Владимир Лазуткин,
07-02-2010 19:34
(ссылка)
моя диссертация параграф 2.5
2.5. Развитие идеального и идеал развития
Идеальное (ideale) есть вполне определенная форма тождества единичного и всеобщего, это есть такое единичное, которое с максимальной полнотой и конкретностью выражает всеобщую природу вещей, входящих в некоторое многообразное единство, целостность. Когда единичная вещь выражает своей формой (не обязательно внешней, но и формой действия) эту целостность многообразного бытия, мы имеем явление идеального (ideale). Поскольку всякий процесс развития в конечном счете стремиться к определенной завершенности, конкретности и полноте, постольку в природе (в том числе и в дочеловеческой) бесспорно существует стремление к целостности, полноте – ideell – и само идеальное (ideale) как предел такого стремления.
«Разум существовал всегда, - заметил как-то Маркс, - но не всегда в разумной форме». В дочеловеческой природе указанное выше стремление слепо, стихийно. Оно ведет к завершенности (совершенности) к ideale, как моменту (проблеску) истины, далеко не идеальным путем трагических случайностей, катастроф, чтобы достичь блага, творится много зла, и трудно, практически невозможно здесь отделить[1] одно от другого.
«…И в полосе неверного сиянья
Стояли яблони, как будто изваянья,
Возникшие из мрака древних лет.
Дрожащий свет из окон проливался
И падал так, что каждый лепесток
Среди туманных листьев выделялся
Прозрачной чашечкой, открытой на восток.
И все чудесное и милое растенье Напоминало каждому из нас
Природы совершенное творенье,
Для совершенных вытканное глаз.
Лодейников склонился над листами,
И в этот миг привиделся ему
Огромный червь, железными зубами
Схвативший лист и прянувший во тьму.
Так вот она, гармония природы,
Так вот они, ночные голоса!
Так вот о чем шумят во мраке воды,
О чем, вздыхая, шепчутся леса!
Лодейников прислушался. Над садом
Шел смутный шорох тысячи смертей.
Природа, обернувшаяся адом,
Свои дела вершила без затей.
Жук ел траву, жука клевала птица,
Хорек пил мозг из птичьей головы,
И страхом перекошенные лицаНочных существ смотрели из травы.
Природы вековечная давильня
Соединяла смерть и бытиеВ один клубок, но мысль была бессильна
Соединить два таинства ее»[2].
Само стремление к совершенному (актуальная потенция – ideell) в дочеловеческой природе, а во многом и в общественном развитии, носит далеко не идеальный характер, и именно в силу свой слепоты и неразумности (вернее, только лишь стихийно проявляющейся разумности). А это, в свою очередь, приводит к тому, что само идеальное (ideale) носит характер лишь закономерной случайности. Оно является необходимым моментом развития, в известном смысле – точкой его опоры, но оно не способно стать движущей силой развития, обрести предикаты субъективности, принять форму идеи, вернее, оно принимает эту форму абстрактно от самого себя в слепой тенденции ideell. Что касается человеческого общества, то фабула трагикомедии «Горе от ума» («Плохая музыка там, где умный человек становится дураком именно в силу своего ума. Но хоть и плохая эта музыка, она все же музыка действительной жизни, и чтобы исправить ее, не достаточно ни насмешки, ни умного совета, ни морального осуждения. Пока не скажет за вас свое твердое слово «натура», вы будете умный человек, но ум ваш будет дурак». [31;143-144]) и, что несравненно хуже, фабула трагифарса, в котором «ум, попирающий элементарные требования нравственности, кончает как глупый подлец, как подлый глупец» [23; 188], крайне актуальны и до сего дня.
Часто приходится слышать и читать, что для Э. В. Ильенкова проблема идеального это прежде всего проблема той формы, которая в немецкой классической философии, а затем и у Маркса, получила имя «ideеlle». Из этого следует, что проблема идеального рассматривается у Ильенкова особо, вне связи с проблемой идеала. А если последнее обстоит не так, а все, сколько-нибудь знакомые с творчеством Э. В. Ильенкова, знают, что это не так, то получается, что между формами ideelle и ideale вообще нет необходимости усматривать особых различий.
В самом деле, если мы материалисты и не видим большой необходимости в различении ideelle и ideale, то справедливо утверждение: идеальное существует только в обществе, только в культуре, только в человеческой деятельности, ведь природа не мыслит себя вне человека, а стало быть вне человека с его мышлением и деятельностью и не может быть никаких мысленных форм, идей, понятий, образов, а именно так следует переводить с немецкого ideelle. М. А. Лифшиц справедливо относил все те явления, которые именуются «ideelle» к содержимому человеческой головы: существовать ideellenзначит существовать в мысли, в мысленной форме. В культурной предметности эта субъективная реальность, эти мысленные формы приобретают вторично объективный, скорее объектный, характер, будь то предметы материальной или же духовной культуры.
Эта «объективность» есть результат опредмечивания человеческой деятельности (здесь не важно практической или теоретической). Но вот незадача, со времени Канта под объективностью понимается не только предметность формы, но и ее всеобщность и необходимость. Получается, что для того, чтобы результат практической деятельности и теоретического мышления человека носил объективный характер, сами эта деятельность и это мышление должны осуществляться во всеобщих и необходимых формах. Кант снял вопрос о природе всеобщности и необходимости мысленных форм: уж так устроено человеческое мышление, что ему присущи эти формы, соответствуют ли эти мысленные формы вещей формам вещей вне мысли – этого мы знать не можем. Но проблема осталась и стала главной для всей немецкой классической философии, которая уже не только стала наукой о природе мышления по преимуществу, каковой является всякая подлинная философия, но и во многом осознала себя как таковую.
Критикуя позицию Д. И. Дубровского, Э. В. Ильенков писал: «Проблема идеальности всегда была аспектом проблемы объективности («истинности») знания, т. е. проблемой тех, и именно тех форм знания, которые обусловливаются и объясняются не капризами личностной психофизиологии, а чем-то гораздо более серьезным, чем-то стоящим над индивидуальной психикой и совершенно от нее независящим. Например, математические истины, логические категории, нравственные императивы и идеи правосознания» [22; 232]. Далее Ильенков подчеркивает, что указанная объективность принципиально отличается от объективности «чувственно воспринимаемых индивидом единичных вещей». Здесь только необходимо заметить, что речь идет о чувственном восприятии, лишенном мысли, о чувстве абстрактно противостоящим мышлению, а не о культурно-развитом человеческом чувстве, чувстве-теоретике, как выразился однажды Маркс [74; 263-264. Это также не значит, что указанная особая объективность присуща только человеческому миру, в противном случае естественнонаучные знания были бы необъективными.
А теперь вернемся к различению форм ideelle и ideale. Э. В. Ильенков отмечал, что «значение термина «идеальное» у Маркса и Гегеля одно и то же, а вот понятия (т. е. способы понимания) этого «одного и того же» глубоко различны» [22; 254]. Это отражается и в свете рассматриваемого нами различения: термины ideelle и ideale Маркс и Гегель употребляют по-разному. Ильенков в другом месте пишет, что для Гегеля всеобщее есть мысль и только мысль [22; 237], [24; 75], а это между прочим означает, что для Гегеля нет разницы между формой мышления и мысленной формой, что форма мышления для него всегда есть и мысленная форма, что, по М. А. Лифшицу, он непосредственно отождествляет мышление и бытие, без опосредствования их сознательной, целесообразной деятельностью мыслящего человека (отсюда, между прочим, как выразился Маркс в «Экономическо-философских рукописях 1844 года», некритический позитивизм Гегеля). Вся Логика Гегеля есть движение, взаимопереход мысленных абстракций (абстрактных мысленных форм), завершающееся конкретной полнотой абсолютной идеи. Поэтому ideelle для него абстрактная противоположность реального (в «Учении о бытии») и действительного (в «Учении о сущности»), объективности – в «Учении о понятии», оно есть то, что еще не выявило себя, что существует лишь в себе (или для нас), или, наоборот, то что уже сняло себя и существует лишь как момент другого. Сам Гегель говорит в «Учении о бытии», что форме ideale, имеющей «более определенное значение прекрасного и того, что к нему относится», а относится к нему истина и благо, здесь еще не место [13; 214-215]. А где место ideale? «Телеология вообще обладает более высоким принципом – понятием в своем существовании, каковое понятие в себе и для себя есть бесконечное и абсолютное, - принцип свободы», абсолютно лишенный внешней определенности [14; 188-189]. Телеологический принцип у Гегеля есть принцип жизни, есть ее рождение, переход к ней. М. А. Лифшиц замечает: «Конкретно-всеобщее, тесно слитое с особенным существованием и даже с индивидуальностью, выступает у Гегеля как идеал искусства в его «Эстетике», как «царство прекрасной нравственности» в «Феноменологии духа», как жизнь в «Логике», как греческая культура в «Философии истории» [40; 183].
То, что еще не осуществилось, не реализовалось, или наоборот, реальность чего уже снята в другой реальности, существует только как момент понятия, только для понятия, только для ума, только в уме, только по идее, есть нечто лишь идеальное, т. е. идеальное, противостоящее реальному. Реальность, вещественное, предметное бытие, для Гегеля есть лишь только момент в движении мышления, в развитии абсолютного духа, момент его самоотчуждения, его внешности, столь же снимаемый им самим, обратно вбираемый им в себя, как и полагаемый. Так растение содержится в зародыше, в зерне, в семени по идее, согласно их понятию, так сказать, в уме, в голове зародыша[3]. Так, количество есть снятое качество, оно предполагает качество, содержит в себе качество ideelle. Но, не будучи мистиками, мы понимаем, что никакой головы, никакого ума у зародыша как такового нет, равно как мы понимаем, что голова товара, «деревянная башка стола», по выражению Маркса, есть в действительности голова товаровладельца, конечно не в произволе своей фантазии, а в своей вовлеченности в процесс обращения товаров.
К стати сказать, с гносеологической точки зрения, нет никакой разницы между идеальным (ideelle) полаганием растения в зерне и столь же идеальным полаганием денег в цене товара. Другое дело, что онтологически форма стоимости в отличие от формы растения существует лишь в представлении, лишь ideelle, поскольку ее реальность носит мимолетный характер: стоимость существует реально лишь в краткий миг обмена товара на товар или товара на деньги. Именно поэтому, рассматривая феномен цены, Маркс, говорит, что товар в его ценовой форме, т. е. в форме меновой стоимости, есть лишь идеально (ideelle) положенные деньги. С другой стороны, и онтологически превратится ли товар как ideellesденьги в реальные деньги, а равно зерно – в растение зависит от многих обстоятельств, в особенности от экономической конъюнктуры в случае товарного обращения и от природно-климатических условий в случае растениеводства (речь здесь идет именно о растениеводстве, а не о стихийном размножении, по той причине, что, как уже отмечалось, растение существует ideell не в голове зерна, а в уме – или для ума – хлебороба). Необходимо еще раз подчеркнуть, что если проблема идеального сводится только к проблеме ideelle, то идеальное действительно существует только в человеческой голове, конечно, не являясь при этом только продуктом этой головы. Но как эта форма возникает в человеческой голове, какова ее природа? Вот в чем вопрос.
Маркс совершенно четко использует термин «ideell» в том случае, когда речь идет о том, что для человеческого ума один предмет может выступать как предположение, как возможность, как потенция другого предмета (вернее, когда одна предметная форма представляет другую предметную форму), когда же сам предмет как таковой выступает в форме мышления, в формах сознания и воли, как цель, потребность, идеал, как понятие – способность мысленного воспроизведения предмета, то Маркс использует термин ideale. Он пишет во Введении в Grundrisse: «И если ясно, что производство доставляет потреблению предмет в его внешней форме (т. е. чувственной, материальной форме. – В. Л.), то столь же ясно, что потребление полагает предмет производства идеально (ideal[4]), как внутренний образ, как потребность, как влечение и как цель» [80; 28].
Стоимость товара есть ideell-форма, потому что она есть противоположная ему реальность, а именно натуральная форма другого товара или денег. «Цена есть свойство товара, такое его определение, в котором он мысленно представляется как деньги. Она уже не непосредственная, а отраженная, рефлектированная определенность товара. Наряду с реальными деньгами товар существует теперь как идеально (ideell[5]) положенные деньги [80; 134]». Таким образом, мы можем видеть, что термином «ideelle» Маркс обозначает форму лишь мысленную, форму представляемую, в противоположность форме мышления, форме понятия, форме цели, которую он обозначает термином «ideale».
Деньги также есть и идеальный (ideale) товар, поскольку это «такой товар, который даже в своей особенности выражает всеобщность меновой стоимости» [80; 211]. В этом отношении деньги выступают зеркалом всеобщности для любой особенной товарной формы, т. е. являются не просто особенной формой некоторого всеобщего, но такой его особенной формой, которая тождественна самой всеобщности, выражает ее как таковую. Причем как данная репрезентация деньги существуют не в голове, а вне головы в реальном процессе товарного обращения. Что же касается товара, то его денежная форма до момента обмена товара на деньги существует только в головах товаровладельцев. Всеобщая форма товара существует в другом особом товаре – в деньгах, подтвердит ли товар истинность своей товарности, своей товарной формы, зависит от того состоится ли в действительности его обмен на деньги. Вместе с тем, чтобы товар принимал всеобщую форму в уме товаровладельца, необходимо, чтобы этот ум нашел себе опору в самой реальной действительности, т. е. обнаружил бы в ней такую особенную товарную форму, которая выступала бы вместе с тем и как всеобщая форма, в которой он мог бы мыслить любой другой особый товар, которая таким образом была бы формой мышления им любого другого товара. Таким образом, для того чтобы помыслитьтовар как товар, чтобы товар смог обрести в голове товаровладельца мысленную форму, товаровладелец должен найти в реальной действительности форму мышлениятовара и он такую форму находит в денежной форме, находит не как сторонний наблюдатель, а как человек, деятельно включившийся в процесс обращения товаров, как деятельно опосредствующий этот процесс (другое дело, что сам процесс обращения товаров опосредствует обмен деятельностями, деятельными способностями между людьми, отсюда чувственно-сверхчувственная фантасмагория товарного мира).
Для ума растениевода в зерне уже содержится растение так же потому, что растениевод деятельно опосредствует процесс севооборота, который уже в природе складывается как замкнутый на себя цикл. Этот цикл: семя – растение – семя представляет собой всеобщий способ бытия растительной жизни, растительная жизнь разменивается в конечном счете на семя, поэтому семя есть такая особенная растительная форма, которая вместе с тем есть и всеобщая растительная форма, которая таким образом выступает реальной опорой мысли растениевода. Отсюда видно, что формы ideelle и ideale теснейшим образом связаны друг с другом, движение этих форм есть собственно то, что можно было бы назвать процессом развития мысли. Если зерно, как цель человеческой деятельности, есть не голый результат (чувственное, единичное, это зерно), а есть результат в единстве с его становлением (деятельная способность по его воспроизводству), то как таковое (как деятельная форма) оно выступает регулятором, детерминатором человеческой деятельности, т. е. субъективным образом объективного мира, между тем как ideelle есть наоборот, как бы объективная мыслительная форма, навязываемая субъекту из вне. Переводя форму мысли в мыслительную форму, человек затем объективирует ее в символах и знаках, без которых его собственная мысленная форма не может обрести предметность, стать предметом его специфической деятельности – теоретического мышления. При этом мысленная форма может быть адекватна форме мысли, тождественна ей, но различие между этими двумя формами все же остается. Одно дело объективированная мысленная форма и совсем другое – субъективный образ объективного мира, последний принадлежит самой действительности, а не только нашей голове, индивидуальной или же общественной, первые же возможны только в человеческом обществе, только в культуре.
Что такое идеальное (ideale) в самой действительности? Это предметная форма, достигшая в своем развитии предела собственной объективности и собственной реальности – предмет, способный представлять нечто большее самого себя, способный иметь для нас значение, выходящее за пределы его реальности, т. е. значение идеальное, значение всеобщности, целостности, полноты известного круга бытия. Но предел объективности и представляет собой способность перехода в субъективность, ideale предметного мира и представляет не что иное, как такую способность его. Другое дело, что, для того чтобы такой переход действительно состоялся, необходим субъект.
Конечно, если рассматривать проблему в онтологическом аспекте, то до человека «субъективные образы объективного мира» как бы разлиты в природе, существуют в ней как способность отражаемости всеобщего, способность ответана вопросы человека, который только и может отразить универсальное природы. Сама природа в определенных своих формах, являющихся эквивалентными для определенного круга вещей и ситуаций обладает предикатами субъекта, субъективностью, как потенцией. Но с гносеологической точки зрения все равно имеет ли человек дело с культурной или же естественной предметностью[6]: понять как ту, так и другую он может только найдя их собственные идеальные формы, т. е. пределы их собственной объективности, которые есть везде, даже на Луне. Причем с культурой дело иметь сложнее, в ней очень легко смешать идеальные формы с объективированными мысленными формами, которые могут и не совпадать (не быть тождественны), последних нет в еще неокультуренной природе (именно поэтому фетишизм всякого рода есть всецело культурное явление и даже в известном смысле знаменует собой начало всякой культуры). Смешать легче постольку, поскольку собственные идеальные формы действительности, чтобы войти в культуру и стать ее нормами нуждаются в качестве человеческой субъективности во вторичной репрезентации, переходе в мысленную форму и последующей объективации ее. Поэтому самый сложный предмет научного исследования это само научное познание и художественное творчество человека, а равно его нравственное сознание, а также собственное становление человека в единстве этих аспектов – Логика, Эстетика, Этика и Педагогика.
Мы можем со всей определенностью сказать, что в процессе стихийного развития, также как и в процессе развития культурно-исторического, есть и ideale и ideell. Но что невозможно в стихийном развитии, так это тождество (совпадение) ideale и ideell, а следовательно, и невозможность форм ideal и ideelle – идеала и мысленных форм); такое тождество возможно только в культуре, и это тождество и есть то, что должно называть идеалом – умным разумом или разумными умом, прекрасной и доброй истиной или истинной красотой и добром. Идеальное (ideale) в культуре становится движущей, действенной силой развития (в том числе и в случае явления культурному человеку идеальной формы в дикой природе) в отличие от грубовещественной силы развития в природе, даже если эта сила проявляется в виде условных рефлексов животного вида homosapience.
Красота есть в природе, но как таковая, как выражение в чувственной форме полноты истины, идеального или, по выражению Вл. Соловьева, достойного бытия, она практически не обладает действительностью. Пение самца соловья не оказывает никакого специально-эстетического действия на самку, то же можно сказать про красоту бабочек, жуков и рыб. Здесь действует чисто сексуальная привлекательность (инстинкт) вопреки суждениям того же Вл. Соловьева[7] в сочинении «Красота в природе» [99; 350-389]. И очень часто в природе тождество истины и красоты не носит гармонического характера, впрочем как и в стихийном, отчужденном общественном развитии, где, по словам Ильенкова, глянешь в одно зеркало – на тебя глядит истина, а в другое – глядит на тебя звериный и злобный оскал безобразия [23; 310].
Исходя из всего вышесказанного об идеальном можно определить общественный идеал как образ (в его научном, художественном и нравственном – нравственное чувство – аспектах), не только выражающий объективную тенденцию общественного развития, устремленность к относительной завершенности и полноте данного этапа общественного развития – положительный идеал, или устремленность к новой форме, новому более достойному способу общественного бытия – отрицательный идеал, но и выражение, обретающее предикаты субъектности, активно действующее на субъект (его сознание и волю) в плане формирования его деятельных способностей и их направленности на сознательное практическое преобразование общества.
Но как вообще возникает идеал, как у становящегося человека формируются идеальные представления-устремления? Откуда берутся идеальные побуждения? Известный британский писатель XIX века О. Уайльд, упрекая своего идола лорда А. Дугласа в безнравственности, в бесчеловечности, объяснял их абсолютным отсутствием у Дугласа способности воображения [105; 168-169], а без способности воображения не может быть и способности любви. В самом деле, если человек не способен ввести себя во образ другого человека, увидеть в другом человеке себя самого, то он не способен и отнестись к другому как к самому себе, а значит и обрести всеобщее в себе. Обрести всеобщее в себе, или, что то же самое, увидеть во всем себя, это и значит иметь идеал, идеальные побуждения-представления, это – просто тождественные выражения. Но как это возможно?
Анализируя литературу по психологическим исследованиям формирования идеала у школьников, А. К. Дусавицкий отмечает, - результаты исследований свидетельствуют: вплоть до старшего школьного возраста подростки фактически не имеют никакого сознательного идеала человека, поскольку имеющиеся у них представления такого рода не носят действенного характера, то есть не представляют собой вместе с тем деятельные способности по реализации в себе, в своей деятельности таких представлений, а без этого идеальное стремление есть абстракция, поклонение идолу или томление пустое. Совершенно другая ситуация в классах развивающего обучения, где начиная уже с третьего-четвертого классов формируются сознательные установки на самосовершенствование, на преобразование себя, причем не по внешней мерке, а по собственной внутренней мере, в соответствии с развивающимся представлением о всеобщем в человеке, о природе человека[16]. Отличие развивающего обучения от обычной школы в том, что с самого начала образовательный процесс строится как собственная и, к тому же, как общая деятельность учащихся и педагогов. В самом деле, способность обретения идеала, или, что то же самое, осознанного смысла жизни и деятельности, не дана человеку от рождения. Как всякая другая культурно-историческая способность она есть продукт собственной деятельности индивидов (идеал не может быть продуктом отчужденной деятельности) и к тому же деятельности общественной в подлинном смысле этого слова, то есть способность обретения идеала есть результат общего дела свободных индивидов, есть их общая (в собственном смысле слова общественная) собственность. Поэтому идеал есть всегда деятельная способность, взятая как предмет и цель деятельности, идеал не возможен без обращенности человека на себя самого.
История СССР показала, что можно сколь угодно повторять фразы о верности коммунистическому идеалу, но при этом двигаться в совершенно ином направлении общественного развития. Можно, вообще говоря, достаточно адекватно представлять себе идеал как должный результат, как образ достойного бытия, но в реальной жизни, в практической деятельности руководствоваться совершенно посторонними и даже противоположными идеалу целями и мотивами, при этом ссылаясь на обстоятельства времени, на необходимость противостояния внешнему враждебному окружению, на условия идеологической войны, на разруху и т. п. Ясно одно, что в этом случае идеальный образ не обладает действительностью, поскольку ему не соответствуют субъективные способности и устремления. Но недействительное идеальное (или идеальное, действительное лишь как материальное), как мы уже отметили выше, не есть идеал. Исчезает духовное наполнение образа, он теряет предикаты субъективности и идеал превращается в идола, которому приносят жертвы, в том числе и человеческие. Вернее, жертвы приносятся собственным эгоистическим интересам, лишь выступающим под маской того или иного идола.
Идеал действителен только тогда, когда в соответствии с ним живут и действуют люди, когда его претворяют в жизнь, реализуют в поступках, в деятельности, прежде всего предметно-практической. И если мы утверждаем, что наш идеал – человек как самоцель, как гармонично и целостно развивающаяся всесторонняя личность, то и осуществить его можно только в процессе такого развития и задача тех, кто стоит в развитии выше, не дуть людям в рот, по выражению Крамского, боясь, что они сами не смогут дышать, а помочь им в создании условий такого развития. Если мы называем себя демократами, если утверждаем демократию как политический и социальный идеал, то и должны дать людям возможность самим под собственную ответственность решать свои дела, а не ссылаться на то, что большинство людей якобы ничего не понимает в политике и должны представлять только пассивный электорат. Если люди и пассивны, то только потому, что так называемая представительная демократия находится в противоречии своего идеального (ideelle) содержания и своих реальных условий, поскольку давно уже превратилась в лишь представляемую демократию, лишь в представление, а демократический идеал – в «демократический идол».
Таким образом, идеал всегда есть цель, и как всякая цель он включает в себя не только представление о конечном результате, но и представление о пути к нему, способе (способности) его достижения. Нечто ведь может быть результатом, по выражению Маркса, «долгого и мучительного развития» через потрясения и катастрофы, через уродливые формы (вспомните сказку о гадком утенке). Рассуждая о красоте в природе и утверждая, что красота представляет единство общеидеальной сущности и специально-эстетической формы[8], Вл. Соловьев замечает, что весьма слабая степень достойного или идеального бытия может быть в высшей степени хорошо воплощена в данном материале, и точно также возможно крайне несовершенное выражение самых высших идеальных моментов. «Возьмем, - пишет Соловьев, - с одной стороны, внутренностного червя (глисту), а с другой – алмаз… Идея органической жизни, хотя бы и на степени червя, выше идеи кристаллического тела, хотя бы и в виде алмаза… Итак, по первому критерию глиста выше алмаза, потому что содержательнее его. Но прилагая собственно эстетический критерий, мы приходим к другому заключению… Алмаз есть предмет в своем роде совершенный… В черве, напротив, мы находим одно из несовершеннейших, зачаточных выражений для той идеи органической жизни, к области которой это существо принадлежит» [99; 362-363]. Ясно, что и на уровне общественного развития мы можем выделить такие примеры. Буржуазное общество много богаче по своему содержанию, чем прекрасная античность: человеческое богатство, человечность находятся здесь на неизмеримо более высоком уровне развития, чем в античности, но это богатство носит настолько отчужденный характер, что ему никак (или очень крайне редко) удается воплотиться в своей полноте и универсальности в прекрасной человеческой индивидуальности, чаще оно выражается в ней ideell, абстрактно (лишь в плане возможного развития).
Как-то удалось прочесть в интернете, что Лифшиц был сторонником гносеологического понимания эстетики, отчего много страдал. В действительности М. А. Лифшица всю его жизнь обвиняли как раз в обратном, а именно в том, что он всюду (и в гносеологию, и в онтологию[9]) привносит эстетическую (а равно и этическую, поскольку речь идет об объективной моральной силе, об объективных идеальных ценностях вообще) точку зрения. Говоря об отличии своего понимания онтологии от лукачевского, Лифшиц замечал: «Я спрашиваю – не сводится ли мое отличие от Лукача к тому, что для меня всегда существовали субъективные свойства объективного мира, их та или иная объективно-реальная отражаемость, весь мир объективной апперцепции, общественных свойств и ценностей – так и анти-ценностей. У Лукача же в основе трансцендентальная субъективность с ее целями, которая, правда, объективируется, может и отчуждаться и в такой форме быть фатальной и бессмысленной, лишенной добра и зла, тогда как добро проистекает из возвращения трансцендентальной субъективности к себе – в будущем коммунистическом обществе. У меня же это объективно-субъективный предел, в котором и мир природы возвращается к себе, лишается своих нуминозных общественных свойств и в то же время, проявляя свои высшие и, если угодно, человеческие возможности» [50; 135]. Или, иначе, для Лифшица весь смысл на стороне бытия [50; 129].
Этическая роль человека в мире, как верно заметил тот же Н. Заболоцкий, в том, что он «отделил добро его от зла». Для чего сначала необходимо различить добро и зло, ибо практически отделить одно от другого архи-сложно, а в некоторых ситуациях и невозможно. Но добро и зло – категории, принадлежащие самому объективному миру, равным образом, как и красота и безобразие, как истина и заблуждение[10]. В настоящее время приходится слышать упреки (разумеется несправедливые) в созерцательности лифшицианского понимания идеального. Как будто созерцание есть пассивное восприятие, как будто оно не активно. Нет, если деятельность носит предметный характер, т. е. если перед нами действительно деятельность, то субъект ее должен постоянно созерцать свой предмет, таким образом, момент созерцания должен удерживаться в деятельности абсолютно, в противном случае неизбежна утрата ее предметного характера, равно как и истинное созерцание предмета всегда удерживает абсолютно деятельностный момент (деятельную форму), в противном случае субъект растворяется, подавляется бездеятельной мертвой предметностью. Именно в последнем, между прочим, М. А. Лифшиц видел основной порок модернистского течения в искусстве, который, как он показывал, является обратной стороной абстрактного активизма [48; 338].
Возникает вопрос, возможен ли иной тип развития? Возможно ли совершенствование человечности без принесения в жертву человека, без кровавых эксцессов, без насилия и прочих общественных уродств? Возможна ли гармония цели и средств, результата и пути к нему? То есть речь идет об идеале, выражающем не только идеальный результат, но и идеальный путь к нему. Таким образом, речь идет о полноте и совершенстве самого идеала.
В самом деле, «чем иным является богатство, как не абсолютным выявлением творческих дарований человека, без каких-либо других предпосылок, кроме предшествующего исторического развития, делающего самоцелью эту целостность развития, т. е. развития всех человеческих сил как таковых, безотносительно к какому бы то ни было заранее установленному масштабу. Человек здесь не воспроизводит себя в какой-либо одной только определенности, а производит себя во всей своей целостности, он не стремится оставаться чем-то окончательно установившимся, а находится в абсолютном движении становления» [80; 476].
Для Маркса идеал – абсолютное движение становления человека в его целостности, полнота развития. Под социализмом он понимал сознательное, свободное развитие человека, в противоположность его вынужденному и стихийному (а тем самым и отчужденному) развитию. Только социалистический человек имеет образом своего собственного совершенствования собственную целостность, только социалистический человек имеет себя совершенного как самоцель, а потому и не нуждается ни в каких трансцендентных образах совершенства, ни в каких идолах. Как замечает Маркс в Экономическо-философских рукописях 1844 года, социалистический человек не нуждается даже в атеизме, поскольку начисто отсутствуют основания его религиозности [74; 271].
И здесь мы опять возвращаемся к проблеме идеального. Ильенков подчеркивает, что идеальная форма деятельности (или, что то же самое, деятельность по форме идеала) возможна только у человека. Животным она недоступна, не говоря уже в целом о процессе стихийного развития, который безусловно носит далеко не идеальный характер. Но здесь и смысл появления человека как существа сознательного; по истине он не есть какой-то внешний для природы субъект, а есть субъект самой природы: не мы мыслим мир, неоднократно подчеркивал Мих. Лифшиц, но мир мыслит себя нами [4; 36]. Но это значит также и то, что «в конечном счете человек имеет дело всегда с самим собой, формирует и преобразует себя, но делает это, формируя и преобразуя внешний мир. А раскрывающийся перед ним внешний мир есть мир его сознания, мир его субъективности» [60; 25].
В этом смысле задача человека – сделать свое (мира) сознание «соответствующим своему понятию» – сознательности, выработаться в истинного субъекта процесса развития, а само развитие сделать сознательным и свободным, то есть идеальным, соответствующим общественному идеалу. Поэтому общественный идеал и есть не что иное, как сознательное стремление к разумной форме действительности разумного, к свободе и полноте развития человечности мира – человека.
Иногда приходится слышать странные замечания в адрес М. А. Лифшица, что у него человек своей деятельностью только стилизует всеобщие формы уже имеющиеся в природе до него, но не порождает новых форм, которых в природе до человека не было и быть не могло [72, 69]. В самом деле, это странные замечания: природа развивалась до человека и продолжается развиваться как уже очеловеченная, человеческая природа, частью которой всегда остается сам человек, хотя и становится центром ее. Есть формы, которые могут развиться в природе только сознательно, только посредством сознательной деятельности, как и сами формы развития также бывают более высокими и более низкими. Однако человеческое творчество – повивальная бабка развития, а не оружие насильника, человек внутренний агент развития природы, а не нечто ей извне противостоящее и это «развитие» навязывающее. По меткому образу поэта Н. Заболоцкого быть хозяином мира значит быть его мудрецом и его педагогом, а не господином и всевластным деспотом:
«Мы, люди, - хозяева этого мира,
Его мудрецы и его педагоги,
…………………………………………..
От моря до моря, от края до края
Мы учим и пестуем младшего брата,
И бабочки, в солнечном свете играя,
Садятся на лысое темя Сократа».
Мих. Лифшиц в заметках о Г. Лукаче [50] показывает, что цели человека – суть отражения им всеобщей реакции окружающего мира; таким образом, цели есть формы мышления – субъективные образы объективного мира, раскрывающиеся человеку в его трудовой практической деятельности, но не фабрикуемые ею.«Человек есть отвечающее животное? – цитирует Мих. Лифшиц лукачевскую «Онтологию общественного бытия», - Скорее спрашивающее» [50; 120]. Это окружающий мир отвечает ему, обретая в сознании человека свой голос. Между прочим, более правильный перевод известного места из Маркса [75; 21] таков: «Идеальное есть материальное, переведенное на язык человеческой головы…». Как же осуществляется указанный перевод?
Необходимо рассматривать специфически человеческую деятельность – труд, как активизацию объекта, его всеобщих сил, - замечает М. А. Лифшиц, - не только как объективацию человеческой активности, самое существенное в нем мобилизация моральных сил природы («хитрость разума»). «Уже потребительские блага (вплоть до эстетических) – это активизация того, что есть в природе, но не имеет еще субъективности» [50; 123]. Это значит, что объекты нашей деятельности со-субъектны нам (диалектика вообще не может мыслить отношений, где на одной стороне выступает лишь субъект, а на другой лишь объект в их абстрактной противоположности; субъект и объект переходят друг в друга, причем это движение в обе стороны). Поэтому сама цель – форма отражения, а потому прежде всего (первично) результат труда, а затем уже предпосылка его. «Поэтому труд не просто воплощение целей, а реакция, превращенная в воспроизводство жизни, порождающая и самую цель. Это реакция, заходящая слишком далеко, как бы бесцельно и вызывающая тем нуминозность, автономную деятельность предмета и лишь отсюда сознательную цель» [50; 126].
Опять-таки цель как форма отражения, форма мышления переходит в процессе человеческой деятельности, в мысленную форму и фиксируется в культуре (обретает вторичную предметность), полагается в ней, а потому для некритического сознания может казаться формой лишь субъективной, лишь исходящей от субъекта. «Марксизм, вообще, как верно говорил Ленин, прочно стоит на почве вопроса «почему?», - писал Э. В. Ильенков в письме А. В. Суворову [22; 446]. Да, но только если «зачем?» понимать исключительно в смысле формально-субъективном. Диалектически же «почему?» содержит в себе «зачем?» И сам Э. В. Ильенков в предельно обостренной форме показал это в своей «Космологии духа» [22; 415-436]. Собственно А. В. Суворова как раз и не устраивало то, что, возможно, он живет только абстрактно «потому что», а «для того, чтобы» - лишь субъективная фантазия, иллюзия ума, а если так, то стоит ли жить?
Лифшиц, между прочим, замечал, что настойчивые утверждения Ильенкова, что идеального нет вне человека, вне человеческой деятельности, связаны с боязнью быть обвиненным в антропоморфизме.«Ильенков решительно отвергает возможность решить эту загадку (изопериметрическую теорему. - В. Л.) посредством принятия того, что сама природа «расположена» к форме шара, не потому ли, что он – нечто вроде цели (или идеала), к которой тяготеют другие природные формы?.. Э. В. Ильенков хочет решить эту загадку посредством «материалистической эстетики». Расположение к «прекраснейшим фигурам» Платона, Данте и Кеплера коренится в нашем воображении, развитом в процессе предметно-практической деятельности общественного человека и связывающим в себе ощущение целесообразности с красотой. Этот субъективный критерий правильности своих действий воображение переносит на природу, еще не обработанную трудом человека, на природу, не заключающую в себе, следовательно, никаких целей. Под влиянием культурно развитого, свободного воображения интуиция схватывает любой предмет «под формой целесообразности»… Реальная антропоморфизация природы», то есть придание природе «человеческих» форм, вовсе не дело фантазии. Такова просто-напросто суть труда, суть производства материальных условий человеческой жизни. Изменяя природу сообразно своим целям, человек и «очеловечивает» ее. В таком смысле слово «антропоморфизация» само по себе ясно, ничего дурного не представляет. Более того, она как раз и раскрывает перед человеком суть природных явлений, вовлеченных в процесс производства, превращенных в материал, из которого строится предметное тело цивилизации, «неорганическое тело человека» [53; 127].
Но на что опирается сама деятельность по очеловечиванию природы? Здесь стоит только еще раз напомнить, что цели человека суть отражения природы. «В жизни самой есть такие не-эмпирические формы, которые стойки, объективны, являются эстетическими ситуациями… Истина – не сознание даже интеллигибельное, а интеллигибельная реальность… Общее, идущее от немецкого идеализма различие между эмпирическим Я и интеллигибельным Я, то есть Я априорно-формальным, не лишено основания. Оно означает, что в нашем сознании, в нашей личности есть пятая колонна объективного мира. Мы – персонификация его, одна из его dramatis personae[11], имеющая свою роль» [50; 114]. Речь идет именно об объективном мире в его целостности, для Лифшица это синоним природы (вопреки обвинениям «априорных» противников лифшицианской теории отражения в фейербаховском натурализме), которая, по его же утверждению, без человека не полна.
К проблеме же антропоморфизации также необходимо подходить диалектически: не всякое преодоление антропоморфизма – прогресс мышления, равно как и антропоморфизм – не всегда регресс. «Собственно «деантропоморфизация» - схема, согласно которой происходит та же утрата Gemeinschaft[12], Totalitäet и ауры… [50; 131] Схема Лукача: дезантропоморфизация = прогресс отражения, науки… Aber das ist nicht so einfach![13] Антропоморфизм может быть поэтической условностью, а дезантропоморфизм – мрачным физическим идеализмом. Не слишком ли далеко заходят в этом направлении, когда изгоняют из природы все, что связывает ее с человеческим сердцем и оставляют только угрозу абсолютного беспорядка, путь от менее вероятного к более вероятному?
…Дурная антропоморфизациярастет (она растет вместе с инструментализмом сознания), то есть дезантропоморфизация переходит в антропоморфизацию». А обратное движение? Противостоящее «чрезмерной «дезантропоморфизации», отчуждению объективного мира и лишению его субъективных предикатов». «Антропоморфизация – громадный прогресс сознания, отражения действительности. Человеческое и природное сходятся, потом они снова распадаются и это вовсе не хорошо, ибо: а) крайности тождественны, б) мертвый объективный мир не есть то, что он есть на самом деле. Дезантропоморфизация происходит. Но она не более является доказательством прогресса, чем усы, которые растут у мужчины являются только вторичным половым признаком и часто встречаются и у женщин. Объективная истина устраняет антропоморфизм, но устранение антропоморфизма не является признаком объективной истины [50; 134]». В общем всегда необходимо учитывать движение в обе стороны, нельзя отдавать целесообразность на откуп прагматизму и идеализму, всегда дополняющих ее абстрактными моралью и правом и прочими «идеальными ценностями».
Развитие всегда есть отождествление противоположностей, но тождества бывают разные и потому развитие может быть, по выражению Мих. Лифшица, симфонией, а может быть какофонией. Причем путь симфонического (гармонического) развития чрезвычайно тонок[14] в том смысле, что гармоническое развитие – это всегда неустойчивое (иначе это было бы не развитие) равновесие (иначе это была бы не гармония). Эта подлинная середина есть, как отмечал Мих. Лифшиц, то что Аристотель называл также вершиной «акротес» [47; 279], а на вершине удержаться не так просто. Для этого необходима высокая культура ума, эстетического и нравственного чувства, чтобы уловить тончайшее отличие разумной формы разума ситуации, как дифференциала, щели между двумя противоположными, но равно дурными крайностями, от самих этих крайностей, способных опрокинуть развитие далеко назад. И культурой этой, этими деятельными способностями, должны обладать не единицы, а массы, народы, классы, в пределе все человечество. Если этого нет, то приходиться выбирать ту дурную крайность, которая при всех издержках все же есть движение вперед, хотя бы в развитии субъективности, сознательности самих масс. Каков же выход в нынешней ситуации глобального кризиса, характерной как для России, так и для всего мира? Представляется, что время неидеальных выходов безвозвратно уходит, и мало времени отпущено на то, чтобы обрести способности к обретению идеального пути, способности обретения всеми идеала, в истинном смысле этого слова. Идеальный путь, способ развития, свобода и полнота, цельность и гармоничность его станут реальностью только в случае обретения идеалом всеобщей действительности или, что то же самое, - действительной всеобщности.
[1] Именно отделить, различить можно.
[2] Н.А. Заболоцкий. Из поэмы «Лодейников».
[3] Вернее, форма растения содержится в форме зерна.
[4] Marx/Engels Gesamtausgabe. K. Marx. Ökonomische manusckripte 1857/58. Tell 1. – Berlin, 1976. P. 28.
[5] Marx/Engels Gesamtausgabe. K. Marx. Ökonomische manusckripte 1857/58. Tell 1. – Berlin, 1976. P. 120-121.
[6] Тем более, что последние вряд ли стоит рассматривать как абстрактные противоположности, абсолютно разводить их. Скорее действительная культурная предметность сама есть форма естественной предметности, на определенном уровне ее развития.
[7] «При изучении Вл. Соловьева мы очень часто встречаемся со своего рода каким-то материалистическим идеализмом» (А.Ф. Лосев. Владимир Соловьев. – М., 2000. С. 90). Это, впрочем, понятно, в своих попытках последовательно, до конца провести принцип диалектики Вл. Соловьев не мог не приблизиться к материализму. Он понимает, что предмет, чувственность, необходимо брать и в форме деятельности, субъективно, он видит при этом, что современная «позитивная» наука, способна относится к предмету не иначе как внешне, чисто эмпирически, и что, с другой стороны, современная идеалистическая философия, по выражению Маркса, не знает действительной чувственной деятельности как таковой. Но и сам Вл. Соловьев не знает предметно-практической преобразующей деятельности человека как таковой, она у него поэтому и мистифицируется, в связи с чем и представляется, что необходимо говорить о мистическом материализме и мистической диалектике Вл. Соловьева, но отнюдь не о материалистической идеализме.
[8] По Вл. Соловьеву эта последняя отличает красоту от добра и истины, тогда как идеальная сущность у них одна и та же – достойное бытие или положительное всеединство, простор частного бытия в единстве всеобщего [99].
[9] Онтология здесь понимается как исторический процесс в его истине, как истина исторического процесса, а не как некая общая теория бытия.
[10] Заблуждение, кстати, в первоначальном смысле означает уклонение от истинного пути и не только пути познания.
[11] Драматических персон.
[12] Общность.
[13] Но это не так просто.
[14] Недаром в отношении этого пути использовались такие метафоры, как «лезвие бритвы» (И. Ефремов), «щель», «дифференциал» (Мих. Лифшиц).
Идеальное (ideale) есть вполне определенная форма тождества единичного и всеобщего, это есть такое единичное, которое с максимальной полнотой и конкретностью выражает всеобщую природу вещей, входящих в некоторое многообразное единство, целостность. Когда единичная вещь выражает своей формой (не обязательно внешней, но и формой действия) эту целостность многообразного бытия, мы имеем явление идеального (ideale). Поскольку всякий процесс развития в конечном счете стремиться к определенной завершенности, конкретности и полноте, постольку в природе (в том числе и в дочеловеческой) бесспорно существует стремление к целостности, полноте – ideell – и само идеальное (ideale) как предел такого стремления.
«Разум существовал всегда, - заметил как-то Маркс, - но не всегда в разумной форме». В дочеловеческой природе указанное выше стремление слепо, стихийно. Оно ведет к завершенности (совершенности) к ideale, как моменту (проблеску) истины, далеко не идеальным путем трагических случайностей, катастроф, чтобы достичь блага, творится много зла, и трудно, практически невозможно здесь отделить[1] одно от другого.
«…И в полосе неверного сиянья
Стояли яблони, как будто изваянья,
Возникшие из мрака древних лет.
Дрожащий свет из окон проливался
И падал так, что каждый лепесток
Среди туманных листьев выделялся
Прозрачной чашечкой, открытой на восток.
И все чудесное и милое растенье Напоминало каждому из нас
Природы совершенное творенье,
Для совершенных вытканное глаз.
Лодейников склонился над листами,
И в этот миг привиделся ему
Огромный червь, железными зубами
Схвативший лист и прянувший во тьму.
Так вот она, гармония природы,
Так вот они, ночные голоса!
Так вот о чем шумят во мраке воды,
О чем, вздыхая, шепчутся леса!
Лодейников прислушался. Над садом
Шел смутный шорох тысячи смертей.
Природа, обернувшаяся адом,
Свои дела вершила без затей.
Жук ел траву, жука клевала птица,
Хорек пил мозг из птичьей головы,
И страхом перекошенные лицаНочных существ смотрели из травы.
Природы вековечная давильня
Соединяла смерть и бытиеВ один клубок, но мысль была бессильна
Соединить два таинства ее»[2].
Само стремление к совершенному (актуальная потенция – ideell) в дочеловеческой природе, а во многом и в общественном развитии, носит далеко не идеальный характер, и именно в силу свой слепоты и неразумности (вернее, только лишь стихийно проявляющейся разумности). А это, в свою очередь, приводит к тому, что само идеальное (ideale) носит характер лишь закономерной случайности. Оно является необходимым моментом развития, в известном смысле – точкой его опоры, но оно не способно стать движущей силой развития, обрести предикаты субъективности, принять форму идеи, вернее, оно принимает эту форму абстрактно от самого себя в слепой тенденции ideell. Что касается человеческого общества, то фабула трагикомедии «Горе от ума» («Плохая музыка там, где умный человек становится дураком именно в силу своего ума. Но хоть и плохая эта музыка, она все же музыка действительной жизни, и чтобы исправить ее, не достаточно ни насмешки, ни умного совета, ни морального осуждения. Пока не скажет за вас свое твердое слово «натура», вы будете умный человек, но ум ваш будет дурак». [31;143-144]) и, что несравненно хуже, фабула трагифарса, в котором «ум, попирающий элементарные требования нравственности, кончает как глупый подлец, как подлый глупец» [23; 188], крайне актуальны и до сего дня.
Часто приходится слышать и читать, что для Э. В. Ильенкова проблема идеального это прежде всего проблема той формы, которая в немецкой классической философии, а затем и у Маркса, получила имя «ideеlle». Из этого следует, что проблема идеального рассматривается у Ильенкова особо, вне связи с проблемой идеала. А если последнее обстоит не так, а все, сколько-нибудь знакомые с творчеством Э. В. Ильенкова, знают, что это не так, то получается, что между формами ideelle и ideale вообще нет необходимости усматривать особых различий.
В самом деле, если мы материалисты и не видим большой необходимости в различении ideelle и ideale, то справедливо утверждение: идеальное существует только в обществе, только в культуре, только в человеческой деятельности, ведь природа не мыслит себя вне человека, а стало быть вне человека с его мышлением и деятельностью и не может быть никаких мысленных форм, идей, понятий, образов, а именно так следует переводить с немецкого ideelle. М. А. Лифшиц справедливо относил все те явления, которые именуются «ideelle» к содержимому человеческой головы: существовать ideellenзначит существовать в мысли, в мысленной форме. В культурной предметности эта субъективная реальность, эти мысленные формы приобретают вторично объективный, скорее объектный, характер, будь то предметы материальной или же духовной культуры.
Эта «объективность» есть результат опредмечивания человеческой деятельности (здесь не важно практической или теоретической). Но вот незадача, со времени Канта под объективностью понимается не только предметность формы, но и ее всеобщность и необходимость. Получается, что для того, чтобы результат практической деятельности и теоретического мышления человека носил объективный характер, сами эта деятельность и это мышление должны осуществляться во всеобщих и необходимых формах. Кант снял вопрос о природе всеобщности и необходимости мысленных форм: уж так устроено человеческое мышление, что ему присущи эти формы, соответствуют ли эти мысленные формы вещей формам вещей вне мысли – этого мы знать не можем. Но проблема осталась и стала главной для всей немецкой классической философии, которая уже не только стала наукой о природе мышления по преимуществу, каковой является всякая подлинная философия, но и во многом осознала себя как таковую.
Критикуя позицию Д. И. Дубровского, Э. В. Ильенков писал: «Проблема идеальности всегда была аспектом проблемы объективности («истинности») знания, т. е. проблемой тех, и именно тех форм знания, которые обусловливаются и объясняются не капризами личностной психофизиологии, а чем-то гораздо более серьезным, чем-то стоящим над индивидуальной психикой и совершенно от нее независящим. Например, математические истины, логические категории, нравственные императивы и идеи правосознания» [22; 232]. Далее Ильенков подчеркивает, что указанная объективность принципиально отличается от объективности «чувственно воспринимаемых индивидом единичных вещей». Здесь только необходимо заметить, что речь идет о чувственном восприятии, лишенном мысли, о чувстве абстрактно противостоящим мышлению, а не о культурно-развитом человеческом чувстве, чувстве-теоретике, как выразился однажды Маркс [74; 263-264. Это также не значит, что указанная особая объективность присуща только человеческому миру, в противном случае естественнонаучные знания были бы необъективными.
А теперь вернемся к различению форм ideelle и ideale. Э. В. Ильенков отмечал, что «значение термина «идеальное» у Маркса и Гегеля одно и то же, а вот понятия (т. е. способы понимания) этого «одного и того же» глубоко различны» [22; 254]. Это отражается и в свете рассматриваемого нами различения: термины ideelle и ideale Маркс и Гегель употребляют по-разному. Ильенков в другом месте пишет, что для Гегеля всеобщее есть мысль и только мысль [22; 237], [24; 75], а это между прочим означает, что для Гегеля нет разницы между формой мышления и мысленной формой, что форма мышления для него всегда есть и мысленная форма, что, по М. А. Лифшицу, он непосредственно отождествляет мышление и бытие, без опосредствования их сознательной, целесообразной деятельностью мыслящего человека (отсюда, между прочим, как выразился Маркс в «Экономическо-философских рукописях 1844 года», некритический позитивизм Гегеля). Вся Логика Гегеля есть движение, взаимопереход мысленных абстракций (абстрактных мысленных форм), завершающееся конкретной полнотой абсолютной идеи. Поэтому ideelle для него абстрактная противоположность реального (в «Учении о бытии») и действительного (в «Учении о сущности»), объективности – в «Учении о понятии», оно есть то, что еще не выявило себя, что существует лишь в себе (или для нас), или, наоборот, то что уже сняло себя и существует лишь как момент другого. Сам Гегель говорит в «Учении о бытии», что форме ideale, имеющей «более определенное значение прекрасного и того, что к нему относится», а относится к нему истина и благо, здесь еще не место [13; 214-215]. А где место ideale? «Телеология вообще обладает более высоким принципом – понятием в своем существовании, каковое понятие в себе и для себя есть бесконечное и абсолютное, - принцип свободы», абсолютно лишенный внешней определенности [14; 188-189]. Телеологический принцип у Гегеля есть принцип жизни, есть ее рождение, переход к ней. М. А. Лифшиц замечает: «Конкретно-всеобщее, тесно слитое с особенным существованием и даже с индивидуальностью, выступает у Гегеля как идеал искусства в его «Эстетике», как «царство прекрасной нравственности» в «Феноменологии духа», как жизнь в «Логике», как греческая культура в «Философии истории» [40; 183].
То, что еще не осуществилось, не реализовалось, или наоборот, реальность чего уже снята в другой реальности, существует только как момент понятия, только для понятия, только для ума, только в уме, только по идее, есть нечто лишь идеальное, т. е. идеальное, противостоящее реальному. Реальность, вещественное, предметное бытие, для Гегеля есть лишь только момент в движении мышления, в развитии абсолютного духа, момент его самоотчуждения, его внешности, столь же снимаемый им самим, обратно вбираемый им в себя, как и полагаемый. Так растение содержится в зародыше, в зерне, в семени по идее, согласно их понятию, так сказать, в уме, в голове зародыша[3]. Так, количество есть снятое качество, оно предполагает качество, содержит в себе качество ideelle. Но, не будучи мистиками, мы понимаем, что никакой головы, никакого ума у зародыша как такового нет, равно как мы понимаем, что голова товара, «деревянная башка стола», по выражению Маркса, есть в действительности голова товаровладельца, конечно не в произволе своей фантазии, а в своей вовлеченности в процесс обращения товаров.
К стати сказать, с гносеологической точки зрения, нет никакой разницы между идеальным (ideelle) полаганием растения в зерне и столь же идеальным полаганием денег в цене товара. Другое дело, что онтологически форма стоимости в отличие от формы растения существует лишь в представлении, лишь ideelle, поскольку ее реальность носит мимолетный характер: стоимость существует реально лишь в краткий миг обмена товара на товар или товара на деньги. Именно поэтому, рассматривая феномен цены, Маркс, говорит, что товар в его ценовой форме, т. е. в форме меновой стоимости, есть лишь идеально (ideelle) положенные деньги. С другой стороны, и онтологически превратится ли товар как ideellesденьги в реальные деньги, а равно зерно – в растение зависит от многих обстоятельств, в особенности от экономической конъюнктуры в случае товарного обращения и от природно-климатических условий в случае растениеводства (речь здесь идет именно о растениеводстве, а не о стихийном размножении, по той причине, что, как уже отмечалось, растение существует ideell не в голове зерна, а в уме – или для ума – хлебороба). Необходимо еще раз подчеркнуть, что если проблема идеального сводится только к проблеме ideelle, то идеальное действительно существует только в человеческой голове, конечно, не являясь при этом только продуктом этой головы. Но как эта форма возникает в человеческой голове, какова ее природа? Вот в чем вопрос.
Маркс совершенно четко использует термин «ideell» в том случае, когда речь идет о том, что для человеческого ума один предмет может выступать как предположение, как возможность, как потенция другого предмета (вернее, когда одна предметная форма представляет другую предметную форму), когда же сам предмет как таковой выступает в форме мышления, в формах сознания и воли, как цель, потребность, идеал, как понятие – способность мысленного воспроизведения предмета, то Маркс использует термин ideale. Он пишет во Введении в Grundrisse: «И если ясно, что производство доставляет потреблению предмет в его внешней форме (т. е. чувственной, материальной форме. – В. Л.), то столь же ясно, что потребление полагает предмет производства идеально (ideal[4]), как внутренний образ, как потребность, как влечение и как цель» [80; 28].
Стоимость товара есть ideell-форма, потому что она есть противоположная ему реальность, а именно натуральная форма другого товара или денег. «Цена есть свойство товара, такое его определение, в котором он мысленно представляется как деньги. Она уже не непосредственная, а отраженная, рефлектированная определенность товара. Наряду с реальными деньгами товар существует теперь как идеально (ideell[5]) положенные деньги [80; 134]». Таким образом, мы можем видеть, что термином «ideelle» Маркс обозначает форму лишь мысленную, форму представляемую, в противоположность форме мышления, форме понятия, форме цели, которую он обозначает термином «ideale».
Деньги также есть и идеальный (ideale) товар, поскольку это «такой товар, который даже в своей особенности выражает всеобщность меновой стоимости» [80; 211]. В этом отношении деньги выступают зеркалом всеобщности для любой особенной товарной формы, т. е. являются не просто особенной формой некоторого всеобщего, но такой его особенной формой, которая тождественна самой всеобщности, выражает ее как таковую. Причем как данная репрезентация деньги существуют не в голове, а вне головы в реальном процессе товарного обращения. Что же касается товара, то его денежная форма до момента обмена товара на деньги существует только в головах товаровладельцев. Всеобщая форма товара существует в другом особом товаре – в деньгах, подтвердит ли товар истинность своей товарности, своей товарной формы, зависит от того состоится ли в действительности его обмен на деньги. Вместе с тем, чтобы товар принимал всеобщую форму в уме товаровладельца, необходимо, чтобы этот ум нашел себе опору в самой реальной действительности, т. е. обнаружил бы в ней такую особенную товарную форму, которая выступала бы вместе с тем и как всеобщая форма, в которой он мог бы мыслить любой другой особый товар, которая таким образом была бы формой мышления им любого другого товара. Таким образом, для того чтобы помыслитьтовар как товар, чтобы товар смог обрести в голове товаровладельца мысленную форму, товаровладелец должен найти в реальной действительности форму мышлениятовара и он такую форму находит в денежной форме, находит не как сторонний наблюдатель, а как человек, деятельно включившийся в процесс обращения товаров, как деятельно опосредствующий этот процесс (другое дело, что сам процесс обращения товаров опосредствует обмен деятельностями, деятельными способностями между людьми, отсюда чувственно-сверхчувственная фантасмагория товарного мира).
Для ума растениевода в зерне уже содержится растение так же потому, что растениевод деятельно опосредствует процесс севооборота, который уже в природе складывается как замкнутый на себя цикл. Этот цикл: семя – растение – семя представляет собой всеобщий способ бытия растительной жизни, растительная жизнь разменивается в конечном счете на семя, поэтому семя есть такая особенная растительная форма, которая вместе с тем есть и всеобщая растительная форма, которая таким образом выступает реальной опорой мысли растениевода. Отсюда видно, что формы ideelle и ideale теснейшим образом связаны друг с другом, движение этих форм есть собственно то, что можно было бы назвать процессом развития мысли. Если зерно, как цель человеческой деятельности, есть не голый результат (чувственное, единичное, это зерно), а есть результат в единстве с его становлением (деятельная способность по его воспроизводству), то как таковое (как деятельная форма) оно выступает регулятором, детерминатором человеческой деятельности, т. е. субъективным образом объективного мира, между тем как ideelle есть наоборот, как бы объективная мыслительная форма, навязываемая субъекту из вне. Переводя форму мысли в мыслительную форму, человек затем объективирует ее в символах и знаках, без которых его собственная мысленная форма не может обрести предметность, стать предметом его специфической деятельности – теоретического мышления. При этом мысленная форма может быть адекватна форме мысли, тождественна ей, но различие между этими двумя формами все же остается. Одно дело объективированная мысленная форма и совсем другое – субъективный образ объективного мира, последний принадлежит самой действительности, а не только нашей голове, индивидуальной или же общественной, первые же возможны только в человеческом обществе, только в культуре.
Что такое идеальное (ideale) в самой действительности? Это предметная форма, достигшая в своем развитии предела собственной объективности и собственной реальности – предмет, способный представлять нечто большее самого себя, способный иметь для нас значение, выходящее за пределы его реальности, т. е. значение идеальное, значение всеобщности, целостности, полноты известного круга бытия. Но предел объективности и представляет собой способность перехода в субъективность, ideale предметного мира и представляет не что иное, как такую способность его. Другое дело, что, для того чтобы такой переход действительно состоялся, необходим субъект.
Конечно, если рассматривать проблему в онтологическом аспекте, то до человека «субъективные образы объективного мира» как бы разлиты в природе, существуют в ней как способность отражаемости всеобщего, способность ответана вопросы человека, который только и может отразить универсальное природы. Сама природа в определенных своих формах, являющихся эквивалентными для определенного круга вещей и ситуаций обладает предикатами субъекта, субъективностью, как потенцией. Но с гносеологической точки зрения все равно имеет ли человек дело с культурной или же естественной предметностью[6]: понять как ту, так и другую он может только найдя их собственные идеальные формы, т. е. пределы их собственной объективности, которые есть везде, даже на Луне. Причем с культурой дело иметь сложнее, в ней очень легко смешать идеальные формы с объективированными мысленными формами, которые могут и не совпадать (не быть тождественны), последних нет в еще неокультуренной природе (именно поэтому фетишизм всякого рода есть всецело культурное явление и даже в известном смысле знаменует собой начало всякой культуры). Смешать легче постольку, поскольку собственные идеальные формы действительности, чтобы войти в культуру и стать ее нормами нуждаются в качестве человеческой субъективности во вторичной репрезентации, переходе в мысленную форму и последующей объективации ее. Поэтому самый сложный предмет научного исследования это само научное познание и художественное творчество человека, а равно его нравственное сознание, а также собственное становление человека в единстве этих аспектов – Логика, Эстетика, Этика и Педагогика.
Мы можем со всей определенностью сказать, что в процессе стихийного развития, также как и в процессе развития культурно-исторического, есть и ideale и ideell. Но что невозможно в стихийном развитии, так это тождество (совпадение) ideale и ideell, а следовательно, и невозможность форм ideal и ideelle – идеала и мысленных форм); такое тождество возможно только в культуре, и это тождество и есть то, что должно называть идеалом – умным разумом или разумными умом, прекрасной и доброй истиной или истинной красотой и добром. Идеальное (ideale) в культуре становится движущей, действенной силой развития (в том числе и в случае явления культурному человеку идеальной формы в дикой природе) в отличие от грубовещественной силы развития в природе, даже если эта сила проявляется в виде условных рефлексов животного вида homosapience.
Красота есть в природе, но как таковая, как выражение в чувственной форме полноты истины, идеального или, по выражению Вл. Соловьева, достойного бытия, она практически не обладает действительностью. Пение самца соловья не оказывает никакого специально-эстетического действия на самку, то же можно сказать про красоту бабочек, жуков и рыб. Здесь действует чисто сексуальная привлекательность (инстинкт) вопреки суждениям того же Вл. Соловьева[7] в сочинении «Красота в природе» [99; 350-389]. И очень часто в природе тождество истины и красоты не носит гармонического характера, впрочем как и в стихийном, отчужденном общественном развитии, где, по словам Ильенкова, глянешь в одно зеркало – на тебя глядит истина, а в другое – глядит на тебя звериный и злобный оскал безобразия [23; 310].
Исходя из всего вышесказанного об идеальном можно определить общественный идеал как образ (в его научном, художественном и нравственном – нравственное чувство – аспектах), не только выражающий объективную тенденцию общественного развития, устремленность к относительной завершенности и полноте данного этапа общественного развития – положительный идеал, или устремленность к новой форме, новому более достойному способу общественного бытия – отрицательный идеал, но и выражение, обретающее предикаты субъектности, активно действующее на субъект (его сознание и волю) в плане формирования его деятельных способностей и их направленности на сознательное практическое преобразование общества.
Но как вообще возникает идеал, как у становящегося человека формируются идеальные представления-устремления? Откуда берутся идеальные побуждения? Известный британский писатель XIX века О. Уайльд, упрекая своего идола лорда А. Дугласа в безнравственности, в бесчеловечности, объяснял их абсолютным отсутствием у Дугласа способности воображения [105; 168-169], а без способности воображения не может быть и способности любви. В самом деле, если человек не способен ввести себя во образ другого человека, увидеть в другом человеке себя самого, то он не способен и отнестись к другому как к самому себе, а значит и обрести всеобщее в себе. Обрести всеобщее в себе, или, что то же самое, увидеть во всем себя, это и значит иметь идеал, идеальные побуждения-представления, это – просто тождественные выражения. Но как это возможно?
Анализируя литературу по психологическим исследованиям формирования идеала у школьников, А. К. Дусавицкий отмечает, - результаты исследований свидетельствуют: вплоть до старшего школьного возраста подростки фактически не имеют никакого сознательного идеала человека, поскольку имеющиеся у них представления такого рода не носят действенного характера, то есть не представляют собой вместе с тем деятельные способности по реализации в себе, в своей деятельности таких представлений, а без этого идеальное стремление есть абстракция, поклонение идолу или томление пустое. Совершенно другая ситуация в классах развивающего обучения, где начиная уже с третьего-четвертого классов формируются сознательные установки на самосовершенствование, на преобразование себя, причем не по внешней мерке, а по собственной внутренней мере, в соответствии с развивающимся представлением о всеобщем в человеке, о природе человека[16]. Отличие развивающего обучения от обычной школы в том, что с самого начала образовательный процесс строится как собственная и, к тому же, как общая деятельность учащихся и педагогов. В самом деле, способность обретения идеала, или, что то же самое, осознанного смысла жизни и деятельности, не дана человеку от рождения. Как всякая другая культурно-историческая способность она есть продукт собственной деятельности индивидов (идеал не может быть продуктом отчужденной деятельности) и к тому же деятельности общественной в подлинном смысле этого слова, то есть способность обретения идеала есть результат общего дела свободных индивидов, есть их общая (в собственном смысле слова общественная) собственность. Поэтому идеал есть всегда деятельная способность, взятая как предмет и цель деятельности, идеал не возможен без обращенности человека на себя самого.
История СССР показала, что можно сколь угодно повторять фразы о верности коммунистическому идеалу, но при этом двигаться в совершенно ином направлении общественного развития. Можно, вообще говоря, достаточно адекватно представлять себе идеал как должный результат, как образ достойного бытия, но в реальной жизни, в практической деятельности руководствоваться совершенно посторонними и даже противоположными идеалу целями и мотивами, при этом ссылаясь на обстоятельства времени, на необходимость противостояния внешнему враждебному окружению, на условия идеологической войны, на разруху и т. п. Ясно одно, что в этом случае идеальный образ не обладает действительностью, поскольку ему не соответствуют субъективные способности и устремления. Но недействительное идеальное (или идеальное, действительное лишь как материальное), как мы уже отметили выше, не есть идеал. Исчезает духовное наполнение образа, он теряет предикаты субъективности и идеал превращается в идола, которому приносят жертвы, в том числе и человеческие. Вернее, жертвы приносятся собственным эгоистическим интересам, лишь выступающим под маской того или иного идола.
Идеал действителен только тогда, когда в соответствии с ним живут и действуют люди, когда его претворяют в жизнь, реализуют в поступках, в деятельности, прежде всего предметно-практической. И если мы утверждаем, что наш идеал – человек как самоцель, как гармонично и целостно развивающаяся всесторонняя личность, то и осуществить его можно только в процессе такого развития и задача тех, кто стоит в развитии выше, не дуть людям в рот, по выражению Крамского, боясь, что они сами не смогут дышать, а помочь им в создании условий такого развития. Если мы называем себя демократами, если утверждаем демократию как политический и социальный идеал, то и должны дать людям возможность самим под собственную ответственность решать свои дела, а не ссылаться на то, что большинство людей якобы ничего не понимает в политике и должны представлять только пассивный электорат. Если люди и пассивны, то только потому, что так называемая представительная демократия находится в противоречии своего идеального (ideelle) содержания и своих реальных условий, поскольку давно уже превратилась в лишь представляемую демократию, лишь в представление, а демократический идеал – в «демократический идол».
Таким образом, идеал всегда есть цель, и как всякая цель он включает в себя не только представление о конечном результате, но и представление о пути к нему, способе (способности) его достижения. Нечто ведь может быть результатом, по выражению Маркса, «долгого и мучительного развития» через потрясения и катастрофы, через уродливые формы (вспомните сказку о гадком утенке). Рассуждая о красоте в природе и утверждая, что красота представляет единство общеидеальной сущности и специально-эстетической формы[8], Вл. Соловьев замечает, что весьма слабая степень достойного или идеального бытия может быть в высшей степени хорошо воплощена в данном материале, и точно также возможно крайне несовершенное выражение самых высших идеальных моментов. «Возьмем, - пишет Соловьев, - с одной стороны, внутренностного червя (глисту), а с другой – алмаз… Идея органической жизни, хотя бы и на степени червя, выше идеи кристаллического тела, хотя бы и в виде алмаза… Итак, по первому критерию глиста выше алмаза, потому что содержательнее его. Но прилагая собственно эстетический критерий, мы приходим к другому заключению… Алмаз есть предмет в своем роде совершенный… В черве, напротив, мы находим одно из несовершеннейших, зачаточных выражений для той идеи органической жизни, к области которой это существо принадлежит» [99; 362-363]. Ясно, что и на уровне общественного развития мы можем выделить такие примеры. Буржуазное общество много богаче по своему содержанию, чем прекрасная античность: человеческое богатство, человечность находятся здесь на неизмеримо более высоком уровне развития, чем в античности, но это богатство носит настолько отчужденный характер, что ему никак (или очень крайне редко) удается воплотиться в своей полноте и универсальности в прекрасной человеческой индивидуальности, чаще оно выражается в ней ideell, абстрактно (лишь в плане возможного развития).
Как-то удалось прочесть в интернете, что Лифшиц был сторонником гносеологического понимания эстетики, отчего много страдал. В действительности М. А. Лифшица всю его жизнь обвиняли как раз в обратном, а именно в том, что он всюду (и в гносеологию, и в онтологию[9]) привносит эстетическую (а равно и этическую, поскольку речь идет об объективной моральной силе, об объективных идеальных ценностях вообще) точку зрения. Говоря об отличии своего понимания онтологии от лукачевского, Лифшиц замечал: «Я спрашиваю – не сводится ли мое отличие от Лукача к тому, что для меня всегда существовали субъективные свойства объективного мира, их та или иная объективно-реальная отражаемость, весь мир объективной апперцепции, общественных свойств и ценностей – так и анти-ценностей. У Лукача же в основе трансцендентальная субъективность с ее целями, которая, правда, объективируется, может и отчуждаться и в такой форме быть фатальной и бессмысленной, лишенной добра и зла, тогда как добро проистекает из возвращения трансцендентальной субъективности к себе – в будущем коммунистическом обществе. У меня же это объективно-субъективный предел, в котором и мир природы возвращается к себе, лишается своих нуминозных общественных свойств и в то же время, проявляя свои высшие и, если угодно, человеческие возможности» [50; 135]. Или, иначе, для Лифшица весь смысл на стороне бытия [50; 129].
Этическая роль человека в мире, как верно заметил тот же Н. Заболоцкий, в том, что он «отделил добро его от зла». Для чего сначала необходимо различить добро и зло, ибо практически отделить одно от другого архи-сложно, а в некоторых ситуациях и невозможно. Но добро и зло – категории, принадлежащие самому объективному миру, равным образом, как и красота и безобразие, как истина и заблуждение[10]. В настоящее время приходится слышать упреки (разумеется несправедливые) в созерцательности лифшицианского понимания идеального. Как будто созерцание есть пассивное восприятие, как будто оно не активно. Нет, если деятельность носит предметный характер, т. е. если перед нами действительно деятельность, то субъект ее должен постоянно созерцать свой предмет, таким образом, момент созерцания должен удерживаться в деятельности абсолютно, в противном случае неизбежна утрата ее предметного характера, равно как и истинное созерцание предмета всегда удерживает абсолютно деятельностный момент (деятельную форму), в противном случае субъект растворяется, подавляется бездеятельной мертвой предметностью. Именно в последнем, между прочим, М. А. Лифшиц видел основной порок модернистского течения в искусстве, который, как он показывал, является обратной стороной абстрактного активизма [48; 338].
Возникает вопрос, возможен ли иной тип развития? Возможно ли совершенствование человечности без принесения в жертву человека, без кровавых эксцессов, без насилия и прочих общественных уродств? Возможна ли гармония цели и средств, результата и пути к нему? То есть речь идет об идеале, выражающем не только идеальный результат, но и идеальный путь к нему. Таким образом, речь идет о полноте и совершенстве самого идеала.
В самом деле, «чем иным является богатство, как не абсолютным выявлением творческих дарований человека, без каких-либо других предпосылок, кроме предшествующего исторического развития, делающего самоцелью эту целостность развития, т. е. развития всех человеческих сил как таковых, безотносительно к какому бы то ни было заранее установленному масштабу. Человек здесь не воспроизводит себя в какой-либо одной только определенности, а производит себя во всей своей целостности, он не стремится оставаться чем-то окончательно установившимся, а находится в абсолютном движении становления» [80; 476].
Для Маркса идеал – абсолютное движение становления человека в его целостности, полнота развития. Под социализмом он понимал сознательное, свободное развитие человека, в противоположность его вынужденному и стихийному (а тем самым и отчужденному) развитию. Только социалистический человек имеет образом своего собственного совершенствования собственную целостность, только социалистический человек имеет себя совершенного как самоцель, а потому и не нуждается ни в каких трансцендентных образах совершенства, ни в каких идолах. Как замечает Маркс в Экономическо-философских рукописях 1844 года, социалистический человек не нуждается даже в атеизме, поскольку начисто отсутствуют основания его религиозности [74; 271].
И здесь мы опять возвращаемся к проблеме идеального. Ильенков подчеркивает, что идеальная форма деятельности (или, что то же самое, деятельность по форме идеала) возможна только у человека. Животным она недоступна, не говоря уже в целом о процессе стихийного развития, который безусловно носит далеко не идеальный характер. Но здесь и смысл появления человека как существа сознательного; по истине он не есть какой-то внешний для природы субъект, а есть субъект самой природы: не мы мыслим мир, неоднократно подчеркивал Мих. Лифшиц, но мир мыслит себя нами [4; 36]. Но это значит также и то, что «в конечном счете человек имеет дело всегда с самим собой, формирует и преобразует себя, но делает это, формируя и преобразуя внешний мир. А раскрывающийся перед ним внешний мир есть мир его сознания, мир его субъективности» [60; 25].
В этом смысле задача человека – сделать свое (мира) сознание «соответствующим своему понятию» – сознательности, выработаться в истинного субъекта процесса развития, а само развитие сделать сознательным и свободным, то есть идеальным, соответствующим общественному идеалу. Поэтому общественный идеал и есть не что иное, как сознательное стремление к разумной форме действительности разумного, к свободе и полноте развития человечности мира – человека.
Иногда приходится слышать странные замечания в адрес М. А. Лифшица, что у него человек своей деятельностью только стилизует всеобщие формы уже имеющиеся в природе до него, но не порождает новых форм, которых в природе до человека не было и быть не могло [72, 69]. В самом деле, это странные замечания: природа развивалась до человека и продолжается развиваться как уже очеловеченная, человеческая природа, частью которой всегда остается сам человек, хотя и становится центром ее. Есть формы, которые могут развиться в природе только сознательно, только посредством сознательной деятельности, как и сами формы развития также бывают более высокими и более низкими. Однако человеческое творчество – повивальная бабка развития, а не оружие насильника, человек внутренний агент развития природы, а не нечто ей извне противостоящее и это «развитие» навязывающее. По меткому образу поэта Н. Заболоцкого быть хозяином мира значит быть его мудрецом и его педагогом, а не господином и всевластным деспотом:
«Мы, люди, - хозяева этого мира,
Его мудрецы и его педагоги,
…………………………………………..
От моря до моря, от края до края
Мы учим и пестуем младшего брата,
И бабочки, в солнечном свете играя,
Садятся на лысое темя Сократа».
Мих. Лифшиц в заметках о Г. Лукаче [50] показывает, что цели человека – суть отражения им всеобщей реакции окружающего мира; таким образом, цели есть формы мышления – субъективные образы объективного мира, раскрывающиеся человеку в его трудовой практической деятельности, но не фабрикуемые ею.«Человек есть отвечающее животное? – цитирует Мих. Лифшиц лукачевскую «Онтологию общественного бытия», - Скорее спрашивающее» [50; 120]. Это окружающий мир отвечает ему, обретая в сознании человека свой голос. Между прочим, более правильный перевод известного места из Маркса [75; 21] таков: «Идеальное есть материальное, переведенное на язык человеческой головы…». Как же осуществляется указанный перевод?
Необходимо рассматривать специфически человеческую деятельность – труд, как активизацию объекта, его всеобщих сил, - замечает М. А. Лифшиц, - не только как объективацию человеческой активности, самое существенное в нем мобилизация моральных сил природы («хитрость разума»). «Уже потребительские блага (вплоть до эстетических) – это активизация того, что есть в природе, но не имеет еще субъективности» [50; 123]. Это значит, что объекты нашей деятельности со-субъектны нам (диалектика вообще не может мыслить отношений, где на одной стороне выступает лишь субъект, а на другой лишь объект в их абстрактной противоположности; субъект и объект переходят друг в друга, причем это движение в обе стороны). Поэтому сама цель – форма отражения, а потому прежде всего (первично) результат труда, а затем уже предпосылка его. «Поэтому труд не просто воплощение целей, а реакция, превращенная в воспроизводство жизни, порождающая и самую цель. Это реакция, заходящая слишком далеко, как бы бесцельно и вызывающая тем нуминозность, автономную деятельность предмета и лишь отсюда сознательную цель» [50; 126].
Опять-таки цель как форма отражения, форма мышления переходит в процессе человеческой деятельности, в мысленную форму и фиксируется в культуре (обретает вторичную предметность), полагается в ней, а потому для некритического сознания может казаться формой лишь субъективной, лишь исходящей от субъекта. «Марксизм, вообще, как верно говорил Ленин, прочно стоит на почве вопроса «почему?», - писал Э. В. Ильенков в письме А. В. Суворову [22; 446]. Да, но только если «зачем?» понимать исключительно в смысле формально-субъективном. Диалектически же «почему?» содержит в себе «зачем?» И сам Э. В. Ильенков в предельно обостренной форме показал это в своей «Космологии духа» [22; 415-436]. Собственно А. В. Суворова как раз и не устраивало то, что, возможно, он живет только абстрактно «потому что», а «для того, чтобы» - лишь субъективная фантазия, иллюзия ума, а если так, то стоит ли жить?
Лифшиц, между прочим, замечал, что настойчивые утверждения Ильенкова, что идеального нет вне человека, вне человеческой деятельности, связаны с боязнью быть обвиненным в антропоморфизме.«Ильенков решительно отвергает возможность решить эту загадку (изопериметрическую теорему. - В. Л.) посредством принятия того, что сама природа «расположена» к форме шара, не потому ли, что он – нечто вроде цели (или идеала), к которой тяготеют другие природные формы?.. Э. В. Ильенков хочет решить эту загадку посредством «материалистической эстетики». Расположение к «прекраснейшим фигурам» Платона, Данте и Кеплера коренится в нашем воображении, развитом в процессе предметно-практической деятельности общественного человека и связывающим в себе ощущение целесообразности с красотой. Этот субъективный критерий правильности своих действий воображение переносит на природу, еще не обработанную трудом человека, на природу, не заключающую в себе, следовательно, никаких целей. Под влиянием культурно развитого, свободного воображения интуиция схватывает любой предмет «под формой целесообразности»… Реальная антропоморфизация природы», то есть придание природе «человеческих» форм, вовсе не дело фантазии. Такова просто-напросто суть труда, суть производства материальных условий человеческой жизни. Изменяя природу сообразно своим целям, человек и «очеловечивает» ее. В таком смысле слово «антропоморфизация» само по себе ясно, ничего дурного не представляет. Более того, она как раз и раскрывает перед человеком суть природных явлений, вовлеченных в процесс производства, превращенных в материал, из которого строится предметное тело цивилизации, «неорганическое тело человека» [53; 127].
Но на что опирается сама деятельность по очеловечиванию природы? Здесь стоит только еще раз напомнить, что цели человека суть отражения природы. «В жизни самой есть такие не-эмпирические формы, которые стойки, объективны, являются эстетическими ситуациями… Истина – не сознание даже интеллигибельное, а интеллигибельная реальность… Общее, идущее от немецкого идеализма различие между эмпирическим Я и интеллигибельным Я, то есть Я априорно-формальным, не лишено основания. Оно означает, что в нашем сознании, в нашей личности есть пятая колонна объективного мира. Мы – персонификация его, одна из его dramatis personae[11], имеющая свою роль» [50; 114]. Речь идет именно об объективном мире в его целостности, для Лифшица это синоним природы (вопреки обвинениям «априорных» противников лифшицианской теории отражения в фейербаховском натурализме), которая, по его же утверждению, без человека не полна.
К проблеме же антропоморфизации также необходимо подходить диалектически: не всякое преодоление антропоморфизма – прогресс мышления, равно как и антропоморфизм – не всегда регресс. «Собственно «деантропоморфизация» - схема, согласно которой происходит та же утрата Gemeinschaft[12], Totalitäet и ауры… [50; 131] Схема Лукача: дезантропоморфизация = прогресс отражения, науки… Aber das ist nicht so einfach![13] Антропоморфизм может быть поэтической условностью, а дезантропоморфизм – мрачным физическим идеализмом. Не слишком ли далеко заходят в этом направлении, когда изгоняют из природы все, что связывает ее с человеческим сердцем и оставляют только угрозу абсолютного беспорядка, путь от менее вероятного к более вероятному?
…Дурная антропоморфизациярастет (она растет вместе с инструментализмом сознания), то есть дезантропоморфизация переходит в антропоморфизацию». А обратное движение? Противостоящее «чрезмерной «дезантропоморфизации», отчуждению объективного мира и лишению его субъективных предикатов». «Антропоморфизация – громадный прогресс сознания, отражения действительности. Человеческое и природное сходятся, потом они снова распадаются и это вовсе не хорошо, ибо: а) крайности тождественны, б) мертвый объективный мир не есть то, что он есть на самом деле. Дезантропоморфизация происходит. Но она не более является доказательством прогресса, чем усы, которые растут у мужчины являются только вторичным половым признаком и часто встречаются и у женщин. Объективная истина устраняет антропоморфизм, но устранение антропоморфизма не является признаком объективной истины [50; 134]». В общем всегда необходимо учитывать движение в обе стороны, нельзя отдавать целесообразность на откуп прагматизму и идеализму, всегда дополняющих ее абстрактными моралью и правом и прочими «идеальными ценностями».
Развитие всегда есть отождествление противоположностей, но тождества бывают разные и потому развитие может быть, по выражению Мих. Лифшица, симфонией, а может быть какофонией. Причем путь симфонического (гармонического) развития чрезвычайно тонок[14] в том смысле, что гармоническое развитие – это всегда неустойчивое (иначе это было бы не развитие) равновесие (иначе это была бы не гармония). Эта подлинная середина есть, как отмечал Мих. Лифшиц, то что Аристотель называл также вершиной «акротес» [47; 279], а на вершине удержаться не так просто. Для этого необходима высокая культура ума, эстетического и нравственного чувства, чтобы уловить тончайшее отличие разумной формы разума ситуации, как дифференциала, щели между двумя противоположными, но равно дурными крайностями, от самих этих крайностей, способных опрокинуть развитие далеко назад. И культурой этой, этими деятельными способностями, должны обладать не единицы, а массы, народы, классы, в пределе все человечество. Если этого нет, то приходиться выбирать ту дурную крайность, которая при всех издержках все же есть движение вперед, хотя бы в развитии субъективности, сознательности самих масс. Каков же выход в нынешней ситуации глобального кризиса, характерной как для России, так и для всего мира? Представляется, что время неидеальных выходов безвозвратно уходит, и мало времени отпущено на то, чтобы обрести способности к обретению идеального пути, способности обретения всеми идеала, в истинном смысле этого слова. Идеальный путь, способ развития, свобода и полнота, цельность и гармоничность его станут реальностью только в случае обретения идеалом всеобщей действительности или, что то же самое, - действительной всеобщности.
[1] Именно отделить, различить можно.
[2] Н.А. Заболоцкий. Из поэмы «Лодейников».
[3] Вернее, форма растения содержится в форме зерна.
[4] Marx/Engels Gesamtausgabe. K. Marx. Ökonomische manusckripte 1857/58. Tell 1. – Berlin, 1976. P. 28.
[5] Marx/Engels Gesamtausgabe. K. Marx. Ökonomische manusckripte 1857/58. Tell 1. – Berlin, 1976. P. 120-121.
[6] Тем более, что последние вряд ли стоит рассматривать как абстрактные противоположности, абсолютно разводить их. Скорее действительная культурная предметность сама есть форма естественной предметности, на определенном уровне ее развития.
[7] «При изучении Вл. Соловьева мы очень часто встречаемся со своего рода каким-то материалистическим идеализмом» (А.Ф. Лосев. Владимир Соловьев. – М., 2000. С. 90). Это, впрочем, понятно, в своих попытках последовательно, до конца провести принцип диалектики Вл. Соловьев не мог не приблизиться к материализму. Он понимает, что предмет, чувственность, необходимо брать и в форме деятельности, субъективно, он видит при этом, что современная «позитивная» наука, способна относится к предмету не иначе как внешне, чисто эмпирически, и что, с другой стороны, современная идеалистическая философия, по выражению Маркса, не знает действительной чувственной деятельности как таковой. Но и сам Вл. Соловьев не знает предметно-практической преобразующей деятельности человека как таковой, она у него поэтому и мистифицируется, в связи с чем и представляется, что необходимо говорить о мистическом материализме и мистической диалектике Вл. Соловьева, но отнюдь не о материалистической идеализме.
[8] По Вл. Соловьеву эта последняя отличает красоту от добра и истины, тогда как идеальная сущность у них одна и та же – достойное бытие или положительное всеединство, простор частного бытия в единстве всеобщего [99].
[9] Онтология здесь понимается как исторический процесс в его истине, как истина исторического процесса, а не как некая общая теория бытия.
[10] Заблуждение, кстати, в первоначальном смысле означает уклонение от истинного пути и не только пути познания.
[11] Драматических персон.
[12] Общность.
[13] Но это не так просто.
[14] Недаром в отношении этого пути использовались такие метафоры, как «лезвие бритвы» (И. Ефремов), «щель», «дифференциал» (Мих. Лифшиц).
Владимир Лазуткин,
07-02-2010 19:30
(ссылка)
моя диссертация, список литературы
Библиографический список использованной литературы
1.
Апраушев А. В. Педагогические этюды. – Пермь, 1996.
2.
Аристотель. Соч. Т. 1. - М.: Мысль, 1976.
3.
Арсланов В. Г. Ответы культуры на вызов времени. – М. 1995
4.
Арсланов В. Г. Вечный запас прошлого / Драма советской философии: Эвальд Васильевич Ильенков. – М.: ИФ РАН, 1997.
5.
Арсланов В. Г. Постмодернизм и российская альтернатива//Альтернативы. 2002. № 4. С. 161-173.
6.
Ванслов В. В. Что такое искусство. – М.: Изобразительное искусство, 1988.
7.
Василькова В. В. Порядок и хаос в развитии социальных систем: Синергетика и теория социальной самоорганизации. – Спб.: Лань, 1999.
8.
Возняк В. С. Метафизика рассудка и разума. – Киев. 1994.
9.
Гангнус А. А. Рискованное приключение разума. – М.: Знание, 1982.
10.
Гегель Г. В. Ф. Философия истории. Спб.: Наука, 1993.
11.
Гегель Г. В. Ф. Энциклопедия философских наук. Т. 1 Наука логики. – М.: Мысль, 1974.
12.
Гегель Г. В. Ф. Энциклопедия философских наук. Т. 3 Наука логики. – М.: Мысль, 1977.
13.
Гегель Г. В. Ф. Наука логики. Т. 1. – М.: Мысль, 1970
14.
Гегель Г. В. Ф. Наука логики. Т. 3. – М.: Мысль, 1972
15.
Дубровский Д. И. Проблема идеального. - М., 2002
16.
Дусавицкий А. К. Развитие личности в учебной деятельности. - М.: Дом педагогики, 1996.
17.
Дусавицкий А. К. 2х2=X? - М.: Инфолайн, 1995.
18.
Зайцева З. Н. Немецко-русский и русско-немецкий философский словарь. - М.: МГУ, 1998.
19.
Идеальное: Ильенков и Лифшиц. - М.: «Философское общество «Диалектика и культура», 2004.
20.
Ильенков Э. В. Школа должна учить мыслить. – М. – Воронеж, 2002.
21.
Ильенков Э. В. Диалектика абстрактного и конкретного в научно-теоретическом мышлении. – М.: РОССПЭН, 1997.
22.
Ильенков Э. В. Философия и культура. – М.: Политиздат, 1991
23.
Ильенков Э. В. Искусство и коммунистический идеал. – М.: Изобразительное искусство, 1984.
24.
Ильенков Э. В. Диалектическая логика. – М.: Политиздат, 1984.
25.
Ильенков Э. В. Ленинская диалектика и метафизика позитивизма. – М.: Политиздат, 1980.
26.
Э. Ильенков и социализм. - М.: ОАОО «Диалектика и культура», 2002
27.
Йегер В. Пайдейя. Воспитание античного грека. – М.: ГЛК, 1997
28.
Кант И. Критика практического разума. – Спб.: Наука, 1995.
29.
С. П. Капица, С. П. Курдюмов, Г. Г. Малинецкий. Синергетика и прогнозы будущего. – М.: Наука, 1997.
30.
Классен Э. Г. Идеальное: Концепция Карла Маркса. - Красноярск, 1984.
31.
Князева Е. Н., Курдюмов С. П. Основания синергетики. – Спб.: Алетейа, 2002.
32.
Кудрявцев В. Т., Уразалиева Г. К. Э. В. Ильенков: парадоксы идеального/Идеальное: Ильенков и Лифшиц. - М., 2004.
33.
Кудрявцев В. Т., Урмурзина Б. Г. – Творческий потенциал дошкольника: природа и структура. - М., 2002.
34.
Кудрявцев В. Т. Природа и генез воображения/ Э. В. Ильенков: личность и творчество / Редактор-составитель И. П. Фарман. – М.: «Языки русской культуры», 1999. – С. 154-171.
35.
Кудрявцев В. Т. Развитое детство и развивающее образование: культурно-исторический подход. Ч. 1. – Дубна, 1997
36.
Кудрявцев В. Т. Развитое детство и развивающее образование: культурно-исторический подход. Ч. 2. – Дубна, 1997
37.
Ленин В. И. Материализм и эмпириокритицизм. - М., 1977.
38.
Ленин В. И. Философские тетради. М., 1978.
39.
Лифшиц Мих. Что такое классика? - М.: Искусство ХХIвек, 2004.
40.
Лифшиц Мих. Диалог с Э. Ильенковым. - М., 2003.
41.
Лифшиц Мих. Очерки русской культуры (Из неизданного). – М., Издательство «Наследие», ТОО «Фабула», 1995.
42.
Лифшиц Мих. Поэтическая справедливость. – М.: ТОО «Фабула», «Издательский центр», 1993.
43.
Лифшиц Мих. На деревню дедушке. – М., 1990.
44.
Лифшиц Мих. Сочинения в 3-х томах. Т. 1. – М.: Изобразительное искусство, 1984.
45.
Лифшиц Мих. Сочинения в 3-х томах. Т. 2. – М.: Изобразительное искусство, 1986.
46.
Лифшиц Мих. Сочинения в 3-х томах. Т. 3. – М.: Изобразительное искусство, 1988.
47.
Лифшиц Мих. В мире эстетики. – М.: Изобразительное искусство, 1985.
48.
Лифшиц Мих. Мифология древняя и современная. – М.: Искусство, 1980.
49.
Лифшиц Мих. Искусство и современный мир. – М., 1978
50.
Лифшиц Мих. Лукач.//Вопросы философии. 2002. № 12. С. 105-140.
51.
Лифшиц Мих. Эстетика Гегеля и современность//Вопросы философии. 2001. № 11. С. 98-124.
52.
Лифшиц Мих. Заметки об оптимизме Пушкина (глава из неопубликованной книги)//Альтернативы. – 1999. – № 2. – С. 59-90.
53.
Лифшиц Мих. Об идеальном и реальном.//Вопросы философии. – 1984. – № 10. – С. 120-145.
54.
Лифшиц Мих. Лессинг и диалектика художественной формы//Вопросы философии. 1979. № 9. С. 143-153.
55.
Лобастов Г. В. Философско-педагогические этюды. - М.: 2003.
56.
Лобастов Г. В. Идеальное как конкретное тождество идеи и идеала./Идеальное: Ильенков и Лифшиц. - М., 2004.
57.
Лобастов Г. В. Проблема гуманизации образовательного процесса/Философско-педагогический анализ проблемы гуманизации образовательного процесса. - М.: МИДА, 1998. С. 25-41.
58.
Лобастов Г. В. Воспитание личности как проблема/На путях к личностно-ориентированному образованию. - М.: МИДА, 2000.
59.
Лобастов Г. В. Философия Э. В. Ильенкова//Вопросы философии. 2000. № 2. С. 169-175.
60.
Лобастов Г. В. Онтология и гносеология образования// Интегральная педагогика. 2000. № 1. С. 24-30.
61.
Лобастов Г. В. Два образа логики//Интегральная педагогика. 1999. № 6. С. 32-41.
62.
Лобастов Г. В. Разум и дети//Школа духовности. 1999. № 1. С. 31-39.
63.
Лобастов Г. В. Разум и дети//Школа духовности. 1999. № 2. С. 47-53.
64.
Лобастов Г. В. Педагогика Э. В. Ильенкова.//Школа Духовности. – 1998, № 2. – С. 26-28.
65.
Лобастов Г. В. К вопросу о природе творчества// Философские исследования. 1995. № 2. С. 42-56.
66.
Лобастов Г. В. Генезис самосознания//Философские исследования. 1994. № 1. С. 31-49.
67.
Лосев А. Ф. Владимир Соловьев. – М.: Молодая гвардия, 2000.
68.
Лосев А. Ф., Тахо-Годи А. А. Платон. Аристотель. – М.: Молодая гвардия, 1993.
69.
Любутин К. Н., Пивоваров Д. В. Синтетическая теория идеального. – Екатеринбург-Псков, 2000.
70.
Мареев С.Н., Мареева Е.В., Арсланов В.Г. Философия XX века. – М., 2001
71.
Мареев С. Н. Встреча с философом Ильенковым. – М.: Эребус, 1997.
72.
Мареева Е. В. Проблема души в классической и неклассической философии. - М., 2003.
73.
Мареева Е. В. Ильенков и проблема идеального (по материалам Ильенковских чтений – 99)// Философские исследования. – 1999. – № 4. – С. 54-75.
74.
Маркс К. Социология. - М., 2000.
75.
Маркс К. Капитал. Т. 1. – М.: Политиздат, 1983.
76.
Маркс К., Энгельс Ф. Немецкая идеология. – М.: Политиздат, 1988.
77.
Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2 изд. Т. 1.
78.
Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2 изд. Т. 2.
79.
Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2 изд. Т. 42.
80.
Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2 изд. Т. 46. Ч. 1.
81.
Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2 изд. Т. 46. Ч. 2.
82.
Марру А.-И. История воспитания в античности (Греция). – М.: ГЛК, 1998.
83.
Межуев В. и Славин Б. Диалоги о социализме. Два подхода к одной идее. – М., 2001.
84.
Михайлов Ф. Т. Идеальное – это о чем?/Идеальное: Ильенков и Лифшиц. - М., 2004.
85.
Михайлов Ф. Т. Самоопределение культуры. - М., 2003.
86.
Михайлов Ф. Т. Фантазия – главная сила души человека. и пять вариаций на темы Э. В. Ильенкова/Э. В. Ильенков: личность и творчество / Редактор-составитель И. П. Фарман. – М.: «Языки русской культуры», 1999. – С. 28-73.
87.
Михайлов Ф. Т. Загадка человеческого Я. - М., 1976.
88. 8
Моисеев Н. Н. Универсум. Информация. Общество. - М., 2001.
89.
Мясищев В. Н. Проблема отношения человека и ее место в психологии/Хрестоматия по психологии. – М.: Просвещение, 1987.
90.
Новохатько А. Г. Историзм самосознания как проблема творчества (историко-философский контекст)/ Э. В. Ильенков: личность и творчество / Редактор-составитель И. П. Фарман. – М.: «Языки русской культуры», 1999. – С. 127-153.
91.
Новохатько А. Г. Об идеальности творчества/Ильенковские чтения 18-19 февраля 1997 года. Тезисы выступлений. - М., 1997. С. 72-74.
92.
Панкратов А. В. Телеологическое понимание синергетики // Философские исследования. – 1999. – № 4. – С. 46-53.
93.
Петров М.К. Искусство и наука. – М.: РОССПЭН, 1995.
94.
Платон. Соч. Т. 2 - М.: Мысль, 1993.
95.
Платон. Соч. Т. 3 - М.: Мысль, 1994.
96.
Платонов С. После коммунизма: Книга, не предназначенная для печати. – М.: Мол. гвардия, 1990.
97.
Развивающее образование – многоступенчатая система. Ч. 1. - М., 2003.
98.
Рыбин В. А. Было ли два полюса в творчестве Э. В. Ильенкова?/Ильенковские чтения. Международная конференция 18-20 февраля 1999 года. - М., 1999. С. 63-67.
99.
Соловьев Вл. Соч. Т. 2. – М.: Мысль, 1988.
100.
Социализм: между цивилизацией и культурой (дискуссия по докладу В. Межуева) // Альтернативы. – 1999. – № 2. – С. 38-58.
101.
Спиноза Б. Этика. – Мн.: Харвест, 2001.
102.
Султанов Ш. Плотин. – М.: Молодая гвардия, 1996.
103.
Сухово-Кобылин А. В. Картины прошедшего. – Ленинград: Наука, 1989.
104.
Туровский М. Б. Предыстория интеллекта. - М.: РОСПЭН, 2000.
105.
Уальд О. DeProfundis. Из глубин. Тюремная исповедь. – М., 2001.
106.
Чернышев С. Б. Смысл: переодическая система его элементов. – М.: Мартис, 1993.
107.
Шеллинг Ф. В. Й. Идеи к философии природы как введение в изучение этой науки
108.
Шеллинг Ф. В. Й. Соч. Т. 2. – М.: Мысль, 1989
109.
Эвальд Васильевич Ильенков в воспоминаниях. - М.: Философское общество «Диалектика и культура», 2004.
110.
Энгельс Ф. Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии. – М.: Политиздат, 1985
111.
Энгельс Ф. Диалектика природы. - М.: Политиздат, 1982
112.
Юркевич П. Д. Философские произведения. - М.: Правда, 1990.
113.
HegelG.W.F. Encyclopadiederphilosophischenwissenschaften im grundrisse. – Berlin, 1966.
114.
Hegel G.W.F. Encyclopadie der philosophischen wissenschaften im grundrisse. – Leipzig, 1949.
115.
Marx/Engels Gesamtausgabe. K. Marx. Das Kapital. Kritik Der Politischen Ökonomie ersten. Hamburg 1867. – Berlin, 1983.
116.
Marx/Engels Gesamtausgabe. K. Marx. Ökonomische manusckripte 1857/58. Tell 1. – Berlin, 1976.
117.
Ökonomisch-philosophische Manuskripte (Zweite wiedergabe)/Marx/Engels. Gesamtansgabe (MEGA). I/2, Berlin, 1982.
1.
Апраушев А. В. Педагогические этюды. – Пермь, 1996.
2.
Аристотель. Соч. Т. 1. - М.: Мысль, 1976.
3.
Арсланов В. Г. Ответы культуры на вызов времени. – М. 1995
4.
Арсланов В. Г. Вечный запас прошлого / Драма советской философии: Эвальд Васильевич Ильенков. – М.: ИФ РАН, 1997.
5.
Арсланов В. Г. Постмодернизм и российская альтернатива//Альтернативы. 2002. № 4. С. 161-173.
6.
Ванслов В. В. Что такое искусство. – М.: Изобразительное искусство, 1988.
7.
Василькова В. В. Порядок и хаос в развитии социальных систем: Синергетика и теория социальной самоорганизации. – Спб.: Лань, 1999.
8.
Возняк В. С. Метафизика рассудка и разума. – Киев. 1994.
9.
Гангнус А. А. Рискованное приключение разума. – М.: Знание, 1982.
10.
Гегель Г. В. Ф. Философия истории. Спб.: Наука, 1993.
11.
Гегель Г. В. Ф. Энциклопедия философских наук. Т. 1 Наука логики. – М.: Мысль, 1974.
12.
Гегель Г. В. Ф. Энциклопедия философских наук. Т. 3 Наука логики. – М.: Мысль, 1977.
13.
Гегель Г. В. Ф. Наука логики. Т. 1. – М.: Мысль, 1970
14.
Гегель Г. В. Ф. Наука логики. Т. 3. – М.: Мысль, 1972
15.
Дубровский Д. И. Проблема идеального. - М., 2002
16.
Дусавицкий А. К. Развитие личности в учебной деятельности. - М.: Дом педагогики, 1996.
17.
Дусавицкий А. К. 2х2=X? - М.: Инфолайн, 1995.
18.
Зайцева З. Н. Немецко-русский и русско-немецкий философский словарь. - М.: МГУ, 1998.
19.
Идеальное: Ильенков и Лифшиц. - М.: «Философское общество «Диалектика и культура», 2004.
20.
Ильенков Э. В. Школа должна учить мыслить. – М. – Воронеж, 2002.
21.
Ильенков Э. В. Диалектика абстрактного и конкретного в научно-теоретическом мышлении. – М.: РОССПЭН, 1997.
22.
Ильенков Э. В. Философия и культура. – М.: Политиздат, 1991
23.
Ильенков Э. В. Искусство и коммунистический идеал. – М.: Изобразительное искусство, 1984.
24.
Ильенков Э. В. Диалектическая логика. – М.: Политиздат, 1984.
25.
Ильенков Э. В. Ленинская диалектика и метафизика позитивизма. – М.: Политиздат, 1980.
26.
Э. Ильенков и социализм. - М.: ОАОО «Диалектика и культура», 2002
27.
Йегер В. Пайдейя. Воспитание античного грека. – М.: ГЛК, 1997
28.
Кант И. Критика практического разума. – Спб.: Наука, 1995.
29.
С. П. Капица, С. П. Курдюмов, Г. Г. Малинецкий. Синергетика и прогнозы будущего. – М.: Наука, 1997.
30.
Классен Э. Г. Идеальное: Концепция Карла Маркса. - Красноярск, 1984.
31.
Князева Е. Н., Курдюмов С. П. Основания синергетики. – Спб.: Алетейа, 2002.
32.
Кудрявцев В. Т., Уразалиева Г. К. Э. В. Ильенков: парадоксы идеального/Идеальное: Ильенков и Лифшиц. - М., 2004.
33.
Кудрявцев В. Т., Урмурзина Б. Г. – Творческий потенциал дошкольника: природа и структура. - М., 2002.
34.
Кудрявцев В. Т. Природа и генез воображения/ Э. В. Ильенков: личность и творчество / Редактор-составитель И. П. Фарман. – М.: «Языки русской культуры», 1999. – С. 154-171.
35.
Кудрявцев В. Т. Развитое детство и развивающее образование: культурно-исторический подход. Ч. 1. – Дубна, 1997
36.
Кудрявцев В. Т. Развитое детство и развивающее образование: культурно-исторический подход. Ч. 2. – Дубна, 1997
37.
Ленин В. И. Материализм и эмпириокритицизм. - М., 1977.
38.
Ленин В. И. Философские тетради. М., 1978.
39.
Лифшиц Мих. Что такое классика? - М.: Искусство ХХIвек, 2004.
40.
Лифшиц Мих. Диалог с Э. Ильенковым. - М., 2003.
41.
Лифшиц Мих. Очерки русской культуры (Из неизданного). – М., Издательство «Наследие», ТОО «Фабула», 1995.
42.
Лифшиц Мих. Поэтическая справедливость. – М.: ТОО «Фабула», «Издательский центр», 1993.
43.
Лифшиц Мих. На деревню дедушке. – М., 1990.
44.
Лифшиц Мих. Сочинения в 3-х томах. Т. 1. – М.: Изобразительное искусство, 1984.
45.
Лифшиц Мих. Сочинения в 3-х томах. Т. 2. – М.: Изобразительное искусство, 1986.
46.
Лифшиц Мих. Сочинения в 3-х томах. Т. 3. – М.: Изобразительное искусство, 1988.
47.
Лифшиц Мих. В мире эстетики. – М.: Изобразительное искусство, 1985.
48.
Лифшиц Мих. Мифология древняя и современная. – М.: Искусство, 1980.
49.
Лифшиц Мих. Искусство и современный мир. – М., 1978
50.
Лифшиц Мих. Лукач.//Вопросы философии. 2002. № 12. С. 105-140.
51.
Лифшиц Мих. Эстетика Гегеля и современность//Вопросы философии. 2001. № 11. С. 98-124.
52.
Лифшиц Мих. Заметки об оптимизме Пушкина (глава из неопубликованной книги)//Альтернативы. – 1999. – № 2. – С. 59-90.
53.
Лифшиц Мих. Об идеальном и реальном.//Вопросы философии. – 1984. – № 10. – С. 120-145.
54.
Лифшиц Мих. Лессинг и диалектика художественной формы//Вопросы философии. 1979. № 9. С. 143-153.
55.
Лобастов Г. В. Философско-педагогические этюды. - М.: 2003.
56.
Лобастов Г. В. Идеальное как конкретное тождество идеи и идеала./Идеальное: Ильенков и Лифшиц. - М., 2004.
57.
Лобастов Г. В. Проблема гуманизации образовательного процесса/Философско-педагогический анализ проблемы гуманизации образовательного процесса. - М.: МИДА, 1998. С. 25-41.
58.
Лобастов Г. В. Воспитание личности как проблема/На путях к личностно-ориентированному образованию. - М.: МИДА, 2000.
59.
Лобастов Г. В. Философия Э. В. Ильенкова//Вопросы философии. 2000. № 2. С. 169-175.
60.
Лобастов Г. В. Онтология и гносеология образования// Интегральная педагогика. 2000. № 1. С. 24-30.
61.
Лобастов Г. В. Два образа логики//Интегральная педагогика. 1999. № 6. С. 32-41.
62.
Лобастов Г. В. Разум и дети//Школа духовности. 1999. № 1. С. 31-39.
63.
Лобастов Г. В. Разум и дети//Школа духовности. 1999. № 2. С. 47-53.
64.
Лобастов Г. В. Педагогика Э. В. Ильенкова.//Школа Духовности. – 1998, № 2. – С. 26-28.
65.
Лобастов Г. В. К вопросу о природе творчества// Философские исследования. 1995. № 2. С. 42-56.
66.
Лобастов Г. В. Генезис самосознания//Философские исследования. 1994. № 1. С. 31-49.
67.
Лосев А. Ф. Владимир Соловьев. – М.: Молодая гвардия, 2000.
68.
Лосев А. Ф., Тахо-Годи А. А. Платон. Аристотель. – М.: Молодая гвардия, 1993.
69.
Любутин К. Н., Пивоваров Д. В. Синтетическая теория идеального. – Екатеринбург-Псков, 2000.
70.
Мареев С.Н., Мареева Е.В., Арсланов В.Г. Философия XX века. – М., 2001
71.
Мареев С. Н. Встреча с философом Ильенковым. – М.: Эребус, 1997.
72.
Мареева Е. В. Проблема души в классической и неклассической философии. - М., 2003.
73.
Мареева Е. В. Ильенков и проблема идеального (по материалам Ильенковских чтений – 99)// Философские исследования. – 1999. – № 4. – С. 54-75.
74.
Маркс К. Социология. - М., 2000.
75.
Маркс К. Капитал. Т. 1. – М.: Политиздат, 1983.
76.
Маркс К., Энгельс Ф. Немецкая идеология. – М.: Политиздат, 1988.
77.
Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2 изд. Т. 1.
78.
Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2 изд. Т. 2.
79.
Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2 изд. Т. 42.
80.
Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2 изд. Т. 46. Ч. 1.
81.
Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2 изд. Т. 46. Ч. 2.
82.
Марру А.-И. История воспитания в античности (Греция). – М.: ГЛК, 1998.
83.
Межуев В. и Славин Б. Диалоги о социализме. Два подхода к одной идее. – М., 2001.
84.
Михайлов Ф. Т. Идеальное – это о чем?/Идеальное: Ильенков и Лифшиц. - М., 2004.
85.
Михайлов Ф. Т. Самоопределение культуры. - М., 2003.
86.
Михайлов Ф. Т. Фантазия – главная сила души человека. и пять вариаций на темы Э. В. Ильенкова/Э. В. Ильенков: личность и творчество / Редактор-составитель И. П. Фарман. – М.: «Языки русской культуры», 1999. – С. 28-73.
87.
Михайлов Ф. Т. Загадка человеческого Я. - М., 1976.
88. 8
Моисеев Н. Н. Универсум. Информация. Общество. - М., 2001.
89.
Мясищев В. Н. Проблема отношения человека и ее место в психологии/Хрестоматия по психологии. – М.: Просвещение, 1987.
90.
Новохатько А. Г. Историзм самосознания как проблема творчества (историко-философский контекст)/ Э. В. Ильенков: личность и творчество / Редактор-составитель И. П. Фарман. – М.: «Языки русской культуры», 1999. – С. 127-153.
91.
Новохатько А. Г. Об идеальности творчества/Ильенковские чтения 18-19 февраля 1997 года. Тезисы выступлений. - М., 1997. С. 72-74.
92.
Панкратов А. В. Телеологическое понимание синергетики // Философские исследования. – 1999. – № 4. – С. 46-53.
93.
Петров М.К. Искусство и наука. – М.: РОССПЭН, 1995.
94.
Платон. Соч. Т. 2 - М.: Мысль, 1993.
95.
Платон. Соч. Т. 3 - М.: Мысль, 1994.
96.
Платонов С. После коммунизма: Книга, не предназначенная для печати. – М.: Мол. гвардия, 1990.
97.
Развивающее образование – многоступенчатая система. Ч. 1. - М., 2003.
98.
Рыбин В. А. Было ли два полюса в творчестве Э. В. Ильенкова?/Ильенковские чтения. Международная конференция 18-20 февраля 1999 года. - М., 1999. С. 63-67.
99.
Соловьев Вл. Соч. Т. 2. – М.: Мысль, 1988.
100.
Социализм: между цивилизацией и культурой (дискуссия по докладу В. Межуева) // Альтернативы. – 1999. – № 2. – С. 38-58.
101.
Спиноза Б. Этика. – Мн.: Харвест, 2001.
102.
Султанов Ш. Плотин. – М.: Молодая гвардия, 1996.
103.
Сухово-Кобылин А. В. Картины прошедшего. – Ленинград: Наука, 1989.
104.
Туровский М. Б. Предыстория интеллекта. - М.: РОСПЭН, 2000.
105.
Уальд О. DeProfundis. Из глубин. Тюремная исповедь. – М., 2001.
106.
Чернышев С. Б. Смысл: переодическая система его элементов. – М.: Мартис, 1993.
107.
Шеллинг Ф. В. Й. Идеи к философии природы как введение в изучение этой науки
108.
Шеллинг Ф. В. Й. Соч. Т. 2. – М.: Мысль, 1989
109.
Эвальд Васильевич Ильенков в воспоминаниях. - М.: Философское общество «Диалектика и культура», 2004.
110.
Энгельс Ф. Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии. – М.: Политиздат, 1985
111.
Энгельс Ф. Диалектика природы. - М.: Политиздат, 1982
112.
Юркевич П. Д. Философские произведения. - М.: Правда, 1990.
113.
HegelG.W.F. Encyclopadiederphilosophischenwissenschaften im grundrisse. – Berlin, 1966.
114.
Hegel G.W.F. Encyclopadie der philosophischen wissenschaften im grundrisse. – Leipzig, 1949.
115.
Marx/Engels Gesamtausgabe. K. Marx. Das Kapital. Kritik Der Politischen Ökonomie ersten. Hamburg 1867. – Berlin, 1983.
116.
Marx/Engels Gesamtausgabe. K. Marx. Ökonomische manusckripte 1857/58. Tell 1. – Berlin, 1976.
117.
Ökonomisch-philosophische Manuskripte (Zweite wiedergabe)/Marx/Engels. Gesamtansgabe (MEGA). I/2, Berlin, 1982.
Рыцарь диалектики: Эвальд Васильевич Ильенков
И.С. Андреева
Рыцарь диалектики: Эвальд Васильевич Ильенков (1924-1979)
http://www.trinitas.ru/rus/...
От Редакции
Сейчас, во времена господства представителей выхолощенной утилитарной философии, принято третировать диалектику, и, как ее развитие в материалистической традиции, - марксизм. Но критики не преодолели недостатков этой методологии познания, они лишь отодвинули ее в сторону, дав своим умам поле для фантазии: бурной, эклектической, несистемной. Этому, конечно, способствовало то, что еще во времена творчества Э.В. Ильенкова материалистическая диалектика [ Читать далее... → ]
Рыцарь диалектики: Эвальд Васильевич Ильенков (1924-1979)
http://www.trinitas.ru/rus/...
От Редакции
Сейчас, во времена господства представителей выхолощенной утилитарной философии, принято третировать диалектику, и, как ее развитие в материалистической традиции, - марксизм. Но критики не преодолели недостатков этой методологии познания, они лишь отодвинули ее в сторону, дав своим умам поле для фантазии: бурной, эклектической, несистемной. Этому, конечно, способствовало то, что еще во времена творчества Э.В. Ильенкова материалистическая диалектика [ Читать далее... → ]
Метки: Рыцарь диалектики
Владимир Лазуткин,
30-12-2009 12:24
(ссылка)
"Грязные" и "чистые" технологии обучения
С. Г. Шеховцов
«Грязные» и «чистые» технологии обучения
(к вопросу об экологии образования)
1. Дефект профессионализма
«Специалист подобен флюсу» (К. Прутков). Этот издавна известный и абсолютно естественный при разделении труда феномен обусловливает нехватку универсально мыслящих людей. Ну и бог, казалось бы, с ними – были б мастера своего дела, специалисты. Но, увы, подобная нехватка не раз оборачивалась бедами для «республик и королевств» (Ф. Бэкон). Не бывает профессионалов в области мудрости вообще и политической мудрости в частности. Чувствуя эфемерность стабильности, над этим феноменом ломали головы мудрецы разных времён и народов – зачастую уже в условиях наступившего краха. То, что лишь угадывается в процветании, обретает чёткость в кризисе.
Сократ спорил с Протагором, когда Афины переживали общественную апатию после поражения в Пелопонесской войне от экономически и культурно менее развитой Спарты. Самый великий софист (учитель) Эллады утверждал, что может обучать «политкЕ тЕхне», т. е. ни много ни мало политической мудрости, в которой так нуждался полис.
Сократ же, считая, что мудрости научить нельзя, соглашался с Протагором, что в отличие от профессиональных искусств приобщать к этому самому важному и самому трудному искусству следует всех. Слишком очевидна была немощь аристократии: достойный человек, сын Перикла, увы, Периклом не был (Сократ). И значит, нельзя пренебрегать ни «кухарками», ни их детьми.
2. Усиление классического дефекта
В последней трети XVIIIвека были открыты технологичные формы научного знания и метод подготовки профессионалов в специальных областях умственной деятельности. Задачи, некогда требовавшие искусных мысленных построений, на которые способны единицы, стали по силам многим. Возникла возможность относительно массовой подготовки специалистов. Лучшие интеллектуальные силы устремились в специальные области умственной деятельности и обеспечили бурное развитие науки и техники.
Самая же трудная и самая важная для устойчивого бытия область моделирования общего и целого, в которой нет ни технологичных форм деятельности, ни технологий обучения (спор Сократа с Протагором), осталась тем, кто не мог продуктивно мыслить даже в специальных и технологичных областях знания. Эту опасность заметили не сразу. Впервые на неё указал А.Н. Уайтхед в гарвардском курсе лекций «Наука и современный мир» (1924 г.).
«Флюс» заключается в следующем. Усиливаясь в специальной области умственной деятельности, человек утрачивает способность серьёзно мыслить вне её рамок. Хуже того, будучи успешным специалистом, он делается опасным в вопросах общего и целого. Уважение к профессиональным достижениям начинает работать отрицательно, если переносится на рекомендации, данные при отсутствии в профессиональном опыте специалиста хоть какого-то опыта продуктивно обдумывать проблемы общего и целого.
Эта ситуация, заметил Уайтхед, особенно опасна для демократий. Ведь для преодоления известных организационных преимуществ тирании обществу мало материального ресурса: требуется мощный универсальный интеллект, способный искусно разделять функции власти, не допуская её концентрации в одних руках. «Всякая власть развращает, а абсолютная власть развращает абсолютно» (лорд Актон).
Соответствующие трудности есть и у стран далёких от демократии, но несколько меньшие. Когда население занято выживанием и у него на самоорганизацию банально нет ни свободного времени, ни свободных коллективных средств, власти достаточно отслеживать и своевременно приближать (покупать) лучшие интеллектуальные силы, расширяя этим общественную, так сказать, опору. Но опознать умственную универсальность нельзя по формальным аттестационным меткам, на это способен только интеллект того же рода. Значит, власть должна заботиться о его культивировании и поддержании, своевременно компенсируя как естественное вырождение, так и ущерб от умственной специализации.
Но, увы, формальное образование и профессиональная специализация настолько успешно борются с необходимой и демократиям, и тираниям умственной универсальностью, что сегодня она встречается только как реликт, развившийся исключительно вопреки системе, – успешные представители системы воспринимают её как аномалию. Поглощённость социализацией не оставляет им ни времени, ни потребности заниматься «баловством» – ненужным для социализации строительством целостной картины научного знания. В их глазах целостного знания просто не существует, что они и утверждают открыто и самоуверенно. Ведь фрагментарна любая информация и, в частности, представляющая научное знание. Надо просто эффективно ею пользоваться! Это и называется профессионализмом. И этому – уверены они – нет альтернативы! На профессионализме держится цивилизация, им создан современный мир!
Увы, слишком многие – почти все – видят именно так. И это – печальный симптом. Ложность последнего утверждения доказать легко, но изувеченное цивилизацией восприятие специалистов и в создателях нового может видеть только профессионалов. Как будто бывают специалисты творчества и открытий. Смешно?.. Разумеется! Но для догматиков специализации закрыта другая реальность. Сталкиваясь с её проявлениями, они её не видят, не слышат даже голоса простой логики: если новое, то нет и не может быть профессионализма, а если профессионализм, то дело это точно не новое, и ему можно было учиться. От такой слепоты становится не до смеха.
3. Психоинформационный яд
Губительность технологичного обучения инструктивному знанию для человека станет, возможно, понятнее, если его проиллюстрировать сценой из кинофильма «Мёртвый сезон».
Нацист-евгеник вдохновенно рассказывает о возможностях психохимической обработки людей: «Так вот, Гитлер был человек величайшей интуиции, но, признаться, редкий невежда. Он не понимал, что новые идеи могут рождаться только на новой научной основе. Другое дело, если б он дожил до RH. Это будет общество людей новой породы. Потому что стоит только вспрыснуть одну десятитысячную грамма RHсамому неповоротливому человеческому существу, как оно мгновенно ощутит огромное интеллектуальное могущество. Вот вам и решение всех проблем. Нет больше ни богатых, ни бедных. Есть только элита, живущая в новом Эдеме: мыслители, поэты, учёные… Вы спросите, а кто же будет работать? Правильный вопрос. Молодчина. Работать будут представители неполноценных рас, прошедшие специальную психохимическую обработку, но в совершенно иных дозах. <…> А дальше RHсможет постепенно создавать определённые типы служебного человека. Ну, так, как это мудро природа сделала в улье или муравейнике. Представьте: человек-ткач, человек-пекарь, человек-шофёр. Причём у него нет никаких других потребностей, никакого комплекса неполноценности. Нет же у вола комплекса неполноценности, что он вол…».
Фактически нацистский гений говорит о психохимической технологии формирования и универсально мыслящих людей – расы гениев, – и умственной суперспециализации – расы служебных людей. Одним – познание, муки творчества и наслаждение открытиями; другим – работа, сытая жизнь и радость от награды за усердие. «Каждому своё». Такова вершина материалистической евгеники. Одно вещество и столь различны эффекты: малые концентрации раскрывают двери восприятия, большие – сужают до полезного диапазона.
Но нехорошо, бесчеловечно как-то, превращать людей в разумных «волов», хоть они и не комплексуют по этому поводу. Другое дело, если это происходит незаметно – негласно, так сказать; или даже воспринимается как благо…
Так действует принятая форма подготовки специалистов в умственных сферах деятельности. Умственные способности человека специализируются, но подобное повреждение большинством принимается добровольно: ещё бы – плод цивилизации! – и даже деньги платят…
В утверждении о сходстве результатов психофизических процедур нацистов и образовательного психоинформационного программирования нет, увы, ни малейшего преувеличения. Обучение готовым к употреблению формам научного знания весьма деспотично закрепощает сознание человека. Осваивается эффективная техника решения задач, но не понимание, почему она такова. Изредка возникая, этот вопрос недолго остаётся открытым и быстро забывается. Его прояснения социализация не требует: «математики дифференцировали и интегрировали не потому, что понимали, что делают, а потому, что получалось верно» (Ф. Энгельс).
Ущерб, наносимый тандемом технологии и био-социальных потребностей, становится ясным, если приглядеться к некоторым фактам.
Приняв правила обращения с символьно-алгебраическими формами, математик творит в таком мире и наслаждается его эстетикой, но при этом начисто утрачивает способность прямого и неискажённого восприятия действительности. Как утверждал в своей статье о так называемых арифметических задачах на сообразительность член-корреспондент АН СССР, выдающийся представитель Лузитании (московской математической школы Н.Н. Лузина) А.Я. Хинчин, математики не умеют решать такие задачи. В их условиях они не видят материала для моделирования решения и утверждают, что его просто нет, что любое решение таких задач без алгебры – на самом деле камуфляж алгебры. Значит, не надо предлагать пятиклассникам находить разрешающие задачу образы (соображать), а надо сразу учить составлять уравнения и формально оперировать с ними. И никакого комплекса неполноценности.
Над плодами такой учёности первым, по-видимому, посмеялся А.П. Чехов в рассказе «Репетитор». На крупной конференции по математике и математическому образованию никто не смог сказать, какие движения на счётах выполнил герой рассказа, бывший губернский секретарь Удодов, решая задачу «без иксов» – «по-неучёному». Хинчин был полностью прав: того, что легко и непринуждённо делал Удодов, не могут изувеченные иксами гимназист-репетитор (у Чехова) и современные профессиональные математики (у Хинчина). Повреждается участок, ответственный за воображение и умственную независимость. Что же приобретается?
Принять знание на основе его работоспособности, не разобравшись в его природе, значит просто подчиниться данной свыше форме. И такая кабала может быть очень увлекательной, даже творческой. Шахматист, не задаваясь вопросом «почему правила таковы?», творит в мире комбинаций… и никакого комплекса неполноценности. Но машина комбинирует лучше, зато она не имеет воображения, способного порождать правила игры. И с алгеброй машина тоже справляется лучше человека.
Отказ от построения картины, приводящей к аксиомам и постулатам науки, как от «изобретения колёс» есть просто добровольный выбор в пользу машинного поведения вместо собственно человеческого. И уже только это прививает поведение социального робота, который просто служит внешнему социальному «надо!», не комплексуя из-за вопроса «почему так?», ибо такового вопроса у него просто не возникает.
Обучение технологичным формам научного знания не просто калечит человека, лишая умственной универсальности, оно приучает подчиняться общепринятым формам – будь то знание или социальное бытие. В этом смысле человек-математик или человек-шахматист ни чем не отличаются от «человека-ткача», «пекаря» или «шофёра» у нациста-евгеника, а благо образования оборачивается школой духовной несвободы. Учебная психоинформационная обработка, может быть, не столь эффективна как обработка психохимическая, но достигает великолепных результатов в том же направлении – в создании служебного человечества.
4. Может ли школа учить мыслить?
Для полноты сравнения профессионального обучения и нацистской психохимической обработки остался один важный вопрос. Существует ли учебная информация, не угнетающая, а подобно малым дозам RHразвивающая универсальные мыслительные способности человека?
На её существование указывает познавательный путь человечества. Уже Платон утверждал, что книга «о природе вещей» не будет полезной человечеству за исключением «немногих», которым достаточно «малейших указаний», чтобы открыть всё самостоятельно. Но каждое озарение интеллектуально преображает человека, развивает универсальную мыслительную способность. Равно как невостребованность подобной психической функции приводит к её отмиранию. Поэтому-то готовые к употреблению знания и в случае «немногих», стремящихся понимать, работают в негативном направлении – слава богу, не всегда успешно. На этом основании Платон и отказывался писать такую книгу.
Мы также знаем, что Евклид написал книги такого рода. И в этом он следовал не Платону, а Аристотелю, который на упрёк Александра, что не следовало публиковать книгу «о природе вещей» («Физика»), возразил, что знание опубликовано и вместе с тем не опубликовано, ибо «понять его могут только слышавшие нас» (Плутарх). В результате «Начала» Евклида стали для европейцев эталоном научности – примером системы доказательного и работоспособного знания. Однако сам Евклид не пользовался ею, культивируя в своей Александрийской школе эвристику (Папп Александрийский). Развивая универсальную познавательную активность каждого («Нет царского пути»), он следовал Платону.
До недавнего времени при потрясающем научно-техническом прогрессе человечество не знало, на чём основывалась эвристика Евклида. Это полностью подтвердило правоту и Платона, и Аристотеля.
Платон оказался прав и в другом.
В качестве «малейшего указания» нашлась простенькая операция «кройки», доступная всем в самом юном возрасте, которая сделала трудный предмет геометрии посильным для самостоятельного открытия каждым. Её свойства Евклид «выложил» на самом видном месте – в аксиомах! Но их-то по слепоте и задвинули в самый «пыльный угол» – как нечто не вполне внятное. В переписанном на основе примата числа и числовых величин Евклиде аксиомами стали его постулаты. Эту операцию видели, вероятно, очень многие, но только как в целом несущественное наглядное доказательство частного факта: равенства площадей прямоугольника и параллелограмма с равными высотами и основаниями. Её глобальная роль в доступной и посильной всем пластике, открывающей простор для познавательного творчества, оставалась незамеченной.
А в результате инструмент развития универсальных умственных качеств многих стал в рамках европейской учёности труднодоступным для подавляющего большинства (и потому фактически специальным) умственным предметом. Который даже Лейбниц пытался преобразовать к машинно-алгебраическому виду, чтобы он стал формально доступным (но не более понятным) многим.
Такие «малейшие указания» найдены и в других точных и даже не очень точных – многозначных и потому более трудных (история, литература…) – предметах. Они сильно изменяют информационный облик обучения, но это превращает его в кузницу расы гениев, насколько позволит внешняя социальная необходимость. Последняя, как и всегда, будет активно препятствовать познанию.
«Грязные» и «чистые» технологии обучения
(к вопросу об экологии образования)
1. Дефект профессионализма
«Специалист подобен флюсу» (К. Прутков). Этот издавна известный и абсолютно естественный при разделении труда феномен обусловливает нехватку универсально мыслящих людей. Ну и бог, казалось бы, с ними – были б мастера своего дела, специалисты. Но, увы, подобная нехватка не раз оборачивалась бедами для «республик и королевств» (Ф. Бэкон). Не бывает профессионалов в области мудрости вообще и политической мудрости в частности. Чувствуя эфемерность стабильности, над этим феноменом ломали головы мудрецы разных времён и народов – зачастую уже в условиях наступившего краха. То, что лишь угадывается в процветании, обретает чёткость в кризисе.
Сократ спорил с Протагором, когда Афины переживали общественную апатию после поражения в Пелопонесской войне от экономически и культурно менее развитой Спарты. Самый великий софист (учитель) Эллады утверждал, что может обучать «политкЕ тЕхне», т. е. ни много ни мало политической мудрости, в которой так нуждался полис.
Сократ же, считая, что мудрости научить нельзя, соглашался с Протагором, что в отличие от профессиональных искусств приобщать к этому самому важному и самому трудному искусству следует всех. Слишком очевидна была немощь аристократии: достойный человек, сын Перикла, увы, Периклом не был (Сократ). И значит, нельзя пренебрегать ни «кухарками», ни их детьми.
2. Усиление классического дефекта
В последней трети XVIIIвека были открыты технологичные формы научного знания и метод подготовки профессионалов в специальных областях умственной деятельности. Задачи, некогда требовавшие искусных мысленных построений, на которые способны единицы, стали по силам многим. Возникла возможность относительно массовой подготовки специалистов. Лучшие интеллектуальные силы устремились в специальные области умственной деятельности и обеспечили бурное развитие науки и техники.
Самая же трудная и самая важная для устойчивого бытия область моделирования общего и целого, в которой нет ни технологичных форм деятельности, ни технологий обучения (спор Сократа с Протагором), осталась тем, кто не мог продуктивно мыслить даже в специальных и технологичных областях знания. Эту опасность заметили не сразу. Впервые на неё указал А.Н. Уайтхед в гарвардском курсе лекций «Наука и современный мир» (1924 г.).
«Флюс» заключается в следующем. Усиливаясь в специальной области умственной деятельности, человек утрачивает способность серьёзно мыслить вне её рамок. Хуже того, будучи успешным специалистом, он делается опасным в вопросах общего и целого. Уважение к профессиональным достижениям начинает работать отрицательно, если переносится на рекомендации, данные при отсутствии в профессиональном опыте специалиста хоть какого-то опыта продуктивно обдумывать проблемы общего и целого.
Эта ситуация, заметил Уайтхед, особенно опасна для демократий. Ведь для преодоления известных организационных преимуществ тирании обществу мало материального ресурса: требуется мощный универсальный интеллект, способный искусно разделять функции власти, не допуская её концентрации в одних руках. «Всякая власть развращает, а абсолютная власть развращает абсолютно» (лорд Актон).
Соответствующие трудности есть и у стран далёких от демократии, но несколько меньшие. Когда население занято выживанием и у него на самоорганизацию банально нет ни свободного времени, ни свободных коллективных средств, власти достаточно отслеживать и своевременно приближать (покупать) лучшие интеллектуальные силы, расширяя этим общественную, так сказать, опору. Но опознать умственную универсальность нельзя по формальным аттестационным меткам, на это способен только интеллект того же рода. Значит, власть должна заботиться о его культивировании и поддержании, своевременно компенсируя как естественное вырождение, так и ущерб от умственной специализации.
Но, увы, формальное образование и профессиональная специализация настолько успешно борются с необходимой и демократиям, и тираниям умственной универсальностью, что сегодня она встречается только как реликт, развившийся исключительно вопреки системе, – успешные представители системы воспринимают её как аномалию. Поглощённость социализацией не оставляет им ни времени, ни потребности заниматься «баловством» – ненужным для социализации строительством целостной картины научного знания. В их глазах целостного знания просто не существует, что они и утверждают открыто и самоуверенно. Ведь фрагментарна любая информация и, в частности, представляющая научное знание. Надо просто эффективно ею пользоваться! Это и называется профессионализмом. И этому – уверены они – нет альтернативы! На профессионализме держится цивилизация, им создан современный мир!
Увы, слишком многие – почти все – видят именно так. И это – печальный симптом. Ложность последнего утверждения доказать легко, но изувеченное цивилизацией восприятие специалистов и в создателях нового может видеть только профессионалов. Как будто бывают специалисты творчества и открытий. Смешно?.. Разумеется! Но для догматиков специализации закрыта другая реальность. Сталкиваясь с её проявлениями, они её не видят, не слышат даже голоса простой логики: если новое, то нет и не может быть профессионализма, а если профессионализм, то дело это точно не новое, и ему можно было учиться. От такой слепоты становится не до смеха.
3. Психоинформационный яд
Губительность технологичного обучения инструктивному знанию для человека станет, возможно, понятнее, если его проиллюстрировать сценой из кинофильма «Мёртвый сезон».
Нацист-евгеник вдохновенно рассказывает о возможностях психохимической обработки людей: «Так вот, Гитлер был человек величайшей интуиции, но, признаться, редкий невежда. Он не понимал, что новые идеи могут рождаться только на новой научной основе. Другое дело, если б он дожил до RH. Это будет общество людей новой породы. Потому что стоит только вспрыснуть одну десятитысячную грамма RHсамому неповоротливому человеческому существу, как оно мгновенно ощутит огромное интеллектуальное могущество. Вот вам и решение всех проблем. Нет больше ни богатых, ни бедных. Есть только элита, живущая в новом Эдеме: мыслители, поэты, учёные… Вы спросите, а кто же будет работать? Правильный вопрос. Молодчина. Работать будут представители неполноценных рас, прошедшие специальную психохимическую обработку, но в совершенно иных дозах. <…> А дальше RHсможет постепенно создавать определённые типы служебного человека. Ну, так, как это мудро природа сделала в улье или муравейнике. Представьте: человек-ткач, человек-пекарь, человек-шофёр. Причём у него нет никаких других потребностей, никакого комплекса неполноценности. Нет же у вола комплекса неполноценности, что он вол…».
Фактически нацистский гений говорит о психохимической технологии формирования и универсально мыслящих людей – расы гениев, – и умственной суперспециализации – расы служебных людей. Одним – познание, муки творчества и наслаждение открытиями; другим – работа, сытая жизнь и радость от награды за усердие. «Каждому своё». Такова вершина материалистической евгеники. Одно вещество и столь различны эффекты: малые концентрации раскрывают двери восприятия, большие – сужают до полезного диапазона.
Но нехорошо, бесчеловечно как-то, превращать людей в разумных «волов», хоть они и не комплексуют по этому поводу. Другое дело, если это происходит незаметно – негласно, так сказать; или даже воспринимается как благо…
Так действует принятая форма подготовки специалистов в умственных сферах деятельности. Умственные способности человека специализируются, но подобное повреждение большинством принимается добровольно: ещё бы – плод цивилизации! – и даже деньги платят…
В утверждении о сходстве результатов психофизических процедур нацистов и образовательного психоинформационного программирования нет, увы, ни малейшего преувеличения. Обучение готовым к употреблению формам научного знания весьма деспотично закрепощает сознание человека. Осваивается эффективная техника решения задач, но не понимание, почему она такова. Изредка возникая, этот вопрос недолго остаётся открытым и быстро забывается. Его прояснения социализация не требует: «математики дифференцировали и интегрировали не потому, что понимали, что делают, а потому, что получалось верно» (Ф. Энгельс).
Ущерб, наносимый тандемом технологии и био-социальных потребностей, становится ясным, если приглядеться к некоторым фактам.
Приняв правила обращения с символьно-алгебраическими формами, математик творит в таком мире и наслаждается его эстетикой, но при этом начисто утрачивает способность прямого и неискажённого восприятия действительности. Как утверждал в своей статье о так называемых арифметических задачах на сообразительность член-корреспондент АН СССР, выдающийся представитель Лузитании (московской математической школы Н.Н. Лузина) А.Я. Хинчин, математики не умеют решать такие задачи. В их условиях они не видят материала для моделирования решения и утверждают, что его просто нет, что любое решение таких задач без алгебры – на самом деле камуфляж алгебры. Значит, не надо предлагать пятиклассникам находить разрешающие задачу образы (соображать), а надо сразу учить составлять уравнения и формально оперировать с ними. И никакого комплекса неполноценности.
Над плодами такой учёности первым, по-видимому, посмеялся А.П. Чехов в рассказе «Репетитор». На крупной конференции по математике и математическому образованию никто не смог сказать, какие движения на счётах выполнил герой рассказа, бывший губернский секретарь Удодов, решая задачу «без иксов» – «по-неучёному». Хинчин был полностью прав: того, что легко и непринуждённо делал Удодов, не могут изувеченные иксами гимназист-репетитор (у Чехова) и современные профессиональные математики (у Хинчина). Повреждается участок, ответственный за воображение и умственную независимость. Что же приобретается?
Принять знание на основе его работоспособности, не разобравшись в его природе, значит просто подчиниться данной свыше форме. И такая кабала может быть очень увлекательной, даже творческой. Шахматист, не задаваясь вопросом «почему правила таковы?», творит в мире комбинаций… и никакого комплекса неполноценности. Но машина комбинирует лучше, зато она не имеет воображения, способного порождать правила игры. И с алгеброй машина тоже справляется лучше человека.
Отказ от построения картины, приводящей к аксиомам и постулатам науки, как от «изобретения колёс» есть просто добровольный выбор в пользу машинного поведения вместо собственно человеческого. И уже только это прививает поведение социального робота, который просто служит внешнему социальному «надо!», не комплексуя из-за вопроса «почему так?», ибо такового вопроса у него просто не возникает.
Обучение технологичным формам научного знания не просто калечит человека, лишая умственной универсальности, оно приучает подчиняться общепринятым формам – будь то знание или социальное бытие. В этом смысле человек-математик или человек-шахматист ни чем не отличаются от «человека-ткача», «пекаря» или «шофёра» у нациста-евгеника, а благо образования оборачивается школой духовной несвободы. Учебная психоинформационная обработка, может быть, не столь эффективна как обработка психохимическая, но достигает великолепных результатов в том же направлении – в создании служебного человечества.
4. Может ли школа учить мыслить?
Для полноты сравнения профессионального обучения и нацистской психохимической обработки остался один важный вопрос. Существует ли учебная информация, не угнетающая, а подобно малым дозам RHразвивающая универсальные мыслительные способности человека?
На её существование указывает познавательный путь человечества. Уже Платон утверждал, что книга «о природе вещей» не будет полезной человечеству за исключением «немногих», которым достаточно «малейших указаний», чтобы открыть всё самостоятельно. Но каждое озарение интеллектуально преображает человека, развивает универсальную мыслительную способность. Равно как невостребованность подобной психической функции приводит к её отмиранию. Поэтому-то готовые к употреблению знания и в случае «немногих», стремящихся понимать, работают в негативном направлении – слава богу, не всегда успешно. На этом основании Платон и отказывался писать такую книгу.
Мы также знаем, что Евклид написал книги такого рода. И в этом он следовал не Платону, а Аристотелю, который на упрёк Александра, что не следовало публиковать книгу «о природе вещей» («Физика»), возразил, что знание опубликовано и вместе с тем не опубликовано, ибо «понять его могут только слышавшие нас» (Плутарх). В результате «Начала» Евклида стали для европейцев эталоном научности – примером системы доказательного и работоспособного знания. Однако сам Евклид не пользовался ею, культивируя в своей Александрийской школе эвристику (Папп Александрийский). Развивая универсальную познавательную активность каждого («Нет царского пути»), он следовал Платону.
До недавнего времени при потрясающем научно-техническом прогрессе человечество не знало, на чём основывалась эвристика Евклида. Это полностью подтвердило правоту и Платона, и Аристотеля.
Платон оказался прав и в другом.
В качестве «малейшего указания» нашлась простенькая операция «кройки», доступная всем в самом юном возрасте, которая сделала трудный предмет геометрии посильным для самостоятельного открытия каждым. Её свойства Евклид «выложил» на самом видном месте – в аксиомах! Но их-то по слепоте и задвинули в самый «пыльный угол» – как нечто не вполне внятное. В переписанном на основе примата числа и числовых величин Евклиде аксиомами стали его постулаты. Эту операцию видели, вероятно, очень многие, но только как в целом несущественное наглядное доказательство частного факта: равенства площадей прямоугольника и параллелограмма с равными высотами и основаниями. Её глобальная роль в доступной и посильной всем пластике, открывающей простор для познавательного творчества, оставалась незамеченной.
А в результате инструмент развития универсальных умственных качеств многих стал в рамках европейской учёности труднодоступным для подавляющего большинства (и потому фактически специальным) умственным предметом. Который даже Лейбниц пытался преобразовать к машинно-алгебраическому виду, чтобы он стал формально доступным (но не более понятным) многим.
Такие «малейшие указания» найдены и в других точных и даже не очень точных – многозначных и потому более трудных (история, литература…) – предметах. Они сильно изменяют информационный облик обучения, но это превращает его в кузницу расы гениев, насколько позволит внешняя социальная необходимость. Последняя, как и всегда, будет активно препятствовать познанию.
Владимир Лазуткин,
29-12-2009 23:37
(ссылка)
Новый текст Саши Суворова
А.В.Суворов
Я исхожу из марксова понимания сущности человека, в отличие от всей остальной живой природы, как ансамбля всех общественных отношений, и из ильенковского понимания сущности личности как _ИНДИВИДУАЛЬНОГО_ ансамбля всех общественных отношений. Личностями не рождаются, а становятся по мере вступления в разнообразные общественные отношения - прежде всего, с другими людьми, через них - с общечеловеческой культурой, через неё - с остальной природой, Вселенной. Личностями становятся, действуя в качестве членов общества, полномочных представителей Рода Человеческого, не "Усваивая" культуру подобно тому, как усваивается пища, и не "присваивая" культуру подобно присвоению собственности, а, как остро сформулировал Ф.Т.Михайлов, _ВОССОЗДАВАЯ_ культуру в собственной жизнедеятельности, деятельности в течение всей жизни, и тем самым становясь не просто носителями, но - _СОАВТОРАМИ_ культуры.
Вообще-то прилагательное "общественные" излишне, поскольку, согласно Марксу и Энгельсу, никаких других отношений, кроме общественных, и быть не может - по определению. Определение это содержится в первой главе "Немецкой идеологии", где сказано, что животное не относится ни к чему и вообще не относится; относиться, вступать в отношение может только человек, как родовое, а не чисто видовое существо, как представитель разумной формы жизни, - следовательно, как существо разумное. Отношения возникают внутри общества и возможны только через общество, через создаваемую ради функционирования общества культуру. Отношение бывает только сознательным, а осознаётся, осмысливается оно только через культуру, благодаря культуре. Поэтому помимо общества, помимо общечеловеческой культуры, мы не можем относиться к чему бы то ни было вне общества - только через него. И ансамбль отношений как сущность человека может быть только ансамблем общественных отношений, что приходится особо подчёркивать лишь в полемическом контексте, - в полемике с теми, кто надеется обнаружить "сущность человека", копаясь в индивидуальных мозгах, либо включая эти мозги в общеприродный, общебиологический, да какой угодно, только не социальный, не общественный, контекст.
Э.В.Ильенков подытоживает:
"Мыслят не Я, не Разум. Но мыслит и не мозг сам по себе. Мыслит человек с помощью мозга, притом в единстве с природой и контакте с нею. Изъятый из такого единства, он уже не мыслит. Здесь Фейербах и останавливается.
"Но мыслит также и не человек в непосредственном единстве с природой, продолжает Маркс. Мыслит лишь человек, находящийся в единстве с обществом, с производящим свою материальную и духовную жизнь общественно-историческим коллективом. Человек, изъятый из сплетения общественных отношений, внутри и посредством которых он осуществляет свой человеческий контакт с природой (т. е. находится в человеческом единстве с ней), мыслит так же мало, как и мозг, изъятый из тела человека" (Э.В.Ильенков. Диалектическая логика. Очерки истории и теории. М., Политиздат, 1984. Стр. 164 - 165).
Вне общественной деятельности и порождаемого ею индивидуального ансамбля всех общественных отношений личности нет, поэтому она социальна на все сто процентов, и разговоры о её "социализации" просто не имеют смысла. Разве что сводить "социум" к его учреждениям, институтам, и тогда "социализация" - просто участие в этих институтах. Но это уж чересчур узко. И совсем не то, что имел в виду Э.В.Ильенков, настаивая на стопроцентной социальности личности.
Идеальное - это воплощённые в культуре человеческие представления (идеи) о мире, в котором человечество действует. Это человеческая _ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ_ (от слова "действие"), которую С.Л.Рубинштейн понимает не просто как реальность вообще, а как реальность, порождённую человеческой деятельностью, действиями людей. Личность - это представления (идеи) о мире и своём месте в мире, воплощённые индивидом в собственной жизнедеятельности. (Термин "жизнедеятельность" Э.В.Ильенковым используется широко, но не в распространённом физиологическом смысле жизнедеятельности - функционирования - организма, а в смысле деятельности личности в течение всей её жизни, от рождения до смерти.) Поэтому личность, как воплощённые в жизнедеятельности идеи о мире и месте индивида в мире, - идеальна. И тоже на все сто процентов: личность воплощена в деятельности человеческого тела, но ни в коем случае не есть это тело; тело для личности - материал и инструмент самосозидания. Личность возникает в общественной деятельности тела (индивида), является той действительностью, которая этой деятельностью порождается. Мы таковы, какова наша деятельность, порождающая наш ансамбль всех наших общественных отношений, и поэтому - "по делам их узнаете их". Вплоть до того или иного профессионального, творческого или даже криминального самоопределения.
Это самоопределение может быть более/менее ущербным, более/менее полноценным, и соответственно более/менее ущербной, более/менее полноценной может быть личность. Ущербность или полноценность личности зависит не столько от ущербности или полноценности тела, телесной организации, организма, - сколько от деятельного, активного самоопределения в ансамбле всех общественных отношений. От телесной ущербности полноценность личности зависит не напрямую, а постольку, поскольку телесная ущербность мешает самоопределению в ансамбле всех общественных отношений, в человеческой сущности, и поскольку эти помехи не удаётся преодолеть.
Например, как указывал А.И.Мещеряков, становлению личности в условиях слепоглухоты мешает не сама по себе слепоглухота, а связанное с нею, со слепоглухотой, одиночество - то есть невозможность участвовать в ансамбле всех общественных отношений, приобщаться к человеческой сущности, - традиционными способами, рассчитанными на использование зрения и слуха. В раннем возрасте одиночество добавляет к слепоглухоте ещё и немоту.
То же самое при логоневрозе - при заикании: дело не в самом по себе речевом дефекте, а в том, как он преломляется в ансамбле отношений, насколько он мешает жизнедеятельности личности. "Сам по себе" дефект речи - нейтрален.
Иными словами, дело не столько в том, что "ограничены возможности здоровья" (как стыдливо, псевдоделикатно говорят со времён Перестройки вместо "инвалиды" - "лица с ограниченными возможностями здоровья"), сколько в том, что ограничены возможности включения в ансамбль всех общественных отношений, то есть ограничены возможности приобщения к человеческой сущности. Эти возможности могут быть ограничены в связи с той или иной медицинской патологией (сенсорной, речевой, двигательной, иной...), а могут быть ограничены по совершенно другим, не медицинским, а чисто социальным причинам. Например, из-за расовой, национальной, классовой и какой-либо иной дискриминации. Ограничивать возможности приобщения к человеческой сущности может не столько медицинская, сколько социальная патология. И именно так чаще всего и происходит. Более того, медицинская патология может порождаться именно социальной.
Так что определять инвалидность как ограничение возможностей здоровья или нарушение трудоспособности, по меньшей мере, неточно. Что во всём мире и подчёркивают инвалиды - сторонники так называемой "философии независимой жизни". Они подчёркивают, что пресловутое "ограничение возможностей" носит не столько медицинский, сколько социальный характер, то есть речь идёт о возможностях не столько здоровья, сколько доступа к социальной инфраструктуре (зданиям, транспорту) и культуре вообще (особенно образованию). Поэтому основное требование инвалидов во всём мире - создание так называемой "безбарьерной среды": устранение всего, что затрудняет инвалидам доступ к объектам социальной инфраструктуры, образованию и прочему.
Но если возможности приобщения к человеческой сущности ограничены прежде всего социальной, и лишь во вторую и третью очередь медицинской, патологией, то эти ограничения можно смягчить или вообще снять, устранив породившую их социальную патологию. Это может оказаться возможно даже при неустранимости патологии медицинской. Именно это и происходит в случае личностной полноценности даже при самой тяжёлой подчас инвалидности. И музыкант Бетховен, и математик Понтрягин, и писатель, общественный деятель, педагог Ерошенко, и многие другие - личностно были полноценны на общечеловеческом уровне. И если медицинская патология (глухота, слепота) осталась неустранимой, то социальную патологию, препятствующую личностной полноценности, этим людям удалось преодолеть - по крайней мере, для себя.
Социальная патология не сводится к отсутствию пандусов, автобусов с подъёмниками для инвалидных колясок, брайлевских надписей и тому подобного. Всё это частности. Суть же социальной патологии - в ограничении доступа к общечеловеческой культуре в целом, к ансамблю всех общественных отношений во всей его, ансамбля, полноте. Иными словами, социальная патология - это всё то, что мешает нам быть поголовно талантливыми, поголовно - разумными существами, - родовыми, а не только видовыми, - представителями рода человеческого, а не только биологического вида Homo Sapiens. Ибо с нормальностью, полноценностью личности совместима только талантливость, достижение в своём развитии, как формулировал Э.В.Ильенков, "переднего края культуры". Пусть не во всём, но в чём-то - обязательно.
"Само собой очевидно, - пишет Э.В.Ильенков, - что каждый индивид не может овладеть всей бесконечной массой "частных профессий" - стать сразу и политиком, и математиком, и химиком, и скрипачом, и балериной, и космонавтом, и тенором, и басом-профундо, и логиком, и шахматистом.
"Такое понимание "всесторонности развития" было бы, разумеется, неосуществимым и утопичным. Речь идёт вовсе не о совмещении в одном индивиде "всех" частных видов деятельности и соответствующих им профессионализированных способностей. Речь идёт о том, что каждый живой человек может и должен быть развит в отношении тех всеобщих ("универсальных") способностей, которые делают его Человеком (а не химиком или токарем), то есть в отношении мышления, нравственности и здоровья - до современного уровня.
"Всестороннее развитие личности предполагает создание для всех без исключения людей равно реальных условий развития своих способностей в любом направлении. Таких условий, внутри которых каждый мог бы беспрепятственно выходить в процессе своего общего образования на передний край человеческой культуры, на границу уже сделанного и еще не сделанного, уже познанного и еще не познанного, а затем свободно выбирать, на каком участке фронта борьбы с природой ему сосредоточить свои личные усилия: в физике или в технике, в стихосложении или в медицине" (Э.В.Ильенков. Об идолах и идеалах. М., политиздат, 1968. В конце главы ""Не идеал, а действительное движение"").
Достижению именно такой нормы личностного развития, независимо от "возможностей здоровья", и мешает социальная патология - и именно такая норма развития личности является целью всей работы по устранению социальной патологии в целом, а не только в частностях, подразумеваемых созданием "безбарьерной среды". Чего уж крохоборствовать! Полноценность, так полноценность не в "инвалидных пределах", а в общечеловеческой беспредельности - для всех! Только это - нормально. Остальное - уступка социальной патологии, оправдание, сохранение социальной патологии в тех или иных "пределах", предполагающих то или иное "ограничение возможностей". То или иное - _УБОЖЕСТВО_.
И когда родители детей-инвалидов зацикливаются на лечении своих чад вопреки очевидной неизлечимости - а вдруг чудо! - я настойчиво напоминаю, что детям надо прежде всего учиться. На чудо надейся, а личностное становление ребёнка здесь и сейчас - гробить не смей! Упущенное для учёбы время невосполнимо. Надо иметь мужество признать, что с той или иной медицинской патологией чаду не удастся расстаться до гробовой доски, и тогда задача прежде всего в том, чтобы добиться личностной полноценности при наличии данной медицинской патологии, вопреки ей. Надо понять и не уставать втолковывать родителям, что личностная полноценность возможна и при неустранимых медицинских патологиях - если не всех, то многих из них. И это доказано опытом многих так называемых "выдающихся" инвалидов. Слепых, глухих, слепоглухих, опорников - вплоть до прикованности к инвалидной коляске. Президент Франклин Делано Рузвельт был "колясочником". Академик Понтрягин был слеп. Ну и так далее - список можно долго продолжать, и многие мои читатели легко сделают это сами.
Так что не должно быть такого выбора - лечиться или учиться. Конечно, учиться, прежде всего учиться, а лечиться, по возможности, не прерывая учёбы. Иначе медицинскую патологию мы запросто рискуем усугубить ещё и социальной. Как минимум, столь же необратимой, как и медицинская.
А при логоневрозе ориентация на снятие социальной патологии одновременно есть ориентация и на устранение речевого дефекта, на снятие собственно логоневроза. Перестать принимать социальную патологию - а именно, патологию отношений в семье, по месту учёбы, по месту работы, и даже просто при любом взаимодействии с другими людьми, - повторяю, перестать принимать социальную патологию за данность, упорно и целенаправленно работать над её преодолением, понимая, что корень зла не в речевом дефекте, а в ансамбле отношений, - и значит в конце концов избавиться от речевого дефекта. Который, собственно, если не всегда, то в большинстве случаев, социальной патологией и порождён.
Я очень благодарен своей маме за то, что у неё хватило ума не мешать мне учиться. А ведь, разумеется, в глубине души у неё теплилась эта надежда на чудо - на возвращение мне "хотя бы" зрения, "хотя бы" слуха... То, что мне грозит и паралич, при маминой жизни было ещё достаточно далёкой опасностью. Сейчас эта опасность придвинулась вплотную, в том числе и в связи с диабетом.
Ну и что? Учёба моя для мамы была абсолютной ценностью. Я, к счастью, оказался достаточно увлекающимся - и неуступчивым в своих увлечениях. Смолоду я ненавидел прозябание, считал его хуже смерти. В итоге в главном, творческом, отношении, я жил полноценно, и когда на мою голову посыпались новые медицинские напасти - диабет, диабетическая нейропатия (это когда ноги перестают держать), - я не стал оплакивать себя заживо, а лишь прикидывал, какие всё же возможности полноценной творческой жизни у меня остаются. И продолжаю спокойно работать. На том свете, как говорится, выздоровею окончательно, а пока установка прежняя: только не прозябать. Но благодаря специальной компьютерной технике я ещё могу писать книги... "Соображалка" пока в порядке... Значит, есть ещё кое-что в пороховницах.
Мне было тринадцать лет, когда я задумался над мерой человеческих возможностей. Как раз приехал с летних каникул. А на каникулах, о чём бы ни спрашивал соседских здоровых ребят, почти на все вопросы получал один ответ: "Не по нашим возможностям". Разозлился и задумался: откуда они так точно знают меру своих возможностей? Каким-таким прибором измерили? И чем вообще это можно измерить?
Я не знал ещё, что это едва ли не самое массовое проявление социальной патологии: неверие в себя физически вполне здоровых людей. Так проявляется процесс, в результате которого норма развития личности - талант - оказывается привилегией немногих. Привилегией, освящённой ложной идеей избранности. И уже неважно, чему или кому приписывается эта избранность: то ли генам папы с мамой, то ли Господу Богу... А на самом деле и гены, и Бог - разновидности камуфляжа, прикрывающего неравенство доступа людей к сокровищам человеческой культуры.
Против этого неравенства я всё более сознательно восставал с весьма нежного возраста. В конце концов именно этот протест и бросил меня в объятия ильенковской философии, заставил глубоко изучить его труды уже после смерти автора, и всю жизнь к этим трудам возвращаться в поисках аргументов, дабы обосновать свой протест, своё неукротимое стремление самому за свою судьбу отвечать.
Я всегда был и остаюсь прежде всего воинствующим антифаталистом, противником идеи изначальной запрограммированности жизненного пути. Фатализм - это капитуляция перед обстоятельствами. В том числе и прежде всего - перед социальной патологией. Но коль скоро от нас хоть что-то зависит - посмотрим ещё, как говорится, кто будет смеяться последним...
Ну, а в 1966 году, приехав с летних каникул в Загорский детдом для слепоглухонемых, я додумался таки, чем можно измерить возможности. Очень просто: дерзостью. Дерзким замахом на решение именно тех задач, которые кажутся непосильными. Решил, паче чаяния? Значит, недооценивал себя. Не сладил? Надо не хныкать по случаю непосильности задач и недостатка "возможностей", а посмотреть, насколько всё же сладил. На сегодня то, насколько сладил, и есть мера моих сил, мера моих возможностей. Спокойно продолжаем наращивать свои личностные возможности - и, в конце концов, непосильное окажется посильным. Ведь уровень возможностей - вовсе не постоянная, но переменная величина. "Планка" может и подняться, и опуститься. В зависимости от обстоятельств, среди которых не последнее, а, в ряде случаев, первое место занимает именно собственный настрой - то ли на оплакивание себя, то ли на пожизненный личностный рост. Категорически отвергая прозябание, всегда считая, что прозябание - хуже смерти, я, в целом, всегда был настроен на достижение общечеловеческого, а не "инвалидного", уровня своей личностной полноценности. И когда меня уличали в грехе гордыни, дерзко соглашался: да уж, от скромности не помру...
_ЭТО БЫЛА УСТАНОВКА НА ПОЖИЗНЕННУЮ МОБИЛИЗАЦИЮ - ПОСТОЯННУЮ ПОЖИЗНЕННУЮ ПРЕДЕЛЬНУЮ ОТМОБИЛИЗОВАННОСТЬ - ЛИЧНОСТНЫХ СИЛ_. Установка, с годами и десятилетиями всё более сознательная, на то, чтобы не хоронить себя заранее, а учесть реальные возможности полноценной жизни в наличной ситуации. И всегда в конце концов оказывалось до сих пор, что возможности полноценно жить, а не прозябать, имеются. И, значит, на тот свет ещё рано. С годами и десятилетиями выяснилось к тому же, что самое глубокое отчаяние обычно бывает накануне прорыва, в результате которого неразрешимая, казалось бы, проблема внезапно решается. Так что волей-неволей приходится усмотреть в этом какую-то закономерность.
Вот я заскулил в лагере, что дети не подходят. Даже написал об этом скорбные стихи. И в тот же день начинается лавинообразное расширение контактов с ребятами.
Перед защитой обеих диссертаций у меня очень болели ноги, на них даже появлялись язвы. И вообще нагромождалось огромное количество более/менее мелких или крупных неприятностей и сложностей. Постепенно всё это рассасывалось - и преодолённым оказывался очередной, казавшийся непреодолимым, барьер.
Обычно эта способность инвалидов к "преодолению" объясняют мобилизацией сохранных возможностей. Мол, слепой выкручивается за счёт слуха, глухой - за счёт зрения, слепоглухой - за счёт осязания, безногий - за счёт рук, безрукий - за счёт ног... Всегда оказываются подобраны всевозможные экзотические примеры, от коих, когда мне их рассказывают, меня лично, грешным делом, тошнит почти физически. И в ответ на неизменные "припевы": "Удивительно!", "Поразительно!", "Какая сила воли!", - так и хочется с отвращением воскликнуть: "Какой безнадёжный, безысходный примитивизм!"
Не "сила воли" (то бишь самопринуждения), _А СИЛА ПОТРЕБНОСТИ В ЧЕЛОВЕЧЕСКИ НОРМАЛЬНОЙ, ПОЛНОЦЕННОЙ ЖИЗНИ_, "несмотря ни на что", ни на какую инвалидность и прочие мешающие полноценности обстоятельства. Иными словами, если угодно, _СИЛА "КАПРИЗА"_, а никакой не "воли". И когда студенты-инвалиды спрашивают меня, как им "добиться" того же, чего я "добился", я улыбаюсь:
- Не стесняйтесь капризничать!
Конечно, это шутка, ибо неукротимая жажда личностной полноценности - ни в коем случае не "каприз". И если я всё же говорю о "капризе", то только с целью подчеркнуть: поймите же, не "воля", а сила потребности, сила мотива; не надо мне себя ни к чему принуждать, а наоборот, надо себя удерживать от безысходного, постоянного отчаяния - так неукротимо хочется, именно хочется, нормальной, полноценной жизни. Не сила воли привела меня в детские лагеря, в том числе в горы, - а сила любви к детям. Не сила воли привела меня в науку и поэзию, а сила творческой одержимости. Потребности, "хотения", и в этом смысле "капризы", а не насилие над собой.
С годами пришлось вполне сознательно пригасить некоторые из этих "капризов", - например, такой "каприз", как потребность в хорошем переводе, то есть в компенсации слепоглухоты с посторонней помощью. А ведь сколько я написал трагических стихов по поводу необходимости - и фатального дефицита - перевода... Примерно после сорока пяти лет я постарался убедить себя, что на самом деле не так уж много и теряю, когда перевод отсутствует. Что мне действительно знать необходимо, оно так или иначе до меня дойдёт. А каприз видеть и слышать чужими глазами и ушами всякие подробности, абсолютно всё то, что видят и слышат зрячеслышащие, - этот каприз, как правило, не стоит того, чтобы ссориться из-за него с человеком. Особенно, если это ребёнок или подросток.
Не стоит этот каприз и унизительной информационной зависимости, особенно - унизительного выклянчивания информации. Не надо ни самому унижаться, ни унижать других, ни капельки не виноватых в том, что мне приспичило быть зрячеслышащим за их счёт. Если ситуация действительно требует моего активного участия, принятия мною каких-то решений - так или иначе проинформировать меня придётся, придётся помочь мне в ситуацию "врубиться". А нет - значит, без моего участия, без моих решений обойдутся, но тогда я и не в ответе ни за что. Сами расхлёбывайте.
Для меня же самое важное - избежать унижения. Нет и не может быть ничего дороже человеческого достоинства. И если не оказывается другого способа защитить своё достоинство, оправдано даже самоубийство. А вот унижение не оправдано ничем. В том числе унижение, которому по безмозглости сам себя подвергаешь собственной сверхобидчивостью, "качанием прав", агрессивным, скандальным, истерическим "отстаиванием" своего - в данном случае мнимого, неверно понимаемого - достоинства. Скандальное "качание прав" свойственно охлосу, черни.
Что же касается "компенсации" той или иной инвалидности за счёт сохранных функций, то этот способ "объяснять" различные феномены "преодоления" слишком на поверхности лежит, чтобы быть верным или, во всяком случае, достаточным. На самом деле всё куда сложнее, и если имеет место "компенсация", то меньше всего за счёт "сохранных функций". За счёт чего же тогда?
Только за счёт культуры - в той мере, в какой она воссоздана в жизнедеятельности личности. На самом деле никакого иного "органа чувств" ни у инвалидов, ни у здоровых нет и быть не может. Вне культуры, без культуры не может вообще встать задача ориентировки в окружающей реальности и действительности, задача определения своего места в ней. Благодаря воссозданной личностью культуре ориентировка в действительности может подняться до высшего уровня - до уровня интуиции, до уровня мгновенного постижения сути дела, а не медленного познавания на ощупь ли, посредством ли глаз и ушей. Сориентироваться можно только благодаря включению реальности и себя в некий контекст, а для родового существа, для представителя рода человеческого, не может быть иного контекста, кроме родового, то есть культурного.
Так мы возвращаемся к тому, с чего начали: не может быть личности вне и без воссозданной культуры; следовательно, личность - культурное существо; и как для культурного существа у неё не может быть иного подлинного органа чувств, нежели воссозданная ею культура. И в главном - в воссоздании культуры - у иных инвалидов возможности могут оказаться менее ограниченными, чем у иных здоровых. Конечно, культура должна быть как-то приспособлена и к возможностям физическим, как приспособлен к моим физическим возможностям брайлевский - рельефно-точечный - дисплей, благодаря которому я могу вводить эту статью в компьютер... А до того, как такие дисплеи появились вообще и, в частности, у меня, главным моим органом чувств была библиотека слепых, в филиал которой я превратил собственную квартиру. И если мне всё же переводят, я могу, благодаря моей базовой культуре, понимать суть происходящего иной раз точнее своего переводчика.
3 ноября - 27 декабря 2009
МОБИЛИЗАЦИЯ ЛИЧНОСТНЫХ СИЛ ПРИ ИНВАЛИДНОСТИ
Я исхожу из марксова понимания сущности человека, в отличие от всей остальной живой природы, как ансамбля всех общественных отношений, и из ильенковского понимания сущности личности как _ИНДИВИДУАЛЬНОГО_ ансамбля всех общественных отношений. Личностями не рождаются, а становятся по мере вступления в разнообразные общественные отношения - прежде всего, с другими людьми, через них - с общечеловеческой культурой, через неё - с остальной природой, Вселенной. Личностями становятся, действуя в качестве членов общества, полномочных представителей Рода Человеческого, не "Усваивая" культуру подобно тому, как усваивается пища, и не "присваивая" культуру подобно присвоению собственности, а, как остро сформулировал Ф.Т.Михайлов, _ВОССОЗДАВАЯ_ культуру в собственной жизнедеятельности, деятельности в течение всей жизни, и тем самым становясь не просто носителями, но - _СОАВТОРАМИ_ культуры.
Вообще-то прилагательное "общественные" излишне, поскольку, согласно Марксу и Энгельсу, никаких других отношений, кроме общественных, и быть не может - по определению. Определение это содержится в первой главе "Немецкой идеологии", где сказано, что животное не относится ни к чему и вообще не относится; относиться, вступать в отношение может только человек, как родовое, а не чисто видовое существо, как представитель разумной формы жизни, - следовательно, как существо разумное. Отношения возникают внутри общества и возможны только через общество, через создаваемую ради функционирования общества культуру. Отношение бывает только сознательным, а осознаётся, осмысливается оно только через культуру, благодаря культуре. Поэтому помимо общества, помимо общечеловеческой культуры, мы не можем относиться к чему бы то ни было вне общества - только через него. И ансамбль отношений как сущность человека может быть только ансамблем общественных отношений, что приходится особо подчёркивать лишь в полемическом контексте, - в полемике с теми, кто надеется обнаружить "сущность человека", копаясь в индивидуальных мозгах, либо включая эти мозги в общеприродный, общебиологический, да какой угодно, только не социальный, не общественный, контекст.
Э.В.Ильенков подытоживает:
"Мыслят не Я, не Разум. Но мыслит и не мозг сам по себе. Мыслит человек с помощью мозга, притом в единстве с природой и контакте с нею. Изъятый из такого единства, он уже не мыслит. Здесь Фейербах и останавливается.
"Но мыслит также и не человек в непосредственном единстве с природой, продолжает Маркс. Мыслит лишь человек, находящийся в единстве с обществом, с производящим свою материальную и духовную жизнь общественно-историческим коллективом. Человек, изъятый из сплетения общественных отношений, внутри и посредством которых он осуществляет свой человеческий контакт с природой (т. е. находится в человеческом единстве с ней), мыслит так же мало, как и мозг, изъятый из тела человека" (Э.В.Ильенков. Диалектическая логика. Очерки истории и теории. М., Политиздат, 1984. Стр. 164 - 165).
Вне общественной деятельности и порождаемого ею индивидуального ансамбля всех общественных отношений личности нет, поэтому она социальна на все сто процентов, и разговоры о её "социализации" просто не имеют смысла. Разве что сводить "социум" к его учреждениям, институтам, и тогда "социализация" - просто участие в этих институтах. Но это уж чересчур узко. И совсем не то, что имел в виду Э.В.Ильенков, настаивая на стопроцентной социальности личности.
Идеальное - это воплощённые в культуре человеческие представления (идеи) о мире, в котором человечество действует. Это человеческая _ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ_ (от слова "действие"), которую С.Л.Рубинштейн понимает не просто как реальность вообще, а как реальность, порождённую человеческой деятельностью, действиями людей. Личность - это представления (идеи) о мире и своём месте в мире, воплощённые индивидом в собственной жизнедеятельности. (Термин "жизнедеятельность" Э.В.Ильенковым используется широко, но не в распространённом физиологическом смысле жизнедеятельности - функционирования - организма, а в смысле деятельности личности в течение всей её жизни, от рождения до смерти.) Поэтому личность, как воплощённые в жизнедеятельности идеи о мире и месте индивида в мире, - идеальна. И тоже на все сто процентов: личность воплощена в деятельности человеческого тела, но ни в коем случае не есть это тело; тело для личности - материал и инструмент самосозидания. Личность возникает в общественной деятельности тела (индивида), является той действительностью, которая этой деятельностью порождается. Мы таковы, какова наша деятельность, порождающая наш ансамбль всех наших общественных отношений, и поэтому - "по делам их узнаете их". Вплоть до того или иного профессионального, творческого или даже криминального самоопределения.
Это самоопределение может быть более/менее ущербным, более/менее полноценным, и соответственно более/менее ущербной, более/менее полноценной может быть личность. Ущербность или полноценность личности зависит не столько от ущербности или полноценности тела, телесной организации, организма, - сколько от деятельного, активного самоопределения в ансамбле всех общественных отношений. От телесной ущербности полноценность личности зависит не напрямую, а постольку, поскольку телесная ущербность мешает самоопределению в ансамбле всех общественных отношений, в человеческой сущности, и поскольку эти помехи не удаётся преодолеть.
Например, как указывал А.И.Мещеряков, становлению личности в условиях слепоглухоты мешает не сама по себе слепоглухота, а связанное с нею, со слепоглухотой, одиночество - то есть невозможность участвовать в ансамбле всех общественных отношений, приобщаться к человеческой сущности, - традиционными способами, рассчитанными на использование зрения и слуха. В раннем возрасте одиночество добавляет к слепоглухоте ещё и немоту.
То же самое при логоневрозе - при заикании: дело не в самом по себе речевом дефекте, а в том, как он преломляется в ансамбле отношений, насколько он мешает жизнедеятельности личности. "Сам по себе" дефект речи - нейтрален.
Иными словами, дело не столько в том, что "ограничены возможности здоровья" (как стыдливо, псевдоделикатно говорят со времён Перестройки вместо "инвалиды" - "лица с ограниченными возможностями здоровья"), сколько в том, что ограничены возможности включения в ансамбль всех общественных отношений, то есть ограничены возможности приобщения к человеческой сущности. Эти возможности могут быть ограничены в связи с той или иной медицинской патологией (сенсорной, речевой, двигательной, иной...), а могут быть ограничены по совершенно другим, не медицинским, а чисто социальным причинам. Например, из-за расовой, национальной, классовой и какой-либо иной дискриминации. Ограничивать возможности приобщения к человеческой сущности может не столько медицинская, сколько социальная патология. И именно так чаще всего и происходит. Более того, медицинская патология может порождаться именно социальной.
Так что определять инвалидность как ограничение возможностей здоровья или нарушение трудоспособности, по меньшей мере, неточно. Что во всём мире и подчёркивают инвалиды - сторонники так называемой "философии независимой жизни". Они подчёркивают, что пресловутое "ограничение возможностей" носит не столько медицинский, сколько социальный характер, то есть речь идёт о возможностях не столько здоровья, сколько доступа к социальной инфраструктуре (зданиям, транспорту) и культуре вообще (особенно образованию). Поэтому основное требование инвалидов во всём мире - создание так называемой "безбарьерной среды": устранение всего, что затрудняет инвалидам доступ к объектам социальной инфраструктуры, образованию и прочему.
Но если возможности приобщения к человеческой сущности ограничены прежде всего социальной, и лишь во вторую и третью очередь медицинской, патологией, то эти ограничения можно смягчить или вообще снять, устранив породившую их социальную патологию. Это может оказаться возможно даже при неустранимости патологии медицинской. Именно это и происходит в случае личностной полноценности даже при самой тяжёлой подчас инвалидности. И музыкант Бетховен, и математик Понтрягин, и писатель, общественный деятель, педагог Ерошенко, и многие другие - личностно были полноценны на общечеловеческом уровне. И если медицинская патология (глухота, слепота) осталась неустранимой, то социальную патологию, препятствующую личностной полноценности, этим людям удалось преодолеть - по крайней мере, для себя.
Социальная патология не сводится к отсутствию пандусов, автобусов с подъёмниками для инвалидных колясок, брайлевских надписей и тому подобного. Всё это частности. Суть же социальной патологии - в ограничении доступа к общечеловеческой культуре в целом, к ансамблю всех общественных отношений во всей его, ансамбля, полноте. Иными словами, социальная патология - это всё то, что мешает нам быть поголовно талантливыми, поголовно - разумными существами, - родовыми, а не только видовыми, - представителями рода человеческого, а не только биологического вида Homo Sapiens. Ибо с нормальностью, полноценностью личности совместима только талантливость, достижение в своём развитии, как формулировал Э.В.Ильенков, "переднего края культуры". Пусть не во всём, но в чём-то - обязательно.
"Само собой очевидно, - пишет Э.В.Ильенков, - что каждый индивид не может овладеть всей бесконечной массой "частных профессий" - стать сразу и политиком, и математиком, и химиком, и скрипачом, и балериной, и космонавтом, и тенором, и басом-профундо, и логиком, и шахматистом.
"Такое понимание "всесторонности развития" было бы, разумеется, неосуществимым и утопичным. Речь идёт вовсе не о совмещении в одном индивиде "всех" частных видов деятельности и соответствующих им профессионализированных способностей. Речь идёт о том, что каждый живой человек может и должен быть развит в отношении тех всеобщих ("универсальных") способностей, которые делают его Человеком (а не химиком или токарем), то есть в отношении мышления, нравственности и здоровья - до современного уровня.
"Всестороннее развитие личности предполагает создание для всех без исключения людей равно реальных условий развития своих способностей в любом направлении. Таких условий, внутри которых каждый мог бы беспрепятственно выходить в процессе своего общего образования на передний край человеческой культуры, на границу уже сделанного и еще не сделанного, уже познанного и еще не познанного, а затем свободно выбирать, на каком участке фронта борьбы с природой ему сосредоточить свои личные усилия: в физике или в технике, в стихосложении или в медицине" (Э.В.Ильенков. Об идолах и идеалах. М., политиздат, 1968. В конце главы ""Не идеал, а действительное движение"").
Достижению именно такой нормы личностного развития, независимо от "возможностей здоровья", и мешает социальная патология - и именно такая норма развития личности является целью всей работы по устранению социальной патологии в целом, а не только в частностях, подразумеваемых созданием "безбарьерной среды". Чего уж крохоборствовать! Полноценность, так полноценность не в "инвалидных пределах", а в общечеловеческой беспредельности - для всех! Только это - нормально. Остальное - уступка социальной патологии, оправдание, сохранение социальной патологии в тех или иных "пределах", предполагающих то или иное "ограничение возможностей". То или иное - _УБОЖЕСТВО_.
И когда родители детей-инвалидов зацикливаются на лечении своих чад вопреки очевидной неизлечимости - а вдруг чудо! - я настойчиво напоминаю, что детям надо прежде всего учиться. На чудо надейся, а личностное становление ребёнка здесь и сейчас - гробить не смей! Упущенное для учёбы время невосполнимо. Надо иметь мужество признать, что с той или иной медицинской патологией чаду не удастся расстаться до гробовой доски, и тогда задача прежде всего в том, чтобы добиться личностной полноценности при наличии данной медицинской патологии, вопреки ей. Надо понять и не уставать втолковывать родителям, что личностная полноценность возможна и при неустранимых медицинских патологиях - если не всех, то многих из них. И это доказано опытом многих так называемых "выдающихся" инвалидов. Слепых, глухих, слепоглухих, опорников - вплоть до прикованности к инвалидной коляске. Президент Франклин Делано Рузвельт был "колясочником". Академик Понтрягин был слеп. Ну и так далее - список можно долго продолжать, и многие мои читатели легко сделают это сами.
Так что не должно быть такого выбора - лечиться или учиться. Конечно, учиться, прежде всего учиться, а лечиться, по возможности, не прерывая учёбы. Иначе медицинскую патологию мы запросто рискуем усугубить ещё и социальной. Как минимум, столь же необратимой, как и медицинская.
А при логоневрозе ориентация на снятие социальной патологии одновременно есть ориентация и на устранение речевого дефекта, на снятие собственно логоневроза. Перестать принимать социальную патологию - а именно, патологию отношений в семье, по месту учёбы, по месту работы, и даже просто при любом взаимодействии с другими людьми, - повторяю, перестать принимать социальную патологию за данность, упорно и целенаправленно работать над её преодолением, понимая, что корень зла не в речевом дефекте, а в ансамбле отношений, - и значит в конце концов избавиться от речевого дефекта. Который, собственно, если не всегда, то в большинстве случаев, социальной патологией и порождён.
Я очень благодарен своей маме за то, что у неё хватило ума не мешать мне учиться. А ведь, разумеется, в глубине души у неё теплилась эта надежда на чудо - на возвращение мне "хотя бы" зрения, "хотя бы" слуха... То, что мне грозит и паралич, при маминой жизни было ещё достаточно далёкой опасностью. Сейчас эта опасность придвинулась вплотную, в том числе и в связи с диабетом.
Ну и что? Учёба моя для мамы была абсолютной ценностью. Я, к счастью, оказался достаточно увлекающимся - и неуступчивым в своих увлечениях. Смолоду я ненавидел прозябание, считал его хуже смерти. В итоге в главном, творческом, отношении, я жил полноценно, и когда на мою голову посыпались новые медицинские напасти - диабет, диабетическая нейропатия (это когда ноги перестают держать), - я не стал оплакивать себя заживо, а лишь прикидывал, какие всё же возможности полноценной творческой жизни у меня остаются. И продолжаю спокойно работать. На том свете, как говорится, выздоровею окончательно, а пока установка прежняя: только не прозябать. Но благодаря специальной компьютерной технике я ещё могу писать книги... "Соображалка" пока в порядке... Значит, есть ещё кое-что в пороховницах.
Мне было тринадцать лет, когда я задумался над мерой человеческих возможностей. Как раз приехал с летних каникул. А на каникулах, о чём бы ни спрашивал соседских здоровых ребят, почти на все вопросы получал один ответ: "Не по нашим возможностям". Разозлился и задумался: откуда они так точно знают меру своих возможностей? Каким-таким прибором измерили? И чем вообще это можно измерить?
Я не знал ещё, что это едва ли не самое массовое проявление социальной патологии: неверие в себя физически вполне здоровых людей. Так проявляется процесс, в результате которого норма развития личности - талант - оказывается привилегией немногих. Привилегией, освящённой ложной идеей избранности. И уже неважно, чему или кому приписывается эта избранность: то ли генам папы с мамой, то ли Господу Богу... А на самом деле и гены, и Бог - разновидности камуфляжа, прикрывающего неравенство доступа людей к сокровищам человеческой культуры.
Против этого неравенства я всё более сознательно восставал с весьма нежного возраста. В конце концов именно этот протест и бросил меня в объятия ильенковской философии, заставил глубоко изучить его труды уже после смерти автора, и всю жизнь к этим трудам возвращаться в поисках аргументов, дабы обосновать свой протест, своё неукротимое стремление самому за свою судьбу отвечать.
Я всегда был и остаюсь прежде всего воинствующим антифаталистом, противником идеи изначальной запрограммированности жизненного пути. Фатализм - это капитуляция перед обстоятельствами. В том числе и прежде всего - перед социальной патологией. Но коль скоро от нас хоть что-то зависит - посмотрим ещё, как говорится, кто будет смеяться последним...
Ну, а в 1966 году, приехав с летних каникул в Загорский детдом для слепоглухонемых, я додумался таки, чем можно измерить возможности. Очень просто: дерзостью. Дерзким замахом на решение именно тех задач, которые кажутся непосильными. Решил, паче чаяния? Значит, недооценивал себя. Не сладил? Надо не хныкать по случаю непосильности задач и недостатка "возможностей", а посмотреть, насколько всё же сладил. На сегодня то, насколько сладил, и есть мера моих сил, мера моих возможностей. Спокойно продолжаем наращивать свои личностные возможности - и, в конце концов, непосильное окажется посильным. Ведь уровень возможностей - вовсе не постоянная, но переменная величина. "Планка" может и подняться, и опуститься. В зависимости от обстоятельств, среди которых не последнее, а, в ряде случаев, первое место занимает именно собственный настрой - то ли на оплакивание себя, то ли на пожизненный личностный рост. Категорически отвергая прозябание, всегда считая, что прозябание - хуже смерти, я, в целом, всегда был настроен на достижение общечеловеческого, а не "инвалидного", уровня своей личностной полноценности. И когда меня уличали в грехе гордыни, дерзко соглашался: да уж, от скромности не помру...
_ЭТО БЫЛА УСТАНОВКА НА ПОЖИЗНЕННУЮ МОБИЛИЗАЦИЮ - ПОСТОЯННУЮ ПОЖИЗНЕННУЮ ПРЕДЕЛЬНУЮ ОТМОБИЛИЗОВАННОСТЬ - ЛИЧНОСТНЫХ СИЛ_. Установка, с годами и десятилетиями всё более сознательная, на то, чтобы не хоронить себя заранее, а учесть реальные возможности полноценной жизни в наличной ситуации. И всегда в конце концов оказывалось до сих пор, что возможности полноценно жить, а не прозябать, имеются. И, значит, на тот свет ещё рано. С годами и десятилетиями выяснилось к тому же, что самое глубокое отчаяние обычно бывает накануне прорыва, в результате которого неразрешимая, казалось бы, проблема внезапно решается. Так что волей-неволей приходится усмотреть в этом какую-то закономерность.
Вот я заскулил в лагере, что дети не подходят. Даже написал об этом скорбные стихи. И в тот же день начинается лавинообразное расширение контактов с ребятами.
Перед защитой обеих диссертаций у меня очень болели ноги, на них даже появлялись язвы. И вообще нагромождалось огромное количество более/менее мелких или крупных неприятностей и сложностей. Постепенно всё это рассасывалось - и преодолённым оказывался очередной, казавшийся непреодолимым, барьер.
Обычно эта способность инвалидов к "преодолению" объясняют мобилизацией сохранных возможностей. Мол, слепой выкручивается за счёт слуха, глухой - за счёт зрения, слепоглухой - за счёт осязания, безногий - за счёт рук, безрукий - за счёт ног... Всегда оказываются подобраны всевозможные экзотические примеры, от коих, когда мне их рассказывают, меня лично, грешным делом, тошнит почти физически. И в ответ на неизменные "припевы": "Удивительно!", "Поразительно!", "Какая сила воли!", - так и хочется с отвращением воскликнуть: "Какой безнадёжный, безысходный примитивизм!"
Не "сила воли" (то бишь самопринуждения), _А СИЛА ПОТРЕБНОСТИ В ЧЕЛОВЕЧЕСКИ НОРМАЛЬНОЙ, ПОЛНОЦЕННОЙ ЖИЗНИ_, "несмотря ни на что", ни на какую инвалидность и прочие мешающие полноценности обстоятельства. Иными словами, если угодно, _СИЛА "КАПРИЗА"_, а никакой не "воли". И когда студенты-инвалиды спрашивают меня, как им "добиться" того же, чего я "добился", я улыбаюсь:
- Не стесняйтесь капризничать!
Конечно, это шутка, ибо неукротимая жажда личностной полноценности - ни в коем случае не "каприз". И если я всё же говорю о "капризе", то только с целью подчеркнуть: поймите же, не "воля", а сила потребности, сила мотива; не надо мне себя ни к чему принуждать, а наоборот, надо себя удерживать от безысходного, постоянного отчаяния - так неукротимо хочется, именно хочется, нормальной, полноценной жизни. Не сила воли привела меня в детские лагеря, в том числе в горы, - а сила любви к детям. Не сила воли привела меня в науку и поэзию, а сила творческой одержимости. Потребности, "хотения", и в этом смысле "капризы", а не насилие над собой.
С годами пришлось вполне сознательно пригасить некоторые из этих "капризов", - например, такой "каприз", как потребность в хорошем переводе, то есть в компенсации слепоглухоты с посторонней помощью. А ведь сколько я написал трагических стихов по поводу необходимости - и фатального дефицита - перевода... Примерно после сорока пяти лет я постарался убедить себя, что на самом деле не так уж много и теряю, когда перевод отсутствует. Что мне действительно знать необходимо, оно так или иначе до меня дойдёт. А каприз видеть и слышать чужими глазами и ушами всякие подробности, абсолютно всё то, что видят и слышат зрячеслышащие, - этот каприз, как правило, не стоит того, чтобы ссориться из-за него с человеком. Особенно, если это ребёнок или подросток.
Не стоит этот каприз и унизительной информационной зависимости, особенно - унизительного выклянчивания информации. Не надо ни самому унижаться, ни унижать других, ни капельки не виноватых в том, что мне приспичило быть зрячеслышащим за их счёт. Если ситуация действительно требует моего активного участия, принятия мною каких-то решений - так или иначе проинформировать меня придётся, придётся помочь мне в ситуацию "врубиться". А нет - значит, без моего участия, без моих решений обойдутся, но тогда я и не в ответе ни за что. Сами расхлёбывайте.
Для меня же самое важное - избежать унижения. Нет и не может быть ничего дороже человеческого достоинства. И если не оказывается другого способа защитить своё достоинство, оправдано даже самоубийство. А вот унижение не оправдано ничем. В том числе унижение, которому по безмозглости сам себя подвергаешь собственной сверхобидчивостью, "качанием прав", агрессивным, скандальным, истерическим "отстаиванием" своего - в данном случае мнимого, неверно понимаемого - достоинства. Скандальное "качание прав" свойственно охлосу, черни.
Что же касается "компенсации" той или иной инвалидности за счёт сохранных функций, то этот способ "объяснять" различные феномены "преодоления" слишком на поверхности лежит, чтобы быть верным или, во всяком случае, достаточным. На самом деле всё куда сложнее, и если имеет место "компенсация", то меньше всего за счёт "сохранных функций". За счёт чего же тогда?
Только за счёт культуры - в той мере, в какой она воссоздана в жизнедеятельности личности. На самом деле никакого иного "органа чувств" ни у инвалидов, ни у здоровых нет и быть не может. Вне культуры, без культуры не может вообще встать задача ориентировки в окружающей реальности и действительности, задача определения своего места в ней. Благодаря воссозданной личностью культуре ориентировка в действительности может подняться до высшего уровня - до уровня интуиции, до уровня мгновенного постижения сути дела, а не медленного познавания на ощупь ли, посредством ли глаз и ушей. Сориентироваться можно только благодаря включению реальности и себя в некий контекст, а для родового существа, для представителя рода человеческого, не может быть иного контекста, кроме родового, то есть культурного.
Так мы возвращаемся к тому, с чего начали: не может быть личности вне и без воссозданной культуры; следовательно, личность - культурное существо; и как для культурного существа у неё не может быть иного подлинного органа чувств, нежели воссозданная ею культура. И в главном - в воссоздании культуры - у иных инвалидов возможности могут оказаться менее ограниченными, чем у иных здоровых. Конечно, культура должна быть как-то приспособлена и к возможностям физическим, как приспособлен к моим физическим возможностям брайлевский - рельефно-точечный - дисплей, благодаря которому я могу вводить эту статью в компьютер... А до того, как такие дисплеи появились вообще и, в частности, у меня, главным моим органом чувств была библиотека слепых, в филиал которой я превратил собственную квартиру. И если мне всё же переводят, я могу, благодаря моей базовой культуре, понимать суть происходящего иной раз точнее своего переводчика.
3 ноября - 27 декабря 2009
Владимир Лазуткин,
25-12-2009 14:04
(ссылка)
С днем рождения!
Поздравляем модератора сообщества Владимира Степановича Возняка с днем рожденияДорогой Володя! День твоего рождения, как мне кажется, не случайно совпадает с Рождеством.
Мне это представляется глубоко символичным, ведь ты философ и педагог от Бога.
В этот день хочу пожелать тебе здоровья и удачи, новых талантливых и благодарных учеников, достижения новых высот, как формальных, так и неформальных.
А радость творчества и Мышления, надеюсь, нас с тобой никогда не оставит.
Владимир Лазуткин,
21-12-2009 22:13
(ссылка)
Ильенковские чтения 2010
ОБЩЕРОССИЙСКАЯ АССОЦИАЦИЯ ОБЩЕСТВЕННЫХ ОБЪЕДИНЕНИЙ
«ФИЛОСОФСКОЕ ОБЩЕСТВО «ДИАЛЕКТИКА И КУЛЬТУРА»
НАЦИОНАЛЬНЫЙ ТЕХНИЧЕСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ УКРАИНЫ
«КИЕВСКИЙ ПОЛИТЕХНИЧЕСКИЙ ИНСТИТУТ»
ХII МЕЖДУНАРОДНАЯ НАУЧНАЯ КОНФЕРЕНЦИЯ
ИЛЬЕНКОВСКИЕ ЧТЕНИЯ - 2010
«НЕТ НИЧЕГО ПРАКТИЧНЕЕ ХОРОШЕЙ ТЕОРИИ»
Приглашаем Вас к участию в ХII Международной научной конференции
ИЛЬЕНКОВСКИЕ ЧТЕНИЯ — 2010,
которая состоится в г. Киеве
13-14 мая 2010 года
Направления работы конференции:
· Философия и культура
· Диалектика идеального
· Об идолах и идеалах
· Диалектика и мировоззрение
· Учитесь мыслить смолоду
· Школа должна учить мыслить
· Проблема человеческих способностей
· Ленинская диалектика и метафизика позитивизма
· Восхождение от абстрактного к конкретному в научно-теоретическом мышлении
· О единстве исторического и логического
· О роли классического наследства в развитии категорий материалистической диалектики
· Гуманизм и наука
· Об эстетической природе фантазии
· К вопросу о противоречии в мышлении
· Адское пламя и огонь мысли: атеистический гуманизм сегодня
· Маркс и западный мир
· Гегель и отчуждение. Проблема отчуждения в философии Э.В. Ильенкова
· Биологическое и социальное в человеке
· Что же такое личность?
Для участия в конференции необходимо до 31 марта 2010 года подать в оргкомитет следующие материалы:
· Заявку на участие
· Материалы доклада
Материалы, необходимые для участия в конференции, принимаются исключительно в электронном виде на e-mailконференции: CONF.UA@GMAIL.COM.
Заявка на участие в конференции оформляется по следующему образцу:
· Фамилия, имя, отчество
· Место работы: организация, подразделение (ВУЗ, факультет, кафедра, отдел и т.п.)
· Должность, ученая степень, научное звание
· Контактный телефон, электронный и почтовый адрес
· Название доклада
· Потребность в поселении
· Потребность в техническом обеспечении
Оргкомитет оставляет за собой право отклонения текстов, не оформленных надлежащим образом или несоответствующих тематике Ильенковских чтений.Также будут отклонены тезисы, написанные в соавторстве.
За содержание материалов ответственность несут авторы.
Требования к оформлению материалов доклада:
Тезисы доклада: печатаются на листах формата А4 с полями 2 см с каждой стороны. Шрифт Arial, кегль 14, интервал – 1.5. Материалы принимаются исключительно в электронном варианте в формате файлов MS WORD (высылаются на e-mailконференции вложенным файлом). Имя файла должно соответствовать фамилии автора. Объем тезисов должен составлять 2 полных страницы.
Расположение на странице:фамилия, инициалы автора, город должны быть напечатаны в правом верхнем углу курсивом без указания степени и звания; на следующей строке по центру печатается контактный e-mailавтора;на следующей строке печатается название статьи посредине строки прописными буквами, полужирный шрифт; со следующей строки печатается текст тезисов.
Ссылки по тексту – в квадратных скобках, с указанием фамилии цитируемого автора, названия труда, года издания труда, номера страницы.
Пример:
Иваненко И.И. (г. Киев)
НЕТ НИЧЕГО ПРАКТИЧНЕЕ ХОРОШЕЙ ТЕОРИИ
Текст тезисов
ВНИМАНИЕ! Оргкомитет способствует поселению участников в том случае, если потребность в поселении была отмечена в заявке (количество суток). Ориентировочная стоимость проживания – 100 грн в сутки. О программе проведения конференции оргкомитет проинформирует дополнительно.
Оргвзнос:размер оргвзноса для участия в конференции составляет 100 грн (без учета стоимости пересылки). Оргвзнос оплачивается после получения приглашения на реквизиты, указанные в нем.
Оргвзнос включает стоимость программных материалов, сборника тезисов конференции и не включает затраты на культурную программу для участников конференции, а также не включает стоимость почтовой пересылки материалов.
Рабочие языки конференции – украинский, русский, английский.
Место проведения конференции:Украина, г. Киев, НТУУ «КПИ», пр. Победы, 37.
Контактная информация:
· Г. Киев, пр. Победы 37, корпус 7, КАБ. 015
· E-mail: CONF.UA@GMAIL.COM
· Веб: www.ilyenkov.org - сайт конференции
· Контактный телефон: 8 063 410 11 70
· Контактное лицо: Деревянко Анна Владимировна
С УВАЖЕНИЕМ, ОРГКОМИТЕТ.
Владимир Лазуткин,
21-12-2009 22:07
(ссылка)
Семинар памяти Ильенкова в СГА
19 ФЕВРАЛЯ 2010 ГОДА в 10.00 по адресу:
ул.Нижегородская, 32.
кафедра философии
Современной гуманитарной академии
проводит очередной ежегодный семинар
ПАМЯТИ Э.В.ИЛЬЕНКОВА
Тема семинара:
ИЛЬЕНКОВ И ПОЗИТИВИЗМ
По итогам семинара планируется публикация материалов,
напрямую касающихся темы семинара.
Оргкомитет:
Мареев С.Н.( председатель оргкомитета), Лобастов Г.В. Бычков С.Н. Лазуткин В.А., Бородастов Г.В., Мареева Е.В. Майданский А.Д., Иващук О.Ф.,
Заявки на участие и материалы присылать:
По почтовому адресу: Москва. Кожевническая ул. д. 3, СГА, Марееву С.Н.
и
По электронному адресу: evmareeva@rambler.ru
Объем материалов до 0,5 п.л.
Тексты предоставляются до 1 февраля 2010
Форма заявки
1.ФИО
2.Место работы
3.Научная степень
4.Тема выступления
5.Потребность в гостинице
Владимир Лазуткин,
21-12-2009 22:03
(ссылка)
Публикация в "МК" за 20 ноября 2009 года
НА РАВНЫХ
ПЕСНЯ ИЗ СКЛЕПА
Кто стал музой слепоглухого поэта
Он – самый известный в мире слепоглухой – академик, доктор психологических наук, лауреат многих наград. А еще – педагог, писатель и поэт.
Можно сказать, что он имеет прямое отношение к своему полному тезке – генералиссимусу Суворову. Ведь также каждый день переходит свои Альпы, и по мнению многих, куда более высокие, чем у полководца. А иначе – нельзя, иначе – могильная тишина и жизнь растения.
"МК" решил навестить Александра Васильевича Суворова и узнать, как и ради кого сейчас живет слепоглухой ученый, педагог и поэт?
Я снова чувствую себя студенткой. Сижу на спецкурсе профессора Суворова - единственного слепоглухого, который не только закончил МГУ и защитил диссертации – кандидатскую и докторскую, но еще ведет активную научную и творческую жизнь.
Александр Васильевич сидит перед группой вместе с переводчиком Олегом, которого просто держит за руку. Иногда тот пишет дактилирует в ладонь Александра Васильевича (то есть говорит специальным пальцевым - дактильным – алфавитом)вопросы аудитории. Но в основном парень "работает" камертоном - по малейшим, только одному ему заметным движениям, Суворов чувствует, насколько интересно слушателям то, о чем он говорит.
Первые несколько минут с трудом разбираю слова Александра Васильевича - как все глухие люди, он говорит немного механическим голосом, без интонирования. Речь правильная и чуть-чуть литературная, кажется, так говорили в светских салонах XIX века.
Оглядываюсь на группу: студенты сидят тихо - кто просто слушает, кто что-то записывает в тетрадку. Но вскоре привыкаю к особенностям речи и забываю обо всем на свете - настолько интересна лекция. Говоря о суицидальных комплексах инвалидов, Суворов приводит себя в пример:
- Я живу с суицидальный комплексом тридцать шестой год - это началось в марте 1974. В юности я ужасно тосковал по музыке, по живописи, архитектуре, простому человеческому разговору - тому, чего волею слепой, вернее, слепоглухой судьбы был лишен. Не мог смириться с тем, что оказался словно заживо погребенным в склепе. Безмерное одиночество окружало меня. Тяготила постоянная зависимостьот внешней помощи, вечный страх потерять мать, вообще человека, который за тобой ухаживает. У многих инвалидов-колясочников те же проблемы… А временами наваливается самоедство: может, сам виноват в своих проблемах.
- Что же помогло вам справится с этими тяжелыми мыслями? - сочувственно спрашивает темноволосая девушка с первой парты. Олег быстро водит перебирает пальцами под рукой Суворова.
- Мама. Она - главный человек в моей жизни, и я не мог наплевать ей в душу и уйти раньше ее. Жил только ради нее, - профессор на минутку замолчал, потом с грустью продолжил. - 4 февраля 1997 она ушла. Кажется, я свободен… Но есть еще любовь к себе, к своему творчеству. Понял, пока я жив, - будет жить и моя мама - во мне. Я нашел для себя отдушину, выход: в творчество, в любовь к маме, учителям, друзьям. Я решил, что не могу уйти, пока не написал главную книгу своей жизни… А в 2002 у меня появился Олег, мой названный сын. Ему я посвятил около 70 стихотворений. Теперь я буду жить, пока нужен ему, пока он не станет на ноги.
Мы все заинтересованно уставились на Олега. Худощавый паренек от такого пристального разглядывания немного смутился, но продолжал переводить вопросы студентов.
- Как помочь таким людям, как вы, лучше адаптироваться в нашем обществе? - интересуется девушка с пирсингом.
- Да перестаньте отделять нас! - неожиданно сердится Суворов. - Это искусственное деление людей на здоровых и инвалидов. Конечно, инвалидность надо учитывать, как данность, но главное-то, что мы все из себя представляем, как люди, как личности! Знаете, я как-то переделал крылатые строчки Некрасоватак: "Инвалидом можешь ты не быть, но человеком быть обязан".
Александр Васильевич продолжает лекцию дальше, рассказывая о творческой реабилитации инвалидов. И снова пример из собственной жизни:
- С детства любил фантазировать - только этим и спасался от безмерного одиночества, что стремилось поглотить меня. Даже статью на эту тему написал написал "Большая сказка"… Вообще, книги помогают общаться на равных с выдающимися людьми, такими, как Моцарт, Пушкин, Лермонтов - беседовать, а иногда и спорить с ними. А что такого? - видимо, через руку Олега профессор почувствовал какое-то сомнение, пробежавшее по аудитории. - Они люди, и мы люди.
Суворов помолчал, и вдруг кто-то из студентов попросил: «Сыграйте нам, пожалуйста». Олег дактильно сказалэто профессору. Александр Васильевич улыбнулся, аккуратно достал из футляра губную гармошку и заиграл грустную похоронную мелодию.
- Сегодня 35 лет, как умер мой учитель и друг Александр Иванович Мещяреков, благодаря ему и его коллегам из Академии педагогических наук СССР я и еще трое слепоглухих ребят смогли учиться в МГУ, а не прозябать "полурастениями-полуживотными", какими до этого становились почти все слепоглухие, - объяснил он.
Слушая Александра Васильевича, вспоминаю, что в детстве уже слепому мальчику пророчили славу второго Чайковского, - таким музыкальным ребенком он был. Уже купили баян, на котором Саша только начал учиться играть, как некая женщина - Вечная Тишина запечатала его уши серым воском.
- Я почти не помню никаких зрительных образов, слишком рано (на четвёртом году жизни) потерял зрение, - говорит Суворов. - Зато хорошо помню мелодии, которые слышал в детстве. Слуха я лишился уже в более сознательном возрасте, в девять лет. Чаще всего мимо нашего дома с оркестром несли людей на кладбище, вот я эти мелодии и играю.
***
Вскоре лекция заканчивается, и некоторые девушки подходят попрощаться с Суворовым. По очереди садятся на стул рядом с учителем, и говорят что-то в его большую теплую ладонь. Одна из девушек, Катя, рассказывает мне, что у них был курс дактилологии , поэтому они все могут общаться со слепоглухими. Профессор о чем-то подолгу говорит с каждой, на прощание шутит, просит, чтобы к следующей встрече студенты приготовили вопросы и для него.
- Интересно вам работать со студентами? - спрашиваю у Суворова.
- Очень. Меня интересуют молодые люди. Причем поштучно - их мысли, характеры, судьбы. Регулярно стал преподавать в вузе достаточно давно – с 1996 года, после того, как защитил докторскую диссертацию. До этого и наряду с этим всегда работал с подростками, которых очень люблю.
- В следующем месяце у ваших студентов будет зачет, вы строгий преподаватель? Двойки будете ставить?
- Двойку учитель ставит прежде всего себе. Так что их у меня не будет, - улыбается Суворов. - Я эгоист, мне себя жалко. Ведь пересдача - это трата моего времени, а я его лучше на творчество, на общение с интересными ребятами потрачу.
Олег выходит, чтобы принести Александру Васильевичу воды, и я сама медленно пишу на большой открытой ладони профессора вопрос. "Буквы, пожалуйста, пусть будут побольше", - просит он.
- Вы, академик, лауреат многих наград любите говорить, что главная ваша должность – Детская Вешалка", а в своих стихах называете себя игрушкой детской, обучающей". Часто ли сейчас общаетесь с ребятами? - вывожу на ладони тезки великого полководца огромные печатные буквы.
- К сожалению, из-за проблем со здоровье редко удается выезжать в лагеря, школы, детские дома. Хотя я обожаю общаться с детьми - их искренность, оригинальность мышления, доброта порой поражает. Только тут важно отличать детскость от инфантильности, которой страдают и многие взрослые.
- Свое детство вспоминаете?
- Школу слепых, куда я попал сначала, не люблю вспоминать - я там был изгоем. А по Загорскому детскому дому меня часто охватывает ностальгия. Знаете, кстати, что его новые корпуса были построены и благодаря мне. Я тогда поднял скандал в прессе, что этот уникальный детодомдавно стал тесен, а новые здания никак не строили, заложенный фундамент зарос сорняками - получился один из советских долгостроев. И меня услышали. Наверное, это была последняя крупная всесоюзнаякомсомольская стройка…
- Скучаете по тому времени?
- Кто же не вспоминает то время, когда был моложе и здоровее? - вопросом на вопрос отвечает Суворов, потом становится серьезнее. - Я в свое время принял всю эту коммунистическую идеологию за чистую монету, даже вступил в партию. Правда, думаю, идеи в ее основе лежали действительно высокие, правильные, просто потом это было выхолощено. Потому я сам продолжаю реализовывать эти идеи в своей жизни. Для меня коммунизм - это общество всеобщей талантливости. И я в своей жизни эту идею продолжаю воплощать.
Жизнь Александра Васильевича сложилась так, как она сложилась, только благодаря социальным экспериментам, через которые прошла наша страна. Да, они так или иначе повлияли на всех нас, но… Из-за коллективизации и раскулачивания от крепкой и дружной семьи Суворовых остались только несколько малышей. Троюродныебрат Вася и сестра Маша попали в разные детдома, и долго даже не подозревали о существовании друг друга. Выросли, случайно встретились, полюбили друг друга, женились. И только, когда в семье случилась трагедия: старший сын неожиданно ослеп, а затем и оглох, а младшие сын и дочь родились с психическими заболеваниями, родители выяснили, что они близкие родственники.
- Всем хорошим в жизни, всем, чего добился, я обязан маме, - говорит Александр Васильевич. - Когда я потерял зрение, она, простая женщина, всю жизнь проработавшая на железной дороге, с утроенной энергией принялась меня развивать. Благодаря ее заботам я попал в Загорский детдом, а после она даже поменяла большую квартиру на меньшую, и переехала с двумя младшими детьми поближе ко мне.
О маме профессор может рассказывать бесконечно, о том, как поддерживала она его все годы учебы, как уже из больницы следила за написанием кандидатской сына. Последние годы жизни, когда Мария Тихоновна уже тяжело болела, именно ее слепоглухой сын ухаживал за нею, как за малым ребенком: носил на руках, мыл, кормил.
- Когда действительно любишь, то все, что связано с любимым - свято, - говорит Суворов. - Тогда даже каждодневный уход за человеком приносит радость.
- А другие значимые женщины были в вашей жизни?
- Нет, - с горечью вздыхает Александр Васильевич. - Женщин-друзей - сколько угодно, а так, чтобы разделить судьбу - нет, никогда не было.
***
С бутылкой воды заходит в опустевшую аудиторию Олег, и я пишу на теплой ладони профессора:
- Как появился в вашей жизни Олег?
- Еще в 1992 году узнал от своего друга, замечательного педагога Юрия Устинова, что есть программы усыновления, и признался ему, что давно мечтаю о сыне. Но понимал, что для слепоглухого это нереально. Юрий Михайлович обещал что-нибудь придумать. Потом жизнь надолго нас развела, - слишком далеко мы живем друг от друга. Хорошо, что теперь появилась электронная почта. Когда в 2001 мы списались с ним по интернету, у Юрия Михайловича была группа учеников, которым он и предложил написать мне.
Так у нас завязалась переписка с Олегом, его письма были интереснее всего. Ему тогда было 13 лет. Юрий Михайлович рассказывал о нем, как о хлопотливом таком, заботливом подростке. О том, что он даже по ночам вскакивал, чтобы посмотреть, нет ли писем от меня. Однажды они с учителем были проездом в Москве. Я рвался на вокзал, чтобы встретиться, но из-за проблем со здоровьем не получалось. И вдруг они сами заходят ко мне. Меня поразила ласковость, какая-то повышенная деликатность Олега. Именно он предложил следующим летом поехать мне с ними в горную экологическую экспедицию по прокладыванию троп для спасателей и туристов в Туапсинском районе Краснодарского края.
- Представляете, слепоглухом у, да ещё полупарализованному, с опорными проблемами, ипо горам? – пожимает плечами Александр Васильевич, потом с гордостью продолжает. - Но мне очень хотелось, а Олег так провел меня по маршруту, что никаких травмм не было. Хотя было очень трудно. Но Олег ещё в переписке выкинул "лозунг": "А слабо провести по горам без травм!" И сам же реализовал – мы спустились с гор целыми и невредимыми.Раз только ногу немногоподвернул, но это и в Москве, на ровном месте, случается. Про тот наш поход даже фильм сняли "Ежик -Зоркое сердце". Ёжик - моё лесное имя, а "Зоркое сердце" добавил Устинов за лучшее, чем у других, понимание некоторых психологических проблем. А мы с Олегом подружились еще больше. Уже осенью того года я его впервые в письме назвал "Дорогой сынок, Олежка". Это мамин стереотип обращения. Свои письма ко мне она всегда начинала именно так: "Здравствуй, дорогой сынок Саша". Я тем более позволил себе применить к Олегу этот стереотип, что мама вообще практически всех моложе себя называла - сынок, доча. А сейчас уж иначе его и не воспринимаю.
Спрашиваю у Суворова разрешение на разговор с Олегом.
- Пусть, пусть Олег расскажет вам свою историю, - кивает Александр Васильевич и открывает толстую белую книжку, набранную шрифтом Брайля - петербургский литературно-художественный журнал с современной прозой.
- Олег, вы из детского дома? - не очень тактично поворачиваюсь к парню.
- Нет, у меня есть родители, они живут в Самаре, - спокойно объясняет Олег. - Мама одобряет мою дружбу с Александром Васильевичом. Я познакомил его со своими родными, мама даже приезжала сюда, в Москву.
- Как вы из Самары попали в школу под Туапсе?
- Еще дома, в 10 лет я поступил в школу-лицей социальных спасателей Юрия Михайловича Устинова. Мы помогали сверстникам из неблагополучных семей, беспризорникам. Когда Устинов уехал из Самары в Туапсе, я не захотел расставаться и увязался за ним. Мама одобрила мое решение и отпустила в другой город.
И вот однажды Юрий Михайлович говорит нам: "У меня есть друг, он слеп и глух, но у него нестандартная судьба, интересные мысли. Хотите ему написать?". Я долго колебался, потом все же решился написать. В его ответе я сразу почувствовал что-то родное, мы быстро подружились. Александр Васильевич тогда очень страдал от одиночества, ему не очень уютно жилось с сестрой, которая его не понимала, третировала.
- На каком языке вы общаетесь?
- Дактильной речи Александр Васильевич научил меня за 40 минут. Она состоит из букв, как и обычное письмо. А вот жестовый язык мы не освоили, хотя знаю, что за границей некоторые слепоглухие разговаривают и на этом языке.
Александр Васильевич, который оставил чтение и попросил Олега переводить наш разговор, поясняет:
- В любой стране, и в России тоже, свой жестовый - точнее, знаковый - язык. Просто я, позднооглохший, знаками не владею, используя в общении пальцевый - дактильный - алфавит.
- Разница в возрасте не мешает вашей дружбе?
- Что вы, с Александром Васильевичем всегда интересно! Мы много разговариваем на разные темы, обсуждаем прочитанные книги, посещаем его друзей, он меня культурно просвещает, например, проводит экскурсии по Москве.
- Как?!
- Мы приезжаем в какое-нибудь интересное место - например, в Новодевичий или Донской монастырь, и Александр Васильевич рассказывает то, что читал, что знает об этих местах.
Услышав об экскурсиях добавляет:
- Хорошо знаю эти места еще и потому, что на Новодевичьем кладбище похоронен мой духовный отец, философ Эвальд Васильевич Ильенков, а на Донском - мама и сестра. Я выкупил там рядом с ними ниши и для себя с младшим братом.
- Вы так серьезно разбираетесь в данной теме…
- Я учусь на 4 курсе психолого-педагогического университета, буду социальным педагогом.
- Кстати, Олег является моим официальным опекуном, - вступает в разговор Александр Васильевич. - К сожалению, здоровье держится на сопливом честном слове, - возможности выходить, ездить сейчас меньше, чем раньше.
- Вы даже к этой ситуации подходите с юмором.
- А как иначе? - удивляется Суворов. - Какие бы диагнозы нисвалились, надо реалистично смотреть на жизнь: чего бояться, ведь все там будем. Просто важно те дни, которые отмерены на этом свете, прожить достойно, как Личность, - может быть, это звучит несколько высокопарно, но именно это и помогает мне жить, несмотря ни на что. Точнее, это мой выбор смолоду: жить, ни в коем случае не прозябать.
Светлана ПЛЕШАКОВА.
Владимир Лазуткин,
21-12-2009 21:41
(ссылка)
ЖИЗНЬ В ИЗМЕРЕНИЯХ АБСОЛЮТА КАК ПРОБЛЕМА ФИЛОСОФИИ И КУЛЬТУРЫ
Дрогобычский государственный педагогический университет имени Ивана Франко, кафедра философии совместно с Обществом русской философии при Украинском Философском фонде, сектором истории русской философии Института философии Российской академии наук,Российским центром науки и культуры в Киеве при поддержке Посольства Российской федерации в Украине
проводят Международную научную конференцию на тему:
“ЖИЗНЬ В ИЗМЕРЕНИЯХ АБСОЛЮТА КАК ПРОБЛЕМА ФИЛОСОФИИ И КУЛЬТУРЫ РУССКОГО СЕРЕБРЯНОГО ВЕКА”,
которая состоится 6-8 мая 2010 года в г. Дрогобыч (Украина, Львовская область).
Предполагается обсуждение следующего круга вопросов:
Жизненно-метафизическая драма Серебряного века: практико-теургическое понимание философии и неприятие прагматического утилитаризма и позитивизма. “Три речи в память Достоевского” Вл. Соловьева как архетип “перевала сознания” (Г. Флоровский). Соединение антропологически-историософской проблематики и религиозной метафизики: человек есть существо метафизическое.
Совместимо ли критико-либеральное и позитивно-абсолютистское мышление?Логическая экспликация понятия “Абсолют”: абсолют как универсалия и как трансценденталия. Невозможность логико-понятийного схватывания Абсолюта и невозможность мышления как логико-понятийного схватывания вне опоры на Абсолют. Критический потенциал Абсолюта. “Философские предпосылки деспотизма” С. Л. Франка как программа критико-метафизического мышления. Авторитарна ли легитимация философии как мышления в свете Абсолюта?
Волюнтативно-экзистенциальная метафизика абсолюта. Трансцендентная имманентность абсолюта как основание познания. Линия всеединства и линия персонализма. Проблема взаимосоотнесенности Абсолюта метафизики и Абсолюта религии – ограничена ли сфера абсолютного бытия сферой сознания?
Искусство Серебряного века как обетование совершенства и простоты. На стекла вечности уже легло мое дыхание, мое тепло (Осип Мандельштам). Программа антифундаментализма в искусстве: лик повседневности как точка приложения Абсолюта. Отказ от лица как проблема современного искусства и задача создания искусства сталкеров – проводников между мягким сиянием светоносного классического искусства и жесткой красотой и ужасом современного мира (О. Клеман).
Заявкина участие в конференции подавать до 25 апреля 2010 г. по адресу: 82100, Украина, Львовская обл., г. Дрогобыч, ул. Ивана Франко, 24, Дрогобычский государственный педагогический университет имени Ивана Франко, Учебно-методический центр кафедры философии. Оргкомитет конференции;
E-mail: volim_s@mail.ru. (Возняк В.С., - моб. +38 0501864863).
Контактные телефоны: (+380324) 41-02-91 – Возняк Владимир Степанович, Лимонченко Вера Владимировна;
(+380324) 43-39-24 –Мовчан Вера Серафимовна.
В заявке необходимо указать:
1) фамилию, имя, отчество;
2) место работы (учёбы); 3) учёное звание, ученую степень;
4) тему выступления;
5) контактные координаты (телефон, е-mail, домашний адрес с индексом).
Оргвзнос – 30 грн., для студентов и аспирантов – 15 грн. (при регистрации).
Предполагается издание материалов конференции с привлечением средств авторов (10 грн. за 1 стр. в интервале 1.5 – при курсе гривны на декабрь 2009 г.).
Текст (от 0,3 до 1,5 п.л.) подаётся на конференции (или через 1 месяц после) в виде файла, созданного в программе “Microsoft Word” 7.0 для WINDOWS (95,98) (в формате RTF, шрифт Times New Roman Cyr, кегль 14, интервал 1.5; при цитировании – концевые сноски).
Владимир Кудрявцев,
12-12-2009 11:13
(ссылка)
Дружба - это талант
12 декабря 1962 г. этот мир впервые посетил Владимир Анатольевич Лазуткин. Ему понравилось (см. фото), и он решил остаться. На радость отечественной философии, которая в его лице обрела одного из самых глубоких исследователей проблемы идеального (в рюкзаке его университетов - еще инженерное и юридическое образования), депутату ГД ФС РФ Олегу Николаевичу Смолину, которому он стал надежным помощником, наконец, нам - его многочисленным друзьям...
Дорогой Володя!
Мне повезло на талантливых в разных сферах бытия друзей - их круг достаточно обширен, и ты, несомненно, входишь в него. Но есть еще и особый талант - талант дружбы. Именно ты воплощаешь его наиболее полнокровно и ярко.
В День твоего Рождения я хочу пожелать тебе, чтобы этот твой талант (как и все остальные) постоянно находил встречное вдохновение. В подарок от тех, кому ты свой талант необыкновенно щедро и абсолютно безвозмедно даришь. И чтобы это встречное вдохновение всегда было одним из залогов твоего жизненного счастья и долгого благоденствия!
С Днем Рождения!
Твой
Володя Кудрявцев - от лица своего и Гульшат
Владимир Лазуткин,
23-11-2009 16:28
(ссылка)
семинар 26 ноября
26 ноября (четверг) в 18 часов состоится очередной философский семинар «Архива Мих. Лифшица».
Доклад профессора Б. Ф. Славина «Лифшиц и Сталин (проблема тоталитаризма».
Адрес: Метро Студенческая, Можайский переулок, 27 (сто метров от метро по левой стороне красное кирпичное здание школы. Университет российской академии образования, 4-й этаж, ауд. 41.
Секретарь Б. Е. Поплетаев
Доклад профессора Б. Ф. Славина «Лифшиц и Сталин (проблема тоталитаризма».
Адрес: Метро Студенческая, Можайский переулок, 27 (сто метров от метро по левой стороне красное кирпичное здание школы. Университет российской академии образования, 4-й этаж, ауд. 41.
Секретарь Б. Е. Поплетаев
Владимир Лазуткин,
23-11-2009 16:23
(ссылка)
Семинар 19 февраля 2010 года
19 ФЕВРАЛЯ 2010 ГОДА в 10.00 по адресу:
ул.Нижегородская, 32.
кафедра философии
Современной гуманитарной академии
проводит очередной ежегодный семинар
ПАМЯТИ Э.В.ИЛЬЕНКОВА
Тема семинара:
ИЛЬЕНКОВ И ПОЗИТИВИЗМ
По итогам семинара планируется публикация материалов,
напрямую касающиеся темы семинара.
Оргкомитет:
Мареев С.Н.( председатель оргкомитета), Лобастов Г.В. Бычков С.Н. Лазуткин В.А., Бородастов Г.В., Мареева Е.В. Майданский А.Д., Иващук О.Ф.,
Заявки на участие и материалы присылать:
По почтовому адресу: Москва. Кожевническая ул. д. 3, СГА, Марееву С.Н.
и
По электронному адресу: evmareeva@rambler.ru
Объем материалов до 0,5 п.л.
Тексты предоставляются до 1 февраля 2010
Форма заявки
1.ФИО
2.Место работы
3.Научная степень
4.Тема выступления
5.Потребность в гостинице
ул.Нижегородская, 32.
кафедра философии
Современной гуманитарной академии
проводит очередной ежегодный семинар
ПАМЯТИ Э.В.ИЛЬЕНКОВА
Тема семинара:
ИЛЬЕНКОВ И ПОЗИТИВИЗМ
По итогам семинара планируется публикация материалов,
напрямую касающиеся темы семинара.
Оргкомитет:
Мареев С.Н.( председатель оргкомитета), Лобастов Г.В. Бычков С.Н. Лазуткин В.А., Бородастов Г.В., Мареева Е.В. Майданский А.Д., Иващук О.Ф.,
Заявки на участие и материалы присылать:
По почтовому адресу: Москва. Кожевническая ул. д. 3, СГА, Марееву С.Н.
и
По электронному адресу: evmareeva@rambler.ru
Объем материалов до 0,5 п.л.
Тексты предоставляются до 1 февраля 2010
Форма заявки
1.ФИО
2.Место работы
3.Научная степень
4.Тема выступления
5.Потребность в гостинице
Наталья Королёва,
14-11-2009 17:50
(ссылка)
Теория деятельности
Удивительная неаккуратность в обращении с культурными реалиями и
историческими традициями просвечивается в составлении почти всех
"деклараций" нынешнего президента . Сложно рассуждать о преимуществах
современной системы образования (так называемых "адекватных
мировоззренческих установок") - перед той системой - неоспоримо и
заслуженно получившей признание всех мировых держав, - которую нынче
презрительно называют "совковой" (после полёта Гагарина американский
президент сказал, что "русские победили за партами"). Именно в период
"официально насаждавшегося марксизма-ленинизма" развивалась та научная
и педагогическая методология, которая удачна совмещала в себе различные
концепции - как религиозного, так и философского характера - примером
чему и является "Теория деятельности" Леонтьева. К сожалению, практика
использования совмещения многих этих идей безвозвратно потеряна.
историческими традициями просвечивается в составлении почти всех
"деклараций" нынешнего президента . Сложно рассуждать о преимуществах
современной системы образования (так называемых "адекватных
мировоззренческих установок") - перед той системой - неоспоримо и
заслуженно получившей признание всех мировых держав, - которую нынче
презрительно называют "совковой" (после полёта Гагарина американский
президент сказал, что "русские победили за партами"). Именно в период
"официально насаждавшегося марксизма-ленинизма" развивалась та научная
и педагогическая методология, которая удачна совмещала в себе различные
концепции - как религиозного, так и философского характера - примером
чему и является "Теория деятельности" Леонтьева. К сожалению, практика
использования совмещения многих этих идей безвозвратно потеряна.
Медведев Д.А. о мировоззрении и методологии
Коллеги по сообществу «Диалектика и Культура», информирую о том, что в Интернет сети обозначился Блог нашего Президента Медведева Дмитрия Анатольевича
http://blogs.mail.ru/mail/d....
Учитывая тот факт, что наш Президент в своих выступлениях уже ведет речь о необходимости в системе образования внедрять адекватные мировоззренческие установки, мною была сделана попытка разместить на его Блоге следующий комментарий:
Дмитрий Анатольевич, как Вы считаете, почему до [ Читать далее... → ]
http://blogs.mail.ru/mail/d....
Учитывая тот факт, что наш Президент в своих выступлениях уже ведет речь о необходимости в системе образования внедрять адекватные мировоззренческие установки, мною была сделана попытка разместить на его Блоге следующий комментарий:
Дмитрий Анатольевич, как Вы считаете, почему до [ Читать далее... → ]
настроение: Творческое
Метки: НКО-деятельностный подход
МИР ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ КУЛЬТУРЫ И ДИАЛЕКТИКА
Язык диалектики в деятельностном подходе: «многообразие в единстве» – «единство многообразия» в субстациональном пространстве на инвариантной основе. Именно в этом контесте можно понять «субстанциальную диалектику» Платона в рамках двух видов субстанции: видовой и родовой, т.е. как на индивидуальном, так и на общественном (родовом) уровнях. [ Читать далее... → ]
настроение: Сосредоточенное
Метки: Субстанциальна диалектика
Лобастов Г.В. История философии в МИЭТе (Зеленоград) приобретает
КАФЕДРА ФИЛОСОФИИ и СОЦИОЛОГИИ МИЭТа (Зеленоград)
Заведующий кафедрой Философии и социологии МИЭТ:
Доктор философских наук, профессор
Лобастов Геннадий Васильевич.
Тел.: 8 (499) 720-87-18, e-mail: mieephil@rambler.ru,
сайт кафедры: philosophy.develweb.ru
Кафедра была основана в 1969 году в составе физико-технического факультета МИЭТ. В настоящее время кафедра философии и социологии занимается общей и специальной подготовкой студентов, магистрантов и аспирантов института.
Учебный процесс, осуществляемый преподавателями кафедры, нацелен на формирование теоретического мышления и его философской рефлексии, мировоззренческих основ науки и техники, гуманитарного знания, на формирование личностных способностей и социальной ответственности.
Научное и педагогическое становление кафедры связано с именем ее основателя: доктора философских наук, профессора З.М.Оруджева - видного отечественного ученого, [ Читать далее... → ]
Заведующий кафедрой Философии и социологии МИЭТ:
Доктор философских наук, профессор
Лобастов Геннадий Васильевич.
Тел.: 8 (499) 720-87-18, e-mail: mieephil@rambler.ru,
сайт кафедры: philosophy.develweb.ru
Кафедра была основана в 1969 году в составе физико-технического факультета МИЭТ. В настоящее время кафедра философии и социологии занимается общей и специальной подготовкой студентов, магистрантов и аспирантов института.
Учебный процесс, осуществляемый преподавателями кафедры, нацелен на формирование теоретического мышления и его философской рефлексии, мировоззренческих основ науки и техники, гуманитарного знания, на формирование личностных способностей и социальной ответственности.
Научное и педагогическое становление кафедры связано с именем ее основателя: доктора философских наук, профессора З.М.Оруджева - видного отечественного ученого, [ Читать далее... → ]
настроение: Оптимистическое
ЛОГИКА И ИСТОРИЯ ФИЛОСОФИИ
Эмпирическая история философии – это история персональной философии.
Однако, в любом случае у философии есть своя логика, которая отражает ее истинную сущность. Преобладающий же субъективный фактор обычно мешает проникнуть в ее реальную диалектическую историю.
Попытка преодолеть этот субъективный фактор была сделана Семеновым В.В. в его сообщении [ Читать далее... → ]
Однако, в любом случае у философии есть своя логика, которая отражает ее истинную сущность. Преобладающий же субъективный фактор обычно мешает проникнуть в ее реальную диалектическую историю.
Попытка преодолеть этот субъективный фактор была сделана Семеновым В.В. в его сообщении [ Читать далее... → ]
Метки: Логика философии
Владимир Кудрявцев,
04-05-2009 09:45
(ссылка)
Настоящая бесконечность – это то, что умещается в руках
Существует два вида бесконечности – дурная и истинная. Во всяком случае, так считал Гегель, и у меня нет никаких оснований оспаривать позицию старика, хотя это и считается уже почти 2 века хорошим тоном среди людей, именующих себя философами.
«Дурная бесконечность» в значительной степени соответствует обыденному представлению о бесконечном. Вернемся к рукам и представим себе, что охватываем ими определенное количество воздуха. Затем расставляем их и пытаемся охватить еще больше. Можно вообразить, что наши руки бесконечно длинны и, соответственно, способны охватить в пределе бесконечное количество воздуха. Прибавит ли нам это знания о воздухе по сравнению с первой попыткой? Ведь тут нет даже роста познания «вширь», какой бы безграничной она ни была бы. Каждый раз «отрицая конечное» в наших «воздушных объятиях», мы лишь умножаем свое поверхностное представление об однородном объекте. И само это умножение тяготеет к дурной бесконечности. По этому поводу Гегель замечает: «Имеется некое абстрактное выхождение, которое остается неполным, так как не выходят за само это выхождение. Имеется бесконечное; за бесконечное, правда, выходят, ибо полагают некоторую новую границу, но тем самым, как раз наоборот, лишь возвращаются к конечному» (Там же. С 207).
По Гегелю, образ дурной бесконечности является прямая линия. Она бесконечна лишь там, где никогда нет в наличном бытии – на своих границах. Иное дело круг – он всецело бесконечен именно в своем наличном бытии, будучи замкнутым на себя, «не имея ни начального пункта, ни какого-либо конца» (Там же. С. 215). С точки зрения Гегеля, круг в отличие от прямой – образ истинной бесконечности. С опорой на Платона добавим: еще более точный и полный образ – шар. И не просто образ, а реальное завершенное воплощение, явление настоящей бесконечности.
Дурную бесконечность охватить невозможно. Ее можно лишь изобразить как некую всеохватность распятыми до хрустящего залома за спину руками. Истинная бесконечность – это, напротив, то, что без всякого залома или надлома умещается в руках и сообщает им своей формой ощущение особой, органичной приятности. И только в этом «приятно ощущаемом» виде становится открытым для понимания и доступным для разумения.
Подлинная бесконечность – «нетрудное бремя» А. Ахматовой:
Я помню все в одно и то же время
Вселенную перед собой как бремя
Нетрудное в протянутой руке,
Как свет на дальнем маяке,
Несу, а в недрах тайно зреет семя Грядущего...
Из неразличения того и другого вырастает старый предрассудок о возможности схватывания бесконечности лишь в умозрении. На этой путанице построены, например, рассуждения Г. Рейхенбаха о бесконечности евклидова пространства. Мы, полагает он, можем теоретически допустить существование этого пространства как целого (равно как и то, что оно - трехмерно). Но вот наглядно такое целое себе представить нельзя, нельзя его охватить одним взглядом, как сферу или земной шар (Рейхенбах Г. Философия пространства и времени. М., 1985. С. 65). В своем анализе Рейхенбах благополучно обошелся без Гегеля, упомянув его лишь раз – дежурно и совсем по другому поводу (Там же. С. 239). И в итоге столь же благополучно «завяз» в специальных физических и геометрических представлениях о пространстве, которые не позволяют объяснить такой его атрибут, как бесконечность. А внутри этих представлений счел возможным сопоставить несопоставимое. Теоретическую абстракцию бесконечного пространства в форме понятия евклидова пространства и реальное претворение его бесконечности в образе сферы.
Приведу еще одну формулировку Гегеля, где противопоставление дурной и истинной бесконечности не нуждается в дополнительных комментариях:
«Среди астрономов были такие, которые очень охотно похвалялись возвышенностью своей науки, поскольку астрономия имеет дело с неизмеримым множеством звезд, с неизмеримыми пространствами и временами, в которых расстояния и периоды, уже сами по себе столь огромные, служат единицами и которые, сколь бы многократно их ни брали, все же снова оказываются ничтожно малыми. Пустое удивление, которому они при этом предаются, вздорные надежды, что в загробной жизни они будут перекочевывать с одной звезды на другую и, странствуя так по неизмеримому пространству, будут приобретать все новые и новые сведения того же рода, - эти свои пустое удивление и вздорные надежды они выдавали за один из главных моментов превосходства своей науки. А между тем она достойна изумления не из-за такой количественной бесконечности, а, напротив, в силу тех отношений меры и законов, которые разум познает в этих предметах и которые составляют разумное бесконечное в противоположность той неразумной бесконечности» (Там же. С. 308-309).Ну, а о дурной бесконечности есть анекдот, которым и завершу свой ночной философский экскурс:
Сидят двое "новых русских" за бутылкой. Один говорит:
- Слышь, братан, я тут на Волгу ездил, на рыбалке был - так осетра на восемь метров вытащил!- Не гони, в натуре, я читал, осетры не больше трех метров бывают. Урежь осетра-то!- Говорю тебе, восемь метров!- Да ну, братан, не гони! Урежь осетра.- Восемь, гадом буду!- Ну ладно, это еще фигня. А вот я тут на охоту ездил... Иду в натуре по лесу, слышу хруст, шмаляю туда - лось! Лосяру завалил! Только к нему подхожу, как слышу шаги сзади - мля, лесник! А у меня ж лицензии ни фига нету! Ну я вскинул пушку, завалил лесника, что делать... Стою так над лосем и лесником и слышу в кустах возня какая-то, раздвигаю - блин, парочка друг другом занимается. Ну, мне, ясен пень, свидетели ни к чему - пришлось и их обоих порешить. Потом думаю: откуда они взялись-то? Иду через кусты, выхожу на поляну - е-мое! Туристы гребаные, палаток десять, человек пятнадцать их! Ну, выхода нет - полил их из калаша, чтоб свидетелей за спиной не оставлять. Только вздохнул спокойно - блин, выезжает на поляну автобус, "Икарус", в нем народу человек сто... Братан, я тебя как брата прошу, урежь осетра, а то я их всех перестреляю!!!
От постиндустриализма к неоиндустриализму
Выход из постиндустриализма к неоиндустриализму III-го тысячелетия на базе идей Щедровицкий Г.П. Ильенков Э.В. Кузнецов П.Г.
Признание предмета философии как метанауки, обладающей собственными социальными и идеологическими функциями, позволит поставить вопрос об исторической оценке философских мыслительных орудий - философских абстракций - как правильных или неправильных. Первые могут быть поняты как исторически детерминированные категории, выбранные теоретиками для решения исторических проблем. В категориях резюмируется весь опыт теоретического и практического освоения мира человеком.
Г.Делла Вольпе фиксировал историческую обусловленность философских категорий и их включенность в социальную практику следующим образом: [ Читать далее... → ]
Признание предмета философии как метанауки, обладающей собственными социальными и идеологическими функциями, позволит поставить вопрос об исторической оценке философских мыслительных орудий - философских абстракций - как правильных или неправильных. Первые могут быть поняты как исторически детерминированные категории, выбранные теоретиками для решения исторических проблем. В категориях резюмируется весь опыт теоретического и практического освоения мира человеком.
Г.Делла Вольпе фиксировал историческую обусловленность философских категорий и их включенность в социальную практику следующим образом: [ Читать далее... → ]
Метки: Неоиндустриализм
Сетевая коференция «ИвГУ_Молодая наука 2009»
УII-я сетевая студенческая конференция кафедры педагогики Ивановского ГУ (ИвГУ – Молодая наука – 2009). Время проведения с 6 апреля по 26 апреля 2009 г.
1. Программа и особенности участия в конференции.
В работе примут участие студенты ИвГУ, гости и друзья кафедры педагогики.
2. Основная задача конференции: Обсудить студенческие доклады, используя возможности локального образовательного сообщества.
Программа конференции:
6 – 7 апреля 2009г. Организационный этап конференции. Докладчики отправляют свои доклады в рассылку конференции. Отправка докладов возможна и в ходе основного периода, но чем позднее будет отправлен доклад, тем меньше времени будет на его обсуждение. Уважаемые студенты, доклад необходимо разместить в тело письма.
8 – 23 апреля 2009г. Основной этап конференции.[ Читать далее... → ]
1. Программа и особенности участия в конференции.
В работе примут участие студенты ИвГУ, гости и друзья кафедры педагогики.
2. Основная задача конференции: Обсудить студенческие доклады, используя возможности локального образовательного сообщества.
Программа конференции:
6 – 7 апреля 2009г. Организационный этап конференции. Докладчики отправляют свои доклады в рассылку конференции. Отправка докладов возможна и в ходе основного периода, но чем позднее будет отправлен доклад, тем меньше времени будет на его обсуждение. Уважаемые студенты, доклад необходимо разместить в тело письма.
8 – 23 апреля 2009г. Основной этап конференции.[ Читать далее... → ]
настроение: Заинтересованное
хочется: Принять участие
Владимир Лазуткин,
06-04-2009 15:43
(ссылка)
Александр Суворов о формировании сознания при слепоглухоте
А.В.Суворов
ФОРМИРОВАНИЕ СОЗНАНИЯ ПРИ СЛЕПОГЛУХОТЕ
Как только ни интерпретировали первые слова Евангелия от Иоанна! Вот, например, гётевский Фауст берётся переводить это Евангелие с латыни - а на самом деле бесцеремонно редактирует на свой лад:
"В начале было Слово". С первых строк
Загадка. Так ли понял я намёк?
Ведь я так высоко не ставлю слова,
Чтоб думать, что оно всему основа.
При чём тут, как высоко или низко ставит слово Фауст? Если он берётся за перевод, имеет значение только текст автора - евангелиста, а не сколь угодно основательные мнения переводчика. Если ты начинаешь обосновывать свои мнения, ты уже не переводчик, а интерпретатор или оппонент, противопоставляющий точке зрения евангелиста свою.
"В начале мысль была". Вот перевод.
Он ближе этот стих передает.
Подумаю, однако, чтобы сразу
Не погубить работы первой фразой.
Уже погубил, поскольку пытается навязывать - приписывать - автору своё понимание предмета. Дело переводчика - передавать понимание автора, а не подменять его чем-то своим. На самом деле Фауст не переводит, а полемизирует с евангелистом.
Могла ли мысль в созданье жизнь вдохнуть?
"Была в начале сила". Вот в чём суть.
Но после небольшого колебанья
Я отклоняю это толкованье.
Вот-вот - "толкованье", интерпретация, а никакой не перевод.
Я был опять, как вижу, с толку сбит:
"В начале было дело", - стих гласит.
Нет, я, будучи слепоглухим, ни в коем случае не взял бы Фауста себе в переводчики. Как переводчик он должен донести до меня слова кого-то третьего, а если начинает говорить сам - перестаёт быть переводчиком и становится одним из участников беседы. Ну и пожалуйста - просто две эти роли, роль переводчика и роль одного из собеседников, путать всё же не стоит.
Но если принять Фауста за того, кто он есть на самом деле - за участника дискуссии о Сотворении Мира, - то его позиция мне, как и многим, ближе, нежели позиция евангелиста. В одном из своих стихотворений я попытался пойти и дальше Фауста:
Не слово, нет, - сначала было тело.
И тело одухотворялось делом,
И становилось чуткою душой,
И мыслить Дух учился постепенно...
Короче, тело становилось мной.
Я очень рад, что моё тело бренно,
И трупом будет, и его сожгут.
Начало было, и конец настанет.
И в колумбарий пепел отнесут.
Меня бессмертие ничуть не манит.
(19 мая 2006, написано в больнице)
Но вот читаю набросок Э.В.Ильенкова "Фихте и "свобода воли"", и там Эвальд Васильевич в скобках размышляет о формировании сознания у слепоглухорождённых и слепоглухонемых с раннего возраста:
"(У слепого - слепоглухонемого тем более - этого опережения (движения глазом движения руки) нет. - Посмотреть, как тут происходит возникновение взгляда на "Я" - у зрячего руки - как на другое, - не имеет ли сюда отношение проверка работы руки губами. Тут, впрочем, проверка - т.е. задним числом совершаемая работа, - тут произошло перевёртывание во времени. Но не так ли вначале и там? Ведь чтобы что-то проверять (верно или нет?) - надо сначала сделать? Иначе нечего проверять...)"
А если такая последовательность: руки проверяют работу губ, а глаза - работу рук. Недаром кто-то ротик младенца назвал его "лабораторией". Сначала младенец сосёт кормящую грудь, потом ручонки проверяют работу губ, а затем глазёнки - работу рук... Почему бы и нет?
И тогда возникает ещё одна вариация на тему евангельского стиха: в начале был... поцелуй, - иными словами, сосание кормящей груди.
А.И.Мещеряков в своей педагогике отталкивается от "деловых", то есть физиологических, нужд ребёнка, которые преобразуются в человеческие потребности благодаря использованию человеческих предметов. Орудийная - то есть предметно-деятельностная - природа человеческого в человеке. Всё начинается с человеческого, то есть культурного, способа удовлетворения физиологических нужд. Взрослый берёт ручонки ребёнка в свои умелые руки, и действует ручонками ребёнка - кормит его вложенной в его ручонки ложкой, умывает, одевает детскими ручонками... Ребёнок при этом поневоле ориентируется в предметно-деятельностной ситуации, - в той ситуации, в которой его вынуждают действовать, - соотносит себя (своё тело) с учителем, стулом, на котором сидит сам, стулом, на котором сидит учитель, столом, за которым сидят оба, тарелкой с пищей на столе, никчёмной ложкой в своей ручонке... В результате этого соотнесения формируется образ предметной ситуации, в которой приходится действовать, и образ - способ - самог~о действия. И лишь на основе этого образа окончательно формируется само действие как готовый "навык самообслуживания" - навык владения ложкой, умывания, одевания...
Тут-то и формируется зародыш сознания.
Затем навыки трансформируются в естественный жест - действие "понарошку", сигнал для реального совершения действия. Это уже начинает формироваться речь, в которой деятельность остаётся предметом сознания, но отрывается от непосредственного действования. Затем жесты постепенно замещаются дактильными - произносимыми посредством дактильного, то есть пальцевого, алфавита, - словами.
А дальше вперёд и с песней: накапливается словарный запас, ребёнок учится читать и писать... И главным двигателем его дальнейшего личностного развития становится книга.
Стоп. Не так всё просто.
Прежде всего, при ранней глухоте нарушается логика речевого развития. Жесты норовят сложиться в особый язык, который и становится родным, а национальный словесный язык, соответственно, оказывается "иностранным". Жесты ближе ко всему "деловому" - физиологическому в своей основе. Жестами проще, быстрее договариваться о текущих бытовых делах. Словесный же язык в громоздкой алфавитной, дактильной, пальцевой форме вызывает протест и сопротивление. К тому же дактильный алфавит - как и всякий алфавит - уже письменная форма речи, - мимо устной! Устная форма оказывается пропущенной.
То есть нормально слышащий ребёнок изучает письменную форму того же самого языка, на котором до этого уже несколько лет говорил устно, голосом. А рано оглохший, да ещё и слепой, ребёнок вынужден овладевать письменной формой совсем другого языка, нежели тот (жестовый), который используется повседневно. Так что прыгнуть от жеста к книге не очень-то получается... А без такого прыжка останешься примитивным существом, носителем примитивной, сугубо бытовой, культуры.
Чтобы вырваться из этого тупика бытового примитивизма, деятельность должна обрести новое качество. То самое качество, которое было в центре внимания Ф.Т.Михайлова. Качество креативности. А именно: деятельность должна становиться всё более творческой, а её субъект - всё в большей мере превращаться в соавтора человеческой культуры, в её всё более рафинированных формах.
Мы не просто усваиваем или присваиваем, а _ВОССОЗДАЁМ_ культуру - вот основной пафос работ Ф.Т.Михайлова.
Личность уникальна потому, постольку и настолько, что, поскольку и насколько уникален вариант общечеловеческой культуры, воссозданный ею в процессе развития.
Креативный, то есть творческий, характер деятельность приобретает в уединённом труде души, который представляет собой основную форму саморазвития личности.
Строго говоря, развитие возможно только как саморазвитие, то есть благодаря личным усилиям субъекта что-то сделать, чему-то научиться. Пока нет этих личных усилий, нет и не может быть никакого движения вперёд. И работа учителя сводится, собственно, к тому, чтобы эти личные усилия спровоцировать, стимулировать.
Чтобы деятельность приобрела креативный характер, эти личные усилия что-то делать, чему-то учиться должны стать первейшей потребностью личности. До сих пор развитие происходило под различными внешними воздействиями, то есть ему требовался буксир. Теперь оно превращается поистине в саморазвитие, становится если и баржой, то самоходной. И происходит это благодаря уединённому труду души - общению с самим собой по поводу каких-либо увлечений, какого-либо творчества. По поводу игры, лепки, рисования, конструирования, драматизаций, сочинения стихов, прозы, публицистики, - вплоть до научных трактатов. По поводу чтения, созерцания шедевров искусства, прослушивания хорошей музыки...
Логика процесса развития-саморазвития представляется следующей.
1. Стихийное саморазвитие в процессе овладения навыками самообслуживания в быту под руководством и с помощью близкого взрослого.
Совпадает с этапом первоначального развития по И.А.Соколянскому и А.И.Мещерякову.
О саморазвитии речь идёт потому, что особо акцентируется собственная детская активность, без провоцирования, поощрения, направления которой в совместно-разделённой дозированной деятельности взрослого и ребёнка любые развивающие усилия взрослого результата не дадут. А.И.Мещеряков в этой связи ссылается на П.Я.Гальперина, на его учение о поэтапном формировании умственных действий (первый этап), - формировании, так же обеспечиваемом совместно-разделённой дозированной деятельностью.
Саморазвитие ребёнка на этом первом (в предлагаемой мною периодизации) этапе названо стихийным, так как собственная детская активность, без которой оно неосуществимо, носит скорее вынужденный, чем сознательно-добровольный характер. Ребёнок саморазвивается, потому что вынужден делать то, чего от него добиваются, учиться тому, чему его хотят научить, - вынужден вопреки собственному, подчас отчаянному, сопротивлению. Он на этом этапе не может осознать, по выражению Э.В.Ильенкова, "что и как он на самом деле делает", чему и как, а главное - зачем, он вынужден учиться.
2. Стихийное саморазвитие в процессе совместно-разделённой - бытовой, игровой, трудовой и так далее - деятельности как со взрослыми, так и с детьми, особенно превосходящими по уровню развития; деятельности, внутри которой совершается речевое развитие от первичного набора сигнальных жестов до свободного владения национальным словесным языком как основным средством общения, в том числе (в перспективе) общения с самим собой.
Так как словесный язык у слепоглухонемых и глухонемых детей носит "официальный" характер, то есть предназначен только для общения со взрослыми, которые этот язык ребёнку навязывают, для него непонятно зачем, - очень важно общение таких детей с нормально слышащими, для которых словесный язык - основное средство общения, родной, а не "иностранный". И, как показывает совместно-педагогическая практика в лагерях Детского ордена милосердия, в таком общении словесно-речевое развитие глухонемых и слепоглухонемых детей действительно резко ускоряется. Ибо словесная речь оказывается нужна для взаимопонимания и как можно более полного самовыражения в какой-либо совместной деятельности (в игре, в совместных "творческих делах"), а не для выслушивания нотаций и назиданий взрослых, то есть оказывается действительно жизненно необходимой.
3. Стихийно-сознательное саморазвитие в большой ролевой игре и в реализации всевозможных увлечений (лепкой, рисованием, конструированием, драматизациями, чтением, всякого рода попытками литературного творчества).
На этом этапе в творческом уединении, заполненном лепкой, рисованием, чтением и тому подобными занятиями, хотя бы просто фантазированием, - зарождается (может зарождаться) умение общаться с самим собой.
Осуществляется всё более интенсивный труд души, в котором накапливается материал для содержательного непосредственного общения.
В процессе реализации увлечений, стихийном постольку, поскольку ребёнок занимается тем, что ему нравится, и именно потому, что ему это нравится, не думая, конечно, о том, как это сказывается на темпах, качестве и направленности его саморазвития, - постепенно определяется приоритетная сфера духовных интересов, осознание которой может привести ко всё более сознательному выбору направлений саморазвития и к сознательным же попыткам самореализации в выбранных направлениях.
То есть третий этап - переходный между стихийностью и сознательностью саморазвития. Именно на этом этапе начинаются попытки осознания не только мира вокруг себя, но и себя в мире, прежде всего своего места среди других людей, то есть начинает формироваться рефлексия.
Пока ещё на эмоциональном уровне формируются начатки будущей мировоззренческой системы. Формируются эмоционально-мотивационные предпочтения, которые позже определят мировоззренческий выбор.
4. Сознательное саморазвитие в зрелом творчестве и самотворчестве (то есть творчестве себя, в самосозидании).
Формирование мировоззренческой системы (индивидуальной картины мира, именно данной личностью признанной за свою, данной личностью предпочтённой) на основе ранее возникших эмоционально-мотивационных предпочтений.
С опорой на мировоззренческую систему - определение смысла жизни и попытки его сознательной реализации в образе жизни (при условии достаточного стимулирования воли к жизни и жажды жизни как извне (прежде всего наличие-отсутствие изоляции, одиночества), так и изнутри (особенно совесть и любовь, причем не столько ко мне - кого-то "другого", сколько моя)).
Возрастные границы этих этапов абсолютно индивидуальны, и пытаться определить эти границы для всех - не для каждого, а именно для всех одни и те же, - просто нелепо. Ясно, что далеко не все дорастают не только до четвёртого, высшего, но даже до третьего этапа. Пожизненно застревают на втором, а то и на первом.
Содержание третьего и особенно четвёртого этапа определяется трудом души, особенно уединённым. Без него на высшие этапы личностного развития-саморазвития подняться невозможно. Первые два этапа рассматриваются, в сущности, как подготовительные, на которых создаётся - или не создаётся - база для самостоятельного труда души (несамостоятельный имеет место с самого начала, иначе никакого развития-саморазвития не будет).
Формирование же человечного или бесчеловечного образа действий (образа жизни) идёт с самого начала, на всех этапах саморазвития, буквально с пелёнок, как выбор способа выхода из различных конфликтных ситуаций в разнообразном общении с окружающими людьми, - выбор способа реагирования на чужую и свою человечность или бесчеловечность в том или ином единичном случае.
Нарочитый нажим на термин "саморазвитие" подчеркивает собственную активную роль растущего человека как субъекта своей жизни, - сначала стихийного, а затем, если повезёт, всё более сознательного субъекта. Возрастные рамки выделенных этапов (периодов) развития могут быть очень сжаты или крайне растянуты, - в зависимости как раз от собственной активности субъекта саморазвития, от того, насколько она стимулируется или подавляется другими участниками этого процесса.
И при сенсорной норме, и, тем более, при слепоглухоте, вершиной личностного развития можно считать возникновение интуиции в качестве реального (в отличие от анатомо-физиологических) органа чувств. Интуиция - это орган постижения реальности, имеющий дело не столько с ощущениями той или иной модальности (зрительной, слуховой, осязательной...), сколько с воссозданной личностью на сегодняшний момент общечеловеческой культурой. Это и есть реальный механизм компенсации дефицита - не столько сенсорного, сколько дефицита понимания того, что и как вокруг тебя на самом деле происходит.
Отсюда ясно, что вульгарно-материалистическое высчитывание "процентов информации", якобы поступающей "в мозг" через те или иные "каналы", - через "зрительный канал", дескать, восемьдесят процентов, а через остальные - двадцать, - это вульгарно-материалистическое высчитывание "процентов информации" лишено всякого смысла. На самом деле, как подчёркивают Э.В.Ильенков, А.И.Мещеряков и Ф.Т.Михайлов, каждый из нас постигает и может постигать мир и себя в мире только "глазами рода человеческого, глазами всех других людей", - иными словами, в процессе воссоздания в собственной деятельности общечеловеческой культуры. В результате формируется интуиция, как механизм постижения Истины, Добра и Красоты. И запросто может случиться, что физически слепоглухой благодаря своей высокой культуре - теоретической, эстетической, этической, духовной, - постигает гораздо больше и глубже легионов зрячеслышащих, как бы те ни упражнялись в убогом высчитывании "процентов", поступающих "в мозг" через те или иные "каналы информации". И "проценты" эти, и "каналы информации" - один из многих вульгарно-материалистических мифов, развеянных Э.В.Ильенковым, А.И.Мещеряковым и Ф.Т.Михайловым.
Мы видим, слышим и осязаем воссозданным нами вариантом общечеловеческой культуры, и поэтому возможен феномен экстрасенсорики, принципиально необъяснимый с позиций физиологии анализаторов.
О.И.Скороходова пыталась ответить на вопрос, сформулированный в заголовке её книги: "Как я воспринимаю, представляю и понимаю окружающий мир". И как же? - Э.В.Ильенков, А.И.Мещеряков и Ф.Т.Михайлов отвечают: только через воссоздаваемый каждым из нас вариант общечеловеческой культуры, благодаря которому, независимо от состояния зрения и слуха, каждый из нас - не кто иной, как более-менее полномочный представитель Рода Человеческого. Вне культуры никакое восприятие, представление и понимание попросту невозможно.
Таков наиболее общий, принципиальный ответ.
ФОРМИРОВАНИЕ СОЗНАНИЯ ПРИ СЛЕПОГЛУХОТЕ
Как только ни интерпретировали первые слова Евангелия от Иоанна! Вот, например, гётевский Фауст берётся переводить это Евангелие с латыни - а на самом деле бесцеремонно редактирует на свой лад:
"В начале было Слово". С первых строк
Загадка. Так ли понял я намёк?
Ведь я так высоко не ставлю слова,
Чтоб думать, что оно всему основа.
При чём тут, как высоко или низко ставит слово Фауст? Если он берётся за перевод, имеет значение только текст автора - евангелиста, а не сколь угодно основательные мнения переводчика. Если ты начинаешь обосновывать свои мнения, ты уже не переводчик, а интерпретатор или оппонент, противопоставляющий точке зрения евангелиста свою.
"В начале мысль была". Вот перевод.
Он ближе этот стих передает.
Подумаю, однако, чтобы сразу
Не погубить работы первой фразой.
Уже погубил, поскольку пытается навязывать - приписывать - автору своё понимание предмета. Дело переводчика - передавать понимание автора, а не подменять его чем-то своим. На самом деле Фауст не переводит, а полемизирует с евангелистом.
Могла ли мысль в созданье жизнь вдохнуть?
"Была в начале сила". Вот в чём суть.
Но после небольшого колебанья
Я отклоняю это толкованье.
Вот-вот - "толкованье", интерпретация, а никакой не перевод.
Я был опять, как вижу, с толку сбит:
"В начале было дело", - стих гласит.
Нет, я, будучи слепоглухим, ни в коем случае не взял бы Фауста себе в переводчики. Как переводчик он должен донести до меня слова кого-то третьего, а если начинает говорить сам - перестаёт быть переводчиком и становится одним из участников беседы. Ну и пожалуйста - просто две эти роли, роль переводчика и роль одного из собеседников, путать всё же не стоит.
Но если принять Фауста за того, кто он есть на самом деле - за участника дискуссии о Сотворении Мира, - то его позиция мне, как и многим, ближе, нежели позиция евангелиста. В одном из своих стихотворений я попытался пойти и дальше Фауста:
Не слово, нет, - сначала было тело.
И тело одухотворялось делом,
И становилось чуткою душой,
И мыслить Дух учился постепенно...
Короче, тело становилось мной.
Я очень рад, что моё тело бренно,
И трупом будет, и его сожгут.
Начало было, и конец настанет.
И в колумбарий пепел отнесут.
Меня бессмертие ничуть не манит.
(19 мая 2006, написано в больнице)
Но вот читаю набросок Э.В.Ильенкова "Фихте и "свобода воли"", и там Эвальд Васильевич в скобках размышляет о формировании сознания у слепоглухорождённых и слепоглухонемых с раннего возраста:
"(У слепого - слепоглухонемого тем более - этого опережения (движения глазом движения руки) нет. - Посмотреть, как тут происходит возникновение взгляда на "Я" - у зрячего руки - как на другое, - не имеет ли сюда отношение проверка работы руки губами. Тут, впрочем, проверка - т.е. задним числом совершаемая работа, - тут произошло перевёртывание во времени. Но не так ли вначале и там? Ведь чтобы что-то проверять (верно или нет?) - надо сначала сделать? Иначе нечего проверять...)"
А если такая последовательность: руки проверяют работу губ, а глаза - работу рук. Недаром кто-то ротик младенца назвал его "лабораторией". Сначала младенец сосёт кормящую грудь, потом ручонки проверяют работу губ, а затем глазёнки - работу рук... Почему бы и нет?
И тогда возникает ещё одна вариация на тему евангельского стиха: в начале был... поцелуй, - иными словами, сосание кормящей груди.
А.И.Мещеряков в своей педагогике отталкивается от "деловых", то есть физиологических, нужд ребёнка, которые преобразуются в человеческие потребности благодаря использованию человеческих предметов. Орудийная - то есть предметно-деятельностная - природа человеческого в человеке. Всё начинается с человеческого, то есть культурного, способа удовлетворения физиологических нужд. Взрослый берёт ручонки ребёнка в свои умелые руки, и действует ручонками ребёнка - кормит его вложенной в его ручонки ложкой, умывает, одевает детскими ручонками... Ребёнок при этом поневоле ориентируется в предметно-деятельностной ситуации, - в той ситуации, в которой его вынуждают действовать, - соотносит себя (своё тело) с учителем, стулом, на котором сидит сам, стулом, на котором сидит учитель, столом, за которым сидят оба, тарелкой с пищей на столе, никчёмной ложкой в своей ручонке... В результате этого соотнесения формируется образ предметной ситуации, в которой приходится действовать, и образ - способ - самог~о действия. И лишь на основе этого образа окончательно формируется само действие как готовый "навык самообслуживания" - навык владения ложкой, умывания, одевания...
Тут-то и формируется зародыш сознания.
Затем навыки трансформируются в естественный жест - действие "понарошку", сигнал для реального совершения действия. Это уже начинает формироваться речь, в которой деятельность остаётся предметом сознания, но отрывается от непосредственного действования. Затем жесты постепенно замещаются дактильными - произносимыми посредством дактильного, то есть пальцевого, алфавита, - словами.
А дальше вперёд и с песней: накапливается словарный запас, ребёнок учится читать и писать... И главным двигателем его дальнейшего личностного развития становится книга.
Стоп. Не так всё просто.
Прежде всего, при ранней глухоте нарушается логика речевого развития. Жесты норовят сложиться в особый язык, который и становится родным, а национальный словесный язык, соответственно, оказывается "иностранным". Жесты ближе ко всему "деловому" - физиологическому в своей основе. Жестами проще, быстрее договариваться о текущих бытовых делах. Словесный же язык в громоздкой алфавитной, дактильной, пальцевой форме вызывает протест и сопротивление. К тому же дактильный алфавит - как и всякий алфавит - уже письменная форма речи, - мимо устной! Устная форма оказывается пропущенной.
То есть нормально слышащий ребёнок изучает письменную форму того же самого языка, на котором до этого уже несколько лет говорил устно, голосом. А рано оглохший, да ещё и слепой, ребёнок вынужден овладевать письменной формой совсем другого языка, нежели тот (жестовый), который используется повседневно. Так что прыгнуть от жеста к книге не очень-то получается... А без такого прыжка останешься примитивным существом, носителем примитивной, сугубо бытовой, культуры.
Чтобы вырваться из этого тупика бытового примитивизма, деятельность должна обрести новое качество. То самое качество, которое было в центре внимания Ф.Т.Михайлова. Качество креативности. А именно: деятельность должна становиться всё более творческой, а её субъект - всё в большей мере превращаться в соавтора человеческой культуры, в её всё более рафинированных формах.
Мы не просто усваиваем или присваиваем, а _ВОССОЗДАЁМ_ культуру - вот основной пафос работ Ф.Т.Михайлова.
Личность уникальна потому, постольку и настолько, что, поскольку и насколько уникален вариант общечеловеческой культуры, воссозданный ею в процессе развития.
Креативный, то есть творческий, характер деятельность приобретает в уединённом труде души, который представляет собой основную форму саморазвития личности.
Строго говоря, развитие возможно только как саморазвитие, то есть благодаря личным усилиям субъекта что-то сделать, чему-то научиться. Пока нет этих личных усилий, нет и не может быть никакого движения вперёд. И работа учителя сводится, собственно, к тому, чтобы эти личные усилия спровоцировать, стимулировать.
Чтобы деятельность приобрела креативный характер, эти личные усилия что-то делать, чему-то учиться должны стать первейшей потребностью личности. До сих пор развитие происходило под различными внешними воздействиями, то есть ему требовался буксир. Теперь оно превращается поистине в саморазвитие, становится если и баржой, то самоходной. И происходит это благодаря уединённому труду души - общению с самим собой по поводу каких-либо увлечений, какого-либо творчества. По поводу игры, лепки, рисования, конструирования, драматизаций, сочинения стихов, прозы, публицистики, - вплоть до научных трактатов. По поводу чтения, созерцания шедевров искусства, прослушивания хорошей музыки...
Логика процесса развития-саморазвития представляется следующей.
1. Стихийное саморазвитие в процессе овладения навыками самообслуживания в быту под руководством и с помощью близкого взрослого.
Совпадает с этапом первоначального развития по И.А.Соколянскому и А.И.Мещерякову.
О саморазвитии речь идёт потому, что особо акцентируется собственная детская активность, без провоцирования, поощрения, направления которой в совместно-разделённой дозированной деятельности взрослого и ребёнка любые развивающие усилия взрослого результата не дадут. А.И.Мещеряков в этой связи ссылается на П.Я.Гальперина, на его учение о поэтапном формировании умственных действий (первый этап), - формировании, так же обеспечиваемом совместно-разделённой дозированной деятельностью.
Саморазвитие ребёнка на этом первом (в предлагаемой мною периодизации) этапе названо стихийным, так как собственная детская активность, без которой оно неосуществимо, носит скорее вынужденный, чем сознательно-добровольный характер. Ребёнок саморазвивается, потому что вынужден делать то, чего от него добиваются, учиться тому, чему его хотят научить, - вынужден вопреки собственному, подчас отчаянному, сопротивлению. Он на этом этапе не может осознать, по выражению Э.В.Ильенкова, "что и как он на самом деле делает", чему и как, а главное - зачем, он вынужден учиться.
2. Стихийное саморазвитие в процессе совместно-разделённой - бытовой, игровой, трудовой и так далее - деятельности как со взрослыми, так и с детьми, особенно превосходящими по уровню развития; деятельности, внутри которой совершается речевое развитие от первичного набора сигнальных жестов до свободного владения национальным словесным языком как основным средством общения, в том числе (в перспективе) общения с самим собой.
Так как словесный язык у слепоглухонемых и глухонемых детей носит "официальный" характер, то есть предназначен только для общения со взрослыми, которые этот язык ребёнку навязывают, для него непонятно зачем, - очень важно общение таких детей с нормально слышащими, для которых словесный язык - основное средство общения, родной, а не "иностранный". И, как показывает совместно-педагогическая практика в лагерях Детского ордена милосердия, в таком общении словесно-речевое развитие глухонемых и слепоглухонемых детей действительно резко ускоряется. Ибо словесная речь оказывается нужна для взаимопонимания и как можно более полного самовыражения в какой-либо совместной деятельности (в игре, в совместных "творческих делах"), а не для выслушивания нотаций и назиданий взрослых, то есть оказывается действительно жизненно необходимой.
3. Стихийно-сознательное саморазвитие в большой ролевой игре и в реализации всевозможных увлечений (лепкой, рисованием, конструированием, драматизациями, чтением, всякого рода попытками литературного творчества).
На этом этапе в творческом уединении, заполненном лепкой, рисованием, чтением и тому подобными занятиями, хотя бы просто фантазированием, - зарождается (может зарождаться) умение общаться с самим собой.
Осуществляется всё более интенсивный труд души, в котором накапливается материал для содержательного непосредственного общения.
В процессе реализации увлечений, стихийном постольку, поскольку ребёнок занимается тем, что ему нравится, и именно потому, что ему это нравится, не думая, конечно, о том, как это сказывается на темпах, качестве и направленности его саморазвития, - постепенно определяется приоритетная сфера духовных интересов, осознание которой может привести ко всё более сознательному выбору направлений саморазвития и к сознательным же попыткам самореализации в выбранных направлениях.
То есть третий этап - переходный между стихийностью и сознательностью саморазвития. Именно на этом этапе начинаются попытки осознания не только мира вокруг себя, но и себя в мире, прежде всего своего места среди других людей, то есть начинает формироваться рефлексия.
Пока ещё на эмоциональном уровне формируются начатки будущей мировоззренческой системы. Формируются эмоционально-мотивационные предпочтения, которые позже определят мировоззренческий выбор.
4. Сознательное саморазвитие в зрелом творчестве и самотворчестве (то есть творчестве себя, в самосозидании).
Формирование мировоззренческой системы (индивидуальной картины мира, именно данной личностью признанной за свою, данной личностью предпочтённой) на основе ранее возникших эмоционально-мотивационных предпочтений.
С опорой на мировоззренческую систему - определение смысла жизни и попытки его сознательной реализации в образе жизни (при условии достаточного стимулирования воли к жизни и жажды жизни как извне (прежде всего наличие-отсутствие изоляции, одиночества), так и изнутри (особенно совесть и любовь, причем не столько ко мне - кого-то "другого", сколько моя)).
Возрастные границы этих этапов абсолютно индивидуальны, и пытаться определить эти границы для всех - не для каждого, а именно для всех одни и те же, - просто нелепо. Ясно, что далеко не все дорастают не только до четвёртого, высшего, но даже до третьего этапа. Пожизненно застревают на втором, а то и на первом.
Содержание третьего и особенно четвёртого этапа определяется трудом души, особенно уединённым. Без него на высшие этапы личностного развития-саморазвития подняться невозможно. Первые два этапа рассматриваются, в сущности, как подготовительные, на которых создаётся - или не создаётся - база для самостоятельного труда души (несамостоятельный имеет место с самого начала, иначе никакого развития-саморазвития не будет).
Формирование же человечного или бесчеловечного образа действий (образа жизни) идёт с самого начала, на всех этапах саморазвития, буквально с пелёнок, как выбор способа выхода из различных конфликтных ситуаций в разнообразном общении с окружающими людьми, - выбор способа реагирования на чужую и свою человечность или бесчеловечность в том или ином единичном случае.
Нарочитый нажим на термин "саморазвитие" подчеркивает собственную активную роль растущего человека как субъекта своей жизни, - сначала стихийного, а затем, если повезёт, всё более сознательного субъекта. Возрастные рамки выделенных этапов (периодов) развития могут быть очень сжаты или крайне растянуты, - в зависимости как раз от собственной активности субъекта саморазвития, от того, насколько она стимулируется или подавляется другими участниками этого процесса.
И при сенсорной норме, и, тем более, при слепоглухоте, вершиной личностного развития можно считать возникновение интуиции в качестве реального (в отличие от анатомо-физиологических) органа чувств. Интуиция - это орган постижения реальности, имеющий дело не столько с ощущениями той или иной модальности (зрительной, слуховой, осязательной...), сколько с воссозданной личностью на сегодняшний момент общечеловеческой культурой. Это и есть реальный механизм компенсации дефицита - не столько сенсорного, сколько дефицита понимания того, что и как вокруг тебя на самом деле происходит.
Отсюда ясно, что вульгарно-материалистическое высчитывание "процентов информации", якобы поступающей "в мозг" через те или иные "каналы", - через "зрительный канал", дескать, восемьдесят процентов, а через остальные - двадцать, - это вульгарно-материалистическое высчитывание "процентов информации" лишено всякого смысла. На самом деле, как подчёркивают Э.В.Ильенков, А.И.Мещеряков и Ф.Т.Михайлов, каждый из нас постигает и может постигать мир и себя в мире только "глазами рода человеческого, глазами всех других людей", - иными словами, в процессе воссоздания в собственной деятельности общечеловеческой культуры. В результате формируется интуиция, как механизм постижения Истины, Добра и Красоты. И запросто может случиться, что физически слепоглухой благодаря своей высокой культуре - теоретической, эстетической, этической, духовной, - постигает гораздо больше и глубже легионов зрячеслышащих, как бы те ни упражнялись в убогом высчитывании "процентов", поступающих "в мозг" через те или иные "каналы информации". И "проценты" эти, и "каналы информации" - один из многих вульгарно-материалистических мифов, развеянных Э.В.Ильенковым, А.И.Мещеряковым и Ф.Т.Михайловым.
Мы видим, слышим и осязаем воссозданным нами вариантом общечеловеческой культуры, и поэтому возможен феномен экстрасенсорики, принципиально необъяснимый с позиций физиологии анализаторов.
О.И.Скороходова пыталась ответить на вопрос, сформулированный в заголовке её книги: "Как я воспринимаю, представляю и понимаю окружающий мир". И как же? - Э.В.Ильенков, А.И.Мещеряков и Ф.Т.Михайлов отвечают: только через воссоздаваемый каждым из нас вариант общечеловеческой культуры, благодаря которому, независимо от состояния зрения и слуха, каждый из нас - не кто иной, как более-менее полномочный представитель Рода Человеческого. Вне культуры никакое восприятие, представление и понимание попросту невозможно.
Таков наиболее общий, принципиальный ответ.
Владимир Лазуткин,
01-04-2009 22:36
(ссылка)
информация о конференции во Владимире
Кафедра гуманитарных дисциплин ВЮИ проводит круглый стол "Модернизация российского общества: философские, исторические, правовые проблемы". Если Вы желаете принять очное/заочное участие, напишите, пожалуйста. Тезисы ждём до 11 апреля, статью - до 30 апреля. До 7 страниц 14 шрифтом через 1,5 интервал. 1 страница 100 р. Не забудьте указать авторские данные (ФИО, город, организация, степень, звание). Сборник статей выйдёт в июне. С уважением, Тимощук Алексей, г. Владимир. http://elcom.ru/~human
В этой группе, возможно, есть записи, доступные только её участникам.
Чтобы их читать, Вам нужно вступить в группу
Чтобы их читать, Вам нужно вступить в группу
