура. Ворот военной формы расстегнут, на шее, переливаясь,
поблескивает «приватизированная» при очередной зачистке женская
цепочка. Темные волосы, выбившись из-под косынки цвета хаки, спадают на
узкий лоб, на тонких губах играет самодовольная ухмылка. Он остановился
и налитыми кровью и ненавистью глазами посмотрел на чеченца.
- Где скрываются твои бандиты? Спрашиваю тебя в последний раз.
- Я не знаю никаких бандитов, мои сыновья - сопротивленцы и они воюют против оккупантов. Где именно сейчас, я не знаю.
Федерал усмехнулся.
- Вот как? Не бандиты, а сопротивленцы?
- Так точно!
- И не знаете где они, да? –
- Не знаю!
- Я найду их!
- Ищите ветра в поле.
Федерал
остановился, словно раздумывая, как ответить на дерзость это сильного
человека. Несколько солдат, стоя невдалеке, с нескрываемым интересом
разглядывали своего командира и ждали, чем же закончится этот словесный
поединок.
- Щас он его шандарахнет, вот увишь, - произнес длинный, как коломенская верста, солдат с выпирающим острым кадыком.
- Бум посмотреть, - ответил ему напарник, едва достающий ему до плеча.
В это время в женской половине раздались крики и детский плач. Мансур, вздрогнул всем телом и бросился к дому.
- Стоять, сука! - Направив на него автомат,
выкрикнул федерал. Он остановился, а взгляд его остался прикованным к
дому, откуда доносился этот жуткий крик снохи. В это время, подгоняемые
автоматными прикладами, в страхе прижимаясь к друг дружке, из дома
вышли женщины, а за ними напуганные до смерти дети.
- А вот и подельница!- произнес, смягчив голос, главный федерал.
- Йист ма хилалахь3, - по-чеченски сказал жене Мансур.
- Заткнись, сука! - снова закричал побелевший как
мел федерал. Он настолько приблизился, что Мансур чувствовал смердящую
вонь из его рта и, побрезговав, отвернул голову. «Грязные свиньи, изо
рта несет, как из туалета. Чтобы ты всю жизнь дышал на своих
обожателей, на тех предателей которые ползают перед вами и слизывают
пыль с ваших ботинок» - исходился в душе он злобой.
- Мордой
воротишь, гад? - И федерал замахнулся, но в последний момент передумал
и опустил оружие. Затем снова обратился к стоявшей рядом со снохой и
дрожащей как осиновый лист, Кесират. - Ну где твое бандитское отродье?
Где твой волчий выводок? Что молчишь? Наклепала четверых, благословила
их на грязное дело, а теперь молчишь?
- Валлах1и4, не знаю… - протяжным тихим голосом
прошептала Кесират. Федерал оставил Кесирт и с головы до ног окинул
взглядом справную крепко сбитую красавицу Аждан. Сноха зябко повела
плечами и с обезумевшими от страха глазами посмотрела в сторону свекра.
Она знала, что он защитит ее. И все же желание вцепится в горло этого
недочеловека и разодрать его на куски, ногтями расцарапать его мокрые
слюнявые губы, одолевало её. Похотливая улыбка заиграла на ощерившихся
губах военного, он, смачно сплюнув на землю, раскачиваясь по-утиному,
пошел в сторону Аждан.
- Не смей подходить к ней! Ты не в России,
ты в Чечне! – крикнул Мансур и кинулся за ним, пытаясь преградить ему
дорогу. Военный развернулся, и тяжелый приклад опустился на голову
Мансура, издавая чавкающий звук. Женщины заорали, испуганные закричали
дети. Мансур стоял, покачиваясь, схватившись за голову, сквозь пальцы
струйками стекала кровь, застревая в ухоженной бороде, и капала ему на
грудь.
- О Боже! - причитали женщины, не смея сдвинутся с
места. Следующая серия ударов сразила его как наповал. – Люди,
помогите! Что за звери, за что? - Залилась слезами Аждан.
- Спалить это бандитское гнездо! - закричал федерал истеричным визгом.
И по добротному дому из красного кирпича, крытого
алюминиевым шифером, «заработал» огнемет. Дом полыхнул факелом,
отсвечивая заревом огня далеко вокруг. Потрескивая, падали догорающие
стропила, разлетая на мелкие кусочки, со звоном сыпалось оконное
стекло. Кесират упала и, корчась по земле, с ужасом в глазах смотрела,
как полыхает дом, ставшей частью ее самой. Где прошла ее полная счастья
и семейной радости жизнь. Где на свет появились и росли ее сыновья. Она
сквозь марево огня видела, как, обуглившись от огня, со стен падают
ковры, как подхваченные пламенем кружатся легкие занавески и,
превратившись на ее глазах в пепел, пылью оседают на землю. Она сквозь
пелену тумана видела так же, как поднимается ее муж с разбитым,
окровавленным лицом, как он, до боли ей знакомой кошачьей походкой
крадется в сарай, как возвращается с двустволкой и на её глазах
разряжает её в обидчика.
3
Мансур лежал весь в крови на
холодном бетонном полу, избитое тело исходило невыносимой болью,
опухшие ноги сводило в жестокой судороге. Насквозь изодранные колючей
проволокой щиколотки, причиняли адскую боль. Пылающую от жара голову
хотелось окунуть в холодную воду. За стеной, словно из-под земли,
доносились глухие стоны и надрывающий глотку чей-то кашель. Пытали
очередную жертву и так все дни и ночи напролет. Пытают такими
садистскими методами, с таким пристрастием, что невольно задаешься
вопросом, может это звери в человеческом обличии? Люди ведь не могут
так, упиваясь кровью, пытать себе подобных. Где же ты, СПРАВЕДЛИВОСТЬ,
затерялась? Откликнись, если ты есть на этом белом свете!
Все
исчезло! Осталось только жестокость и безнаказанность, которые
властвуют безраздельно. Его размышления прервали серия ударов за
стеной. Пленный молчал, долго сдерживал стоны, а затем разошелся, диким
воплем разрывая стены концлагеря. « О Аллах1, о Аллах1, не пошли мне
боль, дай мне выдержку и терпение, убереги меня от позора перед
врагом!» -Слышался ему жаркий шепот обреченного. А затем все смолкло.
Видно, палачи на время оставили жертву, как обычно они делают, но
вернувшись, они с него еще живого снимут шкуру. И чтобы не слышать эту
чужую боль, Мансур был готов на все. В это время дверь его камеры
загромыхала и вошли трое вооруженных контрактников. Мансур, превозмогая
боль, сел, прежде чем садисты начали его бить ногами.
- Встать! На выход! - Скомандовал один из них.
Закусив губу, на которой застыли кровавые сгустки, Мансур поднялся и
двинулся к двери. Вышли в грязный длинный коридор, где через толстые
оконные решетки косыми лучами пробивался свет. Должно быть утро, решил
Мансур. Вот уже несколько дней он находился в темной камере и потерял
представление о времени. Его вели по грязному, пахнувшему плесенью
коридору, подгоняя в спину оружием. Когда дошли до стальных дверей с
решетками из толстой арматуры, остановились. Массивная дверь из железа
открылась, издавая неприятный лязг.
- Иди! - подтолкнули его в спину холодным дулом
оружия. В лицо ударил яркий солнечный свет, и легкие наполнились свежим
прохладным воздухом. Мансур еле удержался, чтобы не упасть. Было где-то
около десяти утра, и с улицы через высокий бетонный забор, опоясанный
колючей проволокой поверх высоковольтных линий, доносился шум машин и
блеяние скотины. Наверное, воскресенье и люди спешат на базар, подумал
Мансур. Во дворе этой цитадели смерти были раскиданы множество пустых
ящиков из под патронов, все усыпано стреляными гильзами и массой
всякого мусора. Его вели по внутреннему двору, пока не оказались у
высокой бетонной стены, всю залитой кровью. Некогда серые стены, теперь
были сплошь в темно-бурых подтеках и в щербинках от пуль. Мансур понял,
что это стена казни. Бойня! Самая настоящая бойня, где вурдалаки в
военной форме отводили душу.
Мансур невольно поднял глаза,
казалось, что стена уходит в самое небо. Заметив его взгляд, брошенный
на стену, контрактник произнес:
- Птица не перелетит! - и захохотал, как гиена. Не
доходя до стены, приказали остановиться. Подбежали двое федералов и
начали заводить руки за спину и связывать их колючей проволокой.
-Уберите руки! - Крикнул Мансур.
-Ух, какие мы гордые, за нее то и расплачиваетесь!
Избранная нация! Не только не уберем рук, мы вас затопчем ногами! -
зарычал толстый контрактник в конопушках и гривой рыжих волос на
голове.
- Свинья ты, свиньей и помрешь! - Ответил ему
Мансур. Он уже знал, что его участь решена и после того, что он
пережил, бояться ему было нечего. Он за время заточения прошел все
круги ада этого концлагеря и смерть его не пугала. За него отомстят!
Обязательно отомстят, его сыновья и все те чеченские воины, от одного
вида которых русских бросает в смертельную дрожь! Никто не останется не
отомщенным, будет на то воля Всевышнего!
- Это еще посмотрим, кто помрет, а кто нет, -
растягивая в ухмылке рот, произнес рыжий и надел на голову Мансура
черный мешок. Этот же контрактник прикладом прислонил его к холодной
покрытой инеем стене. Мансур ничего не видел. Сердце его стучало ровно
и пульс бился не чаще, чем обычно. Он крепко сжал набухшие от крови
кулаки и всем своим сущестом обратился к Всевышнему!
Впереди
затопало множестов ног, но Мансур не отвлекался, единственное, о чем он
горько сожалел, что должен предстать пред Творцом Миров без последней
молитвы. Он очень сожалел об этом!
Его мысли прервал чей-то громкий голос за стеной концлагеря, он замер, давно не слышавший родную речь.
- Иди быстрее, а то опоздаешь на автобус! - Кричала
кому-то женщина по-чеченски. Мансур усмехнулся. Ему казалось странным,
что за бетонной стеной все еще кипит жизнь, что люди куда-то спешат,
что занимаются рутинными делами, и всеми силами держатся за эту жизнь,
когда здесь, в аду, узники мечтают о смерти! В это время впереди
выстроилась целая рота вооруженных солдат. Они все прибывали и
прибывали, и выстраивались перед ним. Часть из них были зрители,
которые не хотели упускать представление под названием «кровавое
зрелище».
Позже подошел федерал с дегенеративной челюстью в
форме офицера и с деловым видом начал прохаживатся перед шеренгой
палачей. Повернувшись к Мансуру, он остановился и неожиданно для всех
спросил:
- Имеете последнее желание?
Мансур не поверил, что обращаются к нему и не дрогнувшим, твердым голосом спросил:
- Вы меня спрашиваете?
- Да, - ответил офицер.
- Снимите с моей головы мешок, оставьте руки
свободными, я пришёл свободным на эту грешную землю и свободным умру! И
еще… разрешите мне помолиться, - сказал Мансур требовательным голосом.
- Тон-то какой, не просит а требует! - произнес кто-то стоявший в толпе.
- И это все? - Спросил его офицер.
- Да. - Ответил Мансур все тем же твердым голосом.
Наступила
молчаливая пауза, которую прервал шум чьих то шагов. Шаги были тяжелые,
шаркающие, Мансур догадался, что ведут еще кого-то, чтобы поставить к
стенке. Шаги затихли.
– Давайте, начинайте представление. Преподнесите
старику сюрприз, - язвительным тоном отпускали реплики военные. Зная не
понаслышке о коварстве врага, Мансур насторожился, желая понять, что
затеяли эти нелюди. В душе он жалел этого несчастного пленника, если он
молод, то было жаль вдвойне. «Я пожил достаточно и умру спокойно,
вырастил достойных сыновей, и никто не упрекнет нас в предательстве.
Честь не замарана – это самое главное». И никто, ни его самого, ни его
сыновей, не упрекнет ни в чем.
Мысли его прервал до боли знакомый голос.
- Уберите свои грязные руки! Оставьте мои руки
своободными! Или вы боитесь, что убегу? Ха-ха-ха, - раскатистым басом
засмеялся кто-то совсем рядом, и этот смех…этот смех напомнил ему… нет…
тысячу раз нет… Мансур вздрогнул всем своим израненным телом. Кровь
тугой волной прилила к его сердцу, и толчками отдавало в ушах. Он с
трудом удержался, чтобы не вскрикнуть. Черный мешок от его горячего
дыхания запузырился как маленький парус на игрушечном кораблике. И,
когда казалось, что не осталось сил для душевных пыток, ему развязали
руки и сняли с головы мешок. Он весь дрожа, сам не зная отчего,
повернул голову направо. Рядом с ним стоял полуживой его младший сын!
Самый любимый, самый дорогой! Потому-то он всегда для него был и
останется младшим, маленьким Байсангуром, которого он ласково называл
Барсом. Мансура словно полоснули ножом по сердцу! Сын безотрывно
смотрел на отца, отец смотрел на сына! На молодом красивом лице сына не
было живого места! Глаза заплыли, остались только узкие щелки, через
которые он старался рассмотреть отца, зная что видит его в последний
раз. Сердце отца колотилось об грудную клетку. Больно было отцу видеть
родное дитя! Отец молчал, молчал и сын. Глаза говорили за них. Мансур
догадался, что услышав о зачистке, старшие братья разрешили младшему
наведать дом, где его и подстерегли русские. Но он не знал, что его
сын, зарывшись в опаленных огнем развалинах, оставшихся от родного
дома, вел черыхчасовой бой, уложил целую штурмовую бригаду и только
потом сдался, сдался на условиях, что не будут бомбить село.
Мансур посмотрел на роту солдат, выставленных перед ними. Он улыбнулся краешком губ:
- Вы бы всю армию выставили против двух пленников…
Как ни странно, военные убийцы промолчали, не стали
грубить и даже пошли навстречу, разрешили им помолиться. Суровое
мужество отца и сына, ввергло в шок не только солдат, собравшихся
поглазеть на очередную казнь, но и порядком смутила закоренелых убийц,
командовавших расстрелом! А тем временем отец и сын приступили к
приготовлению к своей последней молитве. Перебитыми, посиневшими
пальцами снимали они с луж прозрачные корочки хрупкого льда и на глазах
изумленных федералов делали омовение. Отец встал первым, сын подошел и
стал рядом, справа. Мансур поднял руки и вполголоса произнес: «Аллах1
акбар, Аллах1 акбар5!» Ветер дул сбоку и сын ощущал на себе теплое
дыхание отца. Он иногда отрывал свой взор, устремленный на носки своих
босых ног без единого ногтя, вырванных палачами и тогда видел могучие
плечи отца. Острое желание припасть к нему и заключить его в объятия
одолевало им, сбивая с толку…
С каждой сурой6, сердца обоих
наполнялись блаженным покоем и умиротворенностью, что падая на колени
перед Всевышним, по их исстерзанным щекам стекали слезы. Слезы радости,
слезы любви к Аллах1у, которые, как прорвавшаяся плотина, хлынули из их
сердец и в этот миг оба они почувствовали, что так сильно приблизились
к Господу, Творцу Миров, что кожу пробирали мурашки. «Аллах1 акбар!» -
Произносит отец. «Аллах1 акбар!» - вторит ему сын. Со словами «аминь»
закончили молиться и провели руками по лицу, и вновь встали рядом
плечом к плечу. Мансур посмотрел на сына и горячая волна, словно
маленькое торнадо, подминая все под себя, захлестнула его. Если бы я
мог перед смертью обнять любимого сына! Но Мансур не мог себе этого
позволить, даже если палачи дадут на это добро! Даже перед смертью не
стоит забывать о том, что он чеченец. Байсангура одолевало то же самое
желание. И он с благодарностью вспоминал скупую ласку отца в том
далеком его детстве. Он помнит это, как сейчас, как рука отца, словно
нечаянно, касается его стриженой макушки и дольше обычного
задерживается на ней. Какое счастье он испытывал в те редкие минуты,
что сердце маленького Барса, как шальное, прыгало в груди.
Первым расстреляли сына.
- Аллах1у Акбар! - вскрикнул Мансур, наводя ужас на
палачей. На глазах отца сын медленно сполз по стене, опускаясь все ниже
на землю. Кровь текла из простреленной многими пулями груди и, словно
дымясь, растекалась лужей вокруг тела мальчишки- воина. Каждый мускул
его тела дрожал в отчаянной схватке с болью, прежде чем душа покинула
его. Вдруг он замер, черты разгладились и лик его озарился улыбкой.
Воздух наполнился сладким запахом мускуса, который, благоухая,
разливался в воздухе. Палачи, как шакалы, поднимали кверху носы,
принюхивались, не понимая, кто источает этот дивный запах,который им
был неводомо знать. Это был райский запах миска! Мансур слышал об этом.
Аллах1 награждает этим дивным запахом счастливых обитателей Рая. Отец
улыбнулся, а затем грудь его затряслась в рыданиях. «Мой сын в Раю,
даст Бог!» -Шептал Мансур сквозь слёзы, не стесняясь врага.
Чуть позже, успокоившись, смахнул слезу, застрявшую
на длинных черных ресницах, протер руками свою все еще не потерявшую
форму бороду и молча ждал смерти. Враги не спешили, удивленно
раглядывая то Мансура, то лежащего с улыбкой на устах Байсангура.
- У нас не плачут, но я не стесняюсь своих слез! Мой
сын в Раю, Иншааллах17,что может быть лучшей наградой для отца
муджахеда? Это слезы радости! - смеясь в лицо врагу, заговорил Мансур.
Федералов взбесила это покорность перед смертью, взбесило ликование
отца за погибшего праведной смертью сына.
- Огонь! - Дал команду обуянный бешенством офицер.
И Мансур, согнувшись пополам, с трудом закрывая
рукой рану, из которой хлестала кровь, упал на землю, устремил в
последний раз свой взор на серое осеннее небо и замер неподвижно.
(В основу сюжета легли реальные события.)
Чеченские Гладиаторы.
Гладиаторы
16 июля 2010
Поначалу всё должно было
состояться, как всегда — и бой в пять раундов, по две минуты каждый; и
его фамилия, стоящая в списке самой последней; и его неизменная победа в
одном из раундов. Если противник из местных, то победить необходимо
обязательно нокаутом, иначе победу не дадут. Даже, несмотря на бурные
протесты зрителей.
Ему нравятся немецкие зрители — они честны.
Чего не скажешь о судьях. В их необъективности он усомнился ещё с того
первого боя, когда ему незаслуженно присудили поражение. Вкус её горечи
он ощущает по сегодняшний день. С этого дня он и взял за правило —
стараться выигрывать нокаутом. Тренер ругает его за это и просит не
рисковать, не пытаться всегда выигрывать нокаутом. «Oкей», — неизменно
отвечает он тренеру, но всё-равно поступает по-своему.
После
удара гонга и команды «Бокс», на ринге хозяин он, и только он решает,
как провести бой, чтобы второй раз не появляться дома с опущенной
головой. Он знает, что нокаут невозможно оспорить. Действительно, что
может сделать рефери, если даже не досчитав до девяти любезно предлагает
его противнику продолжать бой, а противник, вместо этого, мотает
головой? Вдобавок, тренер выбрасывает на ринг полотенце. Ничего!
Зрители
называют его «Байси». «Байси, пошёл», — слышит он, проходя по
павильону. «Привет, Байси, как дела?» «Ну, что, Байси, сегодня нокаутом,
или по очкам?» «Успеха, Байси!» Видно, что они любят его, впрочем, как и
он их. Он проникся к ним симпатией после того памятного поражения,
когда они выразили своё негодование судьям и восхищение ему.
Единственное, от чего его коробит, это то, что на протяжении всего
турнира они пьют традиционное пиво, жуют и при этом нещадно дымят. И к
тому часу, когда наступает время его выхода на ринг, в пивном павильоне
бывает не продохнуть от сигаретного дыма. Небольшое утешение, что его
противнику так же несладко. И ещё то, что его поединку уделяется особое
внимание. Недаром, лучшую пару ставят самой последней.
К
соперникам своим он, до боя, никогда не подходит и не заговаривает, как
это делает большинство боксёров, надеющихся ещё до поединка, таким
нехитрым способом, просечь, в каком морально-психологическом равновесии
находится противник. Только прочтёт фамилию, которая стоит напротив
своей, и идёт дальше — разминаться. Так и сегодня, он подошёл к
вывешенному списку, взглянул, с кем ему предстоит встреча... и оторопел.
Если верить написанному, боксировать он будет с самим собой: «B.
MAСHAEV Vs. B. MAСHAEV» — красовалось на листе.
Чуть поразмыслив,
Байси направился в дальний угол, где за ширмой переодевались
гости-спортсмены. Поздоровавшись и обведя всех взглядом, он без труда
определил того, кто из них мог быть соперником в его весе. Это был
смуглый крепыш, который возился с обувью.
— Ты Махаев? — спросил его подросток, подойдя поближе.
Паренёк перестал завязывать шнурки:
— Я, а что?
— Нохчо-м вац хьо?
— Ву, со нохчо ву! — паренёк привстал со скамьи.
— Салам-Iалейкум!
— ВаIалейкум-салам!
Они подали друг-другу руки и крепко обнялись.
— ЦIе муха ю хьан?
— Байсангур.
— Сан цIе а ма ю Байсангур!
Оба радостно разглядывают друг друга.
— Мы с тобой боксируем сегодня, ты знаешь? — Говорит Байсангур, присаживаясь на скамью.
— Похоже, так, — крепыш присаживается рядом.
Он слегка растерян. Байсангур тоже чувствует себя не очень уверенно.
— У меня пропало всякое желание проводить этот бой. — Говорит он смуглому.
— И у меня... — крепыш трёт вспотевшие ладони. — А что делать? Может, сказать, что плохо себя чувствуем?
— Не знаю даже...
Они замолкают, лихорадочно соображая, что делать.
— Ты с кем здесь живёшь? — Спрашивает смуглый, прерывая молчание.
— С матерью и сестрой, отца убили в войну... А ты?
— Дала гечдойла цунна... У меня здесь две сестры, брат, старше меня, мать и ... отец...
Байсангуру кажется, что при слове «отец», смуглый, как бы извиняется перед ним, за то, что он у того есть...
—
Знаешь, что? — Решительно говорит Байсангур. — Здоровье обвинять не
будем, и тренеру что-то объяснять тоже — они нас никогда не поймут.
Дай-ка лучше номер телефона своего отца.
— Вот ... — протягивает паренёк свой мобильный с набранным номером.
— Ваша, — обращается Байсангур к мужскому голосу из телефона. — Де
дика хуьлда хьан. Сан цIе Байсангур ю. Тахана шун кIантана дуьхьал лата
везаш ву со кхузахь... Со нисвелла цуьнца тахана... Со а ву Нохчо...
ХIинца хIун дича бакъахь дара оха шимма — тхойшинна лата ца лаьа вовшех?
— Хьо мичхьара ву, Байсангур? — Спрашивает его голос в трубке.
Байсангур называет своё родовое село и свой род.
— Хьена ву хьо?
Байсангур
называет сначала имя своего отца, затем имя деда, затем прадеда и
замолкает, посчитав, что этого достаточно. Молчание повисает и на той
стороне.
— ЛадогIалахь соьга дикка, Байсангур, — раздаётся, наконец, мужской голос. — Сан
кIантегара тхо Iаш долу меттиг а, телефон а схьаэца, цуьнга хьайнаг а
луо — гергарло лелор ду вай, Дала мукъалахь! Амма таханалерачу дийнахь
шу шиннех юхаваьлларг — суна стаг хетар вац шуна. Дала аьтто бойла! — Говорят на том конце и прерывают связь...
Когда
объявили фамилии участников заключительного боя, зал потонул в криках и
свисте. С ударом гонга шум увеличился многократно. Конечно, все, кто
наблюдал за этим поединком, сразу уловили в нём что-то необычное, что-то
не поддающееся их пониманию. Но это «что-то» — не мешало им продолжать
жевать и пить своё пиво. Им, изрядно подогретым баварским пенным и
обильной едой, было не до таких тонкостей, как поиск причин этого
необычного. Они пришли сюда сегодня совсем для другого — чтобы с
максимальным удовольствием провести свой очередной выходной. Багровые от
возбуждения, со вздувшимися жилами на шее, выкрикивали они обычные
слова поддержки: «LOS, LOS», «JAWOHL», «WEITER»... А два мальчугана, с
одинаковыми именами и такими же одинаковыми фамилиями, в чём-то даже
внешне похожие друг на друга, вели бой, ставка в котором было известна
только им двоим...
Поединок закончился. Рефери, собрав листочки у
боковых судей, вызвал боксёров на середину ринга. Зал притих в
ожидании... Судья поднял вверх руки обоих бойцов, и все сидящие дружно
встали. Своды павильона огласились аплодисментами. Аплодисменты
продолжались и после того, как ринг опустел и боксёры скрылись в своих
раздевалках.
Пожилой, респектабельный немец, не прекращая хлопать, повернулся к стоящему рядом товарищу и, перекрывая шум, громко сказал:
— Гюнтер, ты знаешь... эти двое... они напомнили мне ...
— Кого же?
— Они мне напомнили гладиаторов!
ЧЕЧЕНЦЫ-ЖИВУЩИЕ В ЕВРОПЕ
Я думаю все знают что многие чеченцы приежают в Европу из-за проблем на Родине,сейчас в Европе живут не мало десятков чеченцев,все они живут в разных городах Европы,у каждого Чеченца приехавшего в Европу своя проблема,кто-то из-за войны,кто-то из-за проблем в семье,кому то вообще не дают жить в Чечне в общем все из-за чего то покидают свою Родину,мы не хотим етого,но что делать приходится,раз в Чечне жить невозможно!!!куда бы мы не поехали как говорится везде хорошо где нас нет и это правда!!!
В этой группе, возможно, есть записи, доступные только её участникам.
Чтобы их читать, Вам нужно вступить в группу
Чтобы их читать, Вам нужно вступить в группу
