Откройте свой Мир!

Продам или подарю алабая, кличка - Буба-Шейх.Возраст: 1 год и 3 месяца.

Увеличить
Причина такого решения: не можем содержать такую собаку.
Местонахождение: Харьков
Пишите, звоните в любое время дня и ночи!
*Если никто не заберет, придется усыпить :(

У нас пополнение 7 щенков.Через 1,5 месяца будут выставлятся на продажу.Отец Хамер чемпион (вл.Дубяго),мать Ева оценка отлично(вл.Осипова).Принимаем заявки.(87052341346,3834895)

ВОТ, что ОПУБЛИКОВАНО НА ПРЕМОДЕРИРУЕМОМ САЙТЕ "Комсомолки" - http://www.kp.ru/forum/news/994410/answers/6371472/#addcomment

" * anticanus 11.10.2011 | 18:54

"вассилий :допустим что домашних собак убийц изведут а что делать с бездомными стаями псов?"
=====================

ИЗОНИАЗИД - лекарство против туберкулеза. Безвредно для человека,
стоит рублей 50 за 100 таб. по 300 мг. Не требует рецепта.

Дозировка: 1 табл. на 6 кг веса пса. Постепенно поражает органы дыхания.
Смерть наступает естественным путем: собака лезет умирать в одну ей
известную нору.
То есть 6 штук, перемолотых в порошок и смешанных с фаршем достаточно. Не имеет вкуса и запаха!"


УЧИТЫВАЯ,
что сайт Премодерируемый, призыв, очевидно,разделяют владельцы сайта. И это,
несмотря на то, что налицо подстрекательство к совершению преступлений.
предусмотренных ст. 245 УК РФ- жестокое обращение с животными.

Народ, какая будка нужна алабаю? (размеры будки)
Если можно и чертеж будки!
 

Добрый всем день! Хотелось бы спросить обязательно ли случать суку алабая, у нас собака ей 4 года не разу не случали? Не вредит ей это? Заранее спасиба.

Здрвствуйте! Подскажите, какого размера лучше делать будку для Алабайки, в вольере 3,5х4м

Люди,нужен совет!Моему любимцу 1,5,когда его можно случать?Он-добрый,умный,хороший,но жуть не послушный.Уходя на работу,закрываю в войлере,но перегрызает сетку,пролазиет между арматурой,прыгает через забор(1,5м),пугает соседей.Боюсь,отравят.Что делать,подскажите?Пробывали сожать на цепь,снимает ошейник.У меня алобай.

У моей суки ложная течка была в сентябре через 3 недели началась нормальная течка. Подскажите когда ждать следующую течку.Будет она земетна в физиологии или нет?

Моя девочка стала хромать на заднюю лапу, раньше этого не было, началось этой зимой, ездили к ветеринарам все ставят свой диагноз, что делать? лично мне кажется, что слабый сустав, чем укрепляют суставы? 

.От мифов к реальности. ( часть вторая)

"...История - это непрерывная борьба между правдой и сиюминутными политическими интересами,... но нельзя забывать, что интересы побеждают на мгновения, а , правда навсегда.

Мурад Аджи.



Данная статья написана на скорую руку, без возможности освежить в памяти научные данные.Поэтому в ней возможны некоторые неточности, за что надеюсь с меня не взыщут слишком сурово мои “злые от природы” оппоненты .Но в целом картина событий освещена верно и думаю довольно доходчиво .

Ознакомился со статьей Александра Власенко – “Против вымыслов и националистических тенденций” ,в которой, по его мнению, ему удалось опровергнуть мою теорию о происхождении и распространении собак, которых принято классифицировать как молоссов, мастиффов, догообразных и т.п., и в частности САО, которую я, при участии моего друга Александра Малашевича, изложил в нашей первой статье- “От вымыслов к реальности”. Насколько я понимаю, выступление нашего оппонента вызвано не столько желанием выявить истинное положение вещей в понимании происхождения волкодавов и их распространения, сколько уязвленным самолюбием, которое очевидно сильно пострадало в виду нашего несогласия с его точкой зрения на данную тему. Так сказать его статья написана “только ради благородного справедливого воздаяния” , а наш гнев с которым мы “плеснули в него грязью, исказив и от себя додумав содержание этих самых моментов” по средству которых, мы опровергаем его утверждения или предположения, вызваны непониманием. “Ну и в добавок авторы(т.е мы) а таки сами оказались не без греха, всякого понаписавши, и таким образом подставились под ответный удар”. Думаю, что писать о своем благородстве и справедливости это не что иное как тщеславие и нарцисизм. Такую оценку человеку должны выносить окружающие, в виду присущих ему морально-духовных качеств. “Воздаяние” звучит как месть обидчикам, но ни как установление истины. К тому же ни о каком гневе, непонимании, додумывании и грязи выплеснутой в адрес г.Власенко не может быть и речи. В своей излишней самонадеянности наш оппонент, явно заблуждается, думая , что ему удалось нанести нам “ответный удар”. Во первых мы не наносили ему ни какого удара, чтобы его нападки можно было считать ответной атакой. Во вторых он явно путает “махание кулаками после драки”из позиции “сам дурак ”с реальным действием.
На деле же, наша теория построенная на фактах, увязанных между собой неукоснительной логикой, безоговорочно опровергает собственную теорию г.Власенко, по этому же вопросу. Именно этим и вызвана ответная реакция нашего оппонента.
Надо отметить,что его собственная гипотеза в сущности не сильно отличается от нашей. Мало того, обладая скудной информацией, изначально я сам придерживался похожих взглядов на данную тему. Но исследовав ее более серьезно, пришел к несколько иным выводам. Разница наших теорий, состоит лишь из двух основных противоречий. Это установление первопредков и их древнейшего ареала обитания, откуда собственно и началось распространение собак этой породной группы, а так же путей и способов по средству которых осуществлялось распространение. Именно эти основопологающие моменты являются “слабым звеном”в теории г.Власенко. Для любого обьективного и достаточно осведомленного человека аргументы и факты приведенные в нашей статье были бы достаточными для признания хотябы в основе. Можно было бы поспорить о разных деталях и нюансах, но не более. Но в данном случае мы столкнулись именно с необьективностью, которая не позволяет г-ну Власенко признать очевидное. Боюсь утверждать, но мне кажется, что необьективность нашего оппонента основывается не только на самолюбии, но и в национально-расовых предубеждениях, в которых он сам, уже в оглавлении своей статьи, обвиняет меня и моего друга. Однако примеров из нашей статьи свидетельствующих о “националистических тенденциях”он не приводит, т.е его заявления абсолютно голословны. Действительно , трудно, что-либо подобное процитировать из текста в котором нет ни чего такого в чем он нас обвиняет. Последнее время, стало очень модным явлением, обвинять оппозиционеров в чем угодно и даже в национализме, что бы заведомо выставить их в дурном свете. И совсем не важно, что обвинения голословны. “Справедливостью и благородством”подобные выходки явно даже и не пахнут. Под национализмом г.Власенко подразумевает то, что мы описываем исторические события, в которых фигурируют кочевые тюрко-монгольские народы, что напрямую связано с распространением мастифообразных собак, но это же просто не разумно. Если бы распространению данных собак способствовали исторические события связанные , например с полинезийцами, китайцами или , как считает г.Власенко, славянами, то мы без тени сомнений написали бы именно об этих народах. Но анализ исторических событий показывает, что это не так. Кстати по некоторым аспектам теории г.Власенко, относительно предков-славян, в связи с распространением волкодавов ,я во многом согласен, но вижу это несколько иначе, о чем речь пойдет позже. Обвинять же нас в тюркском вообще и в казахском национализме в частности, абсурдно как минимум по отношению к моему другу Александру , белорусу по национальности, да и ко мне это может иметь лишь косвенное отношение, так как я по происхождению метис. В моих жилах текут крови стольких народов что я сам затрудняюсь однозначно отождествлять себя с какой-либо конкретной национальностью. Заверяю г. Власенко, что для меня русский и украинские народы такие же родные как и для него, и естественно что отказывать своим славянским предкам в каких-либо исторических достижениях не в моих интересах, как ровно не в интересах моего друга А.Малашевича. Если бы я мог по факту внести предков славян в исторический процесс как участников распространения волкодавов вообще и в Ср. Азии, на чем настаивает г. Власенко, то не приминул бы это сделать с превеликим удовольствием. Но увы, предки славянских народов с другими народами, причастны лишь к распространению мастифообразных собак на Европейском пространстве. В свою очередь это отдельная и не без интересная тема для рассмотрения и обсуждения.
Мои комментарии к статье г.Власенко пишутся не в целях личного самоутверждения, не с целью воздаяния и нанесения ответных ударов, они не призваны в чем-либо переубеждать моего «злого от природы», но к сожалению не обладающего хорошей памятью оппонента. Еще ни кому и никогда не удавалось переубедить «Фому не верующего», не возьмусь за этот не благодарный труд и я. Но на примере статьи г.Власенко, мне удобно показать читателям в чем заключаются распространенные заблуждения, и выявляя их, вести речь об истинном положении вещей в связи с формированием волкодавов в Ср. Азии и распространением собак этой группы на всем пространстве их существования. Конечно, мои умозаключения отнюдь не последняя инстанция, и я вовсе не претендую на непогрешимость, поэтому представляю читателю самому решать кто из нас ближе к истине. Но призываю быть объективными и исходить в своих суждениях из аргументации, фактов и логики, а не из эмоций и стереотипных представлений.
Но прежде чем приступить к комментариям, я вижу необходимость напомнить читателям основные положения теории, которую мы с другом изложили в своей первой статье. Особенно не без интересно это будет для тех, кто вовсе не был с ней знаком.
Вкратце суть нашей теории сводиться к следующим положениям:
1) Первым делом, мы определили предков мастифообразных собак или волкодавов и их древнейший ареал обитания. Палеонтологами и палеозоологами было установлено, чтопредками волкодавов , мастиффов и т.п были ископаемые собаки, чей ареал обитания в общих чертах находится на территории Востока, Восточной Европы на западе и до Дальнего Востока на востоке, на севере это рубеж Центральной и Южной Сибири ,а на Юге это Казахстан и Монголия. Очень может быть что ареал распространения имел более широкие границы. Но именно в указанных выше, территориальных рамках, были обнаружены останки древних собак , близких друг другу по типу, в число которых входит и столь нелюбимая г-ном Власенко «Собака Иностранцева». Именно эти собаки в силу их анатомического строения определены как предки всех мастифообразных собак. Их останки датируются 30-40 тыс. лет, а так же и более молодым возрастом.
2) Дальнейший ход наших рассуждений сводится к определению народов , которые в силу проживания на той же территории и их культуры, могли бы приручить этих собак и культивировать их исходя из хозяйственных нужд. Поскольку мы отталкиваемся от того, что собаки могли получить широкое распространение только благодаря частым и массовым переселениям людей культивирующих их, то естественно , что мы стали отслеживать исторические события связанные с миграциями народов содержащих волкодавов и живших изначально на территории древнейшего ареала обитания предков мастифообразных собак. Есть свидетельства того, что люди приручали волкодавов уже около 20 тыс. лет назад. Но все же по-настоящему нуждаться в волкодавах для использования их в хозяйственной деятельности, люди стали только в эпоху развития животноводства. Мало того, в указанном регионе наиболее выгодно было осваивать степь и лесо-степь, где самым рентабильным было полукочевое и кочевое животноводство. Именно такой метод позволяет в данных природных условиях достичь больших масштабов производства. В свою очередь достаток продуктов питания способствовал росту населения и образованию больших общин, в которых развивались социальные отношения , достаток высвободил «свободные руки и умы» для развития различных ремесел , искусства, строительства, философских мировоззрений и т.п. То есть на этой территории зародилась одна из самых древних цивилизаций на планете, которая в последствии оказала самое важное влияние на развитие многих древних цивилизаций и как результат на цивилизацию человечества в целом. Как бы странно не показалось читателю, но масштабное животноводство полукочевым и кочевым методом, в регионе изобилующим хищниками и особенно волками, в принципе не возможно без освоения коневодства и без наличия волкодавов. Для земледельческих народов, животноводство скорее было дополнительным видом хозяйственной деятельности. Скот разводили в малом количестве, содержали в загонах, кормили сеном, а если выпасали тоне далеко от человеческого жилья. К тому же в благоприятных, с точки зрения климатических условий земледельческих регионах, хищникам и без домашнего скота достаточно пропитания. Ко всему можно добавить, что дикие животные и в том числе хищники не обитают там же где люди земледелием меняют саму природу и даже ландшафт, не говоря уже о том, что животных отпугивает само присутствие большого количества людей.
В общем земледельцам для содержания скота волкодавы может бы и не помешали бы, но их наличие совершенно не обязательно. Кочевники в свою очередь культивировали и выпасали огромное количество скота. В этом процессе задействовалось относительно очень не большое количество людей. Скот пасли в условиях дикой природы чуть ли не по соседству со стадами диких травоядных животных и естественно хищников. Большое количество скота, несколько человек, даже силой оружия не в состоянии защитить от нападения хищников. Масштабное кочевое и полукочевое животноводство в данных условиях, в принципе не возможно без использования волкодавов, что подтверждается даже в наше технологическое время. Даже отгонное животноводство в небольших масштабах в местах где обитают волки, без использования волкодавов весьма проблематично и сопряжено с регулярной потерей скота. Поэтому даже если палеонтологи не обнаружили бы останки древних мастифообразных собак в данном регионе, то наличие таких волкодавов следовало бы предположить и вести поиски в этом же направлении. По сути, именно наличие волкодавов позволило в степных условиях, животноводам развить древнейшую и для своего времени самую передовую цивилизации. По данным археологии, в эпоху энеолита, которая охватывает время с IV тыс. до н.э до начала III тыс. до н. э. лесостепная зона нынешнего Казахстана стала местом, где происходило одомашнивание лошади. Это событие стало одним из самых выдающихся открытий человеческой цивилизации. Попытки одомашнивания лошади были и в других регионах Евразийского и даже Африканского континентов, но они ни к чему не привели. На территории же Казахстана люди в след за одомашниванием лошади освоили технологии изготовления колеса и колесных повозок. Уже около III тыс. лет до н.э боевые колесницы и телеги для транспортировки грузов были широко распространены у степняков. По некоторым данным эти открытия были совершены значительно раньше, но мы будем отталкиваться от официальной точки зрения.
Эта эпоха так же стала периодом развитой металлургии. Производство сложилось в Центральном Казахстане, на Алтае и Южном Урале. Некоторые древние месторождения, которые разрабатывали наши далекие предки, используются и по сей день. Отсюда, а так же из поселений металлургов в Сары-Арке, бронзовые изделия распространялись с переселенцами и по торговым путям от Балкан на западе до западного Китая на востоке. Так же они попадали и в южные регионы. Еще одним крупным центром производства изделий из бронзы стало Семиречье в Юго-Восточном Казахстане и Северном Кыргызстане. Отсюда топоры, серпы и прочие изделия доставлялись в южные регионы и в Западный Китай. Например археолог Е.Е. Кузьмина, как и многие другие исследователи , считает ,что степняки переселившиеся в Западный Китай основали Китайскую цивилизацию дав ей металлургию, лошадь и колесные повозки. Археологические данные из Китая полностью подтверждают эту теорию. Современной наукой фиксируется такие же тенденции при исследованиях зарождения и становления многих других древних цивилизаций. Исследования приносят все новые и новые тому подтверждения, на фоне полного отсутствия противоречий. На рубеже III- IIтыс. до н.э наши предки основали на Южном Урале и на территории Западного Казахстана компактную группу укрепленных поселений и городов. Исследования этих городов позволяют говорить о наличии государственности. Очевидно, что технологии строительства это наследие еще более древних времен. В разных регионах Казахстана обнаружены стоянки древних людей времен верхнего палеолита (от 40 до 10 тыс. лет назад) и неолита (X-VII тыс. до н. э) . Жилища людей стояли на сохранившихся до сих пор высоких фундаментах имеющих правильные геометрические формы. Сами дома разделялись на комнаты, а их общая площадь была от 30 до 120 кв. метров. Население проживавшее на описываемой территории со II тыс. до н.э условно и обобщающе относят к племенам так называемой «андроновской культурно-исторической общности». По мнению большинства исследователей, андроновская культура образовалась на местной основе, среди родственных по культуре и очевидно по происхождению племен, северной полосы казахстанских степей, прилегающих районах Зауралья, Западной Сибири , Алтая распространяясь на восток до Забайкалья, в эпоху неолита и энеолита. Этим племенам уже в то время были известны скотоводство, примитивное земледелие и зачатки горного дела. Казахстан в эпоху бронзы стал крупнейшим центром андроновской общности. В начале I тыс.до н .э произошло еще одно событие ,самым решительным образом повлиявшее на ход всемирной истории. В этот период кочевники Евразийских степей начинают довольно широко использовать в повседневной жизни железо. Общепринято считать кочевников варварами в сравнении с земледельческими народами. Но понятие культурности как и варварства весьма многогранны и относительны. Например, если сравнивать древние цивилизации с позиции самых важных достижений, таких как коневодство, умение изготавливать колесные повозки и металлургии, то окажется что оседлые народы были несравнимо более отсталыми нежели кочевники. Например Великая Римская Империя пала под ударами разрозненных и малочисленных кочевых племен пришедших с Востока не просто так. Дело в том , что Империя той эпохи существовала в бронзовом веке, а кочевники уже давно пребывали в железном веке и переходили к стали. В Риме железо было большим дефицитом, железными мечами были вооружены элитные воинские подразделения, но даже у них щиты, наконечники копий и доспехи были изготовлены из меди и бронзы. В пределах Империи почти не было разработок железной руды. Римляне пользовались методом выжигания металла из руды. При таком методе получения железа возможно только из очень обогащенной руды и он требует очень большого расхода топлива, что делает производство дорогостоящим и малоэффективным. Поэтому, согласно имперским же летописям, железо в Рим поставляли какие-то варвары с востока, где у них велись горные разработки и выплавка железа. По сути Рим и Греция стояли по уровню развития на целую эпоху ниже чем так называемые варвары, принесшие в Европу настоящую цивилизацию. Благодатный климат Греции и Италии позволял производить продукты питания с переизбытком, что способствовало большому росту населения, а значит и большому количеству «рабочих рук», силами которых возводились монументальные строения, творились произведения искусства и т.д. Этот факт принимается как высокая цивилизованность в сравнении с кочевниками. Кочевники же были малочисленны и естественно ,что для больших строек рабочих рук у них было маловато, да они в громоздких строениях и не нуждались. Но у них не менее высоко было развито например ювелирное искусство , выделка шкур , кожи, шерсти, ткачество, гончарное дело, письменность, философия, религия, общественное устройство в основном по принципу демократического централизма и т.д. Как металлурги же, кочевники намного превосходили греков и римлян. Именно развитая металлургия , а не многочисленность «рабочих рук», складывающих камни друг на друга, определила будущее на развитие человеческой цивилизации.
Но для нашей темы важно прежде всего то, что наука абсолютно точно фиксирует массовые миграции кочевников из Евразийских степей во многие регионы Евразийского материка и даже в Северную Африку. Эти миграции начались за долго до освоения культуры коневодства и технологии изготовления колесного транспорта. Дело в том, что наши предки даже в ту эпоху имели превосходство в различных технологиях, земледелии и животноводстве. А с освоением коневодства и технологий изготовления повозок для транспортировки грузов , миграции приняли поистине массовый характер. В любую из эпох степь была всегда довольно суровым местом , она была способна прокормить строго определенное количество скота, за счет которого благополучно существовать могло определенное количество людей.
Прирост населения ставил перед кочевниками выбор – либо воевать друг с другом либо откочевывать на новые земли. В древние времена, откочевка была простым разрешением проблемы. В ту пору планета не была густо населена и места хватало всем, как коренным жителям, так и переселенцам. Тем более кочевники на тот момент были носителями передовых технологий , особенно в военном деле, что позволяло им безприпятственно «колесить» по просторам Евразии и Северной Африки. Наука абсолютно подтверждает эти миграции, которые носили регулярный и периодический характер и продолжались вплоть до середины II тыс. Во второй половине II тыс. миграции в основном осуществлялись казахами в направлении Ср. Азии, Афганистана, Северного Ирана, Турции, Закавказья и т.п. Последние такие откочевки имели место в 16,17 и 30-х годах 20 столетия.
В целом так выглядит картина распространения волкодавов в связи с миграциями кочевников-скотоводов, для которых эти собаки были неотъемлемой частью их хозяйственной деятельности и если угодно культуры. Хочу заострить внимание читателей на том , что собаки как и многие другие атрибуты культуры в древности могли получить широкое распространение, только благодаря миграциям людей и не иначе. Туманные рассуждения о том, что дескать собаки распространялись из того или иного региона , без объяснений того как именно это происходило в соответствие с историческими событиями ,это всего лишь фантазии и пустые предположения. Мало того, нужно отметить что на большие миграции, на огромные расстояния, способны были только степняки конно-кочевой культуры , но ни в коем случае не пешие земледельческие народы, поскольку это практически невозможно. В своей первой статье я и мой друг в общих чертах перечислили общественные исторические события связанные с миграциями кочевников , привели названия, даты, цитаты, имена исторических личностей, определили маршруты переселений и т.п.
Далее мы изложили версию о формировании фенотипов современных САО в связи с метисацией волкодавов разного происхождения не смотря на их родство. Одним из компонентов формирующих народы были казахские волкодавы, которых на протяжении нескольких столетий, начиная со времен Чингис хана и заканчивая 30-ми годами 20 столетия в Ср. Азию, Афганистан и далее в связи с периодическими миграциями привозили казахи. Казахские волкодавы обладали характерным фенотипом, который мы продемонстрировали фотоматериалами приложенными к той статье. Располагая фактами того, что в Ср. Азии и Афганистане имеются волкодавы заметно отличающиеся по фенотипу, а общую массу собак представляют особи переходного или промежуточного фенотипа, между собаками первой и второй категории, а так же зная о том, что в Ср. Азии и Афганистане по сей день проживает не мало казахов и коренных жителей ведущих свое происхождение от казахских племен, переселившихся в эти регионы в более ранние периоды и которые в большинстве случаев традиционно продолжают заниматься животноводством , мы естественно пришли к логическому выводу, что похожие на казахских волкодавов собаки это собственно и есть их потомки , а собаки с переходным фенотипом это их метисы. Возможно, не во всех случаях это именно так, но общая картина думается ясна и очевидна. Это простейшая задача, а ее решение напрашивается само собой. Возможно располагая приведенными фактами, кто-то может расценивать ситуацию как-то иначе, нам же на ум ничего другого не пришло.
Теперь мы вкратце рассмотрим теорию г. Власенко, выдвигая которую он критикует нас. Поскольку она изложена автором довольно туманно , то я позволю себе сформулировать ее так как она представляется мне лично. Пусть не взыщет и не «воздает» мой «злой от природы» оппонент, если я где-то не так понял то, что он имеет в виду.
Согласно его утверждениям мастифообразные собаки зародились сразу в разведении человека на территории Южного Туркменистана и Северного Афганистана от IV- VI тыс. лет назад. В данном случае палеонтологический материал свидетельствующий о данных предках отсутствует, что автора ни коем образом не волнует. Более того он утверждает , что мастиффов селекционным путем можно вывести абсолютно из любых собак. Далее не объясняя каким образом, он предполагает , что именно из этого региона мастифообразные собаки получили широкое географическое распространение. Автор, не берется утверждать какие народы населяли эту территорию с древнейших времен, но предполагает что австралоидно- дравидские , как древнейшие население Индии. Далее он сообщает , что не менее 1 тыс. лет, правда не указывает когда это было, на всей этой территории которая занимает нынешний ареал распространения САО , жили такие народы как- ассирийцы, мидяне, бактрийцы, скифы, хорасмии, сарматы, согды, нарфяне, персы и.т.д. Все эти народы по происхождению , этнически, антропологически и.т.д классифицировать он не утруждается, а называет их всех европеоидами , индо-ариями, ариями и.т.д. Все эти народы в едином лице по его теории путями западнее Каспия переселялись в Европу, благодаря чему мастифообразные собаки получили распространение. Он полагает что эти народы добрались до Восточной Европы и стали предками современных славян, почему он собственно и прочит праславян в создатели САО в Ср. Азии. Автор выдвигает мысль о том, что «можно только гадать» как далеко продвинулись праславяне из Афганистана и Ср. Азии в северо-восточном направлении. Свою мысль он подкрепляет тем, что в Исландии встречаются географические названия сходные с названиями в Ср. Азии.
В целом теория г. Власенко выглядит примерно так, и я надеюсь что ничего не перепутал. Мое отношение к версии моего оппонента я сформулирую цитатой из его же собственной писанины ,его « заносило на каждом повороте за пределы того, что можно доказать, или на худой конец аргументировано предположить». Свою теорию он не подкрепляет ни какими описаниями исторических событий, которые свидетельствовали бы о переселении людей , ни описанием данных палеонтологии, вообще ни чем, кроме факта который говорит о том что, тогда-то и там-то были мастифообразные собаки и фразой «можно только гадать». Этот набор аргументов он считает очень серьезным и уверенно противопоставляет от единственного факта наличия мастифообразных собак в Южном Туркменистане и Северном Афганистане 4 тыс. лет назад. При этом он отмахивается от фактов приведенных нами. Мы же в свою очередь строим свою теорию, основываясь на всех имеющихся фактах, включая и сведения которыми оперирует г. Власенко. Мало того наличия волкодавов в описываемую эпоху в Южном Туркменистане, в Северном Афганистане , в Иране, в Ираке и т.д. является важным звеном в цепи рассуждений при построении нашей теории. Дело в том, что появление волкодавов в этих регионах по времени совпадает с массовыми миграциями туда кочевников с территории Казахстана, Алтая и т. д. В общем чтобы не наводить тень на плетень я постараюсь защитить свою позицию и доказать несостоятельность, неаргументированность и недоказуемость теории г. Власенко.
Предположим, что г. Власенко прав. Несмотря на отсутствие палеонтологических данных, объясняющих появление мастифообразных собак в Южном Туркменистане и Северном Афганистане в древности, все же примем его гипотезу как рабочую версию. В общем, не имея диких предков мастифообразные собаки появились здесь по мановению руки и точка. Даже примем версию переселения индоиранцев в конце I тыс. до н.э. в Европу путями западнее Каспия. Хотя научные подтверждения этому процессу отсутствуют , почему г. Власенко пытается «гадать» на эту тему. Хотя правда есть «воздушная» теория о том что германские племена переселились в Центральную и Северную Европу с территории Ирана. Этому так же нет никаких подтверждений.
Но все же. Но в таком случае возникает закономерный вопрос о том, каким образом волкодавы получили распространение в Казахстане, Монголии, Тибете, Китае и т.д. Ведь в этом направлении миграций с Запада никогда не было, за исключением расширения границ Российской империи. Боюсь «додумывать», но вероятно г. Власенко полагает, что собаки сами брали переметные сумки с провизией , посохи , путеводители и в массовом порядке покидая хозяев, отправлялись туда куда «гадания» автора идеи ,еще не успел занести. А попутно они вероятно давали географические названия сходные с названиями в Ср. Азии и Исландии. Ведь на старинных картах таких названий встречается множество чуть ли не по всему Евразийскому континенту. Другого объяснения найти невозможно, поскольку в истории нет событий по средству которых можно было бы хоть как-то разложить все по полочкам. Нет исторических событий свидетельствующих о переселении индоиранцев в Европу и уж тем более нет никаких даже намеков на то что индоиранцы переселившись в Восточную Европу стали предками славян. Уж если г. Власенко додумался до того , что предками славянских народов в основном были не славяне-венеды,а арии, скифы, саки и т.п, то какого лешего он неведомыми путями тащит за уши их ассимилированных с местным населением Афганистана, Ирана и т.п , потомков в Восточную Европу? Миграции Ариев, Скифов, Саков с территории Причерноморья, из Каспийских степей и т. д это общеизвестный науке факт и по этому поводу не нужно гадать и уже тем более гадить. Это подтверждается и археологией, и антропологией, и летописью и даже генетическими исследованиями. Что еще нужно ? Если бы все было так как воображает себе и гадает г. Власенко, то сегодня русских , украинцев, белорусов и т.д невозможно было бы внешне отличить от трудовых эмигрантов приезжающих в Россию из Таджикистана, Узбекистана, Закавказья и т.п. Все приблизительно были бы на одно лицо- индоиранцы. В общем пути распространения мастифообразных собак , г. Власнеко особенно не рассматривает, думая, что этот процесс будет принят как ничто само собой разумеющееся. Но тут он сильно ошибается. Всему происходящему должно быть практическое объяснение. Данный пункт его теории не выдерживает критики даже элементарной логикой.
Следующим и даже основным «ответным ударом» который попытался нанести г. Власенко по нашей теории, защищая свою собственную, является исключение «Собаки Иностранцева» из разряда предков мастифообразных собак и из числа собственно самих собак этой разновидности. Действительно, если считать этих собак предками мастифообразных собак и волкодавами, то теория г. Власенко разваливается сама собой. Ввиду этого мой оппонент постановил, что «Собака Иностранцева» при всем желании никак не может быть причислена к типу мастифообразных. Вот так , бац и все! Грубо, дешево и сердито. Он утверждает , что эта собака «судя по черепу нечто вроде лайки или немецкой овчарки, была размером с небольшого волка.» При этом он оговаривает, что «весь вопрос в сравнении с другими современными ей ископаемыми собаками : те мельче». Этот факт он считает единственным, но не существенным, на основании которого мы можем возвести « Собаку Иностранцева» в ранг предков мастифов, а так же считает, что по этому поводу «ни к чему было повторять чужие глупости». Здесь же он задает потрясающий вопрос :- «Интересно от какой из «Собак Иностранцева» пошли мастиффы: от той, что найдена в районе Красноярска, или же от обнаруженной у Ладожского озера?» Далее он рассуждает о том , что « конституциональные и экстерьерные черты, присущие мастиффам , для диких псовых абсолютно не характерны, поскольку не обеспечивают достаточной адекватности к экстремальным условиям существования. То есть это вне всяких сомнений, признаки доместиляции. Причем признаки, закрепить которые в потомстве возможно лишь при соблюдении ряда благоприятствующих условий как-то: многочисленности и концентрации поголовья, селективного отбора, щадящего режима выращивания и сравнительно обильного кормления молодняка. Каковые условия можно на протяжении длительного времени обеспечивать лишь на оседлом образе жизни. Указанные причины ставят, мягко говоря, под сомнения и гипотезу самопроизвольного зарождения мастиффов в пещерах, на которой голословно настаивают наши авторы, и вероятность выведения САО кочевниками». Так, вроде бы я ничего не упустил.
Данный взгляд на тему обсуждения диаметрально противоположен нашему. Что ж, может быть действительно г. Власенко прав? Давайте рассмотрим все по порядку. Поскольку в противовес нашей характеристики его теории определениями « жалкие попытки», «романтически-розовая чепуха» и « нелепая отсебятина», он характеризует уже лично нас «лжецами» , « фальсификаторами», а нашу теорию соответственно «лживой и дутой», то я хотел чтобы читатели заострили свое внимание на том, где действительно присутствует ложь, подтасовка, фальсификация, отсебятина и т.д. В ходе «разбора полетов» все станет ясным и понятным. Поскольку наша дискуссия с г. Власенко не носит объективного и конструктивного характера с его стороны, то мы никогда сами не сможем ее закончить. Последнее слово будет всегда за тем , кто не придерживается объективности, логики, здравого смысла и т.п, а главное , за тем кто вопреки всему перечисленному , стремиться отстоять свою позицию ,но не выяснять истинную . Поэтому рассудить нас могут только читатели, собственно эти комментарии адресуются именно им, а не нашему оппоненту, а пишутся они для того чтобы никакая напыщенная демогогия не уводила их в сторону от правильного понимания проблемы.
Для начала нужно определиться какие собаки являются мастифообразыми и кто такие мастиффы. Мастифообразыми собаками считаются : среднеазиатские овчарки, кавказские овчарки, монгольские овчарки, тибетские доги, ньюфаундленды, сенбернары, доги и т.д. и собственно сами мастиффы. Чем отличаются мастиффы от всей категории своих сородичей? В основном излишней сыростью в телосложении, что делает этих собак не жизнестойкими, болезненными, медлительным, пассивными и т.д. Как получить мастиффа? Элементарно! Для этого в селекции нужно использовать крупных матифообразых собак, например САО. Если вести селекцию на по рекомендациям г. Власенко, то буквально через несколько поколений потомки рабочих собак, превратятся в бесполезные груды мяса. Все мастифообразные собаки , если их не использовать по назначению, склонны к переходу на сырой тип конструкции. В анатомическом плане всех мастифообразных собак объединяют такие характеристики как: крупные размеры, грубый костяк, атлетическое и мощное телосложение, а так же крупная тяжелая голова с отличительными и характерными признаками. Все эти собаки даже в рамках одной породы могут различаться по типу конструкции, который может варьировать от грубо-крепкого и где-то наверно крепко-грубого, до сырого или как еще принято называть рыхлого типа конструкции. Зависит это от селекционной направленности или отсутствия таковой , от специфики использования собак, от условий содержания и т.п. Например испанские или итальянские мастиффы , которых содержат в городах и водят на выставки это собаки очень рыхлого сложения. Однако собаки этих же пород которых содержат и разводят пастухи Испании и Италии в сельской местности, обычно горного рельефа для выпаса скота и охраны его от волков, а таковые там водятся в достатке и отстреливать их запрещено, обладают функциональным сложением, т.е являются собаками крепко- грубого и грубого типа конструкции. Эти мастиффы совсем не выделяются своими размерами в сравнении с нашими САО, КО, монгольскими и тибетскими волкодавами, а скорее даже обладают более мелкими размерами. Тоже самое можно наблюдать относительно всех остальных мастифообразных собак которых по предназначению разделяют на функциональных и декоративных, т.е на волкодавов и городских. Почему собак именно этой группы люди веками во всех уголках Евразии разводили и использовали именно как волкодавов? Потому что, из всех собак они успешнее справляются с хищниками, потому что они большие, сильные, не прихотливые , отважные, потому что только у них челюсти обладают максимальной силой сжатия и т.п. Сокрушающая сила челюстей это следствие конфигурации или если угодно утсройства головы мастифообразных собак . Как бы ни различались головы собак этой группы между собой , все они едины по основным характеристикам, которые закреплены в их генотипе и которые не при каких обстоятельствах не меняются в их генотипе , за исключением конечно , кровосмешения с собаками других породных групп. Общими для всех мастифообразных собак являются : крупная и массивная голова в целом, широкий и высокий череп, толщина костей которого определяется выраженностью затылочного гребня, надбровья, подглазничных костей, череп имеет объемные места для крепления нижней челюсти, скуловые дуги которой довольно выражены; морда широкая, объемная, тупая, несколько укороченная относительно длины черепа для соблюдения принципа рычага; зубы и клыки крупные и крепкие. По сути именно эти характеристики головы в совокупности с соответствующими характеристиками анатомии и психики , делают мастифообразных собак волкодавами. Крупные клыки, сокрушающая сила сжатия челюстей, мощь, атлетизм и отвага это и есть волкодав. Эти признаки закреплены на генетическом уровне, стойко передаются по наследству и являются основополагающими при выявлении прародителя всей породной группы мастифообразных собак. Я абсолютно согласен с г. Власенко в том, что узкомордые, легкомордые и легкокостные собаки типа лаек и немецких овчарок ни в коем случае не могли быть предками мастифообразных собак. Ну хоть в чем-то мы единодушны!
Теперь самое время перейти к описанию « Собаки Инострнцева» , которое сделали палеозоологи. Это крупная собака, ее череп обладает плоским лбом и не резким переходом к морде; хорошо развиты скуловые дуги и затылочный гребень, морда короткая, широкая; сильно развиты челюсти; зубы крупные схожи с волчьими. Или я что-то не понимаю или это описание не подходит лайкам и немецким овчаркам, и тютелька в тютельку соотвествует описанию казахских , монгольских и даже среднеазиатских волкодавов . Описания грубокостности головы , такие как- объемная короткая морда , развитые скуловые дуги и затылочный гребень , круные зубы, соответствует грубокостности собаки в целом. Даже по стандарту у САО не так развит костяк в соответствии с описаниям головы , где надбровье, скуловые дуги и затылочный гребень не выражены. Не берусь судить о росте «Собаки Иностранцева», но даже 65-70 см в холке для такой костистой собаки достаточно , чтобы она считалась предком мастифообразных собак и собственно сама входила в эту породную группу. Кстати « Собака Иностранцева» совсем не одна в перечне древних ископаемых собак с похожим описанием, которые составляют одну породную группу и были обнаружены на территории от Каспия до Дальнего Востока. Например промеры длин черепа у них наблюдаются от 177 мм до 180 мм с лишним и более. Самые маленькие замеры длины черепа у одной из «Собак Иностранцева» - 177 мм. Мой друг Михаил Дубяго, на скорую руку сделал замеры одного из кобелей в своем питомнике, который обладал средними параметрами. Его рост в холке составил 77 см, обхват 16,5 см, обхват морды 33 см, обхват черепа 59см, общая длина головы 30 см, длина морды около 12 см, длина черепа около 18 см. То есть, длина черепа этого кобеля почти такая же как и длина черепа у «Собаки Иностранцева». Если учитывать что найденные останки ископаемых собак вряд ли принадлежали выдающимся по крупности особям , то в целом их размеры будут значительно превышать размеры « среднего волка» о чем пишет г. Власенко. Говоря же об останках собак которых г. Власенко прочит в предки всех мастифообразных , нужно отметить что они вовсе не выделяются своими размерами в сравнении с приведенными промерами, и младше той же « Собаки Иностранцева» на каких- то 40-30 тыс. лет.
Далее, поинтересуемся мнением палеозоологов , т.е « чужими глупостями», о том, кого же они считают предком мастифообразных собак? Может быть они являются сторонниками теории г.Власенко? Ан-нет! Они сообщают ,что «Собака Иностранцева» положила начало крупным и сильным собакам, широко распространенным в Европе и Азии… потомками этих крупных собак считают тибетских, среднеазиатских, монгольских овчарок, сенбернаров, ньюфаундледов, мастиффов , догов и т.д. Думаю, что с «ложью и фальсификацией» по данному вопросу читателям все понятно. Хотя возможно в этом случае речь идет не об отрицательных моральных качествах, а об элементарной не компетентности , которую мы будем наблюдать и при рассмотрении остальных доводов моего оппонента. А они потрясают отсутствием какой-либо логики. Наивно задаешься вопросом – а понимает ли автор сам о чем он пишет?
Александр Власенко основываясь на то, что мастиффы и дикие псовые абсолютно различны по типу конституции и экстерьеру делает вывод , что « это вне всяких сомнений признаки доместикации». В данном случае непонятно каких диких псовых имеет ввиду автор. Если говорить о гиеновых собаках или собаках динго , то все понятно. К тому же если их сравнивать не просто с мастифообразными собаками а именно с мастиффами сырого сложения. Если же говорить о той же « Собаке Иностранцева» и сравнивать ее с мастифообразыми собаками , то различия будут не принципиальными. Здесь так же нет уточнений по поводу того каких диких псовых культивировали люди, чтобы произошел этот самый процесс доместикации и получились мастиффы. Далее мысль такова , что какие-то признаки возможно закрепить в потомстве лишь при соблюдении благоприятствующих условий , которые заключаются в большом поголовье собак , из селекции, обильном питании и их не занятости. А такие условия на протяжении длительного времени можно обеспечить лишь при оседлом образе жизни , что ставит под сомнение гипотезу самопроизвольного зарождения мастиффов на которой настаиваю я и мой друг , и вероятность выведения САО кочевниками. Вот это даже не « романтически- розовая чепуха» , не «несуразность» и даже не « жалкая попытка» это самый настоящий бред.
Получается что одомашнивание самых крупных « диких псовых» типа «Собаки Иностранцева», со всеми породными признаками мастифообразных собак кочевниками, для использования их главным образом в качестве пастухов и волкодавов с последующей их селекцией, это « самопроизвольное зарождение мастиффов», а откорм неизвестных мелких «диких псовых» до свинского состояния без использования их в хозяйственных нуждах это доместикация мастиффов , путем закрепления каких-то признаков в потомстве и есть суть обоснованной гипотезы происхождения собак данной породной группы.
Непонятно какие признаки закреплялись в потомстве? В Южном Туркменистане , Северном Афганистане и Иране палеонтологи не обнаружили « диких псовых», которых путем откорма можно было бы селекционировать в мастифообразных собак и уж тем более в мастиффов. От тех собак останки которых были обнаружены , закреплять в потомстве из признаков можно было бы узкомордость , низкорослость и слабокостность. Очевидно что г. Власенко полагает , что из « Собаки Иностранцева» невозможно путем откорма получить сырых мастиффов, а из мелких собачат в самый раз. Что это? Может быть глупость или дискриминация по географическому или этническому признаку? Одним людям в каком-то регионе из сахара и конфетку не сделать , а другим в другом месте дано сладости хоть из навоза сотворять.
Больших и сырых собак можно селекционировать только используя в заводской работе собак грубого или на худой конец грубо-крепкого и крепко-грубого типа конституции. Ни какой кормежкой невозможно перевести собак из нежного или сухого и даже крепкого типа конституции, минуя грубый тип, сразу в сырой. Это невозможно ни практически ни теоретически.
В детстве я думал примерно так же как г.Власенко , но судьба мне позволила еще тогда на практике доказать себе неверность подобных суждений . тогда мне не нужны были никакие волкодавы, а насмотревшись советских фильмов про служебных собак , я как и многие мечтал о немецкой или восточно-европейской овчарке. Моему отцу с зарплатой инженера было затруднительно купить мне дорогого щенка в клубе , но однажды я нашел корзину со слепыми щенками , которых кто-то выбросил. Один из щенков имел окрас как у немецкой овчарки из кинофильма , и я несмотря на увещевания окружающих , решил что если я буду его кормить на убой и ни чем не утруждать, т. е содержать в условиях «щадящего режима», то из него непременно вырастет та собака о которой я мечтал. Кормил я песика больше чем обычно , но «гадкий утенок» вместо ожидаемого превратился в мелкорослую , узкомордую, сухокостную, коротконогую дворняжку, которая растолстела до состояния свиньи и не долго прожив сдохла от ожирения. Мораль сей «басни» такова- сколь не корми дворняжек , а немецких овчарок ,не говоря уже о мастиффах ,ни за что не вырастишь. Так что от подобных мнений я отказался еще в детстве, сообразив что теория не подтвержденная практикой это пустой звук. Конечно я понимаю, г. Власенко ведет речь не об откорме одной собачки , а об откорме многих поколений , но разве это меняет дело. В мире существует множество пород мелких и не крупных собак , которых уже веками люди содержат в соответствии с инструкциями г.Власенко, но они ни в коем случае не приобретают огромный рост и габариты , а заодно и характерные для мастифообразных собак породные черты. Никто в здравом уме не возьмется селекционировать волкодавов из мелких собачек , не говоря уже о том чтобы получить «мясо-молочных» мастиффов. С САО которых завозят в города из сельской местности все происходит иначе. Уже через несколько поколений селекции и содержания собак в условиях рекомендуемых г .Власенко мастифообразные САО превращаются в мясистых, тяжеловесных, рыхлых, вислоглазых губошлепов мастиффов. Вот вам и вся «доместикация» на практике. О чем это все говорит? Да о том, что для выведения мастифообразных собак и мастиффов в частности, в обязательном порядке необходимо наличие генетических предпосылок у исходного племенного материала. Только в этом случае будет какие «породные признаки закреплять в потомстве» и вести селекцию на увеличение габарита , благодаря обильному питанию и щадящему режиму содержания. Хотя необходимо отметить,что щадящий режим для мастифообразных собак вовсе не нужен и даже вреден. Например , чистокровные волкодавы в Тибете , Монголии, Казахстане, СР. Азии и т. д. которые содержатся и содержались тыс. лет в экстримальных условиях существования, к которым они прекрасно адаптированы , ни ростом , ни костяком, ни габаритами не уступают своим тепличным собратьям мастиффам. Единственно в чем они действительно уступают так это в объеме пухлой и сырой мышечной массы, которая собственно и делает мастиффов рыхлыми и не адаптированными к экстремальным условиям существования. Поэтому мысль г .Власенко о том, что лишь при оседлом образе жизни было возможно селекционировать мастифообразных собак и мастиффов , а при кочевом образе жизни нет, звучит как-то более чем странно. Выведение тех же САО кочевниками г-ном Власенко даже не рассматривается. И это при том , что даже современные собаки этой породы прежде всего являются пастушьими и используются в естественных условиях именно в животноводстве и именно теми людьми , чьи отцы , деды и прадеды еще в начале 2- столетия были кочевниками ,а в некоторых регионах таких как Монголия или Тибет , где волкодавы обладают наиболее крупными размерами даже в сравнении с мастиффами, кочевой образ жизни сохраняется и в наше время, а собаки живут и работают в самых экстремальных условиях какие только можно себе представить. Мало того, мастиффы , например в Италии и Испании, где сельское население использует их по предназначению , т.е для выпаса скота и охраны его от волков, обладают рабочей кондицией, ни чем не превосходят волкодавов у кочевников в Азии. Тут нужно уточнить что скотоводы будь то в Монголии или Ср. Азии или в той же Италии прежде всего не были представителями оседлого образа жизни. Представители оседлого образа жизни если и содержали скот , то в малом количестве, выпасали его в летнее время недалеко от своего жилья днем , и загоняли на ночь в кошары, в загоны, в сараи... В основном скот кормили заготовленными кормами. Те животноводы которые содержали скот в большом количестве , как минимум вели хозяйство отгонным путем. А это значит , что начиная с ранней весны и заканчивая поздней осенью они кочевали со скотом по летним пастбищам. Зимой они пригоняли скот на зимние пастбища, где снег не такой глубокий и не покрывается ледяной коркой. В зиму скот выпасали днем, а на ночь загоняли и подкармливали его заготовленными кормами. Кочевники же имея огромные стада и живущие там где заготовка достаточного количества кормов на зиму невозможна, кочевали со скотом и в зимнее время. Таким людям рабочие собаки-волкодавы просто необходимы. Если бы г. Власенко понимал то какие народы формировали население Ср. Азии, Афганистана, Ирана и т.д то он понимал бы что категорию скотоводов в этих регионах составляли переселенцы кочевники из Казахстана, Алтая, Сибири, Урала и т.д. Тогда бы он понял откуда взялись в этих регионах мастифообразные собаки. Я согласен с моим оппонентом в том, что именно мастиффов селекционировали в основном в условиях оседлого образа жизни. Но делали это не земледельцы, а аристократы, которые имели для этого материальные средства и заинтересованность. Им не нужны были волкодавы, им нужны были сторожа внушающие ужас простолюдинам. Но для селекции мастиффов необходимы мастифообразные собаки в качестве плем. материала , а брали их именно у кочевников скотоводов. Но и кочевники селекционировали своего рода мастиффов. Только это была куда более тонкая работа. Что из себя представляют современные САО? Это генетический коктейль из ДНК собак разного происхождения. Тут и волкодавы разного фенотипа и соответственно разного происхождения, и всякие охотничьи собаки породы которых уже давно исчезли, кроме тазы, тайганов и прочих борзых общего корня происхождения, и конечно же вездесущие «дворяне». Еще нидавно мои предки содержали и селекционировали настоящих чистокровных волкодавов –Тобет. Таких собак имели в основном или профессиональные собаководы или состоятельные люди. Таких волкодавов еще называли Бай Тобет и выделяли их в отдельную породу в отличии от других пастушьих собак. Это были очень грубокостные , габаритные, могучие собаки средний вес которых достигал 80-90 кг, крупные особи весили значительно больше. Одного токаго кобеля было достаточно для охраны отары от волков. Такие псы обходили и охраняли огромную территорию , подобно волкам , оставляя метки по периметру своих владений. В отличии от мастиффов охраняющих дворы у жителей оседлых поселений , тобеты не были сырыми и не функциональными собаками, несмотря на свои габариты они были самыми что ни на есть «рабочими» мастиффами. Они прекрасно знали волков обитающих по соседству и выясняли с ними отношения на рубежах своих территорий. Таких волкодавов еще называли словом « Сырттан» что означает – снаружи, за периметром, с внешней стороны или заочно,учредительно. То есть такие волкодавы не находились непосредстенно возле отары для защиты , а решали этот вопрос упреждая нападения. Обычно волки не нарушали границы территории которую охранял такой кобель. Ведь он был способен убить волка в считанные секунды, переломив ему позвоночник шеи или поясницы. Нарушить границу отчаивались лишь оголодавшие в зиму «залетные» волки , если их конечно пропускали волки местные , что естественно без боя не происходило.Либо это могла быть молодежь неопытная в охоте и не окрепшая организмом ,которая тяжело переносила зимний голод и холод. Такие волки нарывались на быструю расправу. Матерые волки отчаивались на такой шаг крайне редко в случае исключительной нужды. Но даже они старались нападать на скот в обход волкодава, чтобы не дай Бог с ним встретиться. Надо еще учитывать , что волки живущие вблизи человека, стараются его не беспокоить просто так, в страхе перед местью ,а тут еще и волкодав. Поведение волкодава очень похоже на поведение волка, он оберегает свою территорию как охотничьи угодья. Такая собака по сути кормит себя сама охотой и только в голодные сезоны полагается на человека. По сути своей, волкодав это защитник, его трудно увидеть бегающим и гавкающим возле отары или человеческого жилья , куда он приходит чтобы отдохнуть. Все свое время он проводит на охоте, на обходе и охране своих охотничьих угодий, в битвах с волками и другими хищниками посягающими на его территорию. Еда которую дает волкодаву человек , это тоже его добыча и он будет защищать ее, человека и его имущество. Конечно волкодав это собака и она поддается обучению и обладает привязанностью к человеку и все такое . Функции же пастухов выполняли другие собаки, именно их в наше время называют САО. Откуда они брались и что из себя представляли? Мои предки специально для охоты на волков и других крупных и серьезных животных , выводили помеси волкодавов и борзых тазы. Эти метисы различались в зависимости от того кто по породе у них отец а кто мать, но это в данный момент не суть важно. Такие собаки получались очень рослыми , подвижными, быстрыми и выносливыми в беге, очень агрессивными и достаточно сильными чтобы вступить в бой с волком. Пара таких собак легко нагоняла волка в степи и самостоятельно справлялась с ним. Обычно к охоте подключался человек вооруженный лишь ножем или дубиной. Собаки крепко прижимали волка к земле и охотнику оставалось лишь нанести хищнику смертельный удар. Таких собак, как и волкодавов и тазы очень ценили , но рабочими для охоты они считались лишь в первом поколении. Их следующие поколения нужными рабочими качествами не обладали. Казахи хоть и не знали Менделя, но с его законами были знакомы на практике и использовать их умели. В общем потомство от этих метисов (дрёк , дрёгой) в дальнейшем использовали как пастушьих собак. В этом качестве они показывали себя превосходно. Умные, подвижные, выносливые, энергичные и отважные они держались возле стад и человека, прекрасно пасли скот и в случае необходимости решительно вступали в бой с хищниками. Далеко не каждый из них был способен в схватке убить волка, но совместными усилиями прогнать хищников они могли. Тем более , что на поднятый ими шум на подмогу прибегал , сидящий до этого где-нибудь в укромном месте тобет, а то и несколько таких псов. В отличии от волкодавов и охотничьих собак пастушьими собаками особенно не дорожили , ведь имея исходный плем материал их можно было вывести сколько угодно. Поэтому пастушьи собаки через века прошли жесточайший естественный отбор. Волкодавы же которых держали в небольшом количестве отбор. Волкодавы же которых держали в небольшом количестве после революции , голодовок, коллективизации и закрепления на земле кочевников, репрессий и расстрелов людей которые занимались их селекцией, во многих случаях погибли или перемещались со своими сородичами метисами. В свое же время Бай Тобеты были настоящими рабочими мастиффами и волкодавами. Слово «Бай Тобет» означает собака породы тобет принадлежащая состоятельному человеку. Такие люди могли позволить себе содержание большого количества племенных собак, занятие селекций , обеспечивать их обильным мясным питанием и т.п. Но в отличии от жителей оседлых поселений , этих волкодавов селекционировали все же по рабочим качествам в естественных природных условиях. Мысль г Власенко о том, что только в условиях оседлой жизни можно обеспечить «щадящий режим содержания» для собак не верна в корне. Собаки по своей природе прежде всего хищники и мясоеды. Поэтому у оседлых жителей обильным мясным питанием обеспечить больших собак могли только очень и очень богатые люди. А содержание собак в ограниченном пространстве только уродует их и к «щадящему режиму» это не имеет никакого отношения. Для кочевников же, занимаюшихся скотоводством , даже среднего достатка, не говоря уже о богатых людях , обеспечить собак обильным мясным рационом было делом не сложным. К тому же они содержали собак вольными, что положительно сказывалось на их здоровье и рабочих качествах. Поэтому утверждения г.Власенко о том, что мастифообразных собак могли селекционировать только народы оседлого образа жизни , но никак не кочевники , выглядит не состоятельным. Это даже не логично. Возникает противоречие здравого смысла. С одной стороны это земледельцы, которым большие собаки как бы вовсе не нужны в хозяйственной деятельности. Да и то верно, для чего земледельцам такие псы? В конце концов не для того же , чтоб они охраняли посевы от грызунов, насекомых и птиц? Но при этом они согласно мысли г, Власенко содержали их в большом количестве и обильно кормили, вероятно морковью и капустой, ведь мясопродуктов у них был дефицит. Ко всему прочему у жителей Южного Туркменистана , Северного Афганистана , Ирана и т. д не было исходного племенного материала для селекции мастиффов. Палеозоологи установили что такие дикие псовые как волки , шакалы и собаки в южных ареалах обитания обладают тенденцией к мелкокостности и мелкорослости, в отличии от северных ареалов. Например такие мелкие псовые как шакалы севернее Южного Казахстана и вовсе не обитают. А волки южных регионов весят не более 30 кг . То есть, не располагая племенным материалом из северных регионов , южане в принципе не могли селекционировать на базе местного плем материала собак типа матсифообразных. По версии г. Власенко мастиффы в описываемом им районе появились в разведении у земледельцев в одночасье из ни откуда.
С другой стороны, г. Власенко считает , что кочевники будучи животноводами ,т.е являясь не в пример земледельцам прекрасными селекционерами, из самых крупных ископаемых диких собак, в том числе и « Собаки Иностранцева», остро нуждающиеся в волкодавах,т.е в мастифообразных собаках , по роду своей деятельности , имеющие изобильную кормовую базу в виде многочисленного скота, обладающие волкодавами на протяжении всей своей истории вплоть до наших дней, что зафиксировано в разных источниках информации, видите ли создателями мастифообразных собак никак не могли.
Причем г. Власенко считает , что наша мысль о том, что изначально к созданию мастифообразных собак причастны в первую очередь кочевники Евразии это сомнительная «гипотеза самопроизвольного зарождения мастиффов в пещерах , на которой голословно настаивают наши авторы.»
Как понимать г. Власенко , просто теряюсь в догадках?? Здесь наблюдается либо полное отсутствие логики и здравого смысла , либо абсолютная некомпетентность , на которой строятся умозаключения , либо сильнейшее желание , вопреки того же здравого смысла , любой ценой « притянуть за уши» любые доводы в пользу своей теории. Ко всему прочему мы явно по разному понимаем смысл некоторых выражений и слов. Александр Власенко полагает , что это происходит по причине плохого знания мной и моим другом русского языка. Что же об этом судить читателю. А в данном случае мне любопытно , понимает ли г. Власенко, к примеру, смысл выражения «голословно настаивать»? Я лично понимаю, что «голословность» это утверждения при отсутствии каких-либо аргументированных доводов. Мы же в своей статье приводим массу доводов , значительно весомее и больше чем их приводит сам г. Власенко. Конечно, где-то мы можем ошибаться , но о « голословно настаиваем» не может быть и речи. В данном случае наш оппонент акцентирует внимание на том, что мы якобы «голословно настаиваем» на том, что «мастиффы самопроизвольно зародились в пещерах». На что он в свою очередь реагирует так: « Не беда , что никому , в том числе и палеозоологам , ничего о пещерных собаках неизвестно.» Интересный подход к делу - когда не выгодно , мнение палеозологов называется «чужой глупостью» ,когда отсутствие их мнения выгодно оно становится авторитетным. Вот так умело «подтасовывает и сдает» наш оппонент. Однако в своей статье мы пишем , что «возможно» древняя порода мастифообразных собак зародилась изначально «как сорная пещерная собака». В данном случае речь идет о не понимании слова «возможно» и его трактовки г. Власенко как –«настаивают». Я понимаю так , что слово «возможно» имеет смысл утверждения. Не правда ли абсолютно разные смысловые значения и этих слов? Вообще разное понимание нами смысла слов и выражений можно наблюдать во многих случаях в статье г. Власенко. Видимо отсюда он делает вывод , что мы плохо владеем русским языком. В свою очередь должен заметить , что мы не случайно сделали данное предположение , оно вовсе не безосновательное. Все мастифообразные собаки, в том числе и пресловутая « Собака Иностранцева» , обладают характерными генетически закрепленными особенности анатомии. Это грубокостность, мощнотелость, атлетизм и т.п. это значит что генетическое наследие имеет глубокие корни в изначальном происхождении .Иначе не возможно было бы эти признаки закреплять в потомстве. Следовательно такие особенности приобретались и закреплялись в поколениях дикими предками мастифообразных собак и даже далекими предками « Собаки Иностранцева», в течении многих тыс. и даже десятков тыс. лет, в естественных условиях. Какие же условия могли способствовать приобретению таких признаков? Чтобы понять это мы провели аналогию с современными волками. Наиболее крупные волки обитают в суровых северных регионах. Наиболее коренастые , грубокостные , атлетичные , с хорошим поколение подкожной клетчатки волки обитают в условиях резко континентального климата в горной местности, где самые высокие суточные и сезонные переходы температуры. Если равнинные волки более узкогрудые и анатомия их опорно-двигательного аппарата приспособлена к длительному движению рысью, то волки в горах приспособлены двигаться вверх и вниз, преодолевать препятствия в условиях разряженного воздуха и высокого давления и т.п., т.е условия их жизни способствует приобретению организмом способности сохранять температурный баланс ,развитию атлетизма , усилению связок, суставов, костяка , увеличению объема грудной клетки и.т.п. при этом горные волки северных районов не обязательно обладают очень высоким ростом , но все же относятся к категории выше среднего, что при учете массы и габаритов позволяет считать их одними из самых крупных в своем виде. Но главное это то,что они в отличии от остальных волков в большей степени обладают анатомическими особенностями схожими с дикими предками мастифообразных собак. Проводя аналогию с этим фактом я и мой друг “предположили”,что дикие предки мастифообразных собак должны были формироваться не в условиях равнины,а в условиях гор в течении очень продолжительного времени исчисляемого,возможно десятками тыс.лет. Только так могли выработаться и закрепиться на генетическом уровне характерные признаки мастифообразных собак ,которые так стойко передаются в потомстве и по сей день. В случае стимуляции селекционным путем они ярко выражено проявляются у собак данной породной группы. Если уж мы предположили, что эти собаки формировались в условиях горного ландшафта, то можно предположить что они могли жить в пещерах. Ведь где горы, там вероятно могут быть и пещеры и т.п. Такова наша цепь рассуждений и вообще любое высказывание в нашей статье имеет серьезную обдуманную основу. Что же касается того, что палеозоологам ничего о пещерных собаках неизвестно, то нужно отметить, что по этому поводу им в принципе ни чего не известно. Например до сих пор не известно кто вообще был предком собак, а кто волков, происходят ли собаки от волков, или те и другие происходят от общих предков и т.д. Палеозоологи не знают является ли также «Собака Иностранцева» пещерной, т.е происходят ли ее предки да и она сама из горной местности или нет. Поэтому данный вопрос открыт для любых предположений лишь бы они были аргументированы. Думаю, что и наша версия может довольно серьезно рассматриваться палеозоологами на ряду с другими возможными предположениями.
Что же касается вопроса г. Власенко о том какая именно из «Собак Иностранцева» стала предком всех мастифообразных , думаю я должен дать ответ. Поскольку , выражаясь формулировками самого г. Власенко ссылающегося на М. Успенского , вопрос задан на уровне мысли «интеллектуального большинства», то я в свою очередь снизойдя до этой же планки, подыграю ему с ответом,- прародители мастифообразных собак не является ни та ни другая « Собака Иностранцева», а таковым нужно считать самого А.А Иностранцева. Надеюсь, что такой то ответ должен удовлетворить моего экстравагантного по образу мысли оппонента. Ну а читателям , чтобы не оскорблять их и за одно свой интеллект , я отвечать на этот вопрос , ответ на который очевиден , не стану, как-то не солидно раскрашивать картинки в детском журнальчике.
Думаю, что на вопрос с происхождением мастифообразных собак , как собственно и с путями их распространения ,кристально ясен. Теория г. Власенко это всего лишь фрагмент из общей картины событий, которая сама по себе ни чем не противоречит теории выдвинутой мной и моим другом . Мало того, его теория, за исключением ряда ошибок и не обоснованных « гаданий» , является важным аргументом в цепи наших собственных рассуждений , как неопровержимое доказательство , на ряду с массой других свидетельств подтверждающая переселение кочевников с севера в южные регионы. Переселение соплеменников наших предков в Индостан , Афганистан, Иран, Ирак, Малую Азию, Аравию, Северную Африку, Тибет, Китай, Европу и т.п, явилось важнейшим событием в истории и повлияло решительным образом на процессы зарождения и становления величайших древних цивилизаций в этих регионах. Время появления мастифообразных собак , в описываемых регионах точно совпадает со временем переселений туда кочевников в лице- ариев, скифов, саков и т.п из Казахстана, Алтая, Юж. Сибири, Юж Урала, Поволжья, Подонья, Причерноморья и т.п. Само наличие волкодавов лишь еще раз доказывает факт исторических миграций и их направления. По сути в опровержениях г. Власенко единственным важным моментом является непризнание им « Собаки Иностранцева» как предка матсифообразных собак. Но причиной такого убеждения может быть либо кинологическая некомпетентность, либо горячее желание вопреки фактам , отстоять свою точку зрения . Игнорирование фактов , на самом деле и есть « фальсификация», «ложь» , «демогогия», «романтически-розовая чепуха», «нелепая отсебятина» и т. п. Любой факт всегда перевесит самое авторитетное мнение и самую блестящую теорию. Теория не подтвержденная фактом или практикой просто на просто не существует. Как-то изменить общую картину событий основанную на фактах можно лишь добавлением новых фактов, которые в любом случае не опровергают все остальные. Как видно новых фактов г. Власенко не представил, а те которыми он располагает , учтены нами, и они четко вписываются в нашу теорию. Даже те моменты , где он « гадает» , сами по себе никак не меняют общую картину событий, обрисованную нами. В своей статье мы описываем древние культурные центры ариев и даже проариев, которые обобщающе принято называть «андроновской этнокультурной общностью». Миграции ариев общеизвестны. Далее мы ставим на вид миграции скифов, саков, сарматов, гуннов, тюрков, булгар, мадьяр, огузов, аваров, тюркутов, уйгуров, печенегов, кыпчаков, киданей, монголов Чингиз хана, темури

1

В каких пределах устанавливаются цены на щенков, в СНГ, минимум, максимум.

1год 6 месяцев 65кг

Смотрите  сылку     http://www.forum.zoo.kz/sho...;

ИНФОРМАЦИОННОЕ ПИСЬМО
Уважаемые Господа!

В период с 15 по 17 мая 2010 года в городе Алматы (КАЗАХСТАН) будет проходить
ПЕРВАЯ МЕЖДУНАРОДНАЯ НАУЧНО-ПРАКТИЧЕСКАЯ КОНФЕРЕНЦИЯ:
«СРЕДНЕАЗИАТСКАЯ ОВЧАРКА КАК ДОСТОЯНИЕ НАРОДОВ СРЕДНЕЙ АЗИИ И КАЗАХСТАНА»
(Алматы, 15-17 мая 2010 г.)
Организаторы:
Питомник " КАЗАКИ ИТ-ТОБЕТ", Институт ветеринарии и животноводства Казахского Национального Аграрного Университета, Институт экологических исследований и проектирования, Клуб Кровного Охотничьего Собаководства, ТОО "DIS-7", совместно с кинологическими организациями Республики Казахстан.
Участники:
Идею конференции поддержали Национальные Кинологические Организации республик Казахстан, Туркмения, Таджикистан, Узбекистан, Киргизия, Россия.
Цель конференции:
– выработка единых подходов к кинологической деятельности по сохранению, изучению и разведению среднеазиатской овчарки в республиках Средней Азии и Казахстане.
Основные вопросы которые планируется рассмотреть на конференции:
1. Рассмотрение вопроса о создании Ассоциации Кинологов Средней Азии и Казахстана по данной породе.
2. Рассмотрение вопроса о "О признании исторических национальных названий данной породы каждой республикой Средней Азии и Казахстана, стран происхождения породы, учитывая национальные традиции. C сохранением единого, международного названия породы - СРЕДНЕАЗИАТСКАЯ ОВЧАРКА"

В рамках конференции планируется:
Проведение круглого стола с участием ведущих экспертов по среднеазиатской овчарки с обсуждением следующих вопросов:
1. Породные группы среднеазиатских овчарок в республиках Средней Азии и Казахстана (история, распространение, современное состояние).
2. Селекция среднеазиатской овчарки.
3. Особенности разведения, содержания, кормления и ветеринарного обслуживания среднеазиатской овчарки.
4. Выработка единых подходов к кинологической деятельности по сохранению, изучению и разведению среднеазиатской овчарки в республиках Средней Азии и Казахстане.
В один из дней конференции планируется проведение выводки среднеазиатской овчарки для оценки экстерьерных качеств собак ведущими экспертами по этой породе.

Оргкомитет принимает заявки на участие в Конференции до 25 апреля 2010 г. по следующей форме:
- Ф.И.О.
- Место работы, должность, звание.
- Почтовый адрес с индексом.
- Адрес электронной почты.
- Телефоны с кодом города.
- Текст доклада, форма участия (доклад пленарный, секционный, стендовый).
- Необходимость визовой поддержки.
- Необходимость бронирования гостиницы.
Ваши заявки просим направлять по одному из E-mail адресов:
sdaukeyev@datainvest.kz ( Председателю Оргкомитета) или
dis7@mail.ru – Андрею Логинову (Казахстан) или по факсу +7 727 2770587
Оргкомитет оставляет за собой право на отбор присланных материалов.

С уважением
Председатель Оргкомитета
Академик
Национальной Академии Наук
Республики Казахстан
Даукеев С.Ж.

Ниже приведена глава из книги
замечательного ученого лауреата Нобелевской премии Конрада Лоренца о
пользе и назначении агрессии в животном мире.Эта статья размещена  в нескольких сообществах так или иначе имеющих отношение к рабочему-бойцовому, служебному, охотничьему собаководству.Думаю, абсолютное большинство посетителей сообществ не знакомо с научным наследием К. Лоренца и было бы полезно этот пробел восполнить.К.Лоренц изучал основы поведения животных. Многие владельцы собак не понимают и не принимают ряд важнейших  природных особенностей своих питомцев. Именно поэтому я счел важным ознакомить максимально широкий круг любителей с указанной главой из книги К.Лоренца. Надеюсь, тех, кто не читал его книг, заинтересует прочитанное и они  пожелают изучить труды Лоренца в полном объёме.
Агрессивное поведение
рассматривается современными ФЦИшного толка  специалистами-кинологами,
как явление резко отрицательное и нежелательное. Любые проявления
агрессии безжалостно и последовательно вытравливаются из собак. При
этом происходит уничтожение жизненно важных качеств этих домашних
животных.Они более не способны отстоять территорию, завоевать право на
продолжение рода,защитить себя и потомство, выбрать сильнейшего для
продолжения рода...
Проповедуя любовь к животным, горячо выступая
против собачьих боев, подавая в суд на владельцев собаки, подравшейся с
их любимцем,искореняя агрессию у собак, многие современные "любители"
не понимают, что все подобные действия в конечном счете лишают их
любимцев силы, стремления к доминированию, здоровья -  самой их
природы, оставляя лишь ухоженную внешнюю оболочку этого живого чучела.
Эти "любители" охотно выхаживают слабых и больных  от рождения,
используя их в дальнейшем в разведении способствуют дальнейшему
воспроизведению  слабых, больных,беспомощных и не боеспособных, не
сознавая, какое чудовищное насилие над природой, какой вред любимой
породе под флагами добра, любви  и гуманизма ими наносится. Полагаю,
что всем, имеющим отношение к практическому рабочему собаководству, а
так же людям, принимающим решения о кинологической политике государства
и стратегии разведения рабочих пород собак, чрезвычайно полезно знать,
каким бесценным даром природы является агрессия, необходимость
сохранения этого качества у существ, наделенных ею от природы.Не
случайно К. Лоренц пишет, что внутривидовая агрессия-часть организации
всех живых существ, сохраняющей  их систему функционирования и саму
жизнь. Агрессия-та сила, что предназначена ДОБРУ.Я желаю всем
интересного прочтения ниже приведенного текста и приглашаю к обсуждению.



АГРЕССИЯ (так называемое зло). К.ЛОРЕНЦ.


Часть силы той, что без числа,
Творит добро, всему желая зла.

 

Гете

 Для чего вообще борются друг с
другом живые существа? Борьба – вездесущий в природе процесс; способы
поведения, предназначенные для борьбы, как и оружие, наступательное и
оборонительное, настолько высоко развиты и настолько очевидно возникли
под селекционным давлением соответствующих видосохраняющих функций, что
мы, вслед за Дарвином, несомненно, должны заняться этим вопросом.
   Как
правило, неспециалисты, сбитые с толку сенсационными сказками прессы и
кино, представляют себе взаимоотношения «диких зверей» в «зеленом аду»
джунглей как кровожадную борьбу всех против всех. Совсем еще недавно
были фильмы, в которых, например, можно было увидеть борьбу
бенгальского тигра с питоном, а сразу вслед затем – питона с
крокодилом. С чистой совестью могу заявить, что в естественных условиях
такого не бывает никогда. Да и какой смысл одному из этих зверей
уничтожать другого? Ни один из них жизненных интересов другого не
затрагивает!
   Точно так же и формулу Дарвина
«борьба за существование», превратившуюся в модное выражение, которым
часто злоупотребляют, непосвященные ошибочно относят, как правило, к
борьбе между различными видами. На самом же деле, «борьба», о которой
говорил Дарвин и которая движет эволюцию, – это в первую очередь
конкуренция между ближайшими родственниками. То, что заставляет вид,
каков он сегодня, исчезнуть – или превращает его в другой вид, – это
какое-нибудь удачное «изобретение», выпавшее на долю одного или
нескольких собратьев по виду в результате совершенно случайного
выигрыша в вечной лотерее Изменчивости. Потомки этих счастливцев, как
уже говорилось, очень скоро вытеснят всех остальных, так что вид будет
состоять только из особей, обладающих новым «изобретением».
   Конечно
же, бывают враждебные столкновения и между разными видами. Филин по
ночам убивает и пожирает даже хорошо вооруженных хищных птиц, хотя они
наверняка очень серьезно сопротивляются. Со своей стороны – если они
встречают большую сову средь бела дня, то нападают на нее,
преисполненные ненависти. Почти каждое хоть сколь-нибудь вооруженное
животное, начиная с мелких грызунов, яростно сражается, если у него нет
возможности бежать. Кроме этих особых случаев межвидовой борьбы
существуют и другие, менее специфические. Две птицы разных видов могут
подраться из-за дупла, пригодного под гнездо; любые два животных,
примерно равные по силе, могут схватиться из-за пищи и т.д. Здесь
необходимо сказать кое-что о случаях межвидовой борьбы,
иллюстрированных примерами ниже, чтобы подчеркнуть их своеобразие и
отграничить от внутривидовой агрессии, которая собственно и является
предметом нашей книги.
   Функция сохранения вида
гораздо яснее при любых межвидовых столкновениях, нежели в случае
внутривидовой борьбы. Взаимное влияние хищника и жертвы дает
замечательные образцы того, как отбор заставляет одного из них
приспосабливаться к развитию другого. Быстрота преследуемых копытных
культивирует мощную прыгучесть и страшно вооруженные лапы крупных
кошек, а те – в свою очередь – развивают у жертвы все более тонкое
чутье и все более быстрый бег. Впечатляющий пример такого эволюционного
соревнования между наступательным и оборонительным оружием дает хорошо
прослеженная палеонтологически специализация зубов травоядных
млекопитающих – зубы становились все крепче – и параллельное развитие
пищевых растений, которые по возможности защищались от съедения
отложением кремневых кислот и другими мерами. Но такого рода «борьба»
между поедающим и поедаемым никогда не приводит к полному уничтожению
жертвы хищником; между ними всегда устанавливается некое равновесие,
которое – если говорить о виде в целом – выгодно для обоих. Последние
львы подохли бы от голода гораздо раньше, чем убили бы последнюю пару
антилоп или зебр, способную к продолжению рода. Так же, как – в
переводе на человеческикоммерческий язык – китобойный флот обанкротился
бы задолго до исчезновения последних китов. Кто непосредственно
угрожает существованию вида – это не «пожиратель», а конкурент; именно
он и только он. Когда в давние времена в Австралии появились динго –
поначалу домашние собаки, завезенные туда людьми и одичавшие там, – они
не истребили ни одного вида из тех, что служили добычей, зато под
корень извели крупных сумчатых хищников, которые охотились на тех же
животных, что и они. Местные хищники, сумчатый волк и сумчатый дьявол,
были значительно сильнее динго, но в охотничьем искусстве эти древние,
сравнительно глупые и медлительные звери уступали «современным»
млекопитающим.
   Динго настолько уменьшили поголовье
добычи, что охотничьи методы их конкурентов больше «не окупались», так
что теперь они обитают лишь на Тасмании, куда динго не добрались.
   Впрочем,
с другой стороны, столкновение между хищником и добычей вообще не
является борьбой в подлинном смысле этого слова. Конечно же, удар лапы,
которым лев сбивает свою добычу, формой движения подобен тому, каким он
бьет соперника, – охотничье ружье тоже похоже на армейский карабин, –
однако внутренние истоки поведения охотника и бойца совершенно
различны. Когда лев убивает буйвола, этот буйвол вызывает в нем не
больше агрессивности, чем во мне аппетитный индюк, висящий в кладовке,
на которого я смотрю с таким же удовольствием. Различие внутренних
побуждений ясно видно уже по выразительным движениям. Если собака гонит
зайца, то у нее бывает точно такое же напряженно-радостное выражение, с
каким она приветствует хозяина или предвкушает что-нибудь приятное. И
по львиной морде в драматический момент прыжка можно вполне отчетливо
видеть, как это зафиксировано на многих отличных фотографиях, что он
вовсе не зол. Рычание, прижатые уши и другие выразительные движения,
связанные с боевым поведением, можно видеть у охотящихся хищников
только тогда, когда они всерьез боятся своей вооруженной добычи, но и в
этом случае лишь в виде намека.
   Ближе к подлинной
агрессии, чем нападение охотника на добычу, интересный обратный случай
«контратаки» добычи против хищника. Особенно это касается стадных
животных, которые всем скопом нападают на хищника, стоит лишь им его
заметить; потому в английском языке это явление называется «мобинг». 2
   В
обиходном немецком соответствующего слова нет, но в старом охотничьем
жаргоне есть такое выражение – вороны или другие птицы «травят» филина,
кошку или другого ночного хищника, если он попадется им на глаза при
свете дня. Если сказать, что стадо коров «затравило» таксу – этим можно
шокировать даже приверженцев святого Хуберта 3; однако, как мы вскоре увидим, здесь и в самом деле идет речь о совершенно аналогичных явлениях.
   Нападение
на хищника-пожирателя имеет очевидный смысл для сохранения вида. Даже
когда нападающий мал и безоружен, он причиняет объекту нападения весьма
чувствительные неприятности. Все хищники, охотящиеся в одиночку, могут
рассчитывать на успех лишь в том случае, если их нападение внезапно.
Когда лисицу сопровождает по лесу кричащая сойка, когда вслед за
кобчиком летит целая стая предупреждающе щебечущих трясогузок – охота у
них бывает основательно подпорчена. С помощью травли многие птицы
отгоняют обнаруженную днем сову так далеко, что на следующий вечер
ночной хищник охотится где-то в другом месте. Особенно интересна
функция травли у ряда птиц с высокоразвитой общественной организацией,
таких, как галки и многие гуси. У первых важнейшее значение травли для
сохранения вида состоит в том, чтобы показать неопытной молодежи, как
выглядит опасный враг. Такого врожденного знания у галок нет. У птиц
это уникальный случай традиционно передаваемого знания. Гуси, на
основании строго избирательного врожденного механизма, «знают»: нечто
пушистое, рыже-коричневое, вытянутое и ползущее – чрезвычайно опасно.
Однако и у них видосохраняющая функция «мобинга» – со всем его
переполохом, когда отовсюду слетаются тучи гусей, – имеет в основном
учебную цель.
   Те, кто этого еще не знал, узнают:
лисы бывают здесь\ Когда на нашем озере лишь часть берега была защищена
от хищников специальной изгородью, – гуси избегали любых укрытий, под
которыми могла бы спрятаться лиса, держась на расстоянии не меньше 15
метров от них; в то же время они безбоязненно заходили в чащу молодого
сосняка на защищенных участках. Кроме этих дидактических целей, травля
хищных млекопитающих – и у галок, и у гусей – имеет, разумеется, и
первоначальную задачу:
   отравлять врагу
существование. Галки его бьют, настойчиво и основательно, а гуси,
по-видимому, запугивают своим криком, невероятным количеством и
бесстрашным поведением. Крупные канадские казарки атакуют лису даже на
земле пешим сомкнутым строем; и я никогда не видел, чтобы лиса
попыталась при этом схватить одного из своих мучителей. С прижатыми
ушами, с явным отвращением на морде, она оглядывается через плечо на
трубящую стаю и медленно, «сохраняя лицо», трусит прочь.
   Конечно,
мобинг наиболее эффективен у крупных и вооруженных травоядных, которые
– если их много – «берут на мушку» даже крупных хищников. По одному
достоверному сообщению, зебры нападают даже на леопарда, если он
попадается им в открытой степи. У наших домашних коров и свиней
инстинкт общего нападения на волка сидит в крови настолько прочно, что
если зайти на пастбище к большому стаду в сопровождении молодой и
пугливой собаки – это может оказаться весьма опасным делом. Такая
собака, вместо того чтобы облаять нападающих или самостоятельно удрать,
ищет защиты у ног хозяина. Мне самому с моей собакой Стази пришлось
однажды прыгать в озеро и спасаться вплавь, когда стадо молодняка
охватило нас полукольцом и, опустив рога, угрожающе двинулось вперед. А
мой брат во время первой мировой войны провел в южной Венгрии
прелестный вечер на иве, забравшись туда со своим скоч-терьером под
мышкой: их окружило стадо полудиких венгерских свиней, свободно
пасшихся в лесу, и круг начал сжиматься, недвусмысленно обнажив клыки.
   О
таких эффективных нападениях на действительного или мнимого
хищника-пожирателя можно было бы рассказывать долго. У некоторых птиц и
рыб специально для этой цели развилась яркая «апосематическая», или
предупреждающая, окраска, которую хищник может легко заметить и
ассоциировать с теми неприятностями, какие он имел, встречаясь с данным
видом. ;Ядовитые, противные на вкус или как-либо иначе защищенные
животные самых различных групп поразительно часто «выбирают» для
предупредительного сигнала сочетания одних и тех же цветов – красного,
белого и черного.э И чрезвычайно примечательны два вида, которые –
кроме «ядовитой» агрессивности – не имеют ничего общего ни друг с
другом, ни с упомянутыми ядовитыми животными, а именно – утка-пеганка и
рыбка, суматранский усач. О пеганках давно известно, что они люто
травят хищников; их яркое оперение настолько угнетает лис, что они
могут безнаказанно высиживать утят в лисьих норах, в присутствии
хозяев. Суматранских усачей я купил специально, чтобы узнать, зачем эти
рыбки окрашены так ядовито; они тотчас же ответили на этот вопрос,
затеяв в большом общем аквариуме такую травлю крупного окуня, что мне
пришлось спасать хищного великана от этих безобидных с виду малюток.
   Как
при нападении хищника на добычу или при травле хищника его жертвами,
так же очевидна видосохраняющая функция третьего типа боевого
поведения, который мы с X.
   Хедигером называем
критической реакцией. В английском языке выражение «сражаться, как
крыса, загнанная в угол» символизирует отчаянную борьбу, в которую боец
вкладывает все, потому что не может ни уйти, ни рассчитывать на пощаду.
Эта форма боевого поведения, самая яростная, мотивируется страхом,
сильнейшим стремлением к бегству, которое не может быть реализовано
потому, что опасность слишком близка. Животное, можно сказать, уже не
рискует повернуться к ней спиной – и нападает само, с пресловутым
«мужеством отчаяния». Именно это происходит, когда бегство невозможно
из-за ограниченности пространства – как в случае с загнанной крысой, –
но точно так же
   может подействовать и
необходимость защиты выводка или семьи. Нападение курицы-наседки или
гусака на любой объект, слишком приблизившийся к птенцам, тоже следует
считать критической реакцией. При внезапном появлении опасного врага в
пределах определенной критической зоны многие животные яростно
набрасываются на него, хотя бежали бы с гораздо большего расстояния,
если бы заметили его приближение издали. Как показал Хедигер, цирковые
дрессировщики загоняют своих хищников в любую точку арены, ведя
рискованную игру на границе между дистанцией бегства и критической
дистанцией. В тысяче охотничьих рассказов можно прочесть, что крупные
хищники наиболее опасны в густых зарослях. Это прежде всего потому, что
там дистанция бегства особенно мала; зверь в чаще чувствует себя
укрытым и рассчитывает на то, что человек, продираясь сквозь заросли,
не заметит его, даже если пройдет совсем близко. Но если при этом
человек перешагнет рубеж критической дистанции зверя, то происходит так
называемый несчастный случай на охоте – быстро и трагично.
   В
только что рассмотренных случаях борьбы между животными различных видов
есть общая черта: здесь вполне ясно, какую пользу для сохранения вида
получает или «должен» получить каждый из участников борьбы. Но и
внутривидовая агрессия – агрессия в узком и собственном смысле этого
слова – тоже служит сохранению вида.
   В отношении
ее тоже можно и нужно задать дарвиновский вопрос «для чего? «. Многим
это покажется не столь уж очевидным; а люди, свыкшиеся с идеями
классического психоанализа, могут усмотреть в таком вопросе
злонамеренную попытку апологии Жизнеуничтожающего Начала, или попросту
Зла. Обычному цивилизованному человеку случается увидеть подлинную
агрессию лишь тогда, когда сцепятся его сограждане или домашние
животные; разумеется, он видит лишь дурные последствия таких раздоров.
Здесь поистине устрашающий ряд постепенных переходов – от петухов,
подравшихся на помойке, через грызущихся собак, через мальчишек,
разбивающих друг другу носы, через парней, бьющих друг другу об головы
пивные кружки, через трактирные побоища, уже слегка окрашенные
политикой, – приводит наконец к войнам и к атомной бомбе.
   У
нас есть веские основания считать внутривидовую агрессию наиболее
серьезной опасностью, какая грозит человечеству в современных условиях
культурно-исторического и технического развития. Но перспектива
побороть эту опасность отнюдь не улучшится, если мы будем относиться к
ней как к чему-то метафизическому и неотвратимому; если же попытаться
проследить цепь естественных причин ее возникновения – это может помочь.
   Всякий
раз, когда человек обретал способность преднамеренно изменять
какое-либо явление природы в нужном ему направлении, он был обязан этим
своему пониманию причинно-следственных связей, определяющих это
явление. Наука о нормальных жизненных процессах, выполняющих функцию
сохранения вида, – физиология, – является необходимым основанием для
науки о нарушениях этих процессов – патологии. Поэтому давайте забудем
на какое-то время, что в условиях цивилизации агрессивный инстинкт
очень серьезно «сошел с рельсов», и постараемся по возможности
беспристрастно исследовать его естественные причины. Как подлинные
дарвинисты, исходя из уже объясненных оснований, мы прежде всего
задаемся вопросом о видосохраняющей функции, которую выполняет борьба
между собратьями по виду в естественных – или, лучше сказать, в
доцивилизованных – условиях. Именно селекционному давлению этой функции
обязана такая борьба своим высоким развитием у очень многих высших
животных; ведь не одни только рыбы борются друг с другом, как было
описано выше, то же самое происходит у огромного большинства
позвоночных.
   Как известно, вопрос о пользе борьбы для сохранения вида поставил уже сам Дарвин, и он же дал ясный ответ:
   для
вида, для будущего – всегда выгодно, чтобы область обитания или самку
завоевал сильнейший из двух соперников. Как часто случается, эта
вчерашняя истина хотя и не стала сегодня заблуждением, но оказалась
лишь частным случаем; в последнее время экологи обнаружили другую
функцию агрессии, еще более существенную для сохранения вида. Термин
«экология» происходит от греческого «oikos», «дом». Это наука о
многосторонних связях организма с его естественным жизненным
пространством, в котором он «дома»; а в этом пространстве, разумеется,
необходимо считаться и с другими животными и растениями, обитающими там
же. Если специальные интересы социальной организации не требуют тесной
совместной жизни, то – по вполне понятным причинам – наиболее
благоприятным является по возможности равномерное распределение особей
вида в жизненном пространстве, в котором этот вид может обитать. В
терминах человеческой деловой жизни – если в какой-нибудь местности
хотят обосноваться несколько врачей, или торговцев, или механиков по
ремонту велосипедов, то представители любой из этих профессий поступят
лучше всего, разместившись как можно дальше друг от друга.
   Что
какая-то часть биотопа, имеющегося в распоряжении вида, останется
неиспользованной, в то время как в другой части вид за счет избыточной
плотности населения исчерпает все ресурсы питания и будет страдать от
голода, – эта опасность проще всего устраняется тем, что животные
одного и того же вида отталкиваются друг от друга. Именно в этом,
вкратце, и состоит важнейшая видосохраняющая функция внутривидовой
агрессии. Теперь мы можем понять, почему именно оседлые коралловые рыбы
так поразительно расцвечены. На Земле мало биотопов, в которых имелось
бы такое количество и такое разнообразие пищи, как на коралловых рифах.
Здесь вид рыбы, в ходе эволюционного развития, может приобрести
«всевозможнейшие профессии». Рыба в качестве «неквалифицированного
рабочего» может прекрасно перебиваться тем, что в любом случае доступно
каждой средней рыбе – охотиться на более мелкую, не ядовитую, не
бронированную, не покрытую шипами или не защищенную еще каким-либо
способом живность, которая массой прибывает на риф из открытого моря:
частью пассивно заносится ветром и волнами в виде планктона, а частью –
активно приплывает «с целью» осесть на рифе, как это делают мириады
свободно плавающих личинок всех обитающих на рифе организмов.
   С
другой стороны, некоторые рыбы специализируются на поедании организмов,
живущих на самом рифе. Но такие организмы всегда как-то защищены, и
потому рыбе необходимо найти способ борьбы с их оборонительными
приспособлениями. Сами кораллы кормят целый ряд видов рыб, и притом
очень по-разному. Остроносые рыбыбабочки, или щетинозубы, по большей
части паразитируют на кораллах и других стрекающих животных. Они
постоянно обследуют кораллы в поисках мелкой живности, попавшей в
щупальца полипов. Обнаружив нечто съедобное, рыбка взмахами грудных
плавников создает струю воды, направленную на жертву настолько точно,
что в этом месте между кораллами образуется «плешь»: струя расталкивает
их в стороны, прижимая вместе с обжигающими щупальцами к наружному
скелету, так что рыба может схватить добычу, почти не обжигая себе
рыльца.
   Все-таки слегка ее обжигает; видно, как
рыба «чихает» – слегка дергает носом, – но кажется, что это раздражение
ей даже приятно, вроде перца. Во всяком случае, такие рыбы, как мои
красавицы бабочки, желтые и коричневые, явно предпочитают ту же добычу,
скажем рыбешку, если она уже попалась в щупальца, а не свободно плавает
в воде. Другие родственные виды выработали у себя более сильный
иммунитет к стрекательному яду и съедают добычу вместе с кораллами,
поймавшими ее. Третьи вообще не обращают внимания на стрекательные
клетки кишечнополостных – и поглощают кораллов, гидрополипов и даже
крупных, очень жгучих актиний, как корова траву.
   Рыбы-попугаи
вдобавок к иммунитету против яда развили у себя мощные клешнеобразные
челюсти и съедают кораллов буквально целиком. Когда находишься вблизи
пасущейся стаи этих великолепно расцвеченных рыб, то слышишь треск и
скрежет, будто работает маленькая камнедробилка, и это вполне
соответствует действительности. Испражняясь, рыба-попугай оставляет за
собой облачко белого песка, оседающее на дно, и когда видишь это – с
изумлением понимаешь, что весь снежно-белый коралловый песок,
покрывающий каждую прогалину в коралловом лесу, определенно проделал
путь через рыбпопугаев.
   Другие рыбы, скалозубы, к
которым относятся забавные рыбы-шары, кузовики и ежи, настроились на
разгрызание моллюсков в твердых раковинах, ракообразных и морских ежей.
Такие рыбы, как императорские ангелы, – специалисты по молниеносному
обдиранию перистых корон, которые выдвигают из своих известковых трубок
иные трубчатые черви. Короны втягиваются настолько быстро, что этой
быстротой защищены от нападения других, не столь проворных врагов. Но
императорские ангелы умеют подкрадываться сбоку и хватать голову червя
боковым рывком, настолько мгновенным, что быстрота реакции червя
оказывается недостаточной. И если в аквариуме императорские ангелы
нападают на другую добычу, не умеющую быстро прятаться, – они все равно
не могут схватить ее каким-либо другим движением, кроме описанного.
   Риф
предоставляет и много других возможностей «профессиональной
специализации» рыб. Там есть рыбы, очищающие других рыб от паразитов.
Самые свирепые хищники их не трогают, даже если они забираются к тем в
пасть или в жабры, чтобы выполнить там свою благотворную работу. Что
еще невероятнее, есть и такие, которые паразитируют на крупных рыбах,
выедая у них кусочки кожи; а среди них – что самое поразительное – есть
и такие, которые своим цветом, формой и повадкой выдают себя за только
что упомянутых чистильщиков и подкрадываются к своим жертвам с помощью
этой маскировки. Кто все народы сосчитает, кто все названья назовет?!
   Для
нашего исследования существенно то, что все или почти все эти
возможности специального приспособления – так называемые «экологические
ниши» – часто имеются в одном и том же кубометре морской воды. Каждой
отдельной особи, какова бы ни была ее специализация, при огромном
обилии пищи на рифе для пропитания нужно лишь несколько квадратных
метров площади дна. И в этом небольшом ареале могут и «хотят»
сосуществовать столько рыб, сколько в нем экологических ниш – а это
очень много, как знает каждый, кто с изумлением наблюдал толчею над
рифом. Но каждая из этих рыб чрезвычайно заинтересована в том, чтобы на
ее маленьком участке не поселилась другая рыба ее же вида. Специалисты
других «профессий» мешают ее процветанию так же мало, как в
вышеприведенном примере присутствие врача в деревне влияет на доходы
живущего там велосипедного механика.
   В биотопах,
заселенных не так густо, где такой же объем пространства предоставляет
возможность для жизни лишь трем-четырем видам, оседлая рыба или птица
может позволить себе держать от себя подальше любых животных других
видов, которые, вообще говоря, и не должны бы ей мешать. Если бы того
же захотела оседлая рыба на коралловом рифе – она бы извелась, но так и
не смогла бы очистить свою территорию от тучи неконкурентов различных
профессий. Экологические интересы всех оседлых видов выигрывают, если
каждый из них производит пространственное распределение особей
самостоятельно, без оглядки на другие виды. Описанные в первой главе
яркие плакатные расцветки и вызываемые ими избирательные боевые реакции
приводят к тому, что каждая рыба каждого вида выдерживает определенную
дистанцию лишь по отношению к своим сородичам, которые являются ее
конкурентами, так как им нужна та же самая пища. В этом и состоит
совсем простой ответ на часто и много обсуждавшийся вопрос о функции
расцветки коралловых рыб.
   Как уже сказано,
обозначающее вид пение играет у певчих птиц ту же роль, что оптическая
сигнализация у только что описанных рыб. Несомненно, что другие птицы,
еще не имеющие собственного участка, по этому пению узнают: в этом
месте заявил свои территориальные притязания самец такого-то рода и
племени. Быть может, важно еще и то, что у многих видов по пению можно
очень точно определить, насколько силен поющий, – возможно, даже и
возраст его, – иными словами, насколько он опасен для слушающего его
пришельца. У многих птиц, акустически маркирующих свои владения,
обращают на себя внимание значительные индивидуальные различия
издаваемых ими звуков. Многие исследователи считают, что у таких видов
может иметь значение персональная визитная карточка. Если Хейнрот
переводит крик петуха словами «Здесь петух», то Боймер – наилучший
знаток кур – слышит в этом крике гораздо более точное сообщение: «Здесь
петух Балтазар!» Млекопитающие по большей части «думают носом»; нет
ничего удивительного в том, что у них важнейшую роль играет маркировка
своих владений запахом. Для этого есть различнейшие способы, для этого
развились всевозможнейшие пахучие железы, возникли удивительнейшие
ритуалы выделения мочи и кала, из которых каждому известно задирание
лапы у собак. Некоторые знатоки млекопитающих утверждают, что эти
пахучие отметки не имеют ничего общего с заявкой на территорию,
поскольку такие отметки известны и у животных, кочующих на большие
расстояния, и у общественных животных, не занимающих собственных
территорий, – однако эти возражения справедливы лишь отчасти.
Во-первых, доказано, что собаки – и, безусловно, другие животные,
живущие стаями, – узнают друг друга по запаху меток индивидуально,
потому члены стаи тотчас же обнаружат, если чужак осмелится задрать
лапу в их охотничьих владениях. А во-вторых, как доказали Лейхаузен и
Вольф, существует весьма интересная возможность размещения животных
определенного вида по имеющемуся биотопу с помощью не
пространственного, а временного плана, с таким же успехом. Они
обнаружили на примере бродячих кошек, живших на открытой местности, что
несколько особей могут использовать одну и ту же охотничью зону без
каких-либо столкновений. При этом охота регулируется строгим
расписанием, точь-в-точь как пользование общей прачечной у домохозяек
нашего Института в Зеевизене. Дополнительной гарантией против
нежелательных встреч являются пахучие метки, которые эти животные –
кошки, не домохозяйки – оставляют обычно через правильные промежутки
времени, где бы они ни были.
   Эти метки действуют,
как блок-сигнал на железной дороге, который аналогичным образом служит
для того, чтобы предотвратить столкновение поездов: кошка, обнаружившая
на своей охотничьей тропе сигнал другой кошки, может очень точно
определить время подачи этого сигнала; если он свежий, то она
останавливается или сворачивает в сторону, если же ему уже несколько
часов – спокойно продолжает свой путь.
   У тех
животных, территория которых определяется не таким способом, по
времени, а только пространством, – тоже не следует представлять себе
зону обитания как землевладение, точно очерченное географическими
границами и как бы внесенное в земельный кадастр. Напротив, эта зона
определяется лишь тем обстоятельством, что готовность данного животного
к борьбе бывает наивысшей в наиболее знакомом ему месте, а именно – в
центре его участка. Иными словами, порог агрессивности ниже всего там,
где животное чувствует себя увереннее всего, т.е. где его агрессия
меньше всего подавлена стремлением к бегству. С удалением от этой
«штаб-квартиры» боеготовность убывает по мере того, как обстановка
становится все более чужой и внушающей страх. Кривая этого убывания
имеет поэтому разную крутизну в разных направлениях; у рыб центр
области обитания почти всегда находится на дне, и их агрессивность
особенно резко убывает по вертикали – очевидная причина этого состоит в
том, что наибольшие опасности грозят рыбе именно сверху.
   Таким
образом, принадлежащая животному территория – это лишь функция различий
его агрессивности в разных местах, что обусловлено локальными
факторами, подавляющими эту агрессивность. С приближением к центру
области обитания агрессивность возрастает в геометрической прогрессии.
Это возрастание настолько велико, что компенсирует все различия по
величине и силе, какие могут встретиться у взрослых половозрелых особей
одного и того же вида. Поэтому, если у территориальных животных –
скажем, у горихвосток перед вашим домом или у колюшек в аквариуме –
известны центральные точки участков двух подравшихся хозяев, то исходя
из места их схватки можно наверняка предсказать ее исход: при прочих
равных победит тот, кто в данный момент находится ближе к своему дому.
   Когда
же побежденный обращается в бегство, инерция реакций обоих животных
приводит к явлению, происходящему во всех саморегулирующихся системах с
торможением, а именно – к колебаниям. У преследуемого – по мере
приближения к его штаб-квартире – вновь появляется мужество, а
преследователь, проникнув на вражескую территорию, мужество теряет. В
результате беглец вдруг разворачивается и – столь же внезапно, сколь
энергично – на-падает на недавнего победителя, которого – как можно
было предвидеть – теперь бьет и прогоняет. Все это повторяется еще
несколько раз, и в конце концов бойцы останавливаются у вполне
определенной точки равновесия, где они лишь угрожают друг другу, но не
нападают.
   Эта точка, граница их участков, вовсе не
отмечена на дне, а определяется исключительно равновесием сил; и при
малейшем нарушении этого равновесия может переместиться ближе к
штаб-квартире ослабевшего, хотя бы, например, в том случае, если одна
из рыб наелась и потому обленилась. Эти колебания границ может
иллюстрировать старый протокол наблюдений за поведением двух пар одного
из видов цихлид. Из четырех рыб этого вида, помещенных в большой
аквариум, сильнейший самец «А» тотчас же занял левый-задний-нижний угол
– и начал безжалостно гонять трех остальных по всему водоему; другими
словами, он сразу же заявил претензию на весь аквариум как на свой
участок. Через несколько дней самец «В» освоил крошечное местечко у
самой поверхности воды, в диагонально расположенном
правом-ближнем-верхнем углу аквариума и здесь стал храбро отражать
нападения первого самца. Обосноваться у поверхности – это отчаянное
дело для рыбы: она мирится с опасностью, чтобы утвердиться против более
сильного сородича, который в этих условиях – по описанным выше причинам
– нападает менее решительно. Страх злого соседа перед поверхностью
становится союзником обладателя такого участка.
   В
течение ближайших дней пространство, защищаемое самцом «В», росло на
глазах, и главное – все больше и больше распространялось книзу, пока
наконец он не переместил свой опорный пункт в правый-передний-нижний
угол аквариума, отвоевав себе таким образом полноценную штаб-квартиру.
Теперь у него были равные шансы с «А», и он быстро оттеснил того
настолько, что аквариум оказался разделен между ними примерно пополам.
Это была красивая картина, когда они угрожающе стояли друг против
друга, непрерывно патрулируя вдоль границы. Но однажды утром эта
картина вновь резко переместилась вправо, на бывшую территорию «В»,
который отстаивал теперь лишь несколько квадратных дециметров своего
дна. Я тотчас же понял, что произошло: «А» спаровался, а поскольку у
всех крупных пестрых окуней задача защиты территории разделяется обоими
супругами поровну, то «В» был вынужден противостоять удвоенному
давлению, что соответственно сузило его участок. Уже на следующий день
рыбы снова угрожающе стояли друг против друга на середине водоема, но
теперь их было четыре: «В» тоже приобрел подругу, так что было
восстановлено равновесие сил по отношению к семье «А». Через неделю я
обнаружил, что граница переместилась далеко влево, на территорию «А»;
причина состояла в том, что супружеская чета «А» только что
отнерестилась и один из супругов был постоянно занят охраной икры и
заботой о ней, так что охране границы мог посвятить себя только один.
Когда вскоре после того отнерестилась и пара «В» – немедленно
восстановилось и прежнее равномерное распределение пространства.
   Джулиан
Хаксли однажды очень красиво представил это поведение физической
моделью, в которой он сравнил территории с воздушными шарами,
заключенными в замкнутый объем и плотно прилегающими друг к другу, так
что изменение внутреннего давления в одном из них увеличивает или
уменьшает размеры всех остальных.
   Этот совсем
простой физиологический механизм борьбы за территорию прямо-таки
идеально решает задачу «справедливого», т.е. наиболее выгодного для
всего вида в его совокупности, распределения особей по ареалу, в
котором данный вид может жить. При этом и более слабые могут
прокормиться и дать потомство, хотя и в более скромном пространстве.
Это особенно важно для таких животных, которые – как многие рыбы и
рептилии – достигают половой зрелости рано, задолго до приобретения
своих окончательных размеров. Каково мирное достижение «Злого начала»!
   Тот
же эффект у многих животных достигается и без агрессивного поведения.
Теоретически достаточно того, что животные какого-либо вида друг друга
«не выносят» и, соответственно, избегают. В некоторой степени уже
кошачьи пахучие метки представляют собой такой случай, хотя за ними и
прячется молчаливая угроза агрессии. Однако есть животные, совершенно
лишенные внутривидовой агрессии и тем не менее строго избегающие своих
сородичей. Многие лягушки, особенно древесные, являются ярко
выраженными индивидуалистами – кроме периодов размножения – и, как
можно заметить, распределяются по доступному им жизненному пространству
очень равномерно. Как недавно установили американские исследователи,
это достигается очень просто: каждая лягушка уходит от кваканья своих
сородичей. Правда, эти результаты не объясняют, каким образом
достигается распределение по территории самок, которые у большинства
лягушек немы.
   Мы можем считать достоверным, что
равномерное распределение в пространстве животных одного и того же вида
является важнейшей функцией внутривидовой агрессии. Но эта функция
отнюдь не единственна! Уже Чарлз Дарвин верно заметил, что половой
отбор – выбор наилучших, наиболее сильных животных для продолжения рода
– в значительной степени определяется борьбой соперничающих животных,
особенно самцов. Сила отца естественно обеспечивает потомству
непосредственные преимущества у тех видов, где отец принимает активное
участие в заботе о детях, прежде всего в их защите. Тесная связь между
заботой самцов о потомстве и их поединками наиболее отчетливо
проявляется у тех животных, которые не территориальны в вышеописанном
смысле слова, а ведут более или менее кочевой образ жизни, как,
например, крупные копытные, наземные обезьяны и многие другие.
   У
этих животных внутривидовая агрессия не играет существенной роли в
распределении пространства; в рассредоточении таких видов, как, скажем,
бизоны, разные антилопы, лошади и т.п., которые собираются в огромные
сообщества и которым разделение участков и борьба за территорию
совершенно чужды, потому что корма им предостаточно. Тем не менее самцы
этих животных яростно и драматически сражаются друг с другом, и нет
никаких сомнений в том, что отбор, вытекающий из этой борьбы, приводит
к появлению особенно крупных и хорошо вооруженных защитников семьи и
стада, – как и наоборот, в том, что именно видосохраняющая функция
защиты стада привела к появлению такого отбора в жестоких поединках.
Таким образом и возникают столь внушительные бойцы, как быки бизонов
или самцы крупных павианов, которые при каждой опасности для сообщества
воздвигают вокруг слабейших членов стада стену мужественной круговой
обороны.
   В связи с поединками нужно упомянуть об
одном факте, который каждому небиологу кажется поразительным, даже
парадоксальным, и который чрезвычайно важен для дальнейшего содержания
нашей книги: сугубо внутривидовой отбор может привести к появлению
морфологических признаков и поведенческих стереотипов не только
совершенно бесполезных в смысле приспособления к среде, но и прямо
вредных для сохранения вида. Именно поэтому я так подчеркивал в
предыдущем абзаце, что защита семьи, т.е. форма столкновения с
вневидовым окружением, вызвала появление поединка, а уже поединок
отобрал вооруженных самцов. Если отбор направляется в определенную
сторону лишь половым соперничеством, без обусловленной извне
функциональной нацеленности на сохранение вида, это может привести к
появлению причудливых образований, которые виду как таковому совершенно
не нужны. Оленьи рога, например, развились исключительно для поединков;
безрогий олень не имеет ни малейших шансов на потомство. Ни для чего
другого эти рога, как известно, не годны. От хищников олени-самцы тоже
защищаются только передними копытами, а не рогами. Мнение, что
расширенные глазничные отростки на рогах северного оленя служат для
разгребания снега, оказалось ошибочным. Они, скорее, нужны для защиты
глаз при одном совершенно определенном ритуализованном движении, когда
самец ожесточенно бьет рогами по низким кустам.
   В
точности к тем же последствиям, что и поединок соперников, часто
приводит половой отбор, направляемый самкой. Если мы обнаруживаем у
самцов преувеличенное развитие пестрых перьев, причудливых форм и т.п.,
то можно сразу же заподозрить, что самцы уже не сражаются, а последнее
слово в супружеском выборе принадлежит самке и у кандидата в супруги
нет ни малейшей возможности «обжаловать приговор». В качестве примера
можно привести райскую птицу, турухтана, утку-мандаринку и
фазана-аргуса. Самка аргуса реагирует на громадные крылья петуха,
украшенные великолепным узором из глазчатых пятен, которые он, токуя,
разворачивает перед ее глазами. Эти крылья велики настолько, что петух
уже почти не может летать; но чем они больше – тем сильнее возбуждается
курица. Число потомков, которые появляются у петуха за определенный
срок, находится в прямой зависимости от длины его перьев. Хотя в других
отношениях это чрезмерное развитие крыльев может быть для него вредно,
– например, хищник съест его гораздо раньше, чем его соперника, у
которого органы токования не так чудовищно утрированы, – однако
потомства этот петух оставит столько же, а то и больше; и таким образом
поддерживается предрасположенность к росту гигантских крыльев,
совершенно вопреки интересам сохранения вида. Вполне возможно, что
самка аргуса реагирует на маленькие красные пятнышки на крыльях самца,
которые исчезают из виду, когда крылья сложены, и не мешают ни полету,
ни маскировке. Но так или иначе, эволюция фазана-аргуса зашла в тупик,
и проявляется он в том, что самцы соперничают друг с другом в отношении
величины крыльев. Иными словами, животные этого вида никогда не найдут
разумного решения и не «договорятся» отказаться впредь от этой
бессмыслицы.
   Здесь мы впервые сталкиваемся с
эволюционным процессом, который на первый взгляд кажется странным, а
если вдуматься – даже жутким. Легко понять, что метод слепых проб и
ошибок, которым пользуются Великие Конструкторы, неизбежно приводит к
появлению и не-самых-целесообразных конструкций. Совершенно
естественно, что и в животном и в растительном мире, кроме
целесообразного, существует также и все не настолько нецелесообразное,
чтобы отбор уничтожил его немедленно. Однако в данном случае мы
обнаруживаем нечто совершенно иное. Отбор, этот суровый страж
целесообразности, не просто «смотрит сквозь пальцы» и пропускает
второсортную конструкцию – нет, он сам, заблудившись, заходит здесь в
гибельный тупик. Это всегда происходит в тех случаях, когда отбор
направляется одной лишь конкуренцией сородичей, без связи с вневидовым
окружением.
   Мой учитель Оскар Хейнрот часто шутил:
«После крыльев фазана-аргуса, темп работы людей западной цивилизации –
глупейший продукт внутривидового отбора». И в самом деле, спешка,
которой охвачено индустриализованное и коммерциализованное
человечество, являет собой прекрасный пример нецелесообразного
развития, происходящего исключительно за счет конкуренции между
собратьями по виду. Нынешние люди болеют типичными болезнями
бизнесменов – гипертония, врожденная сморщенная почка, язва желудка,
мучительные неврозы, – они впадают в варварство, ибо у них нет больше
времени на культурные интересы. И все это без всякой необходимости:
ведь они-то прекрасно могли бы договориться работать впредь
поспокойнее. То есть, теоретически могли бы, ибо на практике способны к
этому, очевидно, не больше, чем петухи-аргусы к договоренности об
уменьшении длины их перьев.
   Причина, по которой
здесь, в главе о положительной роли агрессии, я так подробно говорю об
опасностях внутривидового отбора, состоит в следующем: именно
агрессивное поведение – более других свойств и функций животного –
может за счет своих пагубных результатов перерасти в нелепый гротеск. В
дальнейших главах мы увидим, к каким последствиям это привело у
некоторых животных, например у египетских гусей или у крыс. Но прежде
всего – более чем вероятно, что пагубная агрессивность, которая сегодня
как злое наследство сидит в крови у нас, у людей, является результатом
внутривидового отбора, влиявшего на наших предков десятки тысяч лет на
протяжении всего палеолита. Едва лишь люди продвинулись настолько, что,
будучи вооружены, одеты и социально организованы, смогли в какой-то
степени ограничить внешние опасности – голод, холод, диких зверей, так
что эти опасности утратили роль существенных селекционных факторов, –
как тотчас же в игру должен был вступить пагубный внутривидовой отбор.
Отныне движущим фактором отбора стала война, которую вели друг с другом
враждующие соседние племена; а война должна была до крайности развить
все так называемые «воинские доблести». К сожалению, они еще и сегодня
многим кажутся весьма заманчивым идеалом, – к этому мы вернемся в
последней главе нашей книги.
   Возвращаясь к теме о
значении поединка для сохранения вида, мы утверждаем, что он служит
полезному отбору лишь там, где бойцы проверяются не только
внутривидовыми дуэльными правилами, но и схватками с внешним врагом.
Важнейшая функция поединка – это выбор боевого защитника семьи, таким
образом еще одна функция внутривидовой агрессии состоит в охране
потомства. Эта функция настолько очевидна, что говорить о ней просто
нет нужды. Но чтобы устранить любые сомнения, достаточно сослаться на
тот факт, что у многих животных, у которых лишь один пол заботится о
потомстве, по-настоящему агрессивны по отношению к сородичам
представители именно этого пола или же их агрессивность несравненно
сильнее. У колюшки – это самцы; у многих мелких цихлид – самки. У кур и
уток только самки заботятся о потомстве, и они гораздо неуживчивее
самцов, если, конечно, не иметь в виду поединки. Нечто подобное должно
быть и у человека.
   Было бы неправильно думать, что
три уже упомянутые в этой главе функции агрессивного поведения –
распределение животных по жизненному пространству, отбор в поединках и
защита потомства – являются единственно важными для сохранения вида. Мы
еще увидим в дальнейшем, какую незаменимую роль играет агрессия в
большом концерте инстинктов; как она бывает мотором – «мотивацией» – и
в таком поведении, которое внешне не имеет ничего общего с агрессией,
даже кажется ее прямой противоположностью. То, что как раз самые
интимные личные связи, какие вообще бывают между живыми существами, в
полную меру насыщены агрессией, – тут не знаешь, что и сказать:
парадокс это или банальность. Однако нам придется поговорить еще о
многом другом, прежде чем мы доберемся в нашей естественной истории
агрессии до этой центральной проблемы. Важную функцию, выполняемую
агрессией в демократическом взаимодействии инстинктов внутри организма,
нелегко понять и еще труднее описать.
   Но вот что
можно описать уже здесь – это роль агрессии в системе, которая порядком
выше, однако для понимания доступнее; а именно – в сообществе
социальных животных, состоящем из многих особей. Принципом организации,
без которого, очевидно, не может развиться упорядоченная совместная
жизнь высших животных, является так называемая иерархия.
   Состоит
она попросту в том, что каждый из совместно живущих индивидов знает,
кто сильнее его самого и кто слабее, так что каждый может без борьбы
отступить перед более сильным – и может ожидать, что более слабый в
свою очередь отступит перед ним самим, если они попадутся друг другу на
пути. Шьельдерупп-Эббе был первым, кто исследовал явление иерархии на
домашних курах и предложил термин «порядок клевания», который до сих
пор сохраняется в специальной литературе, особенно английской. Мне
всегда бывает как-то забавно, когда говорят о «порядке клевания» у
крупных позвоночных, которые вовсе не клюются, а кусаются или бьют
рогами. Широкое распространение иерархии, как уже указывалось,
убедительно свидетельствует о ее важной видосохраняющей функции, так
что мы должны задаться вопросом, в чем же эта функция состоит.
   Естественно,
сразу же напрашивается ответ, что таким образом избегается борьба между
членами сообщества. Тут можно возразить следующим вопросом: чем же это
лучше прямого запрета на агрессивность по отношению к членам
сообщества? И снова можно дать ответ, даже не один, а несколько.
Во-первых, – нам придется очень подробно об этом говорить в одной из
следующих глав (гл. 11, «Союз»), – вполне может случиться, что
сообществу (скажем, волчьей стае или стаду обезьян) крайне необходима
агрессивность по отношению к другим сообществам того же вида, так что
борьба должна быть исключена лишь внутри группы. А во-вторых,
напряженные отношения, которые возникают внутри сообщества вследствие
агрессивных побуждений и вырастающей из них иерархии, могут придавать
ему во многом полезную структуру и прочность. У галок, да и у многих
других птиц с высокой общественной организацией, иерархия
непосредственно приводит к защите слабых. Так как каждый индивид
постоянно стремится повысить свой ранг, то между непосредственно ниже –
и вышестоящими всегда возникает особенно сильная напряженность, даже
враждебность; и наоборот, эта враждебность тем меньше, чем дальше друг
от друга ранги двух животных. А поскольку галки высокого ранга,
особенно самцы, обязательно вмешиваются в любую ссору между двумя
нижестоящими – эти ступенчатые различия в напряженности отношений имеют
благоприятное следствие: галка высокого ранга всегда вступает в бой на
стороне слабейшего, словно по рыцарскому принципу «Место сильного – на
стороне слабого!».
   Уже у галок с
агрессивно-завоеванным ранговым положением связана и другая форма
«авторитета»: с выразительными движениями индивида высокого ранга,
особенно старого самца, члены колонии считаются значительно больше, чем
с движениями молодой птицы низкого ранга.
   Если,
например, молодая галка напугана чем-то малозначительным, то остальные
птицы, особенно старые, почти не обращают внимания на проявления ее
страха. Если же подобную тревогу выражает старый самец – все галки,
какие только могут это заметить, поспешно взлетают, обращаясь в
бегство. Примечательно, что у галок нет врожденного знания их хищных
врагов; каждая особь обучается этому знанию поведением более опытных
старших птиц; потому должно быть очень существенно, чтобы «мнению»
более старых и опытных птиц высокого ранга придавался – как только что
описано – больший «вес».
   Вообще, чем более развит
вид животных, тем большее значение приобретает индивидуальный опыт и
обучение, в то время как врожденное поведение хотя не теряет своей
важности, но сводится к более простым элементам. С общим прогрессом
эволюции все более возрастает роль опыта старых животных; можно даже
сказать, что совместная социальная жизнь у наиболее умных млекопитающих
приобретает за счет этого новую функцию в сохранении вида, а именно –
традиционную передачу индивидуально приобретенной информации.
Естественно, столь же справедливо и обратное утверждение: совместная
социальная жизнь, несомненно, производит селекционное давление в
сторону лучшего развития способностей к обучению, поскольку эти
способности у общественных животных идут на пользу не только отдельной
особи, но и сообществу в целом. Тем самым и долгая жизнь, значительно
превышающая период половой активности, приобретает ценность для
сохранения вида. Как это описали Фрейзер Дарлинг и Маргарет Альтман, у
многих оленей предводителем стада бывает «дама» преклонного возраста,
которой материнские обязанности давно уже не мешают выполнять ее
общественный долг.
   Таким образом – при прочих
равных условиях – возраст животного находится, как правило, в прямой
зависимости с тем рангом, который оно имеет в иерархии своего
сообщества. И поэтому вполне целесообразно, что «конструкция» поведения
полагается на это правило: члены сообщества» которые не могут вычитать
возраст своего вожака в его свидетельстве о рождении, соизмеряют
степень своего доверия к нему с его рангом. Йеркс и его сотрудники уже
давно сделали чрезвычайно интересное, поистине поразительное
наблюдение: шимпанзе, которые известны своей способностью обучаться за
счет прямого подражания, принципиально подражают только собратьям более
высокого ранга. Из группы этих обезьян забрали одну, низкого ранга, и
научили ее доставать бананы из специально сконструированной кормушки с
помощью весьма сложных манипуляций. Когда эту обезьяну вместе с ее
кормушкой вернули в группу, то сородичи более высокого ранга пробовали
отнимать у нее честно заработанные бананы, но никому из них не пришло в
голову посмотреть, как работает презираемый собрат, и чему-то у него
поучиться. Затем, таким же образом работе с этой кормушкой научили
шимпанзе наивысшего ранга. Когда его вернули в группу, то остальные
наблюдали за ним с живейшим интересом и мгновенно переняли у него новый
навык.
   С. Л. Уошбэрн и Ирвэн Деворе, наблюдая
павианов на свободе, установили, что стадо управляется не одним
вожаком, а «коллегией» из нескольких старейших самцов, которые
поддерживают свое превосходство над более молодыми и гораздо более
сильными членами стада за счет того, что всегда держатся вместе – а
вместе они сильнее любого молодого самца. В наблюдавшемся случае один
их трех сенаторов был почти беззубым старцем, а двое других – тоже
давно уже не «в расцвете лет». Когда однажды стаду грозила опасность
забрести на безлесном месте в лапы – или, лучше сказать, в пасть – ко
льву, то стадо остановилось, и молодые сильные самцы образовали
круговую оборону более слабых животных. Но старец один вышел из круга,
осторожно выполнил опасную задачу – установить местонахождение льва,
так чтобы тот его не заметил, – затем вернулся к стаду и отвел его
дальним кружным путем, в обход льва, к безопасному ночлегу на деревьях.
Все следовали за ним в слепом повиновении, никто не усомнился в его
авторитете.
   Теперь оглянемся на все, что мы узнали
в этой главе – из объективных наблюдений за животными – о пользе
внутривидовой борьбы для сохранения вида. Жизненное пространство
распределяется между животными одного вида таким образом, что по
возможности каждый находит себе пропитание. На благо потомству
выбираются лучшие отцы и лучшие матери. Дети находятся под защитой.
Сообщество организовано так, что несколько умудренных самцов – «сенат»
– обладают достаточным авторитетом, чтобы решения, необходимые
сообществу, не только принимались, но и выполнялись. Мы ни разу не
обнаружили, чтобы целью агрессии было уничтожение сородича, хотя,
конечно, в ходе поединка может произойти несчастный случай, когда рог
попадает в глаз или клык в сонную артерию; а в неестественных условиях,
не предусмотренных «конструкцией» эволюции, – например в неволе, –
агрессивное поведение может привести и к губительным последствиям.
Однако попробуем вглядеться в наше собственное нутро и уяснить себе –
без гордыни, но и без того, чтобы заранее считать себя гнусными
грешниками, – что бы мы хотели сделать со своим ближним, вызывающим у
нас наивысшую степень агрессивности. Надеюсь, я не изображаю себя
лучше, чем я есть, утверждая, что моя окончательная цель – т.е.
действие, которое разрядило бы мою ярость, – не состояла бы в убийстве
моего врага. Конечно, я с наслаждением надавал бы ему самых звонких
пощечин, в крайнем случае нанес бы несколько хрустящих ударов по
челюсти, – но ни в коем случае не хотел бы вспороть ему живот или
пристрелить его. И желаемая окончательная ситуация состоит отнюдь не в
том, чтобы противник лежал передо мною мертвым. О нет! Он должен быть
чувствительно побит и смиренно признать мое физическое, – а если он
павиан, то и духовное превосходство. А поскольку я в принципе мог бы
избить лишь такого типа, которому подобное обращение только на пользу,
– я выношу не слишком суровый приговор инстинкту, вызывающему такое
поведение. Конечно, надо признать, что желание избить легко может
привести и к смертельному удару, например, если в руке случайно
окажется оружие. Но если оценить все это вместе взятое, то
внутривидовая агрессия вовсе не покажется ни дьяволом, ни уничтожающим
началом, ни даже «частью той силы, что вечно хочет зла, но творит
добро», – она совершенно однозначно окажется частью организации всех
живых существ, сохраняющей их систему функционирования и саму их жизнь.
Как и все на свете, она может допустить ошибку – и при этом уничтожить
жизнь. Однако в великих свершениях становления органического мира эта
сила предназначена к добру. И притом, мы еще не приняли во внимание, –
мы узнаем об этом лишь в 11 – и главе, – что оба великих конструктора,
Изменчивость и Отбор, которые растят все живое, именно грубую ветвь
внутривидовой агрессии выбрали для того, чтобы вырастить на ней цветы
личной дружбы и любви.

Ниже приведена глава из книги замечательного
ученого лауреата Нобелевской премии Конрада Лоренца о пользе и
назначении агрессии в животном мире. Агрессивное поведение
рассматривается современными ФЦИшного толка  специалистами-кинологами,
как явление резко отрицательное и нежелательное. Любые проявления
агрессии безжалостно и последовательно вытравливаются из собак. При
этом происходит уничтожение жизненно важных качеств этих домашних
животных.Они более не способны отстоять территорию, завоевать право на
продолжение рода,защитить себя и потомство, выбрать сильнейшего для
продолжения рода...
Проповедуя любовь к животным, горячо выступая
против собачьих боев, подавая в суд на владельцев собаки, подравшейся с
их любимцем,искореняя агрессию у собак, многие современные "любители"
не понимают, что все подобные действия в конечном счете лишают их
любимцев силы, стремления к доминированию, здоровья -  самой их
природы, оставляя лишь ухоженную внешнюю оболочку этого живого чучела.
Эти "любители" охотно выхаживают слабых и больных  от рождения,
используя их в дальнейшем в разведении способствуют дальнейшему
воспроизведению  слабых, больных,беспомощных и не боеспособных, не
сознавая, какое чудовищное насилие над природой, какой вред любимой
породе под флагами добра, любви  и гуманизма ими наносится. Полагаю,
что всем, имеющим отношение к практическому рабочему собаководству, а
так же людям, принимающим решения о кинологической политике государства
и стратегии разведения рабочих пород собак, чрезвычайно полезно знать,
каким бесценным даром природы является агрессия, необходимость
сохранения этого качества у существ, наделенных ею от природы.Не
случайно К. Лоренц пишет, что внутривидовая агрессия-часть организации
всех живых существ, сохраняющей  их систему функционирования и саму
жизнь. Агрессия-та сила, что предназначена ДОБРУ.Я желаю всем
интересного прочтения ниже приведенного текста и приглашаю к обсуждению.


НЕСКОЛЬКО ЦИТАТ ИЗ ДРУГИХ ГЛАВ КНИГИ:


"...наблюдаемая у столь многих животных агрессия, направленная против
собратьев по виду, вообще говоря, никоим образом не вредна для этого
вида, а напротив – необходима для его сохранения."
"...почему у тех животных, для которых тесная совместная жизнь является
преимуществом, агрессия попросту не запрещена? Именно потому, что ее
функции, рассмотренные нами в 3-й главе, необходимы!"

Конрад Лоренц.


АГРЕССИЯ (так называемое зло). К.ЛОРЕНЦ.


Часть силы той, что без числа,
Творит добро, всему желая зла.

 

Гете

 Для чего вообще борются друг с
другом живые существа? Борьба – вездесущий в природе процесс; способы
поведения, предназначенные для борьбы, как и оружие, наступательное и
оборонительное, настолько высоко развиты и настолько очевидно возникли
под селекционным давлением соответствующих видосохраняющих функций, что
мы, вслед за Дарвином, несомненно, должны заняться этим вопросом.
   Как
правило, неспециалисты, сбитые с толку сенсационными сказками прессы и
кино, представляют себе взаимоотношения «диких зверей» в «зеленом аду»
джунглей как кровожадную борьбу всех против всех. Совсем еще недавно
были фильмы, в которых, например, можно было увидеть борьбу
бенгальского тигра с питоном, а сразу вслед затем – питона с
крокодилом. С чистой совестью могу заявить, что в естественных условиях
такого не бывает никогда. Да и какой смысл одному из этих зверей
уничтожать другого? Ни один из них жизненных интересов другого не
затрагивает!
   Точно так же и формулу Дарвина
«борьба за существование», превратившуюся в модное выражение, которым
часто злоупотребляют, непосвященные ошибочно относят, как правило, к
борьбе между различными видами. На самом же деле, «борьба», о которой
говорил Дарвин и которая движет эволюцию, – это в первую очередь
конкуренция между ближайшими родственниками. То, что заставляет вид,
каков он сегодня, исчезнуть – или превращает его в другой вид, – это
какое-нибудь удачное «изобретение», выпавшее на долю одного или
нескольких собратьев по виду в результате совершенно случайного
выигрыша в вечной лотерее Изменчивости. Потомки этих счастливцев, как
уже говорилось, очень скоро вытеснят всех остальных, так что вид будет
состоять только из особей, обладающих новым «изобретением».
   Конечно
же, бывают враждебные столкновения и между разными видами. Филин по
ночам убивает и пожирает даже хорошо вооруженных хищных птиц, хотя они
наверняка очень серьезно сопротивляются. Со своей стороны – если они
встречают большую сову средь бела дня, то нападают на нее,
преисполненные ненависти. Почти каждое хоть сколь-нибудь вооруженное
животное, начиная с мелких грызунов, яростно сражается, если у него нет
возможности бежать. Кроме этих особых случаев межвидовой борьбы
существуют и другие, менее специфические. Две птицы разных видов могут
подраться из-за дупла, пригодного под гнездо; любые два животных,
примерно равные по силе, могут схватиться из-за пищи и т.д. Здесь
необходимо сказать кое-что о случаях межвидовой борьбы,
иллюстрированных примерами ниже, чтобы подчеркнуть их своеобразие и
отграничить от внутривидовой агрессии, которая собственно и является
предметом нашей книги.
   Функция сохранения вида
гораздо яснее при любых межвидовых столкновениях, нежели в случае
внутривидовой борьбы. Взаимное влияние хищника и жертвы дает
замечательные образцы того, как отбор заставляет одного из них
приспосабливаться к развитию другого. Быстрота преследуемых копытных
культивирует мощную прыгучесть и страшно вооруженные лапы крупных
кошек, а те – в свою очередь – развивают у жертвы все более тонкое
чутье и все более быстрый бег. Впечатляющий пример такого эволюционного
соревнования между наступательным и оборонительным оружием дает хорошо
прослеженная палеонтологически специализация зубов травоядных
млекопитающих – зубы становились все крепче – и параллельное развитие
пищевых растений, которые по возможности защищались от съедения
отложением кремневых кислот и другими мерами. Но такого рода «борьба»
между поедающим и поедаемым никогда не приводит к полному уничтожению
жертвы хищником; между ними всегда устанавливается некое равновесие,
которое – если говорить о виде в целом – выгодно для обоих. Последние
львы подохли бы от голода гораздо раньше, чем убили бы последнюю пару
антилоп или зебр, способную к продолжению рода. Так же, как – в
переводе на человеческикоммерческий язык – китобойный флот обанкротился
бы задолго до исчезновения последних китов. Кто непосредственно
угрожает существованию вида – это не «пожиратель», а конкурент; именно
он и только он. Когда в давние времена в Австралии появились динго –
поначалу домашние собаки, завезенные туда людьми и одичавшие там, – они
не истребили ни одного вида из тех, что служили добычей, зато под
корень извели крупных сумчатых хищников, которые охотились на тех же
животных, что и они. Местные хищники, сумчатый волк и сумчатый дьявол,
были значительно сильнее динго, но в охотничьем искусстве эти древние,
сравнительно глупые и медлительные звери уступали «современным»
млекопитающим.
   Динго настолько уменьшили поголовье
добычи, что охотничьи методы их конкурентов больше «не окупались», так
что теперь они обитают лишь на Тасмании, куда динго не добрались.
   Впрочем,
с другой стороны, столкновение между хищником и добычей вообще не
является борьбой в подлинном смысле этого слова. Конечно же, удар лапы,
которым лев сбивает свою добычу, формой движения подобен тому, каким он
бьет соперника, – охотничье ружье тоже похоже на армейский карабин, –
однако внутренние истоки поведения охотника и бойца совершенно
различны. Когда лев убивает буйвола, этот буйвол вызывает в нем не
больше агрессивности, чем во мне аппетитный индюк, висящий в кладовке,
на которого я смотрю с таким же удовольствием. Различие внутренних
побуждений ясно видно уже по выразительным движениям. Если собака гонит
зайца, то у нее бывает точно такое же напряженно-радостное выражение, с
каким она приветствует хозяина или предвкушает что-нибудь приятное. И
по львиной морде в драматический момент прыжка можно вполне отчетливо
видеть, как это зафиксировано на многих отличных фотографиях, что он
вовсе не зол. Рычание, прижатые уши и другие выразительные движения,
связанные с боевым поведением, можно видеть у охотящихся хищников
только тогда, когда они всерьез боятся своей вооруженной добычи, но и в
этом случае лишь в виде намека.
   Ближе к подлинной
агрессии, чем нападение охотника на добычу, интересный обратный случай
«контратаки» добычи против хищника. Особенно это касается стадных
животных, которые всем скопом нападают на хищника, стоит лишь им его
заметить; потому в английском языке это явление называется «мобинг». 2
   В
обиходном немецком соответствующего слова нет, но в старом охотничьем
жаргоне есть такое выражение – вороны или другие птицы «травят» филина,
кошку или другого ночного хищника, если он попадется им на глаза при
свете дня. Если сказать, что стадо коров «затравило» таксу – этим можно
шокировать даже приверженцев святого Хуберта 3; однако, как мы вскоре увидим, здесь и в самом деле идет речь о совершенно аналогичных явлениях.
   Нападение
на хищника-пожирателя имеет очевидный смысл для сохранения вида. Даже
когда нападающий мал и безоружен, он причиняет объекту нападения весьма
чувствительные неприятности. Все хищники, охотящиеся в одиночку, могут
рассчитывать на успех лишь в том случае, если их нападение внезапно.
Когда лисицу сопровождает по лесу кричащая сойка, когда вслед за
кобчиком летит целая стая предупреждающе щебечущих трясогузок – охота у
них бывает основательно подпорчена. С помощью травли многие птицы
отгоняют обнаруженную днем сову так далеко, что на следующий вечер
ночной хищник охотится где-то в другом месте. Особенно интересна
функция травли у ряда птиц с высокоразвитой общественной организацией,
таких, как галки и многие гуси. У первых важнейшее значение травли для
сохранения вида состоит в том, чтобы показать неопытной молодежи, как
выглядит опасный враг. Такого врожденного знания у галок нет. У птиц
это уникальный случай традиционно передаваемого знания. Гуси, на
основании строго избирательного врожденного механизма, «знают»: нечто
пушистое, рыже-коричневое, вытянутое и ползущее – чрезвычайно опасно.
Однако и у них видосохраняющая функция «мобинга» – со всем его
переполохом, когда отовсюду слетаются тучи гусей, – имеет в основном
учебную цель.
   Те, кто этого еще не знал, узнают:
лисы бывают здесь\ Когда на нашем озере лишь часть берега была защищена
от хищников специальной изгородью, – гуси избегали любых укрытий, под
которыми могла бы спрятаться лиса, держась на расстоянии не меньше 15
метров от них; в то же время они безбоязненно заходили в чащу молодого
сосняка на защищенных участках. Кроме этих дидактических целей, травля
хищных млекопитающих – и у галок, и у гусей – имеет, разумеется, и
первоначальную задачу:
   отравлять врагу
существование. Галки его бьют, настойчиво и основательно, а гуси,
по-видимому, запугивают своим криком, невероятным количеством и
бесстрашным поведением. Крупные канадские казарки атакуют лису даже на
земле пешим сомкнутым строем; и я никогда не видел, чтобы лиса
попыталась при этом схватить одного из своих мучителей. С прижатыми
ушами, с явным отвращением на морде, она оглядывается через плечо на
трубящую стаю и медленно, «сохраняя лицо», трусит прочь.
   Конечно,
мобинг наиболее эффективен у крупных и вооруженных травоядных, которые
– если их много – «берут на мушку» даже крупных хищников. По одному
достоверному сообщению, зебры нападают даже на леопарда, если он
попадается им в открытой степи. У наших домашних коров и свиней
инстинкт общего нападения на волка сидит в крови настолько прочно, что
если зайти на пастбище к большому стаду в сопровождении молодой и
пугливой собаки – это может оказаться весьма опасным делом. Такая
собака, вместо того чтобы облаять нападающих или самостоятельно удрать,
ищет защиты у ног хозяина. Мне самому с моей собакой Стази пришлось
однажды прыгать в озеро и спасаться вплавь, когда стадо молодняка
охватило нас полукольцом и, опустив рога, угрожающе двинулось вперед. А
мой брат во время первой мировой войны провел в южной Венгрии
прелестный вечер на иве, забравшись туда со своим скоч-терьером под
мышкой: их окружило стадо полудиких венгерских свиней, свободно
пасшихся в лесу, и круг начал сжиматься, недвусмысленно обнажив клыки.
   О
таких эффективных нападениях на действительного или мнимого
хищника-пожирателя можно было бы рассказывать долго. У некоторых птиц и
рыб специально для этой цели развилась яркая «апосематическая», или
предупреждающая, окраска, которую хищник может легко заметить и
ассоциировать с теми неприятностями, какие он имел, встречаясь с данным
видом. ;Ядовитые, противные на вкус или как-либо иначе защищенные
животные самых различных групп поразительно часто «выбирают» для
предупредительного сигнала сочетания одних и тех же цветов – красного,
белого и черного.э И чрезвычайно примечательны два вида, которые –
кроме «ядовитой» агрессивности – не имеют ничего общего ни друг с
другом, ни с упомянутыми ядовитыми животными, а именно – утка-пеганка и
рыбка, суматранский усач. О пеганках давно известно, что они люто
травят хищников; их яркое оперение настолько угнетает лис, что они
могут безнаказанно высиживать утят в лисьих норах, в присутствии
хозяев. Суматранских усачей я купил специально, чтобы узнать, зачем эти
рыбки окрашены так ядовито; они тотчас же ответили на этот вопрос,
затеяв в большом общем аквариуме такую травлю крупного окуня, что мне
пришлось спасать хищного великана от этих безобидных с виду малюток.
   Как
при нападении хищника на добычу или при травле хищника его жертвами,
так же очевидна видосохраняющая функция третьего типа боевого
поведения, который мы с X.
   Хедигером называем
критической реакцией. В английском языке выражение «сражаться, как
крыса, загнанная в угол» символизирует отчаянную борьбу, в которую боец
вкладывает все, потому что не может ни уйти, ни рассчитывать на пощаду.
Эта форма боевого поведения, самая яростная, мотивируется страхом,
сильнейшим стремлением к бегству, которое не может быть реализовано
потому, что опасность слишком близка. Животное, можно сказать, уже не
рискует повернуться к ней спиной – и нападает само, с пресловутым
«мужеством отчаяния». Именно это происходит, когда бегство невозможно
из-за ограниченности пространства – как в случае с загнанной крысой, –
но точно так же
   может подействовать и
необходимость защиты выводка или семьи. Нападение курицы-наседки или
гусака на любой объект, слишком приблизившийся к птенцам, тоже следует
считать критической реакцией. При внезапном появлении опасного врага в
пределах определенной критической зоны многие животные яростно
набрасываются на него, хотя бежали бы с гораздо большего расстояния,
если бы заметили его приближение издали. Как показал Хедигер, цирковые
дрессировщики загоняют своих хищников в любую точку арены, ведя
рискованную игру на границе между дистанцией бегства и критической
дистанцией. В тысяче охотничьих рассказов можно прочесть, что крупные
хищники наиболее опасны в густых зарослях. Это прежде всего потому, что
там дистанция бегства особенно мала; зверь в чаще чувствует себя
укрытым и рассчитывает на то, что человек, продираясь сквозь заросли,
не заметит его, даже если пройдет совсем близко. Но если при этом
человек перешагнет рубеж критической дистанции зверя, то происходит так
называемый несчастный случай на охоте – быстро и трагично.
   В
только что рассмотренных случаях борьбы между животными различных видов
есть общая черта: здесь вполне ясно, какую пользу для сохранения вида
получает или «должен» получить каждый из участников борьбы. Но и
внутривидовая агрессия – агрессия в узком и собственном смысле этого
слова – тоже служит сохранению вида.
   В отношении
ее тоже можно и нужно задать дарвиновский вопрос «для чего? «. Многим
это покажется не столь уж очевидным; а люди, свыкшиеся с идеями
классического психоанализа, могут усмотреть в таком вопросе
злонамеренную попытку апологии Жизнеуничтожающего Начала, или попросту
Зла. Обычному цивилизованному человеку случается увидеть подлинную
агрессию лишь тогда, когда сцепятся его сограждане или домашние
животные; разумеется, он видит лишь дурные последствия таких раздоров.
Здесь поистине устрашающий ряд постепенных переходов – от петухов,
подравшихся на помойке, через грызущихся собак, через мальчишек,
разбивающих друг другу носы, через парней, бьющих друг другу об головы
пивные кружки, через трактирные побоища, уже слегка окрашенные
политикой, – приводит наконец к войнам и к атомной бомбе.
   У
нас есть веские основания считать внутривидовую агрессию наиболее
серьезной опасностью, какая грозит человечеству в современных условиях
культурно-исторического и технического развития. Но перспектива
побороть эту опасность отнюдь не улучшится, если мы будем относиться к
ней как к чему-то метафизическому и неотвратимому; если же попытаться
проследить цепь естественных причин ее возникновения – это может помочь.
   Всякий
раз, когда человек обретал способность преднамеренно изменять
какое-либо явление природы в нужном ему направлении, он был обязан этим
своему пониманию причинно-следственных связей, определяющих это
явление. Наука о нормальных жизненных процессах, выполняющих функцию
сохранения вида, – физиология, – является необходимым основанием для
науки о нарушениях этих процессов – патологии. Поэтому давайте забудем
на какое-то время, что в условиях цивилизации агрессивный инстинкт
очень серьезно «сошел с рельсов», и постараемся по возможности
беспристрастно исследовать его естественные причины. Как подлинные
дарвинисты, исходя из уже объясненных оснований, мы прежде всего
задаемся вопросом о видосохраняющей функции, которую выполняет борьба
между собратьями по виду в естественных – или, лучше сказать, в
доцивилизованных – условиях. Именно селекционному давлению этой функции
обязана такая борьба своим высоким развитием у очень многих высших
животных; ведь не одни только рыбы борются друг с другом, как было
описано выше, то же самое происходит у огромного большинства
позвоночных.
   Как известно, вопрос о пользе борьбы для сохранения вида поставил уже сам Дарвин, и он же дал ясный ответ:
   для
вида, для будущего – всегда выгодно, чтобы область обитания или самку
завоевал сильнейший из двух соперников. Как часто случается, эта
вчерашняя истина хотя и не стала сегодня заблуждением, но оказалась
лишь частным случаем; в последнее время экологи обнаружили другую
функцию агрессии, еще более существенную для сохранения вида. Термин
«экология» происходит от греческого «oikos», «дом». Это наука о
многосторонних связях организма с его естественным жизненным
пространством, в котором он «дома»; а в этом пространстве, разумеется,
необходимо считаться и с другими животными и растениями, обитающими там
же. Если специальные интересы социальной организации не требуют тесной
совместной жизни, то – по вполне понятным причинам – наиболее
благоприятным является по возможности равномерное распределение особей
вида в жизненном пространстве, в котором этот вид может обитать. В
терминах человеческой деловой жизни – если в какой-нибудь местности
хотят обосноваться несколько врачей, или торговцев, или механиков по
ремонту велосипедов, то представители любой из этих профессий поступят
лучше всего, разместившись как можно дальше друг от друга.
   Что
какая-то часть биотопа, имеющегося в распоряжении вида, останется
неиспользованной, в то время как в другой части вид за счет избыточной
плотности населения исчерпает все ресурсы питания и будет страдать от
голода, – эта опасность проще всего устраняется тем, что животные
одного и того же вида отталкиваются друг от друга. Именно в этом,
вкратце, и состоит важнейшая видосохраняющая функция внутривидовой
агрессии. Теперь мы можем понять, почему именно оседлые коралловые рыбы
так поразительно расцвечены. На Земле мало биотопов, в которых имелось
бы такое количество и такое разнообразие пищи, как на коралловых рифах.
Здесь вид рыбы, в ходе эволюционного развития, может приобрести
«всевозможнейшие профессии». Рыба в качестве «неквалифицированного
рабочего» может прекрасно перебиваться тем, что в любом случае доступно
каждой средней рыбе – охотиться на более мелкую, не ядовитую, не
бронированную, не покрытую шипами или не защищенную еще каким-либо
способом живность, которая массой прибывает на риф из открытого моря:
частью пассивно заносится ветром и волнами в виде планктона, а частью –
активно приплывает «с целью» осесть на рифе, как это делают мириады
свободно плавающих личинок всех обитающих на рифе организмов.
   С
другой стороны, некоторые рыбы специализируются на поедании организмов,
живущих на самом рифе. Но такие организмы всегда как-то защищены, и
потому рыбе необходимо найти способ борьбы с их оборонительными
приспособлениями. Сами кораллы кормят целый ряд видов рыб, и притом
очень по-разному. Остроносые рыбыбабочки, или щетинозубы, по большей
части паразитируют на кораллах и других стрекающих животных. Они
постоянно обследуют кораллы в поисках мелкой живности, попавшей в
щупальца полипов. Обнаружив нечто съедобное, рыбка взмахами грудных
плавников создает струю воды, направленную на жертву настолько точно,
что в этом месте между кораллами образуется «плешь»: струя расталкивает
их в стороны, прижимая вместе с обжигающими щупальцами к наружному
скелету, так что рыба может схватить добычу, почти не обжигая себе
рыльца.
   Все-таки слегка ее обжигает; видно, как
рыба «чихает» – слегка дергает носом, – но кажется, что это раздражение
ей даже приятно, вроде перца. Во всяком случае, такие рыбы, как мои
красавицы бабочки, желтые и коричневые, явно предпочитают ту же добычу,
скажем рыбешку, если она уже попалась в щупальца, а не свободно плавает
в воде. Другие родственные виды выработали у себя более сильный
иммунитет к стрекательному яду и съедают добычу вместе с кораллами,
поймавшими ее. Третьи вообще не обращают внимания на стрекательные
клетки кишечнополостных – и поглощают кораллов, гидрополипов и даже
крупных, очень жгучих актиний, как корова траву.
   Рыбы-попугаи
вдобавок к иммунитету против яда развили у себя мощные клешнеобразные
челюсти и съедают кораллов буквально целиком. Когда находишься вблизи
пасущейся стаи этих великолепно расцвеченных рыб, то слышишь треск и
скрежет, будто работает маленькая камнедробилка, и это вполне
соответствует действительности. Испражняясь, рыба-попугай оставляет за
собой облачко белого песка, оседающее на дно, и когда видишь это – с
изумлением понимаешь, что весь снежно-белый коралловый песок,
покрывающий каждую прогалину в коралловом лесу, определенно проделал
путь через рыбпопугаев.
   Другие рыбы, скалозубы, к
которым относятся забавные рыбы-шары, кузовики и ежи, настроились на
разгрызание моллюсков в твердых раковинах, ракообразных и морских ежей.
Такие рыбы, как императорские ангелы, – специалисты по молниеносному
обдиранию перистых корон, которые выдвигают из своих известковых трубок
иные трубчатые черви. Короны втягиваются настолько быстро, что этой
быстротой защищены от нападения других, не столь проворных врагов. Но
императорские ангелы умеют подкрадываться сбоку и хватать голову червя
боковым рывком, настолько мгновенным, что быстрота реакции червя
оказывается недостаточной. И если в аквариуме императорские ангелы
нападают на другую добычу, не умеющую быстро прятаться, – они все равно
не могут схватить ее каким-либо другим движением, кроме описанного.
   Риф
предоставляет и много других возможностей «профессиональной
специализации» рыб. Там есть рыбы, очищающие других рыб от паразитов.
Самые свирепые хищники их не трогают, даже если они забираются к тем в
пасть или в жабры, чтобы выполнить там свою благотворную работу. Что
еще невероятнее, есть и такие, которые паразитируют на крупных рыбах,
выедая у них кусочки кожи; а среди них – что самое поразительное – есть
и такие, которые своим цветом, формой и повадкой выдают себя за только
что упомянутых чистильщиков и подкрадываются к своим жертвам с помощью
этой маскировки. Кто все народы сосчитает, кто все названья назовет?!
   Для
нашего исследования существенно то, что все или почти все эти
возможности специального приспособления – так называемые «экологические
ниши» – часто имеются в одном и том же кубометре морской воды. Каждой
отдельной особи, какова бы ни была ее специализация, при огромном
обилии пищи на рифе для пропитания нужно лишь несколько квадратных
метров площади дна. И в этом небольшом ареале могут и «хотят»
сосуществовать столько рыб, сколько в нем экологических ниш – а это
очень много, как знает каждый, кто с изумлением наблюдал толчею над
рифом. Но каждая из этих рыб чрезвычайно заинтересована в том, чтобы на
ее маленьком участке не поселилась другая рыба ее же вида. Специалисты
других «профессий» мешают ее процветанию так же мало, как в
вышеприведенном примере присутствие врача в деревне влияет на доходы
живущего там велосипедного механика.
   В биотопах,
заселенных не так густо, где такой же объем пространства предоставляет
возможность для жизни лишь трем-четырем видам, оседлая рыба или птица
может позволить себе держать от себя подальше любых животных других
видов, которые, вообще говоря, и не должны бы ей мешать. Если бы того
же захотела оседлая рыба на коралловом рифе – она бы извелась, но так и
не смогла бы очистить свою территорию от тучи неконкурентов различных
профессий. Экологические интересы всех оседлых видов выигрывают, если
каждый из них производит пространственное распределение особей
самостоятельно, без оглядки на другие виды. Описанные в первой главе
яркие плакатные расцветки и вызываемые ими избирательные боевые реакции
приводят к тому, что каждая рыба каждого вида выдерживает определенную
дистанцию лишь по отношению к своим сородичам, которые являются ее
конкурентами, так как им нужна та же самая пища. В этом и состоит
совсем простой ответ на часто и много обсуждавшийся вопрос о функции
расцветки коралловых рыб.
   Как уже сказано,
обозначающее вид пение играет у певчих птиц ту же роль, что оптическая
сигнализация у только что описанных рыб. Несомненно, что другие птицы,
еще не имеющие собственного участка, по этому пению узнают: в этом
месте заявил свои территориальные притязания самец такого-то рода и
племени. Быть может, важно еще и то, что у многих видов по пению можно
очень точно определить, насколько силен поющий, – возможно, даже и
возраст его, – иными словами, насколько он опасен для слушающего его
пришельца. У многих птиц, акустически маркирующих свои владения,
обращают на себя внимание значительные индивидуальные различия
издаваемых ими звуков. Многие исследователи считают, что у таких видов
может иметь значение персональная визитная карточка. Если Хейнрот
переводит крик петуха словами «Здесь петух», то Боймер – наилучший
знаток кур – слышит в этом крике гораздо более точное сообщение: «Здесь
петух Балтазар!» Млекопитающие по большей части «думают носом»; нет
ничего удивительного в том, что у них важнейшую роль играет маркировка
своих владений запахом. Для этого есть различнейшие способы, для этого
развились всевозможнейшие пахучие железы, возникли удивительнейшие
ритуалы выделения мочи и кала, из которых каждому известно задирание
лапы у собак. Некоторые знатоки млекопитающих утверждают, что эти
пахучие отметки не имеют ничего общего с заявкой на территорию,
поскольку такие отметки известны и у животных, кочующих на большие
расстояния, и у общественных животных, не занимающих собственных
территорий, – однако эти возражения справедливы лишь отчасти.
Во-первых, доказано, что собаки – и, безусловно, другие животные,
живущие стаями, – узнают друг друга по запаху меток индивидуально,
потому члены стаи тотчас же обнаружат, если чужак осмелится задрать
лапу в их охотничьих владениях. А во-вторых, как доказали Лейхаузен и
Вольф, существует весьма интересная возможность размещения животных
определенного вида по имеющемуся биотопу с помощью не
пространственного, а временного плана, с таким же успехом. Они
обнаружили на примере бродячих кошек, живших на открытой местности, что
несколько особей могут использовать одну и ту же охотничью зону без
каких-либо столкновений. При этом охота регулируется строгим
расписанием, точь-в-точь как пользование общей прачечной у домохозяек
нашего Института в Зеевизене. Дополнительной гарантией против
нежелательных встреч являются пахучие метки, которые эти животные –
кошки, не домохозяйки – оставляют обычно через правильные промежутки
времени, где бы они ни были.
   Эти метки действуют,
как блок-сигнал на железной дороге, который аналогичным образом служит
для того, чтобы предотвратить столкновение поездов: кошка, обнаружившая
на своей охотничьей тропе сигнал другой кошки, может очень точно
определить время подачи этого сигнала; если он свежий, то она
останавливается или сворачивает в сторону, если же ему уже несколько
часов – спокойно продолжает свой путь.
   У тех
животных, территория которых определяется не таким способом, по
времени, а только пространством, – тоже не следует представлять себе
зону обитания как землевладение, точно очерченное географическими
границами и как бы внесенное в земельный кадастр. Напротив, эта зона
определяется лишь тем обстоятельством, что готовность данного животного
к борьбе бывает наивысшей в наиболее знакомом ему месте, а именно – в
центре его участка. Иными словами, порог агрессивности ниже всего там,
где животное чувствует себя увереннее всего, т.е. где его агрессия
меньше всего подавлена стремлением к бегству. С удалением от этой
«штаб-квартиры» боеготовность убывает по мере того, как обстановка
становится все более чужой и внушающей страх. Кривая этого убывания
имеет поэтому разную крутизну в разных направлениях; у рыб центр
области обитания почти всегда находится на дне, и их агрессивность
особенно резко убывает по вертикали – очевидная причина этого состоит в
том, что наибольшие опасности грозят рыбе именно сверху.
   Таким
образом, принадлежащая животному территория – это лишь функция различий
его агрессивности в разных местах, что обусловлено локальными
факторами, подавляющими эту агрессивность. С приближением к центру
области обитания агрессивность возрастает в геометрической прогрессии.
Это возрастание настолько велико, что компенсирует все различия по
величине и силе, какие могут встретиться у взрослых половозрелых особей
одного и того же вида. Поэтому, если у территориальных животных –
скажем, у горихвосток перед вашим домом или у колюшек в аквариуме –
известны центральные точки участков двух подравшихся хозяев, то исходя
из места их схватки можно наверняка предсказать ее исход: при прочих
равных победит тот, кто в данный момент находится ближе к своему дому.
   Когда
же побежденный обращается в бегство, инерция реакций обоих животных
приводит к явлению, происходящему во всех саморегулирующихся системах с
торможением, а именно – к колебаниям. У преследуемого – по мере
приближения к его штаб-квартире – вновь появляется мужество, а
преследователь, проникнув на вражескую территорию, мужество теряет. В
результате беглец вдруг разворачивается и – столь же внезапно, сколь
энергично – на-падает на недавнего победителя, которого – как можно
было предвидеть – теперь бьет и прогоняет. Все это повторяется еще
несколько раз, и в конце концов бойцы останавливаются у вполне
определенной точки равновесия, где они лишь угрожают друг другу, но не
нападают.
   Эта точка, граница их участков, вовсе не
отмечена на дне, а определяется исключительно равновесием сил; и при
малейшем нарушении этого равновесия может переместиться ближе к
штаб-квартире ослабевшего, хотя бы, например, в том случае, если одна
из рыб наелась и потому обленилась. Эти колебания границ может
иллюстрировать старый протокол наблюдений за поведением двух пар одного
из видов цихлид. Из четырех рыб этого вида, помещенных в большой
аквариум, сильнейший самец «А» тотчас же занял левый-задний-нижний угол
– и начал безжалостно гонять трех остальных по всему водоему; другими
словами, он сразу же заявил претензию на весь аквариум как на свой
участок. Через несколько дней самец «В» освоил крошечное местечко у
самой поверхности воды, в диагонально расположенном
правом-ближнем-верхнем углу аквариума и здесь стал храбро отражать
нападения первого самца. Обосноваться у поверхности – это отчаянное
дело для рыбы: она мирится с опасностью, чтобы утвердиться против более
сильного сородича, который в этих условиях – по описанным выше причинам
– нападает менее решительно. Страх злого соседа перед поверхностью
становится союзником обладателя такого участка.
   В
течение ближайших дней пространство, защищаемое самцом «В», росло на
глазах, и главное – все больше и больше распространялось книзу, пока
наконец он не переместил свой опорный пункт в правый-передний-нижний
угол аквариума, отвоевав себе таким образом полноценную штаб-квартиру.
Теперь у него были равные шансы с «А», и он быстро оттеснил того
настолько, что аквариум оказался разделен между ними примерно пополам.
Это была красивая картина, когда они угрожающе стояли друг против
друга, непрерывно патрулируя вдоль границы. Но однажды утром эта
картина вновь резко переместилась вправо, на бывшую территорию «В»,
который отстаивал теперь лишь несколько квадратных дециметров своего
дна. Я тотчас же понял, что произошло: «А» спаровался, а поскольку у
всех крупных пестрых окуней задача защиты территории разделяется обоими
супругами поровну, то «В» был вынужден противостоять удвоенному
давлению, что соответственно сузило его участок. Уже на следующий день
рыбы снова угрожающе стояли друг против друга на середине водоема, но
теперь их было четыре: «В» тоже приобрел подругу, так что было
восстановлено равновесие сил по отношению к семье «А». Через неделю я
обнаружил, что граница переместилась далеко влево, на территорию «А»;
причина состояла в том, что супружеская чета «А» только что
отнерестилась и один из супругов был постоянно занят охраной икры и
заботой о ней, так что охране границы мог посвятить себя только один.
Когда вскоре после того отнерестилась и пара «В» – немедленно
восстановилось и прежнее равномерное распределение пространства.
   Джулиан
Хаксли однажды очень красиво представил это поведение физической
моделью, в которой он сравнил территории с воздушными шарами,
заключенными в замкнутый объем и плотно прилегающими друг к другу, так
что изменение внутреннего давления в одном из них увеличивает или
уменьшает размеры всех остальных.
   Этот совсем
простой физиологический механизм борьбы за территорию прямо-таки
идеально решает задачу «справедливого», т.е. наиболее выгодного для
всего вида в его совокупности, распределения особей по ареалу, в
котором данный вид может жить. При этом и более слабые могут
прокормиться и дать потомство, хотя и в более скромном пространстве.
Это особенно важно для таких животных, которые – как многие рыбы и
рептилии – достигают половой зрелости рано, задолго до приобретения
своих окончательных размеров. Каково мирное достижение «Злого начала»!
   Тот
же эффект у многих животных достигается и без агрессивного поведения.
Теоретически достаточно того, что животные какого-либо вида друг друга
«не выносят» и, соответственно, избегают. В некоторой степени уже
кошачьи пахучие метки представляют собой такой случай, хотя за ними и
прячется молчаливая угроза агрессии. Однако есть животные, совершенно
лишенные внутривидовой агрессии и тем не менее строго избегающие своих
сородичей. Многие лягушки, особенно древесные, являются ярко
выраженными индивидуалистами – кроме периодов размножения – и, как
можно заметить, распределяются по доступному им жизненному пространству
очень равномерно. Как недавно установили американские исследователи,
это достигается очень просто: каждая лягушка уходит от кваканья своих
сородичей. Правда, эти результаты не объясняют, каким образом
достигается распределение по территории самок, которые у большинства
лягушек немы.
   Мы можем считать достоверным, что
равномерное распределение в пространстве животных одного и того же вида
является важнейшей функцией внутривидовой агрессии. Но эта функция
отнюдь не единственна! Уже Чарлз Дарвин верно заметил, что половой
отбор – выбор наилучших, наиболее сильных животных для продолжения рода
– в значительной степени определяется борьбой соперничающих животных,
особенно самцов. Сила отца естественно обеспечивает потомству
непосредственные преимущества у тех видов, где отец принимает активное
участие в заботе о детях, прежде всего в их защите. Тесная связь между
заботой самцов о потомстве и их поединками наиболее отчетливо
проявляется у тех животных, которые не территориальны в вышеописанном
смысле слова, а ведут более или менее кочевой образ жизни, как,
например, крупные копытные, наземные обезьяны и многие другие.
   У
этих животных внутривидовая агрессия не играет существенной роли в
распределении пространства; в рассредоточении таких видов, как, скажем,
бизоны, разные антилопы, лошади и т.п., которые собираются в огромные
сообщества и которым разделение участков и борьба за территорию
совершенно чужды, потому что корма им предостаточно. Тем не менее самцы
этих животных яростно и драматически сражаются друг с другом, и нет
никаких сомнений в том, что отбор, вытекающий из этой борьбы, приводит
к появлению особенно крупных и хорошо вооруженных защитников семьи и
стада, – как и наоборот, в том, что именно видосохраняющая функция
защиты стада привела к появлению такого отбора в жестоких поединках.
Таким образом и возникают столь внушительные бойцы, как быки бизонов
или самцы крупных павианов, которые при каждой опасности для сообщества
воздвигают вокруг слабейших членов стада стену мужественной круговой
обороны.
   В связи с поединками нужно упомянуть об
одном факте, который каждому небиологу кажется поразительным, даже
парадоксальным, и который чрезвычайно важен для дальнейшего содержания
нашей книги: сугубо внутривидовой отбор может привести к появлению
морфологических признаков и поведенческих стереотипов не только
совершенно бесполезных в смысле приспособления к среде, но и прямо
вредных для сохранения вида. Именно поэтому я так подчеркивал в
предыдущем абзаце, что защита семьи, т.е. форма столкновения с
вневидовым окружением, вызвала появление поединка, а уже поединок
отобрал вооруженных самцов. Если отбор направляется в определенную
сторону лишь половым соперничеством, без обусловленной извне
функциональной нацеленности на сохранение вида, это может привести к
появлению причудливых образований, которые виду как таковому совершенно
не нужны. Оленьи рога, например, развились исключительно для поединков;
безрогий олень не имеет ни малейших шансов на потомство. Ни для чего
другого эти рога, как известно, не годны. От хищников олени-самцы тоже
защищаются только передними копытами, а не рогами. Мнение, что
расширенные глазничные отростки на рогах северного оленя служат для
разгребания снега, оказалось ошибочным. Они, скорее, нужны для защиты
глаз при одном совершенно определенном ритуализованном движении, когда
самец ожесточенно бьет рогами по низким кустам.
   В
точности к тем же последствиям, что и поединок соперников, часто
приводит половой отбор, направляемый самкой. Если мы обнаруживаем у
самцов преувеличенное развитие пестрых перьев, причудливых форм и т.п.,
то можно сразу же заподозрить, что самцы уже не сражаются, а последнее
слово в супружеском выборе принадлежит самке и у кандидата в супруги
нет ни малейшей возможности «обжаловать приговор». В качестве примера
можно привести райскую птицу, турухтана, утку-мандаринку и
фазана-аргуса. Самка аргуса реагирует на громадные крылья петуха,
украшенные великолепным узором из глазчатых пятен, которые он, токуя,
разворачивает перед ее глазами. Эти крылья велики настолько, что петух
уже почти не может летать; но чем они больше – тем сильнее возбуждается
курица. Число потомков, которые появляются у петуха за определенный
срок, находится в прямой зависимости от длины его перьев. Хотя в других
отношениях это чрезмерное развитие крыльев может быть для него вредно,
– например, хищник съест его гораздо раньше, чем его соперника, у
которого органы токования не так чудовищно утрированы, – однако
потомства этот петух оставит столько же, а то и больше; и таким образом
поддерживается предрасположенность к росту гигантских крыльев,
совершенно вопреки интересам сохранения вида. Вполне возможно, что
самка аргуса реагирует на маленькие красные пятнышки на крыльях самца,
которые исчезают из виду, когда крылья сложены, и не мешают ни полету,
ни маскировке. Но так или иначе, эволюция фазана-аргуса зашла в тупик,
и проявляется он в том, что самцы соперничают друг с другом в отношении
величины крыльев. Иными словами, животные этого вида никогда не найдут
разумного решения и не «договорятся» отказаться впредь от этой
бессмыслицы.
   Здесь мы впервые сталкиваемся с
эволюционным процессом, который на первый взгляд кажется странным, а
если вдуматься – даже жутким. Легко понять, что метод слепых проб и
ошибок, которым пользуются Великие Конструкторы, неизбежно приводит к
появлению и не-самых-целесообразных конструкций. Совершенно
естественно, что и в животном и в растительном мире, кроме
целесообразного, существует также и все не настолько нецелесообразное,
чтобы отбор уничтожил его немедленно. Однако в данном случае мы
обнаруживаем нечто совершенно иное. Отбор, этот суровый страж
целесообразности, не просто «смотрит сквозь пальцы» и пропускает
второсортную конструкцию – нет, он сам, заблудившись, заходит здесь в
гибельный тупик. Это всегда происходит в тех случаях, когда отбор
направляется одной лишь конкуренцией сородичей, без связи с вневидовым
окружением.
   Мой учитель Оскар Хейнрот часто шутил:
«После крыльев фазана-аргуса, темп работы людей западной цивилизации –
глупейший продукт внутривидового отбора». И в самом деле, спешка,
которой охвачено индустриализованное и коммерциализованное
человечество, являет собой прекрасный пример нецелесообразного
развития, происходящего исключительно за счет конкуренции между
собратьями по виду. Нынешние люди болеют типичными болезнями
бизнесменов – гипертония, врожденная сморщенная почка, язва желудка,
мучительные неврозы, – они впадают в варварство, ибо у них нет больше
времени на культурные интересы. И все это без всякой необходимости:
ведь они-то прекрасно могли бы договориться работать впредь
поспокойнее. То есть, теоретически могли бы, ибо на практике способны к
этому, очевидно, не больше, чем петухи-аргусы к договоренности об
уменьшении длины их перьев.
   Причина, по которой
здесь, в главе о положительной роли агрессии, я так подробно говорю об
опасностях внутривидового отбора, состоит в следующем: именно
агрессивное поведение – более других свойств и функций животного –
может за счет своих пагубных результатов перерасти в нелепый гротеск. В
дальнейших главах мы увидим, к каким последствиям это привело у
некоторых животных, например у египетских гусей или у крыс. Но прежде
всего – более чем вероятно, что пагубная агрессивность, которая сегодня
как злое наследство сидит в крови у нас, у людей, является результатом
внутривидового отбора, влиявшего на наших предков десятки тысяч лет на
протяжении всего палеолита. Едва лишь люди продвинулись настолько, что,
будучи вооружены, одеты и социально организованы, смогли в какой-то
степени ограничить внешние опасности – голод, холод, диких зверей, так
что эти опасности утратили роль существенных селекционных факторов, –
как тотчас же в игру должен был вступить пагубный внутривидовой отбор.
Отныне движущим фактором отбора стала война, которую вели друг с другом
враждующие соседние племена; а война должна была до крайности развить
все так называемые «воинские доблести». К сожалению, они еще и сегодня
многим кажутся весьма заманчивым идеалом, – к этому мы вернемся в
последней главе нашей книги.
   Возвращаясь к теме о
значении поединка для сохранения вида, мы утверждаем, что он служит
полезному отбору лишь там, где бойцы проверяются не только
внутривидовыми дуэльными правилами, но и схватками с внешним врагом.
Важнейшая функция поединка – это выбор боевого защитника семьи, таким
образом еще одна функция внутривидовой агрессии состоит в охране
потомства. Эта функция настолько очевидна, что говорить о ней просто
нет нужды. Но чтобы устранить любые сомнения, достаточно сослаться на
тот факт, что у многих животных, у которых лишь один пол заботится о
потомстве, по-настоящему агрессивны по отношению к сородичам
представители именно этого пола или же их агрессивность несравненно
сильнее. У колюшки – это самцы; у многих мелких цихлид – самки. У кур и
уток только самки заботятся о потомстве, и они гораздо неуживчивее
самцов, если, конечно, не иметь в виду поединки. Нечто подобное должно
быть и у человека.
   Было бы неправильно думать, что
три уже упомянутые в этой главе функции агрессивного поведения –
распределение животных по жизненному пространству, отбор в поединках и
защита потомства – являются единственно важными для сохранения вида. Мы
еще увидим в дальнейшем, какую незаменимую роль играет агрессия в
большом концерте инстинктов; как она бывает мотором – «мотивацией» – и
в таком поведении, которое внешне не имеет ничего общего с агрессией,
даже кажется ее прямой противоположностью. То, что как раз самые
интимные личные связи, какие вообще бывают между живыми существами, в
полную меру насыщены агрессией, – тут не знаешь, что и сказать:
парадокс это или банальность. Однако нам придется поговорить еще о
многом другом, прежде чем мы доберемся в нашей естественной истории
агрессии до этой центральной проблемы. Важную функцию, выполняемую
агрессией в демократическом взаимодействии инстинктов внутри организма,
нелегко понять и еще труднее описать.
   Но вот что
можно описать уже здесь – это роль агрессии в системе, которая порядком
выше, однако для понимания доступнее; а именно – в сообществе
социальных животных, состоящем из многих особей. Принципом организации,
без которого, очевидно, не может развиться упорядоченная совместная
жизнь высших животных, является так называемая иерархия.
   Состоит
она попросту в том, что каждый из совместно живущих индивидов знает,
кто сильнее его самого и кто слабее, так что каждый может без борьбы
отступить перед более сильным – и может ожидать, что более слабый в
свою очередь отступит перед ним самим, если они попадутся друг другу на
пути. Шьельдерупп-Эббе был первым, кто исследовал явление иерархии на
домашних курах и предложил термин «порядок клевания», который до сих
пор сохраняется в специальной литературе, особенно английской. Мне
всегда бывает как-то забавно, когда говорят о «порядке клевания» у
крупных позвоночных, которые вовсе не клюются, а кусаются или бьют
рогами. Широкое распространение иерархии, как уже указывалось,
убедительно свидетельствует о ее важной видосохраняющей функции, так
что мы должны задаться вопросом, в чем же эта функция состоит.
   Естественно,
сразу же напрашивается ответ, что таким образом избегается борьба между
членами сообщества. Тут можно возразить следующим вопросом: чем же это
лучше прямого запрета на агрессивность по отношению к членам
сообщества? И снова можно дать ответ, даже не один, а несколько.
Во-первых, – нам придется очень подробно об этом говорить в одной из
следующих глав (гл. 11, «Союз»), – вполне может случиться, что
сообществу (скажем, волчьей стае или стаду обезьян) крайне необходима
агрессивность по отношению к другим сообществам того же вида, так что
борьба должна быть исключена лишь внутри группы. А во-вторых,
напряженные отношения, которые возникают внутри сообщества вследствие
агрессивных побуждений и вырастающей из них иерархии, могут придавать
ему во многом полезную структуру и прочность. У галок, да и у многих
других птиц с высокой общественной организацией, иерархия
непосредственно приводит к защите слабых. Так как каждый индивид
постоянно стремится повысить свой ранг, то между непосредственно ниже –
и вышестоящими всегда возникает особенно сильная напряженность, даже
враждебность; и наоборот, эта враждебность тем меньше, чем дальше друг
от друга ранги двух животных. А поскольку галки высокого ранга,
особенно самцы, обязательно вмешиваются в любую ссору между двумя
нижестоящими – эти ступенчатые различия в напряженности отношений имеют
благоприятное следствие: галка высокого ранга всегда вступает в бой на
стороне слабейшего, словно по рыцарскому принципу «Место сильного – на
стороне слабого!».
   Уже у галок с
агрессивно-завоеванным ранговым положением связана и другая форма
«авторитета»: с выразительными движениями индивида высокого ранга,
особенно старого самца, члены колонии считаются значительно больше, чем
с движениями молодой птицы низкого ранга.
   Если,
например, молодая галка напугана чем-то малозначительным, то остальные
птицы, особенно старые, почти не обращают внимания на проявления ее
страха. Если же подобную тревогу выражает старый самец – все галки,
какие только могут это заметить, поспешно взлетают, обращаясь в
бегство. Примечательно, что у галок нет врожденного знания их хищных
врагов; каждая особь обучается этому знанию поведением более опытных
старших птиц; потому должно быть очень существенно, чтобы «мнению»
более старых и опытных птиц высокого ранга придавался – как только что
описано – больший «вес».
   Вообще, чем более развит
вид животных, тем большее значение приобретает индивидуальный опыт и
обучение, в то время как врожденное поведение хотя не теряет своей
важности, но сводится к более простым элементам. С общим прогрессом
эволюции все более возрастает роль опыта старых животных; можно даже
сказать, что совместная социальная жизнь у наиболее умных млекопитающих
приобретает за счет этого новую функцию в сохранении вида, а именно –
традиционную передачу индивидуально приобретенной информации.
Естественно, столь же справедливо и обратное утверждение: совместная
социальная жизнь, несомненно, производит селекционное давление в
сторону лучшего развития способностей к обучению, поскольку эти
способности у общественных животных идут на пользу не только отдельной
особи, но и сообществу в целом. Тем самым и долгая жизнь, значительно
превышающая период половой активности, приобретает ценность для
сохранения вида. Как это описали Фрейзер Дарлинг и Маргарет Альтман, у
многих оленей предводителем стада бывает «дама» преклонного возраста,
которой материнские обязанности давно уже не мешают выполнять ее
общественный долг.
   Таким образом – при прочих
равных условиях – возраст животного находится, как правило, в прямой
зависимости с тем рангом, который оно имеет в иерархии своего
сообщества. И поэтому вполне целесообразно, что «конструкция» поведения
полагается на это правило: члены сообщества» которые не могут вычитать
возраст своего вожака в его свидетельстве о рождении, соизмеряют
степень своего доверия к нему с его рангом. Йеркс и его сотрудники уже
давно сделали чрезвычайно интересное, поистине поразительное
наблюдение: шимпанзе, которые известны своей способностью обучаться за
счет прямого подражания, принципиально подражают только собратьям более
высокого ранга. Из группы этих обезьян забрали одну, низкого ранга, и
научили ее доставать бананы из специально сконструированной кормушки с
помощью весьма сложных манипуляций. Когда эту обезьяну вместе с ее
кормушкой вернули в группу, то сородичи более высокого ранга пробовали
отнимать у нее честно заработанные бананы, но никому из них не пришло в
голову посмотреть, как работает презираемый собрат, и чему-то у него
поучиться. Затем, таким же образом работе с этой кормушкой научили
шимпанзе наивысшего ранга. Когда его вернули в группу, то остальные
наблюдали за ним с живейшим интересом и мгновенно переняли у него новый
навык.
   С. Л. Уошбэрн и Ирвэн Деворе, наблюдая
павианов на свободе, установили, что стадо управляется не одним
вожаком, а «коллегией» из нескольких старейших самцов, которые
поддерживают свое превосходство над более молодыми и гораздо более
сильными членами стада за счет того, что всегда держатся вместе – а
вместе они сильнее любого молодого самца. В наблюдавшемся случае один
их трех сенаторов был почти беззубым старцем, а двое других – тоже
давно уже не «в расцвете лет». Когда однажды стаду грозила опасность
забрести на безлесном месте в лапы – или, лучше сказать, в пасть – ко
льву, то стадо остановилось, и молодые сильные самцы образовали
круговую оборону более слабых животных. Но старец один вышел из круга,
осторожно выполнил опасную задачу – установить местонахождение льва,
так чтобы тот его не заметил, – затем вернулся к стаду и отвел его
дальним кружным путем, в обход льва, к безопасному ночлегу на деревьях.
Все следовали за ним в слепом повиновении, никто не усомнился в его
авторитете.
   Теперь оглянемся на все, что мы узнали
в этой главе – из объективных наблюдений за животными – о пользе
внутривидовой борьбы для сохранения вида. Жизненное пространство
распределяется между животными одного вида таким образом, что по
возможности каждый находит себе пропитание. На благо потомству
выбираются лучшие отцы и лучшие матери. Дети находятся под защитой.
Сообщество организовано так, что несколько умудренных самцов – «сенат»
– обладают достаточным авторитетом, чтобы решения, необходимые
сообществу, не только принимались, но и выполнялись. Мы ни разу не
обнаружили, чтобы целью агрессии было уничтожение сородича, хотя,
конечно, в ходе поединка может произойти несчастный случай, когда рог
попадает в глаз или клык в сонную артерию; а в неестественных условиях,
не предусмотренных «конструкцией» эволюции, – например в неволе, –
агрессивное поведение может привести и к губительным последствиям.
Однако попробуем вглядеться в наше собственное нутро и уяснить себе –
без гордыни, но и без того, чтобы заранее считать себя гнусными
грешниками, – что бы мы хотели сделать со своим ближним, вызывающим у
нас наивысшую степень агрессивности. Надеюсь, я не изображаю себя
лучше, чем я есть, утверждая, что моя окончательная цель – т.е.
действие, которое разрядило бы мою ярость, – не состояла бы в убийстве
моего врага. Конечно, я с наслаждением надавал бы ему самых звонких
пощечин, в крайнем случае нанес бы несколько хрустящих ударов по
челюсти, – но ни в коем случае не хотел бы вспороть ему живот или
пристрелить его. И желаемая окончательная ситуация состоит отнюдь не в
том, чтобы противник лежал передо мною мертвым. О нет! Он должен быть
чувствительно побит и смиренно признать мое физическое, – а если он
павиан, то и духовное превосходство. А поскольку я в принципе мог бы
избить лишь такого типа, которому подобное обращение только на пользу,
– я выношу не слишком суровый приговор инстинкту, вызывающему такое
поведение. Конечно, надо признать, что желание избить легко может
привести и к смертельному удару, например, если в руке случайно
окажется оружие. Но если оценить все это вместе взятое, то
внутривидовая агрессия вовсе не покажется ни дьяволом, ни уничтожающим
началом, ни даже «частью той силы, что вечно хочет зла, но творит
добро», – она совершенно однозначно окажется частью организации всех
живых существ, сохраняющей их систему функционирования и саму их жизнь.
Как и все на свете, она может допустить ошибку – и при этом уничтожить
жизнь. Однако в великих свершениях становления органического мира эта
сила предназначена к добру. И притом, мы еще не приняли во внимание, –
мы узнаем об этом лишь в 11 – и главе, – что оба великих конструктора,
Изменчивость и Отбор, которые растят все живое, именно грубую ветвь
внутривидовой агрессии выбрали для того, чтобы вырастить на ней цветы
личной дружбы и любви.

Решается вопрос на гос-ном уровне,о возрождении казахского тобета и тазы,как национального достояния Казахстана.16го мая будет проводиться первая конференция с участием авторитетных Казахстанских азиатчиков кинологов,на которую также будут приглашены известные Российские эксперты-кинологи. В дальнейшем планируется пригласить собаководов Ср.Азии для решения серьезных вопросов. Желающих показать своих-хороших,породных собак будет возможность пригласить, а также учавствовать в этом мероприятии.
Также создается Казахстанская организация по породе,ОРГ комитет которой сегодня был составлен и думаю скоро утвердится. Пока такая организация создается в Алматы,но скоро такие появятся в нескольких городах Казахстана.