Откройте свой Мир!

Ко светлой памяти любви,
Мной приготовлены страницы,
Покуда сердце будет биться
В нём будут жить глаза твои...

Но дальше в воды уходя
От тяжкой точки невозврата,
Я обретаю вновь фарватер,
И всё милее мне лодья.

Презренно о былом скорбеть
И разменяв летящий почерк
На пару проржавевших строчек
Придёт пора покорно тлеть...

Теперь уже в другом плену,
И от других терзаясь страхов -
Свободенъ я! А всё ж прильну
К её обугленному праху.

_________________________"Те, кого любят Боги-умирают молодыми"

Старые шрамы не только болят-
Память упрямо тревожа
Юности дней шумный строят отряд.
Прошлое ближе, дороже.

...Юные девы чаши с вином
В танце разносят по залу...
Музыку боя железным мечом
Он высекает с друзьями...

Молоды братья и дерзок их смех,
Синью звенит неба высь!
Алая боль отодвинет успех,
Плен изменит его жизнь.

Он теперь раб, гладиатор. Смешит
Шумный, чужой Колизей.
Галлы свободными к смерти пришли-
Доля завидней друзей...

...Есть еще серая, тусклая боль-
Ломит суставы, рвет жилы...
Зря он оплакивал братьев покой-
Боги их больше любили.

Действующие лица.

 

1. Хофф

 

2. Горная ведьма

 

3. Сэй- Сёнагон (придворная дама)

 

4. Октябрёнок в будёновке и с
барабаном

 

5. Первый прохожий

 

6. Второй прохожий

 

7. Хор

 

 

 

______________________________________________________________________

 

 

 

(Ночь.Все спят.Один лишь Карацупа зорко
охраняет свои мысли вслух)

 


 


1 ый Прохожий:  Не
каждый следопыт тропою мысли ходит


 


 Хофф: Пути
Господни неисповедимы.


 


Горная
ведьма:  Вы
где-то правы: возраст - это память.\\Кто лишнее запомнит – тот сатир.\\Моложе
тот,кто в прошлом смог оставить\\Пустые мысли и телеэфир.


 


 Хофф: Сей
зоркий хрыч хранит границу гордо\\при помощи программы ВОРДа.


 


Сэй Сёнагон: Приветик!
Что слышно?


 


Хофф: Пролез
в монахи Карацупа\\С чего он смотрит в землю тупо?


 


Сэй Сёнагон: Ого!
Героя притупили!\\Портрет нарочно исказили?


 


Хофф:  Он самоисказился - еще не видели?



 


Горная ведьма: Видать
словцом каким обидели.


 


Сэй Сёнагон:  Оставим рифму. Кто посмел?!


 


Хофф: Крутой
Олег иль кто там есть-\\Компашку всю не пересчесть


 


Сэй Сёнагон(хватаясь за голову):  Наивная Я!!


 


Хофф: Наивность
не порок а свойство\\Не приносящая спокойство.


 


Сэй Сёнагон: Вы
так похожи на адепта!\\Нет от наивности рецепта?


 


Хофф:Зачем
рецепт Вам - Мир прекрасен!\\Любой совет же тем опасен\\Что увеличвает мираж.\\Не
выходя при том в тираж


 




Сэй Сёнагон: Какой
пассаж! (уходит)


 


2-ой Прохожий: Какой тираж? Какой пассаж? На
абордаж! В конце -  массаж.


 


Хофф(заметив нечто шевелящееся в
терновнике):О!
Мы веселые ребята,мы ребята - октябрята!\\Что за муха там летает,Карацупу в зад
кусает?


 


Горная ведьма(напевает): Ловите муху,теряйте
мысли...счет этим мухам поди,исчисли!\\ А к Карацупе фингал причисли и будут
мухи в удобном смысле!..  


 


Мимо проходит смеющийся октябренок в буденовке и пионерском
галстуке и что есть мочи дубасит в барабан. Вслед за ним марширует Хор
,отмахиваясь от мух пальмовыми листьями. Задние ряды несут транспорант «НАШИ МЫСЛИ -ТОЛЬКО ВСЛУХ!»


 


Хор: Идут
пионэры – привет Карацупе!\\Мухи летают – ЖЖЖЖю Карацупе!


 


Хофф: Во  Карацупа бушует -  прямо кишки бурчат .


 


Горная ведьма(посмеиваясь): То ли еще будет! Карацупа
– символ эпохи!


 


Хор(удаляясь,затухая): Идут пионэры – привет
Карацупе!\\Мухи летают – ЖЖЖЖю Карацупе…


 


Горная ведьма(вздыхая): Хорошо в краю
родном-\\Сеном пахнет и…


 


Хофф(перебивая): Красиво
жить не запретишь!


 


 


Незаметно
восходит солнце

                УЛЫБКА ПЕРСЕФОНЫ. ОРЫ


 


       - Пустое дело,- размышляет сам с собой
Беккер. Вообще вся эта затея - пуститься по следам Франца - представляется ему
сейчас сплошной бессмыслицей. Более того, подсознатель­но он понимал это уже
тогда, когда обращался к руководству за официальным разрешением, и только
выработанная годами привычка к пунктуальности, стремление лично довести до
точки все нюансы в этом запутанном, как тогда ему представлялось, деле толкнули
его на этот ни­кому в сущности не нужный шаг. Ну что с того, если он и
обнаружит след Франца в окрестностях аэропорта? Скажем, к примеру, вот сейчас
сам Франц, широко улыбаясь, выйдет ему навстречу с рас­пахнутыми объятиями
из-за ближайших кустов - так что же дальше? Очередная идиотская ситуа­ция. А
если еще приплюсовать к тому сегодняшние накладки - старика, затем придурка -
бортмеханика? Беккер хватается за голову и есть с чего. В конце концов, все в
свое время надоедает - вся эта игра, события, высосанные из пальца - и для
него, Беккера, это время, судя по его настроению, подошло. Господи, да чем мы
все занимаемся,- думает он. Подготовка события - отчет, подго­товка события -
еще отчет. Архивы Управления неисчерпаемы. Мышиная возня - уж писали бы сразу
отчеты. Вот и сейчас, вся эта история, которую он сам по собственному почину
извлек, словно заправский фокусник, в буквальном смысле из небытия, потребует
от него немалых усилий для сос­тавления очередного отчета, довольно непростого,
к слову, своего рода шарады, которую никто и ни­когда не прочтет - проставят в
требуемой графе очередную галочку напротив его фамилии, точнее, личного номера,
присвоят всему  делу порядковый номер и отправят пылиться на архив­ные полки. Ему вспомнился архивариус - низенький лысый старичок с добродушной до ушей улыб­кой- типичная библиотечная крыса. Так вот, никому его отчет не нужен, даже крысе-архивариусу. Нужен  лишь факт существования этого отчета.
          Впрочем, одного человека его отчет может быть все таки заинтересует -
разумеется же, Франца, которому в свою очередь надлежит подготовить собственный
контротчет по его отчету - таковы правила игры, такова сложившаяся практика и
не подчинится ее логике все равно что автоматически быть вычеркнутым из Книги
Кадров(кстати, все тем же старичком архивариусом). Конечно же материалов для
контротчета у Франца будет побольше - во первых факты из его, Беккера, отчета и
плюс к ним - это во-вторых - его, Франца, собственные, о которых он, Беккер, не
имеет ни малейшего представления, хотя формально Франц и  находится в его подчинении. Дрянь девка!
       Беккер вспомнил вдруг про Елену Шульц. С нее то все и завертелось - донос на
профессора, Шлеймахер, затем из всего этого компоста выплыл каким то непонятным
образом Франц, да и вся, если быть откровенным до конца, авантюрная затея с
Чичентампуко. Подозрительно частые смены пилотов на линии, взбаломошенные
местные девки - всё ерунда какая то и в то же время запутано до того, что не
удивительно, если в один из прекрасных дней ситуация с аэропортом разрешится
самой настоящей катастрофой - все там держится на весь­ма и весьма призрачном
фундаменте. Грацио! Беккер еле увернулся от прямого столкновения с какой то
дородной матроной, несущейся напролом на всех парах навстречу с двумя
наполненными доверху продуктами авоськами - коробочки, свертки, пакеты - все
это богатство аккуратно обер­нуто, вощаной бумагой и перевязано разноцветными
ленточками - даже неопрятно ощипанная кури­ца. Повстречавшись с ним, женщина
громко и язвительно рассмеялась - не то, чтобы неприлично, не то чтобы в лицо,
но вне всяких сомнений по его адресу. Он проглотил все это молча, хотя выходка
женщины и показалось ему вызывающе дерзкой и оскорбительной - у него даже руки
зачесались от жгучей потребности отомстить каким-либо изощренным способом и
немедленно за нанесенную обиду - и... И только крепче стиснул зубы, поплотней
закутываясь в плащ. Женщина застряла в его мозгу саднящей занозой, несомненно
она ему кого то напоминала, но вот кого? Люди, события (как реальные, так и
высосанные из пальца для Отчетности) роились вокруг него, дразнясь, и ухмыляясь
как живые, а ему все никак не удавалось выдернуть из их клубка единственно
необхо­димую ниточку, ту, начав с которой, можно было б распутать step by step весь гордиев клубочек.
        Он обернулся. Женщины нигде не было. Видно, судя по всему, она успела добраться
до поворота, вопрос лишь в том, как ей это удалось за столь короткий промежуток
времени. Просто невероятно. Беккер с сомнением покачал головой. Так кто же все
таки эта женщина, эта знакомая бородавка на правой щеке? Вспомнил, ей-ей
вспомнил! Ай да Беккер! Старуха с третьего этажа, запустившая библией в
полицейского, когда среди бела дня раздели на улице священника. Хотя, может и
та, другая, с пестрым попугаем. Но что ей (той или другой - без разницы) могло
понадобиться в этом убогом захолустье, да еще нагруженной двумя авоськами?
Впрочем, завтра, кажется, суббота? Это, пожалуй, меня­ет дело - многие по
субботам стремятся вырваться за город, провести пару дней в обнимку с природой
- сейчас это так модно. Еще одно наблюдение - выглядит она, надо, признать,
куда бод­рей, моложавей, что ли - одним словом, что то тут не так. Правда,
видел он ее раньше лишь мель­ком, к тому же на свежем воздухе, да еще в
сумерки, пусть ранние, все видится чуточку иначе. Он пожал плечами и тут же
спотыкнулся о кочку, потом еще раз. Странно - он даже не заметил, как свернул с
тропинки. Вокруг торчали лишь пни да ели. Беккер почувствовал непомерную
усталость и присел на один из них, спугнув при этом мелкую птаху. Выбраться
отсюда не стоило особого труда - шпиль аэровокзала, ярко освещенный с трех
сторон мощными прожекторами, виднелся отчетливо и ясно на быстро чернеющем фоне
неба. Ему следовало лишь постоянно двигаться в направлении шпиля и не сворачивать
в сторону, весь вопрос лишь в том, сколько ему потребуется на это времени.
Мысли его текли вяло, не хотелось даже думать о чем либо. Он достал из кармана
флягу и отпил солидный глоток, не забыв предварительно протереть рукавом
горлышко - после бортмеханика. От водки его моментально развезло, он даже не
заметил, что собственноручно расстелил - на траве плащ и улегся на нем
поудобней лицом в небо с чудовищно зависшими над притихшим миром алчно
светящимися звездами. Мир, огромный Мир, расстилался над ним в котором он,
Беккер, даже не ничтожное насеко­мое. Звезды высокомерно смеялись над ним со
своих надлунных сфер. Все сегодня смеются над ним, даже сумасшедший старик. Это
странное,сошедшее словно с полотен Эль Греко, лицо маячило пе­ред глазами
назойливым воспоминанием. Чувствовалось по всему, что старик крепится из
последние сил, чтобы не рассмеяться, хоть и боится его не на шутку и все
таки... Он машинально ощупал ширинку - похоже, порядок. Всплыла огромная
красноватая луна, немая свидетельница поминок по Персефоне. Вспомнил, ту
женщину с авоськами звали Персефоной, по крайней мере под этим именем она была
зарегистрирована в участке после поступившего сообщения о происшествии на
улице... Вспомнив, Беккер почувствовал огромное облегчение на дуле и рассмеялся.
Потом, безо всякой связи  с эпизодом,припомнил почему то ликвидацию приставленного к нему агента. Мокроуса,кажется. Странно, но подробности последнего дела полностью выпали из его памяти, как, к примеру, он прикончил того типа?
          "Ты убил его ножницами,-нагая блондинка призывно улыбаясь, стояла прямо над его головой, прижимая к матово бледным грудям туристический топорик с двусторонним острием. "Но почему ножницами?- изумленно спросил он и только сейчас заметил, что почему то не удивился появлению блондинки, словно весь день ожидал чего то в этом роде,-откуда взялись эти ножницы?» «Огромными садовыми ножницами,- уточнила девица,не обращая внимания на вопрос, заданный Беккером и кивнула головой, видимо в
знак того, что иначе просто и быть не могло,- какими подрезают виноградную
лозу, чтобы не повредились здоровые, разве не так?- она издевательски расхохо­талась
прямо ему в лицо. "Да, да,- поддакнула ее подруга, выползая из ближайшего
кустарника,- для того, чтобы не погубить всего, приходится поневоле причинить
боль малому. Сюда, девушки!" Пространство вокруг  Беккера  моментально заполняется целой армадой голых девиц и у каждой в руках по стандартному топорику. "А ну, стройся,-командует блондинка. Уж и распутство учится строю,- подивился Беккер,- ну и времена!"
       Девицы меж тем успели выстроиться в несколько концентрических кругов таким
образом, что сам Беккер оказывается в их геометрическом центре. Девки быстро
проводят перекличку. "О, да,- продолжает удивляться Беккер, разглядывая
внимательно девиц во главе с блондинкой, образующих ближайший к нему круг,- я
же их знаю!" Девицы перемигнулись. "Объявляется пляска № 3 вокруг
пылающего жертвенника, - произнесла громко блондинка - судя по тону, она была у
них за старшего,- а ты, Беккер, лежи как лежишь и не двигайся. Будешь нашим
жертвенником. Шарлотта, Ванда, Елена..." Стоп! Елена, Елена Шульц. Это ее
он допрашивал на прошлой неделе в своем кабинете. Стройная кобылка. Знать бы
раньше... Гноящийся веред в паху завертел, застонав, увлекая за собой в... Девичий
хоровод закружился вокруг, опутывая магической цепью, точно волны прилива. И
кружат, кружат, кружат, порхая как снежинки в новогодний вечер. Точки и пятна
рябят в глазах разноцветным фейерверком, сплетаясь в сплошные линии, образующие
гигантскую воронку, втягивающую его расслабленное тело внутрь себя с чудовищной
силой. Вот он и сам превращается постепенно в на­бор ссужающихся спиралью линий
и вся эта масса мычит, мычит, мычит, обволакивая Вселенную ласковым, мягким телячьим теплом. И тут он услышал смех Луны.


     Беккер спал,подложив руку под голову метрах в пяти от огромной коровьей лепешки. Сон его был мирный, но сопровождался убийственным храпом. Олененок, пробегавший по просеке, замер на миг, шумно втянул ноздрями воздух -ушки его при этом тревожно задергались - и еще через секунду припустил во весь опор обратно .
    Луне до них не было ровным счетом никакого дела.


 

Солдат любви на перекрёстном огне эпох
Свой облик меняет в лабиринте вечности.
Живёт одним днём, а затем-умирает
От безысходности и беспечности…
Желание жизни в нём возродят
Гетеры античности в садах человечества.
Поскольку будет стойким солдат-
Он не сгорит в огне дыма Отечества…

          НАВАЖДЕНИЕ  АФАМАНТА


Присутствие Тимоти
чем дальше, тем более и более становится нестерпимым. "Ку­да подевалась
Шарлотта?- гадает уныло диспетчер,- сколько еще длиться этой пытке?" Все
в  этом мальчугане кажется ему огромной
мучительно неразрешимой загадкой - этот необычный смех, охватывающий весьма
широкий диапазон - от тихого блеяния овцы через язвительное хихиканье гиены
до,наконец, гомерического хохота, срывающегося в надсадный, надрывающий сердце
павлиний вопль. А это его странное одеяние! Не то, чтобы оно не мальчишеское,
просто во всем этом что то не так, какая то неуловимая мелочь - пуговка,
складочка, а, может, и кокетливо повязанный узелком шнурок, отчего в общее
впечатление вкрадывается нечто женоподобное. И, нако­нец, в самом взгляде
мальчугана есть нечто от козлиной невинности - чуть замешкался - ожидай пинка в
зад. Бледное без кровинки личико словно вылепленная гипсовая маска - диспетчер-
вдруг с удивлением обнаруживает жгучее желание, у него просто руки чешутся
сорвать ее(маску) и, что самое для него постыдное, так это скрывающаяся за
желанием надежда обнаружить под ней неч­то нечеловеческое, звериное, неземное,
лицо карлика или гнома худой конец. Словно откройся ему подобное, это если и не успокоит
окончательно развинтившиеся нервы, то, по крайней мере, очер­тит преследующие
его кашмары в более или менее осязаемые формы. И в то же самое время он
прекрасно представляет себе, что окажись лицо и действительно маской, то это не
даст ему ровным счетом ничего - последней всенепременно окажется (и это настолько
естественно и непреложно, что во всем охватившем его ужасе именно этот момент
доставляет расшалившимся мозгам наибольшее, чуть ли не граничащее с
эротическим, удовлетворение) все та же маска, то же пухлое, покрытое весну­шками
лицо с неизменно язвящей улыбочкой и козлиноподобным  взглядом падшего ангелочка. Тимоти ласково и
осторожно гладит его волосы. Каждое прикосновение легкой, как пух, детской
ладошки вы­зывает в нем мучительную волну отвращения, словно она вымазана
противной дурнопахнущей мазью. «Бедненький папаша,- журчит ласково тоненький
голосок,- желает знать все   про свою дочурку?
Уверяю тебя, не стоит так об этом беспокоиться - ну, крутит себе шашни с
господином директором в ка­ком нибудь из темных закутков. Как же ты не
догадался, что все, чего она добивалась, так это спла­вить меня на кого либо на
сторону, чтобы не мешал, не путался у них под ногами. А кому же, как не тебе,
ее самому близкому из родственников? Отвращение переполняет
диспетчера и он,
отвернувшись, сблевывает прямо на ковер. Глаза его краснеют и вмиг
наполняются влагой от ощущения своей полной безысходности и бессилия что либо
предпринять. Кажется, что лицо этого поганца заполнило собой всю видимую часть
Вселенной и никуда теперь от него не спрятаться, что бы ты не
делал."Поплачь, поплачь,- продолжает примазываться мальчуган, по-прежнему
обнимая его одной рукой за шею,- ведь созвучие жизни соткано не из одного лишь
звонкого веселья, но и глухих рыданий. Поплачь и почувствуешь облегчение,
доверься моему совету". Ручонка его при этом плавно и мягко соскальзывает
вниз, заползая холодной змейкой за шиворот и принимается плавными движениями
массировать спину, вызывая тем самым в диспетчере гадливое ощущение чего то
непристойного, липучего как смо­ла или пластилин. Диспетчер багровеет и грубо
отпихивает Тимоти в сторону.


   Убирайся,- хрипит диспетчер,- чудовище.
Приткнись в угол, займись своим зеркалом. И не вздумай приближаться ко мне, а
то... Опираясь ушибленной рукой о выемку в стене, он осторож­но поднимается,
кряхтя, с пола. "Ты мне не веришь?- обиженно сопит мальчуган,- чтож, я
хотел как лучше. Убедишься сам". Диспетчер, медленно прихрамывая, ковыляет
к дверям, волоча следом ковровую дорожку. Рот его незаметно заполняется вязкой
слюной и ему то и дело приходится сплевывать прямо на пол и это - несмотря на
режущую сухость в горле. Голова гудит как в тумане, каждый новый шаг резко
отдается ударами крохотных молоточков в височных долях. Точно четверка взбесив­шихся
лошадей в мозгу разрывают его разум по четырем сторонам света, разум,
неиствующий в безмолвных воплях от досады унижения и... Он добирается до дверей
и лишь огромным
усилием воли зас­тавляет себя распахнуть ее настежь, навалившись в решающий
момент всем своим корпусом на... Уже заступая за порог, он слышит, как
ненавистный ребенок за его спиной вновь заходится в исте­рическом
смехе."Нет,- упорствует он про себя,- не обернусь, ни за что не обернусь,
пусть хоть пожар, хоть землетрясение, выстрел или взрыв. Что ж он такое на
самом деле, неужто ребенок? Черта с два!- немигающие, серьезные не по возрасту
голубовато серые глаза моментально всплыли в памяти,- это не ребенок, чудовище
не может, не имеет права быть ребенком, будь оно хоть трижды не­винно как
младенец. Не пристало ребенку иметь подобный взгляд , полный яда и желчи. И говорит он как то странно. Не голос, нет - с этим
как раз все в порядке. Но вот эта манера выражать свои мыс­ли и заключения,
само построение речи, не говоря уж о смехе, похожем на клекот сползающей со
скло­на вулкана лавы. И то, что он никогда не мигает - разве уже одно это само
по себе не странно? Вот в чем главное, как только такое можно было упустить из
виду - эти веки, они точно ненастоя­щие, приклеенные. Грим! - проносится
молнией мысль,- конечно же, грим, скрывающий под собой убо­гое уродство
карлика, злобного злыдня из чуждой недетской сказки.


   Тем не менее, в самый последний момент, он,
не удержавшись, кидает украдкой вороватый взгляд туда, откуда только что
доносился завораживающий смех. И - словно застигнутая врасплох жена Лота
прирастает к полу, обратившись соляным столбом. Что там с его правой рукой,
вихляющей в до неприличия вычурном жесте?...Какая странная рука! Пальцы ладошки
стянуты перепонкой у основания фаланг словно у утки. Да чтож это такое,
Господи? Ему припоминается вдруг недавнее чаепитие с Шарлоттой, где то на
позапрошлой неделе и еще то, с каким волнением она - тогда он не обратил на это
особого внимания, а зря! – щебетала, рассказывая ему прямо за столом о свежем
пополнении в школе, прямо посреди учебного года, какие то там дети, примерно
одного с этим бесенком возрас­та, из зоны чего то там - он уж и не помнит чего,
да и в том ли суть? А, нет, вспомнил! Эта нашумев­шая авария на атомном заводе
под Мариенбаденом лет десять тому как - дети-уродцы, дети-мутанты... Или нет,
это было раньше, значительно раньше и не от Шарлотты он помнил об этом. Точно!
Шарлотта говорила ему только о детях, о пожаре же он узнал из газет задолго до,
злопамятного чаепития. Там, кажется, до сих пор еще запретная зона, огороженная
колючей проволокой под током высокого напряжения. Так значит...Его снова
затошнило. И опять лишь огромным напряжением воли ему удается заставить себя
захлопнуть за собой двери. Запахи продолжают преследовать его и в коридоре,
обвива­ясь в полумраке вокруг тела толстыми кольцами невидимой анаконды,
искрящимися звонким мальчи­шеским смехом, застрявшим в ушах. Безумие ребенка
иное, чем у взрослых, оттого и оставляет
от себя столь
жуткое отталкивающее впечатление, подумалось диспетчеру. Сейчас, чувствуя себя
хоть и неважно - голова раскалывалась по-прежнему - но зато надежно защищенным,
пусть отчасти... Защищенным! Непонятно от чего. Не считать же всерьез малого,
оставленного там, за хрупкой фанерной пере­городкой, источающим какую бы то ни
было угрозу в его адрес...Глупо, смешно. И тем не менее, чувство защищенности
более чем реально и исходит оно именно от изъеденной древесными чер­вями
фанерной перегородки, разделяющий его и оставшийся по ту сторону кашмар, имя
коему - Тимоти.


 


 


 


 


 


 

мой друг стал немного странным.
все читает старые письма.
молчит в трубку, контактом, аськой.
запивает печали виски.

я знаю, он умчался однажды
вглубь себя, а назад не примчался.
днем он курит стабильно дважды,
хотя мне не курить честно клялся.

мой друг стал немного странным.
в полнолуние воет волком.
нет, не с шерстью, когтями, клыками.
а с тоскою, тягучей болью.

он творит нелогичные вещи,
и рисует на всем, что придется.
верит в сны, дурные и вещие.
в то, что скоро погаснет Солнце.

мой друг - рядовой в стану странных.
но ничего - если нравится - можно.
я сейчас слева рядышком встану,
тебе проще, а мне несложно.

    Посвящается Кириллу Антонову,
моему бывшему уважаемому оппоненту по сообществу “Мысли вслух»                                                  



 


                                       
5
. Протоколист


 


 - Все
это любопытно. Занятная история! А я и не думал, что вход во Дворец

Правосудия общедоступен…                                                                                                          


Молодой человек задумчиво ковыряет носком
расшнурованного ботинка выемку в щербатом бетонном покрытии на полу - в одном
участке линелиум поистерся и углубление выступило наружу. Молчание
под глухой фон журчащей в глубине под нами воды действует на нервную систему -
не выношу в своем тайнике присутствия посторонних: приходится всякий раз с
извинениями убирать
со стола телефонный аппарат - редко кто из гостей способен воздержаться от
просьбы позвонить наверх, просто так, из-за дурацкого любопытства, даже не
представляя толком, с чего вдруг у него возникло сие невинное под­спудное
желание. Кого не взбесит? 0 том, что этому желанию подвержены все без
исключения посетители моей каморки, известно одному лишь Богу, мне и, возмож­но,
с моих неосторожных слов - Прокурору. Но последний не опасен, более то­го,
именно от него исходило дельное предложение убрать подальше от посторонних глаз
установленный тайком аппарат. Совет не таскать в тайник друзей /разве что женщин - эти умеют с небрежным
безразличием относиться к любо­го рода чудачествам, не задаваясь лишними
вопросами, лишь бы их.../ тоже принадлежит ему. Дельный совет! Но, тем не
менее, именно от женщин и приходит­ся особенно тщательно оберегать телефон -
доводы наподобие, что его нет во­все на них совершенно не действуют и, в конце
концов, мне приходиться подчи­ниться нажиму. Такова практика.


            Вещи и обстановка. Винтовая
лестница, уводящая наверх в небольшой, но уютный балаганчик, сплошь обклеенный
цветными /есть и несколько черно-белых,
но они не производят того впечатления/ фотографиями и вырезками из журна­лов,
изображающих безобразно уродливых женщин; часть из них обнажены пол­ностью -
они то и вызывают наибольшее отвращение/, низенький столик на под­пиленных
аккуратно ножках, пара циновок по углам и нища с одиноким искус­ственным
бумажным цветком в сухом стакане - плавают в тусклом желтом осве­щении
подвешенной на скрученном проводе лампочки. Тайник слишком узок и те­сен для
чего либо иного. Кровати, например. В первое время я пытался исполь­зовать
вместо лампочки незамысловатый торшер, покамест не убедился в полной его
бесполезности, а, главное, в - неудобствах, которые он мне причинял - руки не
протянешь, чтобы не задеть
ненароком. Я
забыл упомянуть еще про выключатель - он искусно
запрятан под третьей ступенькой сверху и замаскирован вдоба­вок под ползущего
по стене мохнатого паука, хотя Лола утверждает /скорей из чистого упрямства,
чем из сходства/, что он напоминает ей расплющенного тара­кана с оборванными
усиками.


- Просто замечательно, как у
Вас все тут устроено /вторично ломая
тиши­ну/. Эта лампа.. .такая яркая, что слезятся глаза, когда на нее
смотришь. С
трудом удерживаешься, чтобы не моргнуть. И все
же... Вы все время пытаетесь что то утаить от меня. Ничем иначе не объяснить
встревоженность рекомендо­вавшего мне Вас человека - уж его то я знаю! Из
Вашего рассказа получается, что я и вовсе тут не при чем... Как все это
сопоставить? Я не нахожу отве­та. К
чему, спрашивается, стоило затаскивать меня к Вам?
На Вашем месте я поос­терегся бы лишний раз обнаруживать перед незнакомыми
столь приятное месте­чко. Кстати, сколько отсюда выходов?


Парень
серьезный – зрит главное. Глаза же бегают вверх-вниз и по сторонам, высматривая
подробности. Свер­ху - приглушенное постукивание о металлическую поверхность,
вероятней все­го дождь. От всего этого вытягивается лицо - чувствуешь, как с
каждой секун­дой становишься все более  несчастным, надежно
запрятанным от любой пары посторон­них глаз /эти - не в счет, тут мы оба по
необходимости и потому каждый сам за себя/. А все же, если он не подослан, так
от кого же он? Кажется, он упомя­нул о чьей то рекомендации. Подсудимый
отпадает сразу же, хотя не исключено, что ему каким то образом удалось передать
через подкупленного тюремщи­ка послание своему сообщнику - все это очень и
очень маловероятно, да и вы­глядит как то несуразно. Непонятно, к примеру, с
чего это вдруг мой посетитель, буде он и в самом деле сообщником, стал бы
обращаться именно ко мне - гора­здо проще попытаться  установить связь с кем либо из нашей
авторитарной тройки или вообще смотаться заграницу. Остаются Судья, Прокурор и
Адвокат, то есть члены все той же тройки. Прокурора исключим сразу, настолько
это очевидней кто же? Судья? Адвокат?


-
Не хотите ли выпить? Мне кажется,
расставаться нам пока еще рано... слишком рано, я бы сказал. Кто бы ни
рекомендовал меня Вам, замечу откровенно - обращаться ко мне с этим не стоило.
Я мало что знаю и вообще - любопытство, я убежден в этом, всегда во вред. При
случае его ведь очень нетрудно будет вменить в вину... Вы понимаете? Впрочем,
что тут непонятного! Я Вас не

убедил? Тогда будьте любезны, отвернитесь на минуту.                                                                                    


Человек молча
подчиняется. Я слегка
касаюсь пальцами трех неприметных точек на стене и потаенный механизм бесшумно
срабатывает. Внешне кажущаяся сплошной, цилиндрическая стена на самом деле
сплошь усеяна тайничками, в ко­торых, хранится самое необходимое: электрический
обогреватель, питающийся от подведенной заранее тайком проводки,
Евангелие, аэрозольное средство против клопов
и тараканов, пара пачек свечей /для экзотики
/, недельный запас продо­вольствия и
раздвигающаяся внутрь стены кровать. Не забыты на всякий случай и сигареты,
хотя сам я курю редко и без особых усилий могу месяцами обходиться без табака.
Наконец, стоит упомянуть особо про движок, купленный неделю назад за бесценок
на сезонной распродаже. Куплен так, про запас, на случай, если, скажем, кому то
взбредет в голову повалить и мой столб, на котором /плохая примета, по нынешним временам!/ также красуется репродуктор
– чтож, и тогда я не останусь без электричества. Пока что движок хранится
наверху, в шкафчике вместе с кани­строй бензина в моей так называемой уборной -
пристрастие к артистическим именам и названиям преследует меня еще с богемных
дней моей юности, периода не столь и продолжительного, как может показаться /некоторым из знакомых девиц это импонирует
и поныне/. Но все это временно, до тех пор, пока я не удосу­жусь, наконец,
выдолбить в стене еще один тайник. Странно, но я забыл упомянуть про бар,
откуда достаю сейчас початую бутылку коньяка средней марки и пару относительно
чистых рюмок. Услышав мой оклик, человек оборачивается. Лицо его во весь рот
растягивается в благодушной улыбке. От удовольствия он прищелкивает пальцами,
разминая свободной рукой отекшие участки шеи,


            - Вы как джинн
или волшебник из арабских сказок: щелк /раздается
еще  один щелчок/ и готово. За наше
знакомство /рюмка поднимается,
задерживается на мгновение в воздухе и решительно направляется ко рту/.
Прозит! Скажите, я дей­ствительно не слишком назойлив? Признаться, это вызывает
во мне основательное смущение. Вот и сейчас - я чуть было не сорвался и не
напомнил Вам снова на­счет рекомендации. Но что поделать - когда дело касается
непосредственно те­бя самого, то трудно соблюсти должные приличия. Тут уж не до
разборчивости в средствах, когда рассудок словно охвачен зудом... Процесс
прерван, сказали Вы, но об этом я знаю и от моего друга, рекомендовавшего мне
Вас. Причем тут я и почему все наперебой советуют мне обзавестись алиби? Из
услышанного от Вас ничего подобного не следует... Я понимаю, что процесс рано
или поздно будет продолжен - процессуальные формальности должны быть доведены
до конца. Но ведь это ка­сается лишь участвующих в нем лиц и, возможно, тех
самых рабочих, которые сне­сли злополучный столб - да и то, при наихудшем для
них раскладе - на предмет наложе­ния административных взысканий и, возможно,
частичного покрытия расходов на восстановление… В остальном же - дело предельно
ясное. И вдруг - алиби! Я те­ряюсь в догадках. Мой друг, человек искушенный в
судейских делах, но и он лишь советует запастись надежным свидетелем, не желая
при этом ничего объяснять. Вы рассказываете мне о процессе, но я не вижу в нем
ничего такого, что в той или иной мере могло бы меня коснуться. Вокруг одни
недомолвки, намеки и ничего кон­кретного – есть отчего придти в расстройство. И все, главное, в один голос со­ветуют
мне не проявлять излишнего любопытства, как будто это донельзя как лег­кая
штука! Я стараюсь изо всех сил, но у меня ничего не получается. Умоляю Вас,
успокойте мое сознание, ведь если так продолжится   еще с неделю, то меня смо­жет успокоить лишь
предъявленное обвинение, с которым я незамедлительно согла­шусь по всем
пунктам, чего бы они там не понаписали. Растолкуйте хоть Вы мне, что все это
значит, ведь я даже толком не знаком с подсудимым.../плачет/


Мои глаза становятся узкими,
как щели задвинутого люка, служащего мо­ему убежищу потолком. Коньяк явно
растревожил нервы посетителя / или это
утонченная маскировка? - помнится, Прокурор предупреждал меня намедни о
необходимо­сти во всем соблюдать осторожность:"...мне приснился дурной сон
- ты перехо­дил улицу в неположенном месте и прямо перед дворцом Правосудия/-
первона­чальное беспокойство в его желтых зрачках незаметно сменилось
многословием, а под конец и вовсе перешло в слезы. Я испытующе смотрю на него,
но не замечаю ничего странного или пред­осудительного. А все таки... Шурин! Вот
что меня беспокоит - с чего это родствен­ник предпочел меня, а не обратился
прямо к нему? А если именно шурин и посове­товал ему обратиться ко мне, кто то
ведь дал ему эту рекомендацию, так отчего же не шурин? И, получается, значит,
что шурин тоже замешан в этом деле, но тогда меня рекомендовал, выходит, что не
он. И наверняка не Судья - тот предупредил бы шурина, они с ним близки еще со
времени Великой Реабилитации /был и
такой в нашем Судопроизводстве, тогда на этот злополучный столб только-только
нацепи­ли первый репродуктор/ и в этом раскладе мне снова не находится места.
Остает­ся Адвокат, похоже на то. И все же один пробный шар просто необходим.


          - Пейте коньяк /кивок на бутылку/…Чувствуете, как он
дышит?/и сразу, без паузы/ Вам
известно, что Адвокат педераст?


          Человек  тушуется, морщится болезненно. Но только на
мгновение. И сразу же лицо принимает спокойное деловитое выражение.


          - Зачем Вы мне
об этом говорите?


Шар в лузе! Никаких сомнений не
остается. Теперь - дожимать, дожимать, до­жимать и до конца, но помни: если
посетитель на самом деле нуждается в твоей помощи, он должен уйти от тебя
удовлетворенный предпринятым им шагом, неважно, получит ли он реальную помощь.
Да и как можно знать заранее, что в действитель­ности обернется в дальнейшем
ему на пользу? Возможно, именно то, что в данный момент кажется мне
едва ли не губительным для него, я ведь не ясновидящий! Нет, сейчас важно
другое, важно, чтобы ему не показалось, что хлопоты его прошли
даром.  Как он это выразился: успокойте
мое сознание? Замечательно меткая фраза.


-  Вы не смущайтесь, не такой уж это и
смертельный грех в наших кругах, как принято считать среди общественности. В
некотором смысле его можно оцени­вать как положительный фактор,
свидетельствующий, скорей уж, о высоких профессио­нальных качествах как
защитника. Хотите, я ознакомлю Вас с последними статистиче­скими данными? Все
это, конечно же, секретно, но Вам я могу доверить. Скажу бо­лее - успешных
защит 5 против 2-х, приходящихся на долю адвокатов, не подвер­женных пороку. Не
так, как у судей /реакция отсутствует/
и, тем более, у проку­роров! Вот уж где моральные устои далеко не простая
фикция. Об этом говорит нам сама статистика. Впрочем, не буду докучать Вам
цифрами. Ваше здоровье!


-  Вы полагаете,- перехожу я к делу,- что
процессу осталось лишь ула­дить кой-какие формальности и на основании своего же
предположения делаете, вывод, что лично к 
Вам он не имеет и не может иметь никакого касательства. Типичная точка
зрения дилетанта! Конечно, всякое может случиться, и дай Бог, что­бы все
сложилось именно так, как Вы себе представляете - я буду первый рад этому. Но
позвольте заметить - то, что Вы не знаете за собой никакой вины, оз­начает лишь
то, что Вы этого не знаете. Скажите-ка, положа руку на сердце - мо­жете ли Вы
указать мне хотя бы на одного ни  в чем не
повинного конкретного человека? Таких  
попросту нет в природе, иначе первыми не выжили бы проститут­ки. А если
это так, то никто не может быть гарантирован от вмешательства Пра­восудия в его
частную жизнь, включая самих судей. Все события в этом мире тес­но переплетены
между собой самым непосредственным образом - через простран­ство и время,
Выявить связь между ними - прерогатива одного лишь Правосудия и, в сущности,
зависит лишь от соображений целесообразности ее выявления для данного
конкретного процесса. Не следует также  
упускать  из   виду      
то обстоя­тельство,    что
судопроизводство  ведется обыкновенными
людьми, не





чуждыми
карьеристических устремлений. А ведь именно они в какой то мере определяют
целесообразность выявления конкретных связей - я не говорю уж о чисто судейских
заблуждениях и, тем паче, ошибках. Вернемся, однако, к нашему процессу. Здесь
Ваше заблу­ждение носит принципиальный характер. И хотите знать, в чем именно?


Он молча
кивает головой, облизывая высохшие губы. Пожалуй, коньяка ему на сегодня
хватит. Посетитель, вне сомнений, заинтригован и это - успех, отличный успех. Я
как бы ненароком задеваю головой лампу, и все вокруг становится зыб­ким,
изменчивым от пляшущих по кругу теней. Они принимают самые неожиданные
очертания: льва, птеродактиля, петушиного хвоста, просто частей тела - в один
момент я даже различаю среди них огромный судейский кукиш и мне становится
смешно. Чтож,  продолжим.


-
Ваше заблуждение касательно процесса выдает в Вас с головой человека - увы,
таковых сейчас большинство - имеющего о Судопроизводстве весьма повер­хностное
представление. А как же иначе? Вы вот считаете себя непричастным и, более того,
не подлежащим процессу на основании одного лишь моего рассказа. Хуже! Вы даже
пытаетесь смоделировать и, что вообще недопустимо, высказать
вслух/!/собственную версию относительно возможного развития дальнейших со­бытий
на процессе. Ваша версия кажется Вам чуть ли не единственно  достовер­ной исходя всего лишь из кажущегося
соответствия версии здравому смыслу. Но, позвольте, таких версий можно
выстроить уйму и, уверяю Вас, все они будут не менее правдоподобны.
Следовательно, Ваша версия - всего лишь одна среди бесчи­сленного множества ей
равнозначных  и имеет лишь ту
притягательность, что  создает для Вас,
ее автора, иллюзию собственной безопасности. Теперь о здравом смысле. Здравый
смысл здесь ни при чем, поскольку базируется на представлении о статичности
самого процесса. Вам кажется, что процесс будет продолжен в точ­ности, с того
места, в котором он был прерван. В определенном смысле так оно и обстоит - по
крайней мере внешняя формальная сторона при возобновлении про­цесса будет
соблюдена неукоснительно и неискушенные наблюдатели ничего не за­метят. Однако
дальнейший ход процесса  продиктован уже
не состоянием его на момент прерывания - в этом случае Вам и в самом деле не о
чем было б заботиться - а состоянием на момент возобновления это - существенная
разница. То, что процесс в настоящее время прерван, вовсе не означает того, что
он пребывает в заторможенном состоянии.
Вовсе нет. Процесс - явление непрерывное, дискретна лишь его внешняя
воспринимаемая сторонним наблюдателем сторона. В действительности перерыв
означает толь­ко то, что Судья и его участники отдыхают или временно заняты чем
то иным. Сам же процесс...


 


                                                       6 . Магнитофонная запись .


 


… процесс незримо разрастается,
подключая всё новых и новых лиц, явления и проступки. В этом Вы еще будете
иметь возможность убедиться, когда процесс возобновится - и, уверяю
Вас, с новой силой. События, в том числе, несуще­ствующие, за время мнимого
бездействия Суда незаметно притягиваются как магнитом к делопроизводству. Оно
обрастает ими точно ежик, ощетинившийся ко­лючками, торчащими из него по всем
сторонам света, включая зенит. /Старший
незаметно зевает, при этом его молодой ассистент старательно отводит глаза в
сторону/. Заметьте, Прокурор потерял сознание, но всякий, кто мало-мальски
был знаком с ним, только посмеивался в усы, прочтя об этом в газетных
сообщениях. /Разве оно было?-
удивляется  Старший,- будьте любезны,
завтра же  разошлите запрос по всем
периодическим и регулярным изданиям; насчет листовок можете не беспокоиться -
кто Вас дернул в прошлый раз соваться с кипой макулатуры к.../. Ведь всем
отлично известно, какой физической выносливостью обладает наш Прокурор. Однажды
он вел процесс без перерыва более трех суток кряду, не позволив себе ни на
секунду отлучиться из зала - даже в мужской туалет. Возможно в этой истории и
есть некоторая доля преувеличения, не спорю, но сам факт появления среди
населения подобного слуха уже говорит о немалом... Од­нако, с другой стороны,
Вы правы - газетное сообщение тоже неоспоримый факт. /Старший безучастно наливает в удлиненной формы стакан мутную
белесоватую смесь, ассистент болезненно морщится - на этот раз предугадать
реакцию не удается/.Следует ли из этого, что старый Лис /Прокурор/
симулировал обморок? Утверждать подобное - значит совершенно не разбираться как
в специфике на­шего судопроизводства, так и в самом характере старого Лиса.
Допусти он себе такое - сам бы на следующий же день возбудил против себя дело./Старший беззвучно смеется, обнажая
подпорченные десны; ассистент рассеяно играет остро заточенным карандашом,
выводя поочередно пяти-, семи-, девяти- и т. д. конечные звезды, пока лист
бумаги перед ним не превращается в сплошную замазанную плоскость/.
Процессу, чтобы не оказаться под угрозой необходимости вынесения
оправдательного заключения - а в свете всего происшедшего как то: повторное
слушание, серьезность самого происшествия, ну и в том же духе и на грани про­вала
- необходим был чрезвычайный случай и организм, а, может, и професси­ональный
инстинкт рефлекторно находит - и претворяет! - минуя сознание, единственное
верное решение. Великий специалист. Процесс спасен от неизбеж­ной, казалось бы,
банальности и вместе с ним - говорю без ложной скромности - и вся система
Правосудия; последняя - даже более того - от вырождения. А  ведь после сообщения Адвоката мало кто
сомневался в неизбежности серьезной перетряски всего здания Судопроизводства.
Впрочем, таковых немало и сейчас. Все это - от неумения большинства нашего
населения размышлять в рамках За­кона, /ассистент
одобрительно улыбается, удовлетворенно покачивая головой; Старший с
презрительной гримасой наблюдает за ним, но ассистент ничего это­го не замечает
и продолжает свое/. Что же произошло? /Оба
одновременно на­прягаются на своих местах/. Судью по существу лишили права
произнести оправ­дательный приговор. Теперь он, конечно, мог бы вынести решение
о закрытии про­цесса, но лишь на основании отсутствия изобличающих улик,
поскольку в деле отсутствовало бы - по уважительным, заметьте, причинам -
формальное согласие Прокурора с предложением Адвоката о вынесении
оправдательного заключения, и как следствие такого решения, отпустить
подсудимого на волю. Казалось, нет особой разницы, но Судья- человек искушенный
и  не поддался бы общему впечатле­нию,
поступив по своему
мудро - ведь такое решение ничем не помогло бы
обви­няемому. /0тмегьте этот момент,-
тихо роняет Старший,- не переступает ли он дозволенной черты разглашения? Этак
можно выболтать все что угодно! Отметьте, но не при­влекайте/. Общественное
мнение, разумеется, приняло бы сторону обвиняемого, по­шумела бы пресса, но
через неделю все бы успокоились, а еще через месяц никто бы и не вспомнил о
происшедшем. И вот тогда обвиняемый очутился бы один на один со всей махиной
Судопроизводства, причем в подвешенном состоянии - ни то и ни се. А человек,
лишенный определенности в юридическом статусе непремен­но скатывается снова и
снова к единственной в его положении устойчивой точке - скамье подсудимого. Он,
конечно же, имеет право бороться против этого всеми доступными ему средствами,
но это лишь  ускорит неблагоприятный
исход, поскольку чем энергичней он будет копошиться, тем больше будет терять
душевных и физических сил - как таракан в банке - отчего его
состояние станет еще более подвешенным и неустойчивым. Судья, в сущности,
сделал для обвиняемого все что мог; заметьте, Адвокат при этом  и палец об палец не ударил, чтобы как то
опротестовать его решение прервать процесс. Впрочем, действовал он так не
только и не столько исходя из интересов своего подзащитного, но, как это
ни прискорбно, больше  из личных побуждений - помните, я уже говорил
нечто подобное в его отношении, Вы еще тогда удивились, к чему я говорю Вам
такое? Видите, как все здесь увязано между собой? Ведь если бы Адвокат
внес  протест, а Судья не удовлетворил
его, то старика вызвали бы на Адвокатурскую комиссию и не известно, чем бы там
все закончилось, поскольку,
по сути, Судья в этом случае действовал - пусть формально! - на пользу
обвиняемого, а адвокат - как это не странно - во вред. Во всяком случае, уже
один только вызов на комиссию означал бы   конец его
свободному статусу и посадил бы 
практически на пособие для адвокатов, не имеющих собственной практики.
Итак, теперь Вам ясна, надеюсь, подоплека действий Судьи и Адвоката - оба
поступили таким образом не только гуманно по отношению к клиенту, хотя тот
наверняка иного о них мнения, но, вдобавок, и благоразумно. И все же именно в
результате всего этого ,процесс на сегодняшний день незримо, но существенным
образом расширился./Шум в записи, какие-
то странные помехи. Приведи все в порядок,- говорит Старший,- я сейчас,- и
отлучается в туалет. Шум прекращается, и ассистент отключает магнитофон,
который включит через пару минут перед приходом Старшего, а покамест беспечно
насвистывает легкомысленный въедливый мотивчик/. . .


                 ... существенным образом pacширился. /Опять шумы, ассистент пожимает плечами.
Старший недовольно ворчит/...ойдет незамедлительно по выздоровлении
Прокурора? Он будет фигурировать уже в качестве свидетеля, что даст ему пра­во
ставить перед Судом любой некомпетентный вопрос, при этом Суд обязан бу­дет
отнестись к нему с полным вниманием и всей профессиональной серьезностью, как
того и требует Закон. В частности, как свидетель, Прокурор неминуемо выдвинет
вопрос о последствиях, повлеченных злополучным постановлением, пред­ставленным
на обозрение Суда Адвокатом. По существующему негласному положе­нию приказ или
постановление трактуются как подзаконный акт, имеющий юриди­ческую силу и
предписывающий всем подчиненным
звеньям и отдельным лицам  строгое
исполнение указанных в нем действий, но только как подзаконного акта. Рассмотрев
поста­новление с такой точки зрения, Суд неизбежно придет к заключению, что
подсуди­мый предписал бригаде, то есть на юридическом языке - звену,
подчиненных ему работников произвести неснесение столба на перекрестке, чем, по
существу, невольно спрово­цировал их на саботаж предписанного им действия.
Такая формулировка событий позволит новому Прокурору - а прокуроры
всегда действуют сообща, этому их обязывает внутренний Устав Корпорации -
учитывая растущую склонность насе­ления к саботажу, выдвинуть новое обвинение,
на этот раз в подстрекательстве, повлекшему за собой тяжелую политическую
акцию./Ассистент удивленно смотрит на
Старшего, тот смущенно отводит глаза. Краска заливает его лицо - шершавое в
мелких оспинках, похожих на веснушки. Ну и ну,- думает ассистент,- кто бы мог
подумать!/ ...оно
потребует привлечения к процессу новых свидетелей, рассматриваемых притом как
потенциальных обвиняемых, если им, конечно, не удастся вывернуться. В
частности, будут привлечены все  те лица,
которые встреча­лись с подсудимым хотя бы трижды в течении месяца,
предшествующего акции на предмет уточнения возможности наличия сговора между
ними. Именно в этой частности Вы  и
оказываетесь вместе с шурином в поле зрения Суда. Ведь вполне вероятно, что
именно Ваши с ним показания могут существенным образом повлиять на дальнейший
ход процесса. Разумеется, если Вам удастся предъявить Суду алиби насчет Вашей
личной непричастности, процесс Вас не затронет, но тогда тем сильнее достанется
Шурину. В сущности
именно этот момент и  имел в виду Ад­вокат
- сугубо из благого к Вам предрасположения -
неважно из каких побуждений
– это носит в данном случае второстепенный
характер - намекнувший Вам насчет алиби, к чему Вы, к сожалению, отнеслись
спустя рукава: вместо того, чтобы незамедлительно обратиться за помощью к
привратнику, учитывая то влечение, которое она к Вам испытывает, да, да, не
смотрите на меня так, словно не до­гадывались об этом. Нет? Тем хуже для Вас,
поскольку она - любовница самого Судьи, исполнительница в прошлом роли Гамлета в
каком то периферийном театре одного курортного городка. /У ассистента вытягивается лицо. Старший противно    хихикает, потирая 
морщинистые руки, на которых не хватает мизинца/.
Вместо этого Вы кидаетесь выяснять, что это за процесс, как он протекает, его
участников... И это несмотря на строгое предупреждение Адвоката! К чему,
скажите, Вам все это понадобилось? Очень, очень
печально. Мне кажется, Вы упустили редкий шанс - не всякому выпадает подобная
возможность.


                  - Но что мешает мне...


                  -  Ничего не выйдет. Адвокат недаром
предупреждал Вас. Он ведь предупреждал - не так ли, не высовываться? Сейчас
Ваше алиби уже не имеет цены.


                 - Но что изменилось? Произошло
какое то стихийное бедствие и уничтожило тех людей, кто мог бы за меня
поручиться? Почему я сейчас не могу обратиться, скажем, к привратнику?


         /Возьмите его
на заметку,- советует Старший,- необходимо пропустить его через весь
"конвейер" и если он поймет без помощи таких вот посторонних в чем тут
фокус, то рано или поздно попадет, к нам, Таким цены не будет. Если же нет, то
зачем ему вообще тогда жить? Подготовьте все необходимые материалы  для Тройки.- А протоколист?- спрашивает
ассистент. Старший только кривит губы/.


                   - Разве я говорил такое?
Разумеется, можете. Одна вот загвоздка - вряд ли Привратник предоставит теперь
такое алиби. На тот злополучный вечер в 
Будке ре­гулировщика, помните? Лично я этого бы не стал делать.
Предупреждал же Вас Адвокат о возможных туманных
подозрениях, которые может вызвать Ваша неосторожная ак­тивность. Сейчас это
уже свершившийся факт, а факты при судебных разбиратель­ствах имеют обыкновение
вылезать наружу. Может, Вы хотите знать, как это произойдет? С превеликим
удовольствием. Прокурор обратится ко всем присутствующим с требованием выдать
сведения обо всех подозрительных действиях, ежели таковые имели место,
допущенных опрашиваемыми свидетелями за весь период процесса и в этом случае я
буду вынужден сообщить о сегодняшней нашей встрече. Как Вы ду­маете, многого
будет стоить таковое Ваше алиби после этого?


                   -  Но …                                                                                                                                           


                   - Оставьте при себе Ваши
междометия. У нас Суд и Ваше поведение вызыва­ет во мне одну лишь жалость. А
как Вы себе все это представляли? С какой ста­ти мне прикрывать Вас, рискуя
всем своим благополучием? Во-первых, так на моем месте поступил бы любой, если,
конечно, у него не  нашлось бы веских
оснований не делать  этого...


                  - Но ведь Вы могли бы с тем
же основанием провалить мое алиби и в том случае, если б я не обратился к Вам.
В чем вообще тогда смысл этого дурацкого алиби?


                  - Против Вашего алиби я бы
выступать не стал, какое мне до него дело? Впрочем, если Вы внимательно меня
слушали, то заметили наверняка, что я и сей­час ровным счетом, ничего против
Вашего алиби не имею, оно меня просто никоим образом не касается. Я
всего-навсего - причем скупо - довожу до сведения Суда только о факте нашей
сегодняшней встречи и только. Все остальное - дело самого Суда. Если он не
придаст моему факту значения - чтож, тем лучше для Вас, в этом я Вам не помеха.
Да и с какой напасти мне свидетельствовать против Вашего алиби? Что за резон
разом распугнуть свою же клиентуру в «Будке»? И кто вообще мо­жет обвинить меня
в том, что я не припомнил, посещал ли мое заведение конкрет­ный клиент  - столько Вашего брата проходит через мою
точку за сутки! - с ко­торым я к. тому же не знаком лично? Да еще в конкретный
день и с конкретными лицами! Так что не будь сегодняшнего фактора, я и не сомневался
бы в том, что Ваше алиби было бы стопроцентным - Привратник наверняка поддержал
бы Вас, учи­тывая его, или, точнее, ее, неуемную влюбчивость. Однако сейчас,
зная о случившем­ся, она никогда не пойдет на это, поскольку тем самым
подставит   под удар себя. Все, как
видите, элементарно. Вы не считаете?


               /Въедливый туман по капелькам просачивается в помещение сквозь щели
форточки. Ассистент давно уже клюет носом, Старший весь собран, вытянут как
струна лука перед выстрелом - сейчас ему не до ассистента. Малейший шорох в
записи выводит его из себя, но внешне он не выказывает ровным счетом никакой
реакции, боясь упустить нечто важное. Стакан перед ним подозрительно пуст, толь­ко
рядом красуется огромное влажное пятно, Старший машинально размазывает его
перед собой пальцем./


              - Однако если Вы предоставите ему
гарантии своего молчания, я думаю, что...


   - Опять Вы за свое! Напрасно. Что
такое в наш век гарантия? С одной стороны, Привратнику известно, кем я
прихожусь прежнему Прокурору - приемным сыном,
если не в курсе - по­скольку все нотариальные бумаги, в том числе и завещание
Прокурора, в котором прямо об этом сказано - точнее, их копии - направляются
почтой в Канцелярию Суда, а, следовательно, так или иначе проходят через
его,  или ее - если так Вам угодней -
руки. /Ассистент саркастически
улыбается. Будьте сдержанней,- 
вполголоса делает замечание Старший,- мне не хуже Вашего известно, что
Протоколист, слегка искажает факты, представляясь приемышем. Между прочим,  в этом 
вопросе  он как раз таки
ведет себя порядочно - какой смысл раскрывать действитель­ную подноготную своего
происхождения перед первым встречным? Не думаю, чтобы Вы, к примеру, повели бы
себя иначе в его положении. – Я не к тому,- неловко оправдывается Ассистент,- просто
припомнилась одна история.../





 ...совершенно очевидно, что мое
родство с Прокурором априори обесцени­вает в глазах Привратника любые мои
заверения и гарантии и правильно, что обесценивает. Ведь не секрет, что
Прокурор не преминет оказать на меня соот­ветствующее давление и в этом случае
я, как родственник, просто обязан буду оказать ему любую поддержку со своей
стороны, которая не наносила бы мне прямого ущерба. Помимо того, зная, что
Привратник отлично понимает все нюансы сложившейся в Вашем отношении ситуации, я
ни в
коем случае не рискну давать, ему или ей какие 
бы то ни было гарантии, поскольку уверен наперед, что им просто напросто
не поверят и, вследствие  чего, рано или
поздно используют против меня же, не исключено, что уже при этом процессе.
Впрочем, все это в на­стоящий момент пустые толки. Теперь о главном. Пора
уходить. Через   полчаса    первая 
смена патруля.  Выходить будем
через    люк, поскольку
"уборная" наверху заперта снаружи. И не забудьте подать на чай
полицейскому на углу.


/Знакомые шорохи вращающейся вхолостую ленты, потом
резкий лязг металла об асфальт и  через
минуту – еще. Спустя некоторое  время
шорохи прекраща­ются: автоматическое устройство отключает моторчик магнитофона.
Старший уста­лым, но пристальным взглядом осматривает ассистента с головы до
ног - Лола спит, глубоко запрятанная в голубую с золочеными оборочками


ливрею приврат­ника. Старший смотрит на нее еще
некоторое время и исчезает.


Глупо,-
размышляет вслух развалившийся в кресле седой мужчина - лица его за маской
разобрать невозможно, да и некому. На экране установленного напротив него
монитора клубится туман, сквозь который местами просвечивают контуры спящего
женского тела, завернутого в ливрею. Мужчина медленно наклоняет­ся к
переговорному устройству и негромким, но 
хорошо поставленным голосом приказывает: «Венок из роз!..»/


 


                              7. Трупы  на 
мостовой


 


Безупречная линия, обозначившая границу
перехода тротуара в проезжую часть, подернута пеленой слизи и слякоти, в
которых -  назовем это условно лу­жей - застыл безупречный /имеются в виду манеры, поскольку
происхождение установить не удалось/ покойник. Рядышком, головой к северу,
пристроился второй. К северу, то бишь в направлении, перпендикулярном первому
покойнику, а потому машины, двигающиеся к центру, города лепят грязью из под
колес нижнюю часть безупречного трупа и от пояса и выше - второго. Судя по
медной каске - это  полицейский. С другой
стороны, транспорт, следующий поперек, опрыскивает широченные штанины с
коваными башмаками служителя правоохранительных органов и галантный пиджачок с
котелком неопознанного. Оба трупа, таким образом, постав­лены в равные условия,
отчего, видимо, никто из них и не собирается жаловаться в вышестоящие
инстанции, хотя, если по честному у констебля  основания для жалоб несравнимо весомей,
поскольку охрана его жизни особо предусмотрена Законом. Тем не менее, он предпочитает
молчание доносу на коллег, из чего явствует, до чего он славный парень, этот
наш констебль - из тех, кто ежевечерне проводит в кре­сле час-другой  с вытянутыми вперед растопыренными руками, на
которые его жена укладывает увесистый моток шерсти для перемотки в клубки. Покончив с этой процедурой
ежедневного ритуала, свидетельствующей о здоровом моральном  климате в молодой семье - воспитать обществу
новых полноценных граждан им пока еще только предстоит - они оба отправляются в
гостиную пить чай с ли­моном, после чего принимают перед сном ванну.


               Идиллия продолжается долго:
проходит осень, потом трупы накрывает су­гробом, из под которого торчат в
разные стороны кованые башмаки и штиблеты. Чтобы избежать осложнений с
пешеходами, сугроб огораживают с четырех сторон сигнальными флажками и
протягивают между ними проводку. Теперь о них не спотыкнешься даже будучи
вдрызг пьяным и в кромешной мгле - красные флажки видны издалека как днем, так
и ночью. Зима отлично предохраняет трупы от чуть было не начавшегося
разложения. И все же и она не вечна! С весной снег, начи­нает таять, стекая
вниз продолговатыми ручейками, и когда жизнь становится вовсе уж невмоготу,
покойники теряют терпение. На виду у прохожих они поднима­ются с места и молча,
даже не взглянув друг на друга на прощание, отряхива­ются и отправляются каждый
по своим делам. Констебль спешит к молодой жене, которую, можно сказать, не
видал целую вечность. Разумеется, ему ничего не известно о том, что за время
его отсутствия супруга успела официально раз­вестись с ним по причине
невыполнения супругом положенных по Закону брачных,
обязательств и устроиться посудомойкой на судно дальнего плавания, на котором и
бороздит в настоящее время просторы Тихого Океана вместе с командой
разухабистых матросов, а их уютную квартирку оприходовали городские власти и
устроили там Музей Санэпидстанции, об открытии которого давно хлопотали активисты
очередного зеленого общества, а, может,
и Общества защиты насекомых. Безупречный покойник
некоторое время безучастно всматривается в
прохожих, словно пытаясь что то понятъ, после чего направляется помочиться в
ближайший благоустроенный туалет, расположенный, как ему подсказали,
в фойе недавно открытого чего-то там музея.        


 

    Посвящается
Кириллу Антонову, моему бывшему уважаемому оппоненту по сообществу “Мысли
вслух»                                                  



 


                                       4. Судейское
слушание


 


Белое, синее, черное - тучи, они с окраин западного
квартала и оттого ни капли дождя. Стягивают под себя тяжелый застоявшийся за
день воздух, вязкий до пота в подмышках возле стен, местами достигающих
пятиметровой толщины - Дворец Правосудия, обильно пахнущий изнутри бензином -
ежедневно, включая выходные, бесщадно натирают пол, весьма дешевое средство.


Зеваки - поднабирали с улиц в последний момент для
кворума, соблазнив бутербродами и пивом на халяву - молча втягивают носы: смесь
паров бензина и духоты нависших туч в зоне низкого давления /из сводки бюро прогнозов погоды/
убаюкивают кровь в сосудах, а снаружи  -
реальная угроза нудного по-ноябрьски дождя. Нескончаемое ожидание в безучастном
разглядывании стен с фотографиями, лепного потолка, утыканного массивными
люстрами, профилей редких соседок через пару кресел от себя: ожидание,
ожидание, ожидание среди окон, вдавленных в толщу стен, окон, защищенных
снаружи от эрозии алюминиевыми покрытиями, заодно заменяющих бесполезный по
сезону громоотвод.


    Повторное
разбирательство по неизвестным причинам откладывается до четырех часов
пополудни, потом еще на час. Густое молчание разбавляется временами жужжанием
зевак, требующих своей порции чая с лимоном и парой несвежих пирожных /бутерброды -  исключительно в буфете, там же и пиво на
разлив/ и снова глухое жужжание оставшихся на зиму перезрелых  мух: взззз! и тишина взрывается вдруг храпом
подсудимого, кажущегося забытого всеми, даже тремя дремлющими за спиной
навытяжку неразлучными конвоирами, которые аккуратно сменяются через каждые 45
минут.


Прокурор пытается 
призвать к порядку подсудимого, но рука его гасит благородный порыв на
полпути, натолкнувшись на нездорово поблескивающий взгляд коллеги по цеху,
запеленатому в пестрый в шашечку плащ под тихий присвист простуженных ноздрей,
прерываемому через равные промежутки времени - точно метрономом-  глухим сопением. Мысли прокурора поневоле
начинаются вращаться кругами  вокруг
адвоката, окутанные туманом зависти и немого укора, разъедаемых запахами
бензина, недоступными в силу подхваченной простуды удачливому процессуальному
сопернику. Скорей б уж пролился дождь, смывающий заржавевшее время перед.


Темно, темно и медленно начинают разгораться горящие
вполнакала лампочки люстр. Шум снаружи воскрешает в памяти протоколиста
пожухлую траву в прошлогодних горах в это самое время. Капли дождя одна за
другой разбиваются со звоном о покрытие, асфальт, крыши домов в. Мелодичный
равномерный звонок, возвещающий об окончании затянувшегося ожидания. Пора
приступать к исполнению регламента.


Прокурор незаметно нажимает ногой на педальку органа,
выведенную прямо под его кафедру. Один из прохаживающихся по фойе штатских в
черных котелках  бесшумно врывается в
зал. Несколько конвойных в касках и саблями наголо занимают входы и выходы,
становясь в месяцами отработанную стойку. Конвоиры за подсудимым легонько
пихают его прикладами вбок и тот, позёвывая, трет заспанные глаза кулаками в
наручниках. Ждут Судью. С появлением последнего обстановка в зале  заметно оживляется. Кое кто из собравшихся пытается
аплодировать стоя и под их жидкие хлопки служащие дворца выкатывают на сцену
пюпитр.


Освещение в зале монотонно меркнет. Теперь одна только
сцена сияет ярким блестящим пятном с резко очерченными краями, внутри которого
будет свершено действо, именуемое  Актом
Правосудия. Брызги, брызги - небесный водоем опрокинут в копошащееся в
полумраке пространство под наполненное до самих краев беспорядочным гулом -
долетают до окон второго и третьего ярусов и из первых рядов доносится
бесшабашный призыв: Ein- Zwei, Marsch!


Слышно, как к окнам снаружи, тарахтя, хоть и с опозданием,
подкатили бронетранспортер. "Никто не выходит из зала!- кричит судья,-
открываю слушание дела".


Начавшиеся было в первых рядах смешки резко прерываются
постукиванием судейской палочки об инвентарь. Слышно, как в наступившей тишине
потрескивают направленные на сцену прожектора, обернутые для маскировки вощеной
бумагой и это - несмотря на строжайший запрет контролирующих противопожарные
мероприятия инстанций. Доннерветтер!


Пюпитр перед судьей пуст. Палочка троекратно поднимается и
опускается на его подставку, испуская звук, тут же подхваченный оркестром за
кулисами, льющим на головы собравшихся хриплые звуки Судейского Гимна,
используя для этой цели динамики, вмонтированные непосредственно под куполом
подальше от дребезжащих подвесок люстр. Зал поднимается на цыпочки и скидывает
- все как один - головные уборы.


      - Объявляется повторное дознание,- заявляет Судья,-
прошу протоколиста зачитать   Суду
предваряющее отношение.


Голубое кашне сверкнуло
на сцене, волочась по полу за невысоким молодым человеком - мнет в руках тонкую
металлическую оправу очков, пытаясь на ходу протереть пыльные стекла - до
самого края сцены. Человек начинает сосредото­ченно рыться в бесчисленных  карманах и кармашках, извлекая из них на свет
Божий ворох помятых бумажек с телефонными номерами и размашистыми подписями и
все это - под ироничным взглядом адвоката. Безобразие! - шепчутся в первых
рядах. Сзади раздается смешок - ворох бумаг выскальзывает из рук и выметается
сквозняком за кулисы, а молодой человек начинает виновато коситься в сторону
тройки Правосудия. Тройка, выносящая вердикт, дружно выдохнула из легких
воздух, и только один Судья процедил сквозь зубы, но так, что его услышали
сидящие по правую руку в первых рядах зала:"Oh, mein Got!"


       Чего они хотят от меня, - недоумевает
молча протоколист, принимая на всякий случай виновато-понурый вид. Поток слов,
исходящий от Судьи, обволакива­ет его фигуру тонким слоем звенящего воздуха,-
счета, счета - о чем это он и при чем тут меню? Гул плывет по залу, кое-кто
даже нетерпеливо пританцовывает на месте в предвкушении скандала. Довольно!-
грубо выкрикивает Судья. Он, де, всегда был против того, чтобы использовать в
качестве протоколистов временщи­ков - должность, может, и не столь хитрая, как
у него, у Судьи, но в любом случае требующая прилежания и аккуратности, ибо
документ… Указательный палец говоря­щего Судьи принимает в этом месте
вертикальное положение, что, видимо, выражает предельную его сердитости.
Клоун,- думает про себя протоколист, не меняясь в лице,- уж вечером в ресторане
отыграемся, покричи ты пока у меня, покричи! Взгляд прокурора безучастно
следует за движением торчащего перста Правосудия. Я не могу по три раза за
неделю запрашивать из Центра дубликаты только по­тому, что этот растяпа в
спешке подсовывает в "Будке" вместо счета судебный документ первому
встречному клиенту,- разрывается Судья, по-прежнему косясь в сторону
безучастного ко всему Прокурора,- и если не заступничество одного весьма
уважаемого коллеги,- Прокурор, кажется, весь погружен в
созерцательно-медитивное изучение вздернутого пальца /нехороший признак,- думает протоко­лист,- снова пойдут мелочные укоры и
нравоучения, хотя, признаться, Папаша как всегда прав - каждый раз считать себя
чем то обязанным этой дутой свинье и все из за страха, как бы тот не сболтнул
лишнего/,только чуть заметно дерга­ется нерв на шее: наследственный
признак. Но поскольку наш Суд гуманен, как любит вспоминать всякий раз наш
уважаемый Прокурор,- легкий, любезный жест,- а это, заметьте, действительно
так,- заканчивает монолог Судья,- то подайте-ка сюда сегодняшнее меню /опять
чертово меню, старый шут!/ и изложите суть предваряющего отношения своими
словами, только постарайтесь без многословия - голую суть.


- 
Дело,-
вызубрено гнусавит в зал протоколист,- поначалу казалось пустяковым, да таковым
оно по существу и являлось. И если бы не донос от При­вратника в Высшие
Инстанции о...


- 
Не
будь этого мерзавца,- примирительно шепчет в судейское ухо Проку­рор,- дело
ведь действительно выеденного яйца не стоит - дружеская попойка с подсудимым
после вынесения приговора о штрафе в "Будке Регулировщика",- глаза
его масляно заблестели,- у своего, что ни говори, чувствуешь себя раско­ванней,
хоть и последний растяпа. Да что я говорю Вам... Подумать только - из за одной какой-то   паршивой овцы! Предупреждал  же я Вас - не выдавать пока­мест этому
подлецу ливреи.


- 
Щепетильность,
щепетильность,- горько вздыхает Судья,- среди чужих чувствуешь себя скованным
сотней мелких комплексов, оттого-то и приходится терпеть Вашего родственника,
но и он - хорош гусь!


- 
Потише,-
шипит сзади адвокат,- не показывайте дурного примера публи­ке, и без того про
Суд ходят пошлые анекдоты. Послушаем все же этого лоботря­са.


-...дело вернулось на
дознание,- бубнит еле слышно под нос  
протоколист. Погромче!- раздаются отдельные голоса из зала. Протоколист
повышает голос. Звук крепчает, приобретая металлические нотки, интерферируясь с
отраженным от купола эхом, отчего  в зале
образуются отдельные островки разной слышимос­ти и в то время, как половина зрителей
жадно смотрит протоколисту в рот, ловя каждое появляющееся из него слово,
другая развлекает друг друга теми самыми пошлыми анекдотами, которые имел в
виду Адвокат. Постепенно в веселие вовлека­ется весь зал: то там то тут
возникают спонтанные вспышки смеха, грозящие вылиться со временем в массовый
психоз. Акустика,- качает головой Прокурор,- впрочем, и в столице, я слышал,
дела обстоят далеко не лучшим образом, но на то имеются серьезные,- он
многозначительно подчеркнул снова,- серьезные причины, коих нет и быть не может
у нас в провинции. Сходство здесь чисто внеш­нее,- он незаметно кидает взгляд
на начальника конвоя и тот успокоительно подмигивает - обстановка, мол, под
полным контролем.


         Тем временем протоколист заканчивает
чтение предваряющего отношения. Концовка получается смазанной - в его голове
все это  время вертится пущен­ная в его
адрес Судьей назойливая реплика. Оскорбительней всего то, что Судья на слуху у
всех во всеуслышание затребовал меню, словно желая тем самым зая­вить всему
залу: не принимайте всерьез это голубое Кашне, разве Вы не видите -  он человек не нашего круга! И вообще, терпят
его среди нас лишь постольку, что Прокурор... Впрочем, стоп. Даже такой
прохиндей как Судья не решился бы на подобное разглашение - страшно подумать,
какая потянется цепочка разобла­чений  и
скандалов вплоть до... Конечно, не сразу, но стоит ведь лишь начать,
преосуществить прецедент по-ихнему. Прецедент - слово то какое колкое,
неоправленное, таящее в себе скрытую угрозу. Нет, никто из них не решится на
это и не следует выискивать в этом мудрёные причины - такого рода вопросы для
дураков-ученых. По нашему же, по простому - причина здесь в одном, хотя никто
из них не признается в этом даже самому себе: голый инстинкт самосох­ранения.


 - Дамы и господа,- берет Судья слово. В зале
сразу же становится тихо. Говорит он негромко, разве что не шепотом, но
странным образом слова его без помех достигают до любой точки зала, кажется, он
имеет здесь неограниченную власть даже над неодушевленными предметами и
явлениями. Дознание по форме 16-бис, предписанное зачитанным протоколистом
отношением означает,- поясняет Судья /зал
весь - одно сплошное внимание/,- что согласно инструкции 729 Суд зачитает
обязательный в таких случаях реестр вопросов, не отклоняясь ни на йо­ту от
текста. Импровизации и толкования при 16-бис совершенно недопустимы: по
существу делопроизводство ведется здесь незримой Высшей Инстанцией, глашата­ем
которой выступает ваш покорный Слуга,- Судья отвешивает поклон в публику,-
адвокат на данной стадии /адвокат
недовольно морщится/ вообще отстраняется от участия в слушании, но не
выдворяется из зала. Подсудимому же вменяется в обязанность отвечать на вопросы
ясно и односложно - да-да или нет-нет. Если обвиняемый при этом упорствует, то
значение его ответа определяется жребием, для чего  предусмотрена специальная процедура.
Надеемся, до этого дело не дойдет,- заключает Судья. После каждого ответа
подсудимого, он, Судья, руководствуясь все той же инструкцией, имеет право
провести самостоятельный уточняющий опрос подсудимого - на этой стадии участие защитника не запрещено, более
того, при этом подсудимый, как правило, хранит глубокое молчание, доверяясь во
всем своему адвокату. Это естественно - ведь мало кто из подсудимых обладает
мало-мальски, пригодной юридической выучкой. Никому ведь и в голову не придет
усадить за руль пассажира автобуса, во всяком деле требуются свои специалис­ты,
а уж в столь важном, как Суд, дилетантство недопустимо вдвойне. Итак,- за­ключает
Судья под конец,- из сказанного проистекает, что сегодня все участни­ки
делопроизводства,- он обводит глазами Прокурора, Адвоката и подсудимого /меня снова унизили,- обиженно думает
протоколист/,-  обязаны  строжайшим образом придерживаться Буквы и
только Буквы Закона, не допуская и тени фамильярности по отношению друг к
другу. Еще Главным Арбитром доказано - Буква и Дух образуют единство, ибо и в
Библии говорится: вначале было Слово и Слово было у Бога и Слово было Бог. А
что такое Слово, если не набор расположенных определенным образом Букв? И
заканчивает Судья традиционной формулой, приз­вав к установлению Справедливости
при помощи Небес.


           Делопроизводство, собственно говоря,
начинается именно с этого момен­та. Поначалу все протекает спокойно и вяло.
Судья и подсудимый обмениваются несколькими унифицированными фразами,
обусловленными все той же инструкцией, причем на лице у подсудимого написан
неподдельный интерес к  происходящему. Он
то и дело пытается вставить в ответы объяснения, а  то и озорную реплику, но натолкнувшись на сухой
- исподлобья - взгляд Прокурора, беспомощно откидывается на спинку сидения,
посматривая с мольбой в сторону безучастного ко всему происходящему Адвоката. В
задних рядах публики возникает заметное копошение и временами прорывается
женский из под зажатой ладони визг.


     - Вопрос двенадцатый,- монотонно выводит
заспанным голосом Судья. Протоколист, зевая во весь рот, вписывает  что то в стенограмму и отупело та­ращит глаза
в сторону говорящего,- вопрос гласит,- продолжает вымученно Судья /когда?- написано на лице у стоящего
навытяжку конвоира; улучив момент, он украдкой вытирает рукавом нос/,-
имелся ли на объекте, подверженном престу­пному деянию, репродуктор?


        Подсудимый,
помявшись для проформы, дает утвердительный ответ, подтверждая его для пущей
убедительности кивком головы. Брожение в зале прекращается, все напряженно вгля­дываются
в действующих на сцене лиц. Уже потом, после слушания, протоколист разъ­яснит
одному вежливому иностранцу, случайно /ой
ли?- известно, каким успехом пользуются у них наши провинциальные процессы,
вплоть до бракоразводных/ оказа­вшемуся в зале: "Конечно же, Судья
знал обо всем и безо всякого дознания, да и мало кто из присутствующих не знал
того, ну хотя бы из программки. Вы ее читали? Но, видите ли, такая вот штука -
знать это одно и совсем другое - произнести это на процессе вслух. Знать
дозволяется все что угодно, кроме разве особо закрытых сфер, составляющих
предмет государственной тайны - у Вас ведь также, не отрицайте, иначе никакое
государство существовать не может, как, впрочем, и любая Система /иностранец покрывается мелкими капельками
пота - духота/,- важно лишь не распускать особо языки -    во-первых, тогда и обвинить будет некому,
а, во-вторых - чтобы избежать на всякий случай никому не нужной паники - мы же
живем в тревожное время! Слово, высказанное на процессе, по значимости прирав­нивается
печатному, ибо неизбежно протоколируется, а потому нетрудно предста­вить себе,
что при случае оно непременно составит корпус делисити, поскольку становится
фактом, с которым Правосудие обязано считаться в полной мере. Что это означает
на деле? А то, что Оно не должно необоснованно    преувеличивать его значения, но и  никоим случае не умалять без веских на то
причин. /Иностранец теряет сознание и его уносят на носилках.
Слабонервный народец,- дума­ет вслед уносящейся машине скорой помощи
нахмурившийся протоколист/.


      -
Итак, зал, присмирев, ожидал решения Судьи, когда неожиданно слово потребовал
обвинитель. Правосудие, заметил Прокурор, обязано руководствоваться устано­вленным
фактом уже в силу собственного определения /Уголовный Свод, Книга третья «Должностные обязанности стряпчих в
отношении пресечения преступлений»/. А посколь­ку факт наличия на столбе
репродуктора можно считать установленным, то он, Прокурор, требует…  И разбирательство приняло совершенно
скандальный характер.


Для начала
обескураженную  публику деликатно
выставили из зала. Собрав­шись  в фойе,
она незамедлительно оккупировала мелкими группами по 10 -15 человек, каж­дую из
которых возглавил один из местных активистов, поднаторевший в судебных
разбирательствах, площадки перед развешанными по стенам динамикам - в спе­шке -
сомнительно наличие злонамеренности со стороны кого то из должностных лиц -
никто из официальных представителей не догадался сообщить в радиорубку, чтобы
отключили питание.


Почувствовав
себя в безопасной обстановке, Прокурор решительно потребо­вал, сославшись на
параграф четыре-семь, принятия  самых
суровых и незамедлительных мер по отношению к правонарушителю /он же подсудимый/. Активисты, не
колеблясь, выдали разъяснение для неискушенных в группках, /впрочем, таковых оказалось незначительное
меньшинство/, что параграф четыре тире семь касается главным образом и
именно статуса  поврежденного
репродуктора, может ли в данном конкретном случае он приравнен  к оскорблению государственного лица при
исполнении, поскольку информация - дело государственной  важности и вовсе не безразлично, дойдет она
до населения своевременно или    с
задержкой, не забыв при этом нелестно обозвать прокурора кулебякой. Вопрос тут
политический, а при таковом допущении смягчающие вину обстоятельства вообще не
подлежат  судебному рассмотрению. И
действитель­но, не прошло и минуты, как все своими ушами услышали, как
Прокурор, сославшись на принятую недавно Вышестоящей Инстанцией специальную
поправку к Своду, выставляет со своей стороны строгое требование не проводить
дальнейшего дознания, как противоречащего принципам Правосудия. Поскольку
поправка принята позднее, чем основные положения Свода, разъясняет он Судье,
то, следовательно, она объективней отражает насущные проблемы текущего момента
и, тем паче Правосудия. Собравшиеся в фойе недоуменно посмотрели на
активистов. Произошло слабое замешательство, но чуть позднее текст поправки был
обнаружен у сторожа, и непо­нимание сути  
происходящего было устранено. Найденная поправка гласила /ее зачитали немедленно, так как сторож,
хоть и получил причитающуюся в подобного рода случаях мзду, все-время
настойчиво клянчил документ обратно, опасаясь, что всех их могут застукать
вместе и тогда выявится его неприглядная роль в творящемся безобразии -
разглашение судейской тайны, коррупция и мало чего еще/: "При  действии параграфа четыре тире семь    дознание с целью установления смягчающих
обстоятельств запрещается!!»


Казалось, дело ясное и
вряд ли что помешает Прокурору застолбить выдвинутое по 12-ому пункту
обвинение, после чего слушание перейдет к следующему во­просу реестра, но тут,
к всеобщему удивлению, включая фойе и самого подсудимо­го, вскакивает: с места
/да еще    так, что одна из половиц под его ногами
треснула надвое/заспанный Адвокат и, размахивая руками, обвиняет перед
Высоким Судом  Прокурора в самовольном
толковании вышеупомянутой поправки. В ней говорится,- почти что кричит он,- о
запрете дознания на предмет уточнения смягчающих вину обстоятельств, но и
только. А поскольку в его, Адвоката, руках имеются доказательства отсутствия
вины его подзащитного, то Суд не может не согласиться с необходимостью провести
дознание, но уже с целью полного оправда­ния подсудимого или отклонения
обнаруженных прямо таки чудом в кутерьме последних дней доказательств, указав,
разумеется, в чем конкретно заключается их несостоятельность. Поправка, на
которую ссылается Прокурор, в данном  кон­кретном
случае не имеет в силу названной им причины юридической силы. Ни в коем
случае,- бурно протестует Прокурор,- ведь что такое получается? Любой
адвокатишка - я не имею в виду присутствующего здесь уважаемого   коллегу, в порядочности и профессионализме
которого ни капельки не сомневаюсь и скло­нен даже считать, что раз уж он так
заявляет, то вполне вероятно, что обвиня­емый, на самом деле невиновен - любой
адвокатишка, ссылаясь всякий раз на настоящий случай как на прецедент, сможет
требовать проведение дознания на предмет оправдания своего подзащитного,
полагаясь при этом на авось и тем самым превратить упомянутую выше поправку - а
она суть последнее Слово За­кона - в чистой воды фикцию. И мой долг как
Прокурора - бороться с подобно­го рода прецедентами, подрывающими самое устои
отечественного Правосудия и бороться до последнего вздоха.


        Адвокат, однако, не подается на лесть и
не дает запугать себя. Не повышая слабеющего голоса /Что там блеет эта коза?- спрашивает кто то в фойе у активиста своей
группы; активист небрежно отмахивается от вопрошающего/,он заявляет Судье
демарш в связи с грубыми инсинуациями своего оппонента. Адвокат обращает особое
внимание Суда на известное еще со школьных учебников положение Закона - «Перед
Законом все равны" - и требует на данном основании утихомирить поте­рявшего
чувство дозволенного коллегу. «Не заблуждайтесь,- говорит Судья,- в Законе
говорится лишь о том, что все равны перед Законом, но никаких све­дений
относительно бинарной делопроизводственной связки Прокурор-Адвокат в нем не сказано
ни слова.- Как так?- возмущается Адвокат,- разве Прокурор не человек, а,
следовательно, и все? Судья соглашается с приведенным доводом Защиты, но
резонно замечает Адвокату, что на лиц, обслуживающих конкретный процесс, на
период процесса данное определение не распространяется. Факт об­щеизвестный,
недвусмысленно подчеркивает он./Хитрая
лиса,- замечает с восхищением один из активистов,- не терпится поскорей
свернуть судопроизвод­ство и направиться в свой любимый кабак. Но в столь
позднее время?- недоу­мевает некто. Да, да,- кивает активист,- в "Будку
Регулировщика", у них там свой кабинет, недаром же они терпят у себя
протоколиста! Я слышал,- осторож­но вмешивается в разговор тщедушного вида
мужчина в поношенном плаще, пах­нущим химчисткой, - что протоколист -
незаконнорожденный сын Прокурора. Да что Вы говорите,- язвительно замечает
активист,- возможно, возможно. Но, может, и пустые слухи, в грязном белье я не
копаюсь. Но вот что протоколист в одно и то же время - тамошний официант - факт
неоспоримый, в чем можно самолично убеди­ться,заглянув в "Будку"/.


Тем временем слушание
продвигается к концу. Адвокат затребовал назначе­ние юридического консилиума на
том основании, что попраны права его подзащитного перед   беспристрастностью Правосудия, на что Прокурор возразил в том плане,
что Адвокат и сам передёргивает палку, толкуя тут о каких то правах перед
Правосудием своего клиента,
Суд же обязан придерживаться точки зрения прав перед Зако­ном. Встревоженный
ходом слушания, Судья пытается призвать спорщиков к поря­дку - тщетно. Из фойе
доносится взрыв смеха - реакция Судьи понятна многим присутствующим: в случае
консилиума независимо от коллегиального вердикта в отношении одного из членов
тройки должен быть вынесен дисквалификационный постулат. Бинарная связка никак
не уймется - оба  подтверждают /Прокурор эмоционально, Адвокат - более
сдержано/ убежденность в своей правоте и готов­ность отстаивать ее до
последнего. Судья  предпринимает еще одну
 попытку,
взывая на сей раз к разуму спорщиков. Двое служителей Фемиды,- говорит он чуть
дрогнувшим голосом,- устраивают меж собой безобразную перепалку из за какого то
подсудимого, которого лично я вижу во второй раз и, надеюсь, не увижу более до
конца своей жизни...Несчастное Правосудие! /раздаются приглу­шенные всхлипы, потом кто смачно сморкается в носовой
платок. Полная тишина/.


Двое конвоиров подходят к
уснувшему подсудимому и переворачивают его осторожно набок. Храп прекращается.
Допёрли наконец! - удовлетворенно замечают в фойе. Протоколист поднимается с
места и просит слова. У тройки не нахо­дится возражений.


      Предложение протоколиста неожиданно для
всех оказывается конструктивным и кладет долгожданный конец
незапланированному ажиотажу. «Время позднее,- сказал он,- а конца - ммм -
разногласиям не видно. В такой ситуации   
разумней было бы придти к компромиссу и я, похоже, его нащупал».   Суть компромис­са, предложенного  протоколистом,  сводится 
к  следующему. Дознание провести
разумеется, придется, этого теперь, похоже, не избежать /кивок в сторону адвоката; на ли­це защитника появляется торжествующая





ухмылка/.Но торопиться вносить
содержание дознания в протокол не следует/кивок
Прокурору, последний громко смёется; на ли­це у Судьи пo-прежнему нарисовано недоумение/.
Протоколист продолжает. Если при дознании будет установлена невинность
подсудимого, то в протокол будет внесен протест Прокурора в отношении пункта 12
реестра, мотивируемый отсут­ствием вины обвиняемого по пункту и вопрос таким
образом попросту будет считаться незачитанным - такое допускается /разумеется, как исключительная мера, но
сейчас именно такой момент/. Если же нет - то проведенное дознание
останется между ними и адвокат без лишних препирательств откажется от сво­его
требования. В обоих случаях юридическая сила поправки будет сохранена. Другого
же он не видит. Члены тройки выражают протоколисту дружное одобрение и под­судимого будят.


         
Убежденность Адвоката, как скоро выяснилось, базировалась на наличии
мятой бумажки, которая незамедлительно была извлечена из потрепанного порт­фельчика
и передана Судье, которым и была оглашена без проволочек. Бумажка оказалась тем
самым документом, который непостижимо как, но ускользнул из  поля зрения предварительного следствия. Как
следовало из его огласки, он при­ставлял собой изданное от имени подсудимого
постановление нижней инстанции, согласно которому, исходя из исключительной
спорности любого решения по за­тронутому в нем вопросу о сносе  столба, поднятого группами пострадавших прохожих, равно
как и отдельными бдительными гражданами, в категорической форме  воспрещалось впредь до поступления особого
предписания Вышестоящих инстан­ций сносить вышеупомянутый столб под каким бы то
ни было соусом ввиду опас­ности нанесения повреждений установленному на нем
репродуктору. В правом ни­жнем углу документа, как и положено, был приложен
отпечаток пальца обвиняе­мого и большая круглая печать.


Реакция Прокурора была сумбурной
и неоднозначной. Утверждение о фальшив­ке, помеченной задним числом,
перемежалось в ней с грубой полуцензурной бра­нью в адрес следственных органов
и угрозами отстоять    Букву Закона, чего
бы ему это не стоило. На это Адвокат отреагировал хладнокровно и с достоинст­вом,
попросив Судью зачитать содержание, зафиксированное на оборотной стороне
документа. Не обращая внимания на возмущение
Прокурора, Судья потребовал не­медленно прекратить истерику и зачитал вслух
пустому залу нотариальное от­ношение, заверенное датой издания пресловутого
документа, то есть за день до свершения крамольной акции. Слышится глухой стук
от падения грузного проку­рорского тела. Судебное слушание прерывается.       


Прокурора спешно выносят из зала
на носилках с кислородной подушкой
на изготовку и пытаются запихнуть его в бронетранспортер. Вокруг, мешая сани­тарам,
суетится срочно вызванная по телефону жена - бойкая костлявая еврей­ка с
огромными маловыразительными глазами и невзрачным  бюстом. Рядом с тра­гически задумчивым видом
/у него незалеченный геморрой/,
исполненным достоинством сана, застыл в молчании Судья. Торопиться ему сегодня
уже некуда. Подсудимого, согла­сно инструкции, выводят тайком через потайной
лаз в стене. Оркестранты, уходя, запирают судейский пюпитр в шкаф вместе с
музыкальными инструментами и гасят в помещении свет. Публику убедительно просят
очистить фойе, но, кажется, это излишне: все и без того стремятся поспеть
пораньше к транспортным оста­новкам. Последним Дворец Правосудия покидает
протоколист. Оказавшись на ули­це, он некоторое время сосредоточенно
всматривается в чистое звездное небо, словно пытаясь определить по нему   направление или время и, подбросив монетку –
решка!-  направляется к центру, в ближайшее подпольное
злачное за­ведение. На всю ночь


 

Посвящается
Кириллу Антонову, моему бывшему уважаемому оппоненту по сообществу “Мысли
вслух»                                                  



 


                               1.
Уличное   происшествие


 


          Уличный столб понуро смотрится в
тротуар, смердящий шагами изредка мокнущих прохожих. Его облысевшая  от ветров и дождей макушка накрыта слоем
воронь­его помета, который периодически смывается проливными дождями на
головные уборы и зонты торопящихся мимо. Угрожающе грохочет грузовик, проносясь
вдоль обочины и дальше, дальше, дальше... Тихо.


За углом слышится шум: скандал?
Как много   брани - иначе констебль не
умеет:  спешит, торопится к месту   происшествия. Шаги в убыстряющемся ритме и
из-за угла показывается неподвижная голова трупа. Скоро  вокруг соберется  толпа, сразу после того, как констебль
запротоколирует смерть и исполнит все формаль­ности - никому нет охоты лишний
раз набиваться в свидетели - имей потом непри­ятности с властями! А так -
всегда есть вероятность того, что труп 
окажется ненастоящим /учебным,
скажем/. И тогда предстоит уморительное зрелище, почище спектакля - ведь
если не труп /скажем, учебный/,то на
90% это загулявший в запой пьянчуга, а то и почище - случайный семьянин,
спровадивший семью на теплый юг и вкусивший от прелестей жизни по этому поводу.
Впрочем, сегодняшний день, подумал столб, не вполне обычный: какой то служащий
в потертой тюбетейке и с редкой узбекской 
бородкой прикрепил к самой его верхушке несмолкающий ни на мину­ту
репродуктор, так что теперь остается только ждать и ждать все новых сюрпри­зов.
Так оно вскоре и оказывается - из-за дерева раздается мягкий щелчок, и по­лицейский
беззвучно укладывается рядом с трупом. Й снова тихо.


Из-за крыш наискосок появляется
беременная луна. Не слишком ли часто,- удивляется столб: они дружат с луной,
как это принято говорить, еще с пеленок столба - луна уже тогда была почтенной
/с точки зрения столба/
старушенцией, что никак не помешало им в дальнейшем сойтись накоротке. Впрочем,
она совер­шенно с тех пор не изменилась, если не принимать во внимание ее
постоянную из­менчивость по фазе, носящую периодический характер. В дальнейшем
выяснилось, что, в сущности, они мало в чем отличаются друг, от друга / в определенном смысле, разумеется/.
Луна отлично сохранилась внешне, она уверяет приятеля, что для нее, для луны,
это и вовсе не возраст. "У нас другие мерки,- сказала она ему
как-то,-  тут, наверху, холодно и от
этого временные интервалы, в отличие от твоих земных, тя­нутся медленнее на
десяток-другой порядков, так что в определенном смысле, я даже помоложе тебя
получаюсь». - Мне это трудно понять,- со вздохом пожаловался столб, но луна
как-то не стала вникать в подробности.


Сегодня, однако, луна пребывает
в прескверном настроении, возможно, из-за по­вышения облачности. "Какое
твоё дело?- грубо обрывает она приятеля,- следил бы лучше за проезжей частью.
Вон, у тебя снова целых два трупа на полу. Безобразие! Как только тебя до сих
пор не спилили? - и скрывается за кирпичной трубой. Столб загрустил - скука,
хоть стихи пиши. И везет же этой потаскушке! А, может, и в самом деле
попытаться? "Ха-ха! - рассмеялась громко луна, появившись напротив,-
каждому свое! И прощай,- после чего повернулась к столбу задом. 


Жаловаться властям он не стал.


 


                        2. Приглашение к  чаю


 


- Нет, ты погляди на этих
кретинов,- возмущается шурин, когда подали кофе,- все лежат и лежат, как
будто...


Стояла осень в самый разгар. Мы
сидели втроем: я шурин и Представитель комиссии по рациональному освещению
ночных улиц /РОНУ/ - в уютном ресторанчике
на месте прежней будки регулировщика - уютная будочка на высоте полу­тора
метров  от земли - после  того как службу уличного движения в
очередной  раз подвергли реорганизации,
заменив постовых автоматическими светофорами на местах. Именно тогда шурина и
перевели с должности смотрителя той самой будо­чки, где мы так уютно устроились
втроем в этот утепленный вечер /правда,
сам шурин всякий раз утверждает, что здесь ему равно как дома, да и от моей
млад­шей сестрицы то и дело ожидаешь непонятных выкрутасов - место это она
знает преотлично - но, если честно, местечко это - одно из его любимых/, на
вполне солидный и перспективный пост Главного Усмотрителя безопасности
городских беспоряд­ков при Канцелярии Почтампта - в периоды смут его должность
становится рез­ко прибыльной, ведь по сути, от него одного зависит планируемое
количество допус­тимых жертв по смете на каждую разновидность смуты, а,
зачастую, и их распре­деление по районам и участкам города. Представитель РОНУ
зевает.


- Вы об -ык- них? - тычет он
пальцем в сторону двух завалявшихся на углу трупов, развязано улыбаясь.,-  а кому, извините, они мешают? Лежат себе смирно и
бездыханно  на тротуаре, пешеходы к ним и
не думают приближаться. Так что Вы зря изрядно так беспокоитесь. Другое дело -
мой столб. Видите, тот сам­ый. Сволочи пешеходы так и прут мимо. И что я имею? Три
доноса за одну только последнюю неделю. Птичий помет, мол, с него сдувает и
прямо на головы прохо­жим. Бани перегружены, поскольку половина из них закрыта
на переделки, а горя­чей воды нет и в помине. К одному из доносов
даже приложили протокол с подпи­сями свидетелей, мерзавцы! И на каждом из
доносов красуется резолюция Управи­теля бань: полный ввод в эксплуатацию всех
мощностей намечен лишь на третий год, но и
тогда
бани все равно не смогут вместить всех желающих - прирост насе­ления
значительно опережает рост количества моечных мест. Придется сносить столб, а
куда, извините, я дену установленный на нем репродуктор? Ык! Улавливаете?


                  - Лежат себе и лежат,- задумчиво потирает зад
ладонью шурин, явно не слушая собеседника,-  а  ведь
каждому из них на сегодняшний день зачитано уже по три строгих предупреждения,
им же на все наплевать! Ладно уж этому интеллигенту в штиблетах, но ведь тот
другой… Полицейский, отличный семьянин, жена не сос­тоит на учете и на тебе -
все та же строптивость. Прямо не знаешь, кому и жало­ваться.


             - Нашли себе проблемы,- цежу я
заплетающимся языком сквозь зубы,- отле­жатся и уйдут сами, не вечно же им
гнить на одном месте, тем более холода на подхвате. Ваш же столбик...


             - Вот-вот,- перебивает меня
шурин,- холода, снег, сугробы. Заметет их и что тогда? Люди, не заметив,
попрутся напрямик, каково же им будет спотыкнуться? Да еще о мертвеца?
Каково-то людям, думал ты про них? Куда там, не тебе же пи­шут ...тьфу ты, вон
луна уже свой зад кажет...


- 
А  ты огради их со всех сторон сигнальными
флажками,- советую я,- их же и в темноте видно. А там - не твоя вина, коли что.
Ну а весной, когда снег стает, тогда и поглядим.


- 
В
самом деле,- обрадовано подхватывает Представитель РОНУ,- я и гово­рю о том же.
Ерунда все это. Умеете вы там из пальцев неприятности высасывать. Сигнальные
флажки-то имеются в наличии? Могу подсобить.


    - А ты не лезь,- хмурится шурин,-  не надо, справимся сами.  А вот столб сносить не смей! Репродуктор -
это тебе не шутки: музыка, марши, новости, а то и,- голос его торжественно
срывается на шепот,- важное правительственное сообщение. Чувствуешь, чем все
это обернуться может? Так что, думай. Просмотри 
для начала    все свои
инструкции...


- 
Смотрел
уже,- плачется РОНУевец,- в двух из них написано - сносить не раздумывая.


- 
Ну
и сноси,- пожимает плечами шурин,- от меня-то чего ждешь? Инструкция на твоей
стороне. В случае, если что не так, так ты неподсуден - пусть состави­тель
отвечает, ты то при чем?


-
А если всего ничего?- огрызается Представитель,- ведь они,- он ука­зывает
большим пальцем вверх и за собой,- напишут же: снесли, мол, столб,  освещенность понизилась, а кто снес? Как
посмел, ведь не было же постановления столбы сносить? А кто даст мне такое
постановление, репродуктор же... Не у каж­дого же такая инструкция. Скажут,
твой участок, ты и думай и нечего тут по пустякам власти теребить. И пропадай
тогда Представитель: ни тебе льгот, ни очередного отпуска. А потом, инструкция
...


- 
Вот
ты и думай,- смеется шурин,- а, впрочем, не надо. Законсервируй объект до
весны, а там всякое может случиться. Видно будет. Может, война начнется, а
может, надумают реставрировать улицу и снесут этот злополучный столб к  чертовой матери вместе с теми мертвецами. Или
того лучше - посадят кого, а те­бя на его место и пусть   твой преемник отдувается. Так и
порешим. 


- 
А
доносчиков ты все же выясни, негоже оставлять все как есть без последствий, -
вмешиваюсь я,- выясни досконально -кто
и почем. Дело говорю, не может того 
быть, чтобы почерк  их  никому в 
городе не был  известен.
Разузнай  всю подноготную: кто женат, на
ком, есть ли дети. А  там мы с шурином
ими займемся. Методы известны: шантаж, нажим, посулы. Одним словом, знать бы кого...


            - 
А что, если дети сами и писали?- 
не унимается дотошный Представитель.


            - Так нет ничего проще,-  вмешивается подслушивавший мирно официант,-
моя свояченица служит секретаршей у Генерального Директора школ. Знаете такого?
Подмажешь ей, и она  устроит по нужным
школам внеочередные родительские собрания с обязательной 100% явкой. Вызовут,
значит, родителей, пропесочат всех якобы за успеваемость. Народ теперь пошел
ушлый - враз прикинут, что к че­му, сопоставят факты, а там и меры примут
относительно чад...


          - 
Спасибо, приятель,- расплачивается за всех шурин,-  мы так и поступим. Разве нет?


          Мы выходим на улицу.  РОНУевец 
застыло   смотрит перед собой и
вдруг падает,


спотыкнувшись
о труп. Мы долго отряхиваем его, потом начинаем дружно шпынять покойников
ногами. Человек в штатском отделяется от толпы и уверенно приближается к нам.


          - 
Вы что это толпу здесь собираете?- 
строго спрашивает он,-  всех троих
прошу в участок за нарушение общественного порядка и...- он замечает протянутое
удостоверение шурина и мгновенно расплывается в широкой подобострастной
улыбке,-  и Вас тоже, господин Главный
Управитель. Посидим вчетвером, попьем чаю, а то и чего покрепче. А то все так
да так, словно и не люди вовсе.


 


              3. Адвокат на автобусной   остановке



 


 -  
Послушайте,-  говорю я Ш., вспомнив об утреннем
согласовании в адвокатуре /мы стоим с ним у покосившегося
столба остановки в ожидании автобуса/,- не
знакомы ли Вы ненароком с...- запамятовал фамилию – ну, одним словом, с
этим  мммм... Представителем какой то там
комиссии, что-то насчет улиц, или освещению этих самых улиц, ну, в общем,
чего  то в этом роде?


- 
По
рациональному освещению ночных улиц,- улыбается Ш. Несмотря на молодость, он
дьявольски сообразителен этот Ш., и в меру опрятен. Последнее вызыва­ет во мне
подспудно чувство тщательно скрываемой покамест симпатии,-  Вы име­ете в виду...


- 
Вот-вот,-
подхватываю я, разыгрывая чрезмерную радость - не хватало еще, чтобы он
произнес здесь вслух
это имя среди
посторонних на прослушиваемой со всех сторон остановке,- именно его я и имею в
виду. Скажите, Вы его... одним словом, близко ли он Вам знаком? Можете не
отвечать, если не желаете.


- 
Нет,
отчего же? Впрочем, что Вам сказать,- он кокетливо пожимает плечами, я невольно
любуюсь непринужденно веселой игрой выпирающих сквозь плотно при­легающую к
телу ткань куртки спортивного кроя мускулов,- 
боюсь разочаровать,- очаровательная улыбка просто так, от избытка
плещущей за край жизненной си­лы,- встречались пару раз за обедом в компании
с  шурином. Кажется, они дружат. Одним
словом, ничего серьезного. А что Вас интересует, Может, стоит порасспросить шу­рина?


- О,
да! - небрежно отмахиваюсь я,-  так  вот сразу. Уж этот Ваш шурин! Он... -
Господи, не обидел ли я его ненароком? Непростительная ошибка, надо построже
следить за речью,-  не будем сейчас об
этом, важно другое. В конце - концов, у Вашего шурина свои источники слухов, у
меня - свои. Мой серьезный разговор ско­рее касается лично Вас. Дело несколько
щекотливого характера. Найдется ли у Вас парочка сослуживцев или, на худой
конец,- друзей, на которых Вы могли бы вполне положиться?


   Ш. надолго задумывается. Неужели и он
подозревает во мне чуть выжившего из ума узкого специалиста по мелочной
судебной волоките? Было бы очень жаль в таком случае - приятнейший молодой
человек. "Алиби, алиби, алиби, буквально из за каждого пустяка алиби. Вы
чрезвычайно мнительны, коллега,- заметил мне на днях Председатель адвокатурской
коллегии,- этакая паршивенькая склонность ви­деть жизнь как частный случай
Закона. Не хочется спорить, тем более что в прин­ципе Вы правы. Но, заметьте,
что на практике все это касается отдельных част­ностей, на которых Закон
благосклонно фиксирует свое внимание. Все остальные лишь ходят под Законом,
даже не догадываясь о его существовании. И не принимай­те все так близко к
сердцу - Закон бдителен, но ко всей людской гуще в целом милостив, ибо в силу
причин объективного характера невозможно привлечь к Суду всех, пусть даже они
поголовно будут виноваты. Смотрите на жизнь проще - иде­алы, мой дорогой колега,
недостижимы» Чтож, если и этот молодой человек испор­чен сим беспокойным
неупорядоченным веком,  то очень и очень
жаль.


- 
Пожалуй,
разве привратник коллегии Суда в ливрее,- смущенно краснеет он, отводя глаза в
сторону,- мы вместе с ним пьем два раза в неделю пиво в обеденный перерыв в
"Будке регулировщика" - это возле перекрестка, выходит. Кроме всего
прочего, он - молчалив, серьезен и сдержан в разговоре. Не замечал, чтобы он
был обременен кругом доверительных знакомств. А в чем, все таки, де­ло,
мэтр, опять кому то неотложное алиби? По моему, вполне заслуживает доверия.


-  
По
Вашему? - не сдерживаюсь я,- по Вашему! молодой человек, такие то как он и
пишут, к Вашему сведению. Впрочем,- примирительно,- регулярных собутыльников
наподобие Вас они обычно жалуют и делают для них исключения. Только не
вообразите  себе, что из чувства личной
привязанности. Вовсе нет. Не Вы, так другой - им это без разницы. Просто они
прекрасно осведомлены, что Суд с большой неохотой доверяет осведомителю в
подобных случаях. В наших кругах подобное деяние расценивается как
кощунство, ведь подоплека его лежит на поверхности и различима даже для
непосвященных, а отсюда и объективная цена подобного рода доносам, если толь­ко
они не инспирированы сверху. Нет, редко кто из их числа  допустит подобную промашку, ведь в
большинстве своем они народ неглупый.


           - Если я
правильно понял,- допытывается Ш., не
спуская глаз со шнурков своих кожаных
ботинок,- дело на сей раз, судя по всему,
касается меня. Что то с комиссионной казной, мэтр? Но при чем здесь тогда
Представитель комиссии РОНУ?
Неужели и он начал
писать доносы? Как то не хочется верить.


        - Nein, nein,-
лукаво грожу я пальцем /Боже, до чего он красив!/,-
дело здесь иного рода и, хотя оно и в самом деле гроша медного не стоит, однако
шутить с этим не следует тоже. При случае - правда, вероятность его мала, но
тем не менее... Так вот, при случае, последствия этого дела могут принять весьма
не­желательное для Вас направление. Постараюсь поэтому, насколько это возможно,
ввести Вас слегка в курс происходящего. Этот самый Председатель комиссии, о
котором шла речь, проходит у нас в качестве обвиняемого в одном мелком деле, в
коем я имею честь выступать в амплуа защитника. Помните, на перекрестке, там,
где находится известная нам
"Будка регулировщика", столб с
репродуктором? Отлично! Именно его недавно и подвергли сносу,


         - Неужели?- растеряно бормочет он,-
Когда же?..


        - Это случилось? С неделю назад,- я со
смаком сплевываю в подвернувшуюся урну,- не выношу, когда плюются куда и как
попало: неприлично и противно. Вы не находите?


         - Постойте,- случившееся, похоже, живо
задело его, он даже не обратил внимания на последнюю мою фразу насчет приличий
/от охватившего его возбуж­дения я исам теряю голову - слова с трудом
доходят до моего сознания; необ­ходимо срочно взять себя в руки. О, Господи, до
чего же  он великолепен!/,-
то-то же, когда на днях за пивом я заметил привратнику, что все как то до
неприличия тихо, словно в стране объявили траур, он как
то странно отреагиро­вал - усмехнулся
под себя и сразу же увел разговор в сторону. Позже я   забыл об этом эпизоде и вот сегодня Вы
нечаянно освежили его в   моей памяти...
Что же теперь будет с Представителем РОНУ?


      -Что
будет, то будет,- торжествую я: не успел шурин, не успел и теперь он мой,
только б не сорвалось,- почем мне знать? Я и так чересчур Вам довери­лся.
Другие на Вашем месте схватывают с лету: ты еще
и рта не раскрыл, а они уже ведут себя так, словно наперед чувствуют, что ты
собираешься им сообщить. Зря Вас так волнует судьба Представителя. Главное –
Ваше алиби, Вы наверняка не догадываетесь даже до чего все удачно для Вас
складывается, если приврат­ник и в самом деле усмехнулся. Улавливаете?


        - В общих чертах,- переминается он с
ноги на ногу,- хоть и не очень. По-моему я 
начинаю догадываться...


- В общих чертах, по
Вашему!- передразниваю я его,- да воздаст Бог Ва­шей наивности. Откуда Вам
догадываться? Случись такое - и Вы были бы в наших рядах. Раз уж, как Вы
утверждаете, привратник усмехнулся, то, значит, и он в кур­се и Вам не придется
лишний раз вводить его в   детали,


о
которых и сами то знаете с кот наплакал и то понаслышке. Держитесь привратника,
мой друг, уж он то знает, что ему надлежит делать. Не следует только говорить
ему лишнего. Поставьте его в известность о том, что Вам  от него необходимо и пре­доставьте ему  свободу действий. В чем и как - он разберется
получше нас с Вами...


        - Но позвольте,- протестует Ш.,-
позвольте...


        - Не позволю,- резко обрываю я,
напуская на себя озабоченный вид,- неу­жели Вам невдомек, что приступая, к
делопроизводству как адвокат, я всякий раз  
обязан выдавать подписку, что не стану разглашать существа ведомого мною
Дела третьему лицу в какой бы то ни было форме? Да что я говорю - ни под каким
соусом! Вы же
собираетесь разнюхать у меня подробности и лишь по­тому, что Вам о них ничего
неизвестно. И это вместо благодарности за то, что я предупредил Вас! Ничего
себе благородство! Учтите, любопытство в первую оче­редь опасно для самого Вас.
Если я не сумел убедить Вас в этом, то можете обратиться к
привратнику или, на худой конец,
к протоколисту. Кстати, можете
сослаться на меня, не упоминая, разумеется, моего имени всуе. И все же
поверь­те, на Вашем месте я не стал бы
высовываться - подобное вряд ли ускользнет от внимания Суда, что только вызовет
у него сомнения в отношении Вас. Обес­печьте себе алиби и живите, как жили,
разве только от частых встреч с приврат­ником придется, пожалуй, впредь
воздержаться. Найдите себе
другого партнера для пива. Кто скажет Вам слово 
упрека из за этого?


 

---

Идеал - это просто несмешная пародия на оригинал

---

Человек характеризуется желанием стать лучше

---

Когда женщина берёт на себя роль мужчины, то остаются свободными только места для геев и детей... приходится искать мужчин там.

---

Интуиция меня не подводила в отношении оперы и балета ни разу - начиная с четвёртого года жизни и попыток меня к ним приобщить -
я знал: будет скучно... красиво скучно; потрясающе скучно; неповторимо скучно...и знакомство с такими новыми оттенками этого жанра никогда не входило в мои планы... а современная постановка Глинки в Большом...
добавила только ещё одно "скучно"... порнографически.....

---

Признанные грехи как бы перестают существовать...

---

Женщины хотят улыбаться бесстыдным комплиментам...

---

..... стоя в профиль, гордо демонстрируя крутые линии ягодиц и втянутый для пущей безопасности живот она и на расстоянии распространяла мускусный запах вагины, не сравнимый ни с одним ощущением в мире.... гормоны ударили в голову не оставив там места ни для чего другого... этот запах - это не просто запах секса, женская приманка... это история - история океана, откуда мы все вышли, его история с самого начала времён, океана после бури и перед приходом нового шторма... этот запах пронизан вечностью ... как будто припадаешь к корням.....

---

Есть только один способ усмирить чудовищ - с ними примириться

---

Столько лет обреченно
Спала.
Непонятного счастья
Ждала.
Одиночество гордо
Пила.
Ранним розовым утром
Ушла.[ читать дальше → ]

Воины бесплодной земли
Затерянные в лабиринтах времени
В даль Пространства глядят
Видя Стратегию и Перспективу
Развития Пространства и Времени
В чёрных дырах Вселенной.
Что ещё нового ждать
Из космической пыли,
Смешанной с жизненной силой
Галактик, от нас отдалённых,
Что в дальних парсеках...
Ясное видение нашего Мира
Сможет помочь нам раздвинуть
Пространство с помощъю
Силы Великой чудесного
Снадобья, что на Аракисе ( Дюне )
Делают черви в бескрайних пустынях...
Снадобье то есть..."меланж":
Позволяет границы сознания раздвинуть
Вот оно-средство реальное
Для путешествий в галактиках
Дальних и дальних мирах.
С ним всё становится ближе.
Пространство раздвинув
Стремятся в него корабли
Галактики смелых героев.
Сдвиги пространственных образов-
Есть зарождение новых колоний.
Образы Мира в галактиках
Тенью своих иноходцев
Радость и Счастье несут
Неизменно врываясь в Пространство.
Есть монополия на производство "меланжа"
Строго хранится оно
Навигатором гильдий Вселенной.
Разум всемирный из хаоса
Вновь зародится...
Будет стабильность господствовать
В Мире на благо материи...
Что обнимает реальность,
Данную нам в ощущениях...

                                                   7. Трупы  на  мостовой


 


Безупречная
линия, обозначившая границу перехода тротуара в проезжую часть, подернута
пеленой слизи и слякоти, в которых - 
назовем это условно лу­жей
- застыл безупречный /имеются в виду манеры, поскольку происхождение установить
не удалось/ покойник. Рядышком, головой к северу, пристроился второй. К северу,
то бишь в направлении, перпендикулярном первому покойнику, а потому машины, двигающиеся
к центру города лепят грязью из под колес нижнюю часть безупречного трупа и от
пояса и выше - второго. Судя по медной каске - это  полицейский. С другой стороны, транспорт, следующий
поперек, опрыскивает широченные штанины с кованными башмаками служителя правоохранительных
органов и галантный пиджачок с котелком неопознанного. Оба трупа таким образом
постав­лены в равные условия, отчего, видимо, никто из них и не собирается
жаловаться в вышестоящие инстанции, хотя, если по честному
у констебля  основания для жалоб несравнимо весомей,
поскольку охрана его
жизни особо предусмотрена Законом. Тем не менее, он предпочитает молчание
доносу на коллег, из чего явствует, до чего он славный парень, этот наш
констебль - из тех, кто ежевечерне проводит в кре­сле час-другой  с вытянутыми вперед растопыренными руками, на
которые его жена укладывает увесистый моток шерсти для перемотки в клубки.
Покончив с этой процедурой
ежедневного ритуала, свидетельствующей о здоровом
моральном  климате
в молодой семье - воспитать обществу новых полноценных граждан им пока еще
только предстоит - они оба отправляются в гостиную пить чай с ли­моном, после
чего принимают перед сном ванну.


               Идиллия продолжается долго:
проходит осень, потом трупы накрывает су­гробом, из под которого торчат в разные
стороны кованные башмаки и штиблеты. Чтобы избежать осложнений с пешеходами, сугроб
огораживают с четырех сторон сигнальными флажками и протягивают между ними
проводку. Теперь о них не спотыкнешься даже будучи вдрызг пьяным и в кромешной
мгле - красные флажки видны издалека как днем, так и ночью. Зима отлично
предохраняет трупы от чуть было не начавшегося разложения. И все же и она не
вечна! С весной снег, начи­нает таять, стекая вниз продолговатыми ручейками и
когда жизнь становится вовсе уж невмоготу, покойники теряют терпение. На виду у
прохожих они поднима­ются с места и молча, даже не взглянув друг на друга на
прощание, отряхива­ются и отправляются каждый по своим делам. Констебль спешит
к молодой жене, которую, можно сказать ,не видал целую вечность. Разумеется,
ему ничего не известно о том, что за время его отсутствия супруга успела
официально раз­вестись с ним по причине невыполнения супругом положенных по
Закону брачных, обязательств и
устроиться посудомойкой на судно дальнего плавания, на котором и бороздит в
настоящее время просторы Тихого Океана вместе с командой разухабистых матросов,
а их уютную квартирку оприходовали городские власти и устроили там Музей
Санэпидстанции, об открытии которого давно хлопотали активисты очередного
зеленого общества, а,
может,
и Общества защиты насекомых.
Безупречный покойник некоторое время безучастно
всматривается в
прохожих, словно пытаясь что то понятъ, после чего направляется помочиться в
ближайший благоустроенный туалет, расположенный, как ему подсказали,
в фойе недавно открытого чего-то там музея.         


 


 

Чтобы не путаться в мыслях,
Теперь и в словах,
И в делах,
Давайте в душу
Запустим Память,
Что ВЕЛИКА -
Ближняя, или дальняя-
Это лишь слов игра:
На самом деле - Память Любви -ОДНА.
Память поможет справиться
с нашествием горя и зла.
Память поддержит, прошепчет:" Ты не одна..."
Память не будет упрямиться,
Спорить с тобой, помнить лжи.
И громко кричать не будет:"Не упади!"
Тихо, тихохонько - на ухо -
нежно прошепчет:" Поверь.."
ВСЁ! Теперь Душу - Настежь!
Настежь и Дверь...




Иллюстрация из интернета
http://content.foto.mail.ru...

© Copyright: Натали Ривара, 2010
Свидетельство о публикации №11010063979

"Прыщи, прыщи ! Не тревожъте меня больше. Идите к Правительству России-ИМ СВОЮ ГАДОСТЬ ПРИНОСИТЕ !"

Вот снова в резиновых сапогах
В промышленной зоне молча
Бредём как затравленные кони.
Машина сломалась...
До ближайшей заправки
Никак не смогли доехать.
Осенняя ночь сверху хмурым дождём
Всё бьёт по нашим усталым лицам.
Вдруг мимо проезжает патруль полиции:
"Куда же идёте толпою в ночи ? !
Садитесь, прокатимся !"-
Мы снова молчим.
"Спасибо ! У нас всё нормально,
Но дороги раздолбанны.
Поэтому приходится идти в сапогах
По проезжей части...
Но мы же навстречу движению идём-
Никак не иначе..."
Усатый сержант хлопает дверью УАЗика:
"Да ладно, чёрт с ними,
Поехали пить на базу !"
И мы вспоминаем, что и у
Нас осталось "немного":
Всего лишь...канистра пятилитровая.
В ней пиво с водкой смешано.
А в итоге-ершом стоит в горле.
Но согревает, по любому, однако:
В такую ночь-нельзя по иному !
Иначе замёрзнем и свалимся...
В полночь со скользкой дороги.
К утру солнце согрело лучами
Наши...затылки и лица.
А мы без вещей, налегке всё идём в даль...
Нам чего-то совсем не спится.
Глотнули "ерша" и так...
Хорошо стало нам.
Вновь, в бесконечность
Вселенной ушли мы вместе с "ершом"
Скоро придём и выспимся.
И снова наша жизнь забьёт ключом !
Будет опять хорошо !
В этой жизни-никак нельзя по-иному...

           1.
Уличное   происшествие


 


          Уличный столб понуро смотрится в тротуар,
смердящий шагами изредка мокнущих прохожих. Его облысевшая  от ветров и дождей макушка накрыта слоем
воронь­его помета, который периодически смывается проливными дождями на головные
уборы и зонты торопящихся мимо. Угрожающе грохочет грузовик, проносясь вдоль
обочины и дальше, дальше, дальше... Тихо.


За
углом слышится шум: скандал? Как много  
брани - иначе констебль не умеет:  спешит, торопится к месту   происшествия. Шаги в убыстряющемся ритме и
из-за угла показывается неподвижная голова трупа. Скоро  вокруг соберется  толпа, сразу после того, как констебль
запротоколирует смерть и исполнит все формаль­ности - никому нет охоты лишний
раз набиваться в свидетели - имей потом непри­ятности с властями! А так -
всегда есть вероятность того, что труп 
окажется ненастоящим /учебным, скажем/. И тогда предстоит уморительное
зрелище, почище спектакля - ведь если не труп /скажем, учебный/,то на 90% это
загулявший в запой пьянчуга, а то и почище - случайный семьянин, спровадивший
семью на теплый юг и вкусивший от прелестей жизни по этому поводу. Впрочем, сегодняшний
день, подумал столб, не вполне обычный: какой то служащий в потертой тюбитейке
и с редкой узбекской  бородкой прикрепил
к самой его верхушке несмолкающий ни на мину­ту репродуктор, так что теперь
остается только ждать и ждать все новых сюрпри­зов. Так оно вскоре и
оказывается - из-за дерева раздается мягкий щелчок и по­лицейский беззвучно
укладывается рядом с трупом. Й снова тихо.


Из-за
крыш наискосок появляется беременная луна. Не слишком ли часто,-удивляется
столб : они дружат с луной, как это принято говорить, еще с пеленок столба -
луна уже тогда была почтенной /с точки зрения столба/ старушенцией, что никак
не помешало им в дальнейшем сойтись накоротке. Впрочем, она совер­шенно с тех
пор не изменилась, если не принимать во внимание ее постоянную из­менчивость по
фазе, носящую периодический характер. В дальнейшем выяснилось, что, в сущности.
они мало в чем отличаются друг, от друга / в определенном смысле, разумеется/. Луна
отлично сохранилась внешне, она уверяет приятеля, что для нее, для луны, это и
вовсе не возраст. "У нас другие мерки,- сказала она ему как-то,-  тут, наверху, холодно и от этого временные
интервалы, в отличие от твоих земных, тя­нутся медленнее на десяток-другой
порядков, так что в определенном смысле, я даже помоложе тебя получаюсь». - Мне
это трудно понять,- со вздохом пожаловался столб, но луна как-то не стала
вникать в подробности.


Сегодня,
однако, луна пребывает в прескверном настроении, возможно, из-за по­вышения
облачности. "Какое твоё дело?- грубо обрывает она приятеля,- следил бы
лучше за проезжей частью. Вон, у тебя снова целых два трупа на полу. Безобразие!
Как только тебя до сих пор не спилили? - и скрывается за кирпичной трубой. Столб
загрустил - скука, хоть стихи пиши. И везет же этой потаскушке! А, может, и в
самом деле попытаться? "Ха-ха! - рассмеялась громко луна, появившись
напротив,- каждому свое! И прощай,- после чего повернулась к столбу задом. 


Жаловаться
властям он не стал .


 

БЛОГ НАТАЛИИ ГОРСКОЙ
http://blogs.mail.ru/mail/n...




Анна Ахматова

* * *

Когда лежит луна ломтём чарджуйской дыни

На краешке окна, и духота кругом,

Когда закрыта дверь,и заколдован дом

Воздушной веткой голубых глициний,

И в чашке глиняной холодная вода,

И полотенца снег, и свечка восковая

Горит, как в детстве, мотыльков сзывая,

Грохочет тишина, моих не слыша слов,-

Тогда из черноты рембрандтовских углов

Склубится что-то вдруг и спрячется туда же,

Но я не встрпенусь, не испугаюсь даже...

Здесь одиночество меня поймало в сети.

Хозяйкин чёрный кот глядит, как глаз столетий,

И в зеркале двойник не хочет мне помочь.



Я буду сладко спать. Спокойной ночи, ночь.


(э к с п р о м т)
..........Натали Ривара


"О, АННА!
Мятежность - стреноженной судьбы,
восторженность, неосторожность,
разломанные - мелко - все мечты
да девственной души возможность.
И - холод - чернотой подвала -
куда всё приходилось прятать,
подруг - так несминаемы все одеяла -
что не давали горько плакать!
Приют. Надежды странные души...
И гордость - что расслыша шёпот-
у стен, решёток и дверей тюрьмы,
где женщин молчаливый ропот -
отозвалась спокойными
достойными словами, где обвинений нет,
лишь горести всех человеческих страданий:
апофеоз - сравнений - забытья билет...
Ты отстояла в очереди той
с полуночи до полдня и под вой
кандальных, возникающих стихов
скитаний - мысли непокорной -
так день за днём, чтобы привет
исторгнутый - из сердца - глубины -
домашним - шёпотом - дотронулся души -
единственно любимых - мужа, сына...
Ты ОТСТОЯЛА право говорить...
Ты выстояла - и тогда-
когда - убитых дней начала -
писали - набело: " СУДЬБА!"




А это мои стихи:
Посвящение Анне Ахматовой
http://stihi.ru/2010/12/07/...

К Анне Ахматовой!
http://stihi.ru/2010/12/11/...

Анна и Два Гения
http://stihi.ru/2010/12/15/...

Простите, что так давно молчу... Право и сам не знаю, чем ещё в наше время можно удивить начитанных людей, которые и сами сочиняют рассказы и стихи... Всё же рискну позабавить вас.
* * *
Ты снишься мне, ты кружишь надо мной,
Мечтою светлою приходишь так внезапно,
Улыбчивою, кроткою, земной,
Зелёным взглядом шею чуть царапнув...

Я не нарушу выбранный покой,
Друг друга мы не выследим на запах,
Спасибо, что живая, что живой,
Что грудь не сдавлена горчичником заплаты...

Забудется, что не хотел забыть,
Происходящее вокруг - пустое...
Прошу, не запрещай тебя любить,
Когда умру осеннею листвою...

* * *
Размышления и редактирование несколько переиначили стихи:

Ты снишься мне, ты кружишь надо мной,
Мечтою дерзкою нечаянно стартапнув,
Окутывая звездной пеленой,
Всё сущее, цветущее внезапно!..

Прости, за уничтоженный покой:
Мы выследим по запаху друг друга!..
Я не хороший, не плохой, не злой,
Я за окном укрывистая вьюга...

Ты - мой неодолимый океан,
И глаз твоих зелёно-карих бездна,
Влечёт меня,- я словно Магаллан,
Застрявший в берегах Пелопоннеса...

Грядущее, его шальная прыть,
В абсурдность превратит для нас шестое...
Прошу, не забывай борщи варить,
Когда самортизирует лавстори...

Зацвела сирень
Пьяным облаком,
Аромат черемухи
Ввысь зовет.
Знаю, что спешит
Ноябрь в гости к нам.
Ну и что?
Мне Весна песни поет!

Я лицо открою ветру свежему,
Научусь летать, в вышине паря.
Пробегу по кучевым, ватно-нежным,
Крикну, что люблю, люблю, люблю тебя!

Не нужны
Подсказки календарные.
Осень...
Я вычеркиваю дни тоски!
И кружат
Не снежинки печальные-
Бело-пенных яблонь
Лепестки.

                   Я бреду пустынной улицей
полной ржавой красноватой грязи местами 
достигая  повыше колен. Затянутое   белесой матовой пеленой небо мертво колет
капельками невидимого дождя. Капли жадно встречаемые наготой тянущейся вверх
охватывающей голову и тощее тело: разбиваются вдрызг мелкими осколками тараня асфальт  жадно впитываются
однородной ржавчиной улицы. Полная нагота и полное спокойствие внутр - город
бездыхан и глух: утыкан домами зиявших наружу чер­ных глазниц пустоты окон
настежь и - ни души насколько хватает взора. Пусто  бреду один и грязь затыкающая пробкой  бесконечный горизонт перед.


                 Впереди: припадая маячит Нечто
наподобие низкорослого индийского божка (дерево?). Ближе: грузный вполне
мужчина неопределенный возраст. Затглаза знако­мый незнакомец - кто откуда?
Массивная бритая голова: вылитый бритоголовый блондин  (бонза 
глина?) выдается впереди плоским 
яйцом овала лица: забыл начисто если и знал. Страх неопределенного
гонит- меня!- обратно  отдаваясь внутри
-меня!– нестерпимым зудом запоздалого стыда собственной наготы. Стыд
непереборим - принуждает свернуть вбок выпирающий наружу подобно грыже расплас­танной
наперевес улицы- грязь грязь грязь затыкающая рванную черту вдали. Звенящий
вовсю мозг позвоночника захлестывают волны удивления подмеченным:
ржавокрасноватые пятна фасадов домов прорастающих сквозь ржавую пелену ко­ренастой
фигурой Ничто  хранящего молчанье мужчины
знакомый неиз­вестно как почему. Толстоплоское лоснящееся лицо выползает
багровым лунным диском загораживающий проем образованный рядами покинутых всеми
руин. Пара шагов и следует резкий короткий удар - непостижимым образом
оказываюсь там же откуда настойчиво стараюсь улизнуть: хлипкая кровянистая жижа
хлюл хлюп шагами анонимного знакомца не спеша ближе ближе ближе... Вкопано
местом сося палец кругом назад и понимаю: 
впереди непоправимое нельзя нарушать внушенный странными
обстоятельствами запрет. Слизистая жижа цепко обволакивает ноги склеивая почти
намертво  землей- не стоит даже и
пытаться. Собираю силы комком и резкий выпад вперед:  падаю не удержавшись ниц. Мрак.


            Пустынная
бредет улица: навстречу - метя пару затертых синяками босых

ног нет штиблет брызгами повыше колен далее
живот отдаленно напоминающих следы высохшей крови. Обнаженность несущественна:
здесь - опустевшая территория возле Центрального Почтампта укрытая сверху
штопанной небесной простыней: высокое 
глупое  серо-серебристо-серьёзное
.


               Капли падающие наземь промеж зияющих рыжими
отсветами сквозь проемы черных пустот покинутых всеми богами руин стекают вдоль
тела узкими прерывистыми струйками намывающими сырость оборачивается внутри
(тела?) страхом вперемешку и - волны озноба озноба плюющих отовсюду
воспоминаний. Знакомый вдали силуэт ближе ближе еще ближе - раскачивается
ветром вправо-влево непре­станно меняя резко очерченный абрис - еще еще еще.
Движется не торопясь озирая крыши развалин полных битой черепицы. Приближаясь
замыкает позади себя покинутое пространство сворачивая его пупырчатым блином.
Повсюду рядом резкий неприятный запах: осмотрись повнимательней вокруг!
Безотчетный страх складывается перекрестком сходящихся улиц  сворачиваемых приближающимися незнакомцами
(-цем) - не то! Вот оно - валяется облезлыми останками дохлого пса высунувших
наружу длинный гниющий язык облепили неподвижно замершие
мухи. Остекленевшие зрачки
животного вглядываются пристальным взглядом окаймленные желтоватым ореолом -
словно вычищенная зубной пастой сверкающая бляха
почтальонской сумки - постепенно мутнеют и исчезают .
Мрак.


                  Тело наполняется исходящим
откуда(?) изнутри нестерпимым зудом разжимающим насильно пылающие веки обнажив
хрупкий зрачок. Обмазанное густой пахнущей слизью оно (тело)
опрокинуто  плашмя
перекрестком неразличимых  промеж себя улиц
подбирающихся краями вслед коренастым точно
оловянные солдатики телам двойников волокущих: левые ноги обутые
сандалетой точно римские центурионы - замыкающимися позади них непроницаемым
экраном образующим  растущий кверху конус
напоминает контурами Центральный Почтампт развалинами  торчит неподвижно поодаль внутри самого
конуса. Все напоминает мне старинный балаган кривых зеркал где  самому определена роль центральной фигуры арха­ичного
обряда жертвоприношения окруженной отовсюду собственными конгуэрентными меж
собой - Бог мой насколько  конгуэрентными! - отражениями: почтовые сумки
наперевес через правое плечо полные конгуэрентных телеграмм писем газет
повесток- один другой третий… шестеро! Шестеро незнакомцев надвигающихся двумя
стремящимися сомкнуться полуокружностями и каждый прочно зашищен спереди
пуленепробиваемым фартуком густо измазанным сапожним кремом: развеваются веером
синхронно взмахами кистей рук 
вцепившихся - что это? - просто пачки старых пожелтевших газет
собираемых... Уфф! Пространство отмеренное ими наполняется следом толстой
кирпичной кладкой не уступающей прочностью Великой Китайской Стене. Сверху кладка
почти касается низко нависших нахлобученных туч загибаясь концом внутрь: вот вот
задернет последний комок вязкого без-жизненного неба. Взгляды двойников
(конгуэрентов) начинают (подобно кокардам собственных фуражек) излучать
отрешенное благоговение уподобляясь жрецам исполнителям нудного ежедневного
ритуала. 


                   Кусочек
оставшегося нетронутым неба прогибается внутрь заставляя вздро­гнуть плосколицых
врасплох. Двое бережно складывают горкой
сумки и фартуки и надев рукавицы бесцеремонно - но не причиняя боли -  обхватывают сзади руки: все это улыбаясь и
бормоча непонятные ругательства – нет как это мне сразу не пришло догадкой - пункты секретной
инструкции. Затем двое других следуя их примеру сжимают цепким обхватом ноги. Вчетвером
им удается растянуть мое тело вдоль жирной меловой линии высвечивающей пунктиром
сквозь тонкий слой грязи. Еще один- его
яне вижу- придерживает сзади затылок затыкая
растопыренной пятерней правой руки пахнущей штемпельной краской и сургучом рот.
Шестой  (последний) придвигается вплотную
и неторопливыми движениями
подрагивающих паль­цев расшнуровав прежде края сумки достает оттуда белый
резиновый  предмет
напоминающий контурами детский шарик . Надувшись предмет
принимает форму острозаточенного медицинского ланцета. Держащий шарик обводит
глазами собравшихся -нет
ли каких упущений? Все хмыкают. Широко улыбнувшись непонятно кому шестой резким
махом глубоко втыкает ланцет и поворачивает его пару раз вокруг оси . Потом все
замирает: сердце  я  двойники.


          Дождь
неожиданно прекращается и шестерка пожав друг другу руки расходится разворачивая
улицы - каждый свою - обратно оставив позади себя бездыханный труп  оскверняющий
перекресток. Это я.


 




Примечание.Слово "Почтампт" не содержит грамматической ошибки

Размыты смыслы, засохли краски,
Свело улыбкой дежурной рот.
Гипс белоснежный тугой повязкой-
Был неудачным тот поворот.

Размыты тучи, засохли лужи.
Погодка-праздник! Но не для тех,
Кто переломан и весь простужен.
Дышать надсадно, кинжалом-смех...

Размыты лица, засохли песни.
Жизнь-бесконечна, конца ей нет...
Просвета-тоже...Хоть в лоб, хоть тресни.
Держаться надо. А смысл?

Мы полны тайных упований
с рождением возникших чувств...
Пройдем ли путь своих исканий
нас не задержит кто-нибудь

кто новой страстью заворожен?
Надеяться... Наверняка...
Партнер совсем не насторожен...
И бьет дающая рука.

Не в суете, не от обиды,
от спора с жизнью и с собой:
кто будет доблести защитой,
кто центр мирка - где мы с тобой.

Кто сможет лучше управляться
с зарплатой, премией.... Потом
кто станет лучше одеваться
и тпд и дтп...

Не будем только торопиться
испить желаний странных вкус:
ведь то, что познано - водицей
прольется из разнятых рук.

Никак не удержать нам долее,
что память сохранить должна б...
Мужская, женская ли доля -
страданий хватит "про запас".

Терпеть и верить, что основа
и счастья, и любви удел,
не как красивая обнова:
сложил... погладил....вновь одел...

Хранить. Склоняться. Слушать мненье.
Любить и чувствовать в ответ.
Себя не помнить, удивляться:
Тогда прожить легко сто лет...


Иллюстрация из и нтернета
http://i016.radikal.ru/1012...
© Copyright: Натали Ривара, 2010
Свидетельство о публикации №11010063689

Замкнут Мир-
Простор отторгнут....
Чувств сцепленье...
Мастерство
Входит в сущность
Так искусно:
Искренностью полоня!
И любых чудес свершение
Через Труд Сверх Сил Спешит!
"Посмотрите, Люди! Гений!"-
Он опять для вдохновения
Одиночеством г р е ш и т!



© Copyright: Натали Ривара, 2010
Свидетельство о публикации №11010036241

Синим цветом, карим цветом -
красками размытых глаз -
первородно, и не споря,
горе c тяжестью поселились в нас.

Давит на сердце боль чужая:
не моя она, не моя...
Но струится немая,
безутешно скорбя, слеза.

Надо вытряхнуть боль наружу
и размять застоялый пыл....
Страхом всё ты себе нарушил...
Так хочу, чтоб ты долго жил.

Подбери мою смелость заново.
Ты не бойся и не робей...
В тыл отправь: он как заповедь,
что вселяю в тебя. Поверь!

Я дана тебе, как опора.
Я умею. Я всё снесу.
Не ропщи, очень скоро
я любовью тебя спасу...

А сейчас, с добрых рук -
в ожидании - облегчения -
Ты прими моё сердце в залог:
отболит, отпадёт и иссякнет
в изумлении боли поток.

Неразрывно и неотделимо,
вместе с юностью, ждущей нас,
мы обнимемся и счастливо
засмеёмся, целуясь взасос...



ИЛЛЮСТРАЦИЯ ИЗ ИНТЕРНЕТА
http://content.foto.mail.ru...


© Copyright: Натали Ривара, 2011
Свидетельство о публикации №111032010037

Сердце не натрёт себе мозолей,
сколько б ни трудилось сгоряча.
Если ж задрожит оно от боли,
то прорвётся кровушки струя.

Не остановить тогда теченье -
как оно плеснётся через край.
Не помогут даже отвлеченья:
хоть спасай - иль - вовсе не спасай.

Лужицей замытой, от неверья,
пятнышком истОнченного дня...
И не воскресить свою потерю...
И не излечить себя, скорбя...

Вместе - хоть теперь лежит за дверью,
видимость любви моей храня...
Ну, а я? Я слышу заверенья
собственного голоса... В меня

тихо входит мерзкое сжиманье
собственного сердца - обруч неземной...
И пока закрыта дверца крови,
Ты становишься золою. Той золой я

буду дорожить и твёрдо верить
в воплощения грядущих лиц...
Я немедленно узнАю, встретив,
по шагам расслышав их твоим...


© Copyright: Натали Ривара, 2011
Свидетельство о публикации №11103062548