Откройте свой Мир!

Некоторые экстрасенсы говорят, что умеют видеть человеческую ауру.
А я зато умею видеть большие уши с липучками у некоторых нецензурных слов. И я не одна такая - есть писатели, которые явно тоже видят уши, хватаются за них обеими руками и тянут, тянут слова в текст.
Любопытно вот что: почему кажый "хуй" в текстах нежнейших Марты Кетро или Линор Горалик настолько уместен и органичен, что даже у чистоплюя с оттыпыренными мизинчиками едва ли найдется претензия. А в тексте Лидии Раевской (книга недавно появившегося на рынке издательства "Альтернативная литература") почти у каждого бранного слова имеются эти уши, грубые и сияющие?
Насколько я поняла, вся альтернатива данной литературы заключается в том, что герои никогда не ходят - только хуярят или пиздуют, никогда не упадут - зато сто раз наебнутся, никогда не разговаривают - только пиздят, а вместо "вообще-то" произносят "хуё-моё". А в остальном - просто книга о просто девушке (вероятно, потом будет о просто женщине, но я не дочитала).
Подумав, я кажется, поняла, почему.
У Марты и Линор - врожденное филологичексое чутье.
У Натальи Медведевой - органичная маргинальность.
А Лидия Раевская (на фото - красивая улыбчивая блондинка с ретро-кудрями) либо просто решила сыграть в анфан террибль, либо прогнулась под чью-то коммерческую концепцию.
Когда мне было 4 года, я впервые увидела в лифте слово "хуй". Торжественно прочитала его вслух, разумеется. Со мной была бабушка, которая сказала, что если произносить это слово, уши отвалятся. Я здорово перенервничала, но вроде бы, пронесло. Когда через пару дней уши все еще были при мне, решилась на эксперимент. В ванной встала перед зеркалом и крепко держась за уши, шепотом сказала: "хуй". Потом погромче. И наконец - с торжественной утверждающей интонацией.
Автор Лидия Раевская напоминает мне такую малышку - которая с ликующим: "Хуй!" стоит перед зеркалом. Чувствовать себя дрянной девчонкой сладко, жить в этом образе постоянно - неблагодарно. Поэтому сначала надо доесть манную кашу и сделать домашнее задание, а уже потом запереться в ванной и оторваться по полной программе.
Самое обидное - книга не безнадежна. Она "могла бы быть". Но читать ее невозможно, вообще.

Живешь и знаешь - скоро домельтешишь
До Утра, которым буднично подойдешь
к окну и взглянешь - если бы на Париж -
На караваны серых московских рож,
На пирамиды пыльных московских крыш.

И будет на платье брошь и на сердце брешь -
Такая брешь, что лучше ее не трожь.
Сорвешься буднично - если бы в Марракеш -
На полустанок ветхий: пшеница, рожь,
И, сизоносый, дремлет алкаш промеж.

Возможно, просто приснилась под утро чушь,
Возможно, скуки байроновской барыш.
Уносят мысли - если бы в Мулен Руж -
На Юкатан, где лето, лазурь, гашиш.
Где покурив - стоишь и молчишь, молчишь.

А дальше будет - видимо, сушь и ложь,
А дальше будет - вряд ли крутой вираж.
На сердце брешь и на платье все та же брошь,
Как в Голливуд торжественен путь в тираж.
Как ни пытайся - полностью не поймешь.

Сначала, Боже, как будто навечно дашь,
Потом, без зла и пафоса, отберешь.

А я б уехал к морю, в Таганрог.
В июле слал бы персики оттуда
В Москву, где грязь, шахиды и простуда,
Где каждый третий к лету занемог,
А каждый первый мечется, паскуда,
В диапазоне от хандры до блуда.
...А я бы жил у моря, словно будда -
Медлительный и позитивный бог.

 
 

И вот допустим - он, молодой и почти Том Круз. Гусарский ус, в перспективе - московский Крёз. Десятый класс и лета имбирный вкус. У них - всерьез. И вот допустим - они расскажут сто раз на бис, вдвоем, смеясь, в какофонии летних гроз, что он, как в темных почвах Лаоса рис, в нее пророс. Они мечтают - вместе выстоять трудный кросс; им будет КАдис и душный лазурный мыс, седой Кавказ и, в белых домах, Родос, и томный бриз. Но вот сентябрь - и у нее свой сложный заплечный груз, а у него - внезапный, словно гипноз, каприз. Он улетает к северу, на Эльбрус, с какой-то Мисс. Она забудет - он ни Атос, ни тем более Арамис; Мисс - не Вселенной, а кажется, Гудермес. Ходит в спортзал как на утренний бенефис, качает пресс. Потом начнется - сын-карапуз, светловолос; готовит мусс, жареный рис, кус-кус; ей - летний вальс, сизный стальной мороз, пиковый туз. Но часто снится, как отвратительно стал он лыс, как безнадежно сер и далек, как Марс - безалкогольный пресный простой анис, дурацкий фарс.

Такие, как я, найдут уют в пустоте. Случаются и друзья, но и те - не те. Случаются и друзья, только за версту я чувствую их порыв перейти черту.Растущую слабость к бледной моей черте.

Такие, как я, не пустят в заплечный круг ни даже мужей, ни, собственно, тех подруг,с которыми за горчащим слегка матэ, случается, мнем словесные фуэтэ - порочных кругов, смешных круговых порук.

Такие, как я, переходят легко на ты, но также легко сжигают к себе мосты.Танцуют жрецы мои, их печать проста, на углях метафорического моста.Их руки покрыты льдом, их глаза желты.

Таким, как я, начертана пустота.Торжественна и светла чернота холста в застенгутой на все молнии наготе....Кому-то - сироп на пальцах и дрожь в хребте. А мне - пустота дана. Да и та - не та.

Ну вот, сходили на Щербакова.
Был он немного не в духе - даже не мрачный, а какой-то постный. Тем не менее песни выбрал прекрасные, да и концертный зал ЦДХ я люблю.Щербаков - это в первую очередь для пишущих, наверное. Образы он извергает как Эйяфьятлайокудль лаву - десятки, небанальнейших, подряд. Такое впечатление, что тебя взяли в охапку и бьют о твой же интеллектуальный потолок - головой, головой. И размеры у него интереснейшие.
Разумеется, концерт наполнил. Захотелось что-нибудь написать. Остановились возле "Шоколадницы" на Садовом, и там, у окна, за кружкой пуэра, я под впечатлением написала вот что. Поскольку сейчас вечер воскресенья, и никто ни хуя не читает, позволяю себе выложить без ката.

Дождливое лето.

Только и можем - чинно в айпод качать
Музыку: джаз, трип-хоп и хард-рок чуть-чуть.
В небе печеном, как негатив, печать -
Вечный заплечный меченый Млечный путь.
Лучше молчать. А не можешь молчать - зачать.

Лучше умчаться к северу, в Кременчуг,
Пены морской крученой урвать клочок,
В печени чистых, черных, как дно, лачуг
Чет или нечет - лета крутить волчок.
..Кожи перченой жареный каучук.

Скачет по крышам дождь и поет мечеть
Голосом муллы. Плачет червивый сад.
Лето, как Чаплин, хочет беззвучно петь,
ЧУдным жирафом чахнуть на водах Чад,
Мрачно под утро спать на моем плече.

---

А вообще, это месяц странных открытий.
Я узнала, что в некоторых кантонах Швейцарии проституток учат пользоваться дефибрилляторами.
Узнала, что в Москве можно купить собачью сперму и самостоятельно оплодотворить свою собаку. Почему-то это меня шокировало больше, чем дефибрилляторы.
Узнала, что в россии есть тиклинг-движение - сообщество тех, кто получает сексуальное удовольствие от щекотки. Стало интересно: легенды о русалках сочинили первые тиклеры? Они мечтали, чтобы их поймали и защекотали печальные длинноволосые красавицы с рыбьими хвостами?
А на этих вот фотографиях я и сама похожа на бесхвостую русалочку. Цветом лица - уж точно.

Ей сорок пять. По ночам она спит в бигуди,
В прошлом июне нашла уплотненье в груди,
Но обошлось. У нее Зурбаган позади -
Все эти "милыйпростиукрадиуходиуходи".

Время пришло. Время спрашивать странную мзду.
"Запах акации, липкие пальцы в меду -
Было? Теперь поиграй-ка со мной в чехарду,
Сбацай фокстрот на темнеющем мартовском льду".

Спит в бигуди. По вискам расползлась седина.
А над Москвою аллеет заката десна,
Скоро весна. Только что до того, раз она
Стала скучна. Не кислотна, а так - щелочна.

Нет, иногда она пьет молодое вино,
Пудрит отважно простое лица полотно,
Входит в кабак - как ныряльщик на самое дно.
А послевкусие - тошно и душно. Смешно.

Лучше уж скука. Привычный, в полоску, диван,
И перед сном полистать Франсуазу Саган.
Чтоб на рассвете пригрезился, терпок и зван,
Пахнущий медом и солью ее Зурбаган.

Тут девушка одна недоумевала: почему советские неформалы восьмидесятых кажутся такими романтичными, а современные - такими пустыми? Неужели очарование времени?
А на самом деле время тут ни при чем.
В восьмидесятых это была претензия на свободу в условиях полной несвободы.
А сейчас - претензия непонятно на что в условиях формальной полной свободы. То есть, вот мне, например, непонятно, что такое эмо, чего они добиваются и какая философия за ними стоит. Ну чувствительность. Ну черное с розовым - хламурненько. Ну никакая музыка Токио Хотел. Слабоватая платформа для движения.
И панки современные. Иногда вижу таких в клубах. От их ирокезов пахнет фруктовой пенкой, которая продается в салонах "Тони и Гай", у них джинсы не потертые, а с эффектом потертости - и пусть это все мишура, но ведь внутренняя линия такая же мишурная. Никакого нигилизма и пофигизма - они с удовлетворением ловят каждый направленный на них взгляд, да еще и переживают - оценили или нет?
Вот вчера по ссылке какой-то зашла в сообщество, посвященное модификациям тела. Там был пост про татуировку глазных яблок - чтобы глаза смотрелись налитыми кровью или синими, как у инопланетянина. Смотрела и недоумевала: инопланетянин, что ты хочешь сказать миру? Не дешевле ли и безопаснее приклеить на лоб стикер "ебанько"?
Один художник рассказывал, что ему доводилось целоваться с девушкой, у которой был раздвоенный язык. Каждая половинка языка шевелится автономно, ощущения от поцелуя странные. Я тут же предположила,что, имея такой язык, можно наловчиться есть суши без палочек. Захватывая их языком. Мы посмеялись и разошлись.
А та девушка ведь где-то живет, что-то там о себе думает, наверняка встречается с другими, кто такую же операцию сделал. Может, у них даже своя субкультура есть - люди-ящерицы какие-нибудь. Со своей микро-философией, музыкой и сленгом.
Не понимаю. Вообще.

Мороз - он как тетушка из Урюпинска.
Сначала его даже ждешь и предвкушаешь. Вот приедет тетушка, пирожков привезет, анекдотов пошлых расскажет, посидим у камина, повеселимся. Встречаешь его глинтвейном с тертым белым шоколадом и раскрытыми объятиями. Покрасневший нос смешит. Смешно еще идти по направлению ветра в метель - тогда навстречу тебе идут люди, которым неудобно и снежинки в лицо, и у них одинаковое брезгливое выражение на физиономии. Достать из шкафа белую шубу, в которой я похожа на гибрид голливудской звезды восьмидесятых и Филлипа Киркорова. Еще весело бежать по бульвару вприпрыжку, пока не перестанешь чувствовать пальцы на ногах, а потом зайти в кофейню, заказать горячий шоколад и кофе, отогреваться медленно.
Потом это начинает немного надоедать. Шуба тяжелая. По-настоящему теплой обуви нет. Шапки ни одной нет. Есть только капюшон на одной из курток, но куртка та не прикрывает зад, так что каждое утро приходится делать роковой выбор. Что отморозим на этот раз - уши или жопу? И нос красный - это ни фига не смешно, а некрасиво. И анекдоты пошлые надоели, и пирожки в рот не лезут, и хочется холодного шампанского, а вовсе даже и не глинвейна с тертым шоколадом. Устанавливаешь скрин-сейвер с Мальдивами и саму себя гипнотизируя, пишешь в блоге парочку жизнерадостных постов о том, что зима - это офигительно.
А потом в какой-то момент наступает критическая точка под кодовым названием "за..бала эта тетушка". В качестве акта отчаяния начинаешь носить чулки и легкие платья. На улице иногда становится так холодно, что хочется плакать от отчаяния. Притом носить шерстяные колготки и теплые свитера - почему-то еще более тошно, чем чувствовать этот холод.
И уже хочется, чтобы все это размякло и растаяло, ну и пусть будет слякоть.
Это я все к тому, что у меня сегодня наступила критическая точка. Вышла утром везти Ясю в сад и так отчаянно хотелось вернуться обратно, включить батареи на полную, напялить желтый сарафан, врубить Боба Марли и смешать пинаколаду...

Позавчера, в Амстердаме, поймала странное ощущение. Как будто бы попала в чужое временное пространство, которое живет по своим законам. Медленно. Вот как получилось: в 2004м я тоже была в Амстердаме, и вот в самолете, листая путеводитель "Афиша", обратила внимание на описание винтажного магазинчика Laura Dolls. Тогда я только начинала собирать коллекцию винтажных платьев, и естественно, туда отправилась. В путеводителе было написано, что в магазине пахнет разогретым утюгом, и приветливая блондинистая хозяйка, склонившись над доской, тщательно гладит кружева. Когда я вошла в магазин, там действительно была блондинка, колоритная, бледная, в сером кардигане. И она действительно гладила кружева. Мы немного поговорили, и я купила платье и несколько юбок.
И вот позавчера я снова отправилась в Laura Dolls, без особенной надежды, привыкшая, что московские симпатичные местечки существуют пару сезонов, а потом остаются только в виде воспоминаний. Но магазин был на месте.
И блондинка тоже. В сером кардигане. Она гладила кружева, склонившись над доской.
А мне стало не по себе.
Потому что с 2004-го года я, словно персонаж компьютерной игрушки, десять жизней прожила. Вокруг менялись декорации, все поворачивалось на 180 градусов и обратно, периодически моя жизнь начинала восприниматься не моей, а потом моей снова.
А бледная блондинка каждый день гладила кружева в своем магазине.
Странно.

Переродясь в безродного кота,
Топорщить ус на пыльной батарее.
Стать проще, равнодушней и мудрее.
Весь мир - окно. В окне - луна, желта.

Пока они скорбят до хрипоты,
Не понимая соли инкарнаций,
Лежать, как сфинкс, в нежнейшей из простраций,
Слова - скупы, движения - просты.

Смешон и лаконичен некролог
В заштатной ежемесячной газете.
Сухие факты: так вот жил на свете,
И штампы пошлые: судьба, злой рок...

Мой друг запьет полынную хандру
Настойкой клюквы или чернослива.
"Он снился мне. Во сне он был счастливым".
А сам решит, что сон был не к добру.

Остыли поминальные блины,
А разговор, как колотая рана:
Мол, райские сады благоуханны,
Теплы, близки, прекрасны, зелены.

Не смыслю я в небес голубизне,
Не вспоминаю вас, не жду, не плачу.
У нас, котов, одна есть сверхзадача -
Бесцельно греться в солнечном пятне.

Старик.
 
У него есть сюртук и сад, а в саду том растет платан.
По субботам, надев сюртук, он вызванивает путан.
"Приготовите мне желе? Потанцуете мне кан-кан?
Почитаете мне Камю?" Он их вдавливает в диван.
Вереница пунктирных лиц. Каждый вечер безбожно пьян.

У него есть резной комод. В нем стеклянный стоит сервиз.
Протирая с комода пыль, он бормочет в понурый ус:
Быть бы храбрым, как дон Кихот, благородным, как Арамис,
Чтоб сложить этот смрадный груз, чтоб в кармане припрятан туз.
Чтобы жизнь - как дурацкий вальс, а последний куплет - на бис.

Откровенья его мутны, а шаги у него легки,
Одинаковы дни его, но все больше дрожит рука,
Он мечтает: взмахнуть крылом и расправить бы плавники,
И почувствовать крови вкус за мгновение до прыжка.
Седина серебрит виски, и скукожены позвонки.

Он глотает сигарный дым, созерцает хвосты комет,
Наливает в стакан бурбон, мелко крошит прозрачный лёд,
И мечтает о страсти дам, с кожей, мягкою как вельвет.
И сжимает в сердцах кулак, и запишет себе в блокнот:
Почему я совсем один, уже три миллиона лет?

Есть такая игра - перевертыши. Надо загадывать стихотворение, используя только антонимы - при этом размер должен быть соблюден (а в идеале - и поядок слов). Я вот вчера перевернула гумилевского "Жирафа". Правда некоторые строчки притянула за уши, но в целом, мне понравилось, что получилось.

Ехидна.
Намедни - ты помнишь? - был остр и циничен мой ум,
А ноги - толсты, целлюлиты, и локти - вразлет.
Я знаю - так близко, так близко, в песках Каракум,
Простая ехидна живет.

И свойственны ей истеричность, тоска, моветон,
Страшон и морщинист смешной ее кожный покров.
Пожалуй, уродливей только небесный Плутон,
Восставший над сухостью узких печальных лесов.

Вблизи она словно чехол самолета: сера,
А сон ее нервный, как тихий забег кенгуру.
Так мало обычного знает небес мишура -
Пока она с воплем не выйдет из чащ поутру.

Не знаю я грустных поверий простых городов -
Про белого старца и боль пожилой инженю.
А ты так нервозно смотрела на тину прудов,
Что веришь лишь в снег и хрустящую в поле лыжню.

И я бы послушал историй про северный чум,
Про толстые пихты, про вкус маринованных шпрот.
Смеешься?... Так помни - так близко, в песках Каракум,
Простая ехидна живет.

Гортензии цветут, и ночь темна, как сажа,
В объятьях пыльных штор запуталось окно,
Тебя зову в кино. И это будто кража:
Я - вор, а ты, брильянт, со мною заодно.

 
А вот с таким отвратительным выражением лица я пью свежий лимонный сок. Кстати, для лимонного он был вполне ничего.

Знакомая мастер ходила устраиваться на работу в один салон красоты.
А там над стойкой администратора висит плакат, крупными буквами написано: кто делал маникюр и педикюр с такого-то по такое-то число, рекомендуем провериться на ВИЧ и гепатит С.
Наверное, засудили, повесить заставили.
У меня все переворачивается внутри, когда с таким сталкиваюсь.
Ну почему они не могут организовать нормальную стерилизацию? Ну почему в как минимум половине салонов Москвы инстурменты стерилизуют кое-как? И почему клиенты даже, как правило, не интересуются этим? А если интересуется - то формально.
Сначала маникюрные инструменты должны быть промыты под струей воды - чтобы удалить возможные частички кожи, потом - полчаса находиться в специальной жидкости (клиент имеет право потребовать показать бутылочку и посмотреть на срок годности), а потом несколько часов пропекаться в сухожаровом шкафу. Стерилизованные инструменты хранятся либо в пакетах, в которых проходила стерилизация (как у меня в салоне), либо в ультрафиолетовом контейнере (который многие мастера почему-то пытаются выдать за стерилизатор).
Так что в очередной раз советую всем: не будьте легкомысленными, вы имеете право получить подробный ответ о том, как проходит процесс стерилизации, посмотреть на жидкости и оборудование. Требуйте, это же ваше здоровье.

С января в издательстве Эксмо начнут выходить мои старые книги. 8 книг, каждый месяц по одной. Сейчас вот перечитываю одну, чтобы отправить в издательство текст. Писала я их совсем девчонкой. Мне было двадцать или около того, и я была уверена, что года через 2, максимум 3, этот город будет у моих ног. За моими плечами был журфак, работа на телевидении и одна опубликованная книга о парашютном спорте. Я решила, что в России нет своей Джекки Колинз, и надо написать серию о богатых и знаменитых. Тогда еще не было никакого книжного бума, писательство не считалось модной профессией, слово "гламур" употреблял только журнал Vogue, по большим праздникам. Позвонила в первое попавшееся издательство и с придыханием, по телефону, изложила свои идеи - как ни странно, меня не послали к черту, а пригласили на чай. Наверное, им просто было интересно посмотреть на городскую сумасшедшую. В итоге контракт со мной подписали, когда не было еще написано ни одной главы. Уж очень убедительна я была в своей шулерской речи о том, что уж я-то, мол, понимаю, как стать мегазвездой литературы.
И вот сидела в кухне, пила разбавленное минералкой "Арбатское" вино и купленные на последние зеленый чай - чайная горошина, которая на глазах распускалась в пышный цветок прямо в чашке, казалась мне тогда символом того, что жизнь удалась - и писала о богатых, амбициозных, беспринципных. В издательстве я легкомысленно соврала, что знаю всю подноготную, буду писать с журналистской точностью, открою всем желающим замочную скважину в любое закулисье. На самом деле все придумывала - от деталей образа жизни до даже марок одежды. В итоге миллионеры в моих книгах носили часы аж за целую тысячу долларов, супермодели мирового уровня отдавались всем желающим за мерседес, ну и так далее. Перечитываю это все с улыбкой - наверное, это похоже на сексуальные фантазии девственной монахини. Сейчас исправлю ляпы, которые бросаются в глаза, и отправлю текст.
Первой появится книга о жиголо, в январе.

Я ненавижу тебя - не всерьез, иногда.
Перца горошинка в слитке густом шоколада,
Райские кущи с крупинкой горчащего ада.
Солнце из синего-синего гладкого льда.
Счет за тепло, непременная глупая мзда,
В мякоти дынной отчетливый привкус лимона,
Нежность пастели с холодным оттенком неона,
Штрих, по которому падает с неба звезда.

В Одессе видели "Академию холода", так и не поняли, что это означает и нарочно не стали выяснять, чтобы не портить романтическое впечатление.

"... Так же как тело нуждается в пище, душа нуждается в любви. Любовь — это потребность. Пищу можно вырастить, её можно приготовить. Для любви необходимо иное — умение быть расслабленным, доступным, открытым....
..Но это опасно — всё время быть открытым и, значит, уязвимым. Кто знает, что может с тобой случиться? Поэтому люди стараются быть закрытыми. Когда они закрыты, они чувствуют себя защищёнными. Защищённость есть, но жизнь исчезает. Эти люди мертвы ещё при жизни. Безопасность полная — почти как в могиле. Всё стабильно, предсказуемо — бояться нечего. Но если нет жизни, какой смысл в стабильности?..."
Ошо.

Ну вот, наконец я это сделала. Опробовала биогель на себе. Процедура заняла всего час( вместе с маникюром). Ногти не опиливались их только обезжирили и отшлифовали. Гель был нанесен в два тончайших слоя. О том, что на ногтях гель, нельзя догадаться даже, если рассматривать их с расстояния в пару сантиметров. Они остались тонкими и гибкими. А вот лак на них будет держаться, как на акриловых. Так что в ближайшие недели мои ногти будут выглядеть вот так:

Да, а у нашего бухгалтера Тани, которая певрой попробовала биогель в Фанки, на этой неделе была уже третья коррекция, и вот когда гель сняли, она сказала, что еще никогда не видела свои натуральные ногти такими здоровыми и плотными.
До декабря в Funky Nails на Щербаковской оставим рекламную цену на биогель - 1000 рублей. И 25% скидка на маникюр тем, кто на эту процедуру решится.
Напомню телефон в салон: 8(499)166-87-22.