Откройте свой Мир!

Ирина *****,
29-09-2012 20:27
(ссылка)
Это спам


Как убивали мою бабкуЛИЧНОЕ
Владимир Бейдер

70 лет назад, на Рош а-Шана 1942 года, была уничтожена большая часть евреев оккупированной нацистами территории Советского Союза

 
Фото: Борис Криштул

У большого русского поэта Бориса Абрамовича Слуцкого есть стихотворение «Как убивали мою бабку». Я хочу рассказать, как убивали мою.
В каждом еврейском доме есть такие рассказы. В стране, где мы сейчас живем, — в каждом ашкеназском. Про прадедов, бабку, деда, мать, отца, сестру, брата, про себя самого… У всех кто-нибудь, да сгинул там, на просторах военной Европы, — в душегубке ли, в лагере, в гетто, во рву или так, где был пойман. Не все знают, как именно. Но ни одну семью не минуло.
6 000 000 — слишком большая цифра, чтобы ее осознать. По судьбам родных погибших и по тому, что они есть у всех, Катастрофа выглядит реальнее и понятнее. Так что и мне не стыдно говорить о своем в общий для всех день.
 
Местечко
 
У моего отца, еврейского поэта, довольно известного, но в основном, только узкому кругу людей, приверженных идишу (языку, ставшему мертвым, тоже вследствие Катастрофы), есть стихотворение о том, как племянники просят его нарисовать козочку из сказки, которую он им рассказывает перед отъездом, и он обещает, что обязательно, однако потом — когда приедет в следующий раз. И теперь всю жизнь мучается, что они думали, будто бы он их обманул, — так и не нарисовал, не приехал. А уже не оправдаться, не объяснить — их убили.
Слава Богу, что не успел. Папа ехал из Одессы, где учился, на каникулы в Купель (позже должна была подъехать его невеста, моя мама, — знакомиться с семьей), но с киевского вокзала уже не ходили гражданские поезда на запад — началась война.
Если бы он оказался в Киеве не 22 июня, а хотя бы 21-го, и добрался до родного местечка, не было бы меня, брата, его троих детей, моих двух и наших многочисленных, слава Богу, внуков…
В Купеле, старинном еврейском местечке на границе Подолии и Волыни, практически никто не уцелел.
Теперь на его месте одноименное, запущенное и сонное украинское село. Ухабистое асфальтовое шоссе от ближайшей, километров 25, железнодорожной станции Войтовцы на полпути иссякает в пыльную летом, непролазную осенью и весной грунтовку. Из-за этой дороги дурной, из-за удаленности «железки» из Купеля евреев эвакуировать не смогли. Или просто не стали. Не до них было — враг напал вероломно и наступал стремительно.
Мы с братом и папиными земляками и еще живыми ровесниками побывали там в 1982-м, в 40-ю годовщину расстрела. Местные жители молча, с недоумением взирали на странную процессию чужаков в городских костюмах — столько евреев сразу они не видели, пожалуй, сорок лет, с тех пор как тех последний раз провели по улицам Купеля на расстрел, видимо, и не подозревали, что их так много осталось. Приезжие тоже с недоумением озирались вокруг, не узнавая родных мест.
«Вот там был твой дом, а здесь жил Арончик». — «Нет, мы жили возле пекарни, это на той улице, а Арончик напротив…»
- Где всё? Здесь же были мощеные улицы, фонари. Все заросло! — с тоской сказал мне бредущий рядом отставной полковник Гофман из Москвы, единственный, приехавший на родину в форме и с орденскими колодками в полгруди.
Среди буйных зарослей кустарника и высокой сорной травы были разбросаны, как попало, хаты и старые, некогда добротные дома, уже осевшие в землю почти по самые окна.
Раньше в центре располагалось местечко, а вокруг него — украинское село. Папа рассказывал, что жили дружно.
Сельская молодежь ходила в местечко на танцы, вместе гуляли за околицей села, вместе проводили демонстрации на октябрьские и майские. Апофеоз праздников разражался после положенных на 1 мая и 7 ноября демонстраций. Прошествовав мимо трибуны на базарной площади, праздничная колонна спускалась к пограничной реке Збруч, входила в нейтральные воды и оттуда скандировала враждебному берегу: «Сдох Пилсудский, сдох Пилсудский, сдох Пилсудский, сдох!», лишь после чего радостно расходилась по домам и компаниям, — это тоже сближало.
Теперь границ между местечком и селом не отличить — местечка нет. Папины земляки с трудом — по остаткам булыжного настила — отыскали место, где была даже базарная площадь.
Мы прошли мимо барачного вида сельрады, где когда-то располагалось правление еврейского колхоза, мимо покосившегося домика почты, откуда в 1930-м энкавэдэшники устроили бабке телефонный разговор с Нью-Йорком.
(Деда посадили, как сажали тогда всех евреев, требуя золото: стройкам первой сталинской пятилетки нужны были деньги — нынешние русские рэкетиры и рейдеры просто возродили старую традицию. Золота не было и не на что было купить.  »А что есть?» — спросили в НКВД бабку, пришедшую вызволять мужа. — «Доллары годятся?» — «Годятся — это ж валюта!». Братья деда и бабки давно уже были американцами. Органы обеспечили связь, приняли перевод – деда отпустили, Магнитка была построена.)
Из-за заборов свисали ветви с зелеными, огромными и удивительно вкусными знаменитыми (мне – по папиным рассказам) купельскими яблоками. Сентябрьское солнце палило с вышины, дорога, вся в тракторных шрамах, валялась в пыли, то и дело скатываясь на бок к канавам с непросыхающей грязью, улица вымерла — то ли спали, то ли «народ в поле», то ли затаились. Так мы дошли до кладбища.
 
Кладбище
 
Еврейское кладбище в Купеле красноречивее всяких рассказов. Вся история местечка и вся его судьба. Полтора гектара поваленных и тщательно разбитых каменных надгробий. Эффект домино. Были тут памятники прошлых веков с вычурными орнаментами, горельефными изображениями меноры и надписями на иврите, что казалось странным: откуда такие изыски в подольской глуши, куда до сих пор не дошли поезда (потом я узнал откуда: по еврейским понятиям, Купель не был дырой тогда, папа нашел даже книги на библейском иврите, отпечатанные в XVIII веке в купельской  типографии — одной из первых в России, евреи жили в этом местечке около 400 лет). Были предвоенные памятники — попроще, с эпитафиями на идише. Не было только уцелевших могил.
А на краю кладбища, где расстреливали, не было и могил. Все, что осталось, — каменные развалы, изъеденные червями осколки надгробий с надписями, где серый мох повторяет очертания еврейских букв, да деревья и кусты, оплетающие каменья корневищами.
Из ближайшей хаты вышла женщина, пригляделась, замахала руками и пошла к нам, высоко, по-мужски, переступая корни деревьев и остовы памятников. Худющая, темнолицая, в черном же бархатном жакете, какой имели обыкновение носить украинские крестьянки еще во времена моего детства, и, конечно же, в переднике поверх него.
Это была дочь сторожа еврейского кладбища. Все, что происходило здесь, происходило у нее на глазах. Она выясняла, кто из нас чей, и рассказывала, как кого из них убивали.
Евреи стояли молча, иногда только переспрашивали, уточняя детали, — будто бы они были важны. Большинство из старых купельцев уже бывали здесь и, в общем, знали судьбу своих.
Судьба различалась только в зависимости от возраста и пола. Сначала расстреляли — здесь, на кладбище, — мужчин (в том числе мужей моих теток). Потом («Було якэсь еврейське свято», — сказала сторожиха. — «Да, — подтвердили ей, — как раз на Роше Шуне») в павильоне фотографа на базарной площади заперли и сожгли стариков с малыми детьми. А остальных погнали в район, в Волочиск.
Моя бабка Ривка, мои тетки, Ита и Двося, двое моих двоюродных братьев и две сестры, имен которых я, к стыду своему, не знаю, были в той скорбной колонне.
 
Отдельные евреи оставались в Купеле и после того.
Сторожиха вспоминала шестилетнего Шимека, который месяц или два прятался в картофельном поле возле кладбища, она оставляла там ему еду. Видимо, он побирался не только у нее – донесли.
Пришел сам начальник полиции с двумя полицаями, устроили охоту. Долго не могли попасть или так, куражились. Потом поймали, снесли голову выстрелом в упор.
Тут сторожиха впервые расплакалась.
- А кто полицаев навел? — спросил я.
Она посмотрела на меня с недоверчивым недоумением:
- Люды.
На украинском так говорят, когда имеют в виду не просто людей — больше: что-то вроде каhала — публику, общество.
- У нас, у Купели, — сказала эта украинская женщина с еврейского кладбища стертого с лица земли местечка, — жодэн нимэць нэ знычтожив жодного еврэя (ни один немец не уничтожил ни одного еврея).
И это была самая страшная правда о войне, которую я узнал в ту поездку.
 

Это я в Купеле на Рош а-Шана 1982-го, в 40-ю годовщину расстрела.
 
Люды
 
С немцами все ясно — к ним весь счет за Катастрофу, хотя даже Эйхман, главный строитель машины уничтожения, в дневниках (написанных, правда, в камере израильской тюрьмы) рассказывает, какой ужас он испытал, столкнувшись с результатами своей работы.
С немцев не смоется — это в генетической памяти. Мне режет ухо даже немецкая речь, хотя родственный немецкому идиш слушаю с умилением. А украинские песни и «спивать» люблю до сих пор. То есть несправедливость даже во мне самом.
Официальное раскаяние немцев принято к сведению, но прощения от большинства из нас им все равно не будет. А раскаяния от украинцев никто и не ждет – им как бы не за что.
Конечно, организатор и вдохновитель заслуживает большего осуждения, чем слепой исполнитель. Весь вопрос в том, насколько тот был слепым. А не вдохновенным, рьяным и радостным.
Им стоило только разрешить убивать — и они уже не забыли этого счастливого чувства.
Старики говорят, что до войны на Украине не было антисемитизма, а с окончанием войны он не иссяк, лишь распалился — миг торжества над жидами совершил психологический переворот, натура освободилась от гнета.
Тот начальник полиции, что после веселой игры в травлю зайца точным выстрелом снес голову шестилетнему Шимеку, был учителем в купельской школе, где училось, конечно же, много евреев.
Даже узнав об этом, я ни разу не представлял, кто из моих школьных учителей (я ведь тоже учился на Украине) мог бы выстрелить в меня. Если бы, конечно, им разрешили.
Те купельцы, что выросли рядом с евреями и наверняка знали идиш, с нетерпением ждали (и не пассивно ждали), когда уведут их добрых соседей к яме, чтобы можно было поживиться еврейским скарбом. Кому не досталось или показалось мало — стали грабить кладбище (ведь не немецкий гарнизон из нескольких тыловых солдат порушил все могилы!).
Сторожиха рассказывала, как ее отец умолял соседа не строить свинарник из еврейских надгробий — дюже большой грех. Тот не послушал. И все свиньи у него сдохли. Один из немногих случаев воздаяния за грех.
Второй связан с купельцем, украинцем, 22-летним командиром танкового взвода Героем Советского Союза Цезарем Малиновским. Когда освобождали Украину, его часть проходила рядом, и он заскочил в родное село. Здесь среди прочего узнал о судьбе купельских евреев и некоторые подробности. Была среди них и такая.
В колонне евреев, которых вели через Купель на расстрел, шел старый учитель математики украинской школы Векслер. Всю дорогу по центральной улице Векслера сопровождала одна из его недавних учениц, которой, видимо, не давалась математика, — плевала в лицо, швыряла комья грязи, осыпала ругательствами, бурно радовалась.
Когда Малиновскому рассказали об этом эпизоде, он нашел нелюбительницу математики, привязал к паре лошадей — и протащил на полном скаку по той же сельской улице до смерти. Купельские евреи считают его праведником, хотя Малиновский никого не спас — только воздал.
Были и те, кто спасали. Немного. Всю оккупацию украинская чета прятала у себя семью Шпизель – Мотла, его жену Этю и малолетних детей, Зяму и Срулика (старшие – Исаак и Барух – были на фронте). За две недели до освобождения Купеля «люды» донесли на них в полицию. Всех — и украинскую семью, и еврейскую – расстреляли. Успели.
В Купеле спаслась всего одна еврейская семья. Не вся.
Председателя еврейского колхоза Шулема Кравеца и двоих его детей прятал у себя крестьянин из соседнего села Чернява, близкий друг его отца.
Шулем Кравец сообщил и моему отцу о гибели его семьи. Эту желтую почтовую открытку я обнаружил сейчас на сайте kupel.net.

Один из спасенных – сын Шулема, Фима Кравец, — часто бывал у нас дома, папа его очень любил. Помню, сидели они у нас за столом в Каменец-Подольском, пили водку. Дело было, видимо, после ХХ съезда – праздновали переименование папиной газеты «Сталинський клыч» в «Радяньску Камъянеччину», о чем я своими малыми мозгами догадался, но чему папа с дядей Фимой радуются, не понимал, — в детском саду мы каждое утро маршировали в зале с поясными портретами Ленина и Сталина во всю стену, Сталин мне нравился больше – с мужественными усами, в красивой маршальской форме и множеством орденов. Даже чего-то сказал им по этому поводу под руку. Они смеялись.
Позже, когда я уже стал что-то соображать, папа рассказал мне Фимину историю. Всю оккупацию они просидели в яме. Когда вышли, Фиме было четыре года, и он не умел ходить.
Но вырос лихим парнем. Он учился на факультете психологии Киевского университета, на военной кафедре их готовили летчиками. После окончания Фима то ли служил офицером, то ли проходил воинские сборы, и во время подавления путча в Венгрии в 1956 году без всякого разрешения слетал туда через открытую границу посмотреть, что творится, — покружил над Будапештом и вернулся на базу. Как избежал трибунала – непонятно.
Фима (может быть, не без папиного влияния) стал журналистом, работал ответсеком в винницкой областной газете. Он рано умер – лет в сорок, от сердечного приступа – распространенная смерть для журналистов, особенно ответсеков, а может, сказалось детство в яме. Но все-таки выжил и прожил, хоть и недолго.
На том же сайте земляков kupel.net только сейчас, готовя этот пост, я прочитал показания Юзефы Кравец, матери Фимы, откуда узнал другие подробности из истории этой семьи.
Юзефа была украинкой, она осталась в Купеле и старших из своих четверых детей – 8-летнюю Соню и 7-летнюю Полю – оставила с собой. Но «люды» сообщили в полицию, что две еврейские девочки еще не зачищены – непорядок.
Юзефы не было дома когда их забрали и повели на расстрел. Всю дорогу девочки плакали и просили полицаев не убивать их, ведь мама у них не еврейка. Не помогло. Их привели к яме на краю еврейского кладбища. Они держались за руки.
- Дядя, как мы должны стоять? — спросила Соня.
Полицай не ответил, лишь подтолкнул прикладом к самому краю. И выстрелил в голову. Падая, она увлекла в яму еще живую младшую сестренку. Закапывать живьем – это было распространенным развлечением купельских полицаев.

Если бы папа оказался на киевском вокзале не 22 июня, а хотя бы 21-го, никого из нас не было бы – и ни его, ни меня, ни брата.
Фото Бориса Криштула, 2000 г.
Кирпичный карьер
А как убивали мою бабку? Точно я не знаю. Там свидетелей не осталось.
Их погнали в райцентр, в Волочиск, за 23 километра от Купеля. Рассказывают, по дороге бабке с еще двумя женщинами удалось бежать. Но она вернулась в колонну — к дочерям и внукам. Все, так все.
(Похоже на бабку, она была женщиной самоотверженной. В 1920-м к ним в дом пришли петлюровцы, один из них замахнулся саблей на деда. Бабка подставила руку. Шрам на предплечье у нее остался на всю жизнь. Я знаю эту историю из папиной «Баллады о мамином шраме». В 1920-м он как раз родился.)
До Волочиска купельских евреев не довели. Не доходя до него было более удобное место: карьер кирпичного завода, вместительный котлован. Там их и расстреляли. Мою бабку Ривку, теток Иту и Двосю, двоюродных братьев и сестер, чьих имен не знаю даже я, в числе тысяч других, составивших шесть миллионов, — цифру, представить которую невозможно, если не различить среди них отдельных людей, родных тебе. Что я сейчас и стараюсь сделать.
Несколько дней на месте расстрела колыхалась земля – упавшие в котлован живыми пытались выбраться. Они не прожили десяти дней, Дней трепета, когда сверху на их охладевшие трупы посыпались новые, теплые, – второй этап массового расстрела приурочили тоже к еврейскому празднику, в Йом Кипур. Там тоже были купельские евреи. На первый сбор, в Роша а-Шана, пришли не все – списков никаких не было. Добрые соседи-украинцы вылавливали их по укрытиям и приводили полицаев.
…У местных властей не хватило наглости, а может, рачительности возобновить на том карьере добычу глины для кирпичей. Тротуары могильными плитами с еврейских кладбищ надписями наружу мостили (папа рассказывал, как приехав после войны в командировку в какой-то их подольских райцентров, вынужден был каждый раз пробираться в исполком задами — чтобы не топтать могил). А карьер не тронули.
Когда мы с папой и братом приехали туда первый раз, в конце 70-х, он оставался заброшенным. Ни официального знака, ни следа. Бывший купелец по фамилии Горбатый собрал денег с земляков на памятник, да так и не смог добиться разрешения на установку. И сам построил довольно неказистый из местного кирпича и глины. (У брата, архитектора, перекосилось лицо, когда он увидел это сооружение.) Но хоть такой. Больше ничего не было над просевшим котлованом — в нем еще оставалось много места, не добили нас.


Метки:история

1946 рік                                                                                        
Сонце вже похилилося на захід ,жінки
поверталися з роботи додому. На зеленому тлі гори,ще освітленої 
призахідним сонцем, вони чітко вирізнялися в своїх білих платках та
сорочках з сапами на плечах. Здавалося що то білі гуси вузькою стежкою
спускаються з гори.                     Прийшла і мати наша з роботи з коровою,кинула їй оберемок свіжої трави.                                           В
селі стало гамірно запахло димом і галушками з салом. Мати теж наварила нам
галушок, вирізала три шпички – собі, мені й Валі. Добрі були галушки, та ще й з
молодою цибулею.                             
До нас прийшла сусідська дівчина Марійка вона недавно повернулася з
Германії. Приходила до нас Марійка кожен вечір,бо в нас було дзеркало, а в їх
не було. Вона була одягнена в красиве німецьке квітчасте плаття і в білі,
намазані білою глиною босоніжки. Марійка сідала перед дзеркалом, червоним
буряком красила щоки, а губи красила краскою, що була в нас на картині, сажою з
печі підводила брови, Припудрювала лице білою потовченою глиною. Ми з захватом
дивились на Марійку. Яка ж вона була красива!                                                                                                                   Сонце
сідало за Бродську гору. Останні промені прощально ковзнули по горі. Швидко
смеркалося.     А мати мені розказала
віршик про сонечко:                                                                                               Прийшла
баба, сама чорна І чорний жупан. Заховала тарілочку» Тільки біліші садки, бо
цвіли вишні. Пахло вишневим цвітом. На наш клинчик за двором вже поприбігали
Романові хлопці і Пальохівські дівчата. І ми вискочили з двору і бешкетували з
усіма на клинчику, качались і бігали на прохолодному спориші.                                                                                                                                                                            &nbs p;       


Раптом з-за хати тітки Марії виплив величезний круглий
місяць. Він був так низько над землею, що здавалося, що можна побігти до нього
і вхопитись за край місячного колеса. Місяць побачив нас, дітей, підстрибнув
угору, зачепився за верхівки Романових акацій та так звідти й дивився
зачудовано на наші ігри. Та скоро матері почали загукувати своїх дітей, і ми
розбіглися.


Мати, зморена, сиділа на порозі та й слухала, як співають
дівчата на вигоні:


«Ой зірву я з рожі квітку


Та й пустю на воду».


Хто ж то виводить? А, то Фенька Горпинина. А то друга-
Дунька Палажчина.


Пливи, пливи, з рожі квітка,- линула над селом пісня,
змішана з тугою і радісним передчуттям чогось хорошого. А з іншого боку вийшли
на свій вигін ярівські дівчата і так співали на все село, щоб їх дужче було
чути, ніж наших. А там десь далеко теж чулася пісня.                                           


Наша корова вже лягла відпочивати та все зітхала, бо
завтра знову запряжуть її в ярмо з сусідською коровою.


      Ми пішли в хату. Не світили. Так лягли.
Спали всі троє на печі, вкрившись одним ліжником.                                                                                                                                                                    


А місяць піднявся так, щоб йому можна було заглядати в
наше причілкове вікно, та дивувався, чому ми сховались у темну хату, а не гуляємо
в дворі, де видно, як удень від місячного світла. А дівчата співали…                                                                                                                                                                         &n bsp;                                        
                                                                                                                                  


 


            Ганна Латиш (Майор) про
своє повоєнне дитинство.Это рассказ моей мамы на украинском языке. Она христианка и член нашей баптистской церкви города Днепродзержинска, днепропетровская область, Украина. Этот рассказ я долго не печатала по разным причинам. Она- дитя войны. Она пережила войну, голодомор 1947-49 годов, бедность, умирала от голода, но Господь не только сохранил её и её семью, но давал им и радость среди всех бед. Они чувствовали Божью руку. Мама сейчас верующая в Иисуса Христа и благодарит Его за милость и любовь.

Рудольф Купер,
29-08-2012 15:11
(ссылка)
Это спам


Сара Локшина еврейская героиняВеличественный символ Славы и Памяти
  
Гарри Фельдман, 
сотрудник музея «Бейт Яд ле-Баним», 
член пресс-центра Союза ветеранов Второй мировой войны, 
лауреат конкурса на историко-литературное произведение 
о воинском подвиге в годы Второй мировой войны 
  
Им стал Государственный Монумент по увековечиванию Победы Советской Армии над нацистской Германией, открытый недавно в израильском городе Нетании при участии президентов Израиля и России, а также ряда видных политических и государственных деятелей обеих стран. И это не просто ещё одна из многочисленных достопримечательностей города-курорта, жемчужины Средиземноморья, не просто гимн славы воину-победителю, дань памяти погибшим на поле брани и шести миллионам жертв Холокоста, но и величественный знак благодарности и признания народом Израиля решающего вклада воинов Красной Армии в составе антигитлеровской коалиции в победу над нацизмом во Второй мировой войне. 
  
Памятник выполнен в виде лабиринта, в котором расположены бронзовые барельефы, отражающие основные этапы Великой Отечественной войны и трагической истории европейского еврейства в Катастрофе. Заканчивается лабиринт выходом к свету на открытое пространство приморского побережья,  где два белых крыла голубя устремляются в небо, как символ мира, добра и надежды. 
  
Авторы проекта – победители международного конкурса, проведённого организацией «Керен ха-Йесед», известные российские скульпторы Салават Щербаков, Василий Перфильев и Михаил Народницкий. Скульптурная часть изготовлена нетанийским скульптором Хеном Винклером, а инженерное сопровождение проекта осуществлено компанией по развитию Нетании. 
  
Город и место установки Монумента выбраны не случайно. Ведь значительная часть населения Нетании выходцы из бывшего Советского Союза, среди которых много ветеранов — творцов Великой Победы. К тому же это величественное сооружение стало составной частью Мемориального комплекса. Оно находится на территории «Бейт Яд ле-Баним» — Дома памяти павшим воинам-жителям Нетании, которые погибли в войнах Израиля. Тут же расположены мемориал воинов артиллерийского корпуса, ставший постоянным местом многолюдных воспитательных мероприятий, источником вдохновенья и патриотизма, и памятник жертвам террора — жителям Нетании. В незначительном отдалении находится и мемориал дивизии Александрони, установленный на месте расположения её штаба во время Войны за независимость. Увековечены на побережье в районе Мемориального комплекса и ряд других важных событий в истории еврейского народа. К тому же (и это немаловажно!) Нетания – это центр страны и популярнейшиё туристский объект, а в недалёком будущем и арена многих международных спортивных баталий. 
  
Вместе с открытием памятника в честь Красной Армии, победившей в составе антигитлеровской коалиции нацистскую Германию также данью памяти этой важнейшей странице истории еврейского народа и всего человечества, одой героизму и славе наших соплеменников является развёрнутая на территории Комплекса в здании «Яд ле-Баним» (Дома памяти), выставка «На линии огня», автором и составителем которой является военный историк Давид Зельвенский. Выставка подготовлена на базе музея «Энергия Мужества», созданного им в Нетании в 1995 году в честь пятидесятилетия Победы над фашизмом. В музее представлена общенациональная коллекция военных реликвий. Это редкие фотографии, документы, знамёна, награды, боевые трофеи, письма с фронта, воспоминания ветеранов о прожитом, пережитом и выстраданном, о боях-пожарищах и друзьях-товарищах. 
  
Выставочные экспозиции и особенно раздел «На линии огня» (Воины-евреи в Красной Армии, 1941-1945), красноречиво подтверждают слова Маршала Советского Союза Г.К. Жукова: 
«Евреи воевали хорошо. Неверно утверждение, что евреи не воевали, а отсиживались в Ташкенте. Они служили во всех подразделениях – от разведки до авиации, проявляя настоящий патриотизм, ненависть к врагу, личное мужество и смелость при выполнен подчас самых трудных заданий». 

С любезного разрешения автора приведу выдержки из некоторых разделов выставки. В ней, в частности, говорится о том, что из почти семнадцати миллионов еврейского населения планеты в бой с нацистами вступили около миллиона семисот тысяч евреев, в том числе – полмиллиона в составе Красной Армии. Они принимали участие в крупнейших сражениях войны. Например, в Сталинградской битве их было более сорока тысяч. 
  
Среди боевых наград, которые свидетельствуют о героической сущности человека – орден Славы и медаль «За отвагу» — повествуется в разделе «Солдатская слава». По Статуту ими награждают лишь за личную отвагу, лично совершённый подвиг. 
  
Среди воинов-евреев 4262 кавалера ордена Славы, из них 14 – полных кавалеров ордена Славы. Около десяти тысяч награждено медалью «За отвагу». 
  
Связист гвардии рядовой, полный кавалер ордена Славы Б.Н. Заманский отличился при форсировании рек Вислы и Одера и при штурме Берлина. Полный кавалер ордена Славы, гвардии старшина В.И. Пеллер после войны стал Героем Социалистического Труда (воистину «Медаль за бой, медаль за труд из одного металла льют»). 
  
Н.Л. Гизис. — сержант, миномётчик, кавалер трёх орденов Славы и медали «За отвагу» отличился в Курской битве, при освобождении Польши, на реке Одер. 
  
Среди кавалеров ордена Славы есть и женщины. Например, гвардии старшина Анна Шмидт, воевавшая в пулемётной роте, заменила в бою павшего командира. 
  
Ярким отражением массового героизма воинов-евреев на фронтах Великой Отечественной войны явилось присвоение храбрейшим из них звания Героя Советского Союза с вручением медали Золотая Звезда – читаем на стенде «Тяжёлое золото войны». Этого почётного звания были удостоены 141 воин-еврей.  Всего Героями Советского Союза стали 157 евреев. (В некоторых из современных источников цифра несколько больше. Гарри Фельдман). 
  
Воины-евреи были на передовой, где решалась судьба боя, сражения, всей войны. Среди евреев Героев Советского Союза 34 пехотинца, 32 артиллериста, 21 пилот и стрелков-радистов, 19 танкистов, 6 сапёров, 5 моряков, 12 политруков. 
  
Экспозиция знакомит экскурсантов с подвигами Дважды Героя Советского Союза полковника, командира танковой бригады Д. А. Драгунского (впоследствии генерал-полковника), Героев Советского Союза командира танкового батальона капитана М.Ф. Марьяновского, командира мех. бригады генерал-майора С.Г. Кремера, командира стрелкового батальона полковника В.Л. Виленского, заместителя командира эскадрильи лейтенанта С.И. Гурвича, замполита капитана Б.Я. Вайнштейна, стрелка М.И. Очерета, братьев: командующего танковыми войсками 8-й Гвардейской армии М.Г. Вайнруба и командира танковой бригады полковника Е.Г. Вайнруба. 
Здесь же упоминается и Дважды Герой Советского Союза космонавт СССР полковник Б.В. Волынов. 
  
Не было на войне подвига, который не совершили бы воины-евреи. Более 30 из них таранили вражеские самолёты, четверо закрыли собой огневые точки противника, 11 направили свой подбитый самолёт на скопления врага. 
  
Экспозиция «Маршальский жезл» сообщает, что около трёхсот евреев имели генеральские и адмиральские звания, среди воинов-евреев было 32 тысячи офицеров, из них 34 командира дивизии 12 командиров корпусов, 9 командующих армиями и флотилиями. 
В четырёх еврейских семьях – Кацнельсонов, Дворкиных, Прейсманов и Рубинчик было по два генерала. 
  
Такими же ёмкими по содержанию и впечатляющими фактическим материалом являются разделы: «Огонь по врагу» (об артиллеристах), «Сильнее брони» (о танкистах), «Чтобы дойти до победы» (о военных медиках), «С “лейкой” и блокнотом, а то и с пулемётом» (о военных журналистах), «Партизанскими тропами», «Оружие для фронта»  и ряд других. 
  
Особое чувство благодарности к автору выставки вызывает увековечение им ряда фронтовиков-нетанийцев и членов их семей – жителей Нетании. Среди них: 
  
Герой Советского Союза, участник пяти войн, командир корпуса генерал-лейтенант Семён Кривошеин; 
Герой Советского Союза, командир роты капитан Борис Вайнштейн; 
погибшая в бою старшина пулемётной роты, награждённая орденом Славы Анна Шмидт; 
воин Первой гвардейской дивизии, кавалер ордена Славы, перешагнувший 90-летний рубеж Шломо Фишман, продолжающий успешно руководить Нетанийской организацией инвалидов войны; 
Ефим Мучник – участник штурма Берлина, оставивший на поверженном Рейхстаге свой автограф; 
наводчик орудия, кавалер ордена Славы Малки Абаев; 
военный художник корпусной газеты «На страже Родины»  Абрам Найхович. 
Широкой известностью в Нетании и далеко за её пределами пользуется и участник Парада Победы в Москве 24 июня 1945 года, впоследствии доктор химических наук профессор, академик Академии естественных наук, Заслуженный деятель науки и Лауреат Государственной премии Российской Федерации Семён Гитис. 
Участником Парада Победы был и нетаниец Зиновий Пятигорский (да будет благословенна его память). 
Связист в бою — учёный в мирной жизни, доктор технических наук Иосиф Рейтман заслужил международное признание своей литературной деятельностью. 
Командир миномётной роты Яков Хансин, среди множества боевых наград, в том числе и медали «За отвагу», был награждён двумя орденами Красной Звезды одновременно (в орденской книжке проставлен штамп «награждён дважды», бывалые штабисты утверждают, что такое случалось лишь тогда, когда воин заслуживал присвоения звания Героя Советского Союза, но...). 
Эммануил Грабовецкий был храбрым партизанским пулемётчиком и членом редколлегии, издававшейся во вражеском тылу подпольной газеты. Но он более известен как автор широко известного в Крыму памятника «Партизанская шапка», уменьшенная модель которого согласно его завещания установлена на его могиле в Нетании. 
  
Не могу, не имею права не вспомнить здесь офицера-связиста Инессу Беднарчик, оставившую на поверженном Рейхстаге  надпись «За родной Севастополь!», фактически первого руководителя Нетанийской ветеранской организации Арона Гринберга, более десяти лет возглавлявшего крупнейший в стране коллектив бывших фронтовиков, нынешнего председателя Нетанийской ветеранской организации, члена центрального комитета Союза ветеранов Бориса Когана.  
Обо всём этом в газетной публикации не расскажешь, это нужно увидеть и прочувствовать, а людям старшего поколения – вспомнить об этом, — пройденном, пережитом и выстраданном ими. 
В целом же выставка является неопровержимым свидетельством того, что наши соплеменники в составе героической Красной (Советской) Армии, сыгравшей решающую роль в разгроме фашизма вместе с другими народами Советского Союза внесли свой достойный вклад в Великую Победу. 
  
Наряду с военными материалами в музее представлены уникальные свидетельства Холокоста. 
Важность темы, необычная концепция, обилие подлинников и оригинальное оформление музея (каждый стенд на русском языке продублирован и на иврите), привлекают десятки тысяч израильтян и туристов. Давид Зельвенский совместно с замечательным коллективом активистом  постоянно организует выставки, в том числе и международные, волнующие и незабываемые мероприятия для всех категорий населения. Каждое из них имеет огромное воспитательное значение, так как приобщает посетителей к славным боевым традициям своего народа, его беспримерным героизму, мужеству, отваге и самоотверженности, к подлинному патриотизму и преданности своей родине. 
  
Хочется надеться, что в ближайшее время на территории мемориального комплекса Нетании будет сооружено и соответствующее предназначению здание военно-исторического музея, в котором автору выставки со специалистами удастся завершить начатое им в 1995 году святое дело: увековечить память о подвиге Красной Армии, её союзников и наших героев-соплеменников. 
  
Без этого для большинства несведущих сооружённый величественный Монумент будет восприниматься лишь как некое безликое архитектурное украшение, безотносительно к его огромной воспитательной, исторической, общенациональной и международной ценности. 

Хорошо бы предусмотреть в этом здании и место для работы городских ветеранских организаций. 
  
В заключение добавлю, что своеобразным памятником воинам Советской армии – творцам Великой Победы над нацистской Германией является и заслужившая международное признание трилогия лауреатов конкурса на историко-литературное произведение о воинском подвиге в годы Второй мировой войны нетанийцев Иосифа Рейтмана и Гарри Фельдмана «Во имя исторической правды» (книги: «Поведай о том детям и внукам своим», «Во имя исторической правды» и «В грозном зареве войны»), номинирующаяся на высшую литературную премию Израиля. 
  
Так пусть же не зарастет к Мемориалу народная тропа и не померкнет никогда слава о бессмертном подвиге творцов Великой Победы!

Киев еврейский

Последняя свидетельница из "Черной книги"Из "Киева  еврейский"
Некролог. Последняя свидетельница из "Черной книги"
   
Григорий Рейхман, историк, журналист, 
представитель Российского Центра «Холокост» в Израиле 
  
… Звонок в минувший шабат. Сын пережившей Холокост Бронечки Тартаковской — Куниченко Леонид: «Мамы больше нет… Уже похоронили...» Полтора месяца не дожила до своего 98-летия одна из последних свидетельниц и авторов документов, вошедших в «Черную книгу». Может быть, читатели знают и других и уточнят? Я называю ее одной из героинь «Черной книги». Почему? Попробую объяснить. 
  
Героиней Броня Тартаковская была по определению — и не только потому, что пережила кошмар, стоя у кромки расстрельного рва, в который не угодила с двумя малышами – полукровками лишь по счастливой случайности, не только потому, что прошла вместе с мужем и с двумя малышами на руках 650 – километровый «поход» из оккупированного нацистами Днепропетровска в Сумы, но и потому, что и в годы войны, и на склоне лет, уже в Израиле, до конца сохранила здравый ум и память, а также способность передавать эту Эстафету Памяти  грядущим поколениям. Иначе как объяснить ее интервью Фонду Спилберга? Заполнение «Листов Свидетельских показаний» на погибших родителей, родных и близких? Иначе как объяснить, что ее воспаленную память унаследовал сын Ледя, Леонид Куниченко, который в мельчайших подробностях и сейчас помнит, как сидя на дедушкиных плечах, обернувшись назад, видел колонну соплеменников, конца которой не было видно, колонну, бредущую под конвоем немецких автоматчиков в Вечность… 
  
Почти год назад, в день своего рождения и 70-ую годовщину расстрела днепропетровского еврейства, Броня вместе с сыном Леонидом передала в Российский научно-просветительный Центр «Холокост» подлинные довоенные фотографии и… подлинное письмо за подписью Ильи Эренбурга, отправленное ей из редакции из «Красной Звезды»(вместе с конвертом), получив в ответ теплое Благодарственное письмо за подписью сопредседателя Российского Центра «Холокост», профессора РГГУ Ильи Альтмана. 
  
Сегодня Центр и Фонд «Холокост» выражают соболезнования родным и близким покойной. 
  
В письме датированным 30 июля 1944 года, Илья Эренбург просил Броню Куниченко рассказать обо всем увиденном и пережитом на оккупированнх территориях, он не скрывал, что работает над «Черной книгой», «посвященной посвященную зверскому уничтожению евреев немцами», интересовала писателя и то, как «живет Броня теперь», то есть, после освобождения...    
  
Не лишне отметить, что второй экземпляр – подлинник этого исходящего письма – в «Архиве Эренбурга», хранится в «Яд Вашем». 
  
Броня была «живой историей» бурного минувшего столетия. Память, словно кинолента, фиксировала спасение от погромов в годы гражданской, сыпняк, Торксин и НЭП, помощь «Джойнта» и еврейские праздники, учеба в еврейской школе на идиш. В раннем детстве впервые исполнила танец «Плач Израиля», воздев руки к небу. Нечто подобное произошло с ней спустя много лет, у кромки расстрельного рва. Любила подвижные игры, переплывала Днепр. «Закваска» помогла ей пережить нечеловеческие испытания?.. Дружила с дочерью Утесова Дитой (Эдит). Кстати, в честь Утесова, и назвала своего первенца Лёдей, Леонидом. 
  
 ...«Рассказ Б.Я. Тартаковской» «Черной книге» впервые был опубликован полностью именно в «Черной книге» (под редакцией В. Гроссмана и И.Эренбурга) — в Израиле (издательство «Тарбут» в 1980-м году, переиздание в 2002 году «Яд Вашем» и Израильским институтом исследования современного общества.(Иерусалим, 2002, с.71-72), в разделе «Письма из Днепропетровска». Он был подготовлен к печати на основе письма, адресованного члену Еврейского Антифашистского комитета Илье Эренбургу. Оригинал письма, как и весь «Архив Эренбурга» с 1987года хранится в «Яд Вашем», переданный дочерью И. Эренбурга на хранение и использование. Письма Брони Тартаковской имеют номер P.21.1. Хранится и свидетельское показание под номером 03/6898. 
  
…Через много лет в своей книге «Люди. Годы. Жизнь» Илья Эренбург, размышляя об отношении немецких солдат к массовому уничтожению беззащитного еврейского населения на оккупированных территориях, напишет: «Мне известен, однако, случай, когда немецкий солдат женщину с детьми; это было в Днепропетровске в 1941 году; обреченные ждали, когда их погонят ко рву. Тогда к Б. Тартаковской подошел солдат и тихонько сказал: «Я вас сейчас отсюда выведу»; он добавил: «Кто знает, что еще случится с нами…» (цит: И. Эренбург. Люди. Годы. Жизнь. Книги четвертая, пятая, шестая. Собрание сочинений в девяти томах. Т.9, ИХЛ, Москва, с.415). 
  
Путь пешком до города Сумы, к родным мужа, занял полтора месяца. не менее 650  километров. Несмотря на выправленные документы на имя Лидии Куниченко, урожденной Глущенко, вызывали в украинскую полицию – были слухи, что Куниченки скрывают «жидовку». Из города пришлось уходить, скитаться по селам и деревням и — вновь возвращаться. 
  
Она попала в село Марковку. Там 9 июля 1943 года появился на свет третий сын Саша. К счастью, свет не без добрых людей – помог местный хирург Дмитрий Юрьевич. Кроме него, никто не знал, что Броня – еврейка. Помог, как мог. Рожала в отдельной палате. А чуть оправилась – работала у сельчан. Забегая вперед, скажу – сегодня самый младший сын Александр Куниченко живет в Санкт-Петербурге, является выдающимся еврейским спортсменом (настольный теннис). 
  
Один из важнейших уроков, который преподала Броня Тартаковская – Куниченко – это урок еврейской самоидентификации. Несмотря на многочисленные советы оставаться украинкой Лидией Яковлевной Куниченко, она написала в освобожденный Никополь и получила восстановленное свидетельство о рождении, другие документы, где в графе «национальность» значилось «еврейка». Она не могла себе представить, что может быть как-то иначе. 
  
В домашнем архиве Брони сохранился любопытный документ от 15 октября 1947 года — свидетельство соседей по месту жительства в Днепропетровске о том, что она вместе с родителями, детьми, сестрой и ее дочерью  подвергалась издевательствам со стороны нацистов, что и выжила на расстреле 13 — 14 октября  1941 года. Впервые соседи увидели ее живой в июне 1946 года. 
  
Долгие годы проработала в родном Никополе, растила сыновей, дождалась внуков. 
  
…С 1991 года Броня – в Израиле. Будучи жительницей Иерусалима, Броня заполнила в Зале Имен «Яд Вашем», Листы свидетельских показаний на погибших мать и отца. Их можно увидеть сегодня в Базе Данных Имен погибших. 15 октября 1996 года, в свой день рождения, она поделилась воспоминаниями, ответив на вопросы интервьюера Фонда Спилберга Бориса Яблочника. Получила благодарственное письмо за подписью Стивена Спилберга, тем самым существенно дополнив письмо М. Эренбургу,  опубликованное в «Черной книге» в Израиле в 1980 и в 2002 гг… Сын Леонид не остался в стороне, дал 2006 году видеоинтервью «Яд Вашем», рассказав не только о Холокосте, но и послевоенной судьбе. Некоторое время он возглавлял в Араде местное отделение бывших узников концлагерей и гетто. 
  
Бронечка прожила свою жизнь не зря. Спасшаяся с двумя детьми и давшая жизнь третьему, она продолжается во внуках и правнуках – в Украине, в Финляндии, в Канаде и России. 
Год назад автор этих строк поздравил Броню Тартаковскую с 97-летием. Успел...«Цветы для Бронечки»… 
  
… Она тихо ушла в лучший из миров, в Вечность, рано утром в пятницу, накануне Святой Субботы. Говорят, такое не каждому дано. Только Избранным. Тем, кто выжил и служил Вечности. 
  
Бронечка Тартаковская, последняя героиня «Черной книги», сделала все, чтоб о Шоа не забыли. Она и сегодня на службе у Вечности…
Камешек – от нас с вами, от живых... 
 

Людмила Киясь,
26-08-2012 18:33
(ссылка)
Это спам


Как проник свет во тьму кровожадных Аука- Племя индейцев Аука считалось одним из наиболее диких и свирепых в Южной Америке, пока 56 лет назад в январе 1956 года не произошло трагичное и знаменательное событие на его территории в непроходимых джунгляхЭквадора, в результате которого нетронутое цивилизацией вымирающее племя каменного века, члены которого безжалостно истребляли не только всех чужаков, но и своих, за короткое время обратилось в христианство. 

“Аука" означает “дикий», так их называло соседнее племя индейцев Кейчуа. Все области их жизни пронизывало насилие и жестокость, убийство не только чужих, но и своих соплеменников было в порядке вещей. Увязнув в кровной мести, семьи просто истребляли друг друга. Иногда дикари погребали живых детей вместе с мертвыми родителями. Редко кто доживал до старости. Себя они называли “ваорани” (люди). И действительно, они, как и все люди, все же были творением Божьим, для спасения которых Господь и послал к ним Своих верных слуг. 

Подвиг.

В 1956 году пять молодых миссионеров из США Нат Сайнт, Джим Эллиот, Роджер Юдериан, Эд Маккули и Пит Флеминг, работавшие среди индейских племен в Эквадоре, объединились, чтобы просветить Евангелием дикое племя Аука, встретились с ними, но вскоре были жестоко убиты. 
Весь христианский мир был глубоко потрясен этим событием; немало молодых людей изъявили желание поехать в джунгли к индейцам, хотя некоторые считали, что такая попытка со стороны бесстрашных миссионеров была неблагоразумна, и они погубили себя напрасно, стараясь войти в контакт с такими безжалостными дикарями.

Вдовы со своими детьми возвратились назад в Северную Америку. Но Елизабет Эллиот, вдова Джима, и Райчел Сайнт – сестра Ната решили продолжать дело погибших. Изучив язык племени с помощью убежавшей от сородичей из страха смерти женщины по имени Дайюма, они решили пойти к племени Аука с целью просветить их светом Евангелия.

Вскоре, преодолев неимоверно трудный путь пешком через непроходимые джунгли, с 4-летним ребенком и Дайюмой, уже ставшей христианкой, в сопровождении соседних индейцев Кейчуа эти бесстрашные женщины достигли цели, и остались жить среди племени Аука.

Элизабет Эллиот и Рэйчел Сэйнт были первыми чужестранками, которых дикари не убили. Может быть, причиной послужило то, что они были женщины, и воины-индейцы их не боялись.

Аука часто вспоминали и говорили об убитых ими некогда белых людях, прилетавших в «желтой деревянной пчеле» (аэроплане). Индейцам до сих пор непонятно, почему пришельцы не защищались и не использовали для защиты оружие? И что это было за удивительное пение и свечение, которое они видели на небе после их смерти?

Как произошла трагедия на реке Курарай

Индеец Гикита, участник злодеяния, признавшийся в том, что убил уже двенадцать человек, поведал историю трагического события, происшедшего на реке Курарай, где погибли пять миссионеров.
Когда белые люди начали делать свои полеты над деревней Аука и спускать в корзинке на веревке подарки с аэроплана, индейцы с нетерпением стали ожидать появления самолета. Постепенно страх их исчезал, и они в свою очередь сделали пришельцам подарок, посадив в корзинку попугая. 
Затем миссионерам удалось найти подходящее место для посадки на берегу реки Курарай и они начали подвозить и выгружать свое оборудование, назвав свой лагерь Палм Бич.
Вскоре к ребятам приблизились трое индейцев - две женщины и мужчина, которого назвали «Джорджем».
Аука проявили большой интерес ко многим вещам, которые белые показывали им, ели гамбургеры и пили лимонад. Индейцев сфотографировали, а «Джорджу» даже устроили воздушную экскурсию над родной деревней. Казалось, все складывалось отлично...

Но вернувшийся к своим сородичам «Джордж», которого индейцы называли Нэнкиви, из злобных и своекорыстных соображений оболгал пришельцев, заявив, будто белые люди хотели их убить, но они убежали, что и явилось причиной, побудившей дикарей совершить убийство.

Затем Гикита рассказал, как было произведено нападение на стоянку миссионеров. Когда индейцы внезапно напали на них, одного удалось пронзить брошенным издалека копьем сразу.
Когда ребята увидели, что один из них убит, то схватили ружья и начали стрелять в воздух. Индейцы скрывались среди деревьев на берегу и оттуда бросали свои копья и стрелы в миссионеров, не давая отдыха, пока у тех не кончился запас патронов. 

В это время, рассказывают Аука, произошло нечто из ряда вон выходящее. Пока продолжалось метание копий в живые цели в реке, и в некоторых местах вода уже покраснела от крови, один из миссионеров отделился от группы, побежал к аэроплану, открыл дверцу и влез в него. Из окошка в аэроплане он видел, что индейцы продолжают избивать его товарищей. Тогда он снова открыл дверцу, вылез из аэроплана и весь облитый кровью вернулся к своим друзьям и умер вместе с ними.

В руках миссионеров было оружие, пользуясь которым, они, возможно, смогли бы спасти свои жизни, застрелив нескольких дикарей, отчего остальные бы разбежались. 

Но ребята предпочли умереть, надеясь заслужить рай, чем убить этих дикарей, ввергнув навсегда их души в ад, лишив возможности услышать Евангелие, узнать Христа и покаяться.

Если Богу угодно было, чтобы за Его дело пять прекрасных молодых людей отдали свои жизни, умерев страшной жестокой смертью, то каково может быть отношение Господа к тем из нас, кто не желает идти вообще ни на какую жертву, ни в чем себя утеснить даже, ни поступиться своим самолюбием, уступить и простить ради Христа?

Эпилог

Самым убедительным доказательством того, что Библия есть книга, дарованная Богом, служит тот факт, что она может изменять жизнь людей. Слово Божие, день за днем терпеливо объясняемое белыми женщинами и Дайюмой индейцам, производило свое действие, смягчая и просвещая светом истины сердца дикарей.
Вместо прежних излюбленных рассказов о прошлых успешных убийствах, обычных темах вокруг горящего костра, теперь они день за днем узнавали об истинном Творце неба и земли Боге-Троице, Сыне Божьем Господе Иисусе Христе и Его заповедях. 
Пять миссионеров погибли не напрасно! Благодаря им возрождение стало возможным для Аука.


Сегодня можно увидеть небольшую церковь недалеко от берега реки Курарай. Она выглядит небогато и убранство в ней самое простое. Эту церковь составляют христиане-индейцы племени Аука, принявшие крещение. Численность племени увеличивается, зверство и жестокость отошли в прошлое, сейчас индейцы Аука – приветливый, добродушный и очень простой народ. Один из убийц миссионеров, старый Минкайе даже стал близким другом семьи погибшего Ната Сайнта.

Индейцы Аука называют Библию «Божьим Указателем». Это название легко объяснимо: раньше каждый член семьи особым образом метил свою тропу, чтобы родные могли следовать за ним. Они говорят: « Если ты хочешь быть с Богом, то встаешь на Его путь и следуешь Его отметкам – заповедям». 
Как все просто и ясно! 

Погибший Джемс Эллиот писал в своем дневнике: "Разве можно считать неразумным того человека, который жертвует тем, что он не в состоянии сберечь, когда этим он может приобрести то, чего никогда не потеряет?"

У пророка Даниила сказано: "И разумные будут сиять, как светила на тверди; и обратившие многих к правде - как звезды, навеки, навсегда».


Вы не можете обезопасить и продлить отмеренную вам жизнь, как бы не берегли ее, и почему тогда не вручить ее с покаянием в своих грехах Господу, Который не только даст вам в Своем Причастии силы нравственные и физические, мир и покой душевный, но и дарует вечную жизнь вместе с Ним, про которую сказано апостолом Павлом: « …и не видел того глаз, не слышало ухо, и не всходило то на сердце человеку, что уготовал Бог любящим Его».





Первая встреча


С подаренным попугаем


Сын Ната Стив Сайнт и Минкайе

" ...И изменю печаль их на радость"

ХРИСТОС В ОСВЕНЦИМЕ
30
Голосуй

(Кризис христианства после Холокоста)В ночь с 9 на 10 ноября 1938 года, которую впоследствии назовут «Хрустальной ночью», начался всегерманский еврейский погром, ставший своеобразной репетицией Холокоста. Эта ночь и последовавшие затем дни показали всему миру, что, преследуя еврейский народ, нацисты не остановятся ни перед чем. Еврейские магазины грабили и уничтожали среди бела дня. Синагоги горели по всей Германии. Многие еврейские мужчины исчезли. Куда — неизвестно, но нетрудно было догадаться. Но не было слышно практически ни одного голоса протеста от жителей Германии.
Настоятель берлинской Хедвигскирхе Бернгард Лихтенберг на следующий день после «Хрустальной ночи» прошел по улицам своего города, все увидел и сделал одну простую вещь. Он вернулся в свою церковь и публично помолился «о евреях и всех несчастных узниках концлагерей». И он продолжал публично повторять свою молитву каждый день вплоть до 23 октября 1941 года, когда был арестован. Суд состоялся 22 мая 1942 года. Лихтенберг был признан виновным в соответствии с несколькими статьями закона. Ему было отказано в снисхождении на том основании, что за шесть месяцев тюремного заключения он «не обнаружил признаков раскаяния или перемены образа мыслей». В своем последнем слове Лихтенберг сказал: «Господин обвинитель! Меня нисколько не интересуют те многочисленные статьи закона, которые вы мне зачитали. Однако ваше последнее замечание о том, что я не изменился и вновь бы стал говорить и действовать, как прежде, — это, господин обвинитель, совершенно верно».

Когда председатель суда спросил, как он пришел к тому, чтобы молиться за евреев, Лихтенберг ответил: «На этот вопрос я могу ответить совершенно точно. Это произошло в ноябре 1938 года. Когда витрины были разбиты, а синагоги сожжены… Когда я увидел это разрушение и бездействие полиции, то был поражен и возмущен подобным вандализмом и спросил себя: если все это возможно в упорядоченном государстве, что еще может помочь? Тогда я сказал себе, что помочь сейчас может только одно — молитва. В тот вечер я впервые молился такими словами: помолимся теперь о гонимых — о христианах-неарийцах и о евреях».
Из тюрьмы Лихтенберг был отправлен в Дахау и по дороге умер. После похорон один из его товарищей по заключению сказал другому заключенному: «Сегодня похоронили святого».
Молитва Лихтенберга была «гласом вопиющего в пустыне». Христианские церкви во времена нацистского произвола молчали. Папа Римский в относительной безопасности Ватикана ни разу не сделал того, что ежедневно делал Лихтенберг, который в течение почти трех лет публично и без иносказаний молился за евреев. Лихтенберг шел на риск и заплатил в конечном счете жизнью.
Приводились и приводятся многочисленные оправдания и объяснения молчания христиан в период Катастрофы европейского еврейства. Некоторые доводы можно понять. Но никакими практическими соображениями нельзя скрыть тот факт, что если бы христиане — католики и протестанты — в оккупированной нацистами Европе и за ее пределами искренно, публично и без иносказаний молились за гонимых и истязаемых евреев, их молитвы сдвинули бы не только горы. Они привели бы к скорому крушению нацизма.
Во время послевоенного «берлинского кризиса», когда мир реально стоял перед угрозой Третьей мировой войны, президент США Джон Кеннеди сказал советским руководителям: «Я берлинец», — и мир устоял. Если бы Папа Римский в 1933 году приехал в Берлин и сказал: «Я еврей», — миллионы жизней могли бы быть спасены.
В этих заметках я не буду добавлять какие-либо аргументы в извечный еврейско-христианский спор об истинности веры, об искуплении. Я ничего не хочу говорить о коллективной вине народов или церквей. Все эти вопросы уже много веков являлись предметом, как правило, довольно бесплодных диспутов и обсуждений. Вместо этого я хотел бы подчеркнуть, что страшная Катастрофа европейского еврейства не только ударила по еврейско-христианским отношениям. Холокост причинил травму и самому христианству, затронув основные теологические принципы этого вероучения. Об этом только в последние годы открыто заговорили католические и протестанские теологи. Но эти проблемы волнуют не только христиан.
Известный еврейский теолог Эмиль Факенхайм (Emil L. Fackenheim) в книге «О христианстве после Холокоста» пишет: «Холокост нанес удар по христианской Радостной Вести. Нельзя не содрогнуться, осмысляя этот чудовищный факт. Чтобы содрогнуться, вовсе не обязательно самому быть христианином. Можно быть и евреем. И если у тебя был хоть один настоящий друг-христианин — настоящий друг и настоящий христианин, — равнодушие для тебя просто невозможно». У Эмиля Факенхайма, пережившего фашистский кошмар, такой друг был. И когда нацистский закон объявил дружбу с евреями преступлением для арийца, этот христианин — в отличие от большинства других — остался ему другом и рисковал для его спасения жизнью. При этом, пишет Факенхайм, его друг «чувствовал, что им руководит и направляет его действия Дух Святой. И вот — как еврей — я должен спросить: может ли это чувство быть простым обманом и заблуждением?»
Геноцид евреев вызвал, пусть и с большим опозданием, у многих христиан кризис доверия к основам собственной веры. Но если бы этот кризис вообще не начался, западное христианство оставалось бы, подобно «советскому коммунизму», мертвой идеологией. Критическое осмысление христианами Холокоста началось лишь спустя несколько десятилетий после окончания Второй мировой войны. Еще в 1968 году Эмиль Факенхайм с полным правом говорил: «Нееврейский мир избегает темы Освенцима из ужаса перед ней, но также и потому, что эта тема подразумевает вину — реальную или воображаемую — за случившееся».
Теоретическое осмысление проблем христианства в связи с Холокостом происходило и происходит по нескольким направлениям.
Одно из них — признание морально-политической ответственности христианских церквей за Холокост. В знаменитом документе Второго Ватиканского собора 1965 года об отношении католической церкви к евреям еще довольно расплывчато и неопределенно говорится: «…Церковь, осуждающая все гонения на каких бы то ни было людей, памятуя общее с иудеями, наследие и движимая не политическими соображениями, но духовной любовью по Евангелию, сожалеет о ненависти, о гонениях и всех проявлениях антисемитизма, которые когда бы то ни было и кем бы, то ни было были направлены против иудеев». Но уже в 1980 году в «Резолюции об обновлении отношений между христианами и евреями», принятой синодом немецких протестантов, говорится о собственной ответственности церкви, о том, что после прихода Гитлера к власти и протестантская, и католическая церкви могли бы выступить в защиту евреев, но не сделали этого.
Другое направление критического анализа христианской истории — это исследование церковного антииудаизма как одного из источников современного расистского антисемитизма. После Холокоста по-новому начинаешь смотреть на факты многовековой вражды христианства и иудаизма. Например, правила IV Латеранского собора (1215 года) относительно режима, который должен был быть соблюден для евреев внутри христианского общества, оказались сравнимыми с нацистскими расовыми правилами для евреев. Собор даже постановил, что евреи должны носить отличительные знаки на одежде, как прокаженные или проститутки. Нетрудно заметить сходство с предписанием от 1 сентября 1941 года, согласно которому все евреи должны были нашить на одежду желтые шестиконечные звезды. Историк Катастрофы Рауль Хилберг в своем фундаментальном труде »Уничтожение европейских евреев» рассматривает «окончательное решение еврейского вопроса» в преемственности с христианским преследованием евреев. Он выделяет три типа антиеврейской политики, следовавших один за другим с тех пор, как христианство стало государственной религией в Римской империи (IV в. н. э.) — обращение в христианство, изгнание (в том числе изгнание в гетто) и уничтожение. Хилберг пишет: «Христианские миссионеры говорили нам (евреям), в сущности, следующее: вы не имеете права жить среди нас как евреи. Пришедшие им на смену светские правители провозгласили: вы не имеете права жить среди нас. Наконец, немецкие нацисты постановили: вы не имеете права жить… Следовательно, нацисты не отбросили прошлое, они основывались на нем. Не они начали этот процесс, они лишь завершили его».
На этом этапе христианские теологи впервые начинают задумываться над темой «антииудаизм в Новом Завете». Здесь не место подробно рассматривать основные догматы христианской веры. Достаточно напомнить, что в основе Христианской Церкви лежит стремление стать Новым Израилем, «новым народом Божьим». В этой концепции Старый Израиль, как и весь еврейский народ, должны были остаться в прошлом, а Завет с ним стать «Ветхим Заветом». Здесь кроется опасный заряд антисемитизма, который сполна реализовался в истории Церкви. Даже такие просвещенные и гуманные мыслители, как В.С.Соловьев или Н.А.Бердяев, видели единственное разрешение еврейского вопроса в обращении еврейского народа в христианство. В 1938 году Бердяев написал свою знаменитую статью «Христианство и антисемитизм», в которой попытался дать христианский ответ на расистский антисемитизм немецких нацистов. Статья полна благородных призывов и лозунгов, но излагает традиционные для того времени представления об иудаизме, как выполнившей свою роль религии. Единственное новое, к чему призывает Бердяев, это добровольность обращения евреев в христианство и нежелательность погромов при несогласии евреев обратиться. Современный христианский религиозный философ Сергей Слезов иронически называет такую позицию «христианство с человеческим лицом, т. е. приверженность традиции минус погром».
После Холокоста изменение отношения христианской церкви к евреям и иудаизму становится «категорическим императивом». Это, безусловно, непростая задача. Эмиль Факенхайм пишет: «Церковному христианству легче всего отбросить древнее обвинение в богоубийстве, труднее — увидеть корни антисемитизма в Новом Завете, но самое трудное для него — признать тот факт, что евреи и еврейская вера все еще живы. Сохранение еврейства после прихода христианства оказалось неудобным обстоятельством для теологов, они стали воспринимать иудаизм как некое ископаемое, анахронизм, тень… Нелегко признать, что и евреи, и еврейская вера прошли несломленными через целую эру христианства».
Речь, конечно, идет не о хирургическом лечении «больного» христианства, не о признании христианской веры чем-то порочным, более неспособным распрямить человека. Нет, речь идет о новой ориентации в мире, который радикально изменился после Холокоста.
От Нового Завета естествен переход к самому глубокому пласту — к смысловому центру христианства — христианскому учению об Иисусе из Назарета как о Мессии (Христе) и Сыне Божьем. Размышления современных теологов над этими вопросами привели некоторых из них к убеждению, что после Освенцима и смысловой центр христианской догматики должен выглядеть по-иному.
Чтобы понять глубину этих проблем, рассмотрим некоторые из вопросов, поставленных Эмилем Факенхаймом в цитированной выше работе. Первый из них звучит так: «Где был бы Иисус из Назарета, окажись он в оккупированной нацистами Европе?» Если бы он был тем, кем его считают, он по своей воле отправился бы в Освенцим или Треблинку, — даже если бы был «арийцем», как утверждала нацистско-христианская доктрина. А если бы он не отправился туда по собственной воле, его бы загнали в вагон для скота и отправили туда против воли, ибо он был не арийцем, а евреем. Иисус, отправляющийся в Освенцим по своей воле, обнаруживает, сколь малочисленны его ученики во времена великих испытаний. Иисус, отправляемый в Освенцим против воли, обнаруживает еще более ужасную правду: не будь юдофобии в самом христианстве, Освенцим был бы невозможен в сердце христианской Европы.
В Освенциме и других концентрационных лагерях свободные люди превращались в «доходяг», в живых мертвецов. Один из переживших ад концлагеря пишет: «Их жизнь коротка, но число их бесконечно. Они, эти доходяги, ходячие мертвецы, составляют основной костяк лагеря, ту массу людей, которые маршируют и работают в молчании, в которых уже угасла искра Божья и которые слишком опустошены, чтобы по-настоящему страдать…» Эмиль Факенхайм задает следующий вопрос: «Мог бы Иисус из Назарета стать доходягой?» Если да, то не получается ли, что нацисты издевательски смеются над жертвами, Отцом, Сыном, над самой Радостной Вестью? («Где же твой Бог теперь?») Если же нет, если воплощенный Сын Божий неприкосновенен и потому пропасть отделяет его от жертв, не выходит ли, что Отец и Сын смеются вместе с нацистами?
Неизбежность поворота в христианской мысли очень точно выразил в 1979 году немецкий лютеранский теолог Фридрих-Вильгельм Марквардт: «Сегодня Освенцим надвигается на нас как суд над нашим христианством, над прошлым и нынешним образом нашего христианского бытия. Более того — если смотреть глазами жертв Освенцима — он надвигается на нас как суд над самим христианством. И еще: Освенцим надвигается на нас как призыв к покаянию-обращению. Должна измениться не только наша жизнь, но и сама наша вера. Освенцим зовет к тому, чтобы сегодня мы услышали Слово Божие совсем не так, как нам его передавали наши теологические учителя и проповедники старших поколений. Это покаяние-обращение затрагивает сущность христианства как мы понимали ее до сих пор».
Западные католическая и протестанские церкви сделали большой шаг в переосмыслении старых догм. Римская католическая церковь признала антисемитизм одним из величайших грехов. Такое решение представители католической церкви приняли на проходившем недавно в Ватикане симпозиуме «Корни антииудаизма в христианском обществе». Главный раввин Рима Элио Тоафф назвал это событие историческим шагом, который сыграет «огромную роль в христиано-иудейском диалоге». Церковь призвала своих последователей не только не принимать участие в различных мероприятиях, носящих антисемитский характер, но и повсеместно преследовать любые проявления этого явления. Представители католической церкви склонны расценивать гонения на евреев как «преступления против церкви, несмотря на то, что верующие зачастую неверно толковали Новый Завет и обвиняли евреев в смерти Христа». Папа Иоанн Павел II во многих своих выступлениях называет антисемитизм «грехом против Бога, Церкви и человечества». Христианство и антисемитизм несовместимы.
В хоре голосов представителей различных христианских конфессий, гневно осуждающих антисемитизм, не слышно только голосов высших иерархов Русской Православной Церкви. Если они и встревожены тем, что «некоторые лица и группировки соединяют антисемитизм с Православием», то выдвигают те же аргументы, которыми пользовался и Бердяев. Мы знаем, что такая теология позволила Церкви молчать все те годы, когда нацисты уничтожали европейское еврейство. Здесь важно напомнить, что тема Холокоста — не «чужая» для России и других республик бывшего СССР. Из шести миллионов евреев, умерщвленных во время Катастрофы, полтора миллиона были гражданами СССР в старых (до 1939 года) границах. Гитлеровцы не смогли бы этого сделать без помощи коренного населения. Известно, что датчане спасли почти всех своих евреев. Гораздо меньше известно о том, что коренное население оккупированных нацистами территорий СССР активно участвовало в уничтожении евреев. Много фактов участия украинцев, литовцев, белорусов в геноциде евреев приводится в фундаментальной монографии Доры Левин «Холокост».
Молчит Русская Православная Церковь и сейчас, хотя налицо рост агрессивного национализма и антисемитизма в российском обществе.
Двадцатый век принес много нового в устоявшийся веками мир идей. Очевидными истинами стали мысли, разделявшиеся ранее незначительным меньшинством. И, наоборот, стало невозможным повторить то, что раньше воспринималось как общее место. Католический теолог И.-Б. Мец пишет: «Я даю своим студентам вроде бы простой, но весьма жесткий критерий оценки теологических систем. Спросите себя: могла ли теология, которую вы учите, остаться одинаковой до и после Освенцима? Если да — то держитесь от нее подальше!»
Евгений Беркович (Ганновер, Германия)

Галина Огородова (Басова),
21-08-2012 15:33
(ссылка)
Это спам


Мой друг, послушай. Стихи Галины Огородовой.Мой друг, послушай, вряд ли слышал ты,
О том, чему свидетелем я был когда-то.
А было то после войны недалеко от Воркуты,
На стройке новой шахты, что углем богата.
В бригаде нашей двое верующих были,
Но власть имеющие относились к ним превратно,
Их конвоиры часто очень сильно били,
Из зоны в зону их бросали многократно.
Никто иметь их под своим началом не желал,
А те отказывались в воскресение работать.
Начальник лагеря приказ конвойным дал –
«Покончить с ними, ни  к чему нам лишние заботы!»
И вот однажды, это было в воскресенье,
В охране вместо двух овчарок оказалось шесть,
Голодных, злых – вот будет представленье,
А те неистово рычали и поднимали дыбом шерсть.
Начальник приказал двум братьям во Христе из строя выйти.
Все, затаив дыхание, смотрели в спины им.
Собаки злобно рвались на цепях, храпели, выли,
А братья вышли за ворота – первым старец, юноша за ним.
Они по тундре шли так друг за другом,
Но услыхали громкое дыхание собак 
и, повернувшись к ним  лицом.
Они подняли взор к Тому, Кто был всегда их другом.
Учителем, Наставником, а главное Отцом.
Они молитвенно скрестили свои руки
И вознеслась хвала Творцу из глубины сердец
За то, что Он доверил им принять страданья муки:
«Прими же нас к Себе, наш Бог. О, наш Отец!».
И каждый знал из нас, что вот секунда, еще две
И разорвут их псы голодные на части.
Закрыли мы глаза, мороз, «мурашки» по спине,
Но что-то было изменить, увы, не в нашей власти…
Но, что же это? Что случилось с псами вдруг?
Достигнув братьев, резко в сторону бросались.
Поджав хвосты, они скулили, бегая вокруг,
Потом легли к ногам и ноги их лизали.
И звуки гимна донеслись отчетливо до нас,
Тут заключенные с охраной начали креститься,
Молились, плакали навзрыд, я уверяю вас.
Начальник поспешил тихонько удалиться. 
Но вот один охранник, словно отойдя от сна,
Собак позвал и братьям приказал обратно возвратиться.
Я понял – Сила есть, сильнее всех земных Она.
Чрез это многие и я решили к Богу обратиться.
                                                    15.04.2012 г.
                                                                                  
                 

Галина Огородова (Басова),
21-08-2012 15:51
(ссылка)
Это спам


Это было однажды во время войны. Автор Г.Огородова.Это было однажды во время войны.
В селенье одном, на окраине хатка стояла.
На богослужение  люди, как прежде, пришли,
И тихое пение в ней зазвучало.
Но вот ворвались люди в форме военной
И грубо сказали: «А ну, разойдись!
А кто не уйдет, расстреляем того непременно!»
Но люди усердней молились, подняв очи ввысь.
И ненавистью злобною к собравшимся горя
Один, что старшим был, сорвал с стены картину.
И нервно обводил всех едким взглядом, говоря:
«Кто здесь изображен?» - с сарказмом скорчив мину.
«Так вот, - сказал он, положив картину у порога –
Отсюда выйдут только те, кто плюнет в Бога.
А остальных мы расстреляем.
Вам семь минут на то. Уже считаем».
И вот солдат минутам вслух ведет отсчет.
Тут люди встали в очередь, решили:
«Ну, плюнем, ведь картина – Бог не в счет!»
И, сделав дело, выходить спешили.
А в очереди вместе с взрослыми была
Девчушка малая. Колени преклонила.
И рукавом своим плевки все отерла.
Вдруг выстрел грохнул, кровь картину всю залила.
Тут в очереди все остановились люди,
Солдат же крикнул тем другим: «Скорей!
А ну пошли все быстренько отсюда!»
Они ушли. Над трупом дочери своей
Склонились мать с отцом, прощения просили.
Ведь, видя дочь свою среди других, они уже решили,
Что та предать собралась Господа из страха.
Но ее мужество спасло и всех других.
Навек умолкла эта маленькая птаха,
Но в небесах она в руках пронзенных, дорогих.

О, Господи, нам слабым, сирым помоги,
Чтобы в минуты испытанья удержаться.
Чтоб душу за Тебя отдать смогли,
Чтоб верными Тебе, Господь, остаться.
                                                           26.02.2012 г.

Звериный оскал мусульманского шариатаПсихически больная 11-летняя девочка была арестована в Пакистане по обвинению в кощунстве над Кораном. Ей грозит высшая мера наказания – смертная казнь. Правоохранительные организации бьют тревогу, потому что это первый случай в истории этого исламского государства случай осуждения ребенка на основании так называемого закона о богохульстве. Об этом сообщает польская газета Nasz Dziennik.
 
Римша Маших больна синдромом Дауна. Мусульмане утверждают, что она сожгла открытки с сурами из Корана, по которым девочка учила арабский язык. И если бы не вмешательство полиции, она была бы растерзана вместе со своею матерью толпою разъяренных мужчин.
Обвинения в ее адрес привели к эскалации напряжения в район Исламабада, в котором проживают христиане. 300 семей было вынуждено покинуть свои дома. Местные мусульмане угрожают, что если не будет установлена справедливость, то они сожгут дома, принадлежащие последователям Христа.
К исламскому духовенству с обращением остановить волну насилия обратился советник премьер-министра по вопросам религиозных меньшинств. В то же время организации, которые имеют дело с Пакистаном, напоминают, что ситуация очень легко может выйти из-под контроля. В прошлом месяце, к примеру, мусульмане, сожгли живьем подростка, которого тоже обвинили в недостойном обращении с Кораном. Мальчик был мусульманином и так же, как и арестованная сейчас девочка, был умственно отсталым.