Откройте свой Мир!

Срочно требуется телемаркетолог. Писать в личные сообщения

Необычный журнал для блогеров-инвалидов набирает обороты в сети интернет.

24-го марта 2019-го года начал свою работу проект «Селфи: Журнал особенных блогеров». Он направлен на развитие блогеров с инвалидностью. Сейчас в журнале публикуются сотни человек, и, как сообщили авторы идеи, это ещё не предел.

«Блогеров с инвалидностью много. Но аудитория у них, как правило, очень маленькая. А все, "благодаря" стереотипам. Наш проект направлен на то, чтобы развеять сомнения многих людей по поводу таких блогеров. Ребята делают репортажи о путешествиях, рассказывают о хобби и просто делятся жизненным опытом.», – говорит один из организаторов проекта Александра Никитина. 

«Селфи: Журнал особенных блогеров» – это уникальная бесплатная площадка для рекламы контента, и не только видео, но и аудио и письменных работ.

Связаться с авторами идеи можно по следующим адресам:
Никитина Александра Александровна https://vk.com/aleksandranikitina08031987slona198787@gmail.com
Картавенко Илья Николаевич https://vk.com/kartavenko1983kartavenko83@gmail.com 

Официальное сообщество в социальной сети «Вконтакте» https://vk.com/selfie_osobenniy_bloger

Дорогие друзья! Поздравляем поэтов и писателей из разных стран мира, в том числе и казахстанских литераторов, с завершением творческого литературного конкурса, проводившегося в рамках Международного фестиваля с 01 февраля по 10 июня. Фестиваль "Славянские традиции в Крыму" проводится в Республике Крым (Россия), Азовское море, мыс Казантип, г. Щелкино с 24 по 31 августа 2017 г. на базе ДК «Арабат» и пансионата «Крымские дачи» г. Щелкино, музеев А. С.Грина, Марины и Анастасии Цветаевых, дома-музея А.С.Грина в Феодосии, дома-музея А. С. Грина, К.Г.Паустовского, литературно-художественного музея г. Старый Крым, музея им. А.М.Волошина в пос. Коктебель.
Фестиваль был задуман в 2008 году поэтом и музыкантом Силецкой И. С., которая выступила с инициативой провести в Крыму на мысе Казантип, в г. Щелкино фестиваль русскоязычной литературы под названием «Славянские традиции». 17 октября 2008 года в Штутгарте (Германия) на Международном литературном фестивале «Русский Stil» произошла встреча помощника председателя Союза писателей России, поэтессы, певицы, заслуженной артистки России Ирины Силецкой с украинским поэтом, первым председателем Конгресса литераторов Украины [2] Юрием Капланом, на которой, по инициативе И. С. Силецкой, было решено организовать международный фестиваль для писателей России, Украины, Белоруссии, Казахстана, а также других русских и русскоязычных авторов мира.
Финалистами фестиваля, по итогам прошедшего литературного конкурса стали трое кахахстанцев и что очень важно двое из них – талгарцы. Это участники известного в нашем городе творческого объединения «Вершины Талгара» . Надежда Рябова вышла в финал конкурса в номинации «Стихи о любви», а Николай Зайцев победил в номинации «Малая проза». Пожелаем нашим поэтам успехов в их твоческом развитии и победы в финальной части Международного фестиваля в Крыму.

Утро десятого июня 2017 года, в нашем любимом городе Талгаре, выдалось на редкость солнечным и светлым, несмотря на прогнозы синоптиков и предыдущие дождливые дни. В этот день на открытом спортивном комплексе средней школы №3, носящей имя великого казахского мыслителя Абая Кунанбаева, собралось множество юных футболистов, их родителей, известных в прошлом спортсменов и просто болельщиков на турнир по футболу, посвящённый памяти Владимира Петровича Зайцева, известного в прошлом футболиста и уважаемого спортивного деятеля, в день его 70-летнего юбилея - 10 июня 2017года. Владимир Петрович провёл свои лучшие годы в родном Талгаре и в эти славные 1960-70 годы многое сделал для развития любимого вида спорта. Семейные обстоятельства вынудили его переехать на жительство в Россию, где он и окончил жизненный путь 08марта 2009года в г. Дмитров, Московской области, но память о нём жива в сердцах талгарцев - родственников, друзей и соратников. Своим присутствием на турнире почтили память своего друга, бессменного капитана команды уличной «Кайрат», старейшие спортсмены города – Руслан Белобров, Олег Хомулло, Валерий Зайков, Николай Червяков, Сергей Светличный, Юрий Ширяев, Чаймерден Килибаев.
Территория школы №3 оборудована множеством хороших спортивных площадок и имеет два футбольных поля – большое и малое, где тренируются юные футболисты и проводятся соревнования. В этой доступности и популярности данного спортивного комплекса огромная заслуга руководства школы №3 им. Абая и лично директора учебного заведения – Абдилдаевой Карлыгаш Болатхановны, которые в сознании полезности занятий спортом, поддерживают порядок на спортивных площадках, и предоставляет спортивные сооружения для проведения различных городских и районных мероприятий. В турнире, организованном братом юбиляра Николаем Зайцевым и известным, далеко за пределами Талгара, футбольным тренером, воспитавшим целую плеяду талантливых футболистов, Хаджи-Муратом Ибрагимовым, приняли участие детские футбольные команды разных возрастов – от 10 и до 13 лет – сборные улиц Бокина и Абая, пос. Кызыл-Гайрат, СШ№3. Соревнования начались с приветственных выступлений ветеранов спорта и уважаемых людей города. В своих искренних словах напутствия, обращённых к юным спортсменам, костяк которых составили воспитанники Хаджи-Мурата Ибрагимова, ветераны футбола и других видов спорта высказали свои здравые взгляды на полезность занятий физической культурой и спортом и пожелания юным талантам успехов в достижении ими высот спортивного мастерства. Однако во главу угла всех обращений к юным футболистам было поставлено не обретение славы и знаменитости, хотя это и есть основная цель спортивных состязаний, а здоровье, которое приобретается молодёжью в упорных занятиях спортом разных видов и помогает в будущих поисках своего жизненного призвания в разных областях общественного и личного бытия. Выступавшие также рассказали о спортивных достижениях Владимира Зайцева – своего друга и соратника, о его преданности футболу, неустанных трудах в создании дворовых команд, а позже спортивных секций и футбольных коллективов на предприятиях города, соревнованиях прошлых лет, победах футболистов Талгара на областных и республиканских турнирах, чем заслужили признательные аплодисменты зрителей, присутствующих на этом большом футбольном праздник и самих юных спортсменов.
Игра юных футболистов захватила внимание зрителей с самого начала игр. Футболисты, несмотря на юный возраст, ответственно подошли к поставленной задаче турнира, сражались упорно и не жалели сил для победы над соперником, заслужили множество аплодисментов и ободряющих слов по ходу матчей. Голов на этих состязаниях было забито много, особенно в старшей группе игроков – целых пять и восемь в двух матчах, такой результативности могут позавидовать команды мастеров! Мастерство приходит с опытом, а этот опыт составляется из участия в различного рода турнирах и эти соревнования не стали исключением – сделан ещё один шаг на пути юных футболистов к спортивному Олимпу. Судил эти, изобилующие голевыми моментами, по-юношески эмоциональные схватки – Хаджи-Мурат Ибрагимов, главный судья соревнований, который своими чёткими действиями не допускал грубых нарушений правил игры.
После матчей, под громкие аплодисменты болельщиков, состоялась церемония награждения команд-победителей и лучших игроков турнира. Кубки командам победителей в разных возрастных группах вручали, Руслан Иванович Белобров – тренер по спортивной гимнастике и Олег Николаевич Хомулло – экс директор Алматинского заповедника. Лучшими игроками турнира признаны – Егор Петрив, Дамир Даулетбаев, Роман Ольховатенко, Олжас Жумагазынов из команд младшей возрастной группы. В группе 12-13лет отличились – Дмитрий Азаренко, Шавкат Садвакасов, Артём Добрынин и Амир Хамитов. Грамоты лучшим футболистам турнира памяти Владимира Зайцева вручил Юрий Александрович Ширяев – главный энергетик больницы Талгарского района.
Матчи турнира закончились, но зрители и футболисты не расходились – делились впечатлениями от игры юных футболистов, разбирали ходы и выходы в запутанных игровых ситуациях, возникавших на поле, фотографировались на память. Всегда юный Праздник футбольного мастерства состоялся и проведение турнира памяти прошлого, сблизило разные поколения людей в неиссякаемой любви и преданности самому замечательному виду спорта - футболу.
Н. Зайцев,10 июня, г. Талгар

ГДЕ ЖИВЁТ ГИПОФИЗ?

В наших городах и весях, в нынешнее, не всем понятное время, на путях и дорогах трудятся тысячи водителей такси, которые имеют различный гражданский статус и образование, что греха таить и кандидаты разнообразных наук попадаются, не пришлось найти людям работу по специальности, потерять сумели в лихие времена перестройки, а потом пришли другие люди, не очень образованные, но бойкие и наглые, вообщем, креативные, как их сейчас называют. Так что в такси можно случайно и совершенно бесплатно получить консультацию врача, социолога или экономиста, для этого надобно, всего лишь, стать пассажиром этого самого публичного транспорта. И то, что знания нынешнего учёного таксиста очень выгодно отличаются от образованности будущих специалистов, окончивших учебное заведение с красным дипломом, убеждаешься, услышав диалог двух разных поколений медицинских работников.
Две, празднично одетые, девушки голосуют на трассе и таксист, испросив моего разрешения, останавливается и подсаживает клиентов в машину. Девушки радостно возбуждены и, не скрывая своих чувств, что-то торопливо обсуждают. Таксист попался коммуникабельный и попросил девушек поделиться радостью. «Мы, сегодня, сдали выпускные экзамены в медицинском колледже «на отлично», скоро получим красные дипломы и поступим на работу в больницу», - хором ответили девушки. Таксист, немолодой мужчина, поздравил их с успехом, но этим не ограничился и задал вопрос: «Разъясните мне, пожалуйста, как будущие медики, где в организме человека находится регулятор работы желез внутренней секреции?». Девушки примолкли, напряжённо думая, но вопрос остался без ответа. «Ну, ладно, - продолжил экзамен таксист. - Регулятор работы органов внутренней секреции находится в головном мозге. А как называется отдел головного мозга, который непосредственно руководит этой важной работой?». Тишина стала ещё более гнетущей, выпускницы, видимо, не ожидали продолжения экзамена в такси. «Хорошо, - допытывался таксист-экзаменатор. – Работу органов внутренней секреции регулирует гипофиз, а где гипофиз непосредственно располагается?». Нетрудно было догадаться о местонахождении гипофиза из предыдущего разговора, но обладательницы красных дипломов молчали. Можно было продолжить научный разговор, но, вдруг, одна из выпускниц медицинского колледжа прозрела и всё объяснила: «Гипофиз находится где-то в нашем городе, но точного адреса я не знаю».
Смеяться или горевать, услышав о таком местонахождении регулятора работы желез внутренней секреции, я не знаю, потому промолчу, но адрес надобно непременно узнать. Авось, пригодится, хотя бы для беседы с таким вот мудрым таксистом.

талгар 18.00 Районный дом культуры, ул. Рыскулова 98


кызыл кайрат 15.00 ДК


детям до 4-х лет вход свободный


стоимость билетов 


детский 1000тг.
взрослый 1200тг.


не пропустите вас ждет увлекательная программа

а так же в продаже перед после выступления сладкая вата, попкорн и напитки

Всем кому нужна работа или заработок, все СЮДА! Покупайте для себя или знакомых при этом пополняя свой кошелек.

Огромный выбор подарков для себя и любимых. При регистрации -20% + денежные бонусы от продаж. Подробности по тел. 87073737437. http://kz.oriflame.com/ecatalogue/beauty?per=201517

Привет! Я сделал видео Талгара.
https://youtu.be/B5rCQ4VG5xw

Подписывайтесь! Будет еще видео!

Добавляйте в комментарии, что еще есть интересного в Талгаре.

http://www.rus.ocabookforum... - Конкурс 2015 - Литературное произведение - Николай Зайцев - Тайна Утреннего Света - читайте и комментируйте

http://literati.su/archives... - Читайте и комментируйте мой лучший рассказ - КНЯЖИЙ ВОИН

http://slavtraditions.ucoz...., читайте и комментируйте.

www.literati.su - по этой ссылке читайте и комментируйте мою повесть Бесовщина или у Гоголя по пятницам"

смотрите газету

Моя новая книга увидела часть белого света в Канаде, пройдите по ссылке, господа!


Ваша книга «ГОЛУБИ ПРИЗРАК НАШЕГО ВРЕМЕНИ КНЯЖИЙ ВОИН и другие рассказы» готова и продается здесь:

http://www.lulu.com/…/golub...

==============================================

Мы понимаем, что в настоящее время высокий курс доллара в России и других странах не позволяет заказывать книги в том количестве, в котором бы хотелось. Поэтому наше издательство предлагает собственные курсы валют гораздо более выгодные чем официальные, что позволяет в большей степени решить эту проблему. Задайте нам вопрос с каким курсом мы работаем в данный момент и Вы будете приятно удивлены!

================================================

Если Вы желаете купить книги с авторской скидкой в 10%, пожалуйста, сообщите сколько книг заказать, и мы пришлем подробные инструкции, как это осуществить.

До конца месяца действует особая акция - расходы по пересылке книг мы берем на себя.

Книга выставлена на нашем сайте и включена в каталоги издательства.
Golubi. Prizrak nashego vremeni. Knyajiy voin i drugiye rasskazy by Nikolay Zaycev (Paperback) —...
Buy Golubi. Prizrak nashego vremeni. Knyajiy voin i drugiye rasskazy by Nikolay Zaycev (Paperback) online at Lulu IE. Visit the Lulu Marketplace for product details, ratings and reviews.

Поздравляю моих дорогих друзей с уже наступающим на территорию белого света, нам в разной мере доступную, Нового Года, что принесёт Нам и Вам чудесные встречи с любимыми и друзьями, природой и милейшими братьями меньшими, Дедом-Морозом и его необъятным мешком, в котором таятся, до поры извлечения, наши самые светлые мечты о человеческом счастье, что в полной мере обымет всех ВАС и НАС нежнейшим теплом своих объятий и Мы будем по-детски счастливы от этих добрых прикосновений великодушия и любви окружающего мира.

Здравствуйте, Николай !

Поздравляем Вас с выходом книги!

Ваша книга «ТАЙНА УТРЕННЕГО СВЕТА» готова и продается здесь:

http://www.lulu.com/shop/ni...



Если Вы желаете купить книги с авторской скидкой в 10%,

пожалуйста, сообщите сколько книг заказать, и мы пришлем подробные инструкции, как это осуществить.



До конца месяца действует особая акция - расходы по пересылке книг мы берем на себя.



Книга выставлена на нашем сайте и включена в каталоги издательства

В конце восьмидесятых с подачи горбатого в СССР  межнациональная рознь и война,а теперь в компании америкосов с бандерлогами война в Украине .Война не межнациональная или расовая,война гражданская.Надо помочь  Новороссии в защите своих прав.ведь после развала Союза там живут люди всех национальностей .Русские,казахи,узбеки,киргизы и т.д. Звоните и пишите,буду очень благодарен.Телефон +79191859800. С уважением ИГОРЬ.

Приглашаем всех желающих вступить в группу "Свято-Никольский храм"г.Талгар.   На сайте "Одноклассники"http://www.odnoklassniki.ru...  Группа создана по благословению священника..Будем рады видеть всех...С уважением администратор группы))

Мы из страны иной,
Таинственной, даже реки
Здесь полнятся синевой
Небес, что даны навеки.
Тут в каждом лице – Христос,
Лик Богородиц светел,
И на кресте вознёс
Нашу молитву ветер –
Прямо к тебе, Господь –
Мы из страданий вышли,
Кротостью нашу плоть
Клонит к Любови вышней.
Мы не пришли сюда,
Выросли вровень с Небом,
Стали не гордым злом –
Совести чёрствым хлебом.
Наш изначальный путь
Долог, в пустынях отчих
Мы обрели себя
Светом в Господни очи.

КНЯЖИЙ ВОИН

Аще сказать ли те, старец, повесть?
Блазновато, кажется, да было так.
Аввакум

Нынче здесь редко кого можно увидеть. Только дядя Вася не забывает это святое для него место своим присутствием. Он тоже теперь нечастый посетитель, но более памятливый из всех приходящих сюда. Хотя можно ли назвать привлекательным для паломничества кусок заброшенной земли, где между двумя тысячелетними дубами врос позеленевший от пробившегося по нему мха, то ли просто камень, а, может, останок какой-то вехи, отметины, оставленной людьми, жившими в этих краях.
Скорее всего, это был памятник, его поверхности касались руки каменотёса, но когда это было, так никто и не распознал. Хотели узнать, нашли на тёсаном лице камня буквенные знаки, больше похожие на руны, чем на славянское письмо, даже прочли о каком-то великом князе, то ли побывавшем в этих местах, а может, почившим под этим древним надгробием.
Время ушло, любознательные к своему прошлому люди канули в небытие, а красных комиссаров, захвативших власть, не интересовала история этой страны по причине своего чужеродства ей, они были увлечены построением светлого будущего для своего народа. Но ближняя к камню деревня звалась – Князево. Отчего-то такое произошло? Чего не дают на Руси просто так – это названия. Дают его один раз и надолго. Навсегда. Потом переименовывают, но имя возвращается из своего времени через год, через век.
Живуча Русь. Один камень такой, замшелый, на её земле останется памятливой, и от него снова начнётся Волга, Москва – Родина. Русь - она от Господа людям дадена, и потому конца ей не будет. Живуч и дядя Вася, он от родного простора – русский. Он тоже, без всякой посторонней помощи, уже начал врастать в свою землю, как тот Князев камень, боясь, видно, что похоронить его вскоре будет некому. Стоя перед древностью, он становился похож на неё – на вековечные дубы, на землю под ногами, в своём неизменном, затёртом армяке и стоптанных, до вида опорок, сапогах.
Жил он в сторожке на деревенском кладбище вроде при деле, хотя ни о какой службе речь не шла – кормился от добрых людей, да и только. Кладбище давно заросло вековой дубравой, кустами сирени, похороны здесь случались нечасто – люди в деревне стали совсем редки. Народ родился, но куда-то потом исчезал, растворялся в городах, а если кто и заглядывал в родные места, то умирать здесь не собирался, не задерживался долго, уезжал восвояси, а чаще никто ни слухом, ни духом о своём дальнем житье-бытье не заявлял. Кое-кто из заблудших на чужбине по прибытию на свою малую Родину приходил к Князеву камню, отвешивал поклон своему и общему прошлому, выпивал с дядей Васей кружку горького вина, поминая при этом князя невиданного, родных своих, свою понятную былую жизнь. Потом обретший память земляк шёл к могилам своих родителей, родичей. Здесь без помощи сторожа никто не мог обойтись: нелегко холмики, поросшие травою, в лесу отыскать, пусть и родные они. Но дядя Вася знал места упокоения каждого односельчанина, мог рассказать о его жизни и смерти, служил проводником в прошлое своей деревни.
Мог поведать историю Князева камня и сказать слово о самом князе. Этих сказов со временем становилось всё больше, сочинял их сам дядя Вася, но никто его в этих фантазиях не упрекал: прошлое минуло, и мало кого тревожили выдумки о нём. Легенда, рассказываемая дядей Васей, становилась всё витиеватей и длинней, а слушателей всё меньше и меньше. Время поощряло сказительный талант кладбищенского сторожа, увеличиваясь непомерно между посещениями любопытных и совсем неинтересных гостей и редких, ещё не обделённых памятью земляков.
Сказ начинался в лучших традициях русской былины: «Когда-то давно жил в этих краях достославный князь. И был он разумом светел и телом могуч…». Окончание же повествования зависело от внимания слушателя. Если оный был не охоч до рассказов и баек, то у середины своей повесть начинала комкаться, укорачиваться (чего зря красноречие изводить, дураку что просо, что брильянт – всё едино) и заканчивалась в двух словах: «И почил князь от дел своих под этим камнем». Но находился настоящий слушатель, и сказ расцветал неслыханными при жизни князя и после неё историями его подвигов и других благих дел. Когда кто-нибудь из особо памятливых гостей, начинал перечить словам рассказа (мол, в прошлый раз было другое), дядя Вася и вовсе прерывался на половине своего повествования и начинал сердито курить самосад, всем своим видом давая понять, что право на повесть принадлежит рассказчику, и как должен жить великий князь, ему – потомку его, лучше знать. А причина к тому была – в деревне, да и вокруг по земле, его звали не иначе, как потомком князя. Так нарекли, а попросту в деревне до такого звания никого не возвысят. Имя человечье, что при крещении дают, то для Господа, к престолу звать, после земного гостевания, а прозвище для людей, пока среди них во грехе живёшь – вроде ты, а может, и нет. Бог даст, не заметят твоих пакостей, творимых при жизни, но надежды на такое прощение мало, Отец Небесный всё и
всех видит, тем более потомков князей. Любое человеческое звание обязывает достойно на земле жить, а княжеское особенно.
Невзрачный собою, по правде говоря, достался поселянам потомок княжеский, но и деревня или то, что от неё осталось, была под стать. Домов тридцать скособоченных осталось стоять по улицам, из них большая половина заколочены, покинуты. «Куда народ подевался? - дивился остатний потомок могучего владетельного князя, покуривая самосад. – Чего людям надо? Такое раздолье кругом, живи – не хочу. И не хотят. В каморке вонючей в городе ютятся, а в деревне дом-пятистенок в тоске одиночества валится на бок. Последний заморыш городской приедет, отъестся на молоке да на масле настоящем, а сам свысока поглядывает на кормящих его: лапти вы, мол, недоплетённые. Вон, Митька Бывалых, возьми, парень как парень – пахал, сеял – человеком был. Урыл в город, грузчиком работает, будто подменили его там. Мысли у него безродные стали, неприкаянные, обрывки от прошлого. От стакана до рюмки живёт. Теряется народ в городе, ветшает. Чужим становится и в первую голову – себе».
«Однажды», - так начинается множество повествований, сложенных людьми, живущими на земле. Рассказов хороших и не очень, хотя суждения, как и осуждения, всегда относительны, как и все человеческие слова. Однажды, единожды, именно так определяется срок жизни человека на земле. Об этом мгновении и хочется поведать современникам, а удастся, и потомкам. Однажды, так начинается всякая жизнь и единожды проходит. Из этих мгновений и сложена Вечность. Она и сложена для того, чтобы однажды продолжиться ещё одним повествованием, а потом остаться в нашей памяти этим росчерком пера. Не каждому дано вылиться радостным сказанием своей пробегающей жизни или уже почти минувшей. Не каждый умеет заметить время своего рождения и промежуток того же времени движения к смерти. Чаще замечают чужую, чем-то выдающуюся жизнь, забывая о своём единственном присутствии в мире, столь же нужном, как и рождение кумира, в котором растворилось время твоей жизни. И часто совершенно бесследно. Но одна напевная сага может прожить на устах потомков тысячи лет, чтобы оформиться в великолепие исторических событий, хотя через тысячу лет очень сложно судить о действительности событий, переданных красноречивостью человеческого языка. Но если сказание живо, прошедши через века, значит, оно имеет право жить и не нам судить о том. И слава Творцу, что живы народы в своих преданиях, потому что однажды кто-то сказал слово о своей жизни или описал чужую, более яркую, не заметив в этом свете своей. Пусть будет славен и тот, и другой, как и всякий отважившийся сказать слово. И дядя Вася в их числе славен, невзирая на незаметность своего присутствия во времени. Пусть единожды, мельком, но он велик, остановив время княжеского жития, разбросав этот сказ по умам слушателей, городам и
весям родной земли. Вспомнить – значит узнать себя в прошедшем, может быть, в том князе, который будет жив до той поры пока, однажды, не народится другой достославный князь и не объединит прошлое с настоящим.
О новой жизни и людях в ней, пробивающих себе дорогу куда-то, а то и просто живущих, как кроты, боясь света разумного, абы день до вечера провести, а ночь скроет и грехи и святость – расскажут много и многие. Разным земным событиям и человеческим деяниям, произошедшим на его веку, был свидетелем княжеский потомок. Немного людей на его глазах выросло из своего детства, очень мало из юности, и уж совсем редкостны стали человеки, что выходят из разумения молодости и становятся взрослыми. По обличью они добропочтенные старцы, а присмотришься пристальнее – балбесы малолетние. Прожил долго, а спросить нечего, он про своё прошлое толком не помнит, а уж о корнях и памяти вековой и говорить нечего. Своих кумиров в телевизоре разглядывает и их радостью богомерзкой живёт. Радость должна быть тихой, покойной и светлой в Любви, Христом завещанной, а не лахудрой с голыми сиськами, что ими по экрану во все стороны размахивает, не для того же это дано, а детей вскармливать. В такой груди и молоко горькое, отравленное чужими взглядами завистливыми, оттого и дети маются у таких матерей – то разумом, то телесным недугом. Коли в голове недород, то и всюду одни сорняки. И полоть их уже некому.
Спросите, отчего дядя Вася сказителем стал? Такое не вдруг случается и не со всеми. Давно жил в деревне паренёк Василий. Неказист уродился внешним видом, но вырос удал и дерзок и в работе неуёмный. Рано остался без родителей, воспитывался у бабки своей и был очень самостоятелен в желании жить. Рано начал работать, поставил хороший дом и к двадцати годам решил жениться. Девку выбрал самую рослую и красивую – никак ему не в пару. Но упорен Вася и в любви оказался, добился-таки согласия красавицы; чем уж он её, голубушку, полонил (на полголовы ростом ниже невесты), одному Богу известно, но стали готовиться к свадьбе.
Вася тогда ещё не назывался потомком князя, но праздник готовил по-царски. С тройками, лентами, музыкой, скачками. На лошадях, расфранчённых яркою мишурой, двинулись в районный загс, а после, уже в качестве законных мужа и жены, с радостью этой вселенской, помчались на рысях в деревню, где народ ждал, томился у накрытых свадебных столов. Зима только началась, снег не шибко лёг. Мчали резво, с удалым куражом, молодым задором. Уже перед самой деревней шаркнули сани полозьями о голую землю, пошли боком, невеста вылетела и расшиблась о придорожную корягу.
Два года потом лежала недвижная, без памяти и без слов. Так и померла невестой, а Васю оставила навсегда женихом. После похорон её
заметно стало, что угас в неслучившемся муже огонь желания жить. Нет, он оставался на земле, но уже как-то больше по привычке, без радости. Погоревала вместе с внуком и отправилась на Божий суд бабушка, и остался Вася один среди людей. Помыкался ещё пару лет на колхозных работах, потом выпросился кладбищенским сторожем служить, рядом хотел с любимой быть, а тут, в аккурат, преставился старик, охранявший погост деревенский, и место стало вакантным. Но старик стариком, а вот как молодого на кладбище списать, тут надобно разрешение от власти. Но отпустили, чего парня в неволе держать, коли у него всё из рук валится. Там, на кладбище, и работа не видна, по старости подходит, а молодой гражданин должен государству пользу приносить. А какая польза от усопших, вечная им память. Оформили пастухом, грех на душу забрали, но то мирской обман, не тяжкий. Ну, как назвать кладбищенскую службу, когда кругом безбожники? Чего, мол, их охранять, души нет, Бога нет, а кости никому не нужны. А подумать хорошо, так Вася навроде апостола Петра у ворот погоста – встречает усопшего и покой его хранит. Но нет таких должностей в советских работах. Не нашлось, будто народ в безверии бессмертие телесное обрёл. И стал Вася пастухом по ведомости бухгалтерской и пастырем у могил упокоившихся навечно. Где ограду поправить, где цветы полить, да мало ли заботы в местах упокоения, души умерших тоже радуются, когда о них волнуются и не забывают поминанием, приходом на место последнего их пребывания земного. Но только поначалу приплачивали в колхозе жалованье, а потом забыли. Сторож есть у кладбища деревенского, а у колхоза без него забот хватает и денег нет всегда. И стал Вася вольным художником – сказителем, сам себе своё пропитание выговаривал.
Много ли человеку надобно? Доброе слово да хлеба кусок. Всяк по-своему живёт, у кого закрома ломятся от добра, другой и похлёбке рад, а кто из них счастливее, поди, дознайся. О своём счастье Вася ни с кем не заговаривал и ни на что не жаловался, ему хватало и светлого дня и тёмной ночи, и люди к нему шли, своих проведовали и его не обижали. Так и стал Вася покой усопших своих земляков охранять, не найдя своей душе отдохновения. Позднее отыскалась княжеская могила и началась легенда, и никто уже не мог вспомнить, жила эта сказка раньше или появилась с началом Васиного отшельничества на кладбище. Да никто об этом и не думал, слушали и всё тут. Сперва сомневались, после привыкли, изменить прошедшее пытаются только дураки, а таковые на огонёк к сторожу не заходили. К такому событию готовились долго, в одиночку, копили обиды, грехи, а уж потом шли высказаться и послушать. Послушать и сказать. Часто случалось, что приходил человек поговорить о своём наболевшем, томившем мысли, но, послушав, о чём идёт разговор между другими людьми, и в этом случайном собрании слов узнавал себя и о себе и уходил, не сказав
ничего - все поняв и тем успокоив боль своих невзгод. На кладбище лучше понимается мелкость своих несчастий. За кладбищенскими воротами и звуки другие. Понятней. Смысл слова огромен, когда вокруг не суетятся, а слушают и понимают. Когда Вечность впечатана в землю крестами. Вехами бессмертия. Ушёл один – пришёл другой. Пока помянуть, осмыслить, а потом и совсем. Но придёт следующий живой, и помянёт, скажет доброе слово об усопшем, и откусит кусочек хлеба, свою часть от Вечности. Причастится к ней.
Так легенда вросла в родную землю и стала душевной нуждой, за которой идут люди к дяде Васе узнать, какую ещё великую доблесть обрёл в себе их земляк – князь. Тем и жива легенда, что всегда нова на свежих устах. Выдумка – не обман, это заслуга рассказчика, свет его разума, льющийся в души слушателей, окрыляющий верой, что всё было именно так и дальше будет ещё лучше и красивее. Даже на кладбище. Умер, но жил, чтобы стало лучше. Только поэтому стоит жить. Жить рабом, но верить, что жива воля, за которую бьётся и борется князь и надо помочь ему своими делами, чтобы обрести эту даль и ширь своей земли. Она, эта вера, и есть – свобода. Мысли о свободе – крамола души. Свобода от чего? Это когда беды нет. Но чаще свободу в беде находят. В разбое. Сказы сказывают о благородных служителях ножа и топора, о вольных, лихих людях. Говорят с завистью и томлением духа, забыв, что пред Господом никто не волен. Волен только Господь. В крови и злобе свободы не бывает. Потому и неясно, где жертва, где палач. И судить никто не волен. Земные судьи на службе у власти кормятся. А Господь сам судит, и присяжные его суда тоже не на земле живут. Не купишь. Земной суд это так, для потехи тщеславия, всё настоящее людей после кончины ожидает. И казни лютые, и награды высокие. На кладбище идут, кто наград не ищет, а душу растерянную объединить желают. Пока сам у дяди Васи чаёк попиваешь да беседуешь, душа твоя с душами родных и земляков встречается, узнаёт многое, лечится от суеты, злобы в той суете. Красивей становится, добрее. Но ты об этом не знаешь, и, только выйдя на дорогу, ведущую в село, ощутишь в себе покой и веру, возносящую твою душу к Господним высям. И князь светлым облаком оживает в тебе, и верится, что славные дела его умножать – долг твой.
Уважали мужики дядю Васю. За слово доброе, за всегдашнее ожидание, полуденное и полунощное, несчастий человеческих, что приносят ему из-за забора кладбищенского и хоронят с его помощью, в тишине вековых дубрав, наросших здесь с самого начала белого света. А пуще всего возвышала Васю в нехлипких мужских душах его нерастраченная любовь, схороненная за оградой кладбища у могилы любимой. Величают люди глубокие чувства, что через землю прорастают, не пылкостью юной, а через страдания, Господней любовью, ко всему живущему на Земле. Со всеми людьми Вася ровен был в отношениях. Провожал на могилку родственников, ежли таковая
имелась, или просто привечал в своей избушке. И никто не уходил от него, не излив в беседе душу свою и не выслушав легенду. Один дотошный газетчик, приехавший с какой-то оказией собирать деревенский фольклор, измучил дядю Васю вопросами. Сначала слушал, потом записывал, а вопросы стал задавать, когда понял, что записать легенду невозможно, у неё нет окончательного варианта. А на все выдумки рассказчика бумаги не хватит.
- А был ли князь? – спросил писатель после нескольких прослушиваний. – Что-то описание его подвигов у вас каждый день разнится с другим, последующим.
- Так и дни не все погожие: и хмурые есть, ненастные, - отвечали ему.
- Легенда-то из веков, при чём тут нынешние дни? - не отступался приезжий.
- А теперешнее время откуда? Не из веков ли? Мы не от Ленина, слава Богу, родились, а от отца Небесного. День ко дню - и Вечность образуется. А у Вечности много чего есть. И князья там жили и живут, - твердил своё Вася.
- Он что у вас князь, - не один? Так бы и говорили, - отбыл восвояси собиратель древних сказаний.
Множество имён придумали России заумные её жители и совсем безумные бродяги заморские. Тут тебе и варварская страна, и тройка – Русь, и умом её не понять. А кто просит её понимать тем развращённым умом европейского безбожника, нашу бескрайнюю Русь. Для того чтобы Россию понять, ум бескрайний нужно иметь, безграничный. Россия – это мужик, одетый в просторную рубаху, он красивый, светлый лицом, в льняном уборе волнистых волос, с доверчивым, но смелым взглядом, готовый пахать и защищать родную землю. Россия – это женщина, удивительная Василиса Прекрасная (именно так с большой буквы), с вечным ожиданием и любовью в своих чистых, как родниковая вода, глазах. Вот она, Русь и все её дворцы, и Кремли, и даже мавзолей дьявола, от мужика, от его труда, от взгляда его доверчивого, веры бесконечной, неколебимой, что воздаст Господь всем по заслугам; и ожидание в глазах женских всё от той же веры истовой в начало и продолжение Русской земли. Кто-то придумывает этой земле названия, этому народу имена, а народ просто живёт и ждёт пришествия Господа, чей святой дух хранит его землю. А ещё пропитана земля Русская совестью человеческой на все времена: и добрые и лютые, и с первыми шагами по родной земле наполняет она русскую душу до краёв боязнью обидеть кого-либо ненароком, оскорбить нелюбовью, встретить неприветливо. Совесть в русскую душу мукой великой вросла. Никому её потеря так дорого не обходится. Человек без совести – вроде языческого божка становится: напасти и страхи насылает на ближних своих, без милосердия душа его обитает. Ему и себя не жалко. Бога нет –

совести то есть, значит, и жизнь моя, а не данная кем-то для благих дел, хочу и себя погублю на утеху своему язычеству. Но противны такие мысли русской душе. Эту совестливую широту души русского человека марали и гадили все недруги и други переменчивые, но отмывалась она после кровавых побоищ и снова, с ожиданием любви, глядела в глаза врагов своих и верила - поймут, должны понять. Понимали, но ненадолго, и вновь хаяли и виноватили кормилицу свою, боясь размаха её силы и желая её погибели. А почему так случается? Тысячу лет растила, множила и хранила Русь свою совестливую православную веру, жила в ней, и была ей. А Европа изменила Христовым заповедям и расплодила у себя ересь, хитрость и лукавство. В том и суть нашего различия. Но должно бы им всем знать: если проснётся в русском мужике зверь и утихнет совесть – весь мир дыбом встанет и не будет пощады никому из нынешних и будущих клеветников. Любите – покуда добры к вам, идите в открытые объятия – покуда зов ласковый слышен.
И мысли такие у Василия прозревали от самой земли родной, от камня княжеского, до Небес тянулись, к Господу. А пути Господни дивны, вечны и мудры. Так и слова добрые, нежданно пришедшие не тяготят, но радуют. Поначалу дивился Василий таким думам, будто бы и не своим, боялся, больно широко захватывало, но после решил – коли, дано, стало быть, так Богу угодно.
Не каждому дано прорваться в память своего Отечества и сотворить о том легенду, суметь рассказать её, связать, объединить время, пусть здесь, в ветхой избенке кладбищенского сторожа; что ж, не всё доброе во дворцах живёт, чаще наоборот. Вася дворцов, выше сельсовета, не видал, а так высокие терема, да подворье княжеское словами раскрашивал – заслушаешься. Распрямлялась его неказистая стать, занимались огнём на морщинками повитом лице глаза, и вот уже он сам горячит плетью застоявшегося коня, правит с княжьего двора со дружиною удалой, и льётся, льётся сказ о том походе славном, о воинской доблести и ещё многом, многом забытом, растерянном в суете смешной человеческой жизни. Умели раньше сочинять истории и саму Историю блюсти. Говорить умели, слова знали верные. Ныне забыли многое, растеряли в войнах кровавых, а пуще того в революциях смрадных, коммунизмах разных, обману научились, ереси, лжи красивой. От этого всего и идут люди к рассказчику честному, дивные слова знающему, там и вспоминают своё родство с добрым словом, с песней славной. К дяде Васе идут на кладбище, там всё прошлое, древностью пахнет, словом мудрым тишина - до поры она тишина, грянет громом, раскатится, молнией засверкает прямо в души и осветит былое, освятит родное, и прибудет Любовь в сердце; и пойдёт человек своей дорогой, оставив недобрые помыслы, похоронив печаль и заботы
средь вековых деревьев, уже не боясь безродности своей, восстановив в услышанной легенде связь времени с живущими на Земле людьми.
Не каждому хочется взглянуть в глаза истине, вернее, никому не хочется этого делать – страшна правда, даже взгляд в её сторону пугает; там все мерзости, нами содеянные, собраны, бежать захочется, а может, задуматься и пойти за своим взглядом в истинную сторону, тяжек будет путь, но славен. Слава земная к праведникам не охоча, но люди её всегда помнят. Да что слава, её кругом много, кумиры, что вши плодятся на капищах порушенной истины. Много мелькает лиц, звучит слов, но помнится только настоящее. Если вымрет память о праведниках - кончится жизнь на земле, как Содом и Гоморра, как башня Вавилонская, ведь не Господа люди узреть хотели, на небеса поднявшись, себя показать, мерзость свою возвысить, в гордыне своей с Небесами сравниться. Известно, что потом произошло, и так будет всегда. Только разрастается клоака нечистая, ширится, или Божьего гнева уже не хватает, или число праведников совсем умалилось; а, кажется, больше извратилось понимание истины, лжепророки по всем углам множатся, сулят славу, богатство, а то и есть муки адовы, мерзость пред Господом, и смерть, смерть, смерть души нашей. Но души от чистоты нашей памяти возродятся. Уходят с кладбища люди, из малой избушки-сторожки напитавшись слов добрых, душою светлея от шага к шагу, и несут этот свет в мир, где множатся испытания и не почитаема истина. Не дойдут эти, придут другие, твердые духом. Жив дядя Вася, жива легенда о славном князе, о подвигах его во славу народа, многие придут и светлым станет их путь обратный, освещённый светом той истины, которой боятся, но идут за ней и приходят.
Вася не только рассказывал о князе, его подвигах, но и видел его в своих беспокойных и всегда коротких снах; не тех лёгких видениях, что приходят от желаний, не исполненных днём, а пытливых продолжений самой легенды, где являлись новые сюжеты и лица, происходили сражения, все события развивались согласно сценарию неведомого режиссера, отрывки неких кадров, должных объединиться в одну картину, но многое смазывалось, рассеивалось в утреннем свете и оставалось в памяти только то, что и дополняло легендарные образы и благие дела. Жил Вася двойной жизнью: ночью ходил в походы, был дружинником, защитником Отечества, днем бродил среди могил, обихаживал кладбище, встречал памятливых гостей, просто странников, бродяг; некоторые жили у него в избе днями, а то и дольше, месяцами, и зачем они тут были, и куда потом девались, никто не знал, в голову никому не приходило расспрашивать о том. Людишки заходили незаметные, молчуны, но Вася их зачем-то привечал, прикармливал и отпускал с Богом на все четыре стороны.
Много по свету людей бродяжит, кто от чего ушёл, всего не дознаешься, но больше от неясности бредут, хотят до истины добраться,
не зная, что она недвижна и неизменна, чем дольше идёшь, тем дальше от неё и отходишь. Потом причалит бедолага к какому-нибудь берегу, и начнёт понимать себя, и снова уйдёт, теперь уже от себя, от горести своего узнавания. Так и ходят от одной печали к другой, но для чего-то они, эти побродяжки, тоже есть, должны быть, из века в век идут, скорби собирают и уносят с собою, потому и принимает народ странников с душой и открывает им тайну горькую свою, и уходит скорбь вместе с каликами перехожими. Им что? У них ничего в этом свете нет, потому и печали нет, вот и выслушивают других, чтобы понять, зачем живёт человек, в богатстве лишь тоска, но всяк о нём радеет. Заберут кручинушку, они новую копят.
У Васи всё по-другому: здесь люди помолчать собираются, послушать, на кладбище только дураки кричат, но те редко сюда заходят, что не дурак, то умереть боится, думает, подальше от погоста буду, дольше поживу, а зачем – не задумывается. Вася многое о том думал, рассказать было мало кому, да и зачем, он легенду знал и сказывал её, туда и свои мысли укладывал, как получалось, но, видно, неплохо говорил, надо уметь складывать слова, чтобы тебя слушали, читали, для того должно отыскаться какое-то начало: высокое, божественное, а может быть и дьявольское. Кому что милее, оттого и слушают люди, а которые прочь идут, в головах скудость имеют, а гордыни много, чтобы глупость свою признать. Глупость – она от лени, от нежелания слушать. Есть хлеб – покушают, нет – поплачут, а от чего так происходит, думать не хочется – трудное это дело. Лень наперёд людей родилась.
Слушателей у дяди Васи хватало, живые сами приходили и уходили, почившие прибывали на телеге и на автомобиле и оставались навсегда, они всегда вернее - не обманут, не польстят, только смотрят с укором с фотографий памятных, много у них вопросов к оставшимся на земле, но до времени, до встречи молчат, а укор их в обретённой ясности того смысла, что на земле никогда почитаемым не станет. Сам Вася давно умер, он жил только на кладбище и больше нигде, а, значит, был покойникам роднее, нежели живым. Весь род человеческий от рождения - потенциальные покойники, но жить при жизни на том свете не всякий отважится, как и о былом говорить не каждому дано. Все пытаются в будущее заглянуть, а там ничего – кладбище, родня зареванная, если есть, конечно, и ты одет, как в праздник, от радости, что всё закончилось удачно, можно ведь жить остаться надолго, так долго, что взвоешь от этой бесконечности своих мытарств и дури в них. В прошлое никому оглядываться не хочется, там такие мерзости наворочены, по пояс, по грудь, а у кого и под горло жмёт, никому не хочется себя в дерьме помнить, а в будущем всё возможно, но покойником и в настоящем, и в дальнейшем быть вернее. Все того ждут и боятся, а ты вот уже тот, кем все ещё только будут. Не мечтают, конечно, но непременно станут, и
потому оглянуться только тому дано, кто раньше всех понял, что в будущем ничего нет и жить нужно сразу по-человечески, с малых лет. Потому дядя Вася никогда не изнывал мечтами, что вдруг кладбище превратится в райский сад и одарится он пышными плодами его. Спокойно относился и к живым, и к умершим, к князьям и рабам, в покойниках все перед ним равными проходили, и он им вровень был, жив – не жив, но память отеческую величал.
Говорят, что на погосте бесы обитают, вурдалаки, оборотни, про них люди шепотком сказывают, не зная и не ведая, да и не видев того. На кладбище тихо и покойно, мертвые сраму не имут, и не потому, что не живут, а не приемлют его, Господа узрев. Бесы, они среди живых людей проживают, в кабаках за стойкой стоят, в карты зовут играть, на воровство смущают, при жизни в сатанинское воинство готовят, а похоронили – души усопших либо плачут, либо радуются и уже навсегда. Вася много лет живёт, никаких передвижений на своей территории не замечал, тишину слышал, а в ней благость, а вот когда гроза, вроде как плач раздаётся рядом, а может, мерещится по старости лет, но нет, плач не может блазниться, чудится смех, то дьявол хохочет над человеческими делами, а на кладбище все старания и страдания к тем мучениям закончены, смеяться не над кем и не над чем, всё умерло – всё, и сатане делать тут нечего. Мир да любовь царят на погосте. Мир среди усопших и любовь к ним помнящих о них.
Вася живёт долго и всё потому, что умирать ему не надо, он совсем коротко среди людей обитал и сейчас находится в том мире, где нет суеты, лишних слов и покойно, а то, что он ещё не под землёй, так ведь надо же кому-то за могилами усопших ухаживать, живым это делать некогда, они не помнят о смерти, и потому она к ним приходит неожиданно. Вася помнит о своей кончине, она уже состоялась и больше ему не страшна. Умирать надо уметь, не тащиться за ненужной жизнью, не ползти, желанная пора проходит быстро, а жить против желания не стоит. Желания мешают умереть, а если их нет, то и жить не надо, но и умирать, если что-то не закончено – нельзя. А не закончена легенда, в каждом сне видится ему её продолжение. Ему снится, значит, ему её и договаривать. Умирать недосуг, князь живёт в нём не обличьем, но словом. Вокруг земля родная, и о том каждый знать должен и легенда – тому напоминание.
Князь повернул своего коня: «Всё, дальше чужая земля лежит. Отдохнём пару деньков и к родным вотчинам направимся». «Можно бы дальше пойти, город виден за рекой. Добычу возьмём», - раздался голос от дружины. «Или головы сложим. Воровство нам не по чину. Мы - защитники своей земли, а не разбойники. Вольна наша земля, и мы ею будем живы», - князь спешился и подал молодому дружиннику повод.
И Вася проснулся от этого сна. В деревне петух горланит, подниматься скоро. Рано Вася встаёт. Казалось бы, чего спешить,
почивай себе до свету, покойники в двери стучать не станут, им ничего от тебя не надо. Вчера, правда, странник к нему приблудился, чуть жив, каким его ветром принесло, как добрался, ничего не сказал, чаю выпил, и дремать зачал. Уложил его Вася на постель в маленькой комнате и подумал, чего они ходят, куда хотят добраться, до чего – до счастья, до богатства, а, может, к себе идут всю жизнь? Надо же так потеряться, чтобы по всей земле себя искать. Нет, что-то другое этих людей по земле водит. Или корни оборвались, прорасти не могут, вот и носит их ветром туда и сюда. Расспросить бы надо, отчего ушёл или куда дойти хочет, что потерял и что находилось в долгом пути. Будет жалиться на судьбу, бродячую жизнь, но поживёт недолго и отправится дальше, куда, одному Господу вестимо. Богу многое известно, всякое почему – Его путь, определенный судьбой.
- Почему бродишь? - спрашивают.
- А ты чего дома сидишь? – вопрошает в ответ бродяга.
- Не знаю, - говорит домосед.
- И я не знаю, - вздыхает идущий. Дай ему дворец белокаменный – и от роскоши уйдёт. Бродягу о цели пути спрашивать, как птицу про высоту неба – её всегда не достаёт. Иного прохожего спросишь, где бывал, чего видел – он и не помнит ничего, а зачем ходил, бродил по свету, неизвестно. Другой из дому не выйдет, а всё, что ни спроси, и в тридевятом, и тридесятом царстве знает, что там творится. Прозрение человеку от Господа дано, и про князя тоже, иначе, откуда ему в Васиных снах оказаться.
Поле Куликово тоже из снов явилось – о свободе, единении сил, ту волю рождающих. Долго те сны народу снились и только потом освобождением явились от междоусобных распрей, от мелких мыслишек корыстных, из своего «я» к народному – «мы», выбором - пропасть в рабстве или силой стать. И князь славный нашёлся, и на поле привёл, и победу добыл. И град Китеж со дна всплыл, и вспомнили люди жизнь былую, волю вольную. Тот град Китеж и есть Русь упрятанная, потаённая до поры, до победы над рабством своим, ведь сказано: возродятся града и веси, не из пепла, нет, из памяти народной. И покуда разруха и гнев на земле, народ надеждой жив, что всплывут города и поразят своей красой сердца, и воспрянет в них Любовь. Легенда красивая и смелая – путь к той Любви, и потому окончания ей нет, что тайна не имеет конца, как не имеет конца земля родная для тех, кто на ней живёт.
Вся разруха на Руси с никонианского раскола началась. Были, конечно, и до того меж русскими драчки, но чтобы веру делить, до такого только дьявол да Никон могли додуматься. Никон хотел своих врагов от веры православной отлучить, а получилось, что отделил Русь от России. И пошло и поехало – разброд по стране, одни в леса, другие в терема высокие, не достать. И стали православные люди друг друга аки
зверя лютого травить, одному и тому же Господу молясь, но по разному персты складывая. Из этого русского раскола взросли в злобе своей и Разин, и Пугачёв, а потом, на ослабевших от внутренней распри навалились иноземцы, каждый силился свой кусок от нашей беды урвать. Но русский народ тем и славен – своя драка, междоусобица до смерти, до разрухи, но чужой не суйся, сомкнутся перед супостатом, будто братья родные станут, нет прочней силы - из пучины вражды на защиту Отечества как один идут, и нет равных им в том бою. Но кончится время ратного подвига, отстроятся, обживутся и заново за старое принимаются, обиды начинают вспоминать, тут, глядь, какой-нибудь Емелька найдется – пошёл бунт, разбой по родной стороне. Натешатся вдосталь, как заново родятся, и снова – за работу.
Тут вскоре комиссары чужеродные подоспели и молвят: трудно вам, ребята, в расколе жить, а бросьте вы вашу веру вовсе и без неё живите, вот вам по топору, добывайте себе свободу от всего – закона, царя, веры, Родины и радости. Разбойничайте безбожно и бездумно, а мы тут за вас решим, как вам дальше жить. Так и решали – кого в тюрьму, кого в гроб загнали, а кого и туда, где Макар телят не пас. Так бы и перебили русичей всех до единого, но тут немец на весь мир озлился. А воевать кому? В европах свои законы, кто сильнее, тому и лизнут задницу, а чтоб воевать, упаси Господи, для этого варвары-славяне на Востоке имеются. Туда немцев и направили, а сами все сдались без боя и стали ждать освобождения, под оккупацией проживая. Комиссары тоже в сторону (кто в Америку, кто в Сибирь), не наше, мол, дело, свою землю сами защищайте, а мы со стороны посмотрим, может, опять какую-нибудь выгоду вынем из вашей бойни. Слава Богу, князья славные нашлись, повели народ в бой и победили всех сразу: и комиссаров, и немцев, и безбожие своё. Сплотился народ, окреп, ожил – засияла русская земля куполами золотыми, вера в единую срастаться начала.
Но неймётся пророкам бездомным, ни флага, ни Родины долгое время не знающим, бродят эти паразиты по телу народному, пьют кровь, зудят, будят в людях мелкие, мерзкие мыслишки, им непокой, разбой вселенский – радость, они руки на этом пожаре греют да барыши считают. Потому и сеют разброд в народе, и снова по стране разбой и смута (манит народ воровская свобода), видно, скоро до войны дело дойдет. Последней, самой страшной, после которой сгинет всякая нечисть со всей своей ересью в Тартар, и наступит мир да покой, и слово Божие станет услышано во всех началах и концах Земли. А пока зуб за зуб и око за око, и нет от той мести спасения на белом свете, не видна война эта тайная глазу, но губит всё на Земле, что ещё верно Господу. Глумятся лжепророки над верою, над победами нашими, устраивают революции и новые войны, обращают народы в рабов разврата и безбожия, и нет тому конца.
Вышел Вася во двор, а там всё так же: утро встаёт, туманом закутанные деревья дремлют до солнца, а земля в этой дымке утренней будто покачивается, в неге дремотной, и такой кругом покой, что думать только о добром хочется. День всегда утром готовится: как светом ранним подумаешь, так тебе и день отзовётся. Пройтись бы надо, осмотреть хозяйство своё скорбное: где прибрать, почистить, деревья у ограды надо бы поредить, мешают друг дружке в рост пойти, а там, поди, и странник поднимется, для разговора время будет. Вслед за добрыми мыслями хорошо ранью утренней пройтись, оглядеться в редком ещё свете, в котором прячется по углам, в низинах, ночная тьма, но уже не выстоять ей, скоро зальётся всё кругом теплом солнечным, зашевелится, зашебаршит соком жизненным природа, блеснут росой травы, стряхнут дрёму деревья и откроется взгляду благодать и ширь родной земли.
Вдруг показалось Васе, блеснуло что-то в стороне, в зарослях сиреневых кустов, не росинка крупная, нет, не осколок стекла бутылочного (с чего им сверкать в тумане, солнца-то ещё нет), а нечто особенное, как озарением засветило в глаза, указало, куда подойти, и погасло. С трепетом и опаской, но не снедаемый любопытством, а как-бы по зову родному, подвинулся он к месту свечения того. Продрался сквозь заросли, лет двадцать никем не хоженые, с той самой поры, как разросся первый куст, Васей посаженный для красы весенней и запаха сиреневого. В самой чаще, глядь, а тут крестик нательный, серебряный, и на цепочке того же металла лежит. Поднял Вася святую вещь, вылез из кустов, а тут по небу будто что-то зашумело. Поднял он голову, а там промеж начавших светлеть облаков всадник скачет, не шибко так, будто протягивает путь с востока на запад. Замер Вася, задрожало кругом, конь белый и всадник на нём, осиянный золотыми лучами, повернул голову и на землю глянул, и таким светом воздух наполнился, как только при рождении бывает. Надел Вася крестик найденный на шею, упрятал под рубаху и покойно стало на душе. И сразу вновь шум по небу прокатился, и всадник за ним уже с запада к востоку проплыл, добрался до горизонта, и солнце сразу выкатилось, и день начался.
В покое и радости пошла у Васи работа, и мысли, меж делом, светлые. Догадаться хотел, кто же крестик мог обронить, и всё понять не мог, и казалось, что похожа находка на его именной крестильный крест, что надела на шею ему при крещении бабушка, и который, не снимая, носил мальчонкой, а потом затерял где-то по неразумности своей. А всадник – он-то к чему, не каждый день такое чудится? Что явь, а что видением называть, не сразу разберёшь.
Вернулся, хорошо потрудившись, Вася в избушку, а странник уже поднялся, ожидает у двери. Вчера, когда сумерничали, в потёмках не разглядел толком его – оказался и лицом пригож, и статью вышел, не истоптался ещё, по земле странствуя, и говор лёгкий, не докучливый. По
нраву пришёлся со взгляду, и пошёл разговор, а между ним Василий картошки начистил, и варить поставил, сальца порезал, лук, хлеб, траву в чайнике заварил. Хорошая беседа – она к застолью располагает; достал Вася и настойки крепкой, на ягодах, – горит в бутылке рубиновым цветом, радует глаз чистотой хрустальной. Выпили по махонькой, хлебом, салом закусили, и спросил тут бродяга:
- Сказ-то будешь говорить?
- Откуда знаешь, что я рассказывать умею? - удивился Вася.
- А то. Земля слухом полнится. Твою легенду по всем краям света странники сказывают, - ответил гость.
- Как узнал, что они здесь повесть услышали? - пытал хозяин.
- По их рассказам, пригляделся – вижу, не иначе как в этом доме поэт тот живет. Могилу князя покажешь? - развеял все сомнения гость.
- Покажу, отчего не показать, раз уж всё знаешь об нас, - успокоился Вася.
- Легенду слыхал, но везде она разнится в словах. Пока донесут из края в край, многое переменят. Но, главное, жива легенда и славен в ней князь. И я, слава Богу, добрался к тебе, послушать из первых уст желаю, вот и пришёл. Не выгонишь – поживу, послушаю, - готовился к рассказу странник.
- Рассказывать к ночи будем, а сейчас отдохнём от обеда, потом пособишь мне в работе, если не ленив, разговоры вечером будут, - противился своей радости Василий, но душа его пела словами странника: «Жива легенда, жива».
Полуденная дрема недолга, пошли дела дорабатывать. Помощник Василию достался умелый, дело у него спорилось, сам-то за ним едва поспевал, видать, не от работы мужик бежал, судьба в бродяги определила. Может, останется, поживёт, одному всё трудней управляться стало. Уже вечером и поговорить надо об этом. По нраву Василию захожий человек пришёлся, будто родной, долгожданный. А душа уже кипела словами легенды, собирала их вместе, чтобы вылиться всей своей красотою свободной на радость слушателя. Много у него людей перебывало, подкормиться заходили, погреться, зиму скоротать в тепле, но чтобы издалека за словом придти, впервые такое случилось.
Потрудившись изрядно, отправились к Князеву камню. Почтительно встал у памятника странник и кепчонку сбросил с головы, и волос пригладил, молчал долго, только губы шевелились, как при молитве. По нраву Василию и почтение его к памяти великой, и молитва неслышная.
Поужинали уже при лампе и сразу же прилегли, и медленно-медленно встрепенулась темнота словом, уступила своё пространство светлой мысли, дивному сказу о прошлых подвигах великого князя и его дружины, и дрожала ночь от топота копыт и звона мечей, когда рубились воины с ворогом во славу родной земли. К полночи иссякла
речь, кончилась легенда, возвратились ратники в родные дома и тихо стало в избе кладбищенского сторожа – потомка князя.
- Сладко будет спать после такого славного рассказа. И сны явятся добрые, - промолвил в тишине странник.
- Здесь всем крепко спится: и проходящим, и уже пришедшим, - подтвердил его слова хозяин.
- А напечатать свою легенду не пробовал, уж больно слова в ней добрые да складные, может, кто и прочитал бы вдалеке, не всем годится по свету-то бродить, а знать хорошее многие люди хотят? - из темноты спросил гость.
- Как не пытаться, хотел. Журналист приезжал, всё про князя выпытывал, и адресок дал в городе, в журнал. Месяца два я тут бился, переписал начисто весь сказ и поехал, благословясь. Только там, в этом городе, ни мое благословение, ни сам деревенский человек ходу не имеет. Посмотрели мою писанину, поулыбались вдосталь, а потом спрашивают, а где вы образование получали. В школе, говорю, семь классов закончил. Маловато, говорят, учиться вам дальше надобно. Говорю им, учился, мол, книг много умных прочёл, словами мудрыми душу образовывал. Они отвечают, мол, книги все любят читать, а надо учиться, чтобы их писать. Я говорю, не знаю, кто книги пишет, а вот читать-то не все любят, вот вам принесли легенду о князе, а вы читать не хотите. Поусмехались, кто в бороду, кто ещё только в усы, но уже научены над мужиком ехидничать, поперемигивались, дескать, откуда такой деревенский Нестор отыскался и почему без лаптей. А ещё спросили, кем служишь, убогонький. Сторож, говорю, на кладбище. Тут совсем хохот покатился, будто горохом об стену застучало. Ты бы лучше, говорят, про вурдалаков написал, как они по ночам людей пугают. Мы бы тебя живым свидетелем выставили, в герои наших дней вышел бы. Мне геройство ни к чему, отвечаю им, а на кладбище тихо, никаких упырей не видать, они все в город перебрались, по редакциям сидят и среди бела дня хохочут, как выпь на болоте, кровососы тоже в столицах живут, всю кровь из деревни выпили и над нею, родиной своей, надсмехаются. Только вот умники из вас никудышные, не тому вас учили, смеяться выучили, а думать - нет. Всё о любви к народу талдычите, ан, не любите вы его. Надо так свой народ любить, чтобы бояться его, как Бога, и потому не чинить злого умысла к нему, ибо суд народа – суд Божий, ко всем он грядет, и к вам тоже, там разберут, кто убогий разумом, а кто светел. Давай они тут в полный голос хохотать, развеселились, а я писанину в руки и домой. Ехал в автобусе к своей деревне и раздумывал, а Гомер, певец слепой, он, что, профессиональным писателем был, в клубе поэтическом состоял, а Эзоп вовсе рабом родился, нет, тут что-то другое замешано в этом недружелюбии к деревенским сказителям. Боле и не ездил никуда.
- Ничего, Вася, Христос тоже необразованный был, фарисеи и над ним потешались. А что из того вышло, все знают. Разум от Бога, науки - лишь продолжение того разума. Кто в науке преуспел, ещё не значит, что у Господа в милости.
Долго не сумел заснуть Вася после разговора с гостем, Егором тот назвался, давненько таких людей не встречал – обстоятельных, но открытых для разговора. Без утайки отвечает про своё житьё-бытьё и сам вопросы задаёт неробкие, душу чужую выпрастывает. Легко с ним. Молод ещё, но уже осанист в речи, неуступчив, если за правду зацепился, а бродяга редко свою жизнь на истину кладёт, врёт больше, как проверишь, света край далеко и чего там было с ним, поди, проведай. А у Егора всё степенно, без робости человек живёт и говорит. Этот не просто бродит, перекати-полем, где подадут чего, там и дом, он, по всему видно, укрытия ищёт, душ родных свет ему нужен, вот и легенду на конце земли услыхал, и за ней пошёл, и сыскал начало её. Может быть, с тем, чтобы продолжить. Слава Богу, послал он Васе второго, что каждому человеку нужен, чтобы дело его на земле подхватить. Без такой причины он бы сюда не пришёл. Своих последышей у Васи нет, а этот не чужой, он родней родных, на князя обличьем похож, а подобие великого просто так не даётся - оно достойных ищет, ждёт, как награда.
Вот и Васе радость вышла за долгие годы ожидания, будто сына, никогда не виденного, встретил. А годов-то сколько ушло? Начал он их считать, вглядываясь в темень избы, будто хотел сыскать в ней подтверждение своей жизни. Точный счёт своих лет у него никак не получался, многие зимы и лета помнил, людей в них живых, а теперь уже тутошних, под крестом почивших, и получалось, что всех он уже пережил – и поздних, и ранних, и как ни крути, а за девяносто годов он уже отошёл и скоро надо будет на поклон к Господу собираться. А что точного числа своих лет не знает, так то не беда, он среди живых мало жил, а на кладбище года, как один, и сто лет – мгновение. Так бывает – умрёт человек, пока помнят его, вроде как живой, а кинутся считать – самим пора вслед отправляться. Но если ты гневен в своей памяти или по другой причине забыл родные места, не посещаешь отчие могилы, то тебя после смерти зароют, как собаку и никто не помянет о тебе добром, гордыня твоя прорастёт на могильном холме сорной травой, бурьяном беспамятства.
Под утро отошёл Вася от раздумий, сомкнулись его глаза, утомившиеся выискивать во тьме растерявшиеся по жизни годы, и в глубоком этом сне оказался он вблизи какого-то ровного, воздухом светлого поля, в ожидании грядущего события. И разделяет это поле ограда кладбищенская на два мира. У этой ограды и встретил он князя. Князь конно прибыл, с малой дружиною, спешился у своего камня и заговорил: «Беру тебя в своё воинство. Много добрых дел за тобою, Василий, будешь мне помощником. Вместе постоим за нашу землю перед Богом и народом». Ещё многое говорил князь, но очень уж ярко сияла кольчуга его и шелом на голове – страх благоговения сковал разум, и не всё сказанное запомнилось. Проснулся он утром, будто осиянный тем жарким светом доспехов князя и дружины его, долго бродил меж могилами, пока не пришёл к своей суженой, не ставшей ему женою, а ушедшей невестой к Спасителю. Долго стоял, глядел на её улыбчивое лицо с фотографии, и свет той улыбки вливался теплом в его душу, а, может, то лучи утреннего солнца согревали его, но только вдруг стало жарко в груди, потянулся Вася руками к глазам любимой и соединился с ней – упал на могильный, поросший травой мягкой холмик, под самый похоронный крест, и замер навсегда.

г. Талгар.

КНЯЖИЙ ВОИН

Аще сказать ли те, старец, повесть?
Блазновато, кажется, да было так.
Аввакум

Нынче здесь редко кого можно увидеть. Только дядя Вася не забывает это святое для него место своим присутствием. Он тоже теперь нечастый посетитель, но более памятливый из всех приходящих сюда. Хотя можно ли назвать привлекательным для паломничества кусок заброшенной земли, где между двумя тысячелетними дубами врос позеленевший от пробившегося по нему мха, то ли просто камень, а, может, останок какой-то вехи, отметины, оставленной людьми, жившими в этих краях.
Скорее всего, это был памятник, его поверхности касались руки каменотёса, но когда это было, так никто и не распознал. Хотели узнать, нашли на тёсаном лице камня буквенные знаки, больше похожие на руны, чем на славянское письмо, даже прочли о каком-то великом князе, то ли побывавшем в этих местах, а может, почившим под этим древним надгробием.
Время ушло, любознательные к своему прошлому люди канули в небытие, а красных комиссаров, захвативших власть, не интересовала история этой страны по причине своего чужеродства ей, они были увлечены построением светлого будущего для своего народа. Но ближняя к камню деревня звалась – Князево. Отчего-то такое произошло? Чего не дают на Руси просто так – это названия. Дают его один раз и надолго. Навсегда. Потом переименовывают, но имя возвращается из своего времени через год, через век.
Живуча Русь. Один камень такой, замшелый, на её земле останется памятливой, и от него снова начнётся Волга, Москва – Родина. Русь - она от Господа людям дадена, и потому конца ей не будет. Живуч и дядя Вася, он от родного простора – русский. Он тоже, без всякой посторонней помощи, уже начал врастать в свою землю, как тот Князев камень, боясь, видно, что похоронить его вскоре будет некому. Стоя перед древностью, он становился похож на неё – на вековечные дубы, на землю под ногами, в своём неизменном, затёртом армяке и стоптанных, до вида опорок, сапогах.
Жил он в сторожке на деревенском кладбище вроде при деле, хотя ни о какой службе речь не шла – кормился от добрых людей, да и только. Кладбище давно заросло вековой дубравой, кустами сирени, похороны здесь случались нечасто – люди в деревне стали совсем редки. Народ родился, но куда-то потом исчезал, растворялся в городах, а если кто и заглядывал в родные места, то умирать здесь не собирался, не задерживался долго, уезжал восвояси, а чаще никто ни слухом, ни духом о своём дальнем житье-бытье не заявлял. Кое-кто из заблудших на чужбине по прибытию на свою малую Родину приходил к Князеву камню, отвешивал поклон своему и общему прошлому, выпивал с дядей Васей кружку горького вина, поминая при этом князя невиданного, родных своих, свою понятную былую жизнь. Потом обретший память земляк шёл к могилам своих родителей, родичей. Здесь без помощи сторожа никто не мог обойтись: нелегко холмики, поросшие травою, в лесу отыскать, пусть и родные они. Но дядя Вася знал места упокоения каждого односельчанина, мог рассказать о его жизни и смерти, служил проводником в прошлое своей деревни.
Мог поведать историю Князева камня и сказать слово о самом князе. Этих сказов со временем становилось всё больше, сочинял их сам дядя Вася, но никто его в этих фантазиях не упрекал: прошлое минуло, и мало кого тревожили выдумки о нём. Легенда, рассказываемая дядей Васей, становилась всё витиеватей и длинней, а слушателей всё меньше и меньше. Время поощряло сказительный талант кладбищенского сторожа, увеличиваясь непомерно между посещениями любопытных и совсем неинтересных гостей и редких, ещё не обделённых памятью земляков.
Сказ начинался в лучших традициях русской былины: «Когда-то давно жил в этих краях достославный князь. И был он разумом светел и телом могуч…». Окончание же повествования зависело от внимания слушателя. Если оный был не охоч до рассказов и баек, то у середины своей повесть начинала комкаться, укорачиваться (чего зря красноречие изводить, дураку что просо, что брильянт – всё едино) и заканчивалась в двух словах: «И почил князь от дел своих под этим камнем». Но находился настоящий слушатель, и сказ расцветал неслыханными при жизни князя и после неё историями его подвигов и других благих дел. Когда кто-нибудь из особо памятливых гостей, начинал перечить словам рассказа (мол, в прошлый раз было другое), дядя Вася и вовсе прерывался на половине своего повествования и начинал сердито курить самосад, всем своим видом давая понять, что право на повесть принадлежит рассказчику, и как должен жить великий князь, ему – потомку его, лучше знать. А причина к тому была – в деревне, да и вокруг по земле, его звали не иначе, как потомком князя. Так нарекли, а попросту в деревне до такого звания никого не возвысят. Имя человечье, что при крещении дают, то для Господа, к престолу звать, после земного гостевания, а прозвище для людей, пока среди них во грехе живёшь – вроде ты, а может, и нет. Бог даст, не заметят твоих пакостей, творимых при жизни, но надежды на такое прощение мало, Отец Небесный всё и
всех видит, тем более потомков князей. Любое человеческое звание обязывает достойно на земле жить, а княжеское особенно.
Невзрачный собою, по правде говоря, достался поселянам потомок княжеский, но и деревня или то, что от неё осталось, была под стать. Домов тридцать скособоченных осталось стоять по улицам, из них большая половина заколочены, покинуты. «Куда народ подевался? - дивился остатний потомок могучего владетельного князя, покуривая самосад. – Чего людям надо? Такое раздолье кругом, живи – не хочу. И не хотят. В каморке вонючей в городе ютятся, а в деревне дом-пятистенок в тоске одиночества валится на бок. Последний заморыш городской приедет, отъестся на молоке да на масле настоящем, а сам свысока поглядывает на кормящих его: лапти вы, мол, недоплетённые. Вон, Митька Бывалых, возьми, парень как парень – пахал, сеял – человеком был. Урыл в город, грузчиком работает, будто подменили его там. Мысли у него безродные стали, неприкаянные, обрывки от прошлого. От стакана до рюмки живёт. Теряется народ в городе, ветшает. Чужим становится и в первую голову – себе».
«Однажды», - так начинается множество повествований, сложенных людьми, живущими на земле. Рассказов хороших и не очень, хотя суждения, как и осуждения, всегда относительны, как и все человеческие слова. Однажды, единожды, именно так определяется срок жизни человека на земле. Об этом мгновении и хочется поведать современникам, а удастся, и потомкам. Однажды, так начинается всякая жизнь и единожды проходит. Из этих мгновений и сложена Вечность. Она и сложена для того, чтобы однажды продолжиться ещё одним повествованием, а потом остаться в нашей памяти этим росчерком пера. Не каждому дано вылиться радостным сказанием своей пробегающей жизни или уже почти минувшей. Не каждый умеет заметить время своего рождения и промежуток того же времени движения к смерти. Чаще замечают чужую, чем-то выдающуюся жизнь, забывая о своём единственном присутствии в мире, столь же нужном, как и рождение кумира, в котором растворилось время твоей жизни. И часто совершенно бесследно. Но одна напевная сага может прожить на устах потомков тысячи лет, чтобы оформиться в великолепие исторических событий, хотя через тысячу лет очень сложно судить о действительности событий, переданных красноречивостью человеческого языка. Но если сказание живо, прошедши через века, значит, оно имеет право жить и не нам судить о том. И слава Творцу, что живы народы в своих преданиях, потому что однажды кто-то сказал слово о своей жизни или описал чужую, более яркую, не заметив в этом свете своей. Пусть будет славен и тот, и другой, как и всякий отважившийся сказать слово. И дядя Вася в их числе славен, невзирая на незаметность своего присутствия во времени. Пусть единожды, мельком, но он велик, остановив время княжеского жития, разбросав этот сказ по умам слушателей, городам и
весям родной земли. Вспомнить – значит узнать себя в прошедшем, может быть, в том князе, который будет жив до той поры пока, однажды, не народится другой достославный князь и не объединит прошлое с настоящим.
О новой жизни и людях в ней, пробивающих себе дорогу куда-то, а то и просто живущих, как кроты, боясь света разумного, абы день до вечера провести, а ночь скроет и грехи и святость – расскажут много и многие. Разным земным событиям и человеческим деяниям, произошедшим на его веку, был свидетелем княжеский потомок. Немного людей на его глазах выросло из своего детства, очень мало из юности, и уж совсем редкостны стали человеки, что выходят из разумения молодости и становятся взрослыми. По обличью они добропочтенные старцы, а присмотришься пристальнее – балбесы малолетние. Прожил долго, а спросить нечего, он про своё прошлое толком не помнит, а уж о корнях и памяти вековой и говорить нечего. Своих кумиров в телевизоре разглядывает и их радостью богомерзкой живёт. Радость должна быть тихой, покойной и светлой в Любви, Христом завещанной, а не лахудрой с голыми сиськами, что ими по экрану во все стороны размахивает, не для того же это дано, а детей вскармливать. В такой груди и молоко горькое, отравленное чужими взглядами завистливыми, оттого и дети маются у таких матерей – то разумом, то телесным недугом. Коли в голове недород, то и всюду одни сорняки. И полоть их уже некому.
Спросите, отчего дядя Вася сказителем стал? Такое не вдруг случается и не со всеми. Давно жил в деревне паренёк Василий. Неказист уродился внешним видом, но вырос удал и дерзок и в работе неуёмный. Рано остался без родителей, воспитывался у бабки своей и был очень самостоятелен в желании жить. Рано начал работать, поставил хороший дом и к двадцати годам решил жениться. Девку выбрал самую рослую и красивую – никак ему не в пару. Но упорен Вася и в любви оказался, добился-таки согласия красавицы; чем уж он её, голубушку, полонил (на полголовы ростом ниже невесты), одному Богу известно, но стали готовиться к свадьбе.
Вася тогда ещё не назывался потомком князя, но праздник готовил по-царски. С тройками, лентами, музыкой, скачками. На лошадях, расфранчённых яркою мишурой, двинулись в районный загс, а после, уже в качестве законных мужа и жены, с радостью этой вселенской, помчались на рысях в деревню, где народ ждал, томился у накрытых свадебных столов. Зима только началась, снег не шибко лёг. Мчали резво, с удалым куражом, молодым задором. Уже перед самой деревней шаркнули сани полозьями о голую землю, пошли боком, невеста вылетела и расшиблась о придорожную корягу.
Два года потом лежала недвижная, без памяти и без слов. Так и померла невестой, а Васю оставила навсегда женихом. После похорон её
заметно стало, что угас в неслучившемся муже огонь желания жить. Нет, он оставался на земле, но уже как-то больше по привычке, без радости. Погоревала вместе с внуком и отправилась на Божий суд бабушка, и остался Вася один среди людей. Помыкался ещё пару лет на колхозных работах, потом выпросился кладбищенским сторожем служить, рядом хотел с любимой быть, а тут, в аккурат, преставился старик, охранявший погост деревенский, и место стало вакантным. Но старик стариком, а вот как молодого на кладбище списать, тут надобно разрешение от власти. Но отпустили, чего парня в неволе держать, коли у него всё из рук валится. Там, на кладбище, и работа не видна, по старости подходит, а молодой гражданин должен государству пользу приносить. А какая польза от усопших, вечная им память. Оформили пастухом, грех на душу забрали, но то мирской обман, не тяжкий. Ну, как назвать кладбищенскую службу, когда кругом безбожники? Чего, мол, их охранять, души нет, Бога нет, а кости никому не нужны. А подумать хорошо, так Вася навроде апостола Петра у ворот погоста – встречает усопшего и покой его хранит. Но нет таких должностей в советских работах. Не нашлось, будто народ в безверии бессмертие телесное обрёл. И стал Вася пастухом по ведомости бухгалтерской и пастырем у могил упокоившихся навечно. Где ограду поправить, где цветы полить, да мало ли заботы в местах упокоения, души умерших тоже радуются, когда о них волнуются и не забывают поминанием, приходом на место последнего их пребывания земного. Но только поначалу приплачивали в колхозе жалованье, а потом забыли. Сторож есть у кладбища деревенского, а у колхоза без него забот хватает и денег нет всегда. И стал Вася вольным художником – сказителем, сам себе своё пропитание выговаривал.
Много ли человеку надобно? Доброе слово да хлеба кусок. Всяк по-своему живёт, у кого закрома ломятся от добра, другой и похлёбке рад, а кто из них счастливее, поди, дознайся. О своём счастье Вася ни с кем не заговаривал и ни на что не жаловался, ему хватало и светлого дня и тёмной ночи, и люди к нему шли, своих проведовали и его не обижали. Так и стал Вася покой усопших своих земляков охранять, не найдя своей душе отдохновения. Позднее отыскалась княжеская могила и началась легенда, и никто уже не мог вспомнить, жила эта сказка раньше или появилась с началом Васиного отшельничества на кладбище. Да никто об этом и не думал, слушали и всё тут. Сперва сомневались, после привыкли, изменить прошедшее пытаются только дураки, а таковые на огонёк к сторожу не заходили. К такому событию готовились долго, в одиночку, копили обиды, грехи, а уж потом шли высказаться и послушать. Послушать и сказать. Часто случалось, что приходил человек поговорить о своём наболевшем, томившем мысли, но, послушав, о чём идёт разговор между другими людьми, и в этом случайном собрании слов узнавал себя и о себе и уходил, не сказав
ничего - все поняв и тем успокоив боль своих невзгод. На кладбище лучше понимается мелкость своих несчастий. За кладбищенскими воротами и звуки другие. Понятней. Смысл слова огромен, когда вокруг не суетятся, а слушают и понимают. Когда Вечность впечатана в землю крестами. Вехами бессмертия. Ушёл один – пришёл другой. Пока помянуть, осмыслить, а потом и совсем. Но придёт следующий живой, и помянёт, скажет доброе слово об усопшем, и откусит кусочек хлеба, свою часть от Вечности. Причастится к ней.
Так легенда вросла в родную землю и стала душевной нуждой, за которой идут люди к дяде Васе узнать, какую ещё великую доблесть обрёл в себе их земляк – князь. Тем и жива легенда, что всегда нова на свежих устах. Выдумка – не обман, это заслуга рассказчика, свет его разума, льющийся в души слушателей, окрыляющий верой, что всё было именно так и дальше будет ещё лучше и красивее. Даже на кладбище. Умер, но жил, чтобы стало лучше. Только поэтому стоит жить. Жить рабом, но верить, что жива воля, за которую бьётся и борется князь и надо помочь ему своими делами, чтобы обрести эту даль и ширь своей земли. Она, эта вера, и есть – свобода. Мысли о свободе – крамола души. Свобода от чего? Это когда беды нет. Но чаще свободу в беде находят. В разбое. Сказы сказывают о благородных служителях ножа и топора, о вольных, лихих людях. Говорят с завистью и томлением духа, забыв, что пред Господом никто не волен. Волен только Господь. В крови и злобе свободы не бывает. Потому и неясно, где жертва, где палач. И судить никто не волен. Земные судьи на службе у власти кормятся. А Господь сам судит, и присяжные его суда тоже не на земле живут. Не купишь. Земной суд это так, для потехи тщеславия, всё настоящее людей после кончины ожидает. И казни лютые, и награды высокие. На кладбище идут, кто наград не ищет, а душу растерянную объединить желают. Пока сам у дяди Васи чаёк попиваешь да беседуешь, душа твоя с душами родных и земляков встречается, узнаёт многое, лечится от суеты, злобы в той суете. Красивей становится, добрее. Но ты об этом не знаешь, и, только выйдя на дорогу, ведущую в село, ощутишь в себе покой и веру, возносящую твою душу к Господним высям. И князь светлым облаком оживает в тебе, и верится, что славные дела его умножать – долг твой.
Уважали мужики дядю Васю. За слово доброе, за всегдашнее ожидание, полуденное и полунощное, несчастий человеческих, что приносят ему из-за забора кладбищенского и хоронят с его помощью, в тишине вековых дубрав, наросших здесь с самого начала белого света. А пуще всего возвышала Васю в нехлипких мужских душах его нерастраченная любовь, схороненная за оградой кладбища у могилы любимой. Величают люди глубокие чувства, что через землю прорастают, не пылкостью юной, а через страдания, Господней любовью, ко всему живущему на Земле. Со всеми людьми Вася ровен был в отношениях. Провожал на могилку родственников, ежли таковая
имелась, или просто привечал в своей избушке. И никто не уходил от него, не излив в беседе душу свою и не выслушав легенду. Один дотошный газетчик, приехавший с какой-то оказией собирать деревенский фольклор, измучил дядю Васю вопросами. Сначала слушал, потом записывал, а вопросы стал задавать, когда понял, что записать легенду невозможно, у неё нет окончательного варианта. А на все выдумки рассказчика бумаги не хватит.
- А был ли князь? – спросил писатель после нескольких прослушиваний. – Что-то описание его подвигов у вас каждый день разнится с другим, последующим.
- Так и дни н

Итоги Всероссийского литературного конкурса им. В.М. Шукшина «Светлые души» за 2013 год
Подведены итоги Всероссийского литературного конкурса короткого рассказа имени В.М. Шукшина «Светлые души» за 2013 год.
Лауреатами конкурса стали:
Тимур Зульфикаров (г. Москва), рассказы «Россия и Америка», «Ах, ложка фараона… Ах ветвь февральского заснеженного миндаля…», «Талдомские журавли».
Станислав Мишнев (д. Старый Двор, Вологодская обл.), рассказы «Колька с Великой», «Человек – не полчеловека».
Валерий Казаков (г. Киров), рассказ «Летающие курицы».
Николай Зайцев (г. Талгар, Казахстан), рассказ «Княжий воин».
Лауреаты конкурса получат Дипломы лауреатов и денежные премии.
По итогам литературного конкурса «Светлые души» за 2013 год издан сборник прозы лауреатов и участников конкурса, в который включены также избранные рассказы из предыдущих сборников конкурса.
В него вошли авторы:
Станислав Мишнев (д. Старый Двор», Вологодская обл.).
Тимур Зульфикаров (г. Москва).
Сергей Михеенков (г. Таруса).
Наталья Романова (п. Абабурово, Московская обл.).
Валерий Казаков (г. Киров).
Геннадий Рудягин (г. Роквилл, США).
Александр Пантелин (г. Оренбург).
Виктор Плотников (г. Вологда).
Анатолий Пантелеев (г. Санкт-Петербург).
Роберт Балакшин (г. Вологда).
Николай Зайцев (г. Талгар, Казахстан).
Александр Цыганов (г. Вологда).
Николай Шадрин (г. Курск).
Вениамин Зикунов (г. Дивногорск, Красноярский край).
Василий Тресков (г. Москва).
Ольга Кузнецова (г. Вологда).
Олег Чувакин (г. Тюмень).
Мария Скрягина (г. Москва).
Ильмира Шанхметова (г. Ишимба, Башкортостан)
Андрей Трушкин (г. Москва).
Лариса Семенищенкова (г. Брянск).
Сергей Луцкий (с. Большетархово, Тюменская обл.).
Олег Селедцов (г. Майкоп, Адыгея).
Конкурс «Светлые души» за 2013 год проведен при поддержке Коммунистической партии Российской Федерации.

Начну с того, что наша компания старых друзей потеряла одного из лучших представителей этого негласного, но необходимого нам всем общества. Нет, не по самому печальному поводу. Он оставался, слава Богу, жив и здоров, но мы уже не могли, как прежде любоваться его здоровьем и наслаждаться постоянным общением с ним. Он, попросту говоря – женился. Во времени, когда его будущая жена ходила в невестах, а это время продолжалось целые годы, мы, друзья, могли дневать и ночевать в большом и гостеприимном доме нашего друга. И никому не надобно было объяснять причину отсутствия в собственном доме и частого пропадания в жилище друга, по всеобщему мнению таком же своём, как и родные пенаты. Но неожиданно для всех нас – друзей этого замечательного дома, подруга нашего друга выросла в его жену и стала хозяйкой того же самого дома, где мы так любили бывать. Она как-то сразу перестала понимать причины, позволяющие друзьям мужа днём и ночью присутствовать в теперь уже и её доме. Она не указывала нам на дверь, но по её ледяному отношению к нашему появлению лишь на пороге дома, мы скоро поняли, что потеряли друга и душевную радушность внутренней атмосферы, давно ставшего родным жилища и… загрустили.

Грусть, как известно всем жителям планеты Земля, исчезает в преддверии наступления Нового года. Сердце наполняется светлой радостью, появляется безрассудство в поступках и вера в прекрасное будущее для всех. Повстречавшись с друзьями, светлым утром последнего дня уходящего года, вроде бы случайно, мы принялись куролесить от такой нежданной радости нашей встречи. Объехав все знакомые дома и поздравив их жителей с наступающим Новым годом, мы поехали в универмаг купить товара, которого ещё не успели закупить и запастись подарками для детей и любимых жён. Всё это действие происходило задолго до начала перестройки, потому выбор товаров в наших магазинах (как-бы так сказать, чтобы не обидеть тех хороших людей, кто жил в том очень неплохом времени) был не очень велик. Но мы этим вопросом не задавались, а накупили своим близким всяких безделушек, но один из наших друзей решительно прошёл в ювелирный отдел магазина и купил своей молодой жене золотые часы. У всех свои причуды, но в то доброе время не было принято к празднику Нового года дарить жёнам золотые часы. На восьмое марта – другое дело – мы бы согласились. Но небрежным жестом, которым он заплатил немалые деньги, а потом также, не суетясь, сунул дорогую вещь в карман, будто коробок спичек, он заслужил себе оправдание своего поступка и наше уважение и, наверное, ближе к ночи, любовь своей жены тоже, если бы… не одно обстоятельство.

И вот мы, уже хорошо согретые алкоголем с подарками и хорошим настроением, сидим в автомобиле и думаем, кого бы нам ещё посетить и поздравить. Решаем ехать к нашему потерянному другу и пусть его жена окажет нам прохладный приём, но поздравить друга с Новым годом – святое дело. Для пущей храбрости ещё приняли спиртного на общую могучую грудь и поехали. Дом друга находился за городом и после недолгой езды наш весёлый коллектив, с бутылками шампанского, водкой и конфетами, ввалился на веранду знакомого дома. Но дверь в сам дом оказалась закрытой, и на наш стук никто не отозвался. На веранде стоял большой деревянный стол, свидетель наших дружеских пирушек и мы, сгрузив спиртные припасы и закуски на столешницу, твердо решаем ждать хозяев. Начали куражиться, произносить тосты, посвященные отсутствующим хозяевам, пить, смеяться. Но нам весёлый кураж стал улетучиваться с наступление сумерек и крепчавшим к ночи морозом. Решили отложить встречу на будущее, в новом году. По давнему необъяснимому обычаю достали, что нашли в своих карманах – мелочь копеечную, зажигалки, спички, полупустые и пустые пачки сигарет, не очень чистые носовые платки, сложили это в середине стола, а сверху всего этого положили записку для хозяев: «Были. С Новым годом. Это наши новогодние подарки». И оставив стол с подарками и неубранными атрибутами нашего пиршества, отбыли восвояси. После этого побывали ещё в нескольких местах, где пили, ели и прибыли к родной, домашней ёлочке уже совсем в праздничном настроении.

На утро, на опохмелку, появляется наш друг, который купил своей жене золотые часы и объявляет, что он те самые часы вчера потерял. Жена осталась без подарка, а это очень грустно, особенно с бодуна. Мы принялись объезжать адреса, где мы, возможно, побывали до нового года, обыскали автомобиль, но подарочных часов не нашлось. Нашему другу оставалось только грустно улыбаться.

Но вот к концу новогоднего дня, когда мы уже утомлённые поисками, смирились с пропажей, нас вежливо, но настойчиво, приглашает к себе в гости наш потерянный друг, которого мы не застали дома до праздника, но оставили напоминание о своём визите. Как бы грустно кому-то не было, ну тому, кто хотел сделать дорогой подарок, а ему не поверили, мы отозвались на приглашение и всё тем же составом явились в гости. Нас приняли очень тепло, хорошо угощали, но особенно запомнился первый тост, сказанный хозяйкой в тот постновогодний вечер, который нас просто изумил своей неожиданносью: «Простите меня, мои дорогие, что я раньше была неласкова с вами. Но всё это пусть останется в прошлом. Отныне наш дом – ваш дом. Теперь я поняла, что вы настоящие друзья и не держите на меня обиды. Ведь такой царский подарок мне могли преподнести только друзья». Она подняла свою левую ручку, на которой благородным блеском сверкнули те самые, потерянные золотые часики. Мы дружно захлопали в ладоши, а наш друг, так и не подаривший эти часы своей жене, грустно улыбнулся. Никто не понял, что хлопали мы не словам, сказанным хозяйкой, а улыбке друга, который своим неожиданным подарком, вернул нам доброе расположение хозяйки этого всегда, в прошлом и будущем, радушного к нам дома.

Лёгким запахом хвои
Я к тебе подойду,
Принесу на ладонях
Горных скал крутизну.
Улыбнусь виновато,
Обниму не таясь,
В горах грохнут раскатом
Две лавины, сойдясь.
Ты прильнёшь на мгновенье,
Как к спасенью от слёз,
Брызнет горечь сомнений,
Как оттаявший лёд.
И в мгновенье мгновенья
Понесут, понесут,
Горы вспыхнут вершиной,
Освещая нам путь.

в программе: приемы техники горного туризма, скалолазание, слэклайн, занятие альпинизмом,  поисково - спасательные работы, выезды в горы и на Или и т д

Такая бездомная ширь,
Что даже листва от берёзы
Так долго не падает оземь,
А птицей по ветру кружит.
И также и я, недалече
Мой дом, но родные места
Совсем не узнать, но предтечей
Сиреневый куст у моста.
И память вздымается – гулки
В ней дни и часы и пути,
Вот в этом пустом переулке
К ногам твоим сыпал цветы.
Но где ты? Какие сирени
Твоё заслоняют окно…
Мне ж этой листвою осенней
Кружиться по свету дано.
***
По звукам красивым, сквозь желтую осень,
Шагать по дороге в мир вечного света
Любви, осторожно прислушаться к ветру,
Услышать печаль в лёгком шелесте веток.
Печали так много, как листьев слетевших,
С берёз одиноких, упавших на воду
Реки, что несёт их в пустую безвестность,
Похожую ширью своей на свободу.
Свобода манит, но уйти от привычек
Любимых и нет нелегко, невозможно,
Но можно идти по теченью за ветром,
По звукам красивым в душе нетревожной.
***
Синь дивного света,
Будто криница
Наполнилась доверх,
Пролиться боится, куда?
И года этим светом промыты
И даже забытое с памятью слито
В вечернем напеве,
Что сумрак тревожа,
Заполнил мне сердце –
Тем звуком, похожим
На прошлую осень,
Где листья жар-птицей
Слетали на землю,
На воду криницы
И гасли, как дивного света
Крупицы.
***
Всё случилось, всё произошло,
Ничего уж больше не дождаться,
Девушка красивая с веслом,
Сядем рядом, в реку любоваться.
Ты одна и одиноко мне
Оттого, что очень много света
Надарила осень, как метель
Намела мечтаний разноцветных.
В тех мечтах далёкие края,
Женский взгляд, надрывное прощанье,
И прощенье самому себя
В тех глазах больнее наказанья.
А с тобой всё просто, ты навек
Замечталась пред водою светлой,
Лишь весло осталось, лодки нет -
Унесло рекой в туман рассветный.
***
Вот уже осень, пустынна и жёлта,
Время сбирания злаков и мыслей,
Время растраты летних привычек,
В шкафах умирают платья из шёлка.
Осень игрива, осень сварлива,
Краса – златовласка, обутая в слякоть,
Смятая скатерть, в немыслимых пятнах,
Мелодия грусти, беззвучно красива.
Время промоин в душах, оврагах,
Шорох – безумие выпавших листьев,
Средь тишины заблудившихся мыслей
Искрой метнётся бездомная радость.
***
Обычный дождь и день совсем обычный,
У осени таких немало дней,
И одиночество уже совсем привычно,
То просто запах осени, полей.
Осенней ранью по шуршащим листьям
Бродить, выдумывая, так, не из чего,
Слова простых, незамудрённых истин,
Для песни, может, что для никого.
А может быть, уйти в восход тропою,
Что только мне видна в предсветной мгле…
На той тропе мы встретимся с тобою
И станем светом в утренней заре.
***
Не случилось, да и не надо,
Что поэзия? – листопад,
И вдали, за осенним садом,
Бродит кто-то себе не рад.
Бродит кто-то в осенней сказке,
Не царевич и не Кощей,
Шелест листьев ему подсказкой
Про усталость вчерашних дней.
О вчерашних, а может, ранних,
Шелестит ему спелый сад,
Слышно в ближних и самых дальних,
Что поэзия? – листопад.
***
Всё лучшее хранит ещё душа,
До всплеска, до полуденного блеска,
До осени, до болдинской,
Когда вся жизнь вдохновения отрезки.
***
Перепутала все краски
Осень – яркая растрёпа,
Заплутал гуляка – ветер,
У деревьев вызвав ропот,
Донага раздел берёзу,
Ветви подняла стыдливо
И среди подруг красавиц
Затомилась сиротливо.
***
Осень - пора прощальная,
Выскребла синеву,
Скрылось солнце печальное
За туч бахрому,
Золота много у осени,
Богата как женские сны,
Виден в предзимней проседи
Разгул весны.

Людмила Мананникова
«Литературный дом «Алма-Ата» объявляет поэтический конкурс «Мой родной дом»«Литературный дом «Алма-Ата» объявляет поэтический конкурс «Мой родной дом»
Дорогие друзья! 19 июля 2014 года замечательному поэту и главному редактору «Нивы» Владимиру Романовичу Гундареву исполнилось бы 70 лет.
В память о Владимире Романовиче «Литературный дом «Алма-Ата», представительство Россотрудничества в РК объявляют поэтический конкурс «Мой родной дом».
Почему мы выбрали эту тему, думаем, объяснять никому не надо.
Владимир Романович очень трогательно относился к земле, на которой родился, жил. Он посвятил немало стихов своей родной российской деревеньке Кыштовке, России, Казахстану, ставшему ему второй Родиной.
И ваши стихи о любимой Родине - деревне, городе, улице, стране - будут лучшей памятью о Владимире Романовиче.
Наш конкурс проводится с 1 октября до 20 декабря 2013 г.
Стихи победителей конкурса будут опубликованы в очередном номере альманаха «Литературная Алма-Ата», победители также будут награждены почетными грамотами Литературного дома «Алма-Ата», подарками Россотрудничества.
Для того, чтобы принять участие в конкурсе, вы должны зайти на сайт «Памяти Владимира Гундарева» (niva.ucoz.kz), зарегистрироваться на нем, затем зайти в Блог и самостоятельно заслать свои стихи в конкурсную рубрику «Мой родной дом». (Максимальное количество стихотворений – 5).
Параллельно вы должны прислать нам заявку на участие в конкурсе, в которой указать свои имя, фамилию, ник, под которым вы публикуете свои стихи, адрес места жительства, домашний адрес, телефон.
В конкурсе могут принять участие поэты независимо от их места проживания, возраста.
При подведении итогов будут учитываться не только мнения компетентного жюри, но и мнения посетителей сайта, рейтинг стихотворения.

Заявки присылайте по адресу lyudmila@lit-almaty.kz
Координатор конкурса Мананникова Людмила Борисовна.

Давным-давно у города под именем – Талгар существовал свой парк культуры и отдыха. В красивом окружении гор Заилийского Алатау, близ горной реки, воды которой заполняли небольшое, уютное озеро, где жарким летом плескались дети, совершали лодочные прогулки влюблённые парочки. По красивому мосту можно было перейти на песчаный пляж и остаться там загорать, рядышком стояли нехитрые раздевалки для купальщиков. Над озером возвышалась металлическая конструкция больших размеров, с пиком на своей вершине, в подножии этого сооружения находились вышки для ныряльщиков. Это удивительное сооружение так и называлось – «Пик Талгара». Этот пик остался жить и в теперешнем времени и стоит позабыт-позаброшен на берегу сухого водоёма, по берегам которого навалены кучи гравия (этапы какого-то очередного неудавшегося строительства), а дно озера заросло высокой травой, меж стеблями которой виден транспортный путь с окончанием на самом дне. Не наша ли это, такая странная дорога – никуда?
Рядом стоял монумент, поставленный здесь в честь первого полёта человека в космос. Нашего человека. Нынче остался лишь постамент и мысли о том, кому помешала статуя женщины, отправляющая из своих рук первый в нашем городе искусственный спутник земли? Старый мир, конечно, можно разрушить, но, твёрдо зная, что сумеешь построить новый, а пока – увы – одни обломки.
Не пустовал парк и в зимнее время. На льду замёрзшего озера катались на коньках взрослые и дети, соревновались команды по хоккею с мячом – в то время очень популярном в Казахстане виде спорта. А какие праздники проводов зимушки-зимы устраивали местные власти для жителей города, с катанием на тройках, аттракционами, соревнованиями и конкурсами. На такие праздники шли и стар и млад – здесь можно было приобрести продукты и лакомства и, конечно вволю и от души повеселиться всем миром – вместе с друзьями и знакомыми.
Накупавшись вволю или до купания можно было пойти на аттракционы – качели, карусели или просто посидеть на уютных парковых скамейках в тени зелёных деревьев, выпить газированной воды, скушать мороженное или пирожок. Желающие увеличить размеры своего кругозора шли кататься на колесо обозрения, откуда были видны мудрые, седые главы горных вершин Талгара, а в противоположной стороне зеркало водной глади капчагайского водохранилища и, конечно, прекрасная панорама родного города.
Детвора резвилась в детском городке, знакомилась наяву со сказочными персонажами – бабой-ягой, лешим, добрыми молодцами, охранявшими целый город-крепость, возведённый здесь студентами архитектурного института из подручных средств – простого камня и дерева. Весь этот комплекс детского удивления и радости был отстроен в короткие сроки и передан городу в качестве подарка, как дипломная работа студентов-строителей. С основной дороги в городок вёл висячий мостик, по которому сюда спускалась детвора, раскачиваясь на необычном, шатком переходе и визжа при этом от восторга. Теперь от этого чуда детских наслаждений остались лишь воспоминания тех поколений ребят, что успели всё это увидеть и осязать. Напоминания тоже остались – печальные образы разрушений, оставшихся от праведных трудов достойных людей, что умели создать атмосферу детской радости на земле талгарского парка культуры. Куски развороченного бетона, камни, сломанные деревья, выжженная трава и кустарник напоминают о совершенном обнищании нашего нынешнего культурного пространства, с которым столкнулось общество в начальные годы перестройки, и уже совсем безумным его продолжением в начале нового века.
Вечерами в парке культуры собиралась молодёжь, также весело кружились карусели, взлетали в ночное небо крылатые качели, мелодичными звуками фокстрота, вальса, рок-н-ролла приглашала танцплощадка. Пришедшие сюда люди могли прогуляться по парковому саду, по асфальтированным дорожкам, проложенным здесь для юношеских тренировок и соревнований на картингах. Осенью в этом когда-то замечательном саду, каждый желающий мог угоститься плодами яблонь, груши, чернослива и даже садового терновника. В субботние и воскресные дни парк заполнялся отдыхающими, как принято говорить – под завязку. Приходили семьями, дружескими компаниями, молодёжными группами – веселились, обедали на траве в саду, но никто не оставлял после себя неубранный «стол». За порядком следили мальчишки из пионерской организации «Юный друг милиции».
Сейчас на окраине сада, на берегу реки стоят контейнеры, насыпаны кучи строительного материала – начинается, по-видимому, строительство жилых домов. Кто сумел отдать территорию народного парка под застройку? Или не станет этой заброшенной территории, если она всё-таки зарастёт жилыми кварталами, то у городской власти исчезнет головная боль о воссоздании зоны отдыха для населения города? Наверное, это так и есть. Подождём ответа, если на него кто-то из управляющих нашего города решится.
Уже случались пышные презентации начала строительства нового парка культуры и отдыха, но воз и поныне там. Сохнут и пропадают плодовые деревья паркового сада, замечательная, пышная аллея, что ведёт нынче к руинам парковых сооружений прошлого, жива только на личном энтузиазме многолетних деревьев, которые ослабли и поникли кронами без орошения и простого человеческого участия в их судьбе. Кто же всё-таки озаботится этой насущной проблемой? Кто ответит на многие вопросы жителей города, связанные с забвением городских властей о культурном отдыхе граждан, на который народ имеет право по главному закону страны – конституции РК?
Что мы видим сегодня в наши «благодатные» дни бескультурья и погоне за сомнительными благами, во времени всеобщего служения Мамоне – символу богатства и рабства в нём. Разруха сопровождает нас на этом пути. Она видна во всём. Взгляните на фотографии нынешнего времени в одном лишь месте – талгарском парке и вы ужаснётесь, узнав все наши «добрые» дела, и увидите (уже почти наяву) в них опережающие нас печальные возможности скорого будущего. А власти все-таки пусть ответят, когда и как они намереваются привести в надлежащий порядок зону отдыха – талгарский парк?
Смотрел Н. Зайцев.

В местах, где на граните Петербурга,
Забыло время то царапину, то шрам…
А. Дольский.


Так долго жить,
Не в Петербурге, нет,
В окраине, в названьях закоулков,
Где ровен свет, не слышен звук побед,
Лишь шорох падших листьев на прогулке.
Вечерний свет и в мороке Небес
Мостом литейным недозрелый месяц,
И тополь на пути (велик Творец)
Возник мне, будто, шпиль Адмиралтейский.
Внизу река, вода слышна по ней,
Тропа, два камня визави друг друга,
Их скутал сумрак, обратив в коней
И тронул по проспектам Петербурга.
Так далеко, средь глыб гранитных стен,
Разносится копыт неровный цокот,
Мой экипаж из сумрачных теней
Несётся, вдоль по Невскому, галопом.
Но снова даль, невидимых причин
Последствия той дальности мечтаний,
В которых давность виденных картин
Приблизится знакомством очертаний.
Пусть те черты лишь виденного след,
Иллюзии и грёзы узнаваний…
Но град Петров, вот уже триста лет,
Мой чудный свет моих воспоминаний.
***
Старый Талгар,
Я, в невидимый вечер,
Сокрывшийся в дыме цветущей сирени,
Вхожу, и у парка,
Где прошлого тени остались стоять
У ворот, незаметных в отросших кудрях
Вековечной берёзы
Ровесницы времени, где безответной
Любви мы не знали,
И также приветно
Открыта площадка,
И тот же оркестр – гитары и сакса,
А в крышке рояля её отраженье,
Кружащее танцем,
Последним в апреле,
Который разлился цветами сирени
По белому свету, где лучшего места
Уже не найти мне.
***
Я люблю этот город,
Я сердце в нём грею,
Здесь камень гранитный
Солнц южных теплее.
Здесь вся непонятность
Смывается взглядом
На то, чему с детства,
Душа моя рада.
При встрече с тобою,
Покой обретая,
Я мысленно
В дальние дали летаю.
Вот утра рожденье,
Гор гордые кручи,
Душа наполняется
Радостью лучшей.
Здесь всё мне знакомо,
Здесь песни, так песни
Любовь здесь и дружба,
Что в мире чудесней?
***
Я родился, где горы
Держат громаду неба,
Но интересный случай –
Горцем никто здесь не был.
Полня ущелья рёвом,
Рвутся к свободе реки,
Сидя на камне сером,
Внимаю их дикой речи.
Каменные громады,
Атланты родного края
Родиной ваши склоны,
С гордостью, называю.
Запахи гор весенних
Врываются в створы окон
Милый, мой друг, подснежник
Нежность весенней ноты.
Видится с горной кручи,
Как голубеют дали,
Но никого доныне
Здесь горцем не называли.
***
Ещё сознание трепещет,
В боязни повториться в старом,
Но знаю, приплывёт Венеция
К вершинам горного Талгара.
Закружат горы отражением
У зеркала венецианского,
В вершинах гордое смущение
Вступлением в патрицианство.
Сольётся синяя торжественность,
Гор чаша красотой заполнится…
Таким, наверное, пришествие,
Твоё, Венеция, запомнится.
Когда подёрнут горы сумерки,
Мечтами тронутся окрестности,
Плывут, плывут вершины синие
Навстречу сказочной Венеции.
***
Что вижу с вершин Талгара –
Детства босые ноги,
И расцветает сказка
Травами вдоль дороги,
Детства босые ноги
В сад побежали цветом,
В девочку недотрогу
Юность врастает светлым.
Много вершин на свете,
Все перед словом лягут,
Но только на пиках этих
Могу всё измерить взглядом.
Светлой слезой умыться,
Став ветерком весенним,
Милые сердцу лица
Вижу в цветах сирени.
К подножию, голубое
Брошу небесным чудом,
Станет, Талгар мечтою,
Видимой отовсюду.

Всегда мечтал встретить и заглянуть в глаза дикарю, чтобы увидеть его богатый внутренний мир, или чёрную дыру пустого пространства. Представить, о чём он думает и мечтает, когда, например, вываливает из грузовика мусор прямо на девственную красу природы – в пойму горной реки, подальше от своей пещеры, не понимая, что очень скоро свежий ветерок из ущелья, откуда течёт река, станет приносить не чистый горный воздух, а зловоние гниющих свалок, что создают такие как он – дикари. Расспросить о причине вдохновения, которое он ощущает, рисуя на стенах подъезда дома свои любимые автопортреты, напоминающие собой разновидность человеческих гениталий.
Но встретиться с дикарём трудно: обычно они отрыгивают продукты своей жизнедеятельности тайком, в безлюдном месте или под покровом ночи и только в светлое время суток можно увидеть их тайнопись, наскальные рисунки и следы стоянок. Надписи на стенах домов и подъездов вроде: «Типерь я понел што такое Любофь», узреть останки костров и бытовой мусор, и даже продукты естественных испражнений. Дикари, что поделаешь! Но вот среди белого дня находится старый унитаз, брошенный в палисадник многоквартирного дома – это уже не продукт жизнедеятельности, а примета некоей цивилизации. Как он сюда попал? Видно выброшен за ненадобностю с четвёртого этажа дома, чтобы не тратить силы на его снос вниз. Действительно, зачем дикарям унитаз и так можно обойтись.
У подъезда огромные пакеты с мусором, а недалеко пустые контейнеры, готовые принять этот хлам, но респектабельные дикари торопились на охоту за деньгами и оставили это «добро» здесь, у общей двери. Ну, право, не оставлять же грязные мешки у входа в свою нору, сразу будет ясно, где ютится семья дикарей.
Утром на стоянке у подъезда молодой мужчина, прилично одетый – в костюме и галстуке, протирал салфеткой зеркала и фары красивой машины. Протёр, салфетки бросил себе под ноги, на замечание походящей мимо старушки отреагировал заносчиво-грубо: «Уберут, кому следует». В машине сидел мальчишка – смотрел и учился, как надо быть хозяином жизни. Как часто под «крышей» модного костюма скрывается обыкновенный дикарь, приобщённый к предметам цивилизации только физически, но не духовно.
И как можно понять мелкого чиновника, получающего за свою «нелёгкую» работу от государства неплохую плату, когда он не желает выслушать даже малую часть просьбы посетителей, зачастую годящихся ему в отцы. На его спесивом лице написана крупным планом заповедь должностного хама: «Не досаждайте мне, я не для того здесь сижу». А для чего? Невольно закрадывается шальная мысль, прямо тут в кабинете, а что если сейчас с этого начальника спадут штаны – неужели под ними обнаружится хвост. Уже забываешь, зачем сюда пришёл и только эта нелепая, засевшая в голову мысль, будто ты воочию увидел наличие признака дикого атавизма у чиновника, успокаивает тебя – ну какой, с хвостатого, спрос?
Но всё-таки хочется понять: о чём эти хозяева жизни думают, какие книги они читали, была ли у них мама, воспитатели?
Вот водитель автобуса курит, и дым поступает в салон набитый покорными пассажирами. Щелчком, не без лихости, выбрасывает незатушенный «бычок» за окно, потом долго говорит по сотовому телефону, подчёркивая невнятную речь громкими матюками. Кто посадил этого, говорящего матом и умеющего курить и крутить руль, неандертальца в кабину управления общественного транспорта? Те же люди, которые скрывают под пиджаками и шляпами свою животную сущность. Был бы доход, а от назойливых сторонников культурной жизни как-нибудь отобьёмся, откусаемся, отцарапаемся. Иначе, зачем тогда деньги – они дают право на применение зубов, когтей против тех, у кого их нет.
Хорошо отдохнувший джип, выныривает из живописного уголка на берегу реки на трассу, а через некоторое время из окна этого автомобиля летит целлофановый пакет и ударяется в стекло, движущейся позади легковушки, лопается, и арбузные корки разлетаются по дороге. Задняя машина в растерянности шарахается в сторону, останавливается, сигналит вслед джипу. Из окна убегающего джипа высовывается рука, с оттопыренным средним пальцем, что на языке американских неандертальцев означает: «Вот так я вас всех поимел».
Неужели вокруг такое множество агрессивных дикарей? Судя, по обнаруженным, без всяких раскопок, стоянкам на берегах нашей реки, дело обстоит именно так. Здесь можно найти все признаки дикости людей, посетивших эти благодатные места – обглоданные кости, шкуры съеденных животных, останки костров, но и бутылки, консервные банки, предметы женского туалета, противозачаточные средства – следы цивилизации. Всё это напоминает некое насильственное совокупление дикарства с цивилизацией. Чем закончится этот близкий контакт? Какие гены победят в этом диковинном скрещивании таких, вообщем-то, несовместимых величин. Если необузданное, хамское семя дикарей растворит малосильные ростки протеста культуры в зародыше этого противоестественного зачатия, что же дальше ждать человеку, оказавшемуся в окружении дикого сообщества неандертальцев, которые потом родятся от надругательства над самой природой цивилизации? Только одного – что и это поколение неандертальцев тоже окажется, как и давние их сородичи, проживавшие в каменном веке, тупиковой ветвью человечества, не способных к пониманию культурных ценностей цивилизации и потому обречены на вымирание и скоро исчезнут совсем. Как долго ждать этого подарка природы – укажет наше неспешное, печальное время. Хочется, чтобы дикари исчезли как можно быстрее, безвозвратно – прямо вот так – в галстуках, модных костюмах, с зубастыми челюстями и грязными когтями. Тогда и жить будем по-человечески.

Он жил на белом свете так долго, что стёрлись зубы и копыта, но жизнь его никак не кончалась. Жить хотелось, но сил для этого осталось так мало, что приходилось, таща повозку на рынок, часто останавливаться, чтобы передохнуть. Хозяин очень сердился на эту его ослиную немочь, ругался, пытался подстегнуть кнутом, но бока стали нечувствительны к побоям, словно покрылись защитным покровом от всяких посягательств на заслуженную, неторопливую старость. Да и кнут хозяина перестал быть боек и жгуч из-за слабости рук, его держащих, и стегал невпопад, иногда и вовсе не попадая на спину.
Хозяин тоже едва таскал ноги, дремал в дороге, часто не замечая остановок и медленного продвижения к цели. На рынке с телеги снимали груз и осла, то есть его, отводили в стойло, закладывали в кормушку немного овса, сена и оставляли вместе с другим тяглом до вечернего часа – закрытия базара. Здесь, в этом привычном заведении караван-сарая, он отдыхал, предаваясь мечтам, размышлениям, а теперь больше – воспоминаниям. Его уже не тревожило малое количество еды, игривые вскрики молодых ослиц, беспокойное топтание и пыхтение ослов, ещё способных к размножению и не до конца ухайдоканных тяжёлой работой. Освобождённый от удил, упряжи и телеги, он неторопливо поедал выданный корм, после чего впадал в дремотное состояние покоя – нирвану, как называли эту благодать временного отсутствия в мире гималайские ослы. Да-да, бывали у него и такие встречи. Мир тесен. И все пути в нём ведут на рынок, а не в какой-то там Рим. Все ослы собираются именно здесь: одни – купить, другие – продать, а многие просто пообтереться шкурой, поглазеть на довольство и нищету, украсть или выпросить чего-нибудь для живота своего. Продают на рынке и самих ослов, и хорошо, если хозяин попадётся добрый да степенный, а нет, так замучает своей дуростью до смерти – сделаешься доходягой и отдадут твои кости, чуть покрытые жилистым мясом, на корм волкам и стервятникам.
Разные мысли тревожат ослиную голову. Зачем нужен ослу разум? Здесь всё понятно: чтобы отвлечься от невесёлых, нелёгких забот по прокорму самого себя и хозяйской семьи. Это хозяин думает, что он кормит животное, а на самом деле всё бремя тяжкого труда в буквальном смысле несёт на себе осёл. Он и поле пашет, и товар на рынок поставляет, а хозяин лишь правит да кнутом стегает почём зря. И для чего только человеку голова дана? Наверное, для того, чтобы новые работы придумывать. С тем хозяйством, что имеет, справиться не может, ан нет, ещё что-нибудь найдёт, какое-нибудь занятие бестолковое, и осла туда же тянет. Нагрузит, бывало, на целый день, так намотаешься с телегой, втолкнёшься уже в темноте в стойло и падаешь, будто в обморок, до утра. А наутро, оказывается, никто богаче не стал от вчерашней работы, просуетились до вечерней зари и всё задарма. Вот и получается, что ослиный ум для отдохновения служит, а человеческий –
поискам этой проклятой работы. Но почему глупых людей ослами кличут? Несправедливо. Осёл сделал дело и философствует, никому не мешая. Человек же не знает ни сна, ни отдыха, а мудрость своего светлого разума часто подменяет хитростью. И всё ради лишней горстки овса, то бишь – куска хлеба. А лишнее – оно лишнее и есть и впрок не идёт: либо подавишься, либо понос прохватит.
Купил его хозяин – молодого, статного осла в незапамятные времена, и с тех пор они не расстаются и состарились вместе, а теперь уж куда друг от друга, привыкли. Эх, молодость, молодость, как же это ты вдруг превращаешься в старость? Вспомнишь юные года – дух захватывает. Бывало, что на приглянувшуюся ослицу вместе с упряжкой и телегой взбирался, ни кнут, ни крик не останавливали. Слаще нет аромата загулявшей ослицы, тут уж тебе никакого удержу не случится, покуда не осадишь её, голубушку, под себя, а когда услышишь её дикий рёв восторга – гимн твоей мужской силе, так и себя забудешь, а пройдёт пыл, жар – ушами похлопаешь и подумаешь: а к чему всё это было? Но что было, то было. И хозяин не отставал. Сколько красавиц деревенских и городских в этой самой телеге попримялось, а после выпрыгнут из-под мужика, отряхнутся и бегом домой мужа обнимать – таково их бабье покаяние. Прямо как ослицы, только тем каяться не перед кем: мужей нет, так хвостиком обмахнулась да подалась к другому ослу. А осёл он тоже не шибко переживает разлуку, зажуёт тоску тем, что в рот попадёт, и в стойло. Там и подумать можно без страстей и соблазнов о жизни, ослах и людях.
Сколько же он слышал всякого своими длинными ослиными ушами! Если рассказать – кто в слёзы, а кто, может быть, посмеётся над собой. Только не очень-то люди любят над собой смеяться. А ослы смеются каждый час, можно время сверять с их громким таким смехом: «Иа, иа», что на ослином языке означает: «Ну и ослы кругом, ха-ха-ха!». Но все вокруг думают, мол, опять осёл от блажи орёт. Какая тут блажь, поесть бы досыта от трудов праведных, а так хоть посмеяться вдосталь. Да и как тут не смеяться!
Мужики соберутся у ослиного стойла и судачат, глядя на ненароком вытянувшееся моё детородное естество. Каких только мыслей и пожеланий не высказывается здесь, просто диву даёшься дури их мужицкой. Одна только их мечта о том, что, имея такое хозяйство, как у осла, можно, ничего не делая, жить припеваючи – все бабы твои будут. А ежели все они твои, то тебе их и кормить надо будет. У хозяина одна жена и та, как только телега во двор, бежит поглядеть, чего привёз, да узнать много ли денег выручил, а коли все бабы сбегутся, на куски растащат и тебя и осла твоего. И потом, куда же ты пойдёшь с этаким ослиным хозяйством, к какой такой широкозадой ослице, да и куда всё это упрячешь до времени, в какие штаны положишь. Воистину – кесарю кесарево, а мужику ослиное величие подавай, и колом эту блажь из его башки не вышибешь, так поэт сказал. А бабам им только вначале интересно с великаном поиграться, а потом деньги давай или проваливай вместе с величиной ослиной. А куда идти? В ослиный закут? Так мужики и без ослиного величия туда захаживают. Сам видел. Ослица хоть и красотою не вышла, зато не выдаст и платье новое не потребует, подсыпь овса и довольна будет. Так что величина здесь ни при чём, величие оно в другом – в мудрости. Ослу какая польза от его крайней величавости – зависть, да ухмылки и неудобства всякие от возбуждения неуместного, а от мудрых мыслей покой и радость от извлечения из них истины. Миром правит не та голова, что к низу смотрит, а которая к вершинам обращена. Мудрость ведь с чего начинается – с разочарования. Не сразу во всём, а понемногу. Сначала в молодой силе, потом в работе, которая не приносит никакой радости, в жёнах, что толком не знают, чего им от жизни надобно и так каплями этих разочарований копится мудрость.
Соберутся у колодца на водопой ослы и бабы, тут такое услышишь, что уши опускаются до самой земли. А им дурам и невдомёк, что ослы всё понимают, такое про мужей своих и товарок болтают, что диву даёшься – и чего они со своими мужиками живут, если все они такие сволочи и недомерки. На себя бы посмотрели – ни один осёл задрипанный левого своего глаза не положит на такое добро. Одни ходят, как жирные гусыни и пахнут, будто искупались в ослиной моче, у других одни кости, но те уж особенно злы, даже кожа на лице пожелтела от излишка желчи. Встречаются, правда, красавицы и весёлые и добрые, но к водопою не ходят, особняком держатся. И мужья у них степенные, да деловитые и по чужим бабам не носятся и к ослам своим добры, всегда овёс в яслях и по ушам, когда потреплют ласково. Так есть и будет у людей – если женщина мужа своего во всех желаниях ублажает, он вдвое больше становится и старается для неё во всём, а те, что языки чешут у колодца, так и проживут жизнь, не узнав даже, с кем её жили потому, как дома подле себя мужа редко видят. Мужья домой к отдыху и ласке идут, а если их там крик, да хай, ждут, то они к милашке норовят завалиться. У ослов хоть жён и нет, но если ослица ласково за шею тебя зубками потреплет, то так и хочется ей и овёс свой отдать и лучшую травку на пастбище уступить и всю ослиную свадьбу с ней одной и праздновать. Всё, как у людей. У них всему учимся. Или они от нас это всё перенимают? Но как-то уж очень неловко они это делают.
Намедни хозяин в корчме принял лишнего вина в свой усталый организм, друзья погрузили его чуть живого в телегу, а его потом куда? Конечно же, домой и доставил. Хозяйка наша такой крик подняла, будто покойник в доме. Соседи прибежали (стыд-то какой, даже я, осёл голову к земле опустил, будто вместе с хозяином бражничал), а она – вот, мол, поглядите, какой у меня муж пьяница, а те вроде как сочувствуют, а назавтра у колодца над ней же злословили и хохотали. Дура-дурой. Хотелось ей посоветовать – ты не кричи, и не вой, если муж пьяный явился, а утром приласкай хорошенько, покорми, наряди покраше и проводи из дому и долго с любовью вслед смотри. Потом вздохни глубоко и ступай по делам своим женским. Тут соседи и задумаются, а был ли вчера муж её мертвецки пьян или только всё это привиделось, и замолчат от недоверия своим глазам завистливым. Так в удивлении и будут жить, а ты доброе имя мужа сохранишь и счастье супружеское. Но как всё это рассказать? Оттого, наверное, Господь и не дал языка нам, тварям земным, чтобы мы живы остались. Так хоть только от своей рабской доли страдаем, а за правду никому головы не сносить. Ослу тем более.
Стар стал, но и хозяин не лучше. Многое забывать научился. Поедем в город по делам, привяжет меня у дерева, сам пойдёт перекусить, а потом найти не может то место, где меня оставил. Часа два кряду кружится рядом, да около моей стоянки (мне ли не знать время, каждый час смеюсь над чем-нибудь), а как найдёт мне же и всыплет, будто это я потерялся, а не он обеспамятел от старости. Зачем привязываешь, если потом найти не можешь? Без пут я тебя сам, где хочешь, найду, и домой доставлю. Так сказать ему хочется. Но остаётся только подумать: «Старый ты осёл, совсем из ума выжил».
Старость пришла, а ведь будто только жить начал, размышлять спокойно, без увлечений страстями. А то как в молодости было – придумают что-нибудь эдакое ослы и начнётся на всяком базаре смута. Толкуют, дескать, есть такое дело – свобода. Гуляй, пасись и никаких тебе хозяев. А где гулять, и где те пастбища вольные, никто толком объяснить не может? Кругом люди, города, сёла, куда можно идти? Найдут и вернут. Нет, втемяшится в ослиную башку блажь и тут же всякая выдумка подоспеет. Что, мол, знающие ослы говорили – есть такие страны и города и в них одни только ослы живут, и управитель там тоже осёл. Но кто его знает тамошнего осла-правителя, лучше он или хуже хозяина? Свои они бывают чужих злее. То овёс твой сожрут втихую, а то лягнут в бок так, что, неровён час, и копыта можно отбросить.
Помнит он такой случай. Появился на рынке вшивенький такой, бездомный ослишка, ну и давай баламутить, дескать, свобода просто так не даётся – за неё надо бороться и начал подбивать ослов на побег от хозяев. Мол, знаю места благословенные, где реки молочные и берега кисельные, то бишь вода чистая, а кругом поля овса и разнотравье высокое. Поверили, и с десяток молодых, сильных ослов ушли с ним в ту сторону, где живёт свобода. Хозяева, конечно, искали свою пропажу, но после попечалились и других помощников себе завели. А через пару недель явился один из беглецов – холодный, голодный и уши от страха дыбом торчат. Отлежался малость, отъелся и рассказал, как ослы свободу добывали.
Долго шли, стороной деревни обходили, чтобы с людьми не встретиться, наконец, пришли в горное ущелье. Благодать. Трава по шею, воды полная река – гуляй не хочу. Того вшивого осла вожаком избрали (ну вроде благодарности ему от стада) и пошла жизнь вольная и весёлая, как в раю. Но на седьмые сутки ослиного благоденствия, в самую глухую полночь пришли волки, и всё свободолюбивое стадо вырезали под корень вместе с вожаком. Так всегда, ищешь свободы – попадёшь к волкам. Она, эта самая воля есть только у хищников, они и определяют травоядным меру свободы. От обеда до ужина гуляй, а там видно будет. Из десятка добрых ослов с той воли один вернулся и тот, попробовав свободы на вкус, первым теперь в загон бежит и больше ни шагу без команды не делает.
У людей с поисками свободы дела обстоят ещё хуже. Ну, сожрали волки десяток ослов, капля в мировом масштабе, можно сказать ничего не изменилось, а у людей всё по-другому. У ослов и терять-то нечего, кроме удил. А у людей заведётся какой-нибудь баламут и пошли разговоры про родники с живой водой и прочую халяву. Баламуту ему чего – у него ни кола, ни двора, ни осла, ни цыплёнка, а говорит так, будто раньше царём был, и горы золотые всем сулит от царства того неведомого. И надо всего-то для входа в царство то, распрекрасное, порушить всю нынешнюю жизнь, истребить всё, что под руку попадётся, а за сим грянет новое житие – светлое и сытое.
Начинается всё очень даже просто. Приходит утром на рынок мытарь, чтобы налог собрать – кесарю кесарево – а тут баламут, мол, не платите, никому вы ничего не должны. Найдутся горячие головы с тяжёлыми руками, возьмут того несчастного, подневольного служку, да и побьют крепко, следом полиция придёт бунтовщиков вязать. И пошло и поехало, всё вокруг раскатают и даже не по брёвнышку, а в щепу разобьют. Уж так покуражатся, так погуляют – любо-дорого посмотреть на тот погром. Сами себя люди не узнают. Самые смирные, да тихие, что от любого случайного взгляда робели, героями становятся и все и всё вокруг заплатят за их ранешнюю слабость и трусость. Тут уж не сомневайтесь. И рубаху на себе порвут и мундир полицейский истреплют и кровь, не сумняшись, прольют. До самого края пойдут, до конца, пока не остановят их солдаты, да прикладами не побьют, а то и стрельнут кого для порядку.
Пройдёт пара-тройка дней после того гуляния, кинутся баламута искать, а его и след простыл. Он уже далеко, в других местах рассказывает, как славно под его руководством народ гулял, и царствие всеобщей свободы добывал. Говорит – дух захватывает. Все ослы верят. Ближние граждане верят и дальние, ещё живущие при своих домах, жёнах, достатке. Ну, а те, что уже царствие свободы обрели, бродят теперь по пепелищу и собирают, чего и где осталось от погрома и плача несут эти крохи домой, чтобы детей покормить. И ослы вместе с ними ходят, стойло-то их тёплое тоже в щепу разнесли, еле копыта успели унесть. Вроде наука впредь, но людям всё нипочём, как услышат про вольные хлеба, звереют на глазах, что ни попадёт под руку всё на слом идёт. Потом от зари до зари трудятся, строят рынок, дома и даже новый полицейский участок тоже они, бунтовщики отстраивают и тюрьму, в которой потом и сидят за дела свои безумные. Посмеёшься и поплачешь вместе с ними. Иначе нельзя – судьба ослов и людей навечно связала, порой и различить трудно, кто больше осёл.
Из поколения в поколение ослы рассказывают друг другу мудрый ослиный эпос про стародавние времена. Там в древней Фессалии человек по имени Луций, о котором писал Апулей, был превращён колдуньей Фотидой в осла (хотя разница всегда была только в обличье) и долго проживал среди людей. В ослином образе он пустился странствовать по стране, выглядывать что, где и как делается – сам всё понимает, а людям и невдомёк, они дела свои мерзкие втихомолку творят, не зная, что этим поступкам свидетель имеется. Считается, что все поздние ослы от того самого фессалийского осла и произошли. Послушаешь сказ того Апулея и сразу понимаешь, что род ослиный человеческому роду друг, товарищ и даже брат. Всё видим, всё понимаем, а людям неймётся, не признают они нашего с ними родства, хотя тоже, небось, про того осла читали и смеялись, наверное, над ним, а надо было над собой плакать. Всегда так – люди смеются над чужими поступками, а сами ничуть не лучшими делами заняты, но признавать того не желают. В том и вся беда.
А уж если какой-нибудь осёл к власти дорвётся, тут держись – всех достанет своей упрямой дуростью. Дурная голова ногам ничьим покоя не даст. Всю жизнь переиначит. Кукурузу в тундре заставит сеять и оленей в Ялте разводить. Памятник себе при жизни выстроит, да такой, чтобы ушами небес касался. А как прогонят его из высокого кабинета, никогда не поверит, что без его ослиного разума белый свет может спокойно жить и творить. Так и будет потом до конца жизни брюзжать и обвинять всех, кто на глаза попадётся, но желающих быть рядом мало окажется – при славе видеть не хотел, а теперь и сам никому не нужен.
Ну, а если, не дай Господь, ослице какой власти прибудет, тогда туши свет потому, что он больше не понадобится – она станет сразу и луной и солнцем. Весь мир будет удивлён её красотой и великомудрием, но тоже до поры, пока из барского стойла в хлев не погонят. Тут уж все от души насмеются. Такие они эти наши ослиные дела.
Упрямы люди, хуже ослов, но признаться в этом, ни за какие куличи не согласны. Хозяин всю жизнь на базаре торгует, знает наизусть, сколько можно продать товара в самый большой базарный день, но каждый раз грузит в телегу добра наполовину больше, чем потом у него купят. И получается, что туда груз тащишь непосильный, жилы рвёшь, но ещё и домой половину привозишь. Разве это по-человечески? И всё это от жадности, а вдруг получится и дело большой прибылью обернётся. Жизнь проходит, и ни разу не получилось великой прибыли, а дурь ежедневно случается и к старости копится и таких размеров достигает, что дивятся тому ослы и сами люди.
Всё с малого начинается – ослик в осла вырастает, поросёнок в свинью, а человек редко намерения своих ближних оправдывает и свои тоже. До человека дорасти – трудный путь, проще в осла или свинью превратиться. Человекообразные подобия животных встречаются чаще, чем просто люди. Кому этого не знать, как домашнему ослу, что всю жизнь среди людей прожил, ни единого слова не промолвил, но всё понял и от того горек его овёс. Ибо многие познания, многая скорбь бедному ослу.

Бесконечный чудак, этот маленький гном,
Он приходит в мой дом перед сном,
Говорит: что у самого берега тьмы
Нет спасения во снах от тюрьмы и сумы.
Отвечаю, как есть: мне ль бояться тюрьмы,
Есть сума у поэта, но только взаймы,
Только дом, только долг – страха нет, а тюрьма
Тоже дом и от края до края полна – на века.
Гном засов закидает на дверь,
Ты усни, говорит, утро тьмы мудреней.
Ну, а сам ты зачем приходил? Он в ответ:
Просто так – никому до меня дела нет,
Но я рядом живу, а что мал – то судьба
Шлёт на всех испытанья и, - молвил, - едва
Только примешь в себя проблеск света во тьме,
То останешься сразу один, как в тюрьме.
***
Перчатка, забытая, помнит
Тепло твоей нежной руки,
В густом одиночестве комнат
Виденья и звуки легки.
Они проникают из окон,
От дальних, неведомых стран,
Мгновенье – и комнаты вспомнят
И стены сольются в экран –
На дальней, пустынной планете
Два солнца взойдут и от них
Воздвижется свет, но и тени
Восстанут в чертогах пустых.
Но вот будто след от причастья
В альбоме, где чисты листы,
Перчатка – мгновение счастья
Средь долгой, как смерть, пустоты.