Не говорите мне больше о цветах и розах
Для меня эти розы не имеют запаха
Не говорите мне: молодость - это цветок
Ведь этот мой цветок - уже умер

Для меня все закончилось!
Прощайте прекрасные времена года
Прощайте розы и фиалки!
Вам привет...

О, солнце жаркое (?) тоже меня оставило
Ты тоже предало меня
Холод острый чувствую в костях
И не хватает тебя чтобы меня согреть

Для меня все закончилось!
Прощайте апрельские вечера
Прощайте вечера при луне
Вам привет...

Сегодня как всегда взошла луна
Осветила лучами серебрянными мой балкон
Мария подари мне эту радость
В последний раз хочу тебя увидеть

Для меня все закончилось
Прощайте вечера при луне
Жизнь и надежда на Бога
Вам привет...

1914 год. Поэт Libero Bovio и композитор Nicola Valente, двое из четверых будущих создателей знаменитого издательского дома La Bottega dei 4 ("Мастерская четырех"), пишут единственную известную мне песню, в которой упоминается Кармина. Вернее, звук ее колокола.

Кстати, их у нее пять – два появились в 1546 году, один в 1712-м и еще два – в 1746. Вот этот колокол зовут «Кармела» - почти как церковь.



Nonna nonna или даже ласковое Nonna nunarella соответствует итальянскому ninna-nanna или русским «баю-бай» и "баюшки-баю". Но если эти обороты переводить, то сразу меняется все настроение лирики.

Слово "nonna" на итальянском языке обозначает «бабушку», и итальянцы-северяне, слыша эту песню, думают, что это - "бабушкина колыбельная". Но бабушка тут не причем - нас не проведешь!

К своему удивлению, я нашел только один вариант этой красивой песни, при этом, очень старый, видимо запись до 1930-го года, хотя и неплохого качества. Поет один из самых знаменитых неаполитанских «постеджаторе» - Дженнаро Паскуарелло (1869-1959).

Неаполь, когда тебя покидает солнце
И небо все становится цвета золотого,
Колокол Кармины звонит
И поет тебе «нонна»

И нонна-нонна,
Моя любовь, проснись
В час, когда весь мир отдыхает.

Проснись, любовь
и, нонна-нунарелла,
когда в сумраке
Неаполь так красив

Звони, колокол мой, колокол, звони.
В золоте гора и золотое море.
Но, Бабочка моя, простить не могу,
нет, ты не слышишь.

И ты не слышишь
любовь мою, которая просыпается
В час, когда весь мир отдыхает

Проснись, любовь
И я зову Бабочку,
когда в сумраке
Неаполь так красив

1943 год, сентябрь. Муссолини арестован, фашистская партия Италия распущена, Италия вышла из войны. Но гитлеровские войска еще хозяйничают в Неаполе.

Никто еще не знает, что в последние дни месяца в городе вспыхнет восстание, известное как "Le quattro giornate di Napoli" ("Четыре дня Неаполя"), что 1-го октября американские войска придут в город и останутся тут надолго, что неаполитанские пацаны-"скуньицци" начнут подражать американским солдатам и получат ответ в виде остро-сатирической, наполненной смыслом, песенки Ренато Карасоне "Tu vuo fa ammericano" (1950), на мелодию которой в 21-м веке кто-то напишет туповатый, не отягощенный смыслом ремикс, известный современной молодежи как "папа американо"

Все это еще будет, а пока в церковь Марии Кармины заходят гитлеровские солдаты с требованием передать им ... кости Коррадино. Они считают, что немецкий народ имеет больше прав на останки последнего Гогенштауфена, нежели народ Неаполя. В чем-то они, возможно, и правы, но все же голова юного претендента на сицилийский трон распрощалась с телом тут, на Рыночной площади, его останки уже почти семь веков покоятся в Кармине, а историю переиграть невозможно, будь то история тринадцатого века или двадцатого.

В те тревожные дни священник Элиа Аллева был последним защитником церкви. Ему ничего не оставалось, как проводить гитлеровцев к месту захоронения. Точное расположение останков должно быть указано на плите, но она расколота, осталось слово "пьедестал", а перед ним - пусто.



Но немцы, приученные к точности и порядку, превосходно подготовились к своей миссии. Они изучили изданную в 1932 году книгу Томмазо Квальярелла "Il Carmine Maggiore di Napoli ". В ней однозначно написано: dietro il piedestallo - "за пьедесталом". Статуя Коррадино отодвинута на несколько метров, немцы снимают находящиеся за ней плиты, роются под полом, пробивают дыру в пилястре, но так и уходят ни с чем.

То ли автор допустил ошибку, то ли опечатку сделал наборщик... Они же были итальянцы, к точности и порядку не приученные. На самом деле, на разбитой плите когда-то было написано dentro il piedestallo - "внутри пьедестала", и кости Коррадино так и остались лежать в основании памятника.

1967 год, 17 апреля В церкви Кармины Неаполь прощался с великим артистом – Totò.

Впрочем, Totò так любили, что с ним прощались трижды – в Риме, в Неаполе и в родном квартале Неаполя, на мероприятии организованном каморрой.

Он умер 15-го числа в Риме со словами «"Portatemi a Napoli: sono cattolico, apostolico e napoletano"» - «Отвезите меня в Неаполь: я католик, апостольский и неаполитанец»

Великий артист был незаконнорожденным сыном знатного маркиза Джузеппе де Куртиса и в ранние годы звался по фамилии матери - Антонио Клементе. В 1946 году королевский трибунал Неаполя присудил ему права на фамилию и все титулы отца, перечисление которых заняло бы тут несколько строк.



Королевский трибунал вместе со всем королевством уходил в небытие - уже прошел референдум о преобразовании Италии в республику, а имя осталось. Но кто о нем помнит?

Для Неаполя он просто Totò. Во время четвертой прогулки мы слушали песню про Неаполь. Помните?
Между куплетами о Святом Януарии и Энрико Курузо ребята пели о нем:

Жил-был бездомный князь, который смог имя свое поменять,
стал знаменитым актером и для народа был великим Totò.
И умер счастливый, в нищете, жить помогая многим.
Этот князь, богатый сердцем, так много радости людям принес.

Так неаполитанцы определили его место - где-то между святым мучеником и великим певцом.

Totò уникален. Его грустный юмор настолько тесно связан с духом Неаполя, что прочувствовать его до конца может, увы, только неаполитанец. Но уровень его таланта настолько высок, что и для остального мира он остается одним из великих.






Totò - Пиноккио

Как истинный неаполитанец, Totò сам сочинял песни. Самая известная из них - Malafemmena ("Дурная женщина") прозвучала в фильме "Totò, Пеппино и дурная женщина", где Totò и Пеппино де Филиппо, участники нашей Карты Символов играли самих себя. Пел Тедди Рено.

Если бы ты поступила с другим мужчиной так как поступила со мной, то хотелось бы знать почему он не убил тебя?
Потому что в этом мире женщины, такие как ты, не должны существовать для честного мужчины, такого как я.
Женщина, ты - дурная женщина. Глаза эти плачут слезами бесчестья.
Женщина, ты хуже гадюки, ты отравила мне душу, и жить я больше не могу.
Женщина, ты сладкая как сахар, но этот ангельский вид служит тебе для обмана.
Женщина, ты самая красивая женщина, люблю тебя и ненавижу, и не смогу забыть.
Я все же желаю тебе добра, но ты не узнаешь почему, потому что единственной любовью ты стала для меня.
И ты из-за каприза все разрушаешь, милая, но Бог не простит того, как ты поступила со мной.
Женщина, ты - дурная женщина. Глаза эти плачут слезами бесчестья.
Женщина, ты хуже гадюки, ты отравила мне душу, и жить я больше не могу.

Говорят, Totò посвятил эту песню ... жене

Музыкальный номер в фильме Siamo uomini o caporali? (1955) построен на неаполитанской песне La cammesella (Сорочка), которую иногда датируют 1875-м годом, называя авторами поэта Луиджи Стеллато (1856-1825) и композитора Франческо Мелбера.

А этот сайт утверждает:

…это одна из самых очаровательных народных песен 1700-х (а по мнению некоторых историков музыки, даже 1600-х, ).
Если не вдаваться в детали, она кажется весьма пикантной - этакий архаический стриптиз. На самом же деле речь в ней идет о первой встрече жениха и невесты сразу же после свадьбы, а посему она оказывается гораздо менее фривольной, чем казалась, и вызывает даже некоторое умиление смущение жениха, любующегося красотой своей юной жены, не говоря уже о его искренней благодарности теще, которая идет от самого сердца: "да будет благословенна твоя мама, выдавшая тебя замуж...".

Муж предлагает супруге снимать один предмет туалета за другим. "О нет, о нет!" - каждый раз притворно ужасается девушка. Но муж грозит уйти, жена соглашается, а муж благословляет тещу и переходит к следующему куплету.

Такой сюжет допускает разнообразные интерпретации, классическое исполнение выглядит примерно так:


Кстати, вот тут Наташа Чернега сделала перевод на русский.

У Totò и его партнерши по фильму Фьореллы Мари все по-другому - вместо жены - дама легкого поведения, а в середине песни роли меняются...




2006 год, 16 ноября. Церковь Кармины. Неаполь прощается с Марио Мерола.
Тут Марио венчался в 1964 году, здесь он присутствовал на прощании с Totò в 1967-м, отсюда он отправился и в свой последний путь.

Родившийся в 1934 году сын сапожника, грузчик неаполитанского порта, Марио стал одним из самых любимых артистов и певцов Неаполя.



Мерола мало известен за пределами Италии, и это как-то соответствует многовековой философии этого города.

Неаполь не возражает против того, чтобы остальной мир погружался в его уникальную культуру, но никогда не навязывает ее как, например, Америка. Словно дает понять, что в первую очередь, это - культура Неаполя и для Неаполя, вытекающая из его древней истории и непростой жизни в разные века.

Во время прощания с Марио, толпа скандировала «Ты - один из нас», а газеты назвали его «голосом Неаполя» и «королем сценаджата». Сценаджата – это такой чисто неаполитанский театрально-музыкальный жанр, уходящий корнями в старинную неаполитанскую оперу (с итальянской оперой имеющей мало общего). Сценаджата – драматический спектакль на актуальную тему, в котором очень много музыки. Не оперетта, не мюзикл. Сценаджата.

Благодаря Мерола сценаджата, очень популярная в начале 20-го века, возродилась. Он вывел ее на экраны, снявшись в более чем 20 фильмах.

В 60-е годы Мерола помог началу карьеры Массимо Раньери, которого мы слушали в наших первых прогулках.
А в начале 90-х он пригласил аккомпаниаторам молодого пианиста с консерваторским образованием - Джиджи д’Алессио. Вскоре выяснилось, что юноша не только превосходно владеет роялем, но и обладает прекрасным голосом. Раньше ему нередко приходилось петь в ресторанах на различных мероприятиях, в том числе организованных каморрой.


Фото с официального сайта Gigi d'Alessio

В 1999 году Марио и Джиджи снялись в фильме Cient’Anne (Сто лет), в котором прозвучала одноименная песня, написанная ими еще за 7 лет до этого вместе с Винченцо д’Агостино.

Марио:
Сегодня я скажу одну вещь, которую так долго тебе хотел сказать
В Неаполе случается разные вещи. Если придут горести - не надо страдать
Ты положи их в песню, Как уже пятьдесят лет делаю я
И против тех, кто задумал зло, спой им эту песню, и пойми:
Если пообещаешь так поступать
От рождения и когда будет пятьдесят...

Джиджи:
Нет, без тебя исчезнет Неаполь. Только ты знаешь как его защитить
Только ты, Ты сам как этот город. Уедешь и мы тебя будем ждать, твоих песен
Нет. Слушай меня. Никогда не родится никто, такой как ты
Всегда буду говорить: Неаполь - это мама, Но мне нужен ты, потому что ты – папа.
…………………..

Марио и Джиджи часто пели это песню в телепрограммах и концертах. Советую посмотреть запись, сделанную в Палермо в 1994 году.

Когда после сердечного приступа Марио вывели из медикаментозной комы и наступило недолгое улучшение, по свилетельству его сына Франческо, он захотел послушать именно Cient’Anne.
А когда неизбежное произошло, Джиджи д’Алессио настоял, чтобы Мерола был похоронен на неаполитанском кладбище Cimitero Monumentale в фамильном склепе д’Алессио.

Неподалеку от Карузо и Totò...