К. Симонов. Сценарий - Ю. Чайка

ПЯТЬ СТРАНИЦ

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
Герой
Героиня
Писатель
Портье
Герой (песенный аналог)
Героиня (песенный аналог)
Писатель (песенный аналог)
Гости (3-5 человек).

ПИСАТЕЛЬ (ПЕСЕННЫЙ АНАЛОГ) – В ЛУЧЕ ПИСТОЛЕТА. СЕЙЧАС И В ДАЛЬНЕЙШЕМ ПЕСЕННЫЕ АНАЛОГИ БУДУТ ПОЯВЛЯТЬСЯ КАК БЫ ВНЕ ПРОСТРАНСТВА:
Нас в набитых трамваях болтает,
Нас мотает одна маята,
Нас метро то и дело глотает,
Выпуская из дымного рта.
В шумных улицах в быстром мельканье,
Люди, бродим мы рядом с людьми,
Перемешаны наши дыханья,
Перепутаны наши следы, перепутаны наши следы.

ПИСАТЕЛЬ – ЗА НЕБОЛЬШИМ СТОЛИКОМ. НА СТОЛИКЕ – ЛИСТКИ ПИСЬМА, НАСТОЛЬНАЯ ЛАМПА, ТЕЛЕФОН, СТАКАН ЧАЮ:
В Ленинградской гостинице, в той, где сегодня пишу я,
Между шкафом стенным и гостиничным тусклым трюмо
Я случайно заметил лежавшую там небольшую
Пачку смятых листов - позабытое кем-то письмо.

ПИСАТЕЛЬ (ПЕСЕННЫЙ АНАЛОГ):
Из карманов мы курево тянем,
Популярные песни мычим,
Задевая друг друга локтями,
Извиняемся или молчим.
По Садовым, Лебяжьим и Трубным
Каждый вроде отдельным путем,
Мы, не узнанные друг другом,
Задевая друг друга идем,
Задевая друг друга идем.

ПИСАТЕЛЬ:
Начиналось, как водится с года, числа, обращенья;
Видно, тот, кто писал, машинально начало тянул,
За какую-то книжку просил у кого-то прощенья...
Пропустив эти строчки я дальше в письмо заглянул.
Без конверта и адреса. Видно, письмо это было
Из числа неотправленных, тех, что кончать ни к чему.
Я читать его стал. Било десять. Одиннадцать било.
Я не просто прочел - я как путник, прошел по письму.

ГЕРОЙ (ЗА ТАКИМ ЖЕ ТОЧНО СТОЛИКОМ, ЧТО И ПИСАТЕЛЬ, НО В ДРУГОМ МЕСТЕ СЦЕНЫ):
Через час с небольшим уезжаю с полярным экспрессом.
Так мы прочно расстались, что даже не страшно писать.
Буду я отправлять, будешь ты получать с интересом,
И знакомым читать, и в корзину спокойно бросать.
Что ж такое случилось, что больше не можем мы вместе?
Где не так мы сказали, ступили не так и пошли,
И в котором часу, на каком трижды проклятом месте
Мы ошиблись с тобой и поправить уже не смогли?
Если бы знать это место…

ГЕРОИНЯ (В КОМНАТЕ, В КРЕСЛЕ):
Так можно б вернуться, пожалуй?
Но его не найдешь, да и не было вовсе его!
В нашей жалобной книге не будет записано жалоб:
Как ее ни листай, все равно не найдешь ничего.

ГЕРОЙ:
Взять хоть письма мои, - я всегда их боялся до смерти.
Разве можно не жечь, разве можно держать их в руках?
Как их вновь не читай, как их вновь не сличай и не мерь ты,
Только новое горе разыщешь на старых листках.
Ты недавно упрямо читала их все по порядку.
В первых письмах писалось, что я без тебя не могу.
В первых письмах моих, толщиною в большую тетрадку,
Мне казалось - по шпалам, не выдержав, я побегу.
Все, что думал и знал, заносил на бумагу сейчас же.
Но на третьей отлучке (себя я на этом ловлю)
В письмах день ото дня по-привычному громче и чаще
Повторяется раньше чуть слышное слово "люблю".

ГЕРОЙ (ПЕСЕННЫЙ АНАЛОГ):
В самой любимой сказке
Золушка стала все же
Принцессой, улыбаясь и грустя.
Так будь моей принцессой,
Лишь на себя похожей,
И через год, и через два, и двадцать лет спустя.
Ты для меня – как парус
Сказки, всегда волшебной,
Манящий в неоткрытые края.
Моя Царевна-лебедь,
Любимая царевна,
И через год, и через два, и двадцать лет спустя.
Снова пером Жар-птица
Пишет рассвет чуть слышно,
Цветной обложкой сказки шелестя.
Ты в этой доброй сказке
Не будешь третий лишний.
И через год, и через два, и двадцать лет спустя.

ГЕРОИНЯ:
А немного спустя начинаются письма вторые -
Ежедневная почта для любящей нашей жены,
Без особенных клякс и от слез никогда не сырые,
В меру кратки и будничны, в меру длинны и нежны.
В них не все еще гладко, и если на свет посмотреть их,
Там гостила резинка; но скоро и ей не бывать...
И тогда выступают на сцену последние, третьи,
Третьи, умные письма, - их можно не жечь и не рвать.

ГЕРОЙ:
Если трезво взглянуть, - что же, кажется, страшного в этом?

ГЕРОИНЯ:
В письмах все хорошо.

ГЕРОЙ:
Я пишу по два раза на дню,
Я к тебе обращаюсь за помощью и за советом,
Я тобой дорожу, я тебя безгранично ценю.
Потому что я верю и знаю тебя все короче,
Потому что ты…

ГЕРОИНЯ:
…друг? Потому что чутка и умна?
Одного только нет, одного не прочтешь между строчек…

ГЕРОЙ:
Что без всех "потому" ты мне просто как воздух нужна.
Ты по письмам моим нашу жизнь прочитать захотела.
Ты дочла до конца, и тебе не терпелось кричать:
Разве нужно ему отдавать было душу и тело,
Чтобы письма такие на пятом году получать?
Ты смолчала тогда, просто-напросто плача от горя,
По-ребячьи уткнувшись, на старый диван прилегла,
И рыдала молчком, и, заслышав мой шаг в коридоре,
Наспех спрятала письма в незапертый ящик стола.
Эти письма читать? За плохое бы дело взялись мы, -
Ну зачем нам следить, как менялось "нежны" на "дружны".

ПИСАТЕЛЬ:
Там начало конца, где читаются старые письма,
Где реликвии нам, - чтоб о близости вспомнить, - нужны.

ПИСАТЕЛЬ (ПЕСЕННЫЙ АНАЛОГ):
Погасло время. Город затих.
Уснули дома. И лишь – силуэты.
Двое людей на пустых мостовых.
Входящих во тьму под огонь чуть потухшей во тьме сигареты.
Двое идут по щекам мостовых,
Двое срывают с ночи занавесы.
Двое людей средь гранитов глухих,
Скорбящих о дне, отслужив все свои полуночные мессы.
Черное небо. Смотрит ангел со шпиля
Петропавловской крепости. И как будто стихи
Он читает о ревности людному миру.
С высоты ему видно, что люди и камни бывают глухи.
Ночь на Неве. И не белая. Впрочем,
Может, чуть-чуть светлее
Самой прекрасной мечты.
Освещают ее тусклых звезд многоточия
И огни кораблей, когда ночь разведет все мосты.

ГЕРОЙ:
Я любил тебя всю, а твой ласковый голос - отдельно,
Удивляясь неважным, но милым для нас мелочам.
Мы умели дружить и о чем-то совсем не постельном
Лежа рядом, часами с тобой говорить по ночам.
Это дружба не та, за которой размолвку скрывают.
Это самая первая, самая верная связь.
Это дружба - когда о руках и губах забывают,
Чтоб о самом заветном всю ночь говорить, торопясь.

ГЕРОЙ (ПЕСЕННЫЙ АНАЛОГ):
Не кривя душой, не лицемеря,
Когда уж не смогу ни проще, ни честней, –
Только, только, только песне я доверю
Всю нежность и любовь души своей.
Как фату, как свадебное платье –
Любовь переложив на музыку и речь –
Долго, долго, долго буду выбирать я,
В какие мне слова её облечь.
И когда пойму, что мне без боли
Себя не отделить от музыки и слов, –
Робко, робко, робко я себе позволю
На суд твой привести свою любовь.
Но придёт внезапное прозренье
И всё бессилье слов в последний миг пойму –
Молча, молча, молча, преклонив колени,
Край платья твоего к губам прижму.
Ни на миг восторженного взгляда
Не в силах отвести, ловить твой взгляд –
Больше, больше, больше ничего не надо:
Где сердце говорит, уста молчат.

ГЕРОЙ:
Год назад для работы пришлось нам поехать на север,
По старинным церквам, по старинным седым городам.

ГЕРОИНЯ:
Шелестел на лугах одуряюще пахнувший клевер,
И дорожная пыль завивалась по нашим следам.
Нам обоим поездка казалась ужасно счастливой.

ГЕРОЙ:
Домосед мой московский впервые увидел поля…

ГЕРОИНЯ:
…И луга, и покосы, и северных речек разливы…

ГЕРОЙ:
И впервые услышал, как черная пахнет земля.
Только здесь ты заметила в звездах все небо ночное.

ГЕРОИНЯ:
Красноватые сосны стоят вдоль дорог, как стена...

ГЕРОЙ:
Почему ты на север не ездила раньше со мною,
Почему ты на землю привыкла смотреть из окна?
Здесь, далеко от дома, в поездке ты вдруг растерялась,
Ты на все удивлялась - на листья, кусты и цветы.
Ты смеялась и пела; все время мне так и казалось,
Что, в ладони захлопав, как в детстве, запрыгаешь ты.
Ты попутчицей доброю сделаться мне пожелала.

ГЕРОИНЯ:
Чтоб не портить компании, горькое пиво пила.
Деревянное мясо с веселой улыбкой жевала,
На туристских привалах спала, как в Москве не спала.

ГЕРОЙ:
Помню это шоссе с торопливой грозой, с облаками.
Я хотел отдохнуть, ты сердито пожала плечом

ГЕРОИНЯ:
И особенно громко стучала в асфальт каблуками…

ГЕРОЙ:
Чтобы мне доказать, что усталость тебе нипочем.
Что ж, мой верный попутчик, ведь эдак, пожалуй, и нужно, -
И жевать, что придется, и с жесткой постелью дружить.

ГЕРОИНЯ:
Жаль одно - что в поездке мы жили подчеркнуто дружно,
Неурядицы наши решив до Москвы отложить.

ГЕРОЙ:
Это нам удалось!

ГЕРОИНЯ:
Только это как раз ведь и страшно,
То, что распри свои отложить мы впервые смогли.

ПИСАТЕЛЬ:
Там начало конца, где не выдернув боли вчерашней,
Мы, желая покоя, по-дружески день провели.

ПИСАТЕЛЬ(ПЕСЕННЫЙ АНАЛОГ):
Любовь стараясь удержать,
Как саблю тянем мы ее:
Один - к себе - за рукоять,
Другой - к себе - за острие.
Любовь стараясь оттолкнуть,
На саблю давим мы вдвоем:
Один - эфесом - другу в грудь,
Другой - под сердце - острием.
А тот, кто лезвие рукой
Не в силах больше удержать,
Когда-нибудь в любви другой
Возьмет охотно рукоять.
И рук, сжимающих металл,
Ему ничуть не будет жаль,
Как будто он не испытал -
Как режет сталь, как ранит сталь.

ГЕРОЙ:
Помню время, когда мы на людях бывать не умели,
Нам обоим мешали их уши, глаза, голоса.
На веселой пирушке, где много шумели и ели,
Было трудно нам высидеть больше, чем четверть час.

ГЕРОИНЯ:
Что такое привычки, мы даже не знали сначала,
Если знали из книг, то старались о них забывать.
И друг друга любить в это время для нас означало -
Каждый день как впервые друг другу себя открывать.

ГЕРОЙ:
Было что открывать. Было порознь накоплено каждым.
Чтоб вдвоем докопаться до самых забытых углов,
Чтобы всякую мелочь припомнить хотя бы однажды,
Нам на первых порах ни часов не хватало, ни слов.

ГЕРОИНЯ:
Но потом нам хватило и снов, и часов, и рассудка,
Чтоб свои треволненья ввести понемногу в русло.

ГЕРОЙ:
Было дела по горло, не виделись часто по суткам,
С головой уходя я в свое, ты в свое ремесло.

ГЕРОИНЯ:
Мы учились делить только то, что сегодня и завтра,
Разговаривать нынче о том, что случилось вчера.
Это стало спокойным, привычным, как утренний завтрак,
Даже время на это отведено было с утра.
Мы друг другу за все благодарными были когда-то.
Все казалось находкою, все не терпелось дарить.
Но исчезли находки, дары приурочены к датам,
Все и нужно, и должно, и не за что благодарить.

ГЕРОЙ:
Куча мелких привычек нам будние дни отравляла.
Как я ел, как я пил - все заранее знать ты могла,
Как я в двери входил, как пиджак на себе оправлял я,
Как садился за стол, как вставал я из-за стола.

ГЕРОИНЯ:
Все вдвоем да вдвоем. Уж привычными смотрим глазами
И случайных гостей принимаем все с меньшим трудом.
Через год, через два мы уже приглашали их сами,
И друзья, зачастив, не стесняясь заходят в наш дом.
В шумных спорах о вечности весело время теряем.
Стол газетой накрыв, жидкий чай по-студенчески пьем.

ГЕРОЙ:
Но, оставшись одни, в эти дни мы еще повторяем:
"С ними было отлично, а все-таки лучше вдвоем".
Если лучше вдвоем, - это значит еще не насмарку,
Это значит, что ладим, что все еще вместе скрипим...

ГЕРОИНЯ:
Помню день, когда поняли: словно почтовая марка,
Наша общая жизнь была проштемпелевана им.

ГЕРОЙ:
Как на грех, выходной. Целый день толковали о разном.
И, надувшись, засели в углах. Я в одном. Ты в другом.
Мы столкнулись в тот день с чем-то скучным, большим, безобразным.
Нам впервые тогда показалось, что пусто кругом.
Говорить не хотелось, довольно уже объяснялись.
Спать - и рано, и лень застилать на диване кровать.
И тогда, как по сговору, сразу мы оба поднялись
И пошли к телефону: кого-нибудь в гости зазвать.

ОДНОВРЕМЕННО ВКЛЮЧАЕТСЯ МУЗЫКА (КАКОЙ-НИБУДЬ РИТМИЧНЫЙ И ГРОМКИЙ РОК), СТРОБОСКОП, НАПРАВЛЕННЫЙ НА ПРОСТРАНСТВО КОМНАТЫ. ТУДА ПЕРЕМЕЩАЕТСЯ ГЕРОЙ, А ТАКЖЕ ГОСТИ ИЗ-ЗА КУЛИСЫ. ТАНЦЫ (ПРОИЗВОЛЬНО) В СВЕТЕ СТРОБОСКОПА. МУЗЫКА – ПОД ФОНОГРАММУ. В ПРОМЕЖУТКЕ МУЗЫКИ – ТЕКСТ, НАГОВОРЕННЫЙ НА ТУ ЖЕ ФОНОГРАММУ ИСПОЛНИТЕЛЕМ РОЛИ ГЕРОЯ:
Мы старались шуметь, чтоб не думать о собственном деле,
Мы старались не думать - и думали все об одном.
Что впервые в гостях мы себе облегченья искали,
Что своими руками мы счастье свое отдаем!

ПО ВОЗМОЖНОСТИ ОДНОВРЕМЕННО ИСЧЕЗАЮТ ГОСТИ, ВЫКЛЮЧАЕТСЯ МУЗЫКА, СЕКУНДОЙ ПОЗЖЕ – СТРОБОСКОП. ГЕРОЙ И ГЕРОИНЯ РАССТАВЛЯЮТ МЕБЕЛЬ.

ГЕРОЙ:
Много раз нам потом хорошо еще вместе бывало.
И работали рядом и были довольны судьбой.
Но я помнил всегда, да едва ли и ты забывала,
Что однажды вдвоем показалось нам плохо с тобой.
Мы, почувствовав это, глядели глазами сухими,
Понимая, что вряд ли от памяти мы убежим...

ПИСАТЕЛЬ:
Там начало конца, где, желая остаться глухими,
В первый раз свое горе заткнули мы криком чужим.

ПЕСЕННЫЕ АНАЛОГИ ГЕРОЯ И ГЕРОИНИ (ДУЭТ):
Покроется небо
пылинками звезд,
и выгнутся ветки упруго.
Тебя я услышу за тысячу верст.
Мы - эхо,
Мы - эхо,
Мы - долгое эхо друг друга.
И мне до тебя,
где бы ты не была,
дотронуться сердцем не трудно.
Опять нас весна за собой позвала.
Мы - нежность,
Мы - нежность.
Мы - вечная нежность друг друга.
И даже в краю
наползающей тьмы,
за гранью смертельного круга,
я знаю, с тобой не расстанемся мы.
Мы - память,
Мы - память.
Мы - звездная память друг друга.

ГЕРОЙ (СНОВА НА СВОЕМ МЕСТЕ В ГОСТИНИЦЕ):
Помнишь узкую комнату с насмерть продрогшей стеною,
С раскладною кроватью, со скрипом расшатанных ран?
Ты все реже и реже в нее приезжала со мною,
Иногда перед сном и почти никогда по утрам.
Ты ее не взлюбила…

ГЕРОИНЯ:
…За грязные чашки и склянки
И за то, что она не тепла, не светла. не бела,
За косое окно, за холодную печку-времянку
И за то, что времянкой вся комната эта была.

ГЕРОЙ:
Я тогда обижался. На время забросил работу.
Я повесил ковер. Я разбитое вставил стекло.
Я вколачивал гвозди. С мужской неуклюжей заботой
Я пытался наладить в ней женский уют и тепло.

ГЕРОИНЯ:
Было все ни к чему. Стало холода меньше и ветра,
Но остался все тот же бивачный невыжатый дух.

ГЕРОЙ:
Может, просто нам тесно?

ГЕРОИНЯ:
Но семь с половиною метров,
Если все хорошо, - разве этого мало для двух?

ГЕРОЙ:
Мы щенятами были. Немало пришлось нам побиться,
Чтоб понять, что причиной не комната и не кровать.
Чтоб понять, наконец: как недолго и просто влюбиться
И как сложно с тобой с глазу на глаз нам век вековать.
Я недавно там был. Там при скором отъезде забыто
Много разных вещей, там халат твой домашний висит.
Два кривых костыля в капитальную стену забиты,
И на них запыленная длинная рама косит.
Так жива эта память, что нам вспоминать даже рано.
Было туго с деньгами, неважное было житье,
На рожденье мое, отыскав эту старую раму,
Вставив снимки свои, ты на память дала мне ее.
Двадцать снимков твоих. По годам я тебя разбираю:
Вот двухлетний голыш, вот девчонка с косичкой смешной,
Вот серьезный подросток и около правого краю
Ты такая, какой первый раз увидалась со мной.
Как я мог позабыть твои карточки в комнате этой?
Все висят здесь по-прежнему так, словно ты не ушла.
Там начало конца, где, на прежние глядя портреты,
В них находят тепло, а в себе не находят тепла.

ГЕРОИНЯ (ПЕСЕННЫЙ АНАЛОГ):
Ах, эта красная рябина
Среди осенней желтизны.
Я на тебя смотрю, любимый,
Теперь уже со стороны.
Со стороны страданий прежних,
Со стороны ушедших лет,
Которым, словно зорям вешним,
Уже возврата больше нет.
Летят, как ласточки, листочки
С моей любовью по пути;
И только нет последней точки,
И слова нет еще «прости».
Еще цепляется за память
Счастливых дней весенний гром,
Когда любовь бродила с нами,
Скрывая нас одним крылом.
Весною ласточки вернутся,
Оставив за морем любовь,
И над рябиной пронесутся,
И что-то мне напомнят вновь…
Ах, эта красная рябина
Среди осенней желтизны…
Я на тебя смотрю, любимый,
Из невозвратной стороны.

ГЕРОЙ:
Ну, расстались с тобой и сидели бы, кажется, молча.
Понимали бы трезво, что жизнь еще вся впереди.
Отчего же пишу я с такой нескрываемой желчью,
Словно я не забыл, словно крикнуть хочу: погоди!
Погоди уходить! Что я, проклятый что ль, в одиночку
Наши беды считать! В сотый раз повторять: "Почему?"
Приезжай, посидим, погрустим еще целую ночку.
Раз уж надо грустить, мне обидно грустить одному.
Отчего мне так грустно? Да разве мне жизнь надоела?
Разве птицы не щелкают, не зеленеет трава?
Разве, взявшись сейчас за свое непочатое дело,
И всего не забуду, опять засучив рукава?
Да и ты ведь такая, ты тоже ведь плакать не будешь,
Только старый будильник приучишься ставить на семь.
Станешь вдвое работать. Решивши забыть - позабудешь.
Позабывши - не вспомнишь, не вспомнив - забудешь совсем.
Все последнее время мне вдоволь тоски приносило,
Но за многие годы не помню ни час, ни дня,
Чтобы слышал в руках я такую тяжелую силу,
Чтобы жадность такая гнала по дорогам меня.
Отчего ж мне так грустно? Зачем я пишу без помарок
Все подряд о своих то веселых, то грустных часах.
Так письмо тяжело, что еще не придумано марок,
Чтоб его оплатить, если вешать начнут на весах.
Я письмо перечту, я на пальцах еще погадаю:
Отправлять или нет? И скорее всего не пошлю.
Я на этих листках подозрительно сильно страдаю
Для такого спокойного слова, как "я не люблю".
Разве я не люблю? Если я не люблю, то откуда
Эта страсть вспоминать и бессонная ночь без огня,
Будто я и забыл, и не скоро еще позабуду.
И уехать хочу, и прошу, чтоб держали меня?

МУЗЫКА, фраза: «Покроется небо пылинками звезд и выгнутся ветки упруго».

Телефон под рукой. Стоит трубку поднять с аппарата,
Дозвониться до станции, к проводу вызвать Москву...
По рублю за минуту - какая ничтожная плата
За слова, без которых я, кажется, не проживу.

МУЗЫКА, фраза: «Мы- эхо, мы – эхо».

Только б слышать твой голос! А там догадаемся оба,
Что еще не конец, что мы сами повинны кругом.
Что мы просто обязаны сделать последнюю пробу,
Сразу выехать оба и встретиться хоть в Бологом.

МУЗЫКА, фраза: «Я верю, с тобой не расстанемся мы».
Только ехать - так ехать. До завтра терпенья не хватит.

МУЗЫКА, фраза: «Мы - долгое эхо друг друга» несколько раз, ускоряясь.
Это кончится тем, что я, правда, тебе позвоню!

МУЗЫКА, фраза: «Я на тебя смотрю, любимый».

Я лежу в своем номере на деревянной кровати,
Жду экспресса на север и мысли пустые гоню.

В КОМНАТЕ ГЕРОЯ ПОЯВЛЯЕТСЯ ГЕРОИНЯ И МЕДЛЕННО ПРИБЛИЖАЕТСЯ К НЕМУ. МОНОЛОГ ГЕРОЯ ОБРАЩЕН К ГЕРОИНЕ, ОНИ СМОТРЯТ ДРУГ НА ДРУГА. НА СВОЕМ МЕСТЕ ВЫСВЕЧИВАЕТСЯ ПИСАТЕЛЬ, КОТОРЫЙ, ВСТАВ ИЗ-ЗА СТОЛА, ВНИМАТЕЛЬНО СЛУШАЕТ.

Ты мне смотришь в глаза: может, знаю я средство такое,
Чтобы вечно любить, чтобы право такое добыть, -
Взять за ворот любовь и держать ее сильной рукою.
Ишь чего захотела! Да если бы знал я, как быть!
Разве я бы уехал? Да я бы держал тебя цепко.
Разве б мы разошлись? Нам тут жить бы с тобою да жить.
Если б только… Но жаль - я не знаю такого рецепта,
По которому можно, как вещи, любовь сторожить.
Нет, мой добрый товарищ, звонить не хочу и не буду.

ГЕРОИНЯ ОСТАНАВЛИВАЕТСЯ.
Все решали вдвоем и решали, казалось, легко.
Чур, не плакать теперь.

ГЕРОИНЯ РЕЗКО ПОВОРАЧИВАЕТСЯ И БЫСТРО УХОДИТ.
Скоро поезд уходит отсюда.
Даже лучше, что ты в этот день от меня далеко.

ПИСАТЕЛЬ ПОСЛЕ СЕКУНДНОГО ОЦЕПЕНЕНИЯ БРОСАЕТСЯ К ГЕРОЮ, КОТОРЫЙ ПРОДОЛЖАЕТ ГОВОРИТЬ УЖЕ ПИСАТЕЛЮ.

Да, мне трудно уехать. Душою кривить не годится.
Но работа опять выручает меня, как всегда.
Человек выживает, когда он умеет трудиться.
Так умелых пловцов на поверхности держит вода.
Почему ж мне так грустно...

ГЕРОЙ МЕДЛЕННО УХОДИТ. ПИСАТЕЛЬ ОСТАЕТСЯ ОДИН, ВЗВОЛНОВАННЫЙ.

ПИСАТЕЛЬ:
Письмо обрывалось на этом. Я представил себе,
Как он смотрит в пустые углы. Как он прячет в карман
Свой потертый бумажник с билетом - место в жестком вагоне
Мурманской "Полярной стрелы".
Отложивши письмо, я не мешкая вышел в контору.

ПИСАТЕЛЬ ПЕРЕДВИГАЕТСЯ НА ТО МЕСТО, ГДЕ НАХОДИЛСЯ ВСЕ ВРЕМЯ. ОНО ТРАНСФОРМИРУЕТСЯ В РАБОЧЕЕ МЕСТО ПОРТЬЕ.
Я седого портье за рукав осторожно поймал:
-Вы не скажете мне, вы не знаете город, в который
Выбыл тот, кто мой номер последние дни занимал?

ПОРТЬЕ:
Не могу вам сказать, очень странные люди бывают.
С чемоданом в руках он под вечер спустился сюда.
И когда я спросил, далеко ль гражданин выбывает,
Он, запнувшись, сказал, что еще не решился куда.

ПИСАТЕЛЬ ДЕЛАЕТ НЕСКОЛЬКО ШАГОВ ОТ ПОРТЬЕ И НАПРЯЖЕННО ДУМАЕТ. НАЧИНАЕТ ЗВУЧАТЬ ПЕСНЯ (исп. АЛЛА ПУГАЧЕВА)
Не отрекаются, любя.
Ведь жизнь кончается не завтра.
Я перестану ждать тебя,
А ты придешь совсем внезапно.
Не отрекаются, любя.
ВЫСВЕЧИВАЕТСЯ ГЕРОИНЯ У СЕБЯ В КОМНАТЕ
А ты придешь, когда темно,
Когда в окно ударит вьюга,
Когда припомнишь, как давно
Не согревали мы друг друга.
Да, ты придешь, когда темно.
В КОМНАТУ ВХОДИТ ГЕРОЙ С ЧЕМОДАНОМ В РУКАХ И ОСТАНАВЛИВАЕТСЯ НА ПОРОГЕ. ГЕРОИНЯ, ЗАМЕТИВ ЕГО, ДЕЛАЕТ НЕПРОИЗВОЛЬНОЕ ДВИЖЕНИЕ НАВСТРЕЧУ, ОБА ЗАМИРАЮТ И ДО КОНЦА ПЕСНИ, НЕ ДВИГАЯСЬ, МОЛЧА ГЛЯДЯТ ДРУГ НА ДРУГА.
И так захочешь теплоты,
Не полюбившейся когда-то,
Что переждать не сможешь ты
Трех человек у автомата.
Вот как захочешь теплоты!
ПИСАТЕЛЬ, ВЫДЕРЖАВ ПАУЗУ (В ТЕЧЕНИЕ КОТОРОЙ ЭТА СЦЕНА РОЖДАЕТСЯ В ЕГО ГОЛОВЕ), ПОВОРАЧИВАЕТСЯ К ЗАЛУ, КАК БЫ ПРИГЛАШАЯ ЗРИТЕЛЯ ПРИНЯТЬ УЧАСТИЕ В ИГРЕ ФАНТАЗИИ.
За это можно все отдать,
И до того я в это верю,
Что трудно мне Тебя не ждать,
Весь день не отходя от двери.
За это можно все отдать.
НА ПОСЛЕДНИХ СЛОВАХ ПЕСНИ ПИСАТЕЛЬ УХОДИТ, ОСТАВЛЯЯ НА СЦЕНЕ ТОЛЬКО ГЕРОЯ И ГЕРОИНЮ.
Не отрекаются, любя.
Ведь жизнь кончается не завтра.
Я перестану ждать тебя,
А ты придешь совсем внезапно.
Не отрекаются, любя.

Жизнь по параболе. Но жить в готовности №1 всю жизнь-невозможно.

! ! !

...а говорили: "социально-озабоченный" :))

Ты уже не болишь. Я давно отпустила потерю,
Прочеркнула, затерла бесценные прежде черты.
Ты уже не придешь... Отчего ж я так искренне верю,
Что откроются двери и снова появишься ты?!..

Как-то неожиданно эта страничка "ожила". Мне, конечно, хотелось бы верить, что какому-нибудь режиссеру когда-нибудь понадобится мой сценарий. В молодом возрасте мы, как правило, не особенно беспокоимся о том, чтобы записать, зафиксировать, сохранить сделанное. Вообще, подозреваю, что далеко не каждый читатель умеет в тексте пьесы, в сценарии рассмотреть будущий спектакль. В данном случае сама по себе поэма Симонова - очень сильная вещь (прощая автору отдельные технические огрехи - но он писал в свое время, тогда требования были помягче).
Приятно, что и у сценария находятся читатели. Спектакль посмотрели, возможно, 700 человек (кто-то - дважды). И - все. А большая-то часть спектаклей в самодеятельном театре - одноразового использования. А жаль. И ничего не поделаешь. Кто сегодня вспомнит песни (именно мелодии) Беранже? Боюсь, никто. Что осталось для потомков из творчества Мейерхольда? Щепкина? Кропивницкого? Только пересказы.
Так от этих - хотя бы фамилии. От подавляющего большинства и фамилий не сохранилось.
У поэтов перспектива все-таки не столь безнадежна.